Аллисон Прескотт, расталкивая локтями зевак и других репортеров, сумела влотную подобраться к желтой ленте, натянутой полицейскими вокруг места преступления. Убедившись, что Рик Холмс с видеокамерой от нее не отстал, она перегнулась через ленту и сунула микрофон в лицо ближайшему полицейскому.
      – Мы уверены, что убийца тот же, что и в предыдущих четырех случаях, – говорил он, отвечая на чей-то вопрос. – Удар по голове тупым орудием, смерть наступила где-то между полуночью и четырьмя или пятью часами утра.
      – Кто обнаружил тело? – спросила Аллисон.
      – Служащая с десятого этажа. – Он показал наверх. – Она пришла рано и открыла жалюзи в кабинете босса.
      – У вас есть подозреваемые? – крикнул другой репортер.
      – На этот раз никого. Но мы проводим расследование и надеемся вскоре решить это дело.
      – А жертва опознана? – Аллисон избегала смотреть на покрытые простыней носилки, сосредоточившись на полицейском.
      – Пока нет. Но, скорее всего, еще один бродяга.
      Крупный мужчина в темном костюме пробрался сквозь толпу и нырнул под ленту.
      – Детектив Рейни, а у вас есть новые улики в этом деле? – настойчиво спросила Аллисон.
      Он угрюмо взглянул на нее, потом обежал взглядом толпу репортеров, не скрывая своего презрительного к ним отношения.
      – Кое-что у нас есть, мы над этим работаем. Однако пока я не могу обсуждать это с прессой.
      Повернувшись к ним спиной, детектив приподнял простыню, закрывающую тело, и пробормотал фразу, которую на телевидении не пропустили бы. Он полностью перестал обращать внимание на репортеров и теперь что-то обсуждал с другими полицейскими.
      – Общественность имеет право знать! – выкрикнула разочарованная Аллисон.
      Рейни бросил на нее взгляд, который шесть месяцев назад привел бы ее в замешательство. Но сейчас она осталась на месте, ответив ему не менее сердитым взглядом.
      – Общественность имеет право рассчитывать, что убийцу поймают и накажут, а именно это я и пытаюсь сделать.
      Он снова наклонился над телом, оставив репортерам лишь возможность любоваться своей спиной.
      Аллисон сердито сжала губы. Ей придется болтаться здесь вместе с другими репортерами из местных газет, с радио и телевидения. Полиция будет работать по привычному стандарту, а они – все вместе и каждый в отдельности – терпеливо ждать какой-нибудь детали, которая сделает репортаж отличным от других.
      К месту убийства, шаркая ногами, подошел высокий убого одетый мужчина и остановился рядом с Аллисон. Ей не хотелось смотреть на него, ее пугал вид нищеты вблизи, той самой нищеты, которая подкрадывалась и к ней самой, но тем не менее она не могла оторвать от него завороженного взгляда.
      Казалось, что все его лицо и голова были покрыты массой вьющихся русых волос. Глаза и нос еле различимы. Примитивная одежда изношена и потеряла цвет, но, как она заметила, чистая. Коричневая куртка свисала с долговязой фигуры, а брюки были на добрых пару дюймов коротки.
      – Кто у вас там? – крикнул он полицейским.
      Она внутренне сжалась, пожалев этого человека, которого сейчас раздраженно отчитают. Однако детектив Рейни почти охотно приподнял ленту и пропустил высокого.
      – Ты знаешь этого парня? Взгляни.
      Незнакомец наклонился вместе с Рейни и осмотрел тело со всех сторон. Аллисон, удивленная странным поведением детектива, принялась рассматривать незнакомца с не меньшим взиманием, чем он рассматривал труп.
      Ситуация становилась ей все любопытнее. И не только из-за Рейни. Было что-то в этом человеке привлекающее внимание. Напряженность, целеустремленность… Невзирая на внешность, не чувствовалось в нем обреченности и приниженности, характерной для бездомных.
      – Я его встречал.
      Человек говорил тихо, она едва расслышала. И все же различила скрытый гнев в его тоне. Он выпрямился и повернулся, чтобы уйти, но в этот момент его взгляд встретился со взглядом Аллисон. Он немедленно взъерошил волосы и начал пробираться сквозь толпу, не обращая внимания на вопросы корреспондентов.
      – Вы давно живете на улицах?
      – Что вам известно об убийствах?
      Аллисон на этот раз не нашлась что спросить. Ее голова усиленно работала, переваривая информацию, которая пока была скорее интуицией. Правда, если не считать его глаз – карих, ясных, умных и чистых. И ведь он немедленно спрятал их от нее, как будто боялся, что она заметит… что?
      Она подобралась к Рику и прошептала:
      – Держи его в кадре как можно дольше. Рик вопросительно взглянул на нее, но послушался.
      – Что ты о нем думаешь? – спросила она, когда человек исчез из виду и Рик опустил камеру.
      – Ничего, – пожал плечами оператор. – А ты что о нем думаешь? Ведь это ты потребовала его снять.
      – Не знаю. Что-то не так. Он странно себя вел.
      – Испугался. – Рик снова поднял камеру и начал искать, что бы снять поинтереснее.
      – Нет, – не согласилась Аллисон. – Не то. Он не был испуган. Он разозлился. Я видела по глазам.
      – Угу, они все злы на весь белый свет.
      – Черт, я про другое. Ты его разглядел? Он отличается от остальных.
      – Чем отличается? По мне такой, как все бродяги. Как ты думаешь, мы достаточно наснимали?
      – Просто отличается. Он сильнее, моложе, энергичнее… ну, не знаю. И глаза у него не мутные и отрешенные, а ясные и умные. Ты заметил, как уверенно он пробирался через толпу? Уж не говоря о том, что наклонил голову, чтобы спрятать лицо. Хотя чего уж там прятать осталось? Готова поклясться, что у него перманент. Ты много видел бездомных, тратящих деньги на перманент?
      Рик одной рукой обнял Аллисон за плечи.
      – Тебе не кажется, что ты просто начинаешь фантазировать из желания сделать потрясный репортаж?
      Аллисон игриво толкнула его локтем в ребра.
      – Последи за своим языком, иначе, когда нападу на что-то потрясающее, я подыщу себе другого оператора. Давай, надо хоть что-то сделать. – Она встала в позу, готовясь начать репортаж. – Мы присутствуем на месте последнего страшного преступления. В Оклахома-Сити убит еще один бездомный.
      Аллисон закончила вступление и помолчала, оглядывая толпящихся зевак и безразличных прохожих, спешащих на работу. И заметила через дорогу грязного мужичонку с бакенбардами, который стоял в обнимку с фонарным столбом и наблюдал за событиями.
      – Туда, – прошептала она Рику, едва качнув головой, чтобы никто из представителей прессы не воспользовался ее находкой. Она осторожно направилась к мужчине, все еще продолжая говорить в микрофон, как будто ее действия – часть подготовленного сценария.
      – Вы знали кого-нибудь из жертв? – спросила она, подойдя к мужчине и придвигая к нему микрофон.
      Он поплотнее завернул вокруг тощего тела потрепанную кофту, хотя августовское утро было совсем теплым. Некоторое время он непонимающе смотрел на Аллисон, но вот его покрасневшие глаза блеснули. Он улыбнулся, обнажив беззубые десны.
      – Выпить хочешь, красотка? – Он протянул Аллисон зеленую бутылку.
      – Да нет. Но все равно спасибо. Тут она снова заметила того волосатого и высокого. Он прислонился к стене административного здания в нескольких футах от нее и наблюдал за ней ясными, умными глазами. Незнакомец уже не горбился, так что она оказалась права: несмотря на худобу, он выглядел сильным и здоровым.
      – Вон туда, – велела она Рику, бросаясь к высокому мужчине.
      Тот заметил ее бросок, чертыхнулся и бегом скрылся в ближайшем переулке. Аллисон рванула за ним. Но он бежал быстро – куда только подевалась шаркающая походка! – и легко уходил от нее.
      – Билл! – крикнул пожилой мужчина у фонаря и кинулся за приятелем, едва не сбив ее с ног. – Не бросай Дили! У меня есть бутылка. Не бросай меня.
      – Аллисон, вернись! Ты что, рехнулась? – послышался голос Рика сзади.
      Высокий скрылся за углом, а когда Аллисон туда добралась, он уже исчез.
      – Черт! – выругалась она и огляделась. Он мог войти в любую из десятка дверей поблизости.
      Приплелся Дили, остановился рядом с ней, огляделся. Глубоко вздохнул, поднес бутылку ко рту и отпил несколько глотков.
      – Куда он делся? – спросила Аллисон, особо не надеясь, что бродяга сможет… или захочет… ответить на ее вопрос.
      Дили действительно не захотел. Он опустил бутылку и бесцельно молча побрел прочь. Аллисон расстроенно смотрела ему вслед. С таким же, как у Дили, глубоким вздохом она повернулась, чтобы отправиться назад, и столкнулась с подоспевшим Риком, который изрядно запыхался под тяжестью камеры.
      – Что это на тебя нашло, потащилась за парочкой бродяг? Они вполне могли стукнуть тебя по голове и забрать твои симпатичные часики или Бог знает что еще.
      – Ладно, все обошлось. Хочешь, помогу тащить камеру?
      – Нет, не нужна мне твоя помощь. – Он покачал головой. – Черт возьми, Аллисон, ты вечно лезешь куда ни попадя. На прошлой неделе едва пулю не словила в той перестрелке. А когда приставала к биржевику, обвиненному в мошенничестве, он чуть тебе не врезал. Ни один репортаж не стоит того, чтобы так рисковать.
      – Ну, хорошо, кончай, пора закругляться, – заметила Аллисон, не обращая внимания на привычную тираду Рика. Она пойдет на что угодно, лишь бы сделать стоящий репортаж. Если ей это не удастся, то не на что будет жить.
      Вернувшись на место преступления, она приклеила к лицу профессиональную улыбку, встала перед камерой и продолжила запись.
      Уже пять месяцев она работала репортером седьмого канала. Нельзя сказать, что Барбаре Уолтере приходилось бояться конкуренции с ее стороны, да и сегодняшний репортаж ситуацию не улучшит.
      – Расслабься, – предложил Рик, когда они закончили. – Вполне приличная работа.
      Аллисон сердито пнула бордюр тротуара.
      – Средненькая. У меня нет ничего путного сверх того, что имеют другие каналы.
      – У них нет твоей прелестной мордочки и сексуального голоса, – ответил Рик, укладывая камеру и забираясь на водительское сиденье фургона.
      – В одном ты прав – моей мордочки у них нет. У них личики без морщинок вокруг глаз. – Аллисон в сердцах резко захлопнула дверцу.
      Возможно, ей и следовало согласиться на бесплатную подтяжку, которую Дуглас предлагал в качестве компенсации при разводе. Страшно начинать телевизионную карьеру в тридцать четыре года, тогда как всем вокруг вроде по двадцать или даже восемнадцать.
      – Из всех женщин, которых я знаю, ты единственная каждое утро рассматриваешь свое лицо через увеличительное стекло, – возразил Рик. – Твой проклятущий бывший муж с его пластической хирургией сделал из тебя параноика. Поверь мне, никто не видит этих морщин, они – плод твоего воображения.
      – Но ты ведь не можешь отрицать, что тридцать четыре – слишком много для женщины-репортера, особенно начинающей.
      – У тебя все получится, – заверил он, но от возражений все же воздержался.
      Когда они свернули за угол, Аллисон снова увидела двух бездомных, причем высокий явно утешал пожилого.
      – Рик…
      – Нет. Они с тобой не станут разговаривать.
      – Мы же только раз попытались…
      Она просительно посмотрела на него. Но, разглядев выражение лица оператора, поняла, что ничего не выйдет. С виду не скажешь, что этот маленький, очкастый, щуплый и ярко-рыжий Рик может быть суровым добровольным охранником. Но ей не приходилось жаловаться. Если бы не он, не видать бы ей этой работы как своих ушей.
      – Нам нужен подробный репортаж о бездомных, – размышляла она вслух, разглядывая улицы за окном, на которых их после наступления темноты будет полным-полно.
      – У нас уже такой был.
      – Ха! Уж не хочешь ли ты назвать безделицу Пичужки Прейси глубоким репортажем?
      – Мне нет в этом необходимости. Это сделал за меня главный редактор. – Рик припарковал машину на стоянку телестудии. – Пошли. Помогу с монтажом…
      – Стоп! – воскликнула Аллисон. – Прокрути назад. Вот так. Теперь стоп.
      – Твой подозрительный тип? – спросил Рик, послушно останавливая пленку.
      – Вот здесь, в углу кадра. Говорю тебе, тут стоит порыть. Посмотри на него поближе, через лупу. Видишь, о чем я говорю? Осанка, поза…
      – И глаза, да, я вижу. – Рик нахмурился и покачал головой. – Вероятно, ты на меня давишь, но я понимаю, что ты имеешь в виду.
      – Вот то-то! – победно воскликнула Аллисон. – Так когда пойдем на улицы, коллега?
      – Что ты собираешься делать? Рыскать по округе и искать этого парня? Общаться с забулдыгами? У тебя крыша поехала, Аллисбн. Я еще в колледже подозревал, теперь убедился. – Он нажал кнопку, снова запуская пленку.
      – Мы начнем готовить репортаж о бездомных и рано или поздно обязательно наткнемся на этого человека… Билла, вроде его тот старик так называл.
      – А если нет?
      – Тогда я покаюсь, что перебдела, не говоря о том, что чересчур стара для этой профессии. Все брошу и займусь завинчиванием гаек в болты где-нибудь на конвейере.
      – Болтов в гайки, – поправил Рик.
      – И этим тоже. Мне потребуются по меньшей мере две работы.
      Рик быстро наклонился и обнял ее.
      – Я понимаю, тебе трудно приходится, ведь Дуглас мотает тебя по судам каждые несколько месяцев, пытаясь отнять дочку под любым предлогом. Я сделаю, что смогу… Хотя я все же считаю, что ты не в своем уме.
      – Спасибо, Рик. Ты настоящий друг. – Она тоже обняла его и пошла к дверям.
      – Эй, – крикнул он ей вслед, – если этот парень окажется убийцей, ты можешь подрядить его прикончить Дугласа.
      Она засмеялась.
      – Неплохая идея.
 
      – Слушай, мам, клево получилось, – восхищалась Меган, сидя у телевизора. – Все ребята в школе иззавидовались. – Она поудобнее уселась в глубоком кресле, свесив тощие ноги через подлокотник.
      – Ты просто пытаешься оттянуть укладывание в постель до десяти часов, – пошутила Аллисон.
      Но в душе ей было очень приятно, что двенадцатилетняя дочь одобряет ее новую работу. Ей необходимо было иметь что-то за душой, чтобы противостоять финансовому подкупу, которым пользовался Дуглас, чтобы отнять у нее дочь. К этой тактике он прибегал в перерывах между многочисленными судами.
      Дуглас мог таскать ее по судам бесконечно и наверняка собирался это делать до той поры, пока она в состоянии платить адвокатам и противостоять его нападкам. Ведь у нее не было его возможностей. Аллисон вздрогнула, представив себе, что будет, когда кончатся деньги. Меган означала для нее все. Она не могла позволить себе потерять ее, тем более отдать такому паршивому отцу, как Дуглас. Будь у нее побольше времени, она смогла бы преуспеть… Да еще если бы ей было двадцать четыре, а не тридцать четыре. Но тогда Дуглас не влюбился бы, вернее, не прельстился медсестрой двадцати одного года от роду. И она не узнала бы, чего он на самом деле стоит.
      Аллисон решительно сжала губы. Изменить прошлое она не в силах. Никто не в силах. Однако она может сделать так, чтобы будущее отличалось от настоящего.
      Она поморщилась, увидев собственное изображение на экране телевизора. Сидя на диване всего в трех футах от телевизора, она разыскивала предательские морщинки, поскольку знала, что они есть или скоро появятся. Она фотогенична, это следовало признать. Высокие скулы, наследство далекого индейского предка, темные волосы, пышные и блестящие от природы, к тому же хорошо ухоженные, свободно обрамляли лицо. Не блеск, но вполне ничего, признала она.
      – Жалко, что папа забрал телек с большим экраном, – пожаловалась Меган.
      – Как сказать. На большом экране мы бы разглядели мои морщины.
      – Сделай подтяжку. Папа сказал, что он и сейчас готов.
      Аллисон чуть не застонала. Для Меган, дочери хирурга-косметолога, пластическая операция была чем-то вроде мытья рук – раз надо, так надо, неизбежное зло, так сказать; любая женщина, которой за тридцать, уже сделала парочку. Но если Дугласу удастся усыпить ее, держа при этом в руке скальпель, он скорее перережет ей горло, чем уберет морщины.
      – Кто этот классный мужик? – Меган показала пальцем на человека, прислонившегося к стене, оторвав взгляд Аллисон от своего собственного изображения. – Смахивает на рок-звезду или что-то вроде.
      – Что-то вроде, – ответила Аллисон, удивившись, что девочке удалось разглядеть в бродяге черты, отличающие его от других бездомных. – Он живет на улице.
      – Бродяга? Ну уж нет. Знаешь, он похож на знаменитость, которая скрывается.
      Если и были у Аллисон сомнения насчет необходимости разобраться с этим человеком, теперь они улетучились. Дети видят многое с ясностью, которую взрослые теряют навсегда. Возможно, здесь и кроется тот замечательный материал, о котором она так долго мечтала.
      Аллисон слегка улыбнулась и позволила себе немного пофантазировать. Вот бы ей стать популярной телеведущей, чтобы Дуглас и его Бонни всякий раз, включая телевизор, видели на экране ее улыбающееся лицо. Пусть тогда таскает ее в суд хоть каждую неделю. Она перекупит его собственного адвоката. Пусть пообещает Меган меховое манто на Рождество – та скажет, что у нее дома целых три.
      Первым делом надо будет перебраться из этого временного жилища в дом, где все работает. Тогда Дуглас не сможет утверждать, что она неспособна обеспечить дочери приличные жилищные условия. Самое смешное, что именно Дуглас купил этот дом и навязал его ей при разводе.
      На этот раз, поклялась она в душе, она сама обеспечит их приличным домом и уровнем жизни, освободится от домогательств Дугласа, а уж если все будет принадлежать ей, никто не сможет отнять у нее ни ее материального благополучия, ни ее душевного покоя… Ни ее дочь!
      – Это все? – спросила Меган, вернув ее с облаков на землю.
      Аллисон взглянула на экран и увидела, что там обсуждают местные налоги.
      – Да, на этот раз все. Я еще один репортаж делала, но не знаю, покажут ли они его сегодня.
      – Вот бы еще разок взглянуть на того клевого мужика. Мне бы поближе посмотреть, спорю, я бы угадала, кто он.
      – Поживем – увидим, – ответила Аллисон, прибегнув к обычной родительской уловке.
      На самом деле ей запала в голову та же мысль. Ей требовалась его фотография – ее можно увеличить и вглядеться поближе. Меган права, размышляла она, все еще видя того бродягу мысленным взором. Он действительно чем-то напоминает этих длинноволосых рок-певцов. Но двигается он как спортсмен, не как мускулистый футболист, скорее как гибкий и изящный гимнаст, пловец или конькобежец.
      Аллисон вздрогнула и остановила себя, раздосадованная тем, что этот бородатый бездельник так интересует ее. С ума соскочила, укорила она себя.
      Ее раздумья прервали громкие звуки рекламного ролика.
      – Все, – сказала она, – конец шоу. Наверх и спать.
      – Ну, мам, – по привычке запротестовала Меган.
      – Я послушаю прогноз погоды, потом и сама пойду спать. Поцелуй меня на прощание.
      – Ну, мам, – повторила девочка, но обняла ее, прежде чем поскакать по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
      Еще немного, подумала Аллисон, и она решит, что слишком взрослая, чтобы целовать мать на ночь. Дочь стремительно взрослела.
      По крайней мере часть моей жизни зависит только от меня самой, думала Аллисон. Завтра займусь этой новой идеей, выслежу бродягу, выясню, кто он такой, и, если повезет, сделаю классный репортаж. Правда, с везением в последнее время дела обстоят неважно.
 
      На следующий день, уже под вечер, Аллисон припарковала машину в южном пригороде города. По ее сведениям, все жертвы серийного убийцы были обнаружены примерно в этом районе.
      Было уже довольно поздно, последние служащие расходились по домам, радуясь тому, что еще светло. Ей самой не хотелось бы болтаться здесь после наступления темноты. Она достала из машины корзинку с бутербродами и пошла по улице, но тут заметила у стены дома подходящую личность и остановилась.
      – Привет, я – Аллисон Прескотт. Хотите бутерброд? – предложила она, не слишком уверенная, что верно себя ведет.
      – А чего надо? – спросил бродяга, осторожно оглядывая ее.
      – Да ничего. Просто хотелось бы поговорить. Я работаю репортером на седьмом канале.
      Хотя ее голубые джинсы и рубашка были старыми и выцветшими, Аллисон чувствовала, что не вписывается в обстановку. Мужчина ей явно не доверял. Он последний раз затянулся коротким окурком сигареты, схватил протянутый бутерброд и пустился бежать.
      Аллисон подавила желание выругаться. Подняла корзинку и пошла дальше по улице. Ладно, решила она, перейду к плану Б. Войду в одно из убежищ и попробую кого-нибудь разговорить. Наверняка хозяин ее не прогонит, раз она принесла еду. Ближайший приют под названием «Новая надежда», как она выяснила, открылся всего несколько месяцев назад. Вот туда она и пойдет.
      Она о нем читала, даже мельком видела в репортаже Трейси, но все же удивилась: насколько же маленьким и старым было это здание! В сравнении с ним ее крошечный дом выглядел дворцом.
      Она открыла тяжелую деревянную дверь. По помещению были расставлены самодельные скамейки, на которых сидели, разговаривая, человек двадцать-тридцать. В центре комнаты расположился низкий алтарь, покрытый выгоревшей красной тряпкой, за ним – кустарная кафедра, рядом с которой стоял такой же грубо сколоченный стол. За столом сидел огромный человек с редкими пучками седых волос на лысине. Раздавая тарелки с едой, он одновременно яростно проповедовал. Глаза сверкали, вступая в противоречие с постоянной широкой улыбкой.
      – Входи, друг, – сказал он, когда Аллисон замешкалась у двери. – Проходи и раздели с нами, что Бог послал, хотя по тебе и не скажешь, что ты голодна. Если у тебя в корзинке еда, то мы тебе рады вдвойне.
      – Да, гм, ну, я и в самом деле принесла еду. – Она прошла к нему поближе. Может быть, именно на такое приглашение она и надеялась.
      – Похоже, свежие, – заметил мужчина, доставая завернутые в пленку бутерброды из корзины, которую Аллисон поставила на стол.
      – Я сделала их всего пару часов назад. Вблизи мужчина казался еще крупнее. Он напоминал ей постаревшего борца, которого сильно потрепали еще в шестидесятые годы. Одет он был ненамного лучше, чем остальные. Одежда чистая, но потрепанные рукава синей рубашки дюйма на два короче, чем нужно, а пуговицы того и гляди отлетят, так натянулась она на бочкообразной груди. Он улыбался и продолжал раздавать еду подходящим бездомным.
      – Многие рестораны отдают мне остатки после закрытия, так что мои друзья привыкли к зачерствевшим бутербродам.
      – Я не из ресторана. Я репортер с седьмого канала. – Бледно-голубые глаза заледенели, но улыбка на лице сохранилась. – Мне бы хотелось сделать подробный репортаж о несчастьях бездомных, – продолжила она. – Пусть те, кто сидит в теплых домах за ужином, знают, что происходит вокруг них. Тогда еще больше ресторанов станут помогать вам с едой.
      Человек, казалось, на мгновение задумался.
      – А я чем могу тебе помочь?
      – Не могу точно сказать, – честно призналась Аллисон. – Мне бы просто поговорить с кем-нибудь из этих людей, узнать их получше, почувствовать, что здесь на самом деле происходит.
      Ответ вроде бы удовлетворил его. Он медленно кивнул.
      – А не могли бы вы представить меня кому-нибудь из своих друзей? Они мне не слишком доверяют. Кстати, я – Аллисон Прескотт. – Она протянула руку.
      – Святой отец Самуэль Поллак, – ответил он, забирая ее ладонь в огромную ручищу и легонько сжимая.
      С благословения святого отца люди в маленьком приюте начали общаться с Аллисон более свободно, перестали от нее шарахаться, хотя в разговор все еще вступали неохотно. Она не давила на них, решив что ей следует действовать помедленнее, дать им к себе привыкнуть, освоиться, тогда, может быть, они ей и расскажут о себе.
      Аллисон представила себе, что присутствует на одной из вечеринок Дугласа, и переходила от группы к группе, болтая, присматриваясь и пытаясь запомнить лица и имена, как и надлежит хорошей хозяйке или опытному репортеру. Но, к ее разочарованию, того странного человека, Билла, не было.
      Она уже собралась уходить, когда Билл и старик Дили вошли в приют вместе. Она инстинктивно сделала шаг назад. Там, где она стояла, было довольно темно, так что можно было надеяться, что они ее не заметили. У нее оставалось время оценить ситуацию и решить, что делать дальше.
      Дили сразу же подошел к столу и взял бутерброд, но Билл уселся на скамейку в середине комнаты и принялся разговаривать с группой людей, состоящей из четырех мужчин и одной женщины. Аллисон подошла поближе, стараясь держаться между ним и дверью, чтобы он снова не сбежал.
      Она все больше убеждалась, что напала на интересный материал. Он явно отличался от этих людей, это было особенно хорошо заметно, когда он находился среди них. Волосы хоть я не причесаны, но чистые. Голос более уверенный, чем у остальных. И зубы ровные и белые.
      Она села непосредственно за ним.
      – Привет, Билл, – поздоровалась она, за что получила в награду изумленное, но довольное выражение, с которым он повернулся к ней. Однако он тут же разозлился.
      Брэд Мэлоун сосредоточился на задании – роли Билла, бездомного, стараясь незаметно получить информацию. Он настолько вошел в роль, что на мгновение почувствовал радость при виде знакомых черт и улыбающихся карих глаз. Но он тут же вспомнил, откуда он ее знает. Первым желанием было сбежать, но, вглядевшись в решительное лицо, он понял, что тем самым лишь подкрепит ее подозрения.
      – Привет, – наконец произнес он, кивая ей и снова поворачиваясь к тем бедолагам, с кем только что обсуждал недавнюю гибель Хэнка.
      – Ты ее знаешь? – спросил один из его собеседников.
      – Знаю, Майк. Она – репортер, – тихо сказал Брэд.
      – Ага, – согласилась с ухмылкой женщина – ее звали Кей – и покрепче вцепилась в свою брезентовую сумку. – Она говорила. Делает репортаж о нас, бродягах.
      Внезапно между ним и Кей появилась худенькая рука с ухоженными ногтями.
      – Аллисон Прескотт с седьмого канала. Я могу задать вам несколько вопросов, Билл? Отец Поллак не возражает.
      Он уставился на руку, одновременно раздражаясь и невольно восхищаясь ее красотой. С обреченным вздохом он встал и пожал ее. На ощупь она оказалась такой же мягкой, как и на вид, но пожатие было на редкость твердым.
      – Давайте я провожу вас до машины, и мы поговорим, – предложил он, решив, что расскажет ей свою легенду и избавится от нее.

      Неплохо, вынужден был признать Брэд, наблюдая за гибкой фигуркой в обтягивающих джинсах, направляющейся к двери. Совсем неплохо. В других бы обстоятельствах… Но откуда им взяться, другим обстоятельствам?
      Пока они шли по пустынной улице, она принялась рыться в своей большой сумке. На ней был изображен какой-то знак. Возможно, марка модельера, сшившего и ее, и эти модные джинсы, и оригинальную рубашку. Дело явно хуже, чем он себе представлял: она не только журналистка, но журналистка, заботящаяся о своем статусе, у которой денег больше, чем мозгов или совести.
      – Не возражаете, если я запишу наш разговор, Билл? – спросила она, выуживая из сумки маленький магнитофон.
      – Возражаю.
      К его удивлению, она послушно положила магнитофон назад в сумку.
      – Без проблем, – сказала она. – У меня хорошая память. Ну, и как давно вы бродяжничаете?
      – Здесь я пару недель. – Лучше поменьше врать, иначе она может его подловить.
      – А раньше?
      Брэд открыл было рот, потом закрыл его, откашлялся и начал по новой.
      – В Хьюстоне, – ответил он, причем вранье далось ему нелегко.
      В связи с заданием он вынужден был постоянно и потому привычно лгать, но сейчас испытывал в этом затруднение. Она была не просто охочей до грязи журналисткой, таким он обычно врал легко, говоря то, что им хотелось слышать. Но у этой хищницы были блестящие волосы, к которым хотелось прикоснуться, и большие доверчивые карие глаза. Брэд сунул руки в карманы, чтобы перебороть странное желание дотронуться до нее, и пошел быстрее, стараясь не смотреть на нее.
      – Пару лет работал на нефтеразработке здесь, в Оклахома-Сити, – быстро и резко заговорил он в такт шагам. – Потом подался в Хьюстон, работал разнорабочим на морских газопромыслах. Когда разразился кризис, меня поперли. Ну я и решил: уж если подаваться на улицу, то лучше тут. Вот и вернулся.
      Рассказ прозвучал слишком отрепетированно даже для его собственных ушей, будто по бумажке читал. Черт побери! Что с ним такое? Он тайком взглянул на женщину, с трудом поспевавшую за ним. В ее глазах цвета орехового дерева – совсем как стол у его матери – проглядывались сомнение и вопросы. Он замедлил шаг, пожал плечами и сделал попытку говорить без эмоций.
      – Вот и все. Жизнь по сути не так уж плоха. Священник кормит…
      – Только вы не едите, – перебила она. Брэд от неожиданности даже споткнулся.
      Черт бы побрал эту пронырливую бабу!
      – Я поел раньше, – сказал он.
      – И что вы ели? – спросила она.
      Брэд, доведенный до крайности, ляпнул первое, что пришло в голову:
      – Собачьи консервы.
      Она даже не моргнула длинными темными ресницами. Выражение лица не изменилось, но он знал – она ему не поверила, не купилась на его вранье.
      – Какие именно? – спросила она.
      Он остановился на углу и повернулся к ней.
      – Где ваша машина? – грубо спросил он. Они уже отошли довольно далеко от приюта.
      – Вон там, на стоянке, – ответила она, взмахом изящной руки со сверкнувшими золотыми часиками показав в направлении, откуда они пришли.
      – Значит, мы идем от вашей машины? – рассердился он. – Мы вроде договорились, что я провожу вас до машины.
      Аллисон улыбнулась и перешла через улицу.
      – Это вы предложили. Я ни на что подобное не соглашалась.
      Брэд рванулся за ней, схватил за плечо и повернул к себе. Она спокойно повернулась и смотрела на него, ожидая следующего хода. Ее плечо под его ладонью казалось хрупким, а пахло от нее летними полевыми цветами. Он резко отдернул руку, будто коснулся оголенного провода. Его предупреждали, что работа под чужой личиной странным образом сказывается на голове полицейского, но он не помнил, чтобы упоминалось что-то, напоминающее его теперешнее состояние.