Разочарование, боль, страдания - это дело трагедии, словно утверждает Конгрив. Здесь же, в веселой комедии, пусть царят веселье и розыгрыш, шутка и незлобливая перебранка. Счастье недолговечно, иллюзорно, зыбко. Комедия помогает уверовать в него, забыть ненадолго о жестоком мире, оставленном там, за стенами театра.
      Мир "Старого холостяка" это мир веселой праздничной комедии, у которой свои законы и правила игры, где персонажи мчатся в быстром хороводе, охотно подчиняясь его ритму и рисунку.
      Распорядитель веселого карнавала - герой-"остроумец" Беллмур {Большинство личных имен в комедиях Конгрива "значащие": Хартуэлл добросердечный; Шарпер - шулер, жулик; Блефф - обман, запугивание; Скэндл сплетни, злословие; Тэттл - вздор, болтовня; Форсайт - предвидение; Фрейл хрупкая, нравственно неустойчивая; Анжелика - ангелоподобная; Мирабелл чудесный; Петьюлент - дерзкий, наглый, и т. д. Как известно, "значащие имена" - характерный традиционный условный прием классицистической комедии вообще. Наибольшее распространение он получил в эпоху Просвещения в литературе всех европейских стран, в том числе и в России (например, в "Недоросле" Фонвизина).}, бездумный баловень судьбы, которому все сходит с рук и жизнь которого - сплошные любовные приключения. "...Оставим дела бездельникам, а мудрость - дуракам: им это пригодится. Мое призвание острить, мое занятие - наслаждаться, и пусть седое Время угрожающе потрясает песочными часами!" (I, 1). Именно такой герой, повеса и богохульник, возмущал людей степенных и рассудительных. Беллмур, однако, отличается от своих предшественников, скажем, Дориманта из комедии Этериджа "Раб моды" или Дона Джона из "Распутника" Шедуэлла: Беллмур мягче и добрее их; словно для того, чтобы в веселый гомон радостных голосов не проникли ноты горечи или боли, Беллмур разнимает дерущихся Шарпера и Блеффа (III, 3), успокаивает подозрительного и по-своему несчастного рогоносца Фондлуайфа (IV, 6), спасает старого холостяка Хартуэлла от нелепого и позорного брака с Сильвией. Беллмур эгоист и циник, но в своей неоглядной погоне за наслаждением он не ранит ничьих самолюбий, не разрушает чужих судеб. В речи Беллмура Конгрив забавно соединяет высокое и низкое, мудрое и циничное, создавая прихотливо меняющуюся игру слов, подтекстов и намеков.
      Вейнлав, приятель Беллмура, пришел из литературы прециозной, изысканно-манерной. В отличие от многочисленных героев комедии Реставрации с их "животными аппетитами", Вейнлаву приятен сам процесс ухаживания за женщинами. "Я всегда вспугиваю для тебя зайцев, - говорит он Беллмуру, - а ты их подстреливаешь. Мы, без сомнения, дополняем друг друга. Я бросаю женщину там, где ее подбираешь ты" (I, 1).
      Женщины - Араминта и Белинда - не уступают мужчинам ни в остроумии, ни в находчивости. Белинда наблюдательна, насмешлива, остра на язык. От нее нередко достается и Беллмуру и Араминте. С какой иронией описывает эта городская "остроумна" сельских красоток, приехавших в Лондон (IV, 8), с каким изысканным притворством повествует Араминте о своей "ненависти" к мужской половине рода человеческого!
      Центральная фигура комедии, старый холостяк Хартуэлл, кажется втянутым в беспечную игру молодых. Влюбленный в Сильвию, он страдает и мучается от неразделенного чувства. Конгрив словно заставляет Хартуэлла сыграть роль молодого повесы, то есть ставит его в положение Беллмура и Вейнлава, но, увы, молодость Хартуэлла ушла навсегда, а старость требует трезвости и рассудительности. На карнавале комедии он - чужак, лишний человек. Скептик, мизантроп, прямодушный, он не может и не хочет верить в тот иллюзорный мир, в котором так привольно чувствуют себя многие персонажи пьесы. К тому же еще один "недуг" владеет душой Хартуэлла - правдолюбие. "Я хочу, чтобы каждый был тем, чем силится выглядеть, - говорит он. - Пусть распутник, не уподобляясь Вейнлаву, распутничает, а целует страстно комнатную собачку, когда ему противно сорвать поцелуй с губ ее хозяйки" (I, 1). И чуть позже: "Мой главный талант - умение говорить правду; поэтому я не жду, что он стяжает мне симпатии высшего общества" (I, 1).
      Сцена встречи Хартуэлла и Сильвии обставлена с большой пышностью (III, 4): на сцене появляются певец и танцоры, музыка призвана смягчить Сильвию и помочь Хартуэллу одержать победу. Но старый холостяк прекрасно понимает всю нелепость поистине комедийной ситуации и с горечью говорит: "Где ты, мужская гордость? Во что я превратился? В мои-то годы стать игрушкой в руках бабенки! Чтобы черт тебя побрал, бородатый младенец, которого она водит на помочах! О старческое слабоумие! Вот именно, слабоумие!.."
      В комедии "Старый холостяк" есть еще один образ, созданный Конгривом с большой тонкостью - образ времени. Это и подлинное, быстромчащееся время комедии (около суток), в течение которого происходит действие, и "седое Время", о котором говорят персонажи пьесы, по-разному воспринимая эту философскую категорию. Для Беллмура и Вейнлава время - безобидный старик, лишь порой наводящий страх на чрезмерно разбушевавшихся юнцов; для Хартуэлла, Сильвии и Фондлуайфа время - враг, разрушающий красоту и мужественность, уносящий силы.
      В финале комедии под венец идут молодые пары. В одиночестве остается Хартуэлл. Наступает конец веселому карнавалу, праздничной комедии. Счастливы ли будут молодые? Едва ли. Конгрив заканчивает пьесу нотой сомнения: что такое брак Беллмура и Белинды, Араминты и Вейнлава? Ловушка для щеголей или победа молодых аристократок? Пощадит ли время молодых людей, сделав их с возрастом мудрее, или превратит в Фондлуайфов?
      "Старый холостяк" самая жизнерадостная комедия Конгрива. Иные краски возникают в его второй комедии "Двойная игра". "Остроумие" отступает на второй план, и основной целью комедии становится, по словам Конгрива, мораль, к которой он затем "сочиняет басню, ни в чем не воспользовавшись чужой мыслью" (Посвящение). О чем же комедия? О порочности и неискренности света, о безнравственности и тщеславии женщин, о предательстве мужчин, о подлости, которая в облике Пройда с "макьявеллиевской изощренностью" плетет интригу, пытаясь разрушить счастье людей. "Двойная игра" комедия-наставление, комедия-урок. Конгрив, словно изверившись в возможностях и силе "остроумия" и "остроумцев", делает главным героем пьесы подлеца Пройда, поручая "остроумцам" - Милфонту и Синтии - роли второстепенные.
      Милфонта Конгрив характеризует как "чистосердечного и порядочного человека, питающего полное доверие к тому, кого он полагает своим другом", характеристика едва ли лестная для традиционного "остроумца", наделенного, как правило, прозорливостью и "нюхом". Милфонт не распутник: на страстные призывы леди Трухлдуб он отвечает рассуждениями о чести и порядочности совсем не в духе Беллмура или Вейнлава.
      Синтия также весьма отличается от героинь "Старого холостяка": общество глупцов не вызывает в ней гнева и отвращения. Более того, Синтия сомневается, права ли она, считая леди и лорда Вздорнс и им подобных глупцами: "Свет о них лучшего мнения: они слывут людьми достойными и образованными, считаются остряками и тонкими собеседниками..." (III, 3). Отношения Милфонта и Синтии лишены той напористой воинственности и шутливого антагонизма, которые свойственны молодым влюбленным в комедиях времен Реставрации. Здесь нет словесных перепалок и дуэлей, легкомысленного флирта или радостного предвкушения счастья. Синтия безо всяких иллюзий относится к предстоящему замужеству: "Мы с вами собираемся играть рискованную партию, говорит она Милфонту, - не думаете ли вы, что лучше снять свои ставки и выйти из игры, пока не поздно?" Итак, "остроумцы" на этот раз вынуждены удовольствоваться положением "голубых" героев классической комедии.
      Леди Трухлдуб, злой гений комедии, - знакомый персонаж: образ стареющей женщины, еще исполненной желаний и надежд, не нов в истории английского драматического театра той поры. До известной степени предшественницами леди Трухлдуб можно считать леди Лаволл ("Свадьба священника" Томаса Киллигру, 1664), леди Аретину ("Любительница удовольствий" Джеймса Шерли, 1635) и, конечно, леди Коквуд из комедии Джорджа Этериджа "Она хотела б, если бы могла" (1668). Но в отличие от этих героинь, характер леди Трухлдуб исполнен внутренней силы и решительности, ее речи напоминают порой монологи трагедийных героинь: столько в них неистовства, убежденности в своей правоте и страсти.
      Среди разноликой толпы персонажей Пройд - самый умный и всевидящий. Он прекрасно знает дом лорда Трухлдуба, где развертывается действие комедии; прежде чем завладеть этим особняком, сделать его своим, Пройд тщательно изучил его план - выходы, входы, переходы, потайные лестницы и галереи. Конгрив заставляет Пройда появляться в самых разных местах сцены и в самый неожиданный момент, словно подчеркивая этим его вездесущность. Прекрасно знает Пройд и характеры обитателей дома: их сильные и слабые места, тайные пружины, эмоциональные особенности. Нередко исследователи сравнивают Пройда с Яго, забывая, однако, что "вселенная", которую хочет завоевать Пройд, невелика, цели его - ничтожны, а страсти - мелки; Пройд - "двоедушный", "лакей по природе", он живет в эпоху, лишенную шекспировских страстей и конфликтов. Пройд поистине многолик: в течение одной сцены с леди Трухлдуб (I, 3) он меняется несколько раз - поначалу безропотный слуга ("...я проявил слабость, но лишь потому, что стремился услужить вам"; "Что еще, мэдем?"), затем - один из покорных домочадцев, судьба и жизнь которого зависят от милости госпожи, и, наконец, страстный любовник, "не упустивший удачного момента".
      Говорить правду - вот одна из заповедей, следуя которой Пройд умудряется обводить всех вокруг пальца. ЭТУ житейскую мудрость Пройд почерпнул из трактата Бальтасара Грасиана-и-Моралеса "Обиходный оракул, или Искусство быть благоразумным" (1647), который с 1685 по 1716 г. переиздавался в Англии четырнадцать раз. В своих афористически сформулированных правилах Грасиан-и-Моралес подчеркивал, что умный человек сумеет приспособиться к обстоятельствам и обернуть правду в свою пользу. "Хитроумнейший Пройд! - восклицает в восторге Милфонт, введенный в заблуждение тактикой негодяя. - Ты бы несомненно стал государственным мужем или иезуитом - не будь ты слишком честным для первой роли и слишком благочестивым для второй" (V, 3).
      Пройд явно испытывает удовольствие, разыгрывая роль своеобразного режиссера-постановщика: он расставляет актеров в своем маленьком спектакле-заговоре, дает им задания, указывает на время их выходов. Довольный результатом он говорит: "Сыграно мастерски, и моя помощь была ненужна; тем не менее я стоял за кулисами в ожидании своего выхода: чтобы все подтвердить, если понадобится" (III, 1). Сцена в спальне леди Трухлдуб (IV, 5) является фактически миниатюрной "пьесой в пьесе", поставленной Пройдом с умом и тонкостью.
      Двойную игру в комедии ведет не только Пройд. Так, леди Слайбл в присутствии мужа носит маску благонравия, одновременно всячески поощряя ухаживания Беззабуотера; леди Вздорнс, "дама литературная", претендующая на литературный вкус и утонченность, на самом деле - самовлюбленная невежда, сочиняющая "без остановки" длинные и утомительные романы, элегии, сатиры, послания и героические поэмы. Обе леди, их мужья (сэр Пол и лорд Вздорнс) и Брехли претендуют на звание остроумцев, но это, как тонко показывает Конгрив, фальшивое остроумие, вызывающее смех своей нелепостью и глупостью. Уж не притупилось ли английское остроумие, словно спрашивает комедиограф, не исчезли ли подлинные остроумцы, если в их клане появились леди Вздорнс и Брехли? Драматург предупреждает и о другой опасности: о Пройдах, коварных, изворотливых, умных и жестоких, способных на обман, предательство и низость.
      Третья комедия Конгрива "Любовь за любовь" резко отличается от двух предыдущих и по тематике, и по атмосфере, и по художественным средствам. Если действие "Старого холостяка" происходит нередко на улице или в доме, лишенном каких-либо конкретных признаков, то в новой комедии перед английским зрителем возникал пестрый, шумный и разноликий мир столицы, хорошо знакомый каждому лондонцу, легко угадываемый им в деталях быта, костюмах персонажей, речи героев.
      В прологе Конгрив сообщает зрителям, что хотя в пьесе речь пойдет о делах домашних и бытовых, в ней есть юмор, колкая сатира, занимательная интрига. Разнообразны характеры действующих лиц ("всякий вкус мы ублажим"): здесь остроумец Валентин, составитель гороскопов и рогоносец мистер Форсайт, скептик Скэндл, простоватый моряк Бен, болтливый щеголь Тэттл, умная Анжелика, порочные светские леди миссис Фрейл и миссис Форсайт.
      Дела "домашние" раскрываются в образах Бена, мисс Пру, сэра Сэмпсона и старика Форсайта. Эти характеры созданы драматургом остроумно и изобретательно, они еще раз доказывают, как наблюдателен Конгрив, как он умеет видеть жизнь во всех ее проявлениях и подробностях. Бен необычайно эффектен и с чисто театральной точки зрения. Его речь, уснащенная "морским остроумием", сдобренная солеными шутками, отличается здравым смыслом, незлобливостью, юмором. "Занесенный попутным ветром" в светские гостиные, Бен удивляет всех своей прямотой и простодушием: он трезво судит о браке и семейной жизни в разговоре с отцом (III), не уступает в остроумии изысканной шлюхе миссис Фрейл (IV), делает вполне достойное и покоряющее своей откровенностью предложение мисс Пру (III). Несмотря на театральную эффектность Бена, Конгрив не считал этот образ созданием высокохудожественным. В очерке "О юморе в комедии" драматург писал, что люди определенной профессии (матросы, торговцы, жокеи, игроки) легко распознаются по жаргону или диалекту своего ремесла или профессии. "Создавать подобные персонажи, - продолжает Конгрив, - можно чуть ли не по определенному рецепту: от автора требуется только одно - набрать несколько подходящих фраз и терминов данной профессии и заставить своих персонажей употреблять их в качестве нелепых метафор в своих разговорах с различными другими персонажами. В ряде новых пьес такого рода персонажи выводились достаточно успешно, но, по-моему, для этого не потребовалось большого труда и таланта: здесь нужна хорошая память и поверхностная наблюдательность". И все-таки Бен создан Конгривом продуманно и тонко. На протяжении пьесы перед читателем возникают фактически два человека: доверчивый и туповатый моряк, над которым посмеиваются и которого унижают, и разгневанный юноша, оскорбленный поведением миссис Фрейл (IV): гротеск постепенно уступает место реалистическому характеру.
      Отец Бена, сэр Сэмпсон, груб и похотлив, жесток и эгоистичен. Он становится ласковым, лишь когда уговаривает Валентина отказаться от наследства (IV). "Что за чудо! В этом изверге проснулась любовь!" восклицает Скэндл, наблюдающий сцену между отцом и сыном. Но Скэндл ошибается: сэр Сэмпсон всегда любил только самого себя, к детям же испытывал поразительное равнодушие. Достаточно было Бену заметить, что отцу, пожалуй, уже поздновато жениться на Анжелике, как последовал окрик: "Твое место в воде, рыба ты бессловесная! Тоже вылез на сушу!" (V). В финале комедии сэр Сэмпсон остается один: старый глупец, нелепо проживший жизнь, не сумевший понять своих сыновей.
      Форсайт, "капризный, самоуверенный и суеверный, убежден, что понимает в астрологии, хиромантии, физиогномике и умеет толковать сны, приметы и тому подобное". Все свои неудачи и просчеты Форсайт приписывает тому, что родился под созвездием Рака, а потому, что он ни задумает, "все как-нибудь вкривь да вкось получается" (II). Форсайт - острая сатира на лжеученых, пустых прожектеров, ловких авантюристов от науки, всех тех, кто несколько лет спустя станет объектом сатирического осмеяния в сочинениях членов клуба "Мартина-Писаки". Старый Форсайт - пародия на многочисленные образы гадалок, прорицателей, астрологов-мошенников, нередко встречавшихся в комедиях того времени. Форсайт и его "наука" безнадежно отстали от своего времени. Он не в состоянии вглядеться в жизнь, распознать ее быстро меняющиеся очертания, он "перестарок", наивно и упрямо верящий в свои гороскопы.
      В мире, где живут герои комедии, очень трудно, по словам Валентина, "отличить постоянное притворство от реальности". Этот мир во многом напоминает маскарад, где носят маски, скрывая под ними свое подлинное лицо. Правда и ложь, выдуманное и настоящее сосуществуют здесь, создавая нелепое смешение нравов и повадок, интересов и стремлений: Тэттл соблазняет мисс Пру, а затем пытается жениться на Анжелике; миссис Фрейд флиртует с Беном, но тотчас покидает его, как только узнает, что он лишился наследства, и устремляется в погоню за "безумным" Валентином, у которого есть шансы стать богатым женихом; чтобы добиться своей цели, Тэттл переодевается в одежду монаха, а миссис Фрейл - монахини, но благодаря ловкости слуги Валентина, Джереми, оказываются повенчанными... друг с другом. Поистине карнавальная неразбериха! Людей принимают за маски, маски - за людей. Болтун Трттл губит чужие репутации, делая вид, что хочет их "подштопать", скептик Скэндл изливает свою желчь, "показывая портреты" своих знакомых, где нередко в одном лице можно увидеть "спесь и глупость, похотливость и жеманство, жадность и ветреность, лицемерие, злобу и невежество". Разница лишь в том, что "Тэттл собирает портреты тех, кто оказал ему милость, а Скэндл - тех, кто отказал ему в ней" (I).
      Среди сутолоки, царящей в доме старого Форсайта, своим хладнокровием выделяется миссис Форсайт, дама расчетливая и циничная. По словам Скэнд-ла, выйдя замуж, миссис Форсайт "обзавелась неисчерпаемым источником наслаждений", изменяя "астрологу" с кем угодно. Соблазняет ее и Скэндл. Но когда он напоминает миссис Форсайт "о восторгах прошлой ночи", она невозмутимо отвечает, что прошлая ночь ничем не отличалась от предыдущей. И только тут Скэндл вспоминает, что ему говорили о редком свойстве своей возлюбленной: позабыть наутро мужчину, с которым провела ночь, и отрицать свою благосклонность с еще большим бесстыдством, чем дарить ее (IV).
      "Остроумец" Валентин наделен умом, проницательностью, самообладанием. Сдержанность покидает его лишь в момент, когда ему кажется, что он навсегда потерял Анжелику. О прошлом Валентина, его любовных похождениях и проделках мы узнаем из рассказов персонажей пьесы. Перед нами же - молодой джентльмен, преданно любящий Анжелику. Конгрив в своем ответе Колльеру писал, что Валентин честный, благородный и искренний юноша, добродетели которого намного превосходят его пороки. Валентин, с точки зрения Конгрива, являет собою новый тип "остроумца", во многом непохожего на героев Этериджа или Уичерли.
      Валентин - правдолюб. Когда в сцене "безумия" он говорит: "Я истина", Это не только шутка или условие игры: героя искренно волнует соотношение в мире правды и лжи, искренности и фальши. "А сейчас я вам скажу вот что: задам вам вопрос, на который и знатоку арифметики не ответить. Скажите, каких душ больше - тех, что Библия спасла в Вестминстерском аббатстве, или тех, что она погубила в Вестминстер-холле?" (IV). Достается от Валентина и религии; вот что предрекает этот "безумец": "В обычное время в пустых церквах будут читать молитвы. А за прилавками вы увидите людей с такими самозабвенными лицами, точно в каждом лабазе торгуют религией" (IV). В Валентине привлекает тонкость ума, способность понять едва уловимые движения человеческой души, умение ценить прекрасное. В одной из поэтических сцен пьесы он говорит Анжелике, что она "женщина, одна из тех, кого небо наделяло красотой в тот самый час, когда прививало розы на шиповнике. Вы - отражение небес в пруду, и тот, кто к вам кинется, утонет..." (IV). Такого признания нельзя услышать от героев Уичерли, Шедуэлла или Этериджа.
      Конгрив поручает Валентину разные роли: возлюбленного, поэта, "безумца", мученика. Драматург словно материализует слова Тезея из шекспировской комедии "Сон в летнюю ночь":
      У всех влюбленных, как у сумасшедших,
      Кипят мозги: воображенье их
      Всегда сильней холодного рассудка.
      Безумные, любовники, поэты
      Все из фантазий созданы одних.
      (V, 1; перевод Т. Щепкиной-Куперник)
      Все способы испытывает Валентин, чтобы завоевать сердце Анжелики, и ни один не помогает. Даже наигранное безумие. И тогда юноша прибегает к последнему средству - "безумству подлинному", поднимающему его над всеми персонажами комедии: чтобы доказать Анжелике свою любовь, он готов отказаться от наследства, стать нищим. "Обладай я вселенной, и тогда бы я не была достойна такой великодушной и преданной любви, - говорит Анжелика, пораженная намерением Валентина. - Вот моя рука, а сердце мое всегда было вашим, только его терзало желание удостовериться в искренности ваших чувств" (V).
      Любовь за любовь. Верность за верность. Возможно Анжелика и Валентин сумеют противостоять миру лжи и притворства? Герои уходят из социального мира зла и обмана в мир искреннего чувства. Они счастливы, так как под мишурой карнавального костюма сумели расслышать биение человеческого сердца.
      Публика холодно приняла последнюю комедию Конгрива "Так поступают в свете". Впрочем, драматург это предвидел. В посвящении к пьесе он писал, что "она лишь в малой степени была назначена удовлетворять вкусам, которые по всему судя господствуют нынче в зале". Конгрив подчеркивал, что ряд персонажей его новой комедии "будут смешны не в силу природной глупости (она ведь неисправима и потому неуместна для сцены), а больше из-за желания во что бы то ни стало выказать свой ум; стремление сойти за умника совсем не есть признак ума". В этих словах чувствуется иное отношение и к "остроумцам" в целом, и к методу создания персонажей, и к задачам комедийного жанра.
      Последняя комедия полна размышлений над судьбами человека и общества. "Все поучения, Мирабелл!" - восклицает в раздражении миссис Милламент, выслушав одну из наставительных тирад своего поклонника. И верно: Конгрив стремится в этой комедии, как нигде прежде, развлекая, поучать. В пьесе по сравнению с предыдущими тремя гораздо меньше "скептического" и "фривольного" юмора. Здесь много ассоциаций исторических, театральных, литературных: Милламент и Мирабелл цитируют Джона Саклинга, в кабинете леди Уишфорт лежат книги Куорлза, Принна, Беньяна и Колльера, свою служанку Пег леди Уишфорт сравнивает с астурийкой Мариторнес из "Дон Кихота" Сервантеса, многие персонажи знакомы с греческой мифологией, даже невежественный сэр Уилфул упоминает Ореста и Пилада. Все в этой комедии как будто бы и привычно: знакомая расстановка сил, столкновение столичных джентльменов с провинциальными сквайрами, конфликт поколений. И, однако, многое изменилось. Самый показательный в этом смысле - образ Мирабелла, героя нового времени, испытывающего на себе несомненное влияние века Просвещения. Его основное оружие - здравое суждение, его речь обретает точность и логику хорошо сбалансированного рассуждения, она элегантна, не изобилует игрой слов, нет избытка сравнений и метафор:
      Фейнелл. Ты настоящий кавалер, Мирабелл. И хотя у тебя хватает жестокосердия не ответить на страсть дамы, ты достаточно великодушен, чтобы печься о ее чести. Однако наигранное безразличие выдает тебя с головой. Ты отлично знаешь, что пренебрег ею.
      Мирабелл. Зато твой интерес к этому делу отнюдь не кажется наигранным. Твои мысли явно больше заняты упомянутой дамой, чем женой (I).
      Как отличается этот ответ Мирабелла от грубых реплик Хорнера из "Жены-провинциалки" Уичерли или светской перебранки Дориманта из "Раба моды" Этериджа. Здесь все - намек, форма предложения отполирована, удар спрятан в подтекст.
      В отличие от ранних героев Конгрива, Беллмура и Вейнлава, Мирабелл скромен, он справедливо полагает, что подлинный ум и душевная доброта неотделимы.
      Мирабелл хорошо знает жизнь, знает, что любовь несет волнения, тревоги, переживания: "...Даже вздумай кто поселиться на ветряной мельнице, и его не ждет столько передряг, сколько предстоит человеку, доверившему свой покой женщинам..." Но если Валентин отгонял подобные мысли, меняя тему разговора, то Мирабелл заключает: "Сознавать это и все-таки любить, все равно, что постичь истину разумом, но по-прежнему творить глупости под влиянием инстинкта" (II).
      Во многом Мирабелл напоминает Валентина: искренностью, умом, честностью. Он любит Милламент и верен ей, чем навлекает на себя гнев миссис Марвуд и леди Уишфорт. Один из интереснейших эпизодов комедии - разговор Мирабелла и Милламент о предстоящей совместной жизни (так называемая сцена "выдвижения условий", акт IV): впервые герой комедии периода Реставрации так заботится о будущей семье и детях, репутации дома, здоровье жены. Именно Мирабеллу поручает Конгрив прочесть заключительные строки комедии:
      Вот и урок тем людям безрассудным,
      Что брак сквернят обманом обоюдным:
      Пусть честность обе стороны блюдут,
      Иль сыщется на плута дважды плут.
      Милламент, обаятельная, тонкая, сочетает в себе кокетство и ум, притворство и искренность. Она любит позлить Мирабелла, подразнить поклонников, прикинуться легкомысленной и ветреной. Но притворство нужно Милламент для единственной цели - спрятать глубокое и сильное чувство к Мирабеллу. Светское кокетство - щит, за которым скрывается подлинная Милламент. Выдержка, такт, умение вести себя с разными людьми и в разных обстоятельствах - примечательная черта героини. В открытый бой она вступает, лишь когда нужно защитить свое чувство: в поединке с миссис Марвуд (III) она одерживает блестящую победу.
      Фейнелл и миссис Марвуд во многом напоминают Пройда и леди Трухлдуб из "Двойной игры". Оба они эгоистичны, жестоки, стремясь добиться удовольствия и власти любой ценой. "Я знаю, Фейнелл - человек сомнительных правил, больше друг себе, чем кому-либо, и вдобавок вероломный любовник..." - говорит Мирабелл (II). Что ж, Фейнелл сам признается, что живет и поступает, "как положено в свете".
      Конгрив решительно осуждает этот свет, его законы и мораль. Он осуждает и тех, кто принимает светское общество таким, какое оно есть, мирясь с его цинизмом и порочностью.
      Герои Конгрива прошли сложный путь эволюции от веселого и беспутного Беллмура до философа Мирабелла, от светской кокетки Белинды до умной и содержательной Милламент, которой близок и понятен мир добра и чувства.
      Конгрив творил на рубеже веков, в эпоху переломную, сложную, формирующую новые понятия, мораль и этические нормы. Комедии Конгрива, произведения подлинно талантливые и яркие, созданные едким насмешником над нравами века, отразили свое время, свою эпоху.
      ИСТОЧНИКИ
      Комедии Конгрива "Старый холостяк", "Двойная игра" и "Так поступают в свете" переводятся на русский язык впервые; комедия "Любовь за любовь" публиковалась ранее (М., "Искусство", 1965), для настоящего сборника она заново отредактирована.
      Все переводы сделаны с английского издания: William Congreve. The Complete Plays. The Mermaid Series. London, 1947.
      Библиография изданий комедий Конгрива обширна. Ниже приводится перечень наиболее важных изданий, появившихся в период с 1712 по 1967 г.
      William Congreve. Five Plays. London, 1712.
      William Congreve. The Works, vols. 1-3. London, 1730.
      William Congreve. The Dramatick Works. London, 1733.
      Drama. A Collection, vol. 2. London, 1826.
      The Dramatic Works of Wycherley, Congreve, Vanbrugh, and Farquhar. Ed. by Leigh Hunt. London, 1840.
      William Congreve. The Complete Plays. Ed. by Alex. Charles Ewald. The Mermaid Series. London, 1887.
      Plays of the Restoration and XVIII century. Ed. by Dougald MacMillan and Howard Mumford Jones. New York, 1931.
      William Congreve. Comedies. Ed. with Introduction and Notes by Bonamy Dobree. The World's Classics. Oxford, 1939.
      Restoration Plays. With an Introduction by Brice Harris. New York, 1953.
      William Congreve. The Complete Works. Ed. by Montague Summers, vols. 1-4. New York, 1964.
      Four Great Restoration Plays. Ed. and with an Introduction by Louis B. Wright and Virginia A. LaMar. New York, 1964.
      Restoration Drama. Ed. and with Introduction by Eugene Waith. New York, 1968.
      Restoration Plays. With and Introduction by Edmund Gosse. Everyman's Library N 604. London, 1972.
      William Congreve. The Way of the World. Ed. by Kathleen M. Lynch. Regents Restoration Drama Series. Lincoln: University of Nebraska Press, 1965.
      William Congreve. Love for Love. Ed. by Emmett L. Avery. Regents Restoration Drama Series. London, 1967.
      Уильям Конгргсв. Любовь за любовь. Перевод Р. Померанцевой. М., "Искусство", 1965.
      William Congreve. Letters and Documents. Collected and Edited by John C. Hodges. London, 1964.
      У комедий Конгрива завидная театральная судьба: в течение более двух с половиной столетий они идут на сценах различных английских театров. Образы, созданные Конгривом, вошли в творческую биографию многих актеров и актрис разных эпох. Советскому зрителю известен спектакль Национального театра Англии "Любовь за любовь", поставленный режиссером Питером Вудом и показанный во время гастролей театра в Москве в 1965 г.
      Русскому читателю имя Конгрива знакомо сравнительно мало. В конце XIX в. его работы упоминались в статьях обзорного характера, посвященных английскому театру и драматургии (см., например: А. А. Чебышев. Очерки из истории европейской драмы. Английская комедия конца XVII и половины XVIII вв. - "Журнал министерства народного просвещения", 1897, апрель и май, Э 310-311). В 1929 г. имя Конгрива упоминалось в книге А. С. Булгакова "Театр и театральная общественность Лондона эпохи расцвета торгового капитализма", изданной в Ленинграде. В 40-60-е годы
      Конгриву посвящались страницы в учебниках и хрестоматиях по английской литературе, его творчество характеризовалось в работах и исследованиях А. А. Аникста, А. А. Елистратовой, Ю. И. Кагарлицкого, Е. Л. Ланна, В. Д. Рака.
      Ниже приводится перечень научно-критических работ английских авторов, посвященных творчеству Конгрива в целом и его отдельным комедиям, а также трудов, наиболее полно освещающих английскую комедию периода Реставрации.
      Alleman Gellert. Matrimonial Law and the Materials of Restoration Comedy. Walling-ford: University of Pennsylvania, 1942.
      Avery Emmett. The London Stage: Part 2-1700-1729. 2 vols. Carbondale: Southern Illinois University Press, 1960.
      Berkeley David. Preciosite and the Restoration Comedy of Manners.Himtington Library Quarterly, 1955, XVIII, 109-28.
      Gibber Colley. An Apology for the Life of Mr. Colley Gibber. Ed. and with and Introduction by B. R. S. Fone. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1968.