Я уже говорил о визите к министру обороны Вазгену Саркисяну. Побывал я и у государственного министра Григора Арешяна, назначенного главой государственной делегации для переговоров с Россией. К сожалению, на этом посту он пробыл недолго, всего лишь до осени того же года, а с его уходом в отставку армянская делегация замерла до лета 1994 года и нашему Олеандрову пришлось заниматься договорами и соглашениями с Арменией без помощи подобного ему государственного представителя с армянской стороны.
      Чаще всего и в тот, первый заезд в Ереван, я общался с первым заммининдел Арманом Киракосяном, двумя просто замами Арманом Навасардяном и Георгием Казиняном, завотделом СНГ Александром Татевосяном, заведующим Консульским отделом, старым парижским знакомым Ашотом Манукяном, шефом Протокола Ваганом Чархчяном, завотделом дипмиссий Григорием Бадаляном (потом его сменил на этом посту еще один парижанин – Эдик Ходжоян) и управделами МИДа Грачиком Карапетяном. Большинство из них до недавнего времени работали в МИД СССР. Исключением в этом плане был, пожалуй, лишь хозяйственный и компанейский Грачик, организатор дружеских застолий и других протокольных мероприятий.
      25 июня ко мне пришел Георгий Михайлович Петросян, исполнявший обязанности председателя Верховного Совета Нагорно-Карабахской Республики. С ним был его помощник Сергей Калантарян и представитель НКР в Ереване Манвел Саркисян. Напомню, что эта республика появилась на свет 2 сентября 1991 года, сразу же после выхода из СССР Азербайджана, который принял это свое решение, не спрашивая мнения ни карабахцев, ни лезгин, ни талышей, ни других кавказских (в отличие от пришельцев-турок) народов, имевших тогда и имеющих сейчас свои компактно заселенные с незапамятных времен территории внутри Азербайджана, во власти которого они оказались по воле большевиков. Увлекая за собой в независимое существование нетюркоязычное население, азеры-тюрки, господствовавшие в советском Азербайджане и контролировавшие властные структуры в Баку, проигнорировали Закон СССР от 3 апреля 1990 года «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», и прежде всего его статью 3, согласно которой за народами автономий «сохраняется право на самостоятельное решение вопроса о пребывании в Союзе ССР или в выходящей союзной республике, а также на постановку вопроса о своем государственно-правовом статусе.» Вот этим самым правом и воспользовалась карабахская автономия, за что и была «упразднена» бакинской администрацией 26 ноября 1991 года совершенно незаконным образом. Свою волю к независимости НКР подтвердила на всенародном референдуме 10 декабря того же года, проведенном по всем правилам в присутствии иностранных наблюдателей. 29 декабря она избрала свой Верховный Совет, который 7 января 1992 года принял специальную Декларацию о государственной независимости НКР.
      Во время той беседы с Георгием Петросяном я в основном слушал его. Карабахский лидер обрисовал тяжелую обстановку на фронте. Именно тогда азербайджанцам с помощью русских и украинских наемников удалось оккупировать северную часть НКР, вызвав волну беженцев: в Армению из Карабаха тогда ушло сорок тысяч человек, почти четверть населения маленькой республики влилась в трехсоттысячную массу беженцев из Азербайджана, оказавшихся в бедственном положении в родной Армении, у которой не было для них ни достойного жилья, ни работы, причем по вполне объективным причинам, порожденным блокадным существованием прежде всего.
      Карабахцы в жестоких боях отражали и, в конце концов, сдержали натиск азербайджанцев, а потом, весной следующего года сами начали их теснить даже из заселенных тюрками равнинных районов Карабаха – Арцаха, как они сами издавна называют свою страну. И карабахские беженцы стали возвращаться домой.
      Моя часть беседы состояла в том, чтобы убедить карабахцев в необходимости сочетания военных усилий с дипломатией. Я советовал активно участвовать во всех доступных им переговорах, в том числе в рамках Минской группы, и не хлопать дверью, если что не понравится, а приучать себя к кропотливой, длительной, даже нудной работе, к словопрениям и дипломатической демагогии международных чиновников и представителей противника, не поддаваясь на провокации. Мне кажется, именно эта линия в последующем и была взята на вооружение карабахцами, добившимися немалых дипломатических успехов.
      Были в Ереване у меня и неполитические встречи. Одна из них – спектакль в Русском драматическом театре имени Станиславского. Пошли на него вместе с Федором Реутом. Прекрасные актеры, в большинстве своем армяне, на чистейшем русском языке, вдохновенно разыграли «Поминальную молитву» Григория Горина по «Тевье-молочнику» Шолом-Алейхема. Реут даже прослезился. И мне постановка очень понравилась. После спектакля – скромное, но очень теплое застолье в кабинете худрука, Народного артиста Армении, обаятельнейшего и остроумного Александра Самсоновича Григоряна. Там же познакомились мы и с Фрунзиком, или Мгером, Мкртчяном. Мне он подарил автограф, который нарисовал тут же на программке спектакля… в виде своего знаменитого носа. Фрунзика давно уж нет, а добрая память о нем со мной. Была тогда у Саши Григоряна и Карине Даниэлян, министр экологии, женщина интересная, острая на язык, большая спорщица. Как я. С тех пор и до последнего дня моего пребывания в Ереване с театром Станиславского у меня были добрые отношения. Мы с женой не пропускали ни одной премьеры, а с худруком, спасителем и вдохновителем театра встречались часто и вне его стен.
      Огромное впечатление произвело на меня посещение ЕрГУ. Сначала меня принимали в ректорате. И я познакомился с академиком Сергеем Александровичем Амбарцумяном, которого помнил по его смелой стычке с Горбачевым в июле 1988 года на печальной памяти заседании Президиума ВС СССР, где армянскую позицию по Карабаху пытались утопить в море дешевой партийной демагогии штатных ораторов из Азербайджана и других союзных республик. Ректор ЕрГУ вел себя на этом судилище достойнейшим образом. И когда в одном из интервью со мной армянский журналист назвал русский народ старшим братом, я отреагировал так:
      – На мой взгляд, лучше другое старшинство. Лично я был бы рад, если бы Сергей Александрович Амбарцумян назвал меня своим младшим братом.
      Узнав об этом моем высказывании, Сергей Александрович, с которым у меня сложились очень теплые отношения, начал в шутку действительно называть меня младшим братом, что доставляло мне большое удовольствие.
      На встрече в ректорате, а потом в аудитории на моем выступлении перед преподавателями университета, а потом на чаепитии, устроенном профессорами и доцентами-русистами, вернее, русистками, была и Сильва Капутикян, большой поэт и смелый борец за свободу Карабаха. Встретила она меня поначалу почему-то настороженно, но, в конце концов, подарила книгу стихов с теплой надписью. И потом мы с ней встречались как друзья.
      Душой встреч в университете был Левон Мкртычевич Мкртчян, крупный литературовед, талантливый очеркист, автор множества интересных книг, завкафедрой русского языка и литературы в университете, декан факультета русской филологии. С ним мы потом тоже много и хорошо встречались у него дома в Егварде и у нас в Ереване.
      Егвард – что-то вроде дачного поселка километрах в тридцати к северу от Еревана, у подножия прекрасной горы Ара, названной в честь легендарного героя, возлюбленного царицы Шамирам, она же – Семирамида. Шамирам его погубила и горько оплакивала, а художник прошлого века Вардгес Суренянц написал красивую картину на эту тему, которую можно увидеть в Национальной галерее в Ереване. Гора Ара мне очень нравилась и в летнем изумрудном уборе покрывающих ее лесов и лугов, и в зимней ослепительно белоснежной шубе до пят. Дома в Егварде каменные, но с непременным садом-огородом. А кто-то держит кур и всякую другую живность. Там живут друзья Левона Мкртчяна. Рядом с ним – профессор Левон Никитович Мкртчян, директор Онкологического центра, крупный ученый, известный далеко за пределами Армении своими научными трудами и открытиями. Его жена, прекрасная Люзина – филолог, преподает русский язык и литературу в Мединституте, занимается литературоведением. Сын Армен – практикующий врач. Чуть дальше живет Сурен Арамович Арутюнян, тезка и однофамилец одного из последних первых секретарей ЦК КП Армении, но не родственник. По профессии – строитель. В те времена, когда мы с ним познакомились, – зампред кооперативного объединения «Айкооп». Очень гостеприимный, добрый и веселый человек, похожий внешне на Марчелло Мастрояни. У него в Егварде мы тоже очень часто «гуляли», а первый раз я был в его доме все тогда же, в июне 1992, когда вручал верительные грамоты. В «егвардскую компанию» входили еще директор обувной фабрики Мартын Пинаджян, зампрокурора Еревана Юрий Норайрович Казарян и даже бывший предсовмина Армении, а затем президент Национальной академии наук Фадей Тачатович Саркисян и другие интересные люди. За столом у Сурика или Левона Мкртчяна, или Мартына они все не всегда оказывались вместе, но всех их я там довольно часто видел. Как, впрочем, и в Ереване.
      И в Егварде впервые я оказался в конце этой июньской недели, после визита на знаменитый коньячный завод «Арарат», основанный сто лет назад купцами Таировым и Шустовым. На заводе меня принимал тогдашний его директор Эдуард Липаритович Акопян, влюбленный в свое дело специалист. Каждую новую бутылку он представлял поэтическими комментариями или анекдотами, родившимися здесь при знакомстве с продукцией завода разных сановных и не очень сановных людей. Перед распитием пятнадцатилетнего «Ахтамара» он прочел поэму Ованеса Туманяна о девушке с озера Ван, нашедшей смерть в его пучинах, поглотивших ее сердешного друга. Завод у Липаритыча был в неплохом состоянии. Свято хранили там бочку с коньячным спиртом начала века, из которого в свое время сделали первую партию «Отборного», сравнимого с французским коньяком качества «Фин Шампань». Лучшие спирты здесь выдерживались в настоящих бочках из французского дуба, причем именно лимузинского, из окрестностей славного города Лиможа, как это делается в коньячном царстве на берегах Шаранты у не менее славного города Коньяк. В Ереване искусные мастера, хранившие шустовские традиции, изобретали новые сорта. И на этот раз, отведав «Армению», великолепный «Тонакан», то есть «Праздничный», по-прежнему крепкий «Двин» и очень тонкий двадцатилетний «Наири» под вкусную и разнообразную снедь, мы перешли за отдельный стол, чтобы приобщиться к новому чуду армянского виноделия, двадцатипятилетнему «Эребуни», который неплохо пошел под спелую черешню. «Эребуни» армяне пытались продвинуть на британский и японский рынки как бренди под названием «Нойяк». Однако это дело требует времени и больших рекламных усилий.
      Дегустация коньяка при Эдуарде Липаритовиче проходила таким образом, чтобы гости не слишком пьянели. Отпил глоток, предварительно полюбовавшись юысканньш цветом божественного напитка и насладившись его благородным ароматом и вкусом, и сливай остальное в большой хрустальный сосуд, поставленный специально для этой цели. Липаритыч рассказал забавный случай. Угощали однажды генералов, советских еще. По окончании дегустации один из гостей спросил, а можно ли выпить из литровой чаши: ведь туда сливали не что-нибудь, а лучшие армянские коньяки и жалко такому добру пропадать. Ему ответили: если очень хочется, то можно. Он и хлобыстнул этот коктейль, да еще в таком количестве, что хватило для полного ублаготворения, а в гостиницу прибыл уже не своими ногами и свалился на кровать не раздеваясь. Боялись, отдаст Богу душу, ан нет, остался жив, проспался и встал как ни в чем не бывало. Фамилию этого геройского генерала Липаритыч даже по секрету никому не раскрывал, и втайне, похоже, гордился его подвигом.
      Потом мне довольно часто приходилось бывать и на заводе, и у него дома, на горе, возвышающейся над Ереваном. Это – родительский дом. Сюда в гости приходит и Нора Акопян, родная сестра Эдуарда Липаритовича, предводительница армянских женщин еще с советских времен, супруга великого скрипача, руководителя и солиста квартета имени Комитаса Эдуарда Татевосяна.
      Ну а с завода мы в тот вечер 25 июня отправились к Сурику в Егвард, где нас ждало еще одно обильное угощение с концертом народной музыки.
      Когда я вручал верительные грамоты, совсем недалеко, на границе с Азербайджаном и в Нагорном Карабахе шли ожесточенные бои с огромным перевесом в вооружении на стороне Азербайджана. Об этом говорил мне и Вазген Саркисян. Наши военные подтверждали, что дело обстоит именно так.
      Правительству Армении, убеждал меня военный министр, все труднее сдерживать нажим оппозиции и общественности, которой невозможно объяснить, почему к своему союзнику, ведущему себя цивилизованно и стремящемуся действовать в законных рамках, Россия относится хуже, чем к другой стороне, которая ведет себя совершенно иначе, в том числе в отношении российских войск. Если дело передачи обещанного вооружения Армении не сдвинется с мертвой точки, ситуация может выйти из-под контроля и с таким трудом налаженное сотрудничество в военной области начнет давать сбои вплоть до захвата оружия явочным порядком по примеру того, как это делается в Азербайджане, которому к тому же в открытую помогают оружием Турция и Украина, используя для этих целей мост через Аракс в Нахичеван и авиацию, беспардонно нарушающую воздушное пространство Армении, оставленное совершенно беззащитным. Сказанное Вазгеном Саркисяном я довел до сведения Москвы, подчеркнув, что армяне не настаивают на обещанном паритете с азербайджанцами или даже адекватном подходе, но просят ускорить хотя бы выполнение уже достигнутых договоренностей, зафиксированных, в частности, в подписанном в конце мая Протоколе с чудным названием «О понимании относительно перечней воинских формирований и объектов». Вазген напомнил и о Договоре о правовом статусе российских войск в Армении, парафированном тоже в конце мая в Москве, и попросил ускорить его подписание. Сообщая об этом в Центр, я со своей стороны добавил, что в этом договоре в первую очередь нуждается наша 7-я армия: ее командование, офицерский состав, все военнослужащие, их семьи заинтересованы в четких правовых гарантиях нормального функционирования всех армейских служб и договорном обеспечении прав личного состава. Я уже тогда понял, что наша армия в Армении служит интересам России и вносит существенный вклад в формирование по-настоящему добрых, дружеских, союзнических отношений с национальными вооруженными силами Армении, находившимися в стадии становления, и в укрепление политических отношений между Россией и Арменией. И это я тоже попытался вложить в головы московских руководителей. Военные, во всяком случае, меня понимали хорошо. Наверное, не случайно тогда же, в июне 1992 года, Федор Реут заявил в интервью одной армянской газете: «Армения была и будет нашим союзником». А в Москве дело пошло в направлении передачи армянам вооружения двух дивизий и заключения Договора о статусе.
      Все мои собеседники в Ереване настоятельно подчеркивали необходимость скорейшего отлаживания политического сотрудничества между нашими двумя странами. И важность такого механизма, как дипломатические миссии. Они хотели, чтобы наше посольство начало работать как можно скорее, тем более, что американцы наращивали свое присутствие очень энергично, активно работали посол Франции и поверенный Ирана, открылось посольство Германии, ожидалось прибытие китайских дипломатов. Это армяне говорили нам, в частности, мне лично. А сами не скрывали своего беспокойства, вызванного откровенным заигрыванием Москвы с Анкарой, получившим договорное оформление во время майского визита в Россию турецкого премьера Демиреля. Не могло не тревожить армян и «единодушие» России и Турции в карабахском вопросе в условиях воцарения в Баку откровенно протурецкого «Народного фронта» и выдвинутого им президента Эльчибея. И еще один беспокоящий элемент. В мае вспыхнула дискуссия в турецком парламенте: посылать или не посылать войска в Нахичеван на защиту азербайджанских братьев от армянских «агрессоров», поскольку Турция имеет-де такое право по Карсскому договору 1921 года, когда турки и московские большевики подарили Нахичеван азербайджанцам «под покровительство». В действительности никакой агрессии не было, никто на Нахичеван не посягал (и, может быть, зря, как мне теперь кажется: земля-то ведь тоже армянская, незаконно отторгнутая и от армян «очищенная») и никаких прав на вооруженное вмешательство упомянутый договор Турции не давал. Московские востоковеды об этом в печати напомнили, но не до всех в Ереване это дошло сразу, поэтому там и заволновались. К тому же от братской России всегда можно ожидать нелогичных поступков, она и в прошлом нередко уступала туркам даже тогда, когда этого можно было не делать.
      «России пора определиться, установить стратегические основы своего подхода к региону Закавказья», – говорил мне Гагик Арутюнян. И он был прав. Без четкой политики Россия могла много потерять на всем Кавказе вообще. Другие страны начали энергично проникать туда. Армянские дипломаты, ученые, общественные деятели прямо указывали на Турцию и США как державы, которые не преминут воспользоваться ослаблением позиций России, если потерпит поражение такой верный бастион русского присутствия на Кавказе, как Армения. Доводя об этом до сведения Москвы, я расшифровывал понятие «русское присутствие» как совокупность таких факторов, как русофильство подавляющего большинства армянской интеллигенции, представители которой возглавили и молодое государство, положительная роль 7-й армии, экономические императивы, политическая воля правительства Армении. Я назвал также русскую общину и Русскую Православную Церковь. Но, как показали последующие события, их роль в Армении скорее маргинальна, хотя в общем и целом они – тоже важные элементы русского присутствия, которому непременно требуется уделять должное внимание. Мой вывод был очевиден: долгосрочным национальным интересам России отвечает сохранение Армении как союзного нам государства, оказание морально-политической поддержки русофильским кругам армянского населения, укрепление русского присутствия в Армении, восстановление и развитие экономических и научно-технических связей, создание широкой договорно-правовой основы российско-армянских отношений, налаживание внешнеполитического сотрудничества между нами, а также координация действий и кооперация в рамках СНГ.
      В своем отчете о поездке в Ереван г-ну Козыреву я предлагал:
      – в целях предупреждения нападения на территорию Армении выдвинуть подразделения 7-й армии в угрожаемые районы и напомнить публично и вполне официально об основополагающих статьях Ташкентского договора о коллективной безопасности СНГ;
      – ускорить ратификацию этого договора и поставить на ратификацию Договор о дружбе с Арменией от 29 декабря 1991 года;
      – довести до подписания Договор о статусе российских войск в Армении;
      – доукомплектовать 7-ю армию и обеспечить ее всем необходимым (тогда еще не было известно, что от нее в Армении останется одна дивизия, впрочем и дивизию надо было все равно укреплять офицерскими кадрами, солдатами и оружием);
      – начать выполнение протокола о передаче оружия армянской армии;
      – ускорить начало переговоров между госделегациями;
      – заключить в ближайшее время консульскую конвенцию;
      – установить приоритетность и для нас прекращения блокады Армении, от которой страдает в первую очередь гражданское население;
      – продолжить усилия, направленные на прекращение огня на всех участках боевых действий и нахождение решений, позволяющих начать процесс политического урегулирования карабахской проблемы;
      – содействовать участию в этом процессе законных представителей Нагорного Карабаха;
      – ускорить выделение средств на открытие посольства России в Ереване.
 

МОСКОВСКИЕ СОВЕЩАНИЯ