Таковы были первые шаги посольства. Но действовали мы, естественно, не только на экономическом направлении. Надо было срочно налаживать политическое сотрудничество. Именно этим я и занимался, встречаясь с Александром Ашотовичем Татевосяном, завотделом СНГ, потом начальником управления СНГ. В его ведение входили и отношения с Россией.
      С ним мы обсуждали разные темы – от налаживания механизма политических консультаций до болезней «федерализма» в России, выливавшихся в международные договоры Воронежа с Арменией. В поле нашего зрения оказывались и случаи захвата азербайджанцами заложников на территории Армении в районе стыка границ трех закавказских республик. Удивительное дело: ради этого происходят вооруженные стычки, гибнут люди, а чтобы выкупить живого человека, нужны миллионы рублей – это в 1992 году! И ничего, не колышет такой терроризм демократов в Москве, Париже и Вашингтоне. А в Минске представители стран-членов СНГ устраивают свои личные дела, добиваются привилегий и льгот, создают какие-то самодовлеющие структуры, проводят семинары, катаются по заграницам и даже оказывают посреднические услуги частным фирмам. А то, зачем они туда посланы, не делается, и интеграционным процессом никто всерьез не интересуется.
      Татевосян сделал конкретное предложение. Понимая весь вред для Армении любых попыток ущемления прав российских граждан, откуда бы они ни исходили, он обещал заниматься всеми конкретными случаями, какие мы сочтем целесообразным доводить до его сведения, так что дело за посольством. Свое обещание Александр Ашотович выполнял, в пределах отпущенных ему возможностей, и у нас наладилось с ним очень полезное сотрудничество.
      Разговор о консультациях неожиданно продолжился у главного советника президента по вопросам национальной безопасности Ашота Гарниковича Манучаряна. Тогда, в 1992 году, ничто не предвещало его перехода в резкую оппозицию. Тогда он был верным соратником Левона Тер-Петросяна, и знакомство с ним меня очень интересовало. Не по любому вопросу надо бегать к президенту, хотя возможности для этого есть, живем no-соседству, да и в официальном приеме отказа нет. Иногда лучше побеседовать с его политическими советниками и помощниками, что я и старался делать.
      Ашот Манучарян, у которого я был уже 1 декабря, поставил вопрос о проведении серии политических консультаций прежде всего на уровне руководства МИДов с подключением людей из президентских канцелярий. Параллельно организовать консультации по линии генштабов и служб безопасности. Цель консультаций – налаживание тесного сотрудничества между Ереваном и Москвой для согласования оценок и позиций, стратегии и тактических ходов, направленных на создание пояса безопасности России и СНГ путем оказания влияния на события в регионе, охватывающем Северный Кавказ и Закавказье. К этой серии консультаций, по мнению Манучаряна, желательно подключить Украину и Грузию. В ходе консультаций следовало бы начать отработку взаимодействия: а) в деле укрепления СНГ; б) в стабилизации положения на Северном Кавказе и прилегающих районах; в) в восстановлении сотрудничества с арабским миром, чьи представители через армян дают понять, что не хотят ухода России из их региона; г) в привлечении к сотрудничеству Китая, весьма обеспокоенного оживлением пантюркизма в Турции, за спиной которой стоят США, ибо китайцы видят, что геополитические устремления Турции нацелены не только на тюркоязычные районы бывшего СССР, но могут дестабилизировать и Синьцзян.
      Ашот Манучарян считал, что США и при Клинтоне будут содействовать демократизации России, но при этом постараются ограничить ее влияние вовне. США и Западная Европа заботятся о собственных поясах безопасности, и в этом их интересы отнюдь не совпадают с интересами России, у которой на Кавказе должны быть своя политика и свои союзники. Ослабление России, отступление под напором Турции, играющей роль троянского коня США, приведет к новой гонке вооружений в арабском мире, который не может не реагировать на перевооружение Турции и ее союзников. Значительно позже, в 1996 году, находясь в Стамбуле, я лишний раз убедился в правоте Манучаряна и других армянских друзей России, предупреждавших нас об опасности пантюркизма, которую в козыревском МИДе, особенно в департаменте СНГ, да и выше, в упор не видели.
      Ашот Манучарян совершенно справедливо утверждал, что свой пояс безопасности России предстоит строить вместе с Арменией и Грузией с возможным привлечением Украины, но в еще большей степени – арабского мира, Ирана, а также, может быть, и Китая.
      Содержание этой беседы я передал в Центр: в аппарат Совета безопасности, где тогда секретарствовал Ю.В.Скоков, в правительство – С.М.Шахраю, в МИД – А.В.Козыреву и Б.Н.Пастухову, в Минобороны – П.С.Грачеву и в Министерство безопасности – В.П.Баранникову. Вот на такой, казалось бы ответственный, уровень поднял. И от себя добавил, что сказанное моим собеседником требует тщательного анализа, во всяком случае, нельзя отвергать с порога размышления, которые отражают взгляды очень широкого спектра государственных деятелей, политиков и ученых Армении. А консультации надо обязательно проводить и начать их как можно скорее, дабы не упустить время. Они могут много дать для разработки нашей внешнеполитической концепции применительно к Закавказью, где явно вырисовывается задача противодействия появлению буферного пояса, изолирующего нас от Ближнего Востока.
      Очень интересной была и моя беседа с заместителем главного советника президента по вопросам национальной безопасности Эдуардом Григорьевичем Симонянцем, к которому я ходил 3 декабря. Он сразу удивил меня сообщением о том, что офицеры российских погранвойск покидают Армению вслед за своими семьями, устремляясь, в частности, в Ставрополье, где формируется новый погранокруг и уже появились первые заставы. Правительство Армении опасается, что российские пограничники в любой момент могут вообще уйти из Армении, проницаемость границ которой уже и без того резко возросла. Эдуард Симонянц привел в качестве примера район Мегри в Зангезуре, где у Армении граница с Ираном, проходящая по реке Аракс. Там из-за регулярного обстрела с азербайджанской стороны две заставы сильно ослаблены, граница по существу оголена. Из Нахичевана российские пограничники убраны по инициативе Азербайджана. Граница Армении с Нахичеваном практически совсем не охраняется, нет сил для этого, из чего уже я сам делаю вывод об огромной дыре шириной в границу Нахичевана с Турцией и Ираном, через которую, как и через границу Азербайджана с Ираном, в северном направлении свободно движутся наркотики, афганские и прочие «муджахеддины», контрабанда и вообще всяческая пакость и нечисть.
      А Симонянц продолжает. Российское военное присутствие в Азербайджане сведено к нулю. Прислуга Габалинской РЛС не в счет. В Грузии это присутствие под постоянной угрозой. Если российские войска уйдут из Армении, процесс перемещения границы к северу станет необратимым, а назад вернуть российские дивизии и погранотряды вряд ли удастся. Уйдя из Закавказья, Россия туда уже не вернется. Да и другие не дадут. Хотя бы те же США. Но тогда под угрозой окажется и нынешняя административная граница на Северном Кавказе. Неужели Россия хочет этого?
      Сейчас Армения – единственная серьезная база России в Закавказье, продолжал Симонянц. Здесь у нас с вами совместные интересы. Ну а уж если Россия так не считает, Армения будет вынуждена искать другие ориентиры. Она этого не хочет, но создается впечатление, что ее загоняют в ловушку с целью оторвать от России.
      Сохранение в Армении военного потенциала России – заявка на то, чтобы оставаться здесь и политически. Ясно, что России нужны союзники, но ей самой пора определиться. Если Армения – такой союзник, помогите создать ей собственную армию, собственный потенциал для самостоятельной зашиты ее и российских интересов. Вот – тема для переговоров. Кстати, ВПК самой Армении может послужить России и хочет, но не видно встречного движения, нет должного внимания со стороны Москвы, а ведь и нужно-то не более одного процента от всех затрат на российский ВПК.
      Об этой беседе я тоже доложил в Центр, советуя прислушаться во имя собственных интересов России.
      По мере того, как я вникал в суть этих интересов и начинал все решительнее отстаивать их…перед Москвой, я все более и более убеждался в потрясающем непонимании их значения и высокомерном пренебрежении к ним, которые почти в открытую демонстрировала козыревская «дипломатия», уверовавшая в постулат «равноудаленности» от нас или «равноприближенности» всех бывших республик СССР, что никоим образом не соответствовало реальному положению дел. А вот конкретно мыслившие военные, особенно те, что несли службу в Закавказье, и те, у кого они находили отклик в Москве, в Минобороны, а несколько позже, уже при Андрее Ивановиче Николаеве, и в Федеральной погранслужбе, показались мне людьми, ни на минуту не подвергавшими сомнению необходимость сохранения нашего военного присутствия и сотрудничества с бывшими сослуживцами по Советской Армии в формировании национальных вооруженных сил. Там, где этого хотят, по крайней мере, как в Армении. Остается только удивляться глупости тех наших политиков, которые по подсказке далеко не союзного нам (не был и не будет никогда) Азербайджана подвергают публичной порке наших военных за сотрудничество с союзной Арменией, не понимая или делая вид, что не понимают, очевидность: в интересах России – всемерно помогать союзнику, в том числе и поставками вооружения и боеприпасов, дабы он ни в чем не нуждался в своем противостоянии азеро-турецкой угрозе.
      С Эдиком Симонянцем мы говорили о многом, но тема российского военного присутствия в Армении стала предметом моих особых забот с самого начала моей службы в Ереване, и сказанное им вполне вписывалось в мои собственные представления об этом предмете, теснейшим образом связанном с обеспечением безопасности России и СНГ через безопасность Армении, на которую систематически покушалось эльчибеевское воинство.
      |
 

 
      В середине декабря я отправил в МИД России телеграмму об очередном ухудшении обстановки на азеро-армянской границе. Зимой на карабахскую гору азербайджанские аскеры из доблестного «Народного Фронта», сидевшего тогда у власти в Баку, лезть не осмеливались. Зато собственно Армению все время провоцировали, пытаясь вовлечь в непосредственные столкновения, дабы удобнее было врать международному сообществу, что никакого конфликта у Баку с Карабахом нет, а есть «агрессия» со стороны Армении. Эту фальшивую ноту изначально взял Эльчибей. Ее подхватил и сменивший его летом 1993 года Алиев. Так им казалось сподручнее пудрить мозги и Европе, и Америке, да и тем в Москве, кто восприимчив к азербайджанской пропаганде.
      Незадолго до этого с границы ушли российские наблюдатели, удостоверившиеся, что инициатива стычек чаще всего исходит от азербайджанских аскеров и наемников, не брезгающих наркотиками. Эльчибей тут же убрал с границы своих крестьян в шинелях, которым нечего было делить с такими же крестьянами-армянами, особенно в районе дороги Казах-Иджеван, где люди от века общались семьями и обменивались продуктами своего труда на одних и тех же рынках. На их место этот «демократ» отправил башибузуков без роду и племени, а в воздух поднял самолеты, ведомые русскими наемниками и украинскими «контрактниками». И вновь начались артобстрелы и авиабомбардировки.
      Снаряды из установок «Град» и бомбы посыпались на армянские райцентры Ноемберян и Красносельск. Это к северу от Севана. Снова подверглись бомбежкам Кафан и Горис в Зангезуре. Страдало прежде всего гражданское население. А сами эти атаки, как водится, прикрывались дымовой завесой дезинформации о том, будто бы азербайджанские вооруженные силы «отражают агрессию» с армянской стороны. МИД Армении в этой связи предупредил, что речь идет о попытке срыва «хрупкого успеха, наметившегося в переговорном процессе в рамках СБСЕ» по карабахскому вопросу, и что это может спровоцировать полномасштабную войну между Арменией и Азербайджаном. Президент Армении заверил, однако, что не допустит вовлечения армянских вооруженных сил в боевые действия, и обратился к руководству Азербайджана с призывом к возобновлению миротворческого процесса.
      Призыв не был услышан, и 22 декабря танки и мотострелковые подразделения Азербайджана при поддержке авиации вторглись на территорию Красносельского района, разрушили село Ваан, поубивали местных жителей и убрались восвояси. МИД Армении заявил протест, а нас уведомили, что от азербайджанских провокаций страдают не только армяне, но и русские, проживающие по обе стороны границы. В молоканских селах Ново-Ивановка и Ново-Саратовка Кедабекского района Азербайджанской Республики, расположенных рядом с захваченным азербайджанцами еще летом армянским анклавом Арцвашен, эльчибеевские провокаторы разместили дальнобойные орудия и минометы и повели оттуда прицельный огонь по населенным пунктам Красносельского района, где живут те же молокане. Расчет был очевидный: армяне побоятся вести ответный огонь по русским селам. Они действительно воздержались от обстрела этих сел, но обратились к руководству России через наше посольство с просьбой «принять экстренные меры по пресечению подобных провокационных действий азербайджанской стороны». Это обращение я получил 25 декабря и тут же отбил депешу в Москву, адресовав ее напрямую в Совет безопасности, в Верховный Совет, в Минобороны и в МИД. А заодно сообщил, что результатом азербайджанских бесчинств уже явился отток русского населения из Красносельского района, все шире распространяется среди русских в Армении настрой на отъезд в Россию, и это будет еще одна головная боль для Федеральной миграционной службы.
      Я не преминул воспользоваться случаем и напомнил об угрозе регенерации пантюркизма, которым явно увлекался г-н Эльчибей, и о пособничестве ему и его турецким покровителям наших новоявленных американских друзей.
      Интересно, что в Ереване в это время активизировались люди, ориентированные на восстановление и укрепление связей с Россией. В прессе появились статьи, в которых высказывалась надежда на то, что с уходом в отставку Гайдара и Бурбулиса российская внешняя политика перестанет плестись в фарватере американской и будет больше равняться на геополитические интересы самой России (забыли, что в правительстве оставался г-н Козырев, которому эти интересы были до лампочки). Академия наук и союзы писателей, композиторов, кинематографистов, театральных деятелей приняли совместное заявление в поддержку предложения VII-го съезда нардепов России о создании конфедерации бывших республик СССР. Здесь для меня важно не содержание юридически безграмотной идеи – зачем создавать то, что уже есть в лице СНГ, которое, строго говоря, как раз и является конфедеративным образованием, а не государством. Для меня была важна пророссийская тенденция, проявившаяся в реакции армянских ученых и художников, которую поддержали вскоре и некоторые политические партии.
      В эти же дни в моем присутствии родилось общество дружбы «Армения – Россия». Произошло это событие в здании АОКС, Ассоциации обществ культурных связей с заграницей, с участием руководителя этой Ассоциации Георгия Законна, его друга Генриха Игитяна, председательницы Республиканского совета армянских женщин Норы Акопян, представителей университетских кругов и ученых, поэтов, музыкантов. Были там и журналисты, а среди них Тигран Лилоян (ИТАР-ТАСС) и Армен Ханбабян («Независимая газета» и «Республика Армения»). Председателем армяно-российского общества избрали профессора В.М.Григоряна, его замом стала поэтесса С.К.Вермишева, ответственным секретарем Тина Михайловна Белоусова. Именно она и собирала затем публику на разные мероприятия Общества. Официально Общество учреждено в ноябре, а 29 декабря состоялась его «презентация».
      Утром 30 декабря я отправился на военный аэродром, расположенный рядом с аэропортом «Эребуни», который обслуживает местные линии. Из Красносельска звонили люди в русскую церковь и жаловались на тяжелое положение, сложившееся из-за постоянных обстрелов с азербайджанской стороны. Красносельск находится всего в каких-нибудь четырех-пяти километрах от границы. Стрельбу по нему корректируют наводчики, сидящие на горе, откуда просматривается весь этот довольно крупный райцентр с окрестностями. Надо было лететь туда, чтобы ознакомиться с обстановкой на месте.
      По приказу заместителя министра обороны Нората Григорьевича Тер-Григорянца в мое распоряжение был выделен военный вертолет МИ-8 с ракетным вооружением. Вылетели мы не сразу. Штаб армии ждал, когда прекратится или хотя бы утихнет очередной артобстрел. Мы за это время успели даже перекусить в солдатской столовой – попросту, но довольно плотно, хотя и без выпивки. Посла России сопровождали советник посольства Виктор Игоревич Дерега, помощник посла Виктор Васильевич Симаков, тележурналист Дима Писаренко с операторм Рубеном Атояном, они тогда работали на московскую программу «Вести» (позднее Дима перейдет на НТВ), журналист-правозащитник Николай Иванович Калинкин, связанный с «Мемориалом» и писавший для парижской «Русской мысли» и московского «Нового времени», корреспондент «Голоса Армении» Армен Ванескегян. Журналисты сами проявили инициативу, чтобы попасть со мной в вертолет, а не попавшие потом обижались на меня за то, что я их не предупредил. Моя же цель была – не шум поднимать, а собственными глазами посмотреть. Но, конечно, тот факт, что со мною рядом оказались журналисты, я очень высоко оценил, ибо увиденное и прочувствованное стоило того, чтобы об этом хоть что-то узнали не столько в Ереване, сколько в Москве и вообще в России. И в Париже тоже.
      Наконец, мы поднялись в воздух, и вертолет взял курс на Севан. С нами был главный погранкомиссар Григор Гарегинович Григорян, очень симпатичный мужчина, хорошо знающий свою страну даже сверху. Благодаря ему мы не залетели в Азербайджан, куда чуть было не попали из-за однообразия белого безмолвия, простиравшегося под нами: что плато, что озеро, что горы, что ущелья – все белым-бело. Григор Гарегинович вовремя углядел, что мы нырнули не в то ущелье, вернул вертолет в пространство над Севаном и стал сам показывать летчикам, между какими скалами и склонами гор надо протиснуться, чтобы попасть в Красносельск. Сели в поле, посреди зениток, настороженно нацелившихся на наш вертолет. Григорян вышел первым, чтобы объясниться с артиллеристами. Оказалось, ждали нас в другом месте. Как они по нам не пальнули, одному Господу известно, ведь окраска техники тогда у всех – армян, карабахцев, азербайджанцев, российских войск – была совершенно одинаковая, и нас вполне могли принять за незваных гостей из-за границы. Но все обошлось. Забрались мы на «Уралы». Я в кабину, на меня уселся Рубик Атоян с телекамерой, мои дипломаты с Димой и Колей Калинкиным – в кузове, в общем кто где. Потом выяснилось, что везли нас грузовики со снарядами. Правда, об этом мне рассказали те, кто почти сидел на них, уже по возвращении в Ереван. Слава Богу, этот эксперимент быстро закончился, и нас пересадили в «уазик».
      Это было уже на окраине Красносельска, когда мы пошли смотреть, как живут молокане. Живут – не то слово. Стекла выбиты воздушной волной от разрыва снарядов и бомб во всех домах, остававшихся целыми. Оконные проемы затянуты пленкой – на улице минус двадцать. Люди прячутся в полуподвалах. Читают Библию при свете керосиновой лампы или свечки. Загоняют ребятишек домой при первых выстрелах, чтоб не попали под осколки. Один бородач на мой вопрос, как живется в таких нечеловеческих условиях, ответил просто: «Чего жаловаться-то, только Бога гневить. Война, она и есть война. Надо защищаться, да оружия нет. Хоть бы Россия помогла.»
      В один армянский дом рядом с райсоветом только-только влетел снаряд «Града». Все разрушено, но жертв на этот раз, к счастью, нет. Жильцы сохранившихся квартир зовут кофе пить. Но нам не по себе, какой уж тут кофе!
      По Красносельску и окрестным селам бьют «Градом», стреляют из гаубиц и выдвинутых поближе танков. Разбомбили хлебопекарню, водокачку и электроподстанцию, долбят по больнице, райсовету, жилым домам, людям на улице. Все – прицельно, со знанием дела, хотя никаких военных баз в городе нет. Бьют, чтобы испугать прежде всего женщин и детей, побудить их уехать, оставить защитников границы без главного мотива их стойкости. Им, азерам, надо выйти к Севану. Так велел вождь. Эльчибей пообещал себе через три месяца после прихода к власти отведать севанской форели прямо на берегу озера. Не вышло, но от своей цели не отказался. Главное для него была, конечно, не форель. Главное – перерезать узкую полоску армянской земли между границей и Севаном, создать угрозу Зангезуру с севера.
      Стрелять по Красносельску начали с апреля 1992 года. Потом возобновили летом. В декабре новая серия ударов. Накануне моего приезда били с особой силой. Погибло пятьдесят человек, ранено больше ста.
      Армяне научились защищаться. Даже мирные молокане готовы идти в бой, несмотря на религиозные запреты. Наглость агрессора вызывает возмущение, и я не скрываю его перед телекамерой, чтобы «Вести» хоть что-то донесли до российских телезрителей. И они это сделали 31 декабря, показав меня на развалинах, женщин и детей в подвалах, свежих мертвецов в морге и с примерно таким текстом в моих устах:
      Здесь не военная база, а жилые дома. Со стороны Азербайджана ведется антинародная война против права, справедливости, против всего элементарного, чем жив человек.
      1 января «Останкино» повторило этот сюжет.
      В кадр не попало, как стреляли в нас. Когда мы ездили по городу, осматривали следы бомбежек, вслед за нашим «джипом», в тех местах, откуда мы только что отъехали, слышались какие-то хлопки, довольно громкие. В райсовете я беседовал с мэром Зарэ Саркисяном и местными жителями, а хлопки все ближе и ближе. Более опытный Коля Калинкин предложил мне не испытывать дальше судьбу и уйти в подвал, что мы все и сделали. Там меня окружили молоканки во главе с пресвитером, армянские женщины, дети, мужики. Прибежал какой-то взводный и все кричал, что у него кончились боеприпасы, как дальше обороняться, он уже не знает. Женщины плакали и твердили одно: куда смотрит Россия, почему не заступится?
      Что я мог обещать им? Только одно: обязательно расскажу обо всем, что увидел и услышал, своему российскому руководству. Корреспонденту «Голоса Армении» я заявил:
      – Нет такой идеи, во имя которой можно жертвовать чужие жизни, загонять женщин и детей в подвалы, громить гражданские объекты, оставлять людей без света, без хлеба, без тепла. А если она, такая идея есть – это преступная идея.
      – Не вызовет ли недовольства в Москве эта ваша поездка?
      – Пусть приглашают на ковер. Я им все расскажу.
      Быстро темнело. Лимит времени сокращался. Мы имели «шансы» застрять. Поэтому было принято решение возвращаться и захватить с собой двух тяжело раненых. Одного не довезли. За пять минут до посадки в Ереване он скончался. Это была двенадцатая жертва за тот день.
      Прилетев, я пошел на правительственный прием в «Раздан» и поделился впечатлениями с католикосом Вазгеном Первым, премьер-министром Хосровом Арутюняном, вице-президентом Гагиком Арутюняном, министрами, депутатами, дипломатами. Любопытной была беседа с американским поверенным Томом Прайсом. Неделю назад он побывал на той же границе, но чуть севернее. Его лично не обстреливали: азербайджанцы знали, что границу «инспектирует» американец. Но он смог убедиться, что агрессивная инициатива исходит от Баку. Эльчибей отозвал с границы аскеров, способных сотрудничать с армянскими пограничниками (ему рассказали, что они там чуть ли не вместе пили, вместе ели и под одной крышей ночевали), заменил их какой-то шпаной, она и начала творить безобразия, вплоть до «войны» с трупами и женщинами.
      Свои наблюдения и выводы Том повторил на дипломатическом завтраке у французов 31 декабря и пообещал, что все в точности доложит своему правительству. Я – тоже. Так что основные мировые столицы были в курсе, кто нарушитель. Были в курсе и в Москве, ибо свой отчет о поездке в Красносельск я адресовал непосредственно Ельцину, а также Черномырдину, Козыреву и в Верховный Совет Подопригоре. И не просто отчет, но и предложение выступить с демаршем перед Баку, чтобы прекратили стрелять и возобновили эксперимент сотрудничества пограничников.
      Ответом на это была очередная нота МИД РФ, о которой я узнал 6 января из передачи «Вестей». Наше дипломатическое ведомство обратилось к Армении и Азербайджану с призывом прекратить огонь в районе русских сел, поставив, как обычно, на одну доску тех, кто стреляет, и тех, кто до сих пор воздерживался от этого. Ну как же, просто указать эльчибеевцам на их безобразия мы не могли, надо было обязательно уравновесить их критику тычком Еревану.
      В той же депеше 31 декабря я попытался обратить внимание адресатов на положение соотечественников, которые прямо говорили мне, что «Россия их бросила», но в то же время не верят, что «великая Россия не способна их защитить». Они хотели бы жить и дальше там же, где жили их предки, но не могут и уезжают, кто куда. Из Красносельска к тому моменту уехало уже 70 процентов тамошних русских.
      В январе, когда я был в командировке в Москве, молокане Красносельска собрались на сход и решили просить руководство России помочь им выехать на родину, в один из сельских районов, куда к ним могли бы потом приехать родственники из других мест Армении. Из 350 молокан – столько оставалось их в Красносельске – выехать пожелали 150 человек, преимущественно старики и женщины с детьми. Попросили они и экстренную гуманитарную помощь. Посольство поддержало эту просьбу в телеграмме на имя Хасбулатова, Черномырдина, Козырева, Регент. Я был на совещании в министерстве сотрудничества у Мащица, познакомился там с представителем госкомитета (позднее – министерства) по чрезвычайным ситуациям и, узнав от него, что наше правительство намерено откликнуться на просьбу о гуманитарной помощи, поступившую от президента Армении, попросил поиметь в виду и Красносельск и вообще делать все в сотрудничестве с посольством. Выделение части помощи для Красносельска я согласовал потом, по возвращении в Ереван, и с правительством Армении. Таким образом кое-что сделать все же удалось, и я об этом еще расскажу.
 

 
      В Москву я собрался в начале января. Нужно было отчет о первом годе существования посольства представить, финансовые и хозяйственные проблемы обсудить, помощь зоне бедствия подтолкнуть. Узнав, что в Москву собирается и президент, пошел к нему «провентилировать» обстановку. Передал ему наш с Полонским проект Программы завершения ликвидации последствий землетрясения. Он начал было говорить, что это, мол, – предмет переговоров между премьерами. Я же попытался внушить ему, что лучше сначала президентам достичь принципиальной договоренности, а потом уже, по их поручению, правительства займутся конкретизацией Программы. Уж не знаю, сделал ли он это, ведь все президентские беседы проходили с глазу на глаз и об их результатах можно было судить потом лишь по косвенным признакам.