Непростая это, между прочим, штука - справедливость, - подумал Грэй, поворачивая "утреннюю звезду" направо, к северу, - и много горя видел род человеческий во имя ее. Зло с добром переплетены так тесно, что выдергивать их часто приходится разом. Жестокий путь справедливости прокладывается прямо по живому, по людям, безотносительно к их чувствам и естественным недостаткам... Вояджер - существо, обрекшее себя на страдания во имя справедливости, доложу я вам, господа оседлые души. И на то обрекшее, что пожаловаться некому и некуда. ТАМ, "наверху", Его нету... Нетерпимое это дело и немилосердное. Кроме всего прочего, искоренение зла иссушает душу того, кто посвящает себя ему всецело, отсюда очень точное: "жажда справедливости", - а остаток на дне кристаллизуется в нечто, более напоминающее ненависть, чем любовь... Вряд ли отдавая себе отчет в последствиях, вояджер между тем вовлекает обычных, не нюхавших смрада Дороги, людей в свои совсем не обычные игры. За ним следуют с увлечением, он притягивает своей энергией, но со свойственной людям хитростью они играют в эту игру, стремясь извлечь для себя максимум житейской пользы, в отличие от вояджера, обреченного на полнейший альтруизм - личной выгоды на Дороге не сыщешь, она там и рядом не стояла, ты только отдаешь, когда идешь, суперэгоист просто не сможет выйти на Дорогу... обреченного на неприкаянность души и одинокие ночевки у костра...
      Он встрепенулся. Что это я? подумал удивленно. Прямо трактат о вояджерах цитирую. Ненаписанный, конечно. А может... взять и написать? Кому же еще, как не мне, "писателю", блин, дописавшемуся в свое время до...
      Он волевым усилием блокировал в подсознании поток воспоминаний, полезший было наружу, и переключился на текущее время.
      Китч дураком никогда не был. Вот и расстарался. А слова, сказанные женщиной, разве что-нибудь стоят в этом мире?.. Ты дурак, ты, Грэй, если верил, что женщина способна дождаться человека, пообещавшего забрать ее с собой к звездам... Мало тебе было убедительных примеров раньше, до нее?.. Зачем ей журавль. Она пригреет синицу, и довольна. Женщина - как земля. Земля - женщина. Дарующее жизнь лоно. _М_а_т_ь_ _в_о_...
      - Хе-хе-хе, - сказал Грэй. - По полочкам разложил, зануда. Вояджеров кто-то должен рожать, а как же!.. Вот умник.
      - Ты, друг, не очень гони, - посоветовал Вилли. - Еще врежемся...
      - Какой вояджер не любит быстрой езды, Вилли! - заорал Грэй. Особенно когда из-под ковровой бомбежки воспоминаний уносить душу надобно!..
      - ...Здесь одежда, - говорил старый друг Китч, передавая через порог Грэю большой пакет, - вот капуста, - протянул он туго набитый бумажник, три косых тебе достаточно, надеюсь? а тут написано, как разыскать девиц и дансинг, - сунул клочок бумагу в руку ожившего покойника, пришедшего из ночи, - ты бы... зашел все же, Большой Грэй, не по-людски, через порог-то...
      - А мне с тобой обмениваться рукопожатиями и целоваться некогда, повторил Грэй. - Прощай навеки... друг.
      - Почему ты пожалел моих детей?! - бросил вдогонку Грэю маленький человечек, муж его Любимой Женщины.
      - Они тоже будут сутенерами, Лопоухий, - через плечо отбил ответ Грэй, - и такими же лопоухими как ты. А дочка - сам знаешь кем.
      - Задница!! - вдруг повысил голос Китченер, выскакивая за порог. Подонок! Ты думал, что ты один такой всегда удачливый, все тебе одному, деньги, любовь, ты такой сильный, такой умный, бесшабашный, по колено тебе море! За все надо платить, ублюдок, хочешь не хочешь!! И моя дочка не лопоухая, слышишь, ты!!!
      Он прав, подумал Грэй. Был такой грех, тогда. В двенадцатом. И все-то человеческое мне не чуждо... Возомнил, это да. Первые годы на Дороге, случается... Дорвался. Но он даже и не подозревает, какую цену я УЖЕ заплатил, какую сейчас плачу, какую еще заплачу... и КАКИМ затравленным судьбой и людьми я был когда-то, ему и не снилось... О чувствах, испытываемых человеком, которого судьба-злодейка наделила отторгающими людей чертами, принуждавшими всех рано или поздно отторгать меня, этому любимчику женщин местных масштабов даже в скрученном кошмаре не узнать... О чувствах человека, метаболизм которого патологичен, изменен и поэтому он резко отличается от окружающих и в физическом, и в психологическом плане, а люди не любят отличных от себя, над такими либо смеются, либо не замечают, либо отторгают активно, применяя унижения и насилие... и неизвестно, что больнее - когда бьют, или когда смеются... Впрочем, это и_х_ грех, и они за него будут платить. А истина в том, что к ней приходят через страдания. Кто не испытывал душевные муки, не узнает истины. В частности - никогда не выйдет за стену, дверь не откроется "за просто так".
      Он остановился и обернулся к Китчу. Хотел что-то сказать, но промолчал. Что _и_м_ скажешь, что они знают...
      Повернулся и пошел дальше. Дальше по Дороге - больше ему идти некуда.
      - ...милый, кто та-ам? - вдруг послышался отдаленный женский голос. Грэй споткнулся на ровном месте, но тут же прыгнул вперед, стиснув зубы, чтобы не взвыть от душевной боли. Сердце рухнуло вниз, и казалось, выскочило из пяток и покатилось по дороге...
      - Ничего, ничего, дорогая, успокойся, - услышал он голос Китча, уже поворачивая вслед за сердцем за угол дома, - извини, что разбудил, иди спать, это просто случайный клиент заглянул...
      "Я больше тебя никогда не увижу, родная моя, - сказал ЕЙ Грэй. - Но я тебя, знаешь... никогда не забуду..."
      И он схватил свое сочащееся черной кровью тоски сердце, израненное о неровности Дороги, и спрятал в грудь, туда, где его больше никто не достанет.
      - ...Вилли, - назидательно сказал он напарнику, швыряя на пол кабины форда пакет. - Бабам верить - себе дороже. Хотя они ни в чем не виноваты, они такие, и пусть... Мы слишком много себе воображаем, и вкладываем свои мечты в конкретную женщину, забывая, что она - человек со своей душой, а не придаток твоей собственной души. Мы сами обманываем себя, вот в чем соль. А не они - нас...
      "Надо же, надо же, надо, - подумал он, - же было такому случиться... Надо же, надо же было мне влюбиться..."
      - Во! - восторженно воскликнул Неудачник, заправский мужик. - Я и говорю, пулю им в глаз, стервам патлатым! Навоображали себе...
      - НИ ЗА ЧТО, - отчеканил Грэй, яростно давя желание просканировать биоспектр и влезть в мозг Беверли, чтобы получить ответ на вопрос: "ПОЧЕМУ???". - Казнить невиновных - пакостное занятие! Ты все неправильно понял, нонкоруб!.. Не уподобляйся же тем, с кем ты в силу места и времени своего рождения обречен воевать...
      Грэй на секундочку представил себе, как такой вот Вилли режет на кусочки живую, кричащую, зовущую на помощь Беверли... Бр-р-р-р-р-р!!! О боже ж мой! содрогнулся он от невыразимого ужаса.
      - Ха, невиновные! - прорычал Вилли. Он внезапно озверел не на шутку. - Отродья дьявольские! От них все зло в мире! Кончай бредить, достал ты меня, во! - Неудачник рубанул себя по затылку ребром ладони.
      - Вот и поговорили! - произнес Грэй. Помолчал, переводя дух. Спокойно продолжил. - Теперь снимай кожу, напяливай нынешнюю шкуру... - он зашуршал оберточной бумагой, разворачивая пакет. - В сегодняшней временной бусинке нас, в коже-то, за гомиков или металлистов не примут, однако белыми воронами смотреться будем как пить дать... Или нет, погоди. Темно нынче на улицах, хоть глаза выколи, разницы не приметишь. Поехали, у меня тут адресок, там и переоденемся. Только вот присвети мне фарой, прочту, чего написано дорогим дружком... Эмоции эмоциями, а Дорога зовет... не повезло в любви, значит, в "картах" повезет... Только я тебя умоляю, Вилли, не рви глотки, не стреляй в глаза, представь себе, что перед тобой... _т_а девочка, _д_о_ того, как она поделилась с тобой лобковыми вшами. Абстрагируйся, брат. О'кей? Ведь она не виновата, что в антисанитарных условиях существовала... Ты же не хотел ее убивать, правда, когда встретил?..
      Вилли с раздувающимися от ярости ноздрями смотрел на Грэя, склонившегося к фаре с клочком бумаги в руке.
      Хотел выругать его последними словами. Но сцепил зубы и не издал ни звука. "Вот попал, дерьмо, твою мать..."
      "Вечно Вилли Квайлу не везет..." - подумал с грустью Неудачник.
      40. КОММАНДОС N_3
      Сегодня, вчера, позавчера...
      - Здравствуйте, девочки, - улыбнулся Грэй. Обескураженно подумал: "У-у-у, как вас много-то!", и прошептал, почти не разжимая губ и не поворачивая головы: - Спокойно, Вилли, спокойно, побереги боеприпасы!..
      - Ха-ай, краса-авчики... - томно протянула одна из девиц. - Это про вас Папа Китч сказывал?
      Проституток в комнате "меблирашек", до которой Грэй и Вилли в конце концов добрались, оказалось аж семь душ! Отборные "киски", первосортный товар. Они сидели вокруг стола и что-то пили из чашек, дымящихся, как вершины вулканов. Кофий, наверно. Идиллия. Картинки семейной жизни девиц из пансиона для благородных. Сестрички. "Каждая из них в свое время вполне могла для кого-нибудь быть Беверли, единственной и неповторимой, тоскливо подумал Грэй. - Но в этом мире царит чистоган, и души - основной предмет купли-продажи. "Сопли в сахаре", лирика, ахи, вздохи - не валюта, на рынке судеб свободно не конвертируется". - Присаживайся, Вилли, и будь пай-мальчиком, ради бога своего, - велел Грэй. Окостеневший в своей тщательно культивированной ненависти напарник рухнул на кушетку, стоявшую у двери, и выпучил глаза. Только бы он не начал стрельбу, озабоченно подумал Грэй. Нонкоруб, е-мое, вышколенный. - Китч говорил... - Грэй с умным видом заглянул в бумажку, - ...Пэтси и Сэра, кто из вас, а, крошки?..
      - Ты сильно торопишься, котик? - проворчала одна из девушек, жгучая брюнетка со странным разрезом глаз, по крайней мере, Грэй определить не сумел, какой нации она уроженка, а он - видал-перевидал...
      - Что за клоунские наряды на вас, мальчики? Вы циркачи? поинтересовалась вторая, рыженькая пухляночка, веснушчатая и курносая.
      - Не торопись, красавчик, до утра далеко, - заметила третья, смуглая шатенка, и сделала затяжку - папироса в ее длинных пальцах выглядела как неотъемлемая часть тела.
      Тяжелый аромат дешевых духов, женского пота и кофе наполнял комнату. Ночные пташки из славной когорты "Папы Китча" семью парами глаз ели пришельцев. Грэй открыл было рот, чтобы ответить, но четвертая, длинноволосая блондинка, в этот миг проворковала, строя глазки профессионально отработанной мимикой: - Фу-у, озабоченный какой... Расслабьтесь, мальчики, посидите с нами, поболтайте... Давайте познакомимся, меня зовут Беверли, а вас?..
      И ВДРУГ В ПАМЯТИ ГРЭЯ РАЗВЕРЗСЯ ПРОВАЛ, И ОН В НЕГО УПАЛ.
      - ...Брось ты эту бумажку, поговори со мной, твой голос как сладчайшая музыка... - сказал он любимой женщине как-то раз, пятнадцать лет тому назад. - Ты не веришь в гороскопы?! Тебе не хочется знать, что будет с нами?.. - удивилась Беверли. - Нет, не верю, - ответил Грэй. - Во что же ты веришь, милый? - пытливо заглядывая ему в глаза, спросила она. Во что-то же ты веришь, не может человек не верить ни во что! - и она прижалась к нему, положила головку на плечо. - Каждый человек во что-нибудь верит, - задумчиво сказал он, - кто в себя, кто в людей, кто в так называемые сверхъестественные силы, кто во что горазд... Вера у каждого - своя, разная. У каждого внутри Свой Бог... Но гороскопы - это, по-моему, элементарное жульничество. Игра на повышение. Использующая страх человека перед будущим. Судьбу не обманешь, как сложится, так и сложится, предвидеть нельзя... А победителя от неудачника отличает то, что победитель умеет вставать после поражений, и снова в бой... неудачник уже не встает... он боится судьбы, могущий вновь ринуть его долу... - Грэй поцеловал Бев в макушку, в волосы, пахнущие шампунем "Ромашка", который он ей дарил, потому что ей нравился его запах. Ему тоже. Поэтому он приносил ей пластмассовые бутылочки, повергавшие ее всякий раз в изумление. Он снова поцеловал ее волосы. И снова. Погладил роскошную золотистую волну, утонул в ней ладонью. - Поэтому я не верю в гороскопы. Я верю в свою звезду, девочка моя, но в это слово я вкладываю совершенно иной смысл, отличный от общепринятого... - он закрыл глаза и крепко прижал к себе женщину, прильнувшую к нему доверчиво и безоглядно. - Скоро я уйду, родная, но я хочу, чтобы ты знала... Мне без тебя очень плохо. По дороге мне встречались и другие женщины, и к некоторым, не скрою, я испытывал весьма нежные чувства, но с тобой как-то по-другому... Выше. Чище. Спокойнее и теплее. Я не знаю, но может, это и называется любовью. Раньше я думал, что ощущение обладания кем-то и страсть - первые признаки, но теперь... Я хотел бы, чтобы ты всегда была рядом, но к несчастью, так будет еще хуже... - и когда Бев с гневом и болью, сквозящими в голосе, крикнула, вырываясь из его объятий: - Почему ты всегда уходишь до полуночи?! Ты не подарил мне ни одной ночи!! - он не выдержал и все-все ей рассказал. Она не поверила, конечно, ТАКОЕ просто не могло состыковаться со всей сложившейся у нее системой представлений о мироздании, но самоотверженно попросила: - В таком случае забери меня с собой! Не бросай меня здесь! - на что он, насилуя гортань, ответил: - Родная, я боюсь. Я обреку тебя на муки. Я не хочу, чтобы ты, как я, стала пленницей Дороги. Я-то сам выбрал свой путь, ты, выходит, поневоле... - А она заплакала и сказала: - Ты дурак, ты ничего не понимаешь. Я хочу быть с тобой, и ничего не имеет значения, только бы ты был рядышком... - Он же закусил губу и едва слышно пробормотал: - Может быть, когда-нибудь я возьму тебя с собой. Когда не выдержу без тебя. Я хочу быть с тобой, просто быть... с тобой, но высокая в небе звезда зовет меня в путь... Когда я отважусь тебя забрать отсюда и обречь на бездомные скитания, я приду за тобой. Не плачь, родная, не рви мою душу. - Она спросила дрожащим голоском: - Ты любишь меня, милый?! Если любишь, забери сейчас... пока не поздно... - и он вынужден был сказать ей то, что сам считал правдой: - Я преклоняюсь перед тобой, запекшимися, иссушенными страстью и тоской губами он собрал слезинки с ее щек и век, - и это очень важно для меня... сохранить это чувство, не утратить желания поклоняться женщине... когда-то оно сделало меня таким, как я есть, хотя среда моего обитания старательно лепила из меня женоненавистника руками женщин, отталкивающих меня с отвращением либо равнодушием... и я хочу остаться самим собой, иначе я упаду на обочину... Между нами, родная, огромная пропасть, и почти непреодолимая стена сразу же за ней, во всех смыслах, интеллектуальном, этическом, прочих, но! Я все же отыскал тебя, такую... - он с душевным трепетом прикоснулся к ее губам кончиками пальцев, а она: - Ты мой единственный, - прошептала в ответ, отчаянно прижимаясь к нему и пряча лицо на его груди, - неповторимый, навсегда мой... никому тебя не отдам... ты даже не можешь себе представить, милый, что я до сих пор умом понять не могу, как ты обратил внимание на меня, такую никчемную и никому не нужную девчонку, ты, такой красивый и сильный, такой мудрый и добрый... неужели где-то есть такие дуры, что отталкивали тебя?.. - шептала она, и он вздохнул, потом шепнул в ответ: - Не перехвали... - и в ярости подумал: "Боже Мой! Как я хочу, чтобы ты сказала эти слова _м_н_е_, а не походному боевому скафандру, принятому твоими глазами за меня, и сбросить который в этом мире я не в состоянии... я так хотел его надеть когда-то... перестарался в своем хотении. Дохотелся. Теперь не содрать. Потому-то я и не могу тебя взять с собой, Бев... ты сжимаешь в объятиях оборотня, девочка... Но как хочется поверить, что ты говоришь правду, и что _м_е_н_я_ любишь ты, а не желанную когда-то, теперь опостылевшую, оболочку... Но опыт жизни и Дороги учит меня, что... если я разочаруюсь в тебе, а это случится, если ты окажешься такой же как все, увидев меня... то мне будет не просто худо, мне будет смертельно худо. И поэтому я сохраняю тебя, сохраняю пускай как иллюзию, но - сохраняю...". Он никогда не позволял себе вторгаться в спектры излучений ее мозга, ни разу не позволил себе заглянуть в ее душу... А вокруг царил в тот час восхитительный, тихий вечер. Он пробудил в его душе какое-то смутное волнующее воспоминание, он не мог точно определить его, но почувствовал себя вдруг очень молодым. Он знал, что это воспоминание связано с его юностью, с запахом летнего вечера, с гигантской черной аркой небосвода над головой, усеянного звездами, со звуками города вокруг него, мириадами звуков. Соединяясь вместе, они превращаются в один звук, характерный только для города, и который является его сердцебиением. В такой вечер, когда на фоне темного неба сверкают, словно драгоценные камни, огни города, отражаясь в водах лимана, хорошо было ехать на машине по центральному проспекту, сквозь строй светофоров и светящихся на столбах "гвоздик". В такой вечер хорошо было слушать песни Леннона. Такой вечер предназначался для того, чтобы показать человеку, что романтика - это реально существующая вещь, ничего общего не имеющая с ежедневной мышиной возней... Он ненавидел родной город, но, ей-богу, проклятый и ненавидимый, он пел в его крови и звучал наподобие сложной композиции PINK FLOYD. Это был его город, а он был частью его. - Знаешь, - сказал он Бев, - я никогда не думал, что отыщу тебя в глубине времени, в лабиринте миров. Мне казалось, что способность любить во мне атрофировалась, успешно угнетенная всякими женщинами, предпочитающими тело, в лучшем случае с разумом, но не душу... Они твердят о приоритете "чуйств", как они их принимают, а требуют - денег... Нет, конечно, я не совсем правильно выразился, а приблизительные формулировки - это ложь... я хотел сказать, чувство любви атрофироваться не может, оно или есть в душе изначально, или его вовсе нет. Я подразумевал, что после того, как я потерял единственную женщину, которую воистину любил там, в моем времени, я думал, что ни одна женщина ее место в моей душе занять не может. И многие из них мне успешно подтверждали мою правоту... Но, как оказалось, любовь - чувство гораздо более емкое... всеобъемлющее, и оно шире, чем влечение, даже самое безумное, к одной женщине... В ней, той, мне кажется, я отыскал лишь частицу любви, я нашел ее, счел идеалом и наслаждался ею, ты же даровала мне намного больше, ты подарила мне самого себя. Черт, не знаю я, как сказать... Но лишь сейчас я понимаю, что значит - любить. Один писатель хорошо сказал... как это у него... да!.. "Ты потерял любовь или потерял женщину? - спросил один герой другого. - Если потерял любовь, то да, надеяться тебе уже не на что. Но потеря женщины, даже той, что дороже всех на свете, дороже собственной жизни, - это вовсе не потеря чувства любви... Любят не кого-то и за что-то, а любят - потому что...". - Он помолчал. При этом подумал: "Наверное, правда это, что любовь - болезнь разума. В здравом уме разве живое существо поставит хоть чью-то жизнь ВЫШЕ своей?..". - Ты очень любил ее, милый? - спросила Бев в эту минуту. - Да, - ответил он, и это было чистейшей правдой, - очень. Если бы я не расстался с ней, то никогда не решился уйти из дому, знаешь... - а Бев сказала: - И никогда бы не встретил меня. - Он задумчиво ответил на это: Может, вся соль в том, что я слишком поздно родился... Да, конечно. Но как бы там и тут ни было, я встретил тебя. Судьба это. Дорога это. Предугадать ее повороты - пустое занятие. Никогда не знаешь, что поджидает за поворотом, я убедился... И даже когда имеешь возможность послать вертолет и разведать, что ждет за поворотом, никогда этого не сделаешь, потому что уже неинтересно будет идти - со знанием в душе. Жизнь полна неожиданностей, и в этом ее прелесть... И вот, за одним из поворотов меня ждала ты... Точнее, того, кто придет, того, кто пришел... - раздумчиво добавил он, и Бев встрепенулась: - А разве пришел не ты?! - на что он вынужден был ответить: - В определенном смысле да, конечно. Но... - тут он замолчал. Язык не поворачивался сказать. - О чем не подозреваешь, тем и не болеешь? - спросил скорее себя, чем ее. - Тот, кто этого не понимает, равнодушен к тому, кто рядом, и позволяет все о себе знать, не заботится о том, чтобы близкие не страдали... - после чего она удивленно поинтересовалась: - Это ты о чем, милый? - и получила разъяснение: - Это я о том, что если говоришь кому-то "люблю", НЕ ЛЮБЯ, лучше не лги, промолчи. Тот, кто любит тебя, каждое твое слово принимает за святую правду жизни. Это я все о ней, Бев... Понимаешь, я очень боюсь, что, прости меня за откровенность, ты окажешься такой, как она... Я верил ей, и пусть она обманывала, пусть, но не в этом ее грех. Она не заботилась о том, чтобы я оставался в неведении. А потом все это переросло в грех самый страшный неблагодарность... Я ничего не знал, и по большому счету все было несправедливо, имея мои недостатки, я не мог требовать трепетного и восхищенного отношения к себе. Но падение к разрыву началось с того, что она перестала заботиться о том, чтобы я не знал... - он судорожно сглотнул. - О чем это ты, милый?! - все не могла понять наивная девочка Бев. Он вздохнул. - Она была самкой, - слова давались с трудом, но они должны были быть произнесены вслух. - Слишком низко организованной натурой, и плоть довлела над разумом и душой. Плоть слишком сильно давила на ее душу, главенствовала в триединстве, и вполне естественно, ничего поделать она не смогла, хотя, мне кажется, одно короткое время пыталась, ради меня, я был очень полезен ей, и она не желала терять выгодного партнера... Я не осуждаю ее, о нет. Просто любовь - это свойство души, а сплющенная плотью душа ее любить не умела, а тщиться заменить любовь суррогатом, сексом - несбыточная и бесполезная задача. Секс с тем, кого не любишь, это тот же онанизм, только технически усовершенствованный, и никто меня не переубедит в обратном. Энергия плоти ею раздавалась направо и налево, и она не могла даже вообразить, что вместе с разбазариванием свойств тела утекали остатки души... Но я-то другой был. Когда любовь есть - секс уже не так важен, он не глава семьи. Бесспорно, лишь секс, женатый на любви, приносит подлинное семейное счастье, как сказал один мудрый человек... И добавил, что "секс" - мужского рода, впрочем, мужиков всегда больше интересовала "техническая" сторона вопроса, а "любовь" - женского, и это закономерно, ведь для баб важнее всего "чуйства", эмоциональная сторона... Готов с этим спорить, но не сейчас, не это главное. Но, как бы там ни было, когда любишь, не так важно лечь в постель, гораздо важнее все, что до, и все, что после, и в промежутках... Взгляды, общие переживания, проблемы, события, духовные интересы, увлечения... детали, штришки, мелочи бытия... Я боюсь, Бев, что для тебя секс слишком важен в наших отношениях, плоть довлеет. Я не хочу второй раз оступиться на одном и том же месте. Вот как. - И он вздохнул снова. Он всегда тяжко и часто вздыхал, когда доводилось беседовать на такие серьезные темы. - Я не такая, - ответила она, и он кивнул. - Да. Пока я в это верю, я буду возвращаться к тебе... даже через десять лет, пятнадцать, двадцать, если я... И вот что. Прошу, обойдись без секса, пока меня... нет. Я знаю, прошу очень многого, и глупа эта просьба, фальшива до скрежета зубовного, дремучей ревностью, частнособственничеством отдает, но... сознавать, что вместе с энергией плоти и ты отдаешь кому-то частичку души... Человек существо моногамное, я понял это. Человек в моем понимании, конечно, а право на СВОЕ понимание я заработал несомненно. Любое отклонение от моногамии - шаг в сторону главенства плоти, а значит, к этапам, которые пройдены до человека - животными. Хотя, быть может, я заблуждаюсь... И во мне говорит ревнивый самец, не желающий делиться ни с кем своей самочкой, - он грустно улыбнулся. - Мне больно, милый, что ты во мне не уверен, так же зеркально-грустно улыбнулась она. - Мне и самому больно. Но я ничего не могу поделать с собой, понимаешь... Не могу, как ни стараюсь, прости, родная. - Извинился он и вновь вздохнул. - Забери меня с собой, попросила она еще раз. Он отказался. - Не могу, Бев. Извини, этого я тоже опасаюсь. Разлуки любовь закаливают, проверяют на прочность, придают особый смысл. В любви, я понял, надо знать меру. Как и во всем. Передозированное лекарство - яд. Человек еще очень несовершенен. И пресыщение - один из главнейших врагов любви. Во всем надо придерживаться золотой середины, найти серый путь, между черным и белым, встречей и разлукой... Мне очень важно сознавать, приходя к тебе вновь и вновь, что наша любовь крепка и жива. Я эгоист, прости меня... хочу им быть, точнее... с тобой. Слушай, прогони меня, забудь обо мне! Я не хочу принести тебе горе... однажды, в ладонях... Я чувствую, что ничего, кроме горя, тебе не принесу... - и он вновь тяжко вздохнул, который уж раз. Какой же ты эгоист, милый. Не видал ты настоящих эгоистов, если так говоришь. Вон их сколько, почти все мужчины... Ты просто заблудился в собственных мыслях, ты много страдал, а каждый человек вправе надеяться, что за муки ему воздастся, так нам падре говорил. И я это поняла, когда тебя повстречала. Больше мне от Бога никого не надо! За мои страдания он даровал мне тебя. Тебе, за твои, меня. - Она быстро перекрестилась, справа налево, и поцеловала согнутый указательный палец правой руки. - Я рада, что я для тебя как лекарство, для твоей души... А лекарство дозами принимают, непрерывно его кушать нельзя, я понимаю, ты прав, как всегда. Тут он заметил, что снова по ее щеке сползает слеза. - И я благодарю Бога хотя бы за то, что ты _е_с_т_ь_, за то, что ты приходишь, не забываешь... я на все согласная, как скажешь, так и будет. Буду старенькой старушкой, и тогда ждать буду... - она беззвучно плакала, и он крепче стиснул ее в объятиях, как бы уверяя: "я с тобой!", и попросил жалобно: - Ну не плачь, умоляю... Вот видишь, ты же все понимаешь, умница моя... Ты подожди, родная. Может быть, придет время, я окрепну, и вернусь, чтобы не уйти д_о_ полуночи. - На Дороге он был тогда первые годы, и в самом деле чувствовал себя еще неуверенным и слабым. Он никому, даже ей, не признавался, что каждый раз едва не умирает от страха, выныривая в незнакомой, могущей оказаться гибельной, суточной "бусинке" времени родного мира, но все равно возвращается раз за разом, хотя мог бы найти места поспокойнее и покомфортнее, и такие, откуда его не выбросит в полночь. Но они не будут родными... А с того дня, как познакомился с Бев, он сюда возвращался и к ней. К ней, которая шептала: - Я буду ждать. До самой смерти. Теперь я тоже буду верить в звезду. Большую такую, нежную, ласковую как никто в этом мире, лучащуюся любовью, серыми обволакивающими лучами... Я нарисую тебя, милый... У меня в агентстве сейчас мало работы, я хочу нарисовать твой портрет... люблю, люблю, единственный мой... - она шептала слова любви, осыпая его лицо поцелуями, за которыми последует неземное блаженство слияния двух половинок целого, и сердце его, впервые за годы и годы, не болело; билось учащенно, конечно, на своем месте, в груди, но никуда и никогда не собиралось проваливаться. Пока ОНА рядом С НИМ...
      ОНО НЕ УПАДЕТ...
      - ...Эй, что с тобой?! - крикнула одна из девиц, _н_е_ Беверли. Не блондинка и не длинноволосая. Другая.
      - А?! - стряхнул оцепенение Грэй. Подумал: "Имя БЕВЕРЛИ - отныне мой семантический ключ. Оно будет включать телевизор памяти моей души, и независимо от моего местонахождения и состояния я буду проваливаться в подвалы памяти, смотреть мучительное кино прошлого, и сердце, вывалившись на дорогу, зальет ее кровью воспоминаний... Так было уже. Покамест Бев не освободила от другого семантического ключа. Боль, говорят, и страдание душу очищают. Но в таком случае не слишком ли чиста, стерильно вылизана моя душа на сегодняшний день???".
      - Ты побледнел, - другая девица подошла к нему. - Я Пэтси, представилась. - Что там Папа говорил, я не совсем уловила? Что-нибудь вроде загородной прогулки?
      - Нет, - прошептал Грэй, - никаких загородов...
      По сравнению с остальными своими коллегами Пэтси выглядела... более строго, что ли. Одета менее вызывающе, прелести напоказ до критического предела приличия не выставлены. Она подхватила пошатнувшегося Грэя и подвела к стулу, усадила, озабоченно приговаривая: - Присядь... ты болен... что ли?...
      "Я должен избавиться от этой зависимости, - лихорадочно думал Грэй, стискивая голову трясущимися ладонями. - Иначе я погибну. Тот, кто зависит от чего бы то ни было, даже по собственному желанию - несвободен. А несвободный на Дороге не выдержит. Начнет сожалеть... Лишь одна-единственная Звезда светит в ночи, и путь к ней должен быть очищен от привязанностей. Иначе моя душа возжаждет постоянства и оседлости... а это уже было, и я окажусь перед выбором, который меня уничтожит... Боже Мой, как все-таки я ее любил, даже сам не подозревал, насколько!..".
      - Все нормально, Пэтси, - сказал он, отнимая руки от головы. Откинулся на спинку стула, вымученно улыбнулся: - Дай затянуться... - и смуглая протянула ему свою папиросу, и Грэй, не беря ее в руки, схватил губами, сделал длинную затяжку... Искоса глянул на Вилли, вдруг вспомнив, что на какие-то мгновения упустил контроль за окружающей средой, и этот тип такого мог натворить без контроля, что потом не расхлебаешь и цистерной. Но Вилли чинно сидел на кушетке, настороженно следя глазами за проститутками. Представив, какие у Вилли сейчас желания и мысли в голове, Грэй с наслаждением сказал, кивком поблагодарив шатенку за порцию никотина и канцерогенов: - Самые честные женщины на свете этом - проститутки. Они не обманывают, и ты точно знаешь, что от них можно получить, а чего нельзя, за неимением. Пищи для души здесь не было и нет. Здесь - пир телесный!
      - Он что, того? - покрутила у виска пальчиком, округлила глазки девушка, назвавшаяся Беверли.
      - Не-а, милашка, я этого! - Грэй приложил к затылку ладонь. - То, что принято называть сердечной болью, размещается в мозгу примерно вот здесь... - Он отнял руку от затылка, приложил ладонь к виску, - ...а тут, грубо говоря, между ушами, боль телесная живет, в частности, сексуальное возбуждение...
      - Тебя возбудить и утешить, котик? - проворковала Беверли, отвела его руку от головы и плюхнулась к нему на колени. - Кто посмел такого красавчика обидеть?! - она обняла его, погладила по затылку и громко чмокнула в шею. - ПОШЛИ, - и тон, с которым она произнесла это многообещающее слово, был невыразимо _ж_е_н_с_к_и_м_, - ко мне в комнату... "Твой дружок не в моем вкусе, я выбираю тебя..."
      "Твоя тезка как-то раз произнесла в точности такие же слова!.. мысленно охнул от удара воспоминания Грэй. Только тогда вместо Вилли был Ушастик..."
      Принудил себя обхватить непослушными руками девицу, прижать к себе, и остервенело впился в губы ее, пытаясь долгим яростным поцелуем то ли излить свою боль, то ли высосать из горячих губ проститутки что-то, необходимое для виктории над болью.