Она вдруг осознала, что ненависти к Мишелю не испытывает. Такой поворот событий был неожиданный и, конечно, не радующий. Но свершившийся. Как факт. Как в свое время - революция.
      И отныне я вынуждена принимать его как должное, поняла Марина. Как дождь. Как ветер, Как явление природы. Оно есть, и никуда от него не денешься. Это от людей, если очень уж захочется, деться можно, а от природы, инстинктов в частности, - фигушки.
      - Эдак я докачусь до того, что посмотрю на него... не взглядом, будто мерку для гроба снимающим, а... - Марина осеклась. Сравнение, пришедшее на ум, показалось настолько кощунственным, что вслух его произнести она не осмелилась. Вслух сказанное: казалось окончательным, обжалованию не подлежащим, приговором. Подуманное: оставляло иллюзию необязательности выполнения... "...КАК НА ЧЕЛОВЕКА", - вот какое жуткое сравнение приперлось ей на ум, и вслух она его не произнесла - побоялась сглазить.
      Когда в Лаборатории собирали червонцы на венок Вовочке, Марина, отстегнув четвертак, ушла в туалет, заперлась в кабинке и долго-долго беззвучно хихикала. С почином себя поздравляла. Едва не провалилась в унитаз, так тряслась.
      Когда она провожала взглядом спину Мишки, усланного в героический вояж по магазинам, ей было вовсе не смешно. Скорее наоборот. Плакать хотелось. Уткнуться. Мишке в плечо и вырыдаться...
      Эх ты, Мишель, Мишель, подумала она, запирая дверь и впериваясь взглядом в картонную коробку с видаком, перетянутую этими брезентовыми полосами, с деревянной ручкой для удобства носки. Как же ты умудрился растопить ледяную глыбку, которая вместо сердца у меня?.. Не купил же ты меня этим вот дурацким ящиком... Нет, нет, что-то другое ты успел сказать, сделать... Что, я и не знаю, но почему-то уже ХОЧУ отдать тебе свою душу... ведь за ней ты приехал, а, Мишенька?..
      Она уже знала одно лишь. Когда он вернется, они будут пить чай и кушать, что магазин послал, курить любимые "Северные штаты", Made in Minneapolis - Saint Paul, а может быть, выпьют, ежели Мишель догадается раздобыть спиртное, ну хотя бы у таксистов, и будут болтать, болтать, болтать, и она вконец раскиснет, растечется жидкой манкой по стенкам тарелки, чаши, в которую по капле собирала ненависть, и начнет вспоминать былое, Институт, первые курсы... разнюнится вкрай, скажет Мишелю, что он вонючий интеллигент, и что ему надо было выкинуть на помойку свою ветхозаветную щепетильность, прибрать ее к рукам в свое время, и на выстрел не подпускать к ней "стасиков", удержать за шиворот, не позволить свалиться в яму, ловить момент, ковать железо, а не бродить, втайне воздыхая, вокруг да около... а потом, почти наверняка, она затащит этого нерешительного джентльмена в постель, для него - наконец-то! - а утром... быть может, все будет по-другому. Светлее. Чище. Теплее на душе. И завтра спозаранку ненависть, клокочущая в истомившейся по любви, жаждущей настоящего, СВОЕГО мужчину, наполненной нерастраченной нежностью душе этой, просочится тяжелыми черными каплями сквозь диван, согретый телами, прожигая едкой кислотой; шипящая ненависть мутным осадком ляжет на пол, составит компанию разбитой чашке, и соберется под диваном в смердящую лужу. И когда Марина встанет с дивана, с неохотой отрываясь от такого крепкого и надежного плеча СВОЕГО мужчины, то схватит веник и выметет ненависть вместе с осколками разбитой чашки, и спустит в мусоропровод. Утром. Быть может. Надежда умирает последней, подумала Марина. И если я еще верю, спустя годы, что утро завтрашнего дня может быть светлей, чем вчерашнего, и верю, что крошку любви в мусорном баке - этом мире, отыскать нелегко, но возможно, следовательно, во мне живет еще она, недобитая химера по имени Надежда. Ненавидеть - тяжело, страшно. Любить гораздо тяжелее. Но как хочется испытать вновь на своих плечах давление этой тяжести, взвалить ее на себя... Руки его обнимающие, от мерзости прикрывающие, почувствовать на плечах своих, дыхание его согревающее ощутить на груди, окоченевшей в ненависти... И никогда-никогда не испытывать желания ляпнуть в ответ на его слова: "Неудобно как-то..." что-нибудь вроде: "Ха, в групповиках ты со мной не корчился! Поглядела б я тогда, какой неудобняк на твоей роже нарисовался!". НЕТ. Как хочется ему говорить ласковые слова, и слышать, слышать от него, что - любит, что - не бросит никогда, что - она для него единственная, что - краше нет ее, что весь мир к ее ногам, и что без нее он бы умер...
      При этих мыслях Марина вдруг ощутила, что между ног стало влажно. Даже мокро. НИЧЕГО СЕБЕ. Сто лет не бывало подобного. Обалдела совсем! Но как сладко - мечтать о НЕМ, предвкушая НАСТОЯЩЕЕ, а не акробатические кувырки со случайными туловищами...
      - Знаешь, Мишель, - сказала она, стоя у зеркала трюмо с дымящейся сигаретой в пальцах, и лихорадочно размышляя, как бы побыстрее, в сжатом темпе, привести себя в божеский вид. Посмотрела в окно, в сумрак зимнего вечера. - Сдается мне, что ты - мой шанс. Ты верно выбрал время, мой милый искуситель. Хотя сам не подозревал, что останешься, не укатишь несолоно хлебавши. Я тебя приберу к рукам, не обессудь, если что. Ты в свое время меня протюхал, но я-то своего шанса постараюсь не упустить. Попытаюсь, обещаю тебе. Я так хочу _л_ю_б_и_т_ь_... А если не выгорит, если костер ненависти заполыхает вновь, не обижайся. Может быть, я тебя даже убью, вдруг ты окажешься неспособным до финиша добраться, растопить глыбу своим теплом... Тебе нужно быть очень терпеливым и терпимым, чтобы мою броню по чешуйке соскоблить... и вынести много унижений, чтобы потом окупить во сто крат все усилия... Но не дай тебе бог или черт выдохнуться на полпути... Я ведь баба жестокая стала, ты знаешь, и получувств не потерплю, все - или ничего, только так... Были Ты и Я - должны стать Мы. Время, работа, природа - они лечат, ты прав. Но есть тварь, которая предпочитает калечить. Едва ли не все, к чему прикасается. И жалости она не знает, она не зверь, она хуже зверя. Хищники - и те жалости подвержены...
      Имя твари: Человек.
      34. В НОНОЧЬИ ЛАПЫ
      Начало пути...
      - Шутка, - ухмыльнулся Грэй. - Следи за собой, будь осторожен. Никто нас не встречает.
      - Пси-ихх... - облегченно выдохнул Вилли. - Ну ты псих, Торопыга. И шутки у тебя - дурацкие.
      - Что есть, то есть, не отнимешь, - согласился Грэй. - В этой нонкис-терре хоть пивбары водятся, Неудачник?
      - Ага, раскатал губу, - хмыкнул Вилли, - чего захотел, ха. Они человеческое пойло не употребляют почти, всякие сладкие мерзости жрут.
      Они медленно продвигались вглубь ноночьей территории. Абсолютно никого живого, к счастью, покамест не повстречали. Мертвый город расстилался на многие мили вокруг. Дома пялились на двоих букашек, увешанных железяками, пустыми глазницами окон. Ветерок шевелил бумажно-плостиковый хлам, устилающий выщербленное покрытие улицы... Сказочная земля, - пробормотал Грэй. Он позволял себе думать вслух потому, видимо, что Вилли понимал едва ли больше одного процента из всего, сказанного Грэем в подобных монологах. Если бы Неудачник понимал больше, кто знает, говорил ли бы Грэй вслух столько... Не то чтобы Грэй скрывал от Вилли что-то, однако!.. - Чистый тебе пост-атомный крутой видеобоевик. С тою лишь разницей, что ни ядерная, ни химическая, ни вирусная чума предпосылкой для вывода, мрачнеющего вокруг, не была. А так: вылитые тебе воины Бронкса. Киборги хреновы. Бедный Нью-Йорк. Доснимались на твоих улицах гнилые голливудские профессионалы кино. Будь я посвободней, засел бы за диссертацию на тему: "Фантастика и Реальность: переплетение выводов и предпосылок в воображении патологической личности".
      Скрипя на ветру, раскачивалась вывеска заведения, некогда бывшего коктейль-баром "У Сэма".
      - Сторонкой обойдем, - посоветовал Вилли. - Рухнет, зараза, костей не соберем...
      Обошли. Хмурое серое небо висело низко, давяще, замыкало собою гроб, три стенки коего составляли тянущиеся вдаль по обе стороны высоченные дома и асфальт под ногами. Какая-то серая тень скользнула над головами. - Это кто? - спросил Грэй. - Ворона, - проинформировал Вилли, - ты что, ворон не видал?. - Видал, - ответил Торопыга. - Просто так спросил, чего злишься?
      Сдается мне, в самом деле тебя из очень и очень дальнего далека принесло! - посмотрел на новичка Вилли. Гляди, в Городе с непривычки тяжко. Море, лес, пляжи эти твои... Это все тебе - не Город. Если не заливаешь, что море видел.
      - Предпочитаю промолчать, коли правду говорить не стоит, - изрек Грэй, телепат дерьмовый. - Врать склонности и привычки не имею.
      - К нонкам угодишь, кореш, не отмолчишься! - посулил Вилли.
      - Тьфу на тебя! - возмутился Грэй. - Сглазишь, ч-черт!
      - От судьбы не уйдешь, - философски заметил Вилли. - Уж коль выперся из Кью эС, нонок не избегнешь. Они как рок. Заполонили, твари. Дерьмо кошачье! - выругался Вилли. - И откель они взялись! Папаша говаривал, были времена, когда их не было, и...
      - А ты знаешь, как было, когда нонки еще не взялись?! - перебил Грэй. - Думаешь, _к_а_к_?
      - Когда их не... - начал было Вилли, но заглох, вроде мотора, у которого засорился бензопровод. Слушая россказни отца, он пытался представить, как жили люди раньше. Но ни черта у него не вышло. Такой странной жизни Вилли, родившийся и выросший в Городе, где нонки существовали _в_с_е_г_д_а_, четко нарисовать в воображении своем не сумел - аж никак.
      - А ты будто знаешь? - скептически добавил он, пиная ногой груду мусора. - Ври больше.
      - Я разве говорил, что знаю? - притворно удивился Грэй. - Не было такого! Кстати, ты ничего не слышишь? А то, может, у меня галлюцинация, но я определенно слышу...
      35. ПЕРЕПОЛНЕННАЯ ЧАША
      ...спустя час, в полвосьмого, Марина подумала: "И куда он провалился?!".
      Взглянув на горящие зеленым светом "20:00:08", забеспокоилась. Твердая уверенность в том, что Мишель вернется к ней, начала размягчаться.
      Час тому назад назад Марина прихорашивалась, облачалась в помрачающую мужские рассудки мини-юбочку и красную шерстяную безрукавку, даже чулки натянула, черные сексапильные "сеточки", и туфельки на высоких каблуках напялила. Все лучшее вытащила, словом. Сейчас, злясь на себя за женскую слабость, сбросила туфли - отвыкла на шпильках ходить, ноги заболели. Босиком выскочила на балкон, мгновенно закоченев на холодном, пронизывающем до мозга костей голых пяток, ветру. Мишкой во дворе, внизу, и не пахло. Вернулась в комнату, хлопнув балконной дверью с такой силой, что стекла зазвенели, едва не повылетали.
      - Куда ты делся, дурак?! - закричала, выбегая в прихожую и спотыкаясь о коробку с "видеодвойкой", которую не успела внести в комнату, заваленная хлопотами по приводу себя в божеский вид. - За водкой поперся?! Да на фига мне та водка, мне ты необходим позарез, ТЫ!.. Я не люблю тебя, но я безумно хочу полюбить! Хотя бы одного, хотя бы тебя!..
      Привалилась к стене, сползла, обманутая в лучших ожиданиях, калачиком на полу свернулась, обхватив руками колени, подтянутые к подбородку. Зашептала, трясясь в ознобе, накатившем, невзирая на жару, царившую в квартире: - Я устала быть одна, Мишенька, я устала давиться собственной ненавистью, слышишь... Кругом скоты, скоты, скоты... я так верила, что ты Человек... простишь мне мою жестокость, Миша, и придешь ко мне, чтобы остаться... это ведь все, грубость моя и слова... напускное, Мишенька, мне так плохо и больно одной, я умираю одна... в мертвой постели так холодно... Я так хочу просыпаться по утрам и видеть на подушке рядом голову любимого, единственного, моего, а не собственную опостылевшую физиономию в зеркале... Я боюсь себя, Миша, я так боюсь себя...
      Плюнула на картонный ящик. Убрела на подламывающихся ногах в комнату, едва разогнувшись, как старуха, скрученная приступом ревматизма. Выключила свет, подтащила непослушное тело к окну, прижалась к стеклу лбом... ЕЩЕ ждала...
      Через двор, в доме напротив, почти все окна были освещены. Там, в клетках квартир, за стеклами, шторами и стенками, пили, жрали, смотрели TV, справляли малую и большую нужду, спали, сходили с ума, радовались, хронически болели, боялись, наслаждались жизнью, помирали от горя, занимались би-, гомо- и гетеро-сексом в одиночку, парами и группами, читали, думали, варили супы и чаи, чистили картошку, попивали кофий, готовили вторые блюда и салаты, делали уроки, занимались уборкой, говорили, молчали, дрались, целовались, взасос и наскоро в щечку, блевали, смеялись, рыдали, бились в истерике, терпели, сморкались, выходили из себя, чихали, чавкали, таращились на видеобоевики и обнаженку с клубничкой в порнофильмах, считали деньги, кто оставшиеся до зарплаты, кто заработанные за день, ссорились, мирились, строили планы и оставались у разбитых корыт, мечтали, стирали шмотки, пылесосили, гладили, курили, говорили по телефону, кололись, обкуривались, работали, кормили домашних животных и птиц, невольников своих, материли ЖЭК за неисправность сантехники и электропроводки, тихо и громко ненавидели, боялись, решались, вешались, резали вены, писали письма и стишки (кто-то даже романы), ждали неотложку, слушали музыку, играли на гитарах и ф-но, зубрили учебники, отравляли близким и дальним жизни, играли на нервах, сплетничали, склочничали, рассуждали, философствовали о судьбах мира, плевали соседям в борщ, делились последним куском хлеба, мучались поносами и запорами, температурили, слушали радиоточку, "Проминь", "Маяк" и "голоса", ругали и хвалили партию и правительство, грезили о девчонке или мальчишке из соседнего подъезда, танцевали, принимали и провожали гостей, праздновали и депрессировали, сосали соски и "пустышки", ходили к соседям за щепоткой соли, маялись, суетились, тосковали, ждали и надеялись, обдумывали завтрашний день, вспоминали прошедший, льстили, лебезили, подсуечивались, врали, крали у своих же, вешали на уши макаронные изделия, обольщали, поносили предпоследними и последними словами, кидались тяжелыми предметами, накладывали и смывали косметику, брились, подбривались, подмывались, занимались рукоделиями, меняли тампоны, принимали лекарства, кутались в пледы, хохотали, читали газеты, опять хохотали, росли, плакали, сердились, медитировали, драили паркет и переставляли мебель, принимали горячий и холодный душ, общались, чистили зубы, умывались, купались, мылись, прощались, раздевались и одевались, тупели, завидовали, играли с детьми, кошками и собаками, воспитывали, зверели, знакомились, самообразовывались, изменяли, пороли отпрысков, делились впечатлениями и ругали начальников, шарили в карманах супругов, храпели, нажирались, пропускали рюмочку, чокались, закусывали, похмелялись, самолюбовались, некоторые, очень немногие, кому воистину повезло, творчески-полноценно сублимировали, садились, орали, самобичевались, поднимались и спускались по лестницам и ехали в лифтах, кто вверх, кто вниз, смотрелись в зеркала, сидели на крыше, бесились и самоуглублялись, стонали и проклинали, плевали в потолок и качали мышцы, хныкали, кичились, сплевывали, вставали, лежали, пилили родственников, занимались любимыми хобби, пукали, вспоминали, уповали, восторгались, гладили, чертили, кашляли, злобствовали, жевали бабльгум, раскаивались, тупили, стояли, смотрели черно-белые и цветные сны, охреневали, выли, болели и выздоравливали, выходили на балконы и смотрели в окна, краснели и бледнели, включали и выключали магнитофоны и проигрыватели, в промежутках слушая музыку, мусорили, зевали, чистились, поливали цветы, собирали мусор, ненавидели, молились, занимались прочими кухонными и домашними делами, тосковали, свистели, скучали, занимались еще черт знает чем, умирали, разлагались...
      ЛЮДИ.
      Разные. Самые что ни на есть. Прямо не то слово...
      Работяги и тунеядцы, инженера, учительницы, медсестры и шофера, кооператоры и студенты, врачи и токаря, программисты и секретарши, бухгалтера и безработные, дети всех возрастов, отличники, середнячки и двоечники, вундеркинды и потенциальные зэки, меломаны и хулиганы, преступники и божьи одуванчики, подлецы и святоши, лицемеры и глупцы, ханжи и работники торговли, спортсмены и сердечники, инвалиды и здоровяки, "афганцы" и ветераны ВэОВэ, старики, старухи, евреи, русские, украинцы, молдаване, корейцы, греки, кавказцы, поляки, болгары, белорусы, красивые, уродливые, толстые и худые, длинные и малорослые, импотенты и гиперсексуалы, несимпатичные и сексапилы, гомосексуалист(ки)ы, мужчины, женщины...
      "Лишь Его среди них - НЕТ. Целый дом людей, десять подъездов, триста шестьдесят квартир, несчетное количество комнат, коридоров, кухонь... Но одного-единственного чувства не сыскать в сонмище кубометров и людишек. ЛЮБОВЬ. Они ее выдумали. Чтобы оправдать все это копошение, придать ему хотя бы видимость смысла. Выдумали как заведомо несбыточную мечту, как идеал, к коему якобы стремятся, и наследников учат стремиться. Нашли тоже, кретины, идеальчик себе... Многие стремятся до самой смерти, одолеваемые страхами, предрассудками, равнодушием... Но выше головы не прыгнешь, господа-товарищи, панове и пани. Человек по природе своей - одиночка, суперэгоист, какая может быть любовь у такого существа... Сплошь самообман и подтасовка. "Любовь выдумали русские, чтобы не платить". Отлично сказано! А за все платить придется, за все, все, все, прямо или опосредованно... Рано или поздно. Не отвертишься. За грехи - и воздастся. За добродетели - вдвойне. Грех - честнее. Добродетель - более подспудна, внутривенна, подкожна, за нее надо бы срока не меньше "червонца" давать. Тот, кто говорит, что любит - преступник. Потому что он рядит свое желание попользоваться чьей-то кровью в карнавальный костюм, выдает за истинное духовное чувство элементарный голод... В борьбе за выживание человеки объединились в суперстаи, таких не видывал мир ДО человека, и покорил этот вид, хомо сапиенс, мир, массой задавил... Гуртом и батьку бить можно. Чего не сделаешь, чтоб выжить. Теперь - губит себя самого. За все надо платить. Одиночки, в стаю объединившись, рано иль поздно начинают платить дань собственной изначальной сути. Любви нет. Есть инстинкт плоти, инстинкт продолжения рода, как одна из разновидностей борьбы с природой и другими ее детьми - за выживание. Хоть потомки (а значит, и частичка ТЕБЯ) выживут, хоть так, опосредованно, побыть бессмертным... Что угодно есть, но любви нет. Слишком разные, разные... Не то слово. Легенда о половинках разбитого кувшина - бред собачий. Слабый пол, сильный пол, функция женщины, функция мужчины - дерьмо кошачье. Все - лажа. Жизнь - тоже. Смерть - тоже. Какого черта вообще это _в_с_е_ нужно, спрашивается? Нет ответа. И не надо, ну их всех в баню, утопитесь в шайках. Разные. Разные... А жаль."
      "И Мишеля среди тысяч людей, копошащихся в доме напротив, нет. И не было. И не будет. Ушел. Трус. Мужик, одним словом."
      Есть только три чувства, подумала Марина. Чувство страха, чувство ненависти и чувство голода, сексуального, любого, без разницы. Все прочее - иллюзии. Хрустальные замки, настроенные человеками для самоуспокоения, для самооправдания. Для сохранения имиджа, созданного некогда. Смотри, мол, природа-мать, мы твои наиспособнейшие дети, мы не только сами себя пожирать умеем, тебя попутно изничтожая, мы еще и любить умеем, мы разумны, а любовь - высшее достижение разума! Любовь - самопожертвование, части себя либо целиком, ради ДРУГОГО. Антиэгоизм. Ура. Вопреки инстинкту самосохранения.
      "Ничего себе достиженьице..."
      - Ох, как вы мне все надоели. Выше головы не прыгнешь. Жалкие попытки - не в счет. Естество - непреложный закон. А оно ясно и четко говорит: будь эгоистом, и выживешь. Любовь - преступление. Патология. Против природы... Духовность, разумность, альтруизм - не оправдания. Миражи. А жаль...
      Марина показала дому напротив язык, всем его обитателям, ряженым в маскарадную тогу так называемой человечности, наипервейшим признаком коей, говорят, Любовь и является. Врут, сволочи. Всем лицемерам, равнодушным, эгоистам - людям, - показала. Всем одиночкам, временно сбившимся в суперстаю. Обреченным внутри нее на одиночество тем более. Всем тщащимся представить истинное положение дел, реальную диспозицию, по-своему, обманывая самих себя. Мы, мол, не волки, в стаю сбивающиеся лишь на зиму, мы, мол - Человечество. Мы любить умеем - и именно ПОЭТОМУ мы ЛЮДИ. ХА!!! Вы люди, потому что ни одно животное настолько сильно не способно ненавидеть и бояться особей собственного вида, как ВЫ.
      - Пошли вы все... - злобно огрызнулась Марина, отворачиваясь от окна. Часы показывали "21:38:56", когда она закончила метаться по норе, из комнаты в комнату, из прихожей в кухню, как полоумный шаттл, потерявший управление.
      - Расфуфырилась, кукла? - с омерзением в голосе спросила свое отражение, эту самку с сочащимися тоской глазами, стоящую в зеркале, в последний раз обведенную вокруг двадцать первого пальца струсившим, испугавшимся ответственности, неспособным на самопожертвование, как и все они, коз-злы... мужики, одним словом. - Стрелка измерителя либидо зашкалила, да? Пиковая нагрузка ненависть сбила?..
      Содрала с себя чулки, юбку, безрукавку. Схватила ножницы, покромсала в лохмотья новые, практически нанадеванные вещи. Задрапировалась в старый ситцевый халат. Разорила прическу, умылась.
      Пока оттирала французскую, умопомрачительно дефицитную косметику, вдруг подумала, ни с того ни с сего: "А интересно, какова этимология слова "пол" (М и Ж)? Уж не от той ли "половинки разбитого кувшина", а? Значит, по отдельности ничего цельного, М-пол(овина) и Ж-пол(овинка), и только вместе...". Аж вздрогнула от отвращения. Не-ет, хватит...
      ВСЕ, решила. Последняя капля звонко, оглушительно булькнула об поверхность тяжелой маслянистой жидкости ненависти, наполняющей чашу ее терпения. Имя той капли - Мишель. Фамилия - Захарченко.
      "Думаешь, я побегу за тобой на вокзал?", - спросила выходную дверь. "Кукиш тебе. Пересрал, скатертью путь-дорожка, милок. Рыдать не намерена. Изрыдалась уж, хватит. Амба. Зэ Энд. Думаешь, прибегу, умолю, рабой буду? Зря, друг ситный. Ох, зря. Не на ту попал... Человек! Поди ж ты. Мужик он мужик и есть. Я скорее поверю в то, что баба - человек. Но чтоб самец... ни в жизнь. Самки - тоже твари, но не настолько безжалостные. Не настолько беспросветно бесплодные и бесполезные для природы, для жизни, как вы, самцы. Они хоть рожать могут... Ближе к животным, вы говорите. Ну что ж. Лучше быть родственницей той же кошки, чем _в_а_ш_е_й_. Вы заменили сердца моторами, чтобы отдалиться от животных. Вы злобные, не умеющие чувствовать, монстры, со всей вашей технологией выживания и техникой, создавшей мир, в котором есть место лишь "технике секса", но нет любви. Вы создали этот мир, и вы в нем правите. Это факт. Но где отмечен тот факт, что Я обязана подчиняться ВАМ??? Я могу вас использовать, со всеми вашими прибамбасами, но жить по вашим законам вы меня больше не заставите!!!".
      36. В НОНОЧЬИ ЛАПЫ - 2
      Ради чего стоит возвращаться...
      - Транспорт, - бросил Вилли. - Схоронись, Торопыга. Поглядим, наш ли...
      Они заскочили в пролом. Спрятались внутри дома, сторожко высунув краешки глаз. Лязг гусениц, рык двигателей, дыхание тяжелых стальных чудовищ - приближались, усиливались. "Колонной идут, - подумал Вилли, штук десять, судя по звуку".
      Приготовил на всякий случай базуку к стрельбе, жестом велел Торопыге следовать своему примеру.
      Показался первый бронетранспортер. На бешеной скорости пронесся мимо. Авангард.
      - А, дерьмо, - прошептал Вилли, - нонки...
      На борту головного растянулся в прыжке кошачий силуэт.
      - Пропустим, - выдохнул Торопыге в ухо, - не одолеем, много их, тварей, ч-черт...
      Прогрохотал второй броневик, третий, пятый... Десятый.
      В сторону Квартала мчатся, подумал Вилли. Эх, предупредить бы мужиков... Пару коптеров с ракетами на колонну, и все дела, разговор короткий. Но как предупредишь, без связи-то. И ушли, черт побери, далеко, не успеем вернуться. Ну ничего, мужики справятся. Не впервой.
      - Учуяли, твари?.. - с ненавистью в голосе прошипел Вилли. Броневиков было одиннадцать, оказывается. И одиннадцатый, арьергардный, кромсая асфальт, в этот миг тормозил точнехонько напротив пролома в стене дома, за иззубренными краями которого прятались напарники...
      - Торопыга, ты слышишь? - спросил. - Слышишь их?
      - Очень смутно... не дрыгайся, Вилли, сдается мне, они по своим делам притормозили, нас не унюхали...
      Крышка люка механика-водителя на переднем скосе броневика открылась, показалась усатая физиономия в ребристом кожаном шлеме. - Выпердок, брезгливо сказал Вилли. Заскрежетал зубами. - Дырколизы мокрогубые, дерьмоеды...
      - Осторожно, без зубов останешься, - толкнул в бок Неудачника Торопыга. - И скрежет твой зубовный на милю слыхать. За что ты их так? Их жалеть нужно, несчастных...
      Выпердок высунулся по пояс из люка, лег на броню, свесил голову за край скоса, на что-то уставился, лежащее на асфальте перед броневиком. Что он там нашел? - спросил Вилли недоуменно. - Целехонький лазерный прицел?.. Может, шандарахнуть в люк?
      - Лежи, вояка, - Грэй выпростал правую руку из складок маскбалахона и взглянул на браслет свой странный. - Ты лежи, а я пошел... Прикроешь, если я ошибся.
      - Ку-уда?! - обалдел Вилли. - Ты что, совсем тронулся?!
      - Ага. Я ж сумасшедший, ты знаешь. А спорить с психами опасно, лучше всего не мешать им... Не дрейфь. Знаю, что делаю.
      - С психами, говорят, вообще иметь дело опасно, не то что спорить, сказал Вилли. - Когда они тебя сцапают, и я пальцем не пошевельну, на спусковом лежащем.
      - Болтаешь много. Совсем как я, - ответил Грэй и выпрямился. Повторяю, прикроешь, если я ошибся и разговора с ними не получится. Бей в корму, меня постарайся не угрохать. Я еще пригожусь в этом мире. Не для того я шатался по разным градам и весям, чтобы сдохнуть от гранаты Вилли Квайла по прозвищу Неудачник, не для того я дерьмо хлебал, чтобы в конечном итоге получить в задницу сто грамм свинца от своего брата...
      Он неторопливо вылез наружу и зашагал к броневику, на борту которого чернел растянувшийся в прыжке кошачий силуэт.
      Вилли проводил его долгим взглядом и решил, что с психами иметь дело опасно, зато интересно. Никогда не угадаешь, чего от них ждать. Сплошной ходячий сюрприз. Но Торопыга, даром что псих, по всей видимости, знает, куда идет.
      Грэй шел к броневику. Вилли смотрел сквозь окуляр прицела базуки, как он идет, совершенно открыто, с виду без опаски - в ноночьи лапы верным курсом. Выпердок, высунувшийся из люка броневика, поднял голову и уставился на Торопыгу, не менее пристально, чем секунду назад на асфальт перед гусеницами бронетранспортера. - Смерть нонкам! - крикнул Грэй, вздымая правую руку вверх, в ритуальном жесте приветствия: два пальца буквой "V" растопырены, остальные прижаты к ладони. - Селедка есть, брат?
      - Смерть нонкам! ты откудова свалился?! - крикнул в ответ усатый, оказавшийся не выпердком, а мужиком. - Ты кто?
      - Меня зовут Грэй-Торопыга, - весело сказал Грэй-Торопыга. - Мы тут с Вилли-Неудачником в разведку ползем помаленьку.
      - Тебя не знаю, - сказал усатый в ребристом шлеме. - Про Вилли слыхал. - Он убрал кольт, ствол которого целился Торопыге в лоб, и позвал кого-то, сидящего внутри бронекара: - Эй, Чак-Зубастик, вылезай, тут твой старый кореш Вилли рядышком торчит, поздоровкайся!
      Верхний люк броневой машины растворился, и высунулась знакомая Вилли физиономия. Неудачник коротко ругнулся и опустил базуку. Клыки Чака, дьявольщина, ни с чем не спутаешь. - Смерть нонкам! - крикнул, вылезая из пролома в стене дома. Он уже все понял. Молодчаги мужики! Законспирировали транспорт под ноночий караван. Не особо эффективно, но все же...
      - Доброго пива! - поприветствовал его Зубастик. - Это кто с тобой?
      - Да так, новичок один, недавно в отряд приписан, - ответил Вилли. Классный боец.
      - Телепат, что ли? - спросил усатый.
      - Есть маленько, - неохотно согласился Грэй.
      - Оставь, Боб, парня в покое, - сказал Чак.
      - А что ты там углядел на дороге? - спросил заинтригованный Вилли.
      - Крысу раздавили мужики, - сообщил Боб-водила, - живодеры.
      - Чего-о?! - изумился Вилли.
      - Миляга Боб у нас жалостливый, - ухмыльнулся Чак. - Всяческую тварь божью жалеет. Прямо как нонка какая-нибудь тебе, смех да и только.
      - Ну-ну, - подозрительно покосился на водителя Вилли.
      - Не, Вилли, он свой! - быстро сказал Чак. - Проверенный! Нонок косит что твой мачете!
      - Нонки, - солидно сообщил Боб, - от дьявола.
      - А-а-а, ты пятидесятник... - кивнул Неудачник.
      - Святым духом силен мужик! - торжественно сказал Боб.
      - У вас и религиозные фанатики имеются?! - спросил донельзя заинтересовавшийся Грэй, вступая в разговор.
      - У нас все и вся имеется, - заверил Зубастик. - Даже бабы, нонок ненавидящие.
      - Ого, - сказал Грэй и присвистнул. - Такие бывают разве?
      - Бывают, - сказал Вилли. - Только телекинетика у нас ни единого нет, дьявольщина. Пошли, напарник, застоялись тут. Сейчас нонки настоящие нагрянут. Шумим как танковая колонна...
      - Да! - спохватился Чак. - Боб, ты плюхайся на сиденье, газуй, не то, черт подери, и вправду падлы наскочат, а от своих мы порядком откололись...
      - Смерть нонкам! - рявкнул любитель живой природы Миляга и канул в нутро бронекара. Крышка люка захлопнулась.
      - Мужики, селедку-то везете?! - спохватился Вилли.
      - Везем, везем, братан, - обнадежил Чак. - Тонны три, добрая селедка...
      - Вернусь, попробую, - пообещал Вилли. - Смерть нонкам!!
      - Не вернешься. - Молвил Грэй, когда бронекар исчез за поворотом. - А если и вернешься, то к тому времени всю селедку сожрут, нам не оставят.
      - Новую привезут. Не каркай мне тут, Торопыга! Как так не вернусь?! Да я всем глотки перегрызу, затрахаю до смерти, а в Квартал вернусь!!!
      - Жизнь покажет, - уел Торопыга напарника. - Если успеешь увидеть.
      Там же. Но НЕ тогда же...
      - Перекур, - велел Грэй. - Стемнело совсем, давай передохнем полчасика, шоколаду погрызем.
      - Я не устал, - ответил Вилли, но спорить не стал. Торопыгу, дьявола, разве ж переспоришь.
      Влезли на второй этаж массивного, когда-то украшенного кучей лепных излишеств, ныне по большей части отвалившихся, здания.
      - "ATVERTIZING AGENCY OF JOE", - прочитал Грэй вывеску на двери помещения, в которое залезли. Вывеска немного выцвела, но еще вполне презентабельно выглядела. - Надо же, кто б мог подумать. А сработала на совесть. Никакой халтуры. Молодец, девочка.