Сергей СТУЛЬНИК
      АЗ ПОБЕДИШИ
      или
      МЕЖДУ ЗЕМЛЕЙ И НЕБОМ - ВОЙНА!
      Посвящается Владимиру Васильеву,
      самому романтическому женоненавистнику,
      когда-либо виденному мною в жизни
      "...мир - это то, что мы из него делаем.
      Какие мы, таков и он..."
      Слова, сказанные одной из
      героинь вестерна "Сельверадо"
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БАГДАД-НА-ПОДЗЕМКЕ
      "Падая, нападай!.."
      (принцип дзю-до)
      1. ВИЛЛИ-НЕУДАЧНИК
      ...в окно, проломив защитный плостиковый экран, влетела газовая граната, насаженная на сигнальную ракету. Отвратительно зашипев, премилая парочка совершила посадку на столе; ракета, напоследок плюнув огнем, издохла, а граната с оглушительным треском лопнула.
      Вилли Квайл протер запотевшие было стеклышки противогаза и, злорадно ухмыляясь, щелкнул клавишей. Включился мощный вентилятор, намедни установленный парнями из дома напротив. За соответствующую мзду, естественно. До сих пор, чтобы проветрить помещение, Вилли приходилось открывать окно и снимать защитный экран. Обычно вторая граната себя долго ждать не заставляла...
      Нонки уразумели, что технику не проведешь, только после восьмой гранаты; экран пробили лишь две из них, остальные срикошетили вниз, в пропасть улицы. Вилли смел веничком осколки и отправил их туда, откуда они появились, еще представляя собою единое целое - за окно; и подумал: "Вечно мне не везет. Пива и то не дают попить спокойно..."
      Нонки имели гнусную привычку палить из дальнобойных гранатометов по окнам, снабжая заряды сигнальными ракетами впридачу - для пущего устрашения. Почему-то окнам Вилли везло чаще всего... Наверное, там, у нонок, к нему кто-нибудь определенно неравнодушен. Везет же мне на ноночью любовь, подумал Вилли в который раз. "Вот бы изловить да потолковать по душам, побеседовать за жизнь, м-да-а... На предмет страстной любви к моим окнам..."
      Вилли достал из холодильника последнюю банку пива и поставил на стол. Стащил противогаз и с плотоядной ухмылочкой, потирая руками, вознамерился приступить к священному ритуалу поглощения драгоценного напитка... Но тут в окно вломилась воющая металлическая дрянь неизвестного назначения и шлепнулась прямехонько на банку. Пиво брызнуло во все стороны. Настроение Вилли мгновенно превратилось из радужного в яростное. Это уже слишком! Длинно и смачно выразившись по адресу нонок, всех сразу, Вилли Квайл ухватил мерзко смердящую дрянь и вышвырнул вон. Расплющенная банка, олицетворив собою памятник благим намерениям, траурным блином распласталась на столе, в лужице остатков божественного напитка. "Квайлу вечно не везет!", - резюмировал Вилли и судорожным движением смахнул остатки банки со стола в угол комнаты. Не прекращая время от времени выражаться по известному адресу, Вилли принялся экипироваться для выхода наружу. В поисках пива...
      Священная ярость переполняла Вилли до самой макушки, прикрытой шлемом, когда он вышел в общий коридор двадцать седьмого этажа. Мимо осторожными шажками крался Одноглазый Дэнни. Вилли критическим взором окинул его экипировку и шепотом заметил: - Кольт смазал, не забыл?..
      - Не забыл... - таким же свистящим шепотом ответил тот.
      Они оба отлично помнили инцидент, произошедший с ныне покойным Губошлепом Эдди с восьмого этажа, забывшим смазать свой кольт. Не уберегла Эдди даже его общеизвестная среди своих, потрясающая по скорости реакция. В дольку секунды выхваченный, кольт дал осечку, коей не замедлила воспользоваться подло проникшая в улочки Квартала нонка.
      - На Сорок Второй опять пытались прорваться толпой, - сообщил Вилли Одноглазому Дэнни свежую информацию, поступившую только-только из Штабного небоскреба по телефаксу.
      - Зна... - начал было отвечать Дэнни, но тут Вилли засек движение слева и прыгнул за угол, увлекая Одноглазого за собой. В том месте, где они только что стояли, разговаривая, возник маленький кратер, образовавшийся от взрыва тактической пластиковой бомбочки, но они этого кратера, конечно, уже не видели, они уже далеко были...
      - Весьма сожалею, - выразил Дэнни соболезнование на бегу. - Слышал, у тебя в кадрах опять сокращение...
      - Да-а-а... - вздохнул Вилли, махая руками - производя ритуальные жесты гнева и отчаяния, а также отмщения. - Только вчера вот послал нового лазутчика, и вот - на тебе... вот... Предыдущий продержался одиннадцать суток... Теперь, наверное, и не найду парня-добровольца нигде... вот такие дела...
      - Нет, ну каковы садюги! - посочувствовал Одноглазый... Им под ноги выкатился черный шар. - Атас!!! - взвыл Дэнни и высоко подпрыгнул, хватаясь за плафон освещения. Вилли едва поспел проделать то же самое, прилепившись к соседнему плафону; шар был осколочной гранатой, рассчитанной на поражение всего живого в радиусе пяти ярдов и не выше двух ярдов от почвы - за счет чего достигалась наивысшая плотность осколочности по горизонтали. Гранату эту изобрели на прошлой неделе наши люди, подумал Вилли, болтаясь под плафоном, поджав ноги, но лазутчик нонок похитил секрет, и гляди ж ты, уже применяют против нас, даже полевых испытаний не провели, твари, если бы провели, я знал бы, а эти стервы уже вооружились такими гранатами, значит...
      Вилли страшно взвыл и ощерился. Дэнни спрыгнул с потолка, и довольно замурлыкал что-то из репертуара популярного некогда музыкального квартета "Здравствуй, Сволочь!".
      Да и мы тоже не лыком шиты, подумал Вилли, также спрыгивая вниз. Без информаторов нам крышка, это да-а. Кабы не стало известно, что секрет гранаты похищен, и что возможно применение нового образца против нас же, то реакция на появление этого черного шарика могла вовремя не сработать. Только вот телекинетика у нас ни одного нет - это беда. Эх, добраться бы до той сучки или сучек, что швыряют к нам в Квартал подарочки смертоносные, уж я бы с ней потолковал по душам... - Вилли отряхнул ладони, мимоходом подумал, что присоску на левой надо бы починить, слабо держит; снял с плеча Дэнни прилипший кусок штукатурки. - Хорошая штука эти новые перчатки с присосками, - сказал Одноглазый. - Еще бы! - ответил Вилли. - Ну пока! - и помчался к лифту. "Даже Квайлу иногда везет!", согрела теплая мысль. - Удачи! - донесся вслед голос Дэнни. Только бы в лифте какой-нибудь подарочек не материализовался ненароком, привычно подумал Вилли. Из кабины-то - куда денешься... Как это папашка говаривал?.. Ага! "Куда ты денешься с подводной лодки, сынок", вот как.
      ...Вилли не помнил точно, сколько лет прошло с тех пор, как он пришел в Квартал Спасения. Где-то около восьми-девяти. В то самое лето, когда нонки изловили папашу и забрали с собой, когда мамка отправилась на его поиски и не вернулась: видать примкнула к нонкам, а может, поплатилась жизнью за то, что не примкнула; а старший братишка Фредди приполз раненый после стычки в районе Старых Складов, и помер той же ночью.
      Вилли похоронил брата, поплакал немножко, и засобирался в дорогу. Папашка сказывал, что где-то на севере, а может быть, на западе, а может и на юге ("Люди болтали, я сам-то не хаживал, не бывал, но Мослатый Дик хаживал, да не дошел, однако здалека видал...") есть квартал, который нонки покамест не захватили, и живут в том квартале хорошие мужики, чешут нонок, в хвост и в гриву чешут тварей, гвоздят этих нелюдей мерзких почем зря, несмотря на то, что обложили их там стервы грудастые капитально почти что не пройти не проехать...
      Вилли боязно было отправляться в дальнюю дорогу, но ничего не попишешь, пришлось. Набил мешок провизией, которую приволок раненый Фредди, проверил снаряжение, смазал хорошенько братов пулемет и свой штуцер свежим маслом, обвешался подсумками и лентами, закинул за плечи мешок и был таков. Прошли те времена, когда в Городе могли выжить даже одиночки. Теперь подобные соло обречены - в течении нескольких суток попадутся в лапы тварей.
      Первые три дня Вилли фартило. Шел ночами, а на день отыскивал укромные местечки, дремал, коротал время, и никто его не нашел. На исходе четвертой ночи, подыскивая убежище в дряхлых переходах заброшенной подземки, на какой-то станции, где не пахло крысами, иначе б Вилли ни в жисть не сунулся под землю, наткнулся она на патруль гонок. Только и успел подумать: "Нарвался, блин!!!". Их было штук пять, а Вилли тогда от роду не исполнилось еще и четырнадцати годов... Да и - на скудной синтетпище особым силачом не заделаешься, как ни старайся и как бы ни хотелось.
      Повязали, словом, они Вилли как сопляка последнего; а стыдно. Не успел он совершить ничего героического, аж ничегошеньки не успел, для того, чтобы вырваться и дать деру!.. Жирные попались, ка-ак навалились, обволокли, не двинешься. Едва не задохся под ними, тварями вонючими.
      Несли его долго. Потом в кар посадили, это уже на поверхности, и повезли; одна из патрульных все щипала Вилли за щеку, больно так, сука, щипала, и все в одно и то же место, и ржала во всю глотку, сверкая отличными зубами, таких Вилли никогда ни у кого и не видывал до сих пор, у всех существ, с которыми он сталкивался в жизни своей до того, как в ноночьи лапы угодить, зубы были гнилые, а то и вовсе их не было, зубов-то... Вилли сначала молчал, терпел, а потом укусил ее за руку, когда она потянулась, чтобы в очередной раз ущипнуть его щеку, и выразил свое мнение по поводу ее ноночьей нелюдской сущности. Нонка дискутировать не пожелала, въехала Вилли прикладом по черепушке, и Вилли, понятное дело, надолго отключился. Когда оклемался, уже приехали. Вилли кинули в кабину лифта как мешок с тряпьем, и повезли наверх. Лифт, зар-раза, скрипел как буйный сумасшедший зубами в припадке гнева, и у Вилли от этого скрипа, от этой тряски, аж у самого зубы разнылись. Он сплюнул под ноги той самой нонки, которая его щипала, и еще раз высказал ей все, что думает о ней. О сущности, и конечно, о происхождении, ну и, само собой, о нечеловечности ее природы. Нонка без лишних слов влепила ему затрещину в ответ, такую зверскую затрещину, что Вилли приложился лбом об стенку кабины, но мерзкой твари показалось, видно, мало, и она пребольно звезданула пленника в копчик металлическим наколенником. Адский удар. Вилли его никогда не забудет... Определенно, у него с этой нонкой с самого начала, с первых минут знакомства, установились взаимные неравнодушные отношения.
      Вилли полежал на загаженном, заплеванном полу кабины лифта, подумал, рассматривая эту небезынтересную информацию с разных сторон, решил, что ноночья страсть - не самая великая драгоценность в мире, и когда лифт наконец остановился на верхотуре, а Вилли принялись выволакивать из кабины, пленник, недолго думая, движимый и побуждаемый исключительно страстным желанием выразить еще раз свои чувства к ней, боднул наклонившуюся нонку в морду. Лбом врезал - прямо в рожу ей, в нос - как в центр мишени!..
      Кровища из расквашенного носа брызнула струей отменной, и заляпала все, что только можно было заляпать. После этого Вилли только успел почувствовать, что выражение горячей симпатии, испытываемой им к этой нонке, удалось на славу; больше Вилли ничего не успел почувствовать... На него обрушилась ответная реакция - нонка, падла, в долгу не осталась!.. Короче говоря, кабы не прочие нонки, его поклонница пришибла бы, затоптала горячо любимого пленника не сходя с места, а так - он отделался малой кровью: всего лишь пара сломанных ребер, которые потом долго, года три, беспокоили тупой болью, да проломленная черепушка. К счастью, мозговой травмы не было, а кость срослась, вроде без последствий, иначе б нонки давно его пристукнули, уже здесь, в Квартале, за те годы, что минули...
      Вилли не прикончили еще тогда же, у лифта, главным образом потому, что он был нужен им. Покамест его не проверили, он, предположительно, являлся ценным материалом.
      2. ЗА ЖЕЛЕЗНЫМ ЗАБОРОМ
      ...когда Марина получила направление на работу в этот южный город, она пребывала в трансе - состоянии полнейшего равнодушия к тому, как сложится ее собственная дальнейшая судьба. Уже миновали дни и ночи истерических преследований ненаглядного Стасика, с тупой убежденностью обозленного самца пытавшегося восстановить былые интимные отношения, в чем у него был свой интерес... Уже миновали многонедельные безоглядные загулы, оргии и просто тупые пьянки-"посиделки", с помощью которых она пыталась забыться, но не сумела; позади остались государственные экзамены и выпуск, горьким осадком отложившиеся в душе... Последний курс, безумный роман со Стасиком, наплевательское отношение к диплому свели на нет все усилия, закрыли дорогу в аспирантуру; закрыли дверь в храм Большой Науки, отрезали путь в обиталище больших ученых, а ведь Марину прочили в светила чуть ли не с первых дней первого курса... Она утратила все, к чему стремилась, что имела уже, но самой, как выяснилось, страшной, невосполнимой, несправедливой утратой, конечно, была для нее смерть ее ребеночка, крошечного ее сыночка, прожившего всего три часа на этом свете и ушедшего в небытие для всех, кроме самой Марины, успевшей побыть матерью всего три часа. Стасик показал свое истинное гнусное мурло, когда узнал о ее беременности; однако позднее и она показала ему, что прошлое не вернуть, и казнить за это он может лишь себя, но ни в коем случае не ее. Это когда "ненаглядный" пришел к Марине, проведав о смерти ребенка, и попытался войти в реку второй раз, пытаясь обезопасить свое будущее... Марина никогда не думала, что сумеет оказаться настолько жестокой и мстительной по отношению к существу, которое любила и ради которого была готова на все - кроме отказа от ребенка. Никогда не думала, не гадала, что будет с садистским наслаждением мстить мужчине, которому подарила девичью честь свою (О, как он смеялся, когда утром после их первой ночи она употребила это старомодное выраженьице!..) и жизнь без которого не мыслила себе еще так недавно, казалось бы... Но сумела. Смогла. Мать оказалась сильнее любовницы в ней. Да, она, Марина, не будет работать там, где мечтала работать едва ли не с детства, не будет заниматься тем, к чему душа лежит более всего на свете; и у нее, Марины, не будет ребенка, больше вообще никогда не будет детей после неудачного и несвоевременного кесарева... Но этот лощеный столичный подонок Стасик тоже не скоро будет тем, кем хотел, куда его с рождения готовили и прочили высокосидящие предки, и никакая родня ему не поможет; по крайней мере на несколько лет, пока будет забываться скандал, блестящая карьера его затормозится, и то результат. А там, глядишь... Всякое может случиться... Время лечит. Но оно же и калечит...
      Она знала, что неплохие отметки на "госах" ей поставили исключительно из жалости - в качестве убогого памятника ее былой отличной успеваемости и бурной общественной активности. Диплом же, по-сути, за нее сделали девчонки и Мишка Захарченко, окончивший на год раньше и поступивший в аспирантуру без проблем. Подобно тому, как теоретически должна была поступить и она, если бы...
      На следующий день после окончательного распределения он пришел к Марине и предложил руку и сердце. Сказал, что если она захочет, то он поедет с ней куда угодно, бросит Институт и Тему, а если она не захочет, то можно будет сделать так, чтобы и она не ехала: "...отдохнешь год-другой, Мариш, забудешься, работать пока не обязательно, я сам Тему нашу потяну, а потом подключишься, а там, глядишь, в тебя поверят снова, и в Институт вернут... Будешь мне давать инструктаж, я опыты проведу, результаты принесу... а может, в лабу тайком будешь проходить... покамест..." Ответом ему был истерический хохот, перемежаемый вскриками "Тайком!!!", и Миша ушел, более ни звука не произнеся. Марина знала, что э_т_о_т_ серьезный, не бабник, не кобель, и все такое прочее. Будущее светило и двигатель современной науки, и пр. и пр., но перспектива быть "женой академика" ее не прельщала аж ничуть, она слишком долго верила в то, что сама рано или поздно будет "академиком".
      А сердце ее превратилось в застывшую ледяную глыбку, внутри которой не оставалось места ни единому мужчине на свете этом. В Любовь Марина больше не верила и знала, что не осмелится поверить никогда. (Ее, некогда избравшую основополагающим жизненным принципом: "Никто меня на понт не возьмет!", обманом взяли именно "на понт"...). А заниматься в постели (или на ковре, на траве, в подъезде, в салоне автомобиля, один раз даже на крыше тридцатиэтажки угораздило - особой разницы нет...) гимнастическими упражнениями с одним либо не одним (какая разница...) мужским телом вместо тренажера - Марина более не намеревалась. Сколько можно... Все равно - без толку. А просто так - зачем?.. Просто так можно докатиться до такого... Как тогда, когда пришла в себя в логове тех мрачных уродов-бомжей, и обнаружила, что не мужской у нее внутри орган в эту минуту находится, а очень даже собачий... Развлекались, чтоб их...
      Умная ты, говорила ей Светка еще на первом курсе. Умная как академик баба - это страшно, говорила Светка на втором. Для мужиков, уточняла на третьем. На четвертом - молчала. Пыталась предотвратить, даже сама под Стаса легла; но не вышло. Потом, когда Марина остервенело, напропалую, шлялась, уничтожая остатки былой репутации "красотки-недотроги", пытаясь отыскать среди мужских тел _ч_е_л_о_в_е_к_а_, Светка только матом ругалась. На последнем курсе сказала: "Ум для бабы - хужее СПИДа... Слава Богу, я дура. Зато жить мне - просто. И в капкан я - не влечу".
      ...Марина собралась и поехала. Не прощаясь ни с кем, просто исчезла утром. Светки в комнате не было, где-то с кем-то трахалась, несомненно, в одной из комнат общаги - сколько в здании комнат, никто толком не считал, но то, что в доброй половине сексом (нормальным и не) занимались постоянно, сомнению не подвергалось никем. А Вика крепко дрыхла после ночной, последней в их еще студенческой жизни, всеобщей пьянки. Дипломы обмыли и замыли, Большой Квас позади, а впереди - у каждого свой путь отныне, и разбегутся дорожки в разные стороны... Кто куда, а я на юг, подумала Марина, выходя из комнаты и закрывая дверь. Эту дверь больше пяти лет приходилось открывать и закрывать каждый день неоднократно. Сейчас - в последний раз...
      В другие комнаты Марина тем более (если даже не разбудила Вику, вместе с которой не один пенис, как говорится, разделила...) не заглянула. Со Светкой перекинуться на прощание парой слов - неплохо, но не принципиально. Хотя, конечно, если бы в этот момент в комнате дрыхла Светка, Марина бы ее таки разбудила... Со Светкой не только пенисы в свое время делились...
      Отпуск Марине проводить было негде. В детдом съездить абсолютно не влекло, а больше вроде и некуда. И она решилась отправляться прямиком в город назначения и по-возможности скорее приступить к работе. В работе видела единственное спасение - утонуть с головой, закопаться в бездонную ямищу серых будней, постараться не вспоминать прошлое, разогнать поганой метлой стаю черных птиц памяти; а о будущем не думать. Жить только сегодняшним. "НО ФЬЮЧЕР!!!". В будущем уже ничего светлого ожидать не приходилось. Так что оставалось одно - всеми силами постараться застыть на зыбкой грани прошедшего и грядущего, балансировать в сегодняшнем, не падая с кромки нынешнего ни в одну, ни в другую сторону...
      Однако Марина весьма сомневалась, что прошлое оставит ее в покое. Черные птицы - они как тараканы, неистребимы. Как их ни травишь, они рано или поздно выползают, гады. И еще черные птицы памяти - как мафия. Бессмертны и крылья у них длиннее чем у птеродактилей...
      Как добираться в южный город, где ей предстояло провести остаток своей жизни - так она решила, - Марине говорили, но она не запомнила. Да это и не было так уж важно. В ноющей душе не было места ничему, кроме неугасшей тоски по сыну и равнодушия ко всем живущим на этом свете людям, включая себя саму... Пожалуй, _н_а_ч_и_н_а_я_ с _с_е_б_я, - так будет точнее, подумала Марина. Я бы хотела себя ненавидеть, но не умею. Не удостоилась. Других - попробую. А к себе - буду равнодушна. Заслужила. Тварь озабоченная.
      Но голова, в которой еще сохранилась кроха былого здравого смысла, осознавала, что скрыться подальше в провинции - хорошо. Хорошо это. Единственный, можно сказать, приемлемый выход. Когда-то, давно, Марина прочла у одного мыслителя: "Когда человек в своей жизни добирается до точки, после которой ему некуда идти, и начинает понимать, что попал в ловушку, самую большую ловушку, величиной с жизнь, - тогда у человека остаются три выхода из одиночной камеры, причем третий, аварийный покончить с собой, но сей гуманный акт никогда не поздно совершить, посему остается: либо уйти в монастырь (Бога нет. Даже если он есть, то мы ему не нужны. Но все же вера в то, что Он где-то может иметь место, по крайней мере, снимает ответственность лично с тебя.); либо сменить среду обитания. И этот путь наилучший, пусть и наитруднейший. Ведь, взглянув с другой стороны, начинаешь понимать: человек теоретически способен выбраться, освободиться из любой тюрьмы, и лишь из одной глубочайшей темницы выбраться невозможно - из собственного "Я" сбежать никак не получится..."
      Некогда эти мысли крепко засели в памяти Марины, а теперь всплыли на поверхность сознания, закрутились по орбите вокруг осевой иглы тоски и горя, воткнутой в мозг, в ту его часть, которая ведает восприятием окружающего мира. Вероятно, Марина даже заболела психически, но никто не определил бы, кроме нее самой, так ли это в действительности, а ей определять и ставить диагнозы было ни к чему. "Нервная депрессия в стадии скрытого реактивного психоза!", - такой диагноз давала Светка приятелям, забегающим к девчонкам поутру, выпросить "чего-нибудь, зайки, что горит!..", и добавляла, что приходить к ним в комнату за "этим" может лишь явно выраженный параноик. "Порядочные женщины на свои не пьют", - изрекала Светка философскую мысль, констатируя, что мироздание устроено справедливо. И добавляла, подумав: "А ва-аще, какие мы женщины. Женщины в метро не ездят и раньше полудня не встают. Вот у _н_и_х_ - женщины, да. А мы...". И заводила старую, заезженную, как вокзальная пришмандовка, "пластинку", брюзжа о том, что "вот у них - да!", а "у нас" - сплошь н_е_т_...
      Марина вдруг спохватилась, подловив себя на несколько удивленной мысли, удержала ее за кончик и вытащила на свет: "Почему я вспоминаю обо всем этом?..". Светка, общага, Институт, все это - принадлежит прошлому, а воспоминания о прошлом - запретная тема в моем мыслительном процессе. Л_ю_б_ы_е_. Даже воспоминания о хорошем. Иначе - не пойдет! Ох уж эти черные птицы, эта тараканья неистребимая мафия...
      Скрутить себя стальными канатами воли, зажать в капканы отказов, опутать паутиной запретов, сдавить тисками ненависти, отгородиться барьерами отвращения, спеленуться сетями отчуждения. Дисциплина мысли прежде всего. Как раньше. Как два, три года назад. Пять, восемь, десять лет назад. Ведь могла же! Умела направлять помыслы, волю, способности на поставленную цель. Верно определять координаты и точно совмещать крестик прицела... Воспитывала в себе _э_т_о_ с детства, со второго класса. Как в детдом попала... И воспитала. Иначе осталась бы затурканной жвачной животиной еще там. Безмозглой куклой, подставляющейся всякому, кто сильнее, чтобы выжить и не голодать...
      Правда... не послужило ли это целенаправленное самоограничение п_р_о_л_о_г_о_м_ к тому, что сорвалась с катушек в конце концов, полетела в пропасть, загубила свою мечту и себя самое?.. Эта мысль пришла к Марине в гости впервые, и поздновато - у нее уже не было склонности месить глину предпосылок и лепить из нее фигурки выводов.
      ...Марина поехала не на тот вокзал. Думала, с этого, оказалось вовсе нет. Когда добралась до нужного, день приближался к половине. Курский кишел людьми. Марину моментально затошнило. Старательно глядя себе под ноги и поменьше озираясь, отыскала кассу. Поезд, необходимый ей, отправлялся вечером. И хорошо еще, что очередь небольшая - повезло. Промучившись всего час, купила голубой клочок бумаги - повезло еще раз, невероятно: эСВэ!!! Всего один попутчик или попутчица - и то хлеб. Просила продать ей второй билет в это же купе, чтобы ехать в блаженном одиночестве, однако опоздала, второй билет был продан.
      Скорый с забавным названием "Южный Буг" едва дождалась. Съела полдюжины порций мороженого, выпила несколько бутылок лимонада, исходила окрестности вокзала вдоль и впоперек, изжарившись на солнце. Когда уже чуть ли не каждая встречная собака начала с нею здороваться, отыскала внутри заведения, на нижнем уровне, под землей, свободное местечко и позволила отдохнуть ногам.
      За полчаса до отхода извлекла из камеры-автомата сумку, набрав код "М888". Такое сочетание цифр, говорят, не рекомендуется кодировать, но "В гробу я вас всех вижу!", сказала она, когда прятала в камеру сумку и кодировала фашистскими цифрами автомат...
      С попутчиком подфартило, дальше некуда. Кобель еще тот в одном купе с нею волею судьбы оказался. Глаз положил, как только увидел, как только вошла. Потом неоднократно и форсированно пытался уложить горизонтально ее саму, покамест не приструнила жестоко. "Яйца оторву", - сказала, и была полна решимости выполнить обещанное. Детдомовская школа выживания сослужила хорошую службу. Не впервые.
      То ли самец испугался, то ли не до конечного пункта ехал, но освободил купе задолго до прибытия. Марина было подумала, что полоса везения продолжается, целый перегон кайфовала в одиночестве, но после следующей минутной остановки в купе неожиданно скользнул новый "персонаж". Оказавшийся шикарно "прикинутой" дамочкой тридцати с немалым хвостом лет, но явно тщательно следящей за фигурой и физией. Марина хотела уже со скандалом вытурить незваную попутчицу, подобранную, по всей вероятности, проводницей на полустанке за соответствующую мзду, но в этот момент появилась проводница собственной персоной, и выяснилось, что у мадам вполне законный билет - кобель и вправду изначально ехал не до конечного. Потому и форсировал, подумала Марина в этой связи. И мысленно махнула рукой на происходящее - полоса везения, видимо, завершилась. Эта хоть приставать не будет, подумала Марина, и отрывать ей особо нечего...
      Не тут-то было!..
      Судьба продолжала преподносить сюрпризы. Марина даже сама не сразу сообразила, как это получилось, но - получилось. Быть может, Марина внутренне была к этому подготовлена. Быть может, попутчица попалась весьма поднаторевшая в подобных "операциях". То, что произошло между ними, в заумных наукообразных брошюрках зовется "спонтанным гомосексуальным контактом", а в народе: "Языки встали". Скользнувшая в купе женщина, имени которой Марина так и не узнала, кстати, впрочем, как и она ее, "запала" мгновенно, и обольстила только что отшившую кобеля девушку классически, видимо, была тонким психологом, интуитивно почуяла - добыча верная, жертва отдастся без сопротивления.
      Марина долго потом вспоминала удовольствие, доставленное ей этой случайной попутчицей. Быть может, этот эпизод послужил некоей отправной точкой для событий, случившихся позднее... Ей и раньше случалось испытывать "однополые" ласки, но ни одна из ее прошлых подружек не была, вероятно, настоящей лесбиянкой - _к_а_к_и_е _о_щ_у_щ_е_н_и_я_ может испытать женщина, удовлетворяемая знающей, "что бабе надобно", партнершей, никакими словами не передашь... Куда там волосатым самцам с их неуклюжими телодвижениями и извечным, "к стенке отвернутым", эгоизмом: кончил и хоть трава не расти!..
      Но все хорошее так мимолетно... Партнерша исчезла так же внезапно, как и появилась. Марина проснулась - ее уже не было. Вообще, нечто мистическое было в появлении этой женщины, думала потом она...
      ...села в троллейбус, выйдя из вагона и не задерживаясь проскочив железнодорожный вокзал южного города, в котором, как решила, вознамерилась провести остаток жизни. Троллейбус, набитый спешащими по своим делишкам пассажирами, натужно завывал, трясся как эпилептик: и Марину пронзило тошнотворное ощущение, напрочь изгнавшее остатки блаженной истомы, оставленной на прощание случайной попутчицей, - вот так и она, Марина, вскоре, каждый будний день, оскалясь и пробиваясь локтями, будет втискиваться в переполненный троллейбус (трамвай, автобус, электричку, метро... ах да! Метро в здешних степях роскошь немыслимая, чуть не позабыла!), трястись до места работы, выбираться на "своей" остановке, наступая на ноги, получая удары локтями, плечами, в ответ раздавая их...
      Марина выскочила на следующей остановке и бросилась прочь от троллейбуса. Вбежала в какой-то двор, пустынный на удивление и неубранный, затравленный сгрудившимися со всех сторон девятиэтажками, и скорчилась за мусорными бачками... Почему ее вытошнило в буквальном смысле, она не понимала еще. Но, скорее всего, заболела я, изможденно откинувшись на стенку бачка, подумала Марина. Заболела дичайшей, невероятной, но все более распространяющейся в мире этом болезнью, насколько я понимаю, и болезнь эта порождена животным вида Хомо Сапиенс. Название болезни этой примерно такое: "Аллергия на людей"... Не путать с вульгарным человеконенавистничеством. Допрыгался венец природы. Сам себя на дух переносить не способен. Всех братьев меньших переплюнул. На то и старшой, видимо, чтоб всех - перещеголять...
      Вытираясь платком, Марина выбралась из-за бачка, как сумела почистилась, постояла в нерешительности, и побрела к одиноко разлегшейся посреди двора длинной скамье: посидеть. Ноги стали вялыми и непослушными, руки дрожали, а губы непроизвольно кривились в гадливую ухмылочку. Дотащившись до скамейки, Марина рухнула на нее, испытав неописуемое никакими членораздельными словами ощущение облегчения; уронила сумку на бурый асфальт и рассеянным взглядом окинула не внушающие оптимизма замкнутые "просторы" двора.
      Думала уж, что ее слабость за мусорными бачками не сподобилась зреть ни единая живая душа, как вдруг взгляд ее споткнулся. Сфокусировала его, заставила глаза выполнять свои природные обязанности, а не "растекаться мыстью". Несколько в стороне от бачков, у стены дома, полускрытый кустами чахлого палисадничка, стоял мужчинка. Молодой. И - внезапно голый. Не атлет. Довольно-таки тощ. Но высок. Белесый такой, физиономия худющая, аж щеки впали. Стоит - смотрит. Таращится - можно сказать. Телескоп хренов... Неожиданно для себя самой Марина не на шутку обозлилась: - Чего выставился, долговязый?! Убери гляделища, тошнит от вас!!! - и даже фигу ему скрутила для вящей убедительности. Ярость затопила изнуренный тоскою мозг и выплеснулась фонтанирующей ненавистью, вспухла гнойным чирьем отвращения к этому тощему блондинчику, выпершемуся во двор в одних трусах неведомо за каким бесом, зарядку делать вечернюю, что ли...
      "А может, он маньяк местный?" - подумала. Надо познакомиться. Глядишь, на пару будем ужас на окрестности наводить.
      "Я должна отгородиться от _н_и_х_ непробиваемым, глухим забором, частоколом стальных двутавровых балок равнодушия, я не должна думать и решать, люди они или человек я", - подумала она четко, выползая на полусогнутых со двора, в просвет между девятиэтажками, несказанно благодарная тощему уроду за то, что своим появлением катализировал процесс свирепого отчуждения, шедший в ее душе. Реакция произошла. Субстанция разделена на составляющие, и граница между ними видна даже невооруженным глазом, как между осадком и легкими фракциями...
      "Иначе я начну их убивать. Сколько успею, хотя бы одного..."
      3. НОВИЧОК
      - Вилли, погоди-ка!..
      Это еще кто, подумал Вилли Квайл, ощупывая настороженным взглядом приближающегося парня. Лицо незнакомое, одет странно; самое поразительное - _б_е_з_ оружия!.. Откуда он свалился, этот толстяк безумный, таскается по улицам без "пушки" и в ус не дует. - Стой, где стоишь! - велел Вилли, поглаживая ладонью рукоять кольта. - Ты кто такой? Чего надо?
      - Поговорить с тобой хочу, - ответствовал "толстяк". - Не нервничай. Я безоружен, как видишь.
      Говорил он с непривычным акцентом, коверкая некоторые звуки, но в целом вполне вразумительно. Вилли прищурился, прикинул на глазок рост незнакомца: получилось больше шести футов; здоровенный тип, массивный, в рукопашной с таким сцепляться - удовольствие ниже среднего.
      - Это твое личное горе, - сказал Вилли. - Чего тебе?
      - Я уже сказал, чего. Пойдем-ка, выпьем по баночке. Я угощаю.
      Нахальный тип, все-таки. Вилли немного подумал и кивнул, давая согласие.
      Пропустив незнакомца вперед, чтобы не подставлять спину - береженого бог бережет! - Вилли через несколько секунд снял руку с кольта: по пути встретился Шон-Громобой, спросил незнакомца: - Эй, новенький, ты уже встал на учет?
      - Встал, - ответил тот. - Сказали, через час получать снаряжение.
      - Ага, - кивнул Шон. - И как тебя угораздило в Квартал безоружным допереться?
      - Да так, вот, - пожал плечами незнакомец. - Хорошо хоть, добрался. А что, не надо было?
      - А ну-ка покажь регистрационную карточку, - вдруг сказал Шон. Новичок показал. - Ты не обижайся, - сказал Шон примирительно, - порядок, знаешь. Вилли, присмотри за ним, - обратился Шон к Неудачнику. - Не дай бог нонки наскочат, пропадет новичок ни за грош, а жаль, парень мощный. Я видел, как он приехал, сам его в офис отвел...
      - Присмотрю, - проворчал Вилли. - Вали, Громобой. Пошли, длинный, за углом выпьем.
      За углом новенький спросил: - Ты Вилли-Неудачник, я не обознался?
      - Он самый, - буркнул Вилли. - А ты что за овощ, на кой я тебе сдался?
      - Нужен, - коротко информировал новичок. - Глотку промокнем, скажу. Меня... Грэем кличут, кстати.
      - Грэй-Торопыга, - сказал Вилли.
      - Почему?
      - Так драпал от нонок, что оружие растерял.
      - Да? - новичок нахмурился. - Ну ладно. Торопыга так Торопыга.
      - Не дуйся, - ухмыльнулся Вилли. - Я уж сколько годов везунчик, а мужики все едино Неудачником кличут.
      - Я не дуюсь... Сюда?
      - Сюда, - Вилли толкнул дверь и первым ввалился в зал. - Четыре банки! - крикнул еще от двери Очкарику Барри. - И пару селедок на закусон!
      - Нету селедок, - ответил Барри мрачно. - Нонки транспорт раскурочили.
      - Ну и ствол им в задницу! - проговорил Вилли, машинально производя ритуальный жест гнева: рубанув по сгибу локтя левой руки ребром ладони правой, Вилли согнул левую руку и сжал пальцы этой руки в кулак. - Пятый транспорт кряду разбомбили, стервы патлатые! Можно подумать, они только за счет наших поставок живут, а без нас, несчастные, с голоду передохнут... может, исчезнуть нам, и они тоже исчезнут? - пошутил он. - Ух, доберусь я до главной нонки...
      4. ЧИАНУК-БЫСТРОНОГИЙ
      ...подранок уходил в сторону озера, оставляя за собой след: цепочку кровавых пятен, - и Чианук не спешил. Зверь уже никуда не денется, а Чианук устал, Чианук целый день выслеживал его, лазая по скалам и продираясь сквозь нехоженые заросли; Чианук ослабел, давно не ел, но теперь, когда олень уходил со стрелой в шее, спешить больше не надо. Скоро подранок упадет, и тогда Чианук его преспокойно добьет, без лишних затрат сил, которых и без того осталось очень мало. Чианук не упрекал себя за то, что не убил оленя сразу; главное сделал - достал, подранил, а то, что рука дрогнула и глаза подвели - не беда. "Я выпью кровь оленя и съем его мясо, - подумал Чианук, - я заберу его силу и снова буду сильный".
      Он ощущал, что, невзирая на истощение, в ногах его даже сейчас оставалось достаточно силы, чтобы настичь подранка быстро, но Чианук не делал этого. Что-то неуловимое, смутное, очень тревожащее было в лесу. Чувствовалось присутствие еще кого-то, таинственного, опасного. Ноздри опытного охотника уловили незнакомый запах. Раньше Чианук такого никогда не чуял. Поэтому приходилось решать: спешить добивать дичь или погодить, в ожидании развития событий - неведомая опасность гораздо хуже известной, понятной опасности. Как бы ни была та страшна сама по себе.
      Скользя беззвучно в зарослях, охотник приближался к озеру, следуя за добычей, по кровавой цепочке, и вдруг замер. Оцепенел, прислушиваясь. Где-то совсем близко треснула сухая ветка: и незнакомый запах ударил в ноздри, сильно ударил - опасность приблизилась настолько, что вот-вот, и Чианук будет вынужден с нею столкнуться лицом к лицу, если у нее есть лицо...
      Чианук сжал в левой руке нож, выхваченный из мешочка на поясе, и настороженно вгляделся в чащу. Приближающаяся опасность больше не заботилась о том, чтобы передвигаться скрытно: треск веток раздавался почти непрерывно, шелестели кусты, запах все усиливался... Охотник уже забыл о подранке, мелькнула мысль, а не попытаться ли, нырнув в подлесок, уползти невидимой змеей подальше, прочь от неведомого, смердящего опасностью запаха... Но Чианук остался на месте, не сдвинулся ни на шаг. Воину племени ошинн не пристало трусливым зайцем убегать в кусты, страшась опасности, пусть даже и неведомой. Воины племени ошинн никогда не убегали от врага, чтобы спасти свои шкуры.
      А я воин-ошинн, подумал Чианук, и пускай я _п_о_с_л_е_д_н_и_й в_о_и_н_ племени, но я ошинн, и останусь верным сыном племени до конца. До смерти. Духам предков за меня стыдно не будет.
      И самое важное: быть может, этот запах - предвестник врага, уничтожившего мое племя, подумал последний воин-ошинн.
      Когда Чианук вернулся с охоты столько дней назад, сколько два раза пальцев на руках и ногах, он застал смерть и ужас: стоянка была разгромлена, все припасы, заготовленные на долгую зиму, исчезли, множество мертвых тел, брошенных без погребения, валялось повсюду; в основном детей и стариков, осознал Чианук, бродя по тому месту, которое еще совсем недавно было стоянкой ошинн, бурлило жизнью. Лишь несколько трупов мужчин и женщин заметил Чианук, и среди них труп Саука, своего брата. Ни жены своей, ни жены брата, ни сестер Чианук среди мертвых не отыскал.
      Рядом с братом лежали три маленьких трупика. Дети Саука... Он защищал их до последнего.
      Чианук долго ждал. Хоронил мертвых, как мог, совершал ритуалы, и все ждал, ждал, ждал, что вернется кто-нибудь еще, кто-нибудь, подобно ему ушедший на охоту. Самым странным было то, что Чианук не обнаружил следов. За пределами стоянки. Никаких следов. Ему некого было преследовать, чтобы отомстить. И убиты соплеменники были странно. Не стрелами, не копьями, не ножами... Чем, последний воин понять не мог. Будто животное какое-то напало на стоянку, жуткое и ранее неведомое, и покусало людей: в телах мертвых имелись только странные дырочки, больше ничего. В некоторых - по одной, в большинстве - много. Еще это было похоже на то, как если бы в людей кто-то потыкал тонкой щепкой, вынутой из горящего костра...
      А следов не было. И еды не было. Леса вымерли будто - даже малой белки Чианук не мог подстрелить, а рыба уже уснула, и съедобные растения высохли, даже корешков, пригодных в пищу, Чианук почти не находил, как ни старался...
      Больше не пришел никто. Все ночи и дни, проведенные в бесплодном ожидании, занятый погребением соплеменников, Чианук размышлял только об одном: _к_т_о_ напал на ошинн??? И где мужчины и женщины племени, если их мертвые тела Чианук не обнаружил на разоренной стоянке? Какое божество прогневили ошинн, да так сильно, что оно не стерпело и наказало племя? "_К_о_м_у_ это было нужно?..", - спрашивал у духов предков единственный оставшийся мужчина племени, имя которого отныне было: Бар Паук Таишинн, что на наречии ошинн значило - Последний Воин.
      5. ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
      - Главную нонку... Мечтать не вредно, ха, - хмыкнул Барри и выставил на стойку пивные банки, заблестевшие серебристо в отраженном свете зеркальных светильников, подвешенных к потолку. Большая часть этих шикарных осветительных приборов не действовала: побитые зеркала заменить новыми нелегко. Вилли неторопливо обхватил банку пива ладонью, скрыл серебристое свечение, почувствовал приятный холодок в ладони. - Из морозильничка... - с удовольствием прокомментировал. - Холодненькое...
      - Да, жара. - Согласился Барри. - А это кто с тобой, Неудачник?
      - Это Грэй-Торопыга, новичок, - представил толстяка Вилли, и тем самым узаконил кличку его. На этом светская церемония знакомства завершилась. Новичок молча кивнул и потянулся за своей банкой.
      - Барри-Очкарик, - объявил бармен. - Здешний шеф-пивовар. А где твои пистолеты, парень? Не разгляжу что-то...
      - Не протирай очки, Барри, - посоветовал Вилли. - У него их нет. Через час, говорит, новые выдадут.
      - Парень без оружия ходит?! - Барри так удивился, что едва не выронил миксер. - Ты что, новенький, очумел?!
      - Нет, - сказал новичок. - Я так сюда торопился, что оружие бросил, без него легче торопиться. Спросите Вилли, он подтвердит, что без оружия легче. Правда, Неудачник? - Торопыга ухмыльнулся как бывалый мужик и подмигнул Вилли левым глазом.
      Вилли хотел возмутиться, но передумал. А он парень не промах, подумал. Ежели нонки не ухлопают в первые недели, настоящий мужик будет. Но вот только без оружия ходить, хоть минуту - неприлично, черт возьми, как он не понимает... Лучше б он голышом бегал, чем без пистолетов; аж смотреть стыдно...
      - Не ухлопают, - сказал Грэй-Торопыга, сгреб оставшиеся банки в охапку и навострился подальше от стойки. - Извини, если оскорбил твою нравственность, - бросил через плечо.
      Вилли недоуменно посмотрел ему в спину и подумал: "Телепат?".
      Потопал вслед, сердито сопя.
      - Ты телепат? - спросил, припечатывая задницу на стул, стоящий рядышком со стулом новичка.
      - Есть маленько, - согласился Торопыга. - Когда кто-то думает чисто, направленно, я улавливаю. Не бойся, девяносто девять процентов твоих мыслей я не схватываю.
      - И на том спасибо. Успокоил. - Хмуро проговорил Вилли и подумал, что с этим пареньком следует держаться настороже.
      Новичок улыбнулся.
      Вилли, - сказал, - я не нонка, зубы на меня точить не обязательно. И телепат я зачаточный.
      - Ха, - сказал Вилли. Этим и ограничился.
      - Я хочу предложить тебе одно дельце, - сказал Торопыга. - Предвижу расспросы и подозрения, потому заявляю напрямик, без выкрутасов словесных. Не отлипну от тебя, покамест не согласишься. Можешь всадить мне пулю между глаз, но ты мне нужен, ты и только ты. Понимаю, что выгляжу в твоих глазах по меньшей мере кретином, однако иного выхода у меня нет. Я добирался в Квартал с единственной целью. Разыскать Вилли Квайла по прозвищу Неудачник.
      - Ты парень безапелляционный, я гляжу, - хмыкнул Вилли. - А если я тебя пошлю подальше? - "Вечно мне не везет, - подумал он, - то к нонкам попадаю в лапы, то сваливаются на голову полоумные новички..."
      - Дальше чем к нонкам идти некуда. Я же говорил тебе, что не отлипну. Как пиявка вцеплюсь и плешь проем. Я нудный тип, многословный, приставучий, предупреждаю. Меня легче убить, чем переубедить или рот заткнуть. Поэтому доставай пушку и вали меня сходу, пока я безоружный. Иначе я тебе житья не дам. Если будешь отнекиваться.
      - А ты мне нравишься, - сказал вдруг Вилли. Этот странный безоружный новичок и вправду задел Квайла за живое. Вилли еще не врубился, какого черта этот живчик долговязый прицепился к нему, но явственно осознал, что э_т_о_т_ - не отцепится. Что-то такое в глазах у Торопыги было. Или в словах. Или в выражении лица. Но становилось предельно ясно, что парень неспроста пришел к нему, Вилли. И дело у парня серьезное. А может, всадить ему пулю в глаз сейчас, как советует? Не отцепится же, как пить дать. Вот ситуация...
      - Я очень рад, - без улыбки поблагодарил Торопыга. - Поверь, не вру.
      - И чего тебе надобно? - поинтересовался Вилли. - На кой тебе моя персона сдалась?
      - Я беру тебя в напарники, - заявил Торопыга. Вилли слегка ошалел от этакой наглости новичка. - Мне нужен помощник, и лучшей кандидатуры я не знаю. Ты мне подходишь.
      - А в ухо получить за хамство тебе не подходит?! - рявкнул Вилли. Ходят тут всякие, компостируют мозги!..
      - Можно и в ухо. Если тебе легче станет. Сейчас бить будешь? Давай. Потом будем говорить о деле, когда инцидент исчерпаем.
      Вилли тут же расхотелось лупить нахального новичка. Интересный тип, все-таки. Простой как линейка. Надо послушать, что скажет.
      - Успеешь свою дозу заполучить, - буркнул он, - давай выкладывай, что там у тебя, зануда.
      - У меня - предложение. - "Зануду" Торопыга пропустил мимо ушей. Сразу оговорюсь - невыгодное. Добычи никакой. Девять шансов из десяти, что ухлопают нонки. Но с точки зрения пользы для выживания Квартала неоценимое. Может быть, тебе памятник поставят, Вилли, за то, что я беру тебя в напарники. Если сделаешь все как следует.
      - Эко ты завернул! - удивился Вилли. - Я не ослышался?! А не мерещится ли тебе, что...
      - Когда мерещится, я крестюсь, - серьезно проговорил Торопыга. - Или крещусь, как тебе больше импонирует. Но ты этого сделать не можешь, нехристь. Поэтому слушай сюда, у нас мало времени, буду говорить сжато, и не доводи меня до состояния, в котором я обращусь к тебе: "Приятель!". Ты пей пиво, меня слушай внимательно. Вопросы после. О'кей?
      - Ну-ну, - Вилли пожал плечами и покачал головой. - Первый раз такого крутого новичка вижу.
      - Спасибо за комплимент, - сказал Торопыга и слегка улыбнулся. - Я могу начинать, Вилли? Повторяю, время не ждет.
      - Валяй, - разрешил Вилли. - Только пива закажи дополнительно.
      - Эй, Барри, полдюжины еще! - потребовал новичок громко, на весь зал. - И поживей, понял, да, Очкарик?!.
      6. ЦХАЙ-КОСТОЛОМ
      - Ты и вправду такой виртуоз, или это все досужие сплетни, как бывает иногда?.. - спросил комиссар, скептически и бесцеремонно рассматривая Цхая.
      - Сплетни, наверное, - пожал плечами Цхай. Подумав, добавил: - Так бывает иногда...
      - Почему же в Штаб-квартире мне посоветовали привлечь именно тебя? поинтересовался англичанин, доставая пачку сигарет. - Куришь?
      - Нет, спасибо. Бросил.
      - Завидую... - старший офицер закурил и хмуро поглядел на Цхая. Послушай, капитан, как там тебя кличут, я забыл...
      Так я тебе и поверил, подумал Цхай. Как же, забудешь ты.
      Цхай тоже слышал кое-какие "сплетни" об Инспекторе Мэллоуне. Так бывает... иногда.
      - Костоломом, - ответил Цхай. Лицо его оставалось бесстрастным. Впрочем, оно почти всегда таким оставалось.
      - Костоломом? Это почему же?..
      - Кино такое есть, - терпеливо просветил Цхай комиссара, не подавая виду, что этот беспредметный разговор ему осточертел. Любят они поговорить, подумал он. Если б они так делали, как болтать умеют. - Там парень один, лихой такой, здорово дерется.
      - А-а-а... понимаю, - покивал англичанин. Будто ты не знал, ухмыльнулся про себя Цхай. Жить в Гонконге и не знать этого "кина"!..
      - Вот меня и прозвали так, еще в спецшколе, - добавил вслух.
      - Я понял, - комиссар выпустил дым колечками: штук десять подряд. И насадил их все на струйку дыма. "Мастер! - восхитился Цхай. - Всю жизнь тренировался, не иначе". - Ну, как бы там ни было, другого человека мне не предлагали, стало быть, шеф считает, что ты справишься. Я просил самого лучшего оперативника, и мне назвали твое имя, а я склонен верить руководству, хотя... - быстрый взгляд на Цхая. - ...иногда это не очень разумно. Пока, во всяком случае, верю. Так что, буду надеяться, мы с тобой поработаем на славу.
      Может быть, подумал Цхай. Я бы на твоем месте не был столь оптимистически настроен, комиссар. А вдруг я тебя подведу?
      - Я бы хотел ознакомиться с заданием, - тихо произнес Цхай. - И если можно, коллега, побыстрее. В Штаб-квартире мне сказали едва ли больше трех фраз.
      Но насколько я уловил, они перепуганы до невозможности, вспомнил он. Будто на углях стояли там все, в Штаб-квартире, пританцовывая и подсигивая. Выдернули человека из заслуженного отпуска, с пляжа, можно сказать, похитили силами всей Конторы, с тела сняли, бессовестные, а теперь тянут резину, дудят в волынку, футболят из одного подразделения Конторы в другое... Стратеги.
      - Если ты думаешь, что я скажу гораздо больше, то ошибаешься. Если бы я мог сказать обо всей этой заварухе пространно, то в таком случае твое участие было бы... излишним.
      Достал ты меня своей болтовней, подумал Цхай. Вот как есть достал, парень. Меня нелегко достать, но ты сумел. До глубины души!
      - Я весь внимание, - произнес он вслух.
      - Полагаю, тебе известно, что я руковожу региональной штаб-квартирой И Пи в Гонконге? - англичанин вопросительно уставился на Цхая. Будто детскую загадку ему загадал, и теперь ожидал ответа с нетерпением.
      Цхай мысленно вздохнул. - Да, - коротко ответил.
      - И нет нужды тебе объяснять, что если руководитель моего ранга бросает свой... э-э, боевой пост, и мчится на другую сторону планеты, чтобы лично поговорить с... э-э, специалистом твоего профиля, то все это что-нибудь да значит...
      Какие мы с тобой важные, надутые, аж лопнем счас от спеси, подумал Цхай. - Несомненно, - сказал он.
      - ...и поэтому я хочу тебя предупредить, что расследование, в котором ты с этой минуты принимаешь непосредственное участие, весьма существенно и значительно, в аспекте поддержания престижа международной организации, в которой мы с тобой имеем честь работать, и поддержать престиж должно на соответствующем высоком уровне...
      А ты не можешь без нудных предисловий?! - подумал Цхай. ЗА КОГО ТЫ МЕНЯ ДЕРЖИШЬ, парень, за какие грехи ты меня накачиваешь сиропчиком ведомственной пропаганды, будто сопляка какого-то, отправляемого на первое задание?!
      - ...и результаты расследования впрямую скажутся на том, как будут воспринимать деятельность И Пи во всем мире. В первую очередь, конечно, здесь, ведь местная полиция, даже работая в упряжке с Бюро и Управлением, до сих пор не пресекла...
      - Я все это отлично сознаю, - не вытерпел Цхай. Уж очень этот гонконговский джентльмен подействовал ему на нервы, вынудил изменить привычной бесстрастности. - Но не могли бы вы приступить непосредственно к изложению моего конкретного задания, сэр? Поручаемого лично мне в этой операции.
      - Хорошо, - оборвал свое словоизвержение англичанин. - Излагаю. Вот уже четвертый месяц кряду исчезают люди. Пропадают бесследно. Никаких записок, никаких самоубийств и прочих подобных шалостей. Никаких похищений с целью получения выкупа. Ни одна подпольная организация ни официально ни неофициально ответственности на себя не берет. Люди просто не возвращаются. И никто их больше нигде не видит. Разные люди, из различных слоев общества. Но, заметь, не моложе пятнадцати лет и не старше сорока пяти все. Дети и старики не исчезают в массовом порядке, так сказать... только мужчины и женщины. Это единственный общий для всех фактор, расовых и прочих предрассудков неведомый похититель, по всей вероятности, не имеет. Так вот. Люди словно в океане тонут, милях в ста от ближайшего берега, и ни единой лодки в пределах видимости... И тут же их акула зверски проглатывает, со всеми потрохами и побрякушками. Следов - ни малейших. И статистика бесстрастно свидетельствует: за прошедшие семнадцать недель зарегистрировано в двадцать девять раз больше пропавших без вести, чем за все предыдущее десятилетие, в этом городе. Местные коллеги - в панике. Создается впечатление, что это какая-то чудовищная, но спланированная, четкая, кампания похищений. Если дело и далее пойдет таким образом и такими темпами, логично предположить, что людей в этом городе не останется вовсе. Если их не эвакуировать. И если они еще раньше не разбегутся сами в смертельном ужасе... Но кто поручится, что эпидемия исчезновений не переместится в другой город? _К_т_о_ это делает, инопланетяне, дьявольские силы самолично либо какой-то третий, неучтенный и никому неведомый покамест фактор, мы с тобой и обязаны разузнать. Во что бы то ни стало. И чем скорее, тем лучше. Вот, вкратце, суть задания.
      Вполне возможно, узнаем, подумал Цхай. Если сами раньше чем узнаем не исчезнем.
      - Позвольте поинтересоваться, сэр, - задумчиво спросил Цхай, - почему именно вы назначены... э-э-э, главным следователем?
      - Я не главный следователь, - комиссар неожиданно остро и прямо посмотрел Цхаю в глаза. - У нас с тобой - нечто вроде самостоятельной боевой единицы. Поэтому тебя и кантовали эти дни, морочили голову. По моей просьбе. Надеюсь, хоть немного сбили с толку возможных агентов... А я в этом деле потому, что моя дочь Диана исчезла еще четыре месяца назад, находясь в этом городе у подруги в гостях. Я занимаюсь этим делом с самого начала. И, мне кажется, я ухватился за кончик веревочки, привязанной к плавнику той акулы, которой все это нужно... С твоей... помощью, возможно, я окажусь в лодке, находящейся неподалеку от места, где акула соберется подзакусить.
      7. СОЗДАНИЕ ОБРАЗА
      - Что-о?! - Очкарик сверкнул стеклышками из-за стойки.
      - У вас тут все такие тугие на ухо? - спросил Торопыга у Неудачника. - И как вас нонки до сих пор не задавили, с такими кадрами в резерве-то?
      Вилли промолчал. Новенький наглел на глазах. В ожидании развития событий Вилли решил держать нейтралитет. Пускай Барри самолично салагу отчехвостит. А я погляжу, подумал Вилли, как лихо у него это получится.
      - Я сказал, полдюжины пива, и поживей! - новичок лез на рожон с умопомрачительной скоростью. Сознательно?.. Вряд ли. Кабы он ведал, с кем сцепился... - Двигай конечностями, Барри-глухарик!..
      - У-у-у-у-у-у-у, какой невежливый... - бармен медленно перелез через стойку, и направился к столику, пересекая зал, совершенно пустой сейчас. А жаль, подумал Вилли, ребята бы получили удовольствие.
      Через полминуты он уже так не думал.
      Мало кто в Квартале посмел бы сойтись с Очкариком один на один. В здравом рассудке, естественно. По пьяному делу - еще ладно: ретивых Барри ласково утихомиривал, он вообще мужик незлобивый и незлопамятный. "До чего же внешность обманчива бывает", - подумал Вилли когда-то, впервые присутствуя при том, как щуплый, с виду сморчок сморчком, да еще в очочках, Барри дрался с полудюжиной отборных ноночьих рейнджеров, и одолел.
      В точности повторил Вилли эту мысль через минуту, когда Барри смирнехонько отдыхал под столиком, а Торопыга сам сходил за пивом и принес его, перед этим подняв отлетевшие очки бармена и аккуратно положив их рядышком с хозяином. ВО ДАЕТ НОВИЧОК! - подумал Вилли тут же, проникаясь уважением. Барри побил, это ж надо! Чуть ли не лучшего бойца Квартала!.. Свалился на мою голову, тип. "Вечно Квайлу не везет".
      8. БЕН-ВЫШИБАЛА
      ...вечер выдался спокойным на удивление. До двадцати трех произошли всего две драчки; инциденты удалось быстренько замять, придушить в зародыше, интерьер и окружающие посетители не пострадали, а буйные клиенты отделались малой кровью - сегодня Бенджамин был настроен добродушно, кулаки в работе почти не использовал. Просто вышвыривал драчунов восвояси.
      Саул, старший бармен, смешал Бену двойной хайбол на дорожку, и пробурчал озабоченно: - Даст бог, и Чаку сегодня потеть не особо придется...
      - Вряд ли, - трезво оценил шансы Чака Бен. - После полуночи ка-ак примутся куролесить юнцы...
      Чак, сменщик Бена, немного опоздал, и Бен, допивая уже второй хайбол, спросил: - Опять развалюха подвела? - Она самая, - мрачно пробормотал сменщик. - Отгоню я ее на свалку, да буду ездить на работу в общественном транспорте.
      - И будешь опаздывать часа на два, три, - сказал Саул. - Бен, ты согласен ждать Чака до двух ночи? Чак, ты что, не в состоянии прикупить тарантас поновее? Я мало тебе плачу?
      - Ты же знаешь, Саул, мы с Эмили копим на домишко... - ответил Чак. Пожениться хотим.
      - Эмили, это та, рыжая, что в маркете на Джорджесс-стрит? - спросил Бенджамин и прокомментировал: - Конченный ты. А вроде на самоубийцу не похож.
      Чак, невысокий, но очень широкоплечий блондин-ирландец, этакая тумба на устойчивых ножках, бывший боксер-полутяж, улыбнулся застенчиво и почесал отмеченный профессиональными травмами нос. - Ну ты же знаешь, Бенни, как я отношусь к свободной любви...
      - Зна-аю, - вздохнул Бенджамин. - Вот и еще один человек пропадает на глазах. Был вроде ничего, нормальный, хотя и с бзиком, а теперь... А-а-а, многие из вас, католиков, такие ослы, - Бен махнул рукой, похлопал сменщика по плечу. - Окрутила тебя Эмили твоя, как сосунка спеленула. Ну да бог с вами, сходите с ума по своему, как хотите. Слушай, она хоть в постели-то как, выдает класс?
      Чак потупился и пробормотал: - Я такой горячей женщины в жизни не знал... Вопросы у тебя, однако...
      - Ну-ну, коллега, поздравляю! - ухмыльнулся Бен, раздвигая в широкой улыбке губы. Ослепительно-белые зубы блицем вспыхнули на черном как эбен лице. - Пока, Чакки-молодожен. До завтра, Саул.
      - Пока, Бенни!
      - До завтра, Бен...
      Бенджамин прошел в заднюю комнату бара, сдернул с рогатой вешалки куртку, облачился, нацепил на плечо ремень сумки; охватил голову дужкой наушников, прилепив к ушам крохотные подушечки динамиков, сунул плэйер во внутренний карман и вышел во двор по черному ходу. Тусклый кругляш луны лепился в просвете между двумя соседними домами, затянутый белесоватой дымкой: испражнялась фабрика, расположенная неподалеку.
      Ощутимо похолодало, но Бен не обращал внимания на такие мелочи жизни, как заморозки.
      Отыскав свой "харлей-дэвидсон" за мусорными баками, Бен отпустил пару ласковых в адрес Чака, загородившего своим дряхлым плимутом проезд; пристроив сумку на багажник мотоцикла, Бен поднатужился, упершись ладонями в капот развалюхи, и отодвинул ее на полъярда.
      Хотя бы на ручник не ставил, подумал Бен, отряхивая ладони.
      - ...Стэн, я подскочу минуток через двадцать-двадцать пять, - сказал Бенджамин в телефонную трубку. - Что?.. Нет, что ты... из уличного таксофона, за кого ты меня принимаешь!.. Ну ладно, жди, буду.
      - ...Мне надо повидать Кэри, - говорил он через пятнадцать минут, стоя в холле роскошно обставленной квартиры на восьмом этаже дома, расположенного на углу Пятьдесят Седьмой Ист и Пятой Авеню. Обращался он к худощавому лысоватому мужчине, в чертах лица которого без труда просматривалась вся родословная его итальянских предков. - Дело у меня к ней.
      - Я не спрашиваю у тебя, какое, - ответил Стэн Бенджамину. - Я спрашиваю только одно - слышал ли ты, Бенни, что ее ищет вся полиция города и штата?
      - Потому и притащился к тебе. Я знаю это. И не только ее ищут, слыхал? Потому и хочу спросить тебя, знаешь ли ты, Стэнли Перуццо, Тот-Который-Знает-Все-И-Обо-Всех, _г_д_е_ сейчас находится Кэри?..
      9. НАПАРНИКИ
      - Дрянь ваше пиво, - заявил крутой новичок. - У нас лучше в сто раз.
      - Эт где? - поинтересовался Вилли живо. Действительно, откуда он свалился, виртуоз такой, из какой подземки выполз?!. - У вас - это где? И много вас там - таких?
      - Не очень, - Торопыга вздохнул. Вилли показалось - с сожалением, таких... А где? - ты спрашиваешь... Далеко, Неудачник. Пешком не дойдешь.
      - А на чем же ты тогда прикатил? - спросил Вилли с живейшим интересом. - Ты что, на штурмовом танке прорывался?!
      - Нет, - Торопыга хлебнул пива и поморщился. - Потом покажу. Будь добр, отнеси Барри на рабочее место и устрой поудобнее. Он вскорости очнется.
      - Надеюсь, - Вилли полез под стол, нацепил очки на нос Барри, выволок их хозяина и оттащил за стойку. Черт побери, славно, что ребята не видели позора. - Зачем ты его так?..
      - Цену себе набиваю. Чтоб уважали парни.
      - Ну-ну. - Вилли вновь присаживаться к столику не стал. - А ежели я тебя пристрелю? Никто и цента не даст за твои шмотки. Возьму вот и... Вилли положил ладонь на рукоять кольта.
      - Судьба, значит, - спокойно ответил Торопыга. - Имиджмейкинг не удался, стало быть. Но ты не сделаешь так.
      - Уверен?
      - Да. Я тебя заинтересовал зверски. И тебе уже любопытно посмотреть, чем вся эта катавасия закончится.
      - А говоришь, телепат зачаточный!! - возмутился Вилли.
      - К сожаленью, так, - вздохнул Торопыга. - Элементарное знанье психологии, мужик... Бери банки, идем со мной.
      - Ну идем, победитель Очкарика...
      - Ха-ха, как смешно, - и тени улыбки не промелькнуло на мрачной физиономии крутого новичка, - между прочим, он по-настоящему классный мастер, ваш Барри.
      Вилли промолчал. А то он этого не знал.
      - Пригони мой тарантас, - попросил Торопыга на улице. - Я покамест получу сертификат и положенные уважающему себя мужику пугачи с набором игрушек.
      - И где твой тарантас?
      - Сейчас... - Торопыга повертел головой; оглядевшись, махнул рукой наискосок от бара, через улицу: - Кажется, вон за этим небоскребом. Обогни, походи там, поищи. Он серый такой, на лобовом стекле синяя тройка намалевана. В штабной офис сюда, да? ну, я пошел. Кстати, вы почему его не зовете Штаб-КВАРТирой? Квартал - Квартира, а?.. Подгоняй к штабу минут через сорок. Пока пиво попей, но не увлекайся, тебе "баранку" крутить.
      - Да-а? - с сомнением в голосе спросил Вилли. - И ты уже в этом уверен?
      - Абсолютно, - отрезал новичок твердо. - Ну, я потопал.
      И он ушел.
      10. СТАС-ЧЕМПИОН
      - Кого шмонать буим? - спросил Петрович, во всю ширь распахивая пасть; зевок получился смачный, с подвывом.
      - Гляди челюсть не сломай, - буркнул Стас, иронически ухмыляясь. Своротишь, жрать доведется через трубочку. Радости маловато будет. У меня кореш один так жрал... Когда смог наконец разговаривать, таким матом крыл эту трубочку дня три без передыху, что я и словов-то таких не слыхал.
      - Не кипишуй. - Петрович вбил обойму в рукоять "ПээМки" привычным, отработанным движением руки и засунул "пушку" за пояс. - Не твое грызло.
      - Оно так. Хозяин - барин... Заботу я проявил, участие человеческое, понял, да? - Стас задумчиво посмотрел в окно. - Ночь какая, глянь... Красота.
      - Не бери на понял, я братый... Ты шо, сука на пайке у опера, штоб участие проявлять?.. Эх, не мотал ты, пацан... На хрена мине тая красота! За ночь полштуки как с куста, то красота! Как себе рисуешь, отломится нам постоку седни от щедрот пахана?
      - Рыжего пытай. Я на окладе, мне до лампы. Свое получу так и так. Стас вскочил и шагнул к двери. - И вааще, я на днях за бугор отчаливаю, народная дипломатия, обмены, это те не дерьмо кошачье.
      - Нехило намылился, - позавидовал Петрович. - Отваливаешь, так... Фирма шлеть?
      - Она, родимая, - Стас открыл дверь, шагнул, как провалился, во тьму коридора, и уже оттуда доконструировал мысль: - Ежели подфартит, обменяюсь с тамошними коллегами опытом, в лучших традициях, делегацией, все чин-чинарем.
      Ба-альшой я теперь спец, подумал Стас, пробираясь мимо двери комнаты, где спала в разворошенной постели Алка, наощупь, не зажигая света; в определенных кругах котируюсь как непревзойденный мастер, да, думал он, наощупь же отпирая засовы; было все это уже, было, было... И на Олимпиаде, и пару лет после: Мастер, Мастер, ах, достижения, ах, Чемпион, ах, честь родины не посрамим-с...
      - Слышь, Петрович, - спросил Стас напарника, когда они садились в "шестерку", подогнанную Рыжим аккурат к полуночи, - а ты когда жлобу очередному брюхо пером щекочешь, или в очко ему паяльник суешь, когда жлобятник очередной курочишь, ощущаешь ли ты, майй фриенд Пьетровитсч, упоение собственной силой и радость, всеобъемлющую радость от осознания того, что выполняешь свой долг перед Родиной отменно, лучше всех?.. Гордость за Отчизну, мать нашу, которую полномочно и полпредно представляешь, чувствуешь, скажи?!.
      - Ты шо, Чемпион, офонарел?!!
      11. ХОЧЕШЬ ЖИТЬ, УМЕЙ ВЕРТЕТЬСЯ
      ...И он ушел. Вилли задумчиво посмотрел ему вслед. Здоровенный тип. Но Барри не силой взял. Барри можно взять лишь техникой. И даже не техникой, а превосходством духа. И если этот верзила уложил за четверть минуты Барри Очкарика, да еще успел оценить уровень мастерства спарринг-партнера, то в эффективности его техники и величии духа сомневаться не приходится... Мощный мужик. Истинный. И ловкий. Хотя выглядит совершеннейшим увальнем. Пентюх пентюхом. Ну, да внешность обманчива.
      И на кой ему я?..
      - Ложи-и-ись!!! - завопил Вилли. Сверху неторопливо планировала газовая граната. Запуленная ноночьим телекинетиком, материализовалась футах в ста пятидесяти над поверхностью улицы и в это мгновение начинала разгоняться, влекомая неумолимым действием гравитации. - Прижмись мордой к бетону!!!
      Торопыга вскинул голову. Приметил уже несущуюся вниз темную точку, но вместо того, чтобы рухнуть наземь, следуя совету бывалого мужика, бросился бежать. Вилли натянул противогаз и сквозь окуляры с любопытством наблюдал, как Торопыга несется по тротуару. Глупый, подумал Неудачник с тоской. Ох какой глупый! Бегун хренов. Дерется здорово, а сдохнет по-глупому...
      Торопыга не сдох. Граната шлепнулась наземь и породила газовое облако ярдов тридцати в диаметре. Но крутой новичок уже исчез за углом. Успел, гад, с завистью и восхищением подумал Вилли. У него что, в башке компьютер, успел просчитать траекторию падения гранаты и вектор собственного движения?.. И откуда он только такой взялся, спрашивается... Воистину - Торопыга!..
      12. ОДНО ИЗ МИРИАД ПИСЕМ,
      написанных когда-либо в этом мире
      "7 ноября 23:44:27
      Салют, my friend!
      Как видишь, пишу тебе на излете общеизвестного, но в последние годы отнюдь не общепочитаемого _к_р_а_с_н_о_г_о_ дня календаря. Кто за упокой сегодня пел, кто за здравие, кто праздновал, кто свечки ставил, кто славил, кто хулил... Лично я сегодня был весь день какой-то отмороженнный, ни рыба ни мясо, ни сесть, ни встать. Сам не разберусь, что за настрой шаткий у меня держался целый день. То в жар кидало, то в холод, так сказать. Хотел на демонстрацию пойти, впервые за последние девять лет, чтобы посоучаствовать в, быть может, последнем в истории "октябрьском" шествии "ликующих народных масс", побыть напоследок актером в грандиозной традиционной мистерии, покричать во славу и за здравие; вспомнить детство. И тот восторг, с каким цеплял на курточку звездочку и ленточку, и вспомнить, как зверски страдал, когда знамя не дали нести: мал еще, сказали, уронишь, тяжелое же, неподъемное для тебя, а ронять никак нельзя, ты что! никак нельзя... Для этого даже встал в семь утра, что для меня само по себе подвиг немалый, если учесть, что суточный биоритм у меня смещен и в сонные миры я убредаю в пять-шесть утра по-здешнему. Ну, вот, значит, совершил я достойный правоверного комсомольца подвиг, для чего пришлось изнасиловать организм и принудить его с помощью достижений медицины уснуть в полвторого пополуночи; встал, стало быть, приготовился, все чин-чинарем... Но в это последнее мгновение, уже открыв дверь и занеся над порогом ногу, чтобы ступить из коридора в подъезд, я вдруг плюнул и никуда не пошел. Послонялся по опустевшей квартире. Семья разбрелась, кто на мистерию, кто еще куда. Поплевал в потолок. В переносном смысле, естественно, до буквального еще не докатился... Пробовал писать: не вытанцевалось ни черта. Порнуха и чернуха сплошная, пляски Святого Витта, какой уж там вальс или брейк, ха. Расслабление тотальное, разжижение мозгов. В таком состоянии только всякую бульварщину могу писать, теперь такое модно зовется "боевиком": трах, бах, поскакали, мечами-бластерами помахали, всех замочили, обыграли, глупый враг повержен, наши в городе, ура. И главное, чтобы не было "лирики". Всяких "отступлений", в которых действия - чуть, зато мыслей - прорва. Не дай черт ничего подобного, только сплошной экшн, экшн, и еще раз... такое, говорят, продается как горячие пирожки... Но я то знаю, где-то изнывает _м_о_й_ читатель, которому не только этот пресловутый экшн нужен!.. В общем, завалился спать. Помнишь, у великой УЛе Гуин об этом что сказано?.. То-то. А из полудремы на поверхность яви выдернул меня телефонный звонок. Честя себя самого почем зря за то, что не допетрал вырубить аппарат, хватаю трубку... Я вообще сплю чутко донельзя, и хотя оба телефона в нашем доме звонят едва слышно, для меня - как набат заполошный любой шорох; слышал, что это плохо, мозг не отдыхает полноценно; впрочем, не удивляюсь, во сне мне отдыхать некогда, как и наяву, впрочем... Не рычи, не рычи за повторы, это я специально чащу, чтоб тебя позлить... Да, так вот, хватаю трубку, оказывается - один не то чтобы друг-товарищ, а так, приятель; ты знаешь, словечка "приятель" я не выношу, просто-таки не перевариваю органически, в моем психическом метаболизме ему места нет, и если уж я кого им клеймлю, значит, типаж того стоит. Заслужил. Вот. И талдычит мне сей олух беспредельный о том, что, мол, Шурик вернулся ночью и... Постой, постой! тут я приятеля обрываю, а сам пытаюсь проснуться и сфокусировать внимание на _э_т_о_м_ мире. Наведя резкость, велю продолжать, и он, ясное дело, тянет волынку дальше. Дескать, Шурик вернулся ночью из Румунских весей и градов, и раньше десятого его не ждали, однако поспел, возвернулся ко "всенародному", - а вообще-то ему, доложу я тебе, сие несвойственно чтить пробольшевистские карнавалы, при его-то бурном диссидентском прошлом... Шурик, надобно тебе растолковать дополнительно: еще тот тип. Тоже _п_р_и_я_т_е_л_ь_; и бесспорно, диссидентское прошлое у него богато на приключения и пестро до ряби в очах. Думаю, этакой краткой характеристики того самого Шурика тебе с лихвой достало? Представил типаж? То-то...
      А в трубке продолжает хрипеть приятель, осчастлививший меня сенсационным сообщением о возвращении другого, но не менее - приятеля; и говорит мне: зайдем, дескать. Тут я его торможу, сбрасываю с конька на полном скаку. Элементарно вру. Ни с кем на этом свете не было ни малейшего желания общаться. Обрываю наглого вторженца, выдернувшего меня из дремы в гнусь яви, и посылаю его куда следует посылать наглых вторженцев. Финиш. Кладу на аппарат за то, что он был пособником вторженца, трубку. Но сонное избавление не соизволяет более ко мне снизойти. Врубил музыку, пытаясь компенсировать, сажусь к машинке. Вымучил полстранички - и стоп-машинка. Извини за повтор, прекрасно помню твои скрупулезные придирки, но лучшего выраженьица не сыскать; к тому же ты отлично знаешь, что стилист я не ахти какой изобретательный, и память у меня с вывертами, за исключением зрительной. Да и не стремлюсь я воспитать из себя стилиста первоклассного, об этом ты не хуже меня знаешь, и никогда не являлся приверженцем теории "единственно верного слова", типа как Хэмингуэй в молодости. Четкие формулировки - вещь, конечно, стоящая, но биться над фразой, как боксер в финальном поединке... Терпения не хватит, наверное. И никогда не хватало. Наверное, не суждено мне стать профессионалом, черт возьми... Так что не обессудь, если что, и если мысль нечетко доношу. (Это я кокетничаю, сам понимаешь!) ...Не дано, быть может. Это как один мой знакомец выразился: писатели, говорят, от нормальных людей отличаются тем, что пытаются связать мильены слов, тогда как простые люди обычно обходятся умением связать пару слов, а зачастую спокойно живут и тогда, когда про них высказываются в смысле, что, дескать, "и пары слов связать не может". Ну да я себя Писателем никогда не величал, и даст Бог Мой, не возжажду. Кому-то не дано и пары слов связать, кому-то дано связать миллионы, сотни тысяч, десятки... Мне, наверное, от силы тысячи. Три-пять. Мне хватит... Такие дела. Главное, свой уровень трезво осознать, тогда не будет напрасных упований. И разочарований, от которых один шаг к паранойе. Хотя иногда приходят мечты... и так стыдно за свое убогое косноязычие!.. И так хочется, чтобы Бог Твой дал тебе ну еще хотя бы парочку тысяч "слов" таланта... Стало быть, полстраницы отстучал - и стоп-машина, приехали, станция Петушки, конечная остановка. Мозги не работают, будто в патоке увязли, тонут в тягучем безмыслии, вязком как эпоксидка... Одеваюсь, иду дышать свежим угарным. Город непривычно сер, лишь кой-где, островками, кумач светит, полощется. Ветер; мрачно. В общем-то. "Куда пойти, куда податься, с кем выпить, с кем подраться, кого обнять, с кем пообщаться...". Приглашали, блин, в различные компании, но я всюду сказал, что иду в другое место. Пойдешь к одним, потонешь в бесконечных рассуждениях о том, что есть литература, а что просто "фантастика", и чем поэзия отличается от бумагомарательства, пойдешь к другим, потонешь в мутных потоках самодовольных повествований о сексуальных победах над "телками", причем таких красочных, что ни одна коррида ни в какое сравнение не идет по колоритности, так вот послушаешь, и мысль возникает: везет же людям! но тут же вспоминаешь о том, что в жизни так не бывает (хотя ужасно хочется!) и успокаиваешься, а мечтать я могу не хуже, блин!.. Пойдешь к третьим... А, ну их всех. Выхожу, значит, на улицу. Так, брожу... Вдруг - нате вам, здрасьте-пожалста! Натыкаюсь на бывшую супружницу, фэйс ту фэйс в буквальном смысле. Немая сцена у фонтана. Не прошло и сотни лет. Всплеск: острейшее желание _п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_. Но: обоюдный разворот оверштаг, носы на новые галсы, и синхронное адью. Финита ля... А настрой - куда паршивей. Если б попытался заговорить - было бы куда хуже. После негаданной этой встречи, которую еще месяца два назад воспринял бы как удачу, на душе мерзопакостно, будто в помойное ведро лицом ткнулся. Знаешь, я только потом, гораздо позже, к вечеру, осознал: определенную роль нечаянное свидание бывших супругов любящих сыграло. Слабо сказал: "определенную". _Р_е_ш_а_ю_щ_у_ю_, доложу я тебе. Не будь его, досадного уже и нежелательного свидания этого, вполне возможно, что в решающий момент я был бы чуть менее мрачен и не столь бесшабашно, безоглядно, остервенело, камикадзеподобно отважен... Как же я все-таки ее л_ю_б_и_л_... Однако забегаю. Все по порядку. Сам хочу восстановить в памяти события поточнее. Зрительный ряд запечатлен до последнего штришка, но хаотично. А хочу разложить по полочкам, восстановить в полном объеме... Мне это донельзя необходимо, жизненно важно...
      На часах - три нуль-нуль. Заворачиваю во "Фрегат". Это рядышком с домом, пять шагов. Смотрю на фэйсы "ликующего народа". Ничего так народ, и фэйсы - ликующие помаленьку. Ежели не придавать значения особого тому факту, что во "Фрегате" последнее время собирается публика, о составных частях которой вполне можно высказаться: "...такой на тебя глянет, улыбнется, и тебе грустно станет, на душе львы заскребутся, предвещая возникновение ситуации, в которой вопрос датского доморощенного прокурора станет синонимом дилеммы: "Кошелек или жизнь?!"...". Ухожу. Брожу. Потянуло к домашнему очагу. Попутно: заглядываю в почтовый ящик. Ба! Эпистолия! Твое письмишко. Подарочек на праздник, словом. Судя по датам на штемпелях: топало письмецо на своих двоих, или сколько там у него конечностей, причем пренебрегая любезными приглашениями почтового ведомства: "Уж не изволите ль прокатиться на нашем транспорте?!". Не изволило. Брело самостоятельно почти что полтора месяца. Уже не удивляюсь. Были прецеденты. Хорошо хоть вообще добрело. А то были случаи: топли эпистолии в мутных болотах почтамтов и ГОСов. Ура, товарищи! Наша почта с_а_м_а_я_ почта в мире!
      Не помню у кого, читал такие слова: "Как только в государстве слабнет власть, первым делом начинаются перебои с почтой". Слушай, а ведь верно! Но разве могли мы раньше себе такое представить?.. Нет, правду глаголят китайцы, когда употребляют страшное, по их разумению, проклятие: "Чтоб тебе жить в эпоху перемен!!!". Мудрый народ, даром что туфту вместо товара к нам везут... Может, потому и мудрый, а?.. Хорошее - себе оставляет.
      Тут же, на лестнице, проглатываю все, что ты мне в конверте преподнес. Поздравляю! с независимостью, с лишением крепостного статуса и так далее, сам знаешь с чем здравлю. Говорил я тебе, что "в этом мире и без того свободы негусто, никакого свободного выбора для личности, так не усугубляй же - по собственной глупости", помнишь? То-то же. Убедилося в моей правоте? Еще бы. Впредь - прежде чем совершить глупость, поучись у тех, кто аналогичные совершил. На чужих ошибках постигать жизнь - гораздо безопаснее. Для здоровья полезнее. Не подумай, к паразитированию не призываю, ни в коем разе! но опыт тех, кто шел чуть раньше тебя, не отбрасывай пинком с пути (помнишь, как я предупреждал?!), вступая на дорогу... Запомни на будущее, мысль умная. На ус накрути. Впрочем, после драки махать кулаками ни к чему. Что было, то было. Осознай и не повторяй. А ежели до истерики жаждешь наследника, черт с тобой, пойди в детдоме заполучи. Малыша не старше года. И воспитай из него не самца, а человека; поведай ему о своих ошибках, да этак доходчиво, чтоб не повторил... Вот такой тебе мой совет.
      А у меня на лестнице настроение было: куда там отвечать... Тем паче такой день! Мрачно-багровый как алкаш с похмелья. По календарю красный, по-сути - лишайной прозеленью крытый... Решил я отложить "на потом" ответное письмо...
      Дома: пусто и "ни гу-гу". Разгоняю тишину с помощью ГЛУБОКО ПУРПУРНЫХ звуков, хлещу и кромсаю безмолвие. Хотя, признаться, слово "тишина" реальности не соответствует. За стенкой соседи славят "великую социалистическую" во всю прыть и во всю мощность акустических "колонок", маньяки краснопузые. Советская попса булькает за стенкой - жутчайшая. Уж лучше в доме циркулярку поставить, врубать и наслаждаться, чем - _э_т_о_. Хорошо еще: за другой стенкой, другие соседи, отсутствуют. Моя комната вклинена между двумя квартирами, слышимость в совдеповских архитектурных "шедеврах" сам знашь, какая, а справа и слева - любители Добрынина и "Маскового Лая" фанатичные. Если б те, что слева, крутили сутки напролет Высоцкого или Гребня, БэГэ то исть, я б еще пережил. Но обложили, гады... А я им: ГЛУБОКО ПУРПУРНЫЕ, или РАДУЖНЫЕ, или МЕТАЛЛИЧЕСКИЕ, или ЖЕЛТЫЕ, или КАМЕННЫЕ, или КОСМИЧЕСКИЕ, или ЗАГАДОЧНЫЕ, или ПЛОХОЙ КОМПАНИИ, или ЭЛЕКТРОСВЕТОВЫЕ, или ДИРИЖАБЛЕВЫЕ, или на худой конец СУПЕРМАКСИМАЛЬНЫЕ. Нате вам, хавайте в прекрасном! Отбиваюсь как могу, словом. Ударим гнилым буржуазным роком по идеологически выдержанным совдеповским шлягерам!! Обычно: атакуют кулаками стенки со своих сторон - в ответ на империалистическую провокацию. Сейчас: никакой реакции. Уже не воспринимают адекватно. Ну и флаг им в руки. Красный. Счастливый путь в загробную обитель. Под солнцем остается победитель. Это я говорю, "акула империализма" местного масштаба. (Так меня как-то раз поименовал один круто "сублимировавший" в тот момент сосед.)
      А интересно, как оно будет, при капитализме?.. Он грядет, судя по всему, блин... Так, как нам показывали по телеку, сплошной гнилостный ужас?.. И так же будут в стенки стучать, если что-то не понравится?.. Или всем станет все, вся и все по фигу? Любопытно... Я вот иногда думаю, что было бы лучше: когда стучат или когда ты всем по фиг совершенно?.. И какими станут... да что там... станем мы. Вот, ч-черт, вопрос. Что в нас изменится, а что нет. ЧТО неизменно при любых "измах"?..
      Можешь дивиться, но факт: мои соседушки хода истории не ощущают и от свежего (свежего?..) ветра кутаются в неизменную на протяжении десятилетий "форму одежды". Но с другой стороны взглянуть: быть может, они-то как раз и держат верный курс?.. В этой стране все возможно. История - она существо спиралеобразное, говорят... Вылитая тебе спирохета. Когда бледная, когда вороная...
      Ладно, ну их всех. "Сажусь" на телефон. Звякаю. Там - гужбан в разгаре, там - глухо: "все ушли на фронт". Не в родных пенатах заливаются праздничными дозами кефира, следовательно. А я, как потерянный; гонимый собственными предрассудками, корчусь. Заблудившись в тумане удушливом собственного сплина, сижу и не могу выбрать - иль повеситься, иль застрелиться. Бог Мой, еще три-четыре года назад я был правоверным красным... А сейчас - подался бы в ультраправые террористы, ежли бы еще хоть во что-то верил в этом мире, так званом: реальном. (Да и где они у нас, настоящие ультра?.. Может, при капитализьме появятся, как положено?..). ОДНА отрада: отключиться, настроиться на волну, _у_й_т_и_ в свои миры, воображеньем созидаемые. Но вполне вероятно, вовсе и не созидаемые, а духом моим осязаемые, _г_д_е_-_т_о_, _к_о_г_д_а_-_т_о_, к_а_к_-_т_о_ существующие реально. Кабы не ведал, куда и как уйти, наверняка глотнул бы давно порошочку, горьким миндалем тхнущего, есть у меня щепотка... О Демоны Ада, думаю, через несколько недель мне стукнет четвертак, рубеж своего рода, м-да. А чего достиг? По большому счету - аж ничегошеньки! Умру вдруг через минуту: а ведь и следочка в этом мире после меня не останется. Несколько человечков некоторое время повспоминают - и все. Любимых растерял - или они меня? Презираемых отвадил, презирающих отпугнул; детей, которые бы за сердце от горя схватились и потом со слезами на могилу приходили, своим детям тоже приходить завещав - не успел... Принес ли в этот мир хоть мизерную толику добра, как я его понимал, - не ведаю; сотворил немало зла, как я, опять же, его понимаю, о, да, этого не отнять, старался. Как мог. Хотя и не всегда сознательно... И что дальше?
      Самое унизительное, невыносимое, давящее, угнетающее, ошеломляющее: надо за что-то в этой жизни цепляться, цепляться, хоть кончиками пальцев за выступ скалы, повиснув над пропастью, - иначе недолго и сверзиться в нее, пропасть небытия, или, что гораздо хуже, в пропасть безумия, в темные подвалы подсознания, в черные миры хаоса. Но - за что уцепиться? За что схватиться в мире, где главный дефицит: понимание, и где отчуждение стало таким же неотъемлемым атрибутом, как необходимость вдыхать воздух... И зачем? Что у меня имеется в арсенале средств выживания?.. Музыка, да: единственная "Женщина", которой ни разу не изменил, даже в помыслах, и которая ни разу не изменила мне, не лишила наслаждения, острее которого я не познал; и еще - мир моих "фантазий", фрагментарно изложенный на бумаге, а по большей части все там же бурлящий, живущий и умирающий, благостный и порочный, героический и подлый, обустроенный и не очень, все там же ревущий, поющий, молчащий, сверкающий, поразительный и прекрасный, страшный и безграничный, все там же вынужденный обреченно гибнуть и возрождаться - все там же, _в_о_ _м_н_е_, в душе моей... Разум и плоть здесь, душа - там. Для своего Мира я, наверное, Бог, хотя мне вовсе не нравится такое положение. Если этот Мир все же создал я, а не просто-напросто случайно научился проваливаться _в_ _и_н_о_й_... А если о_н_ - плод моего воображения, то логично сделать вывод, что я просто-напросто шизофреник, заблудившийся в собственной патологии... Бр-р-р-р-р, ну их, такие мысли. Буду думать о том, что, слава Богу Моему, у меня _х_о_т_ь_ _э_т_о_ _е_с_т_ь_. Это: Музыка и мой Мир, в который я могу уйти, какова бы ни была его природа, каково бы ни было его происхождение - внешнее или внутреннее. Что б я делал, не имея их... Вот и прекрасненько. Хвала мне, творцу доморощенному. Аминь.
      Однако - memento more..."
      13. "ТРОЙКА"
      ..."тарантас" долго разыскивать не пришлось. Он был сер и визуально сливался с окружающим "ландшафтом", но синяя тройка на "морде" его бросалась в глаза мгновенно, стремительно, да и конструкция торопыгиного кара отличалась необычностью. И где он такой отхватил? - подумал Вилли недоуменно. Подобных машин воочию видеть ему прежде не доводилось. Даже у нонок.
      Кар был маленький, бесколесный, футов десяти длиной и вдвое короче шириной. Приплюснутый, фута четыре от поверхности высотой всего-навсего. Однако выглядел солидно вполне. Вилли к этому ладно скроенному кару начал испытывать симпатию с первого взгляда. Это ж кар на воздушной подушке, так называемый, подумал Вилли. Брезжившей догадкой, вспыхнувшей лучом прожектора озарения, мысль подобная не являлась. Уж кто-кто, а Вилли много чего знал о технике. Он слышал о подобных системах передвижения, и, хотя никогда их не видел, догадался сразу. Когда-то их делали, ими пользовались, но давно. Правда, Вилли казалось, что кары на ВП должны быть побольше размерами: по крайней мере толкающий винт диаметром ярда два... Время есть, подумал Вилли, и принялся тщательно осматривать машину той любопытной системы, которой ныне почему-то пренебрегали. Вентилятор на корме, забранный в решетчатый кожух, имел всего лишь две лопасти, каждая пару футов длиной, однако, по всей видимости, толчковой силы этих обрубков хватало для того, чтобы кар двигался. Это ж какие зверские обороты надобно дать! - думал Вилли, пытаясь заглянуть под машину. Заглянуть не получилось, днище плотно прилегало к покрытию улицы, но Вилли уже догадался, что там, судя по всему, еще парочка двухлопастных винтов-обрубков. Выпрямившись, Вилли задумчиво поскреб щетину на правой щеке. Откинул колпак кабины. По-сути, кар этот почти весь состоял из кабины; двигатель и винт, а также плоскости рулей, установленных позади толкающего вентилятора, составляли сравнительно небольшую часть машины. Два удобных кресла предназначались для пассажиров, кресла эти были смещены назад, и за их спинками, перед решетчатым кожухом, раполагался двигатель, достаточно компактный с виду: даже миниатюрный, можно сказать. Доступа к двигателю Вилли не приметил, колпак, прикрывающий кабину, кабину и прикрывал, а секция двигателя выглядела монолитной, без какой бы то ни было крышки, капота. И на чем же он работает? - подумал заинтересованный исследователь, влезая на водительское кресло, расположенное впереди. Нос кара сужался, образуя подобие окончания лезвия стилета, только очень тупого - и если опустить колпак.
      Утонув в кресле, Вилли опустил колпак, превратив кар в острие стилета, поудобнее пристроил автомат на коленях и внимательно прислушался к собственным ощущениям. Неудачнику почему-то показалось, что в этом кресле ему еще сидеть и сидеть... Вот свалился на мою голову! - подумал о новичке.
      Сиделось в торопыгином каре очень даже удобно. Правда, лобовое стекло с намалеванной ниже уровня взгляда тройкой находилось в опасной близости от лица водителя, но ничего, думал Вилли, осторожно берясь за ручку, главное, не делать резких движений, а там поглядим, каково в этой симпатичной машинке ездить, удобно ли... Зато аэродинамические формы отличные. Трехгранник стилета в воздух вонзается как разогретый нож в масло, со свистом...
      Ручка управления была единственная, и торчала перед самым носом. Баранка, подумал Вилли. Помимо рычага с этой плостиковой рифленой ручкой, прихватистой и сподручной даже с виду, никаких приспособлений для управления каром Вилли не обнаружил.
      Только бы какая-нибудь бомбочка не материализовалась под колпаком, с черным юмором подумал Вилли, и слегка сдавил рукоять рычага. Догадка оказалась верной. В тот же миг за спиной ожил двигатель. Кар вздрогнул и приподнялся над поверхностью улицы. Фута два или около того, скосил глаза за борт Вилли. Ага, подумал он. Управление упрощено до идиотизма. Одним шарнирным рычагом с динамометрической ручкой... Этакий "джойстик" с установкой величины скорости силою сжатия рукояти... Ну что ж, милая, поехали!..
      Вилли сдавил рукоять посильнее и толкнул рычаг от себя. Кар метнулся вперед, взвыв пропеллерами. И Вилли ощутимо втиснуло в спинку кресла. Скорость движения будем определять субъективно, решил Вилли и сдавил рукоять еще сильнее. Кар прибавил скорости, и через несколько секунд уже выскочил на перекрестье Сорок Девятой Ист и Пятой Авеню. Вилли дрыгнул рукой влево, и кар, послушный мановению, рыскнул носом в этом же направлении. Хорошая штучка, мелькнуло у Вилли в мыслях, и почему мы таких не делаем?..
      Заложив крутой вираж, "тройка" вынесла Вилли на середину Пятой, и тут Неудачник едва не окончил свой жизненный путь. "Сам виноват!", - сказал бы инспектор безопасности движения, кабы такой экзотический фрукт в Квартале имелся. Не приноровившись к управлению резвым каром, нечего было браво выскакивать на обычно оживленную Авеню...
      По Пятой напористо катил тяжелый танк и, увлеченный водительскими изысками, Вилли едва ли не впервые в жизни перестал бдительно контролировать окружающую обстановку. Для бывалого мужика - оплошность непростительная...
      К великому счастью Вилли, громадная машина оказалась поворотливее.
      Жутко лязгая гусеницами, пятьдесят тонн стали вертанулись на полном ходу, и "тройка", чиркнув бортом об угол брони, свистнула мимо. Стоило танку недовернуть на пару градусов, и вечером Квартал отпевал бы Вилли-Неудачника... Нелепо, но факт. Был бы... Вилли разжал пальцы, и "тройка", плюхнувшись наземь, заскрежетала по бетону. Наконец остановилась... Сердце Вилли, колотящееся где-то в пятках, впрыгнуло назад в грудь. Люк на башне танка с грохотом отворился, из нутра боевого монстра выскочил... Курносый Джек и гаркнул на весь Квартал: - Остолоп недоделанный, куда прешь?! Разуй гляделки!!!
      Вилли трясущимися руками откинул колпак, встал во весь рост, стараясь не подать виду, что ноги едва держат, и вежливо извинился. Кажется, голос его не дрожал в отличие от конечностей.
      - Ты чего, Неудачник, пьянючий вдребезину?! - поинтересовался Джек, несколько поостыв.
      - Не-е, - ответил Вилли, - не пьяный я... Я неопытный. - Рухнул в кресло, захлопнул колпак и чуть сдавил рукоять. "Тройка" приподнялась, как ей и положено. Вилли развернул кар дугообразным поворотом рычага и порхнул, завывая пропеллерами, вдоль танка, обогнул его корпус и навострил "тройку" в направлении Сорок Восьмой. Когда буду тормозить в следующий раз, запоздало догадался он, ни в коем случае не отпущу сразу рукоять, даже с перепугу. При самом малом нажатии врубаются нижние, опорные, винты, а последующее стискивание регулирует обороты толкающего пропеллера...
      Он готов был в эту минуту думать о чем угодно, только не о том, как чуть было не размазался в блин о танковую броню. От того, чтобы стать блином, его без всяких шуток отделили всего лишь два градуса поворота, позволившие проскочить. "Как часто людям не хватает всего лишь этих долбаных "градусов", - вдруг подумал Вилли вопреки собственному желанию, и сколько погибает людей ни за понюх табаку, всего лишь потому, что где-то там, не знаю где, какой-то высший или низший водила не успевает отвернуть..."
      "Значит, и Квайлу иногда везет?.."
      Красавчиком же я, однако, выглядел бы, подумал тут же Вилли, этакий блин кетчупного цвета.
      Вилли стало стыдно. Многие мужики Квартала знали его лично, и предстать перед ними в подобном виде - позорище. Отпеть-то отпоют, но позже нет-нет да и вспомнит кто из них, каким уродом Неудачник отправился в Небесные Кварталы...
      14. ХЬЮ-СНАЙПЕР
      - Хью, - сказал ему Босс, - ты поедешь в Биг Эппл и всадишь этому ублюдку пулю в глаз.
      - О'кей, босс, - ответил Хью. - Можно собирать чемодан и заказывать билет?
      - Не сегодня. Отправишься своим ходом завтра ночью. Возьмешь авто в гараже Лонни, колеса тебе понадобятся.
      - О'кей, босс. Осмелюсь спросить, как ублюдка зовут-то?
      - Джованни Моретти, - ответил Эл Капоне. - Из семьи Капуццо.
      - Ага. - Хью озадаченно почесал затылок, сдвинув на лоб шляпу. - Ну о'кей. А что скажет сам Капуццо?
      - Капуццо ничего не скажет. Капуццо уже все сказал, когда попросил меня убрать этого ублюдка.
      - О'кей, босс, - сказал тогда Хью. - Я уже пошел?..
      - Можешь. Да, свистни Малышу Берголи, чтоб наведался, покантуется возле меня, покамест ты будешь в отъезде.
      - О'кей, босс.
      - Хью, если бы ты не был Снайпером, тебя бы непременно прозвали Хью-О'кей, так мне сдается.
      - О, непременно, - улыбнулся Хью. - Все о'кей, босс?
      - Иди уже, шутник...
      Джованни зарвался, подумал Хью, выходя; предупреждал я его, дурака, чтобы головой думал, а не руками загребущими. Еще когда мы с ним на одной улице в детстве жили, предупреждал: "Не воруй у своих, это страшный грех, Господь не простит". И свои не простят. Свои такое не прощают. И свои в подобных случаях душеспасительных бесед не ведут, им все равно, что с тобой и твоей душой будет на небесах... Деньги, конечно, это почти все - в жизни, но не стоят они того, чтобы из-за них жизни лишаться. Даже ОЧЕНЬ большие деньги, - подумал Хью. Жизнь потом даже за ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ большие деньги не купишь. Это было его личное мнение. Вслух он его никому не высказывал. При его профессии это выглядело бы по меньшей мере странным.
      "Хорошо хоть, его молодая жена не успела родить ребенка, сыну вора все пути закрыты...", - подумал Хью, без звука прикрывая за собой массивную дверь.
      15. ПРОДОЛЖЕНИЕ ОДНОГО ИЗ МИРИАДОВ ПИСЕМ,
      когда-либо написанных в этом мире
      "...и еще раз, для непонятливых: однако - memento more...
      А вообще, ты же знаешь, я боконист, и давно. Родственная до изумления душа, Kurt Vonnegut, Jr., дал СЛОВО для определения духовной сути Веры, исповедуемой мною. Спасибо американскому коллеге за СЛОВО сие!.. Я и раньше был таким, но не знал, как назваться. И то, что я никогда не скажу просто "Бог", а непременно добавлю "Мой" - не для красного словца. Это от безоговорочного убеждения.
      Но по крайней мере, я могу утешаться мыслью, что поиск СВОЕГО МИРА, противопоставление его миру РЕАЛЬНОМУ - не только моя прерогатива, я уверен.
      ...а на часах - пять. Что поделать - не знаю опять... Золотые слова, достойные увековечения: "Если действие становится невыгодным, собирай информацию. Если информация становится неинтересной - спи." (Урсула Ле Гуин)
      Следую мудрому совету. Жру "колеса", укатываюсь. ТАМ - как всегда. Возвращаться не хочется, блин!..
      Выныриваю в девять. В доме - семейка. Мечутся, болтают. Делиться впечатленьями праздничными жаждут. Все - веселые донельзя.
      Я их всех очень люблю. Правда, воистину. Но иногда мне кажется, что без них мне в этом мире было бы куда менее тошно жить... Тьфу, тьфу, тьфу! не дай Бог Мой. Грех какой даже думать... Я просто имел в виду, что было бы прекрасно, если бы они были _д_р_у_г_и_е_... ближе мне, что ли...
      Сбегаю; опять брожу, брожу по захлебывающемуся ветром городу... Покамест спал: дождь припожаловал с поздравлениями. И ЗЕРКАЛО АСФАЛЬТА, ЗАЛИТОГО ВОДОЙ, отражает желтые мигающие взгляды светофоров и белые продолговатые - фонарей... Во "Фрегате": дым коромыслом, хоть секиру Одина вешай, не продыхнуть, черт. Ау, киношники из "проклятого" Голливуда! Давайте сюды, вот вам отличная натура для "Красной Жары 2". Аналогично - в "Омаре", в "Иванушке", в "Сателлите"... в "Рандеву" не пойду, там одни мажоры, там еще пакостнее... Плюю смачно, забредаю к одному полузнакомому типчику, некогда - матерому диссиденту. На флэте: мрак, свечки, видик на экран "соньки" выдает порнуху, алкогольные пары почти что наощупь осязаемы, хоть пальцем завесу протыкай; полуголые девки валяются, небритые личности полубогемно-полууголовной наружности судачат о судьбах этого мира... Наивные. Неужто у них еще имеются сомнения?..
      Господа справляют - по-своему. Отлично от товарищей. Меня за конечности, гранчак - к губам; пей, мать тую так и переэтак!!! за упокой душ невинноубиенных комиссарами!.. Пью. А куда денесся.
      Святое дело, судари и сударыни. Хотя - этих, что вокруг валяются и топчутся, я б не хуже комиссаров к стенке и: тра-та-та-та-та-та-та-та-та-та-та-та-та-та-ааааа!!!!!!!!!!!!
      А потом бы еще подошел к телам, хрустя сапогами по пальчикам раскинутых рук, достал револьвер и в затылки (или между глазок) навскидку: бах! бах! бах! бах! бах! ба-а...
      Сплин душит - невмоготу. Хорошо, что осечка... Морок на меня нашел какой-то, стыдно... Невмоготу! Аж гэть. Есть такая идиома в моем родном языке, старательно из меня вытравленном в соответствии с планом эволюционирования отдельных наций в единый советский народ. АЖ ГЭТЬ мне тошно, выть хочется... Эксперимент не удался, товарищи дорогие. Что касается красноты душ. Ибо черные они, не перекрасишь. А черное только в белое обратить можно. Или наоборот. Что касается черного, запомнились мне слова, сказанные одним шестнадцатилетним пареньком в письме, адресованном в "Комсомолку": Я ФАШИСТ, говорит, и тем горжусь. Почему я стал фашистом и как я им стал, распространяться не жажду, но по-моему, говорит, в этой стране кроме как фашистом никем не станешь, как ни старайся. Разница в том, что одни открыто называют себя, а другие - боятся. Однако суть, говорит, одна - в этой стране, кроме как фашистом, никем не станешь...
      Вот. Наше грядущее, блин. Годов через пять-шесть он или такой же как он, представляешь, какие накачает мускулы, как научится стрелять, а может, пройдет какой-никакой "афган", но уже на территории нашей страны... мне почему-то кажется, что не миновать подобного, хотя я отдал бы правую руку, чтобы оказаться неправым... и представляешь, _ч_т_о_ может натворить т_а_к_о_е_ грядущее с нашей бедной Матушкой-страной?.. Помнишь, я говорил: а будет еще хуже, цените хотя бы то, что имеете на данный момент. А мне отвечали: брось ты!.. Теперь только и сам понимаю, КАК был прав... Наш народ за много лет привык хоть и к нищему, и к бесправному, но спокойствию. Болоту, без перемен, без волн, без штормов... затхлому и вонючему. Но - всегда одинаковому.
      И все же что-то в его словах есть, тебе не кажется? Какое-то зерно истины. Может быть я ошибаюсь, да. Но тогда давай разберемся, что я вкладываю в сам термин "фашизм". Подразумеваю я, само собой, не вермахт и не тех "гитлеровцев", что в моем родном городе без малого полвека назад орали: "Матка, яйки, млеко, курка, тафай, тафай, тафай!", а потом, после освобождения, пленные, строили на Соборной (которую красные, конечно, в Советскую переобозвали) такие добротные дома, что некоторые без капремонта до сих пор стоят и не падают. Фашизм, по-моему, состояние души. Прямое следствие воздействия среды обитания. Внешнего мира, реального, то бишь. А этот мир - коллективное творчество зодчих треста "Человечество": на данном этапе. Худшего же зверя, чем Человек, Природа породить не сумела. (I'm Sorry, звери, за то, что с вами сравниваю, беру вас за точку отсчета. Вам и не снилось такое СКОТСТВО, на какое способен Человек... Это просто такой штамп, избитый и заезженный: с вами сравнивать. Имеется в виду, что вы, дескать, скоты, а Человек... он, это самое... Человек, одним словом. Существо такое. Родственник ваш, да. В семье не без урода, приходится признать...) Интересно, когда некий умник-моралист из породы Хомо Сапиенс изрекает мыслю вроде той, что, к примеру, сексуальные извращения - это скотство, задумывается ли он о том, что ни одно животное не докатилось до таких "достижений", как проституция, групповой секс, пожирание жертв не тогда, когда голоден и так далее? Докатился лишь Человек. Тот, который также заявляет, что именно Ему присуще такое "высшее проявление духовности", как Любовь.
      Ладно, прикручиваю вентиль. Снова полезу в джунгли рассуждений о душе, разуме, плоти, инстинкте. Финиш все едино там, где стык всех ипостасей... Да, о чем это я говорил? Ага, о милостивых господах и сударынях.
      ...какая-то вдребезг пьянющая герла: жмется потным бюстом, лапает влажными перстами за лицо, нечто бессвязное шепчет, тащит куда-то, суля неземное наслаждение, по всей видимости. Сомлеваю, безволие дурнотною волной накатывает, но боль, острая душевная боль, застарелая, неизбывная, и крушащий сознание, разрубающий в щепы мимолетное звериное желание трахнуть эту самку вопрос: _з_а_ч_е_м_???
      А она вдруг хватает мою ладонь и сует себе под юбчонку, между ног... Наверное, сочла за убедительнейший аргумент в свою пользу - ТАМ не просто влажно, а настоящий потоп...
      Едва ухитряюсь вырваться из цепких наманикюренных кроваво когтей - и ходу, ходу! вперед, вон, прочь из смрада, из омута, воздуха, воздуха мне!.. И дайте кто-нибудь хоть-какую-нибудь тряпку, чтобы стереть ЭТУ СЛИЗЬ!.. Ощущеньице: побывал у гиены в лапах, окровавленных при растерзании предыдущей жертвы; смрад преследует как навязчивый кошмар, волочится как пыльный шлейф за мною... Сам себя пытаю: Что это со мной, право слово?! Никогда такого не бывало... ДО ТАКОЙ степени, по крайней ере. Ну трахнул бы эту вонючую шлюху, небось не помер бы, зато немного снизил напряг... Ты ведь подсознательно именно этого хотел, именно это искал, рыскал!.. Эх, душа-загадка.
      Ползу на полусогнутых по родному проспекту, окрещенному в честь месяца, в конце которого (по старому календарю) совершилась она самая, великая и непревзойденная... Брезгливо оттопырив руку, ползу, платок марать не хочется. Впрочем, ЭТА уже высохла... Вдруг, ни к ферме ни к тауну, мысль как вспышка мощного блица! А ежели полная перемена курса, орьентировка на Запад безоглядная, тогда как будет называться-то он, мой проспект, "улица" моя родная... Авеню имени Республиканской Партии Украины? А як же ж...
      На подходе к дому - в карман за сигаретой... Витя пел, помнишь:
      И если есть в кармане пачка сигарет,
      значит, все не так уж плохо на сегодняшний день...
      То-то и оно, блин. А скоро и эту, последнюю, соску, у народа отберут: что тогда без курева делать будем, "дети рабочих", а? Вставать под знамена тех, кто пообещает навалом махорки?..
      Ага. И каждому по пузырю. А бабам - по мужику-трезвеннику. Интересно, задастся ли кто вопросом, какова инструкция по стыковке сих обещаний?..
      Однако пальцы щупают конверт, шуршит эпистола твоя. Достаю. Так и взбредаю на этаж - с нею в сжатом кулаке. На кухню: первым делом руку оттер, тщательно, с мылом... что-то в рот кинул, пожевал, отбивая мерзостный привкус, оставшийся после гиениных лобзаний; и в комнату. Семейка угомонилась, дрыхнет, а я - наушники на голову, отгородился, закоконился, спасай, моя верная любовница, неувядающая и нетленная! и: хвать ручку, бумагу пред собою - вот, пишу. Сам видишь, что. Читаешь. Наверное, это было мне очень нужно - излиться. Ты поймешь, надеюсь, все, что я сказал, и все, что недосказал, что между строками законспирировалось.
      Это бывает - так. Когда невмоготу, и рвется твой сплин выплеснуться, как гной из созревшего чирья... На сем, пожалуй, завершу свое негаданное, спонтанно исторгнувшееся "эссе" о минувшем дне. Что тебе еще сказать? Многое - хочется, но колется, и колотится извечный мой вопросец: зачем?..
      Однако знаю, надо. О важнейшем, что произошло, только намекнул. Потом, потом доскажу..."
      16. ЗА ЖЕЛЕЗНЫМ ЗАБОРОМ - 2
      ...каждый замысел от возникновения, от стадии смутных умозаключений, до осуществления - стадии реализации, - проходит несколько ступеней по лестнице развития.
      Разум практически любого существа вида Хомо Сапиенс постоянно рождает неисчислимое и нигде никем неучтенное количество замыслов, благих и подлых, мелких и глобальных. Подавляющее большинство из них обречено оставаться в головах замышляющих (и это просто спасение для среды их обитания!!!), но те, которым суждено воплотиться в нечто реальное... Смотри выше.
      Марина не знала, что ее замыслу суждено пройти все стадии - от возникновения до воплощения. Но она настолько сильно хотела, чтобы ее смутная идея осуществилась, что не жалела ничего, ни сил, ни времени. Вероятно, каждый замысел, возникший в голове личности, способной не жалеть ни сил, ни времени, почти наверняка обречен на воплощение в реальность. Если учитывать, конечно, что творец замысла - действительно л_и_ч_н_о_с_т_ь_.
      Идея Марины не погибла в голове. Она родилась в первые месяцы пребывания "молодой специалистки" в южном городе. И родившись на этот свет, не умерла. Главным образом потому, что появилась в голове не кого иного, а Марины. И нашла благодатную почву в душе озлобившейся женщины, одолеваемой болезнью, которую иначе как "аллергией на людей", не назовешь. К тому же - талантливой; к тому же - личности. К тому же дипломированного биофизика. К тому же... Но третий, решающий фактор, способствовавший воплощению замысла в реальность, Марина осознанно приобрела в свой актив позднее, когда странные ощущения, бередившие ее всю жизнь, из области подсознания вырвались на свободу. А вначале она блуждала в поисках недостающего компонента, отчаиваясь и временами утрачивая веру в то, что получится из всех ее идеек нечто существенное, реальное, сконструируется из мыслей-чертежей конечный продукт: Воплощенная Ненависть.
      - ...Передайте на компостер, пожалуйста. - Марина ощутила прикосновение к предплечью и повернула голову. Слегка смятый талон маячил подле глаз, сжатый двумя толстыми пальцами. Тяжко вздохнув, она брезгливо выхватила талон и ткнула жирную старуху, отгородившую необъятным туловищем компостер от салона. - Прокомпостируйте, - кривя губы в тоскливой ухмылочке, сказала бабище.
      Старуха продырявила пятикопеечную бумажку и вернула Марине, которая, в свою очередь, молча протянула талон через плечо. Хозяину его.
      - Спасибо, - услыхала, вновь цепляясь окоченевшими пальцами за поручень.
      Подавись ты им, подумала, игнорируя благодарность. Как же вы мне все осточертели... Запроториться б от вас подальше, куда-нибудь заползти, чтоб не слышать ваши гнусавые голоса, не видеть ваши мерзкие рожи, не ходить с вами по одним улицам, касаясь иногда телами и содрогаясь от омерзения, не ездить в этих трясущихся рогатых гробах, не прислоняться к вам, не ощущать ваших удушливых запахов, вони ваших потеющих тел...
      - Девушка, что с вами?! - до жути сочувственно спросил вдруг тот же голос - хозяина талона, - вас кто-то обидел?!
      А чтоб тебя! - спохватилась Марина. Очнулась. Слезы неприятно холодили щеки. Раскисла, гадина! ...... ...., ...., .... и в ....., ....., ..... твою! - яростно выматерилась мысленно. Расхныкалась как последняя сука...
      - Отвали, - едва слышно прошипела, поворачивая голову, - понял, да? не твое собачье дело, хочу рыдаю, захочу, ржать буду, закрой пасть, стой где стоишь и не зуди, понял? и не вздумай начать спрашивать, сколько времени и потом: сколько свободного...
      - Хорошо, - верзила, напиравший на Марину сзади, попытался даже оттесниться, но толпа, набившая салон до последней степени сжатия, не позволила, - извините за назойливость, бог мой, я и не подумал...
      "Вежливый какой, мать его!!!", - взвыла мысленно Марина, обуреваемая приступом смертной тоски. Интеллигент вонючий, надо же...
      - Козе-еол, - прошептала на выдохе, - ненави-ижу... - и, сцепив зубы, принялась протискивать собственное тело к выходу, рассекая зловонную жижу людских туловищ. Успеть бы добежать, подумала, когда троллейбус наконец-то соизволил замереть и зашипеть пневматикой, открывая двери. Успеть бы затвориться в комнатушке, подумала, спрыгивая со ступеньки на мокрый асфальт. Успеть бы отгородиться иллюзорным барьером стен, прежде чем вцеплюсь в харю первому попавшемуся, подумала, начиная марш-бросок от остановки к дому.
      - Сегодня же уйду, - сказала она убежденно, лихорадочно роясь в сумочке. Отыскав ключ, воткнула его в прорезь замка и провернула три раза против часовой. - Сегодня же, - повторила, распахивая дверь, - все готово, и терпежу больше нет, три с половиной года проторчала в этом гнусном городе, где даже зимы и той не бывает, сплошь лето да осень... - сказала, затворяя за собой дверь квартиры и приваливаясь к дерматину спиной, будто подпирая, для верности, чтоб никто вослед не вперся. - Я вам покажу, где ваше место... - выдохнула злобно, и захихикала гаденько. "Усилок" стоял на столе, невзрачный такой, упрятанный в корпус старенького "Меридиана", и Марина с наслаждением отчеканила, вынося приговор всем, кого ненавидела, а ненавидела она с разной степенью силы _в_с_е_х_: - Заполучите. По заслугам. Скоты. Мерзкие. Жрите. Дерьмо. С поставками проблем не будет. Гарантирую.
      17. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗНАКОМСТВА
      ...прохожие и проезжие мужики недоуменно провожали взглядами мечущуюся по улицам необычную машинку. Пару раз ее останавливал патруль. Вилли откидывал колпак, предъявлял свою осунувшуюся физиономию, на которой читалась мрачная решимость и полнейшая сосредоточенность (на процессе вождения норовистой машинкой, видимо), издавал пару нечленораздельных звуков и вновь захлопывался колпаком... Он наслаждался ездой-полетом в полный рост. Но не расслаблялся ни на мгновенье. Повторения эпизода с танком он себе больше никогда не позволит. Есть гораздо более "умные" способы завершить свой путь в этой жизни, чем такой глупый "блин", черт возьми...
      Кар несся, приподнятый над поверхностью фута на два, и максимальную его скорость, сдавив рукоять до упора, что было сил, Вилли на глазок определил как миль сто в час, промчавшись по прямой за двадцать секунд треть мили, от 47-й до 43-й, по Пятой.
      Если кто-то сдавит рукоять сильнее, чем я, он помчится еще быстрее? задал себе резонный вопрос Вилли после эксперимента. Каков предел ее скорости?
      Через сорок минут, как было велено, Неудачник подогнал "тройку" к Штабу. Торопыгой и не пахло. Вилли откинул колпак, раскупорил банку пива и занялся увеличением числа алкоголиков на душу населения. Алкоголизмом, стало быть.
      Спустя несколько секунд к нему приблизилась компания малознакомых мужиков, по имени он знал лишь одного из них, толстяка-коротышку, и принялась компания зевак во все пары глаз таращиться на "тройку".
      - Неудачник, - сказал Тони-Пузач, - ты где отхватил эту пропеллерную тачку, у нонок, что ль, спер?
      - Держи карман шире, - авторитетно заявил Вилли, - у нонок таких нету. Уж я знаю наверняка.
      - А где ж... - начал было спрашивать другой мужик из компании бесплатных зрителей, но в этот миг из "вертушки" парадного входа штабного офиса выпулился Торопыга, обвешанный разнообразной амуницией и нагруженный всевозможным вооружением. Как рождественская елка игрушками, подумал бы Вилли, узрев напарника. Если бы знал, что это такое. А так он подумал: "как крысолов добытыми тушками".
      - А ну р-р-разойдись, народ!! - гаркнул Вилли, одним глотком опустошил банку и зашвырнул ее в урну. Попал! - обрадовался он, заслышав жестяной звон приурнившейся банки, пополнившей запас уже обретавшихся на урнодроме.
      - Освоился? - полюбопытствовал тем временем Торопыга, протискиваясь сквозь толпу зевак, прибывающую с каждой миллисекундой. Здесь, у Штаба, и в самом Штабе, самое людное место в Квартале, даже приходится держать специальную вахту, силовыми сачками сграбастывающую подарочки ноночьих телекинетиков, периодически материализовывающиеся то в здании, то подле него, отправленные нелюдями наобум.
      - Есть маленько, - проворчал Вилли. - Прыгай, что ли, не то счас наберется такая толпища, ни пройти ни проехать будет...
      - Концерт окончен, мужики!! - рявкнул Торопыга и полез на одно из пассажирских кресел, предварительно свалив на соседнее груду вещей, полученных на складе.
      Мужики недовольно загалдели, они не удовлетворились тем, что остались без ответа, но Торопыга уже сидел где положено. Вилли надернул колпак и сдавил рукоять. Забурчав нижними винтами, "тройка" приподнялась, и мужики, от греха стремясь подальше, расступились. Отведя на малом ходу кар подальше от стены Штаба, Вилли увеличил сжатие и бросил "тройку" вдоль центра мостовой Авеню, уже довольно ловко маневрируя, когда попадались препятствия: груды щебня, кучи металлолома, искореженные взрывами машины... Проскочив над очередной гранатной воронкой, Вилли, не оборачиваясь, прокомментировал: - За что мне этот тарантас нравится, за что у меня к нему душа лежит, так это за то, что не надо воронки и кучи хлама огибать... небольшие, по крайней мере, - добавил Неудачник, лавируя между тремя кучами камня.
      - Еще бы! - откликнулся Торопыга. Он все не мог усесться, ворочался за спиной у Вилли, толкая коленями водительское кресло, угрожающе кренил кар то в одну, то в другую сторону.
      - Ты чего? - спросил Вилли недовольно. - Шило в зад воткнул?
      - Мать твою за ногу, - странно выразился Торопыга, - колпак на макушку давит, какой там зад...
      - Ага! - догадался Вилли. - И на водительском кресле тебе вовсе в девять погибелей складываться приходится...
      - Соображаешь, - буркнул Грэй. - Сверни-ка на том углу...
      - Слышишь, тип, - сказал Неудачник, - ты меня что, в извозчики взял? Ежли бы я побольше, а ты поменьше, габаритами были, Вилли Квайл тебе и даром не понадобился?..
      - А я тебя и так, извини, не покупал, - молвил Грэй, наконец-то перестав ерзать и толкать Вилли в спину. - Ты мне и так, извини, даром достался. Но соль не в том. Подумай, Вилли Квайл по прозвищу Неудачник, неужели нормальный человек в твоем мире будет брать кого-то в напарники лишь для того, чтобы тот ему крутил "баранку"?.. Разве на Дороге только это нужно от мужика, с которым в случае нужды спина к спине встанешь против всего мира?..
      Вилли хмыкнул. И ничего в ответ не сказал.
      18. МАЙК-ТРАССЕР
      ...похавать бы чего-нибудь, ел-палы, уныло размышлял Майк, рассеянно перебирая струны.
      Он сидел на километровом столбике с номером "679". Из чего соотвествовало: до города оставалось сорок девять верст. И как назло, по закону подлости жизни, ни единая душа из всех, спрятанных в телах, восседающих на мягких подушках в салонах и кабинах проносящихся по трассе машин, не горела страстным желанием поспособствовать одиноко торчащей на обочине человеческой фигуре преодолеть оставшиеся без малого полсотни тысяч метров.
      Ну, метров сто я еще протяну, подумал Майк, но никак не больше.
      - Че, Вовка, жрать охота, ел-палы? - спросил он Вовку, смирнехонько прикорнувшего в нагрудном кармане рубашки.
      Вовка был мыш. И лучший фрэнд Майка. Меньшой брат. Джуньер. Знакомясь с новыми пиплами, Майк непременно спикал, опуская взгляд на белую усатую мордочку и любопытные глазенки-бусинки, высунувшиеся из кармана: Позвольте представить. Вайт маус голубых кровей. Отзывается на нейм Вовка. Фамилие - Трассер-дж. Младший, значит.
      Герлы, с которыми Майку доводилось иметь мэйк лав (интимные отношения, значит, ел-палы, ежли кто не андестенд!) в разных таунах и весях бескрайней Кантри, обычно Вовки пугались, но Трассер-младший всегда вел себя интеллигентно, и если знакомство с очередной гелфренд длилось больше чем одну найт, привыкали и даже начинали к Младшему питать симпатию не меньшую, чем к Трассеру-старшему. Нот воо!
      - Ну, погодь маленько, брат, - сказал Майк, отрывая эсс от столбика (бэксайд, значит, ел-палы! А ежли кто и сейчас не андестенд, то, значит, ел-палы, ступитт & эссол, вот так! Надо знать первый международный, такие времена, между прочим.) и опуская взгляд. - Добредем в сити, уж налопаешься у меня... ел-палы, блин горелый...
      Вовка высунул кончик мордочки и саркастически посмотрел на старшего братца глазками-бусинками.
      - Ты прав, - вздохнул Майк, извлек из гитары несколько звуков, сложившихся в мелодию похоронного марша. - Покуда в сити доползем, файф разов дэднуться успеем... Сдохнем, значит, ел-палы. Особенно я - без курева. Слышь, Вовк, а может, нам с тобой податься в Америку?
      Мыш спрятал мордочку, завозился в кармане, тыкая Майка в грудь.
      - Не одобряешь?! - обрадовался Майк. - Гуд бай, Аме-ерика, оо-ов... гуд ба-а-а-ай... - искаженно процитировал он НАУ, в переводе на американский. Подумав, добавил: - О-ов. Извини, подвинься. Сэнкью вэри мачч. Мы патриоты! И танки наши быстры, а вместо сердца - пламенный мотор!!! Советские маусы самые советские маусы во всем ворлде!.. (кто не андестенд, ел-палы, тот - см. выше, кто. А все обвинения в продажности и сетования на засилье западной калчер - в шею! Мы - см. ниже, кто.)
      Майк проиллюстрировал соответствующими аккордами свои слова и добавил, завершив текст драматически пониженным тоном: - Вы все слыхали, товарищ полковник?.. Мы с Вовкой - _н_а_ш_и_ люди!..
      Вовка вдруг выполз из кармана и заторопился вверх (ап!), ловко цепляясь за ткань рубашки. Покорил вершину, устроился на плече Майка и жалобно запищал, тоненько-тоненько, как умирающий щенок.
      - Правильно, бразэ!! - возликовал Майк; взял в руку, поднял и потряс массивным стальным "пацификом", обычно висящим на шнурке у него на шее. Нот воо! Комон он в баню обкомовскую, товарищ полковник, со всей своей конторой вприкуску! - Майк потерзал струны, выдав попурри из Гимна СС (не того SS, ел-палы, который Вы андестенд, блин горелый, а ЭТОГО!), "Вчера" ("Yesterday", блин), "Прощания славянки" (не гелфренд шкафа, ел-палы, а женщины вполне знакомой Вам этнической группы), "Мой адрес не дом и не улица..." (еще ремэмба, а?..) и "Группы Крови" (кто не рэмэмба и не андестенд, тот... тот... ел-палы, редактор не пропустит кто, лучше промолчать. Но вы поняли, да?!). - А рассуждение насчет вояжа в Штаты, Вовка, мне кажется не лишенным определенной пускай и крэйзи, но внутренней лоджик. На голосованье ставить не буду, знаю, что всеми четырьмя поднимешь "Йес!" тому, что я решу. Кстати, у них там имеются отели, шопы энд клиникс для кэтс энд догс, и всяческих прочих энимэлс, во буржуи лайфуют! а ты чем хужей, брат Вовка?! Давай нагрянем к проклятым имперьялистам, в какой-нибудь задрипанный Нюерк, фор экзампл, рявкнем "Мене, Текел, Фарес!!!" и откроем отель для мышей! Как тебе такой бизнес, братан? Тебя, мэн, я назову мистер Уоука Трассер-дж и назначу этим, как его... менеджером, положу те оклад кило чи-иза в сутки...
      Вовка встал на задние лапки и передними поскребся Майку о шею.
      - Во нахал!! - возмутился Майк. - Уже прибавки жалованья требует! Р-р-развел тут демократию, понимаш-шь... А может, еще и в тред-юньен продажный записаться захочешь?! Гляди, мелкий, на собственную губу наступить рискуешь!..
      19. НАПАРНИКИ - 2
      ...Торопыга высмотрел подходящее местечко и велел Неудачнику остановить "тройку".
      На этом углу крутой до невозможности новичок устроил Вилли форменный допрос последней степени пристрастия.
      Вилли вначале посылал Грэя куда подальше, но постепенно посылать притомился, и стал помаленьку отвечать. Пытаясь расшифровать в сонмище вопросов определенную систему, таковой не отыскал, за исключением очевидного вывода - ряд вопросов становилось возможным классифицировать как вполне понятные попытки новенького парня разобраться в обычаях, "иерархии" и подноготной Квартала. Нудный тип забомбил Вилли фугасками из своего бездонного штурмовика-вопросника; и вдруг замолчал, крепко о чем-то своем замыслился.
      Замысливался он долго, и Неудачнику помстилось, что Торопыга исчерпал запас боеприпасов в арсенале своего любопытства и увел на посадку непрестанно атаковавший штурмовик. Но не тут-то было!.. Торопыга, передохнув, мысленно переставил стрелки на карте боевых действий, погнал чесать языком снова, что твой пулемет! причем на тему гнусную, нежелательную, запретную: относительно трехкратного пребывания Вилли в ноночьих узилищах. И Вилли взвился, как в задницу укушенный, обложил Торопыгу распоследними нехорошими словами и объявил молчальную забастовку. Перед тем не позабыв поинтересоваться с отсутствующим выражением лица: Ты ж сам болтал, что время не ждет, какого ж зубы мне заговариваешь минут сто без перерыва на ланч?
      Торопыга пристально посмотрел на Неудачника. Они сидели на краю тротуара, рядышком с "тройкой", и опустошенные пивные банки, лишенные драгоценного содержимого, выстроились шеренгой на мостовой перед ними.
      Однако Вилли дал промашку. Он совершенно позабыл, что этот чертов зануда, - телепат. Слабый или там прикидывается, но...
      - Неудачник, ты помнишь ту нонку, с которой у тебя любовь с первого взгляда?
      Вилли плюнул гневно, смачно, угодил в крайнюю, слева, банку; пока слюна стекала по боку банки, из слюнной гранаты превратившись в подобие сопли, в голове Неудачника лавинообразно рушились разнокалиберные глыбы мыслей, стукаясь друг об дружку и кроша мозги; по весу самой легкой глыбой была та, на которой зубилом неудачниковой ярости было высечено: "А не перепилить ли мне глотку этому жулику, причем всенепременно, - тупым зазубренным мачете?.."
      Прочие глыбы на боках своих несли куда более ужасающие способы расправы с нудным типом.
      - Не надо, - Торопыга нагло ухмыльнулся и неуклюже похлопал Вилли по плечу. Рука у него оказалась тяжелой, это да. - Командиру одного из разведывательных отрядов Квартала, доблестному офицеру, этакие варварские методы не к лицу аж никак. Ты не ответил, Вилли. Хорошо ли ты запомнил ее? Думай не так направленно и мощно, тогда я не разберу. Если это тебя так угнетает.
      - Слышь, ты, - погрозил Вилли, - прекрати копаться в моих мозгах, не то сдам тебя службе безопасности как лазутчика, там узнаешь, что кому к лицу, а что к одному месту!
      - Я не копаюсь, - заявил Торопыга, - с чего ты взял? Нечего мне больше делать, осталось только копаться в твоих захламленных мозгах... Сам виноват. Втыкаешь в меня мысли свои, как в мишень дротик. Не обессудь.
      - Ага, так я тебе и поверил, - угрюмо бросил Вилли. - Слышь, ты...
      - Кончай тыкать, проткнешь, - спокойно посоветовал Грэй.
      - И все же, прекрати... - более вежливо и тихо начал Вилли.
      - Это твое личное горе, - отрезал Торопыга. - То, что ты думаешь по поводу. Время не ждет, ты прав. А потому не трать его на пустую болтовню.
      - Как я могу участвовать в акции вместе с человеком, который позволяет себе лапать мои мозги и которому я не могу верить, скажи на милость?!
      - А ты знаешь метод, с помощью которого я сумею тебе доказать, что не лезу в твои мысли, как нонки в Квартал? Подскажи, я с радостью... И кроме того, как ты приметил, я честен с тобой. Когда чего уловлю, не скрываю. Мог же вообще не говорить, что слышу мысли.
      - Иди ты...
      - Никуда я без тебя не пойду. Кабы мне нужен был всего лишь водитель кара, я этакого строптивого кандидата как ты не нанял бы ни на каких условиях. Даже если бы он сам мне предлагал мешок монет с умоляющим воплем: "Возьми меня на работу!!". Повязаны мы с тобой веревочкой, Вилли. Так повязаны, что роднее родных братьев теперь. И кроме того, что слова?.. Что бы я тебе ни втирал в уши, толку мало. Судить будешь по поступкам, о'кей? По чему ж еще судить можно человека, как не по деяньям его... К слову. Иногда случаются ситуации, в которых возможность услышать мысли напарника равнозначна цене двух жизней. Твоей и его.
      - Да?.. Ну-ну... Хитрый ты субъект, я погляжу, - мрачно высказался Вилли. - Топать, говоришь, за тобой, как пес на поводке, умозаключать по деяньям твоим, а после "шмяк", и поздновато уж когти рвать, в котел с рисом засунешь и сожрешь, пальчики облизав.
      - Однако у тебя богатые гастрономические познания! - удивился Торопыга. - Может, оно и так... - добавил, помедлив пару секунд. - Я предостерегал, пристрели меня, покуда не опоздал.
      - Гастро... чего? Ну ты и выражаешься... Дурное дело нехитрое. Успеется. Ты меня не за того принял, тип. Я не нонка, людей валить сходу чтоб. Такой привычки не имею.
      - Если б ты был не ты, я бы с тобой вообще не встретился. Точно. Грэй улыбнулся. - Успеется, ты прав. Ну что, продолжим экскурсы в лабиринты воспоминаний?
      - Валяй. Пиявка. И какого я тебя поспешил Торопыгой окрестить, спрашивается? Пьявка ты, паразит словесно-информационный...
      - Во загибаешь! - восхитился Торопыга. - Польщен! Стало быть, теперь ты - Торопыга? А я, что же, вирус компьютерный?..
      - Вирус - это уж скорее я... - пробормотал Вилли.
      - Да, так вот, Дайану ты не позабыл?
      - Раз знаешь, какого спрашиваешь... - буркнул Вилли. - Во гад. А еще врет, что в мозги не лазает... Позабудешь ее, стерву патлатую. Ка-ак же!..
      - Слушай, ты, герой ноночьих застенков!! - вдруг взорвался Грэй и вскочил, наподдав носком сапога батарею пивных жестянок. - Тебе не взбредало в чердак запыленный по лестнице размышлений, что не один ты у них побывал, что информацию можно получить не только из твоих занюханных ненавистью мозгов, другие каналы тоже имеются?! И вот еще что! Забудь слово такое, "акция"! Придумали тоже, умники... Мы с тобой не в рейд полезем и не на разведку боем, в эту вашу "акцию" сраную, и не подрывать пару патрулей вражьих!! И не за парой грудастых туловищ для борделя, понял?! Мы с тобой уходим, понимаешь ты, уходим из Квартала, быть может, насовсем, быть может, навстречу верной смерти! Но не забавляться пустяками уходим, и не наслаждаться жизнью, показывая нонкам, какие мы крутые парни и насколько мы их выше по всем статьям, потому как люди мы, а они - НЕ люди. Мы пойдем с тобой прочь из обложенной крепости и займемся наконец серьезным делом, а не детской игрой в солдатики, которой вы тут все уж Бог Мой знает сколько времени вынуждены пробавляться!..
      20. ПЭТРО-НЭПЫЙВОДА
      ...Стэцько частенько пытался выспросить у него, почему он уехал на чужбину. Пэтро отмалчивался, иногда отшучивался: с помещиком, мол, подрался, выбил тому оба глаз и все ребра пересчитал, удрал от жандармов до лесу, к угорскому кордону проскользнул... Стэцько не верил, говорил: темнишь, земляче, по глазам вижу, врешь, бегают у тебя глазки-то, ой как бегают.
      Пэтро посылал его к бесу и замолкал. Не расскажешь же, как все было на самом деле. Стыдно человеку такое про себя рассказывать. Ох как стыдно!..
      А закинула судьба горемычная Пэтра на чужбину из-за бабы. Женихался хлопец к дивчине Ганне, на осень и свадьбу отгулять наметили, как полагается. Души в дивчине Пэтро не чаял, любил без памяти, на руках таскал... Сбежала красуля Ганночка с подпоручиком-москалем, голубоглазым худющим огрызком, да и сгинула без следа в клятой Московии.
      От позора нестерпимого дунул Пэтро на чужбину, в заморские края, от насмешек самборских хлопцев чесанул. Было о ту пору Пэтру от роду двадцать один год всего-то, голова горячая, в сердце полыхает жгучий костер смертной обиды... Знал - убить может; хватило ума унести ноги, от греха. До кордона дотянулся быстро, скользя лесами, обходя села и усадьбы, спал мало; стремился, аж гэть! в Угорщине застрял. Зачислили в шпионы, кинули в застенок лютый, после - в другой перегнали, столичный, мытарили с полгода, стращали да лупили не жалея кулаков и плеток... Но отпустили, дали волю. Поверили швабы клятые. Пэтро и не чаял уже солнышко повидать и на травке поваляться...
      Один славский хлоп в Вене Пэтру молвил: зачем лез через кордон сам? надо было завербоваться да уплыть за море-океан, лес валить, хлеб растить...
      Покинул Пэтро красивый город на реке Дунае не своим ходом: на поезде укатил; в задымленный порт Триест переправил Пэтра и с ним еще сотни три молодых хлопцев пыхтящий паровоз. Словно баранов, перегрузили их всех из вагонов в чрево громадного пароплава; загудело чудище, окуталось дымами и гудками, подняло якоря и подалось за море-океан, в благословенную, по слухам, землю, званую Америкой, в благословенную страну, Канадой званую: в стране той лесорубам платят постольку, говорят, что за год на дюжину коров и пяток десятин землицы скопить - раз плюнуть!..
      Рай лесной Пэтро на своей шкуре испытал, нахлебался досыта тамошних борщей. Платили щедро, это да. Но при первой же возможности подался Пэтро на юг, в Северо-Американские Соединенные Штаты. Семья на родине посылок и денег не ждала, молясь на образа святых мучеников, чтоб здоровья кормильцу дали - не имелось у Пэтра Нэпыйводы семьи, один как сирота горемычный он был, один в целом свете, мамо и батько его преставились давно, земля родимая им пухом, и был он у них единый сын, других Господь не дал; когда уходил за кордон, заколотил двери да окна хаты родной да поцеловал землю у порога - знал, в Самбор не вернется. Жменьку той земли носил Пэтро в торбочке полотняной, на шнурке поцепленной на шею: спасибочки австрийским жандармам, не конфисковали...
      Свободный Пэтро был на чужбине, аки ветер, когда на юг подался. Долгов, слава Господу, не имел. Деньжат в кармане коттоновых, до светлой синевы вытертых штанов, джинсов по-ихнему, правда, тоже почти не осталось. Зачем подался, и сам не ведал. Наскучила ему беспросветность, и злобная алчность наскучила, горящая в глазах земляков, горбатящихся на просеках и лесопильнях - у них дома голодные рты хлеба ждут; а многие хлопцы да вуйки семьи на чужбину приволокли, первые хатки украинские на канадской земле поднялись...
      Даже ветер, ежели вдуматься, подчиняется неким закономерностям в полете своем. Так и Пэтро, хочешь не хочешь, в большие города тянулся потеряться, не видеть лиц девчат украинских, чернобровых...
      Стэцька-побратима повстречал в большом городе, Сиэттлом званом. Пришел в этот город из канадского Ванкувера, голодный и злой, но веселый начинал понимать, что дороже воли вольной ничего в целом белом свете нет.
      Услыхал родную речь в разноязыком гомоне припортового кабака. До хлопца трое греков доматывались, хлопец их костерил почем зря на чистейшей ридний мови, и закатывал рукава.
      Пэтро встал плечом к плечу. Так после и на Восход добирались: плечом к плечу, Пэтро да Стэцько. А греков тех они с трех ударов усмирили, положили всех, будут знать, как забижать _н_а_ш_и_х_ хлопцев... Нигде не задерживались наши хлопцы надолго, а в Новом Йорке застопорили ход: впереди океан, за океаном - ридна нэнько Украйна. Мать родная. Решали: до дому или погодить? Решили: погодим. Стэцька тоже никто не ждал в родном Немирове. Крепкие хлопцы в Новом Йорке без работы не останутся; а тут и газеты весть принесли: в Российской Империи народ супротив царя бунтует, какую-то революцию затеял. В революцию хлопцы соваться не решились. Супротив царя-москаля выступить - за милую душу! но пугало страшное, таинственное слово "революция". Пэтро сказал побратиму: это не просто бунт, это хуже, и как завсегда украинцы пострадают больше всех...
      - ...За що я тэбэ поважаю, Пэтро, - говорил Стэцько Пэтру как-то, в шинке на Двадцатой Стрит, в который они хаживали промочить глотки слабенькой американской горилкой, - так то за впэртисть. Ты всэ, що нэ робыш, старанно робиш до самого кинця. О'кей, як тут кажуть. Лантухы з кораблив вывантажуеш - бильш за всих. У бийку влизаеш - бьешся клято, докы нэ впадэш. Пьеш - до всырачкы. Тоби дай можлывисть - выпьеш усю горилку в Г'Амэрыци. Та й призвыще в тэбэ видповиднэ... Тилькы нэ зрозумию аж нияк, чого ты николы нэ навидуесся у хатыну до повий? Таки гарни дивчатка тут е... Вжэ рик тэбэ знаю - николы нэ бачыв, щоб ты на дивок заглядавсь. Чому цэ так?
      - Облыш, - хмуро ответил Пэтро, и налил себе и Стэцьку еще по полному стакану. - Пый липше. Знайшов про що тэрэвэни розводыты.
      - Та що ж, я й выпыты можу, алэ ты мэни видповидай, братэ. Яка лахудра тэбэ так образыла, що ты...
      - Пый!! - прикрикнул на Стэцька Пэтро. - Пый та нэ мэлы дурныць.
      Стэцько пригубил и скривился.
      - Остобисыв мени той виски, - сказал. - Покуштуваты б добрячойи горилкы...
      - А може, зробымо? - предложил Пэтро. - Накупымо зерна, дрижджив... поставымо брагу... - Пэтро старательно уводил ход мыслей порядком осоловевшего Стэцька прочь от щекотливой темы.
      - А що, цэ думка... - сказал в ответ побратим. Такой бизнес ему явно по душе пришелся. - ...наробымо горилкы, и зыск будэ, прибуток, та й сами нап'емося...
      - Компани "Нэпыйвода енд Хомченко лимитэд", - сказал Пэтро. - А тэбэ нэ лякае, що у цьому клятому мисти, окрим нас з тобою, люды занадто слабки, щоб вытрыматы дию нашойи горилкы?
      - Ничого, прывчаться, - заверил Стэцько. - Хто помрэ, а хто выжывэ, той поважаты будэ. Ще й благаты будуть, щоб побильшэ налывалы...
      - Пострывай-но, хлопче! - охладил Стэцьков пыл Пэтро. - Трэба ж купуваты патэнта! Гроши в нас е на цэ?
      - Заробымо, - убежденно сказал Стэцько на это, - або позычымо.
      - Хто ж нам дасть? Нэма дурных...
      - Е люды, - загадочно ответил Стэцько и с гримасой отвращения осушил полный стакан виски - одним глотком.
      - О-о-о-о-о-о, мистер!!! - раздался откуда-то слева, со стороны стойки, восхищенный возглас. - Глазам не верю! Как вы можете?!
      - Нэ вирыш, пиды втопыся, - пробормотал Пэтро и повторил "подвиг" Стэцька. Утерши губы тыльной стороной ладони, облизнул козацкие усы, и добавил на ломаном гамерыканском несколько фраз, основной смысл которых сводился к безаппеляционному утверждению, что все нации на свете белом, за исключением парней с Украины: просто "щи-иты" по части выпивки. Плюгавый янки, восхитившийся тем, как хлопцы осушали стаканы, полностью согласился с утверждением Пэтра, присовокупив что-то насчет того, что если джентльмены, с которыми он имеет честь беседовать - эти самые парни с Украины ("Кстати, джентльмены, а это где штат такой, Юкрэйн, не возле Тексаса?"), то никаких сомнений быть не может...
      Пэтро вздохнул и начал придумывать новый способ задеть янки за живое. Без драки - посещение питейного заведения полноценным считаться не может. Никакого удовольствия, никакого морального удовлетворения. Для чего хлопец в шинок ходит? Себя показать, людэй проверить...
      Когда Пэтро заливал в глотку больше десяти стаканов, все янки почему-то нацепляли на свои головы лица подпоручика-москаля, и такого непотребства Пэтро сносить никак не мог.
      "Скилькы ж йих туточки?", - подумал Пэтро, и в который раз принялся пересчитывать подпоручиков, морды которым он сейчас примется бить. Нэнавыджу я вас, жэрэбци кляти...
      - Говнюки вы все, ублюдки, ненавижу вас! - сказал им по-английски, чтоб знали, за что получат. - Стэцько, затулы мени спыну, - сказал он побратиму; и медленно вырос из-за столика, опираясь на него сжатыми кулаками.
      "Колы-нэбудь я тоби розповим, братэ Стэцько, чого я нэ ходжу до дивок", - подумал Пэтро.
      Единственный раз, когда Пэтро попытался побаловаться с женщиной, еще там, в Канаде, единственным и остался: попытка закончилась плачевно. Когда он лег с ней, то обнаружил, что у золотоволосой грудастой канадки лицо Ганки - и чуть было не удушил ни в чем не повинную дивчыну. Слава Исусу, не до конца задавил. Крепкая девка попалась, да и вовремя опомнился. Пришлось выложить двухгодичные сбережения, чтобы она не подала в суд за телесные повреждения и насильственное лишение чести. (Хотя ниже горла Пэтро не успел ее даже потрогать...). Тюрьму канадскую Пэтро так и не отведал; сравнить с австрийской не довелось. "Ну ничого, - иногда думал он, - гамэрыканську, пэчинкою чую, зсэрэдыны побачыты мэни на роду напысано. Мабуть, не така смердюча, як швабська, та й то гаразд..."
      21. ОКОНЧАНИЕ ОДНОГО ИЗ МИРИАДОВ ПИСЕМ,
      когда-либо написанных в этом мире
      "...тебе, если смогу рассказать о самом важном событии - это да. Сейчас нет сил просто, извини; да и обдумать надобно, переварить, усвоить. Хотя решение я уже принял... Сплин душит. Обрыдло. Все. Хватит. Достало меня до самого донышка. Лицемерие достало, затхлость. Каждый закопался в свой локальный мирок, сотворил себе блиндаж из бревен необхватных эгоизма; кто мудрствует лукаво, кто вопит: надоело думать! упрощает беспредельно, до уровня физиологических инстинктов либо элементарных суждений типа: "А сгорите вы все ясным пламенем!"... Куда мы закатились, осознавать тяжко, но приходится, иначе не стоит вообще сметь звать себя личностью. Ты можешь сказать, что и я ничем не отличаюсь, и будешь бесспорно прав. В том-то и горькая суть. А я не хочу _т_а_к_. Душа жаждет свободного выбора - а здесь его нет и не было, и не будет никогда, вполне вероятно. Нельзя жить в обществе и быть свободным от... Ну, ты помнишь. И боюсь, что никакой разницы, по какую сторону железного забора ты находишься, нет, только антураж различается, но правила игры, увы... Эх-х-х-х, отыскать бы какую-нибудь такую... ЗОНУ СВОБОДНОГО ВЫБОРА... да и махнуть в нее из этой рабской зоны, из этого Вселенского УЛага... Но этакое счастье вряд ли достижимо, к сожаленью. И не думай, повторяю, что под "зоной рабства" я подразумеваю лишь часть планеты по эту сторону железного забора с вышками, набитыми вертухаями. Отнюдь. Я беру в комплексе, весь шарик целиком. Не думаю, чтоб в каком-нибудь там "Багдаде-на-Подземке" (помнишь выражение О'Генри? о каком городе сказано, а?), к примеру, положение дел разительно отличалось... Это было бы слишком простое решение: взять и уехать за забор, если бы это было ответом на все мои вопросы, я бы так и сделал и не мучался поисками ответов больше.
      Людишки закопались с головой в собственных испражнениях, каждый выстроил себе, я говорил, блиндаж, ощерился стволами пулеметов-принципов, и на выстрел не подпускает принцип другого, хоть дальнего, хоть ближнего... А когда самые, блин, казалось бы, родные и близкие не в состоянии взглянуть на мировой бардак с точки зрения, отличной от собственной: вот что самое страшное... Выход: найти родственные души, другого не вижу. Хоть где, хоть за тридевять земель, но пока их разыщешь, дуба дать сто раз поспеешь. Дэднуться, как спикают системные хиппари. Такие вот дела...
      А в "лопухах": Джон с командой. Чуток легче - с ними-то. С Джоном я б не поругался, чувствую. Жаль, не успел... Ну да ладно. Что уж сейчас. Правда, не до такой степени с "битловской" музыкой легче, чтоб в руки себя схватить, зафиксировать, определить в пространстве и времени. Дрожат, дрожат ручонки-то... Соблазн какой непостижимый!.. Впрочем, слово не то: какой к демонам соблазн, когда выбор уже сделан и билет заказан. В тот мир, что раньше лишь с помощью сновидений да воображенья буйного наяву немножечко осязал. Какой к чертям соблазн, когда - наконец-то!!! - дверь могу отворить, не проламывать стену, не подглядывать в щелки, искусывая губы в бессильной ярости, а войти через дверь, переступить наяву тот порог, что доселе переступал в призрачных грезах лишь... Не думал, не гадал, что отыщу дверь заветную, а поди ж ты...
      Кто ищет, тот всенепременно находит. Если успевает.
      Билет, правда, в один конец, и обратного не будет.
      Судьба. Но меня этим не испугать. Я всегда проклинал себя за то, что не в состоянии игнорировать призыв этого мира, был вынужден просыпаться, либо выныривать из упоительного транса, выходить из упоительного ощущения свободы, защитным колпаком накрывающего у машинки, с наушниками, сжавшими голову. Помнишь, я тебе рассказывал?.. А в последнее время я стал ненавидеть себя за то, что вынужден спать. Из-за того, что приходится просыпаться... Это мучительно, это страшно, больно, гадко: пытаться потом описать, поведать на бумаге все, что видел и познал, но не делать этого по разным причинам, то дефицит времени, то отсутствие возможности закокониться в любое мгновение, когда заблагорассудится, и конечно, потеря волны, атмосферы, настроя, озарения, как хошь называй, но это ситуация жуткая: когда все, что узнал, не умеешь рассказать, когда вместо роскошного, выпуклого стиля, словесной свободы, в руках у тебя лишь убогий стилос реального косноязычия... Это кошмар, когда реальность вынуждает из живого, действующего лица превращаться в зрителя видеоклипа, оставаться ПО ЭТУ сторону экрана, когда ТАМ - яркая, настоящая жизнь!.. Причем такого клипа, в котором визуальный ряд музыкантов, исполняющих песню, служит фоном; а музыка и слова повествуют о ком-нибудь, кто, в свою очередь, своим собственным визуальным рядом выполняет функцию наблюдателя за третьим визуальным рядом: собственно персонажами, разыгрывающими сюжет, своей актерской игрой рождающими историю, о которой стремится поведать музыка... Бр-р-р. Переплетение. Загнул я, однако. Надеюсь, врубился? Извини, если витиевато, ты же знаешь мои недостатки, среди которых многословие - на первом месте...
      Вот, дописываю тебе письмишко, и никак не могу закончить. А разброд продолжается. Сидеть - невмоготу. Что бы я там и тут ни говорил, как бы там и тут ни было, а чисто психологически решиться нелегко. Гораздо тяжелее, чем я думал... ну, ты должен помнить, мы с тобой столько об этом спорили... Это похоже, знаешь, на выбор, встающий перед всяким, кто собрался на чужбину, во весь исполинский рост: ЗДЕСЬ ему невмоготу, но здесь - Родина. А ностальгия - страшная болезнь. И это непреложно. Чтобы стоять, надо держаться корней, эмигранту же корни приходится уносить с собой, в себе, и зачастую груз непосилен... Особенно для тех, кто родился, рос, провел первые годы жизни в локальном участке мира. Я где-то читал, что если младенца в течении первого года жизни несколько раз перевезти с места на место, хотя бы за двести-триста кэмэ, то человек, выросший из него, будет почти неподвержен влиянию ностальгии позднее. А я почти всю жизнь прожил в пределах пары десятков квадратных кэмэ; вот так.
      Сейчас, пожалуй, снова убреду. Ночь давно оккупировала промокший город, самое время попрощаться без помех со стороны людишек. У нас пока еще не какие-нибудь Город Ангелов или Большое Яблоко, по улицам ночью ходить можно, хотя кто знает, что будет, если пресловутая дЭмократия сменит то ГЭ, в котором мы прозябали. Только и слышишь по телеку про ихние социальные проблемы... Ох, чует мое сердце, черт гораздо несимпатичнее, чем его малюют... Сменим гэ на дэ - не шило ли на мыло?.. Вот это вопрос, понимаешь... Впрочем, не мне уже на него отвечать.
      Главный итог, тем не менее, сегодняш... пардон, уже прошедшего... дня: я наконец-то понял, куда мне пойти, и как туда пройти. И в этом - моя Цель, мое Решение. Теперь я знаю, где я нужен. Раньше я туда через щели в стене подглядывал, теперь уйду за стену. Уйду, я решил. Уйду, чтобы не вернуться... Маму и отца жаль, но ничего не могу поделать, надеюсь, когда-нибудь они поймут и простят... Это очень важно, когда у человека есть хотя бы одно-единственное место в сонмище миров и времен, в котором, он знает, его присутствие действительно необходимо, позарез, блин, да. И неважно, что _т_в_о_е_ место вполне может расположиться в причудливых, самых неожиданных, весях и градах, и неважно, что жертвовать необходимо многим, чтобы достичь своего места: приходится выбирать в надежде, что жертвы не напрасны. Но если ни единого такого места не осталось для тебя, и нет во всем мироздании той комнатки, где необходимо твое присутствие, где нужен ты, конкретный _т_ы_, никто иной взамен, - тогда пиши на лбу своем черным траурным фломастером: "ПРОПАЛ". Заказывай белые тапочки и смиренно ложись в ящик шестигранный, червячки ждут не дождутся. Хотя... Быть может, я слишком упрощаю? Посему - закругляюсь. Я не знаю еще: может быть, на этом письме мой эпистолярножанровый поток сознания вовсе не почиет в бозе. Если что, жди писем. Как только найду _т_а_м_ "почту", черкну пару слов. Я думаю, ты-то будешь ждать весточку невзирая ни на что. А сейчас ухожу... Когда вернусь, закончу сию неожидаемо и некстати начатую эпистолу. (Я не задолбал тебя этим словечком?) О'кей? Впрочем, вру. Какое там - "вернусь". Зачем?.. Но мыслишка вертится, бередит душу. Мыслишка о возможном возвращении. Еще не уйдя, думаю о возврате. Зря, наверное. Как бы эта прилипчивая привычка к родному миру не помешала уйти! Да не дай Бог Мой!! Я знаю, _т_о_т_ мир мне родней. Пускай и родился я в этом... Бр-р. Запутался опять. Настроение такое. Корневое... Это пройдет, думаю. Такие дела.
      Перед уходом хочу тебе вкратце, буквально пару-тройку слов сказать о трагедии. И потом о... как бы это попроще... "мимолетных встречах" и "тех, кто рядом".
      Это трагедия, когда человек в родном мире не находит своего места. Это очень больно, знаешь - ощущать себя инородной тканью, отторгаемой организмом. Но я не кусок протоплазмы, я это самое, мыслящее, разумное существо, черт бы меня забрал со всеми потрохами... Вот и забирает, ха. Достучался. Стучащемуся - да откроется. Я не кусок протоплазмы, и потому я - эмигрирую. Спокон веку в поисках лучшей доли человеки покидали Родину... Кто за морем-окияном счастье шукал, кто за горами, а я - за стеной. (Кстати, вопрос интересный: ТОЛЬКО ЛИ Я???) До вчерашнего дня, пока пребывал в подозрении, что "картинки" иных миров, подсмотренные мною лишь плод моих фантазий, который пытался сорвать, сковать "авоськой" слов, уложить в корзину страниц, попытаться всучить потенциальному потребителю (читателю то есть), - до вчерашнего дня я искал не там, где следовало. Я писал, потому что в этом видел единственный выход: миры распирали душу, настойчиво требовали свободы, и ничего более умного, чем выплескивание их на бумажные страницы с помощью такого убогого инструмента, как слова, я не изобрел... Зачем люди пишут, спрашивается? зачем рисуют, музыку сочиняют, кино снимают, скульптуры ваяют, домики из спичек складывают, самодельные автомобильчики в сараях клепают... Помнишь, ты меня спросил: зачем ты пишешь? Тогда я сказал тебе, что сам не знаю. Это правда, я не знал, хотя в одном был уверен твердо: каким-нибудь "вторым" Достоевским я быть не желаю, только Первым Самим Собой. Я не боялся пользоваться избитыми штампами и заезженными сюжетными ходами, образами и приемами, это да. Но! Строители используют кирпичи. Одинаковые, в принципе. Ты можешь сказать, что дворцы и однотипные "спальные" ульи построены из одинакового материала? Вот. А это так... Я не знал, зачем пишу, но искал свой стиль, пусть убогий и странный, многословный и водянистый, но свой... А теперь к тому же - знаю, зачем. Оказалось, вовсе не оттого, чтобы заработать кучу нала или там почувствовать себя умнее окружающих, двух слов связать не способных, в отличие от меня, мастера связывать слова... Я писал, потому что "спускал пар". Дьявольская (Божественная Моя) печать заклеймила меня я смотрел в щелки стены, разделяющей миры. Другие, я знаю, пишут по иным причинам. По каким, хотел тебе рассказать, но... уже не успею. Когда-нибудь расскажу, если свидимся, дай Мой Бог. Или напишу, если почту разыщу, чтоб отправить весточку. Лови меня на слове. Ты знаешь, я ненавижу невозвращенные долги. Так что о тех, кто рядом, и мимолетных встречах тоже потом. Если буду испытывать потребность говорить о тех, кто остается в этом мире...
      Здесь, пожалуй, лишь тебя я могу еще назвать близким по духу существом, поэтому я написал тебе, чтоб ты в курсе был, если что. И чтобы не подумал, что съехал с катушек, если вдруг получишь когда-нибудь "письмо мертвого человека". А пожелать тебе на прощание хочу одно:
      ДОБРОЙ РЕАЛЬНОСТИ!
      Надеюсь, ты понял, _ч_т_о_ я вкладываю в смысл этих слов. Себе я, пожалуй, с иронией могу пожелать лишь ДОБРОЙ ФАНТАСТИКИ.
      Ну, покедова. Доброй тебе реальности еще раз. Жму манипулятор. Держи нос по ветру и никогда не иди на компромиссы с совестью. Парадоксальный совет, скажешь? Вовсе нет. Отнюдь. Но живущим ЗДЕСЬ его смысл не дано уловить... Я старался так ЗДЕСЬ поступать, и прослыл ненормальным, не от мира сего...
      Прощай. "До свидания" не говорю, боясь сглазить.
      С дружеской любовью всегда твой...
      P.S. А знаешь, если бы та "гиена" не была настолько пьяной и не так воняла потом и мочой, я бы ей отдался, наверное... Плоть требует своего, и весьма настырно... Ведь я тоже - всего лишь... душонка, отягощенная трупом..."
      22. В ПЛЕНУ У НОНОК
      ...Вилли не затоптали у лифта. Как он врубился гораздо позже, вовсе не случайно и неспроста. Он был нужен им...
      Очухался четырнадцатилетный Вилли Квайл нескоро. За окном мерцали по-прежнему блестки звезд, и Вилли почему-то показалось, что эта ночь следующая. Хотя он мог и заблуждаться. Лежал он на мягкой постели, перебинтованный с головы до ног, кажется; попробовал встать и обнаружил, что за ноги привязан, а руки его примотаны бинтами к бокам. - Ух, кошачьи отродья, - прокомментировал Вилли свое плачевное положение, - ну ничего, я вам еще кишки помотаю, твари патлатые...
      Далеко не у всех нонок были длинные прически, большинство их стриглись накоротко. Но такими словами всегда ругался Фредди, и Вилли подхватил у старшего брата полюбившееся определение. Фредди был почти вдвое старше Вилли, и авторитет его для младшего брата сомнению не подлежал. Даже в большей степени, чем папашин. Папаша был мужиком старой закалки и в некоторые вещи "не въезжал". Собак не ел, например. Кошек, крыс, змей - всегда пожалуйста, а псов не мог... Все время вспоминал какого-то "Арчи", который якобы в первые годы ноночьего нашествия спасал ему жизнь, и ради которого он, папаша, даже пристукнул какую-то бабу, которая чуть было не стала мамашей возможным Фреду и Вилли. Папашка вообще много чего болтал о прошлых годах, но по большей части сыновья не могли понять, о чем это он там. Однажды, после того как безуспешно пытался часа два растолковать отпрыскам, что оно такое - "ночной клуб", - он плюнул и поклялся, что больше ни слова не скажет, о том, какая жизня была ДО нонок. Клятву сдержал.
      Фредди, подумал Вилли, лежа связанный на кровати, я хлюпиком не буду, слышишь?! Я от них сбегу и за тебя, за папашку отомщу, понял?! Ты только там в земле не переворачивайся, договорились? Они меня врасплох сцапали, их было пять рыл на меня одного, задавили массой... Но я исправлюсь, братец, вот как есть обещаю, не сходя с места! Тебе стыдно за Вилли не будет...
      И он принялся исправляться не сходя с места. Сойти с места при всем желании тотчас же вряд ли ему бы удалось.
      Тужился, тужился Вилли, сопел и хрипел, стиснув зубы. Но бинты порвать мочи не хватило. Зато адскую боль в грудь и голову накликал. Полежав смирно чуток, боясь вздохнуть, Вилли превозмог приступ и засучил ногами, пробуя на крепость путы. Постель, превращенная в узилище, находилась в небольшой, пятнадцать на пятнадцать примерно, комнате, кроме двери, окна и самой постели, в помещении этом не имелось ничего, даже осветительного прибора никакого. Все это пленник разглядел, когда боль на некоторое время утихла, сжалась в два комочка, один под черепом ворочался, стукаясь о кость, а второй в груди копошился, словно крыса, угодившая в мышеловку.
      Себя к интерьеру пленник не причислял, вполне уверенный, что родным жилищем эта коробка ему не станет. Могилой - возможно. Но местожительством - ни в коем разе.
      Рассеянный свет проникал в комнату с улицы, окрашивая тьму в полутона и придавая форму пространству. Благодаря ему Вилли хоть что-то разглядел, без него в комнате царила бы кромешная тьма. В окно, напротив, подняв глаза, Вилли разглядел темную плоскость стены небоскреба, усыпанную многочисленными белыми и желтыми пятнами, квадратными и прямоугольными освещенными окнами. Блестки звезд слабыми искорками мерцали выше, под самым верхним краем окна комнаты, в которой Вилли валялся в мягкой постели. Из чего пленник заключил, что комната эта находится высоко-высоко, быть может, на последних этажах этого здания, иначе звездных блесток он бы не увидел вообще. Соседний же небоскреб был чуть выше. Эх, вы, проклятущие, думал Вилли, отчаянно дергая ногами и с ненавистью вперившись взглядом в стену за окном, проткнутую многочисленными световыми дырками. Захватили весь Город, житья из-за вас нету людям...
      Приторочили его к кровати на совесть. Надергавшись до изнеможения, Вилли едва не потерял сознание от боли и решил передохнуть, чтоб не сдохнуть совсем. Возобновлять свои освободительные попытки пленник намеревался в обязательном порядке, думал только об одном. Покуда патлатые твари не начали с ним производить свои жуткие эксперименты, о которых рассказывали и папаша, и Фредди, и прочие люди, покамест нонки не превратили его в раба, одного из тех, несчастье наблюдать за которыми Вилли имел уже не раз... надобно поспеть смыться подальше. Или сдохнуть. Существует ли в реальности Квартал Спасения, Вилли не уверен, но в любом случае - лучше подохнуть где-нибудь в подземке, по кускам крысам на жратву разорваться, чем остаться у нонок и превратиться в выпердка.
      Вилли боролся с болью изо всех силенок. Боль раздирала череп безжалостно, комок расплывался горячими щупальцами, сжал голову: вот-вот лопнет!.. И в конце концов Вилли капитулировал, и вновь провалился во мрак беспамятства, из которого выползал в эту комнату с мягкой постелью...
      - Развяжи его! - первые слова, услышанные им, когда очнулся по возвращении в комнату, на постель. - Накачай стимулятором, мне квелый комок боли не нужен! - вторые слова, услышанные пленником. - Чтобы готов был через полчаса! - третьи.
      Голос был властный и жесткий. Чувствовалось, что его обладательница привыкла командовать, а не подчиняться.
      Ого, подумал Вилли. Уже тащать в лабораторию?.. Прыткие, однако.
      - Симпатичный мальчик, - бормотала нонка. Не та, что резким голосом бросала приказы. Вероятно, та, которой приказывали. Вилли чуть-чуть приподнял веки и сквозь бахрому ресниц смутно разглядел нонку, возящуюся с узлами у изножия постели. Рослая блондинка, патлатая причем, продолжала бормотать что-то себе под нос, неразборчиво. За окном сиял солнечный свет. "Хоть ЕГО они у нас не украли!", - неожиданно подумал Вилли. Ночь миновала. Ноночьего комбеза на патлатой твари не было, только узенькие черные шорты и непременный кожаный пояс. Растянувшийся в прыжке кошачий силуэт, выгравированный на серебристой пряжке ремня, Вилли разглядел, чуть шире приоткрыв глаза. Нонка, стерва, уловила движение век...
      - Оклемался, малыш? - довольно ласково осведомилась. - Сейчас, погоди, я тебя распутаю и немножко подкормлю...
      ОНА БЕЗОРУЖНА!! вспыхнула отчаянная надежда, ударила волной горячей крови в голову. Ну же, развязывай скорее, тварь патлатая, с тобой одной я живо управлюсь!..
      - Только ты не кидайся на меня с кулаками, ладно? - будто прочла она захватнические мысли пленника. Он скривился, словно проглотил гнилой кусок мяса. Разочарование остро заточенным лезвием полоснуло сердце. - Толку не будет, а больно будет сильно, гарантирую!..
      ТЕЛЕПАТКА!! едва не заскрежетал зубами от ярости пленник. О них Вилли слыхал. Лопоухий Боб раз говорил: "Наскочила из-за угла, я ее хвать за горло, а она шмыг вбок, и поминай как звали, будто почуяла, что я за горло хватану, а не пулю в глаз всажу... Я за ней, она спиной к стенке, и в стойку, а я ж все боеприпасы расстрелял, выбору нет - клинками да голыми руками ее мочить... А она, тварь, чует будто, блокирует выпады... Едва выскочил тогда, парни, Лысый Мик с Братом Джо случились, пристрелили сучку, я не последний рукопашный боец, вы знаете, но она, стерва, меня одолела бы..."
      Нонка ухмыльнулась; и вдруг резко наклонилась над постелью, приблизив физиономию чуть ли не вплотную к лицу Вилли. Обдала незнакомым, но приятным до странности ароматом. Это изо рта у ней смердит, думал пленник, крепко-накрепко зажмуриваясь, чтобы не видеть огромных глазищ ненавистной твари, синих, как новые джинсы, и таких же ослепительно сияющих, сулящих удобство и защиту от холода обладателю... тепло, вкусную еду, безопасный сон, ласку и нежность, обволакивающие мягкими волнами, гладящие по груди, и ниже, ниже... "ПОШЛА ПРОЧЬ, дерьма кусок!!!", - в отчаянии взвыл Вилли мысленно, закрыл глаза и в воображении как бы оттолкнул нонку, обеими руками ударив в морду. Обволакивающее теплом и лаской ощущение тут же улетучилось. Но от ее дыхания брони не существовало, чего-то подобного векам в носу, и оно, горячее и ароматное, раскаленными толчками жгло щеки пленника; вышибало ознобную испарину на его лоб. Если она меня поцелует, в паническом ужасе подумал Вилли, постараюсь укусить мощно, вопьюсь намертво, чтоб губу оторвать!..
      Он приподнял веки, чтобы встретить вражину с открытыми глазами...
      Синие глазища нонки уже потускнели. Она почувствовала. Или услышала. Или узнала. Как это там у них, телепаток чертовых, зовется?..
      Пышущее жаром, ядовитым испарением обдающее, ее дыхание отдалилось, и Вилли почувствовал облегчение, будто на голову ему падала змея и уже приблизила жало к глазам, но вот, к счастью, удалось гадину ползучую смахнуть с макушки...
      ЛУЧШЕ ЗМЕЯ, ЧЕМ НОНКА, убежденно подумал Вилли.
      Нонка весело захихикала.
      - Ты мне нравишься, звереныш, - промурлыкала. - Я попросила тебя у госпожи, но она отдаст лишь после проверки, к сожалению... Ты злой и грязный щенок, но ты мне нравишься, малыш... И ты узнаешь еще... сияние моих глаз...
      Вилли взбеленился. Дальше терпеть все эти гнусности он был уже не в состоянии - ни физиологически, ни морально. Желая от жизни лишь одного смерти как избавления, - он распахнул глаза, выдернул ступни из ослабевших пут и успел неуклюже вскочить, пронзаемый жуткой болью, едва не рухнувший навзничь, вопящий: - А пулю тебе в глаз, вражина проклятая!!! Вилли, сын Квайла и брат Фредди-Нонкоруба, скорее подохнет, чем ляжет на нонку!!! жаль, клинка нет, я бы тебя разделал, как брат учил!.. Но я тебя, тварь, и голыми руками...
      Отпрянувшая было патлатая тварь привалилась к стенке у двери и заливисто заржала. Ладони уперла в бока, морду запрокинула, сиськи трясутся, кожа на животе пульсирует... В КАДЫК ВЦЕПЛЮСЬ!!! Злобное желание пронзило пленника, но не навылет: застряло в мозгу, заклинило прочие помыслы. ЗУБАМИ ЗАГР-РЫЗУ... От нестерпимой боли шатаясь, как флагшток на ветру, с примотанными к туловищу руками, Вилли потащился в обход кровати, чтобы впиться зубами в шею нонки, во-он в ту пульсирующую жилку, вздувшуюся под кожей... Он уже ничего не соображал. Страстное желание ощутить во рту вкус ноночьей крови, если у нее есть кровь! растерзать в мельчайшие кусочки всю эту тварь, от пяток до патл и синих глазищ, затопило потоком бешенства голову, и без того распираемую, звенящую неистовой болью, от беспощадных болевых пинков, наносимых свежей раной...
      Но четырнадцатилетнему пленнику не суждено было ощутить на зубах упругое сопротивление прокусываемой ноночьей плоти. Это сладострастное ощущение Вилли в тот раз не испытал; но силу удара патлатой стервы почувствовал в полный рост, заполучил в полнейшем объеме поставок, как говаривал папашка в свое время: нонка, не прекращая весело хохотать, молниеносно выбросила вперед ногу и засадил носком сапога Вилли по лодыжке. Знала, куда вцелить: кости не перешибла, но боль причинила адскую. Как гарантировала. Даже на минуту исчезли болевые эпицентры в голове и груди - так зверски засандалила, сволочь... Подрубленный, пленник опрокинулся на постель, и не провалился в болевой обморок, не рухнул во мрак беспамятства лишь потому, что упал на мягкое, а ударила чертовка не в голову и не в грудину, а по неискалеченной ноге.
      - Су-у-у-у-ука... - мучительно простонал Вилли, корчась в развороченной постели. - Загр-р-р-р-рызу-у-у-у-у... - он запнулся, задохнувшись от толчка головной боли, и зашипел из последних сил: Шш-ш-ш-ш-шлюха гряз-зная... - так тоже в свое время величал нонок папаша.
      - Темпераментный малыш, - мечтательно промолвила нонка. - Весь в родителя, видно... Вот бы госпожа его мне подарила...
      Тошнота, и без того неустанно и чудовищно терзавшая внутренности пленника, при этих ноночьих словах едва не одолела его. Тошнотворный ком победоносно и неудержимо полез на волю, но - блевать при нонке Вилли посчитал ниже своего мужского достоинства, и невероятным, просто-таки вселенским усилием воли сдержал спазматический позыв кишок. Как ему это удалось, Вилли до смерти не узнает. И тут же, вприкуску, судорожно засигналил гибнущий от переполнения мочевой пузырь.
      "НА ГОЛОВУ ЕЙ я б налил с громаднейшим удовольствием!!" - думал со злобным упоением пленник, сотрясаемый корчами.
      - Малыш, не помирай! - умилилась нонка. - Сейчас я тебе горшочек подам...
      - В рот себе засунь свой горшочек! - прохрипел изнемогающий пленник. - В пасть себе, сука!! Лопну лучше, вам не достанусь...
      В эту секунду с грохотом растворилась дверь, атакованная чьим-то тяжелым сапогом, и в комнату, где помирал от боли, унижения и невозможности облегчиться четырнадцатилетний пленник, созерцаемый патлатой тюремщицей, ворвалась еще одна нонка, в которой Вилли, несмотря на тускнеющее сознание, мигом признал рыжеволосую стерву из патруля, захватившего его в подземке, ту самую, с которой у него возникла безумная обоюдная страсть с первых минут знакомства. По милости которой он торчит в этой комнате...
      - Ага-а-а! - по такому торжественному поводу нашел пленник остатки сил, чтобы приветствовать пассию. - И ты явилась, кошка драная... Ну иди, иди ко мне, обнять не сумею, но в морду плюнуть во как способен!.. - и он харкнул в нее. Неожиданно для самого себя обильно и мощно, настоящую слюнную гранату метнул, но, к несчастью, промазал. Градусов на десять всего причем. Оскорбленный до глубины души собственной неловкостью, чуть не зарыдал. Сил для второго плевка не оставалось.
      - Гаденыш. - Брезгливо высказалась патрульная нонка, увешанная оружием и затянутая в боевой черный ноночий комбинезон. - Пес шелудивый. Это его, что ли, госпожа требует?..
      Нос у нее был залеплен пластырем, довольно большим куском, прикрывающим собственно нос, переносицу и участок лба.
      - Его, Дайян, его, - ответила блондинистая телепатка в шортах, поглаживая себя по груди. Вилли с отвращением заметил, как ногти патлатой блондинки почесывают левый сосок, коричневый и расплывшийся, и как это бывшее плоским пятно набухает, формируется в шарик, выпячивается, увеличиваясь в размерах прямо на глазах. - Я хотела себе взять, но госпожа... - Вспухший на левой груди шарик, терзаемый кончиками пальцев, эта гнусная ноночья выпуклость, способна была привести человека в ярость одним видом своим, а зрелище механического возбуждения, которое Вилли привелось наблюдать, вогнало его в состояние полнейшей прострации - ярость переполнила пленника и он чуть было не лишился сознания. Обессиленный и лишенный возможности без промедления вступить в драку, Вилли распластался на постели как дохлая крыса, припечатанная прикладом винтовки к бетону.
      - Если он госпоже не подойдет, - зловеще пообещала патрульная Дайан, - ух и натешусь же... По кусочкам его накромсаю... - она пощупала свой распухший нос, залепленный пластырем.
      - Я просила госпожу мне подарить, если ей не понадобится! - обиженно надулась блондинка.
      - Ну ладно, побалуешься, - великодушно посулила зловредная Дайан. Но все равно он потом - мой. Надо же, в кои-то веки вышла в патрульный маршрут поразмяться, по старой памяти порыскать, от кабинетной рутины отдохнуть, а тут этот!..
      - Договорились, сестричка! - блондинка прижалась на мгновение к патрульной, или кто она там, и лизнула ту в щеку. Патрульная лапнула ее за обнаженную грудь и покрутила двумя пальцами вставший сосок. Блондинка охнула и отступила.
      Пока Вилли со смешанным чувством омерзения и гадливого любопытства наблюдал за нонками, тошнота, выворачивающая кишки наизнанку, опять полезла на волю. И Вилли сам себя надоумил, рывком перекатился на бок, свесил голову с постели, над полом, исторгая протаранившую плотину сдерживания блевоту. Невмоготу человеку за нонками глядеть без рвотных последствий.
      Содрогаясь и захлебываясь, пленник булькал и сопел, выдавливая последние порции гнусной слизи, как вдруг услыхал за спиной противное хихиканье и почувствовал, как по его голому заду запрыгали прикосновения чего-то твердого и царапающего. Словно впивался коготь какой-то птицы, скачущей по ягодицам.
      Попрыгав, этот коготь замер, вонзился сильнее, и пленник догадался: "Это ствол автомата!". Ствол пробороздил правую ягодицу и скользнул между полушариями... раздвинул, вжался...
      - Пошла прочь, мразь!! - выдавил Вилли, в панике пытаясь перевернуться на спину. Блевотина потекла на подбородок, и Вилли крикнул, брызгая слизью во все стороны: - Убери пушку, тварь патлатая!!!
      Рыжая, продолжая подхихикивать, уткнула безжалостный ствол перевернувшемуся на спину пленнику в пах, нещадно прищемив мужское достоинство.
      - Только не спусти! - испугалась блондинка, хватая патрульную за руку. - Только не спусти курок!! Госпожа!..
      - Успею, - рыжая отняла ствол и забросила автомат за спину. - Ну, разматывай щенка давай поживей, сестра...
      - Еще стимулятор ввести надо... - забормотала блондинка, выуживая из карманчика шортов крохотный инъектор. - Госпожа велела... и новые повязки наложить... круто ты его в лифте...
      - Работай, Кэри, работай, - велела Дайан и одним размашистым шагом отступила в угол. Помолчав, вдруг пожала плечами, зазвенела амуницией: Ошалел гаденыш! бредит. - И проворчала что-то тихо, неразборчиво, поглаживая равномерную щетину накоротко остриженных волос.
      Вилли хотел брыкнуть блондинку в рожу пятками, но тут же передумал. Славный мальчик, славный, - хваля его, забормотала она, наклоняясь над пленником и всаживая ему в бедро металлическое жало инъекторной иглы. - Не стоит драться с девочкой, все равно не побьешь...
      Ее груди, два тугих больших шара, нависли над лицом Вилли, когда она принялась разбинтовывать его голову, и он, подумывая о том, что откусить ей сосок, эту отвратительную выпуклость, было бы весьма благородно с его стороны, закрыл глаза и постарался ни о чем не думать, памятуя о том, что блондинка отпрянет и отскочит раньше, чем он поспеет вонзить зубы.
      - ...умный мальчик, ну зачем откусывать, - вдруг зашептала ему в самое ухо нонка, обжигая своим ароматным до омерзения дыханием, - можно же так нежненько, легонечко покусать, полизать можно язычком, губками погладить...
      "ЗАКРОЙ РОТ, ПАТЛАТАЯ!!!", - мысленно взвыл Вилли. ЗАТКНИСЬ, не то я вырвусь и расколочу свой череп окончательно, расколю об стенку!..
      Она до странности покорно заткнулась. Видать, всерьез уповала, что Вилли "не подойдет" неведомой госпоже и тогда обязательно поступит в ее личное владение... "ЖИ - ВЫМ НЕ ДАМ - СЯ, - мрачно и отчетливо подумал Вилли, подразумевая, что нонка услышит и поймет. - А МОЕГО БРАТА ФРЕДДИ ПРОЗВАЛИ НОНКОРУБОМ, ПОТОМУ ЧТО ОН НИКОГДА В ЖИЗНИ НЕ БИЛ НОНОК. ОН ИХ ПРОСТО УБИВАЛ. ГОЛОВЫ ОТРУБЫВАЛ.".
      - Ух, какой ты темпераментный, котик! - сказала нонка весело. Поглядим, поглядим, что госпожа скажет...
      Вилли стиснул зубы, чтоб не завыть от боли, и постарался выключиться, но не сумел. Само собой разумеется, вообще не думать, будучи в сознании, Вилли не наловчился, как ни тужился: и по этой причине с наслаждением выплескивал и метал нонке в мозги все потоки ядов и хранилища бомб сквернословия, которые имел в арсенале памяти. Даже те, смысла которых не понимал, но которые использовали брат и особенно папаша, живший в Городе еще _д_о_ нонок. Если не врал. Вилли слабо верил, что когда-то такое могло быть.
      ...руки ему сковали наручниками за спиной, на ноги накрутили цепь. И Вилли семенил мелкими шажками, подталкиваемый в затылок непреклонным стволом автомата патрульной Дайаны. Только сейчас Вилли осознал, что разгуливает голышом посреди снующей по коридору оравы нонок; не считая бинтов, намотанных на голове и верхней половине туловища, пленник был раздет до нитки, даже паршивых тапочек на ноги не обули, раздраженно думал он, обдирая подошвы, шаркая по усеянному всевозможным мусором бетонному полу. Коридор был длинный, и нонка зловредная протолкала пленника в самый его конец, сквозь строй дверей, тянущихся по обеим сторонам. Затем пихнула налево, в новый предлинный коридор. По бокам этого туннеля ряды дверей не тянулись, стены сплошь из стекла оказались сработаны, стекла, перемежаемого опорными железобетонными столбами, и Вилли подумал, что теперь его ведут по чему-то, весьма напоминающему галерею. Переход откуда-то куда-то. Нонка пихала его стволом по оси коридора, и Вилли принялся ненавязчиво смещаться левее, чтоб мельком глянуть вниз, через окно. Дайан злобно пнула его по заднице носком сапога и гаркнула: - Топай по центру, гаденыш собачий!!
      Эге, подумал Вилли. Что-то любопытное внизу есть, ежели не позволяет обозреть...
      - От кошки драной и слышу, - прохрипел в ответ, чтобы не оставлять последнее слово за нонкой. - Ствол тебе в дырку!..
      23. КАН-КУДАЛБ-ШАМАН
      - Я посылал тебя за _ч_е_м_? - гневно вопросил Кан-Кудалб ученика. Ты принес мне ни на что не годную шкурку. Пойди и принести изволь то, за чем я тебя посылал.
      Ученик жалобно посмотрел на Кан-Кудалба.
      Но учитель был неумолим.
      - Если ты не научишься отличать то, что нужно, от того, что ни на что не годно, толку не будет. Я тебя прогоню. А теперь иди.
      Ученик понуро убрел. Кан-Кудалб улыбнулся.
      - Хороший ученик, - сказал, - но туповатый. Впрочем, я сам был такой вначале.
      Кан-Кудалб подцепил двумя пальцами принесенную учеником шкурку и брезгливо отбросил в огонь. Вспышка озарила внутренность пещеры, на мгновение вышвырнула тьму прочь, даже из дальних углов и закоулков.
      - Никуда не годная шкурка, - прокомментировал Кан-Кудалб. - В такой разве сунешься в пламя?
      Он обмакнул кончик пальца в месиво, которое, негромко урча и булькая пузырями, бурлило в небольшом горшке; облизал палец и удовлетворенно почмокал губами.
      Отменное зелье, подумал он. Хоть сейчас пропитывай наконечники...
      Если бы кто-нибудь из сородичей Кан-Кудалба случайно подсмотрел, как шаман пробует на язык смертельный яд, применяемый на практике лишь с одной-единственной целью, вполне определенной и функциональной, а именно: для сокращения численности врагов, - такой счастливчик не сходя с места вывихнул бы челюсть, отвесив оную: не имело бы границ изумление, которое он испытал бы при виде того, как Кан-Кудалб запросто лижет отраву, малюсенькой капельки коей вполне достаточно для отправки к праотцам здорового крепкого воина. Духи любят, обожают шамана, это всем известно, но не до такой же степени!..
      Но Кан-Кудалбу показалось мало, и он позволил себе добавку: зачерпнув горстью, хлебнул. Кипящая отрава не обожгла его кожу, и не отправила к праотцам его самого. Потому-то Кан-Кудалб и был шаман, однако. Духи его любили. Он один знал, до какой степени.
      Все сородичи неукоснительно считались с мнением шамана. Человек, любимый духами - очень полезный человек.
      Напившись отравы, Кан-Кудалб закусил сушеными червями, вкусными такими, хрустящими на зубах, отлично провяленными на солнышке, и неторопливо поднялся на ноги. Убрел в глубину пещеры, долго там возился, перекладывая с места на место какие-то предметы; вернулся к очагу, сжимая в правой руке нож устрашающих размеров, с широченным таким лезвием, остро-остро наточенный. Осмотрев лезвие, приблизив его к огню очага, чтобы лучше видеть, Кан-Кудалб хмыкнул довольно так, и сунул нож в огонь. Подержал; вытащил. Делая надрез на левом предплечье, бормотал витиеватые заклинания неразборчиво, бегущим шепотком: духи любили Кан-Кудалба, и он пользовался их благорасположением без стеснения, однако знал, что подстраховаться никогда не мешает. Осторожность прежде всего, учил когда-то мальчика Кудалба наставник, посылая за шкурками, и заветы Учителя Кан-Кудалб не забывал всю жизнь...
      Засыпав в рану серый порошок, извлеченный из кожаного мешочка, который был приторочен к внешней стороне левой руки цепочкой, обвившей плечо этой руки, Кан-Кудалб подождал, пока кровь поглотит серую кучку. Закрыл глаза и принялся нараспев заклинать рану, поглаживая ее кончиками пальцев ненадрезанной руки...
      Когда Кан-Кудалб открыл глаза, раны как не бывало. Лишь свежий шрам багровел на этом месте, но вскоре и шрам исчезнет без следа. Утром оглашу им решение, подумал Кан-Кудалб, вернувшийся из полета к духам. Скажу, что духи велели уходить...
      Но наутро ученик шамана переполошил сородичей отчаянными воплями.
      - Великий Учитель исчез!! - орал перепуганный подросток. - О горе нам, духи призвали Кан-Кудалба!!!
      Сородичи никогда не узнали, что наутро шаман намеревался приказать им покинуть остров, уйти к северу, перебраться на материк и выбрать новое место для поселения: Кан-Кудалбу было видение, что на остров, который спокон веков занимали его сородичи, надвигается грозная опасность с востока, с соседнего длинного острова - тамошние вознамерились коварно, врасплох, захватить его, Великого Шамана, возлюбленного духов, и принудить его заботиться о них, лечить от ран и болезней всю их многочисленную длинноостровную толпу...
      Когда тамошние, куда более многочисленные, захватили поселение Кан-Кудалбовых сородичей и не обнаружили самого Кан-Кудалба, они страшно рассердились, и со злости отправили всех к праотцам. Только ученика шамана с собой прихватили живого. Кто знает, а вдруг духи его тоже любят?..
      ...и после того черного дня, когда пролились потоки крови и окрасили проливы в цвет крови, много-много лет и зим остров пустовал, настолько много, что не счесть никому. Заклятие лежало на острове, заклятие Великого Шамана, так говорили.
      Покамест не пришло время, и с материка на выдолбленных бревнах не переплыли на остров люди с кожей цвета разбавленной крови, которые не боялись преданий и предупреждений о проклятьях древних полумифических племен, живших на этих землях настолько давно, что даже их названия стерлись в скрижалях истории...
      24. ДРУГ КОМПЬЮТЕРОВ
      - ...Ну ладно... ладно, - немного даже растерялся Вилли, услышав такую гневную речь. - Не нервничай ты. На меня-то чего взъелся? Я что ли в Штабе сижу, стратегию разрабатываю? Чего скомандуют, то и выполняем... а куда денешься. А Дайана... Позабудешь ее, ка-ак же ж, - упомянув это ненавистное имечко, Вилли помрачнел еще больше и пробормотал, - а знаешь, Торопыга, сколько потом ни таскался по ноночьим территориям, но ту галерею не разыскал...
      - Почему ты так думаешь, а? - Грэй успокоился мгновенно, как и вспыхнул. - Во всем Городе одна-единственная галерея, что ли?..
      - Нет, конечно, но в той, понимаешь, - Вилли был явно рад, что сумел отвлечь внимание Грэя от щекотливой темы, - стекла были необычные. Такого розоватого оттенка. Будто их, когда отливали, подмешали в порошок крови. Ненавязчивый такой, размытый, но сплошной и равномерный, розовый оттенок... Короче говоря, не знаю как сказать, не мастер я связывать слова, но галерею со стеклами этого цвета, врезавшегося в память, я не отыскал.
      - Во второй и третий разы тебя по ней не водили?
      - Конечно, нет. Галерея, насколько я понял, ведет в логово главной патлатой твари, а во второй и третий разы я им перспективным с виду не казался, меня сразу тащили в ближайшую подавилку, чтоб...
      - Подавилку?..
      - Ага. Не знаешь разве?.. Мы так прозвали аппараты, из мужиков творящие выпердков. В твоих краях их по-другому зовут?.. Госпожа меня проверяла на предмет какой-то своей личной надобности в первый раз, и утратила интерес к моей персоне, не найдя во мне искомого. Зато я сподобился ЕЕ лицезреть... До смерти не забуду!
      - Такая страшная?!
      - Нет, что ты! Бабская видимость у ней потрясающая, высший класс! Ежели забыть, что - нонка. Тебе что, рассказывать, как мы с ней общались? Не желаю!
      - И не надо, не злись. Обойдусь как-нибудь.
      - Главное, что она меня посчитала неподходящей кандидатурой для удовлетворения своих надобностей. Черт побери, насколько я врубился в суть, она из меня хотела сотворить даже не выпердка, а кое-кого гораздо более гнусного. Но пронесло, слава Пороху!! - Вилли произвел ритуальный жест восторга: вскинул правую руку над головой и сжал пальцы в кулак.
      - Слава, слава... Слава Богу... - пробормотал едва слышно Торопыга, ...Моему. И на старуху бывает проруха... даже она может ошибиться... Приятно сознавать. И к счастью, ошиблась. Хорошо, что именно Вилли проскочил сквозь ячейки сети, без него я бы пропал, остальные не компенсируют его Часть при всем желании... В людях копалась, милая, вооружась машинами, и позабыла, что другие люди с машинами не только враждовать умеют...
      - Что ты там бурчишь?
      - Ничего существенного. Так, мысли вслух. Значит, потом тебя сразу тащили в преобразователь, и ты...
      - Из подавилки я смывался. Нонки глупые, на ошибках не учатся.
      - Ты подразумеваешь, что не ведут точного учета, не заносят в банк данных...
      - Что-то навроде того, - согласился Вилли. - Но не совсем так. В банках сети есть все. Но они не получают от компов всю информацию, которая в них есть.
      - Может быть... Тебе видней. Кому уж, как не тебе. Не умеют выжать?
      - Не думал как-то. Может и не умеют.
      - А... это... сознательно машинки могут скрывать?
      - Дерьмо! Откуда мне знать?! Я не спрашивал. Меня это как-то не интересовало.
      - Ясно... НЕлюбопытство - иногда порок... А относительно того, что нонки не учатся на ошибках, своих либо чужих, человечьих, ты не прав. ЕСЛИ БЫ. - Загадочно акцентировал Торопыга. - Послушай, друг компьютеров, твоя способность нам весьма пригодится.
      - Какая? - удивился Неудачник.
      - У тебя она одна, такая, - улыбнулся Грэй. - Разве мужик без этакой способности сумел бы три раза обвести... э-э-э, подавилку вокруг пальца? То бишь, я имею в виду, договориться с ней.
      - А-а, ты об этом! Да разве ж это способность. Так, баловство... Если б я телекинетиком был, вот это да...
      - Ничего себе баловство!! - возмутился мгновенно в своей импульсивной манере Грэй и наградил Вилли парой неприличных кличек. Помолчал, переводя дыхание, и высказался: - Хотел бы я с таким баловством в мозгах к нонкам запроториться и в подавилку угодить!..
      - А ты попадал?..
      - Естественно, нет. Разве с тобой сейчас говорил бы, а? Без твоей-то... гм, баловства.
      - Это точно, - покивал Вилли, - сейчас бы ты выпердком был, как пить дать, и разговор у нас произошел бы короткий донельзя - или ты меня, или я тебя...
      - Именно. Но ты уж меня так безнадежно не хорони, ладно? Может, я бы в проценты отсева попал.
      - Может, - кивнул Вилли, - и тогда тебя бы похоронили там же, неподалеку от подавилки.
      - Само собой, - скопировал кивок Неудачника Грэй, - и вот потому, что мы с тобой такие бравые ребята и можем говорить, как мужик с мужиком, слушай сюда, внимательно-превнимательно. Сейчас ты заскочишь в офис и отметишься где надо, скажешь, задумка зловредная появилась, хочешь реализовать, уходишь для этого в рейд, напарника подыскал. Назначь заместителя, чтобы отряд без командира не остался, вдруг что. После захватим твои шмотки, боевой комплект целиком, и вперед, с песней.
      - Чего-о?..
      - С песней, говорю, вперед. Значит, что мы будем гордо распевать песни, когда нонки нас поволокут на растерзание. Мы же с тобой непреклонные парни, правда, да? Вот то-то и оно. Счастливый путь в загробную обитель... Однако мы с тобой постараемся под солнцем остаться, здесь теплей, чем в могилке. Нам еще множество делишек обстряпать суждено. И победить... Надеюсь, да.
      - Эй, Торопыга, откуда ты такой всезнающий, самоуверенный и умный до тошноты взялся?
      - Издалека. Ох, издалека же, Вилли. Но я не выпердок, не тревожься. Ты с твоим опытом даже самого ловкого лазутчика унюхал бы, разве нет? Естественно, нонки могли изобрести новую... э-э, вторую, модель, такую, что и не различишь. Как мыслишь, я выпердок?
      - Ты говори, говори свое, я пальца с курка не снимаю, - пообещал Неудачник. - Там погляжу, что к чему привинчено и как спаян твой котелок...
      - Я знаю. Стало быть, ноги в руки и почесали. Языками начесались вдоволь, теперь ножками, ножками, парень, и ручками впридачу, и извилинами поработать необходимо. Позарез, знаешь ли... Иначе б я сюда не пришел. И вот еще что я хотел сказать... первое, Неудачником тебя неумный мужик окрестил. Какая ж это неудача, когда человеку три раза удалось вырваться из ноночьих лап, не превратившись в выпердка, скажи-ка на милость, браток Вилли, компфренд ты мой ненаглядный?! И второе. Пожалуйста, при мне никогда не упоминай о таких вещах, как котлы.
      - Почему это?! - законно удивился Вилли.
      - И особенно чугунные, - будто не слыша, продолжал Грэй. - С заклепками. Тебе не понять почему, но у меня возникают уж очень болезненные ассоциации...
      25. ЛЮ-СИНЬ-СТРАННИК
      ...какими ветрами занесло его в страну краснокожих дикарей и бледнолицых переселенцев, ни единая душа в городе не ведала.
      Желтолицый раскосый человечек в странно выглядящем хламидообразном одеянии, постукивающий посохом на улицах Нового Амстердама, в середине ХVll века, был такой же диковиной, как негр в набедренной повязке, вышагивающий по заснеженным улочкам какого-нибудь русского городища во времена монголо-татарского ига. Но желтолицый узкоглазый пришелец, как ни в чем не бывало, неторопливо мерял шагами улочки основанного всего лишь два десятилетия тому назад города, которому в будущем судилось превратиться в один из величайших мегаполисов планеты, чуть ли не в столицу мира. Новый Амстердам, центр голландских американских колоний, не подозревающий о бурном, насыщенном событиями грядущем, поджидающим его за туманными завесами последующих столетий и эпох, существовал спокойной и скучной жизнью спустя два десятилетия после основания. Новый Свет еще не воевал, лишь торговал, в основном.
      Появление странного человечка озадачило степенных голландских торговцев, и они несколько дней недоумевали, но когда Жеан Ван Халлен, губернатор Нового Амстердама и окрестностей, повелел призвать желтолицего в свой дом на предмет выяснения личности, приказ его остался невыполненным. Желтолицый раскосый пришелец исчез столь же внезапно и загадочно, как и возник. Его разыскивали повсеместно, но не обнаружили нигде.
      И вскоре позабыли. Третье десятилетие жизни города выдалось неспокойным, кровавым, он едва не прекратил свое существование. Никогда за всю свою жизнь он не был так близок к тому, чтобы исчезнуть с лица земли, из истории и с географических карт.
      И только городские мальчишки еще долго пересказывали друг дружке захватывающую дух историю о том, как Джонни, сын бондаря Джефферса, ранним утром собиравший хворост на опушке Северного леса, случайно подсмотрел невероятную картину: желтый человечек, скинув свой балахон, прыгал как кролик выше собственной головы и со странными вскриками сбивал ногами шишки на высоте семи футов...
      26. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ
      "Это было три года назад. Я вдруг понял, что не живу, а так, влачу бренное тело по дну мутного омута сущестования, реагируя на уровне инстинктов, потребляю по принципу жука-наездника, паразита гусеничного, желаю на уровне амебы... мечтать и вовсе разучился - за ненадобностью, слово даже такое позабыл... И я тогда впервые решился, я понял, что настала пора "рвать когти", как говорится.
      Вспомнилось мне одно высказанное, не помню кем, замечание, видимо, сформулированное на основе собственного жизненного опыта. Если ты дожился до мысли о самоубийстве, сказал этот, не помню кто, и мысль тобою завладела, у тебя есть три выхода, причем самоубийственный выход: покончить с бренной оболочкой и не мучить душу, - всего лишь третий, аварийный. А если ты настолько глуп, что желаешь мучиться, тогда ты можешь пойти в монахи. Бог, если он существует, не даст пропасть душе. Так говорят, по крайней мере, в утешение. Но самый лучший выход состоит в том, чтобы полностью сменить среду обитания. Ибо ничто иное, как среда обитания твоего, а не ты сам, есть причина твоих мыслей о самоубийстве. Жить можно и нужно всегда, пока живется, вопрос - _г_д_е_???
      Главное: вовремя смыться. Короче говоря.
      Причем смываться нужно сразу, как только принял решение, иначе засосет среда, и разучишься принимать их, серьезные решения, если не пойдешь в монастырь или не прикончишь себя - сразу. А покуда ты способен еще задуматься, _к_а_к_ живешь, и принять решение жить по-иному, следовательно, ты еще не совсем пропащий, и сумеешь посмеяться над собой, а ведь хорошо смеется не тот, кто смеется последним, а тот, кто умеет смеяться над собой. Последним смеется лишь самоубийца наедине со смертью...
      Примерно в таком мрачном настроении, рассуждая как заправский нудный философ, я и рванул.
      Чтобы не задаваться вопросом - _к_у_д_а_? - я рванул просто так, куда придется. Там разберусь, думал я, жизнь покажет. Для того и "рву", чтобы показала...
      Пришел на вокзал. При себе имел средних размеров спортивную сумку, набитую элементарными предметами первой необходимости: потому что даже самоубийца не уходит из жизни просто так, а уносит с собой что-нибудь, ну, там веревку на шее, пулю в мозгах или в сердце, отраву в крови, клинок в животе... Тому же, кто намеревается жить да жить, сам Бог Его велел унести с собой кое-что необходимое.
      Помимо сумки, я имел при себе то, что самоубийце не нужно, но мне как п_у_т_е_ш_е_с_т_в_е_н_н_и_к_у_ _з_а_ _с_р_е_д_о_й_ необходимо как воздух.
      В здравом уме ни один индивид не отправится в вояж без денег - в этом мире. Деньги. Все деньги, которые я мог с полным на то правом назвать своими. Не скажу, что их было очень много, но без денег в этом мире, где они правят бал, далеко не ускачешь. А зависеть от кого-либо я не желал, и потому одалживать не намеревался. Возвращаться я тогда и не помышлял, это да. Именно поэтому тем паче не желал занимать: ведь я еще считал себя способным смеяться над собой, но хохотать над своими прежними пороками, к числу коих относилась и необязательность, я не умел уже...
      Итак, прихожу на вокзал с намереньем заделаться этаким профессиональным... ну, может, вояджером назваться?.. А что, подходящее словечко, хоть и заимствованное, а мне нравится. Прихожу, значит, на ЖэДэ вокзал. Почему не на автовокзал, на в морпорт, не в аэропорт и не в речпорт?.. Видимо, подсознательно понимал. Смена среды обитания требует постепенной, неторопливой переходной фазы в своем процессе: _д_о_р_о_г_и к новому месту, ощущения постепенного удаления от прежнего состояния и не менее постепенного приближения к новому качеству; на самолете этого не пережить, на автобусе далеко особо не уедешь, как и на речном судне (в наших краях, по крайней мере), а на морском судне мною вскоре овладевает особая форма клаустрофобии. Я не боюсь замкнутого пространства, я боюсь пространства, из которого не могу выйти по собственной воле... В тюрьме, мне кажется, я бы помер от удушья весьма быстро. Поэтому я пришел к поездам. Мне страстно хотелось уехать куда подальше. Чем дальше, тем лучше. И кроме того, это уже сейчас я думаю, ведь подсознание изначально, и тогда, понимало, что необходимо сделать для того, чтобы достичь желаемого эффекта. Область подсознания - вообще штука беспредельная, неизученная и неподвластная влиянию среды обитания в полной мере, так, как область сознания; именно там, в глубинах разума, в "андеграундных" уровнях, таятся неведомые способности и свойства, присущие человеку изначально, как мне кажется, однако невыявленные, непроклюнувшиеся, ждущие своего звездного часа. Выдавливаясь по капле в качестве различных так называемых экстрасенсорных способностей и возможностей, свойства эти дремлют в летаргической спячке до поры до времени. Если что-то неизвестно науке сейчас, это еще не значит, что его нет вовсе. Магия, колдовство отрицаются наукой - но лишь потому, что наука не доросла до них... Я так думаю, овладение всеми своими способностями может превратить человека в качественно _и_н_о_е_ разумное существо, не похожее на ту "скотину", что зовется человеком ныне, прикрывшуюся щитом "науки" от собственного подсознания. Я не знаю, когда _э_т_о_ произойдет, и не уверен, что _э_т_о необходимо, но верю, что рано или поздно _т_а_к_ будет.
      В этом мире того, что хотелось бы нам, нет.
      Но мы верим, что в силах его изменить? Да.
      Я - верю. А не этот мир, так другой. Их много, миров. Если понимать термин "мир" - как другой вариант бытия, отличный от соседнего, в частности, от данного тебе, того, где родился ты. В фантастике принят термин: "параллельные миры", но я не думаю, что он в точности отражает, верно характеризует истинное положение...
      Но как бы там и тут ни было, бытие многовариантно, в отличие от сознания, единого по сути своей. Люди везде люди: на конкретном этапе развития. Что будет позднее, когда все изначальное в человеке проявится уже другая история.
      Пришел я, стало быть, на железнодорожный вокзал, и первое, чем занялся: принялся наблюдать за прибывающими и убывающими. Жутко интересное оказалось занятие - вроде как захватывающий детектив глядишь. В любом произведении искусства должно быть свойство, делающее его таковым, отделяющее от халтуры - _н_а_с_т_о_я_щ_е_е_ искусство обязательно должно з_а_х_в_а_т_ы_в_а_т_ь_ человека, вовлекать в свой, особый, мир, выдергивать из реальности... Да, так вот, занялся я просмотром детективной серии: "На вокзале". Как настоящее кино гляделось. С тою лишь разницей, что здесь развитие сюжета и развязку приходилось воображать, домысливать самостоятельно, исходя из внешних данных, поведения, наружности, одежды: исходных данных каждого отдельно взятого персонажа. Из троих коротко остриженных парней, потребляющих лимонад в буфете, мое воображение сотворило банду матерых рецидивистов, гастролирующих по городам и грабящих квартиры и инкассаторов; из бабушки с внучкой, спешащих на пригородный, получились спекулянтки дарами природы - уж очень выразительно у бабули мешки пустые из сумки выглядывали; из толстой дамы в импортном шерстяном костюме образовался великолепный образ жены высокопоставленного чиновника, посаженного (тогда их еще сажали, блин...) за взятки; все размалеванные девицы в мини-юпочках, казалось, несли на лицах печати: "ПРОСТИТУТКА" и "ШЛЮХА"... (О, какой я был наивный, и как позднее изменилось мнение мое о настоящих профессионалках... О шлюхах не изменилось.) Меня окружали сплошь негативные персонажи, серо и банально мыслю, я сам знал, но именно в темном свете я видел окружающих, и мне была интересна исключительно людская отрицательность. Я уже не верил, что существуют в этом мире иные человеческие качества, и не испытывал особо острой необходимости верить. Если бы я взглянул на себя самого со стороны, с намерением вставить и себя в схему детектива, то вполне вероятно, вообразил бы злостного тунеядца, бегущего от происков милиции в другие города и веси, либо же перекупщика дефицитных шмоток, везущего косметику, импортные бюстгальтеры или аудиокассеты; насчет собственной положительности я не обольщался. Я тоже жирный такой минус...
      В общем, сижу это я, посиживаю, наблюдаю за уголовно-мещанским окружением своим, и постепенно прихожу к мысли, что я не отыщу, черт возьми, на всем белом свете тот уголок земли, где сумею жить по-своему, так, как хочу, никого не обманывая, тем более, что смутно весьма, расплывчато и туманно, представляю, чего я, собственно, жажду на этой земле заполучить. Мыслишка трусливая возникает: "Не стоит и пытаться", разве так уж гнусно существовал, скажи на милость? говорю себе. Голодным не был, от холода не умирал, крыша над головой имелась, развлечения какие-никакие... Чего мне еще надобно?! За каким туманом я прусь неведомо куда?! Чего мне, собственно, не хватает? Денег больших? Машины? Жратвы особенной? Шмоток? Развлечений невиданных? Женщин экзотических?.. Ну так ведь одновременно на двух машинах не поедешь, два бутерброда с черной икрой в рот не засунешь - да и не люблю я ее, икру эту вонючую! - лучше уж кабачковую лопать, пусть это и плебейство, блин... На двух яхтах одновременно не поплывешь, и на двух престижных пляжах зараз не разляжешься. А женщины - они везде женщины, хоть в Африке (только черные), хоть на Чукотке, хоть на Таити, хоть в Стокгольме, хоть в Турции, хоть в Майами-Бич. Везде у всех вдоль. Таких, чтобы впоперек, не бывает, это дурацкие сказки.
      А быть может, ветра свежего?.. Или солнечного восхода? Тихого шепота речных струй на перекате, лесной травы на укромной поляне?..
      Этого? Стало быть, вся загвоздка в том, что мне в городе _д_у_ш_н_о_, потянуло на природу, зов крови, то, се?.. Мои предки до седьмого колена крестьяне, соль земли... Отец, получив образование в Одесском Политехе, стал городским поневоле, а ведь еще дед мой, Григорий Иванович, почти всю жизнь, за вычетом войны и лагерей, на поле проработал... Прадед, насколько я понял из рассказов отца - тоже (опять же, за вычетом войн и революций) пахал землицу и хлеб растил. Но я-то уже оторвался от сохи... А будет ли мне хватать всего для полного счастья там, в поле, в лесу да понад речкой? Не затоскую ли я по реву машин на проспектах, по кинотеатрам и концертам, по троллейбусам и питейным заведениям, видеофильмам и телевизору, асфальту и бетону? По вокзалу этому вот и по высоким домам вокруг?..
      Черт меня побери, чего же мне надо-то?! Для того, чтобы полной грудью вдохнуть?..
      Ощутил я себя вдруг таким ма-а-аленьким, крошечно-беззащитным жучком на асфальте, никому не нужным и ни на что не годным, но воняющим, исходящим смрадом собственной значительности; конечно же, не соответствующей действительности. Нестерпимо захотелось исчезнуть. Сорваться с асфальта, и улететь куда-нибудь, приземлиться и прижиться там, где я буду кому-то нужен, буду что-то делать, сознавая, что каждый мой поступок необходим не только мне, а еще кому-нибудь. Кому я дорог... Возжаждал я эфемерных категорий, короче говоря. Абстрактных, в среде моего обитания, понятий. Но тогда, три года назад, у меня ничегошеньки не получилось, и я вернулся в свою среду, разочарованный и изверившийся. Там, на вокзале, я собственным умом врубился в простую истину, на понимание которой иным людям требуется вся жизнь, а многим и ее не хватает: "То, что нам нужно, никогда не ожидает нас там, где мы его ищем".
      И теперь я знаю наверняка, что в тот день у меня все равно бы ничего не выгорело, я не был готов стать человеком путешествующим, не ведал еще всех необходимых для перехода в иную среду компонентов внутреннего и внешнего состояния. И главное: у меня не было Цели. Путешествие за средой - средство. А без четкой Цели ничего не получится. Всю жизнь проищешь, но всю жизнь - не там, где следует. Лишь мощный стимул способен сконцентрировать волю души, собрать в кулак разжатые пальцы настроя, желания, стремления, вдохновения, отваги, и пробить отчаянным ударом этого духовного кулака стену, с виду несокрушимую..."
      27. ВИТЬКА-МАУЗЕР
      ...в лихую годину запроторила судьба питерского рабочего паренька Витюху Сомова на службу в Его Императорского Величества Военно-Морской Флот.
      Весною четырнадцатого года очутился Витюха в матросах балтийского броненосца. И спустя десяток лет в Париже, и еще пару лет спустя в Америке, вспоминал он ту весну: последнюю для Российской Империи мирную весну, с грустною ухмылкой вспоминал, с гримаской, кривящей и без того покореженные шрамом губы. Длинный шрам - след скользящего сабельного удара, заполученного в подарок от буденновского конника в южных степях тянулся скрозь все лицо, сворачивая набок нос, кроя щеку, уходя под черную повязку, прикрывающую складчатую впадину на месте, где когда-то был правый глаз, бороздя лоб и подбородок. От судьбы не уйдешь, думал бывший матрос Его Императорского Величества Военно-Морского Флота, вспоминая весну четырнадцатого. И вправду: не избег Витюха Сомов жарких объятий судьбы...
      С началом войны, когда Балтика закишела германскими рейдерами и подводками, русский флот, остервенело огрызаясь, уполз в Заливы, расчленился и зашхерился в порты, отбивая вражеские наскоки с моря на Ревель, Кронштадт, Столицу, и линкор "Севастополь", загнанный под Питер, являлся частью этого затравленного флота. Матрос палубной команды Сомов, зеленый первогодок, был одним из десятков тысяч российских моряков, скрипящих зубами и зверски матерящихся в бессильной ярости: на море германец воцарился намертво, да и на суше лупил в хвост и в гриву раздетую, разобутую, плохообученную и худовооруженную армию. В воздухе, еропланами, говорили, вообще подавлял. Ждали победоносного наступления, ждали виктории доблестной - однако же дождались сплошь сраму и поражения, смерти и разрухи.
      Воевал Витюха Сомов честно, в трюм не хоронился и в штаны не клал: знал уже, что от судьбы не ускачешь, не улетишь и не упрячешься. Политикой вначале интересовался мало. Однако к речам агитаторов и беседам задушевным, толокшимся в кубриках, прислушивался со вниманием частенько. А когда в феврале семнадцатого кипящим варевом взбурлила в столицах, а затем и по всей необъятной империи российской, вспенилась пивной шапкой вторая революция и пронеслась грохочущим валом от края до края, от Сахалина-острова до западных фронтов, был уже Витюха Сомов, старший матрос рулевой команды боевого линейного корабля "Севастополь", человеком политически грамотным, вполне идеологически подкованным: убежденным сторонником идей товарищей Кропоткина, Бакунина, Прудона.
      Так сложилось, что на линкоре большевиков почти что не имелось, но зато анархистов - как тараканов, тьма-тьмущая. Не меньше, чем крыс в трюмах, наверное. Судьба, одним словом. От слов черных агитаторов попахивало сказками-небывальщинами не меньше, чем от красных, но с черным этим запахом Витюха свыкся...
      Напичканный под завязку историческими событиями, прогрохотал семнадцатый, одарив на излете человечество третьей российской революцией и лучезарным коммунистическим грядущим. Убежденный анархист Витюха Сомов, к тому времени уже окрещенный товарищами-синдикалистами "Витькой-Маузером" за нежную любовь к трофейной системе оружия, которую он таскал на ремне в деревянной кобуре, не снимая почти что, участвовал в налете на Зимний (который позднее большевиками был пышно назван "штурмом"), влекомый мощным зарядом классовой ненависти, полученным на Путиловском еще до войны и на всю жизнь. Участвовал, подобно многим анархистам и сторонникам других левых партий, а также многим тем подобно, кои себя ни к одной партии и организации не причисляли. Бежал Витюха-Маузер по Дворцовой на приступ царских палат плечом к плечу с большевиками, анархистами-коммунистами, эСэРами, синдикалистами, просто анархистами, сомневающимися, колеблющимися, неприслонившимися, прочими "многими". Вместе с ними врывался во Дворец, размазывая по мраморным стенкам остатки юнкерских заслонов и топча тяжелой поступью исторической неотвратимости женский батальон; смели защитников, заграбастали "временных", водрузили свекольное знамя, ура, товарищи!!! заживем как цари теперича ВСЕ, от судьбы не спрячешься под кушетками и оттоманками, буржуи да господа помещики, пожалте на эшафот, возведенный историческим процессом...
      Вот тут-то все и началось. Думали: закончилось, ан нет, наоборот вышло. Такая крутая шрапнельная каша заварилась, с такой первосортной кровяной колбасой вприкуску, что только держись, братишки!..
      А держался кто как, и кто за что, и кто как умел, кто за кого... Кому какая карта в этой жестокой секе выпала из засаленной, захватанной многими руками колоды революции. А игра пошла вусмерть, на раздевание, на кресты нательные даже, на души и тела, непреклонная игра пошла-то, крупнее некуда, - и банк держали сплошь махлевщики-шулера.
      В этом всероссийском отчаянном "очке" Витюха-Маузер, к чести его будет сказано, идеи товарищей Бакунина и Кропоткина за мандат и партийный паек не продал, к большевикам не переметнулся, вильнув хвостом от усердия, а когда те, с кем плечом к плечу бежал через Дворцовую, вместе со "многими", заклеймили товарищей Кропоткина и Бакунина врагами революции, шибко застрадал Витюха и подался в южную сторону, к товарищу батьке Махно. Сманил его на Украину пробираться закадычный кореш, сигнальщик с незабвенного линкора "Севастополь" Васька Семенов, да не дошел кореш, сгинул в Воронежской "чеке".
      Революционный матрос Витька-Маузер дошел, и водружал черное знамя анархии над селами в причерноморских степях, вместе со "многими": братишками с Балтики и Черного, мужиками местными и пришлыми, ветеранами окопов германской, бывшими красноармейцами, всякими прочими... народными массами. Союзу батьки с красными не рукоплескал, однако на время стерпел господа офицеры-золотопогонники симпатии вызывали еще меньшие.
      Когда комиссары надули батьку как сопливого пацаненка и заходились рубать в капусту его войско, Витюха-Маузер был среди немногих, кто вырвался из цепких красных когтей вместе с Махно. Черное знамя анархии, побагровевшее после альянса с большевиками, стало и вовсе зеленым после разгрома махновской дивизии Красной Армии - с тоски, наверно. Батька, озлобленный предательством "союзников", бандитствовал напропалую, калифствовал на час, чуя близкий крах и предвидя кромешную алую мглу, неотвратимым волглым туманищем застлавшую север и нисползающую на юг, подобно тому, как по утрам заполняет непролазная взвесь лощины и овраги, надолго притормаживая приход в них дневного солнечного света... Махно тупым кровавым извергом, каким его после выставили, никогда не был, он многое понимал, и мог бы при желании дать деру вовремя, но - не сделал этого... Почему - знал только он сам. И валился в красную пропасть вместе со всей некогда богатейшей империей, люто ненавидя теперь все, что являлось атрибутами большевистской власти, становлению и укреплению коей он сам немало поспособствовал, в свое время выполняя прямые указания Ленина и Дзержинского, в частности развязав партизанскую войну с оккупантами-немцами. В лучшие времена под знамена Батьки до полутора сотен тысяч нерегулярных бойцов собиралось!.. Особенно ненавидел он, конечно, Троцкого, бросившего "Армию имени Махно" в лоб на Турецкий Вал при штурме Перекопа и несшего личную ответственность за расстрел почти всех, кто выжил после бессмысленного и безумного штурма... (Впрочем, Льва Бронштейна и без легендарного Батьки было кому ненавидеть, что в сороковом году с помощью ледоруба и было продемонстрировано...) То, что он позже-таки ушел в августе двадцать первого с остатками своей "гвардии" в Румынию, скорее дело случая, нежели расчета; страсти, обуревавшие крестьянского вождя, побуждавшие оставить кровавый след через всю Украину, с большей долей вероятности должны были его похоронить в родной земле, а не в тридцать четвертом, в земле кладбища Пер-Лашез. С другой стороны, на парижском знаменитом погосте с такой компанией великих в землю лег, что дух захватывает, кому там только не доводилось оканчивать бренный путь в прошлом и в будущем!..
      А Витька... Витька-Маузер был убежденным анархосиндикалистом, и безыдейная резня его не вдохновляла. Деваться было некуда, и он терпел...
      "Тэрпэць урвався", как говорят хохлы, после того случая с матросом Иваном. Братишка, бывший моряк черноморского флота, минер эсминца "Гаджибей", шел домой; устав воевать, он дезертировал из Красной Армии, чтобы вернуться домой в родное село и пахать землю, поливая ее потом, а не кровью. Угодил к махновцам; Батька лично говорил с матросиком, убеждал, чтобы тот, как всякий себя поважающий мужик, носивший бескозырку, вставал под черное знамя; Иван отказался. Дело было вечером; дал Махно матросу до утра время подумать (справедливый был человек, стало быть, раз шанс давал), ну а ежели и утром откажется, тогда не обессудь, в расход пойдешь, браток...
      Заперли Ивана в сарай; караульного поставили. Звали караульного Витька-Маузер... После того, как вырвался из Старобельска со считанными сотнями оставшихся в живых махновцев, участвовавших в штурме Перекопа, бывший рулевой "Севастополя" входил в отряд охраны Батьки, слыл хлопцем неустрашимым и яростным, особенно после того, как потерял глаз в бою с эскадронами Конармии, наскочившими на штаб.
      Доверенным хлопцем был Маузер, однако никто (и он сам тоже) не подумал о том, что ставить матроса охранять матроса - не самое умное решение... Когда Иван принялся просить "Братишка, отпусти...", Витька неожиданно для себя подумал: "А-а, где наша не пропадала!", и - отпустил. Сделали дыру в задней стене сарая... Золотой червонец, который Иван упрятал, отказывался, но взял - очень уж просил браток. "Бывай, - сказал ему, - жив, здоров, сыновей-внуков нарожай, рости, только больше не попадай к нам, в расход пойдешь, и я с тобой". "Мне уж недалече, - ответил черноморец, - шестьдесят верст осталось. Село Арбузинка, слыхал, может?.. Сын у меня есть уже, Гришаня... Уходил я когда в четырнадцатом, еще в люльке гугукал... Из-за него и вернуться хочу. Вдруг что, заходи, спрячу...". "Если что... ну давай!", - ответил Витька мрачно и толкнул братишку в плечо. Иван канул в ночи. Маузер выждал и выстрелил в воздух. Бросился якобы вдогонку... Переполох поднялся знатный. Потом Витюха долго крыл отборным матом безрукого плотника, сварганившего сараюху. Батька пришел, осмотрел место происшествия, ничего не сказал по поводу, махнул рукой... "Всыпать ему плетей, чтобы на посту не спал", - велел. Всыпали... От души под горячую руку всыпали, злясь за то, что с постелей поднял...
      Исчез как-то Витька-Маузер из Вишневки, где третьи сутки дневал-ночевал основной отряд махновцев, дожидаясь сведений разосланных лазутчиков; канул в ночь, как Иван, и не видели с тех пор Витька-Маузера в российских имперских пределах...
      Насверкал пятками убежденный анархосиндикалист в Бессарабию, и дальше, все на юг; в Констанце чудом пристроился на французский пароход кочегаром и сказал последнее "мерси" Черному морю. В Марселе распрощался с командой и направил стопы, обутые старыми матросскими ботинками, в обратном направлении - курс норд.
      Стремился в Париж. Слыхал, сказывали в румунских корчмах: не только золотопогонники сползаются во французский стольный град, улепетнув от большевиков, но и сторонники товарищей Бакунина и Кропоткина. Надеялся: Мать Порядка еще воспрянет из пепла кровавого и воцарится повсеместно. Верил: черное знамя свободы не позабыто, обляпанное красными пятнами, растоптанное красными сапожищами и заслоненное кожанками, звездочками и совнаркомом тех, с кем плечом к плечу бежал через Дворцовую в октябре семнадцатого, обляпанное зеленым цветом неубитых остатков тех, с кем штурмовал в лоб Перекоп в двадцатом, и взреет когда-нибудь это гордое ночное знамя над всем миром, а не только над Гуляй-Полем... Знал: государство - любое государство, буржуазное, феодальное, "народное", в_с_я_к_о_е_ государство человечью свободу гробит. И не будет человек свободным, покамест им кто-то управляет. Только Анархия, полная и повсеместная Анархия, принесет человеку долгожданную свободу и наведет порядок во всемирном бардаке, сообразуя индивидов в добровольные объединения производителей, в профессиональные синдикаты незакабаленных никакими хозяевами крестьян и ремесленников. Больше и думать не желал ни о чем Витька по кличке Маузер. Жаждала душа свободы, и только свободы... Снилось Черное, гордо реющее над миром Ночное Знамя...
      Но - не уйдешь от судьбы, как ни тщись. В Париже одноглазый, обезображенный страшным шрамом русский матрос, бывший питерский пролетарий, бывший махновец и бывший красноармеец, убежденный анархист по-прежнему, сунувшийся было в "круги российской эмиграции", попал в переплет. С одной стороны прищемили хвост лягушатниковы власти, с другой белая гвардия, окопавшаяся в Париже в полный профиль. Дал в морду одному полковнику казачьему, за что был жестоко бит соотечественниками и сдан на съедение французской полиситэ как шпион комиссаров. Как лягушка последняя, попался...
      Совдеповского лазутчика в парижском застенке мытарили на совесть, вешали связки собак и вменяли все смертные грехи. Бежал, изумив тюремщиков. Подсобили в том товарищи социалисты-революционеры. Со времен дореволюционных волн эмиграций их люди традиционно имели место в самых неожиданных департаментах и местах. Благодарный, едва сам не заделался эсером.
      Вовремя спохватился: ведь их левое крыло делило с большевиками власть!! И не простил даже за мятеж и восстание, не простил даже за Мирбаха. Эсеры грезили о власти в России, а ежели же власть, стало быть, государство, а государство, стало быть - Черное Знамя на клочки.
      Маялся; в конечном итоге порешил на время чхнуть - на политику. Спокойно пожить, подумать. Разобраться в себе, возможно. Так и жил. Вкалывал золотарем: спасибо, товарищи эсеры подмогли пристроиться, с голодухи помереть не дали. Иногда ходил на площадь Пигаль - благо в городе Париже даже за сущие гроши можно купить немного женской ласки... Искал связи с бакунинцами - глухая стена, лбом не проломить. Или всех повыбивали, или так законспирировались, наученные горьким опытом, что без знания явок не разыщешь. Обмирал иногда, отчаявшись: неужто всех перещелкали в бескрайних просторах российских?!. И местных (все же родина товарища Прудона!) отыскать не смог...
      Потрясающую весть: "Умер Ленин!!!", - принял с восторгом. Напился на радостях до умопомрачения, а протрезвев, спустил все оставшиеся деньги на площади Пигаль. Думал: "Уж теперь - жди перемен!". Каких и зачем они ему сам не знал.
      Перемены происходили и произошли: еще и какие. Захаживая к товарищам-эсерам, узнавал такое, что кровь в жилах стыла. У него даже, ко всему притерпевшегося и разучившегося изумляться.
      Тридцатилетие свое отметил как траурную дату: ровно четверть двадцатого века позади, а знамя свободы - поругано и забыто, растоптано и утоплено в крови.
      Но не им, Витькой-Маузером.
      Перебрался в Испанию, посоветовали. Спасибо, добрые люди, за совет! О счастье!! Здесь наконец-то разыскал _с_в_о_и_х_!!! Подарок смилостивившейся судьбы - Леха Шемякин, товарищ дорогой, правая рука товарища Кропоткина, - в свое время. Еще раньше был Шемякин канониром балтийского дредноута "Полтава". Когда Леха рассказывал о грандиозном шествии в Москве, устроенном в двадцать первом в день похорон Мятежного Князя, которое большевики не осмелились разогнать и расстрелять, аж заплакал от обиды. Он в это время тут, в Париже, шалав подзаборных тискал и не мог своих разыскать, а _т_а_м_ такое происходило...
      Испанские товарищи в российских товарищах души не чаяли, чуть ли не на руках носили, нарадоваться каждому не могли. Под мудрым руководством: готовились поднимать над Мадридом и всем полуостровом Черное Знамя.
      Однако в стране апельсинов, горячих и охочих девок, корриды и грандов, Витька не засиделся. Леха послал за океан, к тамошним товарищам полпредом. В Американских Соединенных Штатах бывшему революционному матросу и бывшему золотарю понравилось. Парни в профсоюзах тутошних решительные подобрались, орлы!! представить их в тельниках, с закушенными в зубах ленточками бескозырок, с маузерами под черным знаменем - проще простого, даром что янки.
      Чесать языком по-ихнему за полгода навострился; до того как, помогала шибко товарищ Аня. Бывшая дворянка, ну да ничего, товарищ Кропоткин тоже не из крестьян. Идеи мятежного князя товарищ Аня приняла еще в империалистическую, революции делала в родном Владивостоке вовсю. Три года успела погнить в большевистских темницах, бывших царских. Огонь, вода и медные трубы - то еще цацки по сравнению с тем, что испытала бывшая дворянская дочь, засаженная комиссарами по обвинению в причастности "к контрреволюционной деятельности мелкобуржуазного политического течения", как они обзывали анархизм. Бежала через Китай в Австралию и дальше: знала адреса в Америке, так сказала ему. Чтобы заработать на билеты, торговала собой - более быстрого способа вернуться к борьбе не было. В постели это чувствовалось. Профессионализм - это вам не хухры-мухры. После полной победы Анархии только профессиональная принадлежность будет разнить людей. А не всякие там предрассудки. И чем лучше овладеет человек профессией, тем больший ему почет и уважение от членов его синдиката.
      Поженились. Без попа и свадьбы, само собой - убежденным товарищам некогда глупостями заниматься...
      Ждали приезда Лехи. Главнее не было в мире борца за свободу личности в тот год!..
      Лехин труп выбросила на загаженный берег мутная гудзонова вода.
      Ошалели: "_К_т_о_???!!!"
      Схоронили вождя анархии на чужбине заокеанской. Искали: кто же, кто-о-о-о-о-о-о?..
      Узнал сам. И не поверил. ЖЕНА!..
      Но источник сведений - надежнейший. Проверил: как полпред, имел средства и каналы. Оказалось - истинная правда... Чекистка. Член ВеКаПеБе. Комиссарша краснопузая, врагиня клятая! Даже - бывшая подстилка Менжинского. Кто б мог подумать?!!
      - ...Ненавижу... - прошептал Вик. Сжал до побеления костяшек пальцев край столика.
      - Она, - добил Вика собеседник, - собственными ручками, Вить, Леху заколола. Теми, что тебя ласкала. Тварь. Дай, я сам ее, паскуду...
      - Нет, - прошептал Вик, задыхаясь от боли, спазмом перехватившей горло и леденящими когтями вонзившейся в сердце. - Нет... я сам...
      ЕЕ. САМ, подумал он. Стало быть, и МОЕГО СЫНА... _С_А_М_.
      "Сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам", - как топор палача шею приговоренного, кромсало страшное слово мысли, разбрызгивая их по сторонам, по стенкам черепа, кровавыми каплями. "Сам, сам, сам..." как нож в спине Лехи, торчало слово в мозгу. "САМ!!!"
      "Но смогу ли?.."
      - Ты чего, Вить, а?! - испугался собеседник, пораженный. - У тя физия аки у висельника!..
      - Ни - че - го... - с неимоверным усилием проталкивая звуки наружу, насилуя горло, исторг Вик по слогам. Удушье схватило грудь стальными когтями и сжимало безжалостно. - Я... сам... ее... Так... и... пе... ре... дай...
      Он встал и - раскачиваясь как в хмельном угаре, словно по беснующейся в шторм палубе передвигаясь, ничего не видя залитым бешеной тоской глазом, - побрел к выходу из бара наугад.
      Посетители обращали внимание - еще бы! Сухой Закон во все тяжкие свирепствует, а тут человек, не таясь, нахлестался вдребезину и вознамерился продемонстрироваться во всем угарном великолепии ближайшему фараону. Ближайший фараон, конечно, отлично осведомлен о происходящем и о порядке вещей, ему за это капают, но проигнорировать пьяного НА УЛИЦЕ блюститель "порядка" не сможет...
      У двери его кто-то попытался задержать, схватил за плечи, потянул. Вик крутанулся корпусом, наотмашь ударил, трахнул кулаком куда-то, и хватка чьих-то рук значительно ослабела. Вик поспел второй раз услать кулак в звенящую мглу, окутавшую его со всем сторон, тянущую из своего нутра хватающие лапы, и почувствовал, как что-то мягкое и влажное спружинило под кулаком. Звенящую мглу раскромсал чей-то пронзительный вопль, так жиды орали, сжигаемые живьем батьковыми хлопцами... и Вик ощутил, как на него обрушился рой многочисленных ударов: со всех сторон, взамен пустоты, звеневшей и клубившейся вокруг. Ну, получать удары Вику не впервой, привычное дело, донельзя обыкновенное, самое что ни на есть...
      ...то, что он расшвырял всех, кто пытался его остановить, Вика не удивило. Самое поразительное, что случилось с ним в этот день, произошло позднее - под вечер. А сейчас, круша челюсти и ребра ни в чем не повинных подручных бутлеггера, державшего заведение, где Вик встретился с собеседником и уяснил до конца факт предательства жены, бывший матрос российского императорского флота даже не мог представить, в каких запредельных весях повстречает "товарища" Аню, и само собой, даже не смог бы вообразить, кто ему поможет ее повстречать...
      28. "НЕЛЮДЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!!!"
      Кроваво-красная надпись, четкими печатными буквами выведенная на желтом плостиковом щите, перегородившем проход между зданиями, гласила:
      STOP!!! THE POWER OF MEN ENDS HERE!!!
      DANGER!!! ACROSS THE STREET.
      THE TERRITORY CONTROLLED BY NONCKY BEGINS THERE!!!
      [СТОП!!! ЗДЕСЬ КОНЧАЕТСЯ ВЛАСТЬ ЛЮДЕЙ!!!]
      [ОПАСНОСТЬ!!! На той стороне улицы.
      Там начинается территория, захваченная нонками!!!]
      - Всяк туда входящий да оставит человечность здесь, дабы не сослужила она ему плохую службу в ноночьих лапах, - угрюмо промолвил Грэй, вылезая из "тройки". Потянулся, разминая затекшее тело. - Вилли, ты мне пособишь экипироваться?
      - Угу, - коротко согласился Неудачник. В эту минуту его мысли были заняты первым из сделанных Грэем замечаний - насчет клички. А ведь он прав! Мужики нарекли Вилли Неудачником потому, что он _т_р_и_ раза попадал к нонкам в плен - куда уж большее невезение! Но - _в_е_д_ь_ он _т_р_и раза возвращался, оставаясь мужиком! - кто в Квартале может подобным похвалиться? Были некоторые, попавшие в проценты отсева и сбежавшие по пути к душегубке, но - _о_д_и_н_ раз...
      - Какой умник нацепил эти леденящие кровь предостережения? - спросил Грэй, задумчиво рассматривая желто-красный щит.
      - Мне откуда знать... Всегда были. С другой стороны читал?
      - Не-а. Там, где я вышел к Кварталу, ничего подобного не торчало. А чего там накалякано, с другой-то?
      - Увидишь, - пообещал бывалый мужик Вилли-Неудачник. - Давай, что ли, в дорогу снаряжаться, салага...
      Руководствуясь мудрыми советами ветерана, новичок приступил к немаловажной в процессе выживания церемонии: обвешиванию разнообразными "игрушками", с помощью которых, по идее, люди должны бы играючи отбиваться от воинственных нонок, отправляясь на прогулку по их территории.
      Вначале, само собой, Торопыга скинул свою легкомысленную одежонку, остался в трусах; и на правом запястье у него еще какой-то браслет серебрился. Вилли по достоинству оценил мускулатуру напарника, хотел сделать комплимент, но в воспитательных целях воздержался. Вот еще! всяким выскочкам необстрелянным, в деле непроверенным, награды словесные раздавай! Разбалуется, тип. И БЕЗ КОМПЛИМЕНТОВ КРУТОЙ ДО НЕВОЗМОЖНОСТИ...
      - Слышь, - спросил Вилли, не заметив ухмылки Грэя, - чего у тебя кожа такого цвета, Торопыга? Я у нонок таких видал, копченых. Не черный, не цветной, какой-то непонятный...
      - Это загар, - ответил Грэй. - Свежий воздух, солнца и туризм закаляют организм.
      - Чего-чего?!
      - Пословица такая, - пояснил новичок, - про нас... э-э-э, туристов. Эту кожу солнца прокоптили. У тебя, бледнотелая жертва урбанизации, в точности такая будет, коли сбросишь все свои одежки капустные и пару дней на пляже поваляешься. Только осторожно, порциями, не то сгоришь.
      - Перестань ругаться! - раздраженно велел Неудачник. - Я и слов таких не знаю! сам придумал, да?
      - Эх-хе-хе, - вздохнул новичок. Хороший ты мужик, Вилли, однако дикий, что твой мумбу-юмбу.
      - Сам такой, - оскорбился Вилли. Нечестно Торопыга поступает. Даже если б выпердком обозвал, еще ладно, хотя непростительно, в рожу прикладом за "выпердка" получить можно. Но - "мумбу-юмбу" этот, кто таков? Может, нонкин раб похуже выпердка?.. Убивать за такие слова... - Счас врежу по кумполу, будешь знать, как незнакомыми словами обзываться!
      - Молчу, молчу, - ухмыльнулся Торопыга и взял в руки штаны.
      - Попробуй одежду снять, - проворчал, остывая, Вилли, - а ну как нонки наскочат, себе дороже, снимать-то...
      - Сначала сапоги, или это? - спросил Грэй.
      - А без разницы... Оденешься, на человека похож станешь, удовлетворенно пробубнил Вилли. - Без одежек наших, салага, подохнешь в течении трех минут, когда со стервами патлатыми не посчастливится сцепиться...
      - Поглядим, поглядим, - брякнул самоуверенный новичок. - Жизнь покажет.
      - Ага. Если успеешь увидать. Жизнь - непредсказуема как...
      "...как нонка", - едва не выговорил Вилли, но вовремя спохватился и прикусил язык, не позволил с него сорваться кощунственному сравнению. Жизнь - штука хорошая. Нонка - плохая. Нонку со смертью сравнивать надобно. Но факт: нонки твари непредсказуемые, особенно когда у них течка. "Нонки коварные, как смерть, - подумал Вилли, - никогда не знаешь, за каким углом подстерегает".
      Натянув штаны и куртку, вбив ступни в сапоги, а ладони зачехлив перчатками, торопыга стал наполовину выглядеть нормальным мужиком, в черную кожу облаченный-то. Поверх одежды натянул прозрачный комбез из специального кевлированного плостика и стал смотреться как человек, вознамерившийся совершить вылазку на вражью территорию, поубивать дюжину-другую вражин рода человечьего.
      - Теперь нагружайся, - велел Неудачник.
      - Все брать?!
      - А ты думал?! - взорвался Вилли. - Не надорвешься, тип здоровенный!!
      ...обвешанный подсумками, патронташами, мешочками, чехлами, с карманами защитного комбеза, набитыми боеприпасами, с тремя кольтами в кобурах на поясе, с мачете в ножнах на боку и с мечом в ножнах за спиной, с двумя автоматами на ремнях, наброшенных на плечи, с малой базукой, поцепленной на ремне за шею, с винчестером-обрезом в левой руке и ракетницей в правой: новичок выглядел теперь как заправский боец. Чем-то он был похож (комплекцией, что ли?) на Святого Шварца, еще до того, как тот стал одним из первых мужиков и спасал всяких заблудших ребенков и прибабахнутых баб. Но говорить новичку этого не следовало, чтобы не задрал нос. Однако боевой дух поднять не помешает...
      - Совсем на меня похож, - не удержался от комплимента Вилли. - Сейчас шлемы на черепа надернем, химзащитные, маскировочные накидки и отражающие чехлы нахлобучим, и все нонки в округе от страха затрясутся.
      - Или от экстаза, - глупо пошутил Грэй, сунул дробовик и ракетницу за пояс, взял в лапы шлем. - Верблюды хреновы, - добавил. - Ишаки суринамские.
      - Мало того что шутишь так, что ни в одной приличной компании с тобой не появишься, еще и ругаешься опять?! По черепу врежу!! - угрожающе рявкнул Вилли.
      - Ничуть, - угрюмо ответил Торопыга. - Констатирую факт.
      - Пошел ты, констататор... - обласкал Торопыгу Неудачник и натянул пятнистый серо-бурый балахон. - Кончай болтать, время не ждет.
      - Точно! - ухмыльнулся Торопыга, зловеще осклабился и погрозил сжатым кулаком желто-красному щиту. - Дрожите, нонки, мы ползем вас давить!..
      Пока напарники возились под щитом, поблизости хлопнула парочка гранат. В этот миг, будто в ответ на угрозы Грэя, футах в пятидесяти материализовалась еще одна, совсем близко, и рванула с оглушительным треском.
      - И не обрыдло ж ей пулять, - заметил Вилли, когда они поднимались с асфальта, к которому припали мигом, спасаясь от взрыва, - упорная, кошка драная.
      - Работа у ней такая, - философски сказал Грэй.
      - Чтоб тебя премиальных лишили! - погрозил неведомой телекинетичке Вилли.
      - Она на сдельной, наверное, - загадочно выразился Грэй.
      - Ну ее, - отмахнулся Вилли и посмотрел на "тройку". - Жаль машинку бросать. Она мне уже как родная.
      - Ненадолго расстаемся, - обнадежил Грэй. - Понадобится, кликну. Прилетит.
      - Не по-онял... - недоуменно протянул Вилли.
      - Поймешь. Слушай, Неудачник, вы почему к нонкам без радиопередатчиков ходите, пеленга опасаетесь?
      - Угу. На кой таскать с собой собственную смерть?.. Это ж ходячий маяк получается, а не мужик. Вернешься, честь тебе и хвала. А "Mayday!" орать, ежли в лапы к тварям угодишь, все едино бестолку. Кто ж тебе поможет...
      - Полагайся, словом, на себя, свой верный глаз, чутье и крепость руки. Ясно. А телепатического пеленга не опасаетесь?
      - Почему не опасаемся? Очень даже, еще как опасаемся! Но, знаешь, если собак бояться, имея запах, никогда не полезешь за забор в дом, сейф ломать. Так мой старик говорил, хотя я не знаю, что это означает. Кому как повезет, понял? Нам даже удается к ним засылать лазутчиков... правда, они недолго передают информацию, и в основном по старым компсетям, по другим каналам не получается... потом их твари мочат или подавляют.
      - Ясно, господин наставник. У нас говорят: волков бояться, в лес не ходить. Бери ноги в руки, хорош прохлаждаться. Полезли в края, где один за всех, но не все за одного...
      - Ты знаешь край, где по-другому? - поинтересовался Вилли. - Волки, это кто? Они тоже в тех краях живут? Неужто есть места, где другие, не нонки, водятся? Эти волки твари вроде как нонки, да?
      Грэй пристально посмотрел на Вилли. - Нет, - сказал. - Немножко добрее.
      - ...Открывай, - велел Торопыга Неудачнику, когда они подошли к цепочке трехфутовых столбиков, с интервалом в пять ярдов тянущихся посередке улицы, вправо и влево, исчезая вдали.
      - Погоди, - сказал Вилли. Прежде чем разомкнуть цепь силового барьера, выйти за границу Квартала и сказать ритуальную прощальную фразу: "Я сюда еще вернусь!", следовало осмотреться. Бывали случаи, когда разомкнутая на пару секунд цепь не только выпускала из Квартала мужиков, но и впускала нонок, карауливших за ближайшим углом. - Кажись, нету, добавил он и вынул декодер, действующий лишь в его собственных (и ЖИВЫХ) руках. - Читай, пока на ту сторону не шагнули...
      Черная надпись на белой обратной поверхности щита, оставшегося позади, гласила:
      NO ENTRANCE FOR NONHUMANS!!!
      UNAUTHORIZED INTRUSION INTO "THE QARTER OF SALVATION"
      IS PUNISHED BY DEATH UNDER ALL GOD'S AND HUMAN LAWS!!!
      [НЕЛЮДЯМ ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН!!!
      За противозаконный акт проникновения в "Квартал Спасения"
      смертная казнь по всем Божьим и человечьим законам!!!"]
      - М-мда-а, - прокомментировал Грэй. - Я гляжу, среди отцов-Основателей Квартала был ба-альшой юридический крючок. Ишь, ты, каким слогом нонкам грозить изволит... Юрист хренов.
      - Кто такой юрист? - спросил Вилли. - Это вроде мумбу-юмбу? Опять ругаешься? По черепу получишь.
      29. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 2
      ..."По ночам я не сплю. Занимаюсь чем угодно, но спать не могу. Мои часы сна наступают утром, когда подавляющее большинство людей просыпается. Так уж вышло: последние годы режим моей работы приходится на послеполуденное время; к тому же после полуночи мой суточный биоритм вступает в фазу подъема, так уж я устроен, часов на девять отличаюсь от так называемой "нормальной жизнедеятельности". Наверное, где-нибудь в Голливуде я был бы таким как все. Здесь - наоборот. Я как-то прочитал, что мой любимый американский писатель Курт Воннегут-младший тоже ночами занимается чем угодно, кроме сна (в основном пишет или разговаривает по телефону), ну что ж, неудивительно, что мне так нравится то, что он написал - ночами... Ночью все не так, как днем, ощущения не такие, даже дышится по-другому... Мне иногда кажется, что наша Земля ночью и она же днем - это две абсолютно разные планеты.
      Когда я ночью дома и нахожусь в состоянии самоуглубления (что бывает со мной частенько), я начинаю "маяться дурью". Путного занятия себе подобрать не могу, все валится из рук, читать не могу, в тэлеэкран до утра пялиться - глупо, - дышать свежим угарным тоже не каждую ночь тянет, в гости не каждую ночь имеется к кому наведаться. И так далее.
      Я меряю комнату шагами, в миллионный раз выясняя, что ее длина шесть с половиной метров; выхожу на кухню, пью теплую воду из крана, сложив ладонь ковшиком - если вода бывает, - а если в кране нет воды, значит... снова отключили, насосную ремонтируют. Она, бедняжка, помнит еще дни основания города, наверное, с тех пор и влачит, третью сотню лет разменяла; возвращаюсь в комнату, торможусь, обычно на балконе, смотрю на пустой, мертвенно-бледный в свете фонарей, проспект, и думаю о том, з_а_ч_е_м_ я живу. Ответа на этот дурацкий вопрос я до сих пор не нашел, но это и не суть важно. Иногда мне кажется, что если я все же найду ответ на этот риторический, клинически-безнадежный вопрос, то и жить больше не пожелаю. А пока... Моя жизнь не сахар, но кто сказал, что жизнь человека обязательно должна быть "сахаром"?.. Если все будут довольны жизнью, как сладкоежка куском сахарку во рту, то мир превратится в кондитерскую, полную шикарных тортов, обильно сдобренных кремами, испеченных из слоеного теста, и в кондитерской этой нет места грязи и пыли, сюда не пускают в заляпанной обуви и не подают спиртных напитков, здесь сидят изнеженные дамочки, в жизни не видавшие крови и не знающие, что такое запах пота, сидят и попивают горячий вкусный шоколад в компании инфантильных мужчинок, и жеманно беседуют о вещах, столь же далеких от реальности, как зависимость роста числа старых дев от степени облучения телеграфных столбов космическими лучами.
      Я лучше блины горелые буду жевать, соль горстями глотать. Давиться, но глотать. Блевать, но глотать. В такой кондитерской жизни не усижу, затошнит. Только дай мне Бог Мой, когда затошнит вконец и терпежу не останется, дай мне отыскать в одном из кривых коридоров мироздания дверь в забегаловку, задрипанный какой-нибудь бар, где пускают с грязными душами, заляпанными сапогами, вонючих и изможденных, куда меня пустят такого, как есть, и где у стойки сидят такие же как я, как ты, как они все, горемыки, и среди них, вас, нас, отыщутся-таки настоящие друзья..."
      30. ТО ЛИ СТИХ, ТО ЛИ ПРОЗА
      (в ящиках столов пишущих людей
      немало таких опусов валяется)
      ВОТ ЭТО ЖИЗНЬ...
      Приходит время - ты родился. Приходит час - и ты умрешь. Пробьют куранты, стал мужчиной. Звенит будильник - и вот уж муж...
      Осветит утро - ты проснулся. Обжарит полдень - ты поешь. Гудит сирена - ты свободен. Темнеет за окном - как скучно спать...
      Пошел ты в школу первый раз - первый раз и в первый класс!.. Но в пятом и восьмом ты думаешь - _з_а_ч_е_м_?!! Девятый, передышка - ты гуляешь и мечтаешь. Звенит последний... как хочется назад, и в первый раз!..
      Тебе пятнадцать - все вокруг рычит. Наступит двадцать - вот и отслужил... На тридцать пятом - дети и "бумажки". Под шестьдесят - еще как-будто и не жил...
      Впервые с женщиной - хаос! и возрожденье! Десятый раз - и ты вошел во вкус!!! Три тыщи двадцать пять - ужели пресыщенье?!! Мильен шестьсот - и чем я только раньше занимался?!!
      Обрел друзей - и крепче отношений нет. Единственный пятак отдашь ты другу на билет! Но предал друг (как правило, всегда бывает так), и ты сопишь, и строишь планы, как ему покрепче насолить...
      Когда работаешь - мечтаешь о карьере. Когда выходишь - забываешь до утра. По вечерам не хватит времени на то, чтоб жить. По выходным не успеваешь отсыпаться...
      На праздники ты ходишь в гости (если пригласят). По будням ждешь к себе, но не придет никто.
      Сидишь в кино, в уютном полумраке безопасном - ты герой! Но выйдешь из кино - не дай бог мой! - чтоб в жизни ТАК...
      Ты полюбил - звезда сияет!!! Тебя не любят - черная дыра. Здоров и статен - "no problems". Болит живот - о боже, поликлиника и врач!..
      Когда не верят - это страшно. Когда поверят, не всегда победа. Когда доверятся - это слишком. Когда не доверят - значит, не судьба...
      И вот приходит миг, когда остался на один с собой: и честно признаешься сам себе - не жил, и не герой.
      Что скажешь детям - если нечего тебе сказать? И что ответят дети если не научены тобою отвечать?
      Когда рождался - закричал от первого шлепка. Когда влачил по жизни зубьями скрипел. Когда задумался - тихонько про себя завыл...
      Когда ты умер от последнего удара сердца - тишина. Гнетущая и вечная как Вечность, если Вечность есть. Твоя среда она отныне, и конечно, навсегда. Там - смерть...
      Лежишь, холодный и бездушный, только червь грызет тебя. Червяк не черный, белый он, а черной жизнь твоя была...
      Т_ы_ _к_т_о_?! - задаст вопрос на кладбище прохожий. _Н_е з_н_а_ю_... - тихо шепчут обелиски и кресты... Ты не оставил после ничего, и дети у тебя такие же как ты.
      Ты только звенышко в цепи мильенов поколений... О, сколько было их, таких как ты.
      Но цепь - связует.
      ЧТО И С ЧЕМ?
      Сыскать ответ бы в бездне суеты... (из цикла "БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ; 1981 г. от Р.Х.)
      31. СОЗДАНИЕ УСЛОВИЙ
      Провинциальная карьеристка...
      ...лаборатория почудилась маленькой деревянной хибаркой, сляпанной рядышком с королевским дворцом - в сравнении с Институтом, одним из полноценных приделов Храма Большой Науки. В действительности дело подобным образом и обстояло. Но, приглядевшись, Марина с удивлением отметила, что хибара неплохо оснащена. Ожидая регресса в каменный век, Марина угодила в окончание века бронзового. Если брать за точку отсчета уровень оборудования Института, определяемого как начало железного века. По сравнению с лучшими западными образцами, расцветом века железного в Науке.
      Ну что ж, в последние десятилетия даже у затерянных в саванне африканских кочевников в домашнем скарбе вполне можно обнаружить что-нибудь этакое вроде магнитолы "Панасоник", компьютерной игровой приставки или мощного портативного радиопередатчика. Не говоря уже о таких "прелестях" цивилизации, как Автомат Калашникова, пластиковая взрывчатка и ручные противотанковые комплексы...
      Приняли Марину вначале с распростертыми объятьями. Как же. Выпускница Института - это вам не хухры-мухры. Институт - все ж таки Школа! Американцы и те не прочь поучиться, несмотря на превосходство всяких там своих хай текнолоджи и ноу хау. Как на допотопных "станках" делаются стоящие вещи. Просились, в порядке научного обмена, экзотика для них Институт, да. Не пущали проклятых империалистов. Со стыда, наверно.
      Скрепя сердце, стараясь не фокусировать внимания на лицах, впряглась выпускница Института в телегу провинциальной науки. Готовилась за рулевое колесо скоростного лимузина усесться, ан жизнь по-своему рассудила... Да так мощно Марина впряглась, что за полгода вытащила из ямы одну небезынтересную темку, перспективную и немаловажную, однако - в местных условиях, при здешних беспросветных "кадрах", - успешно было загробленную.
      Когда Марина, презрительно ухмыляясь, слушала восторги, ахи, охи и славословия, источаемые лицемерными "соратниками по битве за прогресс человечества", слушала комплименты, обильно исторгаемые шефом, пузатым седобородым докторишкой пенсионного возраста (а кстати, о темке, которую она одолела, упоминалось еще в его второй диссертации, которую он защитил еще лет сто назад, неужели это он когда-то ее первый поднял?..), она поняла, что в сложившейся ситуации, даже в местных условиях, у нее есть шанс. За прошедшие полгода, в работе над загробленной темкой и в ночных общаговских бессонницах, ИДЕЯ выкристаллизовалась, и хотя Марина еще не знала, _к_а_к_ будет ее воплощать, но уже знала, _в_о_ _ч_т_о_. Это залог успеха и половина дела - когда ясна Цель. Когда точно знаешь, чего хочешь. Тем паче - когда намереваешься достигать Цели, средств не выбирая. Это значит - половина ступеней лестницы осуществления уже позади.
      Марина выдала шефу лаборатории пару авансов, и потребовала создания условий. Старичок страшенно заколебался, он давно не был тем перспективным молодым доктором, разум которого рождал потенциально важные темки. И Марина, по-прежнему презрительно улыбаясь, один из авансов превратила в реальный результат. Знай, мол, наших: за полтора месяца расщелкала еще одну повисшую в воздухе крепенькую, не для здешних зубов, темку. И ничтоже сумняшеся "подарила" мешок лавров шефову зятьку, не менее тестя пузатому, но поседеть не поспевшему, чернобородому сорокалетнему кандидатишке. (Видела Марина как-то шефову дочку - ну вылитая мадам Грицацуева!..). Тема без сомнений и оговорок потянула на докторскую и шеф не знал, с тех пор, как зять защитился, в какой красный угол Марину поместить и как с нее пыль сдувать понежнее, чтобы не повредить.
      Две темы за несколько месяцев: это уже показатель, а не счастливая случайность. Шеф энергично засоздавал условия. В итоге: спустя год после окончания Института в активе у выпускницы, до того скитавшейся по общагам едва ли не всю свою жизнь, уже имелась в этом южном городе малогабаритная двухкомнатная нора (с телефоном даже), имелась должность эСНээС, солидная зарплата (полторы ставки), потом и кипением мозгов заработанный научный авторитет и... энная сумма с тремя нулями на сберкнижке. Задарма отдавать докторскую зятьку начальникову Марина и не помышляла.
      Она сознавала, что в завидущих глазках "коллектива сотрудников" выглядит совершеннейшей стервозой. И это ее забавляло. Тешило самолюбие. На злобные взгляды "соратников" она не обращала ни малейшего внимания.
      За последующие полгода, в умопомрачительном темпе, не щадя себя ничуть, расщелкала еще три малоизгрызенных орешка, "подарила" их сердцевины шефу и его родственничку, увеличив счет в сберкассе ровно в пять раз, и сказала: "Хватит".
      Больше вкусных орешков и не нашлось.
      И приспел час вплотную подступиться к _с_в_о_е_й_ теме.
      Послала шефа подальше на ближайшие пару лет, и осчастливленный "патриарх науки" без возражений самоустранился. Ему хватало забот и возни с неожиданной славой, свалившейся на седую его голову. Еще бы. На старости лет приобрести чуть ли не всемирную известность - молиться на благодетельницу, не то что в покое оставить, надобно, товарищи доктора наук...
      Так что шеф в компании со своим "сыночком" готовы были ей ручки целовать за все, что она сделала для них лично и для лаборатории, прозябавшей на задворках Большой Науки.
      Зятек - не только ручки; но уж это - его личное горе.
      За полтора года Марина несколько раз бывала атакована воинственными и не очень претендентами на ее тело и душу. Разного калибра: от кандидатов наук до слесаря-сантехника, как-то пришедшего чинить кран, по собственной воле причем, Марина его не вызывала, но видать, ЖЭКовский дон-хуан приметил ее на улице. Преследующими разные цели: от просто "перепихнуться" и предложений "установить длительные взаимовыгодные в сексуальном и моральном плане отношения" (как выразился один шибко интеллигентный конструктор), до предложений руки и сердца (с нерешенными жилищными и материальными проблемами или без оных - были варианты) и "просто дружбы". Просто дружбу она могла бы и завести, с одним неуклюжим верзилой-толстяком, как-то наведавшимся в Лабораторию, по делу к своему приятелю, МэНээСу из соседнего отдела. В руках у толстяка Марина приметила книжку, которую не прочь была бы прочесть. Контакт установила быстро, повинуясь неожиданному импульсу. Тип сначала дичился, смотрел как-то странно (не вожделеюще даже, а вообще... будто у нее на лице три глаза или два носа!), но потом расслабился. Несколько недель некоторую толику своего времени она уделяла ему, он оказался полупрофессиональным книголюбом, помог достать некоторые дефицитные издания, в частности "НЭПовскую" еще книжку Фрейдовского "Психоанализа". (Вражескую философию изучать нужно обязательно! Особенно много в этом плане Марине дали труды Ницше. Такого яростного, слюнобрызжущего женоненавистничества она больше ни у кого не встретила). Оказался толстяк интересным собеседником, даже более чем; но Марина, с трудом выносившая установившееся с ним более близкое, нежели со всеми прочими "хомо", общение, в конце концов была вынуждена его отшить. Не хотелось терять собеседника, но. Грубо с ним порвала. Когда злобно бросала последнее "Прощай!", он снова посмотрел на нее странно, как тогда, при первой встрече. Будто у нее на лбу рог или вместо ушей - щупальца... Она тут же выкинула его из памяти.
      Всех прочих "претендентов", естественно, убрала круто сразу же, без проблесков надежды оставила, придушила в зародышах возникшие страсти-мордасти...
      Первая кровь...
      ...но как-то, несколько менее непреклонно настроенная, развлекаясь, попудрила мозги лабораторному Казанове, чернокудрому тридцатилетнему инженеришке с пошлым именем Вова. Сдерживая отвращение, позволила красавчику довести отношения до постельных. Хотела проверить себя окажется ли способна вынести "интим" с особью вида "хомо". Выяснилось, что способна. Но ощущение при этом испытала весьма новое. Будто занималась жуткими извращениями, некро и зоофилией одновременно. Выкопала труп собаки и... Устроила "казанове" "ночь в Бангкоке", показала класс, который и не снился никому в этих провинциальных степях, и наутро вышвырнула вон. Вовочка, шваркнутый об лестничную площадку, как нашкодивший котенок, преследовал ее месяц денно и нощно, не отлипал, как голодная пиявка, а когда насилу допетрал, что сексу боле не заполучит до смерти, и что выделенный ему кусочек - единственный, от щедрот хозяйских, - принялся мстить, распуская слухи, взращивая росток лжи в благодатном для сплетен агар-агаре лабораторного "коллектива". За что поплатился жестоко, дальше некуда. Марина не то чтобы сильно оскорбилась, вовсе нет, но она не любила, когда ее обсуждали не за то, что она в действительности совершила. "Потаскуха столичная", якобы сменив гнев на милость, пригласила обездоленного, и злобствующего поэтому, поклонничка к себе домой как-то поздним вечером. Оглоушила сияющего от предвкушения кобеля по макушке специально подходящий дрын на улице подыскала, не пожалела времени для "близкого человека". Била долго. Так, чтобы не оставлять более следов, мокрым полотенцем, шерстяным носком, песком наполненным... Связанный и лишенный возможности (под кляп приспособила грязную тряпку, которой иногда подтирала пол в прихожей, нанося с улицы слякоть) кричать Вовочка извивался и мычал только, а Марина вдруг, неожиданно для себя, испытала острое чувство наслаждения. Почти оргазм. Ей даже захотелось, чтобы еще больше унизить самца, сменить кляп на окровавленные, еще не отстиранные после месячных трусики, но вовремя остыла. Это уже клинический симптом, подумала, и не стала. Но тогда бы точно оргазм испытала, почему-то была уверена...
      К тому же во рту его могли бы остаться нежелательные улики.
      Малость перекурив, приготовила все нужное для инъекции и ввела нокаутированному самцу "хомо" адскую смесь, кишевшую диплококками Френкеля, стрептококками, стафилококками золотистыми и белыми, палочками Пфейфера, диплобациллами Фридлендера, короче говоря, впрыснула в кровь вовочкину целую ассоциацию пневмококков, всех четырех типов.
      Бросив связанного любовничка стонать на полу кухни, ушла в ночь. Искала припаркованный во дворе какого-нибудь дома автомобиль. Таковых, естественно, имелась масса. Один шанс из ста, что нарвусь на сиренную сигнализацию, подумала Марина, остановив выбор на сером стареньком "москвиченке". И несколько больше шансов, что хозяин заклинил руль. У нас пока не "дикий" запад, к моему счастью. Хотя кто знает, как оно будет через несколько лет, когда пресловутая демократия воцарится... Понатыкают суперсигнализаций... Ничего, и на них спецы появятся. Спецы всегда появляются, было бы - на что. Наш народ - самый талантливый народ в мире. "И я - его порождение", - ухмыльнулась. А ведь и правда...
      Повезло. Машина была чистенькой. Вот бы удивились в Институте, подумала Марина уже на проспекте, заруливая в свой двор, кабы узнали, что я не только по науке ударяю, если что, и другие профессии на черный день имеются...
      Угонять авто ей, правда, пришлось впервые (ВСЕ когда-нибудь приходится делать впервые! главное - Сделать.), но устройство машин она знала отлично; своеобразное хобби, в редчайшие часы досуга штудировала справочники по автоделу и копалась в ходовых и двигателях машин знакомых и приятелей, если позволяли.
      Погрузив бесчувственную жертву собственной болтливости, оттранспортировала подальше, чуть ли не на другой конец города. Фары высветили забор какой-то стройки, под него и уложила Вовочку, предварительно влив ему в рот полбутылки "Экстры". Помахав на прощание ручкой, с места врубила вторую, выдерлась на подъем и укатила. "Москвич" шел ходко, почувствовала это, еще когда везла через город кобеля. Желание немножко покататься подавить не сумела... Переехала через мост, вернувшись в центр города, помчалась по прямым как корабельные мачты широким улицам... свернула в какой-то переулок... И заблудилась: город-то узнать времени не было, работала как проклятая. Кажется, свернула на квартал дальше, подумала, когда осознала, что не имеет ни малейшего понятия, как ехать домой. До рассвета недолго, надо бы успеть аккуратно вернуть "тачку" хозяину...
      Как назло, незнакомая улица будто вымерла. Проехав по ней до самого конца, свернула налево, обогнула территорию какого-то промышленного предприятия, огороженного серым, как одолженный ею "москвич", высоченным забором. И везде-то мне заборы попадаются, подумала с черным юмором.
      Не паниковала. В конечном итоге блужданий, решила, брошу утром машину и доеду на такси. Мало ли машин угоняется... Ну и что же, что "чистота эксперимента" пострадает. Первый раз, что ли...
      Но этакий "эксперимент" - на самом-то деле впервые, подумала, выруливая на еще одну незнакомую, но по-прежнему широкую, улицу. И что чувствуешь, убийца? - спросила себя.
      Не чувствовала ничего. Спокойна была, аж сама изумилась позже, когда обдумывала произошедшее. Одна забота тяготила: вернуть бы авто в тот двор, откуда увела, вовремя. Не потому, что боялась чего-то. Просто: какой ученый не любит, когда эксперимент вопреки проблемам проходит "чистенько". Профессиональная болезнь. Мания чистоты...
      Бередило что-то - все же. Видимо. Но осознала это не в ту ночь, осознала позднее. В ту ночь подспудное беспокойство лезло наружу, интерпретировавшись как страстное желание поставить "москвичек" на место до рассвета.
      Мимо промчался какой-то "рафик". Бибикнула ему, но он только габаритками сверкнул и за углом канул. "Триллер, - подумала, - заправский детектив. Убийца, заблудившийся в незнакомом городе. Сюжет!".
      Но должна же я когда-нибудь наткнуться на аборигена, подумала без нервов, без сопливого мандража. Город не такой уж большой. Не Москва. Может, в район попала безлюдный, не повезло. Доеду же в места, где движение пооживленней.
      И доехала. По широким улицам и более узким, но тоже не в три шага от стены до стены, переулкам, выпетляла на какой-то типа бульвар. Совсем широченный, с раздельными мостовыми и аллеей деревьев между ними. Ну что за город такой! Улицы широченные как нигде... По центральному тротуару аллеи, хорошо освещенному фонарями, неторопливо шагал некий индивид, здоровенный субъект в кожаной кепке и темном, вроде коричневом, плаще. В обычных обстоятельствах может и не стоило к этакому громиле подъезжать... Взвизгнув тормозами, перерезала ему путь, когда он собрался переходить мостовую перпендикулярной улицы. - Эй, парень! - позвала, приоткрывая дверцу. - Не подскажешь, как проехать на улицу Космонавтов?
      Субъект встал как вкопанный, и молча повернул лицо к "москвичу" и высунувшейся из салона Марине. "Привидение увидел, что ли?", - подумала она. Выражения лица его она не увидела, тень козырька кепки скрывала, да и не стремилась, на кой ей сдалась рожа этого хомо.
      - Чего молчишь? - спросила. - Язык съел?
      Индивид, затянув паузу еще секунд на пятнадцать, насилу вымолвил надтреснутым, одышливо-хриплым голосом: - Нет, почему... На Космонавтов, да?.. Мне в тот район... могу показать.
      - Ну... садись, - помедлив буквально секунду, разрешила Марина. Вряд ли маньяк какой, подумала. Это было бы слишком большим подарком судьбы. Тогда пришлось бы бросать машину с еще одним трупом, прямо на дороге. В том, что справится с маньяком, если что, не сомневалась ничуть. Тот, кто не боится, побеждает. Субьект влез на заднее сиденье, хотя она ему открыла дверцу переднего пассажирского. - Прямо, - забурчал за спиной у Марины, а через два квартала направо. И до кольца.
      Ехали молча. У нее охоты беседовать, само собой, возникнуть не могло, а случайный спутник не вякал, сопел себе в две дырки за спиной. Если полезет, настороженно думала Марина, подъезжая к дорожной развязке, глаза выцарапаю!.. не зря же он уселся на заднее, неужели я ошиблась, что не...
      Приступ ненависти накатил как приливная волна, неотвратимо. "Скорей бы уж его выкинуть, остолопа!.."
      - Налево теперь, - пробормотал субъект. - По этому проспекту. А я здесь выйду, мне прямо. Доедете до второго кольца, это уже будет Космонавтов.
      - Я знаю, - буркнула Марина в ответ. Места, в самом деле, были знакомые. Автовокзал - ориентир приметный, не забудешь. А этот проспект, что прямо, и по которому ей не нужно, кажется, называется Октябрьским... и если по нему дальше проехать, там тоже перекресток с Космонавтов. Но тогда пришлось бы терпеть присутствие этого еще несколько минут...
      - Гуд бай, - соизволила сказать "проводнику", - сенкью.
      Он открыл дверцу и полез наружу. Медведь, сущий медведь, подумала Марина. И как только машина не развалилась. Хорошо хоть, не попросил довезти до нужного ему места. И что он, интересно, ночью на улице делал?.. Откуда такой мог топать под утро...
      - No good byes... We'll meet someday, - вдруг хрипло сказал неуклюжий медведь, наклоняясь к окошку и на секунду всовывая голову в салон со стороны пассажирского сиденья. - It's not an accidental meeting. Everything is rilated in this world somehow. God's will! ["Не прощаюсь... Мы еще встретимся. Наша встреча не случайна. Все в этом мире взаимосвязано. Даст Бог!"]
      Сильно хлопнув дверцей, двинулся прочь от машины.
      Проводив взглядом его сутулую спину, Марина подумала, что психов в этом мире гораздо больше, чем даже она подозревала.
      Аккуратно и вовремя вернула "москвич" владельцу. Благодаря ночному попутчику со знанием English'а. Еще не рассвело, успела. В пустом дворе ни единой души.
      Вовик не возникал в Лаборатории три дня; когда приполз, в глаза ей старательно не глядел, шмыгал под стеночками, как мышка мимо капкана. Марина нагло ухмылялась, сталкиваясь с ним в коридорах.
      Через несколько дней "казанова" угодил в больницу. Более не появился в Лаборатории никогда. "Коллектив" зашептался, выдвинул версию, что у Марины, дескать, дурной глаз. Все "соратники" дружно начали ее бояться. Ненавидеть - ненавидели, теперь и боялись. Марина была полностью удовлетворена. Атмосфера в Лаборатории, после того, как Вовочка скончался от скоротечного крупозного воспаления легких, установилась как нельзя более благоприятная, воздействующая на рост древа ненависти, укоренившегося в душе Марины, как богатая солями вода на пышность ягодных кустов.
      Бездействие... ("Per Aspera...")
      ...таким образом, незаметно, в трудах и заботах, пролетели полтора года. Марина продолжала ездить в Лабу на троллейбусе, хотя могла себе позволить приобрести автомашину. Не покупала. В троллейбусе заряжалась дополнительной злобой. Созерцала перекошенные мелкими страстишками рожи, задыхалась от вони, едва ли не корчилась от боли, отвращения, ощущения ирреальности происходящего. Все вокруг казались жуткими уродами, монстрами из фильма ужасов. Ни единого человеческого лица не разглядела Марина в сонмище отвратных харь...
      Кроме Лабы и своей квартиры, не бывала нигде. В норе - ночевала, в Лабе - работала. Иногда наоборот.
      Тем временем наступила вторая половина второй зимы, проживаемой Мариной в этом южном городе...
      ..."Завтра мне исполнится четверть века, - констатировала она, придя домой после решительного разговора с шефом о том, что два года она будет работать лишь над _с_в_о_е_й_ темой, причем безо всякого контроля и вторжений в дела. - Старуха, да".
      Разделась почти догола, оставила лишь трусики - в квартире было жарко, топили на совесть, аж странно.
      Устало рухнула на диван.
      - Тоска, тоска малахитовая, - прошептала, - и зачем я живу еще а этом свете... Тлен, тлен, и прах, и мерзость запустения... Животные, все животные, я - тоже... О, где вы, где вы, идеалы юности, где прекрасная мечта, где страстное желание подарить человечеству избавление от болезней и страха... Какая же дура я была, господи... Кому?.. Им, да?.. Ха, ха, ха, ха, ха, ха, ха, ха!!! - отрывисто и хрипло хохоча, Марина перевернулась на спину. Запрокинув голову, пузырясь слюной в уголках губ, долго билась в истерике. Ненависть переполняла. Ногти впивались в ладони. Такое с ней бывало. Редко, но бывало. Своеобразная разрядка... О, с каким наслаждением она бы впилась, вонзила когти и зубы в горло всему этому до "очка" наполненному дерьмом всемирному нужнику, самоуверенно зовущему себя Человечеством... ОТЫСКАТЬ БЫ ГОРЛО ЭТО...
      - Я отыщу, - выдавила Марина, утираясь тыльной стороной ладони, размазывая сопли и слюну по щекам. - Я знаю, где искать...
      Поуспокоившись, обуздала нервы. Заварила чай. Телевизора в норе не имелось. Кроме дивана, телефона, трюмо, пары табуреток и стола на кухне, шкафчика в прихожей, в норе вообще ничего не имелось, ну разве что кое-какая посуда и тряпье. Вроде и не женщина в этой квартире обитала... зато повсюду грудами валялись книги. Почти сплошь монографии и сборники статей. Не успела омеблиться. Да и - зачем...
      Еще в квартире имелся великолепный многоскоростной вибратор, "Made in Sveden", эту штуковину Марина приобрела на "толчке" специально для того, чтобы сбрасывать напряжение, но когда попробовала, ей не понравилось. Никакого экстаза, не говоря уж об оргазме. Видимо, она так здорово сублимировала в работе, что энергии уже ни на что не оставалось...
      "Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду... Мля-мля-мля... бам-бам-бам...", бубнил за стенкой соседский телевизор. По голове молотком. Включила радиоточку. Чтоб заглушить. Слащавая советская эстрада полилась, как поток мочи по ступенькам. Но не выключила. Пусть их... Лучше сироп, чем молоток по башке. Не так больно.
      "Куплю я себе музыку", - решила. Какой-нибудь паршивый "маг", а глядишь, веселей будет... "Музыка - магия души", кто сказал?.. "Вот, скаламбурила", - улыбнулась уголками губ.
      Расстелив на диване плед, забралась с ногами, укуталась, принялась крошечными глоточками прихлебывать обжигающий губы и гортань несладкий крепчайший чай. Старая привычка: "чифирить". Бывало, кроме чая, и жрать ничего не находилось целый день. В общаге, еще той, институтской...
      "Завтра - за работу, - приказала себе, - сейчас выспись, а с утречка, с дьявольской помощью, и приступим-с..."
      Я вас всех отправлю в небытие, с вашими перестройками, перетрясками, застоями, отстоями в очередях, культами, псевдодемократиями, социализмами, капитализмами, коммунизмами, прочими измами, с вашей слащавой музыкой, химерами вашими, ряженными в маскарадные костюмы настоящих чувств... А также, впридачу, с вашими откормленными американскими миллионерами, виллами, тупыми сытыми телками с глянцевых обложек журналов, пляшущими хип-хоп черномазыми рожами, третье поколение которых существует на пособие и работать не желает, им и так хорошо на шару живется... Я не хочу жить в вашем мире, я не хочу, чтобы вы - жили вообще, я сделаю так, чтобы вы прекратили обольщаться относительно сущности своей, я заставлю вас называть вещи своими именами, себя - зверями, меня... не придумала еще как... Я хочу жить, но в таком мире, где распоряжаться буду я, а не вы мной, моим телом, моей душой. Дерьмо! Все дерьмо. Все лажа... Я тону во вселенской выгребной яме, окунаюсь в дерьмо, но мне надоело в дерьме жить...
      Ее мысли, как молитва, яростным напором, сметая чувство реальности происходящего, ломились вверх, куда-то, к богу, к дьяволу... ("А какая разница?", - спросила себя Марина). ...как молитва, как проклятие, как стон смертельно раненого человека, жаждущего жить, но уже сознающего, что впереди ожидает лишь смерть, и невзирая ни на что, требующего последний глоток воды, умоляющий: "Сестрица, пи-и-ить!..", и судорожными всхлипами втягивающего воздух, глотками, каждый из которых - последний, быть может, но каждый - с невыразимой жадностью, будто можно это: перед смертью надыша... а?!!
      Резкий звонок в дверь прервал ее клятвенный мысленный монолог, вырвал из смертеподобного состояния, из прострации, сменившей припадок истерики.
      Кто бы это мог быть?!! - подумала изумленно. Помимо покойного Вовочки, ни единая живая душа к ней в квартиру не приходила, лишь изредка звякал шеф, по деловым вопросам.
      Путаясь в складках пледа, спихнула на пол чашку. Сосуд с остатками чая по крутой траектории спикировал долу и раскололся.
      - Ах ты, черт! - воскликнула Марина и плюнула в сердцах. Предпоследнюю чашку кокнула!
      Разъяренная, как голодная тигрица, совершенно не придавая значения тому, что практически раздета, метнулась в прихожую. Открыть неведомому визитеру (визитерше, визитерам?) решила сразу. Хотя вполне могла сделать вид, что "никого нет дома". Но грызло закономерное любопытство: "Кто?".
      "Глазка" в двери не было; "цепочки" также. Впрочем, хозяйка этой норы страха не испытывала. Кого бояться?.. Разве что себя самой...
      Повернув "головку", щелкнула замком, не задавая дурацкого "Кто там?", и потянула за ручку, на себя, ожидая увидеть кого угодно на свете...
      Но не Мишку Захарченко.
      А на площадке перед дверью стоял он.
      Собственной персоной. Живое напоминание о временах, когда она еще по глупости и наивности мечтала изменить этот мир, а не создавать новый.
      32. NONCKY'S TERRA
      ...сплошной стеной радужных световых переливов выглядит прозрачный изнутри силовой барьер, огораживающий Квартал, когда смотришь на него снаружи, с ноночьей стороны. Стена вздымается до небес и простирается в обе стороны, сколько хватит взгляда.
      - Поляроидный эффект... - пробормотал Грэй. - ...мы на вас пялимся досхочу, вам на нас глазеть: ни-ни!
      - Вилли, ты боишься нонок? - спросил напарника. - Ха, - сказал Неудачник. - Чего их бояться? Ненавижу я их до дрожи в кончиках пальцев, нелюдей патлатых, сколько себя помню, ненавижу. Страха - не помню. Когда ненавидишь, разве бояться можно?
      - Можно... Никогда?
      - Что "никогда"?
      - Не боялся?
      - Нет. Твари они, стервы патлатые. Стрелял их, резал, давил, и буду стрелять, резать, давить. Когда начну бояться, они меня одолеют, я знаю. А жить-то хочется...
      - Не достигнута цель, - тихонечко, но вслух, прошептал, как бы подумал, Грэй. - Было отчаянное стремление вызвать страх, удушить страхом, но отыскались люди, вытеснившие страх ненавистью. Создавая миры, поворачивая историю, следует не упускать из виду, что ненависть сильнее страха. А сильнее ненависти лишь любовь. Ненависти - море. Любви - капля. Но в коктейле чувств ее присутствие, ее вкус, ощущаются куда острее. А запах ее забивает даже вонь дерьма. Если она есть, конечно, хоть капелька любви в душе... И если ненависть, а это так, в определенном смысле движущая сила истории, то что тогда есть любовь в ней и для нее?..
      "NONCKY'S TERRA", сообщал розовый плакатик, приклеенный намертво к стене дома на той стороне улицы. Буквы, выписанные "под готику", короткой строчкой витиеватых угловатых символов чернели на розовом фоне, а под буквами скалилась черная кошачья морда. Никаких угроз и предупреждений, подобных щиту на человеческой стороне улицы. Видимо, достаточно двух слов информации: это само по себе угроза еще та.
      - А смотрится, - тихонько пробормотал Грэй. Видимо, как минимум одна вредная привычка у него имелась - думать вслух. - На сером бетоне розово-черный пограничный знак. Дизайн! здесь тебе не тут, а как же ж. Тривиально, мои хорошие. Кошка - символ избитый не то что до посинения, а до почернения (во, каламбур!), можно было чего поновее изобрести, пооригинальней, а не шлепать на великолепном лазерном издательском комплексе многотысячными тиражами эти плакатики и развешивать на стенах у границы с Кварталом. На каждую кошку свой пес найдется, растерзать всегда-пожалуйста готовый, как пионер пятидесятых - бабушку через дорогу перевести. Правда, ныне кошки псов на дерево загнали, в Квартал то бишь, но собака на дереве - сие противоестественно, как бы ни тщился кое-кто ретиво доказать обратное. Придет час, роли вновь поменяются. Спиральный закон развития всего сущего - возвращение на круги своя... За тоталитаризмом всегда следует демократия. Потом - наоборот. Кошка на дереве - милая сердцу, привычная картинка, - я так сказал. Раз уж не дано извернуться и сделать финт ушами, помирить псов и кошек, чтоб не загоняли друг дружку на деревья, не довлели периодически то одни, то другие, не грызлись как... кошка с собакой... (во, снова каламбур!), а в мире и любви сосуществовали. РАЗНЫЕ потому что, очень разные. Корень общий, плоды малопохожие. Вот именно, "кошки" и "собаки", а вовсе не одно и то же животное, различающееся лишь устройством половых органов... Совершенно различные виды, вынужденные до определенного момента сосуществовать в симбиозе, но симбиоз этот проклинающие... А жаль...
      Вилли почти не прислушивался к тому, что бормочет напарник, он следил за окружающей обстановкой. Все равно этот тип что-то настолько заумное изрекает, что хрен поймешь.
      - Ноночий террор, - перефразировал немного Грэй надпись на розовой бумаге. - Страх кошачий...
      - Чего? - спросил все-таки, из вежливости, Вилли, ощупывая цепким взглядом окрестности; в окна первых этажей заглядывая в особенности пристально.
      - Кошка, насколько я врубился в суть, - продолжал Грэй, не обращая внимания на Вилли, - всегда мечтала одолеть собаку, сидя на ветке, раскачиваясь и со страхом глядя вниз, на извечного мучителя, лающего и скалящего клыки, от которого только одно спасение, на дереве, но ведь на дереве - никакой свободы, только иллюзия свободы... Кошку, загнанную на самый кончик последней спасительной ветки, тоже можно попытаться понять. Ей не до того, чтобы думать о том, что псы - они тоже разные бывают, и не все из них находят огромное удовольствие в измывательствах над кошками. Кошка, раскачиваясь на ветке, отчаянно стремится вниз, бедняжка, на спасительную землю. Собака же, рычащая внизу, я думаю, мечтает об одном лишь: как бы в небо взлететь и достать кошку там, где она висит. А вообще кошки, должен заметить, Вилли, твари весьма изобретательные. К тому же им дана способность падать на ноги, если не удержатся и сорвутся. Падать на спасительную землю, хребта не ломая, извернувшись в воздухе. Без этого свойства они бы вымерли уже... Особо талантливые с огромной высоты падали, и ничего, живы оставались... И уходили гулять сами по себе. Везучие, стало быть, такие. А собака, рыча и гавкая внизу, стремясь в небо, не соизволила подумать о том, что... кошки "тоже люди", им тоже жить хочется. Тупая такая, стало быть. Псы, они эгоисты еще те, знаешь. Кошки тоже индивидуалистки, само собой, наипервейшие, и злобы у них накоплено предостаточно, на всех псов в мире хватит...
      Вилли слушал-слушал Грэя, но наконец не выдержал.
      - И охота тебе всякие глупости изрекать! - прервал Вилли странные речи занудного напарника. Не утерпел, бред-то подобный слушая. - Откуда ты свалился, полоумный такой?!
      - Я не свалился, - мрачно ответил Грэй. - Я сошел.
      - Сходят только с ума.
      - Не только. Еще с поезда, на остановке.
      - С чего-чего?..
      - Весь мир - бардак, все бабы - твари, и солнце - долбаный фонарь, моря забрызганы блевотой, леса завалены говном, поля загажены гнильем, а горы - пеплом и золой... Остановите шарик, я сойду!!!
      Из бреда, продекламированного Торопыгой, Вилли понял лишь смысл утверждения, что "все бабы - твари". С этим заявлением Неудачник согласился безоговорочно. Остальных лозунгов он просто не понял.
      - Ты... это, кончай заговариваться, - раздраженно сказал. - Мне с тобой к нонкам лезть, а с психом - кому охота! Море, черт побери... Ты видел его хоть, море это?! Сказки все это. Море, лес... Люди их не видели, на хрена придумывать, спрашивается?!
      - Я видел, - тихонько сказал Грэй. - И море. И лес - тоже. Заткнись, Вилли. - Торопыга выглядел очень усталым человеком, на глазах постарел лет на десять: Вилли изумился даже. Как с таким доходягой во вражьи территории переться теперь?! скажите на милость. - Не доставай меня, Вилли. Я и без тебя... Было кому достать, блин, псих, если угодно, да. Кстати, обрати внимание, мужик, нас встречают.
      - А?!! - подскочил Неудачник, хватаясь за пулемет. - ГДЕ?! О-о, дерьмо...
      33. ПОСЛЕДНИЙ ШАНС
      - Привет, - сказало живое напоминание. - Это я, Мариш. Впустишь?
      Первое побуждение: захлопнуть дверь перед носом. Но замешкалась на секунду. А через секунду не смогла. Мишка смотрел сквозь толстые стекла очков такими знакомыми, беспомощно-добрыми глазами...
      - Заходи, - буркнула не здороваясь, отпустила ручку двери и убрела в комнату. За спиной хлопнула закрываемая нежданным визитером дверь, что-то тяжелое опустилось на пол в прихожей. - Не разувайся! - крикнула. - У меня ковров нету!
      - Хорошо, не буду, - донеслось из прихожей в ответ. Но, нарушая логику развития событий, в проеме дверном, ведущем в комнату, живое напоминание не возникло. "Копается там чего-то, - подумала Марина зло. Клад нашел, что ли... и чего приперся..."
      - Ты там что, в засаду попал, захватчик?! - крикнула.
      - Ты... это... хм... - смущенно кашлянул замешкавшийся за дверью Мишка. - ...оделась бы, что ли.
      - Че-его?! - удивилась Марина. Тут дошло. Бросила взгляд в зеркало трюмо. Мда-а. Видок. Ухмыльнулась: чувствительный какой, ишь ты, джентльмен аж гэть, как в этих южных краях говорят. "А ведь и всегда такой был!", - припомнила.
      - Ничего, - бормотал гость из прихожей, - в общем-то. Но ты бы набросила чего, неудобно как-то...
      "Посмотрел бы ты на меня, когда я в групповиках трахалась! - чуть было не сказала вслух Марина. - Что б сказал, джентельмен закаканный, тогда, а?!"
      Однако - язычок заарканила, удержала. Мишка... ведь...
      За собой не убдишь, как ни тщись, подумала. Видать, даже моя аллергия на людей, - имеет периоды обострений и периоды спадов. Иногда из прогрессирующей формы в вялотекущую переходит... "Ночь "в Бангкоке" с Вовиком - это был спад?" - тут же спросила себя. А то, что этого впустила - тоже? Гляди, стерва, доспадаешься! Жалостливая, ишь ты. Самка хренова. Либидо на пиковую нагрузку подскочило, да, тварь?..
      - Неудобно на потолке спать, Мишель. Одеяло падает. Ладно уж, вползай, - разрешила, натягивая на голое тело длинный черный свитер. Подняла плед, влажный, чаем облитый, бросила за диван. Осколки чашки затолкнула ногой под диван. Сунула ступни в тапочки и присела на краешек трюмо, положив ногу на ногу, ладони просунула меж бедер, стиснула. "Роскошная поза, - подумала отстраненно, словно не о себе, - хоть сейчас для "ELLE" фото делай. Или на худой конец для какого-нибудь эстетского "Vogue" или "Вurda" задрипанного".
      Мишка нерешительно ступил в комнату. - Падай, - кивнула на диван. Располагайся как дома на некоторое время. Только не жди, что по поводу твоего появления буду фонтанировать безумной радостью. Не ждала. И не рада. Адрес где выцарапал, гость нетатарской национальности? Неужто в лаборатории какая гнида выдала?
      - Я предполагал, - пробормотал Мишка, скромненько устраиваясь на краю дивана, - что не ждешь и не взвоешь от радости... Но, заметь, я и не претендую... Чтоб в пятой графе стояло "татарин"...
      - Попробовал бы. Можно подумать, я тебе какие-то проблески оставляла.
      - Я и не собираюсь. А твои пространственные координаты в горсправке, знаешь ли, за пятнадцать копеек любому гражданину выдадут. Ты же прописана...
      - Пр-роклятая страна, - злобно прокомментировала Марина.
      - Вот и поговорили, - заметил Мишка.
      - Чем обязана? - немножко менее, но не очень, злобно, вопросила хозяйка норы. - Вашему визиту, сэ-эр?
      Мишка поднял на Марину свои стеклышки и долго-долго, задумчиво так, созерцающе, смотрел. Она раздраженно поинтересовалась: - Красивая?
      - БЕСПРЕДЕЛЬНО!!! - ляпнул вдруг Мишка, и снова потупился, смутился как кисейная барышня, которой фигу скрутили.
      ОГО, подумала Марина. Ничего себе ТОН. Мальчик до сих пор меня ХОЧЕТ. Непреклонный КАКОЙ.
      - Это все, что ты мне хотел сказать? Такая неумытая и растрепанная, без штукатурки? Ну-ну. За тем и притащился? Польщена. Аж млею. Теперь попрощаемся, надеюсь?
      "Ни в коем случае не дать ему увидеть, что я в ЗАМЕШАТЕЛЬСТВЕ..."
      - Нет!! - выпалил он. - Зачем ты так?!
      - Ты чего-то иного ожидал? Да? Думал, повисну на твоей шее, завизжу от восторга, отдамся тебе еще в прихожей, на половичке?! Или ты снова замуж приглашать вознамерился? Чтоб тайком в лабораторию таскалась? ХА. Марина выдернула правую ладонь из тисков бедер, вскинула к голове, уткнула в висок указательный палец, покрутила, ясно давая понять тупому обожателю, что она думает по поводу мотивов его появления в этом южном городе. Уронила руку.
      Мишка долго молчал. Вероятно, Марина не в бровь, а в глаз своим предположением достала. Затем гость тяжело вздохнул и, с натугой произнося слова, вымолвил: - Ты... не изменилась...
      Марина фыркнула. - А ты думал?! С чего бы вдруг, спрашивается!.. Осклабилась.
      - Ну-у... я предполагал... Время лечит... и работа... Знаешь, я внимательно следил, признаться, за результатами местной лаборатории... бурный взрыв творческой активности... пять серьезных тем за полтора года. Две так просто очень и очень серьезные. Если мне кто скажет, что обошлось без твоего участия, я буду долго смеяться.
      - Наблюдательный, надо же, - отрезала Марина. Посуровела. - И ты больше суток трясся, чтобы мне сообщить результаты своих "лабораторных" наблюдений? Можешь, незваный гость, утопить свои лодки.
      - Я самолетом, - проинформировал столичный незваный гость. Быстро... Какие лодки?.. - растерянно спросил тут же.
      - Под названием Вера, Надежда, Любовь. Классику знать надо... Поздравляю!! - рявкнула тут же.
      - С чем? - еще больше растерялся Мишка. - Это я тебя должен поздравить...
      - С тем, что быстро. Обратно когда, сегодня? Мигом, раз-два, фьюить, оп-ля! А то на вокзале ночевать прийдется.
      - Обратно?.. - проговорил Мишка медленно. - Не знаю... Я не брал обратного, думал...
      - Вдумчивый, надо же. Просто-таки гений среди удобрений, да? Доктор уж небось, а? Вытянул старую нашу тему, кандидат в академики? Скоро спасешь человечество?
      - Перестань! - взорвался Мишка. Вскочил. - Замолчи, я не могу слышать т_а_к_о_е_!!!
      - Ранимый, надо ж... - начала было снова язвить Марина, но вдруг, неожиданно для самой себя, заткнулась. ЧТО ЭТО СО МНОЙ, ОДНАКО?! подумала.
      Мишка топтался на месте, по всей вероятности решал, упасть ли на диван по второму разу, или убежать, хлопнув дверью. Но перспектива вокзальной ночевки не привлекала, и он предпочел остановить выбор на диване.
      - Мариш, я прошу тебя, не говори со мной так, - едва слышно сказал, ненавидь меня, можешь даже побить, если тебе легче станет, но я тебя умоляю, не говори со мной таким тоном...
      - А каким способом я свою ненависть в таком случае выскажу? поинтересовалась Марина. - Как тебе растолкую, что моя нора не старый корабль, на который всяк зайдет за пятачок, чтоб в пушку затолкать "бычок"? Может, и вправду тебя по башке тюкнуть... У меня тут где-то подходящий дрын имеется...
      - Бей, - он наклонил голову, подставляя макушку, - в темечко. Лучше уж убей, но не говори со мной таким тоном... Если в чем я виноват, перед тобою, казни. Но не так жестоко, как ты это делаешь!
      Воцарилась тишина. Лишь радиоточка на кухне дикторским голосом вещала про очередные меры, предпринимаемые партией и правительством.
      "...и мертвые с косами стоят", - подумала Марина. Вздохнула, отлепилась от трюмо, плавно разогнувшись. В раздумье постояла. Затем обронила: - Будем пить чай. Не хочу я тебя убивать. Пока, во всяком случае. - И вышла из комнаты. В прихожей едва не перекинулась, споткнувшись о какой-то картонный ящик, перетянутый ремнями для переноски, с ручкой. Возясь на кухне с заваркой, подумала, что не стоило пускать Мишеля в дом. Теперь будет гораздо труднее решиться его выставить вон.
      - Иди сюда, преступник порога норы очкастый! - позвала Мишку, вырубив радио.
      - Что ты это приволок? - спросила, когда он уже сидел напротив, за кухонным столом, и держал в пальцах эмалированную кружку с чаем.
      - Где? - оглянулся Мишка.
      - У двери в прихожей валяется, дурак.
      - Сама-а... А, это. То приволок, что обещал.
      - Это когда?
      - Не помнишь?
      - Не-а!.. Многое, с несчастью, помню, но это - нет.
      - Года четыре тому... Я обещал, что на твое двадцатипятилетие... подарю тебе видак.
      - Чего-чего подаришь?!
      - Ну-у... ты тогда очень жалела, что у тебя нету видео, чтоб глядеть, когда заблагорассудится, западные научные программы, а я сказал, что года через четыре заработаю денег, и подарю тебе... Я начал копить еще тогда, знаешь... - Мишка замолчал. Поставил кружку на стол и потупился. Не зная, куда спрятать свои широкие ладони, сунул их куда-то под стол.
      - Так, значит... - пробормотала Марина. Хотела добавить, что может себе позволить купить хоть десять видаков, не то что занюханные столичные аспирантишки, но смолчала. Мишка ДОСТАЛ ее своим кретинским поступком до глубины души. Если в моей душе есть еще глубина, если у меня еще есть она, душа, подумала Марина, то ты, Захарченко Мишель, ухитрился нырнуть до самого донышка. Сволочь ты, Миша... Ну зачем ты приехал, зачем ты бередишь мою душу, за чем ты приехал, за душой моей, да?.. Какая мафия тебя откомандировала - в качестве живого напоминания...
      - Спасибо, Мишель, - заставила себя поблагодарить за подарок Марина. - Не ожидала, ей-богу. Я и позабыла уже...
      - Не сомневался, - буркнул он, - что забыла. Но я ведь обещал, а как я мог не выполнить обещания, данного... - он замолчал, и по его лицу было видно, что слов у него больше - никаких не осталось. Когда слова кончаются, остаются лишь эмоции и ощущения, зыбкое море, в котором уже ничего не выловишь, и не хочется ловить, а хочется безумно, бездумно броситься в него, утонуть с головой, и не выплывать долго-долго, парить в невыразимом никакими словами чувстве невесомости и еще кое-в-чем, чему нет названия и не будет... Воплощенной мечте, быть может?
      - ...тебе, Мариш. - Закончила фразу Марина.
      Мишка извлек из-под стола левую руку и поправил очки, съехавшие на кончик носа. Лоб его блестел в свете голой двухсотваттной лампочки, болтающейся на шнуре под потолком. Как волнуется мальчик, отстраненно подумала Марина. А ведь он, к сожалению, еще на что-то надеется... и лодки топить не намеревается. Верит. Надеется. Любит...
      - Знаешь, Мишель, зря ты приехал, - сказала она устало. - Лучше б ты сидел голодный со своим видаком дома. Но раз уж приехал, сиди... голодный здесь. Не буду я тебя на вокзал прогонять. В конечном итоге, у меня в самом деле день рожденья завтра, так что... я тебя приглашаю. Время сколько?
      - А? - не понял он.
      - What time is it no-ow, Мichellette?! [Сколько сейча-ас времени, Мишенька?]
      - Twenty ni-ine past six [Двадцать де-евять минут седьмого], - бросил он быстрый взгляд на правое запястье и ответил в тон ей. - А что случилось?!
      - Погоди, я сейчас. - Она скользнула мимо него, едва не задев. Горячая волна всплеснулась в груди. В комнате добыла, наугад хапнув, из ящика трюмо несколько четвертных и полусотенных. Шагнула в прихожую, кликнула: - Иди сюда! - сорвала с крючка вешалки его шикарную "аляску", из шкафа выдрала сумку. Узрев вытянувшееся при виде ее манипуляций лицо гостя, неожиданно для себя рассмеялась. Быть может, впервые за последние годы. Ого, подумала. ОГО. Я еще не разучилась смеяться?! Ох, раскисла... И ни черта поделать с собой не в состоянии... вот что страшно...
      - Ничего, опосля наверстаю... - прошептала, отсмеявшись. - Этак наверстаю, что всем чертям тошно будет...
      И вдруг отчаянно захотела, чтобы НИЧЕГО ПОДОБНОГО не пришлось делать.
      Протянула Мишке деньги и куртку: - Слишком много красивых и сладких слов, не пора ли наконец-то заняться делом, Мишель. Не рыдай, не гоню. Облачайся, бери авоську в зубы, сармак на карман, ноги в руки, и марш за жратвой. Будем пировать, дружок ситны... - хотела еще что-нибудь сморозить в подобном ключе, но сдержала шустрый язычок. - Магазин за углом, дальше, по улице, хлебный. У меня в доме, кроме чая, продовольственный вакуум, а ты мужик, тебя накормить надо... В винный не суйся, бесполезно. Топай, топай, Миш, шнелле! Я тут покуда задохнусь соломой своих сигарет, как Макар пел, если помнишь... тебя-то ожидаючи...
      - У меня есть... - сказал Мишка, подхватывая "аляску".
      - Что, бухло?! Предусмотрительный, однако... - снова понесло Марину неудержимо по язвительной колее.
      - Деньги у меня есть, деньги!!! - заорал Мишка. - А бухла у меня нету!! Не говори со мной так, я же просил!!!!!! На, давись!.. - сунул ей что-то в руку и выскочил на площадку с курткой в руках.
      Вернется или не вернется? - подумала Марина, проводив его взглядом. Сумку забыл, склеротик...
      "Вернется, куда денется... - обреченно вздохнула, уставившись на пачку "Nort States" в своей руке, - ох, быть беде. Ведь единственный фэйс, который мне не хочется разнести на кровавые куски ударами ножа, единственный из миллиардов фэйсов обитателей этого мира, принадлежит вот этому кретину очкастому, дураку, романтикой прошловековой набитому... Мои любимые привез, сволочь, помнит же... Ну и мелодрама, черт возьми...".
      Она вдруг осознала, что ненависти к Мишелю не испытывает. Такой поворот событий был неожиданный и, конечно, не радующий. Но свершившийся. Как факт. Как в свое время - революция.
      И отныне я вынуждена принимать его как должное, поняла Марина. Как дождь. Как ветер, Как явление природы. Оно есть, и никуда от него не денешься. Это от людей, если очень уж захочется, деться можно, а от природы, инстинктов в частности, - фигушки.
      - Эдак я докачусь до того, что посмотрю на него... не взглядом, будто мерку для гроба снимающим, а... - Марина осеклась. Сравнение, пришедшее на ум, показалось настолько кощунственным, что вслух его произнести она не осмелилась. Вслух сказанное: казалось окончательным, обжалованию не подлежащим, приговором. Подуманное: оставляло иллюзию необязательности выполнения... "...КАК НА ЧЕЛОВЕКА", - вот какое жуткое сравнение приперлось ей на ум, и вслух она его не произнесла - побоялась сглазить.
      Когда в Лаборатории собирали червонцы на венок Вовочке, Марина, отстегнув четвертак, ушла в туалет, заперлась в кабинке и долго-долго беззвучно хихикала. С почином себя поздравляла. Едва не провалилась в унитаз, так тряслась.
      Когда она провожала взглядом спину Мишки, усланного в героический вояж по магазинам, ей было вовсе не смешно. Скорее наоборот. Плакать хотелось. Уткнуться. Мишке в плечо и вырыдаться...
      Эх ты, Мишель, Мишель, подумала она, запирая дверь и впериваясь взглядом в картонную коробку с видаком, перетянутую этими брезентовыми полосами, с деревянной ручкой для удобства носки. Как же ты умудрился растопить ледяную глыбку, которая вместо сердца у меня?.. Не купил же ты меня этим вот дурацким ящиком... Нет, нет, что-то другое ты успел сказать, сделать... Что, я и не знаю, но почему-то уже ХОЧУ отдать тебе свою душу... ведь за ней ты приехал, а, Мишенька?..
      Она уже знала одно лишь. Когда он вернется, они будут пить чай и кушать, что магазин послал, курить любимые "Северные штаты", Made in Minneapolis - Saint Paul, а может быть, выпьют, ежели Мишель догадается раздобыть спиртное, ну хотя бы у таксистов, и будут болтать, болтать, болтать, и она вконец раскиснет, растечется жидкой манкой по стенкам тарелки, чаши, в которую по капле собирала ненависть, и начнет вспоминать былое, Институт, первые курсы... разнюнится вкрай, скажет Мишелю, что он вонючий интеллигент, и что ему надо было выкинуть на помойку свою ветхозаветную щепетильность, прибрать ее к рукам в свое время, и на выстрел не подпускать к ней "стасиков", удержать за шиворот, не позволить свалиться в яму, ловить момент, ковать железо, а не бродить, втайне воздыхая, вокруг да около... а потом, почти наверняка, она затащит этого нерешительного джентльмена в постель, для него - наконец-то! - а утром... быть может, все будет по-другому. Светлее. Чище. Теплее на душе. И завтра спозаранку ненависть, клокочущая в истомившейся по любви, жаждущей настоящего, СВОЕГО мужчину, наполненной нерастраченной нежностью душе этой, просочится тяжелыми черными каплями сквозь диван, согретый телами, прожигая едкой кислотой; шипящая ненависть мутным осадком ляжет на пол, составит компанию разбитой чашке, и соберется под диваном в смердящую лужу. И когда Марина встанет с дивана, с неохотой отрываясь от такого крепкого и надежного плеча СВОЕГО мужчины, то схватит веник и выметет ненависть вместе с осколками разбитой чашки, и спустит в мусоропровод. Утром. Быть может. Надежда умирает последней, подумала Марина. И если я еще верю, спустя годы, что утро завтрашнего дня может быть светлей, чем вчерашнего, и верю, что крошку любви в мусорном баке - этом мире, отыскать нелегко, но возможно, следовательно, во мне живет еще она, недобитая химера по имени Надежда. Ненавидеть - тяжело, страшно. Любить гораздо тяжелее. Но как хочется испытать вновь на своих плечах давление этой тяжести, взвалить ее на себя... Руки его обнимающие, от мерзости прикрывающие, почувствовать на плечах своих, дыхание его согревающее ощутить на груди, окоченевшей в ненависти... И никогда-никогда не испытывать желания ляпнуть в ответ на его слова: "Неудобно как-то..." что-нибудь вроде: "Ха, в групповиках ты со мной не корчился! Поглядела б я тогда, какой неудобняк на твоей роже нарисовался!". НЕТ. Как хочется ему говорить ласковые слова, и слышать, слышать от него, что - любит, что - не бросит никогда, что - она для него единственная, что - краше нет ее, что весь мир к ее ногам, и что без нее он бы умер...
      При этих мыслях Марина вдруг ощутила, что между ног стало влажно. Даже мокро. НИЧЕГО СЕБЕ. Сто лет не бывало подобного. Обалдела совсем! Но как сладко - мечтать о НЕМ, предвкушая НАСТОЯЩЕЕ, а не акробатические кувырки со случайными туловищами...
      - Знаешь, Мишель, - сказала она, стоя у зеркала трюмо с дымящейся сигаретой в пальцах, и лихорадочно размышляя, как бы побыстрее, в сжатом темпе, привести себя в божеский вид. Посмотрела в окно, в сумрак зимнего вечера. - Сдается мне, что ты - мой шанс. Ты верно выбрал время, мой милый искуситель. Хотя сам не подозревал, что останешься, не укатишь несолоно хлебавши. Я тебя приберу к рукам, не обессудь, если что. Ты в свое время меня протюхал, но я-то своего шанса постараюсь не упустить. Попытаюсь, обещаю тебе. Я так хочу _л_ю_б_и_т_ь_... А если не выгорит, если костер ненависти заполыхает вновь, не обижайся. Может быть, я тебя даже убью, вдруг ты окажешься неспособным до финиша добраться, растопить глыбу своим теплом... Тебе нужно быть очень терпеливым и терпимым, чтобы мою броню по чешуйке соскоблить... и вынести много унижений, чтобы потом окупить во сто крат все усилия... Но не дай тебе бог или черт выдохнуться на полпути... Я ведь баба жестокая стала, ты знаешь, и получувств не потерплю, все - или ничего, только так... Были Ты и Я - должны стать Мы. Время, работа, природа - они лечат, ты прав. Но есть тварь, которая предпочитает калечить. Едва ли не все, к чему прикасается. И жалости она не знает, она не зверь, она хуже зверя. Хищники - и те жалости подвержены...
      Имя твари: Человек.
      34. В НОНОЧЬИ ЛАПЫ
      Начало пути...
      - Шутка, - ухмыльнулся Грэй. - Следи за собой, будь осторожен. Никто нас не встречает.
      - Пси-ихх... - облегченно выдохнул Вилли. - Ну ты псих, Торопыга. И шутки у тебя - дурацкие.
      - Что есть, то есть, не отнимешь, - согласился Грэй. - В этой нонкис-терре хоть пивбары водятся, Неудачник?
      - Ага, раскатал губу, - хмыкнул Вилли, - чего захотел, ха. Они человеческое пойло не употребляют почти, всякие сладкие мерзости жрут.
      Они медленно продвигались вглубь ноночьей территории. Абсолютно никого живого, к счастью, покамест не повстречали. Мертвый город расстилался на многие мили вокруг. Дома пялились на двоих букашек, увешанных железяками, пустыми глазницами окон. Ветерок шевелил бумажно-плостиковый хлам, устилающий выщербленное покрытие улицы... Сказочная земля, - пробормотал Грэй. Он позволял себе думать вслух потому, видимо, что Вилли понимал едва ли больше одного процента из всего, сказанного Грэем в подобных монологах. Если бы Неудачник понимал больше, кто знает, говорил ли бы Грэй вслух столько... Не то чтобы Грэй скрывал от Вилли что-то, однако!.. - Чистый тебе пост-атомный крутой видеобоевик. С тою лишь разницей, что ни ядерная, ни химическая, ни вирусная чума предпосылкой для вывода, мрачнеющего вокруг, не была. А так: вылитые тебе воины Бронкса. Киборги хреновы. Бедный Нью-Йорк. Доснимались на твоих улицах гнилые голливудские профессионалы кино. Будь я посвободней, засел бы за диссертацию на тему: "Фантастика и Реальность: переплетение выводов и предпосылок в воображении патологической личности".
      Скрипя на ветру, раскачивалась вывеска заведения, некогда бывшего коктейль-баром "У Сэма".
      - Сторонкой обойдем, - посоветовал Вилли. - Рухнет, зараза, костей не соберем...
      Обошли. Хмурое серое небо висело низко, давяще, замыкало собою гроб, три стенки коего составляли тянущиеся вдаль по обе стороны высоченные дома и асфальт под ногами. Какая-то серая тень скользнула над головами. - Это кто? - спросил Грэй. - Ворона, - проинформировал Вилли, - ты что, ворон не видал?. - Видал, - ответил Торопыга. - Просто так спросил, чего злишься?
      Сдается мне, в самом деле тебя из очень и очень дальнего далека принесло! - посмотрел на новичка Вилли. Гляди, в Городе с непривычки тяжко. Море, лес, пляжи эти твои... Это все тебе - не Город. Если не заливаешь, что море видел.
      - Предпочитаю промолчать, коли правду говорить не стоит, - изрек Грэй, телепат дерьмовый. - Врать склонности и привычки не имею.
      - К нонкам угодишь, кореш, не отмолчишься! - посулил Вилли.
      - Тьфу на тебя! - возмутился Грэй. - Сглазишь, ч-черт!
      - От судьбы не уйдешь, - философски заметил Вилли. - Уж коль выперся из Кью эС, нонок не избегнешь. Они как рок. Заполонили, твари. Дерьмо кошачье! - выругался Вилли. - И откель они взялись! Папаша говаривал, были времена, когда их не было, и...
      - А ты знаешь, как было, когда нонки еще не взялись?! - перебил Грэй. - Думаешь, _к_а_к_?
      - Когда их не... - начал было Вилли, но заглох, вроде мотора, у которого засорился бензопровод. Слушая россказни отца, он пытался представить, как жили люди раньше. Но ни черта у него не вышло. Такой странной жизни Вилли, родившийся и выросший в Городе, где нонки существовали _в_с_е_г_д_а_, четко нарисовать в воображении своем не сумел - аж никак.
      - А ты будто знаешь? - скептически добавил он, пиная ногой груду мусора. - Ври больше.
      - Я разве говорил, что знаю? - притворно удивился Грэй. - Не было такого! Кстати, ты ничего не слышишь? А то, может, у меня галлюцинация, но я определенно слышу...
      35. ПЕРЕПОЛНЕННАЯ ЧАША
      ...спустя час, в полвосьмого, Марина подумала: "И куда он провалился?!".
      Взглянув на горящие зеленым светом "20:00:08", забеспокоилась. Твердая уверенность в том, что Мишель вернется к ней, начала размягчаться.
      Час тому назад назад Марина прихорашивалась, облачалась в помрачающую мужские рассудки мини-юбочку и красную шерстяную безрукавку, даже чулки натянула, черные сексапильные "сеточки", и туфельки на высоких каблуках напялила. Все лучшее вытащила, словом. Сейчас, злясь на себя за женскую слабость, сбросила туфли - отвыкла на шпильках ходить, ноги заболели. Босиком выскочила на балкон, мгновенно закоченев на холодном, пронизывающем до мозга костей голых пяток, ветру. Мишкой во дворе, внизу, и не пахло. Вернулась в комнату, хлопнув балконной дверью с такой силой, что стекла зазвенели, едва не повылетали.
      - Куда ты делся, дурак?! - закричала, выбегая в прихожую и спотыкаясь о коробку с "видеодвойкой", которую не успела внести в комнату, заваленная хлопотами по приводу себя в божеский вид. - За водкой поперся?! Да на фига мне та водка, мне ты необходим позарез, ТЫ!.. Я не люблю тебя, но я безумно хочу полюбить! Хотя бы одного, хотя бы тебя!..
      Привалилась к стене, сползла, обманутая в лучших ожиданиях, калачиком на полу свернулась, обхватив руками колени, подтянутые к подбородку. Зашептала, трясясь в ознобе, накатившем, невзирая на жару, царившую в квартире: - Я устала быть одна, Мишенька, я устала давиться собственной ненавистью, слышишь... Кругом скоты, скоты, скоты... я так верила, что ты Человек... простишь мне мою жестокость, Миша, и придешь ко мне, чтобы остаться... это ведь все, грубость моя и слова... напускное, Мишенька, мне так плохо и больно одной, я умираю одна... в мертвой постели так холодно... Я так хочу просыпаться по утрам и видеть на подушке рядом голову любимого, единственного, моего, а не собственную опостылевшую физиономию в зеркале... Я боюсь себя, Миша, я так боюсь себя...
      Плюнула на картонный ящик. Убрела на подламывающихся ногах в комнату, едва разогнувшись, как старуха, скрученная приступом ревматизма. Выключила свет, подтащила непослушное тело к окну, прижалась к стеклу лбом... ЕЩЕ ждала...
      Через двор, в доме напротив, почти все окна были освещены. Там, в клетках квартир, за стеклами, шторами и стенками, пили, жрали, смотрели TV, справляли малую и большую нужду, спали, сходили с ума, радовались, хронически болели, боялись, наслаждались жизнью, помирали от горя, занимались би-, гомо- и гетеро-сексом в одиночку, парами и группами, читали, думали, варили супы и чаи, чистили картошку, попивали кофий, готовили вторые блюда и салаты, делали уроки, занимались уборкой, говорили, молчали, дрались, целовались, взасос и наскоро в щечку, блевали, смеялись, рыдали, бились в истерике, терпели, сморкались, выходили из себя, чихали, чавкали, таращились на видеобоевики и обнаженку с клубничкой в порнофильмах, считали деньги, кто оставшиеся до зарплаты, кто заработанные за день, ссорились, мирились, строили планы и оставались у разбитых корыт, мечтали, стирали шмотки, пылесосили, гладили, курили, говорили по телефону, кололись, обкуривались, работали, кормили домашних животных и птиц, невольников своих, материли ЖЭК за неисправность сантехники и электропроводки, тихо и громко ненавидели, боялись, решались, вешались, резали вены, писали письма и стишки (кто-то даже романы), ждали неотложку, слушали музыку, играли на гитарах и ф-но, зубрили учебники, отравляли близким и дальним жизни, играли на нервах, сплетничали, склочничали, рассуждали, философствовали о судьбах мира, плевали соседям в борщ, делились последним куском хлеба, мучались поносами и запорами, температурили, слушали радиоточку, "Проминь", "Маяк" и "голоса", ругали и хвалили партию и правительство, грезили о девчонке или мальчишке из соседнего подъезда, танцевали, принимали и провожали гостей, праздновали и депрессировали, сосали соски и "пустышки", ходили к соседям за щепоткой соли, маялись, суетились, тосковали, ждали и надеялись, обдумывали завтрашний день, вспоминали прошедший, льстили, лебезили, подсуечивались, врали, крали у своих же, вешали на уши макаронные изделия, обольщали, поносили предпоследними и последними словами, кидались тяжелыми предметами, накладывали и смывали косметику, брились, подбривались, подмывались, занимались рукоделиями, меняли тампоны, принимали лекарства, кутались в пледы, хохотали, читали газеты, опять хохотали, росли, плакали, сердились, медитировали, драили паркет и переставляли мебель, принимали горячий и холодный душ, общались, чистили зубы, умывались, купались, мылись, прощались, раздевались и одевались, тупели, завидовали, играли с детьми, кошками и собаками, воспитывали, зверели, знакомились, самообразовывались, изменяли, пороли отпрысков, делились впечатлениями и ругали начальников, шарили в карманах супругов, храпели, нажирались, пропускали рюмочку, чокались, закусывали, похмелялись, самолюбовались, некоторые, очень немногие, кому воистину повезло, творчески-полноценно сублимировали, садились, орали, самобичевались, поднимались и спускались по лестницам и ехали в лифтах, кто вверх, кто вниз, смотрелись в зеркала, сидели на крыше, бесились и самоуглублялись, стонали и проклинали, плевали в потолок и качали мышцы, хныкали, кичились, сплевывали, вставали, лежали, пилили родственников, занимались любимыми хобби, пукали, вспоминали, уповали, восторгались, гладили, чертили, кашляли, злобствовали, жевали бабльгум, раскаивались, тупили, стояли, смотрели черно-белые и цветные сны, охреневали, выли, болели и выздоравливали, выходили на балконы и смотрели в окна, краснели и бледнели, включали и выключали магнитофоны и проигрыватели, в промежутках слушая музыку, мусорили, зевали, чистились, поливали цветы, собирали мусор, ненавидели, молились, занимались прочими кухонными и домашними делами, тосковали, свистели, скучали, занимались еще черт знает чем, умирали, разлагались...
      ЛЮДИ.
      Разные. Самые что ни на есть. Прямо не то слово...
      Работяги и тунеядцы, инженера, учительницы, медсестры и шофера, кооператоры и студенты, врачи и токаря, программисты и секретарши, бухгалтера и безработные, дети всех возрастов, отличники, середнячки и двоечники, вундеркинды и потенциальные зэки, меломаны и хулиганы, преступники и божьи одуванчики, подлецы и святоши, лицемеры и глупцы, ханжи и работники торговли, спортсмены и сердечники, инвалиды и здоровяки, "афганцы" и ветераны ВэОВэ, старики, старухи, евреи, русские, украинцы, молдаване, корейцы, греки, кавказцы, поляки, болгары, белорусы, красивые, уродливые, толстые и худые, длинные и малорослые, импотенты и гиперсексуалы, несимпатичные и сексапилы, гомосексуалист(ки)ы, мужчины, женщины...
      "Лишь Его среди них - НЕТ. Целый дом людей, десять подъездов, триста шестьдесят квартир, несчетное количество комнат, коридоров, кухонь... Но одного-единственного чувства не сыскать в сонмище кубометров и людишек. ЛЮБОВЬ. Они ее выдумали. Чтобы оправдать все это копошение, придать ему хотя бы видимость смысла. Выдумали как заведомо несбыточную мечту, как идеал, к коему якобы стремятся, и наследников учат стремиться. Нашли тоже, кретины, идеальчик себе... Многие стремятся до самой смерти, одолеваемые страхами, предрассудками, равнодушием... Но выше головы не прыгнешь, господа-товарищи, панове и пани. Человек по природе своей - одиночка, суперэгоист, какая может быть любовь у такого существа... Сплошь самообман и подтасовка. "Любовь выдумали русские, чтобы не платить". Отлично сказано! А за все платить придется, за все, все, все, прямо или опосредованно... Рано или поздно. Не отвертишься. За грехи - и воздастся. За добродетели - вдвойне. Грех - честнее. Добродетель - более подспудна, внутривенна, подкожна, за нее надо бы срока не меньше "червонца" давать. Тот, кто говорит, что любит - преступник. Потому что он рядит свое желание попользоваться чьей-то кровью в карнавальный костюм, выдает за истинное духовное чувство элементарный голод... В борьбе за выживание человеки объединились в суперстаи, таких не видывал мир ДО человека, и покорил этот вид, хомо сапиенс, мир, массой задавил... Гуртом и батьку бить можно. Чего не сделаешь, чтоб выжить. Теперь - губит себя самого. За все надо платить. Одиночки, в стаю объединившись, рано иль поздно начинают платить дань собственной изначальной сути. Любви нет. Есть инстинкт плоти, инстинкт продолжения рода, как одна из разновидностей борьбы с природой и другими ее детьми - за выживание. Хоть потомки (а значит, и частичка ТЕБЯ) выживут, хоть так, опосредованно, побыть бессмертным... Что угодно есть, но любви нет. Слишком разные, разные... Не то слово. Легенда о половинках разбитого кувшина - бред собачий. Слабый пол, сильный пол, функция женщины, функция мужчины - дерьмо кошачье. Все - лажа. Жизнь - тоже. Смерть - тоже. Какого черта вообще это _в_с_е_ нужно, спрашивается? Нет ответа. И не надо, ну их всех в баню, утопитесь в шайках. Разные. Разные... А жаль."
      "И Мишеля среди тысяч людей, копошащихся в доме напротив, нет. И не было. И не будет. Ушел. Трус. Мужик, одним словом."
      Есть только три чувства, подумала Марина. Чувство страха, чувство ненависти и чувство голода, сексуального, любого, без разницы. Все прочее - иллюзии. Хрустальные замки, настроенные человеками для самоуспокоения, для самооправдания. Для сохранения имиджа, созданного некогда. Смотри, мол, природа-мать, мы твои наиспособнейшие дети, мы не только сами себя пожирать умеем, тебя попутно изничтожая, мы еще и любить умеем, мы разумны, а любовь - высшее достижение разума! Любовь - самопожертвование, части себя либо целиком, ради ДРУГОГО. Антиэгоизм. Ура. Вопреки инстинкту самосохранения.
      "Ничего себе достиженьице..."
      - Ох, как вы мне все надоели. Выше головы не прыгнешь. Жалкие попытки - не в счет. Естество - непреложный закон. А оно ясно и четко говорит: будь эгоистом, и выживешь. Любовь - преступление. Патология. Против природы... Духовность, разумность, альтруизм - не оправдания. Миражи. А жаль...
      Марина показала дому напротив язык, всем его обитателям, ряженым в маскарадную тогу так называемой человечности, наипервейшим признаком коей, говорят, Любовь и является. Врут, сволочи. Всем лицемерам, равнодушным, эгоистам - людям, - показала. Всем одиночкам, временно сбившимся в суперстаю. Обреченным внутри нее на одиночество тем более. Всем тщащимся представить истинное положение дел, реальную диспозицию, по-своему, обманывая самих себя. Мы, мол, не волки, в стаю сбивающиеся лишь на зиму, мы, мол - Человечество. Мы любить умеем - и именно ПОЭТОМУ мы ЛЮДИ. ХА!!! Вы люди, потому что ни одно животное настолько сильно не способно ненавидеть и бояться особей собственного вида, как ВЫ.
      - Пошли вы все... - злобно огрызнулась Марина, отворачиваясь от окна. Часы показывали "21:38:56", когда она закончила метаться по норе, из комнаты в комнату, из прихожей в кухню, как полоумный шаттл, потерявший управление.
      - Расфуфырилась, кукла? - с омерзением в голосе спросила свое отражение, эту самку с сочащимися тоской глазами, стоящую в зеркале, в последний раз обведенную вокруг двадцать первого пальца струсившим, испугавшимся ответственности, неспособным на самопожертвование, как и все они, коз-злы... мужики, одним словом. - Стрелка измерителя либидо зашкалила, да? Пиковая нагрузка ненависть сбила?..
      Содрала с себя чулки, юбку, безрукавку. Схватила ножницы, покромсала в лохмотья новые, практически нанадеванные вещи. Задрапировалась в старый ситцевый халат. Разорила прическу, умылась.
      Пока оттирала французскую, умопомрачительно дефицитную косметику, вдруг подумала, ни с того ни с сего: "А интересно, какова этимология слова "пол" (М и Ж)? Уж не от той ли "половинки разбитого кувшина", а? Значит, по отдельности ничего цельного, М-пол(овина) и Ж-пол(овинка), и только вместе...". Аж вздрогнула от отвращения. Не-ет, хватит...
      ВСЕ, решила. Последняя капля звонко, оглушительно булькнула об поверхность тяжелой маслянистой жидкости ненависти, наполняющей чашу ее терпения. Имя той капли - Мишель. Фамилия - Захарченко.
      "Думаешь, я побегу за тобой на вокзал?", - спросила выходную дверь. "Кукиш тебе. Пересрал, скатертью путь-дорожка, милок. Рыдать не намерена. Изрыдалась уж, хватит. Амба. Зэ Энд. Думаешь, прибегу, умолю, рабой буду? Зря, друг ситный. Ох, зря. Не на ту попал... Человек! Поди ж ты. Мужик он мужик и есть. Я скорее поверю в то, что баба - человек. Но чтоб самец... ни в жизнь. Самки - тоже твари, но не настолько безжалостные. Не настолько беспросветно бесплодные и бесполезные для природы, для жизни, как вы, самцы. Они хоть рожать могут... Ближе к животным, вы говорите. Ну что ж. Лучше быть родственницей той же кошки, чем _в_а_ш_е_й_. Вы заменили сердца моторами, чтобы отдалиться от животных. Вы злобные, не умеющие чувствовать, монстры, со всей вашей технологией выживания и техникой, создавшей мир, в котором есть место лишь "технике секса", но нет любви. Вы создали этот мир, и вы в нем правите. Это факт. Но где отмечен тот факт, что Я обязана подчиняться ВАМ??? Я могу вас использовать, со всеми вашими прибамбасами, но жить по вашим законам вы меня больше не заставите!!!".
      36. В НОНОЧЬИ ЛАПЫ - 2
      Ради чего стоит возвращаться...
      - Транспорт, - бросил Вилли. - Схоронись, Торопыга. Поглядим, наш ли...
      Они заскочили в пролом. Спрятались внутри дома, сторожко высунув краешки глаз. Лязг гусениц, рык двигателей, дыхание тяжелых стальных чудовищ - приближались, усиливались. "Колонной идут, - подумал Вилли, штук десять, судя по звуку".
      Приготовил на всякий случай базуку к стрельбе, жестом велел Торопыге следовать своему примеру.
      Показался первый бронетранспортер. На бешеной скорости пронесся мимо. Авангард.
      - А, дерьмо, - прошептал Вилли, - нонки...
      На борту головного растянулся в прыжке кошачий силуэт.
      - Пропустим, - выдохнул Торопыге в ухо, - не одолеем, много их, тварей, ч-черт...
      Прогрохотал второй броневик, третий, пятый... Десятый.
      В сторону Квартала мчатся, подумал Вилли. Эх, предупредить бы мужиков... Пару коптеров с ракетами на колонну, и все дела, разговор короткий. Но как предупредишь, без связи-то. И ушли, черт побери, далеко, не успеем вернуться. Ну ничего, мужики справятся. Не впервой.
      - Учуяли, твари?.. - с ненавистью в голосе прошипел Вилли. Броневиков было одиннадцать, оказывается. И одиннадцатый, арьергардный, кромсая асфальт, в этот миг тормозил точнехонько напротив пролома в стене дома, за иззубренными краями которого прятались напарники...
      - Торопыга, ты слышишь? - спросил. - Слышишь их?
      - Очень смутно... не дрыгайся, Вилли, сдается мне, они по своим делам притормозили, нас не унюхали...
      Крышка люка механика-водителя на переднем скосе броневика открылась, показалась усатая физиономия в ребристом кожаном шлеме. - Выпердок, брезгливо сказал Вилли. Заскрежетал зубами. - Дырколизы мокрогубые, дерьмоеды...
      - Осторожно, без зубов останешься, - толкнул в бок Неудачника Торопыга. - И скрежет твой зубовный на милю слыхать. За что ты их так? Их жалеть нужно, несчастных...
      Выпердок высунулся по пояс из люка, лег на броню, свесил голову за край скоса, на что-то уставился, лежащее на асфальте перед броневиком. Что он там нашел? - спросил Вилли недоуменно. - Целехонький лазерный прицел?.. Может, шандарахнуть в люк?
      - Лежи, вояка, - Грэй выпростал правую руку из складок маскбалахона и взглянул на браслет свой странный. - Ты лежи, а я пошел... Прикроешь, если я ошибся.
      - Ку-уда?! - обалдел Вилли. - Ты что, совсем тронулся?!
      - Ага. Я ж сумасшедший, ты знаешь. А спорить с психами опасно, лучше всего не мешать им... Не дрейфь. Знаю, что делаю.
      - С психами, говорят, вообще иметь дело опасно, не то что спорить, сказал Вилли. - Когда они тебя сцапают, и я пальцем не пошевельну, на спусковом лежащем.
      - Болтаешь много. Совсем как я, - ответил Грэй и выпрямился. Повторяю, прикроешь, если я ошибся и разговора с ними не получится. Бей в корму, меня постарайся не угрохать. Я еще пригожусь в этом мире. Не для того я шатался по разным градам и весям, чтобы сдохнуть от гранаты Вилли Квайла по прозвищу Неудачник, не для того я дерьмо хлебал, чтобы в конечном итоге получить в задницу сто грамм свинца от своего брата...
      Он неторопливо вылез наружу и зашагал к броневику, на борту которого чернел растянувшийся в прыжке кошачий силуэт.
      Вилли проводил его долгим взглядом и решил, что с психами иметь дело опасно, зато интересно. Никогда не угадаешь, чего от них ждать. Сплошной ходячий сюрприз. Но Торопыга, даром что псих, по всей видимости, знает, куда идет.
      Грэй шел к броневику. Вилли смотрел сквозь окуляр прицела базуки, как он идет, совершенно открыто, с виду без опаски - в ноночьи лапы верным курсом. Выпердок, высунувшийся из люка броневика, поднял голову и уставился на Торопыгу, не менее пристально, чем секунду назад на асфальт перед гусеницами бронетранспортера. - Смерть нонкам! - крикнул Грэй, вздымая правую руку вверх, в ритуальном жесте приветствия: два пальца буквой "V" растопырены, остальные прижаты к ладони. - Селедка есть, брат?
      - Смерть нонкам! ты откудова свалился?! - крикнул в ответ усатый, оказавшийся не выпердком, а мужиком. - Ты кто?
      - Меня зовут Грэй-Торопыга, - весело сказал Грэй-Торопыга. - Мы тут с Вилли-Неудачником в разведку ползем помаленьку.
      - Тебя не знаю, - сказал усатый в ребристом шлеме. - Про Вилли слыхал. - Он убрал кольт, ствол которого целился Торопыге в лоб, и позвал кого-то, сидящего внутри бронекара: - Эй, Чак-Зубастик, вылезай, тут твой старый кореш Вилли рядышком торчит, поздоровкайся!
      Верхний люк броневой машины растворился, и высунулась знакомая Вилли физиономия. Неудачник коротко ругнулся и опустил базуку. Клыки Чака, дьявольщина, ни с чем не спутаешь. - Смерть нонкам! - крикнул, вылезая из пролома в стене дома. Он уже все понял. Молодчаги мужики! Законспирировали транспорт под ноночий караван. Не особо эффективно, но все же...
      - Доброго пива! - поприветствовал его Зубастик. - Это кто с тобой?
      - Да так, новичок один, недавно в отряд приписан, - ответил Вилли. Классный боец.
      - Телепат, что ли? - спросил усатый.
      - Есть маленько, - неохотно согласился Грэй.
      - Оставь, Боб, парня в покое, - сказал Чак.
      - А что ты там углядел на дороге? - спросил заинтригованный Вилли.
      - Крысу раздавили мужики, - сообщил Боб-водила, - живодеры.
      - Чего-о?! - изумился Вилли.
      - Миляга Боб у нас жалостливый, - ухмыльнулся Чак. - Всяческую тварь божью жалеет. Прямо как нонка какая-нибудь тебе, смех да и только.
      - Ну-ну, - подозрительно покосился на водителя Вилли.
      - Не, Вилли, он свой! - быстро сказал Чак. - Проверенный! Нонок косит что твой мачете!
      - Нонки, - солидно сообщил Боб, - от дьявола.
      - А-а-а, ты пятидесятник... - кивнул Неудачник.
      - Святым духом силен мужик! - торжественно сказал Боб.
      - У вас и религиозные фанатики имеются?! - спросил донельзя заинтересовавшийся Грэй, вступая в разговор.
      - У нас все и вся имеется, - заверил Зубастик. - Даже бабы, нонок ненавидящие.
      - Ого, - сказал Грэй и присвистнул. - Такие бывают разве?
      - Бывают, - сказал Вилли. - Только телекинетика у нас ни единого нет, дьявольщина. Пошли, напарник, застоялись тут. Сейчас нонки настоящие нагрянут. Шумим как танковая колонна...
      - Да! - спохватился Чак. - Боб, ты плюхайся на сиденье, газуй, не то, черт подери, и вправду падлы наскочат, а от своих мы порядком откололись...
      - Смерть нонкам! - рявкнул любитель живой природы Миляга и канул в нутро бронекара. Крышка люка захлопнулась.
      - Мужики, селедку-то везете?! - спохватился Вилли.
      - Везем, везем, братан, - обнадежил Чак. - Тонны три, добрая селедка...
      - Вернусь, попробую, - пообещал Вилли. - Смерть нонкам!!
      - Не вернешься. - Молвил Грэй, когда бронекар исчез за поворотом. - А если и вернешься, то к тому времени всю селедку сожрут, нам не оставят.
      - Новую привезут. Не каркай мне тут, Торопыга! Как так не вернусь?! Да я всем глотки перегрызу, затрахаю до смерти, а в Квартал вернусь!!!
      - Жизнь покажет, - уел Торопыга напарника. - Если успеешь увидеть.
      Там же. Но НЕ тогда же...
      - Перекур, - велел Грэй. - Стемнело совсем, давай передохнем полчасика, шоколаду погрызем.
      - Я не устал, - ответил Вилли, но спорить не стал. Торопыгу, дьявола, разве ж переспоришь.
      Влезли на второй этаж массивного, когда-то украшенного кучей лепных излишеств, ныне по большей части отвалившихся, здания.
      - "ATVERTIZING AGENCY OF JOE", - прочитал Грэй вывеску на двери помещения, в которое залезли. Вывеска немного выцвела, но еще вполне презентабельно выглядела. - Надо же, кто б мог подумать. А сработала на совесть. Никакой халтуры. Молодец, девочка.
      - А что? - спросил Вилли. - Что-то не так? - он настороженно осмотрелся, поводя стволом пулемета по сторонам.
      - Все отлично, - успокоил его Торопыга. - Просто я не думал, что вывеска сохранится... и не гадал, что судьбе-таки доведется меня забросить в... это помещение.
      - Не вижу тут ничего примечательного, - пожал плечами Вилли. - Дом как дом. Старый. Они все такие.
      - Само собой. Теперь-то да. Но были времена... - Грэй осекся, замолчал; задумался о чем-то своем. Вспоминал, по роже видно. А может, не хотел лишнего говорить. Хотя для него это - нетипично.
      - Слышь, брат, ты что, в самом деле жил во времена, когда нонок не было? - спросил Вилли, с удобством располагаясь на груде бумажного хлама. - На вид тебе не больше годов, чем мне. Или ты хочешь сказать, что больше?
      - Больше, меньше, какая разница... Как бы это тебе подоходчивей растолковать, Вилли... Я, понимаешь, жил, было дело, за... за стенкой. За стенкой все по-другому.
      - Ага, - глубокомысленно заметил Вилли. - Ты, я погляжу, вовсе конченый псих. Бредишь напропалую.
      - А ты сомневался? - спросил Грэй. - Короче говоря, не буду я тебе ни черта растолковывать. Сам узнаешь.
      - Что я забыл за стенкой твоей? - возмутился Вилли. - Я не желаю умом трогаться! Вечно мне не везет...
      - Кури, на тебе лица нет, - оборвал Неудачника Грэй. И добыл откуда-то пачку сигарет. Откуда взялись? удивился Вилли. Он же на моих глазах переодевался!!
      - Вали подальше, - поморщился Вилли. - Дыма не выношу.
      Торопыга молча отошел футов на тридцать и присел на пол, скрестив ноги. Свалил груду оружия рядышком; извлек сигарету, прикурил от запала ракетницы. Затянулся глубоко, выпустил струю дыма ярда полтора длиной. Давно не курил, - зачем-то проинформировал напарника. - Ка-айф!..
      - Иди ты в задницу с таким кайфом, - огрызнулся с детства некурящий Вилли. - Травишь меня, гад, только!
      - Э-э-э, ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках, - хохотнул Грэй. - Ха-ха, курильщик пассивный!
      - Сам ты... пассивный, - обиделся Вилли. - В жизни никому жопу не подставлял!
      - А тебе, что, подставляли?.. - начал было говорить в прежнем язвительном тоне Грэй и вдруг замер. Замолчал, насторожился. - Слышишь? шепнул через пару секунд мгновенно подобравшемуся Вилли. - Кто-то идет.
      - Ни черта не слышу... - подскочил Вилли. Замер, старательно вслушиваясь.
      Помимо завывания ветра за окнами и шелеста бумажного хлама в помещении, шевелимого сквозняками, действительно ничего не услышал. Но пальцы на спусковые крючки пулемета и винчестера положил. Он уже убедился, что Грэй слышит лучше; ушами или чем там еще, черт его знает.
      - Один, - Торопыга потушил окурок об каблук сапога. - Не баба. Этот, как его, выпердок, сдается мне. Мысли у него, однако...
      - Ползи ко мне, - посоветовал Вилли. - И оружие не снимай с себя никогда, запомни. В любую секунду срываться с места придется, а ты...
      "Он его мысли уловил-таки", - подумал Вилли. Сам он по-прежнему ничего такого не слышал.
      - Заткнись, Вилли, не думай обо мне, мешаешь... и...
      Секунд через двадцать и Вилли наконец-то услыхал шаги. По улице, не особо-то и таясь, бухал сапогами враг. Выпердок, судя по словам Грэя.
      - ...замаялся я таскать этот металлолом, - сказал недовольно тот, но быстренько навешал на себя автоматы, базуку, винчестер вновь. - Стань слева от двери, - приказал Квайлу. - Он сюда направляется, как ни странно...
      "Мужик без оружия - не мужик", - хотел сказать Вилли, но промолчал. Скользнул к двери и встал, где велено.
      Торопыга прислонился плечом к стене по другую сторону. За дверью, совсем близко, по полу зашаркали подошвы выпердка. Грэй поднял свой "суперстэн-33", занес его над головой, и когда створка двери приоткрылась, пропуская нежданного пришельца, что было сил опустил приклад автомата на голову его... Выпердок рухнул как подрубленное дерево, плечом рубщика наподдатое. По эту сторону порога остались лишь его ноги, упал он на спину. - Тащи! - приказал Грэй, и Вилли схватился за сапоги оглушенного врага. - Ты его угробил, - похвалил напарника, втаскивая тело в помещение. - С одного удара в иной мир отправил, в Подземные Грязные Кварталы. Ошибаешься, - спокойно сказал Грэй, забрасывая за спину суперстэн. - Души умерших в иной мир не уходят. В иной мир способен лишь живой человек попасть, во плоти. Души остаются в том мире, где жили их тела. К тому же, смею тебя заверить, наш гость не помер. Скоро очухается, убедишься.
      - Какой ты умный, - пробурчал Вилли. - Аж противно.
      ...Торопыга курил, когда выпердок очнулся, застонал, мутным взглядом вперился в лицо Вилли, стоявшего над ним с обрезом наготове. Пистолеты и автоматическая винтовка ноночьего раба валялись поодаль, футах в двадцати. Торопыга сделал три торопливые затяжки, обронил окурок, наступил на него, растер каблуком. - Смерть нонкам, - поприветствовал выпердка. - Добро пожаловать на огонек, кот. И какими ветрами тебя занесло... э-э-э, как ты его величал, брат?.. ах, да, дырколиз мокрогубый... в эти края, а?
      - Соб-баки! - исторг выпердок. - Псы вонючие!
      Попытался приподняться, но Вилли наступил ему на грудь и прижал к полу: - Лежи, мудак, покуда я тебе мозги по бетону не размазал тонким слоем! - однако выпердок, упорный какой тип попался, надо же, не успокоился, схватил мужика за ногу, вознамерился повалить, побороться желая, не иначе; за желание свое мерзопакостное тут же жестоко поплатился, когда Вилли с серьезным, суровым даже, выражением лица, вырвав из хватки выпердковых лап сапог, прикладом пулемета слегка тюкнул дырколиза в висок.
      - И не поговоришь с ним толком, - прокомментировал Грэй. - С вырубленным не получится, а вырубать его, я гляжу, приходится постоянно, не везет бедняге.
      - Свяжу-ка я его, - решил Вилли. - Раз уж тебе с ним так охота болтать. По мне, так базар один - пулю в глаз.
      - Свяжи, свяжи, браток, - обрадовался Грэй. - А то время поджимает круто, всего полтора часа осталось.
      - До чего это осталось полтора часа всего? - обернулся на Грэя Неудачник, связывая выпердка. Посмотрел подозрительно. - Слушай, псих, куда мы, собственно, тащимся? Ты до сих пор не соизволил мне сообщить свой стратегический план, который, дескать, пользу Кварталу небывалую принесет на блюдечке! А ну колись, напарничек, с места не сходя, чтоб тебя!
      - Слэнг у тебя уголовно-наркоманский какой-то, - пожурил Квайла Грэй. - Колись... Как ветеран УЛага ботаешь, е-мое. Нет, чтобы по-человечески сказать, надоели мне, дескать, недоговоренность, неопределенность, неизвестность, бесцельность, и так далее и тому подобное.
      - Вот балабон! - ухмыльнулся Вилли. - Т-твою мать, шоколадом его не корми, дай языком почесать только.
      - Истину глаголишь, да! Так вот, Вилли. Спустя полтора... нет, уже час и двадцать девять... минут мы с тобой отправимся в мир иной, как ты изволил выразиться совсем недавно. И разыщем мы в иных мирах с десяток крутых парней. Команду себе наберем, словом. Для выступления в высшей лиге. Потому как вдвоем с тобой мы, к сожалению, еще не команда. Хотя, должен тебе сделать комплимент, мужик ты славный, и общему делу нужный донельзя, это я тебе говорю. Проблем с набором команды будет немало, так что не трепи мне нервы, о'кей? У меня и без того голова уже болит, когда начинаю экстраполировать, удастся нам или не удастся собрать всех до кучи. Однако, если мы всех соберем, вот тогда-то настоящая драка и закипит. Такие дела.
      - Тьфу ты, дерьмо!! - выругался Вилли. - Тебе мало в Кью Эс крутых мужиков, псих?!
      - Крутых мужиков в Квартале навалом, ты прав, браток, но именно тех, что позарез нужны в нашей команде, не водится. Помимо тебя. Высшая Лига, брат, это... это, твою мать, не хухры-мухры! - Грэй раздраженно сплюнул. Я потратил уйму времени, чтобы установить временные и пространственные координаты нужных парней, и мои старания увенчались успехом, знаешь. Теперь следующая фаза. Общий сбор. Ты - первый. Не последний, надеюсь. Я бросил свой дом и вышел на Дорогу, за Стенку, туда, где я нужен, не для того, е-мое, чтобы останавливаться, я намерен дойти до финиша, до победного или бесславного. Я уже давно шляюсь по местам, городам и весям, смахивающим весьма на декорации, построенные для съемок боевиков, знаешь. Сначала даже потрогать хотелось, не бутафория ли, не фанера... Много чего поспел повидать, пережить, повстречать людей, ужасно смахивающих на растиражированных крутых героев этих самых видеобоевиков. Однако чую, что главные сюжетные ходы и линии еще впереди, ожидают за новым поворотом... Ну что ж, останавливаться поздновато, хотя теперь мне кажется, что зря я бросил свой дом... Тяжко это, брат, знаешь, по Дороге идти. Но иду, черт бы ее побрал. Я ей докажу... - Грэй замолчал и бросил взгляд на связанного выпердка, - ...что не все такие, как он. Был и есть... И что война, раз уж не получается в мире и согласии - не единственный возможный путь. Есть и третий. Обязательно должен быть. Не только черное и белое, но и середина, соединение - серое. Может быть. Однако пока мы находимся в состоянии объявленных военных действий, будем воевать. Ох, и будем же... Он, сдается мне, в себя возвращается, Вилли. Отойди подальше от него, я поговорить хочу.
      Вилли, внимательно, с напряжением всех извилин, выслушавший напарника, много чего не понял. Но для него это уже не было главным понять, чего хочет Торопыга. Для себя он решил одно: этот парень знает, чего хочет, и знает, как добиться желаемого. Непреклонный мужик, почувствовал Вилли сердцем, душой, чем там еще, черт возьми... И надобно ему помогать. Вот.
      Непреклонных людей Вилли всегда уважал. Он сам такой, Вилли Квайл по прозвищу Неудачник. И он знает цену этому свойству. А другие не выживают. Подыхают, либо в выпердков обращаются. В мире, где родился и живет он, Вилли. Не обязательно быть самым быстрым стрелком или самым ловким рукопашным бойцом. Но быть сильным духом - ОБЯЗАТЕЛЬНО. Иначе ты - не мужик. И не человек, стало быть. Так, кандидат в коты.
      - Слушай, Грэй, - спросил он напарника, - а что такое крутой видеобоевик?
      Торопыга внимательно посмотрел на Вилли. Вздохнул.
      - В определенном смысле, брат, это мир, в котором ты родился и вырос. А теперь заткнись, Безумный Макс, и не мешай мне общаться с этим... дырколизом, ха, как метко прозвали.
      Вилли заткнулся. Решил, что больше вопросов задавать в ближайшее время не будет. Все едино из Торопыгиных ответов ни черта не поймешь, умного. Половина слов вообще незнакомых, а простые, знакомые слова ничего не объясняют. Чтоб их. И это, как оно... вот, Е-МОЕ.
      - Скажи, несчастный, - обратился Грэй к выпердку, бешеным взором пожирающему мужиков, без звука им говоря, что, поменяйся он с ними местами, на кусочки их разрезал бы без раздумий, предварительно поимев во все естественные и не очень отверстия туловищ и конечностей, - кто тебя сюда послал?
      - Хозяйка! - ответил ноночий раб. Он не считал нужным это скрывать.
      - Так я и думал, - кивнул Грэй. - И она тебе сказала, что здесь ты найдешь... некую вещь, которую ты должен забрать? - он поднял вверх правую руку. Сверкнул браслет. - Вилли, посвети фонариком, на улице уже ни хрена света нету, пусть он хорошенько рассмотрит... что-нибудь вроде этого?
      - Я вижу, - с ненавистью выдавил выпердок, - да, что-нибудь вроде. Точно не знаю.
      - Щуп где? - спросил Грэй.
      - В нагрудном кармане...
      Торопыга тут же вынул из указанного кармана какую-то маленькую коробочку и спрятал куда-то под свой балахон.
      - Но не сказала, что штучка на руке или в кармане у мужика будет?..
      - Сказала, - выдавил кот, - и велела звено все на захват привести, но я думал, что опережу...
      - Ага, - заметил Грэй. - Выслужиться хотел, прогнуться. Она сказала, значит, что мужик, с этакой штучкой на запястье или в багаже, придет в... - он посмотрел на браслет, - ...в полночь, то есть через час и девятнадцать минут, и чтоб...
      - Да-а-а!!! - заорал выпердок. Задергался, пытаясь освободиться от веревок. Но Вилли скрутил его добросовестно, от души.
      - Дерьмо. - Спокойно сказал Грэй. - И она до сих пор меня недооценивает. Звено мудаков послать, чтобы меня захомутать. Надо же. И к тому же могла как вариант предположить, что я приду не один... Эх, никакого уважения к врагу, е-мое. Вилли, нас не уважают. Меня такое отношение обижает. А тебя?
      - Обижает, что ты! - подыграл Вилли. Хотя совершенно не понимал, о чем идет речь. - Пулю в глаз, тварям!
      - Погоди, успеется... - остановил жестом напарника Грэй. Вилли уже поднял обрез, чтобы всадить выпердку в глаз пулю, а то и не одну. - Скажи, чмо ноночье, твоя хозяйка тебе описывала наружность мужика, с трупа которого ты штучку снять должен был?
      - Нет, - более спокойно ответил выпердок. - Приказала, кто бы ни пришел, убить и забрать... Вы же меня не убьете, правда?! - он опять принялся корчиться. - Я же вас не тронул, не убивайте меня... я же все рассказал... - Волосы его длинные, собранные в выпердковский "конский хвост", мотались туда-сюда и били его по плечам...
      - Чем мужик от выпердка отличается главным образом, - с омерзеньем в голосе промолвил Вилли, не выдержав, - так это тем, что, когда валяется на полу, связанный нонками, жаждет смерти. Чтобы не превратиться в такое вот дерьмо.
      - Хорошо сказал, брат, - похвалил Грэй. - Но это дерьмо сейчас сказануло кое-что гораздо лучшее. Из его слов и, признаться, из мыслей, я заключил, что она до сих пор не знает, что я - не толпа, иначе бы постаралась захватить живым. И не знает, кто я - в лицо. И не понимает отчетливо, какую роковую роль я играю в поставленном ею фильме. Образно говоря. На ее месте я бы, хоть ради перестраховки, сюда отрядил сотни четыре отборных головорезок, из которых по меньшей мере половина слышала бы мысли так же хорошо, как слова. Ну что ж, это отрадно. Инкогнито штука полезная. Очень надеюсь, что сохранить его, как одно из самых мощных средств арсенала, мне удастся и в будущем. Ее подвела гипертрофированная самоуверенность, знаешь, брат. Казалось бы, сам факт существования Квартала мог бы ей намекнуть, что в жизни никогда не получается все так, как хочется. Женщина... Женщина и есть.
      - Ох, устал я твой бред слушать, - сказал Вилли со вздохом отчаяния. - Когда уже делом займемся, хоть каким-нибудь?!
      - А мы чем занимались?! - возмутился Грэй. И тут же грустно улыбнулся. - Скоро, Вилли. Всего через... - он опять глянул на браслет, ...час и четырнадцать минут, одиннадцать секунд.
      - А с этим что? - брезгливо спросил Вилли. - Мудилой грешным?
      - Не убивайте меня-а! - канючил выпердок, глотая слезы и сопли. - Я же вам ничего не сделал...
      - С этим? - задумчиво посмотрел на ноночьего раба Грэй. - Дай подумать... Он, конечно, не виноват, что таким дерьмом стал... Но, с другой стороны, он таким и был всегда, иначе подавилка его бы не одолела... да, Вилли?
      - Угу, - буркнул Вилли. - Из подавилки мужику два пути, в выпердки либо на тот свет...
      - Сколько тебе говорить, что на тот свет без тела не попадешь? раздраженно сказал Грэй. - Ну что за прилипчивый самообман, это расхожее выражение...
      - Все так говорят, - пожал плечами Вилли. - Уж какое есть.
      - А ты сам как думаешь, правильно говорят?
      - Хрен его знает. Не думал я об этом, чего пристал?!!
      - Спокуха, брат, тихо, не ори. Ну так что с ним делать будем, а?.. Жалко его, конечно, однако он меня видел...
      - Чего его жалеть? - удивился Вилли. - Нонки нас когда жалели?
      - Ты прав. Не то слово... Ну что ж, свидетелей, советуют бывалые люди, лучше убрать, дабы потом они не убрали тебя самого... Когда-то же надо начинать, в конце концов. С нонками жить, по ноночьи выть. Эх, ма... Кстати, брат, знаешь, о чем этот урод думал, пока топал сюда, меня вязать?
      Вилли вопросительно посмотрел на Грэя.
      - Он настолько красочно и сосредоточенно, со смаком, так что даже я издалека уловил, представлял себе, какими способами будет иметь извращенный секс со скрученным, закованным в наручники типом, у которого ему приказали взять браслет. Он потому и звено свое не брал, чтоб не делиться. Знаешь, я всякие способы знаю, но кое-что, им воображенное, даже мне неизвестно было. Талантливый, е-мое...
      - Ну, кот... - засопел Вилли, поворачиваясь к выпердку.
      - А... я... а... - не нашелся что сказать раб нонок.
      - Покедова, мужик, - Грэй отодвигающим жестом отстранил Вилли, заметь, комплимент тебе какой напоследок делаю, котик. Хотя ты его, извини, не заслужил. - И Торопыга неторопливо поднял винчестер.
      - Не на-а-адо!!! - заорал выпердок, выпучивая глаза, выгибаясь и трясясь как эпилептик в припадке. - Аа-а-а-а-а-а!!!!!!...
      Его дикий вопль прервало громкое "бу-бух" обреза.
      - Накрой его чем-нибудь, - тихо сказал Грэй. - И не зажигай фонарик, ради бога моего... Хрен с тем, что уже тьма настала кромешная. Посидим в темноте. Покурим, помолчим. С почином поздравить не забудь, Неудачник.
      - Ты что, Грэй?! - Вилли редко когда и чему в жизни так изумлялся; никогда даже, быть может, ТАК. Так, что даже назвал напарника по имени, чего не делал, соблюдая мужиковы традиции, никогда. Так сильно он не изумился даже когда впервые с компьютером поговорил. - Это что, первый вражий труп на твоем счету?!!
      37. БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ,
      каких в этом мире не счесть
      - Бра-а-ат, курить е-есть? - растягивая слова, спросил Михаила какой-то прохожий паренек.
      ..."Полвосьмого уже, она заждалась", - с тайной надеждой думал Михаил, торопясь возвратиться в квартиру Марины. Торопился он с двумя пакетами, набитыми продуктами, в руках. Марина такие когда-то называла "плОстиковыми", и сколько он ни убеждал ее, что, во-первых, они не пластиковые совершенно, а во-вторых, плАстик надо говорить, а не плОстик, она только улыбалась и продолжала говорить по-своему. Ну, нравилось ей, чтобы это слово так звучало, и все тут.
      Михаил улыбнулся и сам, вспомнив эту милую деталь. И подумал: "По крайней мере, хочется верить, что ждет...".
      В этом городе неплохо обстоят дела с обеспечением населения продовольствием! - удивился он, пробежавшись по магазинам. И очереди небольшие... Фортуна улыбнулась, подкинув подарок: в винном отделе имелся неплохой рислинг! "Определенно, это добрый знак, - подумал Михаил, покупая крымский массандровский "Алькадар", - буду надеяться, что судьба и далее проявит свою благосклонность..."
      Маришка такая злая, думал он, торопясь возвратиться, такая несчастная, у нее же глаза кричат, вопят о том, как ей плохо одной жить, как душит ее одиночество... Глаза у нее как у больной собаки, грустные, выразительные. А носик с виду горячий, опять же - как у больной собаки... Это, наверное, после слез... Плачет в подушку, по ночам, да... Еще бы. Самое страшное ощущение - когда плачешь в подушку, сознавая, что никому ты в этом мире не нужна... не нужен... Боже, как я ее понимаю!..
      Он вспомнил, как впервые ее увидел. Сколько лет-то минуло, господи?.. Семь с половиной, да. Строгая такая, серьезная, отчужденная, словно не от мира сего. Даже в убогом детдомовском платьице она не выглядела дурочкой, а ля "я у мамы скотница", Королевой смотрелась, на голову возвышалась над окружающими. И глаза... Глаза как у шахматиста в цейтноте: внимательные, подмечающие каждый штришок бытия, каждое движение, целеустремленные, сосредоточенные. Взгляд человека, отлично сознающего свое предназначение и свои возможности, идущего к своей цели, рассчитывая каждый шаг. Никаких шуров-муров на первых курсах, никаких охотничьих рейдов, с умыслом заполучить столичную прописку. Впрочем, уже к концу второго семестра было ясно, что ей подобные амурные варианты ни к чему: аспирантура для нее готовилась уже тогда. Талант, говорили. Дар божий!.. И глаза... какие у нее глаза были... "Кажется, я полюбил ее, как только увидел ее глаза. С первой встречи. Осознал разумом гораздо позднее, когда уже было поздно...". Первые курсы - самое счастливое время... Кроме Светки, с которой в одной общаговской комнате обитала, она допускала "внеслужебные" отношения лишь с ним, Михаилом. Вначале оказались объединены общей темой, совпадением научных интересов, заветной мечтой, угнездившейся в сердцах и умах с детства. У него - с тех пор, как заболела мама, у нее - с того черного дня, когда погибли родители... Бились над темой несколько лет, позднее - он в одиночку копья ломал, и кажется, наконец-то появилась надежда, сейчас, именно сейчас... "Ты нужна мне сейчас как никогда, Мариш... И не только мне. Теме нашей... Конечно, если ты скажешь - брось, я брошу. Ради тебя - все, что хочешь. Но как было бы великолепно... не бросать тему, а снова, как раньше, вдвоем работать, ну и, конечно...". Но об этом он боялся даже мечтать, опасался сглазить. Официальный предлог приезда: приглашение Института вернуться, он добивался его целый год, только он один знает, каких унижений ему это стоило, и ему таки поверили, поверили, что ее можно реабилитировать... Первые курсы - самое счастливое время. На втором - сблизила общая работа. Стали встречаться помимо лекций, семинаров, лабораторий. Прикоснуться к ней боялся, не то что поцеловать. Тем более она как-то, в разговоре по-душам, призналась, что отдаст свою девичью честь только МУЖУ, если сумела сохранить ее в детдомовском аду, то так просто не расстанется... Постепенно Михаил все лучше узнавал ее, и с удивлением обнаружил, что у Марины, поди ж ты, имеются в жизни, кроме науки, другие пристрастия. Автомобили любила самозабвенно, к примеру. Говорила, что машина для нее, - как человек. (Иногда добавляла, правда, что тяга к автомобилям для женщины не очень естественна, но с улыбкой объясняла, что это, видимо, влияние окружающей среды, мира, который построили и властвуют в нем - мужчины, которые во всяких технических железяках души не чают!). Если за машиной хорошенько смотреть, вовремя ремонтировать, техосматривать, с умом на ней ездить, любить ее: тогда автомобиль ответит взаимностью, послужит хозяину столько, что диву дашься. Так и человек, говорила. Загоняет себя. Отравляет страхом, ненавистью. Губит всяческими противоестественными привычками. Любить надо, говорила. Когда каждый полюбит ближнего и дальнего как себя самого, то исчезнут болезни, войны, смерть даже, наверное, хотя не могла объяснить, необходимо ли бессмертие, не погубит ли оно главное: осознание того, как прекрасна жизнь! Искала вместе с ним корень страха и ненависти. В мозгу искали. Она верно сказала. У человека все в мозгу. Душа - тоже. И чувства. Там и пытались нашарить. И вот он, кажется, разыскал заветный ключик... Клерикалы скажут, конечно: "Кощунство!". "Но, сдается мне, - подумал Михаил, - я таки нашел ее, Душу. Не в пятках, а в мозгу, как Марина предсказала. И даст Бог, то, что я разыскал, не будет применено как мост для переправы в естество человека всех мерзостей, всех извращений, всей грязи, накопившейся за долгие тысячелетия развития вида. Это самое страшное, если я дам возможность использовать отысканный клад во зло, во имя разрушения, а не во благо... Не позволю!!!".
      ...Окстись, Миша! - просыпался обычно внутренний голос, который Марина когда-то назвала "средством самозащиты разума от души", просыпался извечный оппонент и принимался шептать свои наитрезвейшие доводы, стремясь охладить разгулявшуюся душу и свойства ее, чувства, - ушатом ледяной воды: так называемой "реальной" оценкой действительности. В этом мире, справедливо утверждал внутренний голос, того, что хотелось бы нам, нет. Но мы верим, что в силах его изменить?.. ХА. Ха. Ха. Ха. И еще раз - ха. Ты нашел Душу, говоришь? Ну и что? А думал ты о том, что в самой душе изначально намешано не только добро, но и зла предостаточно? не все ведь зло - атрибут разума. Иначе не было бы всех мерзостей, которые вы с Мариной огульно звали "приобретениями разума". Разве бы допустила Душа, будь она такой добренькой, как ты сейчас пытаешься вообразить?.. То-то и оно. И смотри теперь, кумекай. Это "орлянка", Миша. Бросишь монетку, на аверсе: Бог, на реверсе: Дьявол. Дьявол ведь, разобравшись по справедливости и признавшись честно, - тоже Бог... Только со знаком минус. Черный... "Слушай, Внутренний! - отвечал Михаил, - а не может ли случиться так, что монетка станет на ребро? Кроме черного и белого, должно же существовать серое, как компромисс, как переходная стадия, как золотая середина, а?!". Глупости, говорил в ответ Голос. Никогда монетка на ребро не падала, и впредь не упадет. Нарушение законов, установленных Матерью-Природой для детей своих, в таком случае произойдет. А тех, кто законы нарушает, знаешь, в какие заведения отправляют? Ага, в эти самые. Смотри, накажет тебя прародительница, отправит твой разум, твою душу, твое тело, все вместе, в черные глубины хаоса, в пропасть ирреальности сумасшествия, лишит... Чего лишит, в подобных "разговорах" Внутренний затруднялся сказать. Слова, определения, термина, означающего сущность отличия человека от всего прочего, в природе существующего и живущего, ею порожденного, Михаил не знал и не придумал. Поэтому и называл ДУШОЙ то, к чему стремился, что искал и что нашел, даст Бог, во благо Человечеству (тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо три раза, и скрещенными пальцами по дереву постучать!..), то, что делает человека именно человеком, а не скопищем молекул разных химических элементов.
      - ...Все оказалось немножечко не так, Мариш, - сказал он, когда понял, что нащупал кончик ниточки, зацепился краешками пальцев за первую ступеньку веревочной лестницы, болтающейся, как скаженная, под вертолетом, в котором - Цель, и в который - надо взобраться. - Хотя, в общем и целом, направление ты указала верное...
      "Фантастику читать необходимо было, Мариш. Я понял это слишком поздно, поэтому и блуждал в потемках, вслепую тыкаясь в запертые двери, покамест один умный человек не подсказал, что одна, две головы, даже самые умные, даже самые гениальные, - это хорошо, а тысячи, десятки тысяч голов: гораздо лучше!.. На определенном этапе развития вида Хомо Сапиенс, одолеваемый размышлениями о собственной сущности, начал догадываться, где искать, и выразилась его догадка в форме гипотез и предположений, облеченных в литературную форму; не мы с тобой одни искали, понимаешь... И обобщить, сконцентрировать догадки тысяч, вылущить зерно истины: вот чем заниматься было необходимо. Твои мысли о неисчерпаемости и неограниченности запаса возможностей человека, изначально заложенных в его естестве, - не только твои мысли, Маришка, хотя ты и породила их самостоятельно, я ведь знаю, ты ничего подобного в жизни не читала, только высоколобые трактаты, весьма далекие от беллетристики. Они всплывали из глубин подсознания у многих и до тебя, до меня, у многих до этих многих... И волновая, "биополярная", как ты говорила, природа Души: провидение твое верно, но ты забыла, что человек - существо, из тех же химических элементов слепленное, что и Природа, породившая его, и подвержен законам Химии не в меньшей степени, чем твоего бога по имени Физика... А химия это тело. Материальная ипостась. Метаболизм, обмен веществ не стоило сбрасывать со счетов, а ты сбросила, и меня сбила с толку. Плоть - могучий фактор, а плоть, Мариш, - это _х_и_м_и_я_. У древних были свои боги, у нас, поставивших во главу угла Бытия Ее Величество Науку, - свои. Пантеон целый, а мы с тобой, любимая, служить пытались одному лишь. И копошились в лоне Церкви его несколько лет... Не знаю, как ты ныне, а я, спасибо умному человеку, подсказавшему путь, взглянул на проблему гораздо шире. И результат, мною на данном этапе полученный, если пользоваться несколько непривычной терминологией - ну чистый тебе SCIENCE FICTION!.. Мне и в голову не могло прийти, что будет так. Но - так. Правда, умный человек сказал, что чистой наукой и не пахнет, скорее уж SCIENCE FANTASY... Ну, может, он и прав. Ему виднее, он хорошо разбирается в тонкостях терминологии, а я не очень. И вообще, он, безо всяких костылей, которые мы с тобой столько лет тщимся изобрести, сумел встать на ноги. Судьба у него такой, говорит. Но мне, тебе, другим, - необходимы костыли, чтобы научиться ходить. Подняться из грязи, в которой копошимся, встать на ноги, и зашагать по дороге, не ковылять по обочине, натыкаясь на пикники, устроенные залетными компаниями, без костылей по дороге топающими. А там, глядишь, и подпорки себя изживут, и мы свободно зашагаем, костыли отбросив, себя исчерпавшие... Если не обратим костыль в дубину. Костылем, знаешь, черепушку во как эффективно проломить при желании можно. И об этом, кстати, настойчиво предупреждают люди, раньше нас с тобой до многого додумавшиеся, но в отличие от нас с тобой, пытавшихся воплотить свою идею в науке, и в отличие от Умного Человека, воплотившего ее (хоть и не сразу, но со временем) в практическом применении, вынужденные всего лишь писать книги...".
      - ...Куда он делся, - растерянно промолвил Михаил, стоя у телефона-автомата, подле лестницы, ведущей вниз, в туалеты. - Ну ничего, позжее звякну, даст бог, застану...
      Он бросился к этому телефону, как только очутился внутри здания, даже багаж не стал сразу получать. Звонил перед вылетом из дому, но сплошные сбои автоматической АТээС связаться не дали, а заказывать не оставалось времени. "Накануне вечером надо было звонить! Или ночью! - укорил себя Михаил. - Болван этакий, забыл друга!.. Уж извини, все мысли Маришка заполонила...".
      Наверстывая упущенное, торчал у лестницы, ведущей в туалет. Длинные гудки пронзительным укором сверлили ухо. Опоздал, черт подери, подумал Михаил. Повесил трубку за то, что не дала связи, и побрел вниз, отливать отходы процесса обмена веществ.
      Звонил через каждые пять минут, бродя по аэровокзалу в ожидании автобуса, уже получив багаж. Даже записал номер, который, в общем-то, знал наизусть, для верности на бумажку, аккуратно подписав, чей, и держал ее перед глазами, когда крутил диски. В последнее время, чувствуя, что становится рассеянным из-за громадности обрушившихся проблем, взял за правило делать всякие подстраховочные шаги. Особенно после того, как понял, что всяких злобных самовлюбленных "стасиков" гораздо больше, чем людей, и даже сходил на всякий случай к нотариусу... Звонил в городе, не пропуская ни единой будки таксофона, как ловелас ни единой юбки не пропускает мимо, не ляпнув ей хоть парочки слов. Правда, телефоны в будках, как и женщины, бывают трех категорий: красивые, некрасивые и старые, то есть работающие исправно, работающие со сбоями и вообще не работающие... Как бы там ни было, телефоны всех категорий взаимностью не отвечали, и масса повешенных трубок отмечала путь Михаила к двери с надписью "ГОРСПРАВКА". Путь оказался длинным, ломаным, киосков справочных, в Москве торчащих где надо и не надо, в упор не виднелось, а инструкции остановленного и спрошенного на предмет местонахождения искомого учреждения пожилого гражданина сугубо интеллигентной наружности, на поверку оказались чисто кретиническими, сусанинскими даже, будто дедуля наметанным бдительным глазом ветерана эМГэБэ узрел в Михаиле связника, идущего на явку резидента, и с дубовым коварством истинного патриота отправил агента империалистических спецслужб прямым ходом к проходной родного министерства. Потому что когда Михаил, в точности следуя вышеупомянутым инструкциям, пришел, куда было сказано, то с изумлением обнаружил, что уперся лбом в... Областное Управление КаГэБэ. "Ого-го, подумал он, - или я бестолочь последняя, или дядя только-только из желтого дома на каникулы отпущен".
      Продолжая изломанный, как судьба Родины, путь к заветной "горсправочной", он вышел на широкую улицу, пешеходную, вроде Арбата, следуя инструкциям молодого бородача богемной наружности, к которому решился обратиться - для разности масштабов, вероятно. Бородач коротко махнул рукой: "Иди прямо, до Советской, потом направо поверни, смотри по левую руку...". Пешеходная улица и оказалась Советской. Повернул направо, и, верно, по левую сторону улицы, не доходя и двух кварталов, с облегчением углядел дверь с заветной надписью, ведущую внутрь массивного дома эпохи сталинской солидно-помпезной архитектуры. "Наш человек!", - с благодарностью подумал о бородаче.
      Гипотеза подтвердилась практикой. Написал на бланке данные, уплатил пятиалтынный, и спустя десять минут получил координаты местожительства любимой женщины. Спросил миловидную "горсправщицу", как добираться, и по Советской вскоре дошел к проспекту, именованному в честь самого главного, пятибуквенного, вождя революции. Троллейбус, посоветованный девушкой, проигнорировал, четверть часа поголосовал, что твой депутат ВээС времен шестибуквенных (первого и второго) и семибуквенного вождей, и в конечном итоге загрузился в салон коричневого "москвича", "тезки" с шашечками на боках. (Если бы ему пришлось ехать на улицу, названную именем восьмибуквенного вождя, вот была бы хохма! но этим именем улицы пока не называли, а может, никогда и не назовут... А то получился бы сплошной "революционный путь".) Включенное радио ловило в эфире и через динамики извергало в салон жесткий ритмичный дэнс-мьюзик, и настроение несколько поднялось. ("А твоя догадка, друг, что музыка - как программа, - верна! подумал в этой связи. - Каждая песня - как дискета. Не то слово.") Расплатившись с "шефом", метнулся к ближайшему таксофону, оказавшемуся "красивым", и еще раз получил в ухо длинными гудками. Казнил за саботаж еще одну трубку и пошел к Марине...
      ...последний раз попытался дозвониться, когда с пакетами, полными закуски и рислинга, торопился вернуться в квартиру отшельницы с глазами, как у смертельно больной собаки. У нее всегда были самые выразительные на свете глаза, но страдание умирающей от боли ненужности и одиночества Души, изливающееся во взгляде их сейчас, превзошло все мрачные прогнозы Михаила во сто, в тысячу крат...
      И последний раз проклятые длинные гудки растерзали барабанную перепонку, вздули чувство вины перед другом из маленького воздушного шарика до размеров аэростата.
      Но Маришка заждалась! - подумал Михаил, приговаривая к повешению очередную телефонную трубку. Надо торопиться. "Боже, как я соскучился по ней... Черт побери всех Стасиков в этом мире! Но должны же во мне найтись силы, чтобы вытащить ее из ямы одиночества, куда падает, падает, падает женщина, которую я люблю больше жизни, больше себя, даже больше Ее Величества Науки... Они есть во мне, Мариш, я знаю. Только не нападай на меня, как каратэист, с воплями "Йя-я-а!", не бей насмерть сразу, дай мне шанс, и я отогрею твою озябшую Душу..."
      Он отлично помнил, как она втрескалась в Стаса. По общему мнению, ей грозило остаться старой девой, всем казалось, что, помимо Науки, ее в этом мире ничто не привлекает. И когда Стас как-то в курилке восьмого этажа поспорил с парнями, что закадрит "кандидатку в академики", все, кто присутствовал, долго давились дымом и смехом, не верили в его успех на этом конкретном фронте, но триумфальный покоритель сердец, институтский Съемщик N_1, забожился и сказал, что клянется собственными гениталиями, а в его устах подобная клятва смотрелась серьезной гарантией. Кроме того, парни выставили залог, что-то около трех кусков собрали в шапку по обычаю, и в случае неуспеха Сахновскому предстояло выставлять "квас" на соответствующую немалую сумму. Отступать ему было некуда. "Отступать некуда. Позади - Москва!". (Политрук Клочков) Сиречь - эНКаВэДэшные заградотряды с приказом расстреливать из пулеметов каждого, кто хоть шаг назад сделает. Подвиги - совершаются, когда никакой альтернативы не остается, сказал один циник. Нормальный человек на амбразуру полезет только тогда, когда испробует все прочие способы и грохнет все гранаты.
      Никто не обратил внимания, был ли Стас тогда, в курилке, пьян больше обычного или нет, а жаль. В "горячем" состоянии люди еще и не такие далеко заводящие предприятия начинали.
      А может быть, ему просто очень сильно понадобились деньги, и он не сумел придумать более умного способа их получения.
      И Стас Сахновский совершил "подвиг". Михаил, к несчастью, прознал о сделке, заключенной в курилке, слишком поздно. Парни с особым умыслом его в известность не ставили. Чтоб не дать в руки единственному, по всеобщему мнению, реальному сопернику главного "кадриста", оружия для отпора. Чистоту эксперимента соблюли, хохмачи доморощенные...
      И остался Михаил с голыми руками, с ветхозаветной своей порядочностью, против наглого напора подонка, отлично знающего свое "ремесло". Мишины "голословные утверждения" Марина не слушала. Бешеного волка без оружия не одолеешь, осознал Михаил гораздо позднее, когда Марина озлобилась, ринулась искать утешение в загулах. Добро должно быть с кулаками, иначе зло победит, оно сильнее, и средств не выбирает... "Мое оружие - справедливость!", - сказал как-то друг Зорро. На что Зорро ответил: "Советую тебе обзавестись клинками и пистолетами, иначе не победишь." В том, что Зорро - герой, несущий добро, сомнений ведь нет?.. А справедливость - так называемая "высшая" тем паче, - слишком слабое средство борьбы в мире, где правит Зло...
      - ...Есть. Есть у меня курить, - ответил Михаил, стряхивая чувство нереальности происходящего, в которое его вогнали раздумья и воспоминания. - Сейчас, погодите, достану...
      - Ты го-о-онишь, поц, - процедил паренек, - хамишь, бля!
      - Что? - не понял Михаил.
      - Он го-о-онит, зема, - сообщил парень кому-то, игнорируя вопрос Михаила. Этот кто-то, по всей вероятности, находился за спиной непонятливого прохожего с пакетами, полными покупок. - И куртяк у него клевый, наш куртяк, ты понял?
      Все еще ничего не понимающий Михаил растерянно обернулся. За спиной стояли трое верзил в норковых шапках, "вареных" куртках, в воротах которых просматривались мохеровые цветастые шарфы. Лет на пять постарших верзил, чем обратившийся к Михаилу за куревом паренек. И поодаль, шагах в десяти, сидела на корточках под стенкой дома, компания из пяти-шести безликих индивидов, покуривая папиросы. "Кажется, там и девчонка есть", - вдруг выделил взгляд джинсовую юбку. - У вас же есть, ребята?.. - сказал Михаил. - Курево-то у вас есть...
      - "Аляска" тоже будет, - сообщил один из троих, стоявших перед ним. Сам снимешь, или валить тебя?
      ОБМАНУЛА СУДЬБА!!! - пронеслось в мозгу. Рислинг подкинула, а теперь - вот... Произвол правит миром, какая там к чертям справедливость...
      Решение созрело мгновенно. Окончательное, пересмотру не подлежащее. "Если я сниму куртку и отдам этим, то никогда в жизни не смогу себя уважать, - понял Михаил. - Хотя отдать без разговоров - самое разумное. Однако разум - это лишь одна ипостась Человека. Душа - совершенно другая... Главное - ее сохранить. Ни к чему жизнь, разум, плоть, когда мертва Душа. А как может считаться живой Душа человека, который потерял уважение к самому себе, какое право имеет он любить Женщину...".
      - Ваши весы лгут, как вы сами, - сказал он грабителям, - ваши меры добра и зла - искажены вашим разумом. А души ваши - мертвы, слышите?!!
      - Борзеешь, фраер! - бросил тот же самый, крайний слева из троих нелюдей. - Ну гляди, тормознутый, я предупреждал...
      "ЗАПОЛУЧИ, СТАСИК!!!", - мысленно закричал Михаил, выронил пакеты, звякнувшие разбивающимися бутылками, и ударил первым. Достал. Левый крайний, заправила ихний, зарычал от боли и выхватил нож... "Очки, черт... - успел подумать Михаил, услышав девичий вскрик: "Мочи-ить!..", и ощутив, как раскаленное жало вонзается в живот, кромсая внутренность безумной болью, - ...только бы не разбить очки... как я к Маришке приду, с такими очками-то, она же все поймет, она же расстроится...".
      Падая, он взмахнул рукой, словно стремясь нанести второй удар, напасть, сокрушить противника, но кулак его сжатый свистнул в воздухе, никому не причинив ни малейшего вреда... Последний образ, схваченный и зафиксированный угасающим сознанием, - лицо Марины, любимой женщины.
      38. ГОРОД, ИЗБРАННЫЙ ПО ПОНЯТНЫМ ПРИЧИНАМ
      Причины...
      Она не читала беллетристики. Не хватало времени, не было желания. Даже в детстве, даже то, что по школьной программе положено. Каким-то гуманитарным заменителем ей служила музыка, а позднее - видео, но книг "с сюжетом", как презрительно их звала, она не читала.
      Но однажды, в южном городе, одним из долгих тоскливых вечеров третьей зимы, выдавшейся неожиданно морозной и мрачной, почти настоящей, а не слякотной полуосенью, как первые две, она случайно взяла в руки книгу, которую ей сунули в нагрузку, когда покупала справочник по металловедению. И зачиталась вдруг...
      Непривычное к восприятию информации, поданной в этаком "беллетризованном" виде, сознание что-то интерпретировало по-своему, что-то не воспринимало, а что-то пропустило дальше, в под... И образовалась информационная бомба.
      "...приготовься участвовать в карусели погони, карнавале добычи, Человек. Утром - отчаяние, вечером - психоз, а в промежутке - отчуждение. Механизм утра безжалостно пристегивает людей к бесконечной ленте необходимости, днем они попадают в жернова доходов и расходов, и их, как пешки на доске, передвигает судьба взад-вперед, согласно замыслу, который им не дано понять, но вечер приносит на крыльях ветра фортепьянные пассажи и волшебный голубой ключ мечты и надежды, отпирающий любые двери. У каждого на дню попеременно три обличья: беглец, жертва, охотник. У всех на дню три желания: спастись, разрушить, добыть. Одно за другим следует царство тревожных будильников, царство равнодушных звонков, царство манящих неоновых вывесок. Утро, день, вечер. Когда первые высыпавшие на небо звезды успокаивают взбаламученное море и неяркие огни на улицах разбегаются, как косяки рыб, когда пивные преображаются в исповедальни, а кино - в заповедные места чудодейства, когда те и другие зовут к обновлению и дуновения надежды согревают пространства жаждущей плоти, тогда начинают раздвигаться дома, шире и дальше раскидываются проспекты и кажется, что исполнимы все желания... Царство неоновых вывесок окрашено в цвета вожделения. Уже прочитаны газеты. Просмотрены программы новостей. История заснула на ночь. За обрешеченным окнами, в безвкусно обставленных, обитых мягким квартирах-камерах утихомирились буйные, и последний на дню самоубийца, едва-едва вскарабкавшись на девяносто четвертый этаж, в облегчении останавливается на площадке и потом, повременив, начинает долгий спуск в другой кошмар.
      Закружилась карусель погони, разгулялся карнавал добычи. На Таймс-сквер отпирают клетки, но ранние отчаявшиеся птахи уже там: разогнув пружинистые прутья, они прокрались в львиные логова и змеиные ямы. Неудачники пожимают рукоятки игральных автоматов. Разочарованные в любви прячутся по отдельным кабинетам в барах, сосредоточенно, до бесконечности фиксируя собственные ощущения. Кто с шампанским, кто с поганым пойлом, они измеряют давление на дне дурманного моря, но все они - не более чем китайские кули, которых согнали для освоения азиатских пределов исчезнувшего моря. Они уже побывали там и снова отправятся туда, потому что у них международные паспорта, изготовленные из нержавейки и заполненные на эсперанто. В их карманах бренчат жетоны к турникетам, которых покамест не изобрели. После женщин - всегда наступает на душу виски, так было, так есть, так будет. И на ладонях у них вместо линий судьбы - маршруты недоступных дорог.
      Но есть и другие.
      По Великой Равнине Детства с бешеной скоростью, от которой на руле трясутся руки, мчатся, приближаясь к своему последнему Перевалу, мужчина и женщина. Единственная их защита - неведение: головы двадцать второго размера и туловища сорок пятого, а из припасов у них - лишь бутылка дешевого виски. Они едут через легендарный перевал золотоискателей Чилкут, или по Чизолмовой Скотогонной тропе, на форде-развалюхе. Ночуют под черными скалами, прикрытые от холода только друг дружкой. Неподалеку бродит последний бизон - сгорбатившийся, фыркающий, обреченный на вымирание, но этим двоим, погруженным в блаженный окаменелый сон, не до него. Это первопроходцы, быть может, именно в них наше спасение, потому что они не участвуют в карнавале погони за добычей, хотя они тоже ночные птахи, но пробирающиеся в девственные, неизгаженные приобретениями разума края... Но тебе, нейтралу, межеумку, только кажется, что они еще свободны и что рояль еще не переделали в механическое пианино, в саунд-синтезатор, в музыкальный компьютер. Город - логово стаи одиноких волков и волчиц, сбившихся в мохнатый клубок в тщетной надежде обрести друг в друге спасение от холода. Но долго ли сохраняется тепло суровой зимой?.. Когда в циклонном безвоздушье отчаяния лопаются стекла в окнах, когда постель продувают студеные ветры, несущие запахи мертвых бизонов и исчезнувших индейских племен, запахи утренних гудков и боя часов, свидетельствующих о неудержимом беге времени, предвещающих приближение небытия, - надолго ли хватит того теплого сладостного дыхания лежащего рядом? А потом, снова в мертвой постели, ты будешь говорить с тенями тех, кого любил... Тебе, нейтралу, ничейному человеку на ничейной земле, не надо задумываться над такими вещами, ибо единственное твое назначение - быть зрячим среди слепцов. Ты наблюдаешь, как на улицах начинается карнавал погони за добычей. Но долго ли ты останешься нейтралом, если ты, - такой же, человек, да... Все города одинаковы в сути своей, засасывающей воронкой торнадо вбирающие в себя чувства, грезы, надежды, сминающие их в скрежещущей мясорубке ненависти, страха, голода, порожденных одиночеством. И чем больше город, тем выше уровень концентрации зла в нем, тем страшнее в нем жить, тем противоестественнее думать о любви на его улицах... Чем больше человек ненавидит, тем сильнее отдаляется он от заветной цели торжества справедливости и свободы. Кто боится, тот свободен быть не может. Не сумеет.
      ...посреди ревущих, островерхих, как акульи зубы, вод Манхэттена разбросаны атоллы парков, где прячутся влюбленные, одолеваемые иллюзиями. На них старенькая, немодная одежда, и лунный свет кислотой льется сквозь порванные головные уборы им на голову. Они в стороне от судоходных путей, где-то далеко, им кажется, на неисчисленной широте, на неучтенном меридиане. У них кораллами в кровь сбиты ноги, у них нет ни ружья, ни удилища, приближается пора муссонов, умирают от неизвестных болезней кокосовые пальмы. Никакой возможности выжить. Но им кажется: те, кто любит, уцелеют. Наивные мечты обессиленных жертв...
      Стихия истерии достигает сверхчеловеческих отметок. Слабость каждого усиливает во сто крат слабость всех, и уровень страха выходит за пределы человеческого восприятия. В одиннадцать вечера надежды начинают рассеиваться. Все перепробовано, и все впустую. Полуночное мечтание полная противоположность полуденному плану, но они связаны меж собою неразрывно иронией бытия. Между погоней за добычей и ее противоположностью - несчастным случаем, - тоже есть связь, и эта связь - счастливый случай, хотя нищий попадает в постель к жене банкира только тогда, когда он уже потерял от голода мужскую силу. Железнодорожный экспресс отправляется к Великим Озерам, но прыгает через пути и в итоге прибывает во Флориду, однако вся соль в том, что диспетчер направил поезд в Сан-Франциско, а машинист хотел попасть в Хьюстон. Красное переходит в черное, чет в нечет; а белым здесь и не пахло. О "сером", золотой середине, никто и не смеет мечтать... Заевшее механическое пианино без конца барабанит один и тот же мотив, который давно пора пришла забыть, а саксофоны ржут, как жеребцы, лезущие на кобылу. Колокола сорвались с цепей и поплыли над городом, вызванивая все часы суток одновременно. Поджигатель исхитрился спалить пожарное депо, но только потому, что этой ночью ничего больше не загорится. В полицейском участке избивают убийцу. Он давно во всем признался и говорит чистую правду, очищая душу, но легавые не верят ему и бьют, бьют его - до тех пор, пока он не начнет отрицать вину, а тем временем их капитан, днем вершащий судьбы задержанных преступников, выходит на охоту: он сексуальный маньяк, и это его третий месяц тщетно ищут все городские копы... Крапленые карты позабыли шулеров, а дома вывесили свои номера.
      И все же никто не хочет сдаваться. Всегда найдется бар, куда ты еще не заглядывал, а там проститутка, готовая утолить твою жажду любви, и ты думаешь, что все идет как надо; и всегда сыщется последний глоток, который опьянит тебя, и последняя надежда - та, что переживет ночь и наутро подымет ясный, как у подсолнуха, лик, и окрасит мир, тот, что вокруг. Но если надежда ночью умрет, тогда знай, - пора уходить. В мир иной. Как? Зависит от тебя. Либо на сотый этаж небоскреба лезь, либо: выйди вон через дверь...
      По ночному, погруженному в кошмарные сны городу рыщут исчезнувшие племена, преследуя вымершего косматого мамонта. Раскладываются и разверзаются тротуары, падают стены. За каждым поворотом - ад, и под каждой кроватью, придавленной телами - дьявол; обыкновенный ад и совсем не страшный, примелькавшийся дьявол, вдруг оборачивающийся в того единственного друга, которого ты ждал всю жизнь, - так же, как длительное знакомство переходит иногда в нечто большее. Говорят, любовь, но это привычка. Привычка - тоже состояние всеобъемлющее, великое, часто труднопреодолимое... Но впереди все равно маячит утро, оно обязательно настанет, и по мере того, как стрелка часов подвигается к тому часу, когда ложишься спать и видишь сны о чем-то большем, мрачная тень завтрашнего дня все сильнее заволакивает светлеющую, улетающую ночь. Она постепенно облачает людей в свинцовую оболочку презрения и отчужденности, чтобы они не облучились надеждой; никто не посеял семя подсолнуха - и не посеет.
      Тают жизненные силы, пустеют улицы. Смолкает музыка ночи, умирает рваный ритм. В бутылке с выпивкой идет химическая реакция, основа всего живого, алкоголь делается слабым, как вода или кровь. Случайно встречаются старые приятели, протягивают друг другу руки, но рука хватает пустоту и стыдливо прячется в карман. Чтобы получилось крепкое дружеское рукопожатие, требуется несбыточное - нечто большее... Одному попадается у парка симпатичная женщина, но, присмотревшись, он видит, что она лунатик, и обнаруживает, что забыл родной язык и может говорить лишь на каком-то чужом, которого сам не понимает, хотя учил. Другой натыкается на труп, валяющийся на мостовой, зовет полицию, однако санитарная машина увозит в морг его самого. Несчастный случай. Ха. Будто все не случайно - в этом-то мире... Труп, кстати, встает и уходит туда же, куда накануне вечером последний на дню самоубийца. А может, это он и был.
      Перебраны все возможности, исхожены, кажется, все дороги, спешиваются усталые всадники, чтобы опочить на обочине, но засыпают навсегда. Давайте ходить друг к другу в гости, люди: мы к вам на поминки, вы к нам на именины. По-прежнему звучит рояль, но и он теперь механический. Голубой ключ в руках - только отпирает он не те двери...".
      Мотивы...
      ...претворяя свой замысел, она шла по лестнице осуществления, преодолевая ступеньку за ступенькой. Она решала возникающие по мере продвижения задачи и думала, думала...
      "...люди - всегда люди. Во все времена. Разница лишь в том, что со временем у них появляется больше возможностей для уничтожения: друг друга, среды обитания, живых существ других видов. Зверей так называемых. Тварей неразумных.
      Животные - благороднее. Люди - слуги Дьявола. Они недостойны освобождения, они злы и безжалостны, они не заслужили свободы от собственных приобретений, дарованных разумом. Свободным может быть лишь человек добрый. Но добра в людях нет и никогда не было... Люди всегда люди".
      "И во всей неприглядной "красе" своей предстают они в кровати. В постель маску не наденешь, кем-то отличным от себя не прикинешься... Там импотент, как ни будет стараться, сексуальным террористом не станет. И наоборот... Естество себя проявит. Но каждой половине свое. Мужики в постели зациклены на физиологической стороне отношений, тогда как женщины - на эмоционально-психологической... Так кто же ближе к ЛЮДЯМ, спрашивается?! Те, кому важны "техника секса", или те, кто жаждет любить?.. И так во всем... мир, в котором я живу - мир патриархата, и все феминистские организации вместе взятые существующего положения вещей изменить не в состоянии. И вынуждены мы прозябать в мире, созданном не нами и не для нас... Все в нем, начиная с мировых религий, лексических структур языков, так называемой этики, ориентированной на господство половины с пенисами между ног, навязанной женщинам морали, априори постулирующей, что если "бабы и ЧЕЛОВЕКИ, то НЕДО"... и заканчивая элементарными повседневными бытовыми мелочами... и вот в этом (иногда тихо, а иногда очень даже громко!) женоненавидящем мире я обречена была жить и умереть... У них свои боги, они молятся им, и меня заставляют. А я НЕ ХОЧУ. Я ХОЧУ УБИТЬ ВАШИХ БОГОВ, СЛЫШИТЕ??!!!".
      "Я должна отыскать место, где концентрация ненависти и страха, этих основополагающих чувств, присущих людям, живущим в мире, выстроенном мужчинами под себя и свои прихоти, сильнее всего на этом свете. Я отыщу его, и в этом месте наступлю на глотку самому страшному хищнику, порожденному Природой во вред себе, на погибель себе. Самому страшному монстру, убивающему НЕ для того, чтобы выжить. Способному на убийство во имя своих идолов - Ненависти, Страха, Голода. Во имя верховного божества Смерти... Природа - это жизнь. Человек - смерть. Несущему смерть - за грехи смерть и воздана будет".
      ...когда-то упрятанная в подсознание информационная бомба системы "The N.Y. of Tom McGratt" взорвалась в положенное (судьбой?..) время Икс. Взрыв и его последствия вынудили преодолевать трудности экзотические и вначале непривычные для вынужденной провести свою жизнь за железным забором личности, но - личность на то и личность, чтобы добиваться поставленной Цели. Она взбиралась упорно, преодолевая ступень за ступенью; и выбор Города ознаменовал собою промежуточный финиш, "площадку" между пролетами.
      "...Я нашла свою землю, нейтралом здесь не останешься, черт подери! Эта земля - моя. Она будто создана для того, чтобы принять в свою скалистую почву колючее семя ненависти. В этом городе нет времени для любви. Есть только страх. Они, все, живущие тут отродясь, знают это. Недаром действие их фильмов, сюжеты их книг разворачиваются зачастую на здешней почве, а не в каком-нибудь Джонстон-сити, штат Айдахо, с населением в три тыщи фермеров и пенсионеров... Отсюда начнет метастазами распространяться раковая опухоль, и она поразит весь этот мир - с моей заботливой культивирующей помощью. - Марина сидела за столиком на открытой террасе какого-то третьеразрядного бара в Вест-Сайде, потягивая через кривую "соломинку" холодный чай. "Усилок" покоился в сумке, лежащей на коленях. Самое злое приобретение разума. Вершина прогресса. В этом у нее за годы, проведенные в Нью-Йорке, было время убедиться. Теперь, когда завершалась последняя стадия подготовки к реализации замысла, рожденного шесть с половиной лет объективного времени назад в далеком, очень далеком теперь, городе на берегу лимана степной реки, оставшемся лишь в воспоминаниях, как одна из ступенек лестницы, по которой пришлось пройти, прежде чем очутиться в этом баре, в _э_т_о_м_ _г_о_р_о_д_е_, в устьях совершенно других рек... "Завтра я отправлюсь дальше, - подумала Марина. В мир, созданный мною. Тот, который начнет рождаться в этом времени завтра же, с началом реализации... Славно поработала я на здешней ниве, унавоживая почву и лелея посевы. Настал час собирать урожай".
      "Я классный "агроном". ЛЮДИ в свое время постарались меня воспитать как надо".
      - ...Эй, малая, подь сюды.
      Маринка подумала, что зовут не ее, и не обернулась. Грубый рывок за плечо развернул ее, и девчонка сообразила, что звали таки ее. Само собой, не обрадовалась...
      Радоваться и вправду было нечему. Перед нею стоял Хмырь, один из "шестерок" Васьки Бугая.
      - Че, сука, в ухи долбисся? - раздраженно произнес Хмырь, и, по сказанному им дальше, Маринка сообразила, что у него лично к ней никаких делов нету, он шестерит для Бугая, как всегда. - Давай, бля, двигай, тя Васька звал. Шевели копытами, манда!
      - Зачем? - растерянно спросила Маринка. - Я ему не должна... - она не то чтобы испугалась, но это "приглашение" было очень уж неожиданным, и она не понимала его причины. Никакой бузы за ней никогда не водилось, как и прочие младшеклассницы, она молча отдавала часть пайка Ваське, "пахану" дома, и не вякала. Внешностью из прочих тоже не выделялась, не то что Люська Иванова, девчонки шептались, что она бегает к Бугаю и его кодле по ночам... впрочем, не одна она. Просто в их группе она - самая красивая. Выглядит на все четырнадцать!..
      Люське Маринка не завидовала. Хотя та и лопала печенье, и даже иногда шоколадки. За два года, проведенные в детдоме, Маринка не съела ни одной шоколадки; ну и ладно. О том, какой вкус у шоколада, который она когда-то лопала чуть ли не каждый день, потому что папочка всегда приносил что-нибудь вкусненькое, она себе запретила даже вспоминать. Она вообще очень многое себе запретила и запрещала постоянно. Чтобы не выделяться и меньше получать в живот и по голове, о многом лучше забыть и не вспоминать. Первый год Маринка много чаще получала, пока не научилась себе запрещать и ограничивать... На второй - поумнела, разучилась плакать и научилась приспосабливаться. "Если зайца долго бить, в конце концов он научится зажигать спички". Но Люське Марина не завидовала. Люська уже не приспосабливалась, считала Маринка. Люська уже вовсю "отсасывала у жизни", как выражалась одна из воспитательниц...
      Конвоируемая тощим жердяем Хмырем, девчонка поплелась в логово Бугая. Перед самой дверью спальни старшеклассников запнулась, боязно все же... Но Хмырь сильно толкнул ее кулаком между острых худеньких лопаток, и она почти влетела внутрь.
      - Во, притащил! - доложился придурок Хмырь. - От падла, не хотела топать!
      - Пошел на хер, - велел шестерке Васька, восседающий на кровати. Хмырь что-то пробормотал и испарился. Маринка глянула исподлобья по сторонам. Кроме Васьки, в спальне находились еще четверо старшеклассников. Самые доверенные прихлебатели, Кабан Старостенко, Ванька Сучков по кличке "Гондон", Дюша Савельев-Мордоворот и Владька Семечкин из восьмого класса, здоровенный косоглазый дебил. Эту четверку весь дом звал "эсесовцами", даже воспитатели, может, потому что у всех фамилии на "с" начинаются, а может, по существу.
      Послав Хмыря, Васька Бугай молча уставился на Маринку. Будто впервые видел, а может, и вправду впервые ЗАМЕТИЛ. Его серые, выцветшие какие-то, белесые глазки обшаривали девчонку с ног до головы. Она тоже молча ждала, что скажут. Побыстрее бы только, подумала, пусть побьют, но только бы побыстрее отпустили... Бить ее, впрочем, как она знала, вроде и не за что.
      - Сюда, - Бугай прервал молчание и похлопал широкой ладонью о смятое покрывало кровати, на которой сидел, сложив ноги "по-турецки". Маринка робко сделала пару шажков и остановилась. - Двигай рычагами, сиповка! повысил тон Васька. Девчонка сделала еще несколько шажков и замерла возле самой кровати. Глаз не подымала. Поэтому рожи Бугая в поле зрения не было... - Садись, - приказал тот. Но она медлила. Не понимала, что ему от нее надо. Все произошло слишком неожиданно...
      - Сядь, мандавошка, раз говорят! - подал голос кто-то из "эсесовцев". - Ишь выдрючивается, лярва!
      И Маринка присела на краешек кровати. Рука Васьки поднялась, он схватил ее за подбородок и вздернул его вверх. Маринка мельком уловила его мертвый взгляд и уставилась в потолок.
      - А че, - сказал Бугай. - А нич-че...
      Эсесовцы дружно, как по команде, заржали.
      И в это страшное мгновение Васька сделал то, что Маринка меньше всего ожидала...
      Он опустил руку и быстрыми движениями расстегнул ширинку. Выпростал ноги, откинулся на спинку кровати и вывалил большой и вялый хер. - Соси. Спокойно и буднично сказал.
      Маринка похолодела. Ей казалось, что ЕЕ минует ЭТО, что никто не обратит на нее внимание, такую невзрачную и робкую, ничем не выделяющуюся... Столько в доме девчонок и мальчишек, с первого по десятый, готовых за шоколадку или даже за лишнюю краюху на все что угодно...
      - Нет. - Произнесла очень тихо, но твердо.
      - Чаво-о?! - Бугаю, видно, показалось, что он ослышался. Такого ответа он явно не ожидал.
      - Я не сосу. - Произнесла Маринка чуть громче.
      - Не сосала, профура! - крикнул Ванька-Гондон.
      - Теперь буишь, стервы кусок, - согласился с ним Васька и, взявшись рукой, пошевелил мясистой колбасой. - Научим, пятно шоколадное.
      - Не хочешь - заставим, дрючка! - опять возбужденно выкрикнул Ванька и тоненько, почти по-девчоночьи, заржал.
      Маринка отрицающе помотала головой. В груди разливался мертвенный холод. Она уже давно для себя решила, КАК поступит, но отчаянно надеялась, что пронесет. Не пронесло...
      - Гы, бля, - недоуменно сказал Васька. - В чьвертом классе уже, шмара, а не сосет. Буфарь вон какой, бля, а корчит... Шнифты вон какие, гы, охреневшие, так бы и замочила...
      - И целка, Вась, - сказал кто-то из эсесовцев. - Люська, бля, с ее группы грила, до сих пор не троганая, двустволка!
      - Ну-у? - удивился Бугай. - Буза в камере, карифаны.
      Он усиленно "косил" под матерого зэка (ему было кого копировать), и многие в доме ему подражали.
      - Дюша, поставь ее, бля, - велел Бугай. - Завафлим, после ломать буим, шалаву. Я те шнифты-то погашу... На понтах вся, дырка сухая!..
      Мордоворот бросился к оцепеневшей Маринке, схватил за плечи и сдернул с койки. Одним движением разорвал ворот убогого платьица и стащил его вниз. Маринка дернулась, но Мордоворот ударил ее в живот коленом, и она согнулась от адской боли. Тут же ее безжалостно схватили за волосы, едва не выдрав их с корнями, и в губы ткнулась вонючая влажная залупа Бугая. В эту секунду решалась дальнейшая судьба Маринки, и она это вдруг осознала, в голове будто сверкнула молния... у нее оставался последний шанс переменить решение, но она его НЕ переменила. Ей уже было наплевать на боль, на унижение, на все. На жизнь.
      И она, раскрыв пошире рот...
      ...заглотнула мерзкий кусок мяса поглубже и стиснула что было силенок челюсти. Я НЕ СОСУ.
      От вопля Бугая она оглохла. А может, и ДО вопля успела оглохнуть. В это мгновение перед ее мысленным взором вдруг предстали папочка и мамочка, какими она их запомнила, в то утро, когда они уехали на вокзал... И Маринка сильно-пресильно зажмурилась, чтобы эти самые дорогие в мире, и последние, что остались ей перед смертью, образы не выпали из глаз, чтобы никто-никто, никакой Бугай, не смог их отобрать!..
      Тут на нее обрушились удары. Они вламывались в хрупкое тельце со всех сторон, во много рук и ног, и сокрушаемое ими, оно конвульсивно содрогалось... в голове что-то взорвалось, и тут же свет мира померк.
      ...как ей потом сказали, челюсти ее так и не разжались. Когда на вопль Бугая, к этому моменту смолкший, потому что Васька от болевого шока потерял сознание, прибежали Сидоров и Молчанов, воспитатели, они застали сцену, не виданную в детдоме никогда, хотя уж где-где, а здесь навидались ВСЯКОГО...
      Эсесовцы, мешая друг другу, месили тело десятилетней девчонки со всех сторон, превращая его в окровавленный кусок плоти, а голова ее, как приклеенная, держалась у живота распростертого на койке Васьки...
      Отбросив толчками корпусов с налету двоих, воспитатели рванули за одежду оставшихся и прекратили побоище. Молчанов, соображавший быстрее Сидорова, схватил лежавшую на тумбочке Бугая ложку, чудом не улетевшую во время избиения девчонки, и как мог быстро разжал ее челюсти. Бездыханное тельце свалилось на пол возле койки. Полуоткушенный член Васьки был согнут под углом градусов восемьдесят и истекал кровью, лившейся без остановки.
      - Звони лепилам!!! - крикнул Молчанов, и Сидоров ринулся к двери. Четверо эсесовцев, кто стоя, кто лежа, таращились на воспитателя и предводителя Бугая, и ругались по-черному, трое тихо, а дебил Семечкин вголос, не стесняясь Молчанова. Воспитатель покосился на жлоба-восьмиклассника, но ничего не сказал, совпадая с фамилией. Он вообще был такой, этот воспитатель, не говорливый. Предпочитал сразу в рожу, если что. Но дядька был справедливый и зря не бил, не то что мерзкий мудак Сидоров... И не трогал девчонок никогда, в отличие от него же.
      На Маринку никто не обращал внимания. Молчанов дернулся было зажать как-нибудь полуоторванную елду Бугая, встал на колени и не брезгуя попытался пережать у основания, но только перемазался в кровище. Вытер руки о разорванное платье, валявшееся тут же, на койке, опустил взгляд, недоуменно посмотрел на него и тут вспомнил о девчонке. Не вставая с колен, осторожно приподнял ее головенку и посмотрел на лицо. Ему, видимо, показалось что-то, он нахмурился и попытался нащупать пульс, на запястье. Потом на шее. Совсем помрачнел.
      Тут в спальню влетела детдомовская фельдшерша, сопровождаемая несколькими воспитательницами и воспитателями, пристроившимися к ней по ходу. Молчанов подхватил тельце девчонки, чтобы медработница получила свободный доступ к органам и туловищу Бугая, и осторожно положил Маринку на соседнюю койку, прикрыв ветхой простынкой.
      ...Бугаю член ампутировали. Потом он чуть не сдох от заражения крови, пошли какие-то осложнения... в дом он вернулся только через полгода. А как только его увезла машина с красным крестом, приехала вторая бригада, но ее врач счел состояние девчонки "средней тяжести", обработал ссадины и кровоподтеки, поставил уколы, буркнул, что если не придет в сознание еще через полчаса, тогда надо везти в нейро. Маринка пришла в сознание через двадцать минут, раздраженный какими-то своими проблемами врач наскоро дал инструкции фельдшерше и вторая бригада укатила.
      Маринка лежала в медпункте на кушетке. Боли почему-то не было. Мыслей в голове тоже. Только одна - о том, что папочку и мамочку она им не отдала.
      Приехала ("ЧеПэ!!!") срочно вызванная заведующая. Зашла в медпункт; злобно уставилась на лежащую Маринку.
      - У-у-у, сука, - прошипела, - бузу подняла, мать твою трах, да? Ну я те потом устрою, бля...
      Между собой воспитанники называли заведующую "Трахающей Матью". Костлявая, исключительно мужеподобная, никогда не ходившая замуж жестокая стерва, разменявшая полтинник. С высшим педагогическим образованием.
      "Я НЕ СОСУ". Но внешне Маринка никак не отреагировала на появление Трах Мати. Когда та выскочила в коридор, попыталась показать ей вслед дулю, но руки не слушались, не смогла даже скрутить... "Папочка, где ты... - подумала. Если бы оставались силы, расплакалась бы, впервые за год. - Я так по тебе скучаю... и по мамочке тоже... вы там в раю, да? Папочка, если бы я была очень-очень умная и взрослая, я бы сделала так, чтоб вы вернулись ко мне... Я не знаю как, но я придумала бы... И еще я сделала бы так, чтобы злых людей совсем не было, чтобы все-все стали добрыми, как вы... Даже Ваську Бугая добрым бы сделала, даже Трах Мать. И после этого они никогда бы не делали мне больно и обидно... а я не хочу делать им больно в ответку. Ведь ты меня учил, папочка, что нельзя становиться злым, даже если тебе делают плохо... Но я стану очень плохой, если меня снова будут заставлять это делать... Никто меня на понт не возьмет, да. Я обещаю тебе, папочка... Я НЕ БУДУ СОСАТЬ".
      Ее оставили на ночь в медпункте. Фельдшерша еще раз вколола какие-то уколы, поставила рядом на тумбочку стакан с какой-то горячей жидкостью, перевязала Маринкину голову, положила остатки бинта и ножницы рядом со стаканом, пожелала выздоравливать и ушла спать в воспитательскую. За окном начался дождь... Маринка смотрела в окно, как сверкают молнии, слушала, как шуршит за стеклом вода и погромыхивает изредка гром, и вспоминала папочку и мамочку. Целый год она запрещала себе это делать, но сейчас позволила. Она не отдала их никому, и не отдаст. Никто не вынудит ее "сосать"... никто на понт не возьмет... никто... никогда... лучше умереть и к папо...
      ...ложечка в стакане с питьем, оставленном фельдшершей на тумбочке, звякнула, и этот звук вырвал Маринку из сна. Она почему-то сразу поняла, что находится в опасности, хотя пока еще ничего, кроме четкого ощущения, что рядом находится что-то живое, не предвещало угрозы. Ложечка звякнула повторно, видимо, ЖИВОЕ опять задело тумбочку. Вслед за вторым "звяком" Марина наконец-то различила дыхание. Кто-то стоял рядом с кушеткой и ДЫШАЛ. Зато Маринка перестала...
      - Спишь?.. - спросил мужской голос. Очень тихо, не громче "звяка" ложечки, но Маринка услышала. Никак не отреагировала. Может, пронесет?..
      Но не... Твердая как железо ладонь внезапно зажала ей рот, девчонка мгновенно заледенела от ужаса, а вторая ладонь уже откинула одеяло и задирала на живот только что выданное новое платьице. Маринка, бессильная что-либо сделать, даже пошевелиться, ощущала, как мужская рука разрывает трусики и неостановимо вторгается между стиснутых бедер. Неведомый насильник тяжело сопел, но ничего больше не говорил... "НЕТ!!! - кричала мысленно Маринка. - НЕТ!!! НЕТ!!! НЕТ!!! НЕ-Е-Е-ЕТ!!!". Ладонь, прижимавшая ее рот, скомкала губы, подбородок и нос, и от ужасной боли девчонка едва не лишилась сознания... И тут насильник убрал руку с лица, ему понадобились они обе для другого... Всхлипнув, девчонка втянула свежего воздуха, и конвульсивно дернулась. - Пикнеш-ш-шь, соска, манду на башку натяну!.. - прошипел зверь, схвативший ее в лапы, и Маринка узнала голос. "НЕТ!!! ЗА ЧТО?!!", - хотела она крикнуть, но только сиплый всхрип издала. Лапы зверя раздвинули тощие, кожа да кости, девчоночьи бедрышки, уцепились за них и рывком развернули тельце поперек кушетки, так что пятки упали на пол. Голова Маринки въехала в стену с размаху, и этот удар вдруг вывел ее из оцепенения. Кричать она не смогла, но подняла одну ногу, уперлась ею в живот зверя и толкнула, рванулась в сторону, вбок, стремясь проскочить под лапами и броситься к двери. Не успела... Лапа схватила за волосы и рванула назад. Взмахнув ручками, девчонка завалилась обратно на кушетку, попутно сметя все с тумбочки. Раздался звон разбивающегося стекла, и, уже повалившись на кушетку, Маринка осознала, что ее пальцы, в дольку секунды промелькнувшие над тумбочкой, подсознательно искали и нашли то, что искали... Зверь зарычал и остервенело ударил строптивую жертву. В живот... Девчонка издала нутряной, почти неслышимый крик боли: "Ык..." и согнулась на кушетке, скрутилась в клубочек. Зверь еще раз ударил ее, попал по пояснице, но больше ни звука не вырвалось изо рта Маринки. Она закусила губы до крови, распрямилась как только могла быстро, отвела как можно дальше руку и сложилась вновь, как отпущенная пружина, метя сжатым кулаком туда, где слышалось сопение. Из тьмы раздался дикий вопль, и лапы зверя тут же разжались. Маринка отвела зажатые в кулаке ножницы и изо всех остатков сил ударила второй раз... ударила бы и третий, но сил не было уже... Зверь выл и хрипел. Маринка сползла с кушетки на пол и на карачках полезла к двери, пока зверь не опомнился... Очутившись в коридоре, в тусклом свете пыльной лампочки, поднялась на дрожащие ноги, придерживаясь за стеночку, и посмотрела на ножницы, которые не выпустила. Сложенные половинки были в крови и еще в какой-то слизи...
      Повернулась к приоткрытой двери в медпункт, откуда по-прежнему несся вой, и приготовилась к появлению зверя. Но зверю явно не до нее сейчас было. И она потихоньку заковыляла прочь, в спальню своей группы... Она уже знала, ЗАЧЕМ.
      Путь к дверям спальни дался ей очень тяжело. Она слышала за спиной, за поворотом, какие-то звуки, женские крики, но уже не обращала на них внимания. Только бы дойти, только бы... Дошла. Плечом навалилась на створку и та со скрипом распахнулась. Чуть не упала внутрь, во тьму, но другим плечом зацепилась за вторую створку и удержалась. Как хорошо, что второе плечо оказалось на нужном месте... Нашарила выключатель, пришпандоренный у косяка, и врубила свет. Люськина койка - вторая слева от входа... Девчоночьи головы поднялись от подушек и по-совиному слепо пялились на Маринку. Ага, вот и сука шоколадная... - А-а-а-а-а-а-а!!! почему-то заорала Люська и попыталась проскочить мимо Маринки. - Я НЕ СОСУ, - сказала Маринка и ударила. Но промахнулась. Сука Люська прошмыгнула впритирочку и кинулась к дверям. Маринка выставила назад ногу, и та на полном ходу полетела кувырком...
      Если бы девчонки не бросились к Маринке и не удержали ее, суке бы не жить.
      Став одноглазым, выродок Сидоров больше в доме не работал. Но все это было потом, потом...
      Маринку оттащили от визжащей Люськи, вырвали ножницы и повалили на кровать, прижали впятером, она корчилась, выгибалась, приподымала девчонок, всех сразу, и все кричала, кричала, кричала: - Я НЕ СОСУ!!! Я НЕ...
      Истощив все силы, Маринка обмякла под тяжестью туловищ девчонок. Ее отпустили только тогда, когда удостоверились, что она в полном отрубе. Люськи в спальне, само собой, давно и след простыл. Появилась воспитательница Китаева, дежурившая в эту ночь, и подняла невообразимый ор. После явилась заспанная фельдшерша. Отогнала Китаеву и склонилась над Маринкой. Вздохнула, выпрямилась и пошла прочь из спальни, уводя воспитательницу. В дверях обернулась и велела девчонкам: - Пусть лежит, не трогайте ее. Медицина бессильна. Оклемается, позовете. Генке пойду позвоню, совсем озверели, бля...
      ...снова вызвали Трах Мать. Когда она ворвалась в спальню десятилеток, Маринка уже пришла в себя и лежала, безучастно уставясь в потолок. Костлявая яга нависла над койкой, ненавидящим взглядом посмотрела на виновницу второго за несколько часов ЧеПэ. Девчонка никак не отреагировала. Заведующая оглянулась и гаркнула: - ВСЕ ВОН, ТРАХ ВАШУ МАТЬ!!!
      В полсекунды всех обитательниц этой спальни сдуло ураганом ненависти, выплеснувшейся из глотки Трах Мати. Хлопнула закрывающаяся дверь.
      - Целкой сдохнуть хошь, трах твою мать?.. Ну не-ет, не да-ам... Все живут по правилам, итить твою, а ты не хошь?! Ах ты, сопля вонючая... Не сосет она, лярва!
      Трах Мать схватила Маринку за волосы и подняла ее голову над подушкой, повернув лицом к себе. Взгляд у девчонки был пустой и отсутствующий. Она смотрела как бы СКВОЗЬ заведующую, не видя ее. Это еще больше разъярило ту. - А ну зырь на меня! говнодавка! Шнифты поганые продери!!
      Маринка опустила веки. - Ах ты!!! - подскочила Трах Мать и влепила девчонке пощечину. - Зырь на меня, я сказала!
      Но веки не подымались. Трах Мать свободной рукой принялась их подымать насильно, чуть ли не вдавливая пальцами глазные яблоки в глазницы. Девчонка мотнула головой, но безжалостные когти ПЕДАГОГА продолжали драть ее глаза. Маринке пришлось уступить... Но сделала она это, как потом выяснилось, первый и единственный раз.
      - Во-о! - получила злобное удовлетворение заведующая. - Зы-ырит, трах твою мать...
      И тут же получила в нос плевком. Марина использовала тактическую уступку, чтобы прицелиться.
      Трах Мать аж челюсть отвесила. Отпустила Маринкину голову и обалдело потрогала свою рожу. Посмотрела на слюну, смочившую пальцы.
      - Ну ты... ты... - слов у нее уже не оставалось. Одни выражения. Кои она не замедлила вывалить на ненавистную нарушительницу раз и навсегда установленного порядка. Каждое выражение заведующая сопровождала ударом: по щекам, по носу, по лбу, куда придется. Она хлестала девчонку рукой и выражениями, а та не издавала ни звука, только головенка болталась от жестоких ударов от плеча к плечу.
      Притомившись, Трах Мать отпустила беззащитную жертву. Тяжело дыша, подошла к дверям и выглянула. Снова закрыла створку, схватила стул и ножку его просунула в ручку.
      - Поручай вот мудаку чей-то, - бормотала, идя к Маринке. - Сама сделаю, трах твою мать...
      И она вынула из кармана совершенно мужского по покрою пиджака своего какую-то не то трубку, не то палку.
      Маринка воспринимала происходящее как страшный сон. Все, что происходило с нею, после того, как она проснулась от звяканья ложечки в стакане. Но в этот миг она словно окончательно проснулась. Мозг заработал в полную силу, и его обладательница осознала, что скорее всего, теперь-то уж, выхода нет, и предстоит поражение. То есть, придется "отсосать". НО Я НЕ СОСУ, сказала она себе. И поняла, что НЕ БУДЕТ.
      - Раздвигай копыта, - присев на койку, приказала Трах Мать и злобно хихикнула, - я те покажу, че такое мужик...
      Маринка подняла руку, скрутила дулю и сунула ее Трах Мати под нос. Та зашипела и наотмашь влепила девчонке еще одну пощечину. - Раздвинешь, как миленькая, трах твою мать...
      А вот мамочку мою ты НИКОГДА не трахнешь! с радостью подумала Маринка, приоткрыла распухшие от побоев губы и высунула много раз прикушенный, увеличившийся в размерах неповоротливый язык. Только так она могла бороться против насилия...
      Трах Мать ударила ее своей палкой по лобку, и Маринку пронзила острая боль. Если бы у нее оставались силы, она бы закричала, но сил уже не оставалось...
      Ну разве что еще на одну дулю.
      Девчонка попыталась приподнять ручку; так и не смогла. Но скрутила. Пусть эта тварь и не видит, подумала, но я-то знаю, что скрутила... Я НЕ СОСУ.
      Она чувствовала, что вот-вот снова провалится в обморок, но пока не провалилась, боролась. Что с ней будет потом, уже неважно...
      - Ну счас, - заведующая с плотоядной ухмылкой задрала подол платьица, оголив безволосый треугольничек с почти не выделяющимися складками щелки, и приставила к ним торец своей то ли трубки, то ли палки, - я тя научу порядку... А потом ты БУДЕШЬ у меня сосать, трах твою мать...
      Грохот раздался со стороны дверей. Створки затрещали, но выдержали. Заведующая недоуменно оглянулась, отведя конец палки от лобка девчонки. Новый удар сотряс двери, но они выдержали снова. - Какой там... - начала было говорить Трах Мать, но третий удар вынес створки вместе со стулом, и в спальню влетел... воспитатель Геннадий Молчанов, с перекошенным от ярости лицом.
      - Ну, бляди, как вы меня все достали!!! - заорал он и бросился к Трах Мати, с налету врезал ей в торец, та перекинулась и усвистела за кровать; там и затихла, только ноги в мужских ботинках торчали. - Одна нашлась на весь дом не сука, а человек, и ту ломают, у-у-у... - он замотал головой, как от зубной боли, схватился за голову и шатаясь вышел из спальни. Через минуту вернулся, обогнул кровать, схватил заведующую за ногу и поволок прямо по полу вон. В дверях обернулся, посмотрел на Маринку, хотел что-то ей сказать, но только вздохнул...
      ...воспитателя Молчанова посадили на "пятерик". Трах Мать постаралась.
      Но к Маринке больше никто не приставал. Ее боялись и не трогали. Даже эсесовцы. Даже появившийся перед самым выпуском увечный Бугай, вакантное место пахана которого давно было занято. Даже новый "пахан". Даже Трах Мать, которой девчонка заявила: - Сломаешь, останусь живая, все равно убью. Я не кукла безмозглая, и никому подставляться не буду. Я не животная, я человек. - И видимо что-то такое услышала заведующая в голосе этой соплячки, что поверила. - Я не сосу, трах твою мать, - добавила оборзевшая малявка, развернулась и гордо пошла прочь. Заведующая промолчала.
      Люську Иванову перевели в другой детдом.
      И только года через два с Маринкой осмелились дружить девчонки...".
      Действие!.. ("...Ad Astra!")
      - В полночь, сегодня, - негромко сказала она Кэри, сидящей на соседнем стуле.
      - Хорошо, Госпожа. - Кивнула верная сподвижница. - У нас все готово.
      - Иди, сестра.
      Посидев еще некоторое время, Марина отставила бокал, поднялась, повесила на плечо сумку и ушла из бара. Сегодня ночью, ровно в двенадцать, созданная ею три года назад организация приступит к активным действиям. Все оказалось гораздо сложнее, чем она предполагала, явившись в Город с убогой сумочкой, в которой кроме "усилителя" были только пара тряпок, несколько блокнотов с записями; маленький томик в мягкой обложке: "...кроме последнего!" Тома Макгратта, именно его она получила в нагрузку к металловедению, и прочла сагу о Городе, в котором не подойдут и не протянут руку упавшему на тротуаре человеку - никогда и ни за что, переступят и дальше по своим делишкам попрутся; книжка "Молота Ведьм" (она ее частенько почитывала перед сном, подпитывая собственное человеконенавистничество брызжущей со страниц этого пасквиля злобной ненавистью ко всему живому, у которого между ног не болтается пенис), и энное количество зеленых дензнаков. О многих нюансах она даже не догадывалась... Но некоторые вещи оказалось удивительно просто сделать. Было бы желание. Там, за железным забором, именно они стали бы непреодолимыми проблемами...
      В полночь НАЧНЕТСЯ. А она будет уже далеко. Там, где ее стараниями все по-другому, так, как хотела она, а не как заведено у них, называющих себя людьми, самцов вонючих. "Ваш страх и ваша ненависть вас и сгубила, мужики, - ухмыльнулась Марина. - Не коварные пришельцы вас поработят, а я, простая баба".
      В полночь нонки начнут войну. Завершится война полной победой. Мир, в котором доминируют мужчины, обречен.
      Почему она прозвала помощниц "нонками", сама не могла объяснить. Слово "женщина", превращенное мужчинами чуть ли не в ругательное, претило. "Вы говорите, самцы, что, дескать, есть люди, есть нелюди, есть женщины, таков был примерно ход ее мыслей, - вы сообщаете в своих сводках новостей, что, мол, погибли две сотни людей от стихийного бедствия, среди них пятьдесят две женщины... Вы якобы выделяете подобным уточнением женщин, якобы скорбь подчеркиваете, но даже не даете себе труда задуматься на мгновение, что тем самым женщин ставите отдельно от людей... Ну что ж. Женщины в вашем мире: дырки, в которые спускают сперму. В моем мире они будут... нонками..."
      Слово родилось спонтанно. Как некая квинтэссенция слов "амазонки", "волки", "кошки", "Нонна"... Нонной звали медсестру в роддоме, сообщившую о смерти ребенка Марине. Матерившую мужиков чернейшими словами. Лесбиянку. Это она сказала Марине, что лучше уж партеногенезом размножаться, чем ложиться под самцов. Мысль запала, запала в подсознание... Стала еще одним тычком, ближе придвинувшим к принятию решения... Правда, до такой степени Марина не собиралась низводить самцов. Зачем, когда есть средство быстрого и малоотходного переналаживания психологии. "Я заберусь к вам в души и забью их ненавистью под завязку. Я сделаю вас рабами собственной несовершенности... Совершенством в моем мире будут лишь... нонки. А вы прислужниками. Безликими биороботами, удовлетворяющими прихоти хозяев. В моем мире все вещи будут называться своими именами. Лишь одно слово будет запрещено к произношению в мире моем: _л_ю_б_о_в_ь_. Ненавижу его! Даже слово. Забыть его хочу. Нет ее. И слова - не будет...".
      - Слушай, - спросила таксиста, затормозившего на ее призывный жест, ты когда-нибудь любил, парень?
      - Что? - переспросил чернокожий верзила, крутящий баранку. - Это ты намекаешь, что не прочь трахнуться? О'кей, я не прочь. Прямо в машине или номер снимем?
      - Вечером, - отрезала она. - Приходи. Доннер-Хаус, тридцать восемь, Семьдесят Девятая.
      - Договорились, - ухмыльнулся черный и послал ей воздушный поцелуй с помощью отражения в зеркале.
      "Вот и вся тебе любов... Приходи, самец. Там тебе девочки покажут, что такое любовь...", - подумала с наслаждением Марина. - "Я к тому времени буду в ином мире, но спрошу как-нибудь Кэри, как "обслужили" бугая, пришедшего со мной трахнуться в штаб-квартиру "Noncky's Terror"..."
      Назову-ка я мой мир "NONCKY'S TERRA", подумала, вылезая из такси на Сорок Шестой. Чем не название? Не хуже прочих. Звучит. А в эмблемы возьму кошку. Эти псы говорят, что бабы, мол, кошки, им бы только потрахаться, тварям... Как там у этого уродского импотента Фридриха: "...Цель женщины беременность...". Досублимировался. Неудивительно, для типа, твердящего: "Идя к женщине, возьмите плетку". Неудивительно, что его бабы не любили, и приходилось бедняге сублимировать вовсю, в иных областях применяя энергию... Будто собаки меньше трахаются, черт возьми. Ну, кошка, так кошка. Подспудный смысл имеется... Собаки и кошки никогда в мире не жили. Вечно воевали. Пес - "друг человека", кошка гуляет сама по себе. Раб и свободная. Так и будет в мире моем, да. Только в нем, я уж постараюсь, ни одна собака на кошку гавкнуть не посмеет. Не будет грызни, как здесь, где собаки и кошки живут, как... Мужчины и женщины. В извечном антагонизме. Разные потому что. И женщины - не люди. (А сами они - кто? Любопытно, понимают ли они, кто в таком случае они сами, если учесть, что: ТЕ, кто дают _и_м_ всем жизнь - и НЕлюди...) Граждане второго сорта во всем мире, мире мужчин, разве не так? Так. Еще и как. Надоело. Настала пора показать собакам их место. К ноге! К ноге, бобики! Лежать, я сказала! То-то. Здесь ваше место. Там, где в вашем мире лежала я... На земле. В дерьме. С надеждой глядя в небо, будто с небес может свалиться счастье. С неба лишь говно падало. Больше ничего. Поползала в говне, хватит. В яму вы меня столкнули. Выбираться из нее - самостоятельно пришлось. Выбралась! Думали, захлебнусь? А кукиш вам. Я распрямилась как ветка, на которую снег валит. Его все больше и больше, а она, несчастная, все сгибается и сгибается... а потом, глядишь, о-о-оп, и распрямилась упруго, сбросила снежную шапку вон, и снова к солнцу почки подняла, в ожидании Весны.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ДЮЖИНА
      ...Заповедь первая: используй свои
      способности и мастерство только для защиты.
      ...из двух заповедей каратэ-до Миаги
      39. ИЗ ПОЛУНОЧИ В ПОЛУНОЧЬ
      - Запоминай, Вилли, что скажу. Во времени можно переместиться не сходя с места. Что мы сейчас с успехом и продемонстрируем. Стой где стоишь, ничему не удивляйся. - Грэй обхватил Неудачника, прижался к нему всем телом. "На гомика вроде не похож...", - подумал Вилли, и тут взорвался мир. Вилли куда-то провалился, словно с крыши небоскреба сверзившись; вопль ужаса, раздирая гортань, полез на волю, но самым необъяснимым манером не сумел ее заполучить, ибо губы Неудачника, крепко стиснутые, в таком положении остаться и решили, и крик застрял под небом, меж зубов, под языком, надул щеки, клоком ваты закупорил глотку, и ничего не осталось ошарашенному (не то слово!), сброшенному с коптера без парашюта и предупреждения ("...ну Торопыга зверь, вот я ему врежу, ежели жив буду!"), пулею мчащемуся вниз, к неведомой цели, Неудачнику, ничего ему не осталось ("Вилли вечно не везет!"), как удовольствоваться ублюдочным мычанием. Однако даже помычать, как выяснилось, не получилось: резко затормозив, Вилли из пули превратился в кабину лифта, и тут же остановился - на самом-самом первом этаже, судя по стремительности падения, уж никак не выше. А стоя в живых на твердой почве, мычать мужику уже как-будто и ни к чему, хотя поджилки и трясутся мелкой дрожью...
      - Во, кайф, - прошептал невесть откуда возникший голос Торопыги, все кишки в горло лезут, а, Вилли?..
      "Да уж, - подумал Вилли. - Не то слово".
      - Ничего, у меня по первому разу тоже было так, - успокоил Грэй. - Не расстраивайся, это все нервы шалят. Адаптация скоренько произойдет. Понимаешь, организм человека, хотя и обладает феноменальной приспособляемостью, что позволяет телам привыкать к обитанию хоть в жопе, в отличие от разума и души, несколько больше подвержен...
      - Ты, зануда, - прошептал в ответ Вилли, обрывая Грэя, - ты что это со мной сделал, гомик агрессивный?..
      - Ну-у, тут ты не прав, бра-ат, - протянул Грэй, - чего не было, того не было. И уж тем паче - агрессия! Эх, кабы во мне заместо моей угрюмой пассивности в свое время побольше энергии было...
      - Кончай меня в словах топить, - урезонил напарника Вилли, - скажи давай, куда это мы с тобой рухнули?
      - Я же говорил, переместились во времени. В прошлое, потому и падали. Так это нам интерпретируется в объективных ощущениях. Кабы в будущее, вместо пикирования свечкой бы взмыли... Ощущеньице, я тебе доложу! Пикировать гораздо приятнее.
      - Ясно, - сказал Вилли, хотя ни черта ему не стало ясно. - А где это мы торчим, что за контора?..
      - Ну-у, я же тебе говорил, не сходя с места... Это то же самое помещение, Вилли. Только сейчас здесь на самом деле рекламное агентство некоего Джо. Короче говоря, смело себя чувствуй заправским героем фантастического романа.
      - А что такое фантастический роман? - спросил Вилли.
      - Да как тебе сказать... вопрос, конечно, интересный... но, понимаешь, в двух словах на него ответить... - замялся Грэй. - Потом как-нибудь, о'кей?
      - Дерьмо, - коротко резюмировал Вилли. - Ну и что дальше у нас по программе?
      - Принюхайся, Вилли. Ты ничего не чувствуешь, носом?..
      Вилли добросовестно потянул ноздрями воздух. Действительно, некий острый аромат в атмосфере помещения имелся... "Га-а-а-а-аз!!!" - мысленно взвыл Вилли и лапнул чехол противогаза... Грэй едва успел удержать его руки. - Тише, тише, ты что, это не газ, убери лапы... это след, брат. Принюхайся еще разок, ничего знакомого не находишь?
      Вилли, облегченно вздохнув, по второму разу прозондировал своим природным одором воздух. Острый аромат наполнял помещение, витал между шкафами, над столами, лез в ноздри из полумрака. Но ассоциировать с нюханным раньше Вилли этот запах не сумел. - С чего ты взял, что я его вспомню? - пробормотал Неудачник, продолжая старательно внюхиваться. Запах ничего так, приятный.
      - Ничего, Вилли, так бывает, - сказал Грэй. - Что-то пытаешься вспомнить, но никак не получается. Ты знаешь его, и вспомнишь, я уверен. Не концентрируй внимания, не думай о нем, воспоминания сами собой в мозгу вспыхнут, как запрошенная информация на дисплее компьютерного терминала, рано или поздно... смотря какая тактовая частота. У всех она в мозгу разная. Пошли, герой, нам пора.
      - Комп не может сделать того, что ты от него хочешь, - выдал вдруг Вилли, - он сделает то, что ты ему скажешь сделать.
      Грэй посмотрел на Вилли и ничего не ответил.
      Аромат не успел выветриться, думал Грэй, осторожно крадясь по коридору. Следовательно, совсем немного времени прошло, иначе запах не лез бы в ноздри острым наконечником трубки "ухогорлоноса", не свербил бы как смрад говна в общественном клозете...
      - По лестнице вниз, - велел он, и напарники крадучись соскользнули на первый этаж. Это была не та лестница, по которой они попали в помещение бывшего рекламного агентства Джо там, в скрытой многими годами будущего полуночи, в полуночи, где остался убитый выпердок. Из помещения агентства вниз вела еще одна лестница, "черная", по коридору мимо туалетов и направо... Ловя носом аромат, Грэй шел по нему как по проторенной дорожке, как вышколенный фокстерьер по следу лисы, ни на йоту не отклоняясь от правильного направления. По крайней мере я знаю, что выходить из здания следует "огородами", подумал он. На улице запах, конечно, улетучился, ну ничего. Я знаю, что прибыл вовремя, и не опоздал. - Основная задача, шепнул он напарнику, нащупав во мраке ручку двери, ведущей во двор, - не нарваться на случайных свидетелей и побыстрее раздобыть колеса. Колеса, брат, нам сейчас во как, позарез, нужны. Увешанные "металлоломом", мы по нынешним улицам вряд ли дальше двухсот футов протопаем. Другие времена, другие нравы.
      "Безоружным по улицам ходить?!!" - обалдел Вилли.
      - Угу. - Ответил Грэй. - Хочешь не хочешь. Ну разве что пару кольтов за пазуху сунешь, для спокойствия души... Да, чуть не запамятовал, ты же не знаешь, что... На все про все у нас ровнехонько сутки, ни секунды лишней. Когда часы, неумолимый фиксатор истечения времени жизни, изобретенный человеком в припадке мазохизма, пробьют следующую полночь, мы с тобой, и... еще один мужик, во что бы то ни стало обязаны удалиться из этого уголка мирового пространства-времени. Иначе неприятности заполучим на свои задницы, а нам эти неприятности нужны, как собаке восьмая нога.
      - С каких это пор у собаки семь ног? - спросил заинтригованный напарник. "Вот это да! - подумал параллельно. - Торопыга, я гляжу, куда крутее сваренный тип, чем я гадал. Лихо это у него получилось, во времени прыгать. Если не врет..."
      - Повторяю для тугодумов, лгать привычки не имею, - сказал Грэй. Ложь - первая ступень осклизлой лесенки, низвергающейся в подвал, где обитает страх... Нет, правда, Вилли, лихо я сюжет закрутил, а? Ты себе и вообразить, брат, не в состоянии был, что запроторишься черт знает куда?..
      - Верно, - мрачно изрек Вилли, - что да, то да. Удивил ты меня, кореш. Но я тебе вот что скажу. Мне без разницы, в каком времени, месте, ты один знаешь еще в чем, убивать нонок, понял? Нонки - они везде нонки, а...
      - ...Вилли Квайл везде Вилли Квайл. Мужик. Сила! - раньше Неудачника закончил фразу Торопыга. - Орел, словом. Нонкоруб-младший.
      - Ты шутить брось, - серьезно, как никогда, сказал Вилли. - Шутки у тебя дурацкие, я говорил. И мне лично - не до шуток. Чего стоишь, за ручку держишься, как выпердок за нонкину сиську? Давай веди, командир хренов.
      - Что да, то да, не отнимешь, - согласился Грэй и открыл дверь. ...никакой бдительности, - добавил. - Хотя бы двери за собой озаботились позапирать, вояки. Игнорируют напрочь. Пятая колонна, блин...
      Они оказались во внутреннем дворе-колодце. Единственный источник света - желтая слабенькая лампочка, - горел неподалеку, над выездной аркой, просверлившей дом полукруглым туннелем внизу одной из стен. А сверху, из бездонной космической беспредельности, замкнутой в квадрат, очерченный кромками крыши, заглядывали во двор-клетку мигающие глазки звезд, подсматривали. "Яркие какие, заразы!" - подумал Вилли, опуская задранную было к небесам голову.
      - Ты просто никогда не удосуживался раньше поднять лицо к звездам, тихо сказал Грэй, - там, у себя дома. Смею тебя заверить, что они над твоим домом в точности такие, как здесь. Они - вечные. Они - глаза Вселенной, заглядывающие в наши души. Космос, небеса, иные миры... удивительные, волнующие душу слова, правда, Вилли? Наша сила - лишь крохотная частичка энергии жизни, положительной энергии, пронизывающей Вселенную, брат. Но миры захлестывает отрицательная, уровень энтропии увеличивается, зло довлеет... Ночью путника в джунглях мироздания преследуют волки. Чтобы не расстаться с жизнью, необходимо отрастить клыки не меньшей длины, чем у них, обернуться волками даже, хотя бы на время... И волками смотрели звезды из облаков... мы с тобой волки, брат. Ищем свою стаю. А логово наше - там... - Торопыга взмахнул рукой. - ...грубо говоря.
      - Ох-хо-хо, - тяжко и шумно вдохнул и выдохнул литров сто воздуха, не меньше, Вилли, - кончай болтать, руки чешутся...
      - ...кому-нибудь в глаз пулю всадить, да? Ну, ладно, поехали... Будет тебе дело, изверг патентованный.
      - ...В эту коляску? - скорчил недоверчивую гримасу Неудачник. - Да она ж развалится, как только ты в нее сядешь!..
      - Услыхал бы твои слова мистер Генри Форд, браток, он бы тебе язык отверткой выколупал, а я б ему не препятствовал. Не клевещи на авто, "model T" хулы не заслужила! Тарантас что надо!.. Вполне соответствует декорациям. Жизнь - борьба, мужик, а жизнь... э-э-э, скажем так, вояджера - борьба почти безо всяких правил. Хотя, доложу я тебе, определенного стиля антуража придерживаться мы вынуждены. В данном случае аксессуары выбираем не мы, и удовольствуемся же тем, что под рукой, что дано. Если уж спарринг-партнеру, вприпрыжку разминающемуся в другом конце татами, угодно было перескочить океан и крутить кино, снятое на здешней натуре. Будто, дома, блин, мало натуры, и за море-окиян нужно было во что бы то ни стало за черными душами скакать. Тьфу! - раздраженно сплюнул Грэй. - Видеомания - жуткая болезнь. Если первопричиной была лишь она, а не еще какие-нибудь ассоциативные ряды, услужливо вытолкнутые подсознанием... Нахвататься чужих мыслей, и построить из них дом для собственной личности, по-моему, хуже, чем зацепить мандавошек.
      - Не скажи, - компетентно заявил Вилли. - Я как-то подхватил, по-малолетству еще, до Квартала. То-то радости поимел, знаешь...
      - Да-а? - заинтересовался Грэй. - А кто ж с тобой поделился?
      - А-а, была одна... - засопел Вилли. Воображение услужливо нарисовало "памятные картинки кочевой жизни", до Квартала, в тогдашней нейтралке, нынче нонками заглоченной.
      - Ясно, - ухмыльнулся Грэй. Увидел, гад длинный, эти самые живописные картинки, вломившись в мозги напарника.
      - Слушай, а как ты это делаешь? - поинтересовался беззащитный от вторжений напарник.
      - А как ты с электронными ребятами контачишь? - уел встречным вопросом Грэй. - То-то и оно. Принцип, мне кажется, единый. Универсальный. Иначе бы Вселенная распалась... бог мой знает на что. Только ты зациклился на одной частоте спектра биоволн, а я - на другой. Ты к схемам подсоединяешься, в электронном поле, я - к извилинам, немножко гуляю в биополе... И еще на кой-какие другие подключения настроен...
      - На мертвые петли без парашютов во времени, а, Торопыга?
      - Не умаляй моих способностей! Я настроен преодолевать все без исключения ограничения свободы передвижения, все рамки среды обитания... ну, ладно, - Грэй уже сидел в машине и возился с управлением, изучал, что ли? - нашли тоже тему... Скакать, кстати, во времени не столь уж незатейливо, как тебе могло помститься... Разоблачайся, будем шкуры менять, не то первый встречный фараон ощерится как матерый lupus.
      - Опять ругаешься?!
      - Homo homini lupus est! - хихикнул Грэй. - Основное, фундаментальное правило, на коем зиждется жизнь, говорят. Эх ты, мумбу-юмбу. - Торопыга завозился в тарантасе, раскачивая его. - Ты гляди, Вилли, шарпак шарпаком, робкая утренняя заря автомобилестроения, а сидеть просторно и в макушку не давит, не то что в "запоре".
      - Запор - это что? - спросил Вилли.
      - Ну, как бы это тебе объяснить, Вилли... - замялся Грэй. - Машинка такая, ма-аленькая...
      ...в одной лишь "коже", с единственным кольтом за пазухой, Вилли чувствовал себя голым. С детских лет он привык спать в обнимку с автоматом, подложив под голову сумку с гранатами. Голый, как тогда, в коридорах у нонок, пришло на ум нелестное сравнение. Арсеналы, свой и Торопыгин, спрятали в объемистый багажник форда-Т. Торопыга сел за баранку, посидел, вылез. - Ты сиди, - сказал. - А я сбегаю на разведку. И он исчез в полукруглом туннеле, ведущем со двора на улицу. Воротился вскорости, проинформировал: - Чисто, зеленый свет, - и вновь умостился на водительское сиденье. Поехали, подумал голый Вилли, развалившийся на мягком, крытом толстой матерчатой подстилкой, пассажирском месте рядом с Грэем. Наконец-то!!!
      ..."др-рд-др-др-рд-др-рд, чух-чух, др-р-р-р-р-р...", - пыхтел и тарахтел мотор "утренней звезды" автомобилестроения. "Вжжжжжжжжжжжжж-ж-ж-ж-ж-ж, ссссссссссс!", - пищали и шелестели каучуковые шины. За бортом раскинулся Нью-Йорк, едва перебравшийся на пути своего существования во вторую четверть двадцатого века от Рождества Христова, по официально принятому в городе летоисчислению. Романтика, подумал Грэй. Сухой закон, гангстеры, джаз, за морями-океанами, - Красная Россия в расцвете НЭПа... Аж дух захватывает... Легендарные, подернутые флером щемящего сердце очарования годы... Париж, мировая столица художников, запечатлевших улыбки и гримасы своего мира и мимолетные тени улыбок иных миров, - в литературе, живописи, рисунках, кто в чем горазд... Париж молодого Хэмингуэя, "век джаза", Фитцджеральд и его стерва, праздник, который всегда с тобой. Боже, Боже Мой, как я хочу заглянуть в "Клозери де Лила", но времени в обрез, не успеть. Несбыточные грезы, недостижимый праздник: всего-то сутки у меня, на другую сторону шарика на "модели-Т" не прокатишься... И трепетная, сказочная атмосфера Парижа двадцатых легендой была, ею и останется... Сохраню ее в душе, легенду, моя Дорога в стороне пролегла. Это хорошо, если разобраться. Вдруг все не так, как я себе вообразил, и воочию легенда окажется лживыми россказнями зажравшихся мэтров. А жаль, если так...
      И он вспомнил, что хотел в Париж двадцатых еще давно, в первые годы после выхода на Дорогу, и пару раз даже ненароком попадал, куда хотел, но - за сутки действительно мало что успевал (хотя и не так уж мало, во всяком случае, что такое Пляс Пигаль, узнал _в_п_л_о_т_н_у_ю_!) узнать, увидеть и ощутить, а по своей воле попадать в конкретные сутки желаемого времени не умел...
      - Вилли, - задумчиво сказал Торопыга, поворачивая на Пятую Авеню ("ж-ж-ж-ж-ж-ж, у-у-у-у-у-у, пых-пых!") и выжимая из не менее легендарной, чем Париж времен молодого Хэма, фордовской "коляски", всю скорость, на которую она оказалась способна, миль тридцать пять в час. - Ты постережешь наш передвижной склад стрелкового, холодного и взрывного вооружения, заодно и позаимствованный тарантас. Я отлучусь на часок. Если кто тебя заприметит, заговорит, ради бога твоего, не убивай его или, в особенности, ее, сразу, ни слова не говоря в ответ. Веди себя вежливо. Помни, что нонки в этой эпохе такие же гости, как мы, и один шанс из многих миллионов, что обратившееся к тебе человеческое с виду существо на поверку окажется выпердком или нонкой. А суд присяжных за убийство женщины даст больше. Такие тут законы... Я не хочу вернуться и вместо тебя обнаружить место происшествия. Шарить по участкам и тюрьмам у меня просто не будет времени. Понял?
      - Понял. Дикие тут законы. Нечеловеческие, как такое может быть?.. сказал Вилли. - Но знаешь, Торопыга, я решил, пока мы тряслись и плевались дымом...
      - Я знаю, - сказал Грэй и свернул к тротуару. - Спасибо тебе, брат. Я спешу, нам необходима одежда этого мира, шкура волков этой эпохи. Сиди тихо, как нонки в засаде.
      Вилли толкнул Грэя в плечо: не переживай, мол, все будет о'кей, - и проводил взглядом спину удаляющегося за угол напарника. Пересел за руль. На всякий случай. Ведь случаи всякие бывают. Он уже ничему не удивлялся и не удивится. Несколько минут назад он решил: "Больше никаких вопросов я ему задавать не буду. Приму происходящее как есть, не копаясь в сути. Пособлю Торопыге как смогу. Молча, но с толком. Этот парень, е-его, знает, что делает, а разговоры только на потерю времени провоцируют, болтать начинает. И вообще, дерьмо он порядочное, бо-ольшое, длинное, занудное, смутил мозги вконец своими... как это он выражался... лихими закрутками сюжета..."
      - ...Час пополуночи, - сказал Грэй, торопливо шагая по улице прочь от Пятой, на восток. - Год тысяча девятьсот двадцать седьмой, месяц - август, день-ночь - двадцать восьмые... Седьмой год Эпохи Сухого Закона, и еще почти столько же до ее окончания... У меня ровно двадцать три часа на то, чтобы разыскать и уволочь из-под носа вражьей группы захвата мужика по имени Вик, по прозвищу Маузер. Задача трудоемкая, факт, но этот факт за отмазку не катит...
      Привычка мыслить вслух, давняя привычка, сложившаяся еще здесь, по эту сторону стены, только в другой эпохе, не изменяла ему во всех жизненных коллизиях, на протяжении всего пройденного участка дороги, оставшегося позади; пяти долгих-предолгих, наполненных событиями до последней степени сжатия, лет его личного биологического времени, которые остались за спиной путника, покинувшего родной дом, чтобы отправиться в безвозвратное путешествие, вояж без начала и без конца... Момент начала определить с точностью, уловить в хаосе переплетений вымысла и реальности, снов и провалов, лихорадочных метаний и мучений на стыке миров, он не сумел, но знал, что путешествие началось задолго до того, как плоть сумела выйти через дверь в стене; но точной даты память не сохранила. Сохранилась в памяти лишь дата, которую он теперь условно называл "сутки номер Раз", да и то потому, что совпала с днем, на который пришелся праздник, достаточно красный, чтобы обратить на него внимание. От этих суток он и вел свой личный отсчет времени; хватило ума тогда же завести нечто вроде персонального календаря. Момент же окончания, финиша, не определишь, подумал Грэй, потому что не дано человеку провидеть дату собственной смерти. Даже homo voyajer, как он в шутку себя называл, - не дано. Тот, кто знает дату своей смерти, уже не человек, а ходячая бомба с часовым механизмом. Подобное знание отравит ядом сожаления остаток пути, устелет непройденные участки горячими углями тоски, погубит красоту жизни. Жизни, этого полосатого кошмара, который несмотря на уродливость многих скрученных ликов своих, прекраснее всего в мирах, всех без исключения. Жизни, главная движущая сила и великая тайна которой в том, что она сама не знает, когда станет такой, как все. НЕ жизнью.
      Эту простенькую истину он понял как никто. Особенно в течении последних пяти лет субъективного биовремени, единственной меры длины Дороги, оставшейся за спиной. Нормальное состояние материи - НЕ жизнь. Жизнь - НЕнормальное явление. Болезнь, можно сказать. Еще он понял вещь одну, которую вначале все никак не мог понять, и бесился, вырываемый полуночами из родного мира: тот, кто ушел из дому целиком, душою, телом, разумом, _в_е_с_ь_ вышел, обречен на вечное скитание, и родной мир для него - самый что ни на есть иллюзорный отныне, и оправдания нет и не будет, и суточные побывки, единственное утешение, лишь добавят боли. Миры жестоко мстят тем, кто от них отрекается... Тот же, кто пожалеет, не сумеет продолжить путь, упадет, разорванный мирами, перерезанный их стыками, зазубренными рваными краями осколков взорванной стены, и упадет мертвый, раздавленный ужасом безвозвратности, расстрелянный приступами ностальгии. Иммигранту, не прижившемуся на чужбине, более чем на мгновенье домой не пущаемому, жить тяжелее; кого не пущают вовсе, тому легче, а который и не стремится, тот уже не иммигрант, а гражданин страны, давшей ему приют.
      - Главное, чему учит бродяг Дорога - умению забывать победы. Чтобы идти дальше... Выполнить намеченное, сделать свое дело и вовремя смыться, уйти. Бродяга остановиться не может. Остановка - смерть. Судьба такой... Оседлые души сидят за стенами. Лишь души путешествующие осмеливаются выходить из дома, утаскивая тело и разум вслед - на Дорогу, связующую миры, времена, пространства. Осмелился - не жалей. Иди. Иди, пока есть силы, к своей цели, как бы трудно шагать ни было. Неси оседлым душам свет и тепло иных миров, оттуда, где оно в избытке, от тех, кто хочет поделиться, туда, где не хватает... Чтобы раздуть огонь и частицу его унести дальше, быть может, в те места, где он был, но гаснет, где уже бывал и просил поделиться теплом и светом для других миров... И в конце концов ты поймешь, что истинная цель, может быть, сама Дорога. Постоянное движение. Остановишься - умрешь, станешь как все...
      И еще он понял о жизни вот что. Как жизнь - болезнь материи, потому что жизнь - это уже душа, в той или иной ипостаси, - так и разум - болезнь жизни.
      То, что Любовь - как бы болезнь разума, он знал и раньше.
      Иначе бы никогда не сумел выйти на Дорогу.
      ...он постучал костяшками пальцев в неприметную дверь, ведущую в полуподвальное помещение со двора углового семиэтажного здания. Приготовился ждать. Спустя минуту постучал еще, кулаком, громче. Прислушался. За дверью - ни звука, ни шороха. - Дрыхнет, старик. Если живой еще или не сменил прописку... Для него все-таки полтора десятка объективных лет пробежали. - Заколотил обоими кулаками. Иного выхода не было. И спустя вторую минуту, сконцентрировав сознание, просканировал узким, направленным усилием пространство за стенкой, за неприметной дверью, ведущей в полуподвал, прорвался сквозь спектры радиочастот, на уровнях волн биоизлучений уловил слабенькую, отдаленную мысль просыпающегося разума, с натугой, со скрипом и сопротивлением, выползающего из хаотических нагромождений образов, мечущихся в пределах частот сновидений. "...и кого черти на рогах притащили..." - запах и структура мысли были знакомые; пробежался умозрительным осязанием по фактуре, сотворил четкий образ излучающего и окончательно убедился, что старый знакомец жив, и "прописку" не сменил.
      - Кто там? - раздался за дверью приглушенный голос.
      - Это я, Грэй, - ответил ночной визитер. - Хай, Китч!
      - Какой такой Грэй? - недовольно вопросил задверный голос. - Не знаю и знать не желаю никакого Грэя... Иди своей дорогой, парень, здесь не подают бродягам! У меня бита в руках, предупреждаю!..
      - Кабы уоки-токи в моих мозгах работал на передачу, задница, я бы тебе в башку такого незнания зашвырнул, Китч... - пробормотал Грэй, ...что ты был бы рад узнать все мертвые языки со всеми самыми скучными правилами грамматики, только бы избавиться от того, что НЕ знаешь... - и он громко сказал: - Дорогой ты мой друг, Ушастик Китченер, пятнадцать лет назад, в двенадцатом годе, ты меня на пороге не мариновал, нахал ты этакий! А ну распахивай ворота, лопоухий, это я тебе говорю, Большой Грэй! Не то я тебе уши оторву, гордость твою!..
      - ...Ах ты, дерьмо, - бормотал Китч, втаскивая Грэя в комнату, освещенную керосинкой, висящей на стене, рядышком с католическим распятием. Бог Мой, как меняют нас года, подумал Грэй. Это для меня миновало несколько месяцев, а для него - полновесные полтора десятка витков планеты вокруг светила. Не первый раз он вынужденно сталкивался с разительными переменами в облике тех, кого встречал по Пути раньше, и всегда с тоской думал об этом. И все же, как славно, когда вехами на пройденном Пути остаются настоящие друзья... Здорово, когда _с_в_о_и_х людей отыскать можно в различных уголках и временах миров. Не так одиноко... Китч - свой.
      - Ну, как поживаешь, старина? - спросил он друга. Уселся на скрипучий стул.
      - Живу помаленьку, - ответил маленький толстенький человечек, которого ночной гость помнил худощавым стройным парнишкой, быстрым, хитрым, когда надо, жестоким. Изрядно поредевшие, жиденькие волосы постаревшего на пятнадцать витков Китча совершенно не прикрывали непропорционально большие, оттопыренные торчком от головы, уши хозяина полуподвальной квартирки. В другом времени он бы уже давным-давно побывал у косметического хирурга. - А ты... - он выпученными глазками таращился на возникшего из ночной тьмы гостя, как на ожившего покойника, извещение о смерти которого вчера еще прочел в газете, - ...однако, совсем не изменился, Большой! Ты что, в консервной банке лежал?! И что это на тебе за костюмчик странный?
      - Ага. - Кивнул Грэй. - Все прошедшие годы лежал. Хорошо сохранился, да?
      - Спрашиваешь! - коротышка потер глаза, видимо, пытаясь окончательно проснуться. - А ты мне не приснился, Грэй?!
      - Нет, - заверил гость. - Можешь потрогать. Или ущипни себя за щеку.
      - Так и сделаю, - Китч послушно ущипнул себя за мясистую щеку. Бо-ольно... Ты где пропадал, задница?! Ни слуху ни духу, канул как в прорубь...
      - В тюрьме торчал, как твои уши, - ответил Грэй, не вдаваясь в подробности, - сцапали, лбы дубовые...
      - Письмишко бы хоть черканул, - обиделся Китч. - Задница!
      - Мне там бумаги, знаешь, не давали, старик. Я в китайской кутузке торчал, дикий народ, изуверский, знаешь. Не только по пяткам бамбуковыми палками лупят, а еще и бумагу не дают, даже для подтирки, хотя сами ж ее изобрели. А узникам совести до сих пор не дают.
      - В Кита-а-а-ае?! - изумился Китч. - Как тебя угораздило?!
      - Жизнь - как ветер, - задумчиво ответил Грэй. - Никогда не знаешь, куда подует, как говаривал мой любимый надзиратель, большой философ, знаешь... Ты это, старик, болтать кончай, о'кей? Мне нужна твоя помощь, срочно. Потом еще зайду, обо всем поговорим. Ты как, не завязал за прошедшие годы-то?
      - Какое там! - махнул рукой толстячок и уселся на стул, наконец-то прекратил крысиные бега из угла в угол, взад-вперед, по комнатушке, обставленной убого, грязной и сырой. - Моя жизнь - как болото, Большой Грэй, так и не отпустило. Черта с два выберешься, коль попал...
      - И никаких изменений? Я гляжу, эта комната какой была, такой и осталась. Совсем как я... Даже лампа висит, где и висела. У тебя ж капуста водится, не мог электричество провести? Даже в Китае и России уже местами есть...
      - А на кой оно мне, - осклабился Китч. - Мне с керосинкой привычнее. Плати еще всяким...
      - Скря-яга, - ласково сказал гость. - Если человек жлоб, говорят, то это уж на всю жизнь. Какой был, такой и остался.
      Постарел только, подумал вновь с грустью. Совсем дедом стал, поседел, полысел, брюхо отрастил, физия сморщилась. Сколько ж тебе сейчас-то, дружок?.. Ах да, сорок... И все равно, как я рад видеть тебя, ты и не представляешь. Жалею, что пришлось аж спустя столько лет возникнуть, но, прости, Дорога требует. У меня очень мало времени, и помочь эффективно можешь сейчас лишь ты. Я не волшебник сказочный какой-нибудь, этакое ходячее чудо (пускай и поневоле иногда) из фэнтэзи-романа, мановением руки и парой слов заклинания овладевающее духом, материей и энергиями стихий, я простой сверхчеловек (как бы глупо это ни звучало), и мне необходима вполне укладывающаяся в ограниченные пределы сайенса помощь. Я не могу пока в этом мире устанавливать свои законы; я подчиняюсь уставу здешнего монастыря. Скорбная плата - пятнадцать выброшенных витков. Я ведь теперь не смогу для Китча появиться в "промежутке"...
      - ...а в общем, ты прав, почти без изменений живу, - продолжал рассказывать хозяин. - Разве что... - он запнулся, но продолжал, - женился я, ребятишки у меня, старшей дочке четырнадцать почти, и младшие ребятишки бегают уже, лопочут, сорванцы... Двое у меня, мальчуганы. Близнята...
      - Ты?! - отвесил челюсть гость. - При твоей-то профессии?! И где ж твоя благоверная с наследниками?
      - Там, - махнул ручкой хозяин. - В других комнатах, спят...
      - И кто ж избранница? Что за королева красоты штата? Вот не поверил бы, что Ушастик, король сутенеров, женился...
      - Да так, одна... - странно замялся Китч. - Потом как-нибудь познакомлю. Ты говорил, у тебя дело? Китайская кутузка надоела, хочешь в Синг-Синг? Хотя, я вижу, тюрьма на тебя как эликсир молодости влияет.
      - А-а, брось, - отмел гнусные подозрения гость. - Вот что, старый друг. Мне нужна пара костюмов, из тех, что нынче в моде, чтоб выглядеть в них, как голливудские суперзвезды, кто там у вас сейчас ("А действительно, кто? Не попасть бы пальцем в небо!", - озадаченно подумал Грэй.) самый популярный? Один мне, другой на парнишку с тебя ростом, но худого. Еще мне пару девочек одолжи на сутки, будь добр. Посмазливей, крепкотелых, но таких непременно, что умеют держать язык за зубами и лишних вопросов не задают. И чтобы в их приятном обществе мужчина мог ощутить себя в атмосфере... ("Интересно, знают они сейчас термин "декаданс"?..") забвения, упадка, не знаю как... в общем, чтобы это были ДЕВОЧКИ ЧТО НАДО, если понимаешь, о чем это я. Далее. Мне нужны деньги. Я понимаю, тебе подобная просьба как нож в сердце, но... извини, старик. Друзья ведь в беде не бросают, иначе на что они сдались в таком случае, правда, Китч?.. И далее. Насколько мне известно, любой владелец дансинга не прочь оказать тебе услугу. Мне необходим хороший оркестр, джаз-бэнд не последнего пошиба. На вечер. Если каша заварится, то ближе к сумеркам, мои дела вечерние, сам знаешь... А теперь - последнее. Насколько мне не изменяет память, в некоем рекламном агентстве Джо полтора десятка лет назад работала одна девушка, художница. Ты знал ее мало, но нашей общей знакомой ее назвать можно. Я мисс Беверли подразумеваю, ты помнишь такую? и понял, надеюсь. Она еще там работает или где она, хотелось бы знать?
      - Нет, - быстро ответил Китч. - Больше не работает. Несколько лет как ушла. Слушай, Большой, если ты затеваешь крутое дело... может, ну его к черту? Для тебя мне не жаль денег никаких, как ты мог подумать! Я дам тебе сколько нужно, сколько хочешь, поезжай куда, схоронись. В тюрьме разве жизнь? Давай прямо сейчас и дам, и поезжай. Не хочу чтобы тебя сцапали.
      - Спасибо, старик. Но это не то, о чем ты подумал. Так где мне ее разыскать? Она в добром здравии? - пристально посмотрел Грэй в глаза старому другу Китчу. Коротышка неожиданно отвел взгляд. У Грэя сердце вдруг заскользило из груди вниз... - Уж не хочешь ли ты мне сообщить, что... Бев несколько этих лет работает на тебя?! Я просил, конечно, тебя за ней присматривать, если пропаду внезапно, помочь в случае нужды, но не до такой же степени, друг! А?..
      - Как ты мог подумать!! - искренне возмутился Китч.
      - Ну тогда... неужели... - сердце рухнуло окончательно, куда-то в живот.
      НЕТ, ТОЛЬКО НЕ ЭТО!!!!!!
      Видимо, на лице Грэя отразился такой неподдельный ужас, что Китч замахал руками перед лицом, словно отгоняя назойливую муху.
      - Жива, жива! Не думай... - Китч снова странно запнулся, и Грэй спонтанно принял мгновенное решение просканировать его мысли. Поспешно просканированные, они подтвердили - искренность неподдельна, но... ЧТО-О-О???
      Сердце взмыло в грудь, и тут же вновь рухнуло, причем до самого низу.
      - Беверли - твоя жена-а?.. - полуутвердительно-полувопросительно вымолвил ночной нежданный гость.
      Хозяин промолчал. Его мысли сказали все без слов.
      И ночной нежданный пришелец добавил, скривившись, будто неочищенный лимон целиком проглотил: - Мм-мда-а-а... друг. Ну что же, поздравляю. Хотелось бы и ее, конечно, поздравить...
      - Не надо, - прошептал Китч. - Лучше не надо... я дам тебе денег сколько угодно, сделаю для тебя все, что хочешь, только...
      - ...никогда не возникай пред ясны очи ее. Потрясающе. Ладно уж. Я твой друг, ты знаешь, а... на кой друзья сдались, если они не выполняют просьбы... друзей, хм, в беду попавших. Ты понял? Я - твой друг. По-прежнему. А мой друг Ушастик Китч остался в тысяча девятьсот двенадцатом... Не терзайся. Менее чем через сутки я исчезну... из твоей судьбы навсегда. А для Бев, я вижу, помер я пятнадцать лет назад... Что ж ты ее в сырости без нормального света держишь, супруг любящий, мог бы нору пошикарнее снять...
      - Там, - вяло взмахнул ручкой хозяин, - твои шикарные хоромы, я все переоборудовал...
      - Молодец, - похвалил Грэй умершего пятнадцать лет назад друга. Чего для любимой женщины не сделает настоящий мужчина. Я и не сомневался, что Бев достойна... и даже такой скряга денег не пожалеет. И когда успели, прыткие ребята... Ну ладно. О драконах боле ни слова, - он рассеянно взглянул на правое. - Тут за углом фордик стоит, и в нем сорок шестую минуту меня дожидается кореш. В китайской кутузке вместе торчали, парень что надо, в отличие... Я пошел, Лопоухий. Когда подскочить за обещанными услугами?
      - Часа через полтора... - промямлил съежившийся, словно в ожидании удара, Китч. - Раньше не поспею... Грэй... Ты на меня зла не держи, я прошу... Ты ведь исчез, бросил ее, а она так мучилась... я не хотел, я старался удержаться, но она сама, знаешь... Прости меня, друг, я правда люблю ее. Ну что ты, в самом деле, если б она тебе нужна была, разве исчез бы...
      - И то хлеб... Последнее дело - на кого-то вину сваливать. Молчи уж, герой. Оставил попечителя на свою голову, блин горелый. О'кей, дружок. Всего хорошего. Успехов, как говорится, в личной жизни и семейного счастья на долгие-долгие годы. Детишек вот только твоих - жаль... мальчишек-близняшек и красавицу-дочку... она хоть красавица? Или в тебя пошла, ушастая?.. - и Грэй ушел, не позаботившись ответить на сдавленный вопрос Китча: "Почему?..", в сердцах хлопнул дверью, едва не вывалив ее вместе с косяком из стены, и лишь на улице, медленно шагая в обратном направлении, обнаружил, что его щеки влажны. Сердце уже вернулось на свое место, но глаза явно переместились на мокрое... Даже удивился. "Неужели она мне была настолько дорога, что стоит слез моих?".
      - Но по большому счету свершившееся - справедливо. Я не имею право вызверяться на Ушастика и винить хоть в чем-то ЕЕ... Я все равно был не в состоянии дать ей в этом мире то, что обеспечил он, оседлая душа, подловив момент: домашний очаг, защиту, уют, детишек, сытость и покой... Что бабе нужно еще. Мой удел - странствие, я огонь, вода, ветер, что угодно, но не почва под корнями древа, порождающего жизнь. Я могу сжечь, я могу обогреть, могу напоить иссушенную душу, овеять вспотевший после тяжкого труда лоб. А женщина, как земля, жаждет постоянства и покоя, уверенности в будущем своих детей... - он посмотрел вверх, на звезды, запрокинув голову. - Моя дорога там, я ветер, я небо... И здесь, в родном мире, в любом времени, я лишь гость, пришел, ушел, здравствуй, до свидания, прохожий, забегающий на огонек, вынужденный убраться вон, когда щелкнет костяшка счетов, перебросив следующий оборот планеты вокруг собственной оси вниз, в прошлое... За что боролся, на то и напоролся, короче говоря. Так мечтал, так хотел этого - вот, заполучи и не жалуйся... Земля и ее оседлые души жители подчинены строгому соблюдению хода времени, сутки, щелк, сутки, щелк, складываются в года... год, кррак, год, кррак... один за одним нанизывающиеся на связующую нить мира - течение времени и пространства, сплетенных в единое целое... Оседлые души - частицы мира, их породившего, а вояджер - уже нет, и поэтому неумолимая полночь выбрасывает его вон, как только планета сделает полный оборот. Точка входа обращается в свою противоположность - точку выхода... Почему именно так поступают с путешественниками их родные миры, Грэй пока еще толком не разобрался. Потому принял за аксиому, что это их месть тому, кто предал, ушел... Организм предавшего, вернувшийся в родной ему ритм времени, вместо того, чтобы влиться обратно, стать частью, отторгается - прочь, прочь, как только минуют сутки - минимальная единица измерения Дороги...
      - Вилли, - сказал он нарочито весело, выныривая из-за угла и влезая в форд. - Поехали кататься, у нас полтора часа увольнительной! Давай истратим их как настоящие мужчины. Вали с моего места! Как это сказал один умный человек, твой соотечественник, кстати... У настоящего мужика должна быть машина. Ах, у тебя нету машины? Ну-у, тогда ты еще не мужчина! Ох уж эти мне америкосы...
      Непростая это, между прочим, штука - справедливость, - подумал Грэй, поворачивая "утреннюю звезду" направо, к северу, - и много горя видел род человеческий во имя ее. Зло с добром переплетены так тесно, что выдергивать их часто приходится разом. Жестокий путь справедливости прокладывается прямо по живому, по людям, безотносительно к их чувствам и естественным недостаткам... Вояджер - существо, обрекшее себя на страдания во имя справедливости, доложу я вам, господа оседлые души. И на то обрекшее, что пожаловаться некому и некуда. ТАМ, "наверху", Его нету... Нетерпимое это дело и немилосердное. Кроме всего прочего, искоренение зла иссушает душу того, кто посвящает себя ему всецело, отсюда очень точное: "жажда справедливости", - а остаток на дне кристаллизуется в нечто, более напоминающее ненависть, чем любовь... Вряд ли отдавая себе отчет в последствиях, вояджер между тем вовлекает обычных, не нюхавших смрада Дороги, людей в свои совсем не обычные игры. За ним следуют с увлечением, он притягивает своей энергией, но со свойственной людям хитростью они играют в эту игру, стремясь извлечь для себя максимум житейской пользы, в отличие от вояджера, обреченного на полнейший альтруизм - личной выгоды на Дороге не сыщешь, она там и рядом не стояла, ты только отдаешь, когда идешь, суперэгоист просто не сможет выйти на Дорогу... обреченного на неприкаянность души и одинокие ночевки у костра...
      Он встрепенулся. Что это я? подумал удивленно. Прямо трактат о вояджерах цитирую. Ненаписанный, конечно. А может... взять и написать? Кому же еще, как не мне, "писателю", блин, дописавшемуся в свое время до...
      Он волевым усилием блокировал в подсознании поток воспоминаний, полезший было наружу, и переключился на текущее время.
      Китч дураком никогда не был. Вот и расстарался. А слова, сказанные женщиной, разве что-нибудь стоят в этом мире?.. Ты дурак, ты, Грэй, если верил, что женщина способна дождаться человека, пообещавшего забрать ее с собой к звездам... Мало тебе было убедительных примеров раньше, до нее?.. Зачем ей журавль. Она пригреет синицу, и довольна. Женщина - как земля. Земля - женщина. Дарующее жизнь лоно. _М_а_т_ь_ _в_о_...
      - Хе-хе-хе, - сказал Грэй. - По полочкам разложил, зануда. Вояджеров кто-то должен рожать, а как же!.. Вот умник.
      - Ты, друг, не очень гони, - посоветовал Вилли. - Еще врежемся...
      - Какой вояджер не любит быстрой езды, Вилли! - заорал Грэй. Особенно когда из-под ковровой бомбежки воспоминаний уносить душу надобно!..
      - ...Здесь одежда, - говорил старый друг Китч, передавая через порог Грэю большой пакет, - вот капуста, - протянул он туго набитый бумажник, три косых тебе достаточно, надеюсь? а тут написано, как разыскать девиц и дансинг, - сунул клочок бумагу в руку ожившего покойника, пришедшего из ночи, - ты бы... зашел все же, Большой Грэй, не по-людски, через порог-то...
      - А мне с тобой обмениваться рукопожатиями и целоваться некогда, повторил Грэй. - Прощай навеки... друг.
      - Почему ты пожалел моих детей?! - бросил вдогонку Грэю маленький человечек, муж его Любимой Женщины.
      - Они тоже будут сутенерами, Лопоухий, - через плечо отбил ответ Грэй, - и такими же лопоухими как ты. А дочка - сам знаешь кем.
      - Задница!! - вдруг повысил голос Китченер, выскакивая за порог. Подонок! Ты думал, что ты один такой всегда удачливый, все тебе одному, деньги, любовь, ты такой сильный, такой умный, бесшабашный, по колено тебе море! За все надо платить, ублюдок, хочешь не хочешь!! И моя дочка не лопоухая, слышишь, ты!!!
      Он прав, подумал Грэй. Был такой грех, тогда. В двенадцатом. И все-то человеческое мне не чуждо... Возомнил, это да. Первые годы на Дороге, случается... Дорвался. Но он даже и не подозревает, какую цену я УЖЕ заплатил, какую сейчас плачу, какую еще заплачу... и КАКИМ затравленным судьбой и людьми я был когда-то, ему и не снилось... О чувствах, испытываемых человеком, которого судьба-злодейка наделила отторгающими людей чертами, принуждавшими всех рано или поздно отторгать меня, этому любимчику женщин местных масштабов даже в скрученном кошмаре не узнать... О чувствах человека, метаболизм которого патологичен, изменен и поэтому он резко отличается от окружающих и в физическом, и в психологическом плане, а люди не любят отличных от себя, над такими либо смеются, либо не замечают, либо отторгают активно, применяя унижения и насилие... и неизвестно, что больнее - когда бьют, или когда смеются... Впрочем, это и_х_ грех, и они за него будут платить. А истина в том, что к ней приходят через страдания. Кто не испытывал душевные муки, не узнает истины. В частности - никогда не выйдет за стену, дверь не откроется "за просто так".
      Он остановился и обернулся к Китчу. Хотел что-то сказать, но промолчал. Что _и_м_ скажешь, что они знают...
      Повернулся и пошел дальше. Дальше по Дороге - больше ему идти некуда.
      - ...милый, кто та-ам? - вдруг послышался отдаленный женский голос. Грэй споткнулся на ровном месте, но тут же прыгнул вперед, стиснув зубы, чтобы не взвыть от душевной боли. Сердце рухнуло вниз, и казалось, выскочило из пяток и покатилось по дороге...
      - Ничего, ничего, дорогая, успокойся, - услышал он голос Китча, уже поворачивая вслед за сердцем за угол дома, - извини, что разбудил, иди спать, это просто случайный клиент заглянул...
      "Я больше тебя никогда не увижу, родная моя, - сказал ЕЙ Грэй. - Но я тебя, знаешь... никогда не забуду..."
      И он схватил свое сочащееся черной кровью тоски сердце, израненное о неровности Дороги, и спрятал в грудь, туда, где его больше никто не достанет.
      - ...Вилли, - назидательно сказал он напарнику, швыряя на пол кабины форда пакет. - Бабам верить - себе дороже. Хотя они ни в чем не виноваты, они такие, и пусть... Мы слишком много себе воображаем, и вкладываем свои мечты в конкретную женщину, забывая, что она - человек со своей душой, а не придаток твоей собственной души. Мы сами обманываем себя, вот в чем соль. А не они - нас...
      "Надо же, надо же, надо, - подумал он, - же было такому случиться... Надо же, надо же было мне влюбиться..."
      - Во! - восторженно воскликнул Неудачник, заправский мужик. - Я и говорю, пулю им в глаз, стервам патлатым! Навоображали себе...
      - НИ ЗА ЧТО, - отчеканил Грэй, яростно давя желание просканировать биоспектр и влезть в мозг Беверли, чтобы получить ответ на вопрос: "ПОЧЕМУ???". - Казнить невиновных - пакостное занятие! Ты все неправильно понял, нонкоруб!.. Не уподобляйся же тем, с кем ты в силу места и времени своего рождения обречен воевать...
      Грэй на секундочку представил себе, как такой вот Вилли режет на кусочки живую, кричащую, зовущую на помощь Беверли... Бр-р-р-р-р-р!!! О боже ж мой! содрогнулся он от невыразимого ужаса.
      - Ха, невиновные! - прорычал Вилли. Он внезапно озверел не на шутку. - Отродья дьявольские! От них все зло в мире! Кончай бредить, достал ты меня, во! - Неудачник рубанул себя по затылку ребром ладони.
      - Вот и поговорили! - произнес Грэй. Помолчал, переводя дух. Спокойно продолжил. - Теперь снимай кожу, напяливай нынешнюю шкуру... - он зашуршал оберточной бумагой, разворачивая пакет. - В сегодняшней временной бусинке нас, в коже-то, за гомиков или металлистов не примут, однако белыми воронами смотреться будем как пить дать... Или нет, погоди. Темно нынче на улицах, хоть глаза выколи, разницы не приметишь. Поехали, у меня тут адресок, там и переоденемся. Только вот присвети мне фарой, прочту, чего написано дорогим дружком... Эмоции эмоциями, а Дорога зовет... не повезло в любви, значит, в "картах" повезет... Только я тебя умоляю, Вилли, не рви глотки, не стреляй в глаза, представь себе, что перед тобой... _т_а девочка, _д_о_ того, как она поделилась с тобой лобковыми вшами. Абстрагируйся, брат. О'кей? Ведь она не виновата, что в антисанитарных условиях существовала... Ты же не хотел ее убивать, правда, когда встретил?..
      Вилли с раздувающимися от ярости ноздрями смотрел на Грэя, склонившегося к фаре с клочком бумаги в руке.
      Хотел выругать его последними словами. Но сцепил зубы и не издал ни звука. "Вот попал, дерьмо, твою мать..."
      "Вечно Вилли Квайлу не везет..." - подумал с грустью Неудачник.
      40. КОММАНДОС N_3
      Сегодня, вчера, позавчера...
      - Здравствуйте, девочки, - улыбнулся Грэй. Обескураженно подумал: "У-у-у, как вас много-то!", и прошептал, почти не разжимая губ и не поворачивая головы: - Спокойно, Вилли, спокойно, побереги боеприпасы!..
      - Ха-ай, краса-авчики... - томно протянула одна из девиц. - Это про вас Папа Китч сказывал?
      Проституток в комнате "меблирашек", до которой Грэй и Вилли в конце концов добрались, оказалось аж семь душ! Отборные "киски", первосортный товар. Они сидели вокруг стола и что-то пили из чашек, дымящихся, как вершины вулканов. Кофий, наверно. Идиллия. Картинки семейной жизни девиц из пансиона для благородных. Сестрички. "Каждая из них в свое время вполне могла для кого-нибудь быть Беверли, единственной и неповторимой, тоскливо подумал Грэй. - Но в этом мире царит чистоган, и души - основной предмет купли-продажи. "Сопли в сахаре", лирика, ахи, вздохи - не валюта, на рынке судеб свободно не конвертируется". - Присаживайся, Вилли, и будь пай-мальчиком, ради бога своего, - велел Грэй. Окостеневший в своей тщательно культивированной ненависти напарник рухнул на кушетку, стоявшую у двери, и выпучил глаза. Только бы он не начал стрельбу, озабоченно подумал Грэй. Нонкоруб, е-мое, вышколенный. - Китч говорил... - Грэй с умным видом заглянул в бумажку, - ...Пэтси и Сэра, кто из вас, а, крошки?..
      - Ты сильно торопишься, котик? - проворчала одна из девушек, жгучая брюнетка со странным разрезом глаз, по крайней мере, Грэй определить не сумел, какой нации она уроженка, а он - видал-перевидал...
      - Что за клоунские наряды на вас, мальчики? Вы циркачи? поинтересовалась вторая, рыженькая пухляночка, веснушчатая и курносая.
      - Не торопись, красавчик, до утра далеко, - заметила третья, смуглая шатенка, и сделала затяжку - папироса в ее длинных пальцах выглядела как неотъемлемая часть тела.
      Тяжелый аромат дешевых духов, женского пота и кофе наполнял комнату. Ночные пташки из славной когорты "Папы Китча" семью парами глаз ели пришельцев. Грэй открыл было рот, чтобы ответить, но четвертая, длинноволосая блондинка, в этот миг проворковала, строя глазки профессионально отработанной мимикой: - Фу-у, озабоченный какой... Расслабьтесь, мальчики, посидите с нами, поболтайте... Давайте познакомимся, меня зовут Беверли, а вас?..
      И ВДРУГ В ПАМЯТИ ГРЭЯ РАЗВЕРЗСЯ ПРОВАЛ, И ОН В НЕГО УПАЛ.
      - ...Брось ты эту бумажку, поговори со мной, твой голос как сладчайшая музыка... - сказал он любимой женщине как-то раз, пятнадцать лет тому назад. - Ты не веришь в гороскопы?! Тебе не хочется знать, что будет с нами?.. - удивилась Беверли. - Нет, не верю, - ответил Грэй. - Во что же ты веришь, милый? - пытливо заглядывая ему в глаза, спросила она. Во что-то же ты веришь, не может человек не верить ни во что! - и она прижалась к нему, положила головку на плечо. - Каждый человек во что-нибудь верит, - задумчиво сказал он, - кто в себя, кто в людей, кто в так называемые сверхъестественные силы, кто во что горазд... Вера у каждого - своя, разная. У каждого внутри Свой Бог... Но гороскопы - это, по-моему, элементарное жульничество. Игра на повышение. Использующая страх человека перед будущим. Судьбу не обманешь, как сложится, так и сложится, предвидеть нельзя... А победителя от неудачника отличает то, что победитель умеет вставать после поражений, и снова в бой... неудачник уже не встает... он боится судьбы, могущий вновь ринуть его долу... - Грэй поцеловал Бев в макушку, в волосы, пахнущие шампунем "Ромашка", который он ей дарил, потому что ей нравился его запах. Ему тоже. Поэтому он приносил ей пластмассовые бутылочки, повергавшие ее всякий раз в изумление. Он снова поцеловал ее волосы. И снова. Погладил роскошную золотистую волну, утонул в ней ладонью. - Поэтому я не верю в гороскопы. Я верю в свою звезду, девочка моя, но в это слово я вкладываю совершенно иной смысл, отличный от общепринятого... - он закрыл глаза и крепко прижал к себе женщину, прильнувшую к нему доверчиво и безоглядно. - Скоро я уйду, родная, но я хочу, чтобы ты знала... Мне без тебя очень плохо. По дороге мне встречались и другие женщины, и к некоторым, не скрою, я испытывал весьма нежные чувства, но с тобой как-то по-другому... Выше. Чище. Спокойнее и теплее. Я не знаю, но может, это и называется любовью. Раньше я думал, что ощущение обладания кем-то и страсть - первые признаки, но теперь... Я хотел бы, чтобы ты всегда была рядом, но к несчастью, так будет еще хуже... - и когда Бев с гневом и болью, сквозящими в голосе, крикнула, вырываясь из его объятий: - Почему ты всегда уходишь до полуночи?! Ты не подарил мне ни одной ночи!! - он не выдержал и все-все ей рассказал. Она не поверила, конечно, ТАКОЕ просто не могло состыковаться со всей сложившейся у нее системой представлений о мироздании, но самоотверженно попросила: - В таком случае забери меня с собой! Не бросай меня здесь! - на что он, насилуя гортань, ответил: - Родная, я боюсь. Я обреку тебя на муки. Я не хочу, чтобы ты, как я, стала пленницей Дороги. Я-то сам выбрал свой путь, ты, выходит, поневоле... - А она заплакала и сказала: - Ты дурак, ты ничего не понимаешь. Я хочу быть с тобой, и ничего не имеет значения, только бы ты был рядышком... - Он же закусил губу и едва слышно пробормотал: - Может быть, когда-нибудь я возьму тебя с собой. Когда не выдержу без тебя. Я хочу быть с тобой, просто быть... с тобой, но высокая в небе звезда зовет меня в путь... Когда я отважусь тебя забрать отсюда и обречь на бездомные скитания, я приду за тобой. Не плачь, родная, не рви мою душу. - Она спросила дрожащим голоском: - Ты любишь меня, милый?! Если любишь, забери сейчас... пока не поздно... - и он вынужден был сказать ей то, что сам считал правдой: - Я преклоняюсь перед тобой, запекшимися, иссушенными страстью и тоской губами он собрал слезинки с ее щек и век, - и это очень важно для меня... сохранить это чувство, не утратить желания поклоняться женщине... когда-то оно сделало меня таким, как я есть, хотя среда моего обитания старательно лепила из меня женоненавистника руками женщин, отталкивающих меня с отвращением либо равнодушием... и я хочу остаться самим собой, иначе я упаду на обочину... Между нами, родная, огромная пропасть, и почти непреодолимая стена сразу же за ней, во всех смыслах, интеллектуальном, этическом, прочих, но! Я все же отыскал тебя, такую... - он с душевным трепетом прикоснулся к ее губам кончиками пальцев, а она: - Ты мой единственный, - прошептала в ответ, отчаянно прижимаясь к нему и пряча лицо на его груди, - неповторимый, навсегда мой... никому тебя не отдам... ты даже не можешь себе представить, милый, что я до сих пор умом понять не могу, как ты обратил внимание на меня, такую никчемную и никому не нужную девчонку, ты, такой красивый и сильный, такой мудрый и добрый... неужели где-то есть такие дуры, что отталкивали тебя?.. - шептала она, и он вздохнул, потом шепнул в ответ: - Не перехвали... - и в ярости подумал: "Боже Мой! Как я хочу, чтобы ты сказала эти слова _м_н_е_, а не походному боевому скафандру, принятому твоими глазами за меня, и сбросить который в этом мире я не в состоянии... я так хотел его надеть когда-то... перестарался в своем хотении. Дохотелся. Теперь не содрать. Потому-то я и не могу тебя взять с собой, Бев... ты сжимаешь в объятиях оборотня, девочка... Но как хочется поверить, что ты говоришь правду, и что _м_е_н_я_ любишь ты, а не желанную когда-то, теперь опостылевшую, оболочку... Но опыт жизни и Дороги учит меня, что... если я разочаруюсь в тебе, а это случится, если ты окажешься такой же как все, увидев меня... то мне будет не просто худо, мне будет смертельно худо. И поэтому я сохраняю тебя, сохраняю пускай как иллюзию, но - сохраняю...". Он никогда не позволял себе вторгаться в спектры излучений ее мозга, ни разу не позволил себе заглянуть в ее душу... А вокруг царил в тот час восхитительный, тихий вечер. Он пробудил в его душе какое-то смутное волнующее воспоминание, он не мог точно определить его, но почувствовал себя вдруг очень молодым. Он знал, что это воспоминание связано с его юностью, с запахом летнего вечера, с гигантской черной аркой небосвода над головой, усеянного звездами, со звуками города вокруг него, мириадами звуков. Соединяясь вместе, они превращаются в один звук, характерный только для города, и который является его сердцебиением. В такой вечер, когда на фоне темного неба сверкают, словно драгоценные камни, огни города, отражаясь в водах лимана, хорошо было ехать на машине по центральному проспекту, сквозь строй светофоров и светящихся на столбах "гвоздик". В такой вечер хорошо было слушать песни Леннона. Такой вечер предназначался для того, чтобы показать человеку, что романтика - это реально существующая вещь, ничего общего не имеющая с ежедневной мышиной возней... Он ненавидел родной город, но, ей-богу, проклятый и ненавидимый, он пел в его крови и звучал наподобие сложной композиции PINK FLOYD. Это был его город, а он был частью его. - Знаешь, - сказал он Бев, - я никогда не думал, что отыщу тебя в глубине времени, в лабиринте миров. Мне казалось, что способность любить во мне атрофировалась, успешно угнетенная всякими женщинами, предпочитающими тело, в лучшем случае с разумом, но не душу... Они твердят о приоритете "чуйств", как они их принимают, а требуют - денег... Нет, конечно, я не совсем правильно выразился, а приблизительные формулировки - это ложь... я хотел сказать, чувство любви атрофироваться не может, оно или есть в душе изначально, или его вовсе нет. Я подразумевал, что после того, как я потерял единственную женщину, которую воистину любил там, в моем времени, я думал, что ни одна женщина ее место в моей душе занять не может. И многие из них мне успешно подтверждали мою правоту... Но, как оказалось, любовь - чувство гораздо более емкое... всеобъемлющее, и оно шире, чем влечение, даже самое безумное, к одной женщине... В ней, той, мне кажется, я отыскал лишь частицу любви, я нашел ее, счел идеалом и наслаждался ею, ты же даровала мне намного больше, ты подарила мне самого себя. Черт, не знаю я, как сказать... Но лишь сейчас я понимаю, что значит - любить. Один писатель хорошо сказал... как это у него... да!.. "Ты потерял любовь или потерял женщину? - спросил один герой другого. - Если потерял любовь, то да, надеяться тебе уже не на что. Но потеря женщины, даже той, что дороже всех на свете, дороже собственной жизни, - это вовсе не потеря чувства любви... Любят не кого-то и за что-то, а любят - потому что...". - Он помолчал. При этом подумал: "Наверное, правда это, что любовь - болезнь разума. В здравом уме разве живое существо поставит хоть чью-то жизнь ВЫШЕ своей?..". - Ты очень любил ее, милый? - спросила Бев в эту минуту. - Да, - ответил он, и это было чистейшей правдой, - очень. Если бы я не расстался с ней, то никогда не решился уйти из дому, знаешь... - а Бев сказала: - И никогда бы не встретил меня. - Он задумчиво ответил на это: Может, вся соль в том, что я слишком поздно родился... Да, конечно. Но как бы там и тут ни было, я встретил тебя. Судьба это. Дорога это. Предугадать ее повороты - пустое занятие. Никогда не знаешь, что поджидает за поворотом, я убедился... И даже когда имеешь возможность послать вертолет и разведать, что ждет за поворотом, никогда этого не сделаешь, потому что уже неинтересно будет идти - со знанием в душе. Жизнь полна неожиданностей, и в этом ее прелесть... И вот, за одним из поворотов меня ждала ты... Точнее, того, кто придет, того, кто пришел... - раздумчиво добавил он, и Бев встрепенулась: - А разве пришел не ты?! - на что он вынужден был ответить: - В определенном смысле да, конечно. Но... - тут он замолчал. Язык не поворачивался сказать. - О чем не подозреваешь, тем и не болеешь? - спросил скорее себя, чем ее. - Тот, кто этого не понимает, равнодушен к тому, кто рядом, и позволяет все о себе знать, не заботится о том, чтобы близкие не страдали... - после чего она удивленно поинтересовалась: - Это ты о чем, милый? - и получила разъяснение: - Это я о том, что если говоришь кому-то "люблю", НЕ ЛЮБЯ, лучше не лги, промолчи. Тот, кто любит тебя, каждое твое слово принимает за святую правду жизни. Это я все о ней, Бев... Понимаешь, я очень боюсь, что, прости меня за откровенность, ты окажешься такой, как она... Я верил ей, и пусть она обманывала, пусть, но не в этом ее грех. Она не заботилась о том, чтобы я оставался в неведении. А потом все это переросло в грех самый страшный неблагодарность... Я ничего не знал, и по большому счету все было несправедливо, имея мои недостатки, я не мог требовать трепетного и восхищенного отношения к себе. Но падение к разрыву началось с того, что она перестала заботиться о том, чтобы я не знал... - он судорожно сглотнул. - О чем это ты, милый?! - все не могла понять наивная девочка Бев. Он вздохнул. - Она была самкой, - слова давались с трудом, но они должны были быть произнесены вслух. - Слишком низко организованной натурой, и плоть довлела над разумом и душой. Плоть слишком сильно давила на ее душу, главенствовала в триединстве, и вполне естественно, ничего поделать она не смогла, хотя, мне кажется, одно короткое время пыталась, ради меня, я был очень полезен ей, и она не желала терять выгодного партнера... Я не осуждаю ее, о нет. Просто любовь - это свойство души, а сплющенная плотью душа ее любить не умела, а тщиться заменить любовь суррогатом, сексом - несбыточная и бесполезная задача. Секс с тем, кого не любишь, это тот же онанизм, только технически усовершенствованный, и никто меня не переубедит в обратном. Энергия плоти ею раздавалась направо и налево, и она не могла даже вообразить, что вместе с разбазариванием свойств тела утекали остатки души... Но я-то другой был. Когда любовь есть - секс уже не так важен, он не глава семьи. Бесспорно, лишь секс, женатый на любви, приносит подлинное семейное счастье, как сказал один мудрый человек... И добавил, что "секс" - мужского рода, впрочем, мужиков всегда больше интересовала "техническая" сторона вопроса, а "любовь" - женского, и это закономерно, ведь для баб важнее всего "чуйства", эмоциональная сторона... Готов с этим спорить, но не сейчас, не это главное. Но, как бы там ни было, когда любишь, не так важно лечь в постель, гораздо важнее все, что до, и все, что после, и в промежутках... Взгляды, общие переживания, проблемы, события, духовные интересы, увлечения... детали, штришки, мелочи бытия... Я боюсь, Бев, что для тебя секс слишком важен в наших отношениях, плоть довлеет. Я не хочу второй раз оступиться на одном и том же месте. Вот как. - И он вздохнул снова. Он всегда тяжко и часто вздыхал, когда доводилось беседовать на такие серьезные темы. - Я не такая, - ответила она, и он кивнул. - Да. Пока я в это верю, я буду возвращаться к тебе... даже через десять лет, пятнадцать, двадцать, если я... И вот что. Прошу, обойдись без секса, пока меня... нет. Я знаю, прошу очень многого, и глупа эта просьба, фальшива до скрежета зубовного, дремучей ревностью, частнособственничеством отдает, но... сознавать, что вместе с энергией плоти и ты отдаешь кому-то частичку души... Человек существо моногамное, я понял это. Человек в моем понимании, конечно, а право на СВОЕ понимание я заработал несомненно. Любое отклонение от моногамии - шаг в сторону главенства плоти, а значит, к этапам, которые пройдены до человека - животными. Хотя, быть может, я заблуждаюсь... И во мне говорит ревнивый самец, не желающий делиться ни с кем своей самочкой, - он грустно улыбнулся. - Мне больно, милый, что ты во мне не уверен, так же зеркально-грустно улыбнулась она. - Мне и самому больно. Но я ничего не могу поделать с собой, понимаешь... Не могу, как ни стараюсь, прости, родная. - Извинился он и вновь вздохнул. - Забери меня с собой, попросила она еще раз. Он отказался. - Не могу, Бев. Извини, этого я тоже опасаюсь. Разлуки любовь закаливают, проверяют на прочность, придают особый смысл. В любви, я понял, надо знать меру. Как и во всем. Передозированное лекарство - яд. Человек еще очень несовершенен. И пресыщение - один из главнейших врагов любви. Во всем надо придерживаться золотой середины, найти серый путь, между черным и белым, встречей и разлукой... Мне очень важно сознавать, приходя к тебе вновь и вновь, что наша любовь крепка и жива. Я эгоист, прости меня... хочу им быть, точнее... с тобой. Слушай, прогони меня, забудь обо мне! Я не хочу принести тебе горе... однажды, в ладонях... Я чувствую, что ничего, кроме горя, тебе не принесу... - и он вновь тяжко вздохнул, который уж раз. Какой же ты эгоист, милый. Не видал ты настоящих эгоистов, если так говоришь. Вон их сколько, почти все мужчины... Ты просто заблудился в собственных мыслях, ты много страдал, а каждый человек вправе надеяться, что за муки ему воздастся, так нам падре говорил. И я это поняла, когда тебя повстречала. Больше мне от Бога никого не надо! За мои страдания он даровал мне тебя. Тебе, за твои, меня. - Она быстро перекрестилась, справа налево, и поцеловала согнутый указательный палец правой руки. - Я рада, что я для тебя как лекарство, для твоей души... А лекарство дозами принимают, непрерывно его кушать нельзя, я понимаю, ты прав, как всегда. Тут он заметил, что снова по ее щеке сползает слеза. - И я благодарю Бога хотя бы за то, что ты _е_с_т_ь_, за то, что ты приходишь, не забываешь... я на все согласная, как скажешь, так и будет. Буду старенькой старушкой, и тогда ждать буду... - она беззвучно плакала, и он крепче стиснул ее в объятиях, как бы уверяя: "я с тобой!", и попросил жалобно: - Ну не плачь, умоляю... Вот видишь, ты же все понимаешь, умница моя... Ты подожди, родная. Может быть, придет время, я окрепну, и вернусь, чтобы не уйти д_о_ полуночи. - На Дороге он был тогда первые годы, и в самом деле чувствовал себя еще неуверенным и слабым. Он никому, даже ей, не признавался, что каждый раз едва не умирает от страха, выныривая в незнакомой, могущей оказаться гибельной, суточной "бусинке" времени родного мира, но все равно возвращается раз за разом, хотя мог бы найти места поспокойнее и покомфортнее, и такие, откуда его не выбросит в полночь. Но они не будут родными... А с того дня, как познакомился с Бев, он сюда возвращался и к ней. К ней, которая шептала: - Я буду ждать. До самой смерти. Теперь я тоже буду верить в звезду. Большую такую, нежную, ласковую как никто в этом мире, лучащуюся любовью, серыми обволакивающими лучами... Я нарисую тебя, милый... У меня в агентстве сейчас мало работы, я хочу нарисовать твой портрет... люблю, люблю, единственный мой... - она шептала слова любви, осыпая его лицо поцелуями, за которыми последует неземное блаженство слияния двух половинок целого, и сердце его, впервые за годы и годы, не болело; билось учащенно, конечно, на своем месте, в груди, но никуда и никогда не собиралось проваливаться. Пока ОНА рядом С НИМ...
      ОНО НЕ УПАДЕТ...
      - ...Эй, что с тобой?! - крикнула одна из девиц, _н_е_ Беверли. Не блондинка и не длинноволосая. Другая.
      - А?! - стряхнул оцепенение Грэй. Подумал: "Имя БЕВЕРЛИ - отныне мой семантический ключ. Оно будет включать телевизор памяти моей души, и независимо от моего местонахождения и состояния я буду проваливаться в подвалы памяти, смотреть мучительное кино прошлого, и сердце, вывалившись на дорогу, зальет ее кровью воспоминаний... Так было уже. Покамест Бев не освободила от другого семантического ключа. Боль, говорят, и страдание душу очищают. Но в таком случае не слишком ли чиста, стерильно вылизана моя душа на сегодняшний день???".
      - Ты побледнел, - другая девица подошла к нему. - Я Пэтси, представилась. - Что там Папа говорил, я не совсем уловила? Что-нибудь вроде загородной прогулки?
      - Нет, - прошептал Грэй, - никаких загородов...
      По сравнению с остальными своими коллегами Пэтси выглядела... более строго, что ли. Одета менее вызывающе, прелести напоказ до критического предела приличия не выставлены. Она подхватила пошатнувшегося Грэя и подвела к стулу, усадила, озабоченно приговаривая: - Присядь... ты болен... что ли?...
      "Я должен избавиться от этой зависимости, - лихорадочно думал Грэй, стискивая голову трясущимися ладонями. - Иначе я погибну. Тот, кто зависит от чего бы то ни было, даже по собственному желанию - несвободен. А несвободный на Дороге не выдержит. Начнет сожалеть... Лишь одна-единственная Звезда светит в ночи, и путь к ней должен быть очищен от привязанностей. Иначе моя душа возжаждет постоянства и оседлости... а это уже было, и я окажусь перед выбором, который меня уничтожит... Боже Мой, как все-таки я ее любил, даже сам не подозревал, насколько!..".
      - Все нормально, Пэтси, - сказал он, отнимая руки от головы. Откинулся на спинку стула, вымученно улыбнулся: - Дай затянуться... - и смуглая протянула ему свою папиросу, и Грэй, не беря ее в руки, схватил губами, сделал длинную затяжку... Искоса глянул на Вилли, вдруг вспомнив, что на какие-то мгновения упустил контроль за окружающей средой, и этот тип такого мог натворить без контроля, что потом не расхлебаешь и цистерной. Но Вилли чинно сидел на кушетке, настороженно следя глазами за проститутками. Представив, какие у Вилли сейчас желания и мысли в голове, Грэй с наслаждением сказал, кивком поблагодарив шатенку за порцию никотина и канцерогенов: - Самые честные женщины на свете этом - проститутки. Они не обманывают, и ты точно знаешь, что от них можно получить, а чего нельзя, за неимением. Пищи для души здесь не было и нет. Здесь - пир телесный!
      - Он что, того? - покрутила у виска пальчиком, округлила глазки девушка, назвавшаяся Беверли.
      - Не-а, милашка, я этого! - Грэй приложил к затылку ладонь. - То, что принято называть сердечной болью, размещается в мозгу примерно вот здесь... - Он отнял руку от затылка, приложил ладонь к виску, - ...а тут, грубо говоря, между ушами, боль телесная живет, в частности, сексуальное возбуждение...
      - Тебя возбудить и утешить, котик? - проворковала Беверли, отвела его руку от головы и плюхнулась к нему на колени. - Кто посмел такого красавчика обидеть?! - она обняла его, погладила по затылку и громко чмокнула в шею. - ПОШЛИ, - и тон, с которым она произнесла это многообещающее слово, был невыразимо _ж_е_н_с_к_и_м_, - ко мне в комнату... "Твой дружок не в моем вкусе, я выбираю тебя..."
      "Твоя тезка как-то раз произнесла в точности такие же слова!.. мысленно охнул от удара воспоминания Грэй. Только тогда вместо Вилли был Ушастик..."
      Принудил себя обхватить непослушными руками девицу, прижать к себе, и остервенело впился в губы ее, пытаясь долгим яростным поцелуем то ли излить свою боль, то ли высосать из горячих губ проститутки что-то, необходимое для виктории над болью... Он сжимал душу тисками воли, воспитанной, взлелеянной в себе за долгие годы, проведенные в пути, и разбивал на мельчайшие кусочки тоску по несбывшемуся, мечту о чем-то большем... Едва заставил себя оторваться от горячих женских губ, чуть не удушил бедняжку... "Из нее никогда не получится _н_о_в_а_я_ Бев, подумал, - но я больше и не хочу новых _Б_е_в_...".
      - Уфф-ф-ф, - выдохнула девушка, - горячий ты мужчина, красавчик... у меня аж голова закружилась...
      "Шторм между ушами", - подумал он. Сказал: - Зови меня Большой Грэй, - и вновь впился в ее губы, скользнул меж ними ищущим языком; правая рука его вторглась за вырез, в упругое, живое, теплое...
      - Эй, детки! - настиг окрик Пэтси. - Вы это чего? Китч прислал клиентов ко мне и Сэре, вы наши, мальчики!
      - Погоди... родная... - пробормотал Грэй, отстраняя Беверли, с сожалением отрываясь от губ ее. Из кармана штанов выхватил бумажник, из него - пачку денег, швырнул на стол, купюры разлетелись как сухие листья от порыва осеннего ветра. - Возьми, сколько там положено! Я ухожу с Беверли. Вы тут покамест переоденьте моего дружка, там, в пакете, костюм и туфли... Вилли, ты помнишь, _о_ _ч_е_м_ _я_ _т_е_б_я_ _п_р_о_с_и_л_?!! грозно посмотрел в глаза напарнику. Вилли ответил суровым взглядом непреклонного мужика, но миг спустя в глазах его мелькнула растерянность, в действительности царящая в мозгу его, и гордый ноночий убийца моргнул, затем кивнул - утвердительно. Грэй кивнул в ответ, отвернулся.
      - Я люблю тебя, Беверли, - сказал Грэй проститутке и бережно поднял ее на руки. Тело Беверли было легеньким, как пушинка, прицепившаяся к плечу, из тех, что сдувают одним махом... Пушинка задрыгала в воздухе голыми ножками и жизнерадостно захохотала. - Веселый ты мальчик, Большой Грэй!!
      - А как же, - ответил он, - и сейчас ты узнаешь, какой я еще...
      - ...Сокровенный смысл любви, насколько я понял, - сказал он как-то, пятнадцать лет тому назад, другой Бев, той, которая утоляла голод его души, а не только лишь тела, - в том, что разные люди несовместимы. Не могут накормить души друг дружки. Любовь - пища души, грубо говоря. Секс, вода, еда - пища плоти, тела нашего. Одновременно секс, а также речь, информация, и много чего еще - пища разума. Только любовь - болезнь разума, потому что рассудок не приемлет того, что угрожает выживанию индивида, обладающего им, носителя его. Ненависть, страх, между тем наркотики, яд. И для души и для тела и для разума... Среда обитания, ее составляющие, лепят из людей, как бог из глины, разные, совершенно разные скульптуры... И тот, кто мечтает о звездной пыли, о пыли небесной Дороги, на своих сапогах, никак не может быть половинкой кувшина любви вместе с той, кто себя прекрасно чувствует в теплом, мутном и терпком океане жидкой грязи, в лоне земли... кто-то, так сказать, "ниже" организован, а кто-то стремится поближе к звездам. Природа создала человеков и разделила их на мужчин и женщин, разные народы, нации, расы... не знаю как сказать... и живут эти половины человечества в вечном симбиозе. Так дано. Но - разные, разные... И между собой разнятся, и сами по себе, каждая из половин, разнородны... взять тех же транс и би сексуалов, не говоря уж о гомо... глупец тот, кто пытался всех - и разделить, как приговорить, - на черных и белых... Может, в этом разнообразии и сокрыт сокровенный смысл. Вечная борьба всех со всеми... борьба за любовь, как за огонь, согревающий одинокого путника... Только не надо путать инстинкт продолжения рода с любовью. Если бы дети рождались только по любви, род человечий давно бы вымер, похлеще динозавров. А что касается тех, кто стремится ввысь... выход для них в том, чтобы найти половину для любви свою, ТАКУЮ ЖЕ. НЕ земную.
      - ...А твой дружок что, не собирается попробовать сладенького? спросила рыженькая пухляночка.
      - Он сладкого не любит! - поспешно ответил Грэй.
      - А почему бы и нет? - вдруг встрепенулся костяной столб, сидящий на кушетке. - Эти кошки, я понял, Грэй, вовсе не нонки! ("Они какие-то непонятные, я таких в жизни не встречал и не видывал, но резать им глотки почему-то не хочется, аж себе удивляюсь"). Непонятное такое ощущение...
      - Увидишь, - ухмыльнулся брюнетка непонятной национальности, и многообещающе посмотрела на Вилли. - А я пощупаю, что там у тебя за ощущение в штанах прячется...
      - Нобелевскую премию за открытие дам, - похвалил Грэй напарника, только я тебя умоляю, брат, не забудь свое гениальное прозрение. Абстрагируйся до победного, держись.
      - Я тебе обещал, - твердо сказал Вилли, - не бойся, Торопыга, Вилли не подкачает.
      - Торопыга?.. - прыснула Беверли и куснула Грэя за ухо. - Ты и вправду везде и всегда торопишься?
      - Когда как... - тихо ответил Грэй. - С тобою мне торопиться не хочется... Твое секс-шоу мне нравится донельзя, и я желаю его смотреть до донышка, благо позволяет время...
      "Девиз вояджера, - подумал Грэй, вынося девушку в коридор, - В НУЖНОЕ ВРЕМЯ В НУЖНОМ МЕСТЕ. Быть. Умри, но будь".
      Акт... ("Три икса")
      ...утро заглянуло в комнатушку проститутки по имени Бев и увидело двоих, Мужчину и Женщину, обессиленно лежащих в развороченной постели. Женщина курила папироску, вставленную в длинный деревянный мундштук, изукрашенный затейливой резьбой: крохотными дракончиками, пожирающими совсем уж крохотных человечков, - и говорила Мужчине, лежащему неподвижно, как труп, с закрытыми глазами и вроде бы даже не дышащему: - Ты очень милый, котик... Я себя давненько не чувствовала женщиной, а с тобой вдруг вспомнила, что я не только кукла с дыркой, в которую суют конец и вертят как захотят... Ты будто угадал, знал, что мне нравится, а что нет... Откуда ты, такой?
      Мужчина не отвечал.
      - Ну, если не хочешь, не говори... Я чувствую, ты меня внимательно слушаешь, вот и слушай... Я болтушка, а поговорить не с кем... С тобой, я чувствую, можно... У меня когда-то мальчик был, очень милый, почти как ты, милый, далеко отсюда... Я родом из Кентукки, слыхал может, городишко такой, Хаззард?.. Говорят, когда-то лихое и широко известное местечко было... Ну так вот, мы пожениться хотели, а он из богатой семьи, отец его взбесился как раненый койот, меня побил, мальчика моего запер. Потом шериф пришел, и сказал моей ма, чтоб я из городка убиралась, не то он меня в тюрьму упечет. Ты слушаешь меня, правда ведь?..
      Мужчина не отвечал. От слушал музыку. Где-то в доме играл патефон, и звуки тягучего блюза доносились в эту комнату. Переплетались с тяжелыми ароматами ночных игрищ... Кто сказал: "Блюз - это переживания хорошего человека, расставшегося с женщиной?" - подумал Мужчина. "Великий Король Би Би? Или Джеймс Браун?.. Хорошо сказал. Не в бровь, а в глаз попал. Блюз музыка мира Бев. Джаз - музыка ее времени...".
      - Я сама не знаю, зачем тебе рассказываю... Но ты не дуйся, ладно?.. Ма поплакала, за волосы меня потаскала, чуть не выдрала все, потом собрала узелок, одолжила двадцать долларов и говорит: "Уходи, здесь тебе жизни не будет, один раз в шлюхи записали, все, не отмоешься...". Я и ушла, а что оставалось? Мальчика моего повидать напоследок жутко хотелось, но разве к нему доберешься...
      Мужчина вдруг открыл глаза и хрипло попросил. - Дай папиросу.
      - Возьми, котик, возьми! - Женщина вытряхнула из бело-голубой, мягкого картона, пачки папиросу и осторожно вставила мужчине между губ. Поднесла огня. - Слушай, малыш, а где это ты взял такие? Странные, я таких никогда не курила... Не по-нашему написано, это египетские, да?.. Вку-усные...
      - Нет, - ответил Мужчина, пару раз глубоко затянулся и смял папироску в бронзовой пепельнице, лежащей на влажных простынях, между телами, как пограничный знак, как символ, означающий перекур, временное затишье на поле битвы. Затем Мужчина перевернулся на бок, вытянул руку и кончиками пальцев коснулся предплечья Женщины, лежащей на спине, повернув к нему лицо. - Это русские, - сказал Мужчина, - точнее, малоросские, еще точнее, новоросские. Там написано "Беломорканал", Одесса. Он еще не построен, этот канал, но будет... Этих кровавых папирос в твоем мире быть не должно, но они есть везде, где есть я... Кури, кури. Тебе нравятся?
      - Да, - она затянулась последний раз и потушила папироску о край межевого бронзового знака, как бы разделяющего сейчас их, символически всех мужчин и всех женщин. - Бэ... ламур... кэмэл... Верблюжья любовь, да? А это куда? Я и не знаю... Ты знаешь? Научи, малыш... приятно, наверное?.. - она переложила пепельницу и мундштук (в постели стираются ВСЕ границы!) на столик, стоящий у кровати с ее стороны, и села. "Красивое тело, подумал Мужчина, - сильное тело, умелое... Танцуй... Этот танец твой...".
      - Ты волшебная женщина, - сообщил он ей. - Ты знаешь? Тебе удалось меня расколдовать.
      И ОН НЕ СОВРАЛ.
      - А ты был заколдован? - повернула она к нему личико, еще неистасканное, но с первыми морщинками, лучиками разбегающимися от глаз. Правда? Вот здорово... Ты принц?
      - Не сказал бы. - Ответил Мужчина. "Если и принц, то не твой... быть может, к сожалению", - подумал он. - Я солдат.
      - Да-а? - она удивленно посмотрела на него. - А по тебе не скажешь! У меня много солдатиков побывало в руках и кое-где еще, но они либо совсем ничего не умеют, бедняжки, либо грубые, как полисмены. Грубее них только пьяные и женатые. А ты, мой котик, умеешь все на свете, что женщине надо, и ласковый такой...
      - Не называй меня котиком, - вдруг резко велел Мужчина. - Лучше собакой бешеной.
      - Мэ-э-эд дог... - медленно произнесла она, будто пробуя сочетание слов на вкус, - нет, что ты, - резюмировала, - тебе такое имя не подходит.
      - Тогда лучше вообще никак не называй.
      - Ну хорошо, - послушно кивнула послушная девочка. - Будешь у меня Малыш. Ты такой большой, могучий, а играл со мной, как... - она запнулась.
      - Pussy-cat - это ты. Я же просил! - урезонил ее Мужчина. Вновь погладил кончиками пальцев ее предплечье. - Встань, пожалуйста...
      - Как ты хочешь? Может, по-собачьи снова?..
      Она быстренько приняла упомянутую позу и призывно, соблазняюще покачала ягодицами.
      - Ты уже отдохнул, Малыш, еще будем?
      Мужчина открыл было рот, хотел что-то сказать, но промолчал. "И все-то она понимает слишком буквально...", - подумал. Посмотрел на соблазнительно прогнувшуюся спину партнерши по плотскому пиру и сказал себе: "Тело требует ублажения. Кушать хочет. Никуда от этого не денешься. Триединое естество - душа, тело, разум, - имя ему: Человек".
      Улыбнулся Женщине.
      - Magic woman... - сказал, а подумал: "Может быть, ей действительно удалось снять с моей души заклятие, наложенное мной самим. Клин клином... Следовательно, эта роскошная самочка не только утешила, накормила голодную плоть, но и непостижимым образом напоила болевшую душу чем-то большим?.. Однако в таком случае она - уже далеко не самка для меня. Она... Даже глаза у нее - не холодные и циничные, как положено проститутке. Тогда КТО для меня была Бев, и почему я, вместо того, чтобы наслаждаться очарованием мгновения, постоянно рефлексирую? Выясняется, что и для плоти моей она была необходима донельзя, она была настолько великолепной в постели, что я не хотел других, и это тоже привязало меня к ней, я стал как бы наркоманом ее тела... Но - клин клином. И вот, вышибив зависимость от ее тела, я ухитрился снять оковы и с души?.. Теперь химическая лаборатория любви моего организма начала вырабатывать другие энзимы, реагирующие на другой объект?.. Но - неужели все так неприглядно-просто? Боже Мой, ну о чем я постоянно думаю, думаю... ну и зануда же я, е-мое. В шею!".
      - Погоди секунду, - он рывком выбросил тело с кровати, приземлился на ноги, встал во весь рост, сладко потянулся.
      - Ка-акой ты! - с восхищением протянула стоящая на четвереньках в развороченной постели Женщина, ощупывая его взглядом с головы до ног; он буквально физически чувствовал прикосновение этого страстного взгляда: Женщина находила в своем ремесле не только лишь источник дохода, позволяющего жить вообще: деньги - в этом мире, - все! но и нечто большее, именно то, что спустя тридцать лет отправит "на панель" дочерей богачей им казалось, что сексуальное раскрепощение, секс как таковой - путь обретения настоящей свободы, побег из зоны ханжеской христианской этики... Бог Мой, подумал Мужчина, нет в мире для МЕНЯ счастья. В постели, где напрочь стираются все границы, не сыграешь и шлангом не прикинешься... ЗДЕСЬ ВСЕ СТАНОВЯТСЯ САМИМИ СОБОЙ. ВСЕ, КРОМЕ МЕНЯ... Я в родном мире уже даже этого не могу. Ну, что ж, о чем просил, то и получил... но, с другой стороны, разве в физической оболочке дело? Разве не в том суть, что ВНУТРИ нее?..
      - Красив, как бог, да? - спросил он, играя мышцами. И никто в мире, кроме него, не ведал, с каким сарказмом и злой иронией это было сказано.
      - Да-а... малыш... - срывающимся голосом исторгла проститутка.
      - Ну смотри, пока даю, - он постоял еще несколько секунд, пожираемый ее жадным взглядом. Прикосновения бесплотной ладони страсти ощущались в основном точно посередине туловища, и результат настойчивых этих "поглаживаний" взгляда партнерши, разжигающего огонь вожделения в мужчине, немедленно проявился внешне - бурным возгоранием.
      - О-о-ох, - вздохнула женщина, - баловник...
      Быстро перебирая руками и ногами, она метнулась, как кошка по крыше, по кровати к мужчине, с явным намерением ухватить взметнувшийся огонь ртом. Мужчина резко присел, и ее губы с разгону уткнулись в его грудь. Погоди... - выдохнул он едва слышно, - не спеши... - он прижал ее голову к себе, утонул лицом в волосах ее, и прошептал: - Я бездомный, влюбчивый, ничей... Люди, позабудьте про меня... Я любуюсь пламенем свечей... И домами, ждущими огня... А когда наощупь, наугад... Я соприкасаюсь с бытием... Кто я есть, я брошенный солдат... В прогоревшем имени твоем... и он настолько неожиданно, насколько и горько, разрыдался, уткнувшись в мягкое золото волос проститутки, прижимая к груди ее голову, как величайшее сокровище мира.
      - Что с тобой, Малыш?.. - растерянно, и немудрено, пробормотала девушка, - почему ты плачешь, я что-то не так сделала?..
      - Жизнь - как луковица, - выдавил он сквозь слезы, - чем больше ее очищаешь, тем больше плачешь...
      Рыдал он недолго, слезы иссякли так же внезапно, как и брызнули. Мужчина отнял лицо от волос Женщины и сказал окрепшим голосом: - Все нормально. Ты все делаешь как надо. Не обращай внимания. Плачущий супермен - это нонсенс, но, выходит, и такие бывают. Настоящие-то мы внутри, и никакие приобретения разума, всякие скафандры, нас не изменят. Возможности неизмеримо расширят, это да, но и все. А если бы я, даже в этой ипостаси, внутри был другой, это уже и не я был бы, знаешь, и тогда вообще не о чем разговаривать, это был бы совсем другой герой, и меня он не интересует. А стал я таким, потому что ЗНАЮ, КАКОВО выходить один на один с миром, безо всяких скафандров и бластеров, и идти по "главной улице городка" с ржавым смит-н-вессоном. И знать, что у мира сорок пятый кольт-магнум и выбивает он, в отличие от тебя, девяносто девять "очей" из десяти выстрелов... Извини, ты ни черта не понимаешь, что я несу. Подари мне еще немножко тепла, я замерз... Я хочу сохранить хоть чуточку твоего тепла в себе, чтоб надолго хватило...
      Она посмотрела на него, хотела что-то сказать, но промолчала. Она СДЕЛАЛА.
      Ее влажный горячий язычок юрким зверьком скользнул к левому соску Мужчины, к сердцу его, и обжигающими толчками заелозил по напрягшейся выпуклости.
      Мужчина застонал и дернулся, отнимая от уст партнерши свою грудь. Ну я же просил, не спеши... - повторил он. - Ты так меня заводишь, что я опасаюсь слишком быстрого исхода.
      Женщина недоуменно посмотрела ему в глаза. Ее зеленые зрачки, окаймленные слегка желтоватыми белками и опушенные длинными подрагивающими ресницами, находились всего лишь в футе от расширившихся в страстном желании объять необъятное и запечатлеть навеки, если вечность есть, зрачков Мужчины, и ее пахнущее дымом сгоревших папирос дыхание толчками овевало его лицо. Мужчина, наученный горьким опытом, снял табу, которое сам для себя установил относительно проникновений в биоспектры энергетики женщин, ставшими ему близкими, и сделал отчаянную попытку пробиться в ее подсознание, в глубину этих пленяющих душу и дурманящих голову глаз, и ничего, кроме бешеной жажды кайфа, плотского вожделения и неутоленной, голодной страсти, в душе ее не обнаружил. "Самка ведь! - растерянно подумал он. - Самка в чистом виде! Как же ей удалось залить пожар, бушевавший во мне, чем?! Как она сумела сменить острые уколы клыков боли на истомное, обволакивающее наслаждение, развеять в прах душевный стон, а не просто накормить изголодавшееся тело?..".
      Он ощущал необычайную легкость, прилив сил, во всем теле, будто каждая клеточка окунулась в живую воду и сейчас, умытая и свеженькая, готовилась к новой жизни. Это было не совсем понятно, потому что в сексе обычно витальная энергия перетекает от мужчины к женщине, поэтому, кстати, и он знал об этом, спортсменам перед соревнованиями категорически противопоказан секс, а спортсменкам, наоборот, весьма и весьма показан. Но как бы там ни было, приливная волна памяти отхлынула, унеся боль с собою, в толще зеленых волн тоски, и на песчаном мягком пляже остались лишь двое, он и она, и связующее их воедино наслаждение, и ничего, и никого более... Все миры, все времена отодвинулись куда-то за край горизонтов, за пределы островка мягкого, как волосы на лобке Женщины, песка, золотистого, как волосы на ее голове, служащего ложем телам, и безбрежный океан пространства-времени будто застыл, не желая накатывать валы минут и цунами часов на крохотный островок, согретый страстью, соединяющей Мужчин и Женщин в единое целое...
      "Да-а уж, Его Величество Секс, - подумал Мужчина в который раз, великая сила, мощная сила, мост над пропастью, разделяющей две расы, - и приказал себе: "Не смей отрицать настойчивые просьбы плоти!", - и подумал: "Каждый человек, даже я, имеет право хоть изредка на секундочку остановиться, лечь и отдохнуть, и никуда не торопиться, хоть на миг выскочить из пульсирующей скачки бытия...".
      Тем более, и он никогда не забывал об этом, к сожалению, только во сне все сбывается так, как хочется. И даже когда попадаешь в собственный сон наяву и он становится реальностью, все равно - начинают сниться сны о чем-то большем. А сны - это сны... "Как верно Витя спел, - подумал Мужчина вдруг. - А мне приснилось - миром правит любовь... А мне приснилось миром правит мечта... И над этим прекрасно горит звезда... Я проснулся и понял - беда...".
      Дорога никогда не кончится.
      Но КАК ты по ней идешь, зависит только от тебя.
      Похоронив думы о неизбежной полуночи, закопав будоражащие подозрения, впрочем, отнюдь не беспочвенные, в золотистый песок плотского наслаждения, Мужчина улыбнулся собственным мыслям и нырнул с головой в бурное море Эрос. За последние часы - не впервые. "Что это со мной? - успел подумать, врезаясь ласточкой в волны теплой и терпкой воды. - Объедаюсь сладким про запас, отодвигаю момент, когда вновь приступлю к поеданию соли горстями? О да... Сладкое тоже организму необходимо, даже "диабетику" - хочется... Особенно когда попадается этакий феноменально вкусный "пряничек", как мне сейчас!.. Или это проводы любви?.. Как это сказала еще одна представительница первой из двух древнейших во всех мирах профессий: "Берешь полицейского, разведшегося с женой, уводишь его с собой, и глядишь, через некоторое время он уже ведет себя как нормальный человек. Как только мои ручки до него дотягиваются и прижимают к моему телу, он уже ничего не замечает и никого не хочет, кроме меня...".
      ...полог забвения, накрывший остров единения, вспорол резкий скрип открываемой двери. Протяжный стон экстаза, безумно возбуждающий Мужчину, который издавала Женщина почти непрерывно, оборвался, и она вскинула голову, открыла глаза, бросила взгляд поверх спины придавившего ее к постели партнера. Тут же закрыла глаза вновь - в этот миг твердое и живое, дарующее наслаждение лону, судорожно сократившись, ткнулось вглубь последний раз, до нестерпимой, но желанной, боли вжалось в шейку, извергло раскаленное и густое, вязким потоком растекшееся по дну. - О, Малыш... едва вымолвила Женщина, сотрясаемая собственным оргазмом, и вновь протяжно застонала, корчась на песке в ритмичных заключительных па древнейшего из танцев, буйства плоти, отпущенной на свободу, ведь лишь в краткие мгновения танца этого познается Истина о том, ЗАЧЕМ вообще ложатся в одну постель совершенное разные существа.
      Брюнетка, вломившаяся в комнату, закрыла за собой дверь и встала, подбоченясь, у изножия кровати, ступив одной ногой на песчаный островок.
      - Ты так громко стонешь, Бев, что по всему дому слыхать, - сказала. Девочки меня послали разузнать, уж не режет ли тебя клиент на кусочки. Гляжу, живая пока.
      Мужчина лежал неподвижно, и Женщина отнюдь не стремилась его с себя сгонять.
      - Все превосходно... - задыхаясь, исторгла Женщина, нехотя открывая глаза, - он очень ласковый и все... умеющий, ох... мальчишка... ты тоже с ним хочешь? Погоди, дай ему отдышаться. Малыш, ты как насчет Мэри, не возражаешь? она тоже очень милая девочка, поверь мне... - и Женщина вновь закрыла глаза, наощупь отыскала губами его рот и в знак благодарности нежно поцеловала. Поцелуй был совершенно не профессиональный. Так целует утром после брачной ночи еще неопытная молодая жена своего мужа, который ухитрился сделать ее Женщиной, не отбив при этом напрочь охоты ложиться в постель с таким грубым, озабоченным лишь собственной похотью, животным, как мужчина. Удивительный это был поцелуй, такой на долю каждого мужчины выпадет в лучшем случае один раз в жизни, а многим - никогда. Некоторым, правда, два-три раза, и количество этих счастливчиков можно определить числом от силы четырехзначным - за всю историю рода человечьего, так вот. За особые заслуги, за особое, на равных, отношение к представительницам симбиотической расы, наверное. И за особые свойства, позволяющие ОТЛИЧИТЬ его от всех прочих. Неосознанно его зарабатывают, возможно, многие, но, получив, не в состоянии оценить его уникальность... А может, за муки особые.
      - Ты его что, до смерти затрахала? - спросила брюнетка с неподдельным интересом, влезая на кровать, предварительно сбросив длинный, до пят, цветастый халат, и садясь в позу лотоса рядом с Женщиной. - Я ж тебя знаю, тебе только давай, еще не поспела до тошноты засношаться, как та же Пэт...
      - Не-ет, - успокоила Женщина. - Он сам кого хошь до потери сознания заласкает, если не до смерти.
      - Да-а? - с любопытством взглянула брюнетка своими необычными глазами на Мужчину, от которого ее отделяли всего лишь полтора дюйма расстояния, "преодолеть его - раз плюнуть, всего лишь чуть шевельнуться и..."
      - Как там братец мой? - поинтересовался Мужчина, рванувшись прочь, сползая наконец-то с тела Женщины, по другую сторону от шевельнувшейся было брюнетки. Лег на живот.
      - Зверь, - проинформировала она, несколько обескураженная; только тронуть хотела, а он прянул, словно знал и не захотел. - Куражился будь здоров. Он что у тебя, пять лет бабу живую не видел? Меня, Пэт, Сэру истерзал, будто с цепи сорвался... Конни, Бетси и Линда вовремя смылись, клиенты подвалили. Если ты одну Бев так обрабатывал, как он нас троих, могу себе представить... Ты хоть наконец-то довольна, сучка? - она погладила подружку по бедру.
      - У него спроси, - ответил Мужчина.
      - О-о-о, да... - томно протянула Женщина.
      Брюнетка протянула руку дальше и погладила Мужчину по вздрогнувшим ягодицам. - Ты долго собрался бездельничать, котик?
      - Не зови его котиком, - недовольно сказала Женщина. - Он не любит.
      - А в куда он любит? - спросила брюнетка и ухмыльнулась.
      Женщина лежала, раскинув согнутые в коленях длинные стройные ноги. Потрогала между ними. Там все распухло и болело. Провела ладонью по слипшимся волосикам на лобке и по залитой семенем промежности. Улыбнулась блаженно.
      - Сюда, - сказала. - И не только...
      Брюнетка изучающе взглянула.
      - Ишь, как письку разворотил... Здоровый бычок, я вижу... - сказала оценивающе и вдруг резко отвела в сторону руку Женщины, наклонилась и приникла губами к ее лобку, одновременно засунув три пальца в покрытые слизью складки. - Да погоди ты! - попыталась оттолкнуть голову подружки Женщина, - дай перекурить... - но брюнетка, чавкая, промычала: ...успе... ешь... м-м-м-м-м-м, - быстрыми движениями языка слизывая с распухших складок плоти выделения, смешавшиеся с мужской спермой в липком коктейле, одновременно делая круговые движения пальчиками. Женщина охнула и конвульсивно содрогнулась. Стиснула ладонями собственную грудь, затеребила острыми ноготками соски, твердые темно-коричневые шарики. Мужчина приподнял и повернул голову, пристально посмотрел на брюнетку. Ее волосы укрыли весь живот Женщины, в глубине которой он побывал всего лишь несколько минут назад, и Мужчина не мог видеть ничего, но громкие чавкающие звуки, конечно, слышал отлично. Женщина сводила и разводила в стороны ноги, по-прежнему согнутые в коленях, то судорожно сжимая, то отпуская голову брюнетки, приникшую к ее лону. Все это бесстыдное действо выглядело донельзя возбуждающе, просто-таки зверски притягивало взгляд, магнитом животных инстинктов влекло, и Мужчина ощутил, как показатель степени боеспособности наливается кровью желания.
      - Ну ладно, - сказал он охрипшим, перехваченным страстью голосом. Несколько минут у меня еще есть... Когда женщина просит, прямо-таки напрашивается, разве ж ей откажешь... Выше сил человеческих такой пассаж... - Он вскочил, схватил брюнетку за бедра сзади, сжал упругие округлости и рывком поднял ягодицы вверх, едва не оторвав ее лицо от живота Женщины. Брюнетка протестующе замычала - не отрывай, дескать, от сладенького! Поставив ее на четвереньки, он нагнулся и приблизил свое лицо к плавно обрисованной попке, впился устами в гладкую кожу, приклеился языком... Слегка куснул, выпрямился, развел руками полушария и двинул вперед низом живота воспрянувшего духом зверя. Зверь отыскал налившейся мужеством головой крохотную дырочку заднего входа в глубину плоти, прижался пастью, Мужчина зарычал, хлестнул его, мокрого и отвердевшего, и зверь прыгнул мощным скачком, ломая преграды, дальше, дальше, без предварительной подготовки, сквозь боль и отпор, вперед, вглубь, в упругое сопротивление... Брюнетка, в анус которой грубо вторгся зверь, вскинула голову, оторвалась от пышущих жаром влажных складок и дико вскрикнула. Женщина схватила ее за волосы и с силой притянула лицо обратно, к своему животу... - Давай, Малыш, давай!! - завопила восторженно. - Покажи ей, что такое настоящий мужчина!!!
      Выброс пара...
      - Падший в омут плоти ангел, - мрачно изрек мужчина, сидящий на краю ложа, держа в дрожащих пальцах папиросу. - Изгваздался в грязюке, и сидит довольный как сто китайцев...
      - Что ты там бормочешь? - спросила одна из лежащих в обнимку на ложе женщин, черноволосая. Ее голова покоилась на плече подружки, и золото, сплетенное с вороненой смолью, разметалось по подушкам, покрыло двухцветным флагом обеих победительниц. - Тебе мало, что ли? Неужто еще силы есть? ну бог с тобой, давай еще, мне понравилось, ты потрясающий мужик, Бев права, ОСОБЕННО МНЕ ПОНРАВИЛОСЬ, КОГДА ТЫ ПО ВТОРОМУ ЗАХОДУ МОЮ МОХНАТКУ РТОМ ОБРАБАТЫВАЛ, ДА И БАНАНОМ ТЫ РАБОТАЕШЬ КАК БОГ... только не заезжай сзади так сразу, ладно? А то я чуть не усралась...
      Мужчина поморщился. Подумал: "Бог-то со Мной...". - И честно признался:
      - Больше не могу. - Секунду помолчав, улыбнулся краешками губ и добавил: - Уж больно у тебя с тылу видок классный.
      "Хотя хочу", - подумал. Еще подумал: "Порнография, самая что ни на есть. Боже Мой, как я допустил... И пускай это все - между ушами, но высасывает энергию тела, и я тут совершаю сексуальные подвиги, вместо того, чтобы идти дальше. Как сказал бы один давний знакомец: "Ты сексуальный маньяк, мужик! Заместо того, чтобы делать дело и всячески крутить сюжет, развивая события, ты занимаешься лажей, распыляя время и силы. Аж с души воротит, как погляжу на эдакое дыркострадание!.."... И все же ночка минула лихая, все здорово получилось, черт возьми, е-мое. Секс великий утешитель плоти, вынужденной вслед за мающейся душой метаться в ночи, в поисках чего-то большего...".
      - Спасибо, девчонки, - мужчина повернулся и похлопал женщин по плоским животам, сначала одну, затем другую. - Вы самки, без вариантов, но и я - самец. Человек, все-таки. А крутая порнуха, извините за выражение, как ни рассматривай - неотъемлемая часть бытия. У кого-то не так, ему, может, и какой-нибудь пресной "эротики" хватает, но это его проблемы. А я, наверное, и в самом деле маньяк своего рода... Где там мой напарник, Мэри?
      - Его Пэт поила кофе, - сказала брюнетка. - Поила, по крайней мере, когда я к вам ушла. Маньяк... уж больно ты ласков для маньяка, все бы такими были маньяками. Ну так что, все уже, скис, мальчик? А мне тут ненасытная девочка шепчет, что ей по-прежнему кусочек тебя хочется...
      - НЕТ. - Отрезал он. - Шо занадто, то не здраво.
      ...в длинном сумрачном коридоре, полном запахов отходов метаболизма и прогоревших похлебок, навстречу попался невзрачный типчик в мятом, кое-где продранном, женском халате. Испуганно посмотрел на Грэя, шествующего по связующему боксы для плотских утех туннелю почти нагишом, лишь с простыней, прикрывающей чресла, прошипел что-то неразборчиво и юркнул в какую-то дыру.
      - Эт кто? - спросил уставший, но с настроением, витающим под облаками, не ниже, Грэй. Несмотря на рефлексии, ему удалось сохранить такое настроение, и он был доволен собой. Комплексов у него куча, он прямо весь из себя ходячий комплекс (а у кого их нет?!), но он умел с ними справляться, контролировать. Отсутствуют комплексы только у полных идиотов и трупов. И довольное многие не умеют справляться со своими комплексами. Потому и становятся трупами раньше времени иногда...
      - А-а-а, жмурик один ходячий, - презрительно обронила Бев. Сифилитик. Живет тут.
      - Где-то, сдается, я его видел, сукиного сына, - на долю секунды призадумался Грэй, но тут же мысли перескочили на другое, более важное, направление. Он взглянул на правое запястье. - Девятый час. Самое время.
      Он ввалился в обнимочку со своими женщинами в комнату, где несколько часов тому назад пили кофе семь проституток. Сейчас в этой комнате находились лишь Пэтси, почему-то пристроившаяся между колен Вилли Квайла по прозвищу Неудачник, да сам он, собственной персоной, развалившийся на своей, прочно застолбленной, кушетке.
      - Кончай, ты, - буркнул Грэй, старательно не поворачивая головы в сторону творящегося непотребства. Безумная и безоглядная ночь заплывов в липких и терпких волнах плотской эротики отошла в прошлое, в небытие. - Я сейчас направлюсь в место, где смывают пену и грязь с полузагнанных коней, жду тебя там, понял?
      - По-онял, - придушенно пискнул Вилли. - Эти странные бабы в трах-трах толк знают, доложу я тебе...
      - Спасибо за сообщение, - поблагодарил Грэй. - А я, дурень, как-то не успел приметить... Профессионалки, - добавил он, резким тоном. - Что ж ты хочешь. - Как отрезал, как заклеймил. Но никто, кроме него самого, смысла не понял. Он и не стремился найти понимание. Здесь - бесполезно. Здесь он сам такой же.
      Настроение резко понизилось. То ли положение, в котором он застал Неудачника, повлияло, то ли общее состояние сказалось...
      - Дай-ка я помогу тебе, - присела на корточки Бев, подле Пэтси. Слышишь, мой Малыш спешит, не задерживай его...
      - Бев, иди сюда!! - вдруг крикнул Грэй. - Отойди, я сказал!!!
      И из лучших в свете побуждений она собралась сделать самое верное и эффективное действие (нарочно и не придумаешь!), чтобы окончательно убить оптимистическое настроение. Ох уж эти Женщины...
      - Что случилось, Малыш? - удивилась золотоволосая нимфа. - Ты же сам говорил, быстрее, быстрее...
      - Успеем. - Отрезал Грэй. - Сиди за столом, пей кофе свой, царица ночи. - Открыл дверь, ведущую в коридор. Обернулся, сказал, как похоронил: - Проститутка.
      Пока принимал душ, старался ни о чем не думать. Пришел Неудачник, усталый и довольный. Грэй смолчал и уступил ему кабину. Вилли быстро омылся и вылез. Хотел что-то сказать, но Грэй, видимо, так свирепо глянул, что Вилли удивленно приподнял брови и промолчал. Так молча и вышли гуськом из ванной комнаты.
      Но что сверх меры, то не во здравие. И Грэй выбросил из головы дурное, изо рта горячее, из рук тяжелое. Чтобы не врезать Вилли по ухмыляющейся роже.
      Когда переодевались, Грэй вдруг сказал: - Прости, брат.
      Вилли ответил: - Да ладно уж, - хотя совершенно не понял, за что Грэй просит прощения. Он понял только, что произошло нечто, задевшее Торопыгу, но что - не понял. И выкинул из головы мысль о том, что бы это могло быть.
      Не всем же постоянно рефлексировать.
      Не всем ДАНО.
      - ...Что с человеком одежда делает! - воскликнул Грэй, любуясь напарником, облаченным в щегольский и супермодный по нынешним критериям костюмчик, лаковые штиблеты и потрясающую шляпу-канотье. - Да ты прямо как с картинки календаря спрыгнул, Вилли! Любой продюсер с Холмов с тобой контракт заключит, с места не двигаясь, а все женщины, на тебя глядя, в обморок попадают от эротического шока! Разве что росточком не вышел, ну да ничего, на экране не приметят, оператор постарается... Так что ты мне смотри, не попадайся на глаза акулам Голливуда. Я не хочу появления незарегистрированной в скрижалях суперзвезды и повальной женской истерии в стране, секс-эпидемии вируса Квайла. На хрен мне такая альтернативка...
      - На себя глянь, зануда. Я в этом тряпье на выпердка похож. Хвостик вот отращу, и вылитый!
      - Не переживай, кому нужно, тебя с выпердком не спутают. - Заверил Грэй. - Идем, герой, пора. Эй, девочки! - позвал он, - пойдемте, пора!
      Они уже подходили к выходу на лестницу, чтобы спуститься вниз и погрузиться в кар, как вдруг быстрый перестук каблучков настиг Грэя, и обиженный голосок Бев позвал: - Большой Грэ-эй! А почему ты меня не берешь?!
      - Не ходи со мной, - сказал он.
      - Но почему-у?..
      - Оставайся, я сказал! - начал злиться он. - Иди к себе, спать ложись.
      - Но я не...
      - Ну, я кому говорю?! - зло крикнул он.
      - Э-э-э! - остановилась Сэра. - Накинь премиальные, парень, я гляжу, прогулка может быть опасной!
      - Сколько там у нас осталось? - раздраженно, по инерции, спросил Грэй у Вилли.
      - Где? - удивился Вилли. - Ты о чем? Если о том, что я подумал, то у меня ни капли не осталось, вот эта... - он ущипнул Пэтси за задницу, - все высосала. - Девица кокетливо улыбнулась и потерла ягодицу в том месте, где ее кусали пальцы Неудачника.
      - В бумажнике, сексуальный террорист! Развоевался, ишь ты.
      - А где бумажник? - озадачился Вилли.
      - Я же его на стол бросал... - вспомнил Грэй. - Пэтси, где бумажник? - он придержал девицу за плечо и развернул ее к себе лицом. - На, возьми, - протянула она ему несколько похудевший кожаный домик для денег. Выражение лица у нее при этом было отчужденным, холодным, презрительным даже. - Мы не воровки. Я взяла, что нам причитается. И не бросайся так капустой, коли дорожишь ею безумно. Девки разные бывают...
      "Ну-у, - подумал Грэй, - насколько я помню, иногда и прятанье капиталов за подкладку куртки не помогает. Одна жадная шлюха, давно, почти пять лет назад, в первые месяцы Дороги, ухитрилась и оттуда извлечь, покамест я дрых... Пришлось потом за нею и за попяченным ею талисманом гоняться, высунув язык... впрочем, это совершенно другая история...".
      - Держи его при себе. Главное, не пропал, - с облегчением произнес Грэй. За него ведь пятнадцатью годами, утраченной дружбой и умершей любовью плачено, подумал.
      - Ты не ответил! - ворвалась в разговор Беверли. Она все еще никуда не ушла. - Почему? Разве тебе со мной плохо?! Разве я не мила?!
      - Ты мне надоела! - подло, но убедительно, соврал Грэй. - Иди спать, отстань! - у него не оставалось времени на долгие объяснения.
      И еще одна Женщина теперь окончательно уверится, что все мужики коз-з-злы-ы!!!
      Она посмотрела на него изумленно. Хотела что-то сказать, дрогнули губки, но промолчала. И вдруг в уголках ее бездонных зеленых глаз... Она резко повернулась и бросилась по коридору назад, чтобы никто не увидел ее слез. Грэй героическим усилием воли сдержал в цепях дикое желание услышать, _ч_т_о_ она сейчас о нем подумала. Он представлял, _ч_т_о_, но понял, что представлять - все-таки одно, а услышать, узнать - все-таки совершенно другое, жуткое такое, незабываемое в будущем, дело... Но иначе он с ней не мог поступить.
      ПРОСТИ, БЕВ... Я никогда не забуду твой ПОЦЕЛУЙ. ПРОЩАЙ.
      - Да, так сколько там осталось? - спокойно спросил он Пэтси.
      - Две с половиной косых.
      "Всего-то пять сотен взяла за все радости жизни, что мы с Вилли из них высосали, за все роскошные яства, что вкусила наша плоть?! - подумал Грэй. - Бог Мой... Дешево же вы себя цените, девочки... Возьми больше, зачем так мало...".
      - Зачем так... - начал говорить вслух.
      - Много? - настороженно посмотрела Пэтси на Грэя. - Ты считаешь, я взяла много?
      "Свинья! - вспыхнули в мозгу Грэя обжигающие ненавистью мысли проститутки. - Подмахивай им тут, выкладывайся, улыбайся, глазки строй, дерьмо глотай, а им бумажек жалко! Говнюк, собачья кровь..."
      - Вилли, Сэра, идите на улицу, - внезапно для напарника велел Грэй. Ждите в машине! - тон его был не допускающим возражений. СТАЛЬНЫМ.
      Вилли схватил Сэру под локоток и они исчезли вмиг. "Говорит, значит, надо".
      "Если бить полезет, - засквозила тревожная тема испуга в разъяренной мысленной композиции слов и образов, клокочущей в мозгу проститутки, молчать надо, не то Папа сгноит на перекрестках, выгонит из меблирашек, клиента лично прислал-то..."
      Они стояли друг напротив друга. Девушка враждебно смотрела на клиента, огромного злобного мужика, способного, наверное, убить ее одним ударом, и дрожащей рукой протягивала ему бумажник. А он вдруг... сгорбился, закрыл глаза, обхватил себя за плечи крест-накрест руками, и замычал что-то, будто от боли застонал, аж покачиваться начал, влево-вправо...
      "Боже Мой, они всемером за ночь едва сотню зарабатывают, раздираемый взрывом мучительного чувства стыда, подумал Грэй, раскачиваясь и пытаясь сжать себя тисками воли, чтобы не лопнуть, - она бешено обрадовалась, когда я бросил ворох бумажек на стол... она припрятала четыре сотни, целое состояние, у нее ребенок... Их же за десять баков на улицах режут, бывает... А лишняя пятерка за ночь унижений, за вереницу безликих тел, за стада бездушных скотов, за мутные потоки горечи, захлестывающие горло, за адскую боль в животе, за синяки и ссадины, за болезни и преждевременную старость, - почитай, счастье для них... Мы сами превратили их в самок, в игровые автоматы, за что же их винить, о Боже Мой, когда ответная ненависть бумерангом лупит в душу...".
      - Прости меня, Пэтси, - прошептал он, - простите нас, зверей бессовестных... - Он медленно опустился на колени, прямо на грязный темный пол коридора, ведущего в клетки, где животные утоляют голод плоти, - если можете... - наклонился, коснулся лбом ободранных носков поношенных туфелек проститутки. Зашептал бессвязно, захлебываясь словами, словно спеша выплеснуть все раньше, чем иссякнут силы говорить, и говорить ТАКОЕ, словно выталкивая из себя насильно, не обращая внимания на смысл, да и разве смысловая стройность важна, когда кричит Душа у человека, когда больно так, что НЕ кричать - значит умереть от этой боли... - ...возьми все, родная, возьми... Ты просто неверно истолковала мой вопрос... Приблизительные формулировки - ложь изреченная, они синоним лжи заведомой... Возьми, и прости, если сможешь. В мире, где секс - самый дешевый товар, лишь человеческая жизнь ценится еще дешевле. В мире, где любовь - синоним проституции, неужели чему-то еще можно удивляться... Моя часть вины в этом бесстыдном скотстве немалая, и нет мне оправдания... Там, где святые превращены в демонов - люди низвергаются в клоаку бездушия... И все стандарты человеческого поведения превосходно укладываются в схему, которая иначе как мужской кабалой, названа быть не может... В таком случае во имя каких идеалов я воюю?.. Традиционная, так называемая, мораль, установленная превосходством более сильного: порождение мужского лицемерия, ханжески твердящего, что женщины якобы лучшая половина человечества, прекрасная половина... Но женщина - приз, женщина - вещь, такая же, как одежда, жилище, деньги, хлеб и вино... как то, что позволяет выжить и пока живешь, не скучать... и женщины проходят по категории развлечений... Дома, где мораль тает, как мороженое летом, дома, за порогом которых она остается, дома, в которых сдираются маски, не случайно зовутся приютами терпимости. Терпимость - великий соединитель, но каждая медаль имеет две стороны, и в царстве буйства плоти терпимость главное извращение, она чудесным образом превращается в величайшее унижение женщины, как существа, низшего, чем человек... Боже Мой, я не хочу вновь стать пленником земной любви... любовь любви рознь... мне необходима как воздух совершенно иная любовь... есть пища для духа, а есть иная - для разума... такой я не хочу... я хочу отыскать такую любовь, что неземною зовется... Это всепоглощающее желание и вытолкнуло меня в ночь, на Дорогу... И мой удел - искать утешение в тех, кого днем не встретишь... Почему? Потому что с некоторыми людьми можно повстречаться лишь ночью... Что это за люди такие?.. Это люди, которые днем не работают, так вот... Зависимость по собственному желанию, быть может, все же нечто иное, нечто большее, чем навязанная средой обитания... - он бормотал, как бредил, бессвязные мысли свои выплескивая словами, и все обнимал, обнимал ноги проститутки, осыпал ее коленки и бедра поцелуями. Ноги женщины, профессией которой была любовь... - Но любовь и деньги - это ведь уже не любовь, это проституция. Весь мир - зиждется на проституции... Но продать-купить возможно лишь тело и разум, душу, если она есть, за деньги не купишь... По крайней мере, ПОКА Я ДУМАЮ ТАК, во мне найдутся силы для продолжения пути... - Женщина молчала, с места не сдвигаясь, как приклеенная. Понимала она, о чем он пытался сказать?.. Едва ли. Но не с ней он уже говорил... говорил, говорил: - ...неземная любовь - промысел не горизонтальный, за нею в небеса возвыситься надо, взмыть вертикально, и фронт борьбы за нее не справа налево простирается, а снизу вверх... отсюда и до Единственной, твоей, Звезды... и пока человек не освободится от собственного несовершенства, победы не будет дано ни за какие заслуги... - шепот его становился все тише, тише, почти неслышно выдохнул он: - И прощения не будет... искупления - тоже... - и замолчал.
      Женщина пошевелилась. Вначале она подумала, что этот сумасшедший валяет дурака, своего рода издевательство затеял над ней, но, понемногу убавив уровень "звука" темы испуга, внимательно прислушалась к его словам... "Странный он, - подумала. - За что-то прощенья просит. А я думала, бить будет. Другой бы - побил. Черт с ним, только бы деньги не отобрал..."
      - Почему ты мне все это говоришь?.. - дрожащим от страха и непонимания голоском отважилась спросить проститутка.
      - А мне больше сказать некому, - неожиданно твердо и внятно ответил он и наконец-то оставил ее колени в покое. Зато схватил руку. Поцеловал горячими сухими губами своими, истыкавшими ее ноги сверху донизу, четко вымолвил: - Что мужчине нужна подруга, женщинам не понять. А тех, кто с этим согласен, не принято в жены брать. - И еще раз попросил: - Прости меня.
      - За что, Большой Грэй? Я разве говорила тебе, что ты меня обидел? Все нормально, не переживай...
      "Слава богу, Папа Китч не будет в претензии", - с облегчением подумала.
      Боже Мой, подумал Грэй. Разве поймет хоть когда-нибудь, хоть одна из н_и_х_, почему у меня из-за них болит душа... Не потому она болит, что я когда-то _и_м_ был совершенно не нужен и отторгаем как инородное тело, несовместимое ни по каким параметрам. Нет. Хотя, с позиций разума рассуждая, за то, что они мне сделали, я должен их косить похлеще пулемета Фредди Квайла. Но что-то не видать ни единого из тех красавчиков, коих они так любят, в их рядах - добровольно. Выпердки не в счет. Они не мужчины, они рабы.
      _П_о_ч_е_м_у_ я воюю _з_а_ _н_и_х_ против них же, поймут ли?..
      "А ты сам понимаешь?", - спросил он себя.
      И ответить, как всегда, не сумел.
      Он знал ответ лишь на один-единственный вопрос.
      Заменить одну кабалу на другую, такую же, - по большому счету справедливо, но не выход. Даже не аварийный. Ибо на свободу не открывается. Тупик. The End.
      Антракт...
      - Вилли, - сказал на улице Грэй напарнику негромко, чтобы не услыхали ночные подруги усталых путников, - ты не пугайся, но я, кажется, действительно, потихоньку съезжаю с катушек. Я всегда был не от мира сего, шарики и ролики не в ту сторону вертелись, а в последнее время, замечаю, и вовсе дело швах. Я так устал, что временами мне становится плевать на судьбы этого треклятого мира... Я тебя вот о чем прошу, брат. Если вдруг повстречаемся с нонками, и придется открывать стрельбу из всех видов оружия, ты меня по башке чем-нибудь стукни, чтоб там все на свои места встало и я не забыл нажать на спусковой крючок. О'кей?
      - Договорились. Я тебя так тресну, что со всех четырех конечностей палить у меня будешь, будь спок.
      "А с пятой - уже", - подумал Грэй. И мысленно расхохотался. "Все-таки это было здорово, эта безумная ночка! Давно у меня таких не бывало... С последнего свидания не бывало, когда приходил к Бев ровно... пятнадцать лет тому назад".
      И хотя со времени последней встречи с любимой женщиной для него минуло всего лишь несколько месяцев, у него в душе поселилось ощущение, что пятнадцать лет расстояния, отделившего от нее, - не свойство временной петли, а истинная правда жизни.
      А чтобы не расплакаться, он расхохотался вслух. Было от чего. Он вдруг вспомнил кое-что, и поразившись совпадению, не смог сдержать смех. И смех этот очистительный унял его боль. Исповедь, выброс прорвавшегося под давлением душевной боли "пара" покаяния - не очистили. Как ни странно. Попытка обрести индульгенцию, выложив пару косых, провалилась. Грех не деньгами искупают (за утверждение обратного он ужасно не любил католиков!), если его вообще можно искупить, хоть покаянием, хоть бессвязным горячечным мальчишеским философствованием, кто как, по-разному, поймет то, что исторглось из Грэя.
      А смех помог. Чувство юмора, наверное, последнее чувство, покидающее человека перед окончательной деградацией. Покамест человек смеется вообще, и в частности, способен смеяться над собой, он - человек. Тем и отличается от прочих существ, в этом Грэй убедился на своей шкуре, пройдя по Дороге долгие годы расстояния.
      - Ты чего? - сощурился Вилли, уставившись на хохочущего напарника. "Уже врезать по башке?".
      - Не-а, не надо... пока... - сквозь смех сумел выдать Грэй.
      - А чего смешного увидал-то? "Если он с моего этого кстюмчика ржет, так точно получит по башке счас..."
      - Не-е, - просмеявшись, успокоил озабоченного собственной непристойной внешностью Квайла Грэй. - Это я вспомнил... когда-то, давно очень, еще дома, один тип заявил, что, читая мои опусы, у него создается устойчивое впечатление, что в них я вывожу только два типа персонажей. Я, знаешь, пописывал на досуге всякие...
      - Ну?..
      - Баранки гну. Дать тебе одну?.. Два типа, значит.
      - Ну и чего тут смешного?
      - Солдаты и проститутки.
      Вилли не на шутку встревожился. Контрразведчик Кью эС все-таки, Е-МОЕ, ОТКУДОВА УЗНАЛ?!.
      - Чего-о? Ты что, о нас писал?! А откуда ты знал?! А ну...
      - О! - лаконично ответил Грэй.
      Вилли испуганно посмотрел на Грэя. Ему, Вилли, смешно почему-то не было.
      Грэй снисходительно посмотрел на Вилли. Сжалился.
      - Кроме всего прочего, у меня такое устойчивое ощущение, что вообще ВСЕ в этом мире, спокон веков - солдаты и проститутки. Одни добывают пропитание силой, другие им платят за кусок хлеба натурой. Но если это правда, тогда, согласен, уже совсем не смешно.
      Отвернулся от солдата Кью эС и поспешил вдогонку проституткам эН Вай. (Кто не андестенд, Q.S. & N.Y. Кто и теперь не понял, тому повторять еще раз бесполезно. You Fool No One, впрочем.)
      - ...Красавицы, - сказал он проституткам, - вам придется умоститься у Вилли на коленях. Ничего, не растеряетесь по дороге?
      - Нет, - сказала Сэра, та самая смуглая шатенка, которая первой дала Грэю покурить ночью. Папироса и сейчас дымилась между ее пальцев. - Так как насчет премиальных, хозяин?
      - Пэтси, дашь ей, - попросил Грэй. - Хорошо?
      - Да, конечно, - поспешно ответила Пэтси. - Ты в самом деле не хочешь забирать свои деньги? Ты не шутил?
      - Нет, я не шутил, - пробормотал Грэй, отворачиваясь. - Не имею привычки, в таких-то ситуациях. А врать отучился. Забери все. Только поделись.
      - Торопыга, ты что, очумел?! - изумился Вилли. - Все гринбеки им отдал?
      - Заткнись, тип! - прошипел Грэй. - Тебя ублажили, доволен? Сиди себе и не отсвечивай, молчи в тряпочку. Можешь в груди ее мордой зарыться и молчать, - кивнул на Сэру. - Только не доставай меня своими вопросами. Кобель лабораторный...
      - Ты чего вызверился?! Сам какой!
      - Я природный. И бездомный, бродячий. Меня не культивировали, и в вольеру не сажали, - сказал Грэй загадочные для всех присутствующих слова. Неожиданно Пэтси порывисто схватила его за рукав, приоткрыла губы, хотела что-то сказать, но Грэй, не менее порывисто, вскинул другую руку и прикрыл ей ладонью рот. - Спасибо, - сказал. - Но не стоит. Это я тебя должен благодарить, и с меня причитается... Если успею, подкину еще капусты, увези своего сына отсюда и... сделай человеком, если сумеешь. За лестную оценку спасибо, но я гораздо хуже, чем ты думаешь, я такой же скот... Садись в машину, быстро!..
      Прежде чем схватить его за руку, проститутка растерянно подумала: "C меня же теперь причитается... Скажу-ка я ему, что бесплатно все для него сделаю, когда бы ни пришел, пока жива и нестара еще буду..." Хотела поцеловать мужчину, но этот странный, НИ НА КОГО ИЗ СВОИХ СОБРАТЬЕВ НЕ ПОХОЖИЙ самец, исцеловавший ее ноги и лобзавший ее руку, будто она КОРОЛЕВА КАКАЯ, схватил ее и запихнул в авто, на колени к ОТГЫЗКУ ЭТОМУ, ВСЮ НОЧЬ ТЕРЗАВШЕМУ, СКОТУ БЕСПОЩАДНОМУ...
      "Вот бы мне такого мужа, - с сожалением подумала она, - хотя, конечно, с деньгами лучше вовсе без мужа обойтись... Но с таким мужем и денег не надо..."
      - ...Слукавим-ка мы, Неудачник, - сказал Торопыга, крутя баранку фордика по Седьмой Авеню вниз, на юг. - Смотри, девочки совсем засыпают.
      И правда, проститутки, прикорнувшие на коленях у Вилли, загромоздившие его так, что и не видать под телами бравого мужика, клевали носами и не открывали глаз.
      - Ночные пташки, - прокомментировал Грэй, - днем спят. - И причалил к обочине. Пестрая толпа текла по тротуару. Людей было не столь много, как в иные, более населенные, времена, однако хватало. Какой-то благообразный дедушка, в котелке и с тросточкой, посмотрел на модель-Т, остановившуюся неподалеку, и сказал: - Эй, парни, вам бы сменить модель! Кто ж возит девочек в наше время на такой развалюхе!
      - Во, истину глаголит дед, - обрадовался Грэй. - Не иначе, он телепат. Хоть и психология у него чисто америкосная, с жиру бесятся... Прямо мысли мои читает по-писаному. Сила!
      - А где ты возьмешь новую машину?.. - сонно и лениво спросила Сэра.
      - Там же, где и эту, - ответил Грэй и вылез наружу. Фордик тут же заметно приподнялся на рессорах. - Слезайте с коротышки, поспите на моем сиденьи покуда, а я ненадолго исчезну. Вилли, ты тоже подремли немного. Угон автотранспорта еще не стал одним из самых распространенных видов преступления, и дорожной полиции ждать не приходится.
      - Может, пособить? - спросил Вилли, клевавший носом не хуже, чем девицы, оседлавшие его. Устал, бедняга.
      - Сиди уж, последний американский герой. Без тебя обойдусь. Твое время не пришло. Отдыхай.
      Некоторые любят крутизну...
      ...смешавшись с толпой, Грэй быстро удалялся в сторону от авеню. В этих местах он раньше бывал, лет на десять позднее, правда, но гараж, где рассчитывал раздобыть новые колеса, к тому времени уже лет двадцать существовал наверняка.
      Решение расколоть на баки (на одном из двух родных языков Грэя это заимствованное из американского слэнга словечко почему-то во множественном числе произносилось с окончанием "с", хотя именно с ним оно и обозначало "бак" во множественном числе на языке оригинала!) и кар одного босса местной мафии появилось спонтанно, выскочило из перепутанных закоулков подсознания. В этом году жулик тот еще не достиг небывалых высот в иерархии, взлет его покамест впереди, но Грэй, встречавшийся с ним через десять лет, подметил, что одна черта характера тогдашнего отца клана крепко окопалась в нем с младых лет. Эту черту Грэй и собирался использовать в своем спонтанном плане, чтобы "срисовать" лютого гангстера.
      Дорога научила его принимать быстрые решения и немедленно претворять их в жизнь. Перебродивший виноградный сок превращается в вино. Перестоявший виноградный сок скисает и превращается в уксус. Грэй отлично сознавал, что сок замысла, не воплощенного в реальность в нужное время, в нужном месте, с должным старанием, - не более чем уксус.
      Кто-то, быть может, любит употреблять уксус. Грэй предпочитал вино.
      "Новое поколение выбирает ПЕПСИ!", - подумал он и чуть не расхохотался. Полустершийся в блокнотах памяти рекламный лозунг показался таким несоразмеримо далеким от этой улицы, по которой ездили фордовские модели-Т и ходили люди в котелках и с тросточками... Что кроме смеха вызвать ничего не сумел. Еще бы. - Где Тони? - спросил он щуплого белобрысого парнишку, первого, кто попался на глаза в гараже, - зови, у меня кой-чего припасено для него. - "И поторопись, - подумал, - не заставляй меня ждать долго, на будущего Чарли-Зубочистку местного масштаба времени тратить много неохота, и без него на плотские забавы и самокопания в душе убил целый полк минут...".
      Глянул на правое запястье. Десять часов миновало с момента материализации в этой временной "бусинке".
      - Эй, Тони! - позвал парнишка. - Тут к тебе какой-то наглый говнюк приперся! Выставить его вон?
      - Ого, - удивился пришелец. - Это я говнюк, да?
      - Что там за тип меня ищет? - появился из кулуаров Тони собственной персоной. "То-то он меня будет пристально разглядывать, вспоминать, видел в прошлом либо ему показалось, когда мы через десять лет познакомимся на свадьбе у Дзамекиса", - подумал Грэй. Сказал щуплому крысенку: Повежливее ты разговаривать не умеешь, да, мальчик?.. - продолжая думать: "...и то-то он взглянет на меня шалыми глазками, когда я ненароком оброню, стоя с бокалом рядом с ним и глядя на молодоженов: "На этот раз Васил, по-моему, изменил своему обыкновению, создал семейку не с юной девственницей, а со зрелой цветущей женщиной. Наверное, кто-то всех невинных девушек в Большом Яблоке чести лишил за последние полгода, пока он ходил в супругах у предыдущей и разводился с ней...", и бочком, бочком отошел, ускользнул в толпу приглашенных, как партизан в заросли бамбука... Я ж не знал, что встречался с этим Тони раньше - для него, позже - для меня... С этими временнЫми загогулинами постоянно неразбериха...".
      - Могу повежливей, - окрысился щуплый, - Тони, тут говнюшка какой-то пришел, выставить его или ты с ним поимеешь разговор?
      - Ха, - ухмыльнулся Тони, ярковыраженный уроженец небезызвестного острова треугольных очертаний, расположенного неподалеку от носка апеннинского сапога, - а ну как этот пришлый громила даст тебе в ухо за вежливое обращение? Вон здоровый какой.
      - Дам, - посулил пришлый громила, - непременно. - И подумал: "Слишком много слов, не пора ли наконец заняться делом. Как сказал бы один мой давний знакомец: "И вечно ты распыляешься, туфту гонишь, мужик. Извини меня, как ты сам любишь выражаться, но ты всячески лажаешься на каждом шагу, хотя мог бы вести себя серьезно, я знаю, если бы захотел". Ну что ж, флаг мне в руки." - Не ошибается лишь тот, кто вообще ничего не делает, со значением в голосе заявил он и коротким ударом, почти не размахиваясь, врезал щуплому шибздику в нос. Тот, само собой, вырубился как лампочка, отсоединенная от электросети. - Извини меня, но ты напросился, - добавил визитер и перешагнул тело, со стуком свалившееся на пол гаража. Спросил Тони, брезгливо стирая извлеченным из нагрудного кармашка платочком пятнышко крови на костяшке безымянного пальца: - Босс, тебе не нужна молоденькая аппетитная цыпочка, нецелованная и несбитая? Слыхал, сказывали, именно такой товар тебя интересует.
      Подумал при этом отвлеченно и некстати: "А когда-то, блин, я не мог ударить человека. Не говоря уж о том, чтобы ударить в лицо. За это "не могу" постоянно и получал. От тех, кому ударить человека проще простого. От тех, в ком самки видят достойных зачинателей своего потомства и защитников оного, в свете учения хитромудрого Дарвина: "Выживает сильнейший", от тех, кому не нужно (да и не дано им) сублимировать, и посему - не нужен разум и не нужна душа... От тех, имя которым - Легион. То-то развелось выпердков - как тараканов. Зато когда научился, в награду заполучил роскошный боевой комплект, в том числе и скафандр. С чем себя и поздравляю."
      - Ты кто такой? - подозрительно спросил Тони, вместо ответа хватаясь за рукоять "38-го калибра", торчащую из-за пояса. - Рожа мне твоя что-то незнакомая. Ты на кого работаешь?..
      - Не сердись, хозяин, - примирительно сказал пришлый громила, складывая свой щегольский платочек и аккуратно засовывая его домой, в кармашек, - ты ж сам видел и слышал, твой парень напросился. Тебе нужен товар или как?
      - А ну пойдем, - сказал Тони, не отпуская рукояти револьвера. Потолкуем.
      Они вошли в отгороженное от основного помещения гаража "кулуарное" пространство, и пришелец обнаружил за стенкой еще полдюжины уголовных физиономий ярковыраженной островной наружности. Все они схватились за рукояти кое-каких обязательных для своей профессии "частей тела", и принялись поедать непрошенного громилу зверскими взглядами. - Садись, велел Тони. Пришлый назидательным тоном ответствовал: - Не садись, а присаживайся, Тони, надо говорить. Сесть всегда успею. Ты понял?
      - Ну присаживайся... - буркнул Тони. - Дай ему место, Джекки, брось карты. Пусть посидит, а я с ним потреплюсь за жизнь.
      - Что за нее трепаться, - сказал пришлый, - она и сама трепло еще то. - Подумал: "В этих краях старую примочку "ты понял?" не ведают, и "на понял" не ведутся. Дикий народ, америкосы, никакой зэковской культуры, и феня скудная. Известное дело, у них половина народа через ГУЛаг не пройдет...". - Товар превосходный, оближешь пальчики, - заверил он Тони, потенциального покупателя, - четырнадцать лет, сиськи уже - во! - он сложил вместе два кулака, размер получился впечатляющий внушительностью, талия тоню-усенькая, личико как у ангелочка со статуи, кожа гла-аденькая, чистенькая, - воркующим тоном продолжал он рекламную кампанию, и, просканировав мысли Тони, обнаружил, что азарт разжечь сумел вмиг. В этом он и не сомневался, для этого ему даже не надо применять особых благоприобретенных способностей - убеждать словами, интонациями, тембром он умел давно, еще до того как на Дорогу попал, ему не верили, когда он признавался по пьяному делу, что может, говоря по телефону, довести женщину до оргазма, а зря. Это было правдой, прецеденты случались. Надо просто знать, ЧТО, КАК и КАКИМ ГОЛОСОМ говорить. Женщины любят ушами...
      Но гангстер, снедаемый опасениями, побаивался довериться незнакомому коммивояжеру. Мужчины предпочитают глазами, с ними труднее в этом плане, им бы показать - и готово...
      - Не сомневайся, хозяин, никаких проблем с родственниками. Плати, бери товар, пользуйся как пожелаешь, я после заберу, если живая будет. Похороны за твой счет, в случае чего. И надбавка за специальный сервис.
      - Ты откуда такой прыткий? - спросил один из прихлебателей, чрезмерно широкоплечий пожилой тип, с изрытым оспинами лицом. И тут Грэй чуть было не подставил старого дружка. Уже открыл было рот, соблазн а-агромаднейший! но вспыхнула китайская шутиха гневной мысли: "Что я делаю, сволочь!", - и он сказал: - Я на Шеддока работаю. - Шеддок был конкурентом Китча. Вольный охотник, ищу товар, потом ему сбываю. А тут, слышу, Тони-Скорпион не прочь целочек прикупить. Вот я и пришел, - проинформировал он суровых мужиков, не снимающих ладоней с рукоятей.
      - Не нравится мне его рожа, - сказал один из прихлебателей, тот самый, широкоплечий, что уже задавал вопрос. Волос на его кубической башке оставалось немного, и создавалось впечатление, что у него модная в среде его коллег более поздних поколений и других стран коротенькая стрижка. Вообще, он походил на типичного "качка", только пенсионного возраста. Этакого ветерана-любера. - Умная шибко.
      "С этим дядей могут возникнуть сложности, - подумал пришлый. "Дядина" рожа ему тоже весьма не понравилась. - Подозрительный больно. Ну ничего, на каждую лампочку свой плевок сыщется."
      - Ладно, поехали, - решился Тони. Похоть, потрескивая, так и сочилась из него, как электромагнитное излучение из экрана старого цветного телевизора. Грэй остро почувствовал, как животное, безумное вожделение переполнило мысли гангстера, и поспешно выхватил свой мозг из бурлящего, хаотического мельтешения образов насилия, сцен издевательств, вереницы мучений, из ОКРОВАВЛЕННОГО ГИГАНТСКОГО ВЛАГАЛИЩА...
      - Три косых, - сказал он Скорпиону, - захвати. Девочка меньше не стоит. И надбавку, если что, полторы косых.
      - Че-его? - удивился гангстер. - Три _к_о_с_ы_х_, я не ослышался? Да красная цена за любую девку в мире три _с_о_т_н_и_, и то товар небывалый, за потрясную масть! Ну и пара сотен надбавки еще.
      - Ты захвати, - спокойно сказал Грэй, - увидишь туловище, будем толковать о цене. Гарантирую, что когда увидишь, не пожалеешь и больше выложить. Масть шикарнейшая, ты в жизни таких не видал.
      - Я таких видал и пробовал, задница, что тебе и не снилось, сукин ты сын!..
      Врешь, дядя, подумал Грэй. Уж каких я наяву в Дороге видал, так тебе точно и в самом разнузданном эротическом сне не привидится. Хоть ты и коллекционер. Особенно свежачка. А вот маму мою ты не трожь, выродок...
      - Я сказал, - он неторопливо встал, - свое слово. Хочешь, бери капусту, едем.
      - Он мне не нравится, - сказал широкоплечий боди-гард, - я ему язык отрежу, Тони, ладно? Сдается мне, любитель сорвать куш на дармовщинку. Не едь с ним.
      А он умный! удивился Грэй. Надо же. Потому и дожил до своих лет.
      - Погоди, Лэнни. Хочу глянуть на товар... - ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ, ЗАЛИТОЕ КРОВЬЮ, ИСТЕРЗАННОЕ ДЕВИЧЬЕ ВЛАГАЛИЩЕ в мыслях Скорпиона ВСПУХЛО ДО ФАНТАСТИЧЕСКИХ РАЗМЕРОВ, вытеснило все прочие соображения, - ...может, этот поставщик падали не врет. А ты со мной поедешь, и подержишь ствол у щеки фраерка. Чтоб не было неожиданностей, всяких дополнительных нежелательных шакалов.
      - Что ты, Тони! - сказал "фраерок". - Как ты мог подумать! Я свои дела честно веду!
      - Поглядим...
      - И такие сладенькие целочки на дороге не валяются. Я знаю, что предложить Тони-Скорпиону! добрый товар, соответственно и цена. Не волнуйся, браток Лэнни, тебя я не убью и хозяина твоего не обижу. У меня и для тебя киска сыщется, подешевле...
      - Хамит, говнюк, - проворчал умный бандит. - Какой я те браток, твои братья в прерии труп мула доклевывают. Дай-ка я ему врежу, Тони.
      - Успеешь. Едем, скорее. Джекки, притащи-ка мне пять косых, на случай. Ты знаешь где.
      "И между прочим, такой тип мужчины бабы обожают, - подумал Грэй, переступая бездыханное тело щуплого крысенка на обратном пути к выходу. Исключая, конечно, патологические крайности вроде этого маньяка. Аж пищат и трусики на бегу роняют, настолько им нравятся этакие хозяева жизни. А потом изумляются, когда с ними обходятся хуже, чем с собаками. Неужели трудно понять, что на любовь способен только тот, кто способен взглянуть на себя со стороны и над собою рассмеяться, осознав собственное несовершенство?..".
      ...он их не убил. Как обещал. Он их просто оставил, связанных собственными галстуками, загорать футах в трехстах от дороги, ведущей в Бостон. Сарай какой-то отыскал даже, на случай дождя, чтоб не капало, хотя какой в августе тут дождь. А в качестве кляпов он использовал носки Лэнни, и готов был побиться сто к одному, что Тони-Скорпион, когда-нибудь освободившись от пут, боди-гарда, таскающего сто лет не стиранные носки, в живых не оставит. Кстати, спустя десять лет этого громилу в непосредственной близости от Скорпиона Грэй не приметит. Вот, оказывается, по какой причине. А то этот дядя, при его гнусности, непременно припомнил бы Грэя и поднял стрельбу прямо в свадебном зале... Хотя, быть может, по иной. Дядя Лэнни мог приказать жить долго в любой из четырех тысяч дней, прошедших с момента первой, как выяснилось, встречи Грэя с Тони. Окончившейся появлением "дополнительных нежелательных последствий". Одним ударом, как вежливость щуплого белобрысого крысенка, угасить пыл Тони и его верного старого пса Лэнни не удалось, но трех ударов им хватило. Грэй обошелся бы и двумя, но Лэнни, крепкий такой, непреклонный, успел выстрелить, и за непослушание был наказан. Хотел и Тони второй добавить, за маму свою, но не добавил. Это уже было бы садизмом.
      - Запомнишь ты этот денек на излете лета двадцать седьмого, - сказал Грэй, разворачивая машину обратно в город. В кармане ощущалась тяжесть пачки банкнот. "Ох, запомнишь, коллекционер свежачка". - Smith-and-Wesson 38 PS Скорпиона и Сolt 45.0 Лэнни Грэй бросил на пол кабины, а сотни три мелких денег, нашаренных в карманах босса и пса его, сунул на карманные расходы себе, вроде как гонорар.
      "Хотя за очищение мира от скверны вроде платы не полагается. Всего зла в мире не искоренишь, - подумал при этом, - да и я не мессия какой-нибудь, спасатель наивный и напыженный, тщащийся своей тощей грудью прикрыть все СТАДО целиком. Низкий Тебе поклон, но нам не по пути. Мы сошка помельче, нам на душе тепло и от таких свинских с точки зрения Твоей этики деяний. Нам такой хитрозадый способ быстрого обогащения приятственнее, нежели смирением и праведностью, уставясь в небо, ждать ниспослания манны. Разве что банки грабить... Банкиры похлеще рэкета чудища. А еще какого способа на скорую руку и не соображу. К тому же совместил приятное с полезным... Если грязь не выгребать хотя бы по совочку, то можно утонуть выше макушки, нимбом крытой, не переставая при этом проповедовать о спасении душ. Прости Мою грешную Душу, если Ты есть, но нам с Тобой уже давно не по пути...
      Те, кто идут к Тебе, считают себя червями ничтожными, рабами Твоими. А я вышел на Дорогу, чтобы быть свободным. С Твоей точки зрения я обуян гордыней, и грешен, Гос-споди, прости, хотя в Твоем прощении я не нуждаюсь, пропащий я... Любовь - Твое Знамя, Твой Крест, суть Твоя, и Ты несешь его, но ведь и Моя - тоже, и я стараюсь нести Свою ношу, как могу, из всех Своих слабых силенок. Вначале было Слово... Да. Но к сожалению, и потом зачастую ничего, кроме слов, не осталось.
      А для меня Любовь, Доброта, Душа - не слова, а _д_е_й_с_т_в_и_е_. И понимай это как знаешь. Как понимаю я, знаю только я. И в соответствии с Моим пониманием поступаю. Много при этом всяких слов думаю, это да, но что уж тут поделаешь, когда-то был воспитан вроде бы в лоне Твоем... Даже добровольно ездил в стольный град, в Лавру, креститься, по полному обряду, и отнюдь не в младенческом возрасте, в полном рассудке и с Верою в Тебя...
      Но потом мне стало жалко Тебя, и без моей грешной грязной души у Тебя забот полон Дух Святой... Не обессудь, но: "Нет Бога, кроме Человека, и Бог внутри, а не вовне. Каждый сам себе Бог." Либо в тебе Бог есть, либо нет. Но если в тебе нет Бога, значит, ты... кто? И кто твой Хозяин? Вот-вот. И не жалуйся тогда Всевышнему, Его нет, если я приду с тобой воевать. Только твой покровитель, порождающий Зло, поможет тебе, но тут уж - кто кого...
      Представляю, как кощунственно сие звучит для овец СТАДА Твоего, но я не верю больше в Твое Право меня пасти и спасать мою Душу. Если Ты есть, осудишь меня, и буду гореть в Аду, но - потом. Если я столкнусь с Тобой на Дороге. Но покамест я Тебя на ней не видел. Может, ты другими путями ходишь? Что ж Тебя не видно здесь, где Зло делает из людей клыкастых чудовищ, озабоченных лишь собственным Эго?.. Если это Ты их такими создал, по образу и подобию, то... сам такой. И каково же Имя Твое, после этого?.. Вот то-то и оно. Ну ладно, не сужу, да и не судим буду...".
      Грэй вздохнул. Грустно улыбнулся. Ладно, подумал обреченно. Надо идти дальше. Даже если это не Дорога к Храму. Другой нет. Она тебе нравится, сам выбрал. То-то и оно. _С_а_м_.
      - И в тридцать седьмом ты меня сходу признаешь, Тони, я теперь понял. Но на свадьбе у мультимиллионера Дзамекиса я из себя настолько важную шишку строить буду, что тебе не по зубкам окажусь, а после исчезну, и ты меня не отыщешь, хотя я уверен, изо всех силенок постараешься... Скажи спасибо, между прочим, что я не произнес коронную фразу одного похожего мастью на мой скафандр довольно известного мужика, выданную им, после того как отпустил ноги типа, которого держал над пропастью вниз головой, и которому раньше обещал оставить в живых. Я пока еще человек слова, к сожалению...
      Различие между "Hi!" и "Bye!" не только в написании...
      - Не померли со скуки? - спросил он, подкатывая к модели-Т, стоящей на прежнем месте. Передним бампером экспроприированного у акул гангстеризма большого и мощного форда "седан 27-го года" едва не вломился в задницу маленькой машинки, но пронесло. Еще рванет какая-нибудь там мужикова бонба! - подумал. - Извиняюсь, несколько подзадержался, - сказал он, высовываясь в окошко.
      - Мы уже пообедать успели, - сообщила Сэра, оборачиваясь, - тут за углом отличный итальянский ресторан. Дешево и вкусно. Ты не ел еще? Сходи, поешь. Там такие равиоли...
      - Спасибо за заботу, но на сегодня с меня итальянской кухни достаточно, - улыбнулся Грэй. - А куда, собственно, между нами, девочками, говоря, подевался Вилли?
      - Он тут, неподалеку прогуливается, - сказала Сэра, и глубоко затянулась "беломориной", пачку которых ей подарил Грэй. - Тебя почти три часа не было ни слуху ни духу, черт тебя дери. Мы на этом перекрестке уже как родные, вскорости фараоны с нами здороваться начнут. Подплывали, пришлось им по пятерке отстегнуть, чтоб не цеплялись. И девочки здешние доставали, почему торчим как прикованные, делать что ли нам нечего...
      Прокол, подумал Грэй. Упустил из виду. Да и подзадержался, правду говорит. Слишком много думаю, философ, черт меня дери.
      Пэтси молча сидела за рулем модели-Т. На Грэя не обернулась, не взглянула даже. Ссутулилась, голову наклонила. Со спины глядя, ему показалось, что она плачет. Он не понял, что с ней произошло, а в мысли лезть не отважился. Какой-то непреодолимый барьер, моральный запрет, возник в душе, и вторгаться в мозг Женщины, у которой просил прощения за все преступления собратьев своих, ради которой едва не нарвался на пулю цепного пса Лэнни, Грэй больше не осмеливался.
      - Что с ней? - спросил Сэру. - Сдается мне, она мрачная, как грозовая туча.
      - Черт ее знает, - пожала плечиками шатенка. - Молчит как немая. Как в ресторан сходили, так и молчит. Ни словечка не вымолвила. Будто подавилась чем.
      - Вилли ей ничего не говорил обидного? - спросил Грэй.
      - Да нет, вроде...
      - Пэтси, поди-ка сюда, - позвал Грэй, и открыл правую переднюю дверь гангстерского кара, - скажу что-то.
      Пэтси вылезла из фордика, прямая, как струна, ступая на деревянных ногах, как кукла из театра марионеток, обошла его кругом, подбрела по тротуару к открытой двери и влезла в салон, уселась рядом с Грэем, по-прежнему не глядя в его сторону, руки сложила на коленках, ладошка на ладошку. Как школьница стеснительная, подумал он. Смиренная такая. Как в воду опущенная. Кто ж ее опустил-то?..
      - Сэра, - велел он, вновь высовываясь в окошко, - сходи разыщи Вилли, не дай бог его он с кем-нибудь сцепится.
      Когда вторая проститутка удалилась прочь, Грэй вынул из кармана и бросил Пэтси в подол пачку долларов. - Возьми еще, - сказал, - тут пять косых, вроде бы. Половину отдашь Беверли, понятно? По сотне дашь всем девочкам, которых я там у вас видел, пятьсот - Мэри, пятьсот - Сэре. Остальное и те две с половиной, что в бумажнике - твои. ("И нечего ей знать, что за эти двадцать пять сотен заплачено любовью женщины и дружеской любовью мужчины.", - подумал он при этом.) Итого... я даю тебе четыре двести, почти четыре с половиной косых, так, да? И возьмешь этот старый форд, только продай его сегодня же, он ворованный. Сотни три за него выручишь, я думаю. Вот и ровно четыре с половиной. Не говори мне ни слова, если не желаешь, но выслушай. Сейчас мы заедем куда-нибудь на задворки, перегрузим свои вещи из багажника модели-Т, и убирайся подальше, без тебя обойдусь. Сэру я забираю, поможет. Может быть, когда-нибудь, где-нибудь, мне зачтется та глупость, что я сделал для тебя, боюсь только, что некому и зачесть будет, кроме меня самого... Но если бы знали вы, что самый страшный суд - своего бога... а не Всевышний...
      - Почему ты это сделал? - вдруг тихонько произнесла Пэтси, не поднимая глаз. - Я все пытаюсь понять, но не могу...
      - Поэтому ты такая молчаливая и грустная? - спросил Грэй. - Значит, я не ошибся в тебе, не зря влез со своим убогим совочком в дерьмо... А ты не думай, ладно, больше? Прими как есть. Считай, что я самый глупый в этом мире мужчина. И... запомни, Пэтси, мне будет очень приятно иногда думать, что ты меня поминаешь добрым словом. Ведь ты не будешь обо мне вспоминать со злом, правда?
      - Нет... - сказала она. - Мне кажется, что нет...
      - Спасибо тебе. А теперь уходи. Ты умеешь водить авто, так, кажется? Поведешь развалюху свою. Иди, я сказал. Слышишь?
      Она не шевелилась. Смотрела на пачку денег, лежащую в подоле.
      - Послушай, Большой Грэй... или как там тебя... - вдруг прошептала. Снова замолчала. Повысив голос, сказала: - Я впервые встречаю мужчину, который не бьет за присвоенные деньги. Думала, только в синемафильмах такие бывают. Я впервые встречаю мужчину, который платит, кучу капусты причем, гору целую, женщине, с которой ничегошеньки не взял. Мне это непонятно, странно, но в конце концов, это твое личное дело. Я вот о чем хотела попросить... Слушай, может быть, ты все же переспишь со мной?.. А то как-то совсем не по-людски выходит. Я... столько лет спала с мужчинами, не получая ни малейшего удовольствия, а сейчас вдруг... мне почему-то кажется, что я... _х_о_ч_у_ лечь с тобой, ты... нужен мне... - она замолчала. (Он с тоской подумал: "Господи, где Ты был, когда я в мертвой постели грезил о том, чтобы Женщина сказала мне такие слова и так захотела меня? А ведь я был верным адептом твоим! Молчишь? Нечего ответить Тебе.") Нерешительно взяла пачку денег в руки. - Ты понимаешь, я уже и думать забыла, что могу пожелать искренне еще когда-нибудь мужчину... И сейчас... мне почему-то страшно не хочется терять тебя... не хочется, чтобы ты уходил вот просто так, подобно тому, как уходили тысячи до тебя, но я не жалела... Я старуха, понимаю, мне уже двадцать пять, и кому нужна проститутка, десять лет не сползавшая с постели... но мне вдруг... как дурочке, захотелось за тебя замуж... Вот... Только не смейся надо мной! Я знаю, что говорю глупости, но... - она всхлипнула. - ...сейчас я разревусь как девчонка, и ты меня прогонишь, я знаю...
      - Не надо... - он притронулся кончиками пальцев к ее ладони, обхватившей пачку денег. - Не плачь, девчонка. Я не покупал твою душу, и уж тем паче не претендую на твое тело. Уходи, и помни обо мне. Я прошу тебя, скорее, скорее уходи... Ну же? Роптать на судьбу - последнее дело, она неумолима. И не щадит никого.
      Проститутка открыла дверцу и дернулась было наружу, на ходу запихивая деньги в вырез платья, как вдруг замерла. Одна ее туфелька, исцелованная этим странным мужчиной, уже стояла на земле, вторая - еще на полу кабины. Помедлив секунду, девушка откинулась назад, убрала ногу с земли, втянула внутрь, захлопнула дверцу, с силой, преодолевая сопротивление рук Грэя, опрокинулась на спину и положила голову ему на колени. Смотря снизу вверх полными слез глазами, прямо в усталые и тоскующе-добрые, таких ни у единого мужчины доселе она не видывала, глаза его, прошептала, взбираясь по ступенькам слов, складывающим вертикальную лестницу, протянувшуюся от глаз к глазам, от земли к небу: - Поцелуй, Большой Грэй! Я хочу унести вкус твоих губ с собой... Мне кажется, я тебя больше никогда не увижу... Оставь мне хотя бы вкус твоих губ на память...
      "Нетипичная какая-то проститутка, - подумал Грэй. - Неужто такие в жизни бывают, а не только в синемафильмах? Но я рад, что она такая... было бы несправедливо, стараться для твари бессовестной какой-нибудь... может, и не зря я попался ей на пути. Хоть какая-то текущая польза от меня людям, а не сулимая в туманном грядущем... Все это смахивает на сцену из индийского кино: все рыдают. Танцев только не хватает... ну и пусть...".
      Он кивнул. - Хорошо, как хочешь. - Бережно приподнял ее голову, прижал девушку к себе и нежно-нежно, как только мог, поцеловал ее влажные, мягкие, доверчиво раскрывшиеся навстречу, уста. Ее язычок скользнул меж губ его, втиснулся под зубы, быстрым движением пробежался по ним, словно собирая живительную влагу, ту самую, что по утрам в пустыне изможденные и умирающие от жажды путники пытаются отыскать на мертвых камнях... Потом проститутка молча, ни слова, ни словечка, не говоря, вырвалась из объятий, выскочила из машины и обежала, расталкивая прохожих, модель-Т, скользнула за руль и уселась, поправляя растрепавшуюся прическу. Вынула откуда-то шляпку и водрузила на голову... И в это мгновение ее скрыл от взгляда Грэя невесть откуда возникший Вилли. Он стоял между старым фордиком и новенькой мощной моделью последнего года, рассматривал ее. - Эй, Торопыга, ты где такой солидный гроб раздобыл? У кого спер?
      - У кого следовало, у того и спер, - сказал Грэй, вытягивая шею, чтобы через плечо Вилли разглядеть Пэтси. Он хотел видеть ее лицо, и она будто почувствовала что-то, на мгновение повернулась. Лицо у нее было каменное, ничего не выражающее. Лицо парковой статуи. Лицо Статуи на Либерти-айленд. Лицо женщины, в душе которой безумствует боль. Но она скорее умрет, чем покажет это.
      Грэй вновь подавил желание узнать ход ее мыслей. Пусть это останется для меня тайной навсегда, с грустью подумал он. С теплой, пушистой такой грустинкой, едва уловимым взмахами овевающей мысли. Жалко, Боже Мой... Как же мне их всех жалко... Сами себя тварями делают, к ним соответствующе относятся, а потом удивляются, какие сволочи мужики...
      "А может, это МЫ???", - спросил он себя. И не сумел ответить.
      Сэра спросила: - А мне куда?
      - Лезь вместе с Вилли на заднее сиденье, - велел Грэй. - Соснуть можешь, девочка, отдыхай, - ласково сказал. - У нас еще несколько часов, выспаться успеешь досыта...
      ...загнали машины в укромный закоулок, указанный ехавшей впереди Пэтси, и Грэй, жестом приказав Вилли оставаться внутри, перегрузил оружие и снаряжение. Пэтси стояла неподалеку, смотрела округлившимися от изумления глазами на диковинные причиндалы. Захлопнув багажник большой машины, Грэй сказал: - Пэтси, я когда-то обещал одной женщине, что возьму с собой. Я не выполнил то обещание, и не смею давать новое, такое же... Я уже созрел для того, чтобы выполнить, но, случайно заскочив н_е _в_о_в_р_е_м_я_, узнал, что судьбой предначертано нам с нею быть врозь, что она выбрала другого почти сразу, как я исчез. Если бы я этого не узнал, то быть может, забрал бы ее с собой, и тем самым обрек на мучения. Ошибся бы фатально, потому что вернуться она бы уже не смогла... Нарушил бы ход истории, но черт с ним, ходом истории, я и без того постоянно нарушаю его, как последний бессовестный бандит. Уповая, что судится - по результату... Я очень любил ту женщину. Я и сейчас ее люблю, знаешь. Очень-очень. А еще раньше я любил другую женщину, свою жену, но она меня бросила. Что мужчине нужна подруга, женщинам не понять, а тех, кто с этим согласен, не принято... Твое молчание молчание провоцирует меня на откровенность, поэтому слушай терпеливо, что говорю. Я болтун, и можешь мои слова всерьез не воспринимать. Но если бы я надеялся еще отыскать себе настоящую подругу, то мне бы очень хотелось, сам не знаю почему, чтобы она была похожа на тебя. Такую, из тех, которых не принято в жены брать. И не такую, как... Не спрашивай, почему. Я и сам себе не хочу отвечать на этот вопрос. А теперь садись и уезжай, и не забудь авто продать... - он толкнул девушку к модели-Т, получилось нечаянно грубо, девушка оступилась, едва не упала, едва не растянулась в пыли, в мусоре, устилающем землю пестрым ковром, но в последний миг схватилась за капот фордика. Грэй уже впрыгнул в большой форд, запустил мотор...
      - За что ты меня так жестоко наказал?! - закричала Пэтси вслед отъезжающему авто. - За что ты смутил мою душу?! Ты даже не переспал со мной, сволочь, чтобы мы остались квиты!..
      - ...Уйти, уйти вовремя, - бормотал Грэй, - уйти, ибо потом будет слишком больно... - Крика Пэтси он не услышал, а сканировать ее разум запретил себе на веки вечные. Глаза его застлали слезы, и он с трудом различал, куда направляет форд.
      Потому что он вдруг осознал, что несколько секунд, несколько взглядов, несколько слов, один-единственный поцелуй, - все, что связало его с этой случайно, как все хорошее в Пути, встреченной Женщиной согрели его душу сильнее, чем все женщины мира, включая обеих Беверли, его бывшую жену и даже его первую, мальчишескую влюбленность, троюродную сестру; а ведь Пэт даже не была в его вкусе (что лишний раз доказывает, что клад всегда не там, где копаешь!) как женщина. Почему судьба подарила ему этот коротенький жгучий миг счастья, он понял, но не захотел даже сам себе признаться в этом. Чтобы потом не стало еще больнее.
      Бросив взгляд в зеркальце заднего обзора, он последний раз увидел стройную высокую фигуру, облокотившуюся на капот "утренней звезды", и отвел глаза, вперился в дорогу. В душе его звучал тягучий, мучительный блюз...
      - Ты чего, Торопыга? - спросил Вилли. - Эта кошка тебя чем обидела?
      - Тебе-то что. Тебя она обслужила, не пожалуешься. Спи, не доставай. И не лезь в душу... - устало сказал Грэй.
      Вилли недоуменно посмотрел на напарника. Среагировал нетипично.
      - Да я что... да я просто... за тебя переживаю...
      В его устах это звучало фантастически. Как если бы хронический алкоголик признался, что регулярно тайно переводит деньги на счет Общества АА.
      Грэй, несмотря на дикую головную боль, обернулся и бросил ошарашенный взгляд на Вилли - не послышалось ли?..
      Взгляд Вилли встретились со взглядом Грэя. Нет, не послышалось, понял Грэй. И со странным чувством сказал Вилли то, что, как считал раньше, говорить тому было бесполезно.
      - Ты меня вряд ли поймешь, Вилли, но я скажу. Ты только тогда станешь настоящим, стопроцентным мужчиной, когда не желание всадить нонке пулю в глаз будет твоим основным и постоянным, а желание погладить ее по головке и шепнуть на ушко ласковое словечко. Если бы та девчонка тебя вшами не наделила, может, ты бы еще тогда ощутил такое желание... Каждому дается в жизни шанс, только мало кто им пользуется. Вот бы второй...
      - Не успею. Она мне раньше в глаз пулю вгонит, - удивительно спокойно, без ажиотажа, ответил Вилли Квайл.
      - А вот в этом ты прав. К сожаленью. Но им тоже надо дать еще шанс...
      - А зачем, брат?
      - Зачем, ты спрашиваешь?.. а вот зачем, - охрипшим, перехваченным голосом сказал Грэй, обогнал какой-то дряхлый грузовичок, кашлянул и вдруг заговорил странным тоном, Вилли никогда не слышал, чтобы мужики так разговаривали. Значение слов "нежность" и "восторг" применительно к женщинам для Вилли смысла не имело. Грэй говорил-говорил, и Вилли впервые СТАРАЛСЯ понять, О ЧЕМ...
      - Ты женщина, ты
      книга между книг,
      Ты - свернутый,
      запечатленный
      свиток;
      В его строках и дум
      и слов избыток,
      В его листах
      безумен каждый миг.
      Ты - женщина, ты
      ведьмовский
      напиток!
      Он жжет огнем,
      едва в уста проник;
      Но пьющий пламя
      подавляет крик
      И славословит
      бешено средь
      пыток.
      Ты - женщина,
      и этим ты права,
      От века убрана
      короной звездной,
      Ты - в наших
      безднах
      образ божества!
      Мы для тебя влечем
      ярем железный,
      Тебе мы служим,
      тверди гор дробя,
      И молимся - от века
      - на тебя!..
      Грэй замолчал, и вдруг раздался голос Сэры.
      - Ничего себе! Мудрено, но у меня аж мурашки побежали!
      Грэй не оборачивался и не видел выражения лица Вилли, когда тот спросил: - Это твой опус, сумасшедший? - но слова эти прозвучали не ехидно, чувствовалось, спросившему искренне интересно.
      - Нет. Есть такой поэт, Брюсов...
      - Интересный мужик, - снова высказался голос Сэры. - Брюсофф, говоришь? Местный? Я бы с ним не прочь познакомиться...
      Грэй все же обернулся. И увидел, что Вилли со странным выражением лица смотрит на нее.
      Ого, подумал. Неужели война может окончиться без того, чтобы одна сторона полностью разбомбила другую?.. Очень хочется, НО ВРЯД ЛИ.
      - Нет, милая, - ответил он проститутке. - Тебе с ним не суждено...
      - Но мужик, видать, крутой, хоть и сумасшедший, как ты, - неожиданно высказался Вилли.
      Грэй не закончил фразу, захлопнул "варежку" и улыбнулся. Подумал: "Наверное, что-то в лесу сдохло".
      - Ладно, отдыхайте, мальчики-девочки...
      ...Вилли спал на заднем сиденье в обнимку с Сэрой. Когда Грэй обернулся и увидал такой "пассаж", он присвистнул от удивления, и тут же зажал себе рот рукой - чтобы не разбудить. И снова уделил все внимание дороге и своим мыслям. Неторопливо катал форд по Городу, несколько часов подряд, пока не кончилось горючее. Езда в автомобиле всегда успокаивала его нервы, и сейчас - тоже. К тому же было страшно любопытно, как изменились знакомые когда-то улицы. Местами разительно, отметил. Но местами узнаваемые до мельчайших деталей уголки заставляли память умиляться. Время от времени он концентрировал энергию разума и сканировал окрестности, искал в пучине хаоса разноголосья и разноцветья мыслей тысяч людей (и это только на доступном ему, неглубоком уровне!) волны возможных преследователей, кого-нибудь из банды Скорпиона, приметившего экспроприированную машину, углядевшего в потоке легковушек и грузовиков форд Тони, за рулем которого сидит незнакомый фраер. Ничего и никого не обнаружил - покамест. Самое умное в сложившихся обстоятельствах было загнать форд в переулок и переждать, но соблазн осмотреть Город победил. "Буду надеяться, - подумал Грэй, - что за восемь-десять оставшихся часов никто из теплой компании околпаченного мафиози эту машину не узреет. Хотя всегда, до последней минуты суток, остается шанс, что увидят и устроят кинопогоню со стрельбой из всех видов оружия".
      Всяких ганг- и моб-стеров он не опасался. Существовали по-настоящему опасные варианты развития событий; но их волн-предвестников он тоже не уловил.
      Катаясь по Городу, Грэй отмечал перемены и думал о том, что несмотря на мерзкие недостатки и гнойные язвы этого мегаполиса, лично он в нем бы поселился надолго - была б его воля. Здесь всегда, во все времена, ощущался некий шарм, особое очарование, далеко не у каждого урбанистического образования имеющееся. Но о причинах своей симпатии к Большому Яблоку Грэй решил поразмыслить в другой раз, а сейчас он думал о более материальных, меркантильных, вещах. Ему вдруг припомнился толстенный роман, прочитанный в другой жизни еще, до ухода за стену. Герои романа (точнее, автор) постоянно на страницах по ходу действия упоминали всяческие виды оружия (с непременным указанием фирмы-производителя), на страницах постоянно перечислялись всяческие марки вин, прочих напитков, названия экзотических деликатесов, торговые марки фирм-изготовителей разнообразнейшего ширпотреба, и всякое такое прочее пускание пыли в глаза. Грэй не знал, разбирается ли автор на самом деле во всех этих штуковинах, сумеет ли различить на самом деле вкусовые букеты вин урожаев двадцати- и тридцатилетних выдержек. И спец ли автор во всяких оружейных, технических и прочих "ассортиментах". Но, читая роман, Грэй вдруг почувствовал, что отчаянно завидует героям романа. Именно потому, что они пили ВСЕ эти вина, вкушали ВСЕ эти яства и пользовались ВСЕМИ этими вещами, половину из которых автор наверняка и не видал, на самом-то деле, и вообще, чувствовалось, что автор отчаянный позер. (Между прочим, несмотря на роскошный выбор шмоток, жратвы и прочих материальных благ, у героев романа все равно имелись проблемы с женщинами, что показательно!) Не то чтобы Грэй замечал за собой мещанские наклонности, но своеобразный шик, с которым герои романа пользовались предоставившимися им вдруг возможностями ВЫБИРАТЬ, что кушать, что пить и чем пользоваться, ему безумно понравился. К тому же он понимал, что бытовой комфорт и возможность решать материальные проблемы без нервных затрат - великое преимущество. Впечатление от прочтения этого романа было еще одним зарядом силы, концентрирующейся в "кулаке", которым удалось пробить стену...
      Теперь Грэй разбирался во всех "этих штуковинах" наверняка гораздо лучше автора того романа. (И в таких, которые тому, бедняге, и не снились, хотя фантазия у него богатая.) Роман оказался неожиданно хорош, на вкус Грэя. И роман этот был вовсе не о том, какие вина пить, на какой марке мерседеса комфортнее кататься и в какое белье одевать своих женщин... Даже получил премию как лучшая книга года, хотя мнения по этому поводу были неоднозначные. Желания подражать не возникло, такого желания сроду не возникало, даже по прочтении книг Воннегута-мл. Грэй изначально для себя решил, что быть вторым ЛевТолстым, пятым Хэмингуэем, одиннадцатым Рыбаковым, сорок шестым Симмонсом, восьмидесятым Ремарком, сто первым АБСтругацким, сто сорок первым Сименоном, двухсотым Хайнлайном или тысячным Саймаком - не тот путь, по которому стоит идти. Только Первым Самим Собой. Или - никем. (Это уже мера таланта, а об этом не ему судить, он знал.) Одно время он просто не воспринимал всерьез все, что кропал. Потом, когда воспринял, понял, что ПСС ему не бывать; все написанное им оказалось не художественным вымыслом, не продуктом сублимации, а всего лишь жалкими попытками отобразить в убогой реальности СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ.
      Не больше и не меньше. Спустя годы, пройденные по Дороге, Грэй узнал, что эти сны - такая же Великая Иллюзия, но теперь он в ней ЖИЛ, и ему тут нравилось, здесь было его место, здесь не соскучишься, здесь можно реально помочь этим затравленным собственной натурой существам, и с его способностями у него имеется возможность свободного выбора... Несмотря на то, что и тут БОЛЕЛО ПО-ПРЕЖНЕМУ. Вот так.
      Но он узнал и еще кое-что - теперь. Весь этот КОМФОРТ, даже возможность свободного выбора, которую Грэй ценил превыше всего, всегда... до одного места, когда... Что КОГДА, он никому никогда не говорил и не скажет.
      ...размышляя о прошлой жизни, Грэй не забывал поглядывать по сторонам и сканировать окрестности. Впрочем, всерьез заботило его лишь одно: как бы не пропустить нужного человечка, оказаться в нужное время в нужном месте. Адресок подпольного заведения у него имелся, и почти точное время известно, однако в Дороге всяко бывает. Бродят всякие разные, помешать могут. Некоторые - даже жаждут.
      Душераздирающий блюз отзвучал, лишь отголосок его на самом донышке, горячим комком, шевелился, всхлипывал отдельными нотками грусти и сожаления.
      - Эй, Вилли, - позвал Грэй, когда форд, высосавший бензин до последней капли, затих у обочины, порычав напоследок как выключенный пылесос, стихающим, идущим на убыль утробным моторным рыком. - Возьми двадцать долларов, на... - он протянул через плечо, не оборачиваясь, три бумажки из позаимствованных на карманные расходы, - купишь у какого-никакого проезжего автовладельца бензину. Литров десять достаточно. Переплатишь ты ему, конечно, зверски, тут не в обычае делиться на дороге. Тут проще автостопом уехать, чем разжиться горючим... Но черт с ними, дьявольскими бумажками, на них входной билет в Рай все равно не купишь. Он почувствовал, как деньги из его пальцев кто-то вытащил, Вилли, не иначе. Продолжал: - И можешь спать дальше. Вот тебе еще индульгенции, на непредвиденные расходы, - Грэй протянул пяток бумажек разного достоинства, - вдруг фараоны или там рэкет-робин-гуд какой. Постарайся не ввязываться в истории с перестрелкой, о'кей? Жди меня. Остаешься за старшего, в отсутствие командира. Сэра, крошка, продирай глазки прелестные, приводи себя в боевой внешний вид, мы с тобой выходим на охоту... Я покуда покуру, - и Грэй открыл дверь, вылез наружу, с силой захлопнул железную створку за собой; присел на бампер, вытряхнул из пачки папиросу. С наслаждением затянулся. Успел выкурить полторы "беломорины", прежде чем хлопнула задняя дверца и Сэра появилась в поле зрения. - Хорошо выглядишь, - похвалил он, - в тебе есть изюминка, милая. Сексапил - это такая простенькая до изумленья вещичка, зачастую решающая судьбу индивида: обречь его на одиночество или кинуть в водоворот страстей... и она, сия вещица, или есть в человеке, или ее нет. В тебе есть. Во мне сейчас - тоже. Пошли, красавица, повеселимся.
      - Дай прикурить, - наклонилась она, демонстрируя тугие шары, стиснутые бюстгальтером и едва прикрытые глубоким декольте. Уловив его оценивающий взгляд, ухмыльнулась, сделав несколько быстрых затяжек. Кокетливо спросила: - Веселиться как будем, вдвоем или в обществе?
      - В обществе. - Вздохнул Грэй. - На мою, докуры. - Когда девушка сжала губами примятую гильзу дымящейся папиросы, вскочил. Оттопырил локоть, приглашающе кивнул: - Бери меня под ручку, шарман-мадам, время поджимает. - И они под ручку отчалили от форда, в котором остался скучать Вилли. Тот посмотрел им вслед и крикнул: - Вы не пропадайте очень уж надолго!
      - До полуночи по-любому! - откликнулся Грэй. - А там, может, смоемся. Потерпи, недолго уж осталось...
      Вышагивая под ручку со смазливой девочкой по Девяносто Третьей, Грэй наслаждался тихим вечером. Давно у меня не было времени просто так прогуляться с женщиной, подумал он. Побродить по городу с красивой подружкой, на людей посмотреть, себя показать. Завистливые взгляды половить сачком тщеславия. Женские, направленные на меня. Мужские, направленные на самочку, уцепившуюся за мою руку. Би, направленные на обоих. Гомо, направленные на обоих же, но наоборот... "Тьфу, куда это меня занесло!".
      - Сэра, миленькая, - сказал он игриво, - как ты посмотришь на то, что я тебя поцелую? - и прижал ее руку к своему боку локтем. - С интересом, ответила таким же тоном проститутка. - Бев шепнула, ты сказочный мальчик. Жаль, не было времени с тобой перепихнуться.
      - Не жалей, - сказал он. - Это не самая страшная потеря в твоей жизни. - Он остановился, развернул девушку к себе лицом и поцеловал. ТАК поцеловал, словно ему поставили условие: вложить в один поцелуй всю энергию, которую мог бы потратить на полноценный акт. Девушка осталась несказанно довольна. Она ответила ТАКИМ поцелуем, что стало ясно сразу: коса нашла бы на камень, доведись им встретиться на поле... Прохожие обалдев от невиданного нарушения традиционной морали, - втайне тоже. Какая-нибудь матрона, придя домой, заявит дочери: - Я видела сегодня на улице, как проститутка взасос целовалась с мужчиной! Как-кой ужас, ты только подумай! При людях! - никакого стыда у нынешней молодежи! - на что благовоспитанная дочурка округлит глазки и деланно возмутится. Ночью эта дочка, вполне возможно, пускает в свою комнату лакея и делает руками, бедрами, бюстом, ртом и "черным ходом" (если умная) такие вещи, что ее мамочка упала бы в обморок, узнав, какие. Когда-то, вполне возможно, она и сама, тайком от родителей, а позднее от мужа, впускала в свою комнату лакея и... делала такие вещи, от которых ее мамочка упала бы в обморок...
      ...парочка, поцеловавшаяся на улице, вновь отправилась своей дорогой, под ручку. Следовавшая футах в шестидесяти за ними женщина средних лет, скромно одетая и с большой плетеной кошелкой в руках, фыркнула и медленно пошла дальше.
      - ...В это время, как ни странно, эротические свободы гораздо более широкие, - говорил Грэй, идя с Сэрой под ручку (самое что ни на есть человеческое занятие!) по улице, - чем будут через несколько лет. Пин-ап девочками заполнены бродвейские шоу, обнаженные практически тела - на открытках и в журнальчиках, которым еще далеко до плюйбоя, но очень даже ничего... А когда Великая Депрессия асфальтовым катком наедет на страну, такие ограничения введут, что только держись. Клерикалы истошный вой подымут, народу жрать нечего, а тут эти голозадые шлюхи!..
      - О чем это ты? - спросила спутница. - О натурщицах Джо Пина? Я тоже как-то к нему ходила, думала, на открытку сойду, но он, гад, меня не отобрал... Не вдохновила его, иди ты! А что за депре... чего? я не поняла?..
      - И не надо, - вздохнул Грэй. - Ой, не надо.
      - Ну как хочешь... Странный ты, правильно девки говорили, но целу-уешься...
      И она внезапно остановилась, рывком развернула его к себе лицом, обхватила за шею, вытянулась на цыпочках и...
      - Вы меня в такой декаданс заманили, - сказал Грэй, - переведя дух, что и вылезать не хочется. Какие-то вы мне попались нетипичные все, хоть плачь, так жалко бросать вас здесь, под каток... - Он отстранил девушку, облизнул ее привкус со своих губ и добавил: - Пошли, не провоцируй, сначала самолеты.
      Она вздохнула и ничего не ответила.
      - ...Смотри, крошка, - сказал Грэй, убирая двумя пальцами каштановую прядку волос, прикрывающую розовое ушко спутницы. Приблизив губы чуть ли не вплотную к раковине, он прошептал, обнимая девушку за плечи: - Там, в углу, сидят два мужика...
      - Ой, щекотно... Где? - завертела головой проститутка. Грэй придержал ее, ухватившись губами за мочку розовой ушной раковины. - Да не крутись ты, - сказал. - Вон, справа, одноглазый такой, со шрамом, и лысый, краснорожий... Видишь?
      - Вижу, - ответила Сэра. - Ну?
      "А может, не стоило брать девчонку с собой? - подумал уже не первый раз Грэй. - Ей не поздоровится, вдруг...", - и не первый раз ответил себе. На это у него ответ имелся. - "Стоило. Даже с риском для нее, о степени которого она только догадывается. Я должен быть уверен, что при самом худшем раскладе кто-то сможет подскочить к человечку, и у женщины шансов поболее, чем у меня... Прости, миленькая".
      Они сидели за малюсеньким круглым столиком. Два стакана дрянного виски и тарелочка с ломтиками жареной картошки, - весь "роскошный" заказ, обретающийся перед ними. Ни "Дом Периньон" сорокалетней выдержки какого-нибудь, ни "Шато Марго", ни "Божоле"... Дым папирос окутывал их сизым колышущимся облачком; возносясь к потолку, дым "верблюжьей любви" смешивался с клубящимся пологом, образованным столбами серой мглы, тянущимися почти от каждого посетителя. Подпольный бар не радовал ни глаз, ни ухо, ни обоняние. Разве что осязание - рука Грэя по-прежнему обнимала подружку. Впрочем, заслуги заведения в этом ни малейшей. Кто ж о тебе позаботится, если не ты сам, подумал Грэй. А где-то, конечно, имеются заведения повеселей, подумал он тут же. Но этот питейный "оазис" - далеко не заоблачного пошиба. Ни тебе живой джаз-банды с каким-нибудь колоритным хохмачом-контрабасистом, с виртуозом-саксофонистом, рождающим своим инструментом такие звуки, от которых душа либо плачет, либо поет песнь восторга... Ни тебе пляшущих полуголых девчонок на крохотной эстраде, ни официанток в чулках со стрелками, коротеньких юбчонках и расшитых блестками бюстгальтерах, ни тебе застольных подружек, скрашивающих мерзость бытия, возникая словно из атмосферы зала и шлепаясь на колени либо на стул рядышком, с обворожительными улыбками демонстрируя прелести, формам и размерам которых позавидуют и голливудские королевы длинных ног, тонких талий и пышных бюстов. (И все это создает особую, щекочущюю нервы атмосферу - ведь ВСЕ ЭТО запрещено Законом!..). Безобразие. В этом кабаке - никакой заботы о полноценном отдыхе клиентов. Тошниловка. Тьфу. Лишь дым папирос, сигар, трубок, алкогольные пары и алкогольные перекошенные рожи, потасканные шлюхи, трясущие телесами на пятачке для танцев, смрад, смрад, смрад... Нора, в которую сползаются бедолаги нажраться запретного пойла и попытаться хоть на мгновение забыть, что жизнь - сплошные крысиные бега. Помойка. Мрак. Бак для мусора, а мусор - души... И в норе этой поджидают их самки, опущенные еще ниже, на самое дно бака...
      И только патефон в углу, отделенный от содома и гоморры пятачком для танцев, совершенно свободным в этот миг, мечет лучик света в темное царство колышущихся в дыму и вони теней.
      Очаг света и бессмертия в разлагающемся, задыхающемся в собственном несовершенстве ночном царстве смерти...
      Сэра послала воздушные поцелуи нескольким знакомым, стоило Грэю с ней под ручку возникнуть в чаду замогильной забегаловки. (Так и хочется седьмую букву заменить на "д"! - подумал Грэй.) Любовнички, тут же отвлекся он от филологических изысков. Муженьки на час, на ночь. Клиенты, мать их... Ну, естественно, наивно полагать, что прогуливаясь с проституткой в злачное местечко, хоть одного ее бывшего партнера да не встретишь. "А ты сам кто, супермен хренов? - спросил себя. - Разве ты намного от них отдалился?..".
      - Когда эти два мужика кончат трепаться, - начал Грэй инструктаж, ты...
      - А я этого знаю, - вдруг перебила девица.
      - Которого? - оторопел Грэй.
      - Лысого. - Сказала проститутка. - Боров еще тот. Пыхтел, пыхтел, тужился, пыжился, всю меня слюной обмочил, да ни черта он в койке не стоит, как ни старался. Пару раз кончил, и скис. И сосиска у него маленькая... И то второй раз целый час пришлось обрабатывать, пока испустил струйку. Правда, щедро заплатил, это да. По виду и не скажешь, что у него много капусты, а видать, много... Погоди, как же его... странное такое имя, иноземное... Потому и запомнилось... Ага. Эуграфф его зовут.
      - Евграф? - спросил Грэй. - И многих ты в подробностях помнишь?
      - Нет, что ты... - отмахнулась проститутка, - разве ж их всех упомнишь...
      - Ну-ну... - выдавил Грэй и глотнул самогонки. Поперхнулся. Едва отдышался. Ну и дерьмо же пить приходится... Расстроенно подумал о том, что: и никакого молока за вредность, вот обидно. Спасибо, хоть она не сказала "ВАС всех", утешился. - ...ладно, слушай сюда, крошка. Подкатишься к одноглазому, заведешь разговор. Будет гнать, не уходи ни в коем случае. Цепляйся, как вошь за волосы.
      - Будь уверен, - девица хихикнула, - от меня не уйдет, ха.
      - Не сомневаюсь. Иди с ним. Якобы потрахаться. Главное, не давай ему нырнуть в переулок и кануть. Заведешь его в дансинг на Шестьдесят Шестой, угол Третьей Авеню, знаешь?..
      - Знаю. А ты?
      - А я буду по соседству. - Грэй положил руку на бедро нечаянной подружки и легонько сжал упругую округлость. - Я буду со стороны присматривать, чтобы никто лишний не увязался. Надеюсь, ты со своей задачей справишься.
      - Ты его что, обчистить собрался?..
      - В определенном смысле, - серьезно сказал Грэй.
      Проститутка дернула плечиком. - На вид не скажешь, что у него много капусты водится, - она скептически скривилась, - хотя, если он в компании с тем лысым... А если у тебя в заднице зуд, красавчик, вон того, - она показала пальчиком на какого-то изрядно осоловевшего типчика, - пощекочи. У этого точно капусты навалом, я знаю, он мальчиками торгует, малыми, бизнес прибыльный.
      - Не показывай пальцем... Понимаешь, капуста у одноглазого вот здесь, - Грэй постучал себя по лбу, - и поценнее будет, чем вся бумажная капуста мира. Для меня, во всяком случае... Идем потанцуем, что ли, - внезапно, без всякой связи со своими предыдущими словами, добавил Грэй.
      - Охоты никакой нет, - состроила недовольную гримаску проститутка, ты что, не мог завалиться в дыру повеселей? Как ласки в койке, так девкам, а как работа, так мне... Давай лучше пойдем трахнемся, а? Я сделаю все, что ты попросишь...
      - Не мог. - Отрезал Грэй. - А что мне нужно от тебя, я уже сказал. Повторить? Мне нужен одноглазый, ты что, не усекла? Может, потанцуем все же, встряхнешься?
      - Ну хорошо. Давай. Я и вправду сомлела что-то... с тобой рядом немудрено. - Сэра выскользнула из-за столика первой, и Грэй повел партнершу, закружил в медленном фокстроте. - А я поняла, кто он... - вдруг сказала Сэра. - Кто? - спросил Грэй. - Одноглазый твой, - проститутка оживилась, видимо, обрадовалась своей догадке. - Мне с ним не довелось, но кое-кто из девок рассказывал о нем. Такого типа трудно забыть... Он часто ходил потрахаться. В койке хорош, судя по рассказам девок, но капусты у него негусто. Может, передумаешь его шмонать?.. - Тебе что, его жалко? живо поинтересовался Грэй. - Да нет... - задумчиво ответила Сэра. - А с чего заступаешься? - спросил Грэй. - Хрен его знает. А может, и правда жалко... Совсем он не похож на козла. - Ответила проститутка. - Извини, но мы будем делать, как я сказал. Повторить, как? - Грэй был неумолим. - Я помню. - Вздохнула партнерша.
      И они замолчали, продолжая кружиться в танце.
      - Ты хорошо танцуешь, - похвалила некоторое время спустя она партнера. - Редко встретишь мужчину, который умеет танцевать.
      - А ты знаешь толк в танцах? - спросил он.
      - Знаю... немного. Я же не всю жизнь в койке провалялась. Несколько лет назад училась, хотела стать танцовщицей... у Дягилева танцевать... ну их, не приняли меня. Сказали, что классический балет так же далек от моих танцев, как камчатка от Санкт-Петербурга. А мужикам нравится, я знаю... Слушай, Большой Грэй, ты случайно не знаешь, что такое камчатка и где находится?
      - Случайно знаю, - улыбнулся Грэй. - Это земля такая, полуостров. От Питера он в самом деле не близко. Примерно как Аляска отсюда, даже дальше. Точнее, гораздо дальше. Отсюда до Камчатки и то поближе будет... И ты нигде не танцевала больше? - при этом он подумал: "Вот тебе и недостающие танцы. Все как в индийском кино. Надо же, какая правда жизни, блин...".
      - Ну почему... В заведениях разных, даже в одном приличном ресторане пару недель продержалась. Но, понимаешь, танцовщицам еще хуже, чем проституткам. Деньги получаешь только за танцы, если вообще получаешь, а обслуживать приходится... А-а, ну их всех, засранцев. Пошла я к Папе Китчу, и не жалею. Хоть какая-то свобода появилась.
      - Ушастик не обижает? - спросил Грэй.
      - Кто?..
      - Китч, Китч, я хотел сказать, - поправился он.
      - Да знаешь, не очень. У Шеддока девочки хуже живут, жаловались по-страшному. А в другой город уезжать...
      - Конечно, - кивнул Грэй, - человек должен жить и работать там, где на свет бел появился. Со временем это начинаешь понимать куда как ясно. Бывает поздновато, и назад не вернуться, но главное - понять... А в дом идти не хочешь?
      - Не-а, - ответила Сэра, - в домах еще хуже, чем в своих комнатушках или на улице. В домах совсем мрачно. Лучше уж сгнить на улицах, чем в дома угодить. Это я тебе говорю, я знаю. С меня двух месяцев хватило. В домах все мадам, бывшие девки, но почему-то злобные как старые девы, в жизни не сосавшие. Аж странно. Спасибо Папе, выкупил. Не в жены же идти к забулдыге какому-нибудь фабричному...
      - Прямо дар божий этот ваш Папа, - проворчал Грэй, - благородный аж гэть...
      - Что ты сказал?..
      - Ничего существенного. Ты не поймешь, это не по-американски.
      - Да... Разве ж в жизни бывает так, как хочешь...
      - Значит, у Папы лучше всего...
      - Ага. Это потому, что он женатый. И примерный семьянин. Аж странно.
      - Неужели? Странно что семьянин или что примерный?
      - Вообще все. В молодости, я слышала, он ни одной юбки не пропускал, был у него кореш тогда, вместе дело начинали... забыла, как его... а потом, с тех пор, как Китч все дело забрал и женился, жене не изменяет.
      - Святой. - Высказался Грэй.
      - Какое там... но человек неплохой. Ты разве не знал? Ты вообще его давно знаешь?
      - Нет. - Отрезал Грэй. - Недавно.
      - А-а, ну тогда понятно... А ты в самом деле классно ведешь. Никогда профессионально не танцевал?
      - Никогда, - ответил партнер. - С моим-то ростом?.. Я вообще мало в жизни танцевал, знаешь. Все некогда как-то было, не до танцев, не до того... - в этот миг пластинка закончилась, и шипение иглы, скребущейся о гладкий внутренний круг, прервало танец. - ...погоди, я сменю пластинку... - Он слегка сжал предплечья девушки своими большими ладонями и вдруг быстро поцеловал партнершу в висок. - Спасибо тебе, милая. - Сказал.
      - За что? - удивилась она, вскидывая лицо.
      - За танец, - ответил он. - За то, что ты есть. - Глаза у него грустные-грустные, отметила Сэра, что это с ним?.. - Когда-то я мечтал о таких вот мгновеньях, и ради них тоже искал ключ, отпирающий дверь в стене... Знаешь, а я могу тебе немножко помочь. - Он отпустил ее и отошел к патефону. Поставил новую пластинку и вернулся к партнерше. Зазвучал блюз, и партнеры, вновь прижавшись друг к дружке, закачались в танце. ...запомни адрес, - он назвал адрес, - а сегодня ночью постарайся выспаться, завтра утром пойдешь. Спросишь Бена Гордона. Передашь от меня привет, и скажешь Бенни, что я просил принять тебя в школу. Если хоть искорка таланта в тебе теплится, Бен ее учует и разожжет. Тебе все понятно? Завтра - с утра.
      - Это у тебя шутки такие?! - зло спросила проститутка, останавливаясь и возмущенно отпихивая Грэя. Вырвавшись из его рук, бросила: - Заложил за галстук и давай шутки шутить? А я-то подумала было, что ты мировой мужик...
      - Эгей, девка, - какой-то солидно похорошевший плюгавый толстячок шатнулся от ближайшего столика к Сэре, нагло разрывая кокон уединения, созданный музыкой для двоих, - пошли со мной, я заплачу больше... не обижу...
      Грэй скривился, будто кусок гнилого яблока проглотил. Отодвинул взмахом руки девушку, переместил ее за свою спину, и уставился на крутого покупателя суровым взглядом.
      - Слушай, ты, - сказал с ненавистью в голосе, - старый козел с Намыва, выпердок потенциальный. Считаю до одного. Упади и заткни пасть. Вали на свою Красных Маевщиков. Услышу от тебя еще хоть слово, убью, понял? Раз!
      - Га-га-га! - заржал плюгавый ухарь. - Ты кому грозишь, туша? С тобой даже шлюха, подстилка дешевая, танцевать не хочет, а ты...
      Больше тяжело нагрузившийся крутой мэн не успел произнести ни единого словечка. Грэй сделал всего лишь один шаг вперед, вскинул руку, и Сэра с ужасом увидела, как физиономия толстячка превратилась в кровавое месиво. В этот же миг на другом конце зала истерически завизжала женщина... Грэй молниеносно обернулся. Одноглазый, облепленный людьми, отчаянно размахивал кувалдами кулаков. Тут заорал толстяк, хватаясь растопыренными пальцами за расквашенную морду. - Ну вот так, потанцуй здесь с симпатичной девчоночкой, - сказал Грэй. Посмотрел на свой окровавленный кулак и принялся брезгливо оттирать багровую липкую влагу выхваченным из кармашка платком, - не рассчитал малость, - тихо сказал он, - ну да черт с ним...
      Швырнул испятнанный кусок полотна на пол и схватил проститутку в охапку. - Уходим, малышка... - выдавил, и пошел на таран, рассекая толпу повскакивавших со своих мест клиентов заведения. Ошарашенная девица не сопротивлялась.
      На улице Большой Грэй аккуратно поставил Сэру на ножки, оправил ей задравшееся платье, выпрямил съехавшую на ушко шляпку, взял за ручку, как маленькую девочку, и быстро оттащил прочь, футов на пятьдесят. - План меняется. Стой здесь, - сказал. - Никуда не исчезай, о'кей? И запомни. Я дал тебе адрес человека, который может тебе помочь. Это все, что я могу для тебя сделать. Можешь не ходить, твое право. А шутки шутить, знаешь, у меня как-то настроения нет. Какие уж тут шутки, сплошной мордобой... Я и так совершаю должностное преступление, болтая тут с тобой. Пойду-как пособлю соотечественнику. Потом твоя очередь, будешь... его утешать.
      - Черт с тобой, - Сэра нервно рассмеялась. Ей было явно не по себе. Как скажешь. С тобой не соскучишься, Большой Грэй. Веселый ты парень.
      - Ты не первая женщина в этом мире, которая мне это сообщила, малышка. Но все равно, польщен. Жаль, нету времени во всей красе своей веселости предстать. Се ля ви, как говорят не менее веселые парни, чем я. - Грэй поднес ладонь к лицу девушки и погладил двумя пальцами ее носик. И что ж вы со мной делаете, девчонки... Не бойся ничего, милая. По крайней мере, пока я поблизости кручусь... Жди, я скоро. Привет, Витек... я счас...
      ...драли глотки битых два часа. Политбой, разыгравшийся на заднем сиденье форда, окончился полной победой невесть с какого потолка свалившегося на Вика давнего знакомца, которого паренек по имени Вилли звал почему-то Торопыгой, смуглая, похожая на испанку, но каштанововолосая, девка звала Биг Грэй, и которого Вик помнил как Бородача. Набив морды целой толпе болванов в кабаке, едва унесли ноги от нагрянувших фараонов. Неожиданно возникшего из звенящей мглы, дыма и чада, летающих кулаков и диких воплей старого кореша Вик воспринял как очередное доказательство, подкрепляющее тезис: "От судьбы не уйдешь, как ни тщись". Мысли о необходимости соблюдения конспирации и старательного избежания (по ее законам) встреч с людьми, знавшими тебя в прошлом, в драке как-то не возникают. Евграфушку утащили черти по неизвестному курсу... Опосля яростного спора, бурлившего два часа внутри форда, Вик не стремился отправляться на розыски.
      ...покинув совершенно растерянного Маузера осмысливать полученную информацию, Грэй вылез наружу и трясущимися руками добыл из пачки последнюю "беломорину". Два часа назад эту пачку он распочал. Их у него теперь, к сожалению, оставалось всего три...
      Как бы ты ни устал, останавливаться нельзя. Усталость - не оправдание. И простаивающий мощный паровоз - менее могуч, чем крохотная дрезина, без остановки бегущая по рельсам. Паровоз, у которого остыла топка - не сила, а всего лишь демонстрация силы... Пока не сдох, шевели конечностями, короче говоря.
      Сэра поднесла ему зажженную спичку и сочувственно спросила: - Этот одноглазый тебе так нужен? На тебе ж лица нет, перекури, хороший мой.
      - Ох, нужен, - вздохнул Большой Грэй и на подламывающихся ногах побрел в обход машины. Дотащился к бамперу и опустил на него задницу. Форд стоял на обочине дороги, ведущей из Ньюарка в Патерсон, милях в пяти от ближайшего жилого дома. Глухомань еще та. - Непреклонный он парень, доложу я тебе, крошка. Покамест его переубедил собственную любимую женщину не приканчивать, семь потов с меня сошло, сама видишь.
      - Бе-едненький, - пожалела его проститутка, подошла вплотную, прижала голову Большого Грэя к своей груди и ласково погладила по всклокоченным волосам, - и чего надрываешься, спрашивается, за каким чертом, не пойму. Теперь мне тебя жалко, а его ни капельки. Если любишь, на кой убивать? Если допекла, брось и дело с концом. Все мужики так делают. Значит, не любил... Но убивать на хрен?
      - Торопыга! - вклинился в разговор бесшумно подошедший Вилли; последние полчаса он бродил по диковинным окрестностям, подальше от кара, нутро которого превратилось в душегубку, наполненную дымом папирос Торопыги и самокруток одноглазого; недоумевающий Вилли, не выдержавший накала страстей, заморившийся таращиться на двоих сумасшедших типов, орущих друг на друга дурными голосами на неизвестном языке... - С этим уродом надо поладить, я верно осознал?.. Однако бешеный он какой-то! И ты... заразился, что ли, от него? У вас что, не все дома, кто-то погулять ушел?
      - Именно, - изнуренным голосом сказал Грэй, прижимаясь левой стороной головы к теплой, женщиной пахнущей, холмистой упругости, и с наслаждением ощущая, как быстрые легкие пальчики Сэры блуждают в волосах, как острые ноготки почесывают кожу, как душа наполняется сладкой щемью, а двухчасовое, пиковое даже для него, напряжение постепенно, по микрону, по крупичке, тает, снижается, уменьшается, уходит в нежные пальчики пахнущей табаком, дымом сгоревших папирос, дешевыми духами, грязным своим ремеслом, и полумертвой в душе мечтой, проститутки... - Именно так, Вилли, повторил Грэй. - И у него, и у меня - тоже. Два сапога пара. Мы, славяне восточные, такие, на политике сдвинутые. - Грэй замолчал и затянулся, вваливая щеки, изо всех сил диафрагмы. Долго не выпускал сизое облачко, потом наконец изверг ноздрями две толстенные струи, окутавшие его собственную голову и половину туловища Сэры живым движущимся облачком...
      - А ты славянин?! - проморгавшись, поинтересовалась Сэра. - Вот бы не подумала. Я была уверена, ты чистокровный ирландец. Среди них часто встречаются такие здоровенные красавчики...
      - Душа моя - славянская, загадочная, - прошептал Грэй, отбрасывая папиросу и шарящим движением ладони проводя по бедру, талии и боку женщины. В конечном итоге ладонь его замерла посередине спины Сэры. - А тело... ну его, этот скафандр.
      - Чего-чего? - сощурился Вилли. - А ну повтори?
      - Пошел ты... - вяло заслал Неудачника Грэй. - Еще один, блин, судия истории нашелся. С меня вон того, в машине, анархиста клятого, хватает. Идеология-то до чего наивная у них, зато верит, ч-черт, до полной потери пульса... Не бренчи нервами, мужик. Мне еще старого товарища Вика в туман грядущего переправлять контрабандой, а устал я, что твоя ездовая собака, одолевшая южное побережье Северного Ледовитого из конца в конец.
      Сэра внимательно выслушала слова Грэя. Немного ниже передвинула его голову и вдруг спросила: - Слушай, дорогуша, давно тебя спросить хотела... Намыув - это где? Там что, все такие козлы, как тот, на котором ты мне не позволил заработать? Почему он именно с этого самого, как его... Намыув, язык сломать можно, а? Не пойму... И что за Ред Мэйер? Или как там...
      - Боже Мой, - вздохнул Грэй, - неисповедимы пути женских мыслительных процессов... Не перестану изумляться. Вспомнила, надо же. Вопросики у тебя, крошка... Попробуй в двух словах перескажи несколько десятков лет истории... Намыу-ув - это далеко, Сэра. И никакого отношения к этому козлу не имеет. Просто свободный ассоциативный ряд... - Грэй замолчал. Капитально так, бесповоротно. Повернул голову лицом к груди проститутки и уткнулся анфас. Сэра терпеливо подождала, потом пожала плечиками и за волосы оттащила мужскую голову от своих прелестей. - Эй, Большой Грэй! Ты, я вижу, совсем обалдел, - сказала, - на ходу спишь.
      - Твоя правда, - вяло кивнул Грэй. Медленно поднял к глазам правую руку. - А еще три часа до полуночи... Устал я, люди, ох, устал...
      - Аналогично, - сообщил Вилли, все это время просидевший поодаль на корточках, - знаешь, Торопыга, легче неделю в тылу у нонок прошастать, чем с тобой одни сутки бок о бок. Давишь ты на мозги, как танковые гусеницы на асфальт. Хотя, по совести говоря, странные места, в которые ты меня затащил, пикировщик хренов, мне покуда нравятся. Я тут полазил, всяческие цветы и деревья посмотрел, жуть какие разные... И бабы тут, блин... Вилли осекся и обреченно махнул рукой. Этим жестом он сказал больше, чем, мог бы, пятичасовой речью объяснять и растолковывать.
      - Во! - сказал Грэй. - А то ли еще будет. Видишь, браток Вилли, как мне тяжко приходится. Ты всего одни сутки со мной, и то практически ничего не делал, на подхвате был. А для меня подобных бесконечных, под завязку набитых раздумьями, вопросами без ответов, душевной и головной болью, встречами и разлуками, растянутых как глава романа, из которой ни капли воды не отжато, и не будет отжато, зубодробительных суточных циклов минуло умопомрачительное количество... А ведь мимо-то души ничего не проходит... Устал я, Вилли, а теперь если ради каждого избранного мужика придется сигать и орать, как из-за Вика, взбешусь, не иначе.
      - Ты и сейчас злой, как стая бешеных собак. Псих еще тот, я говорил. И что будем делать дальше?
      - Бешеные в стаю не собьются... и водобоязнью страдают, пока не помрут. Значит, воду точно не будем отжимать. А будем одноглазого перебрасывать. Я ему обещал. Пускай воочию увидает мир, над которым гордо реет черное знамя матери порядка. Истинной свободы, мать ее...
      - Это ты о чем? - полюбопытствовал Вилли.
      - Это я о том, что уйти за стенку можно, лишь перемещаясь в пространстве, - ответил Грэй. - А бензину у нас - йок. И слава богу моему, что продемонстрировать воплощенную мечту я старому корешу могу, не выходя за стену. Он ведь потом маялся бы как я, выбрасываемый вон полуночами... Запоминай, Вилли. За стену выходить гораздо сложнее, чем по времени прыгать, с этой стороны стены. По моему методу, конечно. Может, другие есть, я их не знаю. А теперь валите подальше, не мешайте сосредотачиваться. Сэра, девочка моя, будь добра, залезай в машину, даю часок, утешь душу славянина. У него, понимаешь, горе неизбывное, блюз звучит, а объятия женских рук и поцелуи женских губ - лучшее лекарство во всех мирах, для горюющего мужчины. И чтоб мы без вас делали, подруги дней суровых...
      - Это ты в общем о нас, или в частности о профессионалках? полюбопытствовала Сэра неожиданно, и коротко рассмеялась. - Но ты прав, на хрен. А он меня не растерзает? - повернувшись к форду, она с опаской посмотрела на Вика, остервенело смолящего самокрутку в салоне.
      - Надеюсь, нет... Вот тебе за вредность, частность ты моя очаровательная, - он сунул ворох мелких купюр в руки проститутки, остальное получишь у Пэтси... - Грэй запнулся. - ...и... передай ей привет, большой и горячий, от меня. Напомни, что я просил ее не держать зла... Скажи, что в этом мире пистолетов, ножей, страха и ненависти трудно быть вдвоем, нельзя быть вдвоем, потому что кто привязан к кому-нибудь, тот слаб, ему есть за кого бояться, и врагам есть кем его шантажировать... У меня свой путь, я должен быть один, должен. Должен! - он вскочил и быстро зашагал взад-вперед вдоль машины. Остановился. Резко повернулся к Сэре. Взгляд его был в это мгновение _б_е_ш_е_н_ы_м_, и она испуганно отшатнулась. Словно он мог ее ударить... Но он опустил взгляд. Поднял через секунду, и проститутка изумилась - это были глаза совершенно другого человека!.. Ласковые и грустные. С бриллиантиками слезинок в уголках.
      Как я трогал тебя! Даже губ моих медью
      Трогал так, как трагедией трогают зал.
      Поцелуй был как лето. Он медлил и медлил,
      Лишь потом разражалась гроза.
      Пил, как птицы. Тянул до потери сознанья.
      Звезды долго горлом текут в пищевод,
      Соловьи же заводят глаза с содроганьем,
      Осушая по капле ночной небосвод...
      Он замолчал, резко развернулся и быстро зашагал прочь от форда, по рыжей запыленной траве. Сэра вздрогнула и дернулась было вслед, но Вилли решительно придержал ее, стальным капканом пальцев ухватив за предплечье.
      Грэй, не оборачиваясь, громко заговорил: - Через час я вернусь! Настроюсь и вернусь! Вилли, облачись покуда в полное боевое и мой комплект приготовь! Экзотические загулы кончились. Пора закручивать сюжет в штопор! Вот заброшу Вика по обещанному адресу в кратковременную командировку, и начнем, брат! Четвертый член нашего славного, мало подозревающего о своем существовании, братства, заждался, доложу я тебе! Подзадержались мы с тобой в лихом этом году. Сутки - они везде сутки, ни минутой больше, но воспринимаются по-разному человечьей душой, когда тянутся бесконечным генрифордовским конвейером, а когда и мелькают как вспышки лампочек цветомузыкальной установки. Впрочем, не удивительно, брат, мы с тобой познакомились на наши бедные головы с такими фантастически нетипичными девочками... - голос Грэя затихал вдали. Вилли и Сэра успели приметить, что он извлек откуда-то из-под одежды маленькую коробочку и прижал ее к уху. Переглянулись недоуменно. И вдруг Грэй обернулся к ним и закричал: С корабля на бал, друзья мои! Скоро мы с вами попадем с корабля на бал, слышите?! И дай бог мой, чтобы на балу нам не повстречались хулиганы с ножиками на карманах! А тебе, Неудачник, я обещаю меньше слов и больше дела! Надеюсь, ты мне - аналогично!..
      Никто не слышал того, что он сказал после этого, потому что он сказал это едва слышно, спазм боли перехватил горло, перекрыл поток подступающих слез... Нет, больше он не заплачет...
      - "Пока!", Любимая... Никогда уже не скажу я тебе "Привет!"...
      41. WOMAN REVOLUTION... NOW!!!
      ...мужчины уверены, что женщины не способны на интеллектуальные озарения. Мужчины, как почти всегда и во всем, что касается женщин, ошибаются.
      И не только на озарения. Но и на воплощения.
      Марина сидела в салоне длинного, как крокодил, лимузина, несущегося в ночь, и просматривала текущую сводку. Дисплеи выдавали обобщенную информацию, но за сухими колонками цифр она видела все, что происходило. Миновало несколько месяцев после окончания подготовки. Тайная война велась полным ходом, и Марина вернулась вниз, в прошлое, чтобы на некоторое время отдохнуть от управления новым миром, уже построенным там, вверху. Власть стала для нее синонимом наслаждения, но от любого кайфа необходим отдых, иначе наступает пресыщение, и ничего более разумного, чем личный контроль за начальным периодом боевых действий, быть не может. К тому же в этом свой кайф - следить, как согласно твоим планам послушные твоей воле нонки исподволь просачиваются в самые мелкие "поры" мира мужчин и подтачивают, подтачивают, подтачивают его изнутри...
      На минуту отведя взгляд от экранов мониторов, она посмотрела влево. С краю мерцал телеэкран, по спутниковому TV1000 шла трансляция какого-то боевика. Давно миновали времена убогого прозябания в панельной норе, когда она, приходя из Лабы по вечерам, утыкалась в экран видеодвойки... она стала настоящей видеоманкой, неожиданно для себя. И многому научилась, насмотревшись боевиков. Конечно, она делала поправку на авторский вымысел и все такое прочее, но из некоторых фильмов почерпнула интересные идеи, и кое-что взяла на вооружение. Если велосипед сконструирован до тебя, почему бы не сесть и не поехать, вместо того, чтобы самой изобретать?.. Другое дело, что надо знать, сконструирован ли...
      ...первой идеей, наполовину позаимствованной из какого-то фильма, было использование мировой компьютерной сети. За железным забором, покамест он еще существовал, сети как таковой не было, и Марине не приходило в голову, что это такое и какие фантастические возможности открываются... Мягкое подпороговое внушение, банковские операции, прицельная корректировка данных... параллельно с работой над усилителем она помаленьку становилась хакером. Думала придумать новое слово, более удачно адаптированное, обозначающее женский вариант, но оставила старое понравилось. Пусть. Сама возможность отменять и разрешать, узаконивать слова приносила ей невыразимое наслаждение, пускай пока и делала она это чисто эмпирически... Потом она решила использовать телевидение. Запрещенные "скрытые" кадры, те самые, которые после того, как их применили в рекламе, вынудили миллионы зрителей броситься покупать рекламируемые напитки... Только делать это надо поступательно, чтобы сразу же не проявился эффект, не насторожил яйцеголовых мужиков... Позднее она решила использовать спутники. Точнее, их использование планировалось с самого начала, однако опосредованно, но однажды ее осенило! Достаточно же вынести модифицированные усилители в космос, и сектор обработки многократно увеличивается. Так, значит, плюсуются гипноизлучатели со спутников... А как их туда тайно переправить?.. Ну конечно же! Астронавтки! В каждом штатовском экипаже хоть одна да есть... для начала хоть одну заполучить и обработать, дальше процесс пойдет, как брякнул этот лысый пятнистый очкарик... Дальше. Компьютерные программы. Всякие гении программистики, все эти Нортоны-Волковы-Гейтсы, конечно же, мужики, они ж самые умные на свете, конечно!.. вот только семьдесят процентов персонала их фирм... именно. А в компьютерные программы при желании такого насовать можно, умеючи... только держись, мальчишечки, я вам покажу небо с вовчинку. И потихоньку начинать воспитывать детей, направлять исподволь в нужном направлении... лучше всего, конечно, вырезать всех, которые с членами, еще в колыбели, но ничего, нехай живут, рабсила понадобится, да и члены их использовать можно по прямому назначению... мужские члены - как дешевые усовершенствованные вибраторы, так и только так, и не иначе... я сказала! И пусть дети еще некоторое время будут жить в мире патриархата, но если они будут листать комиксы, прославляющие подвиги крутых "амазонкистых" девах, смотреть мультики о том же, играть в игры, с определенной направленностью запрограммированные... значит, надо первым делом выявлять всех, хоть на что-нибудь выше среднего уровня способных, обоих полов, обрабатывать и в бой... Вышибать из-под ног у мужиков энергетическую и интеллектуальную базу. Каждый и каждая, что способны хоть что-то путное написать, создать, сотворить, должны работать на нас... Пусть им остаются самые серые, самые твердолобые, самые попсовые. Потом, когда спохватятся, поздно будет. И вот еще... беспощадные чистки в рядах нонок. Если хоть одна сука предаст, без жалости и предупреждений - в расход. Нечего морды баловать. Не с мельницами война, с монстрами свирепыми. Которые сами же себя и пожрут, с нашей помощью... и мы сами станем достойны править, только заплатив настоящую цену...
      "Разве открывать то, что от природы есть в нас самих преступление!?" - подумала Марина однажды ночью, заканчивая принципиальную схему первого, теперь хранящегося как святыня в алтаре Храма Чистоты, Усилителя Естественных (безальтернативных) Наклонностей. И ответила себе: "НЕТ". И тем самым дала себе карт-бланш. Хотя, судя с позиций морали старого мира, выходило, что очень даже - преступление. Латентного убийцу сделать активным, например...
      И террор, беспощадный и повсеместный. Используя все методы, наработанные множеством подпольных организаций за долгие годы оппозиционной официальным властям войны...
      Око за око, зуб за зуб.
      Опора на феминисток. Они и без обработки почти стопроцентные нонки. Значит, первым делом внедрение в существующие женские структуры. И через жен высокопоставленных самцов, власть предержащих - к ним самим, в аппарат, в кабинет, через секретаршу - в постель, через любимую дочку - в душу... "Синдром Лисистраты" - тоже мощный рычаг давления. Умная жена всегда найдет способ управлять мужем, как бы он ни тщился себя главой семьи выставлять. Вы еще узнаете, что такое боль, что такое голод, мальчишечки...
      Используя политические разногласия, умело лавировать между интересами сторон, блюдя свои собственные... Мужики ужасно любят свои политические игры, ну что ж, поиграем.
      Неплохо бы брошюрку набросать, и пустить по рукам... что-нибудь типа: "Инструкция, как делать женскую революцию". Всех сразу не охватить, а глядишь, девчонкам каким в руки попадет, всерьез примут, тоже сдвиг психологии. Каждая мелочь должна быть предусмотрена и играть в пользу нонок.
      Не забыть о "душе". Неплохо бы что-то типа религии, церкви феминистской приду... А это мысль!!! Если у их бога мужское имя, то у нашего будет женское. Настроим храмов... какое бы слово узаконить... вот, храмов очищения... или чистоты... будем отмываться от грязи и дерьма, в которое вы нас окунули, ребятушки. И в храмах будут петь осанну... какое бы слово использовать... Богине-Матери, что ли?.. старо, но... ничего, сойдет пока. Мир породила Богиня-Мать, и я... как пророчица ее. Схема опробованная, не будем изобретать велосипед. А что касается идеологии... на переходный период обязательно ведь понадобится идеология, способная зажечь массы... Тоже далеко ходить не надо. К тому же я давно ощущала, что по убеждениям именно анархистка. Во-от! Мать Порядка, дочка Богини-Матери... черные знамена, черные хоругви, черный алтарь... нет, розовый с черным, и символика вся - такая же... и статуи кошек вместо ангелов... и дьявол с собачьей головой...
      Так будет лучше всего. Всякое государство - есть порождение экпансии самцов, значит - поганой метлой ВОН. Свободные личности, свободные кланы, свободные занятия... конечно, какие-то ограничения будут непременно, особенно на этапе становления... вот религия и будет выполнять роль духовного лидера, иначе все рассыпется в дикие орды, бродящие в поисках пищи... И обязательно создать гвардию, преторианок вроде, чтобы мозговой центр, поддерживающий миропорядок, оградить от случайностей. И какую-нибудь структуру для наблюдения и корректировки развития. Патруль какой-нибудь, мобильный и отлично оснащенный. Территориальный?.. подходит. Террор - терра - территориальный... путь развития. И подразделения... джангл-патрол, например, для тропиков и субтропиков всяческих, морской патруль, пустынный, горный... ладно, детали потом. Офицерский состав патруля - одновременно жрицы Чистоты...
      И компьютеры. Сети, сети, еще раз сети. Высшее достижение мужского интеллекта. Потом посмотрим, по какому пути развития идти, но сейчас использование компьютерной техники везде и во всем будем развивать, это ближайшее будущее... без сетей никакого контроля не создашь, и в нужную сторону развитие мира не подтолкнешь.
      И главное. Из всех словарей немедленно вычеркнуть слово: ЛЮБОВЬ. Из лексикона изжить. Запретить, потом забудут...
      И надо бы Светку разыскать. И Вику прицепом. Потом - Трах Мать. Лучшей кандидатуры для одиозной фигуры главной палачки и не придумаешь. Поставлю ее во главе первых террористических ноночьих розовых бригад, потом уничтожу, как Рема...
      Всячески поощрять лесбиянок. Ничего не запрещать, кто хочет, пусть с рабами трахается, но исподволь создавать мнение, которое затем должно перерасти в убеждение, что настоящий секс - только чистый, без самцов... И обязательно разыскать медсестру Нонну, сделать ее первой святой в пантеоне, главный храм назвать ее именем... Богиня-Мать, Черная Кошка. Пророчица ее... Дочь... Госпожа Марина. И великомученица Святая Нонна, принявшая смерть от лап чудовищ с пенисами меж конечностей и Святым Духом вознесенная... Вот - троица. И пошли на хер эти христианки. Пусть только попробуют тявкнуть, что их Исуса гневлю, с библии плагиатирую. Всех - под корень... Поставлю кресты от Большого Яблока до Большого Эл Эй и развешу. Но вначале надо устроить так, чтобы медсестру реально растерзали... Я должна доказать себе, что способна. Никакой жалости, даже к тем, кого благодарить должна. В мире, где любви нет, не будет и жалости. К двуногим, само собой. Прочих - ни-ни! Любая букашка, лягушка, птичка, зайчик, коровка - жалости достойны. Только собак - под корень...
      Обязательно беречь экологию. В заповеди внести - не гадь в мире, где живешь. Не уподобляйся мужикам. Экологически чистая религия... чистоты.
      И сменит новый прекрасный мир тот вонючий нужник, в который превратили мир самцы...
      - ...Кэри! - окликнула она верную помощницу. - Свяжись со Светкой.
      - Уже. - Ответила Кэри. - Третий экран.
      - Привет, девочка моя, - ласково сказала Марина. - Как спалось?
      Лицо Светки выглядело хмурым и недовольным.
      - Хреново, - сказала. - Тошнит меня чегой-то. Неужто опять залетела?..
      - Я же сколько раз тебе говорила, - терпеливо сказала Марина. Залететь ты не можешь. Физиологические изменения, внесенные в наши организмы, позволяют этому произойти только тогда, когда мы этого захотим, а не против воли... моей и Богини.
      - Да знаю я, - кивнуло Светкино лицо на экране. - Но по всем ощущениям - в точности.
      - Я приеду, поговорим, - сказала Марина. - А сейчас я вот о чем хотела... Через час я приму участие в одной операции лично. Не хочешь присоединиться?
      - Нет. - Отрезала Светка. - Мы с Виткой собрались прошвырнуться.
      - Ну ладно. Только не зашвыривайтесь далеко. Да, кстати, передай ей, что если хочет того черного здоровяка, о котором вчера говорила, пусть берет насовсем, мне он больше не нужен...
      Марина отключила межвременную связь и велела Кэри, колдующей за пультом: - Дай мне Виткино донесение.
      Тут же зазвучал Виткин голос. Витка сообщала, что Светка, ужравшись вдребезг, орала на весь храм, что ей "по-барабану, чего хочет Маринка, и буду делать чего хочу, и трахаться с кем хочу, и мазаться буду, и пиво пить..."... - Понятно, - сказала Марина. - Кэри, девочка, вызови Патруль, пусть присмотрят, куда они прошвырнутся.
      - Уже. - Кэри, как всегда, понимала ее с полуслова.
      - И вот... - Марина ткнула в одну из цифр на экране, - почему в этом регионе такой высокий процент отсева, как думаешь?
      - Восточная Европа?.. Я проверю... действительно, процент невероятно высок... душегубки не справляются... приходится временные концентрационные пункты оборудовать... Ага, вот, - она получила нужную информацию, и тут же сдублировала ее на один из экранов Марины. - Менталитет, судя по результатам анализа. Особый склад психологии. Застарелые традиции мужского гегемонизма, принявшие под влиянием национальных традиций уродливые формы...
      - Но смотри, процент так же высок и у женщин! - Марина бросила взгляд поверх экранной панели на помощницу. - Мы не должны терять столько сырья, здоровых сильных женщин. Быть может, подкорректировать программу для этого региона?
      - Я уже дала команду... Судя по всему, особый менталитет распространяется и на женщин. Редкое сочетание психической выносливости, стойкости к унижениям и преданности своим самцам...
      - Прекрасно. - Марина снова мельком взглянула на телеэкран. Волосатый гориллоподобный мужик насиловал хрупкую вьетнамку. Да, за окнами лимузина, несущегося во тьму, сейчас еще одна из ночей последних лет мужского господства... - Кэри, девочка, смешай мне порцию. - Она закурила "Нортстейтс", окуталась сизым дымом и откинулась на подушки... из динамиков лилась негромкая мелодичная музыка... Марина закрыла глаза, и неожиданно перед внутренним взором начали проплывать воспоминания...
      42. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 3
      "Звонок раздался неожиданно, и я подскочил от испуга". Примерно такой, или сходной, фразой в романчиках, не претендующих на "высоту штиля", передается состояние человека в подобной ситуации. Ну, во-первых, я тоже - не претендую, аж ничуть, а во-вторых, я на собственной шкуре убедился, что - фраза соответствует правде жизни, несмотря на свою "дешевизну".
      А подскочив, я уставился на аппарат диким взглядом. Этот звонок выдернул меня из полудремы, в коей я счастливо пребывал, как спасатель утопающего, не спрашивая фамилии и за волосы. Потом разберемся...
      Трясущейся рукой сняв трубку, я услышал "кхе-кхе". Сразу после: - Это из милиции говорят. Это?.. Кхе-кхе...
      И этот кхекхекающий голос называет мои Ф.И.О. Простужен он? что ли, еще подумал я, а голос в трубке сообщил: - В связи с обстоятельствами дела требуется ваше... кхе-кхе... присутствие... кхе... на опознании...
      - Чего-о?!
      Не врубился я сходу совершенно. А кто бы на моем месте?..
      Голос простуженного мента (?) ответил:
      - Повторяю... кхе... в связи с... кхе-кхе-кхе... Грга-аа... и-и-и...
      Бедный голос совершенно вышел из строя. Пока он рычал, откашливался, прокашливался и сипел, я форсированно шевелил извилинами. Получалось - ни фига себе!.. Неужели ОНИ что-то узнали, сразу же?!! Только-только получилось, органы тут как тут, бдят, не спят... Да нет, быть такого не может... да и не позвонили бы, а припожаловали, и не менты, а гэбэ, и вообще, не для опознания, а для задержания, или как у ним там терминологически обзывается...
      Из прочистившейся носоглотки голос зазвучал внятно, что-то там забубнил дальше...
      - ...Сегодня в десять ноль-ноль, улица Володарского...
      - Я знаю, где, - машинально ответил я.
      - Хорошо, - серьезно сказал голос. - Значит, десять ноль-но...
      - Я буду, хорошо, - в тон ему ответил я. И повесил трубку. За то, что проводником голосу послужила.
      НИЧЕГО СЕБЕ. Опознание... морг Первой Городской на Володарского... Сходил бы ты, бедняга, к терапевту или лору, там же, в больнице, посочувствовал я менту мимоходом...
      Разбуженный так рано, в неурочный для меня час, я соображал, само собой, не ахти как. Семья уже разбежалась по работам и заботам, я в квартире находился один, а на часах было уже... ого-го!.. "08:09:13"... Меньше двух часов осталось. Ну, на дорогу минут сорок. Десять-пятнадцать на перекур - перед входом в морг. На сборы, итого - сорок пять-пятьдесят... Я могу и за пять, но не УТРОМ же, Бог Мой!..
      Уложился я, впрочем, в полчаса. Естественно, НЕ завтракал. Еще чего! Голода и не чувствовал, но зато меня глодала мысль: "_К_о_г_о_???".
      От трамвайной остановки вниз, к больнице, и потом направо, к моргу, шел не торопясь, меся ботинками привычную январскую слякоть. Растягивал время как только мог. Впервые в жизни пожалел, что не имею привычки "тяпнуть для храбрости". А что, тяпнул, грамм триста пятьдесят, и все до фени...
      Вошел. Покурил и вошел. Увидел троих в форме. Еще какие-то фигуры, некоторые в белых халатах. Один из ментов - ко мне:
      - Вы?.. - мои Ф.И.О. называет.
      - Я, - киваю. А он мне:
      - Пройдемте! Сейчас вывезут... - на что я ему, само собой:
      - Извините, но почему, собственно, меня?! - и это вполне закономерный квесчен, между прочим. Особенно для меня - утром. Кто не андестенд, тот, значит, из тех, ночью спящих. Мент смотрит внимательно, немолодой уже, майор, лысоватый и толстый. Изучает... Какое-то ergo делает и сообщает:
      - В кармане брюк убитого обнаружена бумажка с шестью цифрами и ваша фамилия.
      - Да? - тупо смотрю на него. Изучаю. Но никакого ergo почему-то не делается.
      - И поскольку он приезжий, судя по некоторым признакам, хотя документов при нем не обнаружено...
      - Ага, - киваю. Хрен с ним, ergo. - Идемте. - Чему быть, то, блин, меня не минует. Побыстрее бы за спиной оставить...
      И мы входим. И я вижу... и я не верю своим глазам. Но!!! делается все же проклятое ergo спустя вечность, вместившуюся в долю секунды ОСОЗНАНИЯ, - глазам поверить придется, хочешь не хочешь. А ВОТ ТАКОЕ МОГЛО БЫ И НЕ БЫВАТЬ, БЛИ-ИН, И МИНОВАТЬ. ТАКОЕ ЗА СПИНОЙ ОСТАВЛЯТЬ - ПОЛНЫЙ АБЗАЦ...
      Мишка лежал на узком железном столе голый, лишь простыней прикрытый, в эту минуту откинутой с лица его и груди. Ниже на простыне расплывалось пятно крови. Широкие мозолистые ладони моего ДРУГА, которые я всегда, приезжая в Москву, пожимал с особым чувством рабочей солидарности, лежали поверх простыни, по бокам от...
      - Вы узнаете личность? - спросил другой мент. - Кто это... кхе-кхе... гррга-аа...
      В этот миг меня замутило, и я выбежал вон. По коридору - на улицу... Меня никто не останавливал, а если бы и попытался - не остановил бы...
      Когда я чуток пришел в себя, прошло минут несколько, наверное. Из дверей на крыльцо морга вышел майор и тот, второй, "кхк-кхе, грр". Старлей. Деликатные, поди ж ты. Время дали оклематься... Бывают же.
      - Захарченко Михаил Александрович, - не дожидаясь вопросов, ответил я. - Москвич. Научный сотрудник. Тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения...
      "Был", подумал я. И вот в эту секунду ДОШЛО, что Мишки на самом деле уже _н_е_т_.
      Попав домой, я достал из заначки бутыль самогона и нажрался вдребезг.
      ...хоронить Мишку увезли в столицу, конечно. Дело так и осталось незаконченным. Кто его зарезал и раздел, было всем ясно, но ни свидетелей, ни сообщений по поводу не было. Шерстить всех наркоманов города из-за Мишки менты не собирались. Разве что, когда-нибудь, "...случайно всплывет информация о...". И все. Финиш.
      Потом меня вызывали еще два раза. В первый из них я подписывал какие-то бумаги, мне уже было все равно, какие и что, и зачем. Во второй мне неожиданно выдали "личные вещи покойного", как выразился старлей, уже давно излечившийся от простуды. Оказывается, у Миши в Москве где-то там хранилось составленное по всем правилам завещание (НЕУЖЕЛИ _З_Н_А_Л_???), и по этому завещанию мне (указывались Ф.И.О. полные мои, и даже серия-номер паспорта) отписывались кое-какие "предметы", часть из которых находилась в Москве, а часть - среди "обнаруженных на трупе" (Бог Мой, ну и терминология у ментов, застрелиться и не встать!), и в том числе "ценный предмет, инвентарный номер по описи 11 - браслет посеребренный с часами марки...".
      Почему именно мне Мишка оставил БРАСЛЕТ С ЧАСАМИ, я сразу не понял. Но потом - понял. И сказал ему СПАСИБО.
      Вот только одна мысль глодала меня... ЗНАЛ Мишка, или просто подстраховывался?..
      Почему он не позвонил мне, что приедет в город, я даже и не пытался понять. Причину мог бы открыть, наверное, только он сам.
      Но я знал о том, что в городе имеется еще по-крайней мере одна "личность" (ну менты выражаются!), у которой, возможно, есть "...информация о...".
      Если он приехал в наш город не ко мне, то тогда - к ней..."
      43. ВПЕРЕД В ПРОШЛОЕ
      ...в дансинге гремел разудалый рэг-тайм, совпадая с названием, разрывал в клочья тишину, когда они ввалились в зал.
      - У-у-у, я тащусь! - сказал Грэй, - самое то, что надо!..
      - Что ты сказал? - переспросил Вилли.
      - Русский выучишь, узнаешь, - отрезал Грэй. - Стой тут, не дергайся.
      Танцующие парочки, углядевшие их, замирали, словно мешками из-за угла вдаренные. Неудивительно, подумал Грэй. "Вваливаются два мужика злобноватого вида, на героев фантастического боевика смахивающие, диковинно разодетые, чудным оружьем увешанные, как елка игрушками, и мрачными взорами поедают присутствующий народ. Мне бы на месте народа дурно сделалось бы сильно. Вроде как Сэре, когда я исчез на ее глазах был только что, и вдруг - НЕТУ! - и тут же возник в гордом одиночестве, без одноглазого, который исчез в обнимочку со мной, да так и не появился... Она же не знает, бедняжка, что за едва уловимый глазом миг отсутствия, вместившийся в Секунду Полуночи, для меня миновали целые сутки там, в туманном, ежели отсюда глядеть, грядущем, и что Витюху Сомова я оставил в сотне годов спустя, желая доставить идейному товарищу удовольствие в кавычках: позволить на собственной шкуре испытать прелести полной анархии, ночным знаменем покрывшей мир... Возник я секунда в секунду, теперь я умею входить в нужную мне, а не Хаосу, узенькую щелочку между непрестанно трущимися "боками" друг о дружку бусинами пространства-времени, не то что раньше... Дорого бы я дал в первые годы пути за такое умение...".
      Теперь, еще почти сутки спустя, Грэй испытывал чувство, весьма походящее на опьянение. Воротившись в двадцать седьмой, к остолбеневшей проститутке и саркастически ухмыляющемуся Вилли Квайлу, он впихнул их в форд и повез обратно в эН Вай Сити. На последних каплях бензина добрались к отелю. Начался второй суточный цикл подряд в конце августа 27-го года, век ХХ от Р.Х. "...когда это со мной бывало, - подумал Грэй еще тогда, почти сутки назад, - чтоб я сорок восемь полновесных часов, два полных цикла кряду, в одном и том же времени тормозился... Впрочем, я нынче навострился попадать в необходимую лично мне полуночь, совсем не то что раньше, наобум святых, куда прыгну, куда взмою, туда и приземлюсь, сам не ведая где и как. То-то с Бев постоянно попадал впросак, появляясь в ее квартирке-студии на неделю ранее, чем в предыдущее посещение. Слава Богу Моему, хоть не угодил ни разу в ночь, когда еще с нею знаком не был... Опыт накапливается с годами, вот и наловчился я наконец-то ориентироваться верно, выскакивая из реки времени на берег и пробегая назад либо вперед, входя затем в реку вновь - в необходимой мне точке...". Таких "ювелирных" по точности вхождений Грэй до этого не проделывал, и сильно рисковал, но все получилось - судя по реакции Сэры, очень эффектно, - и он по праву гордился собой.
      До утра двадцать девятого августа все трое отсыпались в отеле. Для девушки Грэй отвел отдельную кровать, отогнал Вилли и заботливо уложил Сэру спать. Она поворчала, посопротивлялась, пособлазняла, но легла в одиночестве и вскоре крепко заснула, обиженная непреклонностью Биг Грэя, "негодного мальчишки"...
      Уложив счастливого Неудачника в другой комнате, Грэй целый час курил, сидя в кресле, прикуривая папиросы от окурков предыдущих, и просчитывал ближайшие шаги. Вилли чувствовал себя счастливым по простой причине, подумал Грэй параллельно с планированием: облаченный в родные "кожи" и обвешавшись оружием, он больше не ощущал себя голым пленником, которого ведут по коридору патлатые стервы, почувствовал себя защищенным от напастей и нонок. От нонок - в особенности.
      И еще. Грэй ощущал, какая борьба происходит внутри мужика, воспитанного превратившимся в гигантский полигон для эксперимента Городом. Среда, в которую он силком перенес Вилли, разнилась с привычной Квайлу как небо и земля ("Во, каламбур опять!", - невольно улыбнулся Грэй.), но расчет строился в надежде на благоразумие и интеллект Неудачника, а также на свойства души, которые у него сохранились нетронутыми, что вообще-то для обитателя Кью эС, мягко выражаясь, типичным не являлось. Благодаря этим свойствам, знал Грэй, браток Вилли не убил когда-то, в нейтралке выживая, ту девчонку, наградившую его лобковыми вшами. А должен был. Все его воспитание, психология и некое подобие этики твердили изначально: УБЕЙ. Они убивают и за гораздо меньший вред, причиненный другой особью, тем более - женского пола. Но Вилли не убил. И Грэй понял - почему.
      Если бы он рассказал об этом Вилли, тот бы долго смеялся. В сознании его такое объяснение пока еще не уложилось бы.
      Но там, в душе, и Грэй с трепетом понял это, Вилли Квайл по кличке Неудачник, уникальный компфренд и крутой мужик, был способен на чувство, которое из него вытравляли с момента рождения. Он был ГОТОВ ЛЮБИТЬ.
      ...обкурившись "как паук", Грэй прилег не раздеваясь на двуспальную шикарную кровать рядышком с посапывающей, свернувшейся калачиком проституткой и провалился в сон, глубокий и почти бездонный, как колодец в пустыне. До того как уйти за стену, он и не мечтал о таком, ему все время СНИЛОСЬ, ему не давал покоя просачивающийся из-за стены призывный оклик Дороги. Но... но даже днем, со дна колодца, видны звезды, и Грэй их даже тут видел во сне, они по-прежнему манили, хотя Грэй уже "на них" бывал. Однако он не мог уйти навсегда, освободиться от жестокой ностальгии, пока родной мир находится в состоянии, которое лично он, Грэй, считает несвойственным и противоестественным. Своего мнения он никому не навязывал, он просто не мог уйти, пока хоть что-то не сделает для Дома. Для Дома, отвергающего его. Но - Дома... Каждый имеет право поступать по своему разумению. Результат поступков - другое дело. Удастся ли воплотить замысел как хочется - вовсе третье...
      Проснулся отдохнувшим, свежим. Чем глубже колодец, тем ярче звезды, видимые с его дна, а чем ярче звезды, тем лучше их видно - следовательно, на душе спокойней при возвращении в реальность яви: звезды пока еще горят.
      Проснулся Грэй от не совсем ожиданного ощущения. На нем что-то лежало, мягкое, упругое, довольно тяжелое, и дышало ему в шею, а лицо его было покрыто чем-то щекотно-шелковистым... Открыл глаза и обнаружил, что лицо накрыто женскими волосами, а лежит на нем не кто иная, как Сэра ("Кому ж еще", - подумал Грэй и мысленно вздохнул...), лежит и спит, обхватив его плечи руками. Грэй скосил глаза направо: расслабленное во сне, беззащитное лицо девушки. Скосил глаза налево: солнечный свет пробивается сквозь щели жалюзи, и в лучах света клубится, танцует пыльная взвесь... Это только наши танцы на грани весны, подумал Грэй и еще раз мысленно вздохнул.
      - Сэра, - шепнул, - проснись, крошка, тебе пора уходить...
      Она открыла глаза. Взгляд ее был ясен.
      - А я и не сплю, - сообщила, - это ты спал, мальчик, а я ждала...
      - Чего, девочка?! - прикинулся шлангом Грэй.
      - Сам знаешь... - прошептала проститутка и рванулась губами к губам его...
      Он молниеносно повернул голову, и ее жаждущие уста прилепились к его щеке. - Не надо, крошка, - он сбросил ее с себя и вскочил. - Прошу тебя, не надо!..
      "Господи Боже Мой! - в отчаянии подумал. - Почему они все на меня лезут... Неужели от меня исходит эманация голода, и они торопятся восполнить то, что мне недодали в прошлом?..".
      Была и вторая причина. Он знал, какая. Сам виноват.
      - Ты не хо-очешь меня? - разочарованно спросила она. - Вчера понятно, ты устал, а сегодня?.. Мне показалось, ты... неравнодушен... ко...
      - Когда кажется, надо креститься, - посоветовал Грэй. - Крестись, девочка, тебе больше ничего не остается, одевайся и уходи. Ты не забыла адрес Бена?.. Ну же, что стоишь, уматывай!! - он был с нею груб. Но вынужденно. Секунда, и он бы сдался... - Давай, давай, - чуть ли не взашей вытолкал он проститутку. Захлопнул за ней дверь и трясущимися руками вытряс из пачки последнюю папиросу.
      "Первым делом - самолеты", - кстати вспомнилось крылатое выражение.
      "А девушек и без того полная обойма". Сам виноват. А теперь - в шею посторонние мысли. Время не ждет. В нужном месте надо быть.
      ...это десятилетие в истории страны и Города будет названо "ревущими двадцатыми". Технический прогресс, бурными темпами развивающийся, и в первую очередь повсеместное появление автомобилей, ускорили ритм жизни, изменили его, неимоверно нарастили, и все, что раньше тряслось на повозках по грунтовкам жизни, с ревом устремилось по автострадам на фордах и кадиллаках в будущее, набирая обороты не по суткам-"бусинам", нанизанным на связующую нить времен-пространств, а по минутам и секундам. В тумане грядущих лет еще не просматривались Лос-Аламос и Хиросима с Нагасаки, роботы и рок-н-ролл, компьютеры и реактивная авиация, телевидение и СПИД, звездно-полосатый флаг на Луне и орбитальные шаттлы, Третий Рейх и ГУЛаг, бытовые магнитофоны и лазерные пушки, но предпосылки, порожденные в десятилетие, позднее названное "ревущим", вели к выводам, выше перечисленным...
      - Значит, так, - сказал Биг Грэй напарнику, выпроводив Сэру взашей. У меня тут еще кой-какие делишки. Надо подготовить одну операцию под кодовым названием... гм, "Вперед в прошлое"... А ты сиди здесь, никому не открывай, кроме меня, будут ломиться, признаков жизни не подавай, а вдруг, ничтоже сумняшеся, вломятся, начинай массированный артобстрел. Без сомнения, те, кто вломятся, не друзья, а приятели, ха. Усек?
      - Усек, - покивал Вилли и изготовил к стрельбе пулемет, доставшийся в наследство от братана Фредди-Нонкоруба и выкраденный у нонок при побеге из первого плена; с братовым пулеметом Вилли не расставался никогда, в обнимку спал. - Иди гуляй.
      Грэй хлопнул напарника по плечу, глянул в зеркало, поправил элегантную шляпу свою и ушел гулять.
      Прогулялся на таксомоторе до ближайшей публичной библиотеки и на добрых полдня засел за просмотр подшивок "The New York Times", начиная с тыща девятисотого, включительно. Бормотал: - Будущее узнать не дано, чтобы с глузду не съехать, но зато прошлое - узнавай, если невтерпеж, и если в одном месте зудит, для этого и хомо вояджером не обязательно быть... Это и будет провидение грядущего - в определенном смысле...
      Первую информашку откопал в подшивке двадцатилетнего возраста, среди рекламных объявлений на предпоследней странице одного из августовских номеров. Удовлетворенно хмыкнув, вышел покурить, подумать. Информашка была простенькая, но с подвохом. Вернувшись, вновь закопался в слегка пожелтевшую бумагу, вгрызаясь, как опухший с голодухи книжный червь, в толстенный том, на форсаже сканируя сонмища газетных страниц. Вторую, третью и четвертую крошки информации подобрал в течении получаса, а пятую, к сожалению, аж спустя часа три. Заморился даже листать, устали не только руки, но и глаза и мозги. Едва не пропустил вкусную информашку, на первый взгляд не относящуюся к сути. Но уловил. Удовлетворенно хмыкая, довольный собой несказанно, покинул хранилище информации, монастырь старых дев-библиотекарш, нырнув из церковной тиши читального зала в бурлящий разнообразными шумами уличный поток.
      Неудержимо тянуло к Бев. Он просто физически ощущал, что она - в этом времени и в этом пространстве, реальная, во плоти, а не бесплотный образ, сохранившийся в памяти. Но, когда тянет неудержимо, подумал Грэй, а выдержать, удержаться необходимо во что бы то ни стало, выход один: проявить чудеса выдержки. Как бы ни хотелось пойти, помчаться, ворваться, раскровянить рожу "лучшему другу" Папе Китчу. Спрашивается, _з_а_ч_е_м_? Она сделала свой выбор. Причем теперь ты? "Уйди в туман, карикатура...", говорили еще во времена его детства. Будь при том, что осталось у тебя, когда ушла она. Что осталось мне? - спросил себя Грэй. И ответил: твоя война, вечный скиталец. Не стой, не плачь, смелее в бой. Времена Ушастика Китча и Большого Грэя, неразлучных корешей, умерли полтора десятка годов тому назад. И воскреснуть не должны.
      Мысленно упрекнув себя за цветистость и выспренность ("Аркадий, не говори красиво!".) слога, Грэй проявил чудеса выдержки. А что оставалось.
      ...дансинг являлся наиболее подходящим по пространственным координатам местом перехода. И музыку можно тут черпать из внешнего источника. Что гораздо эффективнее. Грэй устал, а живая музыка всегда лучше и сильнее зафиксированной на носитель, даже самый лучший.
      - Вилли, - сказал Грэй, - заблокируй выход. Никого не впускай. Печенкой чую, что... - он не договорил. Не успел. Интуиция, как почти всегда, его не обманула. Если можно назвать "шестым чувством" то, что он отчетливо услышал, как в мыслях его прозвучал чужой "голос": "Вот он, вот! Я его выследил, Тони!"
      - Достали, зар-разы, - пробормотал Грэй. - Этих для полного счастья не хватало. Ну, ладно...
      - Стоять, я сказал! - донесся от входа голос Вилли. - НЕ слышишь, что ли?! - и после паузы: - Напарник, мочить их или как?!
      В наступившей после исполнения предыдущей вещи тишине вопрос его прозвучал звонко и отчетливо. Танцующие недоуменно глазели на странно одетых и вооруженных типов, ввалившихся в зал.
      - Не надо! - крикнул Грэй, продираясь сквозь толпу к эстраде. - В ухо дай кому там, нахальному, но без стрельбы!
      - Понял! - ответил восторженный голос Вилли и тут же послышались звуки глухих ударов, будто кто-то выбивал ковер.
      - Хай, маэстро, - поздоровался Грэй с седовласым трубачом, по всей видимости, руководителем оркестрика, лабавшего в дансинге. Достаточно профессионального, к слову, отметили уши Грэя, пока он пробирался к эстраде через зал. Послушать бы подольше, но некогда, а жаль... - У меня к вам просьба, вот за труды, - он сунул в кармашек пиджака трубача смятую зеленоватую бумажку. - Сыграйте так, чтобы ноги сами в пляс просились... Вот, - он насвистел мотив, - знаете?
      Маэстро кивнул. Повернулся к своим ребятам. - Парни, человек просит ту-степовый рэг-тайм Джоплина "Entertimer". Старая вещь, давно не играли. Вы как?
      Парни одобрительно закивали.
      - Вот и прекрасно, маэстро, - разулыбался Грэй, - вы даже не представляете степени моей благодарности...
      И плавным стремительным броском очутился у входа в зал. Вилли поспел самостоятельно отразить покушение. Двое громил, из тех, что сидели за картами в памятном гараже Скорпиона, и сам Тони, уже освободившийся от пут, собственной персоной, смирно отдыхали под стеночкой. Вилли скептически изучал тяжеленный револьвер, изъятый у одного из гангстеров в качестве трофея.
      - Отлично, - похвалил Грэй, - только их не трое... - Умный дядя Лэнни с племянниками на подходе, подумал он. Видимо, галстук перегрыз со злости и сжевал собственные носки. Эх, не вовремя. Доброта не остается безнаказанной, надо было не выполнять обещания. Но тогда я не имел бы удовольствия лицезреть охреневшую рожу Скорпиона у Дзамекиса на свадьбе... - Вилли, встань с той стороны.
      Вилли скользнул к правому косяку входных дверей, Грэй уже стоял у левого. Ворвавшихся с кольтами наперевес бандитов утихомирили совместными усилиями в пять секунд, по секунде на каждого. Посмотрели друг другу в глаза, синхронно отряхнули ладони, ухмыльнулись и стукнулись поднятыми сжатыми кулаками, по обычаю мужиков Квартала. Вот мы какие, дескать, крутые.
      - Пошли танцевать, - пригласил Грэй напарника, вздернув подбородком в центр зала. - Пару минут мне хватит, лабают парни здорово, молодцы. Такой великолепной партнерши, как Сэра, не найти, но мне и не надо... - Он высмотрел в колышущейся кромке толпы, испуганно пятящейся от них с Вилли прочь, взад, девчонку по своему вкусу и галантно пригласил ее на танец. Та, само собой, испуганно замотала головой: не пойду, мол!.. Грэй пожал плечами: - Неволить не буду. Оставайся наверху...
      Шутка насчет танцев - всего лишь шутка. Не хватало - девчонку с собой вниз утащить!.. Он уже чувствовал, как знакомое ощущение всемогущества наполняет его, как, настроенная музыкой на определенную волну, концентрируется воля, как непреодолимое желание будоражит кровь, как колкие прикосновения азарта щиплют кожу, все плывет и искажается перед глазами, мысли, сплетенные в тугой комок, обрушиваются вниз, ниже пяток, ниже пола, а душа расправляет крылья, мощными широкими взмахами, и рывком подымает тело и разум за собою...
      - Держись, брат, - прохрипел Грэй и схватил Вилли, прижался к нему...
      - ...Потому я и выбрал дансинг, - прокомментировал Грэй, широким жестом приглашая Квайла осмотреться. - В этом году, как пить дать, здесь еще не танцуют, но зал уже есть, я читал в газете об этом.
      Вилли, еще немного бледный после пикирования в глубь времени, ошалело поболтал головой и покорно осмотрелся.
      - Есть, - согласился. И вправду, зал был. Только функции выполнял абсолютно другие. Изначально построенный как помещение для ресторана, он в данное время выполнял именно эти функции. Точнее, именно сейчас НЕ выполнял - ремонтировался. Это временное обстоятельство, информацию о котором тоже узнал из газет, Грэй и использовал.
      Воняло причем премерзко. Грэй чихнул. Никогда не любил он всякие такие "химические" запахи: красок, растворителей, лаков, и тому подобные. Поэтому как бы заблокировал волевым усилием свое обоняние, после того как чихнул. "Веки" для носа - пара пустяков, долго ли умеючи.
      А зря.
      Но Вилли был начеку, и его природный одор сработал безотказно.
      - Слышишь, Торопыга... сдается мне, снова тот же запах... Ну, помнишь, агентство Джо, ТОГДА ночью?.. - И это "тогда" Вилли произнес, словно происходило оно лет пять назад, а не неполных двое суток. Именно таким было его субъективное ощущение, и оно ненароком проявилось в слове.
      - Е-мое, - ругнулся Грэй и распахнул "веки".
      Аромат духов "HX" висел в воздухе, едва уловимый, но это и неудивительно, в коктейле с вонью красок и лаков... Грэй молниеносно огляделся. Кроме них двоих, в зале не было никого, это точно. И никого в пределах телепатической досягаемости. Но аромат присутствовал, сюрприз неожиданный и неприятный...
      - А чтоб тебя... ты прав, Вилли.
      - Торопыга... - сказал вдруг Вилли. - Мне кажется...
      - Уходим, - скомандовал Грэй. - И быстро.
      ...просочившись наружу через кухонные помещения, напарники двумя стремительными тенями скользнули за угол и канули в ночь. Не бежали. Но передвигались очень споро. Лишь удалившись футов на пятьсот, Грэй замедлил темп и вопросительно взглянул на Вилли. Благодаря полной луне Квайл увидел этот взгляд, и продолжил свою мысль: - ...или я ошибаюсь, но... этот запах. Узнал я его.
      Наконец-то, подумал Грэй.
      - Ну и? - спросил вслух.
      - Мне и в голову не приходило, потому что очень уж невероятно... но ты прав, я его знаю, и должен был помнить.
      - Вот. Кэри. Так?
      - Она самая... - Вилли скривился. Воспоминание приятным не назовешь. Но куда денешься - было. - Ты знал?
      - Не все. Но кое-что. - Грэй движением руки затормозил Вилли и направил того в какой-то узкий проход между строениями.
      Они оказались в тупике, этаком аппендиксе между соседними домами. Всякий хлам загромождал единственную дверь, гипотетически могущую позволить выйти. - Вилли, такой запах был не только у нее. Она просто им злоупотребляла...
      - Верно. - Согласился Вилли, помогая Грэю оттаскивать в сторону поломанные доски и всякую прочую ерунду.
      - ...а вообще в ближайшем окружении известной тебе особы принято пахнуть так, Госпожа любит запах этот...
      - Твари вонючие. - Лаконично прокомментировал Квайл-младший.
      - Вкусы относительны. Каждому свое дерьмо. - Грэй убрал последний обломок и повернулся лицом к "устью" тупика. Он не думал, что их кто-то преследует, доступный ему уровень спектра был пуст, но в Пути, со всеми его остановками, всяко случается... Аромат ЕЕ любимых духов - пример наглядный. Точнее, "в-носный". Неужели выследили, талантливые какие?..
      - А мы - в Пути, со всеми его остановками... - пробормотал он и, хэкнув, с разворота ударом ноги вышиб дверь.
      44. НЕКЛАССИЧЕСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК
      ...бизнес шел своим чередом. Стэн сиднем сидел в конторе, начальником над гуртом булгахтеров, а Пит мотался по делам фирмы куда надо. В шинок побратимы больше не ходили, времени не оставалось. Как подобает солидным деловым людям, устраивали party в особняке, купленном в шикарном и престижном районе. Как на Пита, так он эту домину видал в гробу, но Стэну все эти господские привычки по нраву пришлись, и он махнул рукой. Только поставил условие - чтоб девки, которых Стэн таскал к себе по ночам, не заходили на "половину" Пита, в левое крыло. Побратим на полном серьезе инструктировал своих коханок, чтоб не лазили "налево", но некоторые (бабы, известное дело, любопытства полна дупа!), ослушавшись, лезли; ежели попадались на глаза Питу, горько жалели. Одной непрошеной вторженке он так врезал, не рассчитав силы удара, что челюсть своротил. Потом, правда, прислал в шпиталь корзину цветов, как тут заведено, и чек на пять сотен... Не со зла ведь бил. Под горячую руку попалась. Поправившись, упорная девка неожиданно появилась на "левой половине" вновь. Пит был как раз дома, увидав ее, не поверил очам своим. Потом хотел снова своротить челюсть, чтобы для равновесия, в другую сторону, но остановил руку, поднятую для удара, и буркнул: - Ну шо надо?..
      - Меня зовут Кэт, - ответила настырная вторженка. - А тебя Пиэтрро, да?.. Подожди, не сворачивай, дай сначала скажу...
      Ничего лучшего за свободу, знал Пит, в жизни нэма. Но вдруг понял, что свобода и одиночество - на самом деле вовсе не одно и то же. Понял он это, когда его холодную мертвую постель согрела и оживила Катруся.
      На окаянную Ганку она не была похожа ни телом, ни лицом, ни характером, и это сыграло определенную, хотя и не самую главную, роль. Самую главную, премьерную, роль сыграло то, что Кэт взяла его в осаду и добилась-таки своего - крепость ненависти Пита пала, выбросив белый флаг. Он выгнал ее, не дал сказать ни слова; но хоть челюсть снова не свернул. Она пришла еще. Выгнал. Еще. Дал сказать, потом выгнал. И еще... Дал сказать, и не выгнал сразу, чуть погодя... А она - снова пришла. Много чего успела сказать, прежде чем выгнал. Снова и снова... В конце концов она пришла, ничего не сказала, а он - не выгнал. Осталась... Побратим аж подскочил, когда увидел их вместе!..
      Холодную одинокую постель Пита она согрела не сразу, после того как осталась. Он боялся, что не совладает с собой, как тогда, в Канаде, но и тут победило терпение Катерины. Она была из тех женщин, которые, поставив перед собой цель, добиваются ее с неколебимым упрямством и всепобеждающей энергией, и им удается одержать победу, потому что ко всем прочим, чисто женским, достоинствам, у них имеются вдобавок ум и природный талант, который мудрые французы метко зовут ШАРМ. Подобное сочетание достоинств в одной особи встречается нечасто, но встречается. И дремлет - до появления подходящего для симбиотического сращения объекта... И для того, чтобы включить в них "механизм", в "прицеле" должна появиться достойная цель. Женоненавистник Пит Непивода, видный собою, на лицо симпатичный, высоченный мужчина с шестизначным банковским счетом - достойная цель для предприимчивой женщины родом из Нью-Йорка, города хищников и жертв, с детства наученной мамой и жизнью, что для того, чтобы жить сытно и без проблем, самке нужно найти себе сильного самца. А то, что женоненавистник - дополнительный плюс. Тем интереснее поразить цель, которую пытались до нее поразить многие охотницы, но промахнулись. Верх наслаждения - не только добыть главный приз, но и обойти в гонке соперниц!..
      Впрочем, поступить с Питом как равнодушная эгоистичная стервоза Кэтрин Джейн Осборн, к собственному изумлению, не смогла. Вдобавок ко всем ее достоинствам у нее еще имелось и собственное понятие о честности. В принципе, именно это ей и помогло добиться цели. Потому что могло так случиться, что коса налетит на камень, и коса сломается. Именно честностью она взяла Пита. Когда их отношения зашли слишком далеко, чтобы считаться ни к чему никого не обязывающими, и она почувствовала, что, во-первых, НЕ ХОЧЕТ бросать собственную жертву, обчистив и урвав свой кусок, а во-вторых, именно ОН неожиданно оказался, быть может, настоящим Принцем, о котором мечтает всякая женщина, если она еще - женщина, а не просто организм с хватательными функциями, озабоченный лишь собственным выживанием, Кэт выложила Питу всю правду об изначальных мотивах своего второго появления на левой половине особняка. И выяснилось (Пит ответил искренностью на искренность), что он знает о ее прошлых жертвах почти все, что полная информация о ее тернистом жизненном пути давно собрана квалифицированными специалистами Агентства Пинкертона, в том числе и все подробности ее отношений с Лорелейн, и что Пит, прикидываясь жертвой, был готов к худшему, но...
      НАДЕЯЛСЯ НА ЛУЧШЕЕ. Эта настырная черноволосая ведьмочка околдовала его, поселилась в его душе, выгнав оттуда поганым веником Ганку.
      Потому шо, бес тебя дери, сказал Пит убитым голосом, я не желаю оставаться один, в мертвой постели...
      Вот и вся история. Сама по себе достойная отдельного романа листов на тридцать пять (авторских). Охотница выбрала жертву, а оказалась жертвой сама, жертва оказалась охотником в засаде, но выяснилось, что ружье заряжено вместо картечи праздничным фейерверком. Бывает, сказал Пит. И добавил, шо его очень беспокоит, как быть с Лорелейн. И спросил, шо делать-то теперь будем?..
      Кэт не сказала в ответ ни слова. Она сделала, и то, что она сделала, было красноречивее и жарче любых, самых неистовых слов.
      Лорелейн, которую Кэт познакомила с Питом на следующий же день, на удивление быстро и органично вошла в их тесный мирок на двоих, который эластично раздвинулся и принял третью. Тем самым дав ответ на все вопросы. Две женщины, которых свела судьба и которые любили друг дружку, странным образом сумели полюбить и мужчину, хотя подозревали, что ни один самец недостоин этого чувства.
      Но самым странным порождением этого любовного треугольника явилось то, что, как выразился сам Пит, "сказал бы мне хто, шо после Ганки смогу у душу впустить аж ДВОИХ, я с такого хумора смеялся бы, пока не упав!".
      Стэн наблюдал за событиями, происходящими в левом крыле особняка, с понятным изумлением и закономерным недоверием. Когда все страсти улеглись и на все вопросы нашлись ответы, он развел руками, порадовался за побратима, но с того дня Пит стал замечать, что сам Стэн изменился. Правое крыло уже не жило бурной ночной жизнью (если Пит не уезжал по делам, то вся ночная жизнь, и весьма бурная, сосредотачивалась теперь в левом!), Стэн пропадал в конторе допоздна, а приехав, ужинал в одиночестве и ложился спать. На неоднократные приглашения Пита ("Стэцько, ты шо, сдурив?! Та прыходь к нам, вып'емо, побалакаемо, а може, у якыйсь ресторант учетвером пидэмо, га?..") отвечал отказом. Пит озабоченно пожимал плечами, но, занятый бизнесом и "своимы дивчаткамы", не успевал следить за состоянием побратима. Когда Стэн вошел в их общий кабинет и заявил, что желает продать свою долю и уехать в Украйну, Пит не просто изумился. Он был настолько ошарашен, что лишился дара речи, надолго, и ни словечка не молвил, пока побратим излагал. Старый винокуренный завод, с которого началось становление фирмы, на котором они выпустили первую партию жуткого сорокатрехградусного пойла "Gorilcka z pepper", неожиданно ставшего настолько популярным, что вытеснило с рынка текилу и ром, Стэн предлагал Питу оставить за собой, так же как и все торговые предприятия, виноградники в южных штатах и новые спиртовые заводы, выпускавшие алкоголь с маркой "NEPYWODA Co" тысячами галлонов в сутки. А все предприятия, входящие в картель "HOM & NEP", продать целиком или по частям, и выплатить вырученный кэш ему, Стэну. Когда Пит услышал отакой план, к нему срочно вернулся дар речи, и он наотрез отказался: "НИ".
      Стэцька он переупрямил. Не для того они создавали Фирму, чтобы ее резать. Пит не стал об этом говорить побратиму, не стал и напоминать, что они побратимы, а не какие-нибудь там янки. Он просто стоял насмерть. Грозил долгим судебным процессом (хоть шо-то у гамэрыканцив по розуму зроблэно! - подумал), уговаривал остаться и не делать глупостей, предлагал свой план... Уговорил. Полностью отходящий от дел компаньон получал свою долю в виде денежной выплаты, разбитой на несколько частей. И от успехов Фирмы зависело, как быстро эти части будут выплачены. В том, что выплатит побратиму его долю, Пит не сомневался. Человек для поездок, который заменит его самого, у него уже был подготовлен. А то, что он сам будет сидеть в городе, в конторе, его не страшило. Катруся и Леся только обрадуются, да и им поможет, в модном салоне, который они задумали открыть на Пятой Авеню. С той поры, как узнал, что свобода и одиночество - не одно и то же, Пит ощущал небывалый прилив сил, и верил, что все проблемы решит. Уход побратима был как удар в спину, но и его он переживет, должен пережить...
      Стэцько уехал через неделю после их разговора в кабинете. Больше Пит его не удерживал, хотя чувствовал себя в чем-то виноватым перед ним. Но каждый человек имеет право на свой выбор. Стэцько Хомченко, бывший Стэн, его сделал. Он, Пит, бывший Пэтро - тоже. Все силы, все способности свои он направил на то, чтобы приумножать состояние. Не для того, чтобы купить больше особняков и заводов. Для того, чтобы женщины, ответственность за которых он взял на себя и которые платили ему жаркой любовью, никогда ни в чем не нуждались. Как и дети, которые обязательно у них будут, и которых они все трое будут любить одинаково сильно. Вот так, решил для себя Пит. Не чаял, не гадал он, что доле угодно было сделать его нью-йоркским бизнесменом, обожающим больше жизни сразу двух прелестных женщин, а вот она рассудила по-своему.
      Главное, что все кругом перестали одевать личины огрызка-москаля, и Пит без опаски мог позволить себе пропустить сколько угодно порций виски. Со временем оно ему стало даже нравиться. Состояние росло, любовь втроем со временем не угасала, а наоборот, разгоралась. Симбиоз оказался неправдоподобно жизнеспособным. Пит даже стал побаиваться, по принципу когда слишком хорошо, это плохо.
      ...Катерина исчезла внезапно. Чего угодно мог ожидать от доли Пит, после того, как она одарила его любимыми женщинами и тут же забрала побратима. НО НЕ ТАКОГО!!! Ушла из дому, к доктору, и не вернулась. После осмотра вышла из клиники и словно растворилась в воздухе...
      Искали по всей стране. Сколько денег потратили Пит и Леся на частных сыщиков и фараонов, страшно и подумать. Но все - безрезультатно...
      45. ВПЕРЕД В ПРОШЛОЕ - 2
      ...склад был освещен плохо, и пару раз Грэй крепко приложился лбом о какие-то коварно подставившиеся углы ящиков; Вилли повезло больше - он топал сразу за Грэем, да и ростом не вышел. Это планида высоких постоянно о что-то стукаться, притолоки, поручни в муниципальном транспорте...
      Потирая лоб, Грэй наконец выбрел к широким двустворчатым дверям. Жестом показал Вилли спрятаться за какую-то бочку, а сам потрогал створку. Не заперто - створка подалась. Приоткрыл на пару эсмэ и высунул краешек глаза. Взору открылась небольшая каморка, из которой еще одни широкие, сейчас распахнутые, двустворчатые двери вели дальше, а в углу на стуле спал какой-то тип в грязной, явно рабочей одежде. Он прислонился к стене щекой и безмятежно храпел. Вытянув в сторону Вилли руку, Грэй отогнул ладонь вверх на девяносто градусов и сделал "толкающий" жест - оставайся, мол, где стоишь. А сам, открыв створку, шагнул в "предбанник" склада. Бесшумно скользнув мимо спящего типа, просочился в контору. Большое помещение со сводчатым потолком, разделенное невысокими, мэ по полтора, перегородками на закутки, открылось его взгляду. Грэй просканировал на всех доступных ему уровнях спектры, подключив и свой природный одор. Ни мыслей, ни запахов подозрительных не уловил, только из сна типа мимоходом выхватил очень яркий образ: пышная блондинка с физиономией, вульгарной до безобразия, широко расставив согнутые в коленях толстые ноги, засовывала себе во влагалище двухлитровую бутылку из-под шампанского. Причем уже наполовину засунула. В реальности яви такого без последствий для здоровья быть не может... Ну и сны у него! восхитился Грэй. Сторож спит, служба идет.
      Выбросив смачную картинку из головы, Грэй устремился по проходу между кабинками, в каждой из которых стояли стол, стул и маленький шкафчик. Кабинок было много. Широко развернулись хлопцы, одобрительно подумал. Знай наших!
      Замок открылся без проблем, потому что все проблемы, связанные с открыванием замков, априори устранены для того, кто имеет в кармане универсальную отмычку Made in... Впрочем, мир, в котором изготавливают такие полезные штуки, в рекламе не нуждается. Кому надо, знает. Войдя в кабинет, Грэй притворил за собой дверь и уселся за стол. Простой, но обширный, внушающий доверие своей солидной крестьянской массивностью. Открыв верхний левый ящик, Грэй добыл то, что искал, и что, как надеялся, именно здесь находится. Подсвечивая крохотным фонариком, входящим в тот же "комплект", что и отмычка, Грэй провел пальцем по странице записной книжки, добытой из ящика стола, отыскал нужную запись, удовлетворенно хмыкнул и положил книжку на место.
      Аккуратно закрыв дверь кабинета, проскользнул мимо спящего сторожа (блондинка, почему-то ставшая брюнеткой, но по-прежнему рубенсовских форм, засовывала вторую бутылку в анальное отверстие; поблескивающее донышко первой, невероятно растянув губы влагалища, виднелось чуть выше; прижавшись подбородком к груди восьмого размера и высунув язык дюймов десять длиной, толстуха попутно лизала вставший сосок величиной со сливу), оказался на складе и притворил за собой створку. Ствол пулемета Вилли, направленный ему в лоб, опустился. Кивнув напарнику на дверь, ведущую в тупичок между домами, Грэй направился к ней.
      - ...Неудобно все же, - говорил Грэй на ходу, - таскаться со всем этим снаряжением. Другие времена, другие нравы... постоянно переодеваться... Я вот помню, в комбезе-хамелеоне, который у меня был на... - он осекся.
      Вилли с громадным интересом спросил: - А где-е это НА???
      - Далеко. Потом как-нибудь расскажу, это совсем другая история. Грэй остановился на очередном перекрестке и повертел головой. - Нам сюда, - повернул направо.
      Дом с нужным номером - третий от угла. Старый, еще до эпохи парового котла построенный трехэтажный, на высоком фундаменте, особняк. Он едва угадывался во тьме за узорчатой чугунной решеткой. Ни в одном окне - ни отблеска света.
      - Спина к спине, - прошептал Грэй ритуальную формулу солдат Квартала, - на войне как на войне.
      Он не чувствовал ничего мысленно, но это еще не значило, что там ничего и нет. Он не раз с сожалением убеждался, что телепат он действительно "зачаточный".
      - А если все же мы помрем, и в аду пивка попьем, - ритуально же ответил Вилли напарнику, и они перемахнули ограду, Грэй первый, Вилли следом... Встав на плечи напарника, Квайл дотянулся до подоконника одного из окон первого этажа. Уцепился кончиками пальцев, рывком подбросил тело. Грэй внизу сместился в сторону от окна, развернулся стволами в сторону ограды. Вилли открыл окно без проблем, хотя и без спецприспособлений (кто рожден и вырос в Городе, проникать в запертые помещения учится с пеленок! А может, у Вилли это - генетическое), влез, ступил на пол, осмотрелся комната в зеленоватом свете ноктовизорных очков выглядела призрачно, но была пуста, и это главное, - высунулся и махнул рукой: давай, мол! напарнику. Выпрямившись, развернулся спиной к оконному проему и получил в челюсть правый крюк сокрушительной силы.
      46. ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ
      - Я не хочу слышать, сколько мы потратили, - раздраженно сказал Пит старшему бухгалтеру, - я знаю, что основные фонды не затронуты, а прочее меня не интересует. Я трачу свои деньги, черт побери! Фирма процветает, прибыли растут, и это мое личное горе, на что я трачу свою долю...
      - Но, мистер Неп, уже более полугода прошло... - вновь попытался возразить бухгалтер.
      Пит грубо прервал его:
      - Убирайтесь вон!! - чего раньше себе в обращении с сотрудниками не позволял. Но старик влез не в свою епархию, и к тому же в неподходящий момент влез: час назад Пит получил из Чикаго донесение, что обнаруженный на берегу озера труп женщины, по приметам похожей на разыскиваемую, был опознан ее мужем, местным жителем...
      Да, он прав, подумал Пит, когда за оскорбленным седовласым бухгалтером закрылась дверь. И если Катруся жива еще, то уже родила...
      И в этом заключалась самая горькая горечь правды.
      Он снял с вешалки шляпу и вышел в конторский зал. Разгороженный на закутки невысокими перегородками по новой моде, он был полон усердно работающими клерками. Еще полгода назад половина души Пита жила здесь, с ними. Он живо вникал во все детали и испытывал наслаждение от бизнеса. Большее наслаждение он испытывал только дома, где жила вторая половина его души. Он бы целиком поселил ее дома, с любимыми женщинами, но сознавал, что настоящую свободу ему и им даст только экономическая независимость, так уж есть, и никуда не денешься. Деньги - это власть. У кого ее нет, тот чей-то раб. Этому Пита учили с самого первого дня, как он ступил на землю благословенной земли, званой Америкой.
      О прошлой, заокеанской жизни, оставшейся призрачной дымкой в памяти, напоминала только торбочка с родной землей, которую Пит по-прежнему носил на шее, упрятанную в золотой медальончик. Да дни смертей батько и мамы, в которые он неизменно ходил в церковь и поминал их, жертвуя немалые грошы на убогих и сирых.
      Теперь здесь, в конторе, душа Пита не жила даже маленькой частицей. Половина ее по-прежнему обитала в доме, отданная Лесе, а вторая... Вторая страдала, мечась по всей стране и за ее пределами, расколовшись на тысячи кусочков, по одному на каждого сыщика, до которого дошло сообщение о пропавшей Кэтрин Джейн Осборн, тридцати лет, белая, англиканского вероисповедания, приметы прилагаются...
      Пит вышел на улицу, драйвер распахнул перед ним дверцу автоэкипажа, хозяин сел, сказал: "Домой", и они поехали домой. Пит всю дорогу молчал, рассеянно смотрел по сторонам. Времена, когда он надеялся случайно увидеть в толпе родное лицо, миновали. Теперь он уже на такую счастливую случайность не надеялся... На перекрестке Тридцать Второй Вест и Кэббот-стрит дорогу экипажу перегородила ломовая телега, груженная сеном, там что-то случилось с упряжью, и извозчик, вяло поругивая лошадей, возился с ремнями. Вездесущие уличные мальчики, само собой, комментировали происходящее. Какая-то женщина лет сорока, в одежде служанки, с корзиной, полной овощей, стояла неподалеку и тоже наблюдала за событием. Драйвер вылез и пошел к извозчику торопить события. Пит угрюмо посмотрел ему в спину. Вздохнул. Раньше он бы выскочил сам, помог извозчику, потрепал лошадок по холкам, погладил по крупам, улыбнулся мальчикам, хотя эти сорванцы порой и надоедливы до беса...
      Рассеянно скользнув взглядом правее, Пит вдруг отметил, что женщина с корзиной пристально смотрит на него. Ее лицо ему было абсолютно незнакомо. Может, служанка одного из приятелей-бизнесменов, узнала его, Пита?.. Но что ей надо, уставилась-то, уставилась!.. Он ответил ей таким же взглядом в упор. Она не опустила глаза, и Пит немного удивился. Обычно в этом городе женщины низшего сословия себе так не позволяли смотреть на господ, разъезжающих в автоэкипажах. Если сами не были молоды и пригожи собою. Молодость и красота многое позволяла в этом городе женщинам. Пит вопросительно приподнял брови, женщина не отреагировала, продолжала пялиться темными глазищами. И Пит вдруг ощутил, как по спине побежали ознобные "мурашки". Он внезапно почувствовал себя "не в своей тарелке", как говорят янки. Будто это он, ОН НЕ ДОЛЖЕН так СВЕРХУ смотреть на эту служанку, ОН должен опускать подобострастно взгляд, а вовсе не она. Не он "сильный мира сего", а - наоборот! И помимо воли Пит опустил глаза... Опомнился, встрепенулся, поднял их снова, но, выходит, лишь затем, чтобы зафиксировать исчезновение странной женщины. Мелькнули подол платья и край корзины, и незнакомка канула за углом дома.
      Ошалело помотав головой, Пит раздраженно крикнул драйверу: - Джеймс, садитесь на место, поедем по другой улице!
      Отпустив драйвера, Пит открыл своим ключом калитку в узорчатой чугунной ограде и вошел домой. Особняк, после исчезновения Катруси воспринимаемый Питом как скорбное место, таковым и выглядел для него, хотя для других, наверное, внешне не изменился. Он предлагал Лесе сменить дом, ей тоже каждый уголок напоминал о Кэти, но она сказала: "А вдруг Кэти вернется, она же сюда вернется!", и он согласился - "ТАК". Все эти полгода они с Лесей жили в ожидании, оно окрасило их взаимоотношения в грустные, пастельные тона, но кроме как в объятиях друг у друга, они нигде не могли, естественно, отыскать утешения, и потому сблизились настолько, что исчезни теперь кто-то из них двоих, вслед за Кэт, - и оставшийся (оставшаяся) умер(ла) бы не сходя с места.
      Пройдя через лужайку по дорожке к ступенькам, ведущим к двери, Пит остановился. Одна из створок была приоткрыта. Слуги обычно никогда не оставляли двери нараспашку, даже старая Фло, цветная кухарка, изумительная повариха, но находящаяся уже в том возрасте, когда начинают забываться события последних дней. Впрочем, Фло через парадное и не ходила. Пит пожал плечами и вошел в холл. Пусто. По спине побежали "мурашки"... Он бросил шляпу на пол и быстро зашагал в большую гостиную первого этажа, в которой Леся обычно ждала его (и возможных сообщений о судьбе Кэт!), читая какой-нибудь немецкий роман или сборник стихов. Он входил, присаживался рядом, целовал ее пахнущие ожиданием распущенные золотистые волосы, она прижимала к своим иссушенным тоской губам его ладони, целовала каждый палец, потом он поднимал ее на руки и нес ее, маленькую и хрупкую, доверчиво прильнувшую к нему, такому большому и сильному, наверх, в их спальню, и там они любили друг друга, и только там, в постели, ТРЕТЬЯ была с ними почти зримо, привычно и полновластно, будто никуда и не исчезала... Господи Исусе, думал теперь всегда в постели Пит, исцеловывая ножки Леси, почему мы не ценим те мгновения, которые нам отпущены, и не наслаждаемся каждым из них, пока не поздно, и пока те, кого любим, рядом с нами, не ценим так, словно каждое из них - единственное, и последнее... Теперь он научился ценить КАЖДОЕ из них. И знал, что уж Лесю-то он никому не отдаст. Он много чему научился с тех пор, как в его жизнь вошли эти две Женщины. Он научился грамотно говорить, узнал много таких слов, что раньше и не подозревал об их существовании, научился читать книги, а не только бухгалтерские талмуды, и даже понял, ЧТО такое стихи и чем они отличаются от прочих текстов, состоящих из букв. Впервые в жизни он оценил по достоинству свою память, которую раньше проклинал за то, что она такая "добрая", и ничего не забывает. Будь она похуже, не так ярко помнилась бы Ганка, и не видел бы Пит рожи москалей на всех посетителях шинков... С другой стороны, в бизнесе такая память - самое то, шо надо... Все увиденное, прочитанное, услышанное в своей жизни, сколько себя помнил, Пэтро запоминал до последнего штриха. Теперь, только теперь он оценил, что у этого свои преимущества... И вообще, в последние месяцы Пит страшенно изменился. Он стал думать по-другому, чувствовать по-другому, ЖИТЬ ПО-ДРУГОМУ. Сам он по-настоящему научился только трем вещам - пахать землю, рубить лес и делать деньги. Всему остальному его научили Леся и Катруся, и он благодарил долю за то, что она ему подарила встречу с ними, за то, что Кэт пришла к нему после шпиталя, положив глаз. Он понял главное - не делятся люди на плохих, женщин, и хороших, мужчин. (И наоборот, если глянуть с ТОЙ стороны). Делятся люди на плохих людей и хороших людей. И еще он понял: деньги и власть - еще не все. Все деньги и влияние Пита Непа, миллионера и крупного предпринимателя, готов он был отдать за лачугу, в которой оказались бы они ВТРОЕМ. На жизнь он бы заработал, руки и голова на своих местах. Но все деньги миллионера Пита Непа не в силах вернуть Кэти... Доля не берет зелеными бумажками и эфемерными категориями вроде власти. У нее в ходу другая валюта, самая настоящая - чувства.
      А их только три. Свободы, любви, одиночества.
      Теперь доля взяла плату...
      В гостиной Леся не ждала его. Он крикнул:
      - Любимая, где ты?! - и тут же: - Жан-Пьер, Бетти, я дома!! дворецкому и горничной.
      Ответом ему была тишина.
      47. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 4
      "Когда человек чего-то ужасно хочет, ему кажется, что, заполучив желаемое, жизнь его круто изменит свое содержание, и вот тут-то начнется самый что ни на есть кайф.
      Я на собственной шкуре убедился - ни хрена подобного. Когда я был вынужден прозябать в больном, источенном недугами и изглоданном болью теле, я мечтал только об одном: вот бы дал мне Бог какой новый организм, новую материальную оболочку, телесную ипостась, и уж тогда я решу все свои проблемы, одним махом всех побивахом и хеппи энд, сиди как король на горе и поплевывай на головы беспечных парижан. Я думал, что можно решить ВСЕ проблемы, сменив материальную оболочку на более функциональную, более приспособленную к решению проблем, в их понимании этим миром и мной, как частицей его.
      Я получил желаемое. И сразу возникло великое множество проблем, о которых я и не подозревал. Да, что да, то да, теперь я могу, пользуясь свойствами своей новой оболочки, о получении которой молился Своему Богу денно и нощно, "исполнять" такие вещи, что мне раньше только снились. Такие даже, что и не снятся подавляющему большинству так называемых здоровых, нормальных человечьих организмов... НО.
      Вот именно. Внутри-то я остался таким же как был. Из собственного "Я" никуда не убежишь...
      НО второе: И это хорошо.
      Как-то я в одной книжке прочитал о том, что у одного инвалида, передвигающегося с великим трудом на костылях, но - талантливейшего ПОЭТА, спросили о том, выбрал бы он здоровые ноги или поэтический талант... И он ответил - талант, конечно. Я тогда не понял сути его выбора, дураком обозвал. Теперь понимаю, что выбор его был мудр и единственно правилен, несмотря на то, что выбором сим он обрекал себя на одиночество (какая самка захочет зачать потомство от слабого самца!) и прекращение его личной цепочки поколений. Если ты не поэт, а просто инвалид, то спору нет, от здоровых ног ни в коем случае отказываться не надо!.. Но - за все приходится платить. Тот парень - за талант - заплатил здоровьем. Ходил бы он на своих "двоих", а не четырех, почти наверняка не стал бы поэтом...
      А что может быть ценнее дара творчества? Кто счастливее - тот, кто создаст "нетленное для тленных", пусть даже заплатив за это "материальным" бесплодием, или тот, кто пробегает всю жизнь и помрет духовно "бесплодным"? Каждый отвечает на этот вопрос для себя САМ. Я ответил: конечно, ПЕРВЫЙ.
      Лучше всего, конечно, совместить "приятное с полезным", но так получается почему-то очень редко. Потому что - где-то прибавилось, значит, по закону сохранения энергии где-то убавиться должно...
      Я подозреваю - за то, что я получил "походный боевой скафандр", как я его зову, с помощью которого могу возвращаться в родной мир "на коне", с триумфом, кто-то где-то заплатил. Боюсь и думать, какую цену...
      Но подозреваю - я страдал и потому также, что кто-то где-то по закону сохранения получил нечто подобное моему скафандру.
      Который, такой, как он есть - воплощение моей мечты. ТАКИМ я себе КАЗАЛСЯ. Вот, изволь, заполучи, не обессудь... за что боролись на то и напоролись. По высшему классу - в пределах возможностей.
      И справедливо. Духовной и мыслящей ипостасям, сумевшим настроиться на преодоление границ среды обитания, полагается соответствующая телесная. Чтоб уж не оставалось претензий.
      И кого волнуют переживания души, некогда сформированной больным, страдающим телом; именно благодаря страданиям которого она стала такой, как есть, Я стало таким "Я", а не иным. Кого волнуют переживания души, тоскующей по тому, не менее родному, чем нынешнее, и даже более любимому (больного ребенка всегда жальче!) телу... кого волнует, что так отчаянно хотелось, чтобы и оно было счастливо, но в силу сложившихся стереотипов оно было обречено на одиночество...
      Замкнутый круг, словом.
      Но как бы там и тут ни было, именно благодаря тому, что тело было НЕ ТАКИМ, КАК У ВСЕХ, душа и разум стали также ДРУГИМИ, и то отличное от нормы, что имелось у них, позволило выйти на Дорогу. Причем безо всяких "костылей" типа хитромудрых электронных приборов и прочей машинерии. Тело - это химические и физические процессы, функционирующие в сложнейшем взаимодействии, в комплексе, и вот, мой комплекс оказался настолько уникален, протекающие в нем процессы метаболизма настолько перестроены по только Богу Моему ведомому "ноу-хау", что сначала начал приоткрывать смотровые окошки в стене, а потом сумел открыть дверь, отыскав голубой ключ мечты. Нету счастья для тебя в этом мире, иди искать за его пределы. Идущий да обрящет...
      Так стоит ли сожалеть теперь, когда любят новое тело, а тебе хочется, чтобы тебя любили во всех ипостасях, даже в той, которая приносила лишь страдания? и все это, блин горелый, из-за того лишь, что настоящий ты был в ТОМ виде, а сейчас - в мечте - сам себе кажешься сном, хотя на самом деле, выходит, воистину реален ты здесь, на Дороге, раз уж сумел выйти на нее и изначально являлся ее Путником. Чужаков она не терпит. К ней не примажешься и случайно на нее тоже не угодишь.
      Впрочем, вряд ли тому, кто не испытал на собственной шкуре, все станет понятно на словах. Я убедился, что даже самые умные люди далеко не всегда могут "влезать" в системы координат других людей и ПОНИМАТЬ, о чем, собственно, речь.
      Потому ergo: тот, кто по-настоящему выстрадал, получит по заслугам. Надо только очень-очень захотеть... ну и капельку удачи впридачу, улыбочку капризной дамы по имени Фортуна. У которой недаром - женское имя.
      И тот, что был, и тот, что есть, и тот, что будешь... ТЫ.
      В развитии. В процессе.
      В Пути.
      Идя по которому, от боли все равно не избавляешься. Тот, у кого не болит, дома сидит. Хотя, если вдруг на мгновеньице боль уходит, это такое наслаждение!.. Бывает, встретишь кого-нибудь, почувствуешь родственную душу, и боль уходит хоть на миг, потому что ты так рад тому, что кто-то понимает тебя и ты его тоже понимаешь... А бывает, встретишь женщину, и она тебе подарит ночь ласки, согреет озябшее в одиноких ночевках у костра тело, и чувствуешь тоже - уходит боль, уходит... Потом, правда, чаще всего случается так, что болит еще больше, но - Дорога на то и Дорога, чтобы н_е_ _к_о_н_ч_а_т_ь_с_я_... Кончаются только улицы, потому что их ограничивают размеры городов, порожденных человечьим страхом перед одиночеством, в поисках любви. А наделенные даром творить, а значит, и любить по-настоящему, уходят по грунтовкам прочь, в глушь, в скит, в шалаш...
      Чтобы сохранить себя и сохранить свои иллюзии. Как я мечтал когда-то уйти в тайгу какую-нибудь, затеряться в степи, очутиться на Острове в Океане... Спастись от тех, кого считал главными убийцами иллюзий ж_е_н_щ_и_н_.
      И как болела моя голова, в которой живет ВСЕ, в том числе и то, что принято называть "сердечной болью", и душа в ней же, и разум... Величайшее сокровище человечье - МОЗГ. Материальное Вместилище духовной и мыслящей ипостасей... Обиталище чувств, памяти, талантов. Многоуровневый, с подвалами и чердаками, Дом, где-то в недрах выделивший каморку в том числе и для того загадочного ОТЛИЧИЯ, благодаря которому люди - это люди. Как болела моя голова, в которой было также и мое _о_т_л_и_ч_и_е_, мое проклятие и мое благословение, моя Болезнь...
      Как хотел я, чтобы она перестала болеть. И не понимал, что если перестанет, то "Я" перестану быть Я.
      И на вопрос: что бы ты выбрал, ноги или талант? отвечу - ноги, конечно! И тем самым утрачу единственный шанс сохранить все свои иллюзии получить такие НОГИ, с помощью которых сумею уйти гораздо дальше, чем позволяют размеры одного, пусть даже и самого большого, мира... и даже, быть может, уйду от одиночества..."
      48. ОДИН (ОСТАТОК ТРЕУГОЛЬНИКА)
      ...все три этажа были пусты, Пит заглянул в шкафы и комоды даже, в безумной надежде, что пустота в доме - какой-то глупый розыгрыш, и сейчас Леся выскочит, сопровождаемая слугами, из какого-нибудь укромного уголка, и воскликнет: "Ку-ку!". Но тишина царила в доме, и Пит с помертвевшим лицом бродил по нему, натыкаясь на косяки дверей и мебель. Мысли о том, чтобы вызвать фараонов, даже не возникло в его мозгу, охваченном лихорадкой ужаса. Он отказывался верить глазам и ушам своим... Сколько он так бродил, неизвестно, но после того, как опомнился, первой мыслью было: сообщить Карпентеру. Этот сыщик казался самым толковым из всех, с кем пришлось иметь дело. Пит даже задержал взгляд на аппарате Белла, не так давно установленном в его доме. Но решил повременить. Надо быстро прикинуть план действий, и без промедления начать его выполнение. Голова постепенно остывала, ужас сменялся холодной яростью. Будучи в подобном состоянии, Пит некогда, еще будучи Пэтром, крушил в шинках подпоручиков-москалей.
      Войдя в кабинет, Пит достал из ящика стола ножи. Старый, полусточенный, из тех, что на родине звались "засапожными", он купил у старика-львовянина еще на лесопильне в Канаде. Второй, изумительной работы дамасский кинжал в ножнах бычьей кожи, украшенных серебряным причудливыми узорочьем, он как-то купил в лавчонке у старого еврейского торговца, расположенной неподалеку от конторы. Шел мимо, заглянул, увидел... Рукоять легла в его ладонь, как родная, будто по ней делалась, и когда Пит сжал ее, прильнула к пальцам доверчиво, отдалась ему безоговорочно, и он понял - МОЕ ОРУЖИЕ. Клинок лукаво поблескивал, отражая слабый свет масляной лампы, и Питу показалось, что он ему подмигивает. У каждого мужчины, наверное, должно быть СВОЕ оружие... Сжав кинжал, Пит вдруг отчетливо ощутил и руки всех его прежних владельцев, у кинжала была долгая жизнь, и вот он добрался к нему. Пит, бывало, и раньше воспринимал память вещей и мест, но считал это блажью, дурныцей... Правда, раньше он очень смутно "видел" тех, кто трогал вещи или находился в конкретном месте, нерегулярно и с разной степенью длительности... И старался побыстрее выкинуть из головы. Сейчас, в самый страшный момент своей жизни, Пит взял его в руки и сразу ощутил незримую поддержку, вроде как и все прежние владельцы пожали ему руку; с ножами в руках он вышел из кабинета, вышел из дома через черный ход и зашагал по внутреннему дворику особняка к гаражу. Когда он купил роллс-ройс, то переоборудовал бывший хлев в гараж. Ему понравилось водить авто, и он быстро научился этому. Выведя экипаж во двор, Пит подкатил к воротам, заглушил мотор, вылез и вернулся в дом. Было совсем темно, он, оказывается, гораздо дольше бродил в шоке по дому, чем думал. Глянув на часы, Пит узнал, что уже заполночь. Хорошо, электричество провел, а то пришлось бы лампы зажигать... Воспользовавшись полезным изобретением Александера Белла, Пит сказал барышне номер, и когда сонный голос Карпентера ответил ему, вкратце обрисовал ситуацию. Добавил, что оставил все как было, что двери открыты, и пусть детектив немедленно приезжает; сам он сейчас уедет, но надеется, что "...мистер Карпентер приложит все усилия, и разумеется, вознаграждение будем самым что ни на есть щедрым...". Голос Карпентера, моментально сделавшись четким, заверил мистера Непа, что все усилия будут приложены, и даже более чем все.
      Мистер Неп повесил рожок, который прижимал к уху, на надлежащее место, и покрутил ручку аппарата, давая отбой.
      Прошелся по первому этажу, включая электричество везде, где оно было проведено. Хотел было перед отъездом подняться на второй этаж, погладить в спальне покрывало постели, еще сохранившее очертания фигуры Леси, видимо, прилегшей было отдохнуть, она часто прихварывала в эти последние месяцы ожидания... Но закусил губу, убрал ногу с первой ступени лестницы и повернулся, чтобы выйти во двор.
      - Не двигаться, - негромко приказала женщина в штанах, стоящая перед ним, у выхода во внутренний двор. Странно выглядящее, но явно огнестрельное, оружие, которое она держала в поднятой левой руке, стволом было направлено ему в грудь. - Привет от Кэтруси, Пиэтрро. Она довольна тобой, ты сохранил Лорелейн в отличной сексуальной форме, не давал спуску. Благодарит даже, но это у нее пройдет, новенькие все такие, с атавизмами.
      49. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 5
      "Своему старшему брату я благодарен за две вещи. За то, что очень рано начал слушать музыку и читать книжки, которые люди, с их пристрастием на все вешать ярлычки и придумывать имена, называют "фантастикой". Если бы брат не приносил в дом эти книги и не вынудил родителей купить магнитофон ("ЯУЗА-6", как сейчас помню! мы всей семьей (и я, третьеклассник) ходили его покупать, в первой половине семидесятых века ХХ-го н.э. по эту сторону Железного Забора то было достаточно нетривиальное событие для совклассически среднестатистической ячейки общества категории "папа-инженер и мама-учитель"), который со временем как бы сменил хозяина и стал моим первым "костылем", позволяющим добираться туда, где можно получить высшее наслаждение. Я не сразу осознал, что Your Magestic Музыка стала неотъемлемой частью моего мироздания, самой лучшей подружкой, а когда понял, было уже "поздно". Спекся, что называется. Музыка была со мной всегда и везде, вечная и нетленная, лишь магнитофон сменял магнитофон (по мере развития научно-технического прогресса), хотя старые я никогда не выбрасывал и не продавал, даже та, первая "Яуза", пусть и в дохлом виде, но оставалась в пределах среды моего обитания. Добавлялись, конечно, и другие технические "костыли", типа радиоприемников и электропроигрывателей. Сам я, как ни странно, даже не пытался учиться играть на каком-нибудь инструменте, почему-то (видимо, подсознательно) зная, что ТВОРИТЬ мне суждено в другой области. "Чукча" должен быть или читатель, или писатель. Что касается Музыки, то я решил оставаться ее "читателем"... Хотя, конечно, иногда и во мне начинали рождаться звуки, которых я нигде ни у кого не слышал, и вероятно, они были моей попыткой сотворить Музыку. А может, мне просто не повезло, вовремя не попал в компанию, где все бренчали на гитарах. Мое поколение вообще какое-то странное, "промежуточное", как я выразился однажды. Наши старшие братья еще застали ЖИВУЮ "The Beatles" и росли под звуки хард-рока, правдами и неправдами проникающие из-за Забора, наши младшие братья (у кого они были) потом фанатели на ABBA и всяческом диско, а мы, ровесники которых там, по ту сторону Железного, в эти годы формировались на панк-роке, остались в "подвешенном" состоянии, панк вовремя до нас так и не добрался, и потому мы получили каждый то, что ближе к нему оказалось. Кто, подобно мне, PINK FLOYD, DEEP PURPLE, URIAN HEEP и МАШИНУ ВРЕМЕНИ с ВОСКРЕСЕНЬЕМ и позднее КИНО, кто Бетховена (Людвига Ван), Моцарта и Баха, кто Новикова с Токаревым, кто Кобзона, Пугачеву и Лещенко (Леву, вечного лауреата Премии Ленинского Комсомола) и прочую совковую эстраду, кто BONEY M, а кто и русские (украинские, казахские, молдавские - продолжить по вкусу) народные песни и мотивы. Наряду с проверенными временем, гениально-универсальными, понятными в любом времени, вызывающими сходные эмоции у немецких бюргеров ХVIII века и советских инженеров второй половины ХХ-го, действительно КЛАССИЧЕСКИМИ творениями - каждое поколение формируется своей музыкой (и формирует свою музыку!), и эта взаимосвязь, по моим наблюдениям, отнюдь не случайна и "не просто так" возникает. Музыка отражает дух времени, на каждом конкретном этапе движения мира. Музыка, единственный язык из доступных людям, не требующий перевода. ЯЗЫК ДУШИ Человечества. Одинаково понятный всем, независимо от расовых, национальных или видовых (в более консервативном и неверном варианте: половых) различий. Первый Великий Утешитель и Великий Соединитель (если кино - Второй). Не панацея, нет, но по моим наблюдениям, если бы ко всему прочему дерьму в мире еще и отсутствовала Музыка, то осталось бы только в том самом дерьме утопиться.
      Часто музыка, звучащая для тебя - вообще единственный источник света и бессмертия во мраке жизни, которая - всего лишь дорога к смерти, и дорога, отнюдь не относящаяся к высшему разряду, хайвэев или автобанов.
      Я жалею только о том, что вынужден был в основном пользоваться костылями, живую музыку в моей среде обитания не часто доводилось слышать. Так уж сложилось. И потому слова: магнитофоны, наушники, бобины, кассеты, диски, - лично для меня синонимы слов: ложка, кровать, кастрюля, подушка, обувь, одежда и так далее. Цивилизация мира, в котором я родился, породила эти предметы, без которых, в принципе, можно и обойтись, но уже давно подавляющее большинство не обходится.
      Живая музыка - наслаждение неизмеримо более острое, конечно. Если это Музыка, конечно. Сиюминутную "попсу", ничего общего с Вечностью, дыханием которой являются эти _з_в_у_к_и_, дарованные человекам Их Богами, слушай хоть сидя в гитаре, один черт. Нет плохой или хорошей музыки (и неважно, к какому стилю или форме она относится!), есть либо Музыка, либо подделывающаяся под нее "попса".
      Но мне выбрать не приходилось, и поэтому мои костыли постоянно "двигались". Я даже писал исключительно под музыку, тем паче, что в основном по ночам, и чтобы не тревожить "спящих ночью, бодрствующих днем", привык существовать с наушниками на голове. Я научился пользоваться музыкой как инструментом, незаменимым подспорьем в увязывании тысяч слов, создавая необходимое мне настроение, по собственной воле определяя, каким будет мой НАСТРОЙ, а значит, ЧТО я сделаю. Чтобы творить, необходимо вдохновение, и я изобрел, как его вызывать по собственному желанию. Как язык души, а значит, свойств ее, чувств, Музыка проникает, "договорившись", в самые "андеграундные" уровни сознания, и имеет доступ непосредственно в ту "каморку", в которой живет Главное Отличие Человека от прочих живых существ.
      Со временем, уже находясь немалой частью своей души ЗДЕСЬ, за стеной, но еще не умея вытащить сюда тело и разум целиком, я ненавидел себя за то, что вынужден просыпаться или выходить из транса, созданного музыкой, звучащей в наушниках. Я не умел игнорировать призыв родного мира, но я быстро учился, разум мой оказался способным учеником, да и материальная ипостась не подкачала, как позднее выяснилось, в силу своих патологических изменений, в силу "мутаций", привнесенных болезнью, отбросив всякие костыли, сумела выйти за стену...
      Музыка сыграла (во, каламбур!) для меня, уже homo voyajer'а, примерно ту роль, выполнила ту важнейшую функцию, какую играет и выполняет программное обеспечение во всех операциях или действиях, выполняемых компьютером и его сервисными устройствами. Без музыки, я уверен, человеком путешествующим не станешь, короче говоря, как ни один копм без программ даже два с двумя не сложит. КУДА ты придешь, зависит от того, как ты настроился. Может, есть другие способы, но мне они не известны.
      Когда я впервые понял это, то бродил неприкаянный по городу, моему родному городу, проклятому и ненавидимому, но поющему в моей крови, это был мой город, а я был частью его, и он не хотел меня отпускать, но я уже чувствовал, что другому, гораздо более величественному, Городу суждено стать МОИМ, впустить меня в себя и воззвать ко мне о помощи... Я бродил по родному городу, и всеми порами тела чувствовал, что романтика - реально существующая вещь, особое состояние души, ничего общего не имеющее с ежедневной мышиной возней. И Музыке, наряду с другими элементами моего МЕТОДА ПЕРЕХОДА, Музыке, Созидающей Настрой, единственной "женщине", которая никогда мне не изменит, пока Я это "Я", благодарен я был за это состояние..."
      50. УЖЕ НЕ ОДИН (СНОВА ВТРОЕМ)
      ...рот ему залепили какой-то клейкой прозрачной... бумагой, что ли. Или тканью?.. губами, стянутыми этой мерзостью, он не мог даже шевельнуть. Носом дышалось трудно, и он старался сберечь силы, не рыпался. Руки за спиной, закованные какими-то тонкими металлическими браслетами, были притянуты к подобным же браслетам, сковавшим щиколотки, и сцеплены с ними. В такой позе, колесом выгнутый назад, он и лежал, бессильный что-либо предпринять. В эту минуту он, не колеблясь, продал бы душу дьяволу только за то, чтобы тот подсказал способ освободиться, исчезнуть, не умирать от стыда и позора, от бессильной ярости... Девка в странных штанах и вообще странно одетая, со странным оружьем в руках, оказалась не одна такая. Полдюжины их было, все как на подбор, высоченные, с него ростом, худющие, с длинными до полнейшей некрасивости ногами, и после того, как та, первая, передала ему привет, неведомо как возникшие сзади остальные схватили его, наподдали по макитре чем-то тяжелым. Когда очнулся, уже лежал скованным колесом. Зато увидел их всех, в подробностях, перед тем, как они повырубали электричество. В жизни бы не подумал, что женщины, да и мужчины, могут так одеваться... Срам-то какой... Та, которую он условно называл первой, явно командовала, да и возрастом вроде постарше остальных, хотя возраст их определить он затруднился. Повыключав электричество, они собрались в гостиной, где он лежал, и стали о чем-то переговариваться тихими голосами, часто замолкая. Но ему почему-то мстилось, что их разговор продолжается, только настолько тихо, что он не слышит. Язык, на котором они переговаривались, он не знал, хотя некоторые слова звучали совсем как английские... А некоторые, с удивлением распознал он, очень даже напоминают москальскую мову, и один раз он четко расслышал: "Аж гэть". Чего они все ждут? кто они такие? неужели Катруся через ТАКИХ могла передать весточку? он не знал. Самым обидным было то, что его повязали как малого хлопчика, без звука, в один момент. Бить ЖЕНЩИН ему бы и в голову не пришло, могли бы и поговорить сначала, претензии предъявить, в конце концов, если имеются какие...
      Но теперь, полежав, он уже не был уверен, что отказался бы от удовольствия побить ЭТИХ женщин.
      Одна из них тихонечко воскликнула нечто вроде: "Аташьен!..", и воцарилась абсолютная тишина. Пауза. Что-то мелькнуло, заслонив более светлый прямоугольник окна, обдало - фухх! - веянием воздуха - мимо быстро проскочила одна из странных, нереальных женщин. Кажется, к двери в соседнюю комнату, библиотеку...
      Напряженный слух его, скованного и беспомощного, пытался уловить хоть что-то, но ничего практически, кроме собственного тяжелого сопения, не улавливал... и вдруг - бумх! - что-то достаточно тяжелое мягко, но ощутимо упало на пол в библиотеке. И - сразу же - мимо - фухх, фухх, фухх, - три веяния, почти слившихся в одно - и чуть погодя еще одно, фухх - как бы в другую сторону, к двери в библиотеку... Он лежал, как можно шире распахнув веки, пытаясь хоть что-то уловить, но улавливал только разные оттенки черноты; слух - разные "оттенки" шороха, сопение и гулкое "бум-бум-бум" собственного сердца...
      БУМ!!! БУМ!!! БУМ!!!
      Но это уже было не сердце, точно. Удары, причем сильные, раз он их услышал, ведь раздались они за окном, и снова тишина... "Ну бисовы дивкы!!! - в ярости закричал он им мысленно, - ну я до вас доберусь, если доля меня раскует!!!"
      ...фу-у-уххх!
      ...сильное веяние воздуха - мимо - и тут же, рядом совсем, удар: ЧВАК!!! - и мягкое - бумх! - об пол, сразу же твердое - стук! - об пол же, и - уже из библиотеки, короткий глухой вскрик: "Умм!..", - и тут же звуки, характер которых его ухо вообще отказалось идентифицировать, нечто вроде сухого треска, смешанного с чпоканьем, которое можно издавать губами, если нечего делать, и с хлопками ладони по "надутому" животу... И снова ТИШИНА.
      - ...Здоровэнькы булы, - разродилась тишина неожиданным "дитятей", голосом из темноты, на ридний мови. У Пита глаза полезли на лоб, если бы мог, он бы вскрикнул от изумления. - Як ся маетэ? Закрый очи, братыку, я зараз свитло увимкну.
      Пит послушно закрыл глаза. Сквозь веки ощутил включившееся электричество. Чьи-то пальцы тут же осторожно притронулись к вонючей клейкой ткани, залепившей рот. Поддергивая за краешки, по чуть-чуть, принялись отлеплять ее. Питу было ужасно больно, но никогда в жизни никого он не благодарил за причиняемую боль так страстно, как эти пальцы в эту минуту!.. Когда рот освободился, Пит выдохнул смрадный воздух, застывший в глотке: - ФФФУУУХХХ!!! - замычал, мотая головой, и закашлялся. Пока он корчился, сотрясаясь в спазмах, неведомые руки, приложившиеся к голосу, умудрились освободить его от кандалов, и корчи приобрели гораздо более широкий размах. Разрядившись, организм Пита замер в изнеможении, обессиленный, и Пит приоткрыл глаза, одновременно со ртом. В глаза вошло то, что Пит увидел, а изо рта его вышло то, что он давно и горячо желал высказать по поводу.
      Давно он не ругался на ридний мови, но душа горела, требуя своей части разрядки, ну от, проснувшийся в Пите Пэтро и выдал полный вперед!..
      - Добрэ я-як! - восхитилось то, что Пит увидел. Оно было облачено в еще более странные, вообще ни на что не похожие, одеяния и увешано вовсе уж запредельными штукенциями. - Ну не, просто-такы добрячэ! Йим николы нэ зрозумиты, аж гэть!!
      - А ты хто такэ?! - с живейшим интересом спросил Пэтро.
      "Оно" сняло с головы черный казан, и обнаружилась под ним голова хлопца, с виду чуть помоложе его самого, небритая и всклокоченная, и уставилась эта голова на Пита во все очи, а ртом произнесла: - Я свий, шо, нэ чуеш?
      - Та чую ж, - ответил Пэтро и с трудом, но встал. Растер запястья. А воны хто? - глянул на одну из бисовых дивок, лежащую в этой комнате. Это ее приложили со звуком "чвак".
      - А воны... - начал было говорить хлопец, но в этот момент в проеме двери библиотеки появился второй хлопец, разодетый примерно как его небритый товарищ, но гораздо меньших размеров, ростом футов пять с парой дюймов. Второй хлопец держал в одной руке конструкцию, в которой Пэтро с трудом, но признал пулемет, а другой рукой держался за подбородок. Этому второму хлопцу было явно худо... Он отнял руку от лица, осторожно пошевелил челюстью, зашипел и снова схватился за подбородок.
      - ...таки соби дивчатка, - невозмутимо продолжал говорить земляк (?) на ридний мови, - навижени тилькы... - и он перешел на американский: Познакомься, Вилли, это еще один наш брат, четвертый. В нашей команде... полку прибыло. Во, каламбур.
      Невысокий хлопец помахал Питу рукой, но не издал ни звука. Челюсть болела, видать, не на шутку. Пит ошалело замотал головой. - Пострывай, пострывай-но, хлопче, яка така... - начал было говорить он на ридний мови, но непроизвольно также перешел на американскую, на которой говорил с таким же, кстати, акцентом, как и небритый, непривычно для туземного уха коверкая некоторые звуки, но в целом вполне вразумительно и бегло, ...команда? О щем это ты? Шчетвертый?.. Это ты обо мне-е?! Не-е, я... - от волнения он снова перешел на украинский, - ...сам по соби. Дякую дужэ, що вызволыв, пишлы вып'емо, алэ ни у яку...
      - Выпить - это ты отлично придумал, - перебил высоченный хлопец, - но говори, пожалуйста, по-американски, Вилли еще не выучил украинский. И прежде чем ты продолжишь свой манифест настоящего мужчины, уверенного в собственных силах, лучше выслушай. Я буду говорить, и попутно приберусь тут немножко... кстати, - он повернулся к своему потирающему челюсть спутнику, - ...видишь, Вилли, вместо того, чтобы меня стукнуть, как договаривались, чтоб я не забыл нажать на спусковой крючок, ты сам получил по башке.
      - Не по башке, а по морде... - неразборчиво пробурчал тот. Ничего... ты справился, не забыл... счет увеличил...
      - Номер два, номер три, - сказал высокий слова, для Пита загадочные. - Дурное дело нехитрое. Главное начать, а там пошло-поехало... - он почему-то тяжело вздохнул, взял девку, лежащую на полу, за руки и уволок в библиотеку. Вернулся, молча быстро прошел мимо и исчез в холле. Появился, неся на плечах еще два тела, по одному на каждое плечо. И тоже - в библиотеку. Он их там что, на зиму заготавливает? пришло вдруг в голову Пита дикое сравнение. Когда высокий хлопец нес из холла в библиотеку третье бездыханное женское тело, Пит уже стоял, потирая поясницу и морщась от ноющей боли. Невысокий хлопец, наблюдая все это дело, молчал-молчал, а потом вдруг высказался: - Смерть нонкам.
      - Вот-вот, - кивнул шагнувший из библиотеки высокий, земляк (!), - и все-таки, если бы у меня выбор оставался, если бы они так близко в дверям не оказались, я бы этих двух не мочил.
      - Тебе дай волю, ты бы с ними целовался... - пробурчал невысокий и уселся на ломберный столик, пулемет свой диковинный примостив на коленях. - Ничего, если что, я тебе по башке врежу, чтоб не...
      - Сим победиши. - Коротко и загадочно выразился высокий на уж совсем неведомой мове.
      - Чего-чего? - сбитый с толку на полуслове, спросил Уилли.
      - Это не по-американски, - сказал высокий по-американски.
      - Опять ругаешься?! Ну ты и...
      - Ладно, ладно, брэк! - перебил высокий. Посмотрел на Пита Перешел на ридну. - Та дэ ж в тэбэ напойи, братэ? Давай знайомытыся, до рэчи. Звы мэнэ Сирко... собачэ им'я, алэ сымволычно...
      ...и они выпили по пять капель "Курвуазье". За знакомство. И еще по пять, за ридну нэньку, будьмо!.. Невысокий Уилли проучаствовал и спросил насчет пива, и Пит с удовольствием предоставил на дегустацию собственного производства, марки "NEP LIGHT", гэй!.. Уилли опробовал, вытаращил очи, смачно выругался и попросил - еще!!! Высокий Сирко высказался в том духе, что оно и понятно, настоящее ж, наше, пЫво, а не то пи-иво, что квартальным мужикам пить приходится... Тут Пит совершенно запутался. Он уже устал мотать головой. Словно почувствовав это, Сирко завершил вводную часть и отправил хлопчика Уилли на варту. Уилли ушел, и спустя минуту Пит вдруг услышал отдаленные звуки, напоминающие те, что слыхал в темноте, помесь чпоканья, ударов по "надутому" животу и сухого треска. Сирко дернулся, резко повернулся на эти звуки, напрягся... но расслабился, отвернулся. - А ля гер ком а ля гер, - сказал, и Пит его ПОНЯЛ.
      И самое удивительное, что понял ВСЕ, что рассказал Сирко дальше. И поверил от первого до последнего словечка. Почему это произошло, он и не пытался сейчас разбираться. Потом, как-нибудь... может, пятидесятилетний коньяк повлиял, может, подкупила "ридна мова" Сирка, а может, то, что выглядели эти странные, увешанные несусветным оружьем и разодетые как огородные пугала неожиданные гости почему-то донельзя РЕАЛЬНО, без малейшего намека на возможное рассеяние в воздухе, как порождения бреда, созданные воспаленным от боли воображением. Эта грязь на их видавших виды многих и разных дорог сапогах, этот ядреный запах пота, эти непривычные, но грозно поблескивающие в электрическом свете воинские припасы, эта детская радость хлопчика Вилли от хорошего пыва, эта неподдельная мука, на дольку секунды промелькнувшая в глазах Сирка, услышавшего звуки из библиотеки... ВСЕ ЭТО придумать можно, но напрочь - НЕ НУЖНО! Однако все это не придуманное, верил очам и вухам своим Пит, это - настоящее, и не сплю я. На кой ляд такое придумывать, такое и в страшном сне не приснится, это ж каким извергом надо быть, шоб придумать!..
      Завершил свою хмурую повесть земляк словами на ридний мови: - Отак воно, братэ. Тоби я всэ розповив як на сповиди, хоч и стысло. Ты мени потрибэн, зрозумив, так? И дивчаток свойих ты тилькы там знайдэшь, якщо... знайдэшь... - он секунду помолчал и закончил почему-то на чужой мове: Только не подумай, черт побери, шо я ждал, пока тебя припечет со всех сторон, чтоб жизнь неопровержимые аргументы за меня выдвинула! Бог Мой видит, знал бы, что сегодня за ней придут, появился бы вчера... Я их уже, стерв... патлатых, как говорит наш брат Билл, каждую секунду жду, все перемешалось... - он обреченно махнул рукой, понуро склонил голову долу... и вдруг вскинулся, напрягся. Пит непроизвольно тоже подобрался. Ледяное дыхание смертельной опасности коснулось его лоба. Хмель моментально улетучился. Вот ЭТО придумать никак нельзя. Не в ляльки играем, понял для себя Пит. И не с ляльками, как могло показаться по тому, как земляк быстро с ними управился. С реальными, жестокими, не привыкшими останавливаться вражинами. Которые не щадят никого. Никогда. На том и стоят. На том и построили свой дом. Так сказал Сирко. И Пит ему поверил. То, как они его зверски скрутили колесом, только подтверждало.
      - Ты кого-то ждешь? - быстро спросил Пита Сирко, и тут только хозяин особняка вспомнил, что звонил детективу Карпентеру. Если это его авто, конечно, там за окнами рычит.
      - Так. - И Пит сказал, кого и зачем. В дверях появился Билли и взглядом спросил высокого партнера: мочим??? Именно этот вопрос увидел Пит в жестоких глазах маленького мужика. И вдохнул воздуху полной грудью. Потрогал медальон с родной землицей. Ну что ж, на войне как на войне, подумал хмуро, но с неким даже облегчением. Воевать я не умею, но научусь. Если раньше, чем, с этими горами трупов у г'амэрыканську тюрму не попаду.
      51. ВОТ. ПРЕКРАСНЫЙ НОВЫЙ МИР...
      ...если бы Госпожа имела склонность к стебу, она символом нового порядка приказала бы считать стилизованное изображение троллейбуса. Но стебаться она не умела, даже слова такого не знала, поэтому пошла по пути наименьшего сопротивления, и рукава комбинезонов украсили кошачьи силуэты.
      Создав "NONCKY'S TERROR" и удостоверившись, что тщательно разработанные планы будут претворяться в реальность без ее личного участия, она отбыла пожинать плоды посеянного ею страха. Наконец-то она создала мир, куда могла, как мечтала, "запроториться", и он будет в точности таким, как угодно ей. И законы, которым будут подчиняться живые существа, создала она. Так она хотела. Так будет. Так теперь ЕСТЬ.
      Так она думала. Но когда прибыла в расчетное время, оказалось, что не везде так есть, хотя почти весь старый мир уничтожен, и на его пепле взращиваются ростки нового. Она срочно подкорректировала планы, но все альтернативные попытки оканчивались одинаково: мятежный квартал с_у_щ_е_с_т_в_о_в_а_л_. По всей поверхности планеты полным ходом десятилетие за десятилетием распространялся новый порядок, подчиняя страны и континенты, пока Черное Знамя не воцарилось повсеместно, а этот ненавистный квартал, консерват патриархата, как кость в горле, торчал и торчал, приводя Госпожу в недоумение. И самые умные нонки, собранные со всей планеты на Большой Девичник, вооруженные всей мощью и возможностями мировой Сети, пребывали в таком же недоумении. Тогда Госпожа приняла решение и объявила, что будет находиться на передовом крае до тех пор, пока последний потенциальный источник смертельной инфекции не исчезнет. Перенесет Храм Чистоты в прифронтовую полосу и будет отправлять службы в непосредственной близости от воспаленного участка, дабы Богиня Матерь Сущая даровала полную дезинфекцию.
      Вернулась в город, откуда все начиналось. С намерением здесь же и покончить, выжечь и вытравить язву на теле своего мира. "Преторианки", которых с недавнего времени возглавила Дайан, обнаружившая, что казавшаяся верной соратницей, с самого начала создававшая личную охрану Госпожи.
      ...ДАЙЯН, ВЫЗОВИ ДЕВОЧЕК ИЗ БРИГАДЫ УТИЛИЗАЦИИ
      52. КАЖДОМУ СВОЙ ДО
      ...если к его длинному языку привыкнуть, то, в сущности, он даже в общем неплохой человек, решил Цхай спустя какое-то время. Доставал его комиссар Мэллоун своей болтовней сильно, но - у каждого свои недостатки; в конце концов, будет возможность, "перешьем". А пока - Цхай прощал этому нетипично говорливому англичанину все. Что бы тот ни изрекал, выражение лица Цхая оставалось бесстрастным. У человека все же дочка сгинула, единственная. И человек - вдовец, сам воспитывал. Может, это у него на нервной почве словоизвержение... А вообще нетипичных людей разных национальных и расовых принадлежностей Цхай за свою жизнь навидался. Он и сам в определенных смыслах далек от стереотипов, хотя по некоторым - очень даже укладывается...
      "Черокки" пожирал 103-й фривэй милю за милей, равномерное покачивание убаюкивало, и тут еще эта непрестанная речь Инспектора: бу-бу-бу-бу-бу-бу... Цхай не засыпал чудом, а тут еще споймал себя на удивленном выводе, что болтает, хоть и мысленно, не вслух, не языком совсем как старший партнер.
      С кем поведешься... Цхай спросил Инспектора, вклинившись между двумя фразами: - Сэр, быть может, я вас сменю?
      - Пока не надо, - комиссар сидел за рулем четвертый час, но выглядел, и вправду, не так чтобы устало. Ну как хочешь, подумал Цхай, а вслух сказал: - Если не возражаете, я еще раз просмотрю карту.
      - Посмотри, конечно, - кивнул Инспектор Мэллоун. За глаза его так и называли до сих пор, Инспектором, хотя он уже давно был комиссаром Интерпола. Но легенда о неустрашимом борце с наркомафией Инспекторе Мэ, коим будущий комиссар в молодости являлся, и по праву, жила до сих пор. Годы укатали резвого инспектора, наградили брюшком и красным носом, добавили седины в бороду (как там с бесом в ребро, интересно? подумал Цхай еще в первую встречу), но зато и жизненного опыта, который с мудрой укоризной говорил, что для борьбы с бандитами не обязательно сигать с борта на борт и с крыши на крышу, выписывать виражи в погонях, вдребезг разбивая казенные автомашины, и палить со всех конечностей из кольтов, узи и эМ-16. Остался жив, слава богу. Руководи. Думай. Направляй. А для активных действий теперь есть более молодые...
      И все же старик Мэллоун - вышел из кабинета, и сел за руль джипа, явно не только для гладеньких скоростных автострад предназначенного. И в кобурах у него явно не дамские пистолетики восемнадцатого калибра. И если надо, он будет сигать и разбивать, выписывать и палить, и плевал он на мудрость и опыт. Допекло человека.
      И я вместе с ним, думал Цхай. Точнее, впереди него. А то, неровен час, угрохают ветерана, человека-легенду, что мне ребята скажут? на кой хрен, скажут, ты с детства на ДО вышел, и ни одного дня без тренировки не пропустил за всю жизнь, и на кой в спецшколе учился в свое время? и самое главное, на кой ты нам такой нужен, если не в состоянии старика уберечь?..
      Цхая не волновало, в принципе, что скажут "ребята". В его жизни уже бывали ситуации, когда о нем говорили ВСЯКОЕ. Очень много их было в детстве, на улочках Чайна-тауна, неласково принявших мальчишку-корейца... В то время, время битлов и хиппи, Ким Цхай Чен вышел уже на Путь Таэ Квон, ведомый мудрой рукою отца, после переезда из Гонконга и здесь открывшего тренировочный зал для всех желающих, но по-настоящему ведущего к Знанию лишь сына и двух-трех действительно талантливых учеников, но находился в самом начале ДО, и потому получал от ребят-китайцев часто и немало. Многие из них также шли по своим Путям, принадлежа к различным школам у-шу, кунг-фу, каратэ и тому подобным, и постоянно жаждали одержать верх над единственным в округе "таэквоном". Мальчишке с именем Цхай и фамилией Ким приходилось доказывать преимущества традиционного Пути своего народа чуть ли не ежедневно, и выслушивать всяческую хулу по поводу... Правда, в уличных драках и боях никто особо-то и не придерживался приемов своих стилей, но Цхая заклеймили "таэквоном", и если одерживали верх, то следовательно: Таэ Квон До - плохой Путь. Бывали моменты, когда Цхай и сам начинал думать так, но когда упорными занятиями достиг второго уровня посвящения, то понял, как мудр его отец, лишь улыбнувшийся краешками губ, когда сын однажды, не выдержав, поведал ему свои сомнения в превосходстве Таэ Квон. Отец тогда ему сказал, что нет плохих Путей и нет хороших Путей, есть только ОДИН ПУТЬ, к Знанию, а вот как по нему идут РАЗНЫЕ люди совсем другое дело. Когда тринадцатилетний Цхай одержал сокрушительные победы над ВСЕМИ своими мучителями, он понял, что так, как идет к Знанию его народ, идти _с_т_о_и_т_. И пусть его семья не живет на родине, но ее корни остались там, и навсегда останутся там. Конечно, это не значит, что Цхай перестал уважать прочие стили и школы Пути, в каждом есть своя частица Знания, и каждый умный человек, вышедший на ДО, использует все, что ему кажется достойным. Только не каждый, как китаец Ли, показывает свое умение миллионам. Цхай знал - настоящие мастера никогда не покажут настоящее Умение непосвященным. Так НЕ делал его отец. А в том, что его отец Настоящий Мастер, сомнений просто никаких быть не могло. Он редко участвовал в кумитэ, но когда участвовал, почти всегда становился Первым. Китайца Брюса отец победил три раза. Победить его немногим удавалось отец смог. К отцу обращались большие боссы шоу-бизнеса, но неизменно получали отказ. Отец обмолвился как-то Цхаю, что тренировать мальчишек в самом нищем районе китайского квартала для него - единственный выход. Почему он так сказал, Цхай не понял, он знал, что из Гонконга отец был вынужден уехать не по своей воле, и что это как-то связано с триадами, но и только. О том, почему, отец должен был рассказать в свое время, и поэтому, когда Ким Чен Пак в один несчастный день исчез, пятнадцатилетний Цхай остался один на один с неизвестностью, и к тому же некому, кроме него, было заботиться о девяностолетней бабушке, матери и троих младших сестренках. Старшая уже вышла замуж, и о ней заботился муж.
      Унаследовав зал, Ким Цхай Чен решил, что унаследовал гораздо больше, чем просто стены и крышу. Он не знал, где отец и что с ним, жив ли, но он твердо знал - если тот вернется, сыну не должно быть стыдно смотреть ему в глаза. И Цхай НЕ закрыл школу таэ квон до. Пятнадцатилетний Ким объявил ученикам, что фамилия их Учителя не изменилась, и кто хочет, пусть остается. Четыре пятых не остались. О них жалеть и не стоило, ушли не бойцы, а те, кто просто хотел научиться давать в морду пьяному панку, приставшему на улице к твоей девчонке. С ними, конечно, ушли и почти все деньги, но к этому Цхай был готов. Бабушку забрала к себе старшая сестра, почерневшая от горя мама с сестренками на время переехали к родственникам в соседний город, в котором корейцев было намного больше, столько, что даже имелся отдельный корейский квартал. Оставшись один, Цхай начал претворять в жизнь свой план, выработанный в бессонные ночи после того, как стало ясно, что отец в ближайшее время скорее всего не вернется...
      Когда год спустя Цхай привез маму и сестер обратно, они с удивлением обнаружили, что школа не только не перестала существовать, но и превратилась в нечто большее. Около двухсот мальчишек и девчонок от семи до восемнадцати лет возрастом называли себя "корейцами", и все они были настолько сплочены, что стоило кому-то тронуть одного или одну из них хоть пальцем, и приходилось иметь дело со всей бандой. По-другому на улицах Чайна-тауна, как, впрочем, и многих других кварталов города, молодежи было не выжить, и Цхай принял правила игры, внеся в нее свои коррективы. Ни один "кореец" никого никогда не грабил, нигде ничего не воровал и не был причастен ни к какой форме рэкета. Это было первое условие, обуславливающее "членство в клубе". Вторым было - тренироваться, тренироваться и еще раз тренироваться. По этому поводу говорили и предполагали всякое, в том числе и детективы из местного 78-го участка, но доказать в суде задействованность "корейцев" в каких-либо противоправных действиях ни разу не удалось. Третьим, и самым главным, условием, о котором никто на свете, кроме самих членов "корейского клуба", не должен был знать, было желание воевать с триадами, заполонившими наркотиками не только Чайна-таун, но и весь город, в "сотрудничестве" с мафией, якудзой и прочими стаями хищников...
      Проведя несколько доморощенных операций и удачно избежав раскрытия инкогнито противником, "корейский клуб" попал в поле зрения эФБээР. Федеральные агенты вышли на Цхая, и состоялся серьезный разговор. Он никому не верил, кроме членов своей банды, но федералы предложили разумный вариант сотрудничества, и он согласился... Его ДО было по пути с Законом. Через пару лет он, уже имея за плечами немалый опыт нелегальной войны, оказался в числе слушателей секретной Академии, расположенной в городке Хаззард, некогда знаменитом кентуккийском перекрестке скотогонных трактов, часто упоминавшимся в ковбойских историях. Теперь потомки коровьих пастухов обучались здесь тому, чему их предков учила сама жизнь - как оберечь стадо, дилижансы, почтовые поезда, прииски и честных переселенцев от угонщиков, убийц и грабителей. Некоторые "корейцы" также оказались в Академии. О них говорили всякое... Это был беспрецедентный случай, насколько Цхай понял. Членов молодежной уличной банды - с улиц в самую крутую федеральную спецшколу. Их ДО воистину было по пути с Законом... Однако - Путь один, но как ТЫ по нему идешь, зависит от тебя, и это не значит, что ВСЕ идут одинаково. Когда Цхай понял, что коррупция разъедает и Бюро, он, чтобы не погибнуть зря, воюя с ветряными мельницами, при удобном случае ушел в IP. Эта интернациональная организация, при всей ее кажущейся аморфности, выполняла свое предназначение зачастую эффективнее, чем национальные службы... В CIA Цхай не завербовался, хотя настойчиво предлагали, в политику он предпочитал не лезть... Как и в женитьбу, хотя пообещал маме, три года назад умершей от рака, что женится и много-много детишек будет бегать по его дому. Бабушка умерла еще раньше; младших сестренок Цхай всех пристроил в хорошие корейские семьи, жить-поживать, детишек рожать... А отец так и не появился, и никаких следов его Цхай не обнаружил, даже используя возможности, имеющиеся в распоряжении спецслужб. Отправляясь в отпуск летом на тридцатом году жизни, он в принципе был удовлетворен тем, как шел свой ДО сих пор. И с чувством глубокого удовлетворения отправился во Флориду, чтобы пожариться на солнышке, тепла которого ему обычно так не хватало. Практически на пляже его и разыскал курьер, доставивший экстренный отзыв в Контору...
      - ...Эта ферма затеряна в лесу, - повторил Инспектор раз в шестой (или одиннадцатый?..), - и по моим данным, те, кто на ней копошатся, не любят, когда суют нос в их дела. А дела, судя по всему, не шуточные. Я не знаю, сосредоточена ли их деятельность здесь, центр это или что там, но подходы к ферме охраняются почище Форт Нокса. Боюсь, мне туда не попасть... Раньше все эти земли принадлежали семье неких Кенвудов, но ее купили за приличные деньги и сотворили подобие крепости.
      - Я пройду, сэр, - в шестой (или одиннадцатый?..) раз сказал Цхай.
      - Очень на это надеюсь... - вздохнул комиссар Мэллоун.
      "Я тоже. Очень.", - подумал Цхай и, чтобы не заснуть, сосредоточился на изучении карты. Ферма и вправду спряталась основательно. Все внешние посты охраны и элементы системы слежения на карте были отмечены, внутренние придется засекать и нейтрализовывать... Цхай не знал, пройдет ли к цели, и что там увидит, но знал, что сделает для этого все возможное. Хоть комиссар и достал его своей болтовней, но Цхай начал испытывать к нему симпатию.
      - Брать только носители? - спросил Цхай.
      - Да не знаю я, что там брать, эх-х... - устало вздохнул комиссар. Смотри по обстановке. Если бы я там сам был, понял...
      Ну и я надеюсь, не кретин, разберусь! подумал Цхай, а вслух сказал: Может, лучше подключиться к системе и выкачивать информацию опосредованно?
      - Я пытался... У них там такая защита, что не продерешься. Я с разрешения парижского начальства использовал лучших специалистов, но они не пробились. И к тому же, ну пробьемся, и... они сотрут все к чертовой матери и исчезнут. Две их базы засекли и потеряли таким образом. В компьютерных делах они, видимо, понимают лучше нас... У них сильные кадры, судя по всему, хотя и начали действовать недавно...
      - А Управление как реагирует?..
      - Никак. По моим сведениям, они еще не знают. Как всегда, исчезновения на арабов списывают. Покамест еще... И на этих, недавно появились... ах да, чеченцев. Ну все равно, дети пророка...
      - Может, и так...
      - У чеченцев что, дефицит со взрослыми мужчинами и женщинами, способными рожать?.. Я слышал в новостях, чуть ли не воевать с русскими собрались. Кто бы мог подумать, еще два года назад, что Железный Занавес падет...
      - Когда Берлинскую Стену сломали, я уже подозревал, - вставил умную мысль Цхай.
      - ...и что Империя Зла начнет на кусочки разваливаться! Что с миром делается... девяносто третий на дворе, почти целый век с красными провоевали, а они возьми и сами себя развали...
      А кто бы мог подумать пять месяцев назад, что в Нью-Йорке начнут толпами пропадать люди? подумал Цхай, а вслух спросил: - А эти чеченцы... они что, вправду собираются с русскими воевать?
      - Аллах их знает. Но не удивлюсь. Исламисты народ еще тот. К тому же там нефтяные деньги замешаны, и судя по всему, от продажи оружия и наркотиков тоже... Мы недавно на совещании регионов задумались о перспективах выхода русской мафии из-за бывшего Занавеса на мировые просторы... Перспективы - хоть плачь... Эти еще себя покажут.
      - Такие крутые?..
      - Похоже. Им терять нечего, они у себя такую жизненную школу прошли... Если те же чеченцы начнут войну, то мир еще содрогнется. Не думаю, чтобы они в Яблоко приперлись за людьми. Им русских пленных хватит... эти горские народы, на всех континентах...
      - Я помню, - кивнул Цхай. - Афганистан.
      - Не только... Смотри, это указатель?..
      - Похоже.
      Комиссар резко затормозил. Цхай мгновенно сконцентрировался, сон как рукой смахнуло.
      - Почти приехали. Мы Олбани примерно часа два как миновали?
      - Примерно. - Согласился Цхай. - Мы сейчас между Олбани и Москоу, что в Пенсильвании.
      - Ты только... поосторожней там. Я не хочу, чтобы... еще один человек пропал бесследно.
      - А вы уверены, сэр, что эта ферма причастна к?..
      - Не уверен. Но сильно подозреваю. Косвенные факты, собранные мною, свидетельствуют об очень даже любопытных совпадениях... Я одного не могу понять, почему там так много женщин... Неужели феминистки доэмансипировались до создания своей нелегальной военизированной организации...
      - Как наци? Они тоже сначала по пивным и фермам группировались...
      - Вроде того. Удачное сравнение. И у этих, похоже, схожая с нацистской идеология. И сеть информаторов широко раскинута, я почти уверен, что в нашей парижской центральной конторе кто-то на них работает. Агенты влияния, чтоб их... Только я что-то пытаюсь выяснить, обязательно случаются нелепые совпадения... А позавчера меня хотели укокошить, и я понял, что могу не успеть. Слава Богу, я вдовец, кроме дочери, им некого у меня отбирать... и некем шантажировать. Знаешь, не дает мне покоя это обилие женщин...
      - Но и мужчины там есть?
      - Кажется, да. Вот это-то и странно...
      - Ладно, погляжу я на все это изнутри, будем знать.
      - Надеюсь... Мне кажется, что если эти захотят захватить власть, где бы то ни было, им это удастся, эх-х... - снова вздохнул комиссар. - Эти умеют разрабатывать планы революций и ни перед чем не остановятся.
      - Почему вы так думаете, сэр? У вас имеется информация... о которой я не знаю?
      - Не в этом дело. У меня ощущение, что они, если это они, похищают людей неспроста, и не всех подряд, и критерий отбора очень даже выработан, пусть мы его не знаем, и... куда они деваются, вот в чем вопрос...
      А ему, похоже, не дает покоя мысль, что его дочка могла по собственной воле исчезнуть! вдруг осенило Цхая. Умный мужик этот Инспектор Мэ, хоть и нудный, и болтает без умолку. Не хотел бы я оказаться в числе его врагов...
      - С Богом, - сказал комиссар, запуская мотор джипа и сворачивая в лес.
      ...успешно проскользнув мимо датчиков, которые кому-кому, а ему засекать проще простого, и сторожей, по большей части почему-то (!) женщин, он думал, что попадет внутрь незамеченным... проволока с рукоятками и нож делают ненужными пароли и фальшивые документы... заминка вышла уже под самой стеной центрального строения, старинной каменной кладки трехэтажного домины, с увитыми плющом стенами и двускатной черепичной крышей. Из-за угла прямо на Цхая вывернули две здоровенные женщины, каждая из них была на голову выше него, и фунтов на двадцать пять тяжелее. Замерев на долю секунды, обе, они, опять же обе, синхронно, ринулись на Цхая, с явным намерением сплющить в лепешку. Он упал на землю и змеей проскользнул между ног одной из них, тут же вскочил, схватился за ветви плюща, взлетел футов на десять вверх и прыгнул оттуда на голову ближайшей. Об этой уже можно было не беспокоиться, и Цхай, на одном дыхании, падая вместе с нею, выбросил руки, схватил вторую за волосы и подбородок и оказался лежащим на двух женских трупах. Обеим он сломал шейные позвонки - первой ногами, второй - руками. Комиссар приказал: пленных не брать. Все эти прыжки и полеты заняли времени от силы полторы секунды. Кроме глухого падения тел и шороха плюща, не успело раздаться ни звука.
      Цхай вскочил. Теперь все надо делать очень-очень быстро. В любую секунду тела могут обнаружить... Ни секунду лишней... Три - и он на крыше. Три - по каминному дымоходу вниз. Какие удобные эти старые дома... Большая комната. Никого в ней. Похоже, зал заседаний. Двери... выберем ту, что направо. Две секунды, и он в соседней комнате. Секунда... Ничего похожего на терминалы, вообще никакой техники... Назад, в дверь прямо... две секунды... галерея, нависающая над холлом... вниз, по лестнице... Голоса!.. Секунда, и он под потолком на громадной люстре... По лестнице вверх - женщина и мужчина. Женщина в кожаной безрукавке и короткой, кожаной же, юбочке, перетянутой широким ремнем с чем-то поблескивающим серебристо на пряжке... как и те две. Униформа?.. Мужчина что-то заискивающе говорит на незнакомом языке. У женщины недовольное выражение лица. Мужчина, похоже, оправдывается... не оправдался! Хлясь!!! Женщина влепляет ему пощечину... Хлясь! Хлясь!.. Хлоп!!! Вторую, третью, и без перерыва, как бы продолжая движение руки - кулаком в лоб... парень падает на ступеньки, и вместо того, чтобы как-то противодействовать или хотя бы возмутиться... скрючивается, скулит и о чем-то жалобно молит... Если бы Цхай был европейцем, у него бы глаза на лоб полезли, а так - он совсем сощурился. Ничего себе, попал. Что за притон садомазо?.. Женщина пнула упавшего ногой в спину, что-то коротко рявкнула и преодолела оставшиеся ступеньки. Исчезла за дверью. Лежащий на ступеньках мужчина приподнял голову, воровато посмотрел по сторонам... Цхай удивился выражению его лица - какое там возмущение!.. жалостливая покорность... и быстро-быстро перебирая конечностями, как обезьяна, на своих четырех, потрусил вслед женщине... Мда-а.
      Цхай спрыгнул на галерею и скользнул под стеночкой вниз по лестнице. Замереть на долю секунды... Голосов не было слышно. Может, в подвале?.. Он попробовал ручку двери. Открыто... отворил и проскользнул. Длинная лестница, вниз... рискнем... две секунды и он...
      Вот это ДА.
      Он ожидал очутиться в подвале, пусть даже обширном, а вместо этого очутился в туннеле, футов пятнадцати шириной, со сводчатым потолком, с виду проложенном совсем недавно - покрытие стен не успело потускнеть, и мягкий пластик на полу совсем не был истерт ногами... Двери, двери, двери - насколько хватает взгляда, а хватило его до поворотов... Цхай насчитал четырнадцать дверей в обе стороны и мысленно присвистнул. Да что тут такое?!.. Секретная база какая-то, что ли?.. А если подпольная организация, то в нее обязательно входит парочка мультимиллионеров... Голоса!.. Рискнем - первая дверь справа... Полсекунды... Притворив ее за собой, Цхай застыл. Дверь явно звукоизолирована - ни малейшего шороха из туннеля не слыхать. И темно как у негра в лавке... Цхай надвинул очки ноктовизора, повернулся к двери спиной и чуть не описался от ужаса.
      А кто бы на его месте не?..
      53. ВЫНУЖДЕННЫЙ ПРИВАЛ
      ...Пит вышел в холл, встречать новоприбывших. Убирать трупы нонок было уже некуда и некогда, и Грэй посоветовал хозяину дома: - Кинь ему там сколько надо, и пусть укатывает. Скажи, что вышло недоразумение... придумай что-нибудь. Он все равно, брат, не сможет найти твоих женщин, будь он хоть Шерлоком, Эркюлем, Ниро, Майком, Стивом, Перри, Жюлем и майором Прониным в одном лице.
      Когда Пит вышел, Вилли задумчиво произнес: - Я вот думаю все время... Откуда ты знаешь столько всяких типов... Если ты не из Квартала родом, а нейтралки уже не осталось совсем, где ты мог ныкаться на вражьей территории так долго и не попасть в лапы тварей...
      - Совет, Вилли. Если хочешь что-то спрятать, положи на самом видном месте.
      - Это ты к чему?..
      - К тому, что ножницы и всякие мелочи в доме вечно оказываются в самых неожиданных местах... - Грэй подошел к окну и выглянул в щель между портьерами. - Пит, похоже, договорится... вот, уже идет к дому... весело бы нам было, если бы кто-то незапланированный пожаловал...
      - Ты не ответил, - настойчиво продолжил Квайл, - эти типы все кто? Где ты с ними познакомился? И кстати, у тебя и этого Пита похожие акценты. Вы что, из одних мест?..
      Грэй повернулся к напарнику. Улыбнулся.
      - Да, так, где только не приходилось... с некоторыми в библиотеке, с некоторыми в трамвае по пути на работу, с некоторыми дома... за ночь по типу глотал... А что касается твоего кстати - тут ты в яблочко влепил, что да то да.
      Вилли, по выражению лица видно было, попытался переварить услышанное. Но ему это плохо удалось... Тем временем Пит вернулся в дом и запер входную дверь. Выглядел он неважнецки.
      - Если бы это была правда... ТО, ЧТО Я СОВРАЛ КАРПЕНТЕРУ... ЕСЛИ БЫ Я ВЕРНУЛСЯ В ДОМ, И МЕНЯ ВСТРЕТИЛИ ЖЕНСКИЕ ГОЛОСА... А НЕ ТРУПЫ И... - Пит вздохнул и мрачно огляделся.
      Грэй не стал информировать Пита о том, что услышал эпитеты, адресованные в свой и Квайлов адрес. Мужик не в себе, надо сделать скидку на это. К тому же концепция телепатии ему навряд ли знакома. Он по другой части... не из этой "степи"...
      - Пит, на сборы пять минут, хватит?.. - спросил он земляка.
      - А шо мне сбирать?.. - ответил тот вопросом на вопрос.
      - Ну тогда вперед, - кивнул Грэй.
      ..."роллс-ройс" одной из самых первых моделей был так же шикарен, как его внуки и правнуки. За рулем сидел хозяин, а Грэй и Вилли расположились на заднем сиденье. Авто неслось с солидной скоростью, миль сорок, и Грэй прикинул: успеваем?.. Они успевали. Грэй не был уверен на все сто в достоверности имеющейся в его распоряжении информации. Но хотел верить, что не ошибся - ни в кандидате, ни в "нужном месте", в котором надо быть в нужное время. Точность попадания и требовалось обеспечить, точность попадания и обеспечивал сейчас несущийся в ночь лимузин Пита.
      Вдруг Вилли задумчиво произнес, тихо так, но Грэй расслышал: - Не врал, значит... м-да-а... - и тяжко вздохнул. - Ты о чем?.. - отреагировал Грэй. Вилли второй раз вздохнул и сказал: - Лес, дерьмо, чтоб ему... Значит, бывает он, не легенды это... И дышится по-другому, аж странно... Грэй тоже вздохнул: - Вот. Что да то да, а если еще остановить кар и на травку прилечь... И этого они вас лишили. - Вилли скрежетнул зубами: Твари... Слушай, а они в лесу тоже живут? - он стукнул кулаком по сиденью. - И в лесу, - кивнул Грэй. - И такие же стервы?.. - Вилли смачно продолжил ряд названий и эпитетов. - К несчастью, да.
      - Хоть солнце они у нас не украли...
      - Это да. До звезд им не дотянуться.
      - Смерть нонкам.
      И они оба замолчали. Пит в разговор не встревал, только пару раз коротко обернулся. Он явно не пропустил ни слова.
      Утро застало их в дороге. Грэй объявил привал, когда они въехали в Олбани. И понес же их черт так далеко от Большого Яблока! мрачно подумал Грэй. Мало ноночьих нор в Городе, что ли... изгрызли мегаполис за считанные месяцы... Впрочем, зря я так. У меня масштаб взгляда гораздо крупнее, обзор шире, информированность на порядок выше. Мне бы прийти сейчас к главному начальнику и все рассказать. Но хрен с маслом мне кто поверит, то-то и оно. Слишком невероятно, по их мнению. Чтобы бабы и такое "замутили"!.. Они, конечно, стервы и все такое прочее, но чтобы ТАКОЕ!.. Потом, когда поймут, что очень даже ЧТОБЫ ТАКОЕ, поздно будет. Исторический факт, блин...
      О мотелях, само собой, в десятых годах и мечтать не стоило. Выбрали скромный отель. "Роллс", остановившийся у его дверей, выглядел как боевой слон у подъезда "хрущобы", и, попросив Пита снять комнаты, Грэй пошел договариваться насчет "парковки" в каком-нибудь сарае, чтоб не светиться, кто их знает, тварей патлатых, вдруг и здесь сейчас шныряют. Они с Вилли еще в пути переоделись в подобающие эпохе костюмы, одежда Питова дворецкого вполне Квайлу подошла, а с Питом у Грэя габариты совпадают. Сыны одной и той же "окраины", все же... Грэй неожиданно для самого себя уловил, что испытывает к Непыйводе странную, щемящую сердце симпатию. Подумал: если все мы - файлы в каком-нибудь невообразимой Вселенской Сети мириад-восемьдесят шестой модели, то у нас с Пэтром явно одинаковое "расширение"... Имена у каждого свои, как и положено файлам, зато после точки три буквы: ю, кей и аар... Договорившись насчет авто, он вернулся в вестибюль. Вилли сидел в кресле под каким-то фикусом в кадке, полускрытый от взгляда, и "пас" вход. Пит разговаривал с портье. Физиономия у Пита была кислая. Грэй понимал его, как никто... "Но если бы ты видел всю полноту картины, у тебя бы волосы дыбом встали", - позавидовал он неведению Пита.
      Не вынимая руки из кармана, Вилли шагал за Питом, Грэй замыкал шествие. Пит снял три смежные комнаты, повезло, в отеле таковые имелись. Грэй пооткрывал две внутренние двери и позапирал все три внешние. - Водные процедуры и - спать! - провозгласил и подал личный пример.
      ...расхаживая по своей комнате, он растирался жестким полотенцем, постанывая от наслаждения. Крикнул: - Я первый на вахте! Вилли, четыреста минут сна, потом сменишь!
      Возмущенный голос Вилли донесся из дальней комнаты: - Лучше ты спи давай! До полуночи! Я пригляжу за порядком!
      - Тебе скока лет?! - Грэй остановился и опустил полотенце. - А что такое? - голый и мокрый Вилли показался в проеме, ни клочка одежды на нем не было, но переброшенный через плечо ремень с кобурами присутствовал неотъемлемо. - Нет, я спрашиваю, ты какого, блин, года?! - рявкнул Грэй. Ну, я точно не знаю... - смутился Вилли. - По поводу моего рождения ни одна церковь не почесалась, чтобы занести дату в книгу. Думаю, примерно двадцатого-двадцать первого... - он замолчал. - Вот. И сколько тебе лет? повторил Грэй. Вилли ответил: - Ну что пристал... Значит, примерно двадцать два, может, три... тьфу, сейчас и не поймешь... мы в каком годе?
      - Тринадцатом. Тыща девятьсот. Вот... и ты до сих пор не усвоил, КАК надо отвечать старшему? Тебе что, Кодекс Напарничества процитировать? ехидно поинтересовался Грэй. - Ну-у... - Вилли опустил глаза. Почесал затылок. - А в каком ты звании? - добил Грэй, сурово глядя на него. Лидер отряда... - прошептал Вилли. - Вот. Типа как майор. И тебя еще приходится учить дисциплине! Р-разложение, блин... - Грэй негодующе покачал головой.
      - ДА, СЭР!!! - рявкнул Вилли и стукнул пяткой о пятку, за неимением каблуков. - Приказано спать четыреста минут, потом заступить на дежурство!! Разрешите исполнять?!
      - Разрешаю. Идите. - Грэй улыбнулся. - Во-от, другое дело...
      Вилли четко развернулся через правое плечо и шагнул вон из комнаты. Тут же всунул назад голову. - Слушай, ты, дженарал злобный, а ты-то в каком звании-то... блин?!
      - У меня их много! - оживился Грэй. - В одной армии я потом и кровью дослужился до капрала, в другой сразу в Капитаны угодил и тут же выбыл по ранению, в третьей путем подкупа, лести и лизания седалищ произвелся в полковники второго ранга и дослужился бы до старшего майор-сержанта, но заскучал трахать маршал-сержантских жен и обрабатывать ихних прыщавых дочерей, потому сам себя уволил в запас, из четвертой дезертировал рядовым, сразу, в пятой добрался до должности младшего уборщика храма чис... - он осекся и замолчал. Вилли молниеносно впрыгнул обратно в комнату и профессиональным голосом контрразведчика произнес: - Ага. Тут-то мы и проговориться изволили... мда-а. Я знал, я ждал...
      - Сур-рово! - одобрительно отозвался Грэй, отбрасывая полотенце. Так и надо. Подозревай всех и всегда. Самых близких - в первую голову. Прямой путь. И никаких тычков прикладами в спину, никаких овчарок, никаких "шаг вправо, шаг влево". Сами себя в кандалы и за проволоку, в блок. Потом еще ругают тварей патлатых, умники, что загнали их...
      - Ты о чем? - несколько опешил Вилли. Подобной реакции он не ожидал. Он "не снимал пальца с курка" все это время. То, что Торопыга не выпердок, сомнению не подлежало. Но странности его и загадочный факт его появления вроде как НИОТКУДА расслабиться не позволяли, хотя Вилли и доверил свою жизнь ему, как Напарнику. Тут явно без пребывания во вражьей терре не обошлось...
      - Я о том, что если ты не отправишься спать, я лягу спать сам и продрыхну до урочного часа, но когда я проснусь, ко мне лучше не приближайся, рискуешь нарваться...
      - Может быть, я покараулю, если это так принципиально? - вмешался вдруг голос Пита, и он собственной персоной появился из средней комнаты. Смотрю, вы, хлопцы, от усталости друг дружку грызть начали. Не дело то...
      - Тебе скока лет?! - практически в унисон гаркнули напарники и замолкли. Посмотрели "друг на дружку" и... в унисон же расхохотались.
      Пит ошеломленно смотрел на них. Пожал плечами. Сказал: - Тридцать четыре. И я у войске никогда не бывал. Это важно? А ты не глузуешь, Сирко, правда полковник чи той... маерсежант?..
      - Да, между прочим, правда? - сверкнул глазами Вилли.
      - Между прочим, правда. - Отрезал Грэй.
      - Ну тогда я пошел спать, господин полковник. Я до лидера колонны не дослужился, извините, посему подчиняюсь старшему по званию... - Вилли махнул рукой и вышел.
      - И часто вы так? - спросил Пит.
      - Нет. Это... я виноват. Ты прав, от усталости и не такое бывает.
      - Ну от и поспи. Я посторожу. Все равно спать не могу...
      - Та не в том же ж дело, кому сторожить... Просто я... - он замолчал на полуфразе. Пит тоже промолчал. После паузы Грэй продолжил: - Терпеть ненавижу ждать и догонять. И каждый раз приходится от полуночи до полуночи кантоваться...
      - Ну так выпей, и все будет о'кей, - посоветовал Пит.
      - Сопьюсь, - грустно улыбнулся Грэй. - Я выбрал другой способ эскапизма.
      - Шо, так худо, братыку?..
      - АЖ ГЭТЬ. - Грэй выразительно провел ребром ладони по горлу.
      - ЩЕ Б ПАК, - согласился Пэтро.
      - Жизнь - дорога. Чем больше по ней идешь, тем сильнее гудят ноги.
      - Отак воно. - Снова согласился Пэтро.
      - Но назад не повернешь, и не надейся на бога...
      - Сам не плошай. - И снова согласился Пэтро.
      - Себе в зеркале подмигнешь, и не осудишь строго... и отдохнув немного...
      - Авжэж. Слава Исусу. - Пит быстро перекрестился и окончательно перешел на ридну мову. - А тепер лягай спаты. Дай мэни гвынтивку якусь, на всяк выпадок. З вамы тут зовсим збожеволиешь. Навижэни якись, кулэмэтамы обвишани, пелькы... - он осекся и обреченно махнул рукой, повторяя жест Вилли. - ...роззявылы, оруть як скажени, якись воны надто напружени. Мабуть, багато воювалы, трэба видпочыты...
      Грэй улыбнулся. "Ты прав, земляк. Только мне отдых не поможет. Не для того я превратил фантастику в реальность, чтобы пузом кверху на пляжах Мира Таити валяться... бывали и там, между прочим... Если состаришься в Дороге и скрутит "ревматизм", лучшего мира для пенсионера не сыскать... Никто никуда не спешит, все всем довольны... этакий островной коммунизьм на песке под пальмами... Только когда я узнал, какой ценой сохраняется стабильность, у меня кишки скрутило от отвращения, и ноги моей там больше не будет... Что я там узнал, ни в одном фантастическом романе не прочтешь... Об этом учебники судебной психиатрии повествуют, сугубо реалистично... Нацистские планы эвтаназии и броски детей в море со скал древних спартанцев - невинные забавы по сравнению с тем, какая участь ожидает тех, кто не вписывается в жесткий физический и психологический стандарт... Нет, все-таки определенная среда обитания формирует определенные менталитеты. Здесь тоже всяческие островитяне себе подобных любят в жареном виде, под соусом кетчупного цвета..."
      - ...ты вновь вперед живешь, ведь жизнь - Дорога. - Закончил свой экспромт Грэй и отрицающе покачал головой. - Попробуй заснуть, Пит. Я мало сплю, а если и сплю, то ближе к полуночи, перед нею, или утром, до полудня...
      - Як скажэш, - пожал плечами Пит, - нэ сумуй тоди тут, на самоти...
      - Спробую, - улыбнулся Грэй. - У меня есть такая книжечка... - он достал откуда-то из складок своей одежды маленький блокнот в черном кожаном переплете. - Скучать и грустить я предпочитаю в ее обществе... А если затоскую, то, - он погладил кончиками пальцев левой руки невзрачный металлический медальончик на тоненькой тусклой цепочке, теряющийся из виду между буграми мышц на его груди, взглянул на запястье правой, и достал из бело-синей мятой пачки, лежащей на столе, папиросу, - все мое всегда со мной... вспомню об этом и повеселею.
      Пит пожал плечами, он явно не понял, о чем речь, но промолчал. У него голова сейчас другим забита, подумал Грэй. А у кого бы на его месте не?..
      - Пит, погоди... - остановил Грэй уходящего земляка. - Ты не суши голову. Ни в какую тюрьму ты не попадешь. В американскую - точно.
      Пит удивленно посмотрел на Грэя. "Звидкиля вин знае?!!"
      - Иди спать, Пит.
      И Пит послушно ушел в соседнюю комнату. Тон, которым Грэй велел идти спать, был СТАЛЬНЫМ. Умные люди такому тону не перечат. Пэтро Нэпыйвода сроду дурнем не был.
      И людям, которые ему помогали, умел быть благодарным. Он умел ПОМНИТЬ не только бесконечные колонки биржевых котировок... Он умел помнить все.
      54. ПЛЕННЫХ НЕ БРАТЬ
      ...быстрота реакции не подвела Цхая, как всегда. Сознание еще не успело осмыслить то, что увидели глаза, а тело уже распласталось на полу, сдержав спазматическую реакцию мочевого пузыря, и жалея лишь о том, что не в состоянии провалиться ниже пола, может, вообще под землю, или на другую планету... Чудовище, лицом к морде с которым Цхай столкнулся в буквальном смысле вплотную, распахнуло пасть еще шире и вознамерилось заглотнуть непрошенного вторженца целиком... Цхай даром жизнь отдавать не желал, и молниеносно выхватил гранату, в крайнем случае, выдернуть чеку он успеет... и тут же опустил руку, и чуть не расхохотался. Если бы кто видел в эту секунду лицо его, то отметил бы удивленно, что обычной бесстрастности его и след простыл...
      Охранный "призрак" был сработан первоклассно, и Цхай оценил по достоинству мастерство программировавшего проектор. Если бы не некоторые специфические особенности восприятия Цхаем окружающей среды, он "купился" бы непременно... Неуловимо сменив лежащее положение на стоящее, он шагнул прямо сквозь пасть, сквозь клыки и лоснящийся слизью язык, и осмотрелся. Ага-а, именно то, что надо... На то, чтобы подсоединиться "шлангом" к терминалу и "скачать" информацию, необходима минута...
      Но даже минуту ему не дали. Входная дверь отворилась, и кто-то вошел в комнату. Еще когда дверь открывалась, Цхай, среагировавший на появление первых квантов света из туннеля, уже взлетал по стенке к потолку, уцепился там, наверху, за какую-то трубку, торчащую из стены... Щелк! Помещение, заполненное всяким лабораторным оборудованием, осветилось, и Цхай увидел девушку, стоящую у двери. Она была одета в белый коротенький халатик и держала в руках Автомат Калашникова. Поводив стволом из стороны в сторону, вздернула плечиками и шагнула вперед... Цхай свалился ей на голову как бомба, и третий женский труп прибавился к первым двум. Прикрыв дверь, он метнулся к компьютерному терминалу сквозь тускло мерцающий в ярком свете ламп "призрак" и подсоединил "шланг". Получив добычу, спрятал микрокомп в сумку на поясе и, подхватив АК, вернулся к дверям. Выглянул, предварительно щелкнув выключателем... Кого-то ищут. Меня, наверное, подумал Цхай. На мгновение напрягшись, уловил обрывок эфирного разговора через "уоки-токи" со словами "проникновение внутрь"... Пора уходить. В туннеле - пусто. Голоса слышны отдаленно, за поворотом... Секунда, и он на лестнице. Секунда, и наверху. Секунда, и в холле. Секунда, и... Три женщины в черной униформе застыли, вытаращившись на него, и он скосил их одной длинной очередью. Теперь точно пора, сейчас тут будет вся толпа... вон как в эфире воют... и вся электропроводка в стенах засветилась горячим оранжевым колором - заработали резервные защитные системы... поздно.
      Цхай метнулся к выходной двери, прорываться с боем, хотя сознавал, что шансов уцелеть почти не остается. Когда он схватился за литую бронзовую ручку, старинные напольные часы, стоящие неподалеку, начали бить полночь...
      55. УУУУУУУУХХ
      - Извините, миссис, наше авто сломалось, а погода портится... говорил Пит пожилой женщине, открывшей дверь. - Не могли бы вы нас приютить? мы хорошо заплатим, особенно если вы позволите поставить авто под навес...
      - Конечно, мистер... э-э-э...
      - Блэйкс. Мистер Питер Блэйкс, разрешите представиться, - Пит приподнял шляпу и слегка кивнул. - Предприниматель из Нью-Йорк-Сити. А это мои друзья... мистер Грэйс и мистер Вайтсон.
      - Проходите, проходите, - захлопотала фермерша. - Папочка и мальчики сейчас придут, скоро час ужина... мы поздно ужинаем, работы много, знаете...
      - Я поставлю, - сказал Грэй, - извините, миссис... э-э-э...
      - Кенвуд. Сара Кенвуд, мистер Грэйс.
      - Очень приятно. Если можно, я бы попросил у вас немного свежего молока...
      Пит удивился. Чего это он?.. И заметил, что Билли тоже краем глаза зыркнул на напарника.
      Но тот развернулся к ним широкой своей спиной и пошел к воротам, к "роллсу". Двор фермы загромождали всякие повозки, плуги, другие сельскохозяйственные принадлежности, и, окинув его взглядом, Пит ощутил совершенно позабытое желание... руки чуть было не потянулись к лошадиной упряжи, сложенной на ближайшей бричке, ну что за беспорядок, надо все аккуратно в конюшне развесить, потом протереть жеребчику или кобылке спину, на ладони кусочек хлебушка к горячим мягким губам поднести... Пит встрепенулся. Да-а, крестьянская корни напомнили о себе!
      ...Семья собралась к ужину, и оказалась многочисленной и шумной. Глава, папаша Сэмюэль Кенвуд, три сына, две невестки, мамаша Кенвуд, дочка с мужем, вторая дочка, незамужняя, четверо хлопчиков-внуков и крохотная дивчинка на руках у одной из невесток... Может, и ему судилось так вот землю пахать, детей-внуков плодить, вечерами, с поля воротившись, садиться за общий стол, ощущая, как гудят натруженные руки и ноги, и помолившись коротко, начинать неторопливый ужин большой и дружной хлеборобской семьи... Эх, Ганка.
      Спасибо, шо втикла.
      Давно Пит не едал такой смачной вечери. Несмотря на смуту, панующую в сердце, настроение его поднялось. Глядя на Сирка и Уилли, он приметил - у них тоже. После всеобщего посменного храпака в отеле (он сам тоже заснул, аж удивился после) они себя ощущали пропущенными через молотилку, много спать вредно. Сирко напился молока и был похож на своего довольного сытого тезку, обитающего в будке во дворе у багатого хазяина. Уилли, приметил зоркий Пит, положил глаз на младшую дочку Кенвудов. Дело молодое, подумал Пит...
      Потом они разошлись по комнатам. Дом был большой, свободных комнат хватило. Пит уже давно перестал удивляться, как добрэ живут в Америке крестьяне. Там, в Украйне, за океаном, такого домины не было даже у пана помещика... Грэй негромко сказал Питу, перед тем как тот закрыл дверь своей комнаты: - За двадцать минут до полуночи встречаемся у роллса, мы с Вилли облачаемся как положено, а ты держись за нашими спинами, когда снова в дом войдем. Кто знает, на что в первую же секунду нарвемся. И без самовольства, понял?
      Пит кивнул. Если он чего-то не умел, то не стыдился признаться. Воевать он не умел. Хотя знал, что если понадобится, вонзит свой кинжал в брюхо любому, чтобы добраться до своих дивчаток. С кем вот только биться в этом доме? Пит недоумевал. Не с дочками ж и невестками во главе с мамашей Кенвуд!
      - ...Возьми, - в руки ему что-то ткнулось. Пит увидел в свете керосиновой лампы, подвешенной к столбу: рукоять большого пистолета, таких он никогда не видел, толстенный такой параллелепипед с коротеньким дулом, и снизу из рукояти торчит длинная и плоская железная пластина... - Ежели кто на тебя бросится, наводи прямо и жми курок. Понял? - Грэй мельком глянул на Пита, он прижимал к уху какой-то черный кругляш, от которого тянулась веревочка куда-то под балахон, и думы его были явно не о том, понял или не понял чего Пит.
      - Авжэж. - Другой рукой Пит сжал рукоять кинжала. Так оно надежнее...
      Новые Питовы побратимы снова вырядились в свои черные балахоны, обвешались железяками и выглядели серьезными. Роллс, сказал Сирко, останется на память гостеприимным фермерам, "ты по нему не будешь слезы лить, Пит?". Пит отмахнулся. Забрал что надо из мелочей и шагнул вслед за побратимами к воротам сарая. Грэй их плотно прикрывал, прежде чем зажечь лампу, и в эту секунду правая створка начала отходить от левой. Краем глаза Пит уловил, как побратимы мгновенно выставили стволы своих страхолюдных машингвэров, и сам себе изумился - ствол его пистоля тоже смотрел куда надо, будто сам повернулся!.. Вояком становлюсь! мелькнула думка, и... створка приоткрылась, и внутрь проскользнула младшая дочка хозяина. Вздрогнула, замерла, круглыми очами уставясь на троих хлопцев с ружами в руках. - Тссссс!!! - зашипел Уилли, - ты чего пришла?..
      - Я-а... я видела, ты сюда пошел, показалось, меня дожда-а... дивчина замолкла. Гарна лялька, подумал Пит. Но припозднилась...
      - Иди сюда, не бойся, - так же негромко велел Грэй. - Извини, что Вилли твоих надежд не оправдал. Смотри, вот авто.
      Дивчина несмело шагнула вперед. Кивнула - мол, вижу.
      - Теперь оно - твое, - сделал рукой широкий жест Грэй. У дочки в буквальном смысле отвисла челюсть, Грэй толкнул в плечо Вилли и кивнул Питу на ворота. Один за одним они трое стремительно скользнули мимо оторопевшей девчонки. - Две трети минуты, - бросил Грэй на бегу непонятные Питу слова, - укладываемся...
      Уилли, бежавший первым, открыл дверь, ведущую в большой холл, и исчез внутри дома. Грэй притормозил, пропустил Пита вперед. Пит вскочил за младшим хлопцем в холл, и тут же гулко бамкнули напольные часы. Грэй неожиданно облапил Пита сзади, прижал к себе, а Уилли, так же неожиданно, привалился к нему спереди, вцепился в предплечья, уткнулся лицом в грудь и...
      У-у-у-у-у-у-у-ухх!!!!!!
      ...Пита вывернуло наизнанку, поставило с ног на голову, гупнуло в зад копытом, влупило по подошвам, подкинуло, ухватило за шкирку и безжалостно потащило вверх...
      - ...а-а-а-а-ать вашу!!! - пол снова долбанул по подошвам, Пита кидануло влево-вправо, как тополю под шквальным ударом ветра, и не рухнул он только чудом... Балахоны, сжимающие его спереди и сзади, разжались... БАМ!!! Ухи почему-то схватили последний удар часов, и Пит снова заорал. И вмиг понял, что не один орет, на него набегала с лестницы голая (почему-то) худющая девка и вижжала как свиня, которую волокут колоть. Пит не успел подумать ничего, а рука его уже взлетела, и палец жал курок... Руку тут же подкинуло черт знает куда, но грохочущий огонь, изрыгнутый пистолем, успел снести девке голову и верх туловища...
      Пит опомнился, потому что навалилась ТИШИНА. После грохота и ора, едва не порвавших уши, тишиной грохнуло по голове как толстенным дрючком. Пит в шоке оглянулся. На полу холла валялись несколько раскромсанных женских тел, кровь заляпала все, что и кого только можно было заляпать. Эти "кого", заляпанные кровью, состояли из него самого, хлопчика Уилли, поводящего по сторонам дулом своего кулэмэта, Грэя, поднявшего вверх открытые ладони и махающего ими из стороны в сторону, и... какого-то китаезы в коричнево-зеленых пятнистых шароварах и такой же куфайке, направившего на Грэя свою гвынтивку с кривой рукоятью спереди под ложем.
      Чи я помер, подумал в ужасе Пит, чи живый?!.
      56. БОЯ БЕЗ ПОТЕРЬ НЕ БЫВАЕТ...
      - Ким Цхай Чен! - веско произнесло одно из возникших прямо из ниоткуда существ, поднявшее руки и показывающее Цхаю пустые ладони, сначала спроси документы, потом стреляй.
      Цхай шумно выдохнул воздух, задержанный в груди, и опустил АКа. "И то правда, без них я бы уже трупом валялся. Что за инопланетяне такие?.. или это у них шлемы?.."
      - Держи! - существо бросило Цхаю автомат незнакомой конструкции, смахивающий на израильский "узи", но не он. Цхай перехватил на лету предложенное оружие, выронил отслужившего свое русского "убийцу" и нефиксируемым обычным взглядом моментальным движением выхватил свой пистолет-пулемет "викинг". - Потом познакомимся, на досуге. Уходим, пока можно. И быстро. Извини, Цхай, если это для тебя каламбуром звучит. Вилли, присмотри за Питом, ему с непривычки худо. По себе знаю. Я хоть первое живое существо в этом мире недавно совсем записал в мертвые, но в других приходилось видеть и делать всякое-разное...
      - Присмотрю, присмотрю. Он у нас молоток, Пит-то, в осадок не выпал, - откликнулось существо гораздо меньших размеров. В отличие от первого, говорившего со славянским акцентом, выговор его звучал как у уроженца Нью-Йорк-Сити. Третье существо, больше похожее на человека, но почему-то в одежде начала века, такую в фильмах и увидишь только, стояло, таращилось на подобный брошенному первым существом Цхаю автомат в своей руке, и в буквальном смысле разевало рот, как выброшенная на берег рыба. "Теплая компания".
      - Мы уходим или на пикник тут остаемся? - спросил он вслух.
      - Тут ты меня уел, брат, что да то да! - воскликнуло большое существо и метнулось мимо него. Достаточно быстро, но Цхай без труда нагнал. Меньшее существо и здоровяк в одежде начала века пыхтели где-то позади. Противу ожиданий, лучи мощных прожекторов не полосовали территорию, жадно ловя мечущиеся фигурки, чтобы отправить их в перекрестья прицелов. Но из тьмы тут же набежали какие-то, достаточно бесшумно и стремительно передвигающиеся, и вновь загрохотали выстрелы. Со всех сторон, и Цхай завертелся волчком, стараясь опередить и поразить мерцающие зеленоватые силуэты первым. Черные существа не отставали от него в активности, разве что передвигались гораздо медленнее, особенно меньшее... Ранили кого-то из них, Цхай не знал, все трое держались на ногах, и отстреливаясь, смещались прочь от дома. Цхай не отставал, хотя мог бы опередить и давно кануть в ночи... Обогнув какие-то подсобные строения, четверка, которую вся окружающая среда, казалось, стремилась превратить в частое решето, на удивление благополучно скрылась за углом, большое существо, краем глаза отметил Цхай, одним ударом снесло какого-то кинувшегося из открытых дверей гаража наперерез типа, и нырнуло в гараж. Ага, понял Цхай. Если бы кто сейчас увидел его лицо, то зафиксировал бы редкую гостью - улыбку. Придержав скорость, он пропустил меньшее существо и верзилу с холеной физиономией преуспевающего биржевого брокера, и оказался внутри последним. Ого, отметил. Крутой тарантас. Оснащение у девчоночек неслабое... Большое уже приглашающе распахнуло люк бронемашины разведки "Лукс" германского производства, рассчитанной в аккурат на четверых. Как по заказу... Вилли, к пулемету, - коротко бросило большое, и взревел мощный дизель. Цхай прыгнул в люк, и БРМ ринулась на волю. Тут же по броне противно забдзенькали пули, и Цхай пригнулся - они дуры. Но нам везет, тут же подумал. Через такой огненный шквал проскочить, и все на ногах!.. Бронемашина на полной скорости под острым углом к ограде неслась к воротам, Цхай проник со стороны леса, и с этой стороны не был... Бзи-инь, фи-и-ить!!! Пуля-дура пробила борт и чуть не впилась Цхаю в ухо... Держись, братва, идем на таран!! - закричало большое и резко вывернуло рулевое колесо...
      ...три мили до места, где ожидал джип комиссара, промелькнули как полустанок за окном мчащегося экспресс-поезда. Цхай крикнул: - Меня ждет напарник, тормози!! - и большое существо тут же тормознуло. Цхай выскочил, и ему навстречу из джипа выскочил Мэллоун. - Что слу... - начал было он, но Цхай молча схватил с сиденья две сумки, свою и его, и вмиг очутился снова у люка БРМ. Комиссар осекся и споро поторопился туда же...
      Двигатель ревел, "Лукс" несся под семьдесят, но преследовательницы нагоняли. Три наворочанных "хаммера" (матчасть обитательниц фермы просто потрясала!!!) грызли расстояние, отделяющее их от бронемашины, с остервенением, пожирая фут за футом. Меньшее существо развернуло пулемет броневика назад и принялось хлестать короткими очередями. "Брокер" закрыл уши руками. Этот-то ЧТО тут делает? подумал Цхай... и вдруг Мэллоун, притиснутый к нему люком, резко вздрогнул, глухо вскрикнул и обмяк. Цхай непроизвольно тоже вскрикнул и схватил комиссара за плечи. НЕУЖЕЛИ НЕ УБЕРЕГ??? Ах ты ч-черт...
      ...один супервездеход взорвался на ходу, меньшее существо, названное Вилли, попало в бак, второй занесло, и он перевернулся, и тут же превратился в факел, но третий, выскочив из стены огня, как демон из ада, упорно сокращал расстояние. Вилли коротко, как его очереди, ругнулось и прекратило стрелять. Вытащило из-под себя ручной пулемет, крикнуло "брокеру", подкрепив крик тычком в голову: - Держи меня, Пит!!! - и высунулось в люк. Цхай одной рукой тоже придержал по пояс торчащее сбоку от несущейся БРМ существо, второй прижимая к себе тяжелое тело комиссара. Вилли затряслось, сотрясаемое отдачей, и вместе с ним затряслись все, и Пит с Цхаем, держащие его, и тело комиссара...
      - ЕСТЬ!!! - заорал пулеметчик, и в этот миг Цхай окончательно признал в нем человека. Только человек может предпочесть высунуться в люк с ручником, вместо того чтобы в относительной безопасности из башенного станкача работать по цели... Они втащили Вилли внутрь, и Пит захлопнул люк. Сидевший за рулем (его-то как зовут?) свирепым голосом крикнул: - Все целы, мать вашу во все дыры?!! - ему тоже несладко приходилось, еще бы, ночью по лесу, и до сих пор не врезался...
      - Напарник! - крикнул в ответ Цхай, - мой, зацепило его!!
      - По-онял!! - заорал водитель и начал притормаживать. Остановиться, прекратить этот безумный слалом в ночи среди стволов оказалось не менее трудно, чем продолжать его. Но сидящий за рулем, видимо, имел немалый опыт вождения...
      - ...Цхай... дай мне сказать, приказываю... - шептал умирающий комиссар, и Цхай почти приложил ухо к его губам, чтобы УСЛЫШАТЬ. - Я тебе... должен был... сразу... сказа-а... - Мэллоун замолчал, и Цхай с замершим сердцем ждал: продолжит ли?! Продолжил: - ...я тебя взял... потому что... его сын... ты. Он тобой может... гордиться... весь в него... ты. Твой отец... мы с ним... там, в Конге... он работал... под прикрытием... тогда... мы взяли Ши Люя... сянганский Капон... твой отец... хороший полицейский... будь и... ты. Они убили его... узнали, кто... он... и... - Инспектор Мэ говорил уже настолько тихо, что Цхай лишь чудом улавливал, ЧТО. - ...ты не помнишь... меня... маленький... совсем... и дочку не... помнишь... твоя мама... с вами... два месяца... у меня жили... тебе пять лет... всего... - комиссар замолчал, и продолжения Цхай не дождался. Он не должен был позволять Инспектору говорить, это отняло все его силы, но ослушаться приказа умирающего Цхай не смог. "Вот, значит, кем был отец... Если бы я сидел сбоку, то пуля была бы моей..."
      Он выпрямился и растерянно посмотрел на большего и меньшего парней, снявших шлемы и оказавшиеся вполне людьми. Большой сказал: - Он был правильный мужик. Земля пухом...
      А меньший вдруг запел. Цхай не знал этой странной песни, даже не песни, а речитатива, на сухой квартальный рэп смахивающего; Вилли отстукивал ритм на прикладе своего ручника и пел-говорил что-то о небесных безопасных улицах, о том, что какие-то "нонки" отправятся вниз навсегда, и не будут убивать людей, и о том, что пиво в аду сегодня комиссару подадут вне очереди...
      Когда он замолчал, Пит, сидевший на земле, привалившись к колесу броневичка, вдруг громко и отчетливо произнес: - СМЕРТЬ НОНКАМ.
      Вилли рубанул ладонью правой руки по сгибу согнутой левой и крикнул: - ВСЕГДА И ВЕЗДЕ СМЕРТЬ!!!
      Большой парень ничего не сказал. Он тяжело вздохнул и... перекрестился.
      Цхай проводил взглядом его руку, сделавшую ритуальный жест. "И все же, кто они такие, эта странная троица?.."
      - Мы пришли за тобой, - словно услышав его мысли, сказал большой. Зови меня Грэем. А можешь - Братом... И нас уже не трое, а четверо. Ты будешь пятым?
      - Один вопрос...
      - Да?
      - Нонки - это женщины с фермы?
      - Еще нет, но они ими станут.
      - Я тебя не совсем понял, но я - пятый.
      57. РАЗГОВОРЫ НА ОБОЧИНЕ
      Пит уютно устроился на охапке, покрытой широким плащом, и тщетно пытался уснуть. Загнав диковинное авто в стог, они засыпали его духмяным сеном и расположились поблизости на привал. Грэй сказал, что дальше не стоит на этом авто двигаться. После того, как они похоронили в лесу пожилого седого мужчину, преодолели миль тридцать, и завидев это поле, Грэй почему-то обрадовался и скомандовал стоп. Пит не понял, что такого особенного в этом поле, но поразмыслив, сопоставил и сделал кое-какие выводы. Кроме этой укромной затерянной поляны, Пит нигде не приметил скирд и стогов, что было вообще-то само по себе удивительно. А они миновали немало мест, явно используемых для селянских нужд...
      Пит с громадным интересом прислушивался к разговору, потому и не спал.
      - ...А вы из какой конторы, парни, если не секрет? - спросил китаец, - управление, бюро, моссад, эм ай иллэвэн, кэй джи би... или как там сейчас...
      - Эс бэ у еще скажи! - почему-то улыбнулся Сирко. - А там сейчас не то эс вэ эр плюс эф эс ка, не то... хрен поймешь. Столько всего наворочали, застрелиться и не встать. С такими вопросами к Васе Головачеву надо, он кру-упный спец. Как на него какая мусорная контора наедет, так он ее сразу - новым романом, и по роже, и по башке, и всякими мая-то-би-гирями и дзуки-пуки-турийя-маваши. А наша контора, Ким Цхай Чен... да нет у нас конторы, знаешь ли... на колесах наша контора...
      - Нет, я серьезно...
      - И я. Мы типа как на месте не сидим, и все свое с собой. Так что... и контора наша на колесах, адресов, даже подставных и конспиративных, нету. Разве что Вилли вон... считай, он из Кью Эс.
      - Кью Эс? - китаец, казалось, всерьез озадачился, на мгновение сквозь суровую бесстрастность выражения его лица проступило неподдельное изумление. - Такой не знаю. Мне казалось, все более-менее солидные организации...
      - Ладно мне, - заворчал тут же Уилли, - еще неизвестно, какая твоя, блин, контора...
      - Организация солидная, Ким Цхай Чен, более чем, Вилли прав, хоть и обреченная. Только сейчас ее еще нет. Ты у нас парень умный, современный, начитанный, в постмодернистском мире живешь, юлить не буду. Мы вроде как из будущего.
      - Ага. Понятно. Морлоки. Патруль времени. Вечность. Раздавленная бабочка. Знаем. Придумай что-нибудь совсем неправдоподобное, чтобы я поверил, хорошо? Кстати, что за Васья такой? Не знаю никого из профессионалов с такой кличкой...
      - Ничего я придумывать не буду. Вилли тоже сначала не верил многому, доставал вопросами, потом перестал. А Вася... ты случайно попал в яблочко. Именно профессионал. Акула пера и книгоиздания. Самый Издаваемый Автор постсовковой фантастики. Странника и Интерпресса ни в жизнь не получит, зато мерс за мерсом себе может позволить разбивать, и плевал он на всех. Умеет тип кропать то, что народ жаждет получить. Этакую приключенческую фантастыку... И не скучно ему. Достойно уважения... Помню, он когда-то на Соцконе подъезжал к моей жене на предмет трахнуться, так она его послала... обиделся и пошел. Тогда он еще не был СИА... пф...
      - Так он все-таки на Управление работает?
      - На кого он работает, не знаю, может, на какую какаку, но издается круче всех. Вписывает имя в скрижали...
      - Понятно... Ну хорошо. Допустим. Но почему в этом самом будущем так обеспокоились по поводу этих сумасшедших женщин?
      - Во! - почему-то восхитился Грэй. - В самую точку попал! Именно с ума и именно сошедших. По порядку. Почему обеспокоились, спроси у Вилли... Вилли, скажи.
      - Весь мир, твари патлатые, захватили, - проворчал Уилли. - Ствол им в задницу, стервам. Все кварталы, сверху донизу...
      - Какие кварталы?.. - переспросил китаец.
      - Как какие? Я ж тебе говорю, весь мир, кошки драные... житься от них нету людям в Городе... вот мы сюда и пришли. Хотя я думал, что дальше, чем к нонкам, идти некуда, Грэй продемонстрировал, что есть...
      - Он вырос в городе, Ким Цхай Чен, и всю жизнь прожил в нем. До недавнего времени Вилли не знал, что такое лес. Как для нас мир делится на страны, континенты и полушария, для него все поделено на Кварталы.
      - Да, блин... папаша сказывал, но я хрен понимал. Думал, бредит. Какой лес, какой мир без нонок... До сих пор не знаю, верить глазам или нет... Это трава, Торопыга? Воняет как...
      - В его мире нонки были всегда, - сказал Грэй. - И кто они такие, он знает лучше нас всех вместе взятых. Благодаря им от его семьи вот только этот пулемет и остался...
      - Да, я им братишкину машинку не оставил. Пулю им в глаз, а не наш с Фредди МГ-2. Когда в первый раз из плена рвал, трех тварей замочил, чтобы его забрать, чуть сам не подох... вечно Вилли Квайлу не везет, нарываюсь в самый неподходящий момент...
      - Погодите, погодите! - сказал китаец, - я что-то не пойму...
      - Пит, он не китаец, а кореец, - вдруг повернулся к Питу Грэй. - Они друг от друга отличаются весьма... как москали от хохлов, чтоб тебе понятно было. Хотя с виду, ты прав, все на одно лицо. Мы для многих тоже на одно лицо, всех "ох, зыс рашен!" кличут.
      - А ты звидкиля... - начал было изумленно Пит, но осекся. Он уже начинал привыкать, что от Сирка можно ждать чего угодно.
      - Да, так вот, - отвернулся Грэй, - я очень старался избегать, до определенного срока, по-настоящему опасных вариантов развития событий, прямого столкновения... но не получается, как видите. Тебя волнуют многие вопросы, Ким Цхай Чен, и на некоторые я могу дать ответы прямо сейчас. Начавшаяся некоторое время назад эпидемия исчезновений будет, к несчастью для нашего мира, расширяться, и перекинется в другие города. Сейчас, сегодня, самое-самое начало процесса, который приведет к тому, что возникнет целое поколение людей, весь мир которых состоит из кварталов... и целая раса существ, которые людей сходу валят, как выражается наш брат Вилли, и эта привычка вошла у них в плоть и кровь. Есть мнение, что сие справедливо, но, даже понимая подоплеку, принять его я не могу. И мне гораздо симпатичнее мужики Кью Эс, с их мальчишеским Кодексом Напарничества, слизанным с самурайских традиций вперемешку с трехмушкетерскими бла-ародными принципами и правилами, которыми руководствуются в экшн-боевиках Хорошие Парни, разносящие на кусочки Плохих. Бред, наивный, но красивый. Они даже пленных нонок не убивают, а содержат вполне в человеческих условиях, плату за содержание и расход на них драгоценной пищи беря натурой. Ничего противоестественного, между прочим, в этом нет. Они пытаются оставаться мужчинами даже в мире, который превратил их в бешеных псов, загнанных в угол, в тупик... Представляешь, Ким Цхай Чен, у них даже почти нет гомосексуалистов! Их никто не преследует, хотя и не приветствуют, но в напарники из-за светло-синей окраски никто взять не откажется. Большинство гомиков в выпердки подались... Я ничего против них не имею, лично, но факт на лице, так сказать... И все же при том, что в Кью Эс количественное соотношение полов один к двадцати трем, никто женщин не хватает на улицах и не насилует, хотя, учитывая привитую нонками ненависть, составившую основу того, что квартал существует до сих пор... Может быть, способствует тому, что пар не взрывает котел напряжения, то, что у мужиков чрезвычайно развит спорт, Янки-Стадион у них чуть ли не главная святыня, и охраняется похлеще Штаб-квартиры, почти все в американский футбол играют, и качзалы в каждом небоскребе, баскет не забыли, я не говорю уж о всяческих боевых видах...
      - Погоди, погоди! - поднял руку к... ореец с тремя именами. - Дай осмыслить. Так что же, там, в будущем, существует... положение вещей, настолько резко отличающееся от того, что нам сейчас видится...
      - Да, ты уловил суть. Жизнь - она как барахлящий телевизор, никогда не знаешь, какой фокус выкинет через секунду, и заработает ли, если стукнешь... а может, совсем погаснет. Где-то какой-то контакт отпаяется, и пошло-поехало. Трансы горят, схемы... Хорошо, если мастер по ремонту отыщется соображающий. А то появится урод, который доведет до состояния, в котором захочется его назвать приятелем, и вместо того, чтобы починить, окончательно угробит... больше всего боюсь, блин, таким уродом оказаться...
      - А ты что, чинишь?..
      - Да, Ким Цхай Чен. Вот такой вот я урод. И набираю бригаду в помощь.
      - А, вот оно что...
      - Да. Вилли вон, компфренд наш бесценный...
      - Кончай ругаться, - проворчал Уилли.
      - ...Пит, который помнит все и всех, что и кого видел и узнал...
      Пит навострил уши.
      - ...ты, которому не надо покупать радиоприемник, чтобы послушать трансляцию бейсбольного матча, и который не беспокоится, успеет ли вырубить спарринг-партнера, потому что - без сомнения опередит и вырубит...
      - Слушай, Торопыга... - вдруг встрял Вилли. - Я вот все думаю... Мы тут шастаем, на траве вонючей валяемся... Я привык, что в каждую секунду от нонок очередную пакость ждешь, а... тут расслабился. У меня что-то с мозгами творится, Торопыга... Мне уже их убивать не хочется... добро хоть, подвернулись эти стервы... Плохо ты на меня действуешь, брат, ох, не кончится это добром...
      - Ничего, я тебя стукну, чтоб не забыл нажать спуск. Представляешь, Ким Цхай Чен, как нужно воспитать человека, чтобы желание НЕ убивать для него являлось противоестественным?..
      - Это они?.. - спросил кореец, и все поняли, КТО.
      - Да. И они - тоже. И то, что в нас... Но с другой стороны, в чем-то Вилли прав. Чем чаще ты останавливаешься, тем длиннее твой путь. Только вперед, Чем меньше ты отдыхаешь, тем короче путь к цели...
      - Это ты к чему? - спросил кореец.
      - К тому, что мне безумно нравится лежать тут на траве, но каждая минута, которую я на ней пролежал, ранит мою душу... Давайте постараемся поспать, братишки, может, нам приснится что-нибудь теплое и пушистое.
      - Мне, как с тобой связался, так точно что-нибудь такое... проворчал Уилли и укрылся с головой своей черной накидкой. - Доброго пива... - добавил из-под нее.
      - И ты поспи, Ким Цхай Чен, - сказал Грэй, - надеюсь, ты постепенно получишь ответы на все свои вопросы. Сейчас добавлю только, что критерий отбора, который так волновал комиссара Мэллоуна... только не спрашивай, откуда я знаю об этом!.. весьма схож с теми, которыми руководствуюсь я. Первым делом, по ее плану, начался отлов всех личностей, способности которых хоть на ангстрем возвышаются над серой массой. По двум причинам. Во-первых, чтобы побыстрее из рекрутов сделать бойцов, во-вторых, чтобы сразу уничтожить процент людей обоих видов, потенциально способных сопротивляться.
      - А...
      - А дети и старики ей не нужны. Покамест. Детей какое-то время надо воспитывать в духе, сформировывать, и неизвестно, кто еще получится, вдруг всех в процент отсева придется списать. А со стариками возни много, омолаживать, все такое прочее. Зачем, если к услугам, без преувеличения ВСЕ человечество, а не только те, кто живут в данный конкретный час... Для строительства, завоевания и продвижения нужны крепкие дееспособные особи, а не обоз и лазарет.
      - Ты такие вещи говоришь, что у меня ощущение...
      - К несчастью, это не сценарий фантастического фильма. И не дешевая бульварная книжка. Это - реальность. По моему мнению, НЕ добрая.
      - Да уж конечно... А кто это - она?
      - О, она... это она. Все в свое время, а то ты и вправду решишь, что я тебе сценарий пересказываю.
      - Договорились. Потом так потом. - Кореец отвернулся и натянул на голову капюшон.
      Пит, поколебавшись, почти шепотом спросил: - Слухай, Сирко... ты откуда такой? какого роду-племени?..
      - Удивишься, но в принципе, твоего. Крестьянского.
      - Ты ба... Селянскому роду нема переводу. А из мест каких?
      - Южных. Хоть и считал себя щирым.
      - Ты вот говорил, что...
      - А мне казалось, склонность поболтать - только у меня одна из дурных привычек...
      - А чего ж дурных? Людям даны слова, чтобы пользоваться ими, а не...
      - Я гляжу, сна у тебя ни в одном глазу. Народ вон...
      - То так. Ты тоже поспать не любитель, приметил... я тихесенько, не разбужу... думаю я об этих навиженых дивках и никак не уразумею, почему они такие. Что с ними сталось... Если моя Катруся такой стала... не верю. Это ж надо было ее перекрутить так, что... и Леся...
      - И ты боишься, что даже если жива, то ты их потерял?
      - Ох, боюсь, земляче...
      - К несчастью, правильно боишься. Но скажи... Ты потерял любовь или потерял женщину?
      Пит не понял вопроса. Грэй будто почувствовал (а он и вправду чует как-то! подумал Пит), и пояснил. Пит понял, но ответить не сумел. Пока он не знал ответа, а соврать - не соврешь. Но на один вопрос он ответ знал доподлинно: своей жизни бы не пожалел он, Пэтро Нэпыйвода, на то, чтобы его коханые дивчатка стали такими, как раньше. Так он и сказал земляку.
      - Знаю, - кивнул Грэй. - Это - один из моих критериев... даже наш Цхай, хотя он ради дела способен убить женщину, и не очень-то сентиментален, иногда просыпается ночами, потому что... - он осекся и быстро оглянулся на корейца. Но то, кажется, действительно спал. - ...ему снится дом, полный детишек, и прелестная, как фарфоровая куколка, кореяночка... но в силу некоторых комплексов, которые я назвал бы фрейдистскими, он опасается заводить семью... полный дом женщин, с детства вокруг одни женщины... и единственный мальчик в семье... Секс пожалуйста, без проблем, сколько угодно, но Очаг предполагает совершенно иной уровень взаимоотношений и обязанностей, а если еще учесть их традиции... Да, так вот. Твои слова, в силу их безусловной искренности, однозначно подтверждают, что любовь - воистину болезнь разума. В здравом уме хоть одно живое существо поставит ХОТЬ ЧЬЮ-ТО жизнь ВЫШЕ своей?.. Но ты не переживай, не ты один такой хворый. Я когда-то, ужасно давно... а будто вчера... был женат, и однажды случилось так, что мою жену с сильнейшим маточным кровотечением пришлось везти в клинику, и пока ее оформляли, потом увели куда-то, за дверь... я стоял перед дверью, за которую мне ходу нет, и молился Господу Иисусу, в которого тогда безоговорочно веровал. Слезы текли по моим щекам, и я просил Его вернуть ее мне, хоть без рук, без ног, но живую, а если понадобится, то пусть мою жизнь взамен возьмет... А потом она на секундочку вышла из дверей, худенькая, бледная как полотно, с черными кругами под огромными, обычно такими широко распахнутыми, поразительно красивыми глазами, но тогда почти закрывшимися от боли, ей было безумно больно, но она рвалась ко мне, тогда, мне кажется, она еще любила меня... и как же я был ей благодарен за эту секундочку... Потом, в благодарность за эту секундочку, я несколько лет терпел все издевательства, сносил равнодушие и отсутствующий взгляд прекрасных глаз, которые я полюбил сразу, как только увидел, еще даже не зная ее имени... Знаешь, если бы я не нашел в себе сил расстаться с ней, все это тянулось бы до сих пор, и я никогда не вышел бы на дорогу, и вполне возможно, не отыскался бы малосимпатичный наивный инфантильный дурак вроде меня, который вступил в войну на стороне мира, ничего, кроме боли, ему не давшего... Мне в свое время приходилось даже элементарные вещи, которые нормальным людям даются как бы сами собой, подразумеваются априори, вырывать у мира ценой неимоверных усилий и страданий. Такой у меня судьба...
      - А ныне... где твоя семья?
      - Вы ныне - моя семья... а что до дивок... я убедился... тот, кто зависит от кого бы то ни было, несвободен, несвободный на дороге не выдержит. Начнет сожалеть... а потом душа возжаждет постоянства и оседлости, а это уже было, и я окажусь перед выбором, который меня уничтожит. Было, было... встречаешь женщину, и кажется, что вот она, единственная, всю жизнь ждал... И готов плюнуть, остаться в одном мире до конца жизненного пути, и всего себя к ее ногам... проходит день, ночь, неделя... и вдруг утром, проснувшись, словно сдираешь с глаз пелену, видишь на подушке рядом ее лицо, по-прежнему чужое, и пронзает нестерпимое чувство боли: опять ошибся... и хорошо еще, что среда ее обитания не успела въесться в тебя, и скорее торопишься дальше, чтобы не окончить свой путь там, где на самом деле не твое место и не твой выбор... Если ты видишь наутро комки пудры на лице женщины, которая ночью была партнершей по Танцу, значит, уходи, и быстро. У Единственной ты заметишь совсем другое... Передозированное лекарство - яд. Пресыщение - один из главнейших врагов любви. Во всем надо искать золотую середину, серый путь, как я его зову, между встречей и разлукой... И как бы ни требовал твой зверь своей доли пищи, не давай ему воли... А вообще-то, между нами, девочками, говоря, "if you want to have some funny, fuck yourself and save your money" ["если вы хотите повеселиться, трахните себя и сэкономьте деньги..."]. Этому меня настойчиво учила среда обитания, и иногда, в припадке трусости, я почти с ней соглашаюсь... и начинаю жалеть, что ввязался во всю эту историю. Супермен хренов, соплежуй недоделанный...
      - Эй, мужик! - вдруг раздался голос Уилли. Он откинул с головы накидку, приподнялся на локте и пристально посмотрел на Грэя: - А я не жалею, что ты меня в напарники взял. Понял, да?
      - Если мне будет позволено вставить словечко, хотел бы добавить, кореец откинул пятнистый капюшон и сел в разворошенном сене, - что несмотря на то, что у меня в голове все смешалось и я пока многое не понимаю, но готов пройти с тобой до конца. Может, - он неожиданно улыбнулся, и все удивленно воззрились на него - улыбка настолько изменила суровое лицо, что Цхай будто преобразился, осветился изнутри солнышком, я тоже инфантильный урод с фрейдистскими комплексами. Значит, нас минимум двое.
      - Я не знаю таких словов, - проворчал Вилли, - я не такой умный и начитанный как вы, я простой и незамысловатый как пуля, но если вы такие, как я о вас думаю, то нас трое.
      Четверо, подумал Пит. А может, и гораздо больше...
      ...и снова рычит авто, унося их вперед. Пит уже начал привыкать к потрясающим авто и вещам, о существовании которых еще пару дней назад не смел и помыслить. В новом авто, которое Грэй отобрал у какого-то чернокожего (!) вуйка на лесной дороге, предварительно объяснив, где тот завтра утром сможет разыскать свое имущество, Пит увидел настолько невероятную вещь, в сравнении с которой меркли все предыдущие диковины. Это было просто ЧУДО, и все тут!!! Такой маленький ящик, и по одной из его стенок бегают маленькие человечки, что-то поют, танцуют, появляются головы и что-то говорят, появляются дома и взрываются... Пит всю дорогу таращился на этот чудной ящик и не мог своим очам поверить. Но потом решил - надо. В реальности Сирка и прочих он убедился, придется верить в реальность этого ящика...
      ...в город вернулись вовремя, по словам Грэя. Пит ошарашенно глазел по сторонам, столько электричества ему и не снилось!!! Он тут же забыл о ящике с говорящими и поющими человечками и чуть не отвертел голову, зыркая по сторонам, на прохожих в неимоверных одежах, на чудовищные авто, состоящие целиком из стекол, на море разноцветных огней, огней, огней!.. И это был не пожар, это было электричество!.. Пит закрыл глаза и решил, что больше их не откроет, чтобы не сойти с ума. Думал, что уже ничему не удивится, но рано думал, видать... Ощутил прикосновение к руке... Грэй остановил авто и повернулся к нему. Одной рукой он снова прижимал к уху какую-то круглую штуку. - Извини, земляче, надо бы тебе дать времени на адаптацию, но некогда... Кумекай пока сам, что где и как. Я понимаю, что ты читал в лучшем случае Верна и Уэллса, если вообще читал, вы там, внизу, еще не на той стадии находитесь, ваш постмодерн так далеко не зашел... Он повернулся к хлопчику Уилли. - Напарник, помнишь, я говорил, что если из-за каждого избранного мужика будем сигать и орать так, то взбешусь, устал, мол?.. - Вилли кивнул. Грэй продолжил: - Но ради таких ребят, как эти, Мой Бог не даст соврать, я готов до самого конца пути не отдыхать. У меня такое ощущение, что мы с детства знакомы... люблю я вас, мужики... снились вы мне, давно, в прошлой жизни.
      58. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 6
      "Своему старшему брату я благодарен за две вещи. За то, что очень рано начал слушать музыку и читать книжки, которые люди, с их пристрастием на все вешать ярлычки и придумывать имена, называют "фантастикой". Если бы брат не приносил в дом эти книжки... если бы фантастические миры, существующие на их страницах, не стали привычными и родными с детства, я бы стал совершенно другим человеком, и с таким, каким я бы стал, мне общаться было бы скучно - такие замыкают свое воображение в тюрьме единственного, так называемого "реального", мира, они неспособны даже "умозрительно" УЙТИ... Но как бы там и тут ни было, с определенного момента я уже не мог представить свою жизнь без чтения фантастики (хотя читал я все подряд, не зацикливаясь, например, очень полюбил Ремарка, Сименона и Хэмингуэя, что довольно парадоксально, но факт), а значит, стал ф_э_н_о_м_. Слова такого я тогда еще не знал, конечно, в КаэЛэФ попал позднее, и в принципе, вовремя. Общение с себе подобными - великая вещь. Один ум хорошо, а больше одного - больше чем хорошо, ровно во столько раз, сколько умов. В диалоге, в споре, быть может, рождается истина, верно сказано. По крайней мере, разговаривая лишь с собой, ее родить гораздо труднее, я убедился. Если ее вообще можно породить.
      Став фэном (и даже ФээЛПэшником, несколько лет в Системе самиздата фантастики находился, на излете "застоя" в этой связи даже сподобился "посещать" кабинеты мрачного здания на улице Свердлова, нашего местного филиала Лубянки), попав в среду себе подобных, я начал писать и сам. Я думал внести свою лепту в "фонд", поставить свою книжку в "шкаф", и каково же было мое удивление, когда я понял, что все не так просто, оказывается... Но прежде чем я начал писать, я стал фэном (не путать с "просто любителем" фантастики, коих миллионы и миллионы). Фэн - это как бы "профессиональный любитель" фантастики, кроме чтения книг - вовлеченный еще и в реальные события, происходящие "вокруг и около". В том числе и общающийся с "себе подобными", не только приходя раз в неделю в клуб; на конвентах (или "КОНах", по терминологии фэндома), по переписке, получая любительские, полупрофессиональные и профессиональные издания, специализированные на фантастике... Короче говоря, это человек, отыскавший свою, так сказать, "экологическую нишу". Каждый ищет свою нишу, в которой мог бы "выживать" с наибольшей эффективностью, каждый хочет "прибиться" к таким же, как он сам. Одному (одной) плохо... (см. выше - насчет рождения истины. А человек - такая въедливая животина, тем и отличается от прочих, что постоянно ищет ответ на вопрос: ЗАЧЕМ???) Кто-то "ударяется" в мистику (от различных форм извращения христианства и других религий до экзотических концепций вроде учения дона Хуана), кто-то вышивает гладью, кто-то на гитаре бренчит, кто-то мышцы качает, кто-то "в вине" ищет, кто-то попугаев разводит, кто-то "делает деньги", кто-то сексуальным терроризмом занимается, а кто-то уже по десять "кубов" каждый день в вену загоняет... Каждому свое. Я тоже сделал свой выбор.
      И всегда старался помочь в этом другим. Не люблю этого слова, но точнее не скажешь: я ПРОПАГАНДИРОВАЛ фантастику. Не один человек в родном моем мире может сказать мне спасибо за то, что я помог ему выбрать "нишу". ("Правильная" она или нет - вопрос другой, и правильность ответа на него фантастически относительна!) А одному человеку привитая мною любовь к фантастике так просто жизнь перевернула. Он был ученым, и у него была мечта, он хотел осчастливить человечество (наивная и неосуществимая, но благородная мечта, достойная уважения!), избавив его от суицидального синдрома. Он искал способ осуществления своей мечты самостоятельно, когда я с ним познакомился. Раньше у него была научная соратница, с которой они искали вместе, но что-то там такое произошло, не любил мой друг вспоминать об этом, и он остался один. Когда он начал читать заботливо "подсовываемые" мною книжки, он с изумлением обнаружил, что многие велосипеды уже давным-давно изобретены... Он стал фэном, и это помогло ему приблизиться к осуществлению своей мечты, как ему казалось, фантастически ВПЛОТНУЮ...
      Кто фэн фантастики - тот погружен в систему координат миров, тому не надо все это постигать с азов, для фэна многие понятия и термины умозрительно привычны, наполнены смыслом, даже такие до поры до времени эмпирические, как "бластер", "Зона", "анабиоз", "нуль-Т" или какой-нибудь другой "Массаракш!". Фэну легче постигать суть явлений и вещей, назначение устройств и тому подобное. Кто НЕ фэн, тот(та) замкнут(а) в узилище единственного мира, ограничен(а) его тесными рамками, и пусть он(а) будет сколь угодно высокого интеллектуального уровня, ему(ей) это не поспособствует выйти, хотя бы в воображении, ЗА границу так называемой реальности... Фантастика подготавливает к очевидному (но большинством нелегко постигаемому) выводу (ergo!), что этот мир - не единственный, эта среда обитания - НЕ Namber One. Фэн уже какой-то своей частью живет НЕ в этом мире. Пусть он всего лишь до поры до времени читает книжки, постоянно и всегда, как "мокрец" какой-нибудь... Фантастика как таковая, как вид литературы (со всеми своими бесчисленными жанрами и поджанрами) в постмодернистском нашем мире (а он именно таков, и с этим приходится считаться) играет очень важную роль. Именно благодаря тому, что современный человек читал все эти книги, смотрел все эти фильмы, знаком со всеми этими концепциями, а также благодаря тому, что фантастика как бы прямо на глазах становится частью повседневной (реальной!) жизни (рассказать человеку, живущему лет сорок назад, о возможностях персональных компьютеров! Пробовал. Не убедил, как ни старался. Он не созрел.) и реальной среды обитания, благодаря людям, делящимся с другими людьми своими МИРАМИ, мы гораздо более легко сможем воспринять то, что будет принято в штыки теми, кто знает лишь один мир, так называемый "реальный". Тот, кто не прочел ни одного фантастического романа, с неизмеримо меньшей долей вероятности станет "человеком путешествующим"... Это моя точка зрения, впрочем. Я ее не навязываю. Но высказывать всегда считал обязательным. И со мной, я уверен, безоговорочно согласятся все, кто понял, о чем это я, иначе они вообще вряд ли возьмут в руки книгу с "клеймом": ФАНТАСТИКА. И я, когда пишу, обращаюсь именно к ним, тем, кому, возможно, интересны мои истории, для кого я и начинал писать когда-то...
      Я знаю, почему люди пишут (рисуют, лепят, снимают кино, сочиняют музыку...). Только творчество позволяет, создав свой МИР, уподобиться Богу. Только творчество делает людей богоравными. А разве стремление стать таковыми не заложено в них изначально??? Ведь, если верить словам, написанным в САМОМ УДАЧНОМ ФАНТАСТИЧЕСКОМ РОМАНЕ "всех времен и народов", то люди созданы по Его образу и подобию. Кстати, что касается Библии. Вот как надо писать Фантастику! Сколько переизданий, какие тиражи!! Какая реклама!!! (Мне кажется, христианство как религия было создано в рамках рекламной кампании Книги. А первые христиане вообще были членами КЛБ, Клубов Любителей Библии). Любопытно, если бы постоянно отчислялись авторские проценты, КТО бы их получал?.. А если христиане возмутятся, предадут анафеме за этакие вопросики и утверждения, хотелось бы спросить, что думают по этому поводу полтора миллиарда мусульман, миллиард буддистов и индуистов, и все прочие. А??? Вот то-то...
      Что же касается читающих (возвращаясь к нашим любимым баранам), то они - разные. Кто-то читает, чтобы погрузиться в мир, созданный другим человеком, и насладиться пребыванием в нем, незнакомом и оригинальном. А кто-то, чтобы создать СВОЙ, используя "затравку", данную автором, тому не нужны все эти "фоновые" описания, пейзажы-миражы-муляжы, детали, он, наоборот, автора за них ругает мысленно... Кто-то оценивает прелесть созданного кем-то, а кто-то может и сам создавать... это уже первый шаг к творчеству. Сделает ли человек шаги следующие, зависит от "количества слов" таланта, имеющегося у него...
      И лишь прошагав изрядное расстояние, начинаешь понимать кое-что еще... Я когда-то начинал делиться миром моих "фантазий", фрагментарно излагая их на бумаге, но по большей части они оставались внутри, и я думал, что этот Мир все же создаю я. Гораздо позже я осознал, что "просто случайно" учусь проваливаться в иной..."
      59. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 7
      "Когда я понял наконец, где я нужен, куда мне пойти, и как туда пройти, я окончательно осознал, что в этом состоит мое решение, моя Цель. Решение это я окончательно принял вечером памятного красного дня. Я понял, что сумею "сойти с поезда на остановке", а следовательно, готов уехать. Уйти за стену можно, только перемещаясь в пространстве. Уйти за нее гораздо сложнее, чем во времени прыгать, ПО ЭТУ сторону стены. МИРЫ понятия ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ. По моему методу перехода гораздо сложнее уйти, конечно. Может, другие методы есть, я их не знаю. Точнее, знаю, и даже знаю, у кого, и с помощью каких технических средств, но я так не могу. Каждому свое... с теми, кто "психотропное оружие" собственной системы использует и вторгается в душу, переналаживает по своей прихоти психологию и строит свой мир на костях предшествующего В БУКВАЛЬНОМ СМЫСЛЕ, мне не по пути. Пусть при этом используется и природная, изначальная сила, заложенная в глубине естества, благодаря которой, собственно, и изобретение "оружия" стало возможным, но если сила эта используется, по моему разумению, Во Зло, то значит, наши пути - вообще навстречу. Я тоже "постмодернист", но не до такой же степени!..
      ...первый раз мне было очень тяжело, я создавал необходимый настрой долго и нудно, но - создал, и после этого сделал первый шаг по Дороге...
      Я пришел на железнодорожный вокзал, полностью "экипированный" для дальнего пути, полный решимости - НА ЭТОТ РАЗ ОБЯЗАТЕЛЬНО!!! - и, вместо того, чтобы созерцать и строить глубокомысленные философские ergo из наблюдаемых картинок бытия, сразу же взял билет, на ближайший поезд. По иронии судьбы (а может, не случайно? ведь именно этот рейс издавна был м_о_и_м_, сколько раз приходилось ездить лечиться в ХНИИНП на поездах его...) это оказался "родной" харьковский. Я столько раз уезжал на нем, что вероятно, подсознательно стремился очутиться на вокзале в этот "урочный" час.
      Усмехнувшись совпадению (???), я вошел в последний вагон, отыскал свое купе и занял полку. До отправления оставалось пятнадцать минут. На соседней полке лежали чьи-то вещи, женская сумочка в том числе. Значит, минимум одна попутчица... Хоть бы пострашнее оказалась, чтобы ничто не отвлекало, не звало остаться по эту сторону...
      А фигу мне, с маслом. Думал, так все просто?..
      Миры ТАК ПРОСТО не отпускают...
      Вошли они. Две. И обе, как нарочно, СОВЕРШЕННО в моем вкусе. Первая шагнула, узрела меня, ОЦЕНИЛА (гос-споди мой, как я устал видеть эти расширяющиеся у них от брезгливого удивления зрачки...), буркнула нечто вроде "зрассьте" и забилась в уголок, за опущенный столик. Вторая так же СМЕРИЛА взглядом, но у этой, стервы, зрачки не расширились. Эта вообще никак не прореагировала. РАВНОДУШИЕ... От таких я не просто устал, таких я ненавижу. Может, я не прав, но ничего с собой не могу поделать.
      Ну что же, быть может, я ошибся, и уйти будет гораздо легче. Ненависть - мощный пинок под зад.
      Отвернувшись, я достал плэйер, вставил кассету и ОБОСОБИЛСЯ. Они чем-то там своим занимались, обдавая меня женскими своими, душными, ароматами. А я с отчаянием ждал отправления, потому что малодушное желание выпрыгнуть ДО отхода уже возникло, и давить его в себе - занятие не для слабонервных. Когда поезд дернулся и стронулся, я вздохнул с облегчением. И заметил, что вздох мой привлек внимание той, что вошла первой. Она отметила его, приподняв брови. Неужели так явственно было мое ОБЛЕГЧЕНИЕ?..
      Прошла проводница, собрала квитки. Первая, что хоть как-то на меня реагировала, вежливо попросила "на минутку выйти". Я вышел минут на пять, одну за одной высмолил две "беломорины", наблюдая, как за окном тамбура уплывает в прошлое моя родная среда обитания... я очень надеялся, что она именно уплывает, и понял неожиданно, что благодаря этой равнодушной особи мои шансы на успешный уход повышаются. Это хорошо, что я угодил к ним... Если бы они обе были как "первая", то наоборот, плохо. Но "вторая" эта... как по заказу, лучше не придумаешь.
      Постучавшись и получив "можно", я откатил дверь, поднял ногу, чтобы шагнуть в купе, и остановился, как из-за угла по голове мешком вдаренный. Не-ет, эта зараза просто так не отпускает...
      Теперь их было три. И третья - ба, где б мы еще встретились! - не кто иная, как моя старая, еще по институту, знакомая, которую я иначе как п_р_и_я_т_е_л_ь_н_и_ц_е_й_ со временем не считал. Не потому, что "вот блядь! не дала", нет, хотя и сей факт имел место. Потому, что ей, одной из немногих в этом мире, я доверил когда-то свои сомнения, первые догадки о том, куда я смотрю сквозь стену, когда сплю, а она, нет чтобы просто посмеяться и послать меня с моими "бреднями", сделала их достоянием обсуждения "широкой общественности". Женщина, что тут скажешь, язык без костей...
      - Ох-го-о, кого я вижу! - достаточно экзальтированно воскликнула она, узнав меня в четвертом "постояльце" купе.
      Ох-хо-хо, мысленно вздохнул я. - Ну, привет, привет, - сказал вслух. - Как оно?..
      - Не дождетесь! - ухмыльнулась она, ответив в своей обычной манере. О-осс-поди мой, и как я мог ЭТОЙ рассказать тогда о самом сокровенном!.. Где были мои глаза, где были мои мозги!.. Нет, правда, что плотское вожделение превращает нас в слепых глупцов... и мы принимаем пустоголовых кукол за Принцесс... Во попал...
      - Ну я рад, - кивнул я и присел на полку рядом с ней. ПАХЛА она по-прежнему, в потрясающем коктейле смешав запах немытого тела, естественный, присущий только ей, аромат, и приторное "амбрэ" низкопробных духов "Шахерезада"... и ВДРУГ, вопреки мыслям и желаниям...
      В ПАМЯТИ МОЕЙ РАЗВЕРЗСЯ ПРОВАЛ, И Я В НЕГО УПАЛ.
      - ...Я жду, - сказала Ксана, - сегодня в шесть. Ты помнишь номер комнаты?
      - Да, конечно, - ответил он. - Номер я помню. Но не приду. Ты поступила как последняя тварь, если бы я знал заранее, то откусил бы себе язык... Воистину, доверишься женщине, сто раз пожалеешь.
      - Ой, ой, можна подумать! вы зато усе такие...
      - Я не желаю продолжать этот разговор, - отрезал он. - Мне не о чем с тобой разговаривать. Все уже сказано. С теми, кто с твоей подачи зубы скалит, я поговорю, скажу все что думаю, а с тобой мне больше не о чем говорить.
      Он развернулся и пошел прочь. Его настигло призывное восклицание: Да стой же ж ты! Ну слышишь?!
      Он не хотел слышать. Но слышал. Боже Мой, как он ХОТЕЛ эту чертовку еще несколько недель назад... Как звуки неземной музыки, воспринимал он ее голос еще недавно... Он не желал замечать ни ее жлобоватости, уходящей корнями в полусельский быт небольшого городка с гордым именем Новая Одесса, ни дешевый апломб дочки председателя колхоза, ни неуклюжих попыток сойти за умную, рассуждая о "высоких материях", в которых она ни бельмеса не смыслила... Он видел только эти зеленые бездонные ведьмовские глаза, обволакивающие обещанием неизбывного блаженства, только эти мягкие, струящиеся по плечам светло-русым водопадом волосы, только эти пухленькие свежие коралловые губки, которым даже помада не требовалась, только эти стройные смуглые ножки, едва прикрытые кожаной юбочкой, в которой она ходила даже на лекции, хотя в первой половине восьмидесятых в тех краях, где им довелось обитать, это был уже ВЫЗОВ, только эту изящно очерченную линию талии, плавно переходящую в аккуратные, пропорционально нечрезмерные ягодицы и бедра, только эти остренькие, задорно вздымающие блузки и свитера грудки, которым бюстгальтер был нужен, как эскимосам мороженое... Он звал ее Кса-ана, намеренно растягивая среднюю "а", и ей это нравилось, он знал. Когда у нее бывало соответствующее настроение, она играла с ним, как ласковый котенок, и тогда он просто-напросто забывал обо всем не свете, потому что она могла быть очень мила, если хотела, и целоваться умела просто фантастически, и хотя ничего более серьезного ему не позволяла, он улетал на седьмое небо... Когда она его предала, он просто не мог поверить, но только она знала о том, что обсасывалось теперь всей группой, и он понял - платить придется за все. За любовь - во сто крат.
      - ...Я жду в шесть! - настигло его перед тем, как он закрыл дверь, и он пришел.
      Знал, что совершает несусветную глупость, но - пришел.
      Он не то чтобы ожидал бурных извинений, но хотя бы из элементарной вежливости... Как часто люди сами ищут оправдания тем, кто их предал если не хотят потерять их, но знают, что верить им больше не смогут... Она и не собиралась извиняться. Для нее, как он понял, ничего аморального в том, что сделала, не содержалось. А метать бисер он больше не хотел. Она, сделав вид, что ничего особенного не произошло, встретила его победной улыбкой а ля "я и не сомневалась, что придешь", и заговорила о каких-то учебных делишках. В комнате общаги никого, кроме них, не было, и он сначала недоумевал, за каким, спрашивается, лядом она его позвала, не трахаться же, ясно ведь и внятно, на пальцах, ему растолковывала, что С НИМ у нее этого не будет НИКОГДА...
      Вот и пойми женщин, блин!.. Нет, определенно - есть две логики: нормальная и женская.
      Она действительно заманила его - трахаться. Или что там получится, особых надежд на него как на самца она и не возлагала, знала, что болен, знала, как никто...
      Быть может, она таким образом пыталась загладить вину перед ним, хотя совершенно ее не чувствовала. Быть может, просто ставила эксперимент - над собой, над ним. Быть может, ей в полнолуние просто "моча в голову" шибанула...
      Но он, еще за неделю до этого бредивший ее роскошным телом, готовый отдать за ночь с нею половину оставшейся жизни, а то и всю, умереть, НО НАУТРО, - он...
      - НЕТ. - Сказал ей. - ПОЗДНО. Я УЖЕ УШЕЛ ДАЛЬШЕ.
      Возможно, дело было в том, что, глядя на глупо улыбающуюся Ксану, пытающуюся соблазнить его, он увидел кого-то еще, зловещего и темного (зловещую и темную???), почувствовал за запахом немытого тела аромат мускуса и распростертый за услужливо прогнутой спиной женщины ад?..
      Ей так и не удалось одержать над ним победу. Хотя даже говоря ей "НЕТ", он желал ее как никогда доселе... И он ушел, унося в душе горький осадок и тухлую вонь предательства, которое не искупишь ничем, и - на память, - коктейль ее запаха, который пьянил его похлеще вина, но из-за которого тогда, в комнате общаги, вечером, его едва не вытошнило... ушел вопреки желанию, потому что понял - если останется, то НАУТРО будет п_а_х_н_у_т_ь_ ТАК ЖЕ..."
      ...и по-прежнему она пользовалась "Шахерезадой", сыгравшей роль включателя телевизора памяти, и по-прежнему не любила мыться. А природный аромат ее был по-прежнему БУДОРАЖАЩИМ...
      - Ты где, как? - слова ее сыграли роль выключателя, и я из студенческой юности вынырнул в купе поезда, мчащегося в ночи на северо-восток. - Как здоровье?..
      И спрашивала, между прочим, совершенно искренне, не для проформы. Я такие нюансы в интонациях женских голосов сразу просекаю. "Не дождетесь!", хотел ответить, но не произнес этих ехидных слов... "Первая" и "вторая" делали вид, что мы им по фигу. Аналогично, правду говоря. Кса-ана, блин горелый, надо же...
      - Как в сказке, чем дальше, тем страшнее... - ответил я машинально.
      - ...а в конце хэппи-энд или смерть главного героя?.. Ну, ты не изменился, - ухмыльнулась она. И вдруг: - Пошли в ресторан.
      Нет, я все равно уйду, с мрачной решимостью сказал я себе. Как бы ты меня ни удерживал, МИР. Ясно???
      - Ну... так закрыто же, ночь... - попытался я сопротивляться влечению знакомого ЗАПАХА. Но неудачно. Она сказала: - Ничего, нам откроют. Я в жэдэ-системе работаю, в отделе кадров.
      - Неужели? Филологи теперь и сюда идут?..
      - Филологи куда только не идут, - резонно заметила она. - Только с разной скоростью. На себя посмотри. Пошли. Не бойся, не укушу.
      "Первая" вдруг прыснула. Я сурово глянул на нее и... ничего не сказал. Зато когда неожиданно подала голос "вторая", я удивился. Она сказала: - Мать, возьми на нас пару пузырей, если можешь. И хавчик. Сочтемся. - На что Ксана ответила: - Сделаю. - И, властно схватив меня за руку, поволокла из купе.
      Шепнув что-то подруге-проводнице, которая и пустила ее в вагон, моя приятельница, вынырнувшая из полузабытого минувшего, буксируя меня настойчиво и целеустремленно (и с какого ляда прыть?!), прошив полпоезда насквозь, подняла в вагоне-ресторане бучу, все забегали как тараканы, и в результате мы с нею остались один на один в пустом "зале", за столом, уставленным достаточно шикарно, никогда бы не подумал, что в поездных ресторанах есть такие яства.
      - И ты говоришь, что работаешь в?.. - с искренним любопытством поинтересовался я.
      - В отделе кадров. А мой Вася - начальником линейного отдела.
      - Милиции?.. - уточнил я, хотя уже все понял.
      - Умгу... - кивнула она, сжевывая кружок салями.
      - Поздравляю. Молодец. Я знал, что ты устроишься как надо.
      - Спасибо, - она сжевала колбасу и тут же подцепила вилкой маринованный гриб. - Давай договоримся, сначала пожрем, потом побазарим, ладно?.. - и тут же отправила в отверстие между губок, по-прежнему пухлых, но уже требующих помады, свой гриб. Жуя, пробормотала: - С утра... мням-ням... не ела..
      - Ну кушай, кушай, - даже умилился я. Она сделала приглашающий жест и ты давай, мол. Я ответил: - У меня нет аппетита... разве что водички стакан, - и налил "Снигиревской". Она, прожевав, оживленно сказала: То-то я смотрю, похудел. С трудом и признала! Очень ты изменился...
      - Это хорошо или плохо?
      - Хер его знает, - пожала она плечами и снова занялась поглощением пищи. Я выпил полстакана минералки и закурил. Увидев, что, она протянула пачку "Marlboro", но я так же молча отвел ее руку... Ксана вновь пожала плечами - не хошь, как хошь. Насытившись, она тоже закурила, отставила тарелку, пристально посмотрела на меня сквозь сизоватое облачко, повисшее меж нами, и вдруг спросила: - Ты вспоминал меня, хоть раз? Токо чесно. - И смотрит, смотрит... будто я ей что должен остался, требовательно и настойчиво.
      - Да, - честно ответил я. - И не раз.
      - У тебя были женщины? - продолжила она свой странный допрос.
      - Нашлись ли дуры, ты подразумеваешь? - с едва (надеюсь) ей заметной горькой ухмылочкой переспросил я. - Да, нашлись. Я даже был женат. Что тебе еще интересно?
      - И почему развелся? - нет, она определенно избрала скользкий путь в общении старых "приятелей".
      - По кочану. - Я встал, поморщился от болей в пояснице, воткнул недокуренную папиросу в пепельницу-самогасилку и жестко сказал: - Пошла ты знаешь куда со своими вопросами. Я пошел спать. ТЕБЕ я ничего не должен. Хотя спать совершенно не собирался, какой там спать!..
      - Не злись, - примирительно сказала она и тоже встала, - я не хотела тебя... обидеть. Просто мне интересно, как ты... жил. Живешь...
      - Какая забота о ближнем. Я потрясен.
      - Сказала, не злись. У меня трудный день был, и в Харькове предстоит... а, ладно, - она устало махнула рукой, и в этом жесте было столько обреченной покорности, что я остался, не ушел...
      Замуж она вышла круто, это да. Родила. Сын, Виталька. Ухитрилась не испортить фигуру. Поумнела, поднаторела. Уже не девочка из райцентра. Папа-председатель умер от инфаркта, допился. Мама хазяйнует дома, в Новодессе. Мужа, как ни странно, уважает и даже по-своему любит, хотя тип этот мент, судя по обмолвкам, еще тот. Даже не изменяет ему, хотя чувствует, что характер у нее - прабабкин. Я понял, о чем она. Я помнил эту историю. Все жившие за железным забором в школе, конечно, типа как изучали творчество великого соцреалиста М.Горького. Писателя такого знают, по крайней мере. Так вот, из-за прабабки Ксаниной его в свое время чуть не забили насмерть. Это исторический факт. В одном из своих странствий (вот тоже был вояджер, между прочим, еще какой!), проходя через сельцо Кандыбино, в наших краях обретавшееся, увидел он, как народ по народному же обычаю с женой-изменщицей расправляется, и вступился, сердобольный какой. Ну и получил по полной программе, чтоб не встревал в воспитательный процесс. Чуть не кончили писателя. Между прочим, не такого уж скверного, хоть и соцреалиста... Потом он долго лежал в Градской больнице, нынешней Первой Городской, по этому поводу на ней даже мемориальная доска висит, во как некоторые писатели себя круто поставили! если бы по поводу всех моих лежаний в больницах вешать доски, штук сорок в нескольких городах наберется, не меньше. А потом он написал знаменитый рассказ... Так вот, изменщица, из-за которой Леху Пешкова чуть не угрохал народ, пиитом и бытописателем коего он тщился быть, и была Ксанина прародительница. Лихая баба, судя по семейным преданиям.
      - ...вот так и живу, - резюмировала Ксана. - А ты?
      - А я не живу, - честно ответил я. - Я уже почти весь вышел.
      - Эт как? - не врубилась она. А кто бы на ее месте?..
      - Долго рассказывать. Прошу тебя, не спрашивай меня о моей жизни, у меня слов не осталось, одни выражения.
      - Что, бабы, суки, допекли? - этак жалостливо вдруг интересуется одна из них. Задохнувшись, во все четыре "глаза" на нее таращусь. Может, в свое время я не был так уж неправ, пытаясь разглядеть в ней человека?..
      - Есть люди, есть нелюди, есть женщины. И я все больше убеждаюсь в мудрости этого высказывания.
      - Я помню его... ты еще тогда так говорил... и добавлял, что нелюдями могут быть и люди, и женщины...
      - ...и нелюдей - подавляющее большинство...
      - ...и лишь изредка женщина может быть человеком. Вишь, помню. Ты так думаешь и сейчас?
      - Имею право. Уж думать так, как хочу, мне никто не запретит.
      - Ради бога... Хошь, я что-нибудь для тебя сделаю?
      - А что ты... можешь? - глупо спросил я. Она продолжала меня удивлять.
      - Я много могу, если захочу. Хошь...
      Я резко перебил ее: - Только не вздумай снова меня соблазнять!!!
      - Та не буду, - она улыбнулась, и враз помолодела лет на пять, стала почти такой же девчонкой, какой я ее запомнил. - Хошь, я тебя познакомлю с женщиной, которая человек?
      - Нет. Не хочу. Даже если это правда.
      И я был совершенно искренен. Я когда-то сказал Ксане пророческие слова, и в этом знамение Дороги, что именно эта женщина, из всех, кто были вехами на моем пути здесь, в эту ночь попалась мне навстречу. Я УЖЕ УШЕЛ ДАЛЬШЕ.
      - А жаль... Ну, вольному воля. Ты все-таки изменился. Не только внешне, но и внутренне. Раньше ты б, я знаю, уцепился в шанс, как клещ у собаку.
      - Мож быть. Но то раньше. - Родной мир явно не желал меня выпускать из своих цепких когтей. Нет уж, я решил, хватит.
      ...мы возвратились в свой вагон. Я стоял в коридоре и видел, как Ксана вошла в купе, наклонилась ко "второй" и что-то зашептала, сунув той в руки пакет с бутылками и остатками нашей полуночной трапезы. "Вторая", выслушав, кивнула. Что-то велела "первой", они подхватили что-то из вещей, взяли пакет и выпулились из купе. Протискиваясь мимо, "вторая" одарила меня странным взглядом, будто впервые заметила. Я начал догадываться, почему, и чуть было не отвесил вслед ей челюсть... В проем дверей купе высунулась рука Ксаны, схватила меня за пряжку ремня и дернула; влетев внутрь, я по инерции плюхнулся на полку, и за моей спиной щелкнул замок. Вот так. В пасть к дьяволу... (Кстати, почему считается, что дьявол - типа как мужского пола?.. Если Бог - мужского вроде как, то Дьявол - Его противоположность, и логично предположить, что вроде как...)
      Без лишних слов она приступила к делу. Чувствовалось, берет РЕВАНШ. Почему она решила, что на этот раз я никуда не денусь?.. Не потому ведь, что подумала - с движущегося поезда типа как некуда?.. При желании и отсюда...
      А потому, ответил я себе сам, что она ЧУЕТ своим пресловутым женским чутьем, - на этот раз я действительно никуда не денусь. Потому что желание мое - совсем не в том, чтобы деваться от нее...
      До того в поезде у меня был секс только один раз, и остались довольно неприятные воспоминания. Сейчас все было по-другому... Я не ожидал от себя такой страсти, а от нее - такой искренности. Может, что-то в нас накопилось обоих, и настойчиво требовало выхода... Ну, я-то знаю, что во мне накопилось и куда выйти... но мир, зар-раза, не желая меня отпускать, использовал именно ее, в ней тоже накопилось много чего всякого, и когда она, живая и горячая, РЕАЛЬНАЯ, рыдая у меня на плече после первого бурного всплеска, сквозь слезы заявила, что дура, и что вспоминала меня все эти годы, и встретив, вдруг поняла, что никто ее не любил так, как я, никогда и никто, и что она готова теперь бросить все и уйти со мной хоть на край света...
      ЗА край, мрачно подумал я, гладя ее изумительные волосы. Мне ее было отчаянно жаль, но она опоздала. Мне и себя было отчаянно жаль, но: несвоевременность - вечная драма, где есть он и она... Мы никогда не любим тех, кто любит нас, и нас не любят те, кого любим мы... Одновременно, я подразумеваю.
      И я бы мог простить ей предательство. Мог... но не простил. Я падал к своей Цели, как бомба. Я не был Управляемым эРэСом.
      ...остаток ночи я провел на верхней полке. Одна из попутчиц, вернувшихся в купе, кажется, "первая", на соседней. Ксану я не пустил туда, и не ушел с ней в купе проводниц, как она ни просила. В эту ночь мне не удалось настроиться. Но я знал, верил, что это всего лишь отсрочка. Если я не выйду победителем из поединка с миром, вцепившимся в меня, как... клещ у собаку, я уже буду не "я", а... кусок собачьего дерьма. Стоит мне только поддаться сейчас, и я - обречен. Других попыток не будет. Реванша мне никто и ничто не даст.
      Прощание в Харькове на Южном Пассажирском было тяжелым. Я чуть было не спасовал. Особенно когда она меня начала прямо в зале целовать так, как целуют только в постели, и только в самые пиковые, за секунды до оргазма, мгновения... Так заманчиво было думать о том, что и здесь, по эту сторону стены, можно обрести долгожданное, вожделенное счастье, избавиться от одиночества, сжимающего сердце безжалостной лапой тоски... но я знал, что как только соглашусь остаться, как тут же мир снова вынудит сползти в наезженную колею, и в конце концов я останусь один снова, а даже если Ксана меня не бросит, то спустя какое-то время я вновь увижу сны о чем-то большем, а если не увижу, то пожалею, и сожаление отравит цианидом упущенного шанса остаток бренной жизни, бессмысленной и беспробудно-промозглой... я даже научусь ночью спать, наверное... и стану таким как все. А я не такой, хочу я этого или нет. К счастью или к сожалению. И возможности свободного выбора в здешней зоне никогда не получу.
      И вообще: бросит она меня. Той, что раз предала, верить - опасно для жизни. А она, получается, два раза предаст, бросив мента своего, ежели не врет, что способна... Не врет. А вспомнив наклонности ее прабабушки, остается лишь тяжко вздохнуть. Яблоко от яблони...
      Оттолкнув ее жаркое, по-звериному пахнущее тело, я повернулся и зашагал прочь... Господи Боже Мой, я так ее хотел, и хочу, по-прежнему...
      Я добровольно уходил прочь от женщины, ради которой несколько лет назад готов был пожертвовать жизнью (кроме шуток!). Я изменился, она права. Хотя только я один знаю, что на самом деле мое "Я" осталось в точности таким же, не изменилось ни на йоту. Изменилось его отношение к окружающей среде... Когда сидишь в камере и не можешь выйти, испытываешь одно ощущение. Когда сознаешь, что способен прошибить кулаком стену камеры и выйти на волю - совсем другое. Две большие разницы, как говорят в соседнем городе...
      - ...Ты будто объявил мне войну! - донесся вдруг голос Кса-аны, ударил в спину, - я виноватая, знаю, но зачем ты так со мной?!
      Непроизвольно я передернул плечами, будто стряхивая ее голос со спины...
      - Ты дурак, но я тебя люблю! Такого как есть, слышишь?! Раньше я была дура-девка, гналась за длинным хером и длинным рублем!.. Теперя я человек, слышишь??!
      Я остановился и повернулся, чтобы принять удар голоса грудью. Люди оборачивались на нас, кто с удивлением, кто с интересом.
      - И что б ты ни думал, я стала человек, понял?! Если б мы не встретились, я очень скоро начала б тебя разыскивать сама!.. А ты мне объявил войну, сволочь!!!
      Я повернулся и вновь зашагал прочь. Прости, девочка... ПОЗДНО...
      - Ну ладно, ладно, беги! Испугался, да?! Где ж тода все твои слова, что ты мне пел, а?!.
      Я поежился. Успел отойти достаточно далеко, но голос все равно бил меня в спину ЕЕ словами, что кулачками...
      - Если вспомнишь, где, вернешься! Я буду ждать, слышишь?! Кажный год на нашем месте... пятого марта!.. В шесть, слышишь?..
      Я толкнул тяжелую створку и вышагнул на улицу, к широченным ступенькам, спускающимся вниз, на площадь. Створка захлопнулась за спиной и отсекла голос. Я помнил НАШЕ место, а пятого марта у нас было первое свидание... но я не приду, "любимая, которая была". Даже если я сейчас совершаю самую большую глупость в жизни, я ее совершу. С женщиной в камере, конечно, очень здорово, но какой узник не предпочтет свободу?.. Даже если сел за то, что сильно хотел... Я уже ушел дальше...
      Несколько часов спустя я сел в поезд самого дальнего рейса, какой только был, до Владика. Целая неделя у меня была впереди, в запасе. Вполне достаточно, чтобы настроиться, проникнуться ОЩУЩЕНИЕМ ПЕРЕХОДА, перемещаясь в "реальном" пространстве, и уйти туда, куда хочу. Я знал, как нелегко будет пробивать стену, и потому взял два места в эСВэ, чтобы мир больше никого не подослал. Мне будет не до того. Сосредоточение духовной энергии, мобилизация сил моего разума, знающего цель, и подключение способностей моего "мутированного" организма потребуют полнейшего уединения.
      И Я - УЙДУ ДАЛЬШЕ..."
      60. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 8
      ..."Я думаю о ней, я стараюсь понять ее, мотивы и причины ее поступков, и иногда мне кажется - я почти понимаю ее... Когда-то Мишка, пусть будет ему пухом земля родного мира!.. обмолвился, что предлагал ей остаться в столице, не уезжать по распределению, официально вообще не работать, и даже предлагал тайком приводить в лабораторию... Это его выражение "тайком" просто доконало ее. До истерики довело. Он тогда не понял, почему, а потом долго думал, и кажется, понял. У нее есть одна черта, которая, судя по всему, не последнюю роль сыграла в крутом "кине", поставленном позднее... Она с самого начала ощущала себя типа как повелительницей, королевой мира, и сама мысль о том, что ей придется красться и чуть ли не воровать, привела ее в ярость. Ка-ак же, аристократке духа предложили унизиться, да еще так откровенно!.. Этот аристократизм помогал ей выживать всегда. Она сказала себе: Я ВЫШЕ, и придерживалась этого решения неукоснительно.
      И почти в то же самое время, когда совсем неподалеку мучился я, и искал выход из одиночества, искал способ уйти за стену в поисках счастья, в поисках своего мира, и задавался вопросом, только ли я один за стеной шукаю его? она уже ответила на главный для себя вопрос. Она могла, но не захотела искать свой мир. Она решила его СОЗДАВАТЬ. Разрушив тот, который ненавидела. Тот, в котором Бог - мужского рода и мужского пола, как следствие патриархата, как отражение в лингвистическом зеркале сложившихся реалий... Я нашел выход в том, чтобы покинуть его, она - нет, ее... как бы это выразиться... голубая кровь... требовала королевской мести, а каков он, последний довод королей?.. Вот.
      Она нашла третью, недостающую компоненту. В себе нашла. СЕБЯ САМУ. Потому что она сама по себе была изначально неисчерпаемым источником энергии, неважно, как называемой, пусть даже экстрасенсорной. (Той самой, что таится в глубинах подсознания во всех нас, вероятно, но лишь единицам дано было высвободить ее до срока...) Мне удалось этого достичь безо всяких "причиндалов". Она, вначале, избрала несколько иной метод. Но техническое исполнение ее замысла, выразившееся в том, первом, примитивном еще, "усилителе", на самом деле явилось лишь грубым материальным воплощением энергии, бушевавшей в ней. Катализатором. Потом, когда процесс пошел, все реже и реже требовалось применение "костылей". Как цепная реакция, как круги на воде, ширилась от нее заразительная волна высвобождения глубинной силы, зачем-то данной каждому из нас Своими Богами, а на вопрос ЗАЧЕМ??? кажд(ая)ый отвечает себе сам(а), только сам(а)...
      Мне нелегко понять ее, но я очень стараюсь... Я открываю все тайники памяти, и вытряхиваю из самых задвинутых по углам сундуков самые забытые факты, казавшиеся некогда малозначительными детали, прошедшие мимо сознания штришки и нюансики... В ту зиму действительно топили на совесть, будто прощаясь с уже перевернувшейся страницей истории, вместившей парадоксальные десятилетия тотального рабства и всеобщего интеллектуального подъема, никто не знал, что это будет последняя зима в реальности странной империи, названной аббревиатурой из четырех букв, пошедшей своим путем, отличным от пути всего мира... Конечно, никто не знал тем более, что всему миру уготована неожиданная судьба, по сравнению с которой "пейзажи" пост-атомных фильмов оказались пасторальными картинками... Это была и моя последняя зима (и последняя осень...) в родном мире, но об этом тоже никто еще не знал, а я лишь догадывался... Когда Мишка не вернулся к ней, а я, не зная, что он приехал, закоконенный, с наушниками на голове, отключив телефоны и ОБОСОБИВШИСЬ, учился видеть иные миры и времена ярче и четче, она приняла решение, последняя капля переполнила чашу. Ей исполнилось двадцать пять лет, она была полна сил, молодая, физически абсолютно здоровая, внешне практически идеально совершенная по всем действующим эталонам красоты и сексапильности, наделенная интеллектуальным потенциалом на уровне гениальности, овладевшая профессиональной методикой достижения результата, одаренная энергетической мощью как никто из современников, во всех смыслах ЖЕНЩИНА... с безнадежно больной душой. Она изнывала в жарком мареве душной панельной норы одного из безликих домов затерянного в южных степях города, умирая от одиночества и смертельно боясь самой себя, своей аллергии и своих возможностей... уж кто-кто, а она знала, на что способна. Еще не в полной мере, конечно, но ПРЕДОЩУЩАЛА... Последний человек, который мог унять невыносимо безжалостную душевную БОЛЬ, канул во мрак ночи безвозвратно, оставив после себя эту дурацкую видеодвойку, и она осталась НАВЕКИ ОДНА... это чувство окончательности приговора буквально добило ее. Мишка, она знала, понимал ее, у него была своя боль, прикованная к постели мама, а коль не врал, то впридачу - неразделенная любовь, хвороба болезненная до озверения, и уж если даже он струсил, убежал от нее... то КОГО? спрашивается, ждать от мира в подарок еще?.. Когда погибли ее родители, она узнала, что такое настоящая боль и настоящая окончательность приговора, но, как учил ее папочка, желала людям только добра и любви... Теперь, наученная горькой правде жестоким бессердечным уродом по имени Жизненный Опыт, она избрала насилие и злобу, и они показалось ей единственными достойными союзниками. Когда-то, я знаю, она искренне считала, что человек достоин лучшей участи, что загоняет себя, отравляет страхом, ненавистью, губит гадкими привычками, собственным эгоцентризмом порождает собственное же одиночество, и стремясь избавиться от него, создает порочный круг, и возвращается к порокам, слепо принимая их за средство избавления... А надо любить. Просто любить. Ближнего и дальнего, уродливого и красивого, глупого и умного, любить, как себя самого. Когда каждый сумеет полюбить каждого как себя самого, то закончится вечная война всех со всеми за вдох воздуха, за глоток воды, за кусок хлеба, за место у костра, за крышу над головой, за толику наслаждения, за превосходство над окружающими, за право первой ночи и право умереть позднее, закончится мщение матери-природе за то, что породила такими слабыми и беззащитными, изживет себя стремление самоутвердиться за чужой счет, и прекрасный новый мир вместит и обогреет всех сыновей и дочерей своих!.. Только надо отыскать заветный ключик, открыть секретный замок, глубоко затаившийся в мозгу, и распахнуть волшебную дверцу...
      Она умирала от боли в душной жаре норы, в которую заползла, снедаемая аллергией на людей, тело ее изнывало от жары, а душу... душу сковал антарктический, многокилометровый лед ненависти.
      Мне невероятно тяжело было понять ее, но я очень старался. Мы ведь с ней - одного корня, хотя и суждено нам было вырасти в разные плоды. Я сам переболел точно такой же аллергией, я знаю, каково это - не видеть лиц, а только РОЖИ, и хотя вектор моей ненависти был направлен в прямо противоположную сторону, я точно так же, как и она, ненавидел этот мир, потому что понял - ни одна женщина не становится стервой самостоятельно, ей в этом активно помогают так называемые мужчины (которые на самом деле "выпердки"), и аналогично - ни один мужчина не становится скотом лишь в силу того факта, что родился с пенисом между ног... Правда, в отличие он нее, мне довелось впридачу заполучить еще и физическую болезнь, и в отличие от нее, с ее внешностью, здоровьем и талантами, у меня возникали дополнительные непреодолимые проблемы, так что вообще удивительно, как я излечился от аллергии. Но с другой стороны, если задуматься о том, что вот и она, с ее внешностью, здоровьем и талантами, заболела таки... То возникает закономерное ergo, что первопричина - не во внешних проявлениях, а там, _в_н_у_т_р_и_ _н_а_с_.
      Иногда мне кажется, что и кровь у нас не очень-то отличается по цвету..."
      61. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 9
      ..."Когда я понял, что лишь небольшие частицы энергии и знания дарованы мне, и чтобы не сойти с Дороги, пав побежденным на обочине, надо "подтянуть резервы" и уравнять силы с находящейся по ту сторону фронта "армией", я испугался. Самым натуральным образом. Я не боялся смерти, нет! С такой фобией за краем света делать нечего. Я боялся, что струшу. Я трезво оценил свои силы, при любом раскладе успех мне не светил, и заранее обреченный на поражение, - я мог плюнуть и махнуть рукой, уйти дальше по Дороге, почивать на лаврах в "зоне свободного выбора", бросив родную среду на произвол судьбы, избравшей своим орудием Госпожу... Но я до дрожи в кончиках пальцев НЕ ЖЕЛАЛ ей подобной судьбы, и хотя ко мне она относилась неласково и все сделала, чтобы заставить себя ненавидеть, я не хотел платить той же монетой. Я не христианин, око за око выбиваю только тогда, когда другого выхода нет. А "зубы" стараюсь вообще не трогать, хотя мне почти все в свое время "повыбивали" удары среды...
      И тогда я понял - надо искать недостающие частицы силы. Госпожа обладала ею в полном объеме, я - только тем, что позволяло сменять среду обитания, путешествовать по своему желанию, а не под давлением обстоятельств, но почему бы не предположить, что где-то есть люди, обладающие необходимыми "ингредиентами"?.. Так моя мечта о встрече с такими же, как я, "горемыками", среди которых отыщутся настоящие друзья, приобрела вполне конкретный смысл, наполнилась вполне реальным содержанием.
      Помимо прочего, то бишь помимо "впитывания впечатлений" и "осмотра достопримечательностей", а эти два "занятия" - основные у каждого начинающего путешественника, я начал всеми доступными мне способами (а я старался учиться всему, чему только можно!) искать тех, кто мне нужен. Вначале я блуждал в потемках, но однажды мне повстречался старик, ну вылитый МАГ! какими я себе их представлял. Я тогда уже пару недель обретался в Мире, который сам для себя назвал "Желязным", и с горящими глазами бродил по кривым улочкам и пыльным проселкам его, поражаясь тому, что наблюдал, точнее, совпадению с тем, что читал в прошлой жизни, в родном мире. Неужели не только я в щели, сквозь стену, подсматривал?.. Бродил это я, значит, в Желязном Мире (с идентичной смысловой нагрузкой я мог бы его назвать Муркоковым, ЛеГуиновым, Нортоновым, но в голову первым пришло именно это название, да и благозвучнее всех оно, сдалось мне), попадая во всякие переделки, как и положено бродячему чужестранцу с мечом в ножнах на поясе (я тогда еще не умел обращаться с заплечным самурайским, точнее, его эквивалентом шонг-далайского происхождения), зовом Дороги в душе и неутолимой жаждой НОВИЗНЫ в сердце. В одной придорожной таверне (блин, слово-то какое - ТАВЕ-ЕРНА!!! Так и ве-ет от него романтикой!.. Но в этом мире - самое обычное питейное заведение, грязные, в потеках стены, закопченный потолок, загаженный пол, чад, вонь, рыгающие от скверного пива выпивохи (во, каламбур!), морщинистые, с обвислыми грудями, животами и задами шлюхи, мясо неизвестного происхождения на колотых деревянных тарелках... и вся романтика. Но я просто УПИВАЛСЯ всей этой АТМОСФЕРОЙ, чтобы захмелеть, мне и пива не было нужно), да, так вот, в придорожной таверне я повстречался с ним. Я приметил его сразу, а когда трое подвыпивших землекопов начали к нему цепляться, что-то меня словно толкнуло, и я вступился. Потом, обдумывая случившееся, я понял, что ему моя помощь была нужна как папуасу крем для загара... Содрав кожу с костяшек пальцев своей новой телесной ипостаси, к которой я тогда не привык еще, и просто балдел от новых возможностей, которые раньше, дома, только во сне привидеться могли, я отогнал замурзанных невеж, мельком глянул на ссадины (я знал, через несколько часов от них и следа не останется) и ответил на благодарность старика беспечным взмахом руки мол, пара пустяков. Он пригласил меня присесть рядом, и мы начали беседу. Под эль и горячие колбаски она пошла неплохо. Я с любопытством разглядывал острые, хищные, птичьи какие-то, черты его лица, диковинный головной убор, нечто вроде помеси "цилиндра" и бейсбольной шапочки, с пришпандоренным сбоку хвостом какого-то зверя, а он взглянул на меня один-единственный раз, но взгляд этот я запомнил навсегда... Мы проговорили до восхода, и не было от старика у меня тайн, он знал обо мне, казалось, все, а я о нем ничего, но странным образом меня это не тревожило. Когда утренняя заря окрасила грязные оконца таверны цветом разведенной в трехрожьем молоке курицыной крови (местный напиток, весьма популярный), старик сказал: - Час мой пробил, путник. Я впредь не явлюсь в твоей повести, мне дела нет до твоего мира, но, испытав к тебе симпатию, молвлю на прощание слово. Сие порожденье холодной стали, - он указал на браслет, который я никогда не снимал, в память о Друге; я знал, что вместе с часовым механизмом в корпусе - результат Мишкиных упорных поисков, продукт его гениального разума, но пользоваться им по назначению не умел, а если бы и умел, то покамест не счел бы целесообразным, из чувства меры: все, о чем мечтал, я уже получил, вырвавшись из тюрьмы родного мира... - сие средство, предназначенное творцом своим для благих деяний, способно принести множество зла миру твоему, зрю я, как приносят ныне подобные ему средства, при ином употреблении способные благодетельствовать. Твой мир заслужил участь, уготованную ему женщиной, известной нам обоим, но ты не приемлешь исхода подобного, а ты люб мне, и посему я желаю оказать тебе услугу, ибо сказано в Единой Книге Миров: возлюби ближнего, и Твой Бог воздаст Тебе. В минувшую ночь не было существа мне ближе, нежели ты. Когда-то я был подобен тебе, и посему благодарен тебе за напоминание. Платы я не требую, ты уже заплатил... Сказано Там Же: два странника, относящихся к непоседливому племени Идущих, разделивших чашу пива по Дороге, становятся братьями, даже если более не встретятся. К тому же оставленный за спиною опыт мне советует, что благо и зло настолько относительны, что теряют всяческий смысл, применительно к неким императивам, тщащимся быть всеобщими, и потому я отыскал выход в том, чтобы судить по каждому случаю врозь... - Старик встал, взял свой посох, всю ночь дремавший в углу за лавкой, другой рукой подхватил потрепанную суму на длинном кожаном ремне. - Ты отыщешь части, необходимые тебе для целостности. И талисман твой, с мгновения сего, вдобавок к вложенному творцом его назначению, становится, я желаю так, средством во благо, как понимаешь благо ты. В урочный час он тебе поможет, а до того будет всего лишь часами, как зовете их вы, в вашем мире, и пусть время, которое они отсчитывают, напоминает тебе о том, что все когда-нибудь завершится, так же, как начиналось. - Старик сделал шаг к двери, я, отвесив челюсть, не в силах вымолвить ни слова, таращился на него... Он остановился и вновь обернулся ко мне. - Только не думай, что спасая свой мир, ты будешь вознагражден. Думающий о воздаянии - да не спасет, сказано Там Же. Прощай, Брат.
      И он окончательно отвернулся от меня и неторопливо пошел к двери, четко переставляя посох уверенной рукой вечного путника... Я опомнился, когда тяжелая створка закрылась за ним. Расталкивая пьяных мужиков, ринулся вдогонку. Выскочил во двор, едва не вынеся с налету дубовые двери, и никого не увидел.
      Он исчез, будто его и не было, хотя я три раза обежал кругом таверну. А я так хотел спросить его, где и у кого взять почитать эту Книгу!..
      В Желязном Мире я провел еще несколько недель. Я учился сжимать душу тисками воли. Воля моя, я уже знал, должна быть главным инструментом в спасательных работах. И я лелеял ее в себе, воспитывал, учил управлять силой...
      Потом я отправился дальше. Я прыгал на сутки в родной мир и помимо прочих занятий искал в нем братьев по духу, несущих в себе прочие частицы силы. Словно незримая рука помогала мне (а может, так оно и было?.. Я до сих пор не ведаю сего...), случай за случаем нанизывая на нить-основу вожделенные жемчужины. Некоторые "кандидаты", в головах у которых таилась "капуста" поценнее всего злата мира, которую ни за какое злато не купишь, просто попадались мне по дороге, и я, с замиранием сердца зафиксировав их место/время/нахождение, уходил вперед, дальше... Некоторых я ПОЧУЯЛ в глубинах времен и переплетениях альтернативных развилок, и знал, как и где искать... Вилли Квайла я вообще "вычислил" совершенно случайно, когда мне в руки попалась распечатка одной из составленных им программ, захваченная у мужиков ноночьими рейнджерами. Я восхитился гениальностью решения и понял, что эту программу не простой хакер сотворил, и даже не просто талантливый хакер. Это было произведение Его Королевского Величества Вождя Хакеров, если не сказать больше... я знал, рано или поздно компьютерные технологии и виртуальные реальности должны привести к возникновению такого "существа"... и был вознагражден за терпение сполна, ведь - чего мне стоило жить среди нонок, знает только Мой Бог... Я постоянно "умирал" от жалости и ненависти, и эти диаметральные чувства меня буквально рвали на кусочки. Выпердком я прикидывался вполне успешно, насколько это возможно, и даже успел выслужиться в уборщика Храма Чистоты, прежде чем почувствовал опасность и растворился во времени, когда наиспособнейшая ученица Госпожи, Кэри Всевидящая, таки засекла меня... Скучать, одним словом, некогда было. Зевать - тоже. Когда я определил недостающие части, выяснилось, что их вместе со мною ровно дюжина. Многовато, подумал я, будь нас поменьше, легче и эффективнее удалось бы соединиться. А тут целая толпа! Пока всех соберешь, пока убедишь, пока... Запутаешься, блин, где кто и как чего куда... Но ничего не поделать. Не случайно Знаков Зодиака двенадцать, не три, не шесть, не одиннадцать. Двенадцать - одно из магических чисел, двенадцать месяцев в году и много чего еще - двенадцать. Хоть я и не приемлю астрологию, но вдруг засомневался - обоснованно ли мое неприятие?.. не сокрыт ли особый, недоступный моему восприятию смысл в том, что сила разделена именно на столько частей?.. может, именно звезды, сложившиеся неким таинственным образом в определенные комбинации, породили нас?.. Если вкладывать в Звезды то содержание, что вкладываю я... Ох, и предстоят мне приключения, чует душа, пока соберу!
      Я не только искал недостающие части силы, конечно. Я шел, а значит, жил, а живя, много чего успевал, ведь ничего мимо-то не проходит, и смысл не в том, чтобы только работать и работать, остервенело рыскать, находить, и не знать ничего более... так атрофируются чувства, подчиняясь единственной фанатичной идее. А может, просто я еще не созрел... и необходимо было пройти достаточно много, испытать себя, на собственной шкуре испытать "тряску", собственными косточками "пересчитать" ухабы, рытвины и колдобины, ответить себе наконец-то на вопрос: ЗАЧЕМ ВЫШЕЛ???
      На вопрос я так и не ответил, но постепенно, набираясь опыта, я все больше и больше понимал, что именно это треклятое СПАСЕНИЕ родного мира от участи, кажущейся мне несправедливой, занимает все большее и большее место в мыслях, подчиняет чувства и настоятельно требует стопроцентного внимания... Но пока я понимал, много чего со мной происходило... Я встречал в дороге женщин, которых не хотелось оставлять за спиной просто так, и я на какое-то время "останавливался", тем более что некоторые миры и иногда складывающиеся вокруг моей персоны в этих мирах "ситуации" захватывали меня настолько, что при всем желании сразу же вырваться я не мог. Я хоть и супер, но человек, и ничто человеческое мне, само собой, не чуждо, иначе на кой ляд, собственно, идти дальше и длить историю моего путешествия... Ради того, чтобы остаться человеком в моем понимании, я вышел за край родного мира.
      Я старался, как бы ни хотелось, никого не увлекать с собой, я мог теперь открывать дверь в стене и для других живых существ, но я-то вышел по собственной воле, понимая, что билет беру в один конец, а если "проведу" кого-то - не окажется ли это фатальной ошибкой?.. Случались мгновения, когда я просто до дрожи в кончиках пальцев жаждал обзавестись спутницей (реже - спутником), но, к счастью, вовремя себя осаживал. Пройдя несколько лет Дороги, я понял, какой был молодец... Хотя такие попадались, что при расставании сердце кровью обливалось...
      В мире, который я для себя назвал "Труба Рулю", и до сих пор не понимаю, как он вообще сохраняет какую-никакую постоянную сущность и не пожирает сам себя, встретилась мне одна особь, которая в физиологическом смысле не совсем человеческой самкой была, но по всем прочим статьям - еще та Женщина!.. Я тогда еще не встретил Беверли, и решил было - вот, Она, долгожданная, Единственная, в сонмище миров и времен разысканная, за мучения подаренная... У меня бывали разного рода контакты с жительницами иных миров и до нее, и далеко не всех можно было идентифицировать сразу. Некоторые из них были такой "масти", что и вправду, бедняге Тони-Скорпиону за всю свою бурную, но ограниченную рамками одного мира, жизнь не видать и не пробовать подобных!..
      ...ее звали Шшшааррррууйййяяяяааааа ка М'б, что на одном из языков (родном для нее, наречии Гиблых Гор) ее родной планеты значило "Глотающая Сразу И Навсегда" из клана "Глубокая Глотка", но мы с нею общались на другом, вроде международного, типа местного английского. Она "вросла" в меня как лиана-паржа в ствол климосы, внедрилась как компьютерный вирус в инфобанк, вначале незаметно, а потом - в открытую подсоединилась, как приставка спутникового вещания к телевизору, мгновенно расширив мой "кругозор", наполнив его такими сочными красками, запахами, оглушающими мощностью эмоциями, что я позабыл обо всем на свете, и обо всех светах, растекся в ковшике ее ладоней, отдался с потрохами... я видел потом тех, кого проглотили, и кому, так сказать, повезло, их "выплюнули". Чем существовать дальше в этаком виде, лучше быть сжеванным до смерти. Именно такая участь мне реально предназначалась... Я потом узнал, особи всех полов, выходцы из Пожирающих Кланов, используются спецслужбами многих планет того мира, и нет им равных по эффективности. Особи этого эндемического подвида разумных существ той планеты не являются вампирическими в привычном понимании, они не пьют кровь, они даже не энергетические вампиры. Они "высасывают" жертву ЦЕЛИКОМ, вначале подстраиваясь под индивидуальные запросы, предоставляя ей на короткое время весь богатейший запас (самое нищее Пожирающее, прежде чем окончит (обычно насильственным способом) свой жизненный путь, накапливает до сотни порций-душ) эмоций, интеллектуальных возможностей и телесных оболочек, создавая ИСКОМЫЙ ИДЕАЛ, и жертва, охреневшая от счастья, сама себя упаковывает, ленточкой перевязывает и преподносит. Адсорбировав очередную Порцию, Пожирающее обычно высосанную "кожу" убивает, долго и мучительно, но некоторые "выплевывают", это у них особая форма кайфа. И возвращается в родные горы, отложить "яйцо". Которое вообще-то не яйцо, но что оно такое, не описать, надо ВИДЕТЬ. Я видел, семь штук отыскал и уничтожил, больше не сумел... Потом. Я вовремя очнулся, и благодаря этому ПОТОМ у меня было. Распознать Пожирающих на стадии внедрения почти невозможно, в первую очередь из-за того, что КТО Ж ОТКАЖЕТСЯ получить свой ИДЕАЛ, а на стадии поглощения уже обычно поздно... Я прозрел в момент смены стадий, спасибо, Мой Боже.
      Но знает только Мой Бог, как мне было тяжело потом, когда я убил свой ИДЕАЛ. Спросите телевизор, из которого "с мясом" выдрали приставку, насколько сузился и обеднел его МИР...
      Я никогда не забуду Шшшшшшш... Хотя бы потому, что она продемонстрировала мне, ЧЕГО Я ХОЧУ.
      ...вообще в Дороге всякое случалось. Иногда коротенький миг счастья прожигает душу насквозь, и только железная воля не позволяет остановиться. Но Дорога вновь и вновь испытывает на прочность. Случайная встреча с Пэт, проституткой из ревущих двадцатых, согрела мою душу сильнее, чем все женщины мира, хотя Пэт совершенно не являлась моим идеалом. Я тогда не захотел себе признаться, почему. Теперь признался, и стало действительно, БОЛЬНЕЕ, как подозревал. Несмотря на то, что я обречен идти по Дороге, вышел-то я на нее, блин, совершенно с другими намерениями... Я отчаянно хотел (и до сих пор хочу, но уже знаю, что мой удел иной...) отыскать или построить свой _Д_О_М_. В котором будет Очаг, Жена и детишки..."
      62. ЕЩЕ ОДНО ИЗ МИРИАДОВ ПИСЕМ, НАПИСАННЫХ...
      неважно в каком мире, главное, что все-таки отправленное адресату
      "C:\E_MAIL\gray.txt 17963 2/05/199.. 00:00:00.01"
      F3... View... Loading... Reading
      Text View: C:\e_mail\gray.txt Col 0 17,963 Bytes 0%
      "1/05/0002 22:09:51
      Салют, my dear friend!
      ТОЛЬКО НЕ ПАДАЙ В ОБМОРОК!!! ЭТОТ ФАЙЛ не твой глюк, и не "глюк" твоего компа, это МОЕ ПИСЬМО.
      ...Как видишь, пишу тебе в час, соответствующий часу на излете праздника, знамена которого покамест еще полощутся "на ветру", а сам он еще как-то держится "на плаву": правда, его переименовали в День Весны, или как там по-новому, но может, это и к лучшему... Читай дальше, ничему не удивляйся, потом поймешь, из какого НИОТКУДА я тебе пишу... Впрочем, я знаю, ты уже все понял. Мы столько обсуждали эту возможность, что в нашем воображении она стала реальностью гораздо раньше. Не знаю, достиг ли ты уже успеха, но очень в это верю и надеюсь, что материальное воплощение твоих (с моей посильной помощью...) исследований создано... Я уже ушел дальше, и не вернусь, мне кажется, но как обещал, при первой оказии шлю весточку. Оказия сия, при помощи коей постараюсь передать ее тебе, еще та "почта", знаешь. Опасаюсь, что ты даже не воспримешь форму, в которой тебе поступит мое письмо, адекватно, но делаю ставку на твою любознательность... Если ты все это уже читаешь, значит, моя ставка принята. Если нет... что ж, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Выпей за успех моего предприятия, если сейчас читаешь...
      Но - все по порядку. Переход состоялся в районе Красноярского края, ко времени пересечения его территории поездом я достаточно созрел и настроился. Любопытное совпадение - почему-то именно те края породили "ненормально" много людей, причастных в той или иной мере к фантастике, ну да ты в курсе, сам теперь причастен мерою немалой. Невзирая на козни, устраиваемые миром, и психологические барьеры, которые пришлось в себе ломать решительно и беспощадно, я _с_у_м_е_л_. И вот я _т_у_т_. Жалею ли, спросишь? Ни чуточки. Только об одном, что с тобой не успел поговорить перед тем, как... я сорвался внезапно, еще утром дня ухода не знал, что колокол пробьет в этот день, и голубой ключ очутится в моей руке... Я тебе звонил, кстати, перед самым выходом на вокзал, но тебя где-то носило... а жаль. Повесил я трубку за то, что не дала твой голос услыхать напоследок, и почапал за край света...
      Сейчас, когда с конца запрошлого января миновало больше 15-ти месяцев, я уже немного пообвыкся на дороге, но в первые недели тяжко было, Мишка, ох, тяжко... Не знаю, смогу ли я когда-нибудь, хоть ненадолго, вернуться домой, встретимся ли еще когда, хоть ненадолго... столько всего хочется рассказать...
      Знаешь, какое банальное ergo (любимое твое словечко, вот прицепилось...) я успел сделать, пройдя по дороге всего-ничего?.. Любой мир, какой ни возьми, образно говоря - бак для мусора. А мусор - души... и на самом дне их поджидают в засаде, извиваясь от нетерпения, самки, опущенные туда, на самое дно бака, еще ниже. Как прожорливые гнилостные черви - ждут добычу. "Аппетитная" картинка, а? но скрупулезно отражающая то, что я увидел. Может, я очень мало успел увидеть, но почему-то ни единого мира, в котором царил бы матриархат, не повидал. Не то чтобы я этому рад или не рад, факт констатирую. Выходит, перспективочка, грозящая НАШЕМУ, из-за провидения которой у меня тут полетели все планы к чертям кошачьим и из-за которой я бьюсь, как муха об стекло, видя, но "зубом" не ймя, - своего рода уникальный эксперимент...
      Внешние стандарты от мира к миру меняются, но суть остается. Везде, где есть разделение. В миры, где разумные избежали сей пагубной "привычки", я попадал пока пару раз всего, так что статистического материала, как ты любишь выражаться, не накопил... Кстати, по поводу стандартов. Я едва унес ноги из мира, который назвал для себя Толстой Жопой; в этой отмороженной реальности худые люди считаются настолько уродливыми и неполноценными по всем этическим и эстетическим статьям, что участь индийских париев в сравнении с их участью - сплошной праздник души. Местная среда обитания сформировала расу людей, предпочитающих ожирение и связанные с ним недостатки (но они-то их воспринимают как неоспоримые достоинства!!!) - малоподвижный образ жизни и так далее, - активному изысканию средств обогрева. Вместо того, чтобы шевелить конечностями для сугреву, они предпочитают лишнее кило нарастить. Машины обеспечивают их пищей, солнце их остывает и остывает, температура неуклонно опускается, а этим тюленям все по-барабану. Не по-барабану им только худые. Они их так ненавидят, что создается впечатление - каждый, вес которого ниже центнера, лично виновен в том, что светило их мира решило превратиться в черную дыру. Такой вот милый мирочек... Я в нем не выделялся, хотя мои габариты, всю половозрелую жизнь доставлявшие мне одни только, мягко говоря, огорчения, по тамошним масштабам не впечатляют. Я даже начал пользоваться успехом у аборигенок, но, блин, оказывается, что двухцентнерные телеса, даже сокрывающие золотое, нежно любящее сердце, мною как ЖЕНЩИНА не воспринимаются. Такое я мурло необъективное. А еще, урод, хотел, чтобы там, дома, МЕНЯ воспринимали как мужчину...
      О миры, о нравы!..
      Между прочим, у меня была реальная возможность набрать гарем на дюжину девочек вполне НАШИХ стандартов, которые, сурово воспитанные по нормам своего мира, просто боготворили бы меня за то, что я уделяю им внимание чуть большее, чем снегу под подошвами. Сходные грезы ко мне приходили дома, но... когда нет выбора, ты подыхаешь от несовпадения желаний с реальными возможностями, а когда выбор появляется... Помнишь, мы с тобой отчаянно завидовали героям Звягинцева, у них была возможность выбирать, а не довольствоваться. Оно, конешно, в кайф, но я вдруг обнаружил, получив возможность выбирать, что кто-кто, а я не могу наступить на горло своей "вшивоинтеллигентской" иллюзии по имени Совесть, которая ни хрена, кроме мук, мне не принесла за всю жизнь. Мало того, что слабый и больной был, так еще и совестливый, не урывал даже тогда, когда предоставлялась возможность... Тяжело, Мишка, из инвалида в супермена трансформироваться. Но буду. Заслужил... Обратный процесс легче. Только бывший супермен "ношу" инвалида недолго провлачит - слишком большая разность масштабов. Подохнет от унижения. Это те не баб трахать, меняя как перчатки, и хозяином жизни топать к смерти, теша собственное эго все новыми "хлебами и зрелищами", добываемыми у среды обитания здоровьем и силой. Болезнь - она дама капризная, круглосуточного внимания требует, и непредсказуема до ужаса, только отвернешься на секундочку, засмотришься на других, тут же предательски в спину "заточку" вгонит...
      Не бывать мне никогда султаном. Теперь, при желании, могу, но это уже буду не "я"... На каждое хотение имей свое терпение, во как сказано классно. Ну, уж я-то чашу терпения выхлебал до дна. Зато с получением "хотевшегося" проблемы были... Те, у кого нет их, сны о чем-то большем не видят. И больше одного мира за всю жизнь свою не повидают. С чем их и не поздравляю.
      Отак воно. Еще я понял, Мишка, что как бы тебе ни было тяжело, надо воспринимать все невзгоды и удары судьбы с юмором. Не "бычиться" и угрюмо смотреть исподлобья, как затравленный павиан, хороня себя заживо собственной пассивностью, а СМЕЯТЬСЯ. Чувство юмора - последнее чувство, покидающее человека перед окончательной деградацией. Пока человек смеется, и в том числе над собой, он - человек, тем и отличается от прочих живых существ. Смех рождает в нас энергию жизни!.. Эх, если бы во мне заместо моей угрюмой пассивности в свое время было побольше энергии, я бы совсем иначе относился к издевательствам среды обитания... Даже будучи "диабетиком" секса (в смысле, лишенным нормальных взаимоотношений со "сладкой" половиной рода человечьего), я мог бы совершенно по-другому себя чувствовать, а там, глядишь, стал бы "проще", и ко мне бы потянулись... Кто его знает. Ты, один из немногих, знаешь, каково мне было. Люди (обоих видов) зачастую неадекватно воспринимают отличных от пресловутой нормы индивидов (обоих видов, опять же), а я был весьма резко отличен от окружающих и в физическом, и, следовательно, в психологическом плане; телесную ипостась меня исковеркал патологичный, измененный метаболизм, а психологию во многом сформировало это самое, неадекватное, восприятие. Не побывав в моей шкуре, не поймешь, каково мне было, но ты хотя бы старался... Я сейчас вспоминаю чувства, испытываемые мною, мысли, постоянно заполонявшие голову, боль, терзавшую сердце, и вздрагиваю как от удара. Не приведи Господи Боже Мой кому в мою шкуру хоть на сутки влезть!.. Но все, что ни происходит, то - происходит. Судьба у меня такая, помнишь, говорил? Зато я сполна вознагражден. Чтобы получить что-то стоящее, надо за это заплатить. Я заплатил. Вам нужны костыли, чтобы выйти на Дорогу, а моя боль дала мне шанс сделать это безо всяких костылей. Только помни, Мишка, и костылем, хоть он для помощи человекам предназначен, убить можно не хуже, чем дубиной. Ну, об этом мы часто говорили...
      Тебя, конечно, интересует, подтвердились ли мои (и частично твои) догадки. Многие - ДА, более чем. Насчет музыки - на все сто. Другого "языка программирования" и быть не может. Каждая песня, каждая инструментальная пьеса, даже иногда обрывок мелодии, как запущенная к исполнению программа, настраивает меня на волну того мира, того времени, куда я хочу попасть. Мой метод таков, и другого мне не надо. Это все очень похоже на метод, описанный Финнеем (помнишь "Меж двух времен"?), только мне нужно гораздо меньше для создания ОЩУЩЕНИЯ, чем его герою... В этой связи вновь возникает щемящая сердце ассоциация. Вновь мне становится безумно жаль всех, кто вынужден всего лишь писать книги, кто не имеет возможности уйти наяву в миры, создаваемые, как им кажется, их воображением... Вынужденных жить, считаясь с жестоким законом: есть правда вымысла, а есть правда жизни. И не ведающих, что законы людьми для того и созданы, чтобы их нарушать. Такова уж наша сущность... Я нарушил закон, я совместил обе правды, и нашел свою Дорогу. Мишка, поскорее мастери свои "костыли", мне так хочется, чтобы и ты... и может, кто-то из тех, кто достоин, уже хотя бы потому, что способен ТВОРИТЬ в воображении, также получили возможность жить по Своему закону, не предписанному толпой. Концентрируй догадки тысяч, вылущивай зерно истины. В твоем распоряжении все книги, все теории и все гипотезы, порожденные фантастами всех времен и народов... Да, помни. Косвенно подтверждается предположение, что мой выход за стену - science fantasy, сплав известных современной вам науке законов с некими, общо называемыми магическими (пусть "экстрасенсорными", хотя ты знаешь, я не люблю этого слова). Во всем этом ощущается присутствие некой мистики, в затылок мне "дышит" неведомое Нечто, некая сила вливается в меня, уча мою волю управлять перемещениями и сменой среды... как зовут Нечто, я не знаю, есть ли у него Имя вообще?.. А законы химии, сформировавшие мое материальное воплощение, продолжают над ним властвовать. Плоть - могучий фактор, а плоть - это химия. Первоочередно, потом уже физика, биология и тэдэ. Я подвержен здесь законам химии не меньше, чем там, где остался ты, ведь я по-прежнему материален, не дух какой бесплотный, хотя отношение к моей ненормальной по меркам родного мира внешней оболочке - совершенно иное, из-за это я, собственно, и эмигрировал, а благодаря иному отношению и на душе - по-иному. Душе легче дышится, разуму легче думается, словно изменились законы физики. Душа и разум - это уже физика, Мишка, об этом ты говорил, и ты, брат, прав на все сто. Все эти волны, спектры, био и не-био излучения, и тому подобные штуки, ну да ты в них разбираешься неизмеримо лучше, ты профессионал.
      Но все эти волны, факторы, дыхания в затылок - не главное. Они позволяют мне идти, двигаться по Дороге, но путешествие за средой средство. (Во, каламбур!) Без четкой цели - не получится, но... одновременно и цель - лишь средство... чего?.. Быть может, некоей Цели высшего порядка, которая, в свою очередь - средство... в общем, Мишка, сплошная ФАНТАСТИКА ПУТИ! - и все это при "заковыристом" условии, нарушение которого чревато санкцией построже той, что была применена против меня родным миром: Идущий обязан оставаться полнейшим альтруистом. Личной выгоды на дороге не сыщешь, ты только отдаешь оседлым душам, когда идешь, иначе бы просто не попал на Дорогу; я знаю, эгоцентристам одинокие ночевки у костра хоть и в кайф, но не полезны и не показаны, они утром просыпаются с мыслью, что все прочие - лишь грязь под их драгоценными ногтями. Поэтому, даже имея мои возможности, я НЕ ХОЧУ наживать капиталы, "круто себя ставить" где бы то ни было, пользоваться реальной безнаказанностью, чтобы творить всякие мерзости и тешить свои пороки безмерно... Раньше _н_е_ _м_о_г_, теперь _н_е_ _х_о_ч_у_. Две, понимаешь ли, большие разницы... То-то и оно. Всем когда-нибудь, хоть раз в жизни, нестерпимо хочется исчезнуть, сорваться с асфальта родного мира, и улететь куда-нибудь, приземлиться и прижиться там, где нужен, а не где вынужден... Но многим ли удается?.. О.
      Я нашел свою Зону Свободного Выбора. Махнул в нее из, своей же, рабской зоны. У каждого они - свои, и сугубо индивидуально интерпретируются. Каждому свое, тут христиане правы. Каждому зэку свой вариант Вселенского УЛага... Душа моя жаждала свободного выбора, а мечась в границах одного мира, его не получила бы никогда, моя цель - движение...
      До памятного красного дня я пребывал в подозрении, что картинки иных миров лишь плод моей буйной фантазии. Сутки номер Раз расставили все точки над "i". Помнишь, я тогда тебе написал, чтобы ты ловил меня на слове. Не люблю невозвращенные долги, вот и пишу, как обещал. Уж тебе-то я должен, как никому, рассказать обо всем. И рассказ мой, надеюсь, дойдет вовремя, В СЕКУНДУ, не то что твое письмецо тогдашнее, на своих "двоих" или сколько там у него конечностей, пренебрегая приглашениями почтового ведомства. Это, мое, письмо, я верю, доберется к тебе, здешняя почта не чета советской, хотя ребята, мне помогающие, не верят, что для меня виртуальный мир, используемый ими для ситуационных и игровых моделирований, для кого-то РЕАЛЕН. Как и мы не верили, что наши виртуальные и воображаемые миры - для кого-то РОДНЫЕ и единственно возможные... Не думал, что буду испытывать потребность вспоминать и говорить о ком-либо, оставленном позади, за стеной, но... испытываю, блин, еще и какую. Очень скучаю по тебе, уродас... Привычка - состояние всеобъемлющее, а я к тебе привык, и даже разлука, даже Дорога отвыкнуть не вынудили. Я привязчивый тип, ты знаешь, и это мой недостаток... плавно перетекающий в достоинство. Когда-то именно он вынудил меня годы и годы мучиться с собственной женой, к которой я привык настолько, что даже ненавидя ее, дня не мог прожить без нее... Скольких усилий мне стоило научиться говорить ей НЕТ, какой боли стоило мне освобождение из плена привычки к ней!.. Нечаянное наше свидание в тот красный день сыграло решающую роль. Я СМОГ потом, зимой, уйти главным образом потому, что окончательно выбросил ее из своей души, которую она одарила ТРЕМЯ днями и ночами настоящего счастья в свое время, и за это я ей благодарен, как никому, она первая мне позволила ОЩУТИТЬ, ЧТО ЭТО такое, когда мрачная тень отчуждения и одиночества отброшена вспышкой света настоящего чувства, испытанного к тебе другим человеком. Но, она же, потом грязными сапогами топталась по моей душе, убивая веру в чудо... ладно, не буду о ней. Ее Богиня ей судья, не я.
      Я обещал поделиться с тобой мыслями о том, почему некоторые (не я) люди занимаются творчеством, в частности, пишут. Само собой, сублимируют, в этом я со стариком Фрейдом согласен целиком и полностью. Творчество половой акт воображения, как метко заметила одна американская художница. И к тому же... Бли-ин, время подходит, вот-вот Секунда "накатится". Ну все, пора отправлять письмо. Когда весь вышепрочитанный тобою текст возникнет в винчестере твоего копма, тебя в лаборатории скорее всего не будет, послепраздничная ночь все же. Так что прочтешь ты его уже завтра, проверяя поступившую почту... Я познакомился с ребятами, шарящими в электронике как заправские хакеры (тут они зовутся "дрост'ельбжакс", во словечко, а?!), они заверяли, что прочтешь. Возникнет, в смысле... Наш с тобой мир, Миша, для них - виртуальный. На полном серьезе! Они так думают. И гоняют к нам таких монстров гулять, что хоть стой хоть падай. Подозреваю, что у нас тоже есть крутые хакеры, способные влезть в этот... Хорошо хоть, это относительно стабильный мир, месяц назад я несколько дней проторчал в таком веселеньком местечке, что самые отпадные Кинговские или Говардовские истории в сравнении с его реальностью мне показались пресной скукотищей. И самое прикольное, что я несколько суток НЕ ХОТЕЛ уходить оттуда, хотя сто раз на волоске от смерти был... Я себе напоминаю сейчас офонаревшего туриста, знаешь, нечаянно влезшего в какую-нибудь Марьину Рощу времен конца сороковых двадцатого, путешествующего по градам и весям непоседливого rolling stone'а, сознающего, чем сие влезанье чревато, но настолько сильно жаждущего ВСЕ увидеть, пощупать, понюхать, на вкус попробовать, что ему все - ПО КОЛЕНО... Да, так вот. Мне обещали, что ты прочтешь. Предлагали смоделировать "картинку", но я решил, что в "написанном" виде тебе будет легче воспринять мое письмо мертвого человека, не так шокирует.
      Такие дела, как любит говорить Курт Воннегут. Или, если на ридний мови - отак воно.
      Доброй реальности, Мишка. Тебе и мне. Жму манипулятор. Жду тебя..."
      "...100%
      Esc"
      63. ЕЩЕ ОДНО ИЗ МИРИАДОВ ПИСЕМ, НАПИСАННЫХ...
      в одном из мириадов миров, но так и не отправленное адресату
      "1/05/0005 от Н.П. 23:11:35
      ...Я не знаю, кому и куда пишу. Много лет я никому не писал, с тех пор, как отослал "письмо мертвого человека", думая, что это словосочетание - шутка, типа как юмор, а выяснилось, что диаметрально наоборот, и мой друг давно умер... Он был убит в тот самый вечер, когда я уехал из родного города. Он как бы заплатил за мою свободу. И пусть, я знаю, это - просто фатальное совпадение, все равно не могу избавиться от чувства вины...
      Иногда выпадают целые сутки "простоя", когда приходится пережидать до следующей Секунды, чтобы отправиться дальше в путь по родному миру, единственному, который способен каким-то образом ограничивать мое по нему передвижение. Он не может меня задержать, потому мстит как умеет, не позволяя задерживаться больше суток времени в одном и том же месте. Я многого не успел рассказать своему другу. Не выполнил обещание, и этот неотданный долг меня гложет. Я давно не подходил к пишущей машинке, да и не попадались мне по дороге подобные агрегаты как-то... а сегодня, в этом номере отеля (констатирую с кривой улыбочкой, что настоящим домом для вояджера становится именно НОМЕР ОТЕЛЯ, в различных своих вариациях, от палатки каравана, пересекающего Великую Пустыню в мире Кочевников, до пентхауза на крыше одной из башен планетарного мегаполиса Огнеграда-на-Пеломене), в этих сутках, в этом городке, на столике в углу я увидел старую, антикварную "Олимпию", и руки самопроизвольно потянулись к клавишам. Естественно, роман какой-нибудь за сутки не написать, а вот письмо... недописанное когда-то... И я вдруг на мгновение представил, что сижу вот и пишу своему другу письмо, и друг мой - жив, и ждет весточки, и я сижу, пишу. И дата совпадает. И я испытываю ощущение, что ОН ЖИВ, потому что люди действительно - живы, пока о них помнит хоть одна живая душа хоть в одном из миров.
      ...Я сумел вернуться домой, Мишка. Я вернулся, и я был в морге, и я получил твои часы. Пусть земля родного мира будет тебе пухом. Я ждал тебя на Дороге, но теперь ты навсегда замкнут во внутренних измерениях родного мира, ведь отлетающие от разума и тела души остаются в/на родине и эмигрировать, как цельное триединство, не могут. Если мои тело и разум умрут здесь, по ЭТУ сторону стены, тогда встретимся, я постараюсь.
      Я многое увидел за эти прошедшие годы, многое пережил, многое обдумал и ко многим ergo ПРИШЕЛ. Фантастическим сюрпризом явилось для меня открытие, что в родной мир я отныне вернусь только таким, каким видел себя ВО СНАХ до ухода, идеальным супергероем-красавчиком, помесью Рэмбо, порнозвезды Тома Байрона, Шона Коннери и прочих местных "эталончиков". На "коне" и во всеоружии, значит. Чего хотел, на то и нарвался. Оригинальное, между прочим, получилось соединение, постоянно рефлексирующее, однако цели своей медленно, но верно достигающее. (Еще одним, но приятным, сюрпризом было появление материального воплощения мечты о верном неразумном спутнике, "друге человека", типа как верном псе, добром коне или другом "благородном" звере... Росинанта своего я нарек "3", ты знаешь, это моя любимая цифра. Так что отныне таково мое Число Зверя, в отличие от всяких там...). Мне хотелось бы сбросить хоть на сутки боевой скафандр, и предстать перед людьми в истинном виде, но по эту сторону стены - не получается. Или подсознание бережет сознание от смертельного стресса, или душа предохраняет их обоих от незабытых, но не таких уже острых воспоминаний о том, что было, было... За стеной я могу по желанию становиться собой, но тут - нет. Иногда мне думается, что не зря...
      Я со многими женщинами повстречался в пути, но по-прежнему одинок в этом смысле, как и раньше, как всегда. НО теперь - по собственному выбору, а сие есмь - а-абсолютно другая разница. Небо, можно сказать, и земля... Хотя, повстречалась мне тут как-то представительница одной из двух древнейших профессий, женщин, промышляющих натурой, в жены брать не принято, но меня вдруг аж под сердце кольнуло - ВОТ БЫ С НЕЙ... Она помстилась мне не такой, как все проститутки, но я, вероятно, ошибался, с женщинами вечно одни разочарования... Вообще-то я о профессионалках гораздо лучшего мнения, чем могло показаться. Они честные. О шлюхах, любительницах - прежнего, как и до ухода. А так как почти все женщины или те, или другие, мои симпатии и антипатии разделены примерно поровну. Оставшееся "почти" в процентном отношении настолько мало, что погоды не делает. И все же, все же... Пока я верю в то, что оно ЕСТЬ, я _и_щ_у_... Как же мне их ВСЕХ жалко. Сами себя тварями делают, к ним соответствующе относятся, а потом удивляются, какие сволочи мужики. Но, с другой стороны view, мы, по большому счету, сами превратили их в своем восприятии в самок, в игровые автоматы (мы вообще человечий вид "Играющий", в отличие от них - человечьего вида "Порождающего"), за что же их винить, если ответная ненависть бумерангом лупит в наши души... Любопытный, Мишка, симбиоз у нас, человеков. Солдаты и проститутки, ненавидящие друг дружку и жить друг без дружки не могущие... И так спокон веков. Женщины отдаются в первую очередь тем, кто больше убьет, больше завоюет, больше награбит, больше добудет на охоте, у кого больше зарплата, или кто лучше своровал, значит, он сильнее, хитрее, круче, значит, потомство будет сытым, здоровым, в тепле. О душе вот, только... думать некогда будет, но душа не главное, душа подождет... (Старик Чарли Дарвин, мое тебе с кисточкой!..) И в результате: не видать чтой-то, в упор не видать, всех этих кобелей-красавчиков, которых они так привечают и любят, в многочисленных рядах ноночьей армии, добровольно ни один macho не примкнул, выпердки не в счет, они рабы. Женщины, попавшие в процент отсева и не ставшие нонками, в реденьких рядах армии мужиков попадаются, если чудом бегут с этапа между подавилкой и душегубкой. Даже некоторые нонки, которых мужики берут в плен и держат в тюрьмах-борделях, со временем "перековываются" и нормальными бабами становятся... Нет, все-таки в чем-то Госпожа права, мудаки мы, что с пенисом между ног родились, еще те. А также жлобы провинциальные, пиздюки генитальные и мудилы грешные... поцы, одним словом. Из-за этого мне и душу излить некому было, кроме как проститутке, помстившейся мне Ею... Исповедался, думал, легче станет... Супермен на коленях, бли-ин!.. Впрочем, и не такие нонсенсы откалываю. Плачущий супермен, не хотите ли такого нарушающего "жанровые каноны" фрукта? А выходит, и такие бывают. Настоящие-то мы внутри, и никакие скафандры, никакие паранормальные способности, то бишь "приобретенья разума", душу не изменят. Мою, во всяком случае, НЕ. И я по-прежнему верю в свою Звезду, хотя и вкладываю в это философское понятие отличный от общепринятого смысл. Для меня оно синоним Моего/Своего Бога, который - Во Мне, но и одновременно - общается со всеми прочими богами. У каждого внутри свой бог. У меня вот - Мой. И только Его я с большой буквы зову. Других - уважай не меньше, но с большой - только Свой. И самый страшный суд - Его, а не некий Всевышний. Бог Человек, и нет Бога - кроме Человека. Того, что Во Вне, придумали, потому что так удобнее всего, переложил(а) ответственность и гуляй. Таким вот образом я толкую боконизм, прости, бог Курта-младшего, если понял по-Своему... Госпожа вон, тоже по-своему толкует, и ведь имеет право, что бы я по этому поводу ни думал. Вера - она в душе, а туда влезть нелегко, не то что в разум и в тело. Или есть в душе она, или нет. Нет - значит там угнездилась Та (Тот), выдающ(ая)ий себя за Него. Ладно, что это я теософию развел, в самом деле... Ты и так все знаешь. Сам такой. И твой бог Моему Друг... А вообще, там, где начинается всякая религия, там заканчивается Вера. Почитаемый мною за русскоязычного Фантаста номер Раз эпохи окончания моей прошлой, оседлой, жизни Рыбаков здорово сказал: "...Вот почему я не могу принять религии - уж очень отцы сами себя хвалят. Пока говорят о вечном - и чувствуется дыхание вечности; но как переключаются на дела людские - так все людское из них прет... Мы самые замечательные, нам даже грешить можно, потому что наше покаяние будет услышано в первую очередь, и вообще - без церкви и ее бескорыстной смиреннейшей номенклатуры вам, быдло, пыль лагерная... то есть, пардон, земная... с Богом не связаться...". (Снимаю шлем пред Вами, Вячеслав Михайлович, за емкость слога, неповторимость стиля, и главное, за то, О ЧЕМ и О КОМ пишете, избранной Теме не изменяя!!! Может, когда на Дороге свидимся, пивка выпьем, хоть Вы и христианин?..). Но вернусь к обещанному. Помнишь, Мишка, я тебе хотел о "тех, кто рядом, и о мимолетных" что-то поведать?.. Я об этом. Рассказ о встрече с нетипичной проституткой - о том же. Одни люди всю жизнь рядышком, и - чужие. А с кем-то повстречался, разбежался, и вдруг понимаешь, что ВЕДЬ эта/этот был/а СВО(Я)Й. Но назад не вернуться, и уходишь дальше, кусая губы от обиды на несправедливость дороги... Почему оно так, Мишка?.. я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос... Может, он в том, что "справедливость" вообще слово, не имеющее смысла, и нищий ВСЕГДА попадает в постель жены банкира, когда уже потерял от голода мужскую силу?.. Госпожа вон целый мир построила на том, что слово "любовь" не имеет смысла, и те, кто любят, и думают, что уцелеют, по ее мнению, обессиленные жертвы, забившие головы наивными мечтами. Она вообще на этой книжке Макгратта свихнулась, хотя даю голову на отсечение, ни одного слова не поняла правильно, из того, что он хотел сказать. Я прочитал, понял, что он - НАШ человек, но как его понимает она - уму непостижимо. Моему, во всяком случае. Книжка о любви ведь, а она из нее сделала выжимку и провозгласила: "ЛЮБВИ НЕТ, даже этот мужчина об этом пишет". Если ты не читал, достань, прочти, автор - Томас Макгратт, "...кроме последнего!", издание: М.: Радуга, 1990 г., перевод с оригинала нью-йоркского издания 1984 года, "...all But the Last!" by Tomas McGrath. Эта маленькая черная потрепанная книжка в мягкой обложке у нее типа настольная...
      В общем, каждый "дрочит как хочит". Такие мы индивидуалист(ки)ы, ничего не поделаешь. Тут она права...
      Ладно, буду закругляться, "рулевой уже у штурвала". Я и так уже, похоже, начал писать роман о вояджерах; точнее, нудно-фило(тео)софский трактат... Мысль! Взять и написать. Кому как не мне, в свое время "дописавшемуся" до выхода на Дорогу. Но не напишу... Не потому что не могу, и не потому, что времени нет. НЕ ХОЧУ. Тут - НЕ. Я обрек себя на то, что страдаю во имя иллюзий, внушенных мне Моим Богом, во имя справедливости, к примеру, и на то, что пожаловаться некуда и некому. Там, наверху, Его нету. А трактат о моих страданиях - рискует превратиться в жалобу, причем далеко не такую уж "жалистную". Искоренение зла иссушает душу того, кто посвящает ему себя всецело, отсюда... кого-то я цитирую, мне кажется... отсюда очень точное: жажда справедливости, а остаток кристаллизуется на дне в нечто, больше напоминающее ненависть, чем любовь... Грешен я, Миша, а идя по Дороге, становлюсь грешен стуки от суток более. Искуплю ли?.. Судить меня Моя Совесть будет, более строгого судии не сыскать, я убедился. Он мне всю жизнь покоя не дает, зар-раза. И по особой статье - за то, что вовлекаю обычных людей с свои совсем не обычные игры...
      Слава Моему Богу, что хоть за одиннадцать душ не осудит - сам мне указал их, родственные. И дал возможность соединения. Другого выхода не было, как искать остальные Части, у которых реальные характеристики совпадают с искомыми. У всякого мыслящего в мозгу есть своего рода "тактовая частота", объемы памяти, слоты, симы, кэш, видео- и звуковые карты, модемы, харды, шлейфы, шины, прочие характеристики и компоненты, а также программное обеспечение, системное и юзерское. У каждого тела свои сервисные устройства, мониторы, принтеры, клавы, дисководы, сиди-ромы, "мыши", виртуальные "очки" и шлемы... У каждого они разные, СВОИ. Но если их попробовать соединить в особую, невиданную "конфигурацию", родится Сеть, а у нее - возможности совершенно иного, несопоставимого по масштабам, порядка. Все эти компутерные словечки я для образности применил, чтобы ты понял на доступном тебе уровне, на самом-то деле все не так просто...
      Отак воно. И такэ от получилось у меня письмо из ниоткуда в никуда, в праздничные сутки Весны и Труда... Ни к селу ни к городу, но ярчайшее воспоминание, из детства: мы с папой на демонстрации, вокруг знамена, транспаранты, люди со счастливыми лицами. И посреди этого Праздника жизни я, зверски страдающий от обиды. Я безумно желаю нести Знамя, но мне его не дали, сказали: мал еще, уронишь, тяжелое же, а ронять никак нельзя, ты что, это же не просто тряпка на палке!.. И вычеркнули меня из Праздника. А я понимал, что - не просто тряпка, я так хотел доказать всем, что уже большой и сильный, и не уроню, и донесу. Я знал, что если Знамя попадет мне в руки, я его не выроню до самого конца пути...
      В тот день я понял: с этим миром, в котором хотя бы одного, хоть маленького и слабого, пусть неказистого, пусть больного, но человека, вычеркивают из праздников, что-то не то..."
      64. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 10
      ..."Перемещаться во времени я научился быстро; желание было во мне всегда, иные времена манили, читая исторические (особенно альтернативно-исторические) книги, я испытывал сладкую щемь где-то под сердцем... а когда хочешь чего-то, схватываешь на лету... Первые месяцы Дороги, безжалостным пинком выбрасываемый вон из родного мира в Секунду Полуночи, я попадал Бог Мой весть куда, и каждый раз, рискуя нарваться на что угодно, от клинка в живот, лазерного луча в голову, пыточной камеры и рабского ошейника до тихой прогулки под сенью вековых дубов в респектабельном именье, суток беспрерывного плотского наслаждения в подземных лабиринтах тысячекилометровых борделей "Фармерова" мира и потрясающего по яркости и глубине оставленного впечатления диспута Найракса и Онагалвайзы, местных (мир, в котором я их встретил, я по ассоциации прозвал "Ольвиополисом") Платона и Аристотеля... каждый раз обмирал от ужаса, и каждый раз был вынужден мгновенно ориентироваться (вот когда я понял суть высказывания: "Хочешь жить, умей вертеться!"), чтобы выжить и продолжить движение вперед... Постепенно я научился подчинять процесс перехода своей воле, и здорово мне в этом помогла система символов, которую я для себя выработал и установил. Теперь я не просто проваливался и кувырком летел невесть куда, как выброшенный без парашюта (или "зафутболенный" из катапульты в зенит), я ВЫНЫРИВАЛ из времени. Я в буквальном смысле ВИДЕЛ его "поток" как бы со стороны, делая шаг в сторону. Я оказывался на берегу Реки Хронос, или как там ее назвали... А оказавшись на берегу, я получал возможность обгонять течение либо направляться против него. И затем вновь нырнуть в Реку, но уже в другом месте, а значит, очутиться в ином времени. Пока я представлял себе время как бесконечную вереницу бусинок-суток, нанизанных на связующую нить, мне было гораздо тяжелее по этому "ожерелью" перемещаться... Щелочки между боками трущихся друг о дружку суток были настолько крохотными, что попадание в нужную стоило неимоверного сосредоточения, долгого настраивания с помощью музыки того времени, куда я стремился попасть... я скользил вдоль нити, как бы ВНУТРИ ожерелья, со стороны взглянуть не имел возможности, и это, сузив кругозор, мешало ориентироваться...
      Но все трудности (за редчайшим исключением) преодолимы, это лишь вопрос количества времени (во, каламбур!), необходимого на их преодоление...
      Было бы ЖЕЛАНИЕ. Your Majesty... Король Сильное Желание. На "вражеском": King Desire...
      По крайней мере, преодоление временных ограничений лично для меня не самой трудной трудностью оказалось.
      Необходимость соблюдать одиночество - труднее. Кто привязался к кому-то, тот слаб, ему есть за кого бояться и кого терять. И мне, ввязавшемуся в войну за будущее родного мира, отстаивающему свою точку зрения, приходится его соблюдать неукоснительно. Я должен быть один. ДОЛЖЕН... слово-то какое... как приговор... я стремился уйти туда, где никому ничего не буду должен, а уйдя, сам навалил на себя долг настолько громадный, что хоть плачь... но - охота пуще неволи. Сам выбрал этот груз, знал, на что пошел - иди теперь, неси. Иначе грош тебе цена. Ты понимаешь нынче, что человек все же ДОЛЖЕН жить и работать там, где на свет появился, как бы тяжко ни было. Ты понял это поздно, когда обратный путь закрыт, но - понял. И это главное... Долги надо отдавать. Вот ты и стараешься, в меру сил... Чтобы с тобой не случилось самое страшное. А самое страшное, по твоему мнению: желание погладить женщину по головке и шепнуть ласковое словечко на ушко сменить на желание всадить ей пулю в глаз... А они провоцируют, ох как провоцируют... Но ты, как упрямый мул, вопреки всему, способствуешь, чтобы меньше стало тех, кто желает сначала всадить пулю, а потом уже все остальное. Квартальные мужики, конечно, ребята непреклонные, и спасают мир как могут, но куда это годится, такими средствами... Действие рождает противодействие. Око за око, зуб за зуб... И пошло-поехало... Сколько существуют роды людские (М-половина и Ж-половина человечества), вечно грызутся меж собой... жить друг без дружки не могут и жить друг с дружкой не могут...
      А выход прост, как все гениальное: суметь взглянуть на себя со стороны и над собой рассмеяться, осознав собственное несовершенство. Которое не обусловлено тем, к какой половине человечества ты принадлежишь.
      И лишь тогда ты будешь способ(на)ен _л_ю_б_и_т_ь_...
      Как меня ни унижали, используя встречаемых по пути женщин, и ни мучили меня дыбой одиночества родной мир рука об руку с супружницей своей, судьбой, я не утратил ЖЕЛАНИЯ поклоняться Женщине. Когда-то именно оно сделало меня таким, как я есть, хотя среда обитания (реальный мир в браке с судьбой, семейка садистов! избравшая меня жертвой) старательно лепила из меня женоненавистника лапками человекоподобных зверьков с женскими именами, отталкивающих меня с отвращением, либо равнодушно отворачивающих мордочкию.. и я должен остаться самим собой, сохранить эту Великую Иллюзию, иначе упаду на обочину. Надо же человеку хоть во что-то верить... и ждать... и надеяться... и может быть, даже любить...
      Даже мне, человеку, оторвавшемуся от "корней" и унесенному горячим ветром Дороги. Женщина, которую я мог бы полюбить, если найду все же свою Единственную, со мной не уйдет. Женщина - земля, дарующее жизнь лоно, ей оторваться от корней гораздо тяжелее, да и с воображением у ней туже, не сумеет сама... а выносить "в объятиях" - бесполезно, потом взвоешь от осознания фатальности совершенной ошибки... так что пускай остаются, рожают... вояджеров. Вот блин, додумался! Женщина - как переходная стадия от человека к сверхчеловеку... совсем охренел.
      А что-то в мысли сей заложено, все же... Но если все мысли додумывать до логического (в своем понимании) завершения, то крыша поедет и не вернется.
      Я, к примеру, когда задумываться начинаю о реальности и/или иллюзорности миров, которые прохожу, пресекаю себя на полумысли. Главное, что я уяснил доподлинно: кто вышел из дома, обречен на скитание вечное. Дорога как Цель, Цель как вечный путь к Ней... Чем хуже? Всяких там построений коммунизма и тому подобных идеальчиков... И родной мир для Идущего - самый что ни на есть иллюзорный. Тот, кто пожалеет и пожелает, чтобы стало иначе, по-старому, тот не сумеет продолжить путь, упадет, разорванный мирами, перерезанный стыками, расстрелянный приступами ностальгии. А следовательно, утратит шанс узнать, быть может, у Дороги все же будет конец, и что там, после, может, истинная Цель пути?..
      Какие мы все-таки, живые, беспокойные создания. Ищем, мечемся, бегаем... Может, правда, что мы - НЕнормальные?.. Болезнь, черт нас дери, материи... То ли дело - неживая природа. Никуда не торопится, существует себе, законопослушно подчиняясь установленному Мирозданием распорядку и находясь в отведенном месте... И ни о какой смерти не думает. Как мы, вынужденные memento. И никогда не знаешь, когда закончится путь, и торопишься успеть, а путь никогда не кончается вовремя, всегда некстати, сколько бы ты ни успел, много или почти ничего. Но, с другой стороны, не дай боги наши узнать дату собственной смерти! Тогда точно не успеть ничего. Ходячая бомба с часовым механизмом уже ни о чем не способна думать, как о мгновении "Х"...
      Такие дела. Уж на этот вопрос я ответ получил. Не знаю и знать не желаю, вот. У меня другая забота. Я настроен преодолевать все без исключения ограничения свободы передвижения, все рамки среды обитания, это моя сила, но и - слабость... "Скакать", к примеру, во времени не столь незатейливо, как кажется, даже если разработать свою систему, облегчающую координацию. Энергии уходит прорва. Для прыжка же из мира в мир ее надобится прорва плюс тележка с маленькой прорвочкой. Ты устаешь, усталость накапливается, необходим отдых, а отдыхать тебе некогда, Дорога так УВЛЕКАТЕЛЬНА, что малейшая передышка выглядит бессмысленной потерей времени. Я подозреваю, что у тех, кто обладает другими частицами силы, в "режиме активного использования", конечно, положение не лучше. Принцип, позволяющий нам пользоваться прорвами энергии, единый, универсальный, иначе Вселенная распалась бы Бог Мой знает на что. Только я типа как зациклился на одной частоте спектра, кто-то - на другой, мне мои "подключения" позволяют ПУТЕШЕСТВОВАТЬ и кое-что еще, чтобы не сдохнуть по пути, оборониться от врагов, предвидеть происки, и даже - вовремя смыться, ежели дела будут совсем швах. Почему мне ДАНЫ именно эти "частоты", я догадываюсь: дается ТО, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕОБХОДИМО. И это справедливо...
      Я искал ответ на вопрос: ЗАЧЕМ я живу??? Выйдя на Дорогу, я окончательно убедился в том, что если найду ответ, то и жить больше не пожелаю; хрен бы я это понял, получив дар переносить предметы усилием воли или имея микроскопическое зрение. Мне нравится ИДТИ, я был рожден ИДТИ, и в этом - МОЕ. Как ни пронзает иногда отчаянная тоска по домашнему Очагу, Женщине, которая всегда рядом, и детях, которые - единственный способ стать бессмертным...
      Я спрашивал себя когда-то, что останется неизменным в людях при любых "измах", что в нас ЗА ОСНОВУ?.. Теперь я понял, что. Основа наша - как ни парадоксально, - РАЗДЕЛЕНИЕ на два вида. Мужчины останутся мужчинами, а женщины - женщинами, при любой форме государственности, при любом правительстве, при любой идеологии, при любом "...архате". Кто бы ни главенствовал, симбиоз сохранится. Даже красные комиссары, начав с отрицания семьи, пришли к тому, что "семья - ячейка общества". В любой ее форме. Друг без дружки, как бы ни ненавидели, половины обречены на вымирание. (В этой связи - непременно возникают ассоциации с прочими ПАРАМИ. Куда ни глянь, везде все устроено во Вселенной парно. Плюс и минус в электрические сразу на ум приходят. Тьма и свет, холод и тепло... добро и зло, в конце концов, хотя с это парочкой сложнее, частенько меняются местами, и поди разберись, к то где конкретно в данном контексте. Ergo: только то, что имеет противоположность, устойчиво. Есть на кого (что) опираться. Даже если опора принимает сюрреалистическую форму извечной войны с тем (кем), на что (кого) опираешься...) Так и мы. "Симбиоз взаимовыгодное сотрудничество", по словарю. И никакой партеногенез не поможет. Потому что размножающиеся партеногенезом уже людьми не будут, и их судьба мне не интересна... Интересны мне и Моему Богу люди. Ради них, какими бы они ни были, я возвращаюсь в родной мир. В других тоже людей полно, но какое я имею право интересоваться и любить ТЕХ, если брошу на произвол судьбы ЭТИХ!.. От которых я ушел, но к которым вновь и вновь возвращаюсь... К которым велит возвращаться Бог Мой, который Во Мне, а не Во Вне.
      Я узнал имя Моего Бога. Зовут его - Freeway [(англ.): автострада, многопутная дорога]. Мне очень нравится это английское слово, оно точнее всего передает суть, читаемое буквально; можно было бы использовать и Highway [(англ.): 1) большая дорога, большак, шоссе 2) главный путь 3) перен.: прямой путь (к чему-либо); столбовая дорога], но мне больше нравится первое. И к тому же надо быть последовательным. Назвался же я Voyajer'oм, позаимствовал слово, понравилось оно мне, хотя оно-то, как раз, не совсем адекватно, по-английски означает: "МОРСКОЙ путешественник", а значит, суживает смысл... ну и ладно. Привык я к нему. Как, теперь, я привык к мысли, что имя Моего Бога для меня - Свободный Путь.
      Аминь.
      Вот такой вот я крутой. Freeway Star весь из себя. Стал. Даже Имя Бога знаю, сам нарек. Только вот по-прежнему нет ощущения, что иду как надо... Жизнь, блин, проходит, а счастья нет. Будет ли?.. Об этом я задумываюсь по ночам, смотря на звездное небо того мира, в котором нахожусь. Звездная карта везде разная, но на мысли почему-то наводит одинаковые... И ночь, странно, но факт - везде ночь. Во всех мирах. И что самое странное, все миры ночью похожи. Днем-то они разные, в зависимости от характера и привычек родного светила... Одни мягкие как подушки, другие жесткие, как коленом под зад. Ночью как-то все сливается в серые тона, тепло и холод вступают в компромисс, находят некое среднее число (статистически, конечно, беря в расчет МИРЫ, а не один, конкретный!). Мне, помнится, когда-то, до выхода на дорогу, казалось, что моя родная Земля ночью и она же днем - это две совершенно разные планеты. Я "зрил в корень", между прочим. Днем "лик" каждого мира обращен к солнцу, ночью же он смотрит в глубь Вселенной, масштаб и фокус взгляда меняются, и совершенно разные чувства мир испытывает, и населяющие его существа, само собой, тоже. Звезды - символы множественности миров. Солнце - пусть и родной, жизнь дарующий, но ЕДИНСТВЕННЫЙ мир...
      Который, зараза, так жесток к эмигрантам, "предавшим" его... Ну ничего, голь на выдумку хитра. Помню, еще до того, как я случайно нащупал способ возвращаться домой хоть на сутки (я же не знал еще, что могу преодолевать все препоны и границы, дано мне это, и ничто не остановит вояджера, идущего к цели!), и подумывал навсегда уйти по Дороге дальше, обрубив "хвосты", зажав ностальгию в кулак воли и научившись не вспоминать тех, которых забыть не боялся... помню, передал я в родной мир весточку, использовав такой фантастически неожиданный "@-mail", что до сих пор вспоминаю и диву даюсь собственной изобретательности. Письмо я, правда, таки переправил, вот только адресат уже выбыл... Это потом, когда я вернулся домой на суточную "побывку" - и мне чудом повезло, угодил в сутки, следующие сразу же за сутками, вечером которых я пришел на вокзал и купил билет на харьковский поезд... я узнал, что он выбыл, и не временно, а навсегда... В предыдущем письме к Другу, время написания которого совпало с сутками, названными мною "номер Раз", когда я РЕШИЛ, куда и как идти, я обещал написать еще, и выполнил обещание... Сутки номер Раз от вечера, в который я купил билет, отделяли несколько месяцев подготовки, морально-психологической в основном, и надо же было случиться, что практически в тот же вечер, когда я СОЗРЕЛ и купил билет, буквально в двух шагах от меня, от вокзала, на который я пришел, чтобы уехать, как я думал, навсегда, убивали моего Друга...
      Наверное, это тоже - ПЛАТА ЗА... а может, просто стечение...
      Потом я несколько раз попадал домой, и все труднее стало объяснять близким и знакомым, куда я деваюсь, и я принял решение, стоившее мне не одного седого волоса - я инсценировал собственную смерть. Выход банальный и жестокий, но единственно-верный для Идущего. К тому же Мишкины часы уже были у меня на руке...
      ...а я не знал ничего, и написал второе письмо, как обещал, и отыскал способ переправить его "с того света", преодолев стену в обратном направлении... Хотя пора привыкнуть - во всем, что касается преодоления рамок и устранения козней среды обитания, спеца круче вояджера, или Идущего, как нас именует Единая Книга Миров, нету. Кстати, эта пресловутая Книга... я столько слыхал о ней после того, как она была упомянута впервые в нашей беседе с Братом в странной шапке, от разных существ, причастных к Знанию, но не видел и в руках не держал. Порой мне сдается, что эта Книга - миф, один из мириадов, без которых не обходится ни один мир. А порой я верю в ее реальное присутствие. Прочесть бы... Но боюсь, мне суждено это лишь после обретения Цельной Силы. И то, в случае, если именно мне суждено быть "эпицентром"... в чем я совершенно не уверен. Был бы заранее уверен, уже бы подох. Подобного гада, который в ТАКОМ уверен заранее, стрелять надо без раздумий... И Дорога таких "отстреливает", будь спок. Возжелавших ЛИЧНО ДЛЯ СЕБЯ. Плата взимается за все. Дорога берет отказом от личной корысти. Если на нее вступит "урод", помышляющий лишь о новых способах потешить свои пороки, что от нее останется?.. Тот-то и оно. Камня на камне не. Всякие там "бандиты во времени" и "демоны Низа" покажутся ангелочками в сравнении с монстрами типа Пожирающих из мира Труба Рулю...
      Или запирает в одном мире, что хуже смерти.
      Идущие, запертые в темнице единственного мира, обречены. У них в руках остается всего лишь убогий стилос реального косноязычия. Их существование - кошмар, в котором реальность вынуждает их превращаться на всю убогую оставшуюся жизнь в зрителя видеоклипа, оставаться ПО ЭТУ сторону экрана, когда ТАМ, за ним, такая яркая, ключом бьющая ЖИЗНЬ!.. Некоторые кончают самоубийством сразу. Некоторые просто сходят с ума, перестают быть самими собой, и тогда лишь странные сны бередят их серое влачение, будоражат беспросветные будни высверками фантастических красок и форм...
      Однажды я подумал: а что, если и я был ЗАПЕРТ??? Значит, я вояджер "по второму разу"??? Но тогда ЗА ЧТО Дорога вновь пустила меня на себя??? Неужели я искупил вину??? В чем же она состояла??? Ни фига себе вопросики...
      От этих "вопросиков" у меня так разболелась голова, что я зарекся впредь об этом думать...
      Хотя куда от себя денешься. Душа/чувства, разум/мысли, плоть/инстинкты... Финиш там, где стык всех ипостасей, и финиш этот - ТЫ. Каковы компоненты, таков и ты, сугубо индивидуально... Одним, к примеру, предстоит финишировать, совершив Поступок уровня проезда Леди Годайвы через деревню, другим, ежедневно совершая делишки уровня повышения налогов ее лордом-супругом...
      Что же я все-таки натворил, Бог Мой, идя по Дороге в прошлый раз?.. И за какие особые заслуги мне дана вторая попытка...
      Бр-р-р-р. Не хочу и думать. Как бы там (и тут) ни было, сейчас я ИДУ, а все остальное значения не имеет. Ну разве что воспоминания... Которые тоже - ТЫ. Как "внешний" мир - коллективное творчество зодчих стройтреста "Человечество", так и "внутренний" - произведение каждого человека, сотворенное из множества составляющих, и память - как фундамент...
      Зрительная память у меня практически абсолютная, я часто не помню слов, сказанных мне людьми и нелюдьми, но КАК ОНИ ВЫГЛЯДЕЛИ, произнося их, я помню прекрасно. Иногда это - плес, иногда - очень даже минус... Когда я вспоминаю лица родителей, особенно. Единственные, перед кем я останусь в долгу до самой смерти, и наверное, не расплачусь, какие бы альтруистические поступки ни совершал на пользу всему остальному родному миру. Мне кажется, я предал их, уйдя за стену. Они не смогли помочь мне излечиться от болезни, исковеркавшей мою жизнь, но разве виновны они, дав мне ее, ТАКУЮ?.. Грызя подушки от боли на больничных койках, я проклинал их, и не понимал, глупец, что расплачиваюсь за собственный грех, их вины в том нет, но зато вот Я виноват в том, что страдают они. Отец и мать, если они люди, любят своих детей, какими бы они ни были, и если ребенку плохо, больно, так же больно и родителям... Дети часто не понимают этого, и гневно бросают "старшему" поколению: "Мы не будем такими как вы! Вы никогда не поймете нас!", и забывают, что если бы люди, от которых отмежевываются собственные дети, в свое время предпочли бессонным ночам у кровати больного ребеночка (а все дети болеют, одни больше, другие меньше) "прогулки под луной", то им, детям, вообще НЕ БЫВАТЬ, никакими...
      Я никогда не вернусь в дом, где родился и вырос. Я никогда не прийду к отцу и маме. Так будет лучше. Для них я умер. Меня похоронили, но не забыли, я знаю, я видел... и видел, как они приходят на "мою" могилу. Больше я себе такого не позволю видеть. Неизбывное горе, отражающееся на их лицах, не искупить никакими добрыми деяниями. Горе родителей, переживших своего ребенка...
      Но я НЕ МОГУ вернуться. Если вернусь, я умру ОКОНЧАТЕЛЬНО.
      А я не прошел еще свою Дорогу. Простите и прощайте, Па и Ма...
      Вот и еще одна запретная область воспоминаний. Я с трудом, но научился "не вспоминать о том, что забыть не боюсь"... Если бы не научился, худо пришлось бы мне..."
      65. ТО ЛИ СТИХ, ТО ЛИ ПРОЗА
      (в "бардачках" средств передвижения некоторых
      путешествующих подобные опусы вполне могут "заваляться")
      ПАМЯТЬ О ТОМ, ЧТО БЫЛО, БЫЛО, БЫЛО...
      ...лица - как ветер,
      но ветер не лица.
      Ветер не злится,
      злятся лишь лица...
      Маются, мечтают,
      поют и зовут,
      жизни отравляют
      и счастье несут...
      Твое лицо все жизни
      мне виделось во сне.
      Вспышкой света брызнет
      и погаснет
      в сером будничном огне...
      Твое лицо как пассат,
      приносящий свежесть с моря.
      Твои глаза как град,
      разбивающий в щепки горе!..
      Я видел твои губы,
      похожие на розу,
      которые во сне срывал
      в садах Эдема райских...
      Я помню твои руки,
      воздетые в молитве...
      Мы были ночью той
      на грани смерти, но мы
      поставили "ва-банк" и
      вышли цельными из битвы!..
      Я помню силуэт
      на фоне алого рассвета...
      и помню боль и горечь
      пораженья, когда
      Царь Тьмы
      напал на Страны Света...
      Мы были вместе, помнишь?
      Мы сражались и любили,
      мы утоляли жажду у ручья в лесу и пили
      сладкое вино из Кубка за столом
      в гостях у Бога,
      помнишь?..
      Ты видела меня,
      бредущего за счастьем
      с котомкой горя и
      пустым подсумком после перестрелки.
      Мы повстречались на краю
      Вселенной, помнишь,
      и я дарил тебе цветы,
      которые принес оттуда, из-за края...
      Я отдыха и передышки не имел,
      я брел вперед,
      и полз, карабкался наверх,
      а ты ждала меня, ждала с протянутой рукой
      и я взбирался, злу наперекор!..
      Я знал, что обрету покой с тобой...
      Все было во снах,
      и любовь, и цветы,
      и была ты повсюду,
      и всегда только ты...
      Лицо твое - как ветер.
      Но ветер - не ты...
      Во сне как живая...
      Теперь далека...
      Что сталось с тобой,
      Прекрасная Леди из мечты,
      и почему ты холодна, как заиндевевший
      стакан воды?..
      В каком же царстве льда
      побыла ты... Была там без меня...
      И почему тепло моего огня
      не может растопить броню,
      в которую оделась ты,
      отгородившись мраком,
      и не пускаешь свет звезды,
      что нас благословляла там,
      где были вместе мы, вдвоем...
      Ты не узнала, Бог Мой!
      не узнала ты меня!..
      И от моих прикосновений замираешь ты, звеня,
      как металлический фетиш,
      тяжелый, мертвый, равнодушный...
      И дрожи нет,
      былой, что запомнилась мне...
      Ты не узнала меня,
      и забыла союз,
      что крепче алмаза
      во снах наших был...
      И крепость наших брачных уз
      не смог никто нарушить,
      даже демон-искуситель,
      помнишь?!.
      Ты испугалась возвращения
      в реальность грез,
      которые во сне реальны были,
      как Земля.
      Ты разучилась видеть в глубине,
      за внешней оболочкой душу,
      что существует лишь в Единстве
      - Ты и Я.
      Но в прошлых жизнях
      ты была со мной...
      Хоть сны о райском счастье
      в этой жизни лишь ко мне приходят...
      Случилось нечто, ты забыла о Любви,
      лицо твое отмечено печатью Зла...
      и нет в тебе тепла,
      что сотни жизней согревало нас обоих...
      Лицо твое - как ветер...
      Юный и прекрасный...
      Но ветер не злится.
      Злится лишь мрак забытья,
      пожирающий лица.
      (из цикла "Горячий Ветер Дороги",
      год 0005 от Начала Пути)
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЛЮБОВЬ - ОДНО ВООБРАЖЕНИЕ
      "Настоящий удар нанес тот, кто нанес его последним",
      - основополагающий принцип абсолютно всех видов
      единоборств. Впрочем, подобная аксиома справедлива и в
      любой другой ситуации разряда "face to face", например, в
      огнестрельной дуэли: "Стреляет тот, кто стреляет
      последним".
      (Автор неизвестен. А может, авторесса?)
      66. ...ЕЩЕ ОДНО ПИСЬМО, НАПИСАННОЕ В НЕ ЛУЧШЕМ ИЗ МИРОВ...
      "24 августа, 21:12:21
      ...Мишка, my invisible friend!.. я ОЩУЩАЮ твое присутствие, я фантастически рад этой предоставившейся ВОЗМОЖНОСТИ, поэтому и пишу тебе, ЧУЯ твое бесплотное дыхание, ЗНАЯ, что ты заглядываешь через мое плечо... Как я понимаю, мое предыдущее письмо в никуда, отстуканное на дребезжащей ветеранке "Олимпии" в номере кентуккийского отеля, ты тоже ЧИТАЛ, заглядывая мне через плечо, хотя я об этом не подозревал, но то письмо также дошло до адресата. Как и файл "gray.txt", возникший в хард-диске твоего компьютера еще раньше... Ты знаешь, у меня и в прошлом иногда возникало ощущение, что кто-то, сам НЕВИДИМЫЙ, смотрит мне в затылок, и я почему-то не опасался этого взгляда, хотя мог бы насторожиться и сделать "далеко идущие" выводы, подобные тем, что я делал в отношении некоторых других "взглядов" в спину. Значит, я подсознательно ВЕДАЛ, что это взгляд ДРУГА, а не врага... Господи Боже Мой, спасибо тебе, что дал мне это дружеское invisible touch...
      Хочу поделиться с тобой, Мишка, своими мыслями, мне так не хватало этого в пути. То, что я делаю, ты видишь, и сопереживаешь, хотя и вмешаться не можешь, помочь там или предотвратить тут, посоветовать, предостеречь... Какие-то свои ergo ты по поводу моих деяний сделал, но чтобы для тебя окончательно прояснилась моя позиция, я и хочу с тобой поговорить. А может, мне самому это необходимо - прояснение... Некие предварительные итоги подвести...
      Первым делом о том, что печет горячее всего. Никому никогда не говорил об этом, даже себе признался "со скрипом", но я не знал, что ты РЯДОМ. Тебе скажу. Я убедился в том, что возможность свободного выбора до одного места (заднего), когда... КОГДА НЕТ ЛЮБИМОЙ РЯДОМ. Банальная истина, но мне для ее понимания потребовалось избить в кровь ноги, сердце, душу и разум об острые камни Дороги. Наши Боги и Богини, те, что В Нас такие же ПОЛовины, как и мы, и какими бы сильными, всемогущими даже, сами по себе, они не были, только сомкнувшись в единое целое, они воплощаются в Истинного, Всепобеждающего Бога, имя коему... вот-вот, женское, ты в курсе. Хоть и "патриархатная" лексика царила в мире нашем, а осмелилась НАСТОЯЩЕЕ назвать как следует... И только ВОСсоединившись с единственной, всю жизнь, всю Дорогу мною разыскиваемой, половинкою своей противоположного ПОЛа, я обрету подлинную свободу. Такие дела. Отак воно.
      И еще я уверился, что мои "сны о чем-то большем" - такая же Великая Иллюзия, но теперь я в ней живу и мне в ней нравится, здесь было мое место, и я его занял по праву, ни у кого не крал элитарную привилегию свободного выбора вкупе со всеми фантастическими по возможностям способностями. И тут болит по-прежнему, иначе права такого у меня не имелось бы, и Бог Мой был бы другим, и толкал меня в другой "лагерь", на другую сторону фронта. Я и Он обречены на боль, даже в мире наших снов, в СВОЕМ мире. Кто сказал, ЧТО У БОГА НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНО БОЛЕТЬ??? Какой он после этого Творец, блин горелый, какое право имеет он ПРАВИТЬ??? Кто не изведал настоящей боли, тот не изведает и любви... Так было, есть и будет. Аминь.
      Я помню, однажды в высказал все, что думаю об Иисусе Христе и христианстве. Своего рода мысленный монолог получился, о том, что мне с ними не по пути. Моя Дорога - не Дорога К Храму, но я ее выбрал сам, и не думаю, что совершил ошибку. САМ. Пусть исполненный гордыни, по терминологии христиан. Они - ВЕРУЮТ, и все, и это главное, а там и тут хоть трава не расти. Никаких сомнений быть не должно. Сомневаешься? Значит, НЕ веришь, обуян и полонен дыяволом. Люби Бога, и на Небе Он полюбит тебя. Просто и ясно... А на Земле?.. О. Страдай и верь. Люди пыль, рабы, черви. Земная юдоль - лишь неуютный предбанник. Жизнь, баня то бишь, теплая и уютная, после смерти начнется, ежели выслужишься...
      Служить бы рад, прислуживать тошно.
      А я шел, шел, шел и пришел к своей вере. Любовь к Богу должна начинаться с любви к людям, к каждому конкретному человеку; иди к Своему Богу, начав с любви к тем, кто ближе... а не к абстрактному человечеству. С именем любви к человечеству на устах и с заботой о нем на знаменах ТАКИЕ гнусные деяния совершались по отношению к отдельным человекам... Я уж молчу о том, какие злодеяния совершались с именем Иисуса на устах. И ведь какие-нибудь Великий Инквизитор, магистр тамплиеров или предводитель крестового похода, зар-разы, искренне веровали, не упрекнешь, что прикидывались... И православных староверов - не; и миссионеров, уходящих в джунгли, в саванны, в горы и на острова, наставлять язычников... И миллионы здоровых, молодых людей обоих видов, уходивших и уходящих в монастыри, прерывая нить поколений, лишаясь настоящего бессмертия... С любовью к Нему в сердце убивая Своих Богов.
      НО возлюби их, ближних, будь добр, здесь, на Земле, ДО смерти. НАЧНИ здесь...
      Если это не так, то не вера и не любовь это, а просто "отмазка". Индульгенция, блин, вот мерзкое словечко!.. Христиане вроде о том же толкуют, но у них это как-то отходит на задний план, впереди всех - Он, тот что на Небе... Не отсюда ли растут "рожки" их постоянного размежевания, деления на всяческие секты и церквы, каждая из которых с пеной у рта доказывает, что только ее понимание Книги Книг - единственно верное, только молитвы ее адептов воистину достигают Горних Ушей, только на них реально снисходит Благодать, озарение, просветление, только им даровано право нести Слово... а все прочие обуяны лукавым, их харизма ложная, и Кара на них падет, и жариться им на сковородке!.. Эгей, рабы божии, где индульгенции за этакую безапелляционность думаете прикупить, а?.. И еще мне до дрожи в кончиках пальцев претит то, как Библия учит своих фанов относиться к женщине. И куда ж любовь девается ваша, "сыны Креста", когда речь заходит о "дщерях"? Даже в праве быть жрицами ваших храмов им отказали вы... Впрочем, в подобном грехе не только вы повинны, религии, бога другими именами зовущие, недалеко от вас ушли, за редкими исключениями, нормой не являющимися... что ж поделаешь, мир патриархата сделал бога мужчиной, а любой мужик бабу "тащит и не пущает", от природы (так ему кажется) ему сие предписано... О природе самих женщин, кстати. Сложилось представление, что их вид отличается от мужского тем, что находится в некоем, как бы это выразиться, "усредненном" состоянии. Мужчины, типа как, могут взлететь выше звезд и пасть ниже дна, наделены силой воображения, потенциалом творчества... Потому и почти все настоящие поэты, писатели, композиторы, художники, и прочие Творцы - мужчины. А женщинам - не дано ни пасть, ни взмыть, они другие, не способные... Удобное объяснение. Вот только смысл его, формально верный, совершенно иной по содержанию. ОНИ - действительного ДРУГИЕ, и у них другие методы сублимации. Им для полноты жизни ДАНО другое. Мужчинам - не понять... Особенно - не способным любить кого-то, кроме себя...
      Я не говорю, что идеален и всех конкретных конкретно люблю. Я иду... ИДУ. Дальше. А что за поворотом, знать не дано... и это справедливо. Иначе зачем было бы идти за поворот, зная, что увидишь там?..
      Чему научила меня Дорога еще?.. Умению забывать победы. Выполнить, что совесть велит, и вовремя смыться, не дожидаясь орденов, почетных персональных пенсий и бюстов на родине. Остановка - смерть, оседлые души дома сидят, а души путешествующие осмеливаются из дому уходить, утаскивая тело и разум вослед - на Дорогу, связующую времена, миры, измерения, пространства... и в конце концов, быть может, сквозь туман, скрывающий то, что впереди, начинает проясняться именно это понимание, что истинная цель - сама Дорога, постоянное движение, остановишься, не пойдешь дальше, учиться своей любви и ища Свою Любовь - станешь как все, неживым. Не способным заболеть любовью (а именно эта способность помогла тебе выйти!), следовательно, имеющим здоровый разум, а как может быть здоровым само по себе то, что изначально является болезнью жизни?.. Полный бред на первый взгляд? ан нет! Жизнь - это уже Душа, в той или иной ипостаси, одушевленная материя, значит, и, проследив цепочку в обратном направлении, какой ergo получается?.. Вот. Живешь, если любишь. Не любишь - не...
      Кто-то думает иначе? Пожалуйста. Только что-то не видать вас тут, на Дороге. И не сумеете выйти. См. выше, почему.
      Голубой ключ мечты, отпирающий выход, в руки лишь тем дается, кто душою наделен, способной любить. Кто не способен, у того - НЕТ КЛЮЧА. Между прочим, по-английски (а именно этот язык стал "государственным" в мире нонок, созданном Госпожой, исключившей слово "Любовь" из его словарного запаса) это звучит так: NON KEY. А?.. Вот-вот. Если же продолжить лингвистические параллели, то лично мне на память приходит древнеегипетское слово "каа", обозначающее "душу еще живущего". Ушедшие в мир мертвых по-другому звались... В сочетании с одинаково звучащим на многих языках "нет"... НОН-КАА. А? И - ага!..
      Извини, Мишка, увлекся. Натура филолога, что поделаешь, люблю слова... (Просек каламбур?)
      Чем с тобой еще хотелось бы поделиться... То, что нам нужно, никогда не ожидает нас там, где мы его ищем, иначе Дорога оканчивалась бы, не успев толком начаться. На осознание этой очевиднейшей истины многим нужна вся жизнь, а многим и ее не хватает, и души их уходят в последующие материальные воплощения с клеймом неосознания, порождающим обиду на несправедливость дороги, и расплачиваются за это... И только немногие, кому удалось это осознать задолго до конца жизни, имеют шанс узнать, ГДЕ искать... знаю, звучит как софистика, выглядит как жонглирование словами, переливание из пустого в порожнее, но я не претендую на истинность в последней инстанции. Я осознал так, как сумел, и для меня это важно. Чем дальше я ухожу, тем отчетливее понимаю, куда иду, а ведь раньше, ты помнишь, я весьма смутно, туманно и расплывчато, представлял, чего мне, собственно, жаждется заполучить. К тому же я только сейчас научился, вступая на дорогу, не отбрасывать пинком с пути Своего опыт тех, кто шел раньше. Конечно, я старался и раньше так не делать, даже тебе смел советовать, помнишь, писал и говорил, чтобы не женился и не сходился с той, которую не любишь, и оказался прав, ты убедился в моей правоте. Я говорил тебе, что только любовь, женатая на сексе, приносит подлинное семейное счастье, которое и порождает, соединив половинки, одноименн(ую)ого Истину, Всепобеждающ(ую)его Бог(иню)а, а сына, для продолжения цепочки, можно воспитать приемного, ведь для того, чтобы сделать из него не самца, а человека, в первую голову нужно быть человеком, а не биологическим "родителем". Но тебе не суждено было, брат, в этот раз продолжить цепочку... Твоя судьба не отвернула ножи подонков на несколько градусов, не подарила мне несколько секунд, чтобы я успел... сколько хороших людей страдают и мучаются, и умирают, потому что им в жизни не хватило этих пресловутых "нескольких градусов", сколько людей погибает ни за понюх табаку, потому что высший (или низший?) их личный "водитель" не успевает довернуть "руль"... Не успевает или не доворачивает?..
      Спрашивается, ПОЧЕМУ мир, в котором я родился, пошел по пути, уготованном ему Госпожой? Почему он превратился в ее Лабу, в объект ее эксперимента? Кто позволил?.. Кто позволил, какой садист (Всевышний Бог?! Ну и моральный облик у Него - в таком случае. Впрочем, Он и ранее демонстрировал не раз свою сущность, от всемирного потопа, страшной смертью угробившего миллионы людей, до печей Освенцима и кампучийских полей черепов. И не фиг перекладывать ответственность на дьявола! Если все сущее - Его творение, то допустил - ОН!!!), какая сила позволила на костях старого мира строить новый, ТАКОЙ??? В сравнении с которым даже красная и коричневая империи красивой утопией кажутся, они хоть не сумели затронуть основное, что в людях неизменно при любых "измах" - мужчины остаются мужчинами, женщины - женщинами. Расы и классы под корень свести можно, другие останутся. А если свести под корень ОДИН ИЗ ВСЕГО ЛИШЬ ДВУХ человечьих видов - что останется?.. О.
      Но как бы ни было, я пока жив. И пока живу, продолжаю движение. Жить можно и нужно всегда, пока живется, вопрос - ГДЕ??? Я - в Дороге, в мирах, открывшихся мне. Когда-то, в один хмурый январский день, надежда умерла во мне... и я понял - пора уходить оттуда, где жить стало невмоготу. Как? Зависело только от меня: либо на крышу высокого дома лезть (ведь мне внушала формировавшая меня среда обитания, что мир ИНОЙ там, куда попадешь, когда спрыгнешь), либо... выйти вон, за стену, если сумеешь ключом открыть дверь и уйти туда, куда хочешь, туда, куда частицей своей уходил во снах до этого. Я воспринимал, кстати, границу, условно мною называемую стеной, как нечто ровное, отсекающее, похожее на клинок... теперь я понимаю, что в жизни бы не вышел, если бы мое представление совпало с реальностью. Границы как бы _р_а_з_м_ы_т_ы_, "края" миров взаимопроникают, колышутся, на какой-нибудь ангстрем, или на гораздо более малое, Бог Мой знает какое, расстояние, "входя" друг в дружку, и именно благодаря этому возможен выход. Именно благодаря этой сдвинутости мы видим фрагменты иных миров, будящих наше воображение и побуждающих к творчеству, именно благодаря этому правда вымысла и правда жизни имеют шанс совпасть и пойти вместе, рука об руку, по третьему, общему пути, по Дороге... именно благодаря этой "притертости" миры составляют Вселенную, а не рассыпаются в хаотическое ничто, нечто, никогда, нигде и никак. И - незачем. УНИЧТОЖЬ это взаимопроникновение, и - тю-тю. В мире, нареченном мною Вонючим, потому что там, где я пару дней тусовался, постоянно смердело какими-нибудь химикатами, я услыхал легенду, верить в которую просто не хочется... Один сморщенный "химик", оттрубивший полжизни на комбинате, поставляющем на многие планеты удобрения, изготовленные из фекалиев специального животного "вэ", приняв за воротник изрядную дозу местного самогона (подозреваю, что гонят его тоже из...), наваливаясь на меня волосатой тушей и обдавая перегаром, по сравнению с которым ароматы солдатского сортира слаще пятой шанели одором принимаются, признался, что он-де не простой чернороб, а бывший гвардеец из специального отряда, созданного при имперской Тайной Службе, и задача перед отобранными из элитных подразделений хобартского звездного флота спецназовцами была поставлена простая и конкретная: применить новое оружие, якобы разработанное лысым старикашкой Линдроем. Слыхал я об этом хобартском гении. Ризнарит, Эйнштейн, Пангака, Щари-йюлья и Жжжа рядом с ним - просто прыщавые первокурсники. У этого ума хватит вытворить пакость, могущую "раздвинуть" миры на этот миллимиллиангстрем, и устроить такой себе прозаический, обычный Конец Света.
      "Химик", сосланный на Вонючку за нешуточную (трахнул дочку какого-то чиновника дворцовой канцелярии, а она возьми и помри при родах) провинность, еще будучи солдатом этого отряда, потом слыхал краем уха, что его расформировали, и подозревает, что остался единственным оставшимся в живых из... Вполне в духе имперской бюрократии - выкосить сотню бойцов и забыть об одном, отлично усвоившим, как устанавливать и какую кнопку жать...
      Между прочим, КАК и КАКУЮ, он мне подробно растолковал, хотя я не просил. По идее, если я узнаю, ГДЕ оно, то смогу взять за горло Вселенную. Перспективочка, а?..
      Бр-р-р-р-р-р. Не хочу даже вспоминать... Нажав кнопку, можно устроить мирам такую "независимость", что одна мысль об этом бросит к ногам владеющего кнопкой всех монархов и все правительства... Бог Мой, неужели отыщется псих, способный нажать?.. Зная нас, людишек, подозреваю отыскался бы... Девяносто процентов человечества составляет потребляющее быдло, не способное творить, не способное созидать, не способное даже оценивать, в лучшем случае только работать... оставшиеся десять разделились на способных оценивать (9%) и способных на творчество... из девяноста процентов быдла непременно сыскалось бы хоть одно... Да что там, и из девяти - хоть один бы да... и... оставшийся процент в стороне от выдвижения кандидатур не останется, ох-хо-хо... Ну нас всех... Не исключая меня, доморощенного делителя по уровню творческого потенциала.
      ...Сегодня, кстати, двадцать четвертое августа. Для моего ридного краю в конце ХХ-го столетия от Р.Х. - праздничная дата, вроде уцелевшего весеннего Первомая или почивших красных "ноябрьских". Несколько окрашенная в желтые и синие тона, но - знаменательная. Я не забываю своего "расширения", Мишка, помню, из каких трех букв оно набрано. Странно для суперкосмополита, не правда ли?.. Ну да я вообще ХОДЯЧАЯ странность... В этот день мой народ стал независимым от четырехбуквенной империи, осуществил вековечную мечту. Я иногда заглядываю в конец века, в последнее десятилетие перед концом света... если бы мир нонок не покрыл планету черным ночным знаменем, мне кажется, мечта о самостоятельной дороге в конечном итоге не к таким уж безрадостным результатам привела бы, как "по-братски" каркали северные соседи... хотя кто знает, история - она как спирохета, спиралеобразная, и такая же, зар-раза, вредная.
      ...Прямо традиция своеобразная сложилась: пишу тебе исключительно "по праздникам". К чему бы это? Может быть, неслучайно. В сутки больших праздников (и других событий, затрагивающих большое число людей одновременно) изменяется фоновая "окраска" бусинок ожерелья времени, неритмично пульсирует идентификационное излучение, вносится дестабилизационный фактор, и видимо, именно в них легче всего, и прежде всего, проникают разного рода частицы, материальные и энергетические, из других миров и времен. Я когда в первый раз сумел выйти (из поезда, мчащегося в ночи под Красноярском), угодил в день, который отмечен в истории моего первого на Дороге иного мира траурным цветом, наподобие дня похорон Кеннеди для Штатов или 22-го июня для Союза в нашем с тобой родном мире... К слову, есть миры очень похожие, с почти неразличимой судьбой, и когда в подобный попадаешь, создается полнейшая иллюзия, пронизывает острейшее "дежа-вю", пока... не наткнешься на треугольные иллюминаторы кораблей, голубоватый цвет кожи аборигенов Американского континента ("Вождь Голубокожих", каково, а?!) или премиленький обычай дефлорации новобрачной отцом жениха... Был бы я этнографом, а не "филологом", собрал бы богатейший материал и настрочил эпохальный труд. Только восприняли бы его как головокружительный фантастический роман, а не как серьезное научное исследование...
      В этой связи - ассоциация. Госпожа заменила главенство одного вида людей над другим, поменяв их местами. Небо опустила, землю подбросила. Провела серьезную научную работу. Заменила одну кабалу на другую, собак на дерево, кошек под... это справедливо, по большому счету, но не выход, даже не аварийный. (Как побочный результат получила мужиков, из последних силенок не пускающих в свою "вольеру" нонок, псов, сопротивляющихся натиску кошек...) Я давно это знаю, потому и не могу бросить этот мир на произвол, уйти дальше, по своим делам, искать свою Единственную, свою половинку, чтобы Мой Бог воссоединился с ее Богиней и тоже был счастлив... Главенство мужского вида, рычащий мир псов, меня не устраивает тоже, но это - естественный путь развития, и в него вмешиваться не могу, не хочу да и права не имею. Лучше уйду, что и сделал. Я тоже "кобель", но бездомный, бродячий, меня не культивировали, и в вольеру меня не посадишь, я все равно уйду, либо в полночь, перескочив в другое время мира, в котором нахожусь, либо в иной мир, предварительно, опять же, выскочив в другие сутки, чтобы иметь возможность перемещаться в пространстве без ограничений и настроиться на проникновение сквозь "колышущиеся" грани... Нонки меня не остановят, разве что убьют, но вот этого-то кайфа я им не доставлю.
      И не поймут меня нонки никогда, наверное, и не оценят. Почему я против них воюю... не поймут, что ЗА НИХ на самом-то деле, и что находясь в их рядах, я буду способствовать лишь гибели их... "Чужой среди своих, свой среди чужих", будто про меня...
      Почему люди пишут, помнишь, ты все задавал мне этот вопрос?.. Почему занимаются творчеством вообще, вместо того чтобы, сытно набив пузо, трахнувшись и поглазев какое-никакое зрелище, дрыхнуть безо всяких снов, а проснувшись, сытно набив пузо, трахн... и так до конца. Я отвечал тебе: чтобы стать богоравными. Чтобы, воображением своим творя миры свои, быть может, чуточку изменить к лучшему (или худшему...) мир, в котором родились... чтобы хотя бы в своем, вымышленном, с точки зрения других, мире, иметь возможность СВОБОДНОГО ВЫБОРА... чтобы убить дракона или человека силой воображения, иначе начнут убивать реально... Чтобы выглядеть, хотя бы ТАМ, такими, какими ХОЧЕТСЯ, а не такими, как вынуждены. И потому, что смотрят в щелочки стены, разделяющей миры... И потому... лишь теперь я понимаю, какое ПОТОМУ должно завершить этот ряд.
      Но и потому, чтобы Богам дать шанс стать равными Людям.
      Отак воно.
      ...В других мирах ты не мог наблюдать за мной, поэтому хочу напоследок рассказать тебе об одной встрече. (Хотя мне кажется, ты и без того все, о чем я вспоминаю, все фрагменты, которые я бегло и частично заносил по привычке в подобие дневника, черный блокнот, в котором я сейчас и эту "эпистолию" кропаю... и все, что я думал-передумал, весь мой ДУХОВНЫЙ путь, отраженный в письмах, воспоминаниях, "то ли стихах, то ли прозах", размышлениях, "лирических" и "философских" "отступлениях", рефлексиях и слезах... по неким неведомым еще мне каналам ты получаешь. Вы там не можете сканировать звуки и мысли, только "картинка" проходит, я знаю, но вдруг ты на меня настроился конкретно, и сумел расширить границы восприятия?.. И я рад, что мой "ангел-хранитель" ты, а не выпердок-казанова какой... шучу, шучу!). По пути я встречался и встречаюсь, и сталкиваюсь с массой различных существ, разумных и не очень, похожих на нас и весьма не... В той или иной мере все эти встречи остаются в моей памяти, но некоторые особенно врезаются в нее. Как эта...
      Я какое-то время находился в жарком мире, чтобы ты понял, смахивающем на "арабский восток"; я прозвал его Халвой, потому что объелся ею в одном из оазисов как свинья желудями. Не знаю, в чем дело, но вероятно, сходные природные условия формируют сходные мировоззрения. Тамошняя религия почти в точности копирует ислам, разве что имена другие и даты. Конкурентов своих, правда, она подавила, загнала в подполье (под-песочье, точнее) и размахивает зеленым знаменем в планетарном масштабе. Встреча, о которой я хочу тебе рассказать, произошла в южном секторе западного полушария, у них там есть впечатляющая размерами пустыня, рядом с которой Сахара - что Бельгия в сравнении с Францией. Оазисная цивилизация... кстати, мне там понравилось. Это неповторимейшее чувство - преодолеваешь тыщ пять кэмэ песка, песка, песка, песка, песка... и до тошноты осточертели морды шестилапых местных "верблюдов", горбы которым заменяют особые кожистые образования, расположенные на широком "заду" (похожи они на гигантских тараканов с гроздью раздутых воздушных шаров, прилепленной с тыла), и до позывов рвоты обрыдли узкие, табачного цвета рожи спутников-караванщиков, и воды осталось на два дня, и горячий секущий песком ветер, постоянно, зар-раза, норовящий дуть в лицо, умотанное тряпками в шесть слоев... качаешься как болванчик на спине страхолюдной насекомины и мечтаешь только об одном - лечь и сдохнуть... и песок, песок, песок, песок, песок вокруг... и вдруг надсадный хриплый вопль, исторгнутый сотней глоток: "Айя-а-а-а-а-а-а!!!!!!", и эмоции, им выражаемые, даже не снились матросу колумбовой каравеллы, первому заоравшему: "Земля-а-а!!!". Это значит ОАЗИС. Оазис, значит, первым делом вода, вторым женщины, третьим все прочее. Оазис - тень, нега и отдохновенье, оазис - особый мир, абсолютно ничем не похожий на расположенную рядышком пустыню, оазис - жизнь (в их языке "Айя" - и жизнь, это омонимы и синонимы одновременно), особая атмосфера... Им не надо воображать, каково праведнику на небе будет, когда умрешь. Они знают, что такое рай - у них он есть, земной. Я на своей шкуре тоже испытал и понял, ЧТО.
      Прибываем это однажды (мы с Тройкой, трансформировавшимся в еще одного местного друга человека, похожего на помесь ящерицы и паука, присоединились к челночному каравану, направлявшемуся в самое пекло, в центр, к одному из наиболее дальних и недоступных оазисов) в вожделенный рай земной, наслаждаемся заслуженным отдохновеньем (вот когда я понял суть отличия этого слова от просто "отдыха"!), и я подумываю о том, что пора и честь знать, уходить дальше, песок пропитал меня насквозь, проник даже в промежность и в уретру... пока не помылся, думал, кончусь от зуда... Возлежу, значит, я на коврах и подушках в отдельном "номере" караван-сарая, в блаженной полудреме, после настоящей ВАННЫ, слушаю тягучую музыку, исполняемую где-то за окном на ситароподобном ийюбьласе, теперь я всегда сумею попасть в Халву, использовав воспоминание об этой музыке для настроя, ведь угодил сюда достаточно случайно, настраиваясь "в общем", при помощи алжирских фольклорных записей... Свет, проникающий в раскрытое окно, кто-то заслонил. Опять мальчишки пришли поглазеть на диковинного светлокожего чужака, подумал я; хоть и прокоптило меня садистское солнце пустыни, но в сравнении с ними, кожа которых разнилась лишь в оттенках черного и коричневого цветов, я выглядел бледным пятном. Мне было в лом шире открывать глаза, фокусировать взгляд, и я лениво сказал:
      - Посмотрите, закройте ставни, я спать буду... - Право на сон для мужчин в туземном укладе - священно, тем паче для изнуренных пустыней, только-только преодолевших тысячи и тысячи кэмэ песка...
      - Хорошо, я приду потом, когда ты отдохнешь, мой милый странник, согласился со мной певуче-прекрасный женский голос. В женщин, имеющих такой голос, влюбляются сразу и бесповоротно, часто на всю жизнь. За один только голос - ТАКОЙ... Не знаю, в чем заковыка, в тембре, в придыханиях, в смене тональностей, особой ритмике пауз и интонаций, но знаю - такой мог бы быть у моей Единственной. У Пожирающей Шшшшшшш... был такой... И потом у Бев... а раньше всех - в прошлой жизни, - у моей бывшей жены...
      Но этот!.. Я распахнул глаза как можно шире, сон отлетел как пинком отброшенный, я выпрыгнул в явь, в тягучий зауныв ийюбьласа, и рывком сажусь на ковре. Против света плохо видно, но проем заслоняет ЯВНО женская фигура, сглаженная "паранджой"-ойямьяйлей, и начинает этот абрис уменьшаться в размерах - удаляется, отходит прочь...
      - Постой!!! - кричу я вслед. - Я думал, это...
      Абрис прекращает уменьшение. Остановилась... Ошалело помотав головой, вскакиваю. Не ждал. ОХ, не ждал... Женщины к караванщикам приходят, по местным обычаям, во вторую ночь после прибытия... ГОЛОС, Бог Мой, КАКОЙ голос ее поет, журчит, струится через окно прямо мне в душу... как вода, как жизнь, появляется как прохладная тень оазиса, как мираж из ниоткуда в открытой всем ветрам и солнцам прожаренной пустыне...
      - ...мой караван уходит вечером, и я уйду с ним, и потому пришла к тебе, милый, сейчас... я увидела тебя, когда твой караван втягивался в Оазис, и сразу решила - хоть ненадолго, но приду к тебе...
      Право женщины прийти к понравившемуся мужчине на вторую ночь по прибытию - также священно. Даже если женщина, отбросив сетку ойямьяйли, окажется страшнее пустыни и всего лишь светло-шоколадного цвета, мужчина должен радоваться ее приходу и наслаждаться ею точно так же, как здешним эталоном женской красы: черной как древесный уголь, толстогубой, "луноликой", с широченными бедрами и коротенькими ножками... этакую полукровку от смешения арабов и негров... я люблю "шоколадок", но Мой Бог, я рад, что меня не очень-то привечают местные красавицы, считают бледнокожим уродом... Во вторую ночь по прибытию обычно приходят две-три девчонки, считающие себя уродками мне подстать, но я никому из них не выдаю своей упоительной тайны: каждой из них Ла Тойя Джексон, Тони Брэкстон, Ла Буш, Корона, Уитни Хьюстон и даже несравненная Наоми Кэмпбелл в подметки не годятся...
      В полсекунды я оказался снаружи, выскочив в окно, благо она отошла на несколько шагов от стены караван-сарая. Даже если она соответствует местным эталонам, ничего, лицо можно прикрыть подушкой, за один голос я ее уже обожаю...
      - ...мы больше не встретимся, я знаю, пути наших караванов пролегают навстречу, но я так хотела прийти к тебе... что... прости, разбудила...
      Я просто стоял перед нею, скрытой красно-зеленой накидкой с головы до пят, слушал, как звучит песнь ее голоса, не мог произнести ни словечка в ответ и практически не понимал, что она мне говорит.
      - ...я первый раз к мужчине пришла... не знаю, как... никогда ни к кому не хотелось раньше, а увидела тебя и... пришла, вот... ты пустишь меня к себе, хочешь или нет... но если не хочешь, скажи, я тут же уйду... унесу тебя в своем сердце...
      Под моим сердцем вспухла сладкая щемь, я глубоко вздохнул, прошептал, чтобы не испугалась:
      - Я так хочу, как в... - и вдруг, неожиданно для себя: - ...свой первый раз... - и осторожным плавным, но решительным, движением поднял ее на руки, попятился к окну, присел на подоконник, приподнял легкую, как пушинка, головокружительно, и без всяких парфумов, пахнущую, на ощупь упругую и мягкую одновременно, теплую, живую, реальную, _н_е с_н_я_щ_у_ю_с_я_, фантастически прекрасноголосую незнакомку повыше, перебросил внутрь комнаты свои ноги, и вот уже мы - внутри...
      - ...закрой окно, пожалуйста... зажги лампу...
      И я закрываю окно, и зажигаю лампу, и ради нее я готов на все. Уверен в этом, как никогда в жизни ни в одной женщине не бывал... Масляная лампа не так уж мало света дает, и я вижу мелкую вязь узоров плетения сетки, прикрывающей ее лицо...
      - ...я немножечко боюсь, старшие женщины учили меня... меня, что делать... но я... повылетало из головы... пожалуйста, отвернись... у нас так мало времени, и надо успеть... меня хватятся... тебя не тронут, но мне влетит, ох, влетит... ох, о чем я!.. не надо говорить было...
      Впервые после того, как вышел на Дорогу, я не знаю, что сказать женщине в ответ... По идее, и слов никаких не надо, не тот случай, это даже я понимаю, любитель поговорить еще тот. Но мне так хочется слушать, слышать ее голос... Я отворачиваюсь. Хорошо, что уши не попросила закрыть!
      Тишина. Шуршит ткань. Тишина. Говори, говори, молю тебя... гулко бухает сердце в моей груди, норовя вывалиться на острые камни Дороги.
      - ...будет лучше, наверное, если даже имени твоего не узнаю... возрождается чарующая музыка, звучит завораживающая песнь, - ...и ты не узнаешь моего... я готова... мне кажется.
      И робкое прикосновение, и дрожь предвкушения, как ответ на него, и оборачиваюсь, зашвырнув прочь опасение, что она окажется страшнее пустыни, "открыв личико" - НЕ МОЖЕТ ТАКОЙ _М_О_Й_ ГОЛОС ПРИНАДЛЕЖАТЬ...
      Я видел и знавал многих, разных женщин до нее. Я увижу многих, разных женщин после нее. Я видел и узнал женщину, в которую преобразилась Шшшшшш, чтобы заманить меня и пожрать. Я сжимал в объятиях Беверли, в сравнении с которой греза моего отрочества волшебная Мэрилин Монро показалась намазанной куклой-дурнушкой с паклей на голове и тонкими икрами, а не невесть-сколько-гигатонной термоядерной секс-бомбой. Женщина, на которой я был женат в прошлой жизни, "выворачивала шеи на 180" подавляющего большинства встречных мужчин, идя по улице, а в постели, хоть и не являлась экстра-профессионалкой, проявляла настоящий талант, какой (талант вообще редкость, в любой сфере приложения сил) нечасто встретишь у любительниц и профессионалок, даже претендующих на всезнание и всеумение.
      Я никогда не видел и не знал, и больше не увижу и не узнаю, не обниму и не встречу ТАКУЮ женщину, которая пришла ко мне в первый день по прибытию, вопреки канонам, потому, что ЗАХОТЕЛА.
      Мне казалось (из ложной самоуверенности, понял я), что Шшшшшш продемонстрировала мне ту, которую я искал, и какие-то черты коей я разглядел в бывшей супруге, многие - в Бев, отдельные - в профессионалке Пэтси и прочих встреченных женщинах. Мы никогда не копаем там, где наше золото дожидается нас. Она не соответствовала стандартам красоты оазисной цивилизации Халвы, по местным понятиям она была слишком светлокожа, такими бывают прелестные дети, рожденные от соития черно-белых родителей, брошенных в объятия друг дружке "лихорадкой джунглей", даже во времена самого оголтелого расового размежевания находящей своих "жертв". Никакая сегрегация не устоит против... ясно Кого, и какое у Нее имя. (Кто не андестенд, тот безнадежен и может не читать далее. I'm sorry за отнятое время).
      Конечно, я и раньше подозревал, что ощущаемая мною тяга к темнокожим женщинам неспроста. Но объяснял ее "само собой разумеющимися причинами". У мужчин европеоидного подвида в нашем родном мире эти причины заключаются в том, что "шоколадки", во-первых, физиологически несколько отличаются от белых женщин, имеют более узкий вход во влагалище, гораздо более чувствительные "вторичные половые признаки" и наделены настоящей мультиоргастичностью, что позволяет любому их белому партнеру искренне вообразить себя чуть ли не сексуальным террористом, во-вторых, африканоидные мужчины и женщины придают сексуальной стороне жизни несравнимо большее значение, занимаются сексом часто, подолгу и талантливее, и как следствие, УМЕЮТ И МОГУТ, в-третьих... в третьих, как ни "прискорбно" для белой расы, но первые люди в нашем родном мире, обоих видов, имели черную кожу. Девяносто девять процентов мужчин находятся в кровном родстве между собой (Мишка, ты ТАМ не встречал случайно общего предка?!), а значит, изначально наши женщины были НЕбелыми и НЕблондинками, и нас тянет к темнокожим, в них мы ощущаем свой исток, некую животную первобытную силу жизни, особое чарующее притяжение, голос крови...
      Ох, Миша, прости за наукообразные "выкладки". Это все так, и это все правда, и я на собственном опыте убедился и насладился физиологическими и психологическими отличиями наших "шоколадок", но лично для меня все это ерунда. Хотя бы потому, что я, сдается мне, к этим девяносто девяти процентам не принадлежу, потому и сумел стать Идущим. Любопытно, от кого же происходит оставшийся процент?.. к которому, подозреваю, принадлежал ты и другие Братья, встреченные в пути. Ты знаешь, вероятно, но пока у нас связь односторонняя, да и я привык на все вопросы отыскивать ответы самостоятельно... стараюсь, по крайней мере.
      ...почему я полез в дебри рассуждений и копаюсь в себе... Ты ждешь, наверное, чтобы я описал ее, и поделился с тобой тем, что было у нас с нею на коврах и подушках... я могу со всеми подробностями, красочно, целый порнороман пятииксовый, я умею, ты в курсе. Но не буду. Не потому, что не хочу, нет. Потому, что есть кое-какие, самые сокровенные, воспоминания, которые, извини, брат, ТОЛЬКО НА ДВОИХ. И мне очень хотелось, и хотелось бы, рассказать тебе, но - лучше приторможу. Если ты все же об этом знаешь все, по своим каналам, то давай сделаем вид, что НЕ знаешь, ладно?.. Да и не о том я тебе намеревался поведать, начиная рассказ о встрече в оазисе. О том, что произошло между нами дальше, добавлю только, что ТАНЕЦ ПЛОТИ был настолько отличен по хореографии, чувственности и выразительности от всех "постановок", в которых я участвовал до и после, как совершенные балеты мастеров Большого от халтурных вариаций провинциального театра. Та, Имени Которой Я Не Узнал, но догадываюсь, каково оно, мягко говоря, поскромничала, говоря: "повылетало, что делать". Иногда мне кажется, что Ее вообще не было, это - СОН, греза, возникшая в перегревшейся голове... поэтому я и не страдаю, и не убиваюсь, не комплексую, если не нахожу после Нее такого кайфа в постели, как с Ней... она бы разрыдалась, я уверен, узнав, что отравила мне мгновения наслаждения на весь остаток пути, а я не желаю Ее огорчать. Ее фантастический (как и все прочее у Нее!!!) голос, озвучивший наш Танец, остался во мне незабываемой музыкой, но к сожалению, НАСТРОИТЬСЯ и продолжить знакомство я не смог... Но у меня есть воспоминание. Я закрываю глаза, и перед ними вновь - тело, которое могло бы быть выбрано богами в качестве воплощения женского возмездия... уши мои слышат голос, по сравнению с которым голоса самых чувственных темнокожих певиц - просто блеянье овечек... моя кожа помнит каждое прикосновение, каждое движение, оттенки тепла и интонации жестов... Танец с нею тоже был лишь краткими мгновениями, но мне было ДАНО всей душой, всем сердцем, всем разумом, всем телом, всем, всем, всем... чем только у меня есть, ДАРОВАНО принять и понять ответ на мучивший меня всю Дорогу вопрос, ЗАЧЕМ необходим симбиоз между двумя видами, доставляющий им обоим столько страданий и проблем?.. лишь в краткие мгновения этого танца познается истина о том, зачем вообще ложатся в одну постель совершенно разные, принадлежащие к различным видам существа.
      Но чтобы описать тебе, Миша, этот ОТВЕТ в той форме, как его получил я, у меня не хватит слов и умения их связывать. Может, когда-нибудь Мой Бог наградит меня еще парочкой тысяч тысяч слов таланта... Но произойдет это только после того, как я помогу Ему вновь отыскать свою ПОЛовинку, воссоединиться и обрести подлинное всемогущество.
      Вот... Она ушла своей Дорогой, но на прощание оставила мне медальон, который я тоже считаю своим талисманом, как и твои часы. Не будь его, я бы наверняка счел Ее самым потрясающим сном в своей жизни. Я никогда не открывал его и не имею понятия, что внутри, Она просила открыть его только в том случае, если я пойму, что встретил Единственную, которую искал, и уверюсь, что она - это ОНА... Пока, как видишь, не открыл.
      I'm sorry, вынужден проститься с тобой, мой друг невидимый. Дорога зовет. Приближается Секунда. Назвался Вояджером, иди.
      По привычке эпистолярножанровой - прощаюсь церемонно...
      ДОБРОЙ ТЕБЕ ФАНТАСТИКИ, СТАВШЕЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ.
      И - НАОБОРОТ.
      По-прежнему твой, любящий тебя - Серый"
      67. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 11
      ..."Собрав разрозненные части Силы вместе, за что я должен был поблагодарить... быть может, Своего Бога? повстречавшегося мне в придорожной таве-ерне, я открыл моим братьям-коммандос цель, ради которой я их, собственно, искал и собирал, с боями пробиваясь сквозь времена и миры, рискуя ежесекундно, хотя мог бы, имея даже ту часть, что у меня уже была, жить-поживать припеваючи, путешествуя по мирам курортного типа, "оседая" по нескольку месяцев на одном месте, пока не надоест. Правда, с моей сентиментальной, привязчивой и "загадочной" натурой это тоже было бы чревато сложностями... но это уже мое личное горе. Собирая части, я был готов к любому исходу, Дорога научила меня не особо-то обольщаться. Я был готов к тому, что собрать не удастся... готов к тому, что соберу, но Соединения не произойдет, и в принципе, лишь "волосок" отделял нас от такого исхода... готов к тому, что соберу почти всех, кроме последнего, и от такого исхода мы тоже были "на волоске"... готов к тому, что НЕ Я буду тем, кто сконцентрирует все части в себе... то есть готов к тому, что останусь в одном-единственном мире навсегда, а именно это мне, как никому из Дюжины - хуже смерти, ясно почему... готов ко всему, даже к тому, что произошло в конце концов... Талисман выполнил предназначение.
      Моя Сила уравнялась с ЕЕ Силой. Ну и что?.. Я мог бороться НА РАВНЫХ, и я боролся, но я уже не знал, ЧТО будет засчитано как Победа?.. То, что я добьюсь своего, или совсем наоборот, даже если добьюсь?..
      Я стремился выполнить свою задачу, свое "предназначение", и никого, кроме себя, не видел "окрест", кто способен был ее выполнить... я и рад был бы, несмотря на жуткую перспективу, мне грозящую, отдать свою часть и надеяться, что кто-то другой вернет мир "на круги своя", мир, преобразованный Госпожой в СВОЙ, анархический ноночье-выпердковый, скособоченный, вновь сделает пусть и не лучшим из миров, но ЕСТЕСТВЕННЫМ, миром мужчин и женщин, из которых хотя бы малая часть способна не только бояться и ненавидеть, но и любить... а не нонок и выпердков, изначально запрограммированных лютой ненавистью своей Создательницы на аллергию к этому чувству. Да, и в этом я с ней согласен на все сто, мир, который так унизил и изранил ее, и который она скрутила в три погибели, поставила на колени, которому она наступила на горло, отыскав его, и который гением своим превратила в мир Вилли Квайла... это был мир мужчин, застарелый патриархат, и не все в нем ладно было, ничего не поделаешь, факт, мужики они не лучшие и не самые удачные создания природы, увлекаются своими опасными играми и часто забывают о тех, кого приручили... Но это - мой родной, проклятый (и отторгнувший меня так же!!!) и любимый мой родной мир, и я не желал и не желаю ему судьбы, уготованной ненавистью Создательницы нонок, хотя, казалось бы, ручки должен потирать от мстительного удовлетворения!.. Я - _з_а_ _э_в_о_л_ю_ц_и_ю_, а не за революцию. Я понял вот что, и мне кажется, понял правильно... Выпердки те же мужчины нашего (с ней, общего) родного мира, так ранившие ее, и причем - ничуть не изменившиеся в сути своей, несмотря на внешнюю покорность нонкам, и они даже рады, что переложили ответственность за судьбу мира на чьи-то плечи, все равно чьи... Но вот нонки - уже не женщины. Не желающие знать мучительного, но самого главного чувства, и как следствие, лишающие себя даже счастья материнства... Снявшие с себя цепи рабынь, но заклеймленные печатью Смерти... Женщина должна даровать Жизнь, а не отнимать. И пусть меня хоть на куски режут, я не отрекусь от этого основополагающего постулата моего мировоззрения. Да, нонки свободны, но не является ли эта их свобода - от права выбирать: любить или не любить? провозвестницей рабства куда более страшного?.. Нет, нонки - уже не женщины... А следовательно, нарушено естественное равновесие, произошел опасный крен. Пока держится Квартал Спасения (случайно, но в "десятку" попали, выбрав название, отцы его!!!), оно еще не рухнуло окончательно, крен не стал необратимым... Хотя мужики, по большому счету, те же мужчины, только вот не желающие перекладывать ответственность за судьбу мира, некоторые из чувства противоречия, некоторые из гордости, а кое-кто и вполне "идейно"... Но, хотя бы в силу своей локальности, Квартал неизбежно падет, последняя крепость патриархата будет взята, и процесс станет необратимым. Может, мир мой и достоин участи, уготованной ему нонками. Может, их мир имеет право на существование. Но я не хочу, чтобы ЗА СЧЕТ, насильно чтобы. И получается, некому его спасти, кроме меня, сентиментального идеалиста, вопреки жестоким урокам Дороги продолжающего верить в Любовь... Короче говоря, спасаю я родной мир, блин, не хрен мне больше делать. Но я, упаси Бог Мой, себя не считаю Мессией каким-нибудь и не супергерой я, в гордыне своей мнящий себя богоравным. Я понял вещь одну, и этим пониманием руководствуюсь в своих действиях: нельзя кому-то свою точку зрения навязывать силой. И я, готовый к поражению, надеюсь все же на победу и сделал/делаю/сделаю все для того, чтобы Госпожа поняла свое заблуждение и простила этих сволочей-мужчин... Хотя мы и не заслуживает прощения... пока, во всяком случае. Слишком большие сволочи... С другой стороны, может показаться, что и я - навязываю СВОЮ точку зрения. Ну что ж, мне останется только пожать плечами. Пусть кажд(ая)ый решает, кто из нас прав, для себя САМ(А). И определяется во мнении самостоятельно. В этом - относительность Добра и Зла, по моему разумению... И потому невероятно трудно определить, в чем Победа. В том, что ты повергнешь противника, или в том, что дашь ему повергнуть себя... А может, в чем-то совершенно ином, не в первом и не во втором, а вовсе в третьем... Серый путь я искал всю жизнь свою, совпадая с именем (случайно или нет наречен я был именем таким?..), хотел помирить черное и белое, и мне кажется, пришел к Знанию, КАК. У монеты, говорили мне, третьей стороны нет, на ребро упасть не может. Нет, отвечал я, третий вариант возможен. Вдруг в том месте, где упадет она на пол, будет трещинка, и ребро угодит в нее, и... монета ВСТАНЕТ. Подымется Ввысь над убогим, ограничительным законом "Орел либо Решка", Бог либо Дьявол, и примером своим, возможно, подскажет им путь примирения... Вот только ЧТО этой "трещинкой" послужит..."
      68. ТО ЛИ СТИХ, ТО ЛИ ПРОЗА
      (в дорожных сумах некоторых
      идущих подобные опусы встречаются)
      ГОДЫ МОИ...
      Годы уходят - значит, так надо.
      Годы уходят - их не вернуть.
      Годы уходят - ну вот и ладно.
      Годы уходят - короче наш путь.
      Нелегка дорога с рожденья до смерти.
      Немало порогов я встретил, поверьте.
      Не всякие двери имеют ключи,
      и многие звери шныряют в ночи...
      Не гладка дорога - шоссе моей жизни,
      отдохнешь немного и тут же вновь брызнет
      визжащий огонь - и дальше бежишь,
      а в кювете вонь и кто-то лежит...
      У многих порогов я в жизни стоял,
      шагнуть иль остаться, бывало, не знал,
      и также бывало - меня не пускали:
      стучался я мало? Но руки устали...
      Годы мои - где вы остались?
      Годы мои - где ваш предел?
      Годы мои - где потерялись?
      Годы мои - где я вас дел?..
      Много на свете всяких вещей,
      женщин и ветер - что хочешь имей!
      Но позабыл я - годы идут,
      жаль, позабыл я - их не вернуть...
      Годы прошли - значит, так надо???
      Годы ушли - и годы идут...
      Годы прошли - это досадно,
      годы ушли - как их вернуть???
      Годы и дни - сколько их было?
      Сколько же их в прошлое смыло...
      Подлость и страсть их наполняли,
      ошибок не счесть, но их забывал я...
      Годы уйдут - что остается?..
      Годы уйдут - близится смерть.
      Годы уйдут - и время смеется!
      В зеркало лет... страшно смотреть...
      Одно утешение - годы ведь были!
      Они, без сомнения, весело жились.
      И есть что припомнить, и ожидания сбылись,
      и память о них еще не остыла...
      Годы ушли - значит, так надо,
      годы прошли - но не беда!
      Годы прошли - и это отрадно,
      годы мои - со мной навсегда.
      (из цикла "Дорожный Дневник",
      в один прекрасный день)
      69. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 12
      ..."Когда-то, невероятно давно, в прошлой жизни, у меня состоялся разговор с одним умным человеком, типическим представителем девяти процентов НОРМАЛЬНЫХ людей, не из быдла, которому по-фигу все, что нельзя пощупать, слопать и трахнуть, и не из элиты, которой любая "шиза" в кайф. На интерес и понимание этой части человечества я одно время рассчитывал и возлагал надежды, когда пытался изложить на бумаге свои чаяния, размышления и предположения, поделиться картинками миров, увиденными (а быть, может, думал я тогда - созданными?) мною, стать "Первым Самим Собой"... Этот человек говорил со мною, по моей просьбе, не щадя, очень откровенно, и в результате я вынужден был сделать ergo, что скорее всего и эти девять процентов - не мои читатели. Доводы, приводимые им в подтверждение негативного мнения об одном из моих романов, и особенно о главном герое его, весьма логичны и аргументированны, я запомнил их крепко-накрепко, хотя сказанное запоминал редко, в отличие от увиденного.
      Он сказал, что в моем романе катастрофически недостаточно "фоновых" описаний, всех этих пейзажей, деталей окружающей обстановки, которые сами по себе вроде и не важны, но не в последнюю голову создают атмосферу произведения, наполняют его РЕАЛЬНОСТЬЮ, делают мир и сюжет "созданным из плоти и крови", а не из эфемерных умозрительных субстанций. Вместо того, чтобы ПОКАЗЫВАТЬ, я, дескать, РАССКАЗЫВАЮ О, в лучшем случае, а в худшем просто опускаю. И возникает странное ощущение, что все происходящее как бы висит в некоей "пустоте", игра якобы происходит, но вместо того, чтобы вестись на столе, на доске, фигуры передвигаются невесть где... Но это не самое ужасное. Гораздо больше приводит в недоумение, мягко говоря, "несоответствие формы и содержания" в некоторых местах, иногда весьма объемных, - это что касается стиля изложения, а что касается героя... несоответствие "видеоряда", грубо говоря, сюжетных действий, фактического поведения, и внутреннего "потока сознания". С виду глянешь, мол, разнузданный такой тип, лихой, отвязанный и все такое прочее, и если бы то, о чем он думает, читателю не подносилось, воспринимать его, верить в его реальность так-сяк, но можно. А "послушаешь", о чем думает и переживает, что его "наполняет"... и глаза на лоб лезут - ну, подросток подростком, жизни в упор не знающий! Причем подросток ненормальный, сдвинутый, и даже если допустить, что такой возможен, то совершенно непредставимо, КАКАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ его сформировала таким "уродом"!.. Так-то вот. И далее, дескать. Много в романе того, о чем обычно не пишется. Есть вещи, о которых надо только думать, есть, о которых с близкими людьми поговорить можно, но писать о них не стоит... Герой, одним словом, несимпатичный получается. Активно НЕ. Самоидеализация у него постоянная выходит: "Ах, вот он я какой!", и... в крайности кидается, как истерик, непредсказуем как психопат, а надо спокойно, спокойнее воспринимать происходящее, не бренчать по поводу и без повода. Лишнее отсекать, мешающее восприятию, загромождающее голову. Далее... "Мозаичность" стиля, чтоб ей пусто было. Рассыпается напрочь восприятие, а в сочетании с тем, что лишь где-то на трехсотой странице вообще начинается "въезжание", то остается только за голову схватиться с криком: "Или я такой дурак, что умным себе кажусь, или автор такой умный, что дураком выглядит!". И сходные же эмоции вызывает невероятное обилие фактологических сведений, просто-напросто засоряющие глаза. И эти квазиисторические экскурсы... И эти постоянные возвраты к тому, что, казалось бы, герой для себя решил и сформировал мнение по поводу. Снова и снова пережевывает... Нормальные люди так не делают, не забивают башку. Такие, как этот герой, просто нереальны, таких не бывает и быть не может. А если эмпирически допустить, что бывают - то долго такие не живут. Максимум полгода, потом их жизнь обрабатывает и либо делает нормальными, либо в дурдом. (Потому и возникает ощущение "подростковости, неоформленности", а ведь, судя по сюжету, герой взрослый типа как!)... А к женщинам относится... тьфу, аж противно! К ним надо безо всякого ажиотажа относиться, сукам, спокойно, воспринимать такими как есть. Не любить и не ненавидеть. Не обольщаться, что это вообще возможно. Это ж ясно, как божий день, что они не способны на интеллектуальную силу, равную мужской, это надо взять за аксиому, и все. У них, конечно, есть качества и особенности, за которые их надо ценить и по возможности "холить и нежить". Но не ждать от них нормальной логики, и смириться с тем, что их логику, сколько ни проживешь, хрен поймешь. А что касается душевных "терзаний"... так души нет, только разговоры о ней бесконечные, и они-то и поддерживают миф. А тяга двоих друг к дружке... так это ж чистая химия. Наука рано или поздно разберется, что к чему... и нечего по этому поводу "антимонии" разводить. Надо проще быть, проще... Неудивительно, что у таких, как этот персонаж, ежели такие вообще существуют, всякие проблемы с бабами. Удивительно, как у них с ними вообще хоть что-то бывает!.. Идеалист хренов. Сю-сю-сю... И еще он мне напоминает боксера, прочитавшего десяток книг. С простым боксером все ясно - тупая животная сила. А с тем, который в свою набуцканную голову еще какие-то сведения и мысли впер - держи ухо востро. Он становится непредсказуем, как бешеная собака. И те, кто рядом с ним, изнемогают, но опасаются отдалиться или еще больше приблизиться - кто его знает, психи способны на чудеса, совершаемые с помощью физической силы, которые никакими нормальными причинами не объяснишь!.. Только вот настойчиво возникает недоумение: автор-то не такой вроде, он же не производит впечатление способного на всякие приколы, как герой! Конечно, и главный, и все прочие, в той или иной степени - отражают какие-то части автора, иначе и быть не может, если пишется искренне... Остается пожать плечами. И со вздохом прочесть, продираясь сквозь частокол лишних деталей, вязкую смолу усложненности, сети длинных как сам роман предложений, лавинообразный обвал бесчисленных слов, слов, слов... паутину хаотического переплетения фактов... совершить самоотверженный акт самопожертвования времени на это тяжелое, нудное, трудоемкое чтение... эпатаж этот, часто за грани приличия вылезающий... вынести присутствие этого инфантильного соплежуя, сказочного суперблагородного мальчика, вконец задолбавшего прочих персонажей... интересно, правда, как выстреливают "ружья", навешанные в предыдущих главах... и то, как ты пытаешься "всем угодить", и тем, кто только "картинку", верхний ряд снимает, и тем, кто ищет в книгах смысл...
      Так что же, спросил я нормального человека, надо кропать бульварщину, чернуху, ТО, ЧТО ДИКТУЕТСЯ СПРОСОМ, а не то, что хочется предложить, чем хочется делиться?.. И к тому же, разве герои каких-нибудь бульварных боевиков, да пусть даже и суперхитов типа голливудских экшн-сторис класса "A", РЕАЛЬНЫ?..
      Нет, конечно, был мне ответ. Но они не нарушают основного закона коммуникации, вписываются в некие рамки логичности поведения и внутреннего (если оно вообще есть) содержания, соответствующие человеческим существам, а не порождениям бреда и незнания жизни. К тому же в них главное: картинка, зрелище, а то, что чувствуют герои, дело самое последнее. А кропать... да нет, пожалуй, кропать надо то, что кропается, что "бог на душу" положит, наверное... Впрочем, решение каждый, кто пишет, принимает сам. Высоту планки каждый установит сам, другое дело, сумеет ли перепрыгнуть... И знаешь... твой роман, такой, как есть, именно такой, я бы все же купил и прочитал обязательно. Не по дружбе, а... стоит он все же того, чтобы его прочитали, пусть и ни хрена не понятно, но интересно... И вообще, может, я ошибаюсь, и роман обречен на успех, и я все понял неправильно. Но готовься к тому, что вызовет яростные споры, все, что поднимается выше некоего среднестатистического уровня, воспринимается неоднозначно... Да, я слышал, бабы его запоем читают, нравится им, созвучно с чем-то в них, может, "мексика" какая мелодраматичная?... Они тебе еще памятник не собрались ставить за ихнюю идеализацию?.. Все мы одинаковые и все мы разные... Но все же герой твой, как ни крути, тип не от мира сего...
      Я ничего не сказал ему в ответ. Я подумал:
      "Потому мой герой от вас и уйдет... Дальше."
      Отак воно."