Несмотря на восточный акцент, клятва глубоко взволновала нас.
В группе все полюбили Касимова, как родного брата…
«Обмундирование» у бойцов было пёстрое. Одни были в овечьих дублёных полушубках, вывернутых овчиной наружу, и сапогах, другие — в худых шинелях и ботинках. Люди, завидев партизан в таком виде, шарахались в сторону. Лишь после знакомства проявляли сочувствие, делились последним куском хлеба.
— Чем беднее человек, тем прекраснее он душой, — откровенничал Киселев, — а чем богаче, зажиточнее, — тем черствее у него сердце. Почему так, Владимир Степанович?
— Верно подметил! Здешний народ редко был хлебом сыт. Все горе мыкал, потому и других понимает.
Узкая дорога уводила нас на север. Шагавший рядом со мной Киселев, поддавшись настроению, затянул:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны!
Его дружно поддержали, и мелодия разудалой русской песни поплыла над полями.
Появление партизанской группы в Левачах подняло дух у крестьян. С их помощью мы вывели из строя коммутатор на почте, лишив шуцманов оперативной связи с райцентром, разбили сепаратор на молокопункте, уничтожили документацию полицейского участка.
На одной из улиц вокруг партизан собралась толпа. Встреча с земляками переросла в митинг. Со страстными словами к крестьянам обратились Киселев, Ильчук, отец. Они рассказывали о борьбе советских партизан с ненавистными гитлеровцами, призывали хлеборобов оказывать всестороннюю помощь народным мстителям.
Крестьяне горько жаловались:
— Грабят гитлеровцы безбожно! Забирают хлеб до последнего зёрнышка, угоняют скот, даже кур вылавливают…
— А вы не отдавайте, прячьте все!
— Теперь, только узнаем о приближении к селу швабов, угоним скот в лес и возвратимся после того, как ироды уберутся восвояси.
МЕЧТА СБЫЛАСЬ
Ночевать расположились на окраине села. Выставили секретный пост.
Отец позвал меня:
— Идём со мной, Николай, я должен встретиться с верными людьми. Разузнаем обстановку.
У крайнего дома нас ожидали двое пожилых крестьян. Они передали нам более тысячи винтовочных патронов, капсюлей к гранатам, продукты питания. Сообщили, что жители сел Вороновки и Сивок недавно видели, как над лесом ночью кружились самолёты, которые потом сбросили «зонтики» с людьми…
— Идёт молва, будто это красные воины, да, говорят, ещё со стороны Белоруссии подходит советское войско. Не зря те, кто пакостил Советской власти, разбегаются как мыши.
Давно я не радовался так, как в тот вечер. На душе стало легко, приятно! Наконец то, о чём мечтали, на что надеялись, сбывается!…
Николай Васильевич Киселев, заместитель командира группы Н. Струтинского
Валентин Гаврилович Семёнов, командир кавалерийской разведки партизанского отряда
Борис Иванович Сухенко, был заброшен в глубокий тыл врага вместе с Н. И. Кузнецовым
Рекомендация в члены Коммунистической партии, данная Георгию Струтинскому командиром партизанского отряда Д. Н. Медведевы
На второй день группа взяла курс на села Сивки и Вороновку, надеясь встретить там посланцев Большой Земли. Переночевали на хуторе. Утром хозяйка приготовила завтрак.
— Кроме картошки и огурцов, ничего нет, — извинилась она.
— Не беспокойтесь, и за это спасибо.
Ели с аппетитом. Во время завтрака Жорж увидел, как из леса вышел человек, оглянулся по сторонам и направился к хутору.
Я выскочил во двор. Из-за кустов сирени внимательно разглядывал незнакомца. Он был выше среднего роста, с загоревшим лицом, в военной форме и пилотке с… красной звездой.
Поймёт ли читатель охватившее меня волнение?…
— Свой! — в приливе чувств воскликнул я. Незнакомец, услышав моё восклицание, кинулся в сторону леса.
— Стой! — кричал я ещё громче. — Стой!
Ко мне подбежали боевые друзья. Касимов с колена прицелился из винтовки по убегавшему. Я вздрогнул:
— Не стреляй! Отставить! Свой!
— Свой? А зачем убегает? — недоумевал Касимов.
— А ты бы не убегал? Видишь, на мне гестаповская форма! Плохо только — не поговорили…
Ростислав успокоил:
— Мы ещё обязательно встретимся с ним! Наверное, он не один в полесской глуши.
Предположения брата подтвердились. Примерно через час на опушке появилось трое военных с автоматами. Разглядывая незнакомцев в бинокль, я передавал:
— Одеты в лётные комбинезоны цвета хаки, в шлемах. Из-под расстёгнутых комбинезонов видны знаки различия на петлицах: у одного треугольники, у двоих — кубики. Передав Касимову бинокль, я сказал товарищам:— Пойду им навстречу без оружия.
Меня заметили. Двое остановились, а третий отошёл в сторону и направил на меня автомат. Я приблизился.
— Здравствуйте, товарищи!
— Здорово! — ответили. — Кто ты такой?
От моего взгляда не ускользнула любопытная деталь: незнакомцы держали в руках советские автоматы. «Где они взяли их?» — мелькнуло у меня в голове.
И я сказал правду в надежде, что передо мной советские воины:
— Командир местной партизанской группы Николай Струтинский! Моя группа в укрытии!
— Кто вас сюда забросил? Чьё задание выполняете? — спросил красивый черноглазый лейтенант, то ли грузин, то ли армянин. Его внешность вызывала симпатию.
— Выполняем задание Родины, а забросила нас сюда собственная совесть, — пытливо смотрел я на незнакомцев.
Тот, который стоял в стороне, подошёл ко мне и прикоснулся пальцами к моей одежде:
— Где отхватил такую? Подарил кто-то?
— Да. Обер-лейтенант гестапо перед уходом… на тот свет!
Шутка понравилась незнакомцам, они рассмеялись. Я обратился к ним с просьбой проводить меня к их командиру.
— А остальные? — поинтересовался лейтенант.
— Они останутся здесь!
— Хорошо.
Я побежал к хутору.
— Свои? — переспрашивали товарищи.
— Свои! Кажись, те самые парашютисты, о которых нам говорили подпольщики. Иду на переговоры к командиру. Будьте настороже. Если всё будет благополучно — скоро вернусь. Если же попадусь в руки провокаторов, действуйте самостоятельно!
Вместе с военными я обогнул село. В сосновом бору лейтенант спросил:
— Оружие при тебе есть?
— Есть! — хладнокровно вынул я из кармана пистолет.
— Хорошо! Спрячь его!
Долго блуждали по незнакомым мне местам.
— Надо бы перекусить, проголодался я! — сознался блондин с открытым русским лицом.
Никто ему не возразил, и он первым повалился на коричневый ковёр вереса. Раскрыл походную сумку, выложил на плащ-палатку пачку галет, плитки шоколада, московскую колбасу и буханку чёрного круглого хлеба.
Подкрепившись, продолжили путь. К моему удивлению, снова оказались на хуторе.
Я не удержался от смеха.
— Товарищи! Вы, наверное, заблудились. Позволите — я помогу найти дорогу. Можете мне довериться. Ведь я честно все рассказал о себе. А вот кто вы — не знаю.
Военные отрекомендовались:
— Лейтенант Саргсян!
— Сергей Рощин! Представился и третий:
— Владимир!
В честь памятной встречи я преподнёс лейтенанту скромный подарок — стальной тесак, отобранный у гестаповского офицера.
Лейтенант поблагодарил меня.
Затем я развернул карту местности.
— Вот хутор, где мы встретились. Теперь говорите, куда нам идти?
Саргсян указал пальцем на гряду.
— Дальше — дорогу знаем.
Определили по компасу азимут и собрались идти. Но я спохватился: почему бы сразу не позвать всех друзей? Ведь потом придётся специально за ними возвращаться. Зачем терять время?
Военные согласились со мной. И вот идём всей группой: впереди — лейтенант Саргсян, за ним я с товарищами, позади — Сергей Рощин со вторым автоматчиком.
С небольшой возвышенности спустились к зелёной поляне. Вблизи дорожки из-за кустов вынырнули часовые. «Секретные посты!» — догадался я.
Саргсян сказал:
— Доложу командиру. — С нами оставил своих попутчиков, а сам скрылся.
Из лесной чащи доносился приглушённый топот коней.
— Значит, не маленькая группа, а целый отряд располагается здесь, — шепнул я Киселеву. — Да и лейтенант Саргсян сказал: — «Доложу командиру!»
В ожидании встречи с командиром мы тревожились, правильно ли поступили, придя сюда без предварительной разведки? А вдруг немцы сыграли с нами злую шутку? Я призвал товарищей — до полного выяснения обстановки быть наготове.
К нам подошёл высокий стройный мужчина с автоматом наперевес. В петлицах у него красовались четырёхугольники.
— Кто здесь командир и его заместитель? — строго, по-военному обратился он. — Прошу за мной. Остальным оставаться на месте!
Я и Киселев последовали за лейтенантом. Любуясь его военной выправкой, я думал: «Вот русский богатырь! Неужели здесь все такие?»
Мы свернули на малопротоптанную тропинку и через поросль проникли в старый лес. Здесь пылал костёр, вокруг него, на брёвнах, сидели люди в форме советских военнослужащих.
«Свои!» — уверился я.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — ответил хор голосов.
От сидевших у костра военных отделился высокий брюнет. На его петлицах алели три шпалы.
— Будем знакомы: Медведев! — отрекомендовался он. — Кто же из вас Струтинский?
— Я, товарищ командир! — меня удивило, откуда он знает мою фамилию?
— Слыхал о вашем семейном отряде! — улыбнулся Медведев.
— Мой заместитель — Николай Киселев! — представил я своего боевого друга.
— Очень приятно. Скажите, — продолжал ровным голосом Медведев, — это ваши ребята недавно уничтожили гестаповца и сожгли автомашину на большаке Людвиполь-Костополь?
— Так точно, товарищ командир! — подтвердил я с особым удовольствием.
— Значит, наши сведения точны!
Медведев окинул нас внимательным взглядом.
— Сколько в вашей группе людей?
— Девять человек.
— Маловато. Большие операции вам не по плечу.
— Конечно!
— Так вот, товарищи, ваша группа может остаться в нашем отряде.
Я ответил без промедления:
— Мы согласны, товарищ командир!
— А что скажут остальные?
— Хотя и не советовались, но, надеюсь, все согласятся, — поддержал Киселев.
Полковник Медведев распорядился, чтобы комендант партизанского лагеря Александр Бурлатенко принял пополнение.
Бурлатенко расстелил парашюты, и мы улеглись на отдых. Я долго всматривался в чистое небо и никак не мог уснуть. Именно сейчас почувствовал, что с моих плеч снята ответственность за судьбу и жизнь боевых товарищей и, прежде всего, — отца и братьев.
Утром я спросил у Бурлатенко:
— Кто привёл нас к командиру?
— Инструктор-подрывник Константин Маликов. Памятного 17 сентября 1942 года мы, наконец, влились в большой отряд.
Постепенно привыкали к воинской дисциплине, беспрекословно выполняли приказы и распоряжения. Моим непосредственным командиром стал Наполеон Ашотович Саргсян, побратим из Армении, которого я полюбил с первого дня.
Мы вместе с ним ходили в разведку, за продуктами и выполняли другие боевые задания. Наполеон Ашотович охотно делился воспоминаниями о памятных рейдах по тылам противника, о жизни в Советской Армении. В свою очередь я рассказывал ему о тяжёлой судьбе трудового народа Западной Украины, о пережитых в 1939 году светлых днях освобождения и о том, как наша семья начала борьбу против гитлеровцев.
Однажды Медведев спросил у отца:
— Ваша жена и дети далеко отсюда?
— Не очень, их приютили добрые люди.
— Предатели могут их обнаружить?
— Всего можно ожидать.
— Надо уберечь родных от беды. Заберём их в отряд. Здесь им будет безопаснее, хотя и не легко. Сами знаете, какая жизнь партизанская.
— Спасибо, Дмитрий Николаевич, за ваше великодушие, — благодарил отец.
— Завтра же пошлём за ними бойцов, — пообещал Медведев.
В РАЗВЕДКЕ
— Седлай коней, Коля, — распорядился Наполеон Ашотович. — Я автомат захвачу, — бросил он уже на ходу и скрылся в своём «особняке».
Заброшенный на самолёте из Москвы в глубокий вражеский тыл, Саргсян командовал подразделением штабной разведки. В отряде он полюбил смелую девушку радистку Шуру Морозову, женился на ней. Молодожёны жили в отдельной палатке, которую товарищи называли в шутку «особняком».
Лихо вскочив в седло, Наполеон Ашотович махнул рукой — следовать за ним. Кони поскакали извилистой дорогой.
При первой же возможности я спросил у Саргсяна:
— Что случилось, товарищ лейтенант?
— Получены данные о появлении больших сил карателей в этих местах. Приказано провести разведку. Будь начеку! — Саргсян подстегнул коня.
Впереди показалось небольшое село. Сзади и по сторонам темнел могучий лес.
Не слезая с коня, Наполеон Ашотович раскрыл планшет с картой — и мы определили своё местонаходжение: село Карпиловка.
— Гонец сообщил, что видел гитлеровцев южнее, в десяти-пятнадцати километрах отсюда, — разъяснял Саргсян. — Может, в Карпиловке узнаем кое-что конкретное.
— В селе есть доверенные люди? — спросил я у лейтенанта.
— Нет.
— К кому же зайдём?
— К попу. Он, во-первых, должен знать, где сейчас находятся немцы, а, во-вторых, в случае какого конфликта, прихожане не выдадут попа фашистам.
Кони помчались галопом, огибая поляну. Мы въехали в село с другой стороны.
— Вот церковь, а вот здесь живёт поп, — безошибочно предположил Саргсян.
Во дворе спешились. Наполеон зашёл в дом священника.
Присев возле коней, я беседовал с деревенскими мальчишками, которые сбежались из соседних дворов.
Вдруг кто-то пронзительно крикнул:
— Немцы!
По околице села двигалась колонна вооружённых фашистов в зелёных шинелях и касках.
— Немцы! — застучал я кулаком в оконную раму.
Наполеон выбежал из дома. Вскочив на коней, мы помчались по песчаной улице к одинокому ветвистому дубу, мимо которого недавно промаршировали гитлеровцы. Слезли с коней.
Наполеон запрокинул голову, затем вопросительно посмотрел на меня.
Я понял его намерение и быстро вскарабкался на дерево.
— Ну, что там видно? — не терпелось Саргсяну.
— Фрицы, как на ладони, около сотни. Вооружены винтовками, автоматами, вижу четыре пулемёта!
Наполеон жадно ловил каждое слово, а потом, кряхтя, и сам взобрался на дерево.
— Вот теперь вижу плюгавых!
Осеннее солнце клонилось к закату. По небу проплывали сизые тучки, в степи разгулялся ветер, поднимая облака пыли.
Колонна гитлеровцев, миновав село, скрылась в лесу.
После горячей скачки по знакомой дороге мы прибыли в отряд. Наполеон доложил командиру отряда результаты разведки.
— Струтинский! К командиру!
— Есть!
Полковник Медведев приветливо встретил меня.
— Как, малыши освоились с лесом? — спросил Дмитрий Николаевич.
— Кажется, освоились. Да и нам спокойнее. Вот бы ещё сюда мать и Катю.
— Скоро вся семья будет в сборе! — Медведев усадил меня на скамейку, рядом с собой. -Есть деловой разговор… — поднял на меня свои уставшие глаза. — Как ты смотришь на то, чтобы отправиться со специальным заданием в Ровно?
Откровенно говоря, я не ожидал такого предложения и даже растерялся. Но, собравшись с мыслями, ответил:
— Я готов!
— Хорошо. Тогда иди в хозяйственный взвод, подбери костюм, у коменданта возьми браунинг. Потом ещё зайдёшь ко мне…
— Вот этот тебе подойдёт, Николай, — Александр Соколов подал мне костюм из чёрного бостона.
В обновке я явился к Медведеву. Командир остался доволен моим внешним видом:
— Выглядишь бравым молодцом! Значит, всё в порядке! А пистолет взял?
— Взял, товарищ командир!
— Теперь слушай внимательно: дорога предстоит не лёгкая. Кстати, ты её знаешь не хуже других. До Ровно, наверное, километров сто…
— Не меньше, — подтвердил я.
— В городе разведай обстановку, разузнай, кто прислуживает гитлеровцам.
…Простившись с отцом, братьями, а также близкими друзьями и товарищами, с лёгкой душой пошёл по лесной дорожке. Возле деревянного колодца совершенно неожиданно увидел полковника Медведева, его заместителей Стехова, Лукина, Кочеткова и заместителя секретаря партийной организации отряда Сашу Лаврова. Поравнявшись с ними, по-военному приветствовал их.
— Как настроение, Николай? — взял меня за руку Дмитрий Николаевич.
— Отличное!
— Другого ответа не ожидал, — похвалил Медведев. — Нам очень важно знать настроение населения, надо бы подыскать в Ровно две-три квартиры для конспиративных встреч. В общем — присматривайся к людям внимательно. Помни, ты один из первых наших разведчиков в тех краях.
Медведев задумался.
— Когда возвратишься и не застанешь нас, то здесь, — носком сапога он коснулся корневища сосны, — будет спрятан коробок из-под спичек. В нём найдёшь записку и узнаешь, где мы находимся.
— Запомнил, товарищ командир!
Медведев обнял меня, как сына. Так же сердечно попрощались остальные.
Я почувствовал прилив сил, появилась уверенность в себе.
…У первого домика незнакомого мне села в темноте замаячил силуэт. Раздался оклик:
— Руки вверх!
Хотя это не было для меня неожиданностью, всё же я вздрогнул. Но сразу нашёлся:
— Ты что, Пётр, не узнал? — с этими словами я подошёл к человеку и хотел выстрелить в упор.
К моему удивлению, передо мной стоял безоружный паренёк. Я направил на него пистолет:
— Руки вверх!…
Проверил карманы, но ничего не обнаружил.
— Опусти руки! Ты полицейский?
— Нет, что вы, дядя! — от испуга голос у парня дрожал. — Я вон там живу, — указал рукой на ближайший дом.
— А зачем угрожал?
— Я принял вас за своего товарища и хотел подшутить.
— Хороши шутки! А ты знаешь, что я чуть не убил тебя…
— Виноват, — оправдывался парень.
— Ладно, покушать найдётся?
— Поищу.
Паренёк шмыгнул во двор. Вскоре вернулся и вытащил из-за пазухи краюху хлеба и кусок сала. Он повёл меня к стогу сена. По лестнице мы взобрались наверх и удобно расположились. Долго разговаривали. Парень шёпотом рассказывал о селе, о зверствах, чинимых гитлеровцами и полицейскими.
Утром, поблагодарив парня за ночлег, я отправился в путь.
У развилки дорог остановился. Вспомнил русскую народную сказку: вправо поедешь — коня потеряешь; влево — сам погибнешь. Был озадачен и я: вправо пойти — там лес, за ним село Быстричи, контролируемое бульбашами, влево пойти — там Людвиполь, в нём крупный гарнизон гитлеровцев и шуцполиции. Впереди — протекала река Случь.
«Что делать?» — огляделся вокруг. Ни души! Стоит задумчивый сосновый бор, шевеля верхушками деревьев, как бы нешептывая: «Решай сам свою судьбу!»
Стало грустно, тяжело…
Не могу объяснить почему, но свернул вправо. В лесу увидел группу вооружённых людей. Кто они? Пока я рассуждал, группа исчезла за поворотом дороги. Но стоило мне подойти к молодой хвойной посадке, как неизвестные направили на меня стволы винтовок. Я успел спрятаться за сосной и крикнул:
— Кто вы, хлопцы? Выходи один на переговоры!
Молчание.
— Ну, чего притаились? Выходи один!
Один из них, в вышитой рубашке, поднялся, оружие он держал наготове.
— Возьми винтовку за ствол! — потребовал я.
Тот повиновался. Мы встретились.
— Что скажешь? — едва он спросил, как из кустов окликнули:
— Струтинский! Давай сюда!
Позвал бульбаш Ментачка. Мы были знакомы с довоенного времени.
Выбора не оставалось.
— Что делаешь в наших краях? — Ментачка смерил меня с головы до ног.
— Здорово, хлопцы! — вместо ответа я подал всем поочерёдно руку.
— Наверное, забрёл сюда по приказу Медведева? — не унимался Ментачка.
— Не спеши — все расскажу, — и на сей раз уклонился я от прямого ответа. А сам лихорадочно соображал. И придумал:
— Подался с ребятами за Случь, ох и хлебнули там горя! Один бог знает! Накрыли нас в лесу городницкие полицаи и немцы. Сам чёрт не знает, как спаслись. Правда, половина людей ранена, страдают, бедняги, раны загноились, а лечить нечем. Вот и послали меня за медикаментами в родные края. Может, у вас немного разживусь? Прошу, ребята, выручайте друзей!
— Ты что? — захохотал Ментачка. — Зачем нам медикаменты? С немцами и полицаями не воюем, а все болезни лечим самогоном.
— Ну что ж, на нет и суда нет! Ничего не поделаешь. Пойду!
— Не спеши, поговорим, — успокаивал Ментачка. — Ты же знаешь, с твоим отцом Владимиром я в согласии жил. Поэтому зла тебе не причиню. Но правду скажи — с Медведевым сейчас в контакте? Не хитри, знаю, ты стреляный воробей.
— С каким Медведевым? Толком скажи, кто он? — прикинулся я.
— Ну, ладно, не будем об этом. А у нас с Медведевым сейчас мир.
Я полностью вошёл в роль и продолжал в том же духе:
— С каким Медведевым? О каком мире ты говоришь?
— Да я так, между прочим, — отмахнулся Ментачка. — Наверное, проголодался?
— Если угостите куском хлеба — не откажусь!
Около десятка бульбашей достали из «плецаков» самогонку, хлеб, сало, огурцы, чеснок.
— С тебя начнём, — Ментачка поднёс мне бутылку.
— За ваше здоровье, хлопцы! — отпил я несколько глотков.
Обед длился недолго.
— Спасибо за угощение, -поднялся я. — Будем живы — встретимся!
С дороги оглянулся, помахал рукой. Бульбаши стояли на прежнем месте.
Только удалившись на приличное расстояние, облегчённо вздохнул.
По дороге встретил телегу, на которой сидел крестьянин. Он то и дело подхлёстывал кнутом быков.
— Подвезёшь?
— Садись!
Бродом переправились на противоположный берег Случи. Въехали в село Быстричи. У главного тракта крестьянин буркнул:
— Сворачиваю вправо.
— А мне прямо. Спасибо! — на ходу соскочил с телеги. Полевой дорогой пошёл к видневшемуся вдали лесу, где родилась наша боевая группа. Сколько воспоминаний навеял знакомый пейзаж! Сколько проведено в этих местах напряжённых дней и ночей, как часто наша семья и боевые товарищи подвергались опасностям!
На дороге показалась подвода с шуцманами. «Как избежать встречи с ними?» Неподалёку какой-то крестьянин сгребал сухую картофельную ботву. Я свернул к нему.
— Огонька дадите?
— Конечно. А махорки мне на сигаретку найдётся?
— Найдётся!
Пока мы крутили цигарки, телега с шуцманами проехала. Крестьянин ухмыльнулся:
— Боялся шуцманам на глаза попасть?
— Да, не совсем приятно с ними встречаться, особенно в поле…
— Ты прав, — согласился крестьянин. — А далеко путь держишь?
— Туда, где солнце садится!…
И вот, наконец, хутор Ремигюша Куряты. Но в нём нет никаких признаков жизни. Обошёл вокруг дома. Никого!…
Удручённый, побрёл в соседний хутор Броновицких. Здесь — то же самое. Добрался до дома Гальчуков. Увидел: все опустошено и разгромлено…
Охваченный тяжёлыми мыслями, я опустился на лежавший ствол дерева — и глаза застлал туман…
Зашуршали кусты. Я приподнял голову. Ко мне подбежал лохматый пёс.
— Мурза! Мурза! -ласкал я его.
А Мурза упёрся передними лапами в мою грудь и визжал, виляя пушистым хвостом.
ИСПЫТАНИЕ ВЕРНОСТИ
В самой гуще Липенского леса, у развесистого дуба, собралась группа молодых энтузиастов. Сходились они сюда по одному, насторожённо озираясь по сторонам-нет ли слежки.
Среди прибывших выделялся девятнадцатилетний белокурый парень с серыми проницательными глазами — Зигмунд Гальчук. Собравшиеся знали молодого человека. Всего три зимы ходил он в детстве в школу. Летом помогал родителям в хозяйстве, пас чужих коров. Так и рос в нужде… Несмотря на молодость и малограмотность, честный, правдивый Зигмунд пользовался среди друзей авторитетом.
На нелегальной встрече Зигмунд проявлял присущую ему настойчивость. Он не мог дальше мириться с пассивностью некоторых единомышленников.
— Друзья! Почему мы сложили руки? — В его голосе звучало не только недовольство — Зигмунд глубоко переживал. -Не для того нам вручили оружие, добытое с таким риском! Или передадим его в другие руки?
Товарищи переглянулись: Зигмунд прав.
— Оружие передавать не будем, надо действовать! — решительно заявил Станислав Броновицкий.
Станислава поддержали его братья Ян и Грациян, Ремигюш Курята.
— Что же предлагаете?
— Разгромить Вовкошевский спиртзавод!
— Дельное предложение! — одобрил Зигмунд. — На спирт выменяем в сёлах винтовки, боеприпасы. Но поджигать завод не стоит. Это мы всегда успеем.
На следующий день к спиртзаводу подкатила пароконная подвода. Ехавшие на ней вооружённые люди обстреляли полицейских, ворвались на территорию завода. Зигмунд и Ремигюш преследовали отстреливавшихся предателей, а братья Броновицкие подкатили двухсотлитровую бочку со спиртом и погрузили её на подводу. Перестрелка утихла, но Зигмунд и Ремигюш все не появлялись.
— Ян, езжай, — сказал Станислав брату.
— Подождём Зигмунда и Ремигюша, — возразил Ян.
В сарайчике, возле которого братья разговаривали, притаился полицейский. Он хорошо запомнил имена: Ян, Зигмунд, Ремигюш…
К рассвету бочку спрятали в кустах.
К месту происшествия прибыли каратели из Межирич. Гестаповцы и полицейские кинулись по следу, освещая карманными фонариками тянувшиеся по пыльной дороге две ленточки — следы колёс. Они привели фашистов к лесопильному заводу. Каратели предположили: налёт совершила «банда» Струтинских.
— Нет, господин комендант, — выслуживался полицейский, — на сей раз грабили Ян, Ремигюш и Зигмунд.
— Откуда тебе известно?
— Сам слышал, господин комендант.
— И поляк с партизанами?
— Да. Ремигюш — польское имя.
— Весьма интересно! Но такого не помню. В списках бандитов он не значится.
В Ровно готовилась карательная экспедиция, которая должна была покончить с партизанскими наскоками, беспокоившими хозяев «нового порядка» в этой местности.
Молодой гестаповский офицер вошёл в кабинет шефа.
— Хайль Гитлер! — выбросил он вперёд правую руку.
— Прошу, штурмфюрер Кашенцев, проходите сюда! — с наигранной вежливостью пригласил шеф, указав на кресло возле приставного столика.
— Вы знаете, Кашенцев, — сказал шеф после короткой паузы, — в районе, где проживает ваш отец, орудует банда большевистских преступников.
— Как же, знаю! — Кашенцев скорчил гримасу сожаления. — Я вам докладывал об этом.
— Помню, помню! — подтвердил гитлеровец. — Они ужас но обнаглели и сами, конечно, не успокоятся. Я поручаю вам ликвидацию банды. Оправдаете доверие?
— О, господин шеф, — подскочил Кашенцев, — всегда готов выполнить ваше задание. Это, прежде всего, в наших интересах. Я сделаю все от меня зависящее, можете в этом не сомневаться!
— В таком случае не будем терять дорогого времени. Готовьтесь в дорогу! В помощь выделим группы из Межирич, Людвиполя, Тучина. О ходе операции докладывайте лично мне.
Не подозревая о подлом предательстве, патриоты в селе Озирцы выменивали на спирт винтовки и патроны. Прятали их в лесу.
Ночью в имение Кашенцева прибыл большой отряд карателей во главе с сыном помещика. Сюда стекались также гестаповцы из соседних районов. Главарь местной бандитской боевки, ранее служивший в полиции, Григорий Юсенко вместе со своим братом Николаем, ровенским щуцполицейским, занялся слежкой за «подозрительными». Предатели располагались вблизи тропинок, ведущих к лесу, и наблюдали за каждым прохожим. Таким образом они узнали место хранения бочки со спиртом и оружия.
В донесении на имя шефа Кашенцев сообщал:
«Благодаря упорной работе мы выявили группу, ограбившую спиртзавод. Членами её являются: братья Ян, Станислав и Грациян Броновицкие, Курята Ремигюш и Зигмунд Гальчук. Последний возглавляет преступников. Все они проживают легально. Мы обнаружили место хранения оружия и бочки похищенного спирта. Все члены группы дружили со Струтинскими. Наши сведения точны. Жду с нетерпением дальнейших указаний».
…Зигмунд тайком добрался до места, где спрятал винтовку, и тут его внезапно окружили.
— Ни с места!
Зигмунд оторопел. Со всех сторон на него глядели дула автоматов. Фашистские холуи в ненавистных чёрных шинелях плотно сомкнули кольцо и связали руки патриоту.
Предатели ликовали. Юсенко и Косолапый хвастались «редкой удачей».
— Мне удалось узнать, — лебезил Юсенко перед Кашенцевым, — что друг Струтинских — Никифор Янчук — скрывается с семьёй в соседнем селе Гута, в доме или сарае Петра Трофимчука. Их надо захватить, тогда наверняка узнаем, где находятся Струтинские.
— Идея! — оживился Кашенцев.
— Даже очень интересная, -пресмыкался Юсенко. -Медлить нельзя, иначе они уйдут в лес, а потом ищи ветра в поле.
— Хорошо, я прикажу полицейским собраться.
Над степью повисла тёмная ночь, и под её покровом шуцманы подкрались к селу Гута. Окружив его, они схватили Ольгу и Ульяну Трофимчук, Филюна и его жену Ольгу с малолетним сыном Игорем, Федора Мельничука, его жену Харитину, жену Сергея — Анну и четверых её детей… Всех погрузили в машину и под усиленным конвоем отправили в Ровно.
Через несколько дней схваченных в Буде и в Гуте вывели на улицу Белую. Здесь их поставили у свежевырытой ямы. Два рослых гестаповца извлекли из кобур парабеллумы.
Избитый, еле державшийся на ногах Зигмунд шагнул навстречу палачам.
— За что детей убиваете, сволочи?…
Выстрел заглушил слова патриота.
Безжизненное тело Зигмунда рухнуло наземь. Палачи подходили к голосившим женщинам и малышам и, словно считая их, целились жертвам в голову, равнодушно нажимали спусковой крючок…
… Мать Ольги Конончук разыскивала дочь, зятя и детей целую неделю. Наконец она обратилась в гестапо. Упала на колени перед фашистом: