— Я очень люблю девушки, — серьезно сказал Моллар. — И всегда интересуюсь как.
      — Бон, — сказал Дауге. — Же ву компран.
      Жилин повернулся к Юрковскому:
      — Владимир Сергеевич, меня послал капитан. Через сорок минут мы пройдем через перииовий, почти в экзосфере.
      Юрковский вскочил.
      — Наконец-то!
      — Если вы будете наблюдать, я в вашем распоряжении.
      — Спасибо, Ваня, — сказал Юрковский. Он повернулся к Дауге. — Ну, Иоганыч, вперед!
      — Держись, бурый Джуп, — сказал Дауге.
      — Les hirondelles, les hirondelles, — запел Моллар. — А я пойду готовить обед. Сегодня я дежурный, и на обед будет суп. Ви любите суп, Ванья?
      Жилин не успел ответить, потому что планетолет сильно качнуло и он вывалился в дверь, едва успев ухватиться за косяк. Юрковский споткнулся о вытянутые ноги Моллара, развалившегося на диване, и упал на Дауге. Дауге охнул.
      — Ого, — сказал Юрковский. — Это метеорит.
      — Встань с меня, — сказал Дауге.

3. БОРТИНЖЕНЕР ВОСХИЩАЕТСЯ ГЕРОЯМИ, А ШТУРМАН ОБНАРУЖИВАЕТ ВАРЕЧКУ

      Тесный обсерваторный отсек был до отказа забит аппаратурой планетологов. Дауге сидел на корточках перед большим блестящим аппаратом, похожим на телевизионную камеру. Аппарат назывался экзосферным спектрографом. Планетологи возлагали на него большие надежды. Он был совсем новый — прямо с завода — и работал синхронно с бомбосбрасывателем. Матово-черный казенник бомбосбрасывателя занимал половину отсека. Возле него, в легких металлических стеллажах, тускло светились воронеными боками плоские обоймы бомбозондов. Каждая обойма содержала двадцать бомбозондов и весила сорок килограммов. По идее обоймы должны были подаваться в бембосбрасыватель автоматически. Но фотонный грузовик «Тахмасиб» был неважно приспособлен для развернутых научных исследований, и для автоподатчика не хватило места. Бомбосбрасыватель обслуживал Жилин.
      Юрковский скомандовал:
      — Заряжай.
      Жилин откатил крышку казенника, взялся за края первой обоймы, с натугой поднял ее и вставил в прямоугольную щель зарядной камеры. Обойма бесшумно скользнула на место. Жилин накатил крышку, щелкнул замком и сказал:
      — Готов.
      — Я тоже готов, — сказал Дауге.
      — Михаил, — сказал Юрковский в микрофон. — Скоро?
      — Еще полчасика, — послышался сиплый голосок штурмана.
      Планетолет снова качнуло. Пол ушел из-под ног.
      — Опять метеорит, — сказал Юрковский. — Это уже третий.
      — Густо что-то, — сказал Дауге.
      Юрковский спросил в микрофон:
      — Михаил, микрометеоритов много?
      — Много, Володенька, — ответил Михаил Антонович. Голос у него был озабоченный. — Уже на тридцать процентов выше средней плотности, и все растет и растет…
      — Миша, голубчик, — попросил Юрковский. — Замеряй почаще, а?
      — Замеры идут три раза в минуту, — отозвался штурман. Он сказал что-то в сторону от микрофона. В ответ послышался голос Быкова: «Можно». — Володенька, — позвал штурман. — Я переключаю на десять раз в минуту.
      — Спасибо, Миша, — сказал Юрковский.
      Корабль опять качнуло.
      — Слушай, Володя, — позвал негромко Дауге. — А ведь это нетривиально.
      Жилин тоже подумал, что это нетривиально. Нигде, ни в каких учебниках и лоциях, не говорилось о повышении метеоритной плотности в непосредственной близости к Юпитеру. Впрочем, мало кто бывал в непосредственной близости к Юпитеру.
      Жилин присел на станину казенника и поглядел на часы. До перииовия оставалось минут двадцать, не больше. Через двадцать минут Дауге даст первую очередь. Он говорит, что это необычайное зрелище, когда взрывается очередь бомбозондов. В позапрошлом году он исследовал такими бомбозондами атмосферу Урана. Жилин оглянулся на Дауге. Дауге сидел на корточках перед спектрографом, держась за ручки поворота, — сухой, черный, остроносый, со шрамом на левой щеке. Он то и дело вытягивал длинную шею и заглядывал то левым, то правым глазом в окуляр видоискателя, и каждый раз по его лицу пробегал оранжевый зайчик. Жилин посмотрел на Юрковского. Юрковский стоял, прижавшись лицом к нарамнику перископа, и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. На шее у него болталось на темной ленте рубчатое яйцо микрофона. Известные планетологи Дауге и Юрковский…
      Месяц назад заместитель начальника Высшей Школы Космогации Сантор Ян вызвал к себе выпускника Школы Ивана Жилина. Межпланетники звали Сантора Яна «Железный Ян». Ему было за пятьдесят, но он казался совсем молодым в синей куртке с отложным воротником. Он был бы очень красив, если бы не мертвые серо-розовые пятна на лбу и подбородке — следы давнего лучевого удара. Сантор Ян сказал, что Третий отдел ГКМПС срочно затребовал в свое распоряжение хорошего сменного бортинженера и что Совет Школы остановил свой выбор на выпускнике Жилине (выпускник Жилин похолодел от волнения: все пять лет он боялся, что его пошлют стажером на лунные трассы). Сантор Ян сказал, что это большая честь для выпускника Жилина, потому что первое свое назначение он получает на корабль, которые идет оверсаном к Юпитеру (выпускник Жилин чуть не подпрыгнул от радости) с продовольствием для «Джей-станции» на Пятом спутнике Юпитера — Амальтее.
      — Амальтее грозит голод, — сказал Сантор Ян. — Вашим командиром будет прославленный межпланетник, тоже выпускник нашей Школы, Алексей Петрович Быков. Вашим старшим штурманом будет весьма опытный космогатор Михаил Антонович Крутиков. В их руках вы пройдете первоклассную практическую школу, и я чрезвычайно рад за вас.
      О том, что в рейсе принимают участие Григорий Иоганнович Дауге и Владимир Сергеевич Юрковский, Жилин узнал позже, уже на ракетодроме Мирза-Чарле. Какие имена! Юрковский и Дауге, Быков и Крутиков. Богдан Спицын и Анатолий Ермаков. Страшная и прекрасная, с детства знакомая полулегенда о людях, которые бросили к ногам человечества грозную планету. О людях, которые на допотопном «Хиусе» — фотонной черепахе с одним-единственным слоем мезовещества на отражателе — прорвались сквозь бешеную атмосферу Венеры. О людях, которые нашли в черных первобытных песках Урановую Голконду — след удара чудовищного метеорита из антивещества.
      Конечно, Жилин знал и других замечательных людей. Например, межпланетника-испытателя Василия Ляхова. На третьем и четвертом курсах Ляхов читал в Школе теорию фотонного привода. Он организовал для выпускников трехмесячную практику на Спу-20. Межпланетники называли Спу-20 «Звездочкой». Там было очень интересно. Там испытывались первые прямоточные фотонные двигатели. Оттуда в зону абсолютно свободного полета запускали автоматические лоты-разведчики. Там строился первый межзвездный корабль «Хиус-Молния». Однажды Ляхов привел курсантов в ангар. В ангаре висел только что прибывший фотонный танкер-автомат, который полгода назад забросили в зону абсолютно свободного полета. Танкер, огромное неуклюжее сооружение, удалялся от Солнца на расстояние светового месяца. Всех поразил его цвет. Обшивка сделалась бирюзово-зеленой и отваливалась кусками, стоило прикоснуться к ней ладонью. Она просто крошилась, как хлеб. Но устройства управления оказались в порядке, иначе разведчик, конечно, не вернулся бы, как не вернулись три разведчика из девятнадцати, запущенных в зону АСП. Курсанты спросили Ляхова, что произошло, и Ляхов ответил, что не знает. «На больших расстояниях от Солнца есть что-то, чего мы пока не знаем», — сказал Ляхов. И Жилин подумал тогда о пилотах, которые через несколько лет поведут «Хиус-Молнию» туда, где есть что-то, чего мы пока не знаем.
      «Забавно, — подумал Жилин, — мне уже есть о чем вспоминать. Как на четвертом курсе во время зачетного подъема на геодезической ракете отказал двигатель и я вместе с ракетой свалился в совхозное поле под Новоенисейском. Я несколько часов бродил среди автоматических высокочастотных плугов, пока к вечеру не наткнулся на человека. Это был оператор-телемеханик. Мы всю ночь пролежали в палатке, следя за огоньками плугов, двигающимися в темном поле, и один плуг прошел совсем близко, гудя и оставляя за собой запах озона. Оператор угощал меня местным вином, и мне, кажется, так и не удалось убедить этого веселого дядьку, что межпланетники не пьют ни капли. Утром за ракетой пришел транспортер. Железный Ян устроил мне страшный разнос за то, что я не катапультировался…
      Или дипломный перелет Спу-16 Земля-Цифэй-Луна, когда член экзаменационной комиссии старался сбить нас с толку и, давая вводные, кричал ужасным голосом: «Астероид третьей величины справа по курсу! Скорость сближения двадцать два!» Нас было шестеро дипломантов, и он надоел нам невыносимо — только Ив, староста, все старался нас убедить, что людям следует прощать их маленькие слабости. Мы в принципе не возражали, но слабости прощать не хотелось. Мы все считали, что перелет ерундовый, и никто не испугался, когда корабль вдруг лег в страшный вираж на четырехкратной перегрузке. Мы вскарабкались в рубку, где член комиссии делал вид, что убит перегрузкой, и вывели корабль из виража. Тогда член комиссии открыл один глаз и сказал: «Молодцы, межпланетники», и мы сразу простили ему его слабости, потому что до тех пор никто еще не называл нас серьезно межпланетниками, кроме мам и знакомых девушек. Но мамы и девушки всегда говорили: «Мой милый межпланетник», и вид у них был при этом такой, словной у них холодеет внутри…»
      «Тахмасиб» вдруг тряхнуло так сильно, что Жилин опрокинулся на спину и стукнулся затылком о стеллаж.
      — Черт! — сказал Юрковский. — Все это, конечно, нетривиально, но, если корабль будет так рыскать, мы не сможем работать.
      — Да уж, — сказал Дауге. Он прижимал ладонь к правому глазу. — Какая уж тут работа…
      По-видимому, по курсу корабля появлялось все больше крупных метеоритов, и суматошные команды противометеоритных локаторов на киберштурман все чаще бросали корабль из стороны в сторону.
      — Неужели рой? — сказал Юрковский, цепляясь за нарамник перископа. — Бедная Варечка, она плохо переносит тряску.
      — Ну и сидела бы дома, — злобно сказал Дауге. Правый глаз у него быстро заплывал, он ощупывал его пальцами и издавал невнятные восклицания по-латышски. Он уже не сидел на корточках, он полулежал на полу, раздвинув для устойчивости ноги.
      Жилин держался, упираясь руками в казенник и стеллаж. Пол вдруг провалился под ногами, затем подпрыгнул и больно ударил по пяткам. Дауге охнул, у Жилина подломились ноги. Хриплый бас Быкова проревел в микрофон:
      — Бортинженер Жилин, в рубку! Пассажирам укрыться в амортизаторах!
      Жилин шатающейся рысцой побежал к двери. За его спиной Дауге сказал:
      — Как так в амортизаторы?
      — Черта с два! — отозвался Юрковский.
      Что-то покатилось по полу с металлическим дребезгом. Жилин выскочил в коридор. Начиналось приключение.
      Корабль непрерывно мотало, словно щепку на волнах. Жилин бежал по коридору и думал: этот мимо. И этот мимо. И вот этот тоже мимо, и все они мимо… За спиной вдруг раздалось пронзительное «поук-пш-ш-ш-ш…». Он бросился спиной к стене и обернулся. В пустом коридоре, шагах в десяти от него, стояло плотное облако белого пара: совершенно такое, как бывает, когда лопается баллон с жидким гелием. Шипение быстро смолкло. По коридору потянуло ледяным холодом.
      — Попал, гад, — сказал Жилин и оторвался от стены. Белое облако ползло за ним, медленно оседая.
      В рубке было очень холодно. Жилин увидел блестящую радугой изморозь на стенах и на полу. Михаил Антонович с багровым затылком сидел за вычислителем и тянул на себя ленту записи. Быкова видно не было. Он был за кожухом реактора.
      — Опять попало? — тоненьким голосом крикнул штурман.
      — Где, наконец, бортинженер? — прогудел Быков из-за кожуха.
      — Я, — отозвался Жилин.
      Он побежал через рубку, скользя по инею. Быков выскочил ему навстречу, рыжие волосы его стояли дыбом.
      — На контроль отражателя, — сказал он.
      — Есть, — сказал Жилин.
      — Штурма, есть просвет?
      — Нет, Лешенька. Кругом одинаковая плотность. Вот ведь угораздило нас…
      — Отключай отражатель. Буду выбираться на аварийных.
      Михаил Антонович на вращающемся кресле торопливо повернулся к пульту управления позади себя. Он положил руку на клавиши и сказал:
      — Можно было бы…
      Он остановился. Лицо его перекосилось ужасом. Панель с клавишами управления изогнулась, снова выпрямилась и бесшумно соскользнула на пол. Жилин услышал вопль Михаила Антоновича и в смятении выскочил из-за кожуха. На стене рубки, вцепившись в мягкую обивку, сидела полутораметровая марсианская ящерица Варечка, любимица Юрковского. Точный рисунок клавиш управления на ее боках уже начал бледнеть, но на страшной треугольной морде все еще медленно мигало красное изображение стоп-лампочки. Михаил Антонович глядел на разлинованную Варечку, всхлипывал и держался за сердце.
      — Пшла! — заорал Жилин.
      Варечка метнулась куда-то и пропала.
      — Убью! — прорычал Быков. — Жилин, на место, черт!
      Жилин повернулся, и в этот момент в «Тахмасиб» попало по-настоящему.
 
      АМАЛЬТЕЯ, «ДЖЕЙ-СТАНЦИЯ». ВОДОВОЗЫ БЕСЕДУЮТ О ГОЛОДЕ, А ИНЖЕНЕР-ГАСТРОНОМ СТЫДИТСЯ СВОЕЙ КУХНИ
      После ужина дядя Валнога пришел в зал отдыха и сказал, ни на кого не глядя:
      — Мне нужна вода. Добровольцы есть?
      — Есть, — сказал Козлов.
      Потапов поднял голову от шахматной доски и тоже сказал:
      — Есть.
      — Конечно, есть, — сказал Костя Стеценко.
      — А мне можно? — спросила Зойка Иванова тонким голосом.
      — Можно, — сказал Валнога, уставясь в потолок. — Так вы приходите.
      — Сколько нужно воды? — спросил Козлов.
      — Немного, — ответил дядя Валнога. — Тонн десять.
      — Ладно, — сказал Козлов. — Мы сейчас, Дядя Валнога вышел.
      — Я тоже с вами, — сказал Грегор.
      — Ты лучше сиди и думай над своим ходом, — посоветовал Потапов. — Ход твой. Ты всегда думаешь по полчаса над каждым ходом.
      — Ничего, — сказал Грегор. — Я еще успею подумать.
      — Галя, пойдем с нами, — позвал Стеценко.
      Галя лежала в кресле перед магнитовидеофоном. Она лениво отозвалась:
      — Пожалуй.
      Она встала и сладко потянулась. Ей было двадцать восемь лет, она была высокая, смуглая и очень красивая. Самая красивая женщина на станции. Половина ребят на станции были влюблены в нее. Она заведовала астрометрической обсерваторией.
      — Пошли, — сказал Козлов. Он застегнул пряжки на магнитных башмаках и пошел к двери.
      Они отправились на склад и взяли там меховые куртки, электропилы и самоходную платформу.
      Айсгротте — так называлось место, где станция брала воду для технических, гигиенических и продовольственных нужд. Амальтея, сплюснутый шар диаметром в сто тридцать километров, состоит из сплошного льда. Это обыкновенный водяной лед, совершенно такой же, как на Земле. И только на поверхности лед немного присыпан метеоритной пылью и каменными и железными обломками. О происхождении ледяной планетки никто не мог сказать ничего определенного. Одни — мало осведомленные в космогонии — считали, что Юпитер в оные времена содрал водяную оболочку с какой-нибудь неосторожно приблизившейся планеты. Другие были склонны относить образование Пятого спутника за счет конденсации водяных кристаллов. Третьи уверяли, что Амальтея вообще не принадлежала к Солнечной системе, что она вышла из межзвездного пространства и была захвачена Юпитером. Но как бы то ни было, неограниченные запасы водяного льда под ногами — это большое удобство для «Джей-станции» на Амальтее.
      Платформа проехала по коридору нижнего горизонта и остановилась перед широкими воротами айсгротте. Грегор соскочил с платформы, подошел к воротам и, близоруко вглядываясь, стал искать кнопку замка.
      — Ниже, ниже, — сказал Потапов. — Филин слепой.
      Грегор нашел кнопку, и ворота раздвинулись. Платформа въехала в айсгротте. Айсгротте был именно айсгротте — ледяной пещерой, тоннелем, вырубленным в сплошном льду. Три газосветные трубки освещали тоннель, но свет отражался от ледяных стен и потолка, дробился и искрился на неровностях, поэтому казалось, что айсгротте освещен многими люстрами…
      Здесь не было магнитного поля, и ходить надо было осторожно. И здесь было необычайно холодно.
      — Лед, — сказала Галя, оглядываясь. — Совсем как на Земле.
      Зойка зябко поежилась, кутаясь в меховую куртку.
      — Как в Антарктике, — пробормотала она.
      — Я был в Антарктике, — объявил Грегор.
      — И где только ты не был! — сказал Потапов. — Везде ты был!
      — Взяли, ребята, — скомандовал Козлов.
      Ребята взяли электропилы, подошли к дальней стене и стали выпиливать брусья льда. Пилы шли в лед, как горячие ножи в масло. В воздухе засверкали ледяные опилки. Зойка и Галя подошли ближе.
      — Дай мне, — попросила Зойка, глядя в согнутую спину Козлова.
      — Не дам, — сказал Козлов, не оборачиваясь. — Глаза повредишь.
      — Совсем как снег на Земле, — заметила Галя, подставляя ладонь под струю льдинок.
      — Ну, этого добра везде много, — сказал Потапов. — Например, на Ганимеде сколько хочешь снегу.
      — Я был на Ганимеде, — объявил Грегор.
      — С ума сойти можно, — сказал Потапов. Он выключил свою пилу и отвалил от стены огромный ледяной куб. — Вот так.
      — Разрежь на части, — посоветовал Стеценко.
      — Не режь, — сказал Козлов. Он тоже выключил пилу и отвалил от стены глыбу льда. — Наоборот… — он с усилием пихнул глыбу, и она медленно поплыла к выходу из тоннеля. — Наоборот, Валноге удобнее, когда брусья крупные.
      — Лед, — сказала Галя. — Совсем как на Земле. Я теперь буду всегда ходить сюда после работы.
      — Вы очень скучаете по Земле? — робко спросила Зойка. Зойка была на десять лет моложе Гали, работала лаборанткой на астрометрической обсерватории и робела перед своей заведующей.
      — Очень, — ответила Галя. — И вообще по Земле, Зоенька, и так хочется посидеть на траве, походить вечером по парку, потанцевать… Не наши воздушные танцы, а обыкновенный вальс. И пить из нормальных бокалов, а не из дурацких груш. И носить платье, а не брюки. Я ужасно соскучилась по обыкновенной юбке.
      — Я тоже, — сказал Потапов.
      — Юбка — это да, — сказал Козлов.
      — Трепачи, — возразила Галя. — Мальчишки.
      Она подобрала осколок льда и кинула в Потапова. Потапов подпрыгнул, ударился спиной в потолок и отлетел на Стеценко.
      — Тише ты, — сердито сказал Стеценко. — Под пилу угодишь.
      — Ну, довольно, наверное, — сказал Козлов. Он отвалил от стены третий брус. — Грузи, ребята.
      Они погрузили лед на платформу, затем Потапов неожиданно схватил одной рукой Галю, другой рукой Зойку и забросил обеих на штабель ледяных брусьев. Зойка испуганно взвизгнула и ухватилась за Галю. Галя засмеялась.
      — Поехали! — заорал Потапов. — Сейчас Валнога даст вам премию — по миске хлорелловой похлебки на нос.
      — Я бы не отказался, — проворчал Козлов.
      — Ты и раньше не отказывался, — заметил Стеценко. — А уж теперь, когда у нас голод…
      Платформа выехала из айсгротте, и Грегор задвинул ворота.
      — Разве это голод? — сказала Зойка с вершины ледяной кучи. — Вот я недавно читала книгу о войне с фашистами — вот там был действительно голод. В Ленинграде, во время блокады.
      — Я был в Ленинграде, — объявил Грегор.
      — Мы едим шоколад, — продолжала Зойка, — а там выдавали по полтораста граммов хлеба на день. И какого хлеба! Наполовину из опилок.
      — Так уж и из опилок, — усомнился Стеценко.
      — Представь себе, именно из опилок.
      — Шоколад шоколадом, — сказал Козлов, — а нам туго будет, если не прибудет «Тахмасиб».
      Он нес электропилу на плече, как ружье.
      — Прибудет, — уверенно сказал Галя. Она спрыгнула с платформы, и Стеценко торопливо подхватил ее. — Спасибо, Костя. Обязательно прибудет, мальчики.
      — Все-таки я думаю, надо предложить начальнику уменьшить суточные порции, — сказал Козлов. — Хотя бы только для мужчин.
      — Чепуха какая, — сказала Зойка. — Я читала, что женщины гораздо лучше переносят голод, чем мужчины.
      Они шли по коридору вслед за медленно движущейся платформой.
      — Так то женщины, — сказал Потапов. — А то дети.
      — Железное остроумие, — сказала Зойка. — Прямо чугунное.
      — Нет, правда, ребята, — сказал Козлов. — Если Быков не прибудет завтра, надо собрать всех и спросить согласия на сокращение порций.
      — Что ж, — согласился Стеценко. — Я полагаю, никто не будет возражать.
      — Я не буду возражать, — объявил Грегор.
      — Вот и хорошо, — сказал Потапов. — А я уж думал, как быть, если ты вдруг будешь возражать.
      — Привет водовозам! — крикнул астрофизик Никольский, проходя мимо.
      Галя сердито заметила:
      — Не понимаю, как можно так откровенно заботиться только о своем брюхе, словно «Тахмасиб» — автомат и на нем нет ни одного живого человека.
      Даже Потапов покраснел и не нашелся что сказать. Остаток пути до камбуза прошли молча. В камбузе дядя Валнога сидел понурившись возле огромной ионообменной установки для очистки воды. Платформа остановилась у входа в камбуз.
      — Сгружайте, — сказал дядя Валнога, глядя в пол. В камбузе было непривычно тихо, прохладно и ничем не пахло. Дядя Валнога мучительно переживал это запустение.
      В молчании ледяные брусья были отгружены с платформы и заложены в отверстую пасть водоочистителя.
      — Спасибо, — сказал дядя Валнога, не поднимая головы.
      — Пожалуйста, дядя Валнога, — сказал Козлов. — Пошли, ребята.
      Они молча отправились на склад, затем молча вернулись в зал отдыха. Галя взяла книжку и улеглась в кресло перед магнитовидеофоном. Стеценко нерешительно потоптался возле нее, поглядел на Козлова и Зойку, которые снова уселись за стол для занятий (Зойка училась заочно в энергетическом институте, и Козлов помогал ей), вздохнул и побрел в свою комнату. Потапов сказал Грегору:
      — Ходи. Твой ход.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ЛЮДИ НАД БЕЗДНОЙ