- Андрей Гаврилович! - окликнул его сверху Петя.
      - Огей! - откликнулся Майгин.
      - Ну, что там?
      - Большая комната! Это, наверное, продовольственный склад. Лепешки какие-то в ящиках!
      - А Нэнэ там нет?
      - Никого нет! Но тут дальше еще есть комната! Я сейчас!.. донеслось уже глухо откуда-то издали.
      Майгин, видимо, удалялся.
      Прошли две томительные минуты, потом еще две, потом пять минут... Снизу не доносилось ни звука.
      - Андрей Гаврилович! - позвал Петя.
      - Андрей! - загудел Берсеньев, склонившись над люком.
      Никто не отзывался.
      - Клавдий Владимирович! С ним что-то случилось! Надо достать веревку, я спущусь вниз... Мы должны ему помочь, - волнуясь, сказал Петя.
      - Не думаю, чтобы здесь была какая-то ловушка, - возразил Берсеньев. - Может быть, там длинные переходы. Андрей, наверное, ищет мальчика.
      - А вдруг он заблудился?
      - Тогда спустимся мы. А пока подождем.
      Прошло еще минут пятнадцать, в течение которых Петя пятнадцать раз порывался спрыгнуть вниз. Берсеньев удерживал его. Наконец послышались далекие голоса. Именно голоса, а не один голос. Кто-то разговаривал внизу, приближаясь к люку. Тут даже спокойный Берсеньев не выдержал и, нагнувшись над люком, закричал:
      - Андрей! Это вы, Андрей?
      - Ого-го! - донеслось снизу. - Это-о мы-ы!
      - Нэнэ! - крикнул Петя и так стремительно сунулся в нишу, что не свалился вниз только благодаря Берсеньеву, вовремя схватившему его за куртку.
      - Ого-го! - донесся снизу уже ясно и отчетливо голос Майгина.
      - Ого-го! - повторил за ним звонкий мальчишеский голос.
      И в ту же минуту Берсеньев с Петей увидели внизу Майгина, а рядом с ним маленького ламута. Нэнэ вертел головой, заглядывая наверх, и скалил зубы.
      - Жив, чертенок! Вот он! - крикнул Майгин. - Но как тут эта штука наверх поднимается? Понятия не имею.
      Он ступил на площадку "лифта" и вдруг заметил, что она сама очень медленно поползла вверх.
      - Нэнэ! Сюда! - крикнул Майгин.
      Схватив за руку мальчика, он едва успел втащить его к себе.
      Когда они поднялись наверх и Петя от избытка чувств заключил Нэнэ в объятия, Майгин сказал:
      - Да, далеко он запрятался. Если бы не призраки хозяев этого дома, черта с два мы нашли бы его.
      - Но у него чудесный вид! - сказал Петя. - А я думал, что он уже давно с голоду умер.
      - А зачем ему было умирать, если он попал как мышонок в головку сыра! Там харчей лет на двадцать хватит, - смеясь, сказал Майгин, похлопывая Нэнэ по щеке, когда-то бледной и дряблой, а сейчас пухлой и румяной. - Ишь, какую рожу нажил на чужих хлебах, поросенок!
      Майгин вывернул карманы у Нэнэ, и оттуда посыпались разноцветные кубики и шарики, похожие на конфеты.
      - Мой сахар! - крикнул Нэнэ и, отстранив руку Майгина, принялся собирать с полу свое лакомство.
      - Карош сахар... Кушай, - сказал он, протягивая Пете "конфету".
      Петя нерешительно взял ее и стал разглядывать.
      - Это что, конфеты? - удивленно спросил он.
      - Не знаю, - сказал Майгин. - Если это даже и конфеты, то Нэнэ они, во всяком случае, спасли от голодной...
      Он не докончил фразы. Берсеньев крепко сжал его руку. Майгин оглянулся. На пороге комнаты стоял высокий человек весьма дикой наружности, с тяжелым охотничьим ружьем за спиной.
      ОХОТНИК С ИНТЕГРАЛАМИ
      Высокий человек с ружьем молча разглядывал геологов и маленького ламута. Взгляд его блестящих черных глаз был холоден, жесток.
      - Кто вы такие? - резким, хрипловатым голосом спросил он.
      В первое мгновение всем, даже Нэнэ, показалось, что перед ними хозяин дома, в который они непрошенно вторглись, - так властно и нетерпеливо прозвучал вопрос.
      Майгин переглянулся с Берсеньевым и сказал:
      - Мы петербургские геологи. Случайно обнаружили в земле этот... город и вот... изучаем его.
      Наступила небольшая пауза, в течение которой геологи уже спокойнее и внимательнее оглядели незнакомца. На нем был кожаный, порядком изодранный костюм, высокие охотничьи сапоги и широкополая грязная шляпа. Тяжелый пояс-патронташ чуть отвисал на животе, за плечами висел рюкзак. Человек этот давно не брился и зарос до глаз клочковатой рыжей бородой. У него было худое, изможденное лицо и горящие нездоровым, нервным блеском глубоко запавшие глаза.
      Неожиданно он улыбнулся.
      - Так это вы? - сказал он. - Я слышал, что здесь у Коронной сопки работает геологическая партия. Я ведь вас искал...
      Он подошел и пожал руку Берсеньеву, Майгину и Пете и ласково потрепал по щеке Нэнэ.
      - ...Но я не ожидал, что найду вас... - он оглянулся, - в такой необычайной обстановке.
      - А с кем мы имеем честь? - спросил Берсеньев.
      Незнакомец неловко поклонился и отрекомендовался:
      - Константинов. Охотник. Направлялся на собственном боте к Командорам. На траверзе мыса Олютинского шторм разбил о камни мой бот в щепки. На шлюпке я добрался до берега, а затем с ламутами и до вас... Думаю до ближайшего порта шествовать посуху, - помолчав, добавил он.
      Берсеньев и Майгин переглянулись: этот неожиданный гость не входил в их планы и сулил в ближайшем будущем нашествие на чудесный город начальства, праздных любопытствующих обывателей, а может быть, даже и жуликов. А они уже полюбили этот город и шаг за шагом открывали все новые страницы в его тайне.
      - Но я все-таки не понимаю, - шумно заговорил охотник и зашагал по комнате, с удивлением разглядывая мебель и светящиеся стены. - Вы говорите, что обнаружили этот город в земле. Каким образом? Откуда он тут взялся?..
      - Мы дорого дали бы, если бы могли ответить на последний ваш вопрос, - сказал Майгин. - Но... может быть, мы выйдем на свежий воздух, Клавдий Владимирович?..
      - Да, поднимемся на поверхность, - согласился Берсеньев. - Раз уж вы побывали здесь, мы принуждены, господин Константинов, многое рассказать вам и кое о чем с вами договориться.
      - Отлично! - сказал охотник и, в последний раз окинув взглядом комнату, зашагал впереди всех к выходу.
      ...В тот же день, сидя у костра подле палатки, они рассказали своему гостю все и показали (к величайшему ужасу Нэнэ) "метаморфозы" шарообразных аппаратов.
      Неожиданное вторжение этого странного человека вначале не понравилось Берсеньеву, особенно обескуражило его намерение охотника тотчас же шествовать к югу, в порт. Но Майгин успел ему шепнуть:
      - А знаете, он, кажется, неплохой парень. Не балаболка. С ним можно договориться.
      Берсеньев согласился с этим: Константинов уже успел внушить ему доверие.
      Когда охотник выслушал рассказ Майгина, перебиваемый восторженными репликами Пети, и стал свидетелем давно минувших событий, воспроизведенных "иллюзионом" (так Майгин называл шарообразные аппараты), он долго молчал, устремив взгляд широко раскрытых глаз в тлеющие угли костра. Наконец, вскинув голову и глядя в глаза Майгину, он сказал:
      - Вы рассказали и показали мне поразительные вещи. Но я не отвечу вам, что это не укладывается в моей голове. Наоборот, все, что я узнал, хорошо согласуется с... С чем согласуется, разрешите мне пока не говорить вам. Я боюсь, что вы меня примете за сумасшедшего... Я должен проверить одну невероятную мысль, которая пришла мне в голову, когда вы рассказывали...
      В эту минуту он был похож на одержимого: лохматый, небритый, с горящими глазами.
      - Но, для того чтобы проверить, нужно время, а вы, если не ошибаюсь, собирались вскорости шествовать на юг? - осторожно спросил Берсеньев.
      - Нет! - воскликнул он, но спохватился. - То есть я хочу просить у вас разрешения остаться пока здесь, чтобы вместе с вами заняться изучением вашего открытия.
      Майгин крепко сжал его руку:
      - Мы от души будем рады...
      Берсеньев дружески улыбнулся и кивнул головой. Но Петя и Нэнэ не удержались от проявления своих чувств.
      Студенту охотник сразу же показался в высшей степени интересным человеком, и, пожимая руку Константинову, он произнес срывающимся голосом:
      - Я уверен, что мы вместе с вами разгадаем эту загадку древней северной цивилизации!..
      А Нэнэ сунул охотнику в руку конфету из подвалов подземного города и, осклабившись, сказал:
      - Кушай... кароши... сахар...
      Ночью, когда ложились спать и Константинов ушел в палатку (геологи все еще не решались переехать на жительство в подземный город), Берсеньев тихо сказал Майгину:
      - А знаете, Андрей, он совсем не похож на охотника.
      - А кто же он, по-вашему? - спросил Майгин.
      - Не знаю, кто он, но только не охотник...
      ...Прошла еще неделя. В течение этих дней Константинов не выходил из подвалов подземного города. Он открыл там какие-то обширные отделения, уставленные машинами и огромными аппаратами. Когда Майгин и Берсеньев однажды спустились к нему, он показался им водолазом, осматривающим заглохшие машины потонувшего корабля. Переходя от одного механизма к другому и поглядывая время от времени в какие-то чертежи, извлеченные им из рюкзака, он записывал что-то и производил сложные вычисления. Заглянув в его блокнот, испещренный математическими формулами, Майгин сказал:
      - Ого! Высшая математика...
      Константинов строго взглянул на молодого геолога и ответил:
      - Да. У меня здесь высшая. Но зато это, - он указал на машины, математика высочайшая.
      Геологи не докучали ему никакими преждевременными расспросами. Они чувствовали, что этот неожиданный пришелец знает о подземном городе что-то такое, чего не знают они, и потому решили запастись терпением и подождать, когда он кончит свои изыскания. Сами они распределили между собой разные объекты в подземном городе и также ежедневно изучали их.
      Наконец однажды Константинов объявил, что он закончил изучение механизмов в подвалах города.
      - Помните, друзья мои, когда вы в первый раз рассказывали мне историю вашего открытия и показали первые объемные картины иллюзионного аппарата, я сказал вам, что должен проверить одну невероятную мысль. Я закончил проверку. Моя невероятная догадка подтвердилась. И об этом я завтра доложу вам.
      - Но почему не сегодня? - спросил Петя.
      - Сейчас ночь. Если я вам скажу это сегодня, вы не будете спать. А спать вам надо. Вон до чего меня бессонные ночи довели, - показал Константинов на свои провалившиеся щеки. - А кроме того, - добавил он улыбаясь, - мне хотелось бы сделать свое сообщение нашему маленькому научному обществу в более торжественной обстановке.
      - Согласен! - сказал Майгин.
      - Я тоже, - сказал Берсеньев и добавил, лукаво улыбаясь: - Но все же я должен признаться, что первый раз встречаю охотника, таскающего в своей сумке чертежи, знакомого с интегралом Эйлера и с торжественной обстановкой научных обществ.
      Константинов рассмеялся странным хриплым смехом, не изменив при этом ни на секунду сурового выражения своего аскетического лица.
      - Вы сомневаетесь, Клавдий Владимирович, в том, что я охотник? Напрасно. Я охотник. Только дичь моя не от мира сего. Об этом я тоже расскажу вам завтра. А теперь разрешите пожелать спокойной ночи.
      И он направился к своей палатке.
      На другой день Берсеньев, Майгин, Петя и Константинов собрались в голубом коттедже с "саркофагами". Петя поставил на круглый стол чаши с пунцовым напитком, конфеты и цветные лепешки, принесенные Нэнэ из подвала дома. Константинов разложил подле себя свои чертежи и блокноты и подождал, пока Майгин и Берсеньев усядутся за стол.
      - Если мои коллеги ничего не будут иметь против, - сказал он, - я предложу повестку нашего заседания.
      Берсеньев утвердительно кивнул головой. Майгин не выдержал и расхохотался:
      - Анафема! До чего же пышно! Настоящая академия. И дальневосточный Дон-Кихот в роли президента подземной научной ассамблеи. Слушайте, Константинов, вы или немножко, или очень много сумасшедший. Но, честное слово, вы мне нравитесь!
      - Вы тоже, - улыбаясь, ответил Константинов.
      - Сумасшедший?
      - Нет. Нравитесь мне. Но мы еще успеем с вами объясниться в любви, милый Майгин. А сейчас приступим к делу. Первым должен выступить наш юноша. - Константинов взглянул на Петю. - Пусть расскажет, что за яства он поставил на этот стол. Потом уважаемый Клавдий Владимирович доложит нам о своих наблюдениях над немеркнущими светилами этого подземного мира, а затем вы, Майгин, расскажете о новых картинах "иллюзиона", виденных вами. Последним доложу уважаемому обществу о своих изысканиях я...
      - Хорошо, - начал Петя. - Я скажу. Но вы ешьте, это очень вкусные штучки. Я назвал их "А-о", их так называла женщина, что в "иллюзионе" угощала своих гостей. Запивайте их "витном". Это какой-то очень питательный и освежающий напиток, похожий вкусом на вино. Вот я и дал ему имя "витно", от слова "вита" - жизнь. Конечно, эту еду и питье еще должны исследовать химики, и самое главное - узнать, почему они так долго хранятся и не портятся... Но я убедился, что одной лепешки достаточно, чтобы утолить голод чуть ли не на целый день. Нэнэ за несколько дней, проведенных в подвале, совсем переродился. Вы помните, каким он был? Я сам, например, раньше всегда болел животом, а теперь вот ем эти лепешки, и все как рукой сняло.
      - Это что же, слабительное, что ли? - смеясь, спросил Майгин.
      - Нет, - смущенно ответил Петя. - Но как-то очень хорошо себя чувствуешь, когда поешь их.
      - Все? - спросил Берсеньев.
      - Все.
      - Доклад слабо обоснован с научной стороны, - резюмировал Майгин, наливая себе стакан пунцового "витна". - Но что делать? Петя не химик. С него взятки гладки.
      Константинов отнесся к информации студента очень серьезно.
      - И тем не менее он сказал много. Его наблюдения свидетельствуют, что пища и напиток, найденные вами в этом доме, обладают неоценимыми качествами. За вашу счастливую жизнь, юноша!
      Константинов поднял стакан и осушил его одним духом.
      - Я не мог близко наблюдать светящиеся шары над городом, - начал Берсеньев, - но я воспользовался биноклем и подзорной трубой. Я так же, как и Петя, ничего определенного сказать о предмете моих наблюдений не могу, однако кое-что я понял и кое о чем догадываюсь.
      Берсеньев отхлебнул из своего стакана, забрал в горсть бороду и продолжал спокойно и размеренно:
      - В шарах светится газ. Непрерывное свечение его поддерживает какой-то неиссякаемый источник энергии. Возможно, что источник энергии здесь один, действует он без проводов, на расстоянии, и питает все механизмы: лампы, белые зеркала "саркофагов", подъемники, двери, воздухоочистительные машины... Что это за "вечный двигатель"?.. Трудно сказать. Но если уж анализировать здесь все, то, видимо, без фантазии не обойтись... Мне кажется, что "вечное движение" здесь поддерживает какой-то неизвестный нам вид энергии, возможно - внутриатомная энергия. Вот и все, пожалуй.
      Константинов кивнул. Глаза его блестели.
      - Вы, Майгин, - повернулся он к молодому геологу.
      Майгин неторопливо наполнил свой стакан.
      - Я наблюдал при помощи своего и трех других найденных здесь "иллюзионов" разные бытовые сценки, - сказал он. - Все это, видимо, мелкие и непонятные мне делишки бывших жителей подземного города. Одна сцена показалась мне интересной. Дело происходило в обсерватории. Некто, по-видимому астроном, рассматривал звездное небо, но, представьте себе, не в телескоп, а в огромном зеркале. Отсюда, между прочим, вывод: значит, лампы эти они умели гасить, когда город был на поверхности. Иначе как они могли наблюдать ночное небо при таком освещении? - Майгин отпил глоток "витна". - Я астрономию помню только по гимназии, а это очень немного, но мне показалось... В общем, мне кажется, что в этом зеркале отражался не какой-нибудь маленький участок неба, а целое полушарие. Проекция целого полушария небесной сферы. Как будто наблюдение велось с высокой горы или... с воздушного шара.
      - Вот! - крикнул Константинов. - Купол неба, наблюдаемый с полета! Спасибо, Майгин! Если у меня и оставалась капля сомнений в моей идее, вы окончательно высушили эту каплю.
      Он окинул всех горящим взглядом и сказал, отчеканивая каждое слово:
      - Этот город когда-то парил высоко в небе, в темном глубоком звездном небе. Да-да! Это было так. Люди, что жили в нем, построили его не на нашей планете, ибо город этот есть не что иное, как огромный, прекрасно оборудованный межпланетный корабль. Много лет назад люди из какого-то другого, далекого мира прилетели на Землю и погибли здесь во время извержения вулкана. "Иллюзион" показал нам этот трагический момент. Их корабль был залит лавой и засыпан землей...
      Он на минуту умолк и взглянул поочередно в глаза каждому из своих слушателей. Изумление, граничащее с испугом, увидал он в глазах студента, тревогу прочел в глазах Майгина и настороженность уловил в глазах Берсеньева.
      - Нет, нет, я не сумасшедший, - усмехнулся он. - Отбросьте эту мысль. Вот мои чертежи. Я пятнадцать лет работал над проектом межпланетного корабля, движимого мощными ракетами. Такого же ракетного корабля, на каком мы с вами находимся сейчас...
      - Вы Арнаутов! - воскликнул Майгин.
      - Да... Я Константин Арнаутов, конструктор ракетного летающего корабля.
      - Теперь я понимаю, как вы сюда попали. То есть я догадываюсь... - тихо сказал геолог.
      - Вы не ошиблись, Майгин. Я бежал из Якутского острога. Меня сослали за то, что один высокопоставленный чинуша, затиравший мой проект, умер с перепугу, когда ночью со всех углов загорелся его дом. Загорелся же он по той причине, что в него угодила моя ракета, посланная мною как доказательство моей правоты. Я хотел доказать, что ракеты могут летать и падать туда, куда пошлет их изобретатель... Об этом писали во всех газетах. Меня осудили на десять лет, но я бежал. Я хотел попасть в Америку. Я уже устроился на одно китобойное судно, но шторм разбил его и привел меня сюда. Я благословляю этот шторм и вас, открывших в земле живое воплощение моих замыслов, это доказательство жизненности моей идеи... На каторге я восстановил все свои чертежи, отнятые у меня...
      Напряженность, сквозившая в глазах у геологов, таяла. Они вспомнили этого человека, об удивительном проекте и о трагической судьбе которого много слышали пять лет назад.
      - Выпейте это, - сказал Петя, подвигая Константинову стакан.
      - Спасибо, Петя. Когда вы, Майгин, рассказывали мне о своем открытии, у меня мелькнула лишь смутная догадка. Нет, это была даже не догадка, не мысль, а какая-то тень мысли: "А что, если..." Даже мне это казалось невероятным. Шутка ли - целый город! Но на другой же день я нашел мощные ракетные камеры в глубоком донном отделении и утвердился в своей мысли. Я осмотрел эти чудесные механизмы, они неизмеримо совершеннее всего, что я знаю о реактивных проектах. Многое, очень многое осталось мне неясным. Я не знаю, например, какой источник энергии питал их в полете, какие силы освобождали эту энергию, но я уже бесповоротно убежден, что мы с вами находимся на звездном корабле, залетевшем к нам из далекого, пока еще неведомого нам мира.
      В тот день Берсеньев, Майгин и Петя, до глубины души взволнованные сообщением Арнаутова, ходили словно оглушенные. Если месяц назад реальность подземного города лишь с большим трудом была воспринята их сознанием, то сейчас, когда этот город перестал быть городом и превратился в межзвездный корабль, они были окончательно сбиты с толку.
      Но Арнаутов говорил так страстно, так убедительно, что невольно хотелось верить. Да и какое иное логическое объяснение, по правде говоря, можно было дать этому чуду в недрах вулканического полуострова на Тихом океане?
      Понемногу геологи стали свыкаться с мыслью, что действительно нашли у подножия вулкана залетевший на нашу планету межзвездный корабль. Правда, Берсеньев еще допускал возможность ошибки Арнаутова, но большую долю вероятности он отводил и его "космической" теории. Зато Майгин и Петя поверили в астральное происхождение подземного города безоговорочно, а некоторые сцены, воспроизведенные вновь найденными "иллюзионами", окончательно развеяли всякие сомнения относительно природы подземного города.
      Прошло шесть дней после "заседания научного общества", и вот однажды в лагерь пришел запыленный, усталый ламут.
      - Ты начальник? - спросил он, обращаясь к Берсеньеву.
      - Да, - ответил Берсеньев.
      - Тебе письмо.
      Ламут подал смятый конверт.
      Берсеньев вскрыл письмо и стал читать. Майгин и Петя, присутствовавшие тут же, выжидательно смотрели на него.
      - Письмо от Нины Росс, - сказал Берсеньев, передавая письмо Майгину. - Нина, Григорий Николаевич и доктор Васенькин в двух переходах отсюда. Будут здесь послезавтра.
      - Вот и отлично! - обрадовался Майгин. - Наконец-то... - Он вдруг озадаченно нахмурился. - Господи, а доктор-то зачем сюда потащился?
      - Я, кажется, понимаю, - медленно проговорил Берсеньев.
      Геологи переглянулись и расхохотались.
      МОЖЕТ ЛИ ЛЕТАТЬ РОЖДЕННЫЙ ПОЛЗАТЬ
      Все это время геологи и Арнаутов продолжали исследования и поиски. Изобретатель и Майгин погрузились в механические недра города-звездолета, а Берсеньев с Петей занялись "иллюзионами". Нэнэ не отходил от них ни на шаг. "Иллюзионы" обнаруживались в самых неожиданных местах: в подвалах, среди приборов в лабораториях, в переплетах странных решетчатых башен, стоявших по периферии города, даже на крышах зданий. Просматривая картину за картиной, Берсеньев однажды наткнулся на любопытную и красивую сцену: Эа, золотоволосый мужчина и мальчик весело плескались в большом овальном, видимо, очень глубоком бассейне. Берсеньев был теперь уверен, что мальчик - его звали Суо - являлся сыном Эа и золотоволосого. Посадив на одно плечо Эа, а на другое - Суо, золотоволосый гигант с необычайной легкостью плыл стоя через бассейн. Посредине бассейна он неожиданно опрокинул подругу и сына в воду, но те сейчас же вынырнули и с веселым смехом снова вскарабкались на его плечи. А на краю бассейна стоял и бесстрастно взирал на эту возню монументальный Уру. Вдруг смех замолк, бассейн заволокло туманом, и Берсеньев увидел сидящего возле "музыкальной пагоды" одинокого мальчика. Суо плакал. Перед ним возвышался металлический гигант, держа в вытянутой крюкастой лапе тускло отсвечивающий "иллюзион". И Берсеньев догадался, что Суо с помощью Уру воспроизвел сцену, заснятую, когда его отец и мать были еще живы.
      Тот же "иллюзион" показал Берсеньеву и Пете еще одну сценку, но главным действующим лицом в ней был уже... Уру. Этот человекоподобный механизм, напоминавший Берсеньеву статую Командора из "Каменного гостя" Пушкина, неожиданно повел себя, как живой человек. Он положил "иллюзион" рядом с окаменевшим от горя Суо и быстро зашагал к "пагоде". Через минуту загремела бодрая, мажорная музыка. Уру вернулся и принялся маршировать перед мальчиком. Музыка напоминала марш. Железный великан энергично передвигал свои трубоподобные ноги, размахивал руками, раскачивался всем своим гладким округлым корпусом... Даже у хладнокровного Берсеньева мурашки побежали по спине при виде этого "танца". Геолог понял, что механический человек именно танцует, причем очевидно, что делает он это без приказа, по собственной "воле". Мальчик сидел в позе бесконечного отчаяния, а железная махина вышагивала возле него, с грохотом притопывая в такт марша металлическими подошвами по блестящему полу. Наконец Суо поднял голову, скорбно взглянул на танцующего механического слугу и тихо произнес:
      - Уру... им...
      И тотчас же танец Уру прекратился. Механический человек уронил поднятые клешни и застыл неподвижно...
      Эта сцена поразила Берсеньева настолько, что он несколько минут не мог прийти в себя. Уже в той картине, где он впервые увидел Уру, Берсеньев решил, что механизм, сооруженный в образе человека, очевидно, реагирует на голоса своих хозяев, а сочетание каких-то звуков означает для него команду к выполнению тех или иных манипуляций. Но в сцене "танца" Уру явно действовал самостоятельно: он как бы понял, что его маленький хозяин убит горем, что необходимо развлечь его, и в качестве развлечения угостил мальчика танцем. Для этой цели железный истукан даже соответствующую музыку включил в "пагоде". Затем уже последовал приказ Суо: "Уру... им..." Видимо, это значило: "Уру, прекрати!" - и гигант перестал танцевать.
      "Неужели он соображает? - думал Берсеньев. - Но это же чудовищно! Это противоестественно... Уру только механизм. Как же может он реагировать на одно лишь мрачное настроение человека, да еще при этом самостоятельно включить какой-то музыкальный инструмент, а затем танцевать или даже ритмично маршировать перед живым человеком, не обращающим на него никакого внимания?.."
      Ответа на свой вопрос Берсеньев не находил, мелькнула лишь неясная мысль о каких-то электрических флюидах, исходящих из мозга человека, переживающего сильное горе, и, видимо, непроизвольно включающих в механизме Уру определенную программу действий, равносильную команде: "Развлекать!" Но эта мысль в представлении Берсеньева ассоциировалась со спиритизмом и прочей чертовщиной, и он отбросил ее.
      Как бы то ни было, геологи теперь знали, что Суо спасся во время извержения, что весь остальной экипаж погиб и что мальчик остался один, погребенный вместе со звездным кораблем-городом в потоках лавы. Умер он потом где-то здесь, но останков его найти пока не удавалось. Бесследно исчез вместе с мальчиком и Уру...
      Берсеньев инстинктивно чувствовал, что Суо перед смертью укрылся в "музыкальной пагоде". Проникнуть в "пагоду", казалось, не было никакой возможности: ее стены, ее крыша не реагировали ни на тепло, ни на звуки. И тем не менее именно там, вероятно, крылась разгадка исчезновения Суо и Уру, - в этом ни Берсеньев, ни Петя, ни остальные уже не сомневались.
      - Но эта музыка? Неужели она звучит уже сотни лет? - сказал как-то Берсеньев.
      Арнаутов ответил:
      - Я бы не удивился, Клавдий Владимирович. Ведь горят же здесь, под куполом, неугасимые фонари. Я не думаю, что музыку и свет здесь кто-то включил по случаю нашего появления на палубе межпланетного корабля...
      Пока Берсеньев с Петей возились с "иллюзионами", Арнаутов и Майгин штурмовали машинные отделения корабля-города. Арнаутов занялся задачей чрезвычайной важности: выяснить, какие источники энергии питали и питают все многочисленные установки этого чуда техники, начиная с его чудовищно мощных двигателей и кончая осветительными шарами, "музыкальной пагодой", вентиляцией и так далее. Попутно инженер и геолог тщательно исследовали несколько больших аппаратов непонятного назначения, расположенных в помещении рядом с ракетными отсеками. Если ракетные двигатели корабля-города замерли и бездействовали, видимо, уже несколько веков, то эти таинственные аппараты - громадные шкафы с бесчисленными оконцами - явно жили и продолжали какую-то бесшумную, непонятную и бесконечную работу. Доказательством тому служили короткие световые и звуковые сигналы, похожие на работу телеграфа. Заглянув внутрь одного такого шкафа, Арнаутов увидел там тысячи тысяч тончайших цветных волосков, перепутанных и тянувшихся по всем направлениям. Было ясно, что это провода, которые приводят в действие все сигналы. Но что означали эти сигналы и где находится аккумулятор, который их питает, понять было невозможно...
      Утром того дня, когда ламут принес письмо от Нины Росс, между Арнаутовым и Майгиным произошел весьма знаменательный разговор. Арнаутов снимал план какого-то сложного устройства в ракетном отсеке, Майгин помогал ему, и вдруг Арнаутов, сунув карандаш в карман куртки, спросил:
      - Если не ошибаюсь, вы, Майгин, слышали о моем проекте ракетного корабля еще задолго до нашего знакомства?
      - Да. Еще до вашего осуждения. Но я, Константин Платонович, по правде сказать, считал ваши идеи столь же осуществимыми, сколь осуществимо второе пришествие господа нашего Иисуса Христа.
      - Понятно. Вы незнакомы с их технической стороной и научным обоснованием. У меня не было возможности опубликовать свои труды. Ну, а сейчас?..
      - Сейчас, когда я многое узнал, я верю в то, что ваша идея будет осуществлена в самые ближайшие двести или триста лет, - с усмешкой ответил Майгин.
      - Через двести-триста лет? - Арнаутов впился в глаза собеседника яростным, почти ненавидящим взглядом. - Вот как? А мне казалось, что вы, Майгин, умнее и смелее...
      - Что вы, Константин Платонович! - трясясь от сдерживаемого хохота, запротестовал Майгин. - Я труслив и глуп, как любой гостинодворский приказчик.
      - Я хочу говорить с вами серьезно, Майгин, а вы шутите...
      - Извольте, Константин Платонович... Кстати, вы меня не поняли. Я верю в то, что люди будут совершать межпланетные полеты, но это дело не близкого будущего...
      - Послушайте, Майгин! - нетерпеливо прервал его Арнаутов. - Вы нашли в земле это сооружение. По праву оно принадлежит вам, Берсеньеву и студенту. Но что вы собираетесь с ним делать?
      - Не знаю. - Майгин озадаченно почесал затылок. - Ни мне, ни Берсеньеву этот вопрос и в голову не приходил. Пока мы считали его археологическим объектом, мы предполагали передать дальше это дело археологам для изучения. А сейчас... право, не знаю. А вы что предложили бы?
      - А я, - не задумываясь, ответил Арнаутов, будто только и ждал этого вопроса, - я полетел бы на нем в мировое пространство.
      Майгин молчал, внимательно и серьезно глядя в угольные глаза Арнаутова. Наконец, отведя взгляд, он в раздумье сказал:
      - А, собственно говоря, что же иное с ним можно сделать, как не полететь на нем? Если это действительно звездный корабль и если он действительно может взлететь, будучи погребен под модными пластами лавы, туфа, песчаников и прочего...
      - Это действительно звездный корабль, и он действительно взлетит, - твердо сказал Арнаутов. - А пласты - это чепуха.
      - Дай бог! Хотя, откровенно говоря, мне и моим друзьям жалко будет расставаться с этим подземным чудом. Мы привыкли к нему, полюбили его.
      - А зачем вам с ним расставаться? - в упор глядя на Майгина, спросил Арнаутов.
      Молодой геолог с удивлением поднял брови:
      - То есть?..
      - То есть мы можем полететь все вместе и даже еще кого-нибудь с собой прихватить. Я, например, возьму в полет жену. Я очень люблю ее, и мне тяжело было бы с нею расставаться надолго.