- Очень интересно, - сказал Майкл. - Но только как бы она не выдала нас, пока не научится контролировать себя.
      Примерно через десять дней после гибели пони Петры, за ужином дядя Аксель попросил меня помочь ему установить колесо, пока еще не стемнело. Внешне просьба выглядела обычно, но что-то в его тоне заставило меня согласиться без колебаний. Я последовал за ним, и мы направились к стогу, где нас никто не мог увидеть и услышать. Зажав соломинку в зубах, он серьезно посмотрел на меня.
      - Ты был неосторожен, Дэви? - Спросил он меня.
      Можно быть неосторожным в разных делах, но только об одном он мог спросить с таким видом.
      - Не думаю, - сказал я.
      - Может, кто-нибудь из остальных?
      Я вновь ответил, что вряд ли.
      - Гм, - пробормотал он. - Тогда почему же Джо Кэрли расспрашивал о тебе? Как ты думаешь?
      Я не знал почему, и сказал ему об этом.
      Он покачал головой.
      - Мне это не нравится, мальчик.
      - Только обо мне, или об остальных тоже?
      - О тебе и о Розалинде Мортен.
      - О, - неуверенно сказал я, - если только это Джо Кэрли… Может, о нас пошли какие-то сплетни, и он хочет устроить скандал?
      - Может быть, - сдержанно согласился дядя Аксель. - С другой стороны, именно Джо инспектор использует, когда хочет провести какое-нибудь тайное расследование. Мне это не нравится.
      Мне это тоже не нравилось. Но Джо прямо нас не расспрашивал, и я не знал, где он мог взять улики против нас. Вообще, трудно было бы подобрать обвинение, которое внесло бы нас в число официально включенных в список отклонений.
      Дядя Аксель покачал головой.
      - Эти списки никогда не заканчиваются, - сказал он. - Нельзя перечислить миллионы отклонений, которые могут встретиться: только наиболее частые. Когда же встречаются новые, то их подвергают испытаниям. Это часть работы инспекторов, и они обязаны проверять полученную информацию.
      - Мы думали о том, что могло случиться, - сказал я. - Если ведутся расспросы, значит, они не уверены в том, что ищут. Все то, что мы делаем, должно сбивать их с толку: мы ведь ведем себя как нормальные. Если Джо или еще кто-нибудь знает что-нибудь, то это только неопределенные подозрения без единого доказательства.
      Дядя не выглядел успокоившимся.
      - Рэчел казалась слишком ошеломленной самоубийством сестры. Ты думаешь, она…
      - Нет, - твердо ответил я. - Если бы она пыталась скрыть что-либо, мы бы знали.
      - Что ж, тогда остается Петра, - сказал он.
      Я с удивлением взглянул на него.
      - Откуда вы узнали о Петре? Я никогда не говорил вам.
      Он удовлетворенно кивнул.
      - Значит, она тоже. Я так и думал.
      - Но как вы обнаружили? - Повторил я вопрос, спрашивая себя, не могла ли у кого-нибудь еще возникнуть такая мысль.
      - Она вам сказала?
      - О, нет! Я наткнулся на это случайно, - он замолчал, потом добавил. - Косвенным образом это пришло от Энн. Я говорил вам, что нельзя было позволять ей выходить замуж за того парня. Это тот тип женщины, которая не успокаивается, пока не превратит себя в рабыню мужа, полностью предоставив себя, его власти. Такой была Энн.
      - Вы думаете? Вы думаете, что она рассказала Алану о себе?
      - Да, - кивнул он. - Она сделала большее, она рассказала ему обо всех вас.
      Я недоверчиво посмотрел на него.
      - Да, Дэви. Может, она и не хотела этого. Может, вначале она рассказала только о себе, будучи из тех людей, которые не умеют хранить свои секреты в постели… И может, он вытащил из нее имена остальных… Но он хорошо их знал… Он знал…
      - Но даже если он об этом знал, то как же вы об этом узнали? - Спросил я с растущим беспокойством.
      Он заговорил, вспоминая.
      - Была когда-то банда в порту Риго. Ее организовал парень по имени Кроуч, кстати, с большой выгодой для себя. Туда входили три женщины и двое мужчин, они делали все, что он приказывал. Если бы он рассказал все, что знал про них, то один из этих мужчин был бы повешен за мятеж в открытом море, а две женщины были бы казнены за убийство.
      Я не знаю, что сделали другие, но он и их держал в повиновении. Это была очень искусная организация, занимающаяся шантажом. Они добывали всякие компрометирующие сведения. Кроуч посылал женщин к матросам, и то, что они приносили от матросов, он забирал. Я знал, каким путем он держит их в повиновении, я видел выражение его глаз, когда он ждал их. Выражение тайного злорадства, поскольку они были полностью в его власти, и он знал об этом.
      Как только он нахмурится, они бросаются выполнять его приказы.
      Дядя Аксель в задумчивости молчал.
      - Никогда не думал, что вновь увижу такое выражение в церкви Вакнука. Я удивился и встревожился, но так оно и было. Оно было на лице Алана, когда он взглянул на Розалинду, потом на Рэчел, потом на тебя и на маленькую Петру. Его больше никто не интересовал, только вы четверо.
      - Ты мог ошибиться, ведь это только выражение… - Сказал я.
      - Но не такое выражение. О, я бы узнал такое выражение сразу, оно перенесло меня в Риго. Если бы это было не так, откуда бы я узнал о Петре?
      - Что же вы сделали?
      - Я пошел домой и немного подумал о том Кроуче и той комфортабельной жизни, которую он вел, потом еще о разных вещах. А потом я вложил новую стрелу в мой лук.
      - Так это были вы? - Воскликнул я.
      - Это был единственный выход, Дэви. Конечно, я знал, что Энн будет обвинять вас всех, но она не могла разоблачить вас, не выдав себя и свою сестру. Риск был велик, но я пошел на него.
      - Да, риск был. Мы чуть не попались, - и я рассказал о письме Энн к инспектору.
      Он покачал головой.
      - Я не думал, что она так далеко зайдет, бедная девочка, - сказал он. - То же самое, что должно было произойти с Аланом. Он был не дурак. Он принял бы меры до того, как начать действовать: он написал бы письмо с указанием вскрыть после своей смерти. Это было бы чрезвычайно опасно для вас.
      Чем больше я обдумывал все это, тем более опасным мне казалось сложившееся положение.
      - Вы подвергали себя большому риску, дядя Аксель, - сказал я.
      Он покачал головой.
      - Небольшой риск для меня, небольшой риск для вас. Вы стоите того, чтобы за вас бороться. Иначе все повторится…
      Дядя Аксель замолчал. Потом заговорил, немного поколебавшись:
      - Помнишь, я рассказывал тебе про Мортена. Так вот, с ним плавал еще один человек. Он не был профессиональным моряком, и никто теперь не помнит, как его звали. Но у него была громадная жажда познать историю древних людей. За этим он и отправился в плавание на юг. И там он отыскал-таки древние книги и рукописи, а возможно и еще что-то. По ним он написал книгу «Путь древних», а найденное принес на корабль. К сожалению, он не дожил до конца плавания. В своих поисках он слишком далеко забирался в дурные земли, и это сказалось. Все найденное им уничтожили церковники, но рукопись удалось утаить и сохранить. Собственно, это он, своим огненным энтузиазмом, пробудил в Мортене стремление к раскрытию людям правды о южных землях и вызвал стремление к осмыслению природы Наказания.
      Дядя Аксель тяжело вздохнул, внимательно поглядел на меня и продолжал:
      - Мне удалось прочесть его рукопись и даже переписать ее. Именно она пробудила во мне, как и во многих других, читавших ее, такое отношение к нашей жизни. В ней тоже не все понятно, видимо, он успел слишком много узнать, но все же его мысли более близки нам, чем писания древних авторов. Наступило время тебе ознакомиться с этой книгой. Я думаю, что тебе предстоят тяжелые испытания, и ты должен знать про ошибки и надежды твоих предков. Кто не желает помнить прошлого, навеки приговорен к тому, чтобы переживать его вновь и вновь.
      И дядя Аксель протянул мне исписанную тетрадь.
      С трудом, разбирая его почерк, я начал читать. Книга начиналась словами: «Я обложу вас жилами и выращу на вас плоть, и покрою вас кожей, и введу в вас дух - и оживете».
      Понемногу чтение захватило меня.
      «…Как показали последние исследования, в системе отношений «природа - человек» природа выступала отнюдь не пассивным, тем более страдательным партнером. Человеку казалось временами, что он берет над природой верх, что не природа ему, а он диктует природе свои законы, которым она начинает послушно следовать. Чем дальше развивалась наука, тем глубже она постигала систему вселенной, в которой человеку отведено не малое, но и не столь уж большое место, тем чаще склонялась к выводу, что путь прогресса определяется отнюдь не навязыванием природе своих желаний. Этот путь требует вдумчивого и неторопливого постижения законов и закономерностей природы, умения ими пользоваться, поскольку человек в своей биологической сути остается частью природы, подчиняется законам биосферы.
      Терпеливая, гибкая, самовосстанавливающаяся природа отступала перед натиском человека, когда человек овладел силами пара, электричества, атома, используя природные ресурсы, уничтожая и перерабатывая для своих нужд огромные количества биомассы. Человеку богатства биосферы казались неисчерпаемыми. Он вырубал леса, распахивал степи, создавал огромные водохранилища, собирался растопить ледники в горах и направлял в обратную сторону воды рек. Но внезапно все изменилось.
      После сотен лет победоносной войны с природой за какие-то полтора - два десятилетия выяснилось, что все это не так просто и не так хорошо. Что, беря у природы, ей нужно обязательно давать соответствующую компенсацию. Что при концентрации промышленных предприятий, необходимо создавать вокруг них леса и парки, создавать искусственные водоемы и очищать воду. Что вырубленные леса не восстанавливаются сами, а их исчезновение резко меняет климат в худшую сторону. Что огромные водохранилища на месте бывших лугов и полей катастрофически нарушают сложившееся на тысячелетия экологическое равновесие. И если человек заинтересован в собственном будущем, он должен со вниманием относиться к своему настоящему, в первую очередь к природе, которую получил в наследство от предыдущих поколений.
      «Венец природы», каким привык, было считать себя человек, внезапно обнаружил, что существование его вида зависит от существования природной среды - и не вообще какой-нибудь, а именно той, в которой он возник, сформировался, вместе с которой развивался на протяжении сотен тысяч и миллионов лет. Человеку нужен воздух - но лишь того химического состава, которым он дышал на протяжении всех тысяч поколений; ему нужна вода - но вода с теми примесями, к которым приспособился его организм, а не с какими-либо еще; ему нужна пища - но именно такого химического состава, который удовлетворяет потребности его организма, и так - до бесконечности. В конце концов, ему нужна вся биосфера Земли - такая, в какой он вырос, а не измененная промышленными выбросами и радиоактивными отходами.
      Эта биосфера, состоящая из бесчисленного количества компонентов, часть которых употреблялась в пищу, часть сжигалась и уничтожалась, часть видоизменялась, при ближайшем рассмотрении оказалась единой. Из нее ничего нельзя было изъять безнаказанно. Каждый мельчайший биологический вид, каждый кусок территории со своей фауной и флорой, каждый кубометр воды, участвующий во всеобщем круговороте, являлся необходимым звеном в единой цепи жизни.
      Рано или поздно, разрыв каждой такой цепи приводил к необратимым изменениям.
      Еще недавно мы привыкли смотреть на болота как на пустопорожние, «бесполезные» пространства, которые необходимо осушить, раскорчевать, обработать. Правота такой точки зрения казалась столь очевидной, что человек с присущим ему пылом принялся за уничтожение болот и преобразование природы по своему усмотрению. Результаты не замедлили сказаться. Причем совершенно не те, на которые человек рассчитывал. Вместе с болотами стали исчезать реки, леса, пересыхать поля. Там, где еще недавно зеленели луга и сочные поймы, пронеслись первые черные бури, разрушавшие, уносившие за мгновения всю ту благородную почву, которая накапливалась тысячелетиями… Так оказалось, что болота - огромные резервуары воды, приготовленные природой на аварийный случай, резервации растительной жизни на случай засухи и пожаров, которые останавливаются у его края или опаляют болото только поверху. Как человек запасает на случай пожара огнетушители, бочки с водой и ящики с песком, так предусмотрительная природа, создавшая жизнь, во множестве запасла болота, где не только человек, но и все живое в критический момент может найти убежище и поддержку…
      Понемногу я стал понимать, что Наказание возникло не на пустом месте и не из-за какой-либо вины перед богом, а каждодневно подготавливалось людьми. И быть оно могло в любой форме, которая была следствием либо земных условий, либо условий развития разума во вселенной, либо синтеза того и другого, как, собственно, и получилось у нас на Земле в результате Посещения.
      «…Однажды и только однажды в ходе своего планетарного бытия Земля могла создать оболочку жизни. Точно так же лишь единожды эта жизнь оказалась в состоянии подняться на ступень сознания. Одно время года для мысли, как одно время года для жизни. Не надо забывать, что вершину древа с этого момента составляет человек. Человек не сотворен таким уж могучим, чтобы ему не требовалось сузить окружающий его мир и соорудить себе какое-нибудь укрытие… Адам и Ева по преданию обзавелись лиственным кровом раньше, чем одеждой. Человеку был нужен дом и тепло - сначала тепло физическое, потом тепло привязанностей. У людей есть все: красота, любовь, тепло, у них есть все это с древнейших времен, и поэтому им нужно только тепло, любовь, доброта, внимание, чтобы полностью раскрыться. Значит, глупо сокрушаться из-за гнусности ушедшего мира. Нужно строить свой, но не забывать про прошлое. А если вас огорчает и даже ужасает невозвратность однажды утраченного счастья, однократно полученной жизни, единственного друга или милой сердцу, то стоит уничтожить этот риск мгновенной потери содержания целой жизни - и пропадет все величие и святость жизни, ее прелесть, доблесть души и правда Земли. Людям трудно вообразить мир без себя. «Да здравствует мир без меня!» - Это хорошо, великодушно сказано, однако предпочтительней мир со мной, в крайнем случае - я без мира. Соглашаться с тем, что мир будет существовать без тебя, крайне трудно, сознание этому противится. И тогда - у скольких! - Звериная, кошачья хватка: пусть все, что угодно, только бы я! Пусть весь мир перестанет существовать, но лишь бы - я, я, я вот сейчас, вот в эту минуту! Лишь бы я существовал!..
      Чуть отдышавшись, они прибавляют: «…И при этом неплохо чтоб существовал! Любой ценой!»
      И тогда им назначают цену…
      Так уничтожается тепло привязанностей, так рождается потребитель. Потребитель - всегда только разрушитель, пусть даже потенциальный. Чтобы стать созидателем, надо научиться сохранять существующее. Наука эта настолько сложна, что и сейчас, через два с половиной миллиона лет, как я исчисляю древо человеческое, далеко не каждый из нас оказывается охранителем. Не охранником, нет (для этого нужно не сознание, подготовленное жизнью и бытом многих поколений, а всего лишь приказ и дубинка), а охранителем - по любви и пониманию, по способности к самоотречению, - чтобы в охраняемое вложить всего себя не для сегодняшнего, а для завтрашнего дня, для других поколений, ради которых и твоя жизнь согрета огнем далекого костра предков.
      Тот человек, вооруженный топором, копьем, но отграниченный пламенем костра от окружавшей его природы, которая, казалось ему, тонет в беспросветном мраке, еще не был человеком. Он не мог претендовать на это высокое звание потому, что его глаза слепили голод, желание и костер, который не столько освещал мир, сколько превратно толковал его, утверждая свет, жизнь, истину только в освещенном им круге. На самом же деле все это лежало вне его пределов. Дочеловек именно боролся с природой, уничтожая ее, разрушая, сокрушая ударами топора, навязывая ей свое собственное сопротивление, наделяя ее собственными яростью и страхом.
      Мне часто кажется, что мы, живущие сейчас, вновь те же люди. Мы ограничили себя кругом веры и, пусть внутренне критикуемой, покорностью всем решениям правительства. Все, что написано в наших догматах, и все, что высказано нашими чуткими и мудрыми вождями, неукоснительно признается единственно верным, не подлежащим не только сомнению, но даже осмыслению. Мы считаем, что верно и нравственно только то, что лежит внутри одобренного верой и постановлениями круга. мы уничтожаем отклонения, уничтожаем ростки всего нового, того нового, что не укладывается в рамки ранее принятых законов, удовлетворяющих вождей и их окружение. И борются за чистоту перед лицом господа не охранители, а охранники. Перед нами лежит мир чудес, мир, ждущий наших рук и умов, мир, ждущий и ищущий в нас не мелочных, фанатичных и ограниченных надзирателей, а внимательных друзей, старших братьев, являющихся гармоничной частью всего сущего, частью единого целого, неотделимой частью разума вселенной. Нужно выйти за пределы нашего круга, сделать то, что не удалось нашим предкам, но что они завещали нам. Свободу и счастье человек приобретет не от церкви, не от правительства - от них мир лишь переполняется приказами: «делай, как я, не то арестую! Молись, как я, не то изобью!» - А от внутреннего самовоспитания, раскрытия в себе умения понимать красоту и сложность мира, умения разделять чистоту и грязь, правду и ложь, заблуждения и продуманную корысть. И при этом не бояться…
      У древнего человека было достаточно сил и жизнестойкости, чтобы выжить в этой борьбе, понять кое-какие идеи, воплотить их в орудия из дерева, камня, кости, защититься от первого натиска стихий. Но к созиданию и преображению природы он мог прийти тоже только через понимание и наблюдение. Для этого требовалось не противостояние. Человек должен был почувствовать себя заодно с природой, увидеть в ней не противника, а союзника, во всяком случае, партнера… То же предстоит и нам. Осознанная любовь к своему народу не соединима с ненавистью к другим. Любя свой народ, свою семью, скорее будешь любить другие народы, другие семьи и людей, пусть даже они отличаются от тебя, от твоего народа. Даже если они отклонения. В каждом человеке существует общая настроенность на ненависть или на любовь, на отъединение себя от других или на признание чужого - не всякого чужого, конечно, а лучшего в чужом, не отделимая от умения заметить это лучшее. В этом сила людей, которая позволит им пройти через вселенную. Эта сила напомнит нам нашу собственную забытую историю, шаг за шагом проведет по ней и покажет, что не войны, не страх и ненависть, а дружба, сотрудничество с окружающим миром и взаимопонимание позволят нам выстоять, вырасти и найти свой путь в трудных коридорах времени - путь, который сейчас еще далек от своего конца, и от которого, возможно, зависит нечто большее, чем сохранение жизни на нашей родной планете…»
      Читая, я начинал видеть наш мир, свои поступки, поведение дяди Акселя, моего отца и других в совсем ином свете. Мне было горько, что я тратил и трачу свои способности исключительно на приспособленчество, что не понимал этого раньше. Досадовал, что дядя Аксель дал мне прочесть это только теперь, хотя осознавал, что раньше я не был достаточно зрел, чтобы сделать правильные выводы из прочитанного и мог бы наделать массу глупостей. Во мне рождалось что-то новое и прекрасное. Ясно, что немедленно за чтением я не стал бы другим, но книги вкладывали в меня все то, что рано или поздно, после беспощадных раздумий, поставило бы меня в ряды искателей и борцов за человечность, рядом с Мортеном и его товарищами.
      Я продолжал читать про события во время Наказания…
      «… Одновременно сползали с гор ледники, сокрушая отмеченные на картах леса, деревни, церкви, погребая пашни, дороги, перевалы. Лежали мертвые на осклизлой, растоптанной, мокрой земле, в грязи, в налитых водой колеях, в наполненных грязной жижей кюветах у дороги. В это время на равнинах и в горах поднимался уровень озер, затапливая пойму и берега, поднимался уровень внутренних морей, наступавших на стены прибрежных городов, выгонявших из нор животных и змей, от которых людям приходилось спасаться, как и от волн. А в местах, где зона демонстрировала свою мощь, растрескавшиеся такыры пересыхающих озер наполнялись «живым туманом». Жители гор опускались в предгорья, а понизившийся уровень мирового океана открывал для человека очередную плоскость морской террасы. И в это же время в лесной зоне под ударами ядерных устройств, торфяники наполнялись влагой, выросший было на них лес погибал, и мягкий мохнатый торф из круглых озер обволакивал пни и остатки деревень аборигенов…
      Так продолжалось недолго…
      Перемена наступала незаметно. Она начинала ощущаться много позже того, как невидимый маятник достигал определенного ему предела и начинал с усилием продираться назад сквозь вязкое, тормозящее его ход пространство времени. Только благодаря подвигу Кандида, понявшего и остановившего «Часы жизни», сила зоны была подорвана. Переход к противоположному состоянию совершался долго. Он походил на планомерное, медленное наступление невидимых армий, выпивающих степные ручейки, озера, чуть ли не вдвое сокращавших обширные водоемы, понижавших уровень грунтовых вод, иссушавших материки и загонявших вверх, к бесплодным каменным вершинам, горные ледники. Горели леса, дымились высохшие торфяники в зоне, пересыхали степи, в воздухе носилась радиоактивная пыль и серые хлопья «живого тумана».
      Если период военных действий был короток, энергичен и катастрофичен - на морях бушевали штормы, гигантские приливные волны обрушивались на берега, «всемирные потопы» погребали под слоями «сосущего ила» города, которые еще не были уничтожены атомной атакой, сверкающие глэтчеры обрушивались в долины хаосом ледяных глыб и оползнями, - то засушливая фаза агонии зоны подкрадывалась исподволь. Она обманывала временным увеличением дождливых дней, порою общим похолоданием, туманами. Тогда казалось, что Странники вернулись. А между тем, год от году иссякали источники, и земля, принимающая всезатопляющий ливень, оказывалась вскоре сухой, растрескавшейся и обнаженной.
      Можно считать доказанным, что биосфера зоны была тесно связана с биосферой Земли, а потрясения, нанесенные биосфере зоны, с неизбежностью привели к изменениям экологических связей Земли. Если человек не мог приспособиться к изменившимся условиям, он погибал или оказывался в своеобразном эволюционном тупике, где с трудом поддерживал раз достигнутый уровень. Изменение образа жизни, пищи, внешних условий, а вместе с ними и биохимии организма неизбежно должно было привести к изменению наследственности. Такое положение заставляет задуматься над следующим вопросом: в каком направлении под влиянием изменившейся природной среды и среды искусственной менялся генетический код человека? Как это происходило, в какие сроки, к чему приводило - пока неизвестно. А значит, и к отклонениям нельзя подходить только с меркой божественного соответствия. Кто знает, может, некоторые из них - наше будущее.
      Создание мутантов отрывало человека от биосферы, укрепляло его позиции, делало его относительно независимым от климата, территории, естественных ресурсов. Одновременно это отторжение ослабляло человека как биологический вид. Борьба за существование из плана физического оказывалась перенесенной в область знания, область мысли, неосферу. Это относится к тем мутантам, которые дали человеку отличия не столько внешние, сколько внутренние, резко расширяющие способности и возможности людей. Возможно, эти способности были давно заложены в людях, но до сего момента находились в «затемненном» состоянии. И если прежде выживал наиболее сильный, наиболее ловкий, наиболее выносливый, то с течением времени его место займет наиболее гибкий, наиболее опытный человек, представляющий уже не биологическую единицу, а социальную группу. Кооперация, как правило, до сих пор была кратковременной, от случая к случаю. Люди объединялись для коллективной охоты, постройки общественного дома, загона для животных, на рыбной ловле. Семья была единственной постоянной общественной единицей, и вопрос ее существования, кроме критических ситуаций, связанных с жизнью поселка или города, зависел от нее самой. Немощным и хилым приходилось плохо. Для жизни требовался доброкачественный, здоровый человеческий материал.
      С развитием человеческих способностей все изменяется. Будущее достигается не на срезе сегодняшнего дня. Понять, предугадать и объяснить его можно, только помня о прошлом и зная его. Если человек смутно представляет своих родителей, не знает, какими были его деды и прадеды, а знает лишь образ господа, то для него будет загадкой его собственный ребенок. В самом деле, какие черты характера он может унаследовать? Какие таланты в нем проявятся? Какие наследственные болезни наложили отпечаток на его генетический код?..»
      Читая, я понимал значение не всех слов, видимо, дядя Аксель был прав, говоря, что автор много успел понять так хорошо, что не счел нужным объяснить. А может, он надеялся объяснить все по прибытии в Риго? Теперь этого уже не узнать. Но, несмотря на это, общий смысл написанного, действительно, был ясен и понятен. У меня словно раскрывались глаза. Теперь я мог совсем по-другому воспринимать написанное Баневым и другими пророками древности. Теперь я мог быть достойным учеником великих учителей. Теперь я мог бороться, зная, что я отстаиваю, и не стесняясь своих способностей. Воздействие этой книги я мог сравнить разве что с осознанием своей непохожести на нормальных людей.
      Я заканчивал чтение, когда уже темнело.
      «…Путь, ведущий исследователя в космос через ритмы биосферы и глубинные тайны нашей планеты, заманчив и увлекателен. Земной шар покачивается в «солнечном ветре» над твоими ладонями. И все же изучение прошлого без попытки изучить - хотя бы в малой степени - его созидателей мне представляется неэтичным.
      Потому что человек…
      Но что же такое человек? - Перебиваю я сам себя. Что значит его история, та, казалось бы, давно превратившаяся в пыль, стертая ледниками, похороненная в глубине озер и морей, занесенная песками пустынь, периодически превращавшихся в зеленые саванны? Зачем разбираться в прошлом, склеивая его, как склеивают черепки разбитого горшка, в котором уже ничего не сварить? Но этот склеенный из обломков горшок приобретает над нами магическую власть, и, забросив сиюминутные, более практические и важные дела, мы прикасаемся к нему, рассматриваем его, спорим о его происхождении, назначении, судьбе, как будто бы от этого зависит судьба нас или наших детей.
      Может быть, так оно и есть?
      Индивидуальность - это память. Лишите человека памяти, сплетенной из солоноватости вкуса первого поцелуя, от которого кружилась голова и дрожали ноги, из нежной ласки солнечного луча, скользнувшего по подушке после беспамятства болезни, из запаха трав за околицей, отмечавших первый шаг в большой и неведомый мир, когда беспричинна радость, и жизнь кажется почти полетом, лишите человека стыда проступка, о котором никто не знает, горечи слез первой утраты - и что останется от него?
      Так, может быть, прошлое и есть коллективная память человечества, без которой оно станет идиотом, живущим сиюминутными отправлениями?
      Если это не так, откуда же у человека этот непреходящий интерес к прошлому, в которое он как в саркофаг помещает свое происхождение, идеалы, мечты, надежды, словно все лучшее, все, ради чего стоит жить, бороться и, если надо, умирать, находится не в настоящем, не в будущем, а в давно прошедшем?
      Мне приходилось говорить о прошлом с разными людьми. Не только о глубокой древности, но и о событиях столетней, а то и меньшей давности. И всякий раз удавалось отметить момент, когда интерес к прошедшему оказывался выше интереса к настоящему. Не так ли из смутного в детстве сознания рождается интерес к неведомому, существовавшему раньше нас, - интерес к предметам, людям, событиям? Пытливый, обретающий гибкость ум лижет мысли ушедших эпох, пытаясь постичь, заключенные в них идеи, уловить аромат времени, как огонь лижет сухие ветки разгорающегося костра. Он питается вещественностью исчезнувших миров и взвивается ярким пламенем мысли, надеясь проникнуть сквозь время, просочиться по капиллярам трещин обожженного кварца к его сохранившейся середине.
      И каждый раз это приводило к человеку. Он существовал как знак интеграла, как бы объединяя собой все и давая смысл всему существующему в мире: тот «микрокосм» мыслителей, который в нашем сознании занял срединное положение между двумя бесконечностями микро и макромира.
      Да и могло ли быть иначе? Не потому ли возникла наука, возникла из напряженного стремления к постижению себя и мира, к снятию мучительного противоречия в сознании между «я» и «не я», к утверждению человека в мире, - что, сколько бы ни говорить о возможных «случайностях», конечным продуктом земной биосферы (а вместе с ней и космоса) оказывается именно человек?
      Само существование человека есть факт непрерывно длящегося «акта творения». Согласно древним источникам, он начался взрывом нейтронной среды сверхновой, привел к созданию биосферы, а ее эволюция, в свою очередь, привела к возникновению человека - феномена, в отличие от всей остальной материи несущего в себе настойчивую потребность самопознания и самопостижения. Это и есть грань, отделяющая человека от природы и его «малых братьев».
      Разум разлит в природе шире, чем мы иногда думаем.
      Есть и другая сторона, быть может, не менее важная для человечества и для биосферы. При внимательном рассмотрении можно заметить, что структура прошлого, угадываемая нами в земных катаклизмах, ритмических пульсациях и потрясениях, причины которых лежат за пределами нашей планеты, оказывается отражением чрезвычайно сложной структуры большого космоса, в котором несется наш общий космический корабль - планета земля.
      Он идет под всеми парусами через бездны времени и пространства, выдерживая космические штормы и вторжения, рассекая волны космических цунами, дрейфуя в тисках космических льдов - и все это невидимые штурманы аккуратно заносят каждый раз на страницы судового журнала с обозначением координат и точной даты. Время и пространство не пощадили ни корабль, ни бортовой журнал.