Требовалось немало решительности и смелости, чтобы лежать неподвижно и спокойно, чувствуя, как все новые и новые нити легко опускаются на тебя и приклеиваются к лицу и рукам. Еще больше мужества потребовалось, когда обнаружилось, что нити, попавшие на тело, затвердевают и стягивают меня все туже.
      Я уловил мысль Майкла, который размышлял, не является ли это все ловушкой, и не попробовать ли ему бежать. Прежде чем я ответил, женщина из Цейлона успокоила его, говоря, что ему нельзя двигаться, а надо набраться терпения. Розалинда повторила это Петре.
      - Вас тоже захватило? - Спросил я ее.
      - Да, - ответила она, - ветер от машины занес их в пещеру. Петра, дорогая, ты слышала, что тебе сказали? Постарайся не двигаться.
      Шум и гудение, покрывавшие все вокруг, постепенно утихали. Вот они совсем прекратились. Внезапная тишина ошеломляла. Послышалось несколько приглушенных криков, но и они затихли. Я понял причину этого. Нити заклеили мой рот. Я не смог бы никого позвать, даже если бы захотел этого.
      Ожидание становилось невыносимым. Кожа моя чесалась от прилипших нитей. Их натяжение начало причинять боль.
      Женщина из Цейлона сказала:
      - Майкл, начни отсчет, чтобы мы могли тебя найти.
      Майкл начал передавать мысленные образы цифр. Они были устойчивыми, но вот единица и двойка в числе двенадцать заколебались и превратились в чувство облегчения и благодарности. В наступившей тишине я услышал, как он сказал словами:
      - Они вот в этой пещере.
      Послышался скрип лестницы и слабый свистящий звук.
      Мои лицо и руки стали влажными, а кожа начала расправляться. Я вновь попытался открыть глаза, с трудом, но мне это удалось. Поднимая веки, я испытал слабую боль.
      Прямо передо мной, на верхней ступеньке лестницы, наклонившись вперед, стояла фигура, одетая в сверкающий белый костюм. В воздухе по-прежнему плавало много нитей, но, попадая на блестящий костюм, они не приклеивались, а соскальзывали вниз. Сам обладатель костюма не был виден, я смог различить только глаза, смотрящие на меня сквозь маленькие окошки. В руках, прикрытых белыми перчатками, фигура держала бутылку, из которой со свистом вырывалась жидкость в виде брызг.
      - Повернись, - мысленно приказала женщина.
      Я повернулся, и она обрызгала меня и всю мою одежду сзади. Затем она преодолела последнюю ступеньку, перешагнула через меня и направилась вглубь пещеры к Розалинде и Петре, продолжая брызгать жидкостью. Над уступом появились голова и плечи Майкла. Он тоже был весь обрызган, и нити, коснувшись его, соскальзывали вниз. Я сел и посмотрел на руку, затем взглянул вниз.
      Белая машина стояла посреди поляны. Ее верхнее устройство перестало работать, теперь его можно было рассмотреть. Это было что-то вроде конической спирали, изготовленной из множества секций. Каждая секция была сделана из прозрачного металла. На боку рыбообразного тела машины было несколько окон и раскрытая дверь.
      Поляна выглядела так, как будто над ней поработало большое количество огромных пауков. Все было затянуто нитями, которые теперь стали белыми и не сверкали. Потребовалось несколько секунд, чтобы я заметил что-то необычное. Нити не двигались под порывами ветра. И не только они, вообще все застыло. Множество людей и лошадей было разбросано среди хижин. Они тоже не двигались, как и все остальное. Неожиданно справа донесся резкий треск. Я взглянул туда и успел заметить, как одно из деревьев переломилось и упало. Краем глаза я заметил движение и в другом направлении, задвигался куст. Пока я смотрел на него, из земли показались его корни, тут двинулся другой куст. Наклонилась и рухнула хижина, за ней другая. Это было непонятно и тревожно.
      В глубине пещеры послышался облегченный вздох Розалинды. Я встал и пошел к ней в сопровождении Майкла. Петра заявила осуждающим тоном:
      - Это было ужасно странно.
      Ее глаза с любопытством остановились на белой фигуре.
      Женщина сделала несколько заключительных движений пульверизатором, а затем сняла перчатки и откинула капюшон. Она смотрела на нас, мы на нее. У нее были большие глаза с коричневато-зелеными зрачками, обрамленные длинными ресницами. Нос был прямой, а ноздри по совершенству могли поспорить со скульптурой. Рот, возможно, был несколько широк, подбородок круглый, но не мягкий, а волосы немного темнее, чем у Розалинды, и, что для женщины удивительно, короткие.
      Но больше всего нас поразил цвет ее лица. Оно не было бледным, оно было просто чисто-белым, как сливки, а щеки - словно натерты лепестками роз. Лицо было абсолютно гладким, оно казалось новым и совершенным, как будто ни ветер, ни дождь никогда не касались его. С трудом можно было поверить, что живое существо оказалось таким нетронутым и неповрежденным. Ведь это была не девочка в расцвете юности, нет, это была женщина примерно тридцати лет, но точно сказать это было трудно… Она настолько была уверена в себе, что Розалинда, не отдавая себе отчета, тоже постаралась выглядеть независимой. Женщина еще некоторое время смотрела на нас, а потом сосредоточила свое внимание на Петре. Она улыбнулась ей широкой улыбкой, показывая при этом линию прекрасных белоснежных зубов.
      Мысль ее представляла смесь удовольствия и удовлетворения, сознания выполненного долга, облегчения, одобрения и, к моему удивлению, еще чего-то, вроде благоговейного трепета. Все это трудно было воспринять Петре, но, по-видимому, частично она поняла, потому что необычайно серьезно взглянула в глаза женщины, как будто знала, что это один из поворотных моментов в ее жизни. Однако скоро возбуждение ее улеглось, она хихикнула и улыбнулась. Очевидно, что-то произошло между ними, но на таком уровне, что я не смог этого уловить. Я поймал взгляд Розалинды, но и она отрицательно покачала головой, продолжая смотреть на них.
      Женщина из Цейлона наклонилась и взяла Петру на руки. Они смотрели друг на друга. Петра подняла руку и осторожно коснулась лица женщины, как бы желая убедиться, что она - реальность. Женщина засмеялась и поцеловала Петру. Медленно, как бы в недоумении, она покачала головой.
      - Мы прилетели не напрасно, - сказала она, но с таким удивительным произношением, что я даже вначале не понял.
      Она начала передавать мысль, и мне стало гораздо легче слушать ее.
      - Не просто было получить разрешение на полет. Огромное расстояние, в два раза большее, чем мы когда-либо пролетали. Посылать корабль - дорого. Мне стоило большого труда доказать, что результат стоит этого, - она вновь с удивлением взглянула на Петру. - В ее возрасте, без обучения, она мысленно охватывает полземли. - Она вновь покачала головой, как будто не веря себе. Потом повернулась ко мне.
      - Ей многому придется научиться, мы дадим ей лучших учителей, но когда-нибудь она будет учить их.
      Она села на покрытую шкурами постель Софи. С откинутым белым капюшоном, ее голова казалась окруженной ореолом. Она еще оглядела нас по очереди и, как мне показалось, осталась удовлетворенной осмотром.
      - Без посторонней помощи вам пришлось бы проделать долгий путь, - сказала она. - Но мы многому научим вас. - Она взяла Петру за руку. - Что ж, собирать вам тут нечего, откладывать тоже, мы можем вылетать.
      - В Вакнук? - Спросил Майкл. Это был не вопрос, это было скорее утверждение. Вставая, женщина вопросительно посмотрела на него.
      - Там осталась Рэчел, - сказал он.
      Женщина из Цейлона задумалась.
      - Я не уверена… Минутку, - сказала она.
      Она связалась с кем-то на борту корабля и обменялась мыслями с такой быстротой и на таком уровне, что я ничего не понял. Потом она печально покачала головой.
      - Я боялась этого, - сказала она. - Очень жалко, но мы не сможем взять ее.
      - Но это не займет много времени, совсем близко для вашей летающей машины, - настаивал Майкл.
      Она вновь отрицательно покачала головой.
      - Мне жаль, - повторила она. - Конечно, если было бы возможно, то мы бы взяли ее, но это невозможно технически. Видите ли, полет был более долгим, чем мы ожидали. Встретились такие опасные участки, что мы не решились пролетать над ними даже на большой высоте. Пришлось далеко облетать их. Кроме того, из-за событий у вас мы летели быстрее, чем намеревались, - она помолчала, как бы соображая, достаточно ли понятно она объясняет таким примитивным существам.
      - Машине нужно горючее, - сказала она. - Чем больше груз, тем больше горючего нужно. Чем быстрее мы летим, тем быстрее оно расходуется. Нам едва хватит его на обратный путь, и то, если мы будем лететь медленно и осторожно. Но если мы отправимся в Вакнук и приземлимся там, а потом снова взлетим, да еще возьмем вас четверых кроме Петры, то у нас кончится горючее раньше, чем мы вернемся. Это значит, что мы упадем в море. Вас троих мы можем взять, но четвертого, да еще с дополнительной посадкой - нет.
      Наступила пауза. Мы обдумывали ситуацию. Она обрисовала ее достаточно ясно и теперь сидела молча в своем сверкающем костюме. Наступившее молчание поразило нас. Снаружи не доносилось ни звука, ни движения. Даже листья на деревьях не шелестели. Внезапная догадка заставила Розалинду задать вопрос:
      - Они… Все… Мертвы? Я… Не понимаю. Я думаю…
      - Да, - просто ответила женщина из Цейлона. - Они все мертвы. Пластические ленты задушили их. Когда человек начинает с ними бороться, он запутывается. А потом они застывают и душат его. Это милосерднее и стрел и копий.
      Розалинда содрогнулась. Я, вероятно, тоже. Что-то пугающее было в этом. Что-то отличное от борьбы человека с человеком. Мы были ошеломлены и тем, что в мыслях женщины с Цейлон не было ни бессердечия, ни жестокости. Она поняла наше смущение и неодобрительно покачала головой.
      - Убивать любое живое существо неприятно, - сказала она. - Но считать, что без этого кому-то удастся выжить - значит заниматься самообманом. Тогда надо отказаться от мяса, запретить рвать цветы, убирать урожай и даже лечиться от болезней, особенно инфекционных. Ничего постыдного в этом нет. Это просто эпизод большого поворота естественной истории. Поскольку мы хотим выжить, то мы защищаем себя от чужих нам индивидов, пытающихся уничтожить нас. Иначе мы погибнем сами.
      Несчастные люди окраин из-за своего несовершенства были обречены вашим правительством, жить в убожестве и бедности. У них не было будущего. Но его нет и у тех, кто приговорил людей окраин к такой жизни. Слышали ли вы о гигантских ящерах? Но когда пришло время уступить дорогу другому виду - они исчезли.
      Настанет когда-нибудь день, когда нам самим надо будет уступить дорогу другому виду. Вероятно, мы тоже будем бороться против неизбежного, как и эти остатки древних людей. Мы изо всех сил будем стараться вернуть наступающий мир в небытие, из которого он возник, ибо измена своему виду всегда кажется преступлением.
      Но наступит время, и мы уйдем. Точно такой же процесс происходит сейчас. Из верности своему виду они не могут допустить наше существование, из верности своему виду мы не можем допустить их сопротивление.
      Это шокирует вас, так как вы еще не осознаете, что принадлежите к другому виду. Вы смущены вашими родственными связями и вашим воспитанием. Быть может, самым ужасным моментом познания является тот, когда ты понимаешь, что твой отец - обычный человек из плоти и крови. Вот почему вы шокированы, и вот почему они имели над вами превосходство. Они-то не смущаются, их объединяет опасность, угрожающая их миру. Они видят, что если вы выживете, то в дальнейшем они не смогут вас уничтожить, и им придется обороняться от наступления вашего мира. Ибо мы высший мир, и мы только начинаем. Мы способны мыслить вместе и понимать друг друга так, как они и не мечтают. Мы начинаем понимать, как объединять наши мысли и создавать один общий мозг для решения трудных проблем. Мы не разобщены по отдельным клеткам, из которых можем общаться друг с другом лишь не отражающими глубину мысли словами. Понимая друг друга, мы не нуждаемся в законах, охраняющих жизнь низших форм, неотличимых друг от друга, как кирпичи. Нам не нужно вколачивать себя в геометрические рамки общества и политики. Мы не собираемся быть догматиками, постигающими у бога, как организовывать мир.
      Сущность мира - это изменение. Изменение - это эволюция, и мы часть ее. Статичность - это враг изменений, а, следовательно, наш непримиримый враг. Если вы еще сомневаетесь, то задумайтесь над поступками, которые совершают эти люди. Я мало знаю о вашей жизни, но в ваших мыслях я вижу это знание. И подумайте так же, как бы они поступили с вами.
      Как и раньше, я нашел, что ее стиль риторичен. У меня пока не хватало решимости возражать ей, а тем более рассматривать себя как новый, более высокий вид. Мысленно я все еще считал себя несчастным отклонением. Но я уже мог оглянуться назад и подумать, почему мы вынуждены улететь отсюда. И все же я не удержался и задал вопрос:
      - Неужели все люди у вас на Цейлон думают то же самое про высшие и низшие виды, про необходимость столь безжалостной жестокости? Судя по тому, что я слышал и читал раньше, такой образ мыслей не был присущ древним пророкам.
      В мыслях женщины явно проскользнуло неудовольствие этим вопросом, но она сдержалась и нехотя ответила:
      - Нет, очень немногие. Только те, кто правильно понимают, что одновременно быть добрым и хозяином мира - невозможно. К моему сожалению, все они принадлежат к «Обществу братьев Банева». Поэтому, если мне не удастся убедить собратьев в правильности такой позиции, я присоединюсь к последователям Банева и улечу вместе с ними. Я считаю, что они совершенно правильно собираются строить свой мир, исходя из этих положений. Более того, я приветствую то, что они хотят начать перевоспитание несогласных с этим еще в полете, введя соответствующий режим на корабле. Но дискуссий на эту тему у нас дома все еще хватает, причем большинство не на нашей стороне.
      Я почувствовал горькое сожаление в ее мыслях. Она немного помолчала и добавила:
      - Это большинство - «Общество братьев Кандида», мое общество. И мне придется выйти из него, так как переменить свою точку зрения я не смогу.
      Она замолчала, и я снова почувствовал в ее мыслях теперь уже смесь горечи и злобы.
      Я взглянул на Петру. Она, очевидно, не вдумывалась в эти трудные для нее рассуждения, а просто следила за прекрасным лицом женщины. Ряд воспоминаний проплыл у меня перед глазами: лицо тети Гэррист в воде и ее струящиеся волосы, бедная Энни, свисающая с притолоки, Салли, сжавшая руки от боли за Катрин и в ужасе за себя. Софи, превратившаяся в дикарку, и мертвая Софи, лежащая в пыли со стрелой в шее…
      Любая из этих картин могла стать будущим Петры. Но ведь эти картины были порождением нашего «примитивного» общества, как его называла женщина из Цейлон. Почему же ее новый мир должен идти по тому же пути, пусть даже используя более совершенные и «гуманные» средства, но по сути ничего не меняя? Я почувствовал, что этот вопрос становится вопросом моей совести, что мне придется его решать, может быть, всю мою жизнь.
      Я обнял сестру за плечи.
      Во время длинной речи женщины из Цейлона, Майкл смотрел наружу, его глаза завистливо следили за машиной в центре поляны. Когда она кончила, он еще минуту или две рассматривал машину, потом вздохнул и отвернулся. Несколько мгновений он смотрел на каменный пол перед собой, потом поднял голову.
      - Петра, - сказал он, - ты можешь связать меня с Рэчел?
      Петра послала вопрос, несколько оглушивший нас.
      - Да. Она слушает. Она хочет узнать, что происходит, - сказала она Майклу.
      - Прежде всего, скажи ей, что мы все живы, и все в порядке.
      - Да, - через некоторое время сообщила Петра, - она поняла это.
      - Теперь я хочу, чтобы ты передала ей следующее. Она должна быть храброй и осторожной, а вскоре, через три - четыре дня, я приду за ней и заберу ее с собой. Ты можешь сказать ей это?
      Петра энергично послала ей мысль и подождала ответа.
      - Бедная, - сказала она. - Рэчел плачет, и я ее не понимаю…
      Все смотрели на Майкла молча.
      - Что ж, - сказал он. - Вы объявлены вне закона, и вам придется улететь.
      - Но Майкл… - Начала Розалинда.
      - Она одна, - сказал он жестко. - Ты бы оставила Дэвида одного? Он бы оставили тебя? Я не знаю, какие есть правила борьбы видов, но я точно знаю, какие есть правила для индивида, называющего себя человеком земли.
      Никто ничего не сказал.
      - Ты сказал «возьму ее с собой», - через некоторое время отметила Розалинда.
      - Да. Я так и хотел сказать. Мы переждем какое-то время в Вакнуке, а потом пойдем искать… Рэчел заслуживает этого, как и все мы. Поскольку машина не сможет взять ее, то кто-то должен остаться с ней.
      Женщина из Цейлона подалась вперед, к Майклу. Она пристально глядела на него, и в ее глазах было восхищение. Потом оно погасло, и она мягко покачала головой.
      - Это долгий путь, и между нами лежат непроходимые земли, - напомнила она ему.
      - Я знаю, - ответил он. - Но земля круглая, и должен быть другой путь.
      - Это будет трудно и очень опасно, - сказала она.
      - Не более опасно, чем оставаться в Вакнуке. Да и как мы можем в нем оставаться, зная, что есть другой мир, ваш мир? Это знание и является теперь самым важным. Знание того, что мы не просто бесцельный каприз, уродство, отклонение, надеющееся спрятаться и уберечься от гибели. Это большая разница - между стремлением выжить и жизнью для большой цели.
      Женщина из Цейлона несколько мгновений размышляла, опустив голову, потом встретилась взглядом с Майклом.
      - Когда ты доберешься до нас, Майкл, - сказала она печально, - ты займешь достойное место, но я никогда не найду с тобой общего языка.

* * *

      Дверь с шумом закрылась. Машина задрожала и подняла сильный ветер на поляне. Сквозь окна мы видели, как Майкл борется с ветром. Одежда его развевалась. Даже отклонившиеся деревья задрожали в коконах из белых нитей. Пол под ногами наклонился. Земля начала удаляться, и мы все быстрее и быстрее поднимались в вечернее небо. Вскоре машина выровнялась и устремилась на юго-запад.
      Петра возбужденно и чересчур энергично заявила:
      - Как интересно! Я могу видеть на много миль! О, Майкл, ты кажешься таким забавным и крошечным внизу.
      Одинокая фигура на поляне помахала нам рукой.
      - Это верно, - услышали мы мысль Майкла. - Я сам кажусь себе смешным и крошечным, Петра. Но это пройдет. Мы пойдем вслед за вами.

* * * 

      Все было как в моих снах. Солнце гораздо более яркое, чем в Вакнуке, освещало широкий голубой залив. Белые верхушки волн медленно двигались к берегу. Небольшие лодки, многие с разноцветными парусами, направлялись в залив, полный кораблей. Протянувшись вдоль берега, лежал город с большими белыми домами, разбросанными среди парков и садов. Я мог различить даже движение маленьких повозок вдоль окаймленных деревьями улиц. В глубине, за зеленым квадратом, яркий луч целился с башни, и крылатая машина устремилась вниз.
      Все было так знакомо, что я испытал дурное чувство, на мгновение, представив, что сейчас проснусь и окажусь в своей постели в Вакнуке. Чтобы убедиться в реальности, я взял Розалинду за руку.
      - Это все на самом деле? Ты тоже видишь это?
      - Это прекрасно, Дэвид! Я никогда не думала, что может существовать такая красота… И еще кое-что.
      - Что? - Спросил я.
      - Прислушайся, разве ты не слышишь? Раскрой свой мозг… Петра, дорогая, если ты хоть на секунду перестанешь болтать…
      Я услышал, как инженер нашей машины с кем-то болтает, а затем появилось что-то новое и незнакомое. В звуковых терминах это было бы похоже на жужжание пчел в улье.
      - Что это? - Удивленно спросил я.
      - Разве ты не догадываешься, Дэвид - это люди. Множество людей… Таких же, как мы…
      Я понял, что она права, и начал внимательно слушать, но тут меня ударило возбуждение Петры, и я вынужден был защититься.
      Мы уже были над самой землей и смотрели на приближающийся город.
      - Я начинаю верить, что все это на самом деле, - сказал я Розалинде. - И ты никогда не была со мной такой.
      Она повернулась ко мне. Это было лицо второй, внутренней Розалинды, улыбающееся и со сверкающими глазами. Броня спала, она пустила меня внутрь. Она была как раскрывшийся цветок.
      - Теперь, Дэвид… - Начала она.
      Но тут мы пошатнулись и схватились за головы. Казалось, что даже пол начал проваливаться от волны возбуждения Петры.
      Со всех сторон донеслись удивленные и негодующие мысли.
      - Простите, - сказала Петра экипажу и всему городу, - но это так интересно.
      - На этот раз, дорогая, мы простим тебя, - сказала ей Розалинда.
 
      1987 г.