Библиотека современной фантастики - Библиотека современной фантастики. Том 7. А. Стругацкий, Б. Стругацкий

      — Можно, я зайду к вам завтра с утра?
      Он покачал головой и, как мне показалось, с некоторым злорадством ответил:
      — Нет. Это никак невозможно. Завтра с утра вас, Александр Иванович, вызовет Китежградский завод, и мне придется дать вам командировку.
      Я почувствовал себя глупо. Было что-то унизительное в этом детерминизме, обрекавшем меня, самостоятельного человека со свободой воли, на совершенно определенные, не зависящие теперь от меня дела и поступки. И речь шла совсем не о том, хотелось мне ехать в Китежград или не хотелось. Теперь я не мог ни умереть, ни заболеть, ни закапризничать («вплоть до увольнения!»), я был обречен, и впервые я понял ужасный смысл этого слова. Я всегда знал, что плохо быть обреченным, например на казнь или слепоту. Но быть обреченным даже на любовь самой славной девушки в мире, на интереснейшее кругосветное путешествие и на поездку в Китежград (куда я, кстати, рвался уже три месяца) тоже, оказывается может быть крайне неприятно. Знание будущего представилось мне совсем в новом свете…
      — Плохо читать хорошую книгу с конца, не правда ли? — сказал Янус Полуэктович, откровенно за мной наблюдавший. — А что касается ваших вопросов, Александр Иванович, то… Постарайтесь понять, Александр Иванович, что не существует единственного для всех будущего. Их много, и каждый ваш поступок творит какое-нибудь из них. Вы это поймете, — сказал он убедительно. — Вы это обязательно поймете.
      Позже я действительно это понял.
      Но это уже совсем другая история.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
КОММЕНТАРИЙ

Краткое послесловие

и комментарий и. о. заведующего

вычислительной лабораторией НИИЧАВО

младшего научного сотрудника А.И.Привалова

      Предлагаемые очерки из жизни научно-исследовательского института чародейства и волшебства не являются, на мой взгляд, реалистическими в строгом смысле этого слова. Однако они обладают достоинствами, которые выгодно отличают их от аналогичных опусов Г.Проницательного и Б.Питомника и позволяют рекомендовать их широкому кругу читателей.
      Прежде всего следует отметить, что авторы сумели разобраться в ситуации и отделить прогрессивное в работе института от консервативного. Очерки не вызывают того раздражения, которое испытываешь, читая восхищенные статьи о конъюнктурных фокусах Выбегаллы или восторженные предложения безответственных прогнозов сотрудников из отдела абсолютного знания. Далее, приятно отметить верное отношение авторов к магу, как к человеку. Маг для них — не объект опасливого восхищения и преклонения, но и не раздражающий кинодурак, личность не от мира сего, которая постоянно теряет очки, не способна дать по морде хулигану и читает влюбленной девушке избранные места из «Курса дифференциального и интегрального исчисления». Все это означает, что авторы взяли верный тон. К достоинствам очерков можно отнести и то, что авторы дали институтские пейзажи с точки зрения новичка, а также не просмотрели весьма глубокого соотношения между законами административными и законами магическими. Что же касается недостатков очерков, то подавляющее большинство из них определяется изначальной гуманитарной направленностью авторов. Будучи профессиональными литераторами, авторы сплошь и рядом предпочитают так называемую художественную правду так называемой правде факта. И будучи профессиональными литераторами, авторы, как и большинство литераторов, назойливо эмоциональны и прискорбно невежественны в вопросах современной магии. Никак не возражая против опубликования данных очерков, я тем не менее считаю необходимым указать на некоторые конкретные погрешности и ошибки.
      1. Название очерков, как мне кажется, не вполне соответствует содержанию. Используя эту действительно распространенную у нас поговорку, авторы, видимо, хотели сказать, что маги работают непрерывно, даже когда отдыхают. Это в самом деле почти так и есть. Но в очерках этого не видно. Авторы излишне увлеклись нашей экзотикой и не сумели избежать соблазна дать побольше завлекательных приключений и эффектных эпизодов. Приключения духа, которые составляют суть жизни любого мага, почти не нашли отражения в очерках. Я конечно, не считаю последней главы третьей части, где авторы хотя и попытались показать работу мысли, но сделали это на неблагодарном материале довольно элементарной дилетантской логической задачи. (Кстати, я излагал авторам свою точку зрения по этому вопросу, но они пожали плечами и несколько обиженно сказали, что я отношусь к очеркам слишком серьезно.)
      2. Упомянутое уже невежество в вопросах магии как науки играет с авторами злые шутки на протяжении всей книги. Так, например, формулируя диссертационную тему М.Ф.Редькина, они допустили четырнадцать (!) фактических ошибок. Солидный термин «гиперполе», который им, очевидно, очень понравился, они вставляют в текст сплошь и рядом неуместно. Им, по-видимому, невдомек, что диван-транслятор является излучателем не М-поля, а мю-поля; что термин «живая вода» вышел из употребления еще в прошлом веке; что таинственного прибора, под названием аквавитометр, и электронной машины, под названием «Алдан», в природе не существует; что заведующий вычислительной лабораторией крайне редко занимается проверкой программ — для этого существуют математики-программисты, которых в нашей лаборатории двое и которых авторы упорно называют девочками. Описание упражнений по материализации в первой главе второй части сделано безобразно: на совести авторов остаются дикие термины «вектор-магистатум» и «заклинание Ауэрса»; уравнение Стокса не имеет к материализации никакого отношения, а Сатурн в описываемый момент никак не мог находиться в созвездии Весов. (Этот последний ляпсус тем более непростителен, что, насколько я понял, один из авторов является астрономом-профессионалом.) Список такого рода погрешностей можно было бы без труда продолжить, однако я не делаю этого, потому что авторы наотрез отказались что-либо исправлять. Выбросить непонятную им терминологию они тоже отказались: один заявил, что терминология необходима для антуража, а другой — что она создает колорит. Впрочем, я был вынужден согласиться с их соображением о том, что подавляющее большинство читателей вряд ли окажется способным отличить правильную терминологию от ошибочной и что какая бы терминология ни наличествовала, все равно ни один разумный читатель ей не поверит.
      3. Стремление к упомянутой выше художественной правде (по выражению одного из авторов) и к типизации (по выражению другого) привело к значительному искажению образов реальных людей, участвующих в повествовании. Авторы вообще склонны к нивелировке героев, и потому более или менее правдоподобен у них разве что Выбегалло и в какой-то степени Кристобаль Хозевич Хунта (я не считаю эпизодического образа вурдалака Альфреда, который получился лучше, чем кто-нибудь другой). Например, авторы твердят, что Корнеев груб, и воображают, будто читатель сможет составить себе правильное представление об этой грубости. Да, Корнеев действительно груб. Но именно поэтому описанный Корнеев выглядит «полупрозрачным изобретателем» (в терминологии самих авторов) по сравнению с Корнеевым реальным. То же относится и к пресловутой вежливости Э.Амперяна. Р.П.Ойра-Ойра в очерках совершенно бесплотен, хотя именно в описываемый период он разводился со второй женой и собирался жениться в третий раз. Приведенных примеров, вероятно, достаточно для того, чтобы читатель не придавал слишком много веры моему собственному образу в очерках.
      Авторы попросили меня объяснить некоторые непонятные термины и малознакомые имена, встречающиеся в книге. Выполняя эту просьбу, я встретился с определенными затруднениями, естественно, объяснять терминологию, выдуманную авторами («аквавитометр», «темпоральная передача» и т. п.), я не собираюсь. Но я не думаю, что большую пользу принесло бы объяснение даже реально существующих терминов, требующее основательных специальных знаний. Невозможно, например, объяснить термин «гиперполе» человеку, плохо разбирающемуся в теории физического вакуума. Термин «трансгрессия» еще более емок, и вдобавок разные школы употребляют его в разных смыслах. Короче говоря, я ограничился комментарием к некоторым именам, терминам и понятиям, достаточно широко распространенным, с одной стороны, и достаточно специфичным в нашей работе — с другой. Кроме того, я откомментировал несколько слов, не имеющих прямого отношения к магии, но могущих вызвать, на мой взгляд, недоумение читателя.
 
       Авгры — В древнем Риме жрецы, предсказывающие будущее по полету птиц и по их поведению. Подавляющее большинство из них было сознательными жуликами. В значительной степени это относится и к институтским авгурам, хотя теперь у них разработаны новые методы.
       Анацефл— урод, лишенный головного мозга и черепной коробки. Обыкновенно анацефалы умирают при рождении или несколько часов спустя.
       Бецалель, Лев Бен— известный средневековый маг, придворный алхимик императора Рудольфа II.
       Вампр— см. вурдалак.
       Василск — В сказках — чудовище с телом петуха и хвостом змеи, убивающее взглядом. На самом деле — ныне почти вымерший древний ящер, покрытый перьями, предшественник первоптицы археоптерикса. Способен гипнотизировать. В виварии института содержится два экземпляра.
       Вервльф— см. оборотень.
       Вурдалак— см. упырь.
       Грпии — В греческой мифологии — богини вихря, а в действительности — разновидность нежити, побочный продукт экспериментов ранних магов в области селекции. Имеют вид больших рыжих птиц со старушечьими головами, очень неопрятны, прожорливы и сварливы.
       Гидра — У древних греков — фантастическая многоголовая водяная змея. У нас в институте реально существующая многоголовая рептилия, дочь З.Горыныча и плезиозаврихи из озера Лох-Несс.
       Гном — В западноевропейских сказаниях — безобразный карлик, охраняющий подземные сокровища. Я разговаривал с некоторыми из гномов. Они действительно безобразные и действительно карлики, но ни о каких сокровищах они понятия не имеют. Большинство гномов — это забытые и сильно усохшие дубли.
       Голем— один из первых кибернетических роботов, сделан из глины Львом Бен Бецалелем. (см., например, чехословацкую кинокомедию «Пекарь императора». Тамошний Голем очень похож на настоящего.)
       Гомнкулус — В представлении неграмотных средневековых алхимиков — человекоподобное существо, созданное искусственно в колбе. На самом деле в колбе искусственное существо создать нельзя. Гомункулусов синтезируют в специальных автоклавах и используют для биомеханического моделирования.
       Данады — В греческой мифологии — преступные дочери царя Даная, убившие по его приказанию своих мужей. Сначала были осуждены наполнять водой бездонную бочку. Впоследствии, при пересмотрев дела, суд принял во внимание тот факт, что замуж они отданы были насильно. Это смягчающее обстоятельство позволило перевести их на несколько менее бессмысленную работу: у нас в институте они занимаются тем, что взламывают асфальт везде, где сами его недавно положили.
       Демон Максвлла— важный элемент мысленного эксперимента крупного английского физика Максвелла. Предназначался для нападения на второй принцип термодинамики. В мысленном эксперименте Максвелла демон располагается рядом с отверстием в переборке, разделяющей сосуд, наполненный движущимися молекулами. Работа демона состоит в том, чтобы выпускать из одной половины сосуда в другую быстрые молекулы и закрывать отверстие перед носом медленных. Идеальный демон способен таким образом создать очень высокую температуру в одной половине сосуда и очень низкую — в другой, осуществляя вечный двигатель второго рода. Однако только сравнительно недавно и только в нашем институте удалось найти и приспособить к работе таких демонов.
       Джинн— злой дух арабских и персидских сказок, мифов. Почти все джинны являются дублями царя Соломона и современных ему магов. Использовались в военных и политико-хулиганских целях. Отличаются отвратительным характером, наглостью и полным отсутствием чувства благодарности. Невежественность и агрессивность их таковы, что почти все они находятся в заключении. В современной магии широко используются в качестве подопытных существ. В частности, Э.Амперян на материале тринадцати джиннов определял количество зла, которое может причинить обществу злобный невежественный дурак.
       Джян Бен Джян— либо древний изобретатель, либо древний воитель. Имя его всегда связано с понятием щита и отдельно не встречается. (Упоминается, например, в «Искушении святого Антония» Г.Флобера).
       Домовой — В представлении суеверных людей — некое сверхъестественное существо, обитающее в каждом обжитом доме. Ничего сверхъестественного в домовых нет. Это либо вконец опустившиеся маги, не поддающиеся перевоспитанию, либо помеси гномов с некоторыми домашними животными. В институте находятся под началом М.М.Камноедова и используются для подсобных работ, не требующих квалификации.
       Дракула, граф— знаменитый венгерский вурдалак XVII–XIX вв. Графом никогда не был совершил массу преступлений против человечности. Был изловлен гусарами и торжественно проткнут осиновым колом при большом скоплении народа. Отличался необычайной жизнеспособностью: вскрытие обнаружило в нем полтора килограмма серебряных пуль.
       Звезда Соломнова — В мировой литературе — магический знак в виде шестиконечной звезды, обладающий волшебными свойствами. В настоящее время, как и подавляющее большинство других геометрических заклинаний, потерял всякую силу и годен исключительно для запугивания невежественных людей.
       Инкуб— разновидность оживших мертвецов, имеет обыкновение вступать в браки с живыми. Не бывает. В теоретической магии термин «инкуб» употребляется в совершенно другом смысле: мера отрицательной энергии живого организма.
       Инкунбула — Так называют первые печатные книги. Некоторые из инкунабул отличаются поистине гигантскими размерами.
       Ифрит— разновидность джинна. Как правило, ифриты это хорошо сохранившиеся дубли крупнейших арабских военачальников. В институте используются М.М.Камноедовым в качестве вооруженной охраны, так как отличаются от прочих джиннов высокой дисциплинированностью. Механизм огнеметания ифритов изучен слабо и вряд ли будет когда-либо изучен досконально, потому что никому не нужен.
       Кадавр— вообще говоря, оживленный неодушевленный предмет: портрет, статуя, идол, чучело. (См., например, А.Н.Толстой, «Граф Калиостро»). Одним из первых в истории кадавров была небезызвестная Галатея работы скульптора Пигмалиона. В современной магии кадавры не используются. Как правило, они феноменально глупы, капризны, истеричны и почти не поддаются дрессировке. В институте кадаврами иногда иронически называют неудавшихся дублей и дублеподобных сотрудников.
       Левитция— способность летать без каких бы то ни было технических приспособлений. Широко известна левитация птиц, летучих мышей и насекомых.
       «Молот ведьм»— старинное руководство по допросу третьей степени. Составлено и применялось церковниками специально в целях выявления ведьм. В новейшие времена отменено как устаревшее.
       Оборотень— человек, способный превращаться некоторых животных: в волка (вервольф), в лисицу (кицунэ) и т. д. У суеверных людей вызывают ужас, непонятно почему. В.П.Корнеев, например, когда у него разболелся зуб мудрости, обернулся петухом, и ему сразу полегчало.
       Оркул— по представлениям древних, средств общения богов с людьми: полет птицы (у авгуров), шелест деревьев, бред прорицателя и т. д. Оракулом называлось также и место, где давались предсказания. «Соловецкий Оракул» — это небольшая темная комната, где уже много лет проектируется установить мощную электронно-счетную машину для мелких прорицаний.
       Пифия— жрица-прорицательница в древней Греции. Вещала, надышавшись ядовитых испарений. У нас в институте пифии не практикуют. Очень много курят и занимаются общей теорией предсказаний.
       Рамапитек— по современным представлениям, непосредственный предшественник питекантропа на эволюционной лестнице.
       Сэгюр Ришр— герой фантастической повести «Загадка Ришара Сэгюра», открывший способ объемной фотографии.
       Таксидермист— чучельник, набивщик чучел. Я порекомендовал авторам это редкое слово, потому что К.Х.Хунта приходит в ярость, когда его называют просто чучельником.
       Тирция— одна шестидесятая часть секунды.
       Триба— здесь: племя. Решительно не понимаю, зачем издателям книги судеб понадобилось называть племя рамапитеков трибой.
       «Упанишады»— древнеиндийские комментарии к четырем священным книгам.
       Упырь— кровососущий мертвец народных сказок. Не бывает. В действительности упыри (вурдалаки, вампиры) — это маги, вставшие по тем или иным причинам на путь абстрактного зла. Исконное средство против них — осиновый кол и пули, отлитые из самородного серебра. В тексте слово «упырь» употребляется везде в переносном смысле.
       Фнтом— призрак, привидение. По современным представлениям — сгусток некробиотической информации. Фантомы вызывают суеверный ужас, хотя совершенно безобидны. В институте их используют для уточнения исторической правды, хотя юридически считаться очевидцами они не могут.

А. Привалов

ТРАГЕДИЯ И СКАЗКА

       Д ве повести Аркадия и Бориса Стругацких, объединенные под одной обложкой, настолько отличны друг от друга, что читатель, впервые столкнувшийся с этими писателями, возможно, будет удивлен и даже озадачен, когда из сурового, трагедийного мира, царящего в «Трудно быть богом», он будет чудесным образом перенесен в озорное веселье «Понедельника», который «начинается в субботу».
       Впрочем, можно надеяться, что таких читателей будет немного: творчество братьев Стругацких пользуется устойчивой популярностью. Два их произведения, отобранных для «Библиотеки современной фантастики», демонстрируют не только разнообразие творческих приемов, которыми владеют авторы, не только широту- их тематических горизонтов, но и возможности самой фантастики, которые далеко еще не в полную меру используются нашими писателями.
       Братья Стругацкие выступили впервые в 1958 году, начав с таких традиционных для фантастики тем, как прилет инопланетных пришельцев или путешествие на Венеру. Но после повести «Попытка к бегству» (1962 г.) их книги дают все меньше и меньше оснований для ярлычка традиционализма, и каждое новое произведение братьев Стругацких радует свежестью и оригинальностью формы, богатством выдумки, глубиной и серьезностью поставленных вопросов, при неизменно сохраняющейся увлекательности повествования. Некоторые их книги вызывали споры, и это вполне естественно, потому что писатели находятся в постоянном поиске.
       Путь, проделанный Стругацкими, в какой-то мере характерен и для всей нашей фантастической литературы в целом. С каждым годом все более становится ясным, что задачи фантастики не в выдвижении и нагромождении невероятных научно-технических гипотез и не в популяризаторских диалогах об основах кибернетики или термодинамики. Растет понимание того, что главная задача фантастики — в углубленном внимании к нравственным, социально-психологическим проблемам настоящего и будущего, в создании запоминающихся, масштабных человеческих характеров.
       Было бы преждевременным сказать, что на этом пути — пути подлинно художественной литературы — мы уже достигли небывалых успехов. Настоящих успехов пока меньше, чем хотелось бы. Но не следует забывать, что наша фантастика еще весьма молода, что она только начинает разворачиваться в полную силу. И лучшие книги Стругацких вышли за последние годы на лидирующие места в ведущей группе наших писателей-фантастов. К числу таких книг в первую очередь относится повесть «Трудно быть богом».
       «Трудно быть богом» — произведение со сложной идеей. Сложной не в смысле ее запутанности или нечеткости, а по самой сути. В своем творчестве Стругацкие неоднократно обращались к теме подвига. Они рассматривали разные аспекты этого явления, привлекающего их (как и многих других писателей) потому, что в героические минуты, часы, дни все человеческое в человеке раскрывается с наибольшей силой. Подвиг первооткрывателей-космонавтов в «Стране багровых туч» и подвиг осознанного долга в «Попытке к бегству», подвиг-самопожертвование во имя науки в «Стажерах» и подвиг воли, самообладания, бескорыстия в «Далекой Радуге». Но подвиг, который должен совершить герой повести «Трудно быть богом», Антон, он же Румата Эсторский, — особого рода. Антон проходит через тяжелейшее нравственное испытание, испытание, требующее от человека мобилизации всех его душевных сил.
       Попробуйте поставить себя на место Антона, представьте себе, что каким-то фантастическим образом вы очутились на римской площади Цветов в тот час, когда торжественная и жуткая процессия инквизиторов ведет на костер Джордано Бруно, а вокруг беснуется толпа, привыкшая и приученная к подобным зрелищам. Что сделали бы вы? Мрачно промолчали? Стали бы агитировать в пользу гуманизма? Бросились бы с кулаками на зрителей или начали стрелять в палачей? И что вообще надо делать, если развитая гуманистическая цивилизация сталкивается с дикостью и мракобесием?
       Можно ли гневаться на людей, столпившихся вокруг костров, можно ли забыть, на каком уровне находится их сознание?
       Да, разумом мы прекрасно понимаем, что наивна и бессмысленна попытка одним прыжком преодолеть пропасть, отделяющую сознание человека коммунистического от человека средневекового. Но столь же ясно мы понимаем и то, как трудно Антону и его товарищам, выросшим в обществе, где человек, человеческий разум, человеческая индивидуальность — явления высшей ценности, как трудно им смотреть на пытки, костры, разврат. Далеко не все выдерживают это испытание. «…Десять лет назад Стефан Орловский, он же дон Капада, командир роты арбалетчиков его императорского величества, во время публичной пытки восемнадцати эсторских ведьм приказал своим солдатам открыть огонь по палачам, зарубил императорского судью и двух судебных приставов и был поднят на копья дворцовой охраной. Корчась в предсмертной муке, он кричал: «Вы же люди! Бейте их, бейте!» — но мало кто слышал его за ревом толпы: «Огня! Еще огня!..»
       Кто сможет не то что осудить, а хотя бы упрекнуть этого Стефана? Кто сможет упрекнуть и Антона, в конце концов обнажающего свой меч? Есть черта, которую не может перешагнуть человек, если он хочет остаться человеком, то есть существом с горячей душой, способной любить и страдать. Преступившая такую грань душа может превратиться в выжженную или ледяную пустыню. И в то же время мы понимаем, что пост Антона не должен, не может быть оставлен, потому что не могут люди коммунизма оставить страдающий народ, потому что они должны ему помочь.
       «Трудно быть богом» назвали авторы свою книгу. Совсем наоборот. Трудно быть человеком. Богом быть легко. Бог может прилететь на припрятанном вертолете, чтобы спасти вождя крестьянского восстания, или, заплатив взятку золотом «дьявольской» чистоты (полученным в походном синтезаторе), выкупить старого книгочея. Бог мог бы одним движением руки уничтожить любое сборище палачей и насильников. Но, может быть, именно так и следует поступить? Уж воспитанием-то инквизиторов незачем заниматься. Не напрасны ли эти жертвы и страдания, не прекратить. ли пытки и убийства разом, обрушив карающую десницу справедливости на палачей местных Джордано? Не слишком ли пассивно-академическую роль отвели себе посланцы Земли?
       Вот вопросы, которые неизбежно родятся у каждого во время чтения книги. Но в самой книге есть ответ на эти недоумения. Авторы сами перебрали все возможные варианты оперативного вмешательства в жизнь гипотетической планеты, где «правит бал» средневековое варварство.
       Конечно, можно применить силу оружия. Так как посланцы Института Экспериментальной Истории — люди, а не боги, то в негодующем мозгу Антона не раз рождаются картины торжествующего мщения: «…Мысль о том, что тысячи… по-настоящему благородных людей фатально обречены, вызывала в груди ледяной холод и ощущение собственной подлости. Временами это ощущение становилось таким острым, что сознание помрачалось и Румата словно наяву видел спины серой сволочи, озаряемые лиловыми вспышками выстрелов, и перекошенную животным ужасом, всегда такую незаметную, бледненькую физиономию дона Рэбы, и медленно обрушивающуюся внутрь себя Веселую Башню…»
       Ну, хорошо, всякие там доны рэбы, серые штурмовики и черные монахи уничтожены. Что делать потом? Ведь сознание людей Арканара не подготовленок столь революционным переменам. Даже самые передовые из них, вроде ученого Будаха, спасенного к тому оке в последнюю минуту из рук палача, не могут отрешиться от представления, что существующий строй — лучший, единственно возможный строй. Насильственное уничтожение правящей верхушки ввергнет страну в пучину кровавого хаоса, в отчаянную борьбу за власть…
       Но если не годится этот путь, то неужели у людей коммунистического будущего с их воистину фантастической мощью нет, кроме «лиловых вспышек выстрелов», других средств, чтобы вмешаться и изменить ход событий? Средства есть. И о них думает Антон: «Массовая гипноиндукция, позитивная деморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках…» И сам же себе отвечает: «Стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?» А право же, история слишком серьезная штука, чтобы «отменять» да еще насильственным образом закономерности ее движения.
       Стругацкие с такой поразительной наглядностью, с такими зримыми подробностями изобразили несуществующую феодальную страну, что временами, право, забываешь, что все это Страна Фантазия, что не может быть существ, абсолютно схожих с людьми. Но все оке давайте отвлечемся от правил игры, которые предложены нам авторами, и подумаем: а зачем все это нужно? Не пустая ли это игра воображения? Какие задачи ставили перед собой создатели несуществующего Арканара?
       «…Дайте наиболее совершенные электронные машины народу, состоящему из неграмотных людей. Вернитесь к ним через несколько лет, и вы увидите эти машины поломанными, а людей столь же несчастными и невежественными». Эта цитата взята из сборника «Какое будущее ожидает человечество?», где собраны материалы интереснейшей дискуссии, состоявшейся между марксистами и немарксистами в Руайомоне, парижском пригороде. Такой довод привел один советский философ в ответ на высказывания апологетов технократии, видящих спасение от всех современных бед в развитии науки и техники. Но сами по себе ни наука, ни техника не могут помочь людям — скорее они повредят им. Все дело в том, кому служат, в чьих руках находятся эта наука и эта техника, или, другими словами, каковы социальные условия в обществе.
       В сущности, единовременное вмешательство землян в жизнь планеты Стругацких было бы гиперболизированным воплощением идей технократов. Стоит, мол, дать людям могучую технику, и все пойдет само собой. Увы, люди-то останутся «столь же несчастными и невежественными»; кавалерийские попытки перепрыгнуть через исторические эпохи, к сожалению, могут только усугубить положение.
       Но если проблемы, выдвинутые в фантастической книжке, активно обсуждаются крупнейшими философами и социологами, то отсюда следует вывод: эти проблемы актуальны и злободневны, даже в чисто практическом плане.
       Однако не значит ли это, что книга Стругацких зовет к тому, чтобы слаборазвитые народы были оставлены на произвол судьбы? Конечно, нет, ведь для того и посланы разведчики на планету, для того и приносят они жертвы, чтобы изучить реальные возможности для помощи тамошним жителям. Кажется, сами авторы склонны считать, что они ограничились в повести только постановкой вопроса. И действительно, окончательных решений они не предлагают, но все же ответ в книге намечен.
       Ведь Антон и прочие посланцы человечества всеми силами спасают разум планеты, представителей ее передовых кругов — книжников и поэтов, ученых и бунтарей. Разумеется, просветительство само по себе не может быть причиной изменения общественной структуры. Но прогрессивные идеи, рождаясь всякий раз из социальных противоречий данного исторического периода, активно воздействуют на формирование социального самосознания народных масс и тем самым способствуют революционным преобразованиям, ускоряют их ход. На известном этапе этого процесса, вероятно, можно будет помочь и оружием.
       Конечно, было бы неправильно видеть в произведении какую-то злободневную инструкцию, это книга-притча, у которой есть свой философский подтекст, трактующий понятия гуманности и бесчеловечности, разума и чувства, благородства и подлости… А кроме того, в ней есть и еще одна сторона. Она, эта сторона, идейно не менее важна, чем все то, о чем шла речь до сих пор. И если я говорю о второй стороне гораздо короче, то лишь потому, что она никаких недоумений вызвать не может. «Трудно быть богом», кроме всего прочего, — яростный памфлет, направленный против тирании, насилия, против равнодушия, жестокости, против обывательщины, которая вскармливает деспотизм. Не нужно быть особо тонким интерпретатором творчества Стругацких, чтобы понять: главный свой удар они наносят по фашизму, что неоднократно подчеркнуто прямыми аналогиями. Может быть, сравнение морали фашизма со средневековой варварской моралью не столь уж и ново, но от этого оно не перестает быть верным и точным…
       Что же касается второй из вошедших в этот том повестей, то она служит еще одним доказательством (если такие доказательства нужны), что фантастика дает необыкновенно богатые возможности юмористам, сатирикам, памфлетистам…
       «Сказка для младших научных сотрудников», - написали авторы в подзаголовке. И это действительно сказка, самая настоящая сказка. И, как каждая сказка, это — ложь (то есть я хотел сказать: фантастика), да в ней намек, добрым молодцам (то есть младшим научным сотрудникам и всем прочим читателям) урок.