За садовой оградой пышно разросся куст шиповника, его густые ветки, упругостью своей похожие на гибкие стальные клинки, были сплошь усеяны розовыми цветками.

Из своего смиренного уголка он мог заглядывать во владения садовника. Там тоже росли розы, но только стать у них была совсем иная. То были жалкие, низенькие кусточки, ростом не выше лейки, из которой их поливали. Некоторые из этих хрупких созданий совсем почернели от мороза, который сгубил их прежде, чем образовалась завязь, а остальные по большей части оказались пустоцветами. Такая уж это была нежная порода, совсем потерявшая способность плодиться. Бутоны-недоноски погибали, едва успев распуститься. Шиповник хорошо помнил, как прошлым летом кусты роз красовались на клумбе в уборе из алых, желтых и белых цветков. Зато как же они теперь поникли и опустились, какое жалкое являли собой зрелище! Навряд ли их благородия могли порадовать своим видом садовника с тех пор, как они превратились в какое-то нищее отребье.

– Фу-ты, какая худосочная компания! Пора влить вам здоровой свежей крови.

И вот садовник нарвал ягод от дикого шиповника и посеял семена в парничок.

Старый куст был ужасно польщен тем, что его детки получат хорошее воспитание, и заранее радовался, представляя себе, какое их ждет блестящее будущее, свободное от борьбы за существование.

Чуть настала весна, молодые побеги шиповника тронулись в рост, в садовой земле они росли на сытных хлебах румяными и упитанными. Мать с торжеством любовалась на них, а дикие братцы и сестрицы, пробившиеся на песчаной и каменистой почве, не без зависти поглядывали на счастливчиков.

Два лета приемыши росли наперегонки с остальными дичками, молодые побеги вытянулись и стояли густо, как тростник.

А на третью весну явился садовник проведать своих питомцев. Вооружившись заступом, он выкопал весь подрост; те растеньица, что послабее, были сброшены в кучу, да так и остались лежать, подставив жгучему солнцу истекающие соком корешки, а тех, что покрепче, обернули соломой и услали куда-то по железной дороге. Дома из всей семейки остались только двое и были тут же пересажены на другую грядку.

Учинив эту кровавую расправу, на которую с содроганием взирал из-за ограды материнский куст, садовник взялся за нож и срезал первый саженец под самый корешок, так что на поверхности от него ничего не осталось; второй саженец он укоротил ниже разветвления, и от него остался торчать один только жалкий шпенечек. Затем садовник занялся прививкой. На первом дичке он привил веточку у самых корней, на втором подвое – немного повыше.

Со временем ранки зажили. От здоровых корней потекли кверху соки, почки набухли, раскрылись бутоны, и веточки-паразиты стали наслаждаться жизнью за счет несчастных страдальцев, которые питали их своей кровью. А садовник с ножом неусыпно следил, чтобы могучая дикарская порода не одержала бы верх.

– Довольны ли вы, бедные мои детки, что попали в знатное общество? – горестно вопрошала их мать. – Рады ли, что удостоились чести носить на себе негодных захребетников, которые не могут сами производить на свет собственное потомство?

А братцы и сестрицы знай себе подхихикивали:

– Что, сладко небось потереться в высшем свете? Ишь какой веник из тебя получился! А на другого-то скромника только поглядите, он из-под земли даже носу не кажет!

А из-под земли еле доносится глухой стон:

– Слышишь ли ты меня, аристократ? Я тут тружусь, не видя солнечного света, а ты тянешь из меня соки и пожинаешь славу. Ужо погоди! Дай мне только вырваться на волю, тогда посмотрим, чья возьмет!

Но садовник с ножом всегда начеку. Стоит ему заметить «незаконного» отпрыска, как он тут же его срежет. А «законные» тем временем растут себе и ветвятся на солнышке цветоносными побегами, и женщины, гуляющие по садовым дорожкам, восторженно ахают при виде цветущих роз.

Настал июль. Садовник с ножом куда-то запропастился. Не слышно скрипа его деревянных башмаков на песчаных дорожках. Вот уже два дня прошло, а его все нет как нет. Ставни на его домике плотно закрыты, лишь изредка приотворяется дверь, чтобы впустить лекаря, и тогда по саду разносится запах лекарственных отваров.

Садовник заболел и слег.

– Наконец-то мы поставлены в равные условия! – воскликнули угнетенные дички. – Нет больше над нами ножа. Настала пора бороться за равноправие!

– Грядет час расплаты! – отозвались на эту речь знатные прихлебатели.

– Нет, господа! С позволения сказать, это называется часом восстановления справедливости!

И дички воспрянули. Они начали трудиться денно и нощно. Просунулись к свету, стали расползаться и поднялись, возвысились так, что заслонили свет «законным» отпрыскам; теперь они сами пользовались плодами своих трудов, зато аристократы, оказавшись на голодном пайке, начали чахнуть.

– Конец кровопийцам! Конец царству ножа!

И кровопийцы, оставшись без пищи, погибали, потому что не умели сами добывать себе пропитание.

Их листья засохли под натиском жизнеспособных тружеников, их почки увяли, ветки сделались добычей личинок, которые накинулись на них целыми полчищами, как вши, заевшие тирана и детоубийцу Ирода.

Кусты шиповника радовались жизни, они были усыпаны цветами, простенькими, но зато здоровыми, потому что у них было все то, чего недоставало соперникам. На солнце и при лунном свете они справляли свадьбы, их навещали бабочки и майские жуки, их завязи набухли; как вдруг в один прекрасный день в домике растворились ставни, запах целебных отваров испарился, и вновь, как бывало, заскрипел песок под деревянными башмаками садовника; садовник с ножом вернулся в свои владения.

– Каковы изменники! – воскликнул садовник. – Отомстили-таки и погубили мои прекрасные розы.

– Они лишь воспользовались своим правом на жизнь и сами ели свой хлеб. Они вовсе не хотели убивать бедных розочек и не нарочно, а поневоле навлекли гибель на своих богатых убийц; притом они не прибегали к помощи ножа. – Вот что бормотал про себя несчастный куст шиповника, который единым взмахом ножа был снова ввергнут в подземную темницу. Там ему и предстоит отныне дожидаться своего часа до тех пор, пока не заболеет опять садовник, а может быть, дождется он и того, что наступит конец царству ножа.