11

Мириам стояла у зарешеченного окна темной, маленькой комнатки. Вечер превращался в ночь. Ее голод все усиливался. Она легко коснулась пальцами решетки, затем пробежала ими по подоконнику. Если бы только пришла Сара!

Мириам позволила им себя запереть, чтобы дать Саре возможность прийти и освободить ее. Вся проблема в том, как относится к ней Сара, ведь лучший способ завоевать ее доверие заключался в том, чтобы Саре самой захотелось встать на ее защиту.

Надежды Мириам основывались на том, что преобладало в характере Сары – на ее обостренном чувстве справедливости. Сара, несомненно, ни за что не согласится с мыслью, что кто-то может быть несправедливо заточен в камеру.

Мириам потрясла решетку. Чем сильнее ее охватывал голод, тем большее значение приобретала каждая минута. Она воображала себе охоту, схватку. В голове стучало, в теле ощущалась тяжесть. Даже не сознавая, что она делает, Мириам исследовала оконную раму. Прутья решетки были закреплены в кирпичной стене с внешней стороны, сама рама сделана из твердого дерева.

Она, вероятно, смогла бы отогнуть прутья решетки. Но только скоро, часа через два, она уже будет слишком слаба для этого. Не так ли погибли жертвы Карла IV, слишком долго ожидая помощи извне? Мириам бросилась на кровать, затем вскочила и подошла к двери. Единственное, что она могла видеть сквозь зарешеченное окошко, – это белую поверхность противоположной стены коридора.

Сквозь крошечные щели между дверью и стеной проникал мощный, изысканный аромат. Там, вне поля ее зрения, должно быть, находился охранник – скорее всего, он сидел на стуле у двери. Наверное, еще одна из предосторожностей Хейвера.

Поначалу она не принимала Хейвера в расчет, не видела в нем угрозы ее отношениям с Сарой, но чем больше она его узнавала, тем более значительным он ей казался. Была в нем некая сила – именно это и любила в нем Сара, – сила, скрытая глубоко внутри. А такая любовь особенно крепка.

Мириам поняла, почему Сара мирилась с внешними проявлениями его нелегкого характера, с высокомерием, со склонностью к интригам, – всегда оставалась надежда, что сможет проявиться эта самая внутренняя сущность, по сравнению с которой остальное кажется несущественным.

Ей хотелось, чтобы охранник ушел со своего поста, дав ей хотя бы немного покоя! Она мечтала об охоте – куда она направится и кого схватит. На верхнем этаже дома на Западной Семьдесят шестой улице жила пара, в квартире, где Мириам уже появлялась несколько лет назад. К настоящему времени об исчезновении человека из этой квартиры уже давно забыли. Теперь пора исчезнуть еще паре квартиросъемщиков. В «рекогносцировке» не было необходимости. Мириам знала как дорогу, так и замки, которые ей встретятся на пути.

– Пожалуйста, Сара, – простонала Мириам Она совершила прикосновение.

В эмоциональном поле произошло легкое возмущение. Сара, находившаяся где-то в здании клиники, ощутила беспокойство.

На чердаке становилось все темнее, по мере того как вечер забирал последний свет с обращенных на запад слуховых окон. Джон лежал на полу крошечной комнаты, где хранились останки его предшественников, прислушиваясь, не вернулась ли Мириам. От слабости он едва мог стоять. Часами он лежал без движения.

Это будет его последним деянием. Стальной короб, предназначенный для него, громоздился черной тенью посередине комнаты. Рука Джона медленно поднялась; он пытался ухватиться за край этого сундука. Подтянувшись, он выпрямился в полный рост и стоял, покачиваясь, стараясь сохранить равновесие.

У него закружилась голова. Стены комнаты, казалось, уходили все дальше и дальше. Оставался только жгучий голод, подобный костру в середине тела.

Понемногу комната снова оказалась в фокусе взгляда. Ему казалось, что тело его стало каменным.

Голова повисла, словно у него была сломана шея. Колено задрожало, ему пришлось опереться о стену – стену из запечатанных сундуков, поставленных один на другой.

Час потребовался на то, чтобы с помощью невероятных усилий сломать замки на пяти из них. Остальные оказались слишком крепкими. Сундуки, которые ему удалось открыть, находились в нижнем ярусе – это были самые древние. Навалившись на верхние ряды, он сбросил их на пол, так чтобы нижние могли открыться.

В комнате теперь царил мрак; Джон задыхался от пыли. Но тихо в комнате не было. Все, казалось, пришло в движение, отовсюду слышался шорох. Джон бросился из комнаты и захлопнул дверь. Прислонившись к ней, он запер замок. Через несколько минут дверь начала поскрипывать, затем стада дрожать и трещать и, наконец, затряслась...

Невидящим взглядом Сара смотрела на электроэнцефалограмму. Ей никак не удавалось разобраться в сложной системе линий. Она так устала. И еще она была рассержена. Ужасно рассержена!.. Мысли беспорядочно крутились вокруг последних событий. Ежесекундно она испуганно поднимала глаза, отрываясь от работы, – ей казалось, что Мириам входит в кабинет.

С Мириам они поступили нечестно. Нехорошо было захватывать ее обманом. Это заставило Сару подвергнуть сомнению истинную ценность ее работы, хотя еще больше мучил ее другой вопрос: что конкретно любила она в Томе? Идея проекта принадлежала ему, он добился ее реализации и провел в жизнь с бесстрастной точностью полицейского.

Все это время он был холоден как смерть. И теперь это бедное существо находилось там, наверху, униженное, лишенное тех прав, которыми должно обладать любое разумное существо.

Сара подняла взгляд на часы. Почти восемь – время встречи так называемой «группы Блейлок» и обмена находками. Лаборатория цитогенетики готовила результаты хромосомного анализа. Остеологи работали над костной структурой, кардиологи изучали сердце и системы кровообращения.

Сара пыталась сосредоточиться. Ей нужно было что-нибудь показать на встрече. ЭЭГ сильно отличалась от нормальной. Она мало чем походила на электроэнцефалограмму человека.

Сара не могла не думать о Мириам, и также не могла она отделаться от мысли о еде. Это было абсурдно, но голод ее становился просто неприличным.

Когда Мириам находилась рядом, Сара ощущала умиротворение. Некая удивительная доброта исходила от этой женщины. Конечно, глупо было с ее стороны переливать кровь, но нельзя забывать, что у Мириам мыслительные процессы отличны от человеческих. С ее точки зрения, это, вероятно, было совершенно логичным поступком.

До сих пор Сара старалась не думать о том, приостановится ли у нее в действительности процесс старения. Неужели кровь Мириам могла оказывать такое воздействие на организм?

Если так, то это был дар не только Саре Робертс, но и всему человечеству. Мириам сказала, что она последняя из своего рода. Чем больше Сара об этом думала, тем более благородным ей представлялся этот поступок.

Благородная пленница. Какие страдания, должно быть, испытывала сейчас Мириам, находившаяся четырьмя этажами выше.

Десять минут до собрания.

Ее мысли вернулись к стоявшей перед ней проблеме. Она вдруг поняла, что путаница линий на ЭЭГ Мириам – результат того, что у ее мозга уровень напряжения выше одного вольта там, где человеческий мозг выдавал только один вольт. Самописцы электроэнцефалографа испытывали воздействие по меньшей мере двух сигналов – отсюда и мешанина.

Сара смахнула графики со стола. Вывод ясен. Большая часть человеческого мозга в обычных условиях не задействована, она непонятно почему отключена, очевидно за ненадобностью. Но с Мириам дело обстояло иначе. Ее мозг функционировал полноценно и настолько активно, что машина оказалась не в состоянии описать его деятельность.

Какое у нее должно быть необычайное мышление! То, что ее лишили свободы, – это не просто моральное упущение, это грех, страшный грех. И стыд охватил Сару – стыд за род человеческий.

Хатч, сидевший напротив Тома, выглядел теперь совершенно иначе. Мириам Блейлок вырвали из-под его контроля, и он уже ничего не мог поделать.

Он слишком поздно осознал важность происходящего. Он потерял не только свое положение в Риверсайде, он потерял и еще кое-что – свой авторитет.

– Мне хотелось бы помогать вам, – заявил он. Том был шокирован. На месте Хатча он сразу бы подал в отставку.

– Хорошо, – ответил он, – будьте моим гостем.

– Если вы не против, мы еще некоторое время будем делать вид, что работаем в одной и той же группе, как сотрудники...

Что он имел в виду?

– Конечно, – сказал Том с уверенностью, которой больше уже не ощущал. Нельзя недооценить врага. Это было его основным правилом.

– Я беспокоюсь о Саре.

– Мы все беспокоимся.

– Почему бы ей не лечь в клинику для наблюдения? Не будем забывать, что у нас здесь одна из лучших больниц.

– Мы с Джеффом обсуждали это, и оба считаем, что лучше ее не трогать. Во всяком случае, она и сама бы не согласилась.

– Попробуйте настоять. Вы сможете ее убедить.

– У нас не хватает вооруженных охранников...

– Так найдите их! Она в опасности. Полагаю, что вы больше, чем все другие, должны стремиться ей помочь.

– Что вы хотите этим сказать?

– Разве вы не понимаете, что происходит с Сарой?

– Сара занимается своей работой. И она не сообщает нам ни о каких симптомах.

– Разве вы не замечаете того воздействия, которое это существо оказывало на нее, когда они были вместе?

– Она испытывала благоговейный трепет. Думаю, это вполне подходящая реакция. Мириам Блейлок вызывает благоговейный страх.

– Да ее просто соблазняли! Это существо хочет ее. Не можешь же ты быть настолько слеп!

– Хочет?

– А ты и не понял? Сара была загипнотизирована, ну, или что-нибудь в этом роде. Я бы положил Сару в больницу для наблюдения и поставил бы охрану".

– Изолировать их обеих? Но это же абсурд.

Хатч, наклонившись вперед, вцепился в край стола. Том никогда еще не видел его таким возбужденным.

– Я бы поставил охрану, чтобы держать это существо подальше от нее. Любой ценой!

Том только покачал головой. Он всегда подозревал, что Хатч – скрытый параноик. Теперь же, под давлением обстоятельств, это вышло наружу. Так всегда случалось, когда люди подвергались давлению. Некоторые из них сдавались, другие же добивались удивительных результатов.

– Послушайте, я приму это к сведению. Но группа должна собраться в восемь, и я хочу увериться, что все прибудут вовремя.

Этого оказалось достаточно, чтобы Хатч с гордым видом ушел. Прекрасно. Минут через пять можно начинать обзванивать лаборатории. Тому нужно было немного побыть одному, привести в порядок свои мысли. Из гордости он ничем не выдал своих чувств Хатчу, но, по правде говоря, он тоже был напутан. Проблемы у Сары гораздо серьезнее, чем она думает, – это с очевидностью следовало из проведенных анализов. Аналогия Джеффа, сравнившего кровь Мириам с паразитическим организмом, подтверждалась. Сару ждет ужасное будущее, ведь в конце концов, если до этого дойдет, она просто умрет от голода, так как тело ее не сможет справляться с потребностями этого организма в питании.

Однако больше всего его беспокоило не это. Он почти безгранично верил в возможности Риверсайда. Что бы там ни случилось, они спасут Сару. Но он не мог понять, зачем Мириам это сделала. Он вспомнил, как два вечера назад она читала в палате книгу Сары.

Чем больше он обдумывал ситуацию, тем очевиднее становилось, что появление Мириам в клинике было запланировано, вплоть до заявления о ночных ужасах, сделанного с целью возбудить интерес у Сары.

Тонкий подход. Но Том и сам был неплохим стратегом и умел так выстраивать события, чтобы со стороны они казались как бы случайными. Он не мог не восхищаться Мириам.

Все ее действия вели к одной цели – переливанию крови. С другой стороны, это ведь не было попыткой убийства. Зачем такие сложности? Есть тысячи более легких и менее опасных с точки зрения раскрытия преступления способов убить кого-нибудь. Кровь, текущая в венах Сары, указала бы преступника гораздо точнее, чем отпечаток пальца. Нет, причина должна быть другой.

Но что это за причина, Том не имел ни малейшего представления. Возможно, она была настолько чуждой человеческому мышлению, что с обычной – человеческой – точки зрения могла не иметь никакого смысла. Они только-только начали изучать Мириам. То, что происходило в ее мозгу, годами – если не вечно – могло оставаться для них загадкой. И тем не менее они должны были постараться разгадать ее. Он хорошо представлял себе ситуацию, которая могла случиться в ближайшем будущем – если Сара серьезно заболеет, – когда сама ее жизнь, быть может, будет зависеть от глубины их понимания.

Он нажал кнопку интеркома в надежде, что секретарша еще не ушла. Ответа не было. Это его вина, он не попросил ее остаться. Устало вздохнув, он вернулся к расписанию и стал звонить по лабораториям.

Ему отвечали ясные, возбужденные голоса. Какая ирония судьбы. Он находится сейчас в самом центре событий, на пути к одному из самых необычайных открытий в истории – а в голове у него одни скверные предчувствия.

Саре он позвонил в последнюю очередь. Она просила еще немного времени. Ему пришлось ей сообщить, что другие к восьми уже будут готовы.

– Ты, несомненно, говоришь это всем.

Он понимал, что заслужил подобные подозрения, однако сказал:

– Не говорю, и, как ни странно, это правда.

– Ну тогда придется идти. Эти ЭЭГ – просто черт знает что. Альфа и лямбда-ритмы почти нечитаемы, все остальное не соответствует обычным нормам. Подозреваю, нам придется заново изучать работу мозга, иначе как понять, что здесь происходит.

– Ты себя чувствуешь нормально?

– Не зацикливайся на этом. Я сообщу тебе, когда – и если – мои симптомы потребуют к себе большего внимания. Я не хочу оскорблять тебя в лучших чувствах, Том...

– Ты уверена? Без всяких шуток?

– Ты жалеешь самого себя? Я стараюсь не давать тебе поводов к беспокойству. Просто позволь мне заниматься своим делом. Если у меня возникнут проблемы, поверь, я тебе скажу.

Сара испытывала невыносимые страдания. Она заставляла себя притворяться заинтересованной, но не могла думать ни о чем, кроме еды. Расплата не за горами.

Все в ее глазах сейчас выглядели грешниками. А может, они просто слепы?

– Мы получили крайне интересную картину, – забубнил генетик. Он стал возиться с проектором над головой, и наконец на белом экране возник кариотип хромосома Мириам.

Бедная Мириам, она превращалась в пачку карт и графиков. Но что они могли сказать о ее красоте?

О ее духе? Никогда Сара не встречала людей столь сильных духом, столь свободных и смелых. Сара решила, что переливание крови было на самом деле актом храбрости и любви. Мириам хотела передать свой дар человечеству.

В качестве реципиента она выбрала Сару, потому что та уже многое знала о процессе старения. Она сделала блестящий выбор. Все они очень ошибались в отношении Мириам. В каком-то смысле они не имели права мешать этому эксперименту, как не имели права и задерживать Мириам. Она была просто добрым гением человечества, если не более того. К ней следовало отнестись с доверием, а не с подозрительностью и, разумеется, обойтись без жестокостей принудительного заключения.

И если переливание крови – акт смелости, попытка передать людям великий дар, то разве она, как реципиентка, не должна быть храброй?

Стоит ли думать о замене крови!

От нахлынувшего на нее голода Сара чуть не задохнулась. И Том, и Хатч – оба смотрели на нее. Ей удалось изобразить улыбку. «Мириам знает, как мне помочь, – думала она. – Никогда бы она такого не сделала, если бы не знала».

Ее ушей снова достигло бормотание генетика:

– В завершение цитологического анализа, мы окрасили G– и Q-полосы. На образце представлен небывало большой для высших млекопитающих хромосомный набор – шестьдесят восемь хромосом. Трисомии, каких-либо разрывов или транслокаций не обнаружено.

Сара едва могла усидеть на месте. Если бы они пошли ей навстречу, Мириам, вероятно, давно бы уже помогла ей в отношении этого ужасного голода. Он был сильнее, чем простой аппетит. Саре хотелось не еды. Это было похоже на какую-то пагубную привычку. Голод. Господи, помоги.

– Оба плеча хромосомы "р" и "q" – одинаковой длины. Это невероятное открытие. Присутствует поверхностное сходство с человеческой хромосомой, но только в самых общих чертах. Однако наблюдается сильное сходство с хромосомной морфологией приматов.

Заткнись, болтливый сукин сын.

– Еще одну проблему представляет половой аспект. Я бы усомнился, что половая жизнь представителей данного вида сходна с нашей или с жизнью других приматов, если уж на то пошло. Неопределенность, заключающаяся в шестидесяти шести хромосомах, XXY трехраздельный генотип несомненно говорят о присутствии признаков как мужской, так и женской конституции в одной и той же личности. В качестве следующего шага нашей работы я бы порекомендовал тщательное исследование половых органов.

Это и решало дело. Она не могла смириться с мыслью, что Мириам будет привязана к какому-нибудь столу, а этот сукин сын будет исследовать ее органы. Она вскочила, Том тоже начал было вставать. Мгновение она чувствовала себя загнанной в угол. Ей необходимо было подняться наверх!

– Расслабься, – сказала она по возможности спокойно. – Нужно ли устраивать панику, если я схожу в туалет?

Один Хатч последовал за ней. Они бок о бок пошли по коридору. Ему, казалось, тоже нужно было в комнату для мужчин. Сара подождала, пока он туда зайдет, и затем направилась к лестнице. На площадке она задержалась. Как она и ожидала, спустя мгновение Хатч появился в дверях. Она поняла, что им придется заняться особо. Они стояли лицом к липу. Он предостерегающе поднял руку. Она не была уверена в результате, однако где-то читала, что удар в висок может оглушить человека.

Сжав кулак, она ударила его. Глаза Хатча закатились, он съехал на пол.

– Извините, – сказала Сара. Она ненавидела жестокость.

Перепрыгивая через три ступеньки, она понеслась наверх.

Том не мог сдержать возбуждения, одно открытие следовало за другим. Результаты были великолепны. Они все добьются признания. Необычайные открытия. Известность. Это походило на рождественский праздник. Нет, даже лучше.

Потребуется еще две-три недели, чтобы тщательно изучить Мириам, и они будут готовы представить свои результаты широким кругам общественности. Об открытии нового вида будет объявлено одновременно с заявлением об открытии лекарства от старости. По-видимому, тело Мириам вырабатывало во сне тот самый липофусциновый ингибитор, который в течение короткого времени присутствовал в крови Мафусаила, перед тем как у него наступил кризис Разница заключалась в том, что у Мириам не было таких кризисов. Они разберутся, в чем тут дело, – это лишь вопрос времени.

Он вспомнил о камере на отделении психиатрии. Принудительное заключение. Неприятная, но необходимая мера.

Хатч ворвался в комнату, нарушив как ход мыслей Тома, так и ход всего собрания, когда с силой распахнутая дверь грохнула о стену. Хатчу не было необходимости что-либо говорить, все сразу поняли: что-то случилось с Сарой.

– Куда она пошла? – услышал Том голос Чарли Хэмфриса.

Том подождал, пока Хатч выдохнет: «На лестницу», и исчез.

Он несся на шестнадцатый этаж. Он ворвался в приемную, и служитель испуганно вскочил из-за стола с дубинкой в руке.

– Доктор Робертс здесь?

– Господи! Вы как на пожар.

– ОНА ЗДЕСЬ?

– Сейчас посмотрим. Она записалась и прошла в комнату четырнадцать минут десять назад. Вышла через три минуты.

– Черт побери! – Он расписался в журнале, подождал, пока служитель позвонит охраннику, бросился к двери Мириам. Охранник сидел на стуле у стены.

– Откройте!

Охранник, подняв глаза, узнал Тома.

– Ни звука с тех пор, как ушла доктор Робертс. – Он отпер дверь и широко ее распахнул.

В комнате было холодно от ночного воздуха. Зиял темный проем окна, решетки на нем не было.

– Сара уходила одна?

– Да. Минут пять назад, не больше. Она ничего не сказала.

Том подошел к окну. Он не смог бы спуститься вниз или взобраться этажом выше, если бы вылез отсюда. Но Мириам, очевидно, смогла, потому что ее здесь не было.

Мириам быстро шла по Центральному парку, направляясь к Вестсайду. Она буквально зверела от голода. К тому времени, когда пришла Сара, она уже сорвала решетку с окна. И это было очень кстати. Саре хотелось, чтобы ее обняли. Но Мириам не могла себе настолько доверять – по крайней мере в таком состоянии. Она пообещала страдающей Саре, что поможет ей, и назначила встречу в своем доме через полчаса. Затем она спустилась по стене на боковую дорожку, в то время как Сара, высунувшись из окна, наблюдала за ней.

Она бежала по Шип-Медоу; скалы зданий вздымались, поблескивая, за мрачными силуэтами деревьев. За полчаса ей многое нужно было успеть сделать.

Выскочив из парка, она замедлила бег. Теперь она шла быстро, пересекла Семьдесят шестую улицу и стала считать дома, выискивая тот, куда ей нужно было попасть.

Она выбрала дом за четыре двери от цели, чтобы не быть замеченной на лестнице. Перескакивая через четыре ступеньки, она неслась мимо дверей квартир, откуда слышались звуки работающих телевизоров, доносились запахи жареного мяса. Домчавшись до верхнего этажа, она взобралась по лестнице на крышу. Правила безопасности Нью-Йорка предусматривали, что у квартиросъемщиков должен быть свободный выход на крышу. Ей это было только на руку.

Эти старые, стоявшие в ряд дома соединялись общими стенами. Мириам беззвучно шла по крытым толем крышам, пока не добралась до цели. Владелец этого дома был. неглуп. Он построил дополнительное помещение, соорудив на крыше спальню. Таким образом, квартира стала двухэтажной, с роскошной винтовой лестницей, соединявшей спальню с гостиной. Мириам считала это место идеальным для охоты ранним вечером, потому что можно было забраться в спальню и ждать удобного случая, стоя наверху, у винтовой лестницы. Отсюда было видно всю гостиную внизу.

Спальня имела выход на крышу, запертый на пружинную задвижку. Ее можно было открыть изнутри, но не с крыши. Так думали хозяева. Замок на двери не меняли. Это был тот же самый нестандартный механизм, что и шесть лет назад. Через тридцать секунд она оказалась внутри. От двери к полу спальни вели три ступеньки.

Глядя из темноты вниз, сквозь винтовую лестницу, она оценила обоих жильцов. Девушка была легче, ее надо будет взять живьем. Мириам осмотрела мужчину. Этот человек идеально соответствовал ее запросам. Все было точно так же, как и в тот раз: молодая пара, обеденное время. Единственная разница заключалась в том, что тогда с ней был Джон и они вместе удовлетворяли свой голод на полу этой спальни.

Мириам воспользовалась старым приемом – она зашипела. Обедавшие внизу прислушались. Она зашипела снова, громче.

– Неужели там кошка? Она опять зашипела.

– Фрэнк, там наверху кошка.

– Черт бы ее побрал.

Она зашипела вновь, воображая себя кошкой, испытывающей боль.

– Фрэнк, сходи посмотри. У нее, наверное, что-то болит.

Заскрипел стул. Мириам стремительно отступила в ванную. Через мгновение в спальне зажегся свет, и на лестнице послышались тяжелые шаги Фрэнка. Она наблюдала за ним, оставаясь в тени, все тело ее напряглось перед решающим броском. Он сделал в точности то же самое, что и его предшественник: осмотрелся и, ничего не заметив, наклонился, чтобы заглянуть под кровать.

Мириам не нуждалась в скальпеле. Природа снабдила ее острым и жестким языком, замечательно подходящим для этой цели, поэтому она мгновенно проникла в плоть. Раздался резкий вздох, ноги забились по полу... Мужчина был мертв. За десять секунд она наполнила свое тело огнем его жизни.

– Фрэнк? Что это там за чавканье?

Мириам, достав из сумки тряпку с хлороформом, снова удалилась в ванную. Она взяла с собой кучку одежды, оставшуюся от того, что раньше было мужчиной.

– Фрэнк?

Она снова издала кошачье шипение. Затем топнула.

– Ты убиваешь это животное? Фрэнк, это, может быть, кошка миссис Рэнсом! – Раздалось придушенное шипение. – Фрэнк, не надо! – Грохот отодвигающегося стула, быстрый топот.

Мириам прекрасно знала, что представляют собой такие особы. С ней она будет действовать просто – шагнет в освещенное пространство, так что та на мгновение застынет на месте. Девушка добралась до верхней ступеньки.

– Фрэ-энк? О!.. – Она стояла, разинув рот от удивления, в замешательстве хлопая глазами.

– Я из полиции, – с этими словами Мириам одним прыжком преодолела разделявшее их пространство. – Все в полном порядке.

Девушка закачалась, забормотала что-то в тряпку с хлороформом, затем обмякла. Мириам сложила то, что осталось от Фрэнка, в обычный черный полиэтиленовый мешок для мусора. Находившаяся без сознания девушка представляла собой более сложную проблему, но Мириам все тщательно продумала. Самой рискованной частью операции будет дотащить ее до дома. Если кто-то выйдет из другой квартиры, когда она будет нести ее по лестнице, ей придется снова убивать.