Был ли поступок дока проявлением товарищеской взаимовыручки или попыткой заманить его в какую-то, пока не очень понятную, ловушку?

Если предположить самое худшее – ПРЕДАТЕЛЬСТВО! – чем ему это может грозить? Конечно, покушением. С помощью чего? Он искал варианты. Оружие? Эти ублюдки попытаются захватить оружие и прикончить его? Вряд ли. У них никогда не хватило бы смелости сделать это. Автоматы и гранаты лежат в специальной камере. Услышав звук открывающейся двери, он просто перестреляет их, как цыплят. Они должны понимать это.

Что же тогда? Скотт пытался найти какой-нибудь способ, при помощи которого ПРЕДАТЕЛИ могли бы попробовать расправиться с ним.

И вдруг он понял и чуть не расхохотался. Ну надо же. Это же так просто. Они не решатся убить его как солдаты – своими руками – и попытаются использовать автоматический шприц. Кретины. Стоп. А что, если он схватит их за руку? Конечно, эти ублюдки должны учитывать и такую возможность. Что же у них припасено на такой случай? Им придется его обездвижить. И они воспользуются… Чем? Стоп. Ясно. Давлением. Разумеется, давлением. Ну, ну, посмотрим.

Гарп, наконец, закончил одеваться и вздохнул. Это страшное ощущение, когда ты осознаешь, что через пару минут тебя не станет. Может не стать. Любое неверное движение грозит смертью. И ничего не знаешь наверняка. И боишься от этого еще больше. Вдруг возникает какая-то отчаянная решительность. В такую секунду ты готов кинуться на врага, даже если он заведомо сильнее и вооружен… Но это всего секунда. Да и не секунда, а лишь крохотная ее доля, в которую неведомая сила толкает в спину.

А в другое время ты думаешь о том, как бы смог жить, если бы не все случившееся. Успеваешь вспомнить родных, любимую женщину, какие-то пустячные мелочи, на которые раньше не обращал никакого внимания. А теперь вдруг думаешь о них, как о чем-то чрезвычайно важном. И проклинаешь себя за прошлые – очень умные – поступки, в конце концов приведшие тебя к этому выбору.

И не хочется двигаться, ибо твое движение способно насторожить страшное чудовище, спящее – а спящее ли? – в холодильной камере.

ГОСПОДИ, КАКОЙ УЖАС.

И находится масса "но", и ты понимаешь, что HЕ МОЖЕШЬ идти ТУДА и делать это. И хочется заорать на весь свет о том, что ты еще молод и так хочется жить.

Гарп почему-то вдруг вспомнил о пиве. Да, да. Всего лишь о банке холодного пива, которое он дико не любил раньше, и за глоток которого сейчас отдал бы все.

– Ну, ты готов? – шепотом спросил Вудворт.

– Да, сейчас… Все. Готово. Знаешь…

– Что?

– Нет, ничего. Ты, главное, не пропусти момент, – негр посмотрел на доктора, и тот вдруг увидел в его глазах смерть. Ощущение было настолько жутким, что Вудворт вздрогнул и отвернулся.

– Да. Не волнуйся. Хочешь, могу пойти я, – вдруг решительно предложил он, но негр лишь покачал головой.

– Мы договорились. Иду я. Так безопаснее. Может быть, все и получится, как надо.

– Конечно, – согласился Вудворт. – Конечно, все будет о'кей.

– Я пошел.

Гарп пересек лабораторию и вошел в холодильную камеру. Со своего места доктор видел, как комбинезон мгновенно покрылся кристаллическим налетом инея. Негр повернулся к окну и кивнул головой в сторону спящего унисола.

Вудворт легонько кивнул в ответ, давая понять, что можно начинать.

Гарп вздохнул, отчего из клапанов шлема вырвались две голубоватые струйки пара, и медленно пошел вокруг кресла.

На лице Джи-эр'13 не дрогнул ни один мускул, когда негр наклонился к нему, напряженно вглядываясь в застывшую "маску".

Его рука нащупала замок защитной крышки пульта на подлокотнике кресла и сдвинула его. Раздался легкий щелчок, и крышка мягко откинулась, обнажив две кнопки – зеленую и красную. Палец нажал на зеленую, и Гарп, сквозь собственное судорожное дыхание и колокольное биение сердца, услышал урчание электромеханизма.

Он представил себе, как щуп-держатель скользнул к изголовью и замер.

Острое жало иглы нацелилось в шею унисола.

Негр приподнял руку, подавая сигнал Вудворту.

И в ту же секунду что-то сильно сжало его руку на запястье. Глаза Джи-эр'13 раскрылись. Они изучали Гарпа без всякой злости. С каким-то ленивым любопытством. На губах появилась улыбка, и бархатный мягкий голос унисола осведомился:

– Что, медик, у нас проблемы?

Негр застыл. Ужас охватил сердце ледяной ладонью, выдавливая его через горло в рот.

Гарп покрылся горячим потом. В голове возникли светлые точки, увлекающие человека в свой безумный хоровод. Колени разом ослабли, а из желудка начала подниматься обжигающая волна тошноты.

– Нет, – хрипло выдавил Гарп, стараясь не заорать. – Нет. Просто… Просто, я проверяю… Систему автоматического шприца.

– Вот как? – удивленно вскинул брови унисол. – А что с ней приключилось? Неужели сломалась? Какое несчастье, верно?

– Нет. Она… Забарахлила что-то… Возникли помехи, и… Мы… Я хотел устранить их. Надо проверить…

– Ах вот оно что… – едко промурлыкал "тринадцатый". – Ну сейчас проверим.

Он вдруг резким движением выбросил свое тело из кресла и швырнул в него Гарпа.

Вудворт похолодел. Палец его вдавил в панель кнопку давления. Унисол только ухмыльнулся, теперь он двигался чуть медленнее, но только чуть-чуть. Казалось, что давление не оказывает на него никакого воздействия.

“Он же поднял мышечный порог! Господи…" По спине Вудворта пробежали мурашки.

– Сейчас проверим, медик, – продолжал говорить унисол.

Его кулак с треском вонзился в плексигласовое забрало и рванул шлем вверх, сдирая с головы негра.

Оставшийся без теплозащиты Гарп покрылся голубой коркой инея.

Сержант Скотт схватил жертву за лицо, прижимая к подголовнику кресла.

– Посмотрим, работает эта дерьмовая система или нет.

– Прекрати!!! – завопил Вудворт. – Прекрати!!!

Унисол заглянул в белые глаза негра, усмехнулся и подмигнул.

– Ну что, рядовой, ты готов? Пора стирать память!

Палец "тринадцатого" нажал на красную кнопку. И в этот момент Гарп не выдержал.

– Нееееееееееееет!!! – он рванулся к унисолу, вцепившись пальцами в "джангл-фетигз".

– Прекрати! – орал доктор. – Ты же убьешь его! Прекрати!!!

Джи-эр'13 спокойно оторвал пальцы негра от куртки и резким движением швырнул его в кресло.

Вудворт увидел, как длинное жало пробило шею негра и вышло с левой стороны лица под челюстью. Заработала система впрыскивания. Препарат брызгал на пол, на комбинезон уже мертвого Гарпа, на пятнистые брюки "тринадцатого" до тех пор, пока поршень не выдавил из шприца все. Затем игла вышла из головы негра. Тело обмякло и завалилось набок. Тусклые, сразу ставшие мутными глаза убитого оператора смотрели на Вудворта, словно говоря:

"Ну что, док. Я уже убежал. Теперь твоя очередь".

Сержант Эндрю Скотт неторопясь вытер шею и вышел из холодильной камеры.

– Отдых был прекрасным, рядовой. Отличным. Но мне кажется, теперь нам понадобятся новые солдаты. Где те двое, что выжили во время пожара? Вудворт замялся.

Говорить или нет? Пока он один, есть хоть какой-то шанс справиться с ним. Но когда их станет трое… Нет.

– Я не знаю, – спокойно сказал Вудворт. – Не знаю.

– Мда, рядовой. Ну что же, если вы думаете, что так будет лучше… Остановите машину, – голос унисола стал холодным и жестким. – Остановите машину.

– Я не могу этого сделать.

Вудворт понимал, что все это временные меры, но надеялся что у сидящего за рулем Спилберда хватит ума найти полицейский участок, а еще лучше какую-нибудь военную базу.

– Рядовой, вы вынуждаете меня подвергать вас допросу третьей степени, чего мне, разумеется, очень не хочется. Именно поэтому, – унисол вытащил из-за пояса пистолет, проверил обойму и вогнал патрон в патронник, – я предлагаю вам остановить машину или сказать, где находятся двое солдат из моего взвода.

– Нет, – Вудворт ожидал смерти.

Но вместо этого вдруг грохнул выстрел и… Доктор заорал от резкой боли в ноге.

Холодея от ужаса, он опустил глаза. На левой стопе, там, где раньше был мизинец, темнела кровавая каша.

– Остановите машину, рядовой, – вздохнул унисол, – иначе мне придется продолжить… Вудворт почувствовал, что его сейчас стошнит. Он очень хотел погрузиться в темную реку небытия, но забвение не приходило.

– Мне придется досчитать до трех, рядовой, а затем отстрелить вам следующий палец, – голос Джи-эр'13 был полон сочувствия. – Ну? Раз, два… Мда, рядовой. Три!

Банг! – Вудворт завыл от новой волны боли и рухнул на пол. Ему казалось, что ногу терзают раскаленным добела металлическим прутом. Слепяще-белым, цвета невыносимой боли.

Словно сквозь вату до него донесся голос:

– Я считаю до трех, рядовой. Раз, два…

– Нет! Хорошо, – доктору показалось, что это говорят не его губы, не его язык, не его горло, настолько чужим и страшным был ЭТОТ голос. – Да, я сделаю то, что нужно… Они в холодильной ванне. Оба.

– Вот видишь, как все просто? – улыбнулся СЕРЖАНТ ЭНДРЮ СКОТТ. – Пойдем. Ты мне покажешь, как вытащить их оттуда.

– Я боюсь, что… Не смогу идти.

– Сможете, рядовой. Таков приказ. Спорю, – унисол щелкнул затвором, –я даже не успею досчитать до трех, а вы будете уже на ногах и готовы идти. Ну? Раз, два… Ленч обошелся Ронни в триста семьдесят пять долларов, вконец подорвав ее финансовое положение. В кармане остались лишь две двадцатки и десятка, что с трудом покрыло бы расходы на бензин.

Бело-желтый "бьюик" тронулся от бара, и посмотреть на это "величайшее" событие собрался чуть ли не весь город.

Девушка решила, что у всей этой истории есть одна положительная сторона – жители города Тайлера теперь станут с большим почтением относиться к приезжим. В остальном же, репортаж оборачивался чистым разорением. Но, – Ронни не переставала удивляться на себя сегодня – ее это ничуть не раздражало. Напротив, она испытывала чувство, похожее на удовольствие, когда заботилась о большом ребенке, называемом унисолом, или Джи-эр'44. И чем дальше, тем оно становилось сильнее.

Горожане, в особенности те, кто стал свидетелем потасовки, уважительно расступились, пропуская машину.

– Как тебе это нравится? – спросила девушка унисола. – Не хватает только праздничного фейерверка.

"Бьюик" прокатился по улице и свернул за угол, навсегда исчезая из жизни этого "славного" городишки. Как только машина скрылась, повар хмуро взглянул на официантку, сплюнул на дощатое крыльцо и пробормотал:

– Пойду разберусь с Бетменом и его ублюдками. Не мешает и с них получить плату за разбитое стекло.

Кливлед расположился в двухстах милях от Тайлера. Будь у беглецов машина получше, они без труда добрались бы до госпиталя за два-три часа, но "бьюик" наконец решил проявить характер. Как ни старался Люк, а больше тридцати миль ему выжать не удавалось. Дорога, забытая богом и людьми, казалась совершенно пустынной. Поднимая тучи пыли, развалюха тащилась по ней с такой неохотной, словно ее пассажиры направлялись на автомобильное кладбище. По обеим сторонам дороги то и дело появлялись указатели и рекламные щиты, причем большая часть из них почему-то оказывалась изрешеченной пулями. Вероятно, это было одно из самых распространенных развлечений Тайлера и его окрестностей. Кроме, разумеется, ПРИЕЗЖИХ.

“Но теперь-то это займет лидирующее положение", – усмехнулась Ронни. – Ты позвонила доктору Грегору? – ни с того ни с сего спросил унисол. – Конечно. Я вообще успела сделать массу дел, пока ты развлекался.

– Массу дел? – Удивленно переспросил Люк.

По его виду девушка сообразила, что он не понимает смысла этого выражения.

– Ну да. Я успела выяснить, что доктор Кристофер Грегор имел самое непосредственное отношение к проекту "Унисол". Он прекрасно помнит полковника Перри и отказывается говорить с любым человеком, знающим о проекте. Собственно, доктор сам не подходит к телефону. Мне пришлось разговаривать с кем-то из обслуживающего персонала.

– Ты уже знаешь, что делать дальше? – унисол смотрел на нее, как на спасательный круг, брошенный утопленнику.

– Конечно. У репортеров существует несколько способов добывания информации. Хотя, вряд ли они понадобятся.

– Почему?

– Господи! – вздохнула Ронни. – Знаешь, милый, ты иногда меня шокируешь. Да, наверное, не только меня. Так вот. Ни один из этих способов нам не понадобится, потому что есть ты. Понял, наконец? Я думаю, доктор не захочет рисковать своей репутацией и клиентурой. У обычных людей и полицейских это называется шантаж. У репортеров несколько иначе. Как бы там ни было, мы узнаем у Грегора кое-что о твоем прошлом. Поверь уж мне на слово.

Солнце припало к горизонту, словно огромный кроваво-желтый шар. Зверь, пришедший в ночи и пьющий прохладу вечера из-за кромки земли. Небо начало темнеть. Из оранжево-красного оно становилось светло-голубым, постепенно окрашиваясь в более темный, почти синий цвет. Желтые крупицы звезд уже начали мерцать на покатом куполе, оберегая пока еще блеклый молодой месяц.

Уже рассеивалась дневная жара и в воздухе явно обозначились запахи. Но теперь они были не тяжелыми и ошеломляющими, а более тонкими, дробящимися на сотни оттенков. Они доносили до людей душу прерии такой, какой ее чувствуют животные со своим острым обонянием. На несколько мгновений вечер позволял людям заглянуть в непонятную для них жизнь, ощутить ее в полной мере, вобрать в свои легкие глубоким вдохом и выдохнуть, оставив на языке привкус сладкого нектара трав и цветов. А еще в вечере были звуки. Такие же разнообразные, живые, четко различимые в тишине.

Ронни не привыкла к подобному в большом городе. Там и днем и ночью можно было услышать лишь шум машин, людские голоса, да завывание ветра, гуляющего в каньонах улиц. А из целой гаммы существующих в природе запахов четко ощутимы были только три: гудрона, бензиновых выхлопов и смога. То, что происходило сейчас, казалось девушке настолько удивительным и прекрасным, что она засмеялась.

Ронни чувствовала себя человеком, открывшим Америку. Но не известную всем, с автомобилями, огнями реклам, небоскребами, самолетами и прочими подарками цивилизации, а дикую, живую, прекрасную в своей первозданной красоте.

Надо же, она – второй вечер подряд! – обходилась без Ти-Ви. С ума можно сойти. Еще неделю назад Ронни и представить не могла подобного. Наверное, нечто похожее испытывали индейцы, когда сидели вечером у костра.

Мы совершенно разучились видеть, подумала девушка. Видеть и слышать.

Мало того. Мы HЕ ХОТИМ видеть и слышать что-то другое, кроме города и звука своих собственных шагов, отдающихся в лабиринтах домов. Мы забыли, как пахнет трава. И как шумят деревья. Не те, что можно увидеть в парках, а дикие, растущие в такой вот прерии. Мы забыли, как пахнет ветер. Не тот, что несет с собой гарь и "ароматы" города, а свежий, свободный. Мы забыли, что такое СВОБОДА, привыкнув понимать под этим словом бетонные коробки, в которых проводим свою жизнь и выбираемся в эту призрачную свободу раз в году, на две недели, чтобы потом целый год вспоминать ее со щемящей тоской.

Да и та природа, в которую мы окунаемся, цивилизованна. Мы давно уже не можем представить свою жизнь без разных мелочей, типа того же Ти-Ви, телефона, кондиционера и прочей ерунды.

А когда ОДHАЖДЫ, всего на миг, попадаем в прерию – настоящую прерию, а не "декорацию" в зоопарке – мы теряемся и шепчем:

– БОЖЕ, КАК ПРЕКРАСНО! – чтобы на следующий день удрать снова в вонючий город, вдохнуть полной грудью смог и облегченно улыбнуться.

Ронни еще секунду подумала и присовокупила: дерьмо.

– НАША ЖИЗНЬ – ДЕРЬМО – Унисол воспринимал то, что видела девушка, иначе. Он вспомнил ДОМ. Вспомнил как раз потому, что жил не в городе. НЕ В ГОРОДКЕ. Их ДОМ стоял не в самом МЕРО, а в пяти милях на север. Люк не помнил ПРЕРИИ. Там, где он жил, не было ПРЕРИИ. Там был ЛЕС. А еще СОБАКА. Огромный ротвейлер. Золотисто-шоколадный пес по кличке МАРСЕЛЬ. И дом их, большое коричневое строение, стоял среди огромных толстых вязов. Высоких и гордых. И отец его часто выходил вместе с матерью вечером посидеть на крыльце в своем любимом кресле.

А он. Люк Девро, – восьмилетний мальчик – бегал с собакой по лесу и берегу озера.

– ТАМ БЫЛО ОЗЕРО! – И из окна дома падал желтый уютный свет. Мягкий, домашний, он придавал вечеру какое-то особенное очарование. И ветер доносил как раз ТАКИЕ запахи. Свежей травы, цветов и чего-то еще. Настолько воздушного и невесомого, что Люк задохнулся от радости, хотя и понял, что не знает этих запахов, но глотал их полной грудью.

Марсель, визжа и лая, носился в вечерних сумерках и тыкался холодным мокрым носом ему в шею, уши, лицо. И Люк смеялся… ТОГДА он мог смеяться… И серо-желтая луна висела в светло-синем небе, отражаясь в спокойной застывшей воде. И можно было бросить в озеро камешек, и тогда луна распадалась на кусочки, и по воде бежали круги.

А если очень везло, то Люк видел светлячка. Он горел в траве маленьким огоньком, но сразу же гас, как только Люк пробовал подойти ближе.

И где-то тихо пел сверчок. И горел белый фонарь над крыльцом ЕГО ДОМА.

Ронни казалось, что в такой вечер никому на Земле не может быть плохо. Никому. Но это не соответствовало истине. Плохо – очень плохо – было по меньшей мере двоим. Вудворту и Спилберду.

– Итак, – сержант поднял пистолет и прошелся по лаборатории. – Я думаю, не ошибусь, если скажу, что вы оба – вьетконговские агенты. Но… Он оглянулся на холодильную камеру, в которой спали два его солдата.

В данный момент они еще не отошли от холода ванн, но меньше, чем через час рядовые очнутся и… Сержант повернулся и пошел в обратном направлении. Тури, где стояли на коленях двое военнопленных. ПРЕДАТЕЛЕЙ. Скотт ненавидел ИХ даже больше, чем гуков. Узкоглазые хотя бы воюют против врага, за жизненное пространство своей страны. Дерьмовой, грязной, вонючей, но своей. А эти воюют ПРОТИВ своего народа.

– Но… – повторил он, останавливаясь рядом со Спилбердом. – Каждый из вас имеет определенную ценность. Один большую, второй меньшую. Какой же какую, а?

Сержант схватил Спилберда за подбородок и рванул голову вверх, так чтобы видеть глаза.

– Как ты думаешь?

– Я… Не знаю… – прохрипел тот.

– Ага. Вот как. И ты не знаешь, – Скотт вздохнул и с показным сочувствием добавил. – Ну что ж. Одному из вас предстоит умереть. Но вот кому? – звонко щелкнул затвор. – А как думаешь ты?

Пистолет ткнулся в голову Вудворта. Доктор молчал.

Он понимал, пока они молчат, есть какой-то шанс выжить. Протянуть время. Рано или поздно унисол потеряет бдительность. Возможно, им удастся что-нибудь сделать. Возможно. Но… Нет резона умирать просто так. Надо постараться уничтожить этого монстра. Любыми путями. Любыми. А по возможности и тех двоих, что отдыхают в креслах. Но пока надо молчать. Что бы ни случилось.

– Мда, – сержант выглядел искренне огорченным. – Никто из вас ничего не хочет сказать? – пауза. – Ну ладно. Рядовой Девро такой же шпион, как и вы, а значит, кто-нибудь должен знать о его планах. Куда он мог поехать? Итак, с кого же мы начнем? Наверное, с тебя.

Скотт ткнул стволом в лоб Спилберда.

– Как называется тот госпиталь, где нас лечили после ранений? Дислокация? Название? Фамилия врача?

– Я не помню, – ответил тот, поднимая глаза.

– Советую вспомнить. Иначе, мне снова придется прибегнуть к допросу третьей степени. Медик уже знает, насколько мне неприятна эта процедура, но что поделаешь… Итак. Место, название, фамилия. Считаю до трех. Раз, два… Упрямству вы тоже учитесь у Ви-Си? Ну что же… Три!

– БАНГ! – Пуля разорвала левое ухо Спилберда, и тот закричал, зажимая ладонью рану, из которой хлестала кровь.

– Говорят, это освежает память, – констатировал унисол.

Он повернулся и вновь пошел по коридору.

– Могу сообщить, как будут развиваться события дальше. Я буду ВЫHУЖДЕH отстрелить вам второе ухо, затем прострелить колени, затем локти. Конечно. Женевская конвенция запрещает подобное обращение с военнопленными, но на войне нельзя не замарать рук. Не так ли? Мне кажется, что кое-кто из нашей компании уже постиг это на собственном опыте.

Сержант вновь остановился напротив стонущего Спилберда и указал на его окровавленную руку пистолетом:

– Итак, я повторяю свои вопросы: место, название, фамилия врача.

Спилберд покачивался из стороны в сторону. Кровь просачивалась у него между пальцами, стекала по щеке и заливала воротник голубой рубашки.

А сержант Эндрю Скотт вдруг отчетливо услышал доносящиеся сквозь шум дождя мурлыкающие звуки какой-то вьетнамской музыки.

И две стоящие на коленях фигуры поменяли очертания, став тоньше и меньше. Вьетконговский выродок испуганно уставился на него темными угольками глаз. Костер прекрасно освещал его лицо, и сержант – как ни странно – не испытывал к нему злости. Совсем. Просто ТАК было нужно. Шпионы должны умирать. Всегда. Дождь сползал с волос на лицо, шею, забирался за воротник армейской куртки без рукавов, а повернув голову, Скотт вдруг обнаружил стоящего в двух шагах Люка Девро. Тот сжимал в руках автомат с непонятым, тщательно скрываемым страхом, почти незаметным для постороннего глаза. Но не для Скотта… Он боится! Боится!!!

Вот, значит ПРЕДАТЕЛЬ пришел сам, САМ. "Лягушатник" смелый парень. Смелый. Что да, то да. Но ему не тягаться с ним. Скоттом. Он окунулся в эту войну куда раньше, чем этот ублюдок. Гораздо раньше. И он чувствует ее. Знает все тонкости, запахи, повадки этой войны. Не то что "лягушатник". Ви-Си тоже знают войну, но сержант Эндрю Скотт ощущает себя в ней, как рыба в воде… И вдруг… Видение пропало… Осталась лишь мутная дымка.

Да двое стоящих на коленях Ви-Си.

Он судорожно пытался вспомнить, о чем же спрашивал у них, но вместо воспоминаний зияла черная дыра, словно кто-то аккуратно выстриг ножницами часть его мозга.

Сержант напрягся, и в голове появилось какое-то пятно, светлое, но пока еще далекое.

Он помнил, что было что-то. ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ. А этот гук с отрезанным ухом не хотел отвечать. И ему пришлось стрелять. И считать до трех. Этот провал испугал Скотта, но уже через несколько секунд он взял себя в руки, решив, как поступать дальше.

Эндрю глубоко вздохнул и спокойно, словно ничего и не произошло, проговорил:

– Ну что ж. Придется снова считать до трех. Раз, два… Надо же быть таким упрямым… Три!

БАНГ! – Пуля разнесла второе ухо, и Спилберд повалился на пол, корчась от боли.

Глядя на бьющееся у ног тело, сержант покачал головой.

– Никогда еще упрямство не доводило до добра. Вопросы повторять не буду, перейду сразу к счету. Раз, два, три!

БАНГ! – Третья пуля раздробила оператору коленную чашечку. Теперь Спилберд не стонал. Он выл. Жутко, по-звериному. Лицо его побелело. Глаза стали абсолютно прозрачными, как осколки мутного стекла.

Унисол посмотрел на Вудворта и столкнулся со взглядом, полным ненависти.

Доктор бросился бы на это чудовище, если бы подобная попытка имела бы хоть какой-то шанс на успех… Да, он сделал бы это. Но Вудворт так же осознавал, нельзя умереть ПРОСТО ТАК. Нужно попытаться СДЕЛАТЬ ВСЕ ВОЗМОЖНОЕ, чтобы убить этого выродка. Порождение человеческого гения. Я убью его, поклялся себе врач. Я не могу умереть сейчас, потому что должен убить его. ДОЛЖЕН.

Унисол весело подмигнул ему.

– Крепкий парень, а? Ты, медик, раскололся раньше. Ну ладно. Начнем все сначала. Итак, считаю. Раз, два…

– Стой! – заорал Спилберд. – Подожди, не стреляй!

– Я слушаю внимательно, – сообщил унисол. – Вы что-то хотели рассказать мне, военнопленный?

– Да. Я хотел… Кливленд… Город называется Кливленд. Армейский госпиталь для… Для ветеранов… – Спилберд терял сознание от боли. –Армейский… Госпиталь…

– Отлично. Ну, и имя врача? – унисол заложил руки за спину.

– Имя… Имя врача… Кристофер… Грегор… Крис… Грегор…

– Значит, Кристофер Грегор? – переспросил сержант, взводя пистолет.

– Даааа… Грегор.

– Хорошо. Ну что ж. Мне очень не хотелось сообщать вам об этом, но боюсь, что ваша информационная ценность на этом исчерпывается, а как водитель вы уже ни на что не годны. Вероятно, мне придется отстранить вас от этой работы.

Спилберд приподнялся на локте. Глаза его, полные боли, смотрели в черный зрачок ствола.

БАНГ! – В голове оператора возникла аккуратная черная дыра. Он рухнул на пол и забился в конвульсиях.

– Да, я забыл сообщить, – улыбнулся Вудворту унисол. – Вы ведь приговорены оба. Но пока, медик, ты мне можешь понадобиться. И для начала, выкинь это дерьмо из машины.

Ствол ткнулся в тело.

Вудворт встал. Каждый шаг отзывался острой болью в изуродованной ступне. Но он все-таки поднял мертвого и потащил его к двери.

"Я убью его. Я убью его. Я убью его".

Тело вывалилось из трайлера и глухо упало в пыль.

– И того, второго, тоже, – сержант кивнул на Гарпа.

Не проронив ни слова, Вудворт зашел в оглушающий холод камеры, подхватил окоченевшее тело негра под мышки и направился к выходу. Выпрыгни и беги. Выпрыгни и беги. Он может убить тебя, но это будет легче, чем то, что происходит. Выпрыгни и беги!

Вудворт стиснул зубы до дикой боли.

Нет. Сначала я убью этого зверя. Это чудовище. Я убью его.

Тело Гарпа рухнуло на мертвого Спилберда, перевернулось и застыло, безжизненно глядя на холодные звезды, в свете которых согрелась сейчас его душа.

А Вудворт, чуть похрамывая, отошел от двери и облокотился о пульт управления.

– Знаете, военнопленный, – сказал Скотт, – сейчас мне придется вести грузовик. А вы, я надеюсь, присмотрите за моими друзьями. Не так ли? Доктор слабо кивнул. Он мечтал об одном. Пусть этот выродок выйдет. У меня будет возможность добраться до оружия. И тогда…

– Ну, а чтобы у нас не возникло лишних мыслей, – о побеге, например, – мы сделаем простую вещь.

БАНГ! БАНГ! – Пистолет выплюнул две огненные струи, и Вудворт покатился по полу, завывая от боли. Пули пробили ему ступни в подъемах. Господи! Дай мне сил!!! И я убью его! Убью его! Убью его!

– Я УБЬЮ ЕГО!!! – В следующую секунду он потерял сознание.

Тайлер.