ВСТУПЛЕНИЕ
ВЬЕТНАМ. 1969 ГОД
"Хьюи"[1] вывалился из-за ярко-зеленой кромки джунглей и пошел по широкой дуге, чуть заваливаясь на правый борт.
“ХМГ"[2], укрепленный на узкой станине, сейчас молчал, уткнувшись стволом в зеленые заросли, наблюдая единственным черным глазом за пустой деревней, раскинувшейся под плоским брюхом вертолета. Широкие лопасти месили влажный тяжелый воздух, и, казалось, они сейчас завязнут в нем, как ложка в густой сметане.
Дым костров поднимался вверх, подпирая хмурое небо грязно-серыми шаткими колоннами.
"Хьюи" описал круг и пошел на следующий заход. Пилот взглянул вниз сквозь темные стекла тонированных очков, выбирая место для посадки.
Он знал, что произошло этой ночью, но даже если бы и не знал, все равно догадался бы, глядя на суетящихся в выжженной траве фигурки "Джи-Ай"[3], костры, несколько часов назад бывшие хижинами и растянувшиеся на обгорелой земле трупы. Кое-где еще сохранились уцелевшие хижины, но это случилось лишь благодаря проливному дождю, не стихающему в течение трех суток.
Сегодня ночью отделение А-356 5-й группы нарвалось на вьетконговскую засаду и было полностью уничтожено. Все отделение. До единого человека. Пилот поправил кобуру, передвинув ее на живот. Он служил во Вьетнаме уже три года и знал, какие сюрпризы может таить в себе спокойная – точнее, кажущаяся спокойной – зеленая стена пальмовых зарослей.
“Кью-ай-эй"[4], – мрачно подумал он. Этим парням повезло, что дождь перестал, а то валяться бы им в этой густой вонючей жиже. Хотя… Мертвым плевать.
Пилот быстро представил, что это он сам лежит в вязком коричневатом болоте. Лицо утонуло в мокрой грязи. Только щека и один глаз торчат над поверхностью. Да еще спина, затянутая в "джангл-фетигз"[5]. Белый и сморщенный от воды, покрытый шевелящимся ковром пиявок «коп-виа»[6]. Тьфу.
Вертолет завис над сожженной деревней и быстро пошел вниз, еле заметно покачиваясь в турбулентной струе.
Когда до земли осталось два метра, из открытого проема выпрыгнул негр. На плечах у него красовались погоны армейского капитана, а на голове, лихо заломленный к левому уху, сидел зеленый берет. Над левой бровью на нем голубел щит с двумя скрещенными золотистыми молниями. Капитан чуть согнулся и побежал в сторону основной группы "Джи-Ай". Пилот опустил "Чоппер" на черную траву, заглушил двигатель и, выбравшись из кабины, огляделся. У самой кромки джунглей замерли несколько солдат с автоматами Ар-15 в руках. Сожженные хижины еще светились тускло-красными пятнами остывающих углей, курясь серым пахучим дымом. Время от времени резкие порывы ветра относили дым к вертолету, размазывая по земле едким ковром.
Рядом с одним из уцелевших строений расположилась команда с пулеметом М-60. Чуть дальше еще один "Джи-Ай" с М-79 – сорокамиллиметровым гранатометом, – готовый в любую секунду накрыть узкое пространство между деревней и джунглями шквальным огнем.
Пилот снял очки и посмотрел в ту сторону, где несколько секунд назад скрылся капитан. Сломанная пальма уткнулась зеленой головой в выгоревшую землю, замерев в поклоне. Видно, рядом взорвалась мина. Вряд ли кто-то обстрелял деревню из гранатомета. Хотя могло ли быть иначе? Здесь же была настоящая бойня.
Несколько человек появились из-за пальмовых зарослей и побежали к "хьюи", таща за углы темные прорезиненные мешки с упакованными в них телами.
Летчик достал из кармана "Лакки Страйк", прикурил и зашагал вслед за капитаном. "Джи-Ай" подбежали к "Чопперу" и принялись грузить мешки в темное прохладное нутро. Он заметил это уже на ходу. "Джампбутсы" чавкали в густеющей грязи, проваливаясь в нее едва ли не по щиколотку.
“М-да, – думал пилот, – вот так и бывает. "Супер Джи-Ай", крутые парни, армейская элита. Бант, Банг. Лопнули, как мыльный пузырь. М-да. Дерьмовая штука – война".
Он остановился у сломанной пальмы, возле которой лежало щуплое тело старика вьетнамца, изрешеченное пулями. Слева высилась стена какого-то дощатого строения барачного типа. Широкая просека уходила в густой бамбуково-папоротниковый лес. То тут, то там лежали мертвые тела солдат, которые еще не успели упаковать в "прорезиненные костюмы". В самом центре площадки, перед домом, раскинулось тело худого вьетнамца с простреленной насквозь головой. Чуть поодаль, за черным кругом костровища, замер "Джи-Ай" с нашивками сержанта на коротком рукаве куртки. Еще дальше молодой парень, рядовой. Мертвые пальцы сжимают рукоять Ар-15. Вокруг поблескивают кругленькими желтоватыми боками стреляные гильзы. "Судя по всему, стреляли до последнего", – решил летчик. Еще один солдат покоился в двух метрах от него. Рядом с ним как раз и копошилась похоронная команда. Военный врач, сидящий на корточках возле трупа, разглядывая что-то, приподнял голову мертвеца и повернул ее набок.
– Что за… О, господи боже… – врач подался назад, и пилот увидел, ЧТО именно напугало его.
У мертвеца не было левого уха. Вместо него зияла черная засохшая рана.
– Не хотел бы я объяснять это его родителям.
Врач покачал головой. Его товарищ, долговязый худосочный капрал, посмотрел на стоящего рядом капитана и угрюмо спросил:
– Сэр, как мы будем это записывать? Что вносить в отчет?
Негр поиграл желваками на скулах и спокойно ответил:
– Ничего. Здесь HИЧЕГО не произошло. Они пропали без вести. Все. Мы их НЕ НАШЛИ.
Он в упор посмотрел на капрала. Тот озадаченно хмыкнул.
– Нет, ну как это не нашли… – долговязый взглянул на доктора, словно ища поддержки, но ответом ему было лишь короткое пожатие плеч.
Негр удовлетворенно кивнул и шагнул к приткнувшемуся здесь же "джипу". Сняв трубку походной рации, он набрал код и, дождавшись, пока на том конце провода отозвались, быстро сказал:
– "Линкольн", это "Орел". Здесь у меня "холодная зебра". Как поняли?
“Холодная зебра".
Пилот удивился. Подобные позывные ему довелось слышать впервые. А он-то думал, что знает их все до одного…
– Да. Всего несколько часов назад, – негр замолчал на мгновение. – Да. Целое отделение. Десять человек. Да, сэр. Хорошо.
Капитан опустил трубку на рычаг. Было в его движении что-то, наводящее на мысль об очень влиятельном собеседнике. Наверное, почтение, с которым он это сделал. Мягко, словно святыня, трубка скользнула в стопорные пазы.
Пилот даже улыбнулся. Едва-едва, самыми краешками губ. Врач тем временем упаковывал тело в мешок. Капрал помогал ему, натягивая прорезиненную ткань на окоченевшее тело.
Капитан несколько секунд наблюдал за их торопливой работой, а затем сухо приказал:
– Засыпьте их льдом, и мы заберем тела.
Врач удивленно поднял голову, пристально глядя на негра. Тот спокойно отвернулся и зашагал к вертолету.
Пилот же остался стоять на месте, обдумывая услышанное.
Льдом? Для чего засыпать тела льдом. Жары нет, признаков разложения –никаких. Странно. Скорее всего, трупы хотят сохранить для каких-то своих целей. Для каких? И что это за таинственный "Линкольн", с которым кэп беседовал, чуть ли не по стойке "смирно"? Ох, парень, странное дело тут намечается.
Он сунул руки в карманы широких камуфлированных штанов и принялся наблюдать, как доктор застегивает длинную "молнию" на темном мешке, недоуменно бормоча себе под нос:
– Ну ладно… Льдом… Хм, льдом…
"Похоже, ему, как и мне, не все ясно", – подумал летчик.
Наконец, тело было упаковано, и двое солдат, подхватив его, побежали к "Чопперу".
Врач выпрямился, и пилот услышал, как хрустнули коленные суставы.
Первым подал голос капрал:
– Слушай-ка, если эти уроды все равно не везут их домой, то чего возиться нам? Давай-ка сделаем так: я осмотрю сержанта, а ты возьми на себя вон того, рядового, О'кей?
За широкими пальмовыми листьями пилоту не было видно, что сделают доктор, по крайней мере, ответа не последовало.
Но ждать пилоту пришлось недолго. Через несколько секунд оба вошли в зону видимости. Капрал остановился рядом с трупом сержанта, а врач прошел дальше, к мертвому автоматчику. Стянув с него каску, он отложил ее в сторону, осторожно извлек из мертвой руки Ар-15, а затем, расстегнув темно-зеленые пуговицы на куртке, принялся изучать раны на теле "Джи-Ай".
Капрал вздохнул, нагнулся и, пошарил на груди сержанта, отыскивая медальон. Пальцы его нащупали прочную тонкую проволоку и потянули к себе, извлекая на свет…
– Черт! Дерьмо!!! – восклицание вырвалось у него непроизвольно, когда он увидел причудливое зловещее украшение, надетое на шею трупа. Осторожно приподняв голову сержанта, капрал двумя пальцами снял его и, повернувшись к врачу, протянул… Гирлянду из отрезанных человеческих ушей.
– Вот дерьмо… Ты видел когда-нибудь подобное, а?
Врач покачал головой.
– Нет. Слышал. Но до сих пор считал, что этим занимается только вьетконг.
– Вот, вот… – подтвердил капрал. – Господи, кошмар-то какой. А я-то подумал: кто же им всем уши поотрезал, – теперь, когда капитана рядом не было, он мог поделиться своими мыслями.
– Первый раз слышу такое дерьмо, – заявил длинный. – "Засада… Все погибли…" Ерунда. Ни одного мертвого вьетконговца. Дерьмо собачье. Врач, слушая приятеля, продолжал осматривать тело автоматчика. Время от времени он хмыкал и качал головой.
– Парням поотрезали уши… – продолжал капрал. – А у этого амбала гирлянда на шее. И после всего, что мы видели, кэптайн будет вешать нам лапшу на уши насчет засады. Дерьмо.
Пилот с интересом прислушивался к разговору. Не то, чтобы он был чересчур любопытен, но капрал был прав. Поведение капитана вызывало у летчика, мягко говоря, недоумение.
Зеленые густые ветви сломанной пальмы позволяли ему оставаться незамеченным, при том что голоса парочки были слышны довольно отчетливо. Чем пилот и не преминул воспользоваться.
Пока все трупы не будут погружены, "хьюи" все равно не полетит, а значит, и делать там нечего. Конечно, по инструкции полагалось проследить за погрузкой, но ребята из "похоронной команды" перетаскали за свою службу столько трупов, что сомневаться в их навыках было бы глупо. Это все-таки война.
– Вот ведь дерьмо-то, а? – судя по всему, это было любимое слово долговязого. – Первый раз такое вижу. Наверное, они просто перестреляли друг друга, а командование сочинило нам песенку про вьетконговскую засаду, мать ее, – он принялся натягивать мешок на труп. – Да еще лед. На кой им лед, хотел бы я знать? Они что, собираются этих ребят в музее "Метрополитен" выставлять?
– Да… – неопределенно протянул доктор. Все это время он изучал пулевое ранение на теле "своего" трупа. Пилот видел: что-то очень заинтересовало его.
Повернувшись к капралу, врач спросил:
– Слушай, Брайан, посмотри-ка, что за пушка у этого парня?
Он кивком указал на сержанта. Капрал хмыкнул и поднял с земли лежащий чуть в стороне пистолет.
– "Кольт", – ответил он. – "Кольт-коммондер", модели 1911 года. 45-го калибра.
– Я так и думал, – врач снова кивнул, выудил плоский жетон, висящий на шее убитого, и прочел имя про себя.
Пилот пожалел, что он не сделал этого вслух. В "Чоппере" ему не удастся взглянуть на жетон, а с врачом объясняться не хотелось. Он понадеялся, что словоохотливый капрал поинтересуется, как звали парня, но, к его большому разочарованию, тот возился с трупом сержанта и не заметил манипуляций приятеля.
Черт. Узнать бы имя, фамилию. Ну, на худой конец, личный номер. Дружок из штаба помог бы выяснить адрес. Хоть родителей известить. "Пропали без вести". Хуже нет, если кто-то пропал без вести. Не знаешь, жив человек или мертв. Ждешь. Своей матери он бы такого не пожелал. Лучше уж получить "Кью-ай-эй".
Пилот сплюнул на обожженную траву. "Пропали без вести. На кой черт им мертвые? Надо будет попытаться навести справки об этом взводе. А-356, кажется. Может быть, что и всплывет".
“Молния" никак не хотела поддаваться, и капрал снова начал ругаться.
Громко, от души.
– Вот дерьмо. Такой амбалище, даже мешок не закрывается, – он поправил очки и заорал. – Эй, ребята, кто-нибудь! Грузите этого в "Чоппер"! Двое "Джи-Ай" торопливо прошли мимо пилота, даже не взглянув в его сторону, и, подхватив тело, потащили к вертолету.
Пилот проследил за ними, вздохнул и зашагал назад к "хьюи".
Теперь он тоже обратил внимание, что НИГДЕ не было видно НИ ОДНОГО вооруженного вьетнамца. Зато кругом было полно трупов стариков и женщин. Конечно, можно предположить, что "зеленые береты" попали в ловушку неожиданно. Угодили под перекрестный огонь и погибли, не успев подстрелить ни одного "чернопижамника", но… Пилот и сам понимал, насколько нелепа эта версия: тогда они все лежали бы в одном месте. А здесь не так. "Джи-Ай" успели рассредоточиться, да и стреляных гильз кругом полно, хоть лопатой сгребай. Судя по тому, что он слышал об этих ребятах, здесь должен быть, по крайней мере, взвод "вьетконга", искрошенный в капусту, да еще и вооруженный до зубов.
Пилот быстро пересек деревню. Да, парень, от всей этой истории попахивает тухлятинкой. Случалось, конечно, что кое-кто из солдат сходил с ума, это война, а не воскресная прогулка по магазинам, но столько жертв… Странно… И ведь кэп не собирается отправлять их домой, на Арлингтон , а упаковывает тела в лед.
"М-да. Есть над чем подумать. Это тебе не Дьенбьенфу. И ведь кэптайн заранее знал, зачем мы летим. И количество трупов тоже. То-то я удивился, когда увидел кофры, набитые льдом. И потом, – пилот вспомнил шеврон на рукаве негра: "Милитари-интеллидженс", – при чем здесь военная разведка?”
"Ох, парень, чует мое сердце, что-то здесь не так".
Негр стоял возле пятнистого борта "Чоппера", внимательно наблюдая за погрузкой тел. Видимо, его очень волновало, чтобы все было выполнено аккуратно, потому что он то и дело покрикивал:
– Эй, осторожнее, осторожнее! Льдом его обложите получше!
Он даже не спросил пилота, где тот ходил столько времени.
Летчик приблизился и заглянул в проем. Тела грузили в узкие дюралевые кофры, заваливая их льдом. Пилот несколько секунд наблюдал за происходящим. Кофры стояли по пять в ряд. Восемь из них были уже заполнены, в девятый как раз заталкивали мешок с сержантом. Оставался еще один. Для того самого паренька, который лежал на поляне.
Пилот выудил из мятой пачки еще одну сигарету и закурил. Посмотрел вверх, в серое небо, на котором свинцовые тучи снова собирались в мрачное покрывало, готовясь обрушить на землю потоки холодного дождя.
Затем он вытащил из кармана темные очки и, нацепив их себе на нос, забрался в кабину. Откинувшись в кресле, он наблюдал, как два солдата бегут через деревню, перемешивая "джамп-бутсами" грязь и золу, таща последний – десятый – мешок. Этот, в отличие от предыдущего, был застегнут наглухо.
Летчик курил не торопясь, зная, что происходит сейчас за перегородкой, отделяющей кабину от грузового отсека. Вот тело подают стоящим в проеме "Джи-Ай", те откидывают крышку пока еще пустого кофра и опускают мешок внутрь, на толстый слой льда. Вот его забрасывают льдом сверху. Сначала ноги, затем тело, голову. И вот уже мешок скрылся под белым покровом. Хлопает крышка, щелкают замки. Все. Можно лететь.
Пилот открыл дверцу и швырнул окурок в сторону. Прочертив светящуюся дугу, тот упал на черные останки травы и замер, пуская вверх голубоватую струйку дыма.
Пальцы сами собой нащупали нужные тумблеры, и пилот с удовольствием услышал, как напрягся, заурчал двигатель за его спиной, и тонкий свист лопастей разрубающих воздух. Он все нарастал и нарастал, пока не перешел в ровный мощный гул. Машина задрожала, готовая в любую секунду взмыть в небо, подчиняясь желанию человека.
Капитан протиснулся в кабину и сел рядом, что-то прокричав. Ему не удалось перекрыть шум винтов, и тогда он просто сделал знак рукой –"взлетаем".
Пилот кивнул и тронул штурвал.
"Чоппер" дрогнул и чуть покачнулся. Земля резко провалилась вниз и вправо, а вместо нее возникло зеленое бескрайнее море джунглей. По верхушкам пальм бежали волны, когда ветер касался их своим дыханием.
“Хьюи" заскользил по невидимой горке, совершая прощальный круг, словно пилот отдавал долг памяти погибшим. Так было заведено.
На обратном пути в лагерь "похоронная команда" наткнется на вьетконговскую засаду. И врач, единственный, знающий имя погибшего парня, умрет, прошитый навылет автоматной очередью.
А еще через день погибнет пилот. Его "Ю-21Б" собьют над джунглями, во время очередного боевого вылета. Он даже не успеет осознать, что умер. Ракета, пущенная "мигом", разнесет "Чоппер" на куски, превратив тело пилота в кровавую мешанину из костей и плоти.
“Джип" негра-капитана подорвется на мине по дороге в Сайгон, куда он поедет для того, чтобы улететь домой, в Нью-Йорк.
ЧАСТЬ I
УНИСОЛ
США. НАШИ ДНИ
Он не видел снов. Совсем. Да, впрочем, его это и не волновало. Его вообще ничто не волновало. Его и НЕ МОГЛО ничто волновать, потому что он был унисолом. Универсальным солдатом. А у универсального солдата не должно быть эмоций. Волнение – приоритет людей. Он же был СОЛДАТОМ. Для него существовало только одно – приказ. Приказ был смыслом его жизнедеятельности. Полученная команда должна быть выполнена. Вот и все, что он знал. Вся его жизнь – если, конечно, это можно было назвать жизнью –умещалась в короткие клочки бодрствования, вкрапленные в бескрайний, как океан, сон. Иногда в нем просыпалось что-то. Какие-то цветные картинки. Они роились в голове, словно поток яркого праздничного конфетти, но ни разу не сложились во что-нибудь понятное, не обрели незыблемости настоящей памяти. И поэтому не трогали его, а иногда даже раздражали. Возможно, это были воспоминания, но он не знал такого понятия. У него не было воспоминаний, потому что воспоминания опять-таки являлись чем-то, присущим людям, а он, хотя и выглядел, как человек, фактически таковым не являлся.
У него не было даже имени, только код – "джиэр'44". Вот то, что было необходимо знать для оптимального функционирования. Код и приказ.
Он не мог ощущать боли, ему были не страшны ранения, полученные в результате боевых действий. Окружающий его мир "джи-эр'44" воспринимал сквозь призму бесстрастной видеокамеры. И это не было миром в том смысле, в каком его понимают люди. Был плацдарм, поле боя, полигон для выполнения возложенной на него задачи. Успешного выполнения. Для унисола не существовало невыполнимых заданий. Приказы лишь делились на две категории – легковыполнимые и трудновыполнимые. Но и в том, и в другом случае "джи-эр'44" действовал четко и уверенно.
С точки зрения людей, унисолы совершали невозможное. И в этом заключалось одно из главных отличий между человеком и универсальным солдатом. Унисолы могли делать то, что было не под силу человеку, но в свою очередь люди имели преимущество перед универсальным солдатом. Они жили, думали и принимали решения САМИ. Исходя из собственных желаний и потребностей. Унисол же только получал и выполнял приказы. Он был куклой. Манекеном. У людей это называется "зомби". Выполнив приказ, универсальный солдат возвращался на базу и забывался в долгом черном сне без сновидений. Специальный укол стирал из его памяти все события предыдущего дня, и, проснувшись для выполнения следующего задания, он уже ничего не помнил. Совсем.
Их было десять. Десять крепких отличных солдат с прекрасными боевыми качествами. Находясь в состоянии бодрствования, унисол мог управлять любой техникой, стрелять без промаха, отлично классифицировать любое оружие, быстро плавать, бегать, выдерживать невероятные физические нагрузки, словом, делать все то, что необходимо для успешного выполнения возложенной на него задачи.
Единственное, что было НЕОБХОДИМО УНИСОЛУ – холод. Ледяной холод. Иначе он мог погибнуть от перегрева. На руке каждого из десяти универсальных солдат был закреплен специальный датчик, сигнализирующий о потребности охлаждения. Если на датчике загорался красный огонек и начинал попискивать звуковой сигнал, унисол был обязан вернуться в морозильную камеру. Подобное происходило, если солдат находился на воздухе более суток без охлаждения.
Такое случалось крайне редко. Специалисты, наблюдающие за жизнедеятельностью универсальных солдат, старались не допускать подобного. Перегрев мог привести к гибели солдата, а это означало колоссальные потери в финансовом отношении. Один унисол обходился армии в пятьдесят миллионов долларов. Поэтому за состоянием универсальных солдат следили очень тщательно.
Исходя из соображений безопасности, в тело каждого из них были имплантированы датчики, указывающие, где в данный момент находится тот или иной солдат.
Все десять находились под контролем специальной лаборатории, разместившейся в кузове гигантского трайлера, приспособленного для этих целей. Громадный кузов, стенки которого были сделаны из особо прочной легированной стали, крепился на массивной платформе. При том, что грузовик казался неповоротливым и тяжелым, мощный, сделанный на заказ шестнадцати цилиндровый двигатель позволял развивать скорость до ста двадцати миль в час.
К услугам унисолов был также специальный самолет, благодаря которому отряд мог быстро оказаться в любой точке Соединенных Штатов.
Сейчас самолет направляются на запад. В его огромном чреве замер грузовик-трайлер. В нем, застыв в холодных высоких креслах, спали унисолы.
Невада. Военный аэродром в 15 милях от Хендерсона.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Пять приземистых темно-зеленых "джипов" выехали на рулежную дорожку и покатили по ней в дальний конец взлетно-посадочной полосы. Следом за ними плавно мчался шикарный "линкольн" цвета мокрого асфальта. Он был похож на сонную рыбину, скользящую в быстром потоке. Палящее солнце раскалило бетон, и над ним повисло жаркое марево, причудливо искажая знакомые формы предметов. Песок колыхался, и создавалось ощущение, что это горячее расплавленное золото стекает на бетон желтыми каплями. Маленькая башенка, стоящая в самом конце аэродрома, дрожала в поднимающихся к небу воздушных потоках, словно собиралась вот-вот рассыпаться.
"Линкольн" замедлил ход и остановился. Юркие "джипы" развернулись, окружая его широким кольцом. Дверца лимузина открылась, и из него выбрался плотный приземистый человек в камуфляжном костюме с погонами полковника на плечах. Голову его украшал черный берет, а рукав – эмблема военной разведки.
Крепко сбитое мускулистое тело, широкая шея, упрямая, чуть выдающаяся челюсть производили впечатление достаточно сильного человека, только-только пересекшего границу сорокалетия. На деле же полковнику было за пятьдесят. Об этом ему напоминали морщинки на загорелом лице и начавшая появляться в коротко стриженных волосах седина.
Полковник сделал шаг от машины и остановился, глядя в чистое голубое небо. Черные солнцезащитные очки прятали глаза от белого диска солнца, а также от посторонних взглядов.
Никто не проронил ни слова. В воздухе повисла напряженная тишина. Наконец, над пустыней появилась маленькая серебристая точка. Она увеличивалась в размерах, пока не превратилась в огромный транспортный "Локхид". Самолет сделал круг над аэродромом, а затем быстро пошел на посадку. Громадные колеса коснулись бетона, выбросив черные облачка сгоревшей резины, и "Локхид" быстро покатился по взлетной полосе.
Полковник, не двигаясь, проводил его взглядом. Самолет сбросил скорость, но не остановился, а, медленно развернувшись, покатил назад. Двигатели ревели, выталкивая из дюз потоки горячего воздуха. "Локхид" остановился в десяти метрах от машин. Задняя створка пошла вниз, открывая темный прохладный провал грузового отделения. Военные наблюдали, как пандус коснулся земли и застыл. В ту же секунду в самолете заревел мощный автомобильный двигатель.
Полковник чуть шевельнулся. Солдаты, стоящие за его спиной, видели, как пальцы военного сжались в крепкие кулаки.
Грузовик выполз из темноты трюма, подобно невероятному доисторическому чудовищу. Рядом с трайлером "линкольн" казался детской моделькой. Гигантские колеса сползли с пандуса на бетон, и грузовик легко двинулся вперед. Отъехав от самолета на безопасное расстояние, трайлер начал неуклюже разворачиваться. На эту операцию у него ушло не меньше пяти минут.
Полковник продолжал стоять на месте, внимательно наблюдая за маневрами гиганта. Лицо его, волевое, немного грубоватое, казалось высеченным из камня. Застывшим, как маска грозного африканского божества. Оно не дрогнуло, даже когда за спиной полковника послышался шум винтов вертолета.
Все было обдумано, выверено, просчитано до секунд, а значит, не было повода для волнений. Вертолет, подняв настоящую пылевую бурю, коснулся колесами земли. Шум винтов стих почти мгновенно.
Тем временем трайлер завершил маневр и, приблизившись, остановился. Часть кузова дрогнула и откатилась назад, а из образовавшегося проема посыпались люди. Большинство из них тут же выстроились в колонну, двое побежали к вертолету.
Полковник вздохнул и зашагал в сторону грузовика широким пружинистым шагом. Чувствовалось, что несмотря на возраст, он в отличной форме. Впрочем, стоило ли этому удивляться.
Из кузова выпрыгнул невысокий негр в белом, еще хрустящем, тщательно отутюженном халате.
– Полковник… – негр, улыбаясь, шагнул навстречу военному и протянул руку для приветствия.
– Добрый день, – полковник пожал сухую ладонь, внимательно осматривая стоящих колонной солдат.
Ни слова, ни вздоха, ни одного движения. Высокие, сильные. Серебристая форма плотно облегает тела. На левой стороне головы укреплены портативные видеокамеры. Объективы торчат под левой бровью, полностью закрывая глаза. Ни один мускул не дрогнет на спокойных равнодушных лицах. Полковник удовлетворенно кивнул и продолжил:
– Постарайтесь побыстрее закончить проверку. У нас очень мало времени.
– Конечно, полковник, – еле заметно улыбнулся негр. – А что случилось?
Снайпер из спецподразделения на мгновение оторвался от оптического прицела и протер тыльной стороной ладони слезящийся правый глаз. Жара стояла – будь здоров. Градусов сто, если не больше[7]. Настоящее пекло. И ни малейшей тени. Хоть бы какое-нибудь облачко. Или туча. Он бы, пожалуй, даже согласился валяться под проливным дождем, чем вот так жариться под белым палящим солнцем. Как лягушка на сковородке, ей богу. Снайпер снова приник к прицелу. Хотя, конечно, что ни говори, а стрелять в такую погоду лучше, чем в дождь. Меньше шансов промахнуться. Горячая размякшая резина облепила глаз, и стрелок почувствовал ее запах. Неприятный, резкий. Казалось бы, он уже должен давным-давно привыкнуть к этой вонище, но нет… Снайпер лежал на бетонном парапете станционной вышки, наблюдая сквозь призму оптического прицела за служебным входом, возле которого сиротливо стояли несколько полицейских машин и бежевый «форд-пикап» с распахнутыми дверцами. Их хозяева растянулись на шершавой подъездной дорожке окровавленные, набитые свинцом. Мертвые.
Три часа назад группа террористов, захвативших обслуживающий персонал станции, заявила, что, если в течение двух часов не будут освобождены их товарищи, заключенные в федеральных тюрьмах, заложники будут расстреляны. По одному каждые пятнадцать минут. До тех пор, пока власти не выполнят их условий. Либо, пока не погибнут все заложники. В этом случае, заявили террористы, они забаррикадируются в здании и взорвут ту его часть, где расположены станционные механизмы, толовыми шашками.
Сперва бандитов попробовала захватить полиция. Эта попытка имела плачевный исход. Тринадцать полицейских погибли, а для того, чтобы их принимали всерьез, террористы застрелили двоих заложников. Два часа истекли пятьдесят семь минут назад. За это время бандиты успели пристрелить еще троих, и с минуты на минуту та же участь могла постичь четвертого. Снайперу было абсолютно наплевать, сколько бандитов нужно освободить из тюрьмы, для того чтобы спасти людей. Что касается лично его, то он бы выпустил этих кретинов из кутузки, притащил сюда, а затем, дождавшись, пока террористы покинут свое убежище, – не вечно же они так будут сидеть – перестрелял бы всех к такой-то матери. Но это он. Начальство же считало иначе. Для них было главным другое – уничтожить террористов, НЕ ВЫПУСКАЯ из тюрьмы НИКОГО. Это мнение стоило восемнадцати жизней. А через минуту этот счет увеличится еще на одного.
Стрелок вздохнул и, сняв на мгновение затекший палец с курка, пошевелил им, давая возможность крови свободно притекать к руке.
– "Седьмой!" – голос в наушнике прозвучал так неожиданно, что снайпер чуть не нажал на курок. – "Седьмой", не двигайся. Они выводят еще одного заложника.
Стрелок быстро положил палец на спусковой крючок и замер, затаив дыхание.
Стальная клепаная дверь дрогнула и медленно поползла в сторону. В паутинке перекрестия появилось белое испуганное лицо заложника. Мужчины средних лет, невысокого роста и довольно плотной комплекции. Руки его были высоко подняты вверх. Прицел давал достаточное увеличение, чтобы стрелок смог разглядеть синеватые губы, трясущуюся нижнюю челюсть и застывшую в глазах обреченность покойника.
Следом за ним из темноты бетонного бункера появился темный силуэт. Террорист был одет в серую куртку и потрепанные джинсы. Лицо его скрывала лыжная шапочка, натянутая до подбородка. Кроме двух прорезей для глаз в ней не было ни одного отверстия.
Снайпер перевел дыхание. Он всадил бы этому ублюдку пулю в лоб так же просто, как человек бьет неподвижно сидящую на стекле муху. Но… Тогда погибли бы остальные заложники.
Террорист сжимал в руках автомат М-16. Он высунулся из-за стальной двери наполовину и резким движением ткнул заложника стволом в спину. Тот сделал два шага вперед, и в ту же секунду прозвучали выстрелы. Сухая трескотня разорвала полуденный зной так же легко, как пули – тело мужчины.