Людочка слегла от горя, Вовка, ее жених и его родители забрали девушку к себе, выходили и через месяц несмотря на траур Люда вышла замуж. А куда было деваться? Она осталась сиротой, одной — одинешенькой на свете.

В этом месте Люда остановилась и посмотрела на меня, словно прося ее оправдать.

— Ну это понятно, — отмахнулась я. — А что с Ларисой было дальше?

— Я не знаю, — пожала она плечами. — Я когда встала после смерти матери, Вовка сказал что она уехала, мол, переживала сильно из—за матери.

Странный способ выразить скорбь.

— Люда, вы жили с ней вместе, может, вспомните, где ее родители проживали, откуда она сама?

— Так родители — то у нее, бедной, разбились на дороге, сирота она, — вздохнула Люда. — Вы если ее найдете, так скажите, что я на старом адресе теперь живу, пусть приезжает, как родную приму.

— А если сирота, так куда ж она подалась — то от вас?

— Не знаю, — безмятежно пожала плечами Люда.

— Может, у вас фотографии сохранились?

— Конечно сохранились!

Вскочив, Люда подошла к шкафу, сняла с полки цветной фотоальбомчик, пролистнула его и подала мне. На фотографии была несомненно лже — Усольцева. Юная, с длинной светлой косой, отчаянно хохочущая на какой — то вечеринке и с котенком на руках.

— До сих пор понять не могу, почему она уехала от меня, — тихо сказала Людочка. — Она же мне как сестра была.

Выйдя от Люды, я села в машину и задумалась. Девушка производила впечатление полной клуши — доброй, наивной и недалекой. Во всяком случае я лично из ее рассказа вынесла совершенно не то, что она хотела мне сказать. Ларочка, сестра Люде и дочь ее матери, рождественский ангел, представилась мне крайне продуманной девицей. Если она сирота, как утверждала, и окружающие в этом не сомневались, значит Лариса никогда не получала переводов из дома, никогда не отлучалась из Заславска надолго, иначе у местных кумушек махом родилась бы сотня — другая версий. Соответственно — Ларе было выгодно тут обрести «семью». Что она с блеском и проделала. К тому же Людочка — отличница, наверняка она помогала подружке и с учебой. И весьма странна мне история с ограблением и убийством матери. Вернее, реакцией на это Лары. Сто к одному, что мерзавка и тут приложила свою ручонку!

Тут мне в голову пришла новая мысля! Сиротка — то явилась из Екатеринграда в эту глушь отнюдь не босая и голодная! Королевой явилась, судя по восхищению Люды! И к тому же — покажите мне дурака, который из екатеринградского универа станет переводиться заштатную глушь!

Я сунула руку в сумку, достала банку с отваром, приложилась к ней и набрала на сотовом номер Корабельникова.

— Витька, нужна помощь! — кратко сказала я.

— Горе ты мое, — ухмыльнулся он. — Рассказывай!

— Слушай, особо в детали не вдаваясь, суть басни такова. Некая Лариса Воронова выманила у гражданина Америки очень крупную сумму, и так получилось, что мне ее надо найти. Можешь ее в розыск подать?

— Мать, ты сдурела, — тут же отреагировал Витька. — Во — первых — где заявление пострадавшего? Без него тут никто со стула не встанет. Во — вторых — колись — ка, голуба моя, во что ты все-таки вляпалась? Опять приключений на свою задницу наскребла, а?

— Да ни во что я не вляпалась, так, звоню тебе по старой памяти, авось инфой секретной разживусь, — как можно беззаботнее отозвалась я.

— Смотри у меня! — уже на полтона ниже пробасил Корабельников.

Я отключилась и перезвонила к себе домой.

— Ну что, Ленк, никто не звонил? — нетерпеливо спросила я подружку.

— По делу — никто, а так — звонил какой-то Денис, просил записать его номер телефона, и сказал что будет еще сам звонить, ему тебя лично надо.

— Какой такой Денис? — не поняла я.

— А я откуда твоих ухажеров знаю? — засмеялась она.

Я положила трубку с неприятным чувством. Я вспомнила, что за Денис. Дэн, вернее. Мой случайный любовник. И откуда он только телефон взял! Меня передернуло от отвращения к себе. Как-то неправильно с ним получилось, ей-богу.

Потом посмотрела на часы — черт возьми! Стрелка давно перевалила за полдень, а Екатеринград хоть и не слишком от нас далеко, но и не близко, на моей машине — часа три с половиной. Если ехать — то прямо сейчас!

И я поехала.

Благо Екатеринград был в стороне Заславска. Сосредоточенно размышляя, я поехала по следам Ларисы. И я отъехала уже километров на пятьдесят, как меня словно током дернуло: Вишневский!!! Вернусь из Екатеринграда я только ночью!!!

Недолго думая я схватила мобильник, натыкала номер и сказала:

— Привет, Саш.

— Привет, — хмуро отозвался он.

— Послушай, к семи я не успеваю. Можем на завтра перенести?

— А на сегодня если не секрет что намечено? — как-то странно усмехнулся он.

— Дела, Сашенька. Так во сколько завтра?

— Мне завтра совсем некогда, — ровно ответил Вишневский.

— Сейчас зареву, — предупредила я.

— Это дел не отменит, — голос его стал еще скучнее.

Я помолчала с секунду, после чего спросила:

— Сашка, что делать будем?

— Не отменять сегодняшнюю встречу.

Я подумала с секунду — и улыбнулась.

— Хорошо, Саша. Я не отменю!

— Рад, — сухо ответил он.

И повесил трубку.

В Екатеринград я примчалась, когда уже сгустились сумерки. Спешным порядком вцепилась в первого же попавшегося дяденьку гаишника и стребовала с него подробное описание маршрута к университету.

— Э, — махнул он палкой, — так у нас, девушка, тут четырнадцать вузов, вы определитесь, какой вам именно нужен.

— Самый главный! — расплывчато, но твердо ответила я.

— Тогда езжай так, — тут же сориентировался он и объяснил дорогу.

Еще через полчаса я была в университете, стояла в холле и пыталась сообразить, куда дальше двигать. Не к первому же встречному подходить и спрашивать — поможите, люди добрые, сами мы не местные, кто Ларку Воронову знает, а?

Время было вечернее, студентов почти не было, и старушка в стеклянной будочке выразительно — недовольно на меня поглядывала. Ну что ж, вот с нее мы, пожалуй, и начнем.

— Здравствуйте, — подошла я к ней. — Подскажите, мне тут про вашу бывшую студентку узнать надо, мне куда обратиться?

— Организация какая? — подозрительно глянула старушонка из-под очков.

Тон, которым она разговаривала со мной, мне крайне не понравился.

— Никакая, я сама по себе.

— И чего ж вы узнать хотите? — сжала она губки в ниточку.

— Про студентку вашу бывшую, — терпеливо повторила я.

— Документики покажите, — ниточка губ стала вовсе еле заметной. А старушка-то тут явно вместо цепной собачки, того и глядишь, покусает!

Я спокойно вытащила права и положила перед ней.

— Что вы мне даете, вы мне паспорт покажите, — зло заявила старушонка.

— Паспорт дома, — вздохнула я.

— Вот съездите домой и привезите значит, — мерзким голосом велела она, вздернула она нос и уткнулась в журнальчик, давая понять что аудиенция закончена.

— А вам зачем паспорт-то мой? — поинтересовалась я.

— Пропуск выписать, — не отрываясь от журнала процедила она.

Пожав плечами, я отошла от окошечка и направилась вглубь универа.

— Вы куда? — закричала старушка мне вслед.

Я не слова не говоря знай себе шагала.

Странное создание — у входа никого нет, кроме нее, а она права качает. Был бы какой-нибудь секьюрити для солидности, я б может и подумала, стоит нарываться или нет. А старушка, да еще и хамка — это несерьезно. Так и тянет поперек ей сделать.

Кстати, непонятно, отчего старость надо уважать во всех проявлениях. Нет, я конечно понимаю основные причины, однако я гораздо более склонна простить хамство ребенку, нежели старушке. Ребенок — он малый, ума еще не набрался, а когда человеку за шестьдесят, а он не в курсе что есть вежливость — это уже не оправдать никакими доводами.

— Наглая какая! — заверещала бабка, наконец добежав до меня и вцепившись в рукав. — А ну стой!

Я вежливо остановилась, посмотрела на нее и осведомилась:

— Вы со мной драться будете или как?

— Ни стыда ни совести! — задохнулась она злобой. — Ты мне во внучки годишься! Сейчас я милицию-то на тебя вызову!

— Бабушка, — жестко сказала я. — Истерику прекратите. Если вы заметили, я вам слова худого не сказала, вы же на меня уже ведро помоев вылили. Судебный процесс не обещаю, но пятнадцать суток с бомжами вы, ей — богу, по закону заслужили! Зовите-ка вашу милицию!

— Ишь ты! — все еще с гонором, но на полтона ниже, сказала бабушка. — Я при исполнении! В милицию меня решила сдать?

— С вашим поведением никакое исполнение не поможет, — пожала я плечами.

Как ее тут только терпят — ничего не понимаю.

— Ко мне как к человеку — так и я по-людски, — совсем мирно сказала бабулька. — Тебе надо-то было что?

— Про студентку вашу бывшую узнать, — терпеливо сказала я в третий раз.

— Ну так бы и сказала, — выдавила бабка из себя улыбку. — Иди вон по лесенке на второй этаж, и налево по коридору, увидишь табличку «Деканат», там и спросишь.

— Спасибо, бабушка, — сердечно улыбнулась я.

— А про кого узнать-то хочешь? — спросила она. — Я тут давно работаю, многих знаю.

— Лариса Воронова — помните такую? — спросила я.

— Это проститутка-то которая? — отозвалась она. — Конечно помню!

— Погодите, — усомнилась я. — Это лет десять-одиннадцать назад было, вы уж наверно и не припомните.

— Да как не припомню, — хмыкнула старушка. — Очень даже я эту оторву помню. Зовут-то тебя как?

— Мария, — представилась я.

— И я Мария, Марья Павловна! Ну-ка, пошли, красавица, чайку попьем!

«Во поперло!» — восхитилась я. А я-то голову ломала — как про лже-Усольцеву сведения выманить, смутно подозревая, что абы кому их просто не дадут. Да еще и непонятно в каком универе про нее спрашивать. А тут такая удача!

Я, улыбаясь во всю ширь следовала за бабушкой, стараясь не забегать вперед нее. Какая замечательная бабулька, как я могла про нее всякую фигню думать!

Бабулька завела меня в свою будочку, включила чайник и примиряющее сказала :

— Ты на меня зла-то не держи, детки сама знаешь какие сейчас пошли, все нервы мне за день вытреплют, к вечеру уж на людей кидаюсь.

— Да уж, — глубокомысленно подтвердила я, устраиваясь на табуретке.

— Тебе Ларка — то зачем нужна? — поинтересовалась старушка.

— Даа, — неопределенно помахала я рукой, собираясь с мыслями.

— Сперла поди чего? — проявила Марья Павловна редкую проницательность. — Она на это мастер. Вот, послушай-ка, как она тут училась.

Лара Воронова родилась, что называется, с золотой ложкой во рту. Мать ее, оперная певица, в свое время подавала большие надежды, ее звали в Большой, однако она последовала за мужем, у которого были перспективы в Екатеринграде. С тех пор она радовала своим чистым, высоким голосом только местных поклонников оперы, при этом еще и являясь образцовой женой и матерью. Отец Лары как и предполагалось довольно скоро стал ректором местного университета, фигурой влиятельной и значимой.

Как там ее детство протекало Марья Павловна понятно была не в курсе. Однако когда Лара поступила учиться после школы сюда — конечно же на престижный юридический факультет, доблестная бабуська к ней присматривалась. По местным канонам Воронов был тут царь и бог, а дочь его классифицировалась как принцесса крови.

— Вначале-то она тут мышкой шмыгала, — раскрасневшись то ли от горячего чая, то ли от воспоминаний, вещала бабулька. — Скромная да вежливая, чудо а не девчонка! Да только чуяло мое сердце — не все так просто! Так оно и получилось.

Не проучились детки и половины семестра, как по универу поползли недобрые слушки. Мол, Лорка Воронова нечиста на руку, тащит все что не приколочено. Началось это с того, что в раздевалке Ларисы случайно раскрылась сумка, и все ее тетрадки веером разлетелись по полу. А так же гулко брякнул об пол здоровущий сотовый телефон с Микки Маусом на корпусе — редкая и крайне дорогая вещь по тем временам. Все отлично знали, что единственный сотовый на весь университет был у Марины Черкасовой — дочери мэра и Лориной задушевной подружки с детства. Ну а наклейка с мышонком отметала все сомнения, другого такого телефона просто быть не могло. Лора разрыдалась, сквозь слезы утверждая, что ее кто-то подставил, что она не виновата, что папочка ей десять таких телефонов купит. И Маринка, добрая душа, первая же кинулась ее утешать.

— Однако я с нее с тех пор глаз не спускала! — воскликнула Мария Павловна. — Не верила я ей! Я ж тогда на гардеробе служила, и отлично видела, как Лора минут эдак за десять до того рылась в сумке, конспект искала. И что она, сотовый не увидела??

— Послушайте, — пожала я плечами, — я в своей сумочке каждый день теряю мобильник, ничего удивительного.

— Так ты не путай, — сурово одернула меня бабуська. — Это сейчас телефоны малюсенькие пошли, а раньше они что твой лапоть были! Не могла она не заметить! Михал Михалыч, ректор-то наш, к тому же дочку больно не поважал, зря она про десять сотовых брякнула!

В общем, скандал замялся, так и не начавшись, Лора вела себя тише воды ниже травы, однако слушки — то все же поползли. И то — с начала учебного года именно в Лориной группе через день да каждый день случались кражи. Не знать об этом было невозможно — студенты, все еще не вышедшие из детского возраста, были подотчетны своим родителям. Сами-то может они и не подняли бы скандал, да только что сказать родителям, когда они нависают над тобой и требуют объяснить, где деньги, выданные на новый магнитофон? Или сам магнитофон? Вот и тянулся нескончаемый поток обозленных родителей в университет. В деканате за голову хватались, однако что сделаешь, кого обвинишь?

А про Лору так и ходили слухи — один страннее и грязнее другого.

— Говорили что слаба она на передок, да только сложно было поверить в это, Машенька, — с упоением вещала Марья Павловна. — Не вела она себя как вертихвостка, и все тут! Я таких — то издалека вижу, разодеты, разукрашены, фу — ты, ну — ты! А Лорка она и одета скромно была, и красилась неярко, и с парнями я ее сроду не видела! Обвела она меня вокруг пальца в общем !

Гром грянул в начале декабря.

В одну из гостиниц города были вызваны администратором скорая помощь и милиционеры. Горничная, собравшись убрать номер после съехавшего жильца, обнаружила там чудовищно избитую девушку. Персонал гостиницы нехотя, но все же признался, что она — из подопечных «Папы Лёши» — местного сутенера, который ежедневно оплачивал напрямую администраторам пустующий номер для своих девушек и раздавал щедрую дань местным секьюрити — дабы не чинили препятствий ему и не пускали чужих. Папа Леша не отпирался, выразил полное желание сотрудничать с органами, но с личностью девушки помочь никак не мог — паспортов на такой работе с них не требуют. Да и девушки редко назывались своим именем. Анжелика — излюбленное имя девушек по вызову — запросто могла оказаться Устиньей Кефиркиной, а Диана или Виктория — Клавой или Дуней. Эта девушка работала под именем Лорена. Ее увезли в больницу, а папа Леша выдал ментам сумочку с ее вещами, в которой оказалась тетрадка по математическому анализу на имя Вороновой Ларисы, ученицы такой-то группы. Папа Леша, вместе со своими девушками показал, что Лорена не скрывала, что учится в университете, в деревне у нее парализованная мать, так что работала она как вол, чтобы оплатить учебу, лечение и сиделку для матери. Ни от какого клиента не воротила нос, другие девчонки выкобенивались, мол, тому минет надо всю ночь делать, а этот вообще просит, чего мы — не за какие деньги, а Лорена молча вставала и шла к клиентам. «Золотая девка», — вздыхал папа Леша и каждое утро при расчете ставил ее в пример другим сотрудницам.

Менты из этого сделали один вывод — девушка учится в университете, подхватили тетрадку, в сумочке нашелся и студенческий билет, и на следующий день явились в деканат.

Скандал замять не удалось. Слишком много левого народа, то есть студентов, было в деканате, когда туда явились менты, выложившие на всеобщее обозрение студенческий билет «вашей проститутки, Вороновой Ларисы Михайловны», да и в больнице, куда отвезли Лорену не все дураки были и дочку ректора в лицо знали. Университет к обеду бурлил, смакуя новость, развеселый ди-джей местного радио вовсю отпускал шуточки по этому поводу, не оглашая правда имен, да только итак все были в курсе. Михал Михалыча в тот же день разбил инфаркт, до больницы его не довезли. А мать Лоры тихо его похоронила, без помпы, стыдно ей было людям в глаза глядеть, и куда — то уехала из города. Ларку же тоже не видели больше в городе.

— Мдаа, — здорово ошарашенная ее рассказом, только и смогла сказать я. Как-то не склеивалось все это, хоть убей.

— Так что, девонька, Ларку-то Воронову тут кто хочешь отлично знает, — заключила старушка. — Еще хорошо что ты в деканат не сунулась, Клара Ильинична тебя б взашей прогнала, она на Михал Михалыча надышаться не могла, когда он умер, так черная ходила, за стеночки держалась.

— Мда, — снова невразумительно брякнула я, собираясь с мыслями. — Послушайте, Марья Павловна, но я вот знаю что документы она все же забрала из университета ?

Это я, признаться, наобум сказала.

Однако Людочка утверждала, что Лариса к ним перевелась, а это предполагает как минимум наличие документов из этого университета. Но хоть что со мной делайте, я не могла представить, что Лариса после такого как ни в чем не бывало смогла бы заявиться сюда за документами.

— Маринка Черкасова забрала ее документы, — помолчав, неохотно призналась старушка.

— Маринка ? — удивилась я. — Это у которой она мобильник почти стащила?

— Ну да, — кивнула Марья Павловна.

— Дела, — присвистнула я. — А часом не знаете, где она теперь живет?

— А чего не знать? Спроси у кого хошь, где тут Цитадель, там она и живет. Росомахина она теперь по мужу, он у нас бооольшой человек в городе.

— Цитадель — это что? Гостиница? — непонимающе нахмурилась я.

— Дом это, для новых русских, называется так, — пояснила старушка. Сердечно простившись с ней, я села в машину, чувствуя как у меня голова гудит под напором мыслей и эмоций. Ну Лариска, ну дает! Непонятно одно — отчего она предпочитала секс исключительно за деньги? В их семье не нуждались. Если взять теорию, что она страдала нимфоманией, так это бы проявлялось и в повседневной жизни, однако Марья Павловна утверждала, что вела она себя с мальчиками очень скромно и ничего им не позволяла.

Не вяжется.

Хотя может она просто была хитра как лиса и скрытна как ежик. Или страдала раздвоением личности.

Я отхлебнула из Оксаниной баночки, посмотрела ее на свет, и увидела что там плещется уже меньше четверти. Вот черт! Загибаться от адской боли я не хотела, надо было бегом домой. Однако и к Марине следовало съездить по — любому — когда еще тут окажусь. Поколебавшись, я все-таки решилась ехать в Цитадель.

Цитадель и вправду была выстроена в духе средневековых замков, четыре ее стены образовывали двор — колодец, а вход был через холл, в котором сидели злые секьюрити.

— Вы к кому? — вежливо осведомился у меня рослый детинушка.

— К Росомахиной, — честно призналась я.

— У них дома никого нет, — так же вежливо но непреклонно отозвался детинушка.

— Так, а сообщение я для нее могу оставить?

— Разумеется, — кивнул он.

Я вытащила из сумки блокнот, ручку, выдернула лист бумаги и написала

«Уважаемая Марина! Меня зовут Мария Потёмкина, и мне необходимо с вами как можно срочнее встретиться. Если вас не затруднит, позвоните мне на сотовый». Написав в конце заверения в вечной любви и уважении, я поставила номер сотового и отдала лист секьюрити.

— Марина Николаевна получит сразу же по прибытии, — церемонно известил он меня.

И я пошла к машине, по пути размышляя о том, где берут таких хороших охранников — и жильцов-то они своих по именам помнят, и не хамят. А наши — не успела я из Швейцарии явиться, как меня тут же в кутузку сдали!

Села я в машину вполне удовлетворенная. Да, я не нашла Воронову, однако дело движется, и это меня радовало. Во всяком случае ниточки тянутся дальше, не обрываются, а уж я, не будь я Магдалинкой Потёмкиной, не сплохую!

Приехала я домой уже в первом часу ночи.

— Ленка, — позвала я из прихожей.

Ленка не отозвалась, но свет в квартире был кое — где включен. Я пошла на кухню за отваром — кости уже начинало противно тянуть, и увидела Ленку на кухонном диванчике, сладко посапывающую под пушистым пледом. Я на цыпочках прокралась к холодильнику, открыла дверцу и достала баночку, которой случайно задела об банку с огурцами. Раздался довольно громкий звон.

Вот черт!

— Лисонька ты? — сонно спросила Ленка.

— Ага, я, ты спи, я тихонечко, — отозвалась я.

— Ты поешь, я супчик сварила, — так же сквозь сон сказала она.

— Ой, спасибо, Ленок! — расчувствовалась я. — Слушай, пока не спишь — Вишневский был?

— В гости приходила какая-то баба, назвалась Оксаной, она тебе банку с отваром оставила, а твой Денис еще несколько раз звонил, — буркнула она, переворачиваясь на другой бок.

Я налила тарелочку отличной солянки, кинула туда несколько оливок, кусочек лимона и ложечку майонеза. Поставила тарелочку на поднос, туда же положила кусок французской булки и кусочек торта. Шутка ли, я весь день голодом себя морила, и потому основательно проголодалась. Со всем этим я пошла к себе на третий этаж, сгрузила все у компа и принялась ужинать, одновременно почитывая газету.ру.

Потом сварила кофе, выпила чашечку.

Потом сходила в ванную, приняла душ, старательно втирая в кожу ванильный гель.

Потом содрала постельное белье, достала комплект немыслимой роскоши, непонятно для чего приберегаемый, и застелила им кровать.

Полюбовалась нежным шелком и ажурной вышивкой и схватилась за пылесос.

«Послушай, ну чего ты мечешься?» — резонно спросил внутренний голос.

Я отпустила трубку пылесоса, села в кресло и заревела.

«Дура, — припечатал голос, — позвони ему. А лучше — езжай в гости».

Я посидела с минутку, потом сходила в Каморку, нацедила в ковшик гламарии, содрала халат и тут же щедро облилась ей, втирая драгоценную смесь ладошками в кожу. Потом приклеила парик, оделась, накрасилась и поехала к Вишневскому, сверяясь с адресом на визитке.

Почему-то у меня было предчувствие, что он меня выгонит.

Самое классное время суток — это утро. Когда лежишь в теплой кроватке, еще не проснувшаяся толком, вспоминая снившиеся сны. Когда ресницы еще только — только готовятся взмахнуть вверх.

Около меня кто-то прошел, звякнул фарфор, и я почувствовала запах кофе.

— Хочешь я тебе эту квартиру подарю за чашечку кофе? — улыбаясь, сказала я заботливой Ленке. Мать-то все равно ее церкви отпишет, а подруг любимых нет. Не все ли равно кого облагодетельствовать.

— Она и так моя, — хмыкнул мужской голос.

Я в изумлении открыла левый глаз и обнаружила Вишневского, расхаживающего по спальне. Явно не моей.

Вот черт!

— Послушай, отчего ты не носишь пижаму? — с досадой спросила я, рассматривая его голый зад. Неплохой кстати зад, ни малейших признаков целлюлита.

— Ага, начинается. А вчера ты спрашивала, надеваю ли я на ночь ночной колпачок.

— Мда? Ну так ты похож на плюшевого медвежонка. Тебе колпачок полагается по имиджу!

Как я к нему попала — абсолютно не помнила. Последнее воспоминание было — как я еду по ночным улицам, изо всех сил борясь со сном. Шутка ли — предыдущую ночь я, гм, не спала из-за Дениса, и мой организм, и так смертельно больной, таких издевательств над собой не потерпел. Просто взял и вырубился.

— Мда, — повторил Вишневский мое любимое словечко. — Нет чтобы с тигром сравнить.

— Слушай, тигр, а я как у тебя оказалась? Извини конечно за странный вопрос, но я вымоталась вчера, буквально на автопилоте к тебе приползла.

— Ах, да! Все хочу спросить — а ты с какой целью-то вчера ко мне приехала?

Я задумалась, схватила чашечку кофе и неуверенно спросила:

— А у нас с тобой вчера чего было?

— Да в том-то и оно что ничего. Пришла, спросила, есть ли у меня ночной колпачок, разделась, бухнулась в джинсах на мою кровать и уснула.

— Значит я приезжала к тебе поспать, — мудро сказала я, попивая кофе.

— И даже мне не дала! — с детской обидой сказал он.

— Извини, — с раскаянием сказала я. — А ты что, пытался?

Машинально я заглянула под одеяло — джинсов не было, из одежды присутствовали только трусики.

— Ну конечно, думал, что секс тебя взбодрит, — еще обиженнее сказал он.

— А я? — донельзя заинтригованная, я подтолкнула его к дальнейшему рассказу.

— А ты меня треснула, и пообещала что еще раз притронусь — импотентом навсегда буду.

— Хм, молодец — то я какая! — похвалила я себя за моральную стойкость.

— Думаешь?

— Послушай, Сашенька, — я отставила чашку в сторону и повернулась к нему. — Секс в данной ситуации — это банальное неуважение девушки и ничем от изнасилования не отличается.

— Почему? — озадачился он.

— Потому как я была никакая и, соответственно, вряд ли могла сексом насладиться. В общем чтобы больше такого не было. Ясно?

— Ага, — сказал он, пододвигаясь ко мне поближе. — А сейчас сможешь насладиться?

— Ну, — задумалась я, — как заинтересовывать будешь.

Хорошо мне с ним было. Он такой милый и хороший, этот Вишневский.

И тут зазвонил сотовый.

— Не бери, — тоскливо попросил Саня, видя как я склоняюсь за сумочкой.

— Надо, — твердо ответила я и откинула крышечку телефона. — Алло!

— Доброе утро, — раздался девичий голос. — А мне бы Марию Потёмкину.

— Слушаю.

— Это Марина Росомахина, я не очень рано?

— Конечно нет! — горячо воскликнула я, радостно улыбаясь.

— Вы написали что у вас дело срочное, а я только приехала от родителей, и решила позвонить.

— Абсолютно правильное решение! — одобрила я. — Марина, нам надо с вами встретиться.

— Конечно, — с готовностью подтвердила она. — Когда вам удобно?

«Странная девушка», — подумалось мне. Какая-то чересчур добрая и готовая услужить. А вслух я сказала:

— Знаете, Марина, я сейчас в соседнем городе, мне потребуется несколько часов чтобы доехать…

— Ничего страшного, я весь день дома, приезжайте в любое время, у меня шестнадцатая квартира.

Вишневский встал с кровати и принялся спиной ко мне натягивать джинсы.

— Ну не обижайся, а? — безнадежно попросила я его. Он даже не обернулся.

И тогда я сама поразилась тому, что сделала. Я встала, подошла к нему и обняла, прижавшись щекой к щеке. Легонько чмокнула за ушком. И вздохнула:

— Чего ж у нас с тобой все сикось-накось получается, а?

— Не знаю, — сказал он и прижался ко мне покрепче.

«У тебя к нему святое материнское чувство, — гадко хихикнул внутренний голос. — Вернее не совсем святое».

«Кыш, мерзавец», — прикрикнула я на него, отчего-то светло улыбаясь.

— Ты надолго уедешь? — спросил Сашка.

— Не знаю. А что?

— Как закончишь с делами, приезжай ко мне, ладно?

— Ладно, — согласилась я. — Тогда я побегу?

— Только не споткнись, — улыбнулся он и хорошенько меня поцеловал.

И мне в первый раз это по настоящему понравилось.

Марина Росомахина оказалась прехорошенькой полненькой брюнеточкой с огромными глазами и потрясающими пухлыми, четко очерченными губками.

— Мам, а это что за тетя? — поинтересовался робко выглядывающий из-за нее парень лет пяти от роду.

— Это тетя Мария, иди с Моной поиграй, нам поговорить надо, — скомандовала Марина сынишке и сунула ему в руки крошечного пекинесенка.

Я в это время снимала верхнюю одежду и, слегка улыбаясь следила за матерью с сыном, одновременно осматривая квартиру.

Видно было что тут живет хорошая и дружная семья. В прихожей стояли веселые цветные санки, на стене — детский рисунок в рамке, где кособоких маму и папу обогревало ярко — малиновое солнышко. Под ногами у них прыгал какой — то синий таракан в полосатой шапке, а надпись гласила «Мамочка, папочка и я!»

Мне в голову в детстве точно не приходило рисовать такие рисунки. И так их подписывать.

— Да вы проходите, — оторвала меня от созерцания сего шедевра Марина. — Я как раз печенюшки испекла.

Я шла за ней по коридору, и мысленно за ней повторяла — «печенюшки». Уютное, домашнее словечко.

В кухне она налила в две чашки чай, поставила на стол глубокую чашку с выпечкой и села сама.

— А я тоже хочу! — хитро прищурившись, заявил пацан.

— Подслушивать ты хочешь, а не печенюшек, а ну брысь отсюда, — с улыбкой заявила ему Марина.

— Не, мам, тогда я ничего не хочу, мы с Моной тихонечко посидим, ладно? — тут же сменил политику парень.

— Ну да, ну да, — насмешливо отозвалась она. — А потом приедет бабушка и выяснится, что я вас бедных не кормлю! Давайте-ка дорогие мои, в детскую идите. Я вам сейчас туда вкусненького дам!

Она встала, налила в стаканчик сока из пакетика, отсыпала на блюдо печенюшек и поставила все это на стеклянный поднос.

— Ромка, сидите там тихо, нам с тетей поговорить надо, — велела она, вручая поднос сынишке.

— Понял! — серьезно сказал пацан.

— Тяф-тяф! — подтвердил пекинесенок.

А я поняла — еще немного, и я начну проситься чтобы меня сюда удочерили. Мне хотелось навсегда тут остаться.

Марина наконец снова села и пожаловалась :

— Вот так с этими детками и крутишься день-деньской!

— Классный у вас бэби, — улыбалась я непонятно чему. Наверно сама атмосфера в доме Росомахиных была такой — доброй и счастливой.

— Да это он при вас такой, — зарделась она от похвалы.

— Вы знаете, Марина, у меня к вам нелегкий разговор, — вдруг вспомнив о цели визита, стерла я улыбку.