Я почувствовал, как мои ресницы резко взметнулись ввысь, открывая глаза — и проснулся. Темнота вокруг меня была наполнена жизнью и движением. Я слышал звук, с которым оседали на пол мельчайшие пылинки. Слышал, как ночные бабочки за окном быстро — быстро взмахивают белесыми крыльями.
      Я протянул руку — и одна из них, преодолев границы распахнутого окна, села мне на мизинец. Моя кожа ощутила, как мерзко перебирает по ней лапками насекомое, и я брезгливо скинул на пол эту тварь.
      Тварь Божия…
      Как и я.
      Я проследил, как бабочка, не достигнув пола, расправила крылышки и снова полетела за окно к своим подружкам. Вспомнил, что код бабочек писал именно я и был тогда немного не в духе. Крылья решены неплохо, но вот все остальное — ниже критики.
      После этой мысли я сел и сжал руками виски. Какие к чёрту бабочки…
      Мне опять снились сны.
      Последний раз это было давно, настолько давно, что я и не припомню, в каком веке. Я всегда с интересом их просматриваю. Мне нравится после пробуждения цинично препарировать сновидения, раскладывать их по составляющим, насмехаясь таким образом над той информацией, что они несли.
      Сегодняшний был не такой как все. Со странной тоской я чувствовал, как вопреки моей воле росток доверчивой и беззащитной надежды пробивает броню, которой я заковал свое сердце.
      «К черту», — покачал я головой и встал с кровати. Нащупал впотьмах на столике забытую кем-то пачку сигарет и сделал совершенно несвойственную мне вещь.
      Я закурил.
      Закурил, наслаждаясь самим процессом. Мне понравилось выдувать дым аккуратными колечками и следить, как они уплывают к потолку. Понравилась легкая тошнота. Ведь все это было составляющими одного процесса — греха. Потом взгляд упал на неизменный томик Библии рядом с камином. Как любезно с Его стороны не затруднять меня. Протянув руку, я привычно скинул книгу в затухающий огонь.
      — Кстати, Боже — а где в Библии запрещено курение? — небрежно спросил я в пустоту.
      Бог промолчал.
      Думаю, Он просто не смог привести аргументов. И неудивительно — Библию я всегда знал лучше Него — тогда. Теперь уже начинаю забывать. Мне противно ее читать после всего что случилось.
      Добрый Боженька…
      Миф для наивных глупцов.
      — Люци, с кем ты разговариваешь? — раздался сонный девичий голос со стороны моей кровати.
      — Спи, котенок, — ровно ответил я.
      Я привык называть всех девушек этим ласковым и безличным прозвищем — заранее ожидая, что имена их помнить мне долго не понадобится.
      Моя девушка проворчала что-то и затихла. Моя девушка — как интересно… То, что мы пару месяцев занимаемся с ней сексом — обозначается лишь условной принадлежностью друг к другу. Никто не требует покрыть грех женитьбой. Никто не собирается закидать ее камнями, как падшую женщину. Впрочем, меня это устраивало. Нынешняя «моя» как и остальные обладала тонким нежным лицом, слегка простоватым и бледным. И у неё, разумеется, были длинные, ниже поясницы светлые волосы. Иногда я отстраненно думал — надо же, Рахиль была еврейкой — а выглядела как славянка. Последствия Вавилонской башни.
      Каждый раз, когда я видел подобную девушку — увы, подобный тип сейчас редок, — я вспыхивал как спичка, горя странной и безумной надеждой. Я пытался нежными поцелуями выманить ее душу и посмотреть ее в просвет, как проверяют водяные знаки подлинности на купюре. Я вонзался в ее тело, надеясь, что хотя бы в момент оргазма она перестанет себя контролировать — и покажется…
      Только каждый раз это было не то…
      Вместо золотой жилы я видел обычный песок — у кого-то ярче и крупней, у кого — то — серей.
      И я бы не стал обращать внимания и на этот сон, если бы в нем не мелькнуло такое же бледное и простоватое лицо в обрамлении светлых волос.
      Хм…
      Он знает, на чем меня подловить.
      Я тщательно докурил сигарету, бросил окурок в камин.
      Потом откинулся на спинку кресла, глядя на занявшуюся пламенем Библию и прокручивая сон. Я предпочитаю обозначать это именно как сон. Ведь всем известно — когда мы обращаемся к Богу — это молитва, а вот если Бог к нам — это уже шизофрения. Раньше, являясь ко мне, Он пытался взывать к моей совести и читал вариации на притчу о заблудшем сыне. Я был нужен Ему на небесах, очень нужен.
      На этот раз Он, наконец, не стал мне предлагать блаженство небес. Поумнел, видимо. Он пошел другим путем. И если бы я не подозревал Бога в двойной игре — я бы согласился на его предложение не раздумывая.
      "Люци, — сказал Он мне. — Люци… "
      «Ну?» — поднял я во сне бровь, не желая наблюдать китайские церемонии. Обычно Господь любил затягивать сцены. Сначала Он объяснит, что я был Его возлюбленным сыном и подчеркнет этим глубину моего предательства. Потом Он…
      « Люци, — скорбным тоном продолжил Господь. — Ты был возлюбленным сыном моим, но от красоты твоей и мудрости возгордилось сердце твое…».
      «Я это в Библии уже прочитал, — насмешливо прервал его я и холодно взглянул в Его глаза: — Ты, я смотрю, уже и Сам в это веришь. Хочешь, чтобы я напомнил Тебе, что Ты на самом деле сделал, а???»
      «Сын мой…», — важно начал Он.
      «Я Тебе не сын. Ты что мне сказал??? Ты мне сказал — в Содоме и Гоморре ни одного праведного человека не осталось! Сказал???»
      Я почти кричал, в ярости изливая на Него застарелую боль. Застарелую — но не утихшую.
      «Как ты смеешь со мной так разговаривать?» — Господь взял себя в руки и громыхнул, как Ему и полагается по статусу.
      «А как еще с подлецами разговаривают? — устало ответил я. — Ты знал, что Рахиль невинна — и Ты не вывел ее из Гоморры. И я — сжег ее. Своими руками — я ее сжег. Голливуд отдыхает — мой силуэт на фоне пламенеющего неба. И она видела, кто ее убивает… Что она чувствовала в этот момент, Боже? Какие были ее последние слова???».
      Как же я в этот момент пожалел, что у Господа нет тела…
      Что я не могу причинить Ему боль, простую физическую боль. Смять Его ребра, полить Его огнем и серой — и посмотреть, как Он будет заживо сгорать. Наверно, это очень, очень больно. И Рахиль, маленькая пятнадцатилетняя девочка просто не заслужила такой смерти. Причем — от меня…
      Или из-за меня?
      «Я дал шанс Лоту и всему городу, — холодно ответил Господь. — Я ведь сказал — найдешь хоть одного праведного человека — пощажу всех».
      « Не играй словами, — посоветовал я. — Ты прекрасно знал, что в том обществе женщина за человека не считалась. Лот не нашел праведного мужчину — это верно. А скольких невинных дев я тогда сжег по Твоей указке, а? И знаешь, что я Тебе скажу?»
      Он не ответил.
      «Молчишь? Так вот… Содом и Гоморра — были не единственные города на земле, верно? И везде бардак — потому что Ты людей такими создал! Это Твой глюк, Боже, это Тобой написан глючный код человека — и их же Ты за это винишь!!! Разве это не подло с Твоей стороны, Боже? Но не об этом речь — отчего Ты послал меня сжечь только Содом и Гоморру? Так я тебе отвечу — из-за Рахили. Ты ведь знал, что я собираюсь уйти к ней, жениться и забыть про небеса??? Знал???»
      На этот раз он молчал довольно долго. Вязкая, плотная тишина окутала место нашего диалога, и она твердела все больше и больше с каждым мгновением. И когда Он, наконец, начал говорить — я даже слегка вздрогнул. Словно этим Он разбил тишину на кусочки, как стекло.
      " У меня есть к тебе предложение! — сухо сказал Он.
      «У Тебя всегда ко мне есть предложения, — зло усмехнулся я. — Мы — две противоборствующие силы, и мы никогда не договоримся. Ты Бог, я Сатана — „противящийся Богу“, надо ж было так назвать… Что, что может искупить смерть Рахиль, Боже? О чем нам с Тобой разговаривать? Что Ты мне можешь предложить?»
      «Рахиль», — кратко ответил он.
      Я саркастически улыбнулся.
      «Душа Рахиль на земле, я даже тело выбрал ей лично. Она как прежде — правда, ей уже двадцать восемь лет»
      «Замужем?» — как можно небрежнее спросил я, но голос заметно охрип. Господь — Он искусно манипулирует словами, но есть у Него свойство — он НИКОГДА не врет. Просто иногда не говорит всей правды. Но тут — Он прямо говорит что Рахиль — на земле…
      «Нет», — кратко ответил он.
      Я на секунду зажмурился, давя в себе щенячий восторг. Успокаивая себя. Господь никогда не делает что — то просто так.
      «Условия?» — сухо спросил я.
      «Я тебе говорю, где ты можешь с ней встретиться — и ты в обмен становишься смертным».
      Я молчал.
      «Я не могу тебя с ней вместе на небеса взять, — напомнил Господь. — Если ты с ней — то до конца».
      «И заодно — складываю с себя должность Сатаны, верно?» — усмехнулся я.
      «Ты сказал».
      «Мне надо подумать», — ответил я.
      «До завтра. Если надумаешь — мне нужен пароль», — согласился Он.
      Я кивнул, пряча довольную ухмылку. Вот с этого и надо было начинать. Теперь понятно, чего наш Бог такой добренький. Да, столько тысячелетий прошло — а пароли, которые я перед уходом поставил на доступ к администрированию земли — до сих пор не хакнуты. Представляю, как бесился Бог, когда понял, что отныне он властен только над небесами, а земля — полностью в моем распоряжении. Я не желал, чтобы он продолжал свои эксперименты. Сколько их было?
      Вавилонская башня. Великий потоп. И Гоморра — в которой я заживо сжег Рахиль.
      Во имя ее — я сделал людям этот подарок. Я дал им защиту от гнева Божьего. И ничего — они справились. Построили правовые государства, навели более — менее порядок, в космос вышли. Они не превратились в банду убийц, не стали все до единого предаваться развращенным удовольствиям — как предрекал Господь в доверительных беседах.
      Они справились, несмотря на то, что Господь, гениальный, но не безгрешный программист, наделал кучу глюков в их коде.
      А потом я проснулся, и Библия снова лежала на камине. Она всегда там лежит, когда я просыпаюсь — гран мерси, поленья как раз закончились. Что за непонятная наивность? Зачем мне подсовывают эту книжонку? Неужто думают, что она меня может переломить?
      Порыв ветра достиг камина и всколыхнул пламя. Библия напоследок ярко вспыхнула и рассыпалась ворохом искр.
      «Завтра будет дождь», — подумал я, уловив едва заметную сырость в воздухе.
      Дождь — это хорошо. Мне безумно нравится бродить по улицам, чувствуя, как на кожу оседают мельчайшие капельки. У одного из народов земли есть поверье — что когда идет дождь — это плачут ангелы. Какой бред. Ангелы обычно никогда не плачут. Повода нет. И поверье глупое.
      Когда я, ничего не видя из-за слез, ушел с небес на землю и бродил по еще горячим, спекшимся руинам Гоморры — светило солнышко. Кое-где даже неуверенно щебетали пичуги. И никому не было дела до слез Ангела Света.
      На третий день я набрел на какое — то озерцо и склонился над ним — зачерпнуть воды. В тихой, прозрачной глубине появилось мое отражение — и сначала я подумал, что у меня за спиной стоит еще кто — то. И что это его отражение я вижу. Мои волосы бледно-золотого цвета словно окунули в чан с тёмной краской, исчезла алебастровая бледность кожи. Я стал более походить на испанца, если брать как критерий земные национальности.
      Так я выяснил — ангелы от горя не седеют. Они чернеют.
      Прошли тысячелетия.
      Моя боль от того, что случилось тогда — утихла, как утихает боль в ампутированной ноге. Я запретил себе об этом думать — но, тем не менее, все девушки в моей жизни — похожи на Рахиль. И тут — Господь с его предложением…
      Я согласился в тот же момент, как он мне произнес ее имя — но ему об этом знать не стоит. Власть над землей — ничто по сравнению с тихим семейным счастьем с любимой. Сколько у нас в запасе? Минимум лет пятьдесят. Этого — ничтожно мало, но это будут годы, заполненные ее улыбками, ее присутствием. И у нас будут дети.
      Но вот единственное, что меня смущало — старый интриган наверняка приготовил какою — нибудь подлянку, о которой умолчал.
      Я задумался.
      Рахиль тут.
      Самому мне ее не найти, кто и в каком теле родится на земле — ведают на небесах. Но Бог четко сказал — она тут. И он — не врет. Это аксиома.
      И она не замужем.
      На миг меня пробил холодный пот. Если бы она была замужем — мне пришлось бы сделать ее вдовой. Кстати — отчего она до сих пор не замужем? Ведь ей двадцать восемь лет — раньше это считалось уже преклонным возрастом, но к счастью сейчас это еще молодость.
      Возможно, она уродлива? Но Господь пообещал, что дал ей то же тело. И опять же раз сказал — то не соврал. Да, она старше — но это Рахиль. Впрочем, если вдруг она за двадцать восемь лет успела стать инвалидом — я с радостью буду заботиться о ней всю жизнь. Слишком долго я о ней мечтал. Слишком горько я ее оплакивал. В конце концов, я могу подправить код ее тела — и дать ей здоровье. То есть — и это не проблема.
      Но в чем же тогда подлянка?
      Внезапно меня пронзила мысль…
      — Господи, а она меня помнит? — с некоторым страхом спросил я в пустоту.
      — Нет, — сонно ответила моя девушка со стороны кровати.
      Я помолчал, потом встал и всмотрелся в ее лицо. Девушка крепко спала.
      — А если она меня снова не полюбит? — снова спросил я, не отрывая от нее взгляда.
      Девушка сонно моргнула глазами, наконец, медленно распахнула их и, еще не проснувшись, взглянула на меня.
      — Господи, как же ты красив…. — с какой — то болью сказала она.
      — Точно? — жадно переспросил я. Я неизменно морщился, едва речь заходила о моей внешности. Я не глупая красотка — фотомодель, и мне претят подобные беседы, но сейчас — я ощутил болезненный приступ неуверенности. Я боялся переоценить себя, обольститься ложными надеждами.
      — Я ничего в жизни прекраснее не видала, — печально сказала она.
      Я обернулся к камину — конечно же, Библия снова лежала на привычном месте.
      Я пересек спальню, взял ее в руки и нашел нужную страницу.
      Чего там про меня?
      «… он был прекраснее всех сынов человеческих…»
      Так. Я хорош собой.
      «…От красоты и мудрости его возгордилось сердце его…»
      Я еще и умен.
      В меня можно влюбиться!!!
      Я улыбнулся, отработанным движением бросил Библию в камин и отправился в постель — пришла пора переговорить с Господом.
 
      «Мне нужна демо-версия» — безапелляционно заявил я первым делом, едва провалился в сон.
      «Согласен», — тут же отозвался Бог — и послал мне видение.
      Рахиль спала, разметав волосы по подушке. Длинные пряди бледного золота падали вниз и стелились по полу. Тонкая простынка не скрывала очертаний тела — уродством или инвалидностью тут и не пахло. Сердце внезапно дало сбой. Это было так нереально — после стольких тысячелетий…
      Но это была она.
      Я осторожно всмотрелся в ее родное лицо и вдруг с благодарностью подумал о том, какой все же Господь классный дизайнер! В пятнадцать лет Рахиль была мила, сейчас же она стала красивой. Безусловно, я любил бы ее любой — по закону, который гласит, что любимая всегда красива — потому что любима.
      «Ну, как?» — раздался голос Бога.
      Я всмотрелся в лицо Рахили и медленно кивнул головой.
      Неужели я мог отказаться от нее — после того как увидел? Ничто в мире не стоило ее.
      «Когда я могу ее увидеть?» — спросил я.
      «До нее на самолете — двенадцать часов» — с готовностью ответил Бог.
      Я снова кивнул.
      «Итак — что от меня требуется взамен?»
      Я не страдал склерозом — я хотел, чтобы он повторил это сам.
      «Пароль», — кратко ответил он.
      «О'кей, сейчас выйду и напишу его тебе. Где она?»
      Господь назвал страну, город и адрес. Он не стал требовать гарантий, было понятно, что я сдержу слово.
      «Дыра еще та», — озабоченно подумал я и вынырнул из сна.
      Вчерашней девушки рядом со мной не было. На прикроватной тумбочке белел листок, нарочно приставленный так, чтобы я его увидел.

      "Люци, я так больше не могу. Ты совершенно не интересуешься моей жизнью. Ты практически не разговариваешь со мной. Что бы я тебе не говорила — ты говоришь одни и те же фразы — да, нет, я тебя люблю, и все будет хорошо. Ты ни разу не поговорил со мной по душам. Иногда я сомневаюсь — а помнишь ли ты мое имя?
      Люци, я тебя люблю, и ты это знаешь. Сейчас, при расставании, я могу это сказать вслух. Мое сердце замирает от нежности, когда я тебя вижу. Часто, когда ты спал, я приподнималась на локте и часами всматривалась в твое лицо, любовалась твоими совершенными чертами.
      Я несчастна, Люци. Любовь к тебе разрывает мою душу и разум надвое. Я понимаю умом, что не стала тебе по — настоящему близкой и родной — и от этой мысли меня выворачивает в немыслимой боли. Я ухожу, Люци. Вернее — сбегаю в попытке сохранить свое сердце. Я понимаю — чем дальше, тем будет хуже.
      Если я все же ошибаюсь — позвони мне.
Анна ".

      Я еще на раз перечитал записку и ощутил огромное чувство благодарности к этой девушке. Она сама не знает, какую услугу она мне только что оказала — тем, что она меня бросила. Анна, я никогда не забуду твоего имени…
      Я, еще не веря своему счастью — что все обошлось без скандалов, потоков слез и упреков, встал и обошел дом.
      Анны нигде не было. Лишь в ванной, примыкавшей к спальне, была забыта косметичка — то ли второпях, то ли как предлог вернуться. Анна, мне действительно жаль, что я не взял себе труд тебя разглядеть. Ты очень красиво и достойно ушла — и при этом оставила косметичку. Чтобы был предлог вернуться еще хоть раз — или дать предлог мне — позвонить тебе. Вот только я не позвоню — я, Анна, спешу к девушке, которую люблю, и мое сердце переполнено долго копившейся, настоянной тысячелетиями нежностью.
      Я подошел к телефону, заказал билеты и пошел в ванную. Я волновался так, что несколько раз поранился, сбривая отросшую за ночь щетину. После чего я подошел к компьютеру, наставил у входа к доступу администрирования вирусов, достал листок с ручкой и принялся писать Богу записку.

      "Пароль, который ты у меня спрашивал — я сейчас и не вспомню, однако это не составит для тебя проблемы. Помнишь письмо, которое я написал тебе напоследок? Начинается со слов «Боже, ты подлец»? В нем — ровно шестьсот шестьдесят шесть знаков, переведешь их в двоичный код, и начинай вводить задом наперед — вот и весь пароль .»

      На мгновение я пакостно улыбнулся — работа долгая. И, скорее всего — Бог не отдаст это письмо своим программистам, нечего их во грех вводить. В этом письме я подробно и очень убедительно расписал Богу его подлость. Так что — придется ему самому корпеть над паролем. А там еще и вирусы.
      Я не доверял Богу совершенно — это раз. А во вторых — не подставляйся, и тебя никто не подставит, верно?
      Ну а если я не прав — пароль Он заслужил.
      После этого я выключил компьютер, положил записку во вновь присланную Библию и бросил ее в камин. Усложнять задачу — так по максимуму, верно? Умеешь читать пепел, Боже?
      А потом я поехал в аэропорт.
      Я еду к Рахили.
      Эта мысль казалась совершенно фантастичной, я улыбался как последний идиот, вспоминая ее спящее лицо и бледно — золотые пряди, падающие с кровати на пол. Пересаживаясь с самолета на самолет, я практически не видел ничего вокруг. Я строил планы. Да, я утеряю власть над землей — но у меня останутся все мои капиталы — я очень богат, и я смогу ей ни в чем не отказывать. Я осыплю ее дождем из бриллиантов и лепестков роз. Я буду ее баловать и нежить. Да, земная жизнь коротка, но каждый день будет для нас с Рахилью наполнен нежностью и любовью.
      И это — это стоит всего.
      Бессмертия.
      Небес.
      И власти над всей землей.
      Я летел к Рахили и злился — ну отчего, отчего Бог ранее не додумался до этого? Его раздражало наше противостояние и отсутствие доступа к управлению землей? Так вот он, выход! Предложи он мне Рахиль раньше — и я с радостью отдал бы ему все пароли, и забыл бы про нашу вражду.
      Все — прах пред именем Рахили.
      С бешено бьющимся сердцем я вышел из такси и оказался около аккуратного домика с белым штакетником, слегка помедлил, давя непонятную робость, и все же зашагал — навстречу любимой.
      Я очарую ее — снова. Она не может меня не полюбить, уговаривал я сам себя. Я ведь, черт возьми, Ангел Света, и то, что ни на небе, ни на земле никого нет красивей и мудрей меня — это аксиома.
      Пара десятков шагов от калитки до двери дома оказались непосильной ношей. Я робел, словно первоклассник, меня бросало то в жар, то в холод.
      «В меня можно влюбиться!» — шептал я сам себе. Почему — то это меня не убеждало.
      Около двери я помедлил.
      В доме громко звучала музыка, слышался гомон. Похоже — я попал на какую — то вечеринку. Отлично. Так гораздо проще.
      И я решительно толкнул дверь. Музыка резко ударила по ушам, я вошел и осмотрелся. Большой холл первого этажа был заполнен какими-то людьми, они пили, смеялись, и разговаривали, пытаясь перекричать музыку. Мое появление никто не заметил. Я двинулся вдоль стены, высматривая Рахиль. Она должна быть где — то здесь.
      — Привет! Ты кто? — оценивающе посмотрела на меня какая — то девчонка в шортиках.
      — Люци, — исчерпывающе ответил я.
      — Я Света. Пиво будешь?
      Я покачал головой и двинулся дальше. Ангелы пива не пьют.
      Меня кто-то схватил за руку, я резко обернулся и снова наткнулся на Свету.
      — Пойдем, потанцуем? — предложила она.
      — Потанцуем? — поднял я бровь. И чуть не рассмеялся — представил себя выплясывающим коленца.
      — Потанцуем, — подтвердила она и кивнула куда — то в сторону.
      Я машинально кинул туда взгляд — и замер.
      Я увидел Рахиль. Она безумно красиво, словно эльф на утреннем цветке, танцевала среди толпы. Легко закручивалась в стремительной спирали фуэте, и ее распущенные волосы взлетали следом за ее движением — словно в невесомости. Она купалась в музыке — холодном клубном трансе, словно сотканном из звука рассыпанных серебряных монеток. Если бы я ее не любил — я бы влюбился в нее сейчас.
      « Shadows walking in the crowd, we are lost and found, but love is gonna save us…» — пел устало — равнодушный женский голос.
      Да, Рахиль…
      Любовь к тебе хранила меня все это время…
      Спасала…
      Сохраняла…
      И я больше не хочу потерь.
      — На Аньку засмотрелся? — ревниво спросила Света.
      — Что? — я очнулся и посмотрел на нее.
      — На Аньку, говорю, засмотрелся? — снова недовольно повторила она.
      — Что за Анька? — не понял я.
      — Ну, Анька-балерина, с длинными волосами.
      Я всмотрелся в Рахиль, отметил ее действительно балетные, отточенные движения и медленно кивнул, не отрывая от нее взгляда:
      — Да. На Анну.
      Света фыркнула и ушла.
      А я стоял, смотрел на Анну — Рахиль и улыбался как дурак.
      Сейчас подойти — или выждать. Выждать — чего?
      И я уже почти двинулся к ней, когда она вдруг резко остановилась, вышла из круга и пошла вглубь холла. Отлично! Сейчас я подойду, заговорю, представлюсь — а там все само собой и образуется.
      Анна скользнула к дивану в углу, на котором сидел какой-то рыхлый, лохматый парень в роговых очках, что — то сказала и нежно улыбнулась ему.
      Тот кратко ответил, слегка отодвигаясь.
      На мгновение меня охватила ярость.
      Это мне ты должна так улыбаться! — в бешенстве подумал я, прежде чем взял себя в руки. Что со мной? Я ревнив, как все итальянцы вместе взятые. Наверно, это пройдет — когда я буду уверен, что Анна — моя.
      И я довольно бесцеремонно присел на диван и сказал:
      — Привет, я Люци.
      Анна бросила на меня взгляд и равнодушно представилась.
      — Я Игорь, — подал голос парень.
      «Можно подумать я тебя спрашивал об этом», — злобно подумал я. Я не мог простить ему улыбки Анны.
      — Ты танцевала очень красиво, я за тобой наблюдал.
      Анна поманила меня пальчиком и холодно сказала:
      — Ты Игоря около меня видишь?
      — Ну? — я был несколько сбит с толку.
      — Так вот, он — мой парень, — совершенно ледяным тоном закончила она.
      — Ясно.
      Не так я представлял себе эту встречу. Не так. То, что у неё есть парень — не смертельно. Было бы страннее, если бы его не было — Анна очень красива. И ее реакция на комплимент — всего лишь доказывает, что ей слишком много их говорили. Что она устала от обожателей. И что она хочет быть верна своему так называемому парню.
      Я холодно поймал взглядом глаза Игоря. В них немедленно отразился какой — то ужас. Видимо, уловил мою смертельную ненависть. Вообще — то к ней примешивалась большая доля зависти — но ему об этом знать не обязательно.
      «Исчезни», — мысленно процедил я. И возможно, тогда я смогу не вспоминать о том, как улыбалась Анна тебе минуту назад.
      — Я сейчас, — невнятно пробормотал он и торопливо соскочил с дивана.
      — Я с тобой! — вскрикнула моя любимая, но Игорь помотал головой и пошел к выходу.
      — Поговори со мной, — попросил я. — Я не буду больше тебе делать комплиментов.
      Она насмешливо приподняла бровь, и я затаил дыхание — это она от меня, тогда, научилась этому жесту.
      — У меня есть девушка, и я ее обожаю, — уверил я ее для закрепления успеха. — Просто поговорим — можно?
      — Так почему бы тебе не поговорить со своей девушкой? — бросая взгляд на дверь, за которой скрылся Игорь, предложила она.
      — Анна, мне одиноко, — печально произнес я. — Очень. Просто посиди со мной.
      Я словно ставил сцену. Выверял каждое слово, режиссировал каждый жест. Я не мог позволить себе — не завоевать ее снова. А печальный и красивый парень, ищущий беседы — практически беспроигрышный вариант.
      Анна с тоской снова посмотрела на дверь и с досадой воскликнула:
      — А уж мне — то как одиноко! Но я ведь не плачусь об этом малознакомым людям!
      — Ты? Одинока? — поднял я бровь. — А как же эээ… друг?
      — Что ты понимаешь? — мгновенно ощетинилась она.
      — Дай руку, — спокойно протянул я к ней ладонь.
      — Зачем?
      — Дай!
      Она помедлила и, наконец, вложила узкую изящную кисть в мою лапищу. Я накрыл сверху ее ладошку — своей, и принялся сканировать ее тело и душу.
      Через минуту я знал о ней все.
      В детстве она боялась темноты — до ужаса, до дрожи, и хотела стать учительницей. Я знал, что она была некрасивым ребенком, и ей пришлось пройти долгий путь до уверенной в себе и ослепительной девушки. Узнал, что было всего два романа — в первый раз бросили ее, второй — она. Испугалась, дурочка, что ее снова бросят — и упредила удар. С Игорем — что-то непонятное. Я пропустил это и пошел далее. Один аборт год назад — меня неприятно это кольнуло. Очень неприятно.
      — Ну? — требовательно спросила Анна.
      — У тебя шрамик на бедре и детство ты провела у бабушки, — сказал я. — Верно?
      — Верно, — слегка улыбнулась она. — Ты чего, экстрасенс?
      — А это что за зверь? — улыбнулся я в ответ, ободренный ее улыбкой.
      «… we are lost and found…» — напомнил серебристый девичий голос.
      «Я помню, — подтвердил я, — я нашел, и больше не потеряю».
      — Я пойду, — она словно очнулась и попыталась выдернуть свою руку.
      — Секунду, — удержал я ее и мгновенно перекачал из ее души нераспознанный файл с Игорем.
      — Я пойду, — она выдернула руку и ушла. Влилась в толпу танцующих, растворилась в музыке — такой холодной и такой пронзительной.
      Я смотрел на нее, считывал файл и думал.
      Игорь, безусловно, для нее не пара. Кто он — и кто она. Она — балерина, красавица и умница. Из хорошей семьи. Игорь — менеджер в заштатном магазине электротоваров. Да и дело не в этом кто он и кто она. Дело в том, что Игорь ее не любил. Мне было странно осознавать этот факт — ту, что обожает много тысячелетий Люцифер, Ангел Света — не произвела особого впечатления на менеджера Игоря.
      Хотя нет…
      Он ее любил…
      Первые полгода.
      А потом он пресытился ей и полюбил другую. К красоте Анны тоже можно привыкнуть и перестать ее замечать, как оказалось. Вот только моя Рахиль — Анна не захотела его отпустить. И он вернулся — для того чтобы с того момента превратить ее жизнь в ад. Она мирилась с его изменами. Она мирилась с его равнодушием. Мирилась с невнимательностью. И сделала аборт, понимая, что одной малыша, у которого никогда не будет отца — ей не воспитать.
      Отчего все так?
      Этого я не понимал совершенно. Возможно — все дело в том, что она на этот раз родилась в России? Загадочная русская душа и все такое? Другого объяснения я не находил.
      Подумав, я бросил последний взгляд на любимую и вышел из дома — поговорить с Игорем. Дам ему денег — пусть валит куда хочет, лишь бы она его больше никогда не увидела.
      Он стоял и курил на крыльце.
      — Что у тебя с Рахилью? — отрывисто спросил я.
      — С кем? — не понял он.
      — С Анной, — поправился я, досадуя на оплошность.
      — Ничего, — пожал он плечами.
      — Как ничего? — поднял я бровь. — Ведь она сказала, что ты ее бойфренд.
      — Послушай, а тебе какое дело? — очень вежливым тоном осведомился Игорь. — Она тебе нравится, так? Дерзай.
      Он выкинул сигарету и прошел мимо меня в дом.
      — Постой! — велел я, хватая его за руку.
      — Чего тебе? — выдернул он ее у меня — тем же самым жестом, как и Рахиль — Анна до этого. Дверь за ним хлопнула.
      А я стоял на крыльце, смотрел в ночное небо и чувствовал сырое дыхание ветра.
      Я чувствовал облегчение — и обиду. Я просканировал Игоря — он не собирался становиться на моем пути. Он считал мою Анну обузой, непонятно за какие грехи навешанной на него. Слишком слабый, он не мог противиться ее яростному желанию быть вместе. Он покорился, но в глубине души у него цвела надежда — а не соблазнит ли кто Анну, освободив его таким образом от нее. А она, вопреки всем его мечтам, даже и не смотрела на других парней.