Я услышал стук камня, упавшего на тротуар. Оглянувшись, я увидел вокруг людей, сонно бредущих от магазина к магазину и разглядывающих витрины. Никто из них не смотрел на меня. Потом я нашел тех, кто, видимо, бросил камень: пять или шесть мужчин, стоящих перед баром Энглера, некоторые в поношенных костюмах, остальные в рабочей одежде. Все они смотрели на меня, выжидательно улыбаясь. Это сразу напомнило мне таверну Плэйнвью, и я, отвернувшись, пошел прочь. Второй камень пролетел мимо моей головы.

“Друзья Дуэйна”, – подумал я, но скоро понял, что ошибся. Они не смеялись, не тыкали в меня пальцами, а просто стояли, засунув руки в карманы, и смотрели мне вслед. В их молчании было что-то пугающее, и я скрылся у Фрибо.

– Кто эти типы? – спросил я его. Он спешил ко мне, на ходу вытирая руки о фартук.

– Вы, похоже, чем-то расстроены, мистер Тигарден.

– Скажите мне, кто они. Их фамилии.

Посетители бара, двое тощих стариков, поставили свои бокалы и тихо вышли.

– Кто “они”, мистер Тигарден?

– Те, на улице, напротив бара.

– Там никого нет, мистер Тигарден. Взгляните сами.

Я подошел к высокому узкому окну, выходящему на улицу. Мужчины исчезли. На их месте женщина со светлыми кудряшками катила коляску с ребенком.

– Они только что были здесь, – настаивал я. – Пятеро или шестеро, похожи на фермеров. Они бросали в меня камни.

– Не знаю, мистер Тигарден. Должно быть, это вышло случайно.

Я глядел на него.

– Позвольте налить вам за счет заведения, – сказал он, наполняя бокал. – Вот. Выпейте это, – я проглотил жидкость одним глотком. – Видите ли, тут все сейчас взбудоражены. Они вас не знают, наверное оттого и сделали это.

– Похоже, они меня знают, оттого и сделали это, – сказал я. – Дружелюбный городок, не так ли? Можете не отвечать, лучше налейте еще выпить. Мне нужно видеть Белого Медведя, то есть Галена, но я посижу здесь, пока они не уйдут.

– Как хотите.

Я выпил шесть порций виски. Прошло несколько часов. Потом заказал кофе и еще виски. Другие посетители избегали меня, шарахаясь в сторону, когда я подходил к стойке или пытался с ними заговорить. В конце концов, я начал читать книгу Уизерса и тут вспомнил, что ничего еще не ел.

– У вас есть сэндвичи?

– Для вас найдется, мистер Тигарден. Еще кофе?

– Да, чашку кофе и еще пива.

Книга Уизерса оказалась нечитабельной, и я приняло;, вырывать из нее страницы. Теперь посетители уже не пытались прятать взгляды, обращенные на меня.

– У вас есть ведро, Фрибо?

Он принес зеленое пластиковое ведро.

– Это тоже вы написали, мистер Тигарден?

– Нет, я не мог написать такой дряни, – я стал отправлять вырванные страницы в ведро. Посетители глазели на меня, как на цирковую обезьяну.

– Вы слегка перебрали, мистер Тигарден, – сказал бармен. – По-моему, вам лучше выйти на свежий воздух. Идите домой и отдохните, – он говорил успокаивающе, как с маленьким ребенком.

– Я хочу купить проигрыватель, – сказал я. – Сейчас можно или уже поздно?

– Боюсь, магазины уже закрыты, мистер Тигарден.

– Ладно, тогда завтра. А сейчас мне нужно видеть Бел... Галена.

– Хорошая идея.

Дверь за мной закрылась. Я стоял на пустынной Мейн-стрит; небо потемнело, хотя до заката оставалось еще часа два. Я понял, что провел в баре большую часть дня. На булочной и продуктовом магазине висели таблички “Закрыто”. Я взглянул на бар Энглера, который выглядел снаружи таким же пустым, как Фрибо. В направлении суда проехала одинокая машина. Я снова услышал наверху хлопанье голубиных крыльев.

Город казался зачарованным. Я подумал, что Средний Запад – лучшее место для духов; они могут вволю летать по этим пустым Мейн-стрит, по полям и лесам. Я ощущал их присутствие рядом с собой.

И тут сзади послышались шаги. Я оглянулся и увидел лишь пустую улицу, заставленную машинами. Шаги не цокали, и я пошел быстрее. Улица, казалось, расплывалась в полутьме; даже кирпич и камень мостовой таяли подавались под ногами. Я побежал; шаги тоже побежали. Опять обернувшись, я почти испытал облегчение, увидев кучку бегущих за мной мужчин в куртках.

До суда оставалось четыре квартала по Мейн-стрит, но они схватили бы меня раньше, чем я добежал бы туда. Краем глаза я увидел, что у некоторых из них были палки. На углу я свернул в переулок и спрятался за рядом больших мусорных баков. Мои преследователи разделились: двое из них появились в начале переулка и осторожно направились ко мне. Я услышал их тяжелое дыхание; они явно были еще худшими бегунами, чем я.

– Черт! – воскликнул один из них.

Я ждал, пригнувшись как можно ниже, пока они не вышли из переулка. Выглянув из-за баков, я увидел, что они сворачивают направо, к остальным. Я осторожно пошел следом за ними, на Мэдисон-стрит, где вся группа набросилась с палками на какой-то автомобиль, стоящий у тротуара. Один из них лупил машину чем-то вроде бейсбольной биты. С громким звоном лопались стекла.

Я ничего не понимал. Может, это просто пьяные хулиганы? Надеясь, что в поднятом ими шуме они не услышат меня, я перебежал через Мэдисон-стрит в другой переулок. Свист и крики показали, что меня заметили. В ужасе, едва не упав, я промчался по Монро-стрит и свернул за угол на Мейн. Там стояла какая-то машина, и я на удачу рванул на себя дверцу. Она, к моему удивлению, открылась, и я рухнул на сиденье, в мягкий зловонный колодец. Казалось, машина стоит здесь века; сиденье покрывал слой пыли. Мне Мучительно хотелось чихнуть. Мои преследователи подходили все ближе, в разочаровании колотя кулаками или палками по стоящим автомобилям.

Мимо окна проплыл край грязной куртки. Следов появилась рука, белая и плоская, как дохлая рыба. Потом я видел только темнеющее небо. Я подумал: что, если я умру здесь? Когда меня найдут в этой заброшенной машине? Несмотря на страх, у меня хватило сил приподняться и посмотреть им вслед. Их было четверо, меньше, чем я думал. Эти были моложе тех, что кидали в меня камни. Они уходили вверх по улице, периодически колотя палками по всему вокруг. Я подождал, пока они отойдут на несколько кварталов, и осторожно вышел на тротуар.

Здание суда теперь находилось на полпути между мной и моими преследователями. Они переходили через мост, разговаривая и куря сигареты. Я как можно быстрее побежал к суду. Я пробежал уже футов пятьдесят, когда один из них отшвырнул окурок и указал на меня пальцем.

Тут я впервые в жизни по-настоящему испытал, что значит бег. Это ритм, мерные, сильные движения, согласованная работа всех мышц. Сначала их сбило с толку, что я бегу к ним навстречу, но когда я свернул к зданию суда, они с криками устремились за мной. Мои руки сжались в кулаки; ноги высоко взлетали над тротуаром. Когда я добежал до стоянки полицейских машин, они остановились.

Они что-то кричали мне вслед. Из-за угла с жужжанием вылетел человек на мотоцикле, в черной куртке, похожий на Зака. Его появление на минуту привело моих гонителей в замешательство, и этого времени мне хватило, чтобы ввалиться в желтую дверь со стеклянной светящейся табличкой “Полиция”.

Там сидел человек в форме и печатал на машинке. Увидев меня, он встал, и я увидел на поясе у него пистолет.

– Моя фамилия Тигарден, – сказал я, тяжело дыша, – У меня встреча с шерифом.

– Да-да, – он очень медленно вытащил из машинки лист бумаги. – Подождите.

Левой рукой он потянулся к телефону, продолжая держать правую в опасливой близости к револьверу. В основании телефона виднелся ряд кнопок; он нажал на одну и проговорил в трубку:

– Тигарден здесь.

Положив трубку, он обратился ко мне:

– Идите прямо туда. Он вас ждет. Дверь справа с надписью “шериф”.

Я легко нашел логово Белого Медведя. Кабинет десять на двенадцать, со столом и картотекой. Большую его часть занимал сам Белый Медведь.

– Садись, Майлс, – он кивнул мне на стул рядом со своим столом. – Похоже, у тебя был нелегкий денек.

Глядя на него, я ощутил нашу разницу в возрасте куда острее, чем раньше. В этом грузном человеке с серьезным квадратным лицом мало что осталось от мальчишки, кидавшего бумажные шарики в прихожан пастора Бертильсона. Даже причина для его прозвища исчезла: его шапка белых волос потемнела, а на темени уже просвечивала лысина.

– У тебя, похоже, вся жизнь была нелегкой, но все равно я рад тебя видеть.

– Да, нам есть что вспомнить. Хорошее было время.

– Особенно если сравнить с нынешним. Шайка твоих горожан пыталась забить меня палками. Я еле смог убежать.

Он покачал головой:

– Поэтому ты пришел ко мне так поздно?

– То, что я пришел к тебе, спасло меня. Они гнались за мной до самых дверей участка. Если бы я не пошел сюда, лежал бы сейчас возле Фрибо с разбитой головой.

– Я слышал, ты каждый день сидишь у Фрибо.

– Ты мне не веришь?

– Верю, Майлс. Сейчас многие здесь раздражены. Но я не думаю, что ты был к ним так близко, что сможешь их опознать.

– Я изо всех сил пытался оказаться от них подальше.

– Успокойся, Майлс. Они тебя не тронут, уверяю тебя. Главное, успокойся и не бери в голову.

– Другие твои подопечные сегодня днем бросали в меня камни.

– Да? Они тебя не поранили?

– Вроде бы нет. Поэтому я тоже должен не обращать на них внимания? Только потому, что они не пробили мне череп?

– Это же просто хулиганы. Их немного. Но скажу тебе, Майлс: некоторые приличные люди тоже не хотят, чтобы ты оставался здесь.

– Почему это?

– Потому, что они тебя не знают, вот и все. За сто лет ты единственный, кого упомянули в проповеди. Ты сам не хочешь уехать?

– Нет. Я хочу остаться. Я приехал сюда работать.

– Ага. Ладно. И сколько ты собираешься здесь пробыть?

– До двадцать первого. Потом не знаю.

– Ну, это не так долго. Я только хочу попросить тебя остаться, пока мы не выясним кое-что. Ладно?

– Это что, подписка о невыезде?

– Нет, что ты. Просто просьба.

– Будешь меня допрашивать, Белый Медведь?

– Черт возьми, нет. Мы просто говорим. Я хочу, чтобы ты кое в чем мне помог.

Я откинулся в кресле. Хмель прошел. Шериф Говр смотрел на меня с улыбкой, которую я не мог назвать доброй. Мои органы чувств всегда подтверждали теорию: когда человек изменяется, изменяется и его запах. Раньше от Белого Медведя пахло свежевскопанной землей – особенно сильно, когда он на полной скорости гнал по 93-му свою развалюху или набивал камнями почтовые ящики; теперь он, как и Дуэйн, пах порохом.

– Могу я рассчитывать на твою помощь? Я посмотрел в квадратное лицо человека, который когда-то был моим другом, и сказал:

– Можешь.

– Ты, конечно, слышал об этих девушках. Гвен Олсон и Дженни Странд. Вторую из них нашел твой сосед Ред Сандерсон, и это было не самое приятное зрелище. Моего помощника Дейва Локкена, что сидит там, даже стошнило.

– У него и сейчас не слишком бодрый вид.

– С любым нормальным человеком случилось бы то же, – сказал Говр. – По правде говоря, мы все не можем прийти в себя. Этот сукин сын еще где-то здесь. И мы не знаем, кто это, вот что самое страшное.

– У тебя есть какие-нибудь идеи?

– О, мы стараемся следить за всеми, но видишь ли, никого из местных нельзя и заподозрить. Я шерифствую уже четыре года и хочу быть переизбранным на следующий срок. А ты здесь человек новый, со свежим взглядом. К тому же образованный. Я хочу узнать, может ты видел или слышал что-нибудь подозрительное?

– Погоди немного. Так эти люди, которые гонялись за мной, думали, что это я? Что я их убил?

– Спросил бы их.

– О Боже, – сказал я. – Я не мог и подумать о таком. Мне хватает собственных проблем. Я не затем сюда приехал.

– Сдается мне, ты сам не знаешь, зачем приехал.

– А мне сдается, что это мое личное дело.

Он осекся:

– Да-да, я вижу. Извини.

– Ладно. Ну что ж... я ничего такого не заметил. Некоторые вели себя странно, даже враждебно, но это не то. Встретил одного странного парня... – тут я осекся. Мне не хотелось навлекать подозрения на Зака или Алисон. Белый Медведь вопросительно приподнял брови, – ...но он совсем мальчишка. Не хочу даже называть его. Не знаю даже, чем я могу помочь.

– Просто помни. Если что-нибудь заметишь, сразу звони мне. Ладно, приятель? Я кивнул.

– Вот. Мы можем к двадцать первому покончить со всем этим. А теперь у меня еще несколько вопросов к тебе, – он надел темные очки, став похожим на перекормленного школьника-хулигана, и взял со стола какую-то бумагу:

– Я слышал, ты недавно имел неприятности в Плэйнвью. Мне прислал это тип по имени Фрэнк Драм. Он записал номер твоей машины.

– Боже, – я тут же вспомнил маленького подхалима, который выскочил тогда из таверны.

– У тебя там была какая-то ссора. Ты помнишь?

– Еще бы. Они отнеслись ко мне так же по-доброму, как здешние хулиганы. Все получилось просто глупо. Они слушали радио, и я спросил, что случилось. Им не понравилось мое лицо и то, что я приехал из Нью-Йорка. Вот они и выкинули меня, да еще записали мой номер. Вот и все. Это было как раз в тот день, когда нашли ту девочку.

– Просто для протокола: ты помнишь, где провел предыдущую ночь?

– В каком-то мотеле. Я не помню названия.

– Может, у тебя сохранился счет?

– Я платил наличными. А на кой черт тебе это все надо?

– Это не мне. Там есть коп по фамилии Лараби, вот он и просил меня разузнать.

– Скажи своему Лараби, пусть подотрется. Я ночевал в забегаловке где-то в Огайо, вот и все.

– Ладно, ладно, Майлс. Незачем так волноваться. А где ты поранил руку?

Я в изумлении взглянул на руку. Почти забытая повязка сильно запачкалась и уже начала развязываться.

– Это случайно. Я порезался о свою машину.

– Дейв Локкен может перевязать тебя. Он классно это делает. Когда это случилось?

– В тот же день. Когда я лишился своего обеда.

– Еще один посетитель, Эл Сервис, официальный стукач в этой части графства, утверждает, что перед тем, как уйти, ты сказал странную фразу. Ты вроде бы сказал, что надеешься, что убьют еще одну девушку.

– Я этого не говорил. Я ведь даже не знал тогда, что кого-то убили. Просто я разозлился и пожелал им, чтобы то, что случилось, случилось снова. Сказал, что они это заслужили.

Он снял очки.

– Понятно. Неудивительно, что про тебя пошли слухи, Майлс. Ты ведь даже старую Маргарет Кастад умудрился обидеть.

– Старую кого?

– Жену Энди. Она позвонила мне, как только ты ушел. Сказала, что ты пишешь порнографию, и потребовала, чтобы я выставил тебя из города.

– Ну, об этом я даже говорить не хочу. Она всегда меня недолюбливала. Но сейчас я изменился.

– Как и все мы. Ладно, ты не можешь мне ничего рассказать, но кое в чем ты можешь помочь прямо сейчас. Возьми, пожалуйста, бумагу и опиши все, что случилось в ресторане, и поставь дату и подпись. Я отошлю копию Лараби. Тебе же будет лучше, – он порылся в столе и выудил оттуда лист бумаги и ручку. – В общих словах. Не растягивай.

– Что ж, – я взял бумагу и написал то, что он просил.

– Значит, договорились. Звони, если что вспомнишь.

Я сунул руку в карман и нащупал сложенный листок бумаги:

– Подожди. Ты мне тоже можешь помочь. Скажи, кто, по-твоему, прислал мне вот это? Там внутри – чистый лист, – я достал конверт и положил на стол. Руки у меня опять дрожали. – Это уже второе. Первое было адресовано мне.

Он опять надел очки и склонился над столом. Прочитав фамилию на конверте, он уставился на меня:

– Ты получил еще одно?

– То было адресовано мне. И тоже с чистым листом внутри.

– Ты можешь мне его оставить?

– Нет. Оно мне нужно. Я только хочу узнать, кто его отправил, – я испытал чувство, что совершаю ужасную ошибку. Оно было таким сильным, что у меня задрожали колени.

– Майлс, мне жаль это говорить, но почерк здесь похож на твой.

– Что?

Он подвинул ко мне конверт и мои показания. Почерк действительно был очень похож.

– Но я не писал этого, Белый Медведь.

– Немногие здесь помнят, что меня так звали.

– Ладно. Давай конверт.

– Как хочешь. Только эксперт может разобраться с этим почерком. Дэйв! – он встал и подошел к двери. – Тащи свою аптечку!

– Я слышал, вы называли его Белым Медведем. Это прозвище мало кто помнит.

Локкен и я спускались по Мейн-стрит в сгущающейся темноте. Зажглись фонари, я снова слышал тихое гудение неоновых вывесок. В окнах бара Энглера горел свет, отбрасывая на тротуар желтоватый отблеск.

– Мы старые друзья.

– Должно быть. Вообще-то он от этого прозвища лезет на стенку. Где ваша машина? Похоже, вам уже ничего не грозит.

– А я так не думаю. Белый Медведь велел вам довести меня до машины, и я хочу, чтобы вы так и сделали.

– Черт, тут же никого нет.

– Я недавно тоже так думал. А как вы зовете его, если не Белым Медведем?

– Я? Я зову его “сэр”.

– А Лараби?

– Кто?

– Лараби. Шериф из Плэйнвью.

– Простите, но в Плэйнвью нет никакого Лараби и вообще нет шерифа. Там есть полицейский по фамилии Ларсен, мой двоюродный брат. Шериф Говр звонит туда раз или два в неделю. Это все в его подчинении, все эти маленькие городки – Сентервилл, Либерти, Бланделл. Он считается в них шерифом. Так где ваша машина?

Я стоял посреди темной улицы, смотрел на свой “фольксваген” и пытался осмыслить то, что сказал Локкен. Это было трудно сделать, потому что я увидел, во что превратилась моя машина.

– О Господи. Это ваша? Я кивнул, не в силах выдавить ни слова. Окна были разбиты, крыша и капот покрыты вмятинами. Одна фара болталась на проводе, как выбитый глаз. Я пошел взглянуть на передние фары, потом на задние. Они оказались нетронутыми, но заднее стекло тоже было разбито.

– Порча личной собственности. Вам надо вернуться в участок и подать жалобу. Я подпишусь.

– Нет. Лучше сами скажите об этом Говру. Может, вам он поверит, – гнев закипал во мне, и я схватил Локкена за руку так, что он ойкнул. – Передайте ему, что я подам жалобу Лараби.

– Но я же сказал, что мой двою...

Я уже сел в машину и мучал зажигание.

Болтающаяся фара оторвалась, как только я взобрался на вершину первого холма. Через треснувшее ветровое стекло я видел только половину дороги, и ту как в тумане. Уцелевшая фара освещала кусты у дороги; луч ее прыгал, как и мое настроение, колеблющееся между гневом и обидой. Так это Лараби хотел знать, как я порезал руку? Лараби нужно, чтобы его избрали еще на один срок?

Я думал, что именно Лараби не собирался искать тех, кто гонялся за мной и в разочаровании покалечил мою машину.

Гоня вихляющую машину по бесконечным холмам, я только через некоторое время услышал радио. Должно быть, я машинально нажал на кнопку.

– ...для Кэти, Джо и Брауни от братьев Харди. Девочки, вы, я думаю, знаете, что сейчас будет: добрые старые “Танцы до упаду”. – Девчачьи голоса запищали от восторга. Я сбавил скорость, пытаясь разглядеть поворот сквозь паутину трещин, пока неизвестная мне группа пела какую-то чушь. Навстречу мне проехали фары и исчезли позади, мигнув на прощанье.

Следующая машина просигналила дважды. Я только сейчас заметил, что моя единственная фара светит слишком ярко, и убавил свет.

– Здорово, здорово. Привет вам, братья Харди! А теперь для Фрэнка от Салли что-то очень нежное. Фрэнк, по-моему, она тебя любит, так что позвони ей, ладно? Для тебя поет Джонни Матис.

На подъеме я видел только темное небо. Я нажимал на газ до предела, снижая скорость, только когда машина начинала трястись. Мимо пронесся итальянский пейзаж, сейчас ставший одной сплошной чернотой.

– Следи, Фрэнк, получше за этой маленькой лисой, а то она живо тебя зацапает. Она все равно тебя любит, поэтому не спеши. А теперь немного переменим тему – для учениц младших классов гимназии и мисс Таит от Розы Б., их любимая Тина Тернер – “Река глубока, гора высока”.

Мои шины взвизгнули, когда я изо всех сил надавил на тормоза, увидев перед собой вместо черной дороги каменную стену. Я вывернул руль, и машина изогнулась вправо, заставляя подумать, что сделана из чего-то более гибкого, чем металл. Все еще на опасной скорости я преодолел последний подъем и покатил вниз по склону.

Не сбавляя скорость, я съехал на проселок и прогремел по белому мостику, возле которого Ред Сандерсон нашел тело второй девочки. Музыка пульсировала в моих ушах, как кровь.

– Эге-ей! Говорите об этом всем, только не своему учителю! Все ужасы в это время выходят наружу, так что покрепче заприте двери, ребята. А для всех затерянных в ночи от А до З песня Вэна Моррисона “Послушай льва”.

Наконец-то я вслушался в болтовню радио. Узкая тропинка к дому Ринн была погружена в темноту – я как будто ехал по тоннелю. А и З? Алисон и Зак? “Послушай льва” – это название песни. Высокий баритон запел что-то неразборчивое. Я выключил радио. Мне хотелось только одного – побыстрее добраться домой. Машина миновала старую школу, потом помпезный фасад церкви.

У фермы Сандерсонов дорога огибала красный выступ песчаника, и я склонился над рулем, обратив все внимание на два квадратных дюйма чистого стекла. Потом в свете фары я увидел то, что заставило меня нажать на тормоза и выйти из машины. Я привстал, чтобы лучше видеть.

Сомнения не было: неясная фигура опять была там, между полем и лесом.

Тут сзади меня хлопнула дверь, и я обернулся. Зажегшийся в доме Сандерсонов свет осветил рослого мужчину, стоящего на крыльце. Я посмотрел назад: фигура не исчезала. Выбор был прост.

Я сошел с дороги и побежал.

– Эй! – крикнул мужчина.

Преодолев кювет, я пустился бежать по краю пшеничного поля в направлении леса.

– Эй! Майлс! Стойте!

Я не обратил на этот призыв никакого внимания. До леса было не больше четверти мили. Голос позади меня смолк. И тут фигура отступила за деревья и исчезла.

– Я вас вижу! – крикнул мужчина.

Исчезновение фигуры заставило меня побежать быстрее. Земля была сухой, покрытый стерней, и я то и дело спотыкался, стараясь не потерять место, где она стояла. Пшеница окружала меня плотной черной стеной.

Между полями Сандерсона и Дуэйна тек маленький ручей, у которого ”столкнулся с первой трудностью на пути. Поле кончалось футов за восемь от ручья, дальше росла высокая трава, примятая там, где Дуэйн проезжал на своем тракторе. Изрытая земля превратилась в настоящее болото, и я пошел вдоль ручья, пытаясь найти место почище. Кругом кричали птицы и лягушки, вторя пению сверчков с поля.

Я руками раздвинул высокие жесткие кусты и увидел место, где ручей сужался. Две кочки, поддерживаемые корнями растущих поблизости деревьев, образовывали естественный мост. Я ухватился за одно из деревьев и перепрыгнул ручей, больно стукнувшись лбом о дерево на другом берегу. Оглянувшись, я увидел “фольксваген” на дороге возле дома Сандерсонов. И в доме, и в машине горел свет – я забыл выключить мотор. Что еще хуже, я оставил ключ в зажигании. Миссис Сандерсон и Ред стояли на крыльце и смотрели в мою сторону.

Я выбрался из кустов и, уже не разбирая дороги, поскакал по следующему полю. Я помнил место, где, по моим предположениям, исчезла фигура, и через несколько минут был уже на опушке.

Вблизи деревья выглядели уже не темной однородной массой. Между ними были довольно широкие промежутки, через которые проникал лунный свет. Я шел между дубов и вязов, окруженный пением сверчков; мои ноги ощущали мягкость мха и сосновых игл. Справа что-то затрещало. Повернув голову, я успел увидеть оленя, убегающего прочь с полусогнутыми ногами, как у пловчихи, ныряющей в воду.

Алисон. Она сигналит мне. Она ждет меня где-то здесь. Где-то дальше в темноте.

Довольно скоро я понял, что заблудился. Не совсем, потому что уклон показывал мне дорогу к полям и людям, но достаточно, чтобы не знать, где я нахожусь. Еще хуже, что я упал, ударился о заросший лишайником корень и потерял направление. Лес вокруг был слишком густым, чтобы разглядеть вдали огоньки фермерских домов. Где-то через полмили я вышел на поляну, но она была вверху, а не внизу. Тем не менее деревья вокруг казались мне знакомыми. Эту поляну я тоже где-то видел, как и черное выжженное пятно в ее центре. Похоже, я никуда не уходил, а кружил на одном месте, пока не заблудился.

В самом деле, я помнил это все – огромный дуб позади меня, причудливое сплетение его ветвей, толстое лежащее бревно, о которое я споткнулся. Я крикнул имя моей кузины.

И тут меня охватило поистине литературноеощущение, воспитанное Шекспиром, и Джеком Лондоном, и Готорном, и мультфильмами Диснея, и братьями Гримм – чувство жути, переходящее в дикий страх. Вероятно, этот страх был вызван самим лесом, его чуждой, безжалостной природой. Меня окружало зло. Не дарвиновское безразличие, а настоящая, неприкрытая враждебность. Никогда раньше я не испытывал подобного чувства, чувства человеческой песчинки под ногой могучей и страшной силы. Алисон была частью этой силы, она завлекла меня сюда. Я знал, что если не убегу тут же, меня схватят ужасные корявые руки – сучья, меня раздавят камни и бревна, мои рот и глаза забьются мхом. Я умру, как умерли те девушки. Как глупо было думать, что их убили обычные люди!

Наконец через какое-то время ужас отпустил меня, и я побежал куда глаза глядят. Ветки цеплялись мне за одежду и пытались пропороть живот; камни скользили у меня под ногами. Много раз я падал. Когда я в очередной раз поднялся, отряхиваясь от иголок и листьев, я увидел, что Бог сжалился надо мной. Зло исчезло. Через заросли просвечивал огонек человеческого жилья. При виде его ко мне начал возвращаться разум. Искусственное освещение – гимн разумности, лампочка отгоняет демонов. Я испытывал теперь не больше страха, чем если бы гулял по расчерченным садам Версаля.

Даже мои комплексы вернулись ко мне, и я почувствовал обиду. Обиду на призрака Алисон, который завлек меня и бросил в самый решительный момент. С этим тигарденским чувством я подошел к дому и понял, наконец, где я очутился. Когда я подходил к крыльцу, мое тело все еще сотрясала дрожь облегчения.

Она стояла на крыльце в мужской куртке с рукавами, свисающими ниже кончиков пальцев. На ней по-прежнему были высокие резиновые сапоги.

– Кто тут? Майлс? Это ты?

– Конечно, я. Я заблудился.

– Ты один?

– Вы у меня постоянно это спрашиваете.

– Но я слышала двоих. Я уставился на нее.

– Заходи, заходи. Я поставлю кофе.

Я вошел, чувствуя на себе ее изучающий взгляд.

– Майлс, да что с тобой такое? Ты весь в грязи. И одежда порвана, – она поглядела на мои ноги. – Сними-ка туфли, прежде чем идти на кухню.

Я стащил туфли – два комка грязи. Только сейчас у меня начали болеть многочисленные мелкие порезы и ушибы да еще нога, как раз в том месте, где я ее ударил, когда накануне падал в подвал вместе с креслом.

– Майлс, что ты тут делаешь в такое время?

Я упал в кресло, и она пододвинула мне чашку кофе.

– Тетя Ринн, вы уверены, что слышали в лесу кого-то, кроме меня?

– Ну, может, это была курица. Они иногда удирают, – она сидела в старом кресле рядом со столом. Ее длинные белые волосы падали на плечи серой твидовой куртки. Пар из чашек сонно вился между нами. – Дай-ка я займусь твоим лицом.

– Не беспокойтесь, – начал я, но она уже мочила тряпицу в раковине. Потом она взяла с полки горшочек и вернулась ко мне. Мокрая тряпка приятно холодила лицо.

– Я не сказала тебе сразу, Майлс, но тебе лучше уехать из долины. С тобой случилась беда, когда ты был здесь раньше, и теперь тебя подстерегает еще большая беда. Но если ты останешься, я хочу, чтобы ты оставил дом Джесси и перебрался сюда.

– Я не могу.

Она открыла горшок и стала мазать мои раны густой зеленой микстурой. В ноздри мне ударил запах леса.

– Это мазь из трав, Майлс. Так что ты здесь делаешь?

– Ищу кое-кого.

– В лесу ночью?

– Да, кто-то разбил стекла в моей машине, и мне показалось, что он побежал в лес.

– А почему ты дрожишь?

– Не привык бегать, – ее пальцы продолжали втирать мазь в мое лицо.

– Я могу защитить тебя, Майлс.

– Мне не нужна защита.

– Тогда почему ты так испуган?

– Это просто лес. Темнота...

– Иногда темноты нужно бояться, – она сердито посмотрела на меня. – Но не нужно мне лгать. Ты искал не того хулигана. А кого?

Я подумал о деревьях, нависающих над домом, о тьме, окружающей этот маленький круг света.

Она сказала:

– Тебе нужно собрать вещи и уехать. Возвращайся в Нью-Йорк. Или поезжай к своему отцу во Флориду.

– Не могу, – лесной запах дымкой висел надо мной.

– Ты погибнешь. Тогда хотя бы перебирайся ко мне.

– Тетя Ринн, – сказал я. Мое тело опять начинало дрожать. – Некоторые думают, что я убил тех девушек. Поэтому они и разбили мою машину. Что вы можете им сделать?

– Они никогда сюда не придут. Никогда не ступят на эту тропинку, – я вспомнил, как меня пугали в детстве подобные ее фразы и этот взгляд. – Они городские. Им нечего делать в долине.

В маленькой кухне стало очень жарко, и я увидел, что печка пылает, как костер.

Я сказал:

– Я хочу рассказать вам правду. Я почувствовал тут что-то ужасное. Что-то очень враждебное, чистое зло. Оттого я и дрожу. Но это все из книг, да еще те хулиганы в Ардене и Белый Медведь – вот я и испугался. Я читал о том, как это происходит.

– Кого ты ждешь, Майлс? – спросила она просто, и я знал, что вилять больше нельзя.

– Я жду Алисон. Алисон Грининг. Мне показалось, что я увидел ее с дороги, и я побежал за ней в лес. Я видел ее три раза.

– Майлс, – начала она.