Доктор проснулся от страшного сна в тот момент, когда Рики Готорн и Сирс Джеймс шли по замерзшему полю по направлению к еле заметным бугоркам. Джеффри со стоном оглядел спальню. Ему казалось, что все в ней немного сдвинулось, как-то изменилось. Даже розовое плечо Милли Шиэн, спящей рядом, казалось каким-то нереальным, будто плавающим в воздухе. То же было и с выцветшими обоями (синие полосы и голубые розы), и со столом, и с дверцами большого белого шкафа, и с костюмом, заботливо развешенным на стуле — все это, казалось, утеряло плотность. В такой комнате, одновременно привычной и незнакомой, он не мог оставаться.
      О, Боже, она движется, — его собственные слова повисли в размытом воздухе, как будто он вновь произносят их. Он быстро встал с кровати.
       О, Боже, она движется, —на этот раз он услышал это ясно. Голос был ровным, глухим, чужим. Ему нужно выйти из дома. Из своего сна, который его разбудил, он помнил, что лежал в пустой спальне и ждал приближения какого-то ужасного зверя, который обернулся мертвым Сирсом и мертвым Льюисом; но теперь перед ним стояло другое видение: окровавленное лицо молодой женщины, такой же мертвой, как Сирс и Льюис во сне, но все же глядящей на него горящими глазами. Лицо это было невыносимо реальным, более реальным, чем он сам. (О Боже она движется она не может она же мертвая).Она двигалась на самом деле. Она присела и усмехнулась ему.
      Наконец-то для него все кончилось, как раньше для Эдварда, и он знал это. Знал и был рад. Немного удивленный, что его руки не проходят сквозь дверцы шкафа, Джон оделся в то, что попалось под руку. Нереальный розовый свет затопил спальню. Он поспешил вниз и там, повинуясь многолетней привычке, зашел в кабинет, взял из шкафа две ампулы и два медицинских шприца и, сев в кресло, закатил левый рукав.
      Девушка усмехнулась ему с улицы через окошко залитого кровью автомобиля. “Скорее, Джон”, —сказала она. Он наполнил шприц раствором инсулина и вогнал в руку, потом проделал то же со вторым шприцем, заполненным раствором морфия.
       Скорее, Джон.Никто из его друзей не знал, что он уже давно страдал от диабета; не знали они и о его пристрастии к морфию; они видели только последствия этого на его лице.
      Выбросив шприцы в ведро, доктор Джеффри вышел в смотровую. Там стояли стулья, и на одном из них скорчилась девушка, вся в крови: розовая жидкость стекала из ее рта, когда она говорила.:
       “Скорее, Джон”.Он полез за пальто и был удивлен, что его руки все еще действуют. Кто-то будто помогал ему просунуть их в рукава. Не глядя, он нахлобучил шляпу и вышел.

      Теперь лицо усмехалось из окна старого дома Евы Галли. Ну, пошли.Он на негнущихся ногах, не чувствуя холода в тапочках, зашагал в направлении города. Вдруг ему показалось, что дом позади смотрит ему вслед сверкающими окнами-глазами. Но когда он обернулся (ветер поднимал полы его незастегнутого пальто), глаза исчезли.
      Когда Рики и Сирс вместе с Уолтом Хардести пили кофе в доме фермера, доктор Джеффри в расстегнутом пальто и домашних тапочках проходил мимо отеля Арчера. Элинор Харди, чистившая ковер в вестибюле, подумала: бедный доктор, в такую погоду спешит к пациенту. Она не успела разглядеть его тапочки.
      В тот момент, когда он проходил мимо стеклянных окон ресторана “Вилледж Памп”, молодой официант Уильям Уэтт, еще один из любовников Стеллы Готорн, как раз прервал свою работу (он начищал серебряные приборы) и шел подкрепиться чашкой кофе.
      Он был ближе к доктору, чем Элинор Харди, и увидел и бледное, потерянное лицо Джеффри, и его расстегнутое пальто, и жакет в сочетании с пижамными штанами. Билл Уэтт не раз видел доктора в ресторане: тот рассеянно читал книгу, блуждая вилкой по тарелке. Поэтому сейчас его первой мыслью было: “Ну вот, совсем старик свихнулся”. Но вид доктора был настолько странным, что Уэтт бросил свое серебро и побежал за ним.
      Он нагнал его на переходе через улицу и поймал за рукав пальто.
      — Доктор Джеффри, вам не нужна помощь?
      Джеффри обернулся. И тут Билл испытал одно из самых неприятных впечатлений своей жизни. Доктор, который раньше и не замечал его, теперь смотрел на его обычное, чуть одутловатое лицо с таким ужасом, что. Уэтт выпустил его рукав. Откуда ему было знать, что доктор видит вместо него мертвую девушку, усмехающуюся окровавленными губами?
      — Я иду. Уже иду.
      — Да-да, конечно, — пробормотал Уэтт.
      Доктор продолжил свой путь по Мэйн-стрит, а Билл так и остался стоять, глядя ему вслед с открытым ртом, пока холодный ветер не вернул его к действительности.

      В мозгу доктора тем временем оформился пейзаж, более реальный, чем здания, мимо которых он проходил. Это был стальной мост через речку, с которого Сирс Джеймс когда-то бросил блузку с камнем внутри. Шляпа слетела с его головы и какое-то время парила в сером воздухе.
      — Уже иду, — повторил он.
      Хотя в обычный день доктор нашел бы этот мост сразу, тем утром он в панике блуждал по городу, не в силах его найти. Ой ясно видел мост до последней заклепки, но не мог представить его местонахождение. Он прошел по Маркет-стрит, через площадь и по Милгрим-лэйн и достиг Холлоу. В этом малонаселенном районе лишь редкие прохожие видели его, и всем им показалось, что он странно одет и не вполне нормален. Почтальон, который взял его за руку и спросил, не нужна ли ему помощь, был, так же как и Билл Уэтт, шокирован выражением ужаса на его лице.
      Потом он вернулся в деловой квартал и начал бесцельно кружить по одним и тем же улицам, а тот же голос в его мозгу сказал:
       “Второй поворот направо, доктор”.
      — Спасибо, — прошептал он, слыша теперь в этом прежде ровном голосе некое сочувствие.
      Пройдя в указанном направлении, он наконец увидел ее — серую дугу моста над лениво текущей рекой. Он уже не бежал, а медленно шел, чувствуя нарастающую боль в левом боку. Один тапочек свалился, но он даже не заметил этого. Мост был давно ожидаемым ответом на все вопросы. Он вел туда, где старые кирпичные здания уступали место топким болотам, над которыми, не стихая, дул холодный ветер.
       Ну, доктор.Теперь он видел, куда ему нужно идти. В середине моста, между двумя стальными пролетами, выдавалась вперед тонкая балка. Джеффри не ощущал, как бетон дороги перешел под его босой ногой в сталь моста, но он чувствовал, как мост вибрирует от ветра. Он хотел перебраться через перила, куда вела железная лестница. Теряя силы, он вскарабкался на одну ступеньку, потом на другую. Нога прилипла к металлу. Со стоном он оторвал ее и шагнул на следующую ступеньку. Нога болела, и он поднял ее навстречу холодному ветру. Нависая над пропастью, он понял, что никогда уже не спустится вниз.., даже если захочет.
      Он попытался подтянуться на последнюю ступеньку, но его руки дрожали так, словно мускулы отделялись друг от друга. Он только сейчас заметил, что он бос и поранил ноги. Казалось, вся левая нога охвачена пламенем. Но он уже стоял на перилах. Ветер взметнул его волосы и полы пальто.
      Внизу блестела вода. Рядом с ним в своей твидовой куртке, сцепив характерным жестом руки над пряжкой ремня, стоял Рики Готорн.
      — Молодец, Джон, — сказал он сухим голосом. Это был он, старина Рики, лучший из них всех.
      — Ты слишком доверяешь Сирсу, — сказал Джон Джеффри хриплым шепотом. — Ты это знаешь?
      — Знаю, — согласился Рики. — Но что поделать? Я всегда был подчиненным, а Сирс — генералом.
      — Это не так, он… — он забыл, что хотел сказать.
      — Все равно, — сказал тот же сухой голос. — Просто шагни с моста, Джон.
      Доктор Джеффри взглянул вниз, на серую воду.
      — Нет. Не могу. Я хотел сделать что-то другое. Я шел…
      Когда он снова поднял глаза, перед ним вместо Рики стоял Эдвард Вандерли, его самый близкий друг. Как и в тот злополучный вечер, на нем были черные туфли, серый фланелевый костюм и рубашка в цветочек. Он выглядел превосходно в своей дорогой одежде и с почти театральной сединой. Эдвард сочувственно улыбнулся ему.
      Джеффри заплакал.
      — Пора кончать со всей этой ерундой, — сказал Эдвард. — Только один шаг. Это же так просто, Джон.
      Доктор кивнул. — Так сделай этот шаг. Больше ты все равно ничего не сделаешь.
      Доктор Джеффри шагнул с моста.
      Внизу, у самой воды, Омар Норрис видел, как он падает. Тело доктора ударилось о воду, ушло вглубь, потом всплыло лицом вниз и начало медленно скользить по течению.
      — Черт, — сказал Омар. Он удалился в это укромное место, чтобы прикончить пинту бурбона в стороне от шерифа, начальства, жены — от всех, кто мог приказать ему усесться за руль и начать убирать снег. Он отхлебнул бурбон и закрыл глаза, но, когда он их открыл, видение не исчезло.
      — Черт, — он отставил бутылку и выбежал на ветер, посмотреть, нет ли кого-нибудь, поблизости.

      Эти события произошли годом раньше, вечером последнего дня золотого века. Никто из них не знал, что это их золотой век и что он скоро кончится; как все люди, не обделенные ни внешностью, ни деньгами, ни положением в обществе, они представляли жизнь как непрерывное восхождение. Благополучно пережив кризисы юности и зрелости, они думали, что уже достаточно мудры, чтобы встретить старость. Они считали, что, увидев войны, перемены, измены и примирения, они познали все в этой жизни.
      Но были вещи, которых они еще не видели и не знали, и которые им пришлось увидеть и узнать.

      — Думаю, нам не нужно туда ходить.
      — Что? Ты же всегда любила вечеринки, Стелла.
      — Насчет этой у меня какое-то странное чувство.
      — Не хочешь видеть эту актрису?
      — Я никогда не стремилась общаться с девятнадцатилетними красотками.
      — Эдвард, кажется, другого мнения.
      — О, Эдвард, — Стелла причесывалась перед зеркалом. — Интересно посмотреть, как Льюис прореагирует на эту находку, — мгновенное движение губ сделало ее улыбку чуть резче. — Что ж, по крайней мере это шанс попасть на заседание Клуба Чепухи.
      — Это не Клуб, а просто вечеринка.
      — Я всегда думала, что на эти ваши знаменитые встречи дам не пускают.
      — Ты права.
      — Поэтому я и хочу пойти.
      — Это не Клуб Чепухи.
      — Тогда кого Джон пригласит, кроме вас с Эдвардом и этой актриски?
      — О, я думаю, всех, — сказал Рики. — А что у тебя за чувство?
      Стелла покачала головой:
      — Как будто иду на поминки.

      Сидя рядом с Рики, пока он вел машину к Монтгомери-стрит, Стелла, обычно молчаливая вне дома, изрекла:
      — Ну если там и правда будут все, может быть, попадутся какие-нибудь новые лица.
      Рики испытал жгучий укол ревности, на что она, собственно, и рассчитывала.
      — Странно, правда?
      — Что?
      — Что один из вас решил устроить вечеринку. До сих пор этим занимались только мы, и то уже давно. Подумать только — Джон Джеффри!
      Странно, что Милли Шиэн позволила ему это.
      — Тому виной чары кино, я думаю.
      — Для Милли существуют только чары Джона Джеффри. — Стелла рассмеялась. Она была проницательнее многих и, видя, с каким обожанием Милли смотрит на своего хозяина, давно пришла к выводу, что они спят в одной постели.
      Рики не обратил внимания на реплику жены, погруженный в собственные мысли. “Чары кино”, как нечто редкое в Милберне, явно захватили Джона Джеффри и он на протяжении предыдущих трех недель проявлял все большее внимание к молодой гостье Эдварда Вандерли. Сам Эдвард особенно не распространялся насчет девушки, но они думали, что ее звездная карьера, редкая в столь раннем возрасте, вдохновила его на создание ее биографии — жанра, которым он увлекался. Основу книги составляли магнитофонные записи бесед с героем; остальной материал давали письменные и телефонные переговоры с родственниками и знакомыми, а также генеалогические исследования, тоже входившие в методику Эдварда. Его дом был буквально забит материалами, а стены кабинета уставлены коробками с пленками, где содержались многие тайные признания. Рики был довольно равнодушен к похождениям актеров, и его друзья тоже, но когда перерыв в съемках фильма “Пусть каждый видит свет” привел Анну-Веронику Мур в Милберн, Джон Джеффри сделал все, чтобы заманить ее к себе в дом. Самое странное, что его уловки возымели действие, и девушка согласилась посетить устроенный ради нее прием.
      — Господи! — воскликнула Стелла, увидев количество машин у дома Джеффри.
      — Это отходная Джона, — сказал Рики. — Он хочет оставить по себе добрую память.
      Они поставили машину и прошли к двери. Изнутри доносились смех и музыка.
      — Черт меня побери, — задумчиво проговорил Рики, — он и кабинеты задействовал.
      И это было так. Их впустил молодой человек, в котором Рики узнал жильца из дома Галли. Он вежливо выслушал приветствия и улыбнулся Стелле.
      — Миссис Готорн, не так ли? Я видел вас в городе, но нас не представили друг другу.
      Прежде чем Рики смог вспомнить его имя, он протянул Стелле руку.
      — Фредди Робинсон.
      — Очень рада, мистер Робинсон.
      — Это особенный вечер.
      — Уверена, — Стелла улыбнулась своей самой легкой улыбкой.
      — Пальто оставьте в кабинете, напитки наверху. Рад буду принести вам что-нибудь, пока вы с вашим мужем разденетесь.
      Стелла оглядела его блейзер, бархатную бабочку и дурацки радостное лицо:
      — Это не обязательно, мистер Робинсон, уверяю вас.
      Они с Рики прошли в кабинет, увешанный пальто и куртками.
      — Господи! Чем этот молодой человек занимается?
      — Я думаю, он страховой агент.
      — Надо было спросить. Проводи меня наверх, Рики.
      Поддерживая ее под холодную руку, Рики прошел с ней через гостиную к лестнице. На столе проигрыватель извергал диско; вокруг, роились молодые люди.
      — Джона удар хватит, — пробормотал Рики.
      — Добрый день, мистер Готорн, — к ним подошел высокий парень, сын его клиента.
      — Привет, Питер. Для нас тут, внизу, слишком шумно. Я бы лучше послушал Глена Миллера.
      Голубые ясные глаза Питера Бернса глядели на него без всякого выражения. Неужели он кажется совсем чужим этим молодым?
      — А скажите, что вы знаете о Корнелле? Я собираюсь туда учиться. Хочу все разузнать.
      — Что ж, это хорошее место, — сказал Рики, и Стелла слегка ткнула его в спину. — Надеюсь, ты туда попадешь.
      — Запросто. У меня высокий балл. Папа наверху. А знаете, что?
      — Что? — Нас всех позвали потому, что мы одного возраста с ней, но они сразу утащили ее наверх. Мы с ней даже не поговорили. Правда, Джим Харди поцеловал ей руку. Он всегда выкидывает такие номера.
      Рики увидел сына Элинор Харди, выплясывающего ритуальные па вокруг девушки, черные волосы которой волной спускались на спину, — это была Пенни Дрэгер, дочь аптекаря. Она, слегка изогнувшись, выставила вперед ногу и терлась ею о промежность Харди.
      — Питер, можешь оказать мне услугу? — промурлыкала Стелла.
      — Конечно. Что вы хотите?
      — Расчисти дорогу, чтобы мы с мужем могли пройти наверх — Да, конечно. Только знаете, что? Нас пригласили только встретить Анну-Веронику Мур, а потом хотят прогнать домой. Милли Шиэн даже не пускает нас наверх. Они, похоже, боятся, что ей понравится танцевать с нами, или еще что, но они ее сюда не пускают. А в десять миссис Шиэн собирается нас выставить. Кроме вот этого, — он кивнул на Фредди Робинсона, обнимающего за плечи хихикающую школьницу.
      — Как ужасно, — сказала Стелла. — А теперь будь хорошим мальчиком и проложи нам путь.
      Питер, пробираясь сквозь толпу, подвел их к лестнице и, когда Стелла уже с любопытством поглядывала наверх, обернулся и пошептал в ухо Рики:
      — Вы можете оказать мне услугу, мистер Готорн?
      Рики кивнул.
      — Передайте ей от меня привет, ладно? Она правда хорошенькая.
      Рики засмеялся, что заставило Стеллу обернуться.
      — Ничего, ничего, дорогая, — сказал он, подымаясь вслед за ней в более тихие сферы дома.
      Джон Джеффри стоял в коридоре, потирая руки. Из комнаты доносились тихие звуки фортепьяно.
      — Стелла! Рики! Правда, замечательно?
      Он указал в сторону комнат. Там было так же людно, как внизу, но здесь собрались люди среднего возраста — родители молодежи, соседи и специально приглашенные. Рики разглядел двух-трех фермеров из-за города, аптекаря Ролло Дрэгера, биржевика Луиса Прайса, своего дантиста Харлана Баутца, который уже выглядел пьяным, нескольких незнакомых людей, по внешности преподавателей университета — там работал племянник Милли Шиэн, Кларка Маллигена, владельца городского кинотеатра, Уолтера Бернса и Эдварда Венути из банка (оба были в белоснежных воротничках), редактора местной газеты Неда Роулса. Элинор Харди, сжимая обеими руками свой бокал, повернула лицо к Льюису Бенедикту, который ей что-то говорил. Сирс стоял у книжного шкафа с отсутствующим видом. Потом толпа расступилась, и Рики увидел, почему в его ушах прозвучал голос Ирменгарды Дрэгер, жены аптекаря, — она “пела” надоевшую всем за десять лет мелодию: “Уж не думаете ли вы, что мне некуда деться, кроме этого занюханного городишка? Ей-Богу, если бы не Пенни, сейчас же собралась бы и уехала”.
      — Не знаю, почему я не устраивал таких вечеров раньше, — сказал сияющий Джон.
      — Я чувствую себя моложе, чем все эти десять лет.
      — Замечательно, Джон, — Стелла чмокнула его в щеку. — А что об этом думает Милли?
      — Она не может понять, с чего это я вдруг решил устроить это, и вообще зачем мне мисс Мур.
      Тут появилась сама Милли с подносом пирожных, и, взглянув на ее круглое лицо, Рики понял, что ей эта идея не нравилась с самого начала.
      — А правда, зачем?
      — Простите меня, джентльмены. Рики, не беспокойся насчет напитков. Я сама возьму, — Стелла двинулась к двери по направлению к Неду Роулсу. Лу Прайс, похожий на гангстера в двубортном полосатом пиджаке, поцеловал ее в щеку.
      — Красавица, — сказал Джон Джеффри. — Побольше бы здесь было таких, как она.
      Нед Роулс, увидев ее, расплылся в улыбке. В плисовом жакете, со своими соломенными волосами и простодушным лицом, он напоминал скорее студента, чем редактора. Он тоже поцеловал Стеллу, но в губы и при этом еще приобнял ее обеими руками.
      — Зачем? — Джон покачал головой. — Сам не знаю. Эдвард так увлечен этой девушкой, что я решил ее пригласить.
      — Неужели? Увлечен?
      — Конечно. Подожди, сам увидишь. И еще, знаешь, я вижу только своих пациентов, вас и Милли. По-моему, пора немного встряхнуться и повеселиться, прежде чем все кончится. К тому же приятно, что одна из самых знаменитых молодых актрис в Америке сейчас у меня в доме.
      — А Эдвард с ней?
      — Он сказал, что задержится с ней на несколько минут. Думаю, он помогает ей с пальто или еще что-нибудь.
      — Не думаю, что она такая уж знаменитая, — Стелла вернулась к ним, пока Нед Роулс шептал что-то на ухо Эду Венути.
      — Так будет. Эдвард так думает, а он в таких делах редко ошибается. Рики! — Джон схватил его за локоть. — Видел этих молодых внизу? Фантастика! Молодежь веселится в моем доме! Я подумал, что они будут рады встретиться с ней. Она ведь здесь ненадолго. Эдвард только запишет ее и она вернется в Нью-Йорк. И она здесь, в моем доме, Рики!
      Рики захотелось приложить ко лбу Джона холодный компресс.
      — Ты знаешь, что она явилась просто из ниоткуда? И сразу получила главную роль?
      — Нет.
      — Знаешь, о чем я сейчас думал, слушая эту музыку — снизу и отсюда?
      Что внизу грубая, животная жизнь — там молодежь прыгает под свое дурацкое диско, здесь, у нас, душевная жизнь — респектабельный средний класс, а там, наверху, — жизнь духа, красота, талант, очарование. Понимаешь?
      Эволюция. Она самый духовный человек, какого я видел, а ведь ей всего восемнадцать.
      Рики начал беспокоиться о состоянии здоровья доктора. Тут они оба услышали скрип двери и звучный голос Эдварда, говорящий, судя по интонации, что-то шутливое.
      — А Стелла говорила, что ей девятнадцать…
      — Тесе.
      К ним со ступенек буквально слетела изящная маленькая девушка в простом зеленом платье. Рики заметил, что глаза ее такие же зеленые, как платье. Двигаясь с ленивой грацией, она одарила их легчайшей улыбкой и прошла мимо, коснувшись пальцами груди доктора Джеффри. Рики зачарованно смотрел ей вслед. Он не видел ничего подобного со времен Луис Блукс в “Ящике Пандоры”.
      Потом он взглянул на Эдварда Вандерли и сразу увидел, что ему не хочется оставлять девушку даже для того, чтобы поздороваться с друзьями.
      — Рики, хорошо выглядишь, — Эдвард торопливо обнял его за плечи, и Рики почувствовал запах дорогого одеколона. — Только вот не пора ли тебе перестать носить бабочки? Эра Артура Шлесинджера давно кончилась.
      — Эта эра была уже после меня.
      — Слушай, не надо казаться старше, чем ты есть. Я вообще перестал носить галстуки. Скоро большинство людей станут надевать их только на свадьбы или на похороны, — он оглядел комнату. — Куда, черт побери, она подевалась?
      Рики посмотрел на морщинистую шею Эдварда и решил не менять своих привычек: он готов был носить галстук даже в постели.
      — Я провел с этой девушкой три недели, и она самое фантастическое создание, какое я видел. Даже если она половину наврала, я напишу свою лучшую книгу. У нее была ужасная жизнь, ужасная.Я просто плакал, когда слушал ее. Говорю вам, она будет великой актрисой! — красный от волнения Эдвард закашлялся.
      — Да, похоже, вы оба подхватили эту девчонку, как вирус, — заметил Рики.
      — Как все, Рики. Она действительно очаровательна.
      — Да, кстати, — вспомнил Рики. — Твой племянник Дональд, говорят, преуспел с новой книгой. Поздравляю.
      — Приятно сознавать, что я не единственный талантливый урод в нашей семье. Это, похоже, помогло ему перенести смерть брата. Странная история, очень странная, — похоже, они оба обручились с одной женщиной. Но сегодня не надо говорить ни о чем мрачном. Будем веселиться.
      Джон Джеффри радостно кивнул.

      — Я видел внизу вашего сына, Уолт, — сказал Рики Уолтеру Бернсу, старшему из двух банкиров. — Он сказал мне о своем решении.
      — Да, Питер решил поступать в Корнелл. Я всегда надеялся, что он отправится в Йел, где я учился. И сейчас этого хочу. Но этот парень вообще ничем не интересуется. Сказал, что Корнелл для него сойдет. “Сойдет”, подумать только! Их поколение еще консервативнее, чем наше. Лет десять назад я боялся, что он вырастет волосатым радикалом с бомбой в кармане, а теперь боюсь, что он не добьется даже того, чего добился я.
      Рики сочувственно хмыкнул.
      — А ваши дети все еще на западе?
      — Да. Роберт преподает английский. Муж Джейн недавно стал вице-президентом одной компании.
      — Хорошо, — они оба отпили из своих бокалов.
      — А они не думают приехать на Рождество?
      — Не думаю. Они очень заняты, — фактически дети не писали им со Стеллой месяцами. Они были счастливыми детьми и оставались детьми даже сейчас, когда им было за сорок. Немногие письма Роберта были плохо замаскированным попрошайничеством; письма Джейн казались радостными, но Рики читал в них отчаяние. Дети Рики, его самая большая гордость, отдалились на расстояние звезд. — Нет. Вряд ли у них будет время.
      — Джейн очень мила, — сказал Берне.
      — Дочь своей матери.
      Рики автоматически поискал глазами Стеллу и увидел, что Милли представляет ей высокого сутулого субъекта с тонкими губами. “Племянник из университета”, понял Рики.
      — А вы уже видели эту актрису?
      — Да, она только что здесь прошла.
      — Кажется, Джон Джеффри от нее без ума.
      — О, она в самом деле то, что можно назвать “безмятежной красотой”, — улыбнулся Рики.
      — Пит читал в журнале, что ей всего семнадцать.
      — В таком случае, она представляет угрозу обществу.
      Когда Рики, оставив Бернса, подошел к жене, он опять увидел маленькую актрису. Она танцевала с Фредди Робинсоном под пластинку Каунта Бейси, двигаясь с отлаженностью машины.
      Ее глаза искрились зеленым. Фредди Робинсон выглядел обалдевшим от счастья. Да, ее глаза искрились, но Рики не мог понять их выражения. Поистине, она была образцом самообладания. Внезапно Рики увидел на ее месте свою дочь Джейн, постаревшую и расплывшуюся. Она всегда была склонна к полноте. Он потряс головой. Видение исчезло.

*  *  *

      — Добрый день, Милли, — сказал он. — Вам пришлось потрудиться.
      — О, когда я не смогу трудиться, я просто лягу и умру. Хотите чего-нибудь?
      — Нет пока. Это, должно быть, ваш племянник?
      — Ах, простите! Я вас не представила. Это самый умный из нашей семьи, Гарольд Симе. Он профессор в колледже и только что говорил с вашей женой. Гарольд, это Фредерик Готорн, один из ближайших друзей доктора. Мистер Готорн член Клуба Чепухи, — Симе вежливо улыбнулся.
      — Я только что узнал про ваш клуб, — сказал он. — Это очень интересно.
      — Боюсь, что в этом нет ничего интересного.
      — Я имею в виду антропологический аспект. Понимаете ли, члены закрытых сообществ всегда имеют определенные ритуалы поведения. Я как раз это изучаю. Скажите, члены вашего клуба надевают вечерние костюмы?
      — Да. Боюсь, что да, — Рики чувствовал, что сейчас этот тип достанет из кармана блокнот. — Слушайте, мы что, пригласили мисс Мур сюда для того, чтобы ее монополизировал Фредди Робинсон?
      Прежде чем Милли успела ответить, Гарольд Симе спросил:
      — Вы знакомы с работой Лайонела Тайджера?
      — Боюсь, что нет.
      — Было бы интересно понаблюдать за вашими встречами. Надеюсь, они открыты?
      Стелла хихикнула.
      — К сожалению, нет, — сказал Рики, — но я могу пригласить вас на заседание Ротари-клуба.
      Сирс нахмурился, и Рики догадался, что он просто не понимает шуток.
      — Мы просто пять стариков, которым нравится собираться вместе, — быстро сказал он. — Не думаю, что мы представляем какой-то интерес с антропологической точки зрения.
      — Ты представляешь интерес для меня, — сказала Стелла. — Почему бы тебе не пригласить мистера Симса и меня на следующую встречу?
      — Да! — Симе явно оживился. — Сначала я записал бы вас на пленку, а потом видео…
      — Видите вон того человека? — Рики указал на Сирса, который еще больше, чем обычно, напоминал грозовую тучу в обличье человека. Было похоже, что Фредди Робинсон, уже оставленный мисс Мур, пытается застраховать его на крупную сумму. Вон того, большого. Так вот, он меня убьет, если я проделаю что-нибудь подобное.
      Милли казалась шокированной: Стелла подняла подбородок и, сказав: “Приятно было познакомиться, мистер Симе”, покинула их.
      — Антропологически, — продолжал Гарольд Симе, — все это очень интересно. Должно быть, этот клуб очень важен для вас?
      — Конечно. А теперь прошу меня простить. Мне нужно поговорить кое с кем.
      Уходя, Рики услышал, как Симе спрашивает Милли:
      — Эти двое что, правда женаты?

      Рики разместился в углу и стал наблюдать за развитием событий. Этого ему было вполне достаточно. Кончилась пластинка, и Джон Джеффри начал возиться с проигрывателем. К нему подошел Льюис Бенедикт, кажущийся очень довольным. Заиграла музыка, но наслаждаться ею Рики помешали разные люди, постепенно набредающие на его укрытие.
      Первым его обнаружил Кларк Маллиген в отглаженных брюках и непривычно чистых туфлях. Его пригласили, видимо, как владельца кинотеатра, человека, имеющего отношение к искусству. Рики был рад видеть его: Кларк единственный во всем городе разделял его любовь к старым фильмам.
      — Кого она тебе напоминает? — спросил он.
      — Кларк посмотрел на актрису, которая разговаривала с Эдом Венути. — А тебе?
      — Пожалуй, Луис Брукс. Только у той глаза не были зелеными.
      — Да, похожа. Чертовски обаятельная девушка. Взялась неизвестно откуда и никто о ней ничего не знает.
      — Эдвард знает.
      — А он пишет про нее книгу?
      — Во всяком случае, он брал у нее интервью. Для Эдварда всегда трудно прощаться со своими героями, а в таком возрасте подавно. По-моему, он просто влюбился в нее, — в самом деле, Эдвард ревниво кружил, вокруг Венути и пытался втиснуться между ним и маленькой актрисой.
      — Я тоже влюбился, — сказал Маллиген. — Я влюбляюсь во все лица на экране. Ты видел Марту Келлер?
      — Нет еще, но на фото она похожа на современную Констанцию Тэлмедж.