Из всех комнат, где они собирались, эта нравилась Рики больше всего — библиотека Сирса Джеймса с ее кожаными креслами, высокими застекленными книжными шкафами, напитками на круглом столике, старым широким ковром под ногами и устойчивым ароматом дорогих сигар. Так никогда и не женившись, Сирс мог вволю следовать своим представлениям о комфорте. После многих лет общения его друзья привыкли к удобству его дома и уже не замечали его, как не замечали и неудобств дома Джона Джеффри, чья домоправительница Милли Шиэн, все время по-своему переставляла вещи. Но они, тем не менее, чувствовали это, и Рики Готорн, быть может, чаще остальных мечтал сделать у себя такое же местечко. Но у Сирса всегда было больше денег, чем у других, как и у его отца было больше денег, чем у их отцов. Так тянулось уже пять поколений, начиная с сельского бакалейщика, который сумел поймать, удачу и вывел род Джеймсов вперед. Ко времени деда Сирса они уже были своего рода дворянством: все женщины в семье были худыми, изящными и болезненными, а мужчины любили охоту и учились в Гарварде. Отец Сирса был там профессором древних языков; сам Сирс пошел в юристы только потому, что ему казалось неприличным не иметь профессии. Год или два учительства показали ему, что педагога из него не выйдет. И он не прогадал: большая часть его родни уже старта жертвами несчастных случаев на охоте, циррозов, инфарктов, а Сирс все еще был если не самым хорошо выглядевшим пожилым человеком в Милберне — таким, бесспорно, был Льюис Бенедикт — то уж наверняка самым изысканным. За исключением бородки, он был копией отца — таким же высоким, лысым и массивным, с тонкими чертами лица. Его голубые глаза все еще глядели молодо.
      Рики немного завидовал этой его профессорской внешности. Сам он был чересчур невысок и подвижен, чтобы выглядеть солидным. Важность ему придавали разве что седые усы. Небольшие бакенбарды, которые он отрастил, не прибавлявши веса, а лишь делали его лицо осмысленным. Он не считал себя особенно умным, иначе не смирился бы с вечной ролью младшего партнера. Но в фирму Сирса его взял еще отец, Гарольд Готорн, и все эти годы его радовала возможность работать рядом с другом. Теперь, развалившись в невероятно удобном кресле, он все еще радовался: годы породнили его с Сирсом не менее тесно, чем со Стеллой, и деловой союз был куда более мирным, чем домашний. Стелла никогда не была такой терпимой, как Сирс, несмотря на то, что за долгие годы их супружества за ней накопилось много грешков.
      Да, сказал он себе в сотый раз, ему здесь нравится. Это было против правил и, быть может, против его порядком подзабытой религии, но библиотека Сирса и весь его дом были местом, где он расслаблялся. Стелла не упускала случая показать, что женщина тоже способна расслабиться в таком месте. Спасибо, что Сирс это терпел. Это именно Стелла (двенадцать лет назад, войдя в библиотеку с таким видом, словно за ней следовал взвод архитекторов) дала км имя. “А, вот они где, Клуб Чепухи, — сказала она. — Опять вы забрали моего мужа на всю ночь, Сирс? Неужели вам еще не надоело врать друг другу?” При всем при том он думал, что именно энергия Стеллы удерживает его от состояния старого Джона Джеффри.
      Да, Джон был старым, хотя ему было на полгода меньше, чем Рики, и на год меньше, чем Сирсу. Льюис, самый молодой из них, был всего на пять лет моложе его.
      Льюис Бенедикт, про которого говорили, что он убил свою жену, сидел прямо напротив Рики, так и сияя здоровьем. Казалось, возраст ему только на пользу. Сейчас он был разительно похож на Кэри Гранта. Его подбородок не отвис, волосы не поредели. Пожалуй, он сделался красивее, чем в юности. Этим вечером на его выразительном лице, как и на остальных, застыло выражение ожидания. Все знали, что лучшие истории всегда рассказываются здесь, в доме Сирса.
      — Кто сегодня на очереди? — спросил Льюис скорее из вежливости. Все и так знали. В Клубе Чепухи было не так много правил: они собирались в вечерних костюмах (потому что тридцать лет назад Сирсу понравилась эта идея), никогда не пили слишком много (а теперь они все равно не могли себе этого позволить), никогда не спрашивали, является ли рассказанное правдой (в каком-то смысле правда была даже в явной выдумке), и хотя рассказывали они по очереди, никто не настаивал на соблюдении очередности.
      Готорн уже был готов сознаться, когда заговорил Джон Джеффри.
      — Я думаю, — начал он и обвел всех взглядом, — нет, я знаю, что сегодня не моя очередь. Но я подумал, что через две недели будет год, как не стало Эдварда. Он был бы здесь, если бы я не устроил ту проклятую вечеринку.
      — Джон, не надо, — сказал Рики. Он не смотрел в лицо Джеффри, побелевшее от волнения. — Мы все знаем, что тебе не в чем себя винить.
      — Но это случилось в моем доме.
      — Успокойся, док, — сказал Льюис. — Все равно ничего хорошего из этого не выйдет.
      — Это уж мне решать.
      — Тогда подумай о том, что для нас в этом тоже нет ничего хорошего. Мы все об этом помним. Как можно такое забыть?
      — Тогда что с этим делать? Что, вести себя так, будто ничего не случилось? Будто все было нормально? Так, один старик сыграл дурную шутку!
      Поверьте мне, все совсем не так.
      Воцарилось молчание, даже Рики не нашел, что ответить. Лицо Джеффри теперь посерело.
      — Нет, — сказал он. — Все вы знаете, что с нами случилось. Мы сидим здесь, как призраки. Милли уже с трудом терпит нас в моем доме. Мы же не всегда были такими — мы говорили обо всем. Мы веселились, вспомните! А теперь мы боимся. Не знаю, нравится ли вам это. Но прошел уже год, и пора об этом сказать.
      — Не уверен, что я боюсь, — сказал Льюис, отхлебывая виски и улыбаясь.
      — Ты не уверен и в обратном, — парировал доктор.
      Сирс Джеймс кашлянул в кулак, и все немедленно посмотрели на него. “Боже, — подумал Рики, — как легко ему привлечь наше внимание. Почему он решил, что не может стать хорошим учителем?”
      — Джон, — сказал Сирс, — мы все знаем факты. Все вы пришли сегодня сюда по холоду, а мы уже не молоды. Поэтому хватит…
      — Но Эдвард умер не в твоемдоме. И эта Мур, эта так называемая актриса, не…
      — Достаточно, — сказал Сирс.
      — Ладно. Вы помните, что было после этого?
      Сирс кивнул. Рики тоже. На первой их встрече после странной смерти Эдварда Вандерли им мучительно не хватало его. Разговор раз десять сбивался и начинался снова. Все они, Рики знал, задавали себе вопрос — смогут ли они вообще теперь встречаться? Тогда он взял инициативу в свои руки и спросил у Джона: “Что самое плохое ты сделал в жизни?”
      Его удивило, что Джон покраснел; потом, в тоне их предыдущих встреч, он ответил: “Я не хочу говорить об этом, но я расскажу тебе о самом плохом, что со мной случилось”, — и рассказал то, что действительно можно было назвать историей с привидениями. Это увело их мысли прочь от Эдварда. Так они делали каждый раз с тех пор.
      — Ты правда думаешь, что это совпадение? — спросил Джеффри.
      — Не надо, — сказал Сирс.
      — Ты боишься. Поэтому мы и говорили об этом после того, как Эдвард…
      Он замолчал, и Рики понял, что он не решился сказать “был убит”.
      — Отбыл на запад, — вмешался он, надеясь разрядить обстановку, но, увидев каменный взгляд Джеффри, понял, что ему это не удастся. Рики откинулся в кресле и решил не высовываться.
      — Откуда это взялось? — спросил Сирс, и Рики вспомнил. Так всегда говорил его отец, когда клиент умирал: “Старый Тоби Пфейф отбыл на запад вчера ночью… Миссис Винтергрин отбыла на запад утром… Теперь дьявол оплатит судебные издержки”. — Ладно. Я все равно не знаю…
      — Я только знаю, что случилось что-то чертовски странное, — сказал Джеффри.
      — Ну и что ты советуешь? Уж не прекратить ли нам собираться?
      Рики чуть улыбнулся, желая показать, насколько абсурдна эта мысль.
      — У меня есть предложение. Я знаю, нам нужно пригласить сюда племянника Эдварда.
      — И зачем?
      — Он, кажется, специалист.., по таким вещам.
      — Что значит “по таким вещам”?
      Джеффри подался вперед.
      — Ну по тайнам. Быть может, он сможет помочь нам, — Сирс выглядел недовольным, но доктор не дал себя прервать, — нам ведь нужна помощь. Или я здесь единственный, кому снятся дурные сны? Рики! Ты всегда был честным.
      — Не единственный, Джон.
      — Я думаю, нет, — подтвердил Сирс, и Рики взглянул на него с удивлением. Сирс никогда не давал повода думать, что ему могут сниться дурные сны. — Ты имеешь в виду эту его книгу?
      — Да, конечно. У него должен быть какой-то опыт.
      — Я думал, что весь его опыт — умственная неустойчивость.
      — Ага, как у нас, — мрачно сказал Джеффри. — У Эдварда были какие-то основания завещать племяннику дом. Я думаю, он хотел, чтобы Дональд приехал, если с ним что-нибудь случится. У него ведь было предчувствие. И вот что я еще думаю — я думаю, мы должны рассказать ему про Еву Галли.
      — Рассказать бессвязную историю пятидесятилетней давности? Смешно.
      — Она не становится смешной от своей бессвязности, — так же мрачно заметил доктор.
      Рики увидел, как вздрогнул Льюис, когда Джеффри заговорил про Еву Галли. Рики знал, что за прошедшие пятьдесят лет никто из них не вспоминал о ней.
      — Ты думаешь, что знаешь, что с ней случилось? — спросил доктор.
      — Слушай, зачем это нужно? — голос Льюиса чуть охрип. — Зачем все это ворошить?
      — Затем, чтобы выяснить, что все-таки случилось с Эдвардом. Сожалею, если не смог вам это объяснить.
      Сирс кивнул, и Рики показалось, что он видит на лице своего компаньона следы.., чего? Облегчения? Конечно, он не выражал это явно, но для Рики было сюрпризом, что он вообще способен на такие чувства.
      — Я все же сомневаюсь, — сказал Сирс, — но если тебе от этого будет легче, мы можем написать племяннику Эдварда. Его адрес у нас есть, ведь так, Рики?
      Рики кивнул.
      — Но для демократизма предлагаю проголосовать. Что вы скажете по этому поводу? — он отхлебнул из бокала и обвел всех взглядом.
      Все кивнули.
      — Начнем с тебя, Джон.
      — Конечно, да. Нужно вызвать его.
      — Льюис!
      Льюис пожал плечами.
      — Мне все равно. Вызывайте, если хотите.
      — Значит “да”?
      — Да, да. Но я против того, чтобы копаться в деле Евы Галли.
      — Рики?
      Рики посмотрел на компаньона и увидел, что Сирс уже знает его мнение.
      — Нет. Решительно нет. Я думаю, это ошибка.
      — Хочешь, чтобы продолжалось то, что тянется уже целый год?
      — Все меняется только к худшему.
      — Помнишь как настоящий юрист, но плохой христианин. А я скажу “да”, и нас большинство. Решение принято. Мы ему напишем.
      — Я только думаю: вдруг он захочет продать дом? Ведь прошел уже год.
      — Не создавай проблем. Захочет, так приедет еще быстрее.
      — А почему ты уверен, что все не может измениться к худшему?
      Сидя, как и каждый месяц в течение последних двадцати лет, в этом уютном кресле, Рики страстно желал, чтобы ничего не изменилось, чтобы они продолжали собираться. Глядя на них при тусклом свете лампы, слушая, как холодный ветер шумит в ветвях за окном, он желал только одного — продолжения. Они были его друзьями, он был как бы женат на них, как он перед этим думал о Сирее, и он боялся за них. Они выглядели такими взволнованными, словно для них не было ничего важнее плохих снов и страшных историй. Но он увидел полоску тени, пересекающую лоб Джона Джеффри, и подумал: “Джон скоро умрет”. Эту интуицию не убили в нем все рассказанные за годы истории, и мысль словно пришла в его голову откуда-то извне, вместе с первым дуновением зимы.
      — Решено, Рики, — сказал Сирс. — Мы не можем все время вариться в собственном соку. А теперь…
      Он оглядел их, со значением потер руки и воскликнул:
      — Теперь вернемся к повестке дня. Так кто у нас на очереди?
      У Рики неожиданно все сдвинулось в голове, и, хотя он не готовился, прошлое неожиданно предстало так ясно — те восемнадцать часов далекого 45-го года, — что он сказал:
      — Похоже, что я.

      Двое уже ушли. Рики замешкался, сказав им, -что незачем спешить в такой холод. Льюис ответил: “Это живо разрумянило бы тебя, Рики”, но доктор Джеффри просто кивнул. Действительно, для октября было очень холодно, достаточно холодно, чтобы выпал снег. Сидя в библиотеке, пока Сирс пошел за новой порцией выпивки, Рики слышал, как удаляется гудение машины Льюиса. У Льюиса был “моргай”, пять лет назад привезенный из Англии, спортивный автомобиль, который нравился Рики. Но его брезентовый верх в такой вечер не спасал от холода. В такие нью-йоркские зимние вечера нужно что-то большее, чем маленький “моргай” Льюиса. Бедный Джон совсем замерзнет, пока Льюис довезет его домой на Монтгомери-стрит, к Милли Шиэн.
      Милли сидит сейчас в полутьме в смотровой доктора, ожидая, когда повернется ключ в замке, чтобы помочь ему снять пальто и сварить чашку горячего шоколада. После этого Льюис поедет дальше за город, в леса, где стоит купленный им после возвращения дом.
      Что бы ни делал Льюис в Испании, денег он оттуда привез достаточно.
      Дом Рики стоял буквально за углом, в пяти минутах ходьбы, в былые дни они с Сирсом каждый день ходили на работу пешком. Теперь они гуляли только в теплую погоду. “Как Том и Джерри”, говорила Стелла. Ирония относилась в первую очередь к Сирсу: Стелла его недолюбливала. Конечно, она никогда не показывала этого. Не могло быть и речи, чтобы она встречала мужа с горячим шоколадом; она ложилась спать, оставив свет только в верхнем холле. Само собой считалось, что, коль Рики засиделся у друзей, ему полагается шарить в темноте и натыкаться на модерновую мебель с острыми углами, купленную им по ее настоянию.
      Сирс вернулся в комнату с двумя бокалами в руках и сигарой во рту.
      — Сирс, — сказал Рики, — ты, должно быть, единственный, кто заставляет меня пожалеть, что я женат.
      — Не трать на меня зависть. Я слишком старый и толстый.
      — Ни то, ни другое, — Рики взял бокал. — Ты просто притворяешься.
      — Но ты попал в точку. Ты не можешь никому сказать то, что говоришь мне. Если ты скажешь это твоей красавице, она вышибет из тебя мозги. А мне ты говоришь, потому что… — Сирс сделал паузу, и Рики показалось, что сейчас он скажет:
       “Я тоже жалею, что ты женат”.
 
      — Слушай, я, по-твоему, боевая лошадь или рабочая?
      Слушая своего компаньона с бокалом в руке, Рики подумал о Джоне Джеффри и Льюисе Бенедикте, мчащихся в свои дома, о своем собственном доме, ждущем его, и о том, как переплелись их жизни и привычки.
      — О, я думаю, боевая, — сказал Рики и улыбнулся. Он вспомнил, что говорил недавно “все меняется только к худшему”, и подумал:
       Да, это так, храни нас Бог.Внезапно он представил, что все они, он и его друзья, летят в маленьком самолетике по черному грозовому небу.
      — А Стелла знает про твои кошмары?
      — Я и не знал, что у тебя тоже, — Рики не хотел отвечать.
      — Я считал, что незачем это обсуждать.
      — И у тебя они уже…
      Сирс поглубже погрузился в кресло.
      — А у тебя уже?..
      — Год.
      — И у меня. Год. И у остальных, наверно, тоже.
      — Льюис не кажется встревоженным.
      — Льюиса ничего не может встревожить. Когда Бог создавал Льюиса, он сказал: “Я дам тебе красивое лицо, хорошую фигуру и добрый нрав, но, поскольку мир несовершенен, недодам немного мозгов”. Он разбогател потому, что ему нравились рыбацкие деревни в Испании, а не потому, что он знал, что с ними делать.
      Рики не стал развивать эту тему.
      — Это началось после смерти Эдварда?
      Сирс кивнул своей массивной головой.
      — А как тыдумаешь, что случилось с ним?
      Сирс пожал плечами. Они все долго искали ответ.
      — Я знаю не больше тебя.
      — Думаешь, нам будет лучше, если мы узнаем?
      — О, небо, что за вопрос! Я думаю, что случится что-то ужасное. Что ты навлечешь на нас беду, если пригласишь сюда молодого Вандерли.
      — Предрассудки. Чушь. Я думаю, что-то ужасное уже случилось, и молодой Вандерли как раз может помочь нам в этом разобраться.
      — Ты читал его книгу?
      — Вторую? Пролистал.
      Это значило, что он все же читал.
      Ну и что ты думаешь?
      Хороший опыт. Больше мастерства, чем у многих. Несколько превосходных фраз, интересный сюжет…
      — Но то, о чем он пишет…
      — Я думаю, что он, во всяком случае, не примет нас за маразматиков. Это главное.
      — Хорошо бы, — сказал Рики. — Не хочу, чтобы кто-то совал нос в нашу жизнь.
      — Но он как раз будет “совать нос” и выспрашивать, чего мы так боимся. Тогда, может быть, Джеффри перестанет ругать себя за ту вечеринку. Он ведь устроил ее только из-за той актрисы. Из-за молодой Мур.
      — Я много думал об этой вечеринке. Пытался вспомнить, как она выглядела.
      — Я ее видел, — сказал Сирс. — Она говорила со Стеллой.
      — Это все видели. Но куда она делась потом?
      — Мы все плохо соображаем. Надо дождаться молодого Вандерли. Пусть посмотрит свежим взглядом.
      — Боюсь, что мы пожалеем, — сделал Рики последнюю попытку. — Это нас добьет. Мы будем, как те звери, грызть свой собственный хвост.
      — Решено. Не надо мелодрам.
      Переубедить его было явно безнадежным делом. Рики решил задать еще один вопрос:
      — Когда приходит твоя очередь, ты заранее знаешь, о чем будешь говорить?
      — А что?
      — А я не знаю. Просто сижу и жду, и это приходит ко мне, как сегодня. С тобой так же?
      — Да, но не всегда.
      — А с остальными?
      — Слушай, не знаю. Тебе пора домой. Стелла, должно быть, заждалась.
      Он не мог понять, серьезно ли говорит Сирс. Он поправил свою бабочку — еще одну деталь их ритуала, которую Стелла с трудом выносила.
      — Откуда берутся эти истории?
      — Из нашей памяти, — ответил Сирс. — Или, если угодно, из подсознания.
      -Иди. Мне еще мыть бокалы, а я тоже уже хочу спать.
      — Можно мне еще раз попросить…