Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мастера остросюжетной мистики - Питер Страуб. История с привидениями.

ModernLib.Net / Художественная литература / Страуб Питер / Питер Страуб. История с привидениями. - Чтение (стр. 18)
Автор: Страуб Питер
Жанр: Художественная литература
Серия: Мастера остросюжетной мистики

 

 


      — Во-первых, Питер Берне. Я думаю, вы бы ему тоже поверили. А еще есть книга, которую я нашел в библиотеке. Но главное — Питер. Он пришел сегодня в дом Льюиса, как я уже говорил, — он пересказал им все, что говорил Питер, — смерть Фредди Робинсона, смерть Джима Харди в доме Анны Мостин и, наконец, ужасные события сегодняшнего утра. — Поэтому я не сомневаюсь, что Анна Мостин и есть “благодетельница” Грегори Бэйта. Она оживила Грегори и Фенни — Питер правильно сказал, что они — ее цепные собаки и делают все, что она скажет. Вместе они могут уничтожить весь город, как доктор Заячья лапка в моем романе.
      — Они что, пытаются воплотить этот роман в жизнь? — спросил Рики.
      — Думаю, что да. Они еще называют себя Ночными сторожами. Это тоже игра, как и эти инициалы — Анна Мостин, Анна-Вероника Мур, Альма Моубли. Она специально хотела, чтобы мы это заметили. Я уверен, что она привела сюда Грегори и Фенни только потому, что Сирс видел их раньше. Или они тогда попались ему из-за того, что она хотела использовать их сейчас. И я не случайно видел Грегори в Калифорнии, когда принял его за человек-волка.
      — А кто он на самом деле? — спросил Сирс.
      — Видите ли, существа вроде Анны Мостин или Евы Галли стоят за всеми когда-либо рассказанными страшными историями. Не думаю, что эти истории передают их подлинную суть, но они ясно говорят, что их можно уничтожить. Грегори Бэйт скорее похож на оборотня. Или на вампира. Он питается кровью и получил бессмертие, продав душу своей благодетельнице.
      Дон взял одну из принесенных книг.
      — Это справочник, “Словарь фольклора и мифологии”. Тут есть большая статья “Оборотни”, написанная профессором Р.Д.Джеймсоном. Вот послушайте: “Хотя документальных подтверждений существования оборотней не имеется, число известий о них из разных частей света измеряется астрономической цифрой”. Они встречаются в фольклоре всех народов. Статья занимает три колонки, одна из самых длинных в книге. Боюсь, что она нам мало поможет, потому что не указывает способов, какими можно уничтожить оборотней. Но послушайте, как она кончается: “Конкретные примеры превращения в различных животных скрывают за собой подлинную сущность оборотничества, которое, несомненно, связано с психологическими патологиями. Пока это явление не изучено со всей тщательностью, мы вынуждены заключить, что ничто не есть то, чем оно кажется”.
      — Аминь, — сказал Рики.
      — Чудесно. “Ничто не есть то, чем оно кажется”. Эти существа способны убедить вас, что вы сошли с ума. Мы все видели и чувствовали то, что не согласовывалось со здравым смыслом, и отвергали это. Но это случалось на самом деле. Вы видели, что Ева Галли выглядывала из машины, и через миг видели ее в образе рыси.
      — А если бы один из нас взял тогда ружье и застрелил рысь? — спросил Сирс. — Что бы случилось?
      — Думаю, вы бы увидели нечто удивительное, но что это, сказать не могу. Может быть, она бы умерла. Может, превратилась бы во что-то другое или, от боли, прошла бы целую серию превращений. А может, пули ее вообще не берут.
      — Слишком много “может быть”.
      — Это все, что мы имеем.
      — Если принять вашу теорию.
      — Если у вас есть лучшая, изложите ее. Но теперь мы знаем, что случилось с Фредди Робинсоном и Джимом Харди. И еще — я навел справки о Анне-Веронике Мур. Она явилась из ниоткуда. Никто не знал о ней ничего до того дня, когда она поступила в актерский кружок. Она просто возникла там, у двери, зная, что ею заинтересуется Эдвард Вандерли.
      — Если это так, то эти.., существа еще опаснее, — заметил Сирс. — Они умны.
      — Да, они умны и не прочь пошутить. И любят, как индейский Маниту, выставлять себя напоказ. Вот вторая книга, которую я разыскал: “Я прошел этот путь”Роберта Моубли. Это художник, которого Альма называла своим отцом. Я жалею, что раньше не разыскал его автобиографию. Теперь я думаю, что, назвав себя его фамилией, она хотела указать на свое предыдущее появление. Четвертая глава называется “Тучи сгустились”, и, хотя книга не очень хорошо написана, я хочу зачитать вам пару отрывков.
      Дон открыл книгу на заложенной странице.
      — “Даже в такой удачно сложившейся жизни, как моя, были темные периоды, полные неизбывной печали. Таким был 8 год; я пережил его и сохранил душевное здоровье только всецело отдавшись моей работе. Зная мои предыдущие светлые акварели и формалистические опыты, люди часто спрашивали меня, что так изменило мой стиль в так называемый “сверхъестественный период”. Я могу лишь сказать, что это сделали смятение эмоций и полная неустойчивость моего ума, ставшие результатом нескольких печальных событий.
      Первым из них была смерть моей матери, Джессики Остуд-Моубли, чьи мудрые советы…” — Здесь я перелистаю пару страниц, — предупредил Дон и продолжал — “Второй, еще более страшной потерей, было самоубийство на восемнадцатом году жизни моего старшего сына Шелби.
      Я опишу здесь лишь те обстоятельства его смерти, которые непосредственно повлияли на изменения в моем творчестве, и должен заметить, что Шелби был веселым, живым и очень чутким мальчиком, и лишь страшный шок, вызванный прикосновением какого-то невообразимого зла, мог вызвать такой его конец.
      Вскоре после смерти матери дом рядом с нами купила богатая, красивая дама лет сорока, вся семья которой состояла из четырнадцатилетней племянницы, за которой она ухаживала после смерти родителей. Миссис Флоренс де Пейсер была очаровательной женщиной с европейским воспитанием, и мы быстро завели с ней знакомство. Она разбиралась в живописи и знала даже мои работы, хотя, конечно, они никак не шли в сравнение с висевшими у нее полотнами французских символистов. При всей привлекательности миссис де Пейсер украшением дома была ее племянница, Ами Монктон — иногда мне кажется, что она была самой красивой женщиной, какую я видел в жизни. Каждое ее движение было наполнено непередаваемой спокойной грацией. Ами часто гостила у нас в доме, и оба моих сына были без ума от нее”.
      — Вот оно,
      — сказал Дон. — Четырнадцатилетняя Альма Моубли на воспитании у миссис де Пейсер. Бедный Моубли не знал, кого он принимает у себя в доме. Слушайте дальше: “Хотя Ами была одного возраста с моим младшим, Уитни, именно Шелби с его впечатлительностью стал ближе к ней. Тогда я думал, что он общается с ней просто из вежливости, и даже когда признаки его влюбленности стали заметны (бедный Шелби краснел, когда при нем произносили имя девочки), я не подозревал, что дело зашло так далеко. На деле мне было приятно наблюдать их рядом, и я не, очень удивился, когда Шелби под большим секретом сообщил мне, что, когда Ами будет 18, а ему 22, они поженятся.
      Через несколько месяцев я заметил ухудшение здоровья и внешнего вида Шелби. Он забросил друзей и почти все время проводил с Ами и миссис де Пейсер, а также с их слугой — зловещим типом, похожим на итальянца, по имени Грегорио. Он был мне подозрителен, и я сказал об этом миссис де Пейсер, на что получил ответ, что она знает его и его семью много лет и что он прекрасный шофер.
      В последние две недели жизни мой сын сильно осунулся и стал чрезвычайно скрытен. Я впервые в жизни проявил суровость и запретил ему ходить в дом де Пейсер. Я решил, что шофер Грегорио давал ему пробовать наркотики, быть может, марихуану, которая уже тогда была обычной в Новом Орлеане. Может быть, они соединяли это с креольским мистицизмом — обычным спутником марихуаны.
      Результаты оказались трагическими. Шелби игнорировал мое запрещение и продолжал бывать у миссис де Пейсер; в последний день августа он вернулся домой, взял мой револьвер из спальни и выстрелил себе в висок. Я работал у себя в студии и первым услышал выстрел.
      Я был в шоке и, вместо того, чтобы вызвать полицию или “скорую помощь”, перебежал дорогу и посмотрел на дом миссис де Пейсер. То, что я увидел, заставило меня лишиться сознания.
      В верхнем окне дома стоял шофер Грегорио и улыбался мне с выражением сатанинской злобы на лице. Я пытался закричать и не мог. Внизу я увидел нечто худшее. Возле дома стояла Ами Монктон и тоже смотрела на меня, но спокойно, без всякого выражения. Ее ноги не касались земли.Она будто парила в воздухе. Я закрыл руками лицо и впал в непродолжительное забытье. Когда я очнулся, их уже не было.
      Миссис де Пейсер и Ами послали цветы на похороны Шелби и сразу же уехали в Калифорнию. Хотя я уверен, что то, что я видел в день смерти Шелби, было галлюцинацией, я сжег эти цветы. После этих событий и появились мои картины “сверхъестественного периода”, о которых я сейчас и пишу”.
      Дон посмотрел на Рики и Сирса.
      — Я сам прочитал это только сегодня. Видите, что я подразумевал, когда я говорил, что они любят выставлять себя напоказ? Они хотят, чтобы их жертвы знали или хотя бы подозревали, с кем имеют дело. Роберт Моубли пережил шок и создал свои лучшие полотна; Альма хотела, чтобы я знал это, и специально рассказывала мне про Новый Орлеан и Флоренс де Пейсер. Она убила того мальчика, как моего брата.
      — А почему она до сих пор не убила нас? — спросил Сирс. — У нее были все возможности. Я даже сейчас не верю в то, что вы нам рассказали, но, если даже это так, почему она ждет? Почему мы трое еще живы?
      Рики откашлялся.
      — Актриса Эдварда сказала Стелле, что я хороший враг. Теперь я понимаю. Она хочет, чтобы мы наконец поняли, кто нам противостоит.
      — Мы поняли, — сказал Дон.
      — У вас есть план?
      — Нет, только кое-какие идеи. Я сейчас вернусь в отель, соберу вещи и перееду сюда. Может быть, в записях моего дяди мне встретится необходимая информация. И еще я хочу проникнуть в дом Анны Мостин. Надеюсь, вы пойдете со мной. Там мы можем что-нибудь найти. Не думаю, что они будут нас там ждать. Они знают, что туда мы придем в первую очередь.
      Дон посмотрел на Сирса и Рики.
      — И еще одно. Сирс спрашивал, что было бы, если бы вы застрелили рысь. Так вот, на этот раз мы сделаем это. Застрелим рысь, чего бы это ни стоило.
      Сирс Джеймс проворчал что-то неразборчивое. Рики спросил:
      — Так вы думаете, мы трое с Питером Бернсом сможем положить этому конец?
      — Вряд ли, — ответил за Дона Сирс. — Но в конце концов, за этим мы его и пригласили.
      — Может скажем кому-нибудь? — спросил Рики. — Попытаемся убедить Хардести?
      — Тогда мы кончим психушкой, — сказал Сирс.
      — Пускай думают, что это марсиане. Сирс прав. Но я скажу вам еще одно.
      — Что?
      — Держу пари, что ваша секретарша завтра не выйдет на работу.
      Когда старики ушли, Дон подбросил дров в камин и сел на диван. Пока за окном падал снег и завывал ветер, он вспомнил теплую ночь, запах горящих листьев, чириканье воробьев и бледное любимое лицо, глядящее на него сияющими глазами. И обнаженную девушку, смотрящую в темное окно и произносящую слова, которые он теперь понял: “Ты дух”. Ты, Дональд. Именно ты. Это и случается во всех историях с привидениями.

II
ГОРОД В ОСАДЕ

      Нарцисс плакал, глядя на свое отражение в воде.
      Друг спросил, почему он плачет, и Нарцисс ответил:
      “Я плачу оттого, что потерял невинность”.
      Друг сказал:
      “Ты мог бы найти причину и получше”.
 

Глава 1

      В Милберне декабрь, близится Рождество. У города долгая память, и этот месяц всегда связан с определенными вещами — с конфетами из кленового сахара, с катанием на коньках по замерзшей реке, с елками в витринах магазинов. В декабре, под несколькими дюймами снега, Милберн всегда выглядит празднично, немного сказочным. На площади всегда ставят большую елку, и Элинор Харди украшает фасад отеля разноцветными огоньками. Дети водят хороводы вокруг Санта-Клауса в универсальном магазине, и только взрослые замечают, что Санта-Клаус выглядит и пахнет, как Омар Норрис (декабрь примирял Омара не только с женой, но и с собой — он прекращал пить до конца праздников). Hopберт Клайд, как и его отец, выводил за город старые сани, чтобы все дети могли узнать, как звенят настоящие серебряные колокольчики, и испытать, каково мчаться за парой добрых коней в искристом облаке снежной пыли. А Элмер Скэйлс, как егоотец, открывал ворота и пускал детей и взрослых скатываться на санках и лыжах с холма, стоящего на границе его владений. Многие жарили каштаны, а милбернские хозяйки оживленно обменивались рецептами рождественских блюд. Мясников заваливали заказами на двадцатифунтовых индеек. Школьники клеили на окна елочки и снежинки из цветной бумаги, а Хэмфри Стэлледж увешивал свой бар красными и зелеными лампочками. Старшие забросили уроки за игрой в хоккей и думами о пластинках, которые купят на праздничные презенты от дядь и теть. Кивани и Ротари-клуб устраивали в бильярдной отеля Арчера собрания с барменами, специально привезенными из Бингемтона, и со сбором денег на благотворительные цели.
      В этом году еще были и собрания, и елки, но Милберн стал другим. Люди, встречаясь в магазине, говорили не: “Как здорово, столько снега на Рождество”, — а: “Надеюсь, нас не засыплет совсем”. Омар Норрис все дни проводил за уборкой снега и даже не вынимал свой наряд Санта-Клауса. Хардести с помощниками водрузили на площади громадную елку, но Элинор Харди не стала украшать отель, и вообще у нее был такой вид, что редкие туристы предпочитали останавливаться где-нибудь в другом месте. И Норберт Клайд в первый раз не вывез из сарая свои сани: с тех пор, как он увидел возле дома странное существо, он впал в какую-то апатию. Он сидел у Хэмфри и разглагольствовал, что властям лень оторвать задницы от стульев и что будь люди поумней, они присмотрелись бы к Элмеру Скэйлсу, который не открывает ворот, а продолжает сидеть по ночам у окна с ружьем на коленях. Его дети катались с холма одни, но это было не то. Снег падал днем и ночью.
      В середине месяца закрылись школы; в высшей школе вышла из строя система отопления, а инженер из Бингемтона не мог пробраться в город. Начальная школа просто не могла собрать учеников; после того, как школьный автобус дважды застревал в снегу, многие родители перестали отпускать детей из дома. Люди возраста Рики или Сирса вспоминали суровые зимы 6-го и 7-го, когда замерзал даже бензин в бензобаках и некоторые замерзли до смерти, в том числе и Виола Фредериксон с ее каштановыми волосами и экзотическим лицом.
      Милберн в этом декабре походил уже не на деревню на рождественской открытке, а на город в осаде. Лошади сестер Дедэм, всеми забытые, околели от голода в своих стойлах. Люди же все больше сидели по домам. Филипп Нейглер, один из недавних жителей города, зверски избил свою жену после того, как сломалась его машина. Ронни Байрем, племянник Харлана Баутца, отставной моряк, сломал нос какому-то человеку в баре в ответ на совершенно безобидную реплику. Двое юнцов, Билли Байрем (брат Ронни) и Энтони Ортега, избили у кинотеатра мальчишку, который разговаривал во время фильма “Ночь живых мертвецов”. Все молодые пары, запершись в домах, ругались из-за детей, из-за денег, из-за того, какую программу смотреть по телевизору. Священник пресвитерианской церкви Святого Духа, где когда-то служил отец Льюиса, однажды всю ночь просидел в храме, плакал и молился, потому что ему показалось, что он теряет рассудок — он видел в окно младенца Иисуса в лохмотьях, который взывал к нему и просил выйти.
      А в магазине “Лавр” Рада Флэглер вцепилась в волосы Битси Андервуд из-за последних трех банок тыквенного пюре; машины не могли подвести заказы и продукты поступали с перебоями. В Холлоу безработный бармен Джим Блазек зарезал мулата-повара по имени Вашингтон де Соуза из-за того, что бритый парень, одетый, как моряк, сказал ему, что де Соуза спал с его женой.
      За шестьдесят два дня, с 1 декабря по 31 января, в городе естественной смертью умерли десять человек: Джордж Флейшнер (62), сердечный приступ; Уйти Рудд (70), недоедание; Гэбриел Фиш (58), разрыв сердца; Омар Норрис (61), разрыв сердца; Мэрион Лесаж (73), удар; Этель Берт (76), болезнь Ходжкина; Дилан Гриф-фен (5 месяцев), переохлаждение; Харлан Баутц (55), сердечный приступ; Нетти Дедэм (81), удар; Пенни Дрэгер (18), шок. Большинство из этих смертей пришлось на период самых сильных снегопадов, и тела умерших складывали в камерах тюрьмы — машина из морга не могла пробиться в Милберн.
      Город замер, прекратилось даже катание на коньках. Сперва дети и подростки еще выходили на лед замерзшей реки: они, конечно, вряд ли заметили смерть семерых стариков и старух, но другая потеря не могла пройти незамеченной. Раньше лучше всех на льду выглядели Джим Харди и Пенни Дрэгер. Питер Берне тоже был неплох, но в этом году и он не выходил кататься на коньках. Пенни тоже не было видно, и остальные, устав каждое утро очищать лед от выпавшего за ночь снега, оставили это занятие. Джим Харди не возвращался, и все больше людей думали, что он совсем не в Нью-Йорке.
      Однажды утром Билл Уэбб достал из чулана свою старую хоккейную клюшку, вышел к реке и тупо уставился на двухфутовый слой снега. Хоккей в эту зиму тоже умер.
      Кларк Маллиген так и не достал из коробки новые диснеевские мультфильмы, а всю зиму крутил фильмы ужасов.
      По вечерам в “Риальто” ходили по два-три зрителя, а иногда он сидел и смотрел “Ночь живых Мертвецов” в одиночку. По субботам зрителей было больше
      — в основном, школьников, которые смотрели этот фильм не первый раз. Скоро он начал пускать их бесплатно и нес убытки, но это было лучше, чем сидеть дома. Как-то он вышел из своей будки и увидел Пенни Дрэгер рядом с высоким наголо выбритым мужчиной в темных очках. Тот улыбнулся Кларку волчьим оскалом, и он поспешно вернулся в операторскую, смертельно испугавшись.
      Многие горожане впервые видели такую злую погоду — казалось, она так и ждет случая убить их. Если не сбивать снег с крыш, они грозили обвалиться и превратить дом в вымороженную скорлупу, непригодную для жилья; ветер завывал вокруг домов, забирался в машины, свистел в ушах, пытаясь добраться до редких прохожих и повалить их в сугроб. А после того как Уолт Хардести опознал тела Джима Харди и Кристины Берне и все узнали, в каком состоянии их нашли, горожане вообще почти перестали выходить из домов, предпочитая смотреть телевизор и гадать, какой зверь задрал красавца Льюиса Бенедикта. Город закрылся, заперся и не желал ничего знать. Только четверо его жителей понимали, что имеют дело с врагом, куда более опасным, чем плохая погода.

Сентиментальное путешествие
Глава 2

      — Судя по новостям, в Буффало еще хуже, — сказал Рики, скорее для того, чтобы просто что-то сказать. Сирс вел машину в своем стиле: от дома Эдварда, где они подобрали Дона, они ехали со скоростью пятнадцать миль в час. На каждом повороте он отчаянно гудел, хотя прохожих почти не попадалось.
      — Хватит болтать, Рики, — сказал он, в очередной раз нажимая гудок и поворачивая на север от Уит-роу.
      — Что ты гудишь, все равно никого нет.
      — Когда кто-нибудь выскочит, будет уже поздно.
      Дон сидел сзади, моля о том, чтобы светофор на другом конце площади зажег зеленый свет, когда Сирс подъедет к нему — иначе они потеряют еще немного времени. Зеленые огни вспыхнули у них перед носом, и длинная машина, как галеон, всплыла на Мэйн-стрит.
      Даже с включенными фарами они видели только светофоры и праздничные огни на елке. Все остальное тонуло в зыбкой белизне. Несколько встречных машин, которые Сирс встречал оглушительным гудением, напоминали больших бесформенных животных.
      — И что мы там будем делать? — спросил Сирс.
      — Просто посмотрим. Это может оказаться полезным, — Рики посмотрел на Дона, и тот кивнул. — Думаю, ее там нет.
      — Ты взял оружие?
      — У меня его нет. А ты?
      Рики показал кухонный нож.
      — Глупо, я знаю, но…
      Дон не думал, что это так уж глупо — он пожалел, что не взял с собой нож, раз уж нет огнемета с парочкой гранат.
      — Интересно, о чем вы сейчас думаете? — спросил Сирс.
      — Я? — встрепенулся Дон.
      — Да-да.
      — Я вспомнил окончание школы. Когда мы выбирали колледж, учителя много говорили нам о Востоке. Для школы считалось престижным, если ее выпускники уезжали учиться в Гарвард, или Принстон, или даже Корнелл. Эти названия произносили так, как мусульмане произносят “Мекка”. И вот мы здесь.
      — Так вы тоже уехали на Восток?
      — Нет. Я жил в Калифорнии, где верят в мистицизм. Они не сжигают ведьм, а приглашают их на телевидение.
      — Омар не проезжал по Монтгомери-стрит, — сказал Сирс; Дон повернулся к окну и увидел, что они уже доехали до улицы, где жила Анна Мостин. Сирс был прав. На Мэйпл, где они ехали, снег был всего в два дюйма глубиной — белая река меж двух высоких берегов. На Монтгомери сугробы были глубиной не менее четырех футов.
      Сирс выключил зажигание.
      — Дальше мы не проедем.
      Они вышли на улицу. Сирс поднял свой меховой воротник и вздохнул.
      — Подумать только, я боялся лезть в снег глубиной три дюйма над полем нашего Виргилия.
      — Как не хочется снова лезть в этот дом, — сказал Рики.
      Они могли видеть его за снежной завесой.
      — Никогда раньше не вламывался в дом, — сказал Сирс. — Как вы хотите туда проникнуть?
      — Питер сказал, что Джим Харди разбил стекло на задней двери. Все, что нужно — влезть туда и открыть дверь.
      — А если они нас там поджидают?
      — Тогда будет драчка похлеще, чем у сержанта Йорка, — сказал Рики. — Вы помните сержанта Йорка, Дон?
      — Я не помню даже Оди Мерфи.
      Пошли, — Дон шагнул в снег. Его лоб был таким холодным, будто к нему приложили кусок железа. Рики двинулся за ним; последним шел Сирс, пыхтя, как кит.
      Снег доходил им до колен. Дон понял, что старики ждут, чтобы он начал первым, и решительно направился к Дому Анны Мостин. Они дошли туда только через двадцать минут. Потом стояли у фасада и смотрели, не решаясь войти.
      — Внутри по крайней мере теплее, — сказал Дон.
      — И все же не хочется туда входить, — очень тихо повторил Рики.
      — Ты уже говорил это, — проворчал Сирс. — Что, назад?
      — Да.
      Дон снова пошел вперед, слыша сзади пыхтение Рики, продирающегося через снег, который здесь был еще глубже. Как Джим Харди и Питер Берне, они остановились, заглянули в боковое окно и увидели пустую темную комнату.
      Сзади Дон быстро обнаружил разбитое стекло, влез в него при помощи Рики с Сирсом и открыл дверь кухни.
      — Пошли скорее, — тяжело дыша, потребовал Сирс. — Мне холодно.
      Это было одно из самых храбрых заявлений, которые Дон слышал. Необходимо было проявить ответную храбрость. Он толкнул дверь.
      — Ну вот, мы снова здесь, — сказал Рики. — Через пятьдесят лет. Давайте не расходиться.
      — Боишься, Рики? — осведомился Сирс, стряхивая снег с ботинок. — Лично я не поверю в здешних духов, пока не увижу сам. Вы можете пойти наверх, а я посмотрю внизу.
      — Ладно, — сказал Дон. — Я тоже удивлюсь, если мы кого-нибудь тут найдем. Давайте начнем.
      Сирс на этот раз шел впереди.
      — Давайте, давайте. Чем раньше мы закончим и выберемся отсюда, тем лучше.
      Дон уже был на лестнице, но Рики повернулся и взглянул на Сирса:
      — Если что-нибудь увидишь, кричи.

Глава 3

      Дон и Рики поднимались по лестнице.
      — Здесь все не то, — сказал Рики. — Тогда все было просто прекрасно. Внизу и наверху, где была ее комната.
      — У Альмы тоже было очень красиво, — сказал Дон. Они слышали внизу шаги Сирса. Рики вдруг изменился в лице.
      — Что с вами?
      — Ничего.
      — Скажите. У вас все лицо перекосилось.
      — Я вспомнил. Этот дом снился нам в страшных снах. Голые стены, пустые комнаты и кто-то ходит внизу. Как сейчас Сирс. А мы были в спальне наверху,
      — он указал на потолок. — Надо пойти туда. Я должен увидеть эту комнату. Может, это остановит кошмары.
      — Я с вами.
      Когда они дошли до площадки, Рики опять остановился.
      — А Питер не говорил, где… — он показал на темное пятно на стене.
      — Где Бэйт убил Джима Харди? — докончил Дон. — Давайте не задерживаться, прошу вас.
      — Слушайте, давайте, я пойду наверх, а вы осмотрите комнаты на этом этаже? Так будет быстрее. Я тоже хочу поскорее выбраться отсюда. Если я что-то найду, я вас позову.
      Дон кивнул и направился к старой спальне Евы Галли.
      Там было пусто и темно; потом послышался шум невидимой толпы, шепот, шелест бумаг. Дон нерешительно шагнул вглубь комнаты, и дверь за ним с треском захлопнулась.
      — Рики? — он знал, что его голос не громче, чем этот шепот вокруг. Стало светлее, стены исчезли, и Дон увидел, что находится в гораздо большей комнате. Холодные губы коснулись его уха и чей-то голос произнес: “Добро пожаловать”. Он молниеносно развернулся туда и нанес удар. Кулак просвистел в воздухе.
      В ответ кто-то пнул его, и он упал на четвереньки. Руки нащупали ковер, а глаза увидели его цвет — темно-синий. Стало совсем светло. Дон поднял голову и увидел седого человека в пуловере под цвет ковра и в черных блестящих тапочках. Человек благодушно улыбнулся и протянул ему руку; сзади передвигались еще какие-то люди. Дон понял, кто это.
      — Упал, Дон? Вставай. Рад тебя видеть. Мы все тебя ждем.
      — Я знаю вас. Вы Роберт Моубли.
      — Конечно. Ты читал мои мемуары. Хотя я не согласен с твоими оценками моего стиля, но ничего. Можешь не извиняться.
      Дон осмотрел комнату: большой зал с натертым паркетным полом, в конце которого возвышалась небольшая сцена. Бледно-розовые стены уходили высоко, как в церкви. Дверей не было видно. В зале собралось пятьдесят-шестьдесят человек, похоже, на вечеринку, — в глубине размещался маленький бар. Дон увидел Льюиса Бенедикта в куртке хаки и с бутылкой пива. Он говорил с пожилым мужчиной в сером костюме, с трагическим выражением глаз — должно быть, доктором Джеффри.
      — Здесь должен быть ваш сын, — сказал Дон.
      — Джеффри?
      Конечно. Вон он, — он указал на мальчика в толпе, который в ответ улыбнулся им. — Мы собрались здесь по важному поводу.
      — И ждете меня?
      — О, Дональд, без тебя вообще ничего бы не состоялось.
      — Я сейчас уйду.
      — Ну что ты! Ты просто обязан посмотреть это шоу. И не бойся, никто здесь не причинит тебе вреда. Это же чистое развлечение.
      — Идите к черту. Это все она нагородила.
      — Кто? Ами Монктон?
      Бросьте, она всего-навсего ребенок. Ты даже…
      Но Дон уже шел к стене.
      — Зря ты это, мой мальчик, — крикнул вслед ему Моубли. — Ты все равно останешься с нами до конца.
      Дон ощупывал руками стену, пока все находящиеся в зале смотрели на него. Стена была покрыта чем-то вроде материи, но под ней чувствовалась твердая и холодная поверхность, похожая на железо. Он провел по стене рукой
      — никаких углублений, никаких скрытых дверей.
      Невидимые огни померкли. Двое мужчин подхватили его за локти и потащили на сцену, освещенную единственным лучом света. Там стояла доска с наклеенными плакатами. Один из них гласят:
      ПРЕЗЕНТАЦИЯ ФИРМЫ “ЗАЯЧЬЯ ЛАПКА И ДЕ ПЕЙСЕР” Невидимая рука перевернула плакат.
      КРАТКОЕ ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО НАШЕГО СПОНСОРА Занавес отдернулся, открыв экран телевизора, на котором стали появляться цветные изображения. Потом картинка вдруг вышла из экрана, и он увидел Монтгомери-стрит как бы сверху, с крыши дома Анны Мостин. По улице пробирались он, Сирс Джеймс и Рики Готорн. Потом их лица крупным планом: обледенелые брови, красные щеки. Они походили на солдат неведомой арктической войны. Было видно, что Рики сильно замерз — там, у дома. Дон этого не заметил.
      Потом он лез через разбитое стекло. Потом они втроем ходили по дому. Потом Дон и Рики поднимались по лестнице, и Рики указал на кровавое пятно, его лицо исказилось болью. Потом они разделились, и камера показала Дона, открывающего дверь в спальню.
      Дон смотрел, как Рики поднимается по ступенькам, проходит по коврику и входит в первую дверь.
      Вот он внутри — камера разглядывает его, как затаившийся зверь. Он раскрывает рот, и глаза его расширяются — это комната кошмара. Потом камера или то, что на ней, прыгает. Две руки хватают Рики за горло, он борется, но руки душат его, и Рики умирает, не по-телевизионному, а по-настоящему, некрасиво: его спина выгибается, из носа и рта течет жидкость, лицо начинает чернеть.
       “Питер Берне говорил, что они могут заставить вас видеть всякие вещи, — подумал Дон, — что они сейчас и делают…”Рики Готорн умер на его глазах, на цветном телеэкране.

Глава 4

      Рики заставил себя открыть дверь в первую спальню наверху. Лучше бы он сидел дома со Стеллой — она потрясена смертью Льюиса, но еще не знала об истории Питера Бернса.
      “Может, сейчас все кончится”, — подумал он и переступил порог.
      Он застыл на месте, даже дыхание замерло у него на губах. Это была комната из его сна, и каждый атом в ней был наполнен страхами и мучениями членов Клуба Чепухи. Здесь они потели и холодели от ужаса, на этой постели каждый из них бился, не в силах двинуться с места. Комната ждала их смерти, она была эмблемой смерти и ее символом.
      Он вспомнил, что Сирс спускается в подвал. Но сейчас из подвала не лезло никакое страшилище и на кровати не лежал потный испуганный Рики Готорн. Он медленно повернулся.
      Опять никого. Только маленькое зеркальце на стене.
      (“Свет мой, зеркальце, скажи.., к то на свете всех страшнее?”)Рики подошел к зеркалу. Повешенное напротив окна, оно отражало кусок серого неба, с которого сыпались хлопья снега.
      Когда он приблизился, его лица коснулся легкий ветерок. Потом он почувствовал на щеке что-то мокрое. Снег.
      Но это было не просто окно на улицу, и он сейчас же в этом убедился.
      Перед ним возникло знакомое лицо. Это был Элмер Скэйлс, прыгающий по сугробам с ружьем в руках. Он был весь в крови, лицо с оттопыренными ушами исхудало до состояния черепа, но что-то в его глазах заставило Рики подумать: “Ну вот, он увидел что-то прекрасное, он всегда этого хотел”. Элмер дико закричал что-то, поднял ружье и выпалил во что-то маленькое, застывшее на окровавленном снегу…
      Потом Элмер и его жертва исчезли и он увидел спину Льюиса. Перед ним стояла нагая женщина, одними губами выговаривая слова: “Писание, ты видишь Писание в этом болоте, Льюис?” Женщина была незнакомой, но Рики видел желание на ее мертвом лице и понял, что это жена Льюиса. Он попытался отвернуться, но не смог.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23