Гарольд Симе пробирался через лес, все еще взбешенный. Его туфли размокли, но это было далеко не самое худшее. Он потерял работу и лишился Стеллы, о которой думал все последнее время. Черт, неужели она знала все это и играла с ним? Вот стерва!
      Она обманула его. Оскорбила. Она никогда — теперь он это понял — не воспринимала его всерьез.
      В конце концов, кто она такая? Старая кошелка с костями без всяких моральных принципов и с весьма средним умом. Взять только ее представления о Калифорнии — трейлеры и такобургеры! Милберн как раз для нее и для ее болвана-мужа.
      Поблизости кто-то кашлянул. Или застонал.
      — Да? Тишина.
      — Вам нужна помощь?
      Где вы?
      Никто не отвечал, и он пошел на звук.
      Симе остановился, когда увидел лежащего у подножия ели человека. Вернее, то, что от него осталось. Симса едва не стошнило, но он заставил себя снова взглянуть вниз. Он узнал этого человека. Льюис Бенедикт. Рядом лежало тело собаки, которое Симе сперва принял за оторванный от Льюиса кусок.
      Весь дрожа, он оглянулся. Кто бы ни растерзал Льюиса, этот зверь не мог далеко уйти. Что-то затрещало в кустах. Симе застыл, представляя себе кого-то огромного, наподобие гризли.
      Но из кустов выбежал человек с лицом, похожим на хэллуинскую тыкву. Он тяжело дышал и держал перед собой ружье, Нацеленное в живот Симсу.
      — А ну стой! — скомандовал он.
      Симе не двигался, уверенный, что сейчас это существо разорвет и его.
      — Я тебя сейчас пристрелил бы, подонок…
      — Прошу вас…
      — Но благодари небо. Я просто сдам тебя в полицию. Что ты сделал с Льюисом, убийца?
      Симе не мог ответить, но уяснил, что этот дикарь не собирается его убивать. Отто подошел ближе и ткнул ему в бок ружье.
      — Ну-ка, поиграем в солдат, scheisskopt. Марш вперед !

      Дон ждал Сирса и Рики в машине возле дома Эдварда Вандерли. За это время он пережил все страхи Питера Бернса — но Питер за несколько дней пережил и узнал больше, чем он и друзья его дяди за целый месяц.
      Дон как раз перед приходом Питера взял в городской библиотеке две книги, которые могли приблизить его к разгадке. Теперь ему предстояло выслушать то, что окончательно прояснит дело. И если разгадка покажется безумной, это его уже не испугает. Он слишком близко подошел к порогу безумия, чтобы бояться его переступить. Если его рассудок повредился, то треснула и сама земля, на которой стоит Милберн, и из этой трещины выбрались Грегори с Фенни и их зловещая благодетельница. Их нужно уничтожить.
      Даже ценою жизни, потому что только мы можем это сделать.
      В пелене падающего снега показались огни машины. “Бьюик” свернул к обочине Хэйвен-лэйн и из него вышли Рики и Сирс. Дон тоже вышел из своей машины и пошел к ним.
      — Теперь Льюис, — сказал Рики. — Вы слышали?
      — Нет. Но я подозревал.
      Сирс мрачно кивнул.
      — Подозревали. Рики, дай ему ключи. Надеюсь, вы откроете нам источник своих подозрений.
      Дон открыл дверь, и они вошли в темную прихожую. Сирс нашарил выключатель.
      — Сегодня ко мне пришел Питер Берне, — сказал Дон. — Он видел, как Грегори Бэйт убил его мать. И видел призрак Льюиса.
      — О Боже, — прошептал Рики. — Боже. Бедная Кристина.
      — Давайте побережем силы, — сухо сказал Сирс. — Если кто-нибудь набросится на нас, они нам еще понадобятся. — Они прошли по нижним комнатам, снимая с мебели пыльные тряпки. — Мне очень жаль Льюиса. Я его часто ругал, но любил. Он вдохновлял нас, как ваш дядя. А сейчас он в морге графства, и, похоже, что его разорвал какой-то зверь. Друг Льюиса обвиняет в этом Гарольда Симса и при других обстоятельствах это было бы даже смешно. Давайте зайдем в кабинет вашего дяди и попробуем включить отопление. Здесь чертовски холодно.
      Сирс с Доном отправились в кабинет, пока Рики включал главный бойлер. Сирс включил свет, и их взорам предстали старый кожаный диван, стол с электрической пишущей машинкой, белые ящики с картотекой, ксерокс.
      — В ящиках его записи?
      — Похоже, что так.
      — И никто не входил сюда после того, как он умер?
      — Нет, — сказал Сирс, глядя на безупречный порядок, характеризовавший Эдварда Вандерли лучше, чем любая фотография. Это впечатление заставило его сказать: — Стелла, должно быть, говорила вам, что мы боялись входить сюда. Может, и так, но на самом деле нас не пускало сюда чувство вины.
      — И поэтому вы пригласили меня сюда?
      — Это одна из причин. Мы все, кроме Рики, думали, что вы каким-то волшебным образом разрешите нашу вину. Особенно Джон Джеффри.
      — Из-за того, что это случилось в его доме?
      Сирс кивнул и повернулся к выходу.
      — Тут должны еще остаться дрова. Почему бы вам не разжечь камин?
      — Никогда не думал, что придется рассказывать кому-то эту историю, — сказал Рики десять минут спустя. На пыльном столике перед ними стояла бутылка “Олд Пэрр” и три бокала. — Хорошо, что вы разожгли огонь. Это помогает думать. Я не говорил, что все началось, когда я спросил Джона, что самое плохое он сделал в жизни. Он в ответ рассказал страшную историю. Не нужно было мне это спрашивать. Я ведь это знал. Мы все знали.
      — Тогда зачем вы спросили?
      Рики чихнул, и Сирс ответил вместо него:
      — Это случилось в 9-м, в октябре. Очень давно. Когда Рики спросил об этом Джона, мы думали об Эдварде — это было через неделю после его смерти. О Еве Галли мы почти забыли.
      — Ну вот, Рубикон перейден, — сказал Рики. — Раз мы упомянули это имя, придется рассказывать все остальное. Но прошу меня не перебивать. Когда вы сказали о Питере, я подумал, что то, что случилось с ним, тоже как-то связано с этим делом.
      — Рики не хотел рассказывать вам о Еве Галли, — перебил Сирс. — Он отговаривал меня писать вам.
      — Да, я боялся мутить воду. Я думал, что все проблемы — это наша старость, страх, плохие сны. Но потом я понял, когда эта девушка явилась к нам искать работу. Прошлое настигло нас. И теперь вот Льюис…
      — А знаешь, мы так и не отдали Льюису запонки Джона, — сказал Сирс.
      — Забыли, — Рики отхлебнул из своего бокала. Они с Сирсом уже так погрузились в свою историю, что Дон, сидящий рядом с ними, казался им невидимым.
      — Ну так что случилось с Евой Галли?
      Рики с Сирсом посмотрели друг на друга, и Сирс сказал:
      — Мы убили ее.
      — Вы двое? — спросил Дон в смятении. Он не ожидал подобного ответа.
      — Мы все. Клуб Чепухи. Твой дядя, Джон Джеффри, Льюис, Сирс и я. В октябре 9 года. Через три недели после Черного понедельника, когда была паника на бирже. Это отразилось даже на Милберне. Отец Лу Прайса, который тоже был брокером, застрелился в офисе. А мы убили девушку по имени Ева Галли. Ненамеренно, никто бы нас ни в чем не обвинил, но был бы большой скандал.
      — Поэтому мы это скрыли, — сказал Сирс. — Нам было что терять. Мы с Рики только начинали адвокатскую карьеру. Джон получил диплом доктора. Льюис был сыном священника. Это могло нас погубить, если не сразу, то медленно. Конечно, будь нам тридцать три вместо двадцати трех, мы пошли бы в полицию и во всем сознались. Но мы были так молоды — Льюису еще не было двадцати. Поэтому мы и сделали то, что мы сделали. И в конце концов…
      — В конце концов, — сказал Рики, — мы превратились в персонажей одной из наших историй. Или вашего романа. Это сейчас нам легко об этом говорить, легче, чем за все эти годы. Я даже помню, что мы говорили, когда укладывали ее в машину Уоррена Скэйлса…
      — Начнем сначала, — сказал Сирс.
      — Да, начнем сначала.
      — Ну так вот, — сказал Рики. — Началось все со Стрингера Дедэма. Он собирался на ней жениться. Ева Галли пробыла в городе только две недели, когда он сделал ей предложение. Он был старше нас, лет тридцати — тридцати двух, и давно хотел жениться. Он много работал, отстроил с сестрами старую ферму полковника и снова стал разводить лошадей. Любая местная девушка с радостью пошла бы за него — он ведь был еще и красавец. Моя жена говорит, что он бы самым красивым мужчиной, которого она знала. Все женщины бегали за ним. Но когда к нам приехала Ева Галли со своими деньгами и столичными манерами. Стрингер был сражен. Она купила этот дом на Монтгомери-стрит…
      — Какой? — спросил Дон. — Где жил Фредди Робинсон?
      — Да. Напротив дома Джона. Там сейчас живет мисс Мостин. Она купила этот дом, обставила его новой мебелью, пианино и граммофоном. И она коротко стриглась, курила и пила коктейли — этакая девушка Джонна Хелда.
      — Ну не совсем, — сказал Сирс. — Она была далеко не такой попрытуньей. Много читала. Была хорошо образована. Да, Ева Галли была очаровательной женщиной. Как описать, на кого она была похожа, Рики?
      — На Клэр Блум в 20-е годы, — сказал Рики.
      — Типичный Рики Готорн. Попроси его кого-нибудь описать, и он приведет в пример кинозвезду. Но в общем это верно. Ева Галли имела такой модерновый вид, во всяком случае для Милберна, и было еще что-то — налет какой-то таинственности.
      — Верно, — сказал Рики. — И это всем нравилось. Как у вашей Альмы Моубли. Никто о ней ничего не знал, кроме того, что она жила в Нью-Йорке и иногда уезжала в Голливуд сниматься в кино. Она сыграла маленькую роль в “Китайской жемчужине”. Это фильм Ричарда Бартелмесса.
      Дон извлек из кармана клочок бумаги и записал название фильма.
      — И у нее, безусловно, были итальянские предки, но она сказала Стрингеру, что по матери она англичанка. Ее отец был довольно богат, но рано умер, и ее воспитывали родственники в Калифорнии. Вот и все, что мы о ней знали.
      — Женщины пытались взять ее под крыло, — сказал Сирс. — Их она тоже покорила. Такая богатая, умная, повидавшая Голливуд — все наперебой звали ее в гости. По-моему, они хотели ее приручить.
      — Да. Сделать как бы своей. Они ведь тоже чувствовали в ней что-то странное. Льюис, который всегда был романтиком, сказал как-то мне, что она напоминает ему принцессу, удалившуюся от двора, чтобы умереть в глуши.
      — Да, она покорила нас, — сказал Сирс. — Мы идеализировали ее. Видели ее время от времени…
      — Платили дань, — сказал Рики.
      — Именно. Платили дань. Приглашения дам она вежливо отклоняла, но мы были настойчивей и то и дело торчали у ее порога по выходным. Особенно Эдвард — он был самым смелым из нас. Правда, в то время она уже была обручена со Стрингером и находилась как бы под его покровительством. Но он ничего не имел против того, чтобы мы ей иногда звонили. Он жил в другом мире.
      — В мире взрослых, — сказал Рики. — Как и Ева. Хотя она была всего на два-три года старше нас, а выглядела еще моложе. Наши визиты были совершенно невинны, хотя кое-кто о них сплетничал. Мы ходили туда всегда вместе, боясь отпускать друг друга поодиночке, — мы были слишком ревнивы, — и каждый раз были в восторге. Ничего особенного не делалось и не говорилось, но эти несколько часов мы проводили в волшебном царстве. Она просто очаровала нас.
      — Тогда люди взрослели не так быстро, — сказал Сирс. — Сейчас это может показаться смешным — чтобы компания двадцатилетних парней поклонялась молодой женщине как божеству. Но так оно и было. Она принадлежала Стрингеру, и мы рассчитывали и впредь быть гостями у них в доме.
      Они на мгновение замолчали, глядя на огонь и отхлебывая виски. Дон не торопил их, зная, что теперь они расскажут все до конца.
      — Мы жили в каком-то невинном раю, где ничего не слышали о Фрейде. Иногда мы даже танцевали с ней, но, даже держа ее в объятиях, мы никогда не думали о сексе. Не смели думать. Этот рай умер в октябре 9-го, вскоре посте Стрингера Дедэма.
      — Рай умер, — повторил Сирс, — и мы взглянули в лицо дьявола. — Он повернулся к окну.

      — Посмотрите на этот снег.
      Остальные двое вслед за Сирсом повернули головы и поглядели на белые хлопья, порхающие за окном.
      — Омару Норрису придется пахать до утра, если его, конечно, найдут.
      Рики отпил еще виски.
      — Было жарко, как в тропиках, — сказал он, возвращаясь из снежного настоящего в тот далекий октябрь. — Молотьба в том году началась поздно. Все боялись потерять доходы. Люди говорили, что именно это сделало Стрингера таким рассеянным. Но сестры Дедэм утверждали, что он видел что-то утром в доме мисс Галли.
      — Стрингер сунул руки в молотилку, — сказал Сирс, — и его сестры обвинили в этом Еву. Он что-то говорил, когда умирал на столе, завернутый в одеяла. Но никто не мог -понять, что он говорит. Что-то вроде “заройте ее” или “отрежьте ее”, как будто он вспоминал о своих руках.
      — И еще, — добавил Рики. — Сестры Дедэм утверждали, что он твердил что-то похожее на “пчелы, пчелы”. Но это длилось недолго. Он умер через несколько дней. Ева Галли не пришла на его похороны. Полгорода было на Плэзант-Хилл, но не невеста покойного. Это вызвало у всех осуждение.
      — Женщины хором принялись поносить ее, — сказал Сирс. — Они говорили, что она довели Стрингера до смерти. Конечно, у половины из них были дочери, которых они хотели бы выдать замуж за Стрингера. Они утверждали, что он узнал что-то о ней — брошенный муж или внебрачный ребенок. Они сравнивали ее с Иезавелью.
      — Мы не знали, что делать, — сказал Рики. — Мы боялись навещать ее. Утешать ее должны были наши родители, а не мы. Она не показывалась, и можно было подумать, что она вернулась в Нью-Йорк. Но нам очень не хватало ее.
      — Только тогда мы поняли, что потеряли, — сказал Сирс. — Идеал, романтическую дружбу, какой у нас никогда больше не было.
      — Сирс прав. И мы стали идеализировать ее еще больше. Она представлялась нам эмблемой печали, разбитого сердца. Мы послали ей соболезнование и были готовы пройти сквозь огонь, чтобы увидеть ее. Сквозь огонь, но не сквозь железный занавес отчуждения, который окружал ее.
      — И тут она сама пришла к нам, — сказал Сирс. — Туда, где тогда жил ваш дядя. Эдвард один имел свой дом, и мы собирались там поболтать и выпить.
      — И поговорить о ней. Знаете эти стихи Эрнеста Доусона: “Я верен останусь тебе, Кинара!”. Льюис где-то раскопал их и читал нам. “Ушедшая бледность лилий” и все такое. Это пронзало нас, как ножом. “Сильней музыки и пьяней вина”. Что за идиоты! И вот, представьте, она сама приходит к нам.
      — И какая, — вставил Сирс. — Она ворвалась, как тайфун. Мы просто испугались.
      — Она сказала, что ей одиноко. Сказала, что устала от этого проклятого города с его лицемерием. Ей хочется выпить и потанцевать, и плевать она хотела на всех. И она проклинает этот город, и если мы мужчины, а не сосунки, то мы тоже пошлем его к черту.
      — Мы не могли сказать ни слова, — сказал Сирс. — Она, наша богиня, ругалась, как матрос, и вела себя.., да, как шлюха. “Сильней музыки и пьяней вина”. Вот это мы и получили. У Эдварда был граммофон и пластинки, и она заставила нас поставить самый громкий джаз. Мы никогда не ожидали такого от нее — она крикнула Джону: “Потанцуй-ка со мной, маленький лягушонок!” — и он так испугался, что не смел до нее дотронуться. Ее глаза метали искры.
      — Я думаю, ее главным чувством тогда была ненависть, — сказал Рики. — К нам, к городу, к Стрингеру. Настоящий циклон ненависти. Она поцеловала Льюиса, когда они танцевали, и он прямо подпрыгнул, как будто она его обожгла. Он отскочил от нее, и тогда она стала танцевать с Эдвардом. Эдвард всегда был смелее нас, но тогда и он потерялся — наш рай рушился буквально на глазах. Она была ужасна, как одержимая демоном. “Вы что, сосунки, боитесь выпить?” подзуживала она нас, и мы быстро напились.
      — Это невозможно описать, — сказал Сирс. — Я знаю, к чему она вела дело, а мы были слишком невинны, чтобы сопротивляться. И больше всего она пыталась обольстить Льюиса. Он был совсем мальчиком. Может, он и целовался с кем-нибудь, но не более того. И он, конечно, любил Еву больше всех нас — ведь именно он нашел это стихотворение Доусона. И именно поэтому ее ненависть в тот вечер больше всего шокировала его.
      — И она знала это. Она оттолкнула Эдварда и устремилась к Льюису, а он просто оцепенел от страха. Как будто это делал его мать.
      — Мать? — переспросил Сирс. — Да, может быть. Во всяком случае, это соответствует глубине его иллюзий в отношении нее, — наших иллюзий. Ева обняла его, просто обвила руками, и стала целовать. Было похоже, что она поедает его лицо. Вообразите — вся эта ненависть входит в ваш рот и режет, как лезвие. Когда она откинула голову, лицо Льюиса было все в помаде, похожей на кровь.
      Эдвард подошел к ней и сказал: “Успокойтесь,, мисс Галли”, — или что-то вроде того. Она прямо зашипела на него. “Ты хочешь меня, Эдвард? — спросила она. — Потерпи, он первый. Ведь мой Льюис такой красавчик”.
      — И потом она повернулась ко мне и сказала: “И ты, Рики, получишь свое. И ты, Сирс. Вы все. Но сперва я хочу Льюиса. Хочу показать ему то, что видел несчастный Стрингер Дедэм, когда заглянул в мое окно”, — и она стала расстегивать блузку.
      — Пожалуйста, мисс Галли, — сказал Эдвард, но она велела ему заткнуться и скинула блузку. Она не носила лифчика, и ее груди были маленькие и крепкие, как два яблока. Она выглядела необычайно соблазнительно. “Ну бедный мой Льюис, что ты теперь будешь делать?” — и она снова принялась поедать его лицо.
      — Мы подумали, что знаем, что увидел Стрингер, заглянув к ней в окно, — сказал Рики. — Что она занималась любовью с другим. И мы испытали ужасное разочарование, глядя на ее наготу и на то, что она делала с Льюисом. Наконец мы с Сирсом взяли ее за плечи и оторвали от Льюиса. Тогда она стала в самом деле мерзко ругаться: “Вы что, подождать не можете, сопляки, так вас растак” и все такое прочее. Тут она принялась расстегивать юбку. Эдвард чуть не плакал. “Ева, — сказал он, — пожалуйста, не надо”. Но она сняла юбку и сказала: “Что, трусы, боитесь увидеть меня настоящей?” — Она скинула исподнее, — сказал Сирс, — и потянулась к вашему дяде. Сказала ему: “Пожалуй, я откушу от тебя кусок, малыш Эдвард”, — и потянулась к нему, к его шее. И вот тогда Льюис ее ударил.
      — Сильно ударил, — сказал Рики, — и она в ответ ударила его еще сильнее. Звук был, как выстрел из ружья. Я, Джон и Сирс ничего не могли сделать, мы просто окаменели.
      — А это могло бы остановить Льюиса. Но мы стояли, как оловянные солдатики, и смотрели. А он пролетел через всю комнату, как аэроплан, из глаз его текли слезы и он ударил ее ногой, как в футболе. Они упали вместе, и Ева так и не встала.
      — Она ударилась головой об угол камина, — сказал Рики. — Льюис долго не мог прийти в себя, но даже он заметил, что изо рта у нее течет кровь.
      — Вот так это и случилось. Она умерла. Лежала там, мертвая и обнаженная, а мы стояли вокруг, как зомби. Льюиса стошнило на пол, а остальные были близки к этому. Мы не могли поверить в то, что случилось. Мы долго молчали, и наконец Льюис сказал: “Нужно вызвать полицию”.
      — “Нет, — возразил Эдвард. — Тогда нас всех посадят за убийство”.
      Сирс и я пытались доказать, что это не умышленное убийство, но Эдвард сказал, что это ничего не меняет. Джон пощупал ей пульс, но, конечно, она была мертва.
      Рики спросил, что нам делать, и Джон сказал: “Есть только одно, что мы можем сделать — спрятать тело так, чтобы его не нашли”. Мы смотрели на ее тело и на ее окровавленное лицо и чувствовали, что она нас одолела. Она своей ненавистью как будто провоцировала нас на убийство и добилась своей цели.
      — и куда вы дели ее тело? — спросил Дон — В шести-семи милях от города было глубокое болото. Теперь его нет, на его месте построили магазин. Там было футов двадцать глубины.
      — Машина Льюиса была на ремонте, — сказал Сирс, — и мы завернули тело в простыню и пошли к Уоррену Скэйлсу просить машину. Мы собирались потом сказать, что разбили ее, и купить ему новую — у нас с Рики хватало на это денег.
      — Уоррен Скэйлс — это отец того фермера, который распускает слухи про марсиан?
      — Элмер — четвертый ребенок Уоррена. Тогда его еще и в помине не было. Мы нашли Уоррена, взяли у него машину, вернулись и стали выносить ее по лестнице.
      — Мы никак не могли запихнуть ее в машину, — продолжал Рики. — Кто-то посоветовал проталкивать ее вперед ногами, и мы уложили ее на заднее сиденье. Простыня сползла с нее, и тут Джон закричал, что она двигается. Эдвард обозвал его дураком и сказал, что он доктор и должен знать, что она не может двигаться.
      — И вот мы наконец уселись. Рики и Джон сидели сзади, рядом с телом. Это была кошмарная поездка. Я сидел за рулем, но совершенно не помню, как мы доехали до болота. Кто-то, помнится, показал нам дорогу, и мы свернули на узкую грязную тропинку, ведущую туда.
      — Все казалось необыкновенно четким, — сказал Рики. — Каждый лист, каждая травинка, — четким, как иллюстрация в книге. Мы вышли из машины, и все это навалилось на нас. Льюис сказал: “Неужели мы должны сделать это?” Он плакал.
      — Машина была ярдах в десяти от болота. Эдвард выключил зажигание и выпрыгнул. Машина медленно поехала.
      Они оба сидели молча, глядя друг на друга.
      — А потом… — начал Рики, и Сирс кивнул. — Не знаю, как и сказать.
      — Мы увидели что-то. Или нам показалось.
      — Я знаю, — сказал Дон. — Вы увидели, что она снова жива.
      — Точно, — сказал Рики. — Мы увидели в окне машины ее лицо. Она смотрела на нас и усмехалась. Мы чуть не умерли на месте. В следующее мгновение машина рухнула в воду и начала тонуть. Мы подбежали поближе, пытаясь разглядеть ее. Я боялся, что она по-прежнему лежит мертвая у Эдварда, — я знал это. Джон прыгнул в воду, когда машина уже погружалась. Он заглянул в окно и…
      — И никого там не увидел, — продолжил Сирс. — Он так сказал.
      — Машина так и осталась там. И теперь она там, под тремя тысячами тонн грунта.
      — А что-нибудь еще случилось? — спросил Дон. — Попытайтесь вспомнить. Это очень важно.
      — Случились две вещи, — сказал Рики. — Но мне нужно еще выпить, — он налил себе виски и залпом выпил. — Джон Джеффри увидел на другой стороне болота рысь. Потом и мы все увидели. Она посмотрела на нас и убежала в лес.
      — А что, пятьдесят лет назад здесь водились рыси?
      — Нет. Если только севернее. И еще — загорелся дом Евы. Когда мы вернулись, соседи стояли вокруг и смотрели, как добровольцы пытаются потушить пожар.
      — Кто-нибудь видел, как это началось?
      Сирс покачал головой, и Рики продолжал:
      Похоже, загорелось само по себе. Но мы почувствовали себя еще хуже, словно и это была наша вина.
      — Один из добровольцев сказал довольно странную вещь. Он видел, что у нас измученный вид, и решил, что мы беспокоимся за соседние дома. Тогда он сказал, что пожар скоро погаснет. И еще сказал, что, похоже, часть дома взорвалась изнутри. И он видел там какие-то странные лучи.
      — И еще окна, — сказал Рики. — Они все разбились, но на земле не было осколков — их втянуло внутрь. Во всяком случае, весь второй этаж выгорел, но первого огонь даже не коснулся. Через год или два этот дом купила другая семья, и постепенно про Еву Галли все забыли.
      — Кроме нас, — сказал Сирс. — Но и мы не говорили об этом. Когда начались работы на месте того болота, мы пережили неприятное время, но машину так и не нашли. Ее так и закопали там с тем, что было внутри.
      — Внутри ничего не было, — сказал Дон. — Ева Галли опять здесь. Она вернулась снова.
      — Снова? — переспросил Рики.
      — Да. Она вернулась как Анна Мостин. А до этого она была здесь под именем Анны-Вероники Мур, а я знал ее в Калифорнии под именем Альмы Моубли.
      — Мисс Мостин? —недоверчиво спросил Сирс.
      — Это она убила Эдварда? — спросил Рики.
      — Я уверен в этом. Может быть, он увидел то же, что и Стрингер.
      — Я не верю, что мисс Мостин имеет с этим что-то общее, — пробормотал Сирс. — Это просто смешно.
      — Но что? — спросил Рики. — Что они могли увидеть?
      — Как она изменяет облик, — ответил Дон. — И я думаю, она нарочно довела их до смерти. И еще, — он обвел их взглядом, — думаю, она знает, что мы собрались здесь. Потому что наше дело еще не закончено.

      — Изменяет облик, — повторил Рики.
      — Изменяет облик, — повторил и Сирс, но более недоверчиво. — Так вы утверждаете, что Ева Галли, актриса Эдварда и наша секретарша — одно и то же лицо?
      — Не лицо. То же существо. И рысь, которую вы видели у болота, скорее всего, тоже она. Это не человек, Сирс. Когда вы видели ненависть Евы Галли в тот день в квартире моего дяди, то, я думаю, вы видели ее самую подлинную суть. Она явилась, чтобы спровоцировать вас на что-нибудь разрушительное, чтобы лишить вас невинности. Но вы не поддались, и вот теперь она вернулась отомстить вам. И мне. Она бросила меня ради моего брата, но знала, что наступит и моя очередь. И тогда она переловит нас всех одного за другим.
      — И что заставило вас поверить в это? — по-прежнему недоверчиво спросил Сирс.