После долгого сидения в теплой ванне он спустился вниз и с удивлением выглянул в окошко столовой. Большая часть выпавшего за ночь снега уже растаяла, оставив лужи черной воды. Небо было безоблачным. Льюис потряс головой. Конечно, это сон, просто племянник Эдварда заронил к нему в мозг эту картину — черного музыканта с дурацким именем. “Теперь нам будут сниться его сюжеты”, — подумал он и усмехнулся.
Он вышел в холл и натянул ботинки. Пройдя на кухню, он поставил греться чайник и посмотрел в окно. Лес был таким же черными мокрым, как деревья у фасада, снег у опушки казался глубже и белее. Он может пройтись, пока вскипит вода, а потом вернуться и позавтракать.
На улице было удивительно тепло, и это окружало его каким-то уютным, безопасным коконом. Лес, наполненный весенним журчанием воды, совсем не напоминал картинку из страшной сказки.
Он шел по привычной тропе, глубоко дыша, вдыхая аромат таяния и прелых листьев. Теперь он жалел, что много выпил в доме у Сирса и наговорил лишнего. Глупо винить себя в смерти Фредди Робинсона. И в тот раз он ничего такого не слышал — просто снег упал с ветки.
Ему нужно женское общество. Теперь, когда с Кристиной Берне все кончено, можно пригласить на ужин Анни, официантку Хэмфри, и пусть она говорит о книгах и картинах. Это поможет ему изгнать страхи прошедшего месяца. Можно пригласить и Энни, пускай обе говорят о картинах.
Потом он подумал, что можно на часок-другой увести у Рики Стеллу и просто наслаждаться созерцанием ее, сидящей рядом.
Очнувшись от своих мыслей, Льюис обнаружил, что зашел уже довольно далеко. Он был один в лабиринте освещенных солнцем деревьев и журчащей воды. Иллюзию необитаемости нарушала только виднеющаяся с дороги желтая цистерна. Он вздохнул и повернул обратно.
Он проголодался и был рад, что купил в Милберне бекон и яйца. Он намелет кофе, пожарит яичницу и тосты, а после завтрака позвонит девушкам и пригласит их на ужин. Стелла подождет.
На полпути домой он почуял запах еды. Он удивленно принюхался — без сомнения, пахло завтраком, тем самым, что он только что вообразил. Кофе, бекон, яйца.
Ага. Кристина.Решила помириться. У нее ведь был ключ.
Скоро он вышел на опушку, и вкусный запах усилился. Он шел, думая о том, что он ей скажет и в каком настроении она его встретит.., только потом он заметил, что у дома нет ее машины.
Он остановился и посмотрел на дом. Тот казался еще больше, чем обычно, деревья рядом с ним выглядели тонкими прутиками. Льюис смотрел на эту уменьшенную копию шотландского замка, внезапно похолодев.
Это был замок не спящей, а мертвой принцессы.
Запах еды стал одуряюще сильным. Льюис осторожно открыл дверь кухни и вошел.
На кухне было пусто, но там кто-то побывал. На столе стояли две тарелки
— его лучший фарфор. Рядом свечи в серебряных подсвечниках, незажженные. На холодильнике — банка апельсинового сока. Чайник свистел на плите, и Льюис снял его.
Возле тостера лежали два ломтика хлеба.
— Кристина? — позвал он, еще надеясь, что она спряталась. Ответа не было.
Он повернулся назад к плите и понюхал воздух. Бекон и яичница. Но плита была холодной.
В столовой все осталось, как было; то же и в гостиной. Он поднял с ручки кресла книгу и с любопытством посмотрел на нее, хотя сам положил ее туда накануне.
— Кристина! Кто тут?
Вверху хлопнула дверь.
Льюис быстро подошел к лестнице.
— Кто там?
После бесконечно долгого мгновения он начал подниматься. Холл наверху, освещенный солнцем, был пуст. Справа располагалась его спальня, слева две запертые комнаты.
Дверь в спальню закрывалась именно с тем лязгающим звуком, который услыхал Льюис.
Льюис стоял возле двери, не в силах заставить себя войти. Он уже видел привычную обстановку спальни — ковер, его тапочки, пижаму, окно, в которое он смотрел утром. Остановило его то, что на кровати лежало тело его жены, покончившей с собой четырнадцать лет назад. Медленно, дюйм за дюймом, его рука тянулась к ручке. Наконец он нащупал ее и повернул. Потом закрыл глаза и шагнул за порог.
Сразу же ему в ноздри ударило неописуемое зловоние гниющей плоти.
“Входи, Льюис”.Весь дрожа, он открыл глаза. Никого. И никакого запаха, кроме тяжелого аромата увядших цветов. Он подошел к кровати и потрогал простыню. Она была теплой.
Через минуту он уже набирал номер.
— Отто, ты не боишься лесничих?
— Ах, Льюис, они бегут, когда меня видят. Но в такую погоду собак не выведешь. Если хочешь, приезжай на шнапс.
— Обязательно приеду. Спасибо.
Глава 2
Питер остался в классе, когда все остальные убежали на перемену. Он сидел и читал книгу. Тут к нему подошел Тони Дрекслер.
— Слышал что-нибудь про Джима Харди?
— Нет, — Питер опустил голову еще ниже.
— Я думаю, он давно уже в Гринич-Вилледж.
— Может быть.
— Сейчас история. Учил что-нибудь?
— Нет.
— Врешь ведь. Ну ладно, пока.
Оставшись один, Питер швырнул книгу в сумку, пошел в туалет и сидел там, пока не прозвонил звонок. Подождав еще немного, он осторожно пробрался в холл и вышел. Никто его не заметил.
Выйдя со школьного двора, Питер направился к Андерхилл-роуд, которая вела к дороге 17. Он обходил площадь и деловые улицы. Скоро он вышел из города и теперь шел, вернее, бежал по дороге среди голых полей.
На шоссе он остановился и начал голосовать.
Ему нужно было поговорить с Льюисом. О своей матери.
В глубине сознания он видел, как набрасывается на Льюиса, как разбивает кулаками его красивое лицо… Но одновременно ему представлялся Льюис улыбающийся и говорящий, что он приехал из Испании совсем не затем, чтобы заводить шашни с чьими-то матерями.
Если Льюис так скажет, он расскажет ему про Джима Харди.
Питер голосовал минут пятнадцать, пока перед ним не остановился синий автомобиль. Водитель, плотный мужчина средних лет в помятом сером костюме и туго затянутом зеленом галстуке, открыл дверцу. На заднем сиденье громоздились какие-то рекламные буклеты.
— Тебе куда, сынок?
— Недалеко, миль шесть или семь отсюда. Скажу, где это.
— Это против моих принципов, — сказал мужчина.
— Что?
— Против моих принципов. Опасно садиться в машину к незнакомым людям. Советую тебе запомнить это.
Питер громко рассмеялся.
Водитель остановился перед домом Льюиса и на прощанье не преминул дать Питеру еще один совет:
— Слушай, не садись ни к кому в машину. На дорогах полно всяких извращенцев, — он схватил Питера за руку. — Обещай мне не делать этого.
— Ладно, обещаю.
— Господь слышит тебя. Подожди минутку, — он обернулся, взял один из буклетов и протянул его Питеру. — Вот, возьми. Это поможет тебе. Это ответ на все.
— Ответ?
— Именно. И покажи друзьям.
Питер посмотрел на неряшливо отпечатанную брошюрку.
Она называлась “Сторожевая башня”. Машина уехала, и Питер, сунув буклет в карман, пошел к дому.
У подъезда снег растаял, отражая солнце в десятках зеркальных луж. Он никогда не был здесь и удивился величине дома. Там можно блуждать неделю и не найти выхода. Представив, как обособленно и странно Льюис живет здесь, Питер усомнился в своих планах.
Войти в этот дом ему было не легче, чем в зловещий дом на Монтгомери-стрит. Он обошел дом сзади. Там он был приветливее: кирпичный дворик, деревянные сараи, деревья. Он заметил тропу, уходящую в виднеющийся вдали лес, и тут в его голове возник голос:
“Представь, что Льюис лежит в постели с твоей матерью, Питер”.
— Нет, — прошептал он.
“Представь, как она извивается под ним, голая. Представь…”Питер затряс головой, и голос стих. Тут с дороги к дому повернул автомобиль. Льюис едет домой. Питер подумал было сразу предстать перед ним, но осторожность превозмогла, и он, спрятавшись за сараем, высунулся оттуда. Перед домом остановилась машина его матери.
Питер тихо застонал. Укрывшись за кустами, он следил, как мать выходит из машины. Ее лицо было бледным от сдерживаемых чувств — такой он ее никогда не видел. Она нагнулась к машине и дважды нажала гудок. Потом выпрямилась и медленно пошла к дому. Питер думал, что она позвонит, но она порылась в сумочке, достала ключ и открыла дверь. Он слышал, как она зовет Льюиса по имени.
Глава 3
Льюис на своем “моргане” с трудом объехал большую лужу на дороге, ведущей к сыроварне. Это было деревянное здание солидных размеров, выстроенное самим Отто в долине за Афтоном, у подножия лесистых холмов. В загонах заливались лаем собаки. Льюис вышел на машину, открыл железные двери и вошел внутрь, вдыхая густой запах свернувшегося молока.
— Льюис! — Отто стоял у противоположной стены сыроварни, разливая сыр по круглым деревянным формам. Когда форма заполнялась, Карл, сын Отто, относил ее на весы, записывал вес и дату изготовления и складывал в углу в штабель. Отто что-то сказал Карлу и пошел навстречу Льюису, протягивая руки.
— Рад видеть тебя, мой друг. Но у тебя такой усталый вид! Надо срочно налить тебе моего шнапса.
— Похоже, ты занят. Но от шнапса не откажусь.
— Черт с ним! Карл все сделает. Он уже настоящий сыровар. Почти как я.
Льюис улыбнулся, и Отто хлопнул его по спине и потащил в свой крохотный офис. Там он сел на стул, заскрипевший под его тяжестью, а Льюиса усадил на стол.
— Ну мой друг, — Отто извлек из стола бутыль и два стакана. — Сейчас мы хорошо выпьем. Чтобы наши с тобой щеки порозовели.
Жидкость, похожая на цветочный дистиллят, обожгла Льюису горло.
— Замечательно.
— Еще бы. Я сам делал. Надеюсь, ты захватил свое ружье, Льюис?
Льюис кивнул.
— Ага. Я так и знал, что ты приходишь сюда, пьешь мой шнапс и ешь мой восхитительный новый сыр, — и Отто потянулся к холодильнику, — а сам только и думаешь, как бы сорваться с места и кого-нибудь пострелять, — он достал круг сыра, положил на стол и взрезал ножом. Это был фирменный сыр Отто, белый с зеленоватыми прожилками, похожий на человеческую плоть. — Ну что, прав я?
— Прав.
— Конечно. Но все равно это здорово, Льюис. Я купил новую собаку.
Оченьхорошую. Она видит на две мили, а нюхает на десять.
Сыр был таким же вкусным, как шнапс.
— Так ты думаешь, для собак слишком сыро?
— Нет, нет. Под большими деревьями не должно быть сыро. Кого-нибудь отыщем. Может, даже лису.
— А лесничих ты не боишься?
— Нет! Они от меня бегают. Ага, говорят, опять этот чокнутый немец да еще с ружьем.
Слушая болтовню Отто Грубе со стаканом шнапса в одной руке и с куском сыра в другой, Льюис подумал, что Отто представляет собой альтернативу Клубу Чепухи — дружбу не столь сложную, но не менее верную.
— Пошли посмотрим твою собаку.
— Посмотрим? Льюис, когда ты увидишь мою собаку, ты упадешь на колени и предложишь ей руку и сердце.
Они оделись и вышли на улицу. Там Льюис увидел высокого парня возраста Питера Бернса, загружавшего формы с сыром в пикап. Он какое-то время смотрел на Льюиса, потом улыбнулся.
— Отто, ты нанял нового работника? — спросил Льюис, когда они шли к собакам.
— Да. Ты его видел? Это он нашел тело бедной старой леди, которая держала лошадей.
— Рея Дедэм, — уточнил Льюис. Когда он обернулся, парень все еще глядел на него.
— Да. Он был очень взволнован и не мог больше там жить. Он очень хороший мальчик, Льюис, и я дал ему работу. Он подметает и перетаскивает сыр.
Рея Дедэм, Эдвард, Джон. Они преследуют его даже здесь.
Отто вывел новую собаку из загона и нагнулся к ней, ероша ей шерсть на шее. Это была гончая, стройная и мускулистая, которая не прыгала от радости, как другие собаки при виде хозяина, а спокойно стояла рядом с Отто, глядя на него внимательными голубыми глазами. Льюис тоже наклонился к ней, и она позволила ему себя погладить.
— Это Флосси, — сказал Отто. — Правда, красавица?
Флосси, как ты думаешь, не пора ли нам немного прогуляться?
Собака впервые выказала признаки оживления, виляя хвостом. Ее послушание, запах сыра и ударивший в голову шнапс отвлекли внимание Льюиса от Клуба Чепухи, и он сказал: — — Отто, я хочу рассказать тебе кое-что.
— О! Гут. Расскажи, Льюис.
— Я хочу рассказать, как умерла моя жена.
Отто наклонил голову, став на какой-то момент абсурдно похожим на гончую у его ног.
— Гут. Ты мне расскажешь, когда мы пробудем в лесу час-другой. Я рад, Льюис.
Льюис и Отто называли то, чем они занимались в лесу, охотой на енота, но прошел уже год с тех пор, как они на самом деле кого-то подстрелили. Ружья и собаки были скорее оправданием для блуждания по лесам за сыроварней
— более длительного варианта утренних пробежек Льюиса. Иногда собаки находили кого-нибудь, но в большинстве случаев Отто смотрел на испуганное животное на дереве или в кустах и говорил: “Пошли, Льюис, оно слишком красивое. Поищем кого поуродливей”.
Но на этот раз Флосси всерьез намеревалась навести их на дичь. Она не гонялась за птицами, как другие собаки, но целеустремленно бежала вперед, подняв хвост.
— Флосси собирается задать нам работу.
— Да. Я уплатил двести долларов, чтобы бегать за ней, как дурак.
Только далеко в лесу Льюис почувствовал, что его напряжение убывает. Отто шел впереди, подзывая свистом собаку, когда она убегала слишком далеко.
Как Отто и предсказывал, в глубине леса было холоднее и суше. На открытых местах снег подтаял и хлюпал у них под ботинками, но под деревьями лежал нетронутым.
Через полчаса собака напала на след и стала лаять, вопросительно оглядываясь на хозяина.
— Ну его, Флосси! Пусть идет, — бросил, отдуваясь, Отто. Собака ушам своим не верила:
“Что же вы делаете, болваны?”Наконец она смирилась, села и высунула язык с недовольным видом.
— Да, Флосси, мы не твоего класса, — сказал Отто. — Хочешь выпить, Льюис? — Он протянул Льюису фляжку. — И вообще нам пора в тепло.
— Ты что, хочешь разжечь костер?
— Конечно. Видишь вон тот валежник? Достаточно расчистить снег, накидать сучьев и готово.
Они полезли вверх по холму, где громоздилась куча валежника. Флосси сидела, не проявляя больше интереса к их занятиям.
Льюис— не ожидал, что они заберутся так высоко: под ними, на длинном лесистом склоне, виднелась лента дороги. За ней снова тянулись леса, но зрелище дороги и нескольких мчащихся по ней машин нарушило его призрачное чувство отъединения от мира.
И опять Милберн дотянулся до него: в одной из машин он узнал “вольво” Стеллы Готорн. “О, Боже”, — прошептал он. Он мог с таким же успехом разжечь костер на городской площади. Милберн преследовал его повсюду.
Машина Стеллы свернула на обочину и встала. Через мгновение рядом остановился другой автомобиль, и вышедший из него мужчина наклонился к Стелле.
Льюис отвернулся и пошел к Отто.
Тот уже разложил небольшой костер на расчищенном от снега каменистом месте.
— Ну, Льюис, грейся.
— Шнапс еще остался? — Льюис взял фляжку и присел рядом с Отто на большое бревно. Отто порылся в карманах и извлек аккуратно разрезанный пополам кусок домашней колбасы. От костра распространялось приятное, усыпляющее тепло. Льюис откусил колбасы и начал:
— Как-то вечером Линду и меня пригласили на обед в один из номеров моего отеля. Линда не пережила этого дня, Отто, и я думаю, что то, что погубило ее, теперь пришло за мной.
Глава 4
Питер вышел из-за сарая, пересек двор и заглянул в окошко кухни. Стол был накрыт на двоих, его мать готовила завтрак. Он слышал ее шаги, когда она ходила по дому, тщетно разыскивая Льюиса.
Что она будет делать, когда увидит, что его нет?
Конечно, ей ничего не угрожает, сказал он себе, это ведь ее дом. Она увидит, что Льюиса нет, и вернется домой. И все будет по-прежнему. Он толкнул дверь, ожидая, что она заперта, но дверь приоткрылась.
Он не входил. Если он войдет, ему придется говорить с матерью и спрашивать, что она здесь делает. Но он мог сказать ей, что заехал к Льюису. Поговорить с ним — о чем? Ну о Корнельском университете.
Нет. Сердитое лицо матери говорило, что она не поверит таким сказкам. Он отошел от двери и сделал несколько шагов назад, глядя на окно. Тут занавеска дрогнула, и он замер. Там кто-то был, не мать, а кто-то другой. Он видел только белые пальцы, отодвигающие материю. Питер хотел бежать, но ноги не слушались.
Фигура за окном придвинулась к стеклу и улыбнулась ему. Это был Джим Харди.
Внутри дико закричала мать.
Оцепенение Питера прошло, и он опрометью вбежал в дом, быстро миновал кухню и очутился в столовой. Через дверь он мог видеть гостиную, ярко освещенную солнцем.
— Мама!
Он вошел в гостиную, где кожаные диванчики отражали громадный камин, а на стенах висело старинное оружие. Там тоже никого не было.
— Мама!
В комнату, улыбаясь, вошел Джим Харди. Он поднял руки, демонстрируя Питеру свою безобидность.
— Привет, — сказал он, но это не был голос Джима. Этот голос не мог принадлежать человеческому существу.
— Ты мертв.
— Ерунда, — сказал двойник Джима. — Ты же не видел, что произошло, ты убежал. Это даже не больно, Пит. Это приятно. И уж конечно, это очень полезно.
— Что ты сделал с моей матерью?
— О, с ней все в порядке. Она наверху, с ним. Не ходи туда. Лучше поболтаем.
Питер в отчаянии взглянул на оружие на стене, но до него было слишком далеко.
— Ты ведь не существуешь, — крикнул он, чуть не плача. — Они убили тебя, — он взял со столика возле дивана лампу.
— Сложный вопрос. Нельзя сказать, что я не существую, поскольку вот он я. Поэтому давай сядем спокойно…
Питер изо всех сил швырнул лампу в грудь двойника.
— ..
И все обсудим, — успел сказать тот, когда лампа пролетела сквозь него и разбилась о стену стеклянным дождем.
Питер кинулся в другую комнату, всхлипывая от омерзения. Он очутился в холле, выложенном черно-белой плиткой, у подножия лестницы.
Добежав до середины лестницы, он остановился.
— Мама!
Совсем близко послышался всхлип. Питер подбежал к двери спальни и открыл ее. Его мать всхлипнула еще раз.
Человек из дома Анны Мостин стоял возле большой кровати, видимо, принадлежащей Льюису. На человеке были темные очки и вязаная шапка. Его руки сомкнулись на шее Кристины Берне.
— О-о, Бернс-младший! Опять эти несносные подростки суют нос в дела взрослых. Я думаю, тебе не помешает хорошая порка.
— Мама, они не настоящие! — крикнул Питер. — Ты можешь заставить их исчезнуть!
Глаза матери закатились, и она конвульсивно дернулась.
— Просто не слушай их, а то они забираются в голову и гипнотизируют.
— О, в данном случае это вовсе не обязательно, -сказал человек в темных очках.
Питер подошел к подоконнику и поднял вазу с засохшими цветами.
— Эй, парень!
Лицо матери посинело, язык вывалился изо рта. Он застонал и замахнулся вазой, но тут его схватили за руку две маленьких холодных руки. Он почувствовал зловоние запах разлагающейся плоти.
— Молодец, — сказал человек.
Глава 5
Гарольд Симе сердито влез в машину, заставив Стеллу подвинуться.
— Ну, в чем дело? Что все это значит?
Стелла извлекла из сумки сигареты, закурила и так же молча протянула пачку Гарольду.
— Я спрашиваю, в чем дело? Я тащился сюда двадцать пять миль, — он оттолкнул сигареты.
— Ты же сам предлагал встретиться. Во всяком случае, так ты говорил по телефону.
— Я имел в виду твой дом, черт возьми.
— Но я предпочла здесь. Если тебе не нравилось, мог бы не приезжать.
— Но я хотел тебя видеть!
— Тогда какая разница, где? Говори, что ты хотел мне сказать.
Симе хлопнул по панели.
— Черт! Ну зачем было встречаться именно в этой дыре?
— А что? По-моему, очень милое место. Но, по правде говоря, я не хотела, чтобы ты приходил ко мне в дом.
— Не хотела? — переспросил он с таким тупым видом, что Стелла поняла, она осталась для него загадкой. А такие мужчины, как правило, бесполезны.
— Нет. Не хотела.
— Ну ладно, мы могли бы встретиться в баре или в ресторане в Бингемтоне.
— Я хотела увидеться с тобой наедине.
— Вот он я, — он театрально вскинул руки. — Ты даже не поинтересовалась, в чем моя проблема.
— Гарольд, за эти месяцы я терпеливо выслушивала абсолютно все про твои проблемы.
Неожиданно он протянул к ней руки и воскликнул:
— Стелла, поехали со мной!
— Это невозможно, — мягко сказала она, уклоняясь от его объятий. — Невозможно, Гарольд.
— Тогда в следующем году. У тебя будет время уладить все с Рики, — и он опять потянулся к ней.
— А ты не только нахален, но еще и глуп. Тебе сорок шесть, мне шестьдесят. К тому же у тебя работа, — она как будто объясняла что-то своему ребенку. Затем решительно отвела его руки и положила их на руль.
— Черт, — простонал он. — Черт. У меня работа только до конца года. Отдел не продлил мне договор, и это значит, что я могу уехать. Мне сегодня сказал об этом Хольц. Сказал, что сожалеет, но он хочет вести отдел в новом направлении, и мы не сработаемся. К тому же у меня мало публикаций. Ты знаешь, это не моя вина, я напечатал три статьи, и любой антрополог…
— Я это уже слышала, — прервала Стелла.
— Да. Но теперь это на самом деле важно. Эти выскочки меня просто выживают. Ледбитер получил допуск в индейскую резервацию, Джонсон выпускает книгу… А мне шиш.
Стелла плохо понимала, что он говорит — настолько ей стал вдруг неприятен сам его голос.
— Ты хочешь сказать, что зовешь меня с собой, а у тебя даже нет работы?
— Ты мне нужна.
— И куда же ты собираешься ехать?
— Ну, не знаю. Может быть, в Калифорнию.
— Ах, Гарольд, как же ты банален! — взорвалась она наконец. — Хочешь жить в трейлере? Лопать бутерброды?
Тебе нужно не плакаться передо мной, а писать письма и искать новую работу. Или ты думаешь, я сочту за честь делить с тобой бедность? Я была твоей любовницей, а не женой,. — после последней фразы она едва не добавила “слава Богу”.
— Ты мне нужна, — повторил Гарольд несчастным голосом.
— Это смешно.
— Правда нужна.
Она увидела, что он вот-вот доведет себя до слез.
— Ну вот, теперь ты себя жалеешь. Хватит, Гарольд, от меня ты жалости больше не добьешься.
— А если я тебе так противен, зачем ты приехала?
— Чтобы сказать тебе, что тебе пора бросить все это и заняться поисками работы. А у меня сейчас достаточно хлопот с мужем, чтобы заниматься еще и тобой.
— С мужем?
— на этот раз Симе в самом деле был поражен.
— Да. Он для меня гораздо важнее, чем ты, и сейчас он гораздо больше во мне нуждается.
— Этот сухарь.., этот старый мерин? Не может быть!
— Осторожнее в выражениях.
— Ты же дурачила его все эти годы!
— Да. Но он кто угодно, только не сухарь, и не тебе его так называть. Из всех мужчин в моей жизни он значил для меня больше всех, а если я его и дурачила, то еще больше я дурачила себя. И если ты не видишь, насколько он лучше тебя, то ты и в самом деле законченный осел.
— Ну ты и стерва! — воскликнул Гарольд, расширив свои маленькие глазки.
Она улыбнулась.
— “Ты самая гнусная тварь, какую я видел”, как Мелвин Дуглас говорил Джоан Кроуфорд. Не помню, как назывался этот фильм. Можешь позвонить и спросить у Рики.
— Господи, скольких мужчин ты смешала с дерьмом!
— Немногие из них пережили это достойно.
— Стерва!
— Какой ты, оказывается, грубиян. Может, вылезешь из моей машины?
— Ты еще сердишься! Я лишился работы, ты меня вышвырнута и еще сердишься?
— Да. Вылезай, Гарольд. Возвращайся в свою маленькую самодовольную лужу.
— Могу уйти, — он побагровел. — Но могу и сделать с тобой то, что тебе когда-то так нравилось.
— Ты угрожаешь меня изнасиловать?
— Это не угроза.
— А что? Обещание? Тогда я тоже тебе кое-что пообещаю, — Стелла полезла за пазуху и достала оттуда длинную заколку, которую всегда носила с собой с тех пор, как в Скенектеди какой-то тип весь день ходил за ней по магазинам.
— Если дотронешься до меня, обещаю, что воткну тебе это в шею.
Он выскочил из машины, как ошпаренный, хлопнув дверью. Стелла, улыбаясь, развернула “вольво” и вписалась в поток встречного движения.
— Черт бы тебя побрал! — Он погрозил ей вслед кулаком. — Надеюсь, ты разобьешься!
Он подобрал с земли камень и швырнул на дорогу. Потом постоял, тяжело дыша и повторяя: “Господи, ну и стерва”. В таком состоянии он не мог вести машину. Нужно было успокоиться.
Последняя история Льюиса
Глава 6
— Мы поссорились, — сказал Льюис. — Мы ссорились редко, и чаще всего по моей вине. В тот раз это случилось из-за того, что я уволил одну из горничных. Крестьянку из Малаги. Не помню, как ее звали, — он откашлялся и придвинулся к огню. — Она была очень суеверной, как большинство испанских крестьян. Верила в магию, в злых духов, и все у нее было дурной приметой — птицы на лужайке, неожиданный дождь, разбитое стекло. А уволил я ее потому, что она отказалась убирать в одной из комнат.
— Что ж, причина уважительная, — заметил Отто.
— Вот и я так думал. Но Линда сказала, что я слишком строг с девушкой. Ведь раньше она никогда не делала таких вещей. Она сказала, что эти постояльцы нехорошие или что-то в этом роде.
Льюис отхлебнул бренди, а Отто подбросил дров в огонь. Флосси подошла ближе и улеглась возле костра.
— А кто они были, Льюис?
— Американцы.
Дама из Сан-Франциско, Флоренс де Пейсер, и ее маленькая племянница, Алиса Монтгомери. Девочка лет десяти. С ними еще ездила служанка, мексиканка по имени Росита. Они заняли большой номер на верхнем этаже отеля. В них не было ничего демонического, Отто, можешь мне поверить. Хотя Росита могла бы сама следить за чистотой, но это была работа нашей девушки, а она отказалась. Линда просила позволить сделать это другой горничной, но я ее уволил.
Льюис глядел на огонь.
— Постояльцы слышали, как мы ссоримся, и это тоже была большая редкость. Мы были в розарии, и я, похоже, кричал. Для меня это представлялось делом принципа, и для Линды, по-моему, тоже. Но я заупрямился
— через день-два я согласился бы с ней, но она столько не прожила.
— Он откусил кусок колбасы и некоторое время жевал молча. — В тот вечер миссис де Пейсер пригласила нас на обед. Обычно мы ели отдельно, но иногда постояльцы приглашали нас, это было в порядке вещей. Я не хотел идти. Я очень устал, работал весь день. Утром я помогал загружать в погреб бутылки с вином, днем играл в теннис и еще поругался с Линдой. Но мы все же пошли туда, часам к девяти. Миссис де Пейсер предложила нам выпить и сказала, что ужин будет через четверть часа.
Ну вот, я выпил и сразу захмелел. Я пытался говорить с Алисой. Она была миленькой девочкой, но очень молчаливой и такой пассивной, что казалась недоразвитой. Я решил, что родители спихнули ее на лето под опеку тети.
Позже я подумал, что в вино было что-то подмешано, какой-то наркотик. Я был не пьян, а, скорее, потерял ориентировку. Линда заметила это, но миссис де Пейсер успокоила ее, а я, конечно, сказал, что я в порядке. Потом мы сели есть. Я с трудом смог проглотить несколько кусков. Алиса весь обед молчала и только глядела на меня, улыбаясь, как будто я был каким-то редким животным. Мне становилось все хуже и хуже — все тело онемело и даже цвета в комнате казались бледнее.
После обеда тетя отослала Алису спать, и Росита подала коньяк, к которому я не притронулся. Конечно, я мог говорить и казался нормальным всем, кроме Линды, но все, чего я хотел — это лечь спать.
Потом девочка позвала из комнаты: “Мистер Бенедикт, мистер Бенедикт”, несколько раз, очень тихо. Миссис де Пейсер сказала: “Вот видите! Вы ей понравились”, и я ответил, что с удовольствием пожелаю девочке доброй ночи, но Линда меня опередила. Она сказала: “Дорогой, ты слишком устал. Я схожу”.
— “Нет, — возразила миссис де Пейсер. — Девочка просила его”. Но Линда уже скрылась за дверью.
И уже через секунду я узнал, что случилось что-то страшное.Потому что оттуда не доносилось никаких звуков. Это была самая оглушительная, тишина, какую я слышал в жизни. Миссис де Пейсер просто сидела и смотрела на меня, и тогда я встал и пошел к комнате.
На полпути я услышал крики Линды. Ужасные крики, совершенно дикие. Я ворвался в комнату, и сразу разбилось стекло. Линда впечаталась в окно, вся в хрустале осколков, и через миг исчезла. Какое-то время я не мог двинуться и стоял на пороге, глядя на девочку. Она сжалась на кровати, и долю секунды мне казалось, что она улыбается мне.
Потом я подбежал к окну. Алиса позади начала всхлипывать. Линда лежала внизу, мертвая. Вокруг нее уже собрались постояльцы, вышедшие из столовой. Кое-кто из них подняли головы и увидели меня в разбитом окне. Одна женщина закричала.
— Она подумала, что это ты ее толкнул, — сказал Отто.
— Да. Она потом сильно напортила мне с полицией. Я мог провести остаток жизни в испанской тюрьме.
— А эти, миссис де Пейсер с девочкой, разве не объяснили, в чем дело?
— Они уехали. Они сняли номер до следующей недели, но когда меня вызвали в полицию, они собрали вещи и уехали.
— А полиция их не искала?
— Не знаю. Я их никогда больше не видел. И скажу тебе одну странную вещь, Льюис. Миссис де Пейсер расплачивалась по карточке “Америкэн экспресс”, когда уезжала. Сказала клерку, что очень сожалеет, но не может оставаться после такого шока. А через месяц мы узнали, что карточка недействительна. Настоящая миссис де Пейсер умерла, и компания вовсе не собиралась оплачивать ее долги. — Льюис засмеялся. Бревно в костре затрещало, рассыпавшись искрами по снегу. — Ну и что ты об этом думаешь?
