Питер кое-как вскочил и рванулся к лестничной площадке, где стоял Джим.
      Человеко-волк приближался медленно, не спеша.
      — Вы ведь хотите встретиться с ней? — спросил он с той же ужасной оскаленной улыбкой. — Она будет очень рада. Это я вам обещаю.
      Питер дико оглянулся и увидел пробивающийся из-под двери фосфорический свет.
      — Может, она и не вполне в форме, но это для вас даже интереснее, не так ли? Зачем носить маски при друзьях?
      “ Он заговаривает нас, — подумал Питер. — Гипнотизирует, чтобы мы не убежали”.
      — Так вы, ребята, интересуетесь наукой? Телескопами? Похвально встретить такой интерес к науке у подрастающего поколения, такую жажду знаний. Ведь многие боятся рискнуть, но о вас этого не скажешь, правда?
      Питер посмотрел на Джима — тот застыл на месте с открытым ртом.
      — Да, вы храбрые парни. Сейчас я к вам приду, расслабьтесь и подождите немного.., просто подождите.
      Питер ткнул Джима пальцем под ребра, но тот не двигался. Он оглянулся и взглянул в золотые глаза оборотня. Внезапно в его мозгу всплыл голос, нежный, как музыка: “Расслабься, Питер, подожди, ты увидишь ее…”— Джим! — крикнул он.
      Харди конвульсивно дернулся, и Питер понял, что его уже не спасти.
       “Успокойся, мой друг, не надо шуметь…”
      Золотоглазый был уже совсем близко, протягивая к ним левую руку. Питер отшатнулся; от страха он уже не мог связно мыслить. Он начал отступать вверх по ступенькам, в то время как белая рука оборотня все ближе приближалась к руке застывшего Джима. Сияние из-под двери вдруг сделалось таким ярким, что призрачный зеленый свет залил всю лестницу.
      — Возьми меня за руку, — сказал оборотень, и пальцы Джима сомкнулись на его руке. Питер закрыл глаза.
      Открыл он их, услышав дикий крик Джима.
      Золотоглазый схватил Джима за горло и с чудовищной силой ударил его головой о стену. Потом еще раз.
       “Теперь ты”.
      Джим осел на ступеньки и свалился вниз легко, как бумажная фигурка. В воздухе поплыл сладковатый запах крови.
      Питер побежал по коридору и, увидев раскрытую дверь, вбежал туда. В комнате было темно. Потом он увидел на фоне окна силуэт мужчины.
      — Добро пожаловать, — сказал неизвестный, подымаясь с кровати. — Ты еще не видел ее? Это незабываемая женщина. Ты не пожалеешь.
      Он медленно направился к Питеру, застывшему возле двери, и тот увидел, что это не кто иной, как Фредди Робинсон.
      — Добро пожаловать домой, — сказал Фредди.
      Шаги в коридоре замерли перед дверью комнаты.
       “Пора. Пора”.
      — Знаешь, я не помню, как тебя…
      Питер увернулся от объятия Робинсона и попытался оттолкнуть его, но пальцы встретили лишь воздух. Тут же фигура Робинсона распалась на бесформенные пятна света.
      — Иди ко мне, Питер, — позвал голос из-за двери. — Мы ждем тебя, — голос в его мозгу повторил “пора”.
      Питер услышал, как открывается дверь. Он вскочил на кровать и изо всех сил ударил ногой по оконной раме. Окно вылетело. Холодный воздух отрезвил его, хотя голос в голове продолжал настаивать: “Не глупи, останься, ты же не можешь бросить Джима!” Джим.
      Он прыгнул вниз, на крышу гаража, слыша, как кто-то метнулся вслед за ним. Но он уже соскочил в снег и побежал, успев заметить лишь, что в доме зажегся свет — свет в холле и на лестнице, призрачно освещавший его путь и все еще кричавший ему вслед: “Представь, как хорошо лежать в этом снегу со скрещенными на груди руками, как хорошо спать на этом прохладном льду…” Он бежал до самого дома.

      — Льюис, ты уже пьян, — сказал Сирс. — Не забывайся — Сирс, не так-то легко забыться, думая о таких вещах.
      — Все равно, хватит пить.
      — Сирс, мне кажется, что мы ничего не сможем сделать.
      Ты предлагаешь перестать встречаться? — спросил Рики. — Неужели мы три мушкетера?
      — Мы те, кто остался. Плюс Дон, конечно.
      — Ох, Рики, — улыбнулся Льюис. — Хорошо, что ты такой верный друг.
      — Нам всем сейчас нужно быть верными. Ну, мне пора. Ты правда хочешь встречаться и дальше?
      Льюис поставил бокал и встал.
      — Не знаю. Наверное, да. Иначе я не смогу дважды в месяц курить сигары Сирса. К тому же у нас теперь новый член… — видя, что Сирс готов взорваться, Льюис взглянул на него с невинным видом. — И потом не встречаться будет еще страшнее. Может быть, я верю в то, что сказал Рики. У меня самого с октября случались кое-какие странные события.
      — И у меня, — сказал Сирс.
      — И у меня, — подхватил Рики. — О том и речь.
      — Поэтому мы действительно должны держаться вместе. Вы поумнее меня, и этот парень, похоже, тоже, но у меня хватает ума понять, что не время расходиться. Иногда я в своей дыре так пугаюсь, что начинаю понимать, что случилось с Джоном.
      — А в оборотней вы верите? — спросил Рики.
      — Нет, — ответил Сирс.
      Льюис тоже покачал головой.
      — Я тоже, — сказал Дон. — Но пока… — он помедлил, глядя на стариков, ждущих его ответа. — Пока у меня нет других объяснений.
      — Ладно, хоть свет включился, — подытожил Сирс. — И мы услышали интересную историю. Правда, не знаю, что из нее следует. Если братья Бэйт в Милбер— не, то, по предположению Хардести, они скоро уберутся куда-нибудь в другое место.
      — Погоди, — сказал Рики. — Извини, Сирс, но я попросил Дона съездить в больницу к старой Нетти Дедэм.
      — Что?
      — Я был там, — сказал Дон. — Вместе с шерифом и мистером Роулсом.
      — И что она сказала?
      — Она не может говорить. Но она пыталась выговорить какое-то имя. Произнесла два или три раза. Что-то вроде “Глунгр”. Хардести ничего не понял, но мистер Роулс, когда мы сидели в его машине, сказал, что, по его мнению, она пыталась произнести имя их брата. Стрингер. Так его звали?
      — Стрингер, — повторил Рики, закрыв лицо ладонью.
      — Я ничего об этом не знаю, — сказал Дон. — Может, объясните, почему это так важно?
      — Я знал, что это должно случиться, — сказал Льюис. — Всегда знал.
      — Держи себя в руках, Льюис, — скомандовал Сирс. — Дон, сначала мы обсудим все между собой, но думаю, что мы расскажем вам историю в обмен на вашу.
      Только не сегодня. Думаю, это будет последняя история Клуба Чепухи.
      — Тогда я попрошу еще об одном одолжении, — сказал Дон. — Если вы решите рассказать мне вашу историю, можно это сделать в доме моего дяди?
      Они все как-то вдруг постарели и осунулись, даже Льюис.
      — Что ж, может быть, — сказал Рики Готорн. Его лицо походило на кусок льда в обрамлении усов и бабочки. — Это все там и началось. Да, я думаю, это будет последняя история нашего клуба.
      — И пусть Господь хранит нас после этого, — добавил Льюис.

      Питер Берне вошел в спальню родителей и стал в дверях, гладя, как его мать расчесывает волосы. Она была как раз в состоянии рассеянности — она уже давно колебалась между преувеличенной заботой о семье и полной отстраненностью, когда она жгла пироги и долго гуляла в одиночестве. В периоды заботы она покупала ему вещи и спрашивала об учебе и планах на будущее, но ему часто казалось, что она готова заплакать.
      — Что у нас на обед, мам?
      Она поглядела на его отражение в зеркале.
      — Хотдоги с капустой.
      — А, — Питер любил хотдоги, чего нельзя было сказать о его отце.
      — Это все, что ты хотел спросить, Питер? — она смотрела уже не на него, а на отражение своей руки, медленно двигающей расческу.
      Питер всегда считал свою мать привлекательной, хоть и не такой красивой, как Стелла Готорн. Высокая стройная блондинка, она нравилась мужчинам, хотя он не хотел об этом думать; на том вечере он видел, как Льюис Бенедикт гладил ее колено. Почему-то Льюис казался ему более подходящим для матери, чем отец, и он легко мог представить их вместе.., как Джима и Пенни Дрэгер.
      И вскоре после вечеринки он почувствовал, что брак его родителей дал трещину.
      — Не совсем. Мне просто нравится смотреть, как ты ричесываешься.
      Кристина Берне застыла с поднятой расческой, потом медленно опустила руку, опять нашла его лицо в зеркале и отвела взгляд как-то виновато.
      — Кто придет к нам завтра?
      — О, те же, кто всегда. Друзья твоего отца. Эд и Сонни Венути. Рики Готорн с женой. Сирс Джеймс.
      — А мистер Бенедикт?
      На этот раз она посмотрела ему прямо в глаза.
      — Не знаю. А что? Он тебе не нравится?
      — Иногда да. Я его плохо знаю.
      — Его все плохо знают, — сказала она, немного подняв его настроение. — Льюис — настоящий затворник.
      — Почему он еще не женился?
      Она снова взглянула на него, теперь уже сердито.
      — Питер, к чему все эти вопросы? Ты мне мешаешь.
      — Прости, ма.
      — Ладно, дорогой.
      — Я только хочу, чтобы ты была счастлива.
      Она положила расческу на столик. Слоновая кость легко стукнула о дерево.
      — Я и так счастлива, сынок. А теперь иди вниз и скажи отцу, что пора ужинать.
      Питер спустился вниз и пошел в гостиную, где отец смотрел телевизор: еще один признак разлада. Раньше отец просто уходил в эту комнату с дипломатом, уверяя, что ему надо поработать спокойно, и из-за двери слышались тихие звуки музыки.
      Он вошел и увидел включенный телевизор и перед ним, на стуле, — соленые орешки, пачку сигарет и зажигалку, но отца в комнате не было.
      Питер отправился на поиски. Уолтер Берне сидел на кухне в коричневом костюме и только что отправил две оливки в бокал мартини.
      — А-а, Питер, старина.
      — Привет, па. Мама говорит, что пора ужинать.
      — Значит, через час. А что у нас на ужин?
      — Она сказала, хотдоги.
      — Ффу.
      Господи! И зачем они мне? — он поднял бокал, улыбнулся Питеру и сделал глоток.
      — Па…
      — Что?
      — Зачем ты устраиваешь эту вечеринку?
      — А что? По-моему, будет здорово, вот увидишь.
      Уолтер пошел было из кухни обратно к телевизору, но потом оглянулся на сына, который остался стоять посреди кухни, засунув руки в карманы. — Что с тобой, старик? Что-нибудь в школе?
      — Нет. — Пошли со мной. У двери гостиной отец сказал: — А твой друг Джим Харди так и не вернулся домой.
      — Да. Отец поставил бокал на столик и грузно опустился на стул. Они оба посмотрели на экран, где вся семья Бреди разыскивала среди метели пропавшего щенка или хомяка (а судя по состоянию комнаты, может, и крысу).
      — Его мать сильно беспокоится, — сказал отец, отправляя в рот горсть соленых орешков. — Элинор замечательная женщина. Но она никогда не понимала этого парня. Ты не знаешь, куда он мог деться?
      — Нет, — Питер сосредоточенно смотрел на перипетии охоты за крысой.
      — Должно быть, куда-то уехал.
      Питер кивнул. По пути в школу он прошел накануне по Монтгомери-стрит и увидел, что машина Джима исчезла.
      — Зато Ролло Дрэгер вздохнул с облегчением. Ему просто повезло, что его дочка не залетела.
      — Угу.
      — Так ты точно не знаешь, где Джим?
      — Нет, па.
      — Он не говорил тебе, что куда-нибудь собирается?
      — Нет, — он рискнул даже взглянуть отцу в глаза.
      — Ты ведь тоже беспокоишься за него?
      — Да, — выдавил Питер на грани слез.
      — Конечно. Такой парень, как ты, обязательно взвалит на себя чужие проблемы. Но я тебе кое-что скажу.
      — Да, па.
      — Он в Нью-Йорке. Сбежал из дома по какой-то причине. И теперь я не так уж уверен, что он не причастен к этой истории со старой Реей Дедэм.
      — Он не мог. Просто не мог.
      — Конечно, где уж нам, старым занудам, понять? — когда Питер промолчал, отец повернулся к нему и взял за руку. — Пит, ты должен усвоить одну вещь. Можешь восхищаться такими ненормальными, но лучше держись от них на расстоянии. Мир и без того достаточно непрочен, и незачем искать дополнительных неприятностей на свою голову, — он отпустил руку сына. — Слушай, давай немного посидим вместе? Посмотрим телевизор?
      Питер послушно сел. За окном время от времени слышалось гудение снегоочистителя, проезжающего к площади и обратно.

      На следующий день изменилась атмосфера и в доме, и за окном. Его мать радостно носилась по дому, пылесосила и вытирала пыль, болтала по телефону. Питер у себя в комнате слушал по радио музыку, перемежающуюся сводками погоды. Отец поехал в банк; Питер видел его в окно, закутанного в пальто и похожего на русского. Несколько других “русских”, их соседи, тоже вышли на улицу. Сводки повторяли одно и то же: “Восемь дюймов за ночь и еще больше на уик-энд, авария на дороге 17 парализовала движение между Дамаскусом и Виндзором.., авария на дороге 79 остановила движение между Угуогой и Сентер. Виллэдж.., перевернулся фургон на дороге 11…” Днем мимо промчался Омар Норрис на своем агрегате, засыпав снегом две подвернувшиеся машины. На ленч мать приготовила взбитые яичные белки. День казался бесконечным, как серое небо.
      У себя Питер нашел в справочнике телефон Ф. Робинсона и набрал номер с сердцем, подступившим к горлу. После двух гудков кто-то снял трубку и сразу же положил обратно.
      Радио продолжало сообщать о бедах. Пятидесятилетний мужчина из Лестера умер от сердечного приступа, когда чистил снег; двое детей погибли, когда машина их матери врезалась в мост у Хиллкреста. Старик в Стэмфорде умер от переохлаждения — не мог заплатить за отопление.
      В шесть снегоочиститель опять прогрохотал мимо дома. Питер сидел у телевизора, ожидая новостей. В комнату заглянула мать в облаке кухонных ароматов.
      — Скоро придут гости. Ты не хочешь надеть галстук?
      — Думаешь, в такую погоду они придут? — он указал на экран, покрытый падающим снегом: люди вытаскивали жертву переохлаждения семидесятишестилетнего Элмора Дизи из его жалкой хижины.
      — Конечно. Им же всем близко.
      Через полчаса вернулся отец, заглянул в комнату и тут же скрылся в ванной.
      В семь он пришел в гостиную с мартини и орешками.
      — Мать хочет, чтобы ты надел галстук. Она в хорошем настроении, так почему бы тебе не выполнить ее просьбу?
      — Ладно.
      — От Джима Харди по-прежнему никаких вестей?
      — Нет.
      — Элинор с ума сойдет.
      — Еще бы.
      Он вернулся к себе и лег на кровать. Торчать на этой дурацкой вечеринке, отвечать на давно надоевшие вопросы (“ты что, собрался в Корнелл?”), бегать туда-сюда с подносами — сейчас он был готов к этому меньше всего. Ему хотелось закутаться с головой в одеяло и не вылезать как можно дольше. Тогда с ним ничего не случится. Снег занесет весь дом, а он будет спать.., и, может быть, никогда не проснется…
      В полвосьмого зазвонил звонок и он встал. Он слышал, как отец открывает дверь: пришли Готорны и еще кто-то, чей голос он не узнал. Питер снял рубашку и надел чистую, потом завязал галстук, быстро пригладил волосы и вышел.
      Когда он спустился вниз, отец вешал пальто гостей в особый шкаф.
      Незнакомец оказался высоким мужчиной лет тридцати в твидовом пиджаке и голубой рубашке без галстука. “Не адвокат”, — отметил Питер.
      — Писатель, — сказала мать где-то в отдалении. — Как интересно!
      — А это наш сын Питер, — раздался голос отца, и все гости посмотрели на него: Готорны с улыбкой, незнакомец с интересом. Он пожал всем руки, в который раз удивляясь, как женщина такого возраста, как Стелла Готорн, умудряется так хорошо выглядеть.
      — Рад видеть тебя, Питер, — сказал Рики. — Что-то у тебя усталый вид.
      — Я в порядке.
      — А это Дон Вандерли, он писатель и племянник мистера Вандерли, — рука писателя была твердой и теплой, гораздо теплее руки Рики. — Питер, ты не мог бы принести нам немного льда?
      — А вы похожи на дядю, — сказал Питер.
      — Спасибо.
      — Питер, лед, — сказала мать, поворачиваясь к Стелле с несколько нервной улыбкой. Он побрел на кухню и начал высыпать кубики льда в вазочку. Скоро прибежала мать и стала засовывать в печь цыплят.
      — Оливки и крекеры достал?
      Он кивнул.
      — Положи на поднос и отнеси гостям, пожалуйста.
      На поднос перекочевали из печки и пирожки с яйцами и куриными потрохами. Он обжег ими руки, но в награду получил поцелуй от матери.
      — Питер, ты умница, — она уже казалась пьяной, хотя ничего не пила. — Ну, что еще? Мартини готов? Тогда отнеси это все, возвращайся и захвати бокалы. Отец тебе поможет. Ах да, еще каперсы с анчоусами! Ты так хорошо выглядишь, Питер. Я так рада, что ты надел галстук.
      Звонок зазвонил опять; новые знакомые голоса. Дантист Харлан Баутц и Лу Прайс, похожий на гангстера, и их смиренные жены.
      Он обносил гостей пирожками, когда явилась чета Венути. Сонни сразу сунула в рот пирожок, воскликнула “горячо!” и чмокнула его в щеку. Эд Венути, компаньон его отца, дыхнул ему в лицо джином и спросил: “Ты что, собрался в Корнелл, сынок?” Да, сэр, — и Питер поскорее улизнул на кухню.
      Мать подливала что-то зеленое в готовящуюся кассероль.
      — Кто пришел?
      Он сказал ей.
      — Долей эту штуку и сунь все в печь. Я пойду поздороваюсь, — она вышла, отдав ему банку.
      Питер остался один. Он вылил в кастрюлю жирную зеленую массу, помешал ложкой и поставил все это в печь. Тут появился отец.
      — Где поднос с напитками? Не надо было разливать мартини, тут собрались любители виски. Сейчас возьму другие бокалы. Слушай, Пит, поговори с этим писателем, он интересный парень. Эдвард говорил, что он пишет про всякие ужасы. Вообще тебе должно быть интересно в такой компании, правда?
      — Что? — Питер закрыл дверцу печки.
      — Говорю, тебе должно быть интересно.
      — Конечно.
      — Ладно. Иди поговори с гостями. Твоя мать просто счастлива. Рад снова видеть ее такой. .
      — Да, — Питер пошел в комнату, захватив поднос с пирожными.
      Мать действительно выглядела счастливой, порхая вокруг стола в облаках сигаретного дыма с блюдом оливок.
      — Они говорят, что Милберн может оказаться совсем отрезанным, — сказала Стелла Готорн громче остальных, что сразу прекратило беседу. — У нас только один снегоочиститель, а силы графства заняты на дорогах.
      — Да еще кто на нем работает, — заметил Лу Прайс. — Омар Норрис большую часть времени слишком пьян, чтобы убирать снег.
      — О нет, Лу, он сегодня уже два раза проезжал мимо нас! — мать так защищала Омара Норриса, что Питер заподозрил, что она волнуется. К тому же она то и дело поглядывала на дверь.
      — Должно быть, он спит в гараже или в старых вагонах на станции. В таком состоянии он скорее раздавит чью-нибудь машину, чем вычистит улицы.
      Прозвенел звонок, и мать едва не уронила бокал.
      — Я открою, — Питер пошел к двери.
      Это оказался Сирс Джеймс. Его лицо под широкими полями шляпы было совсем белым. Потом он сказал “привет, Питер” и снова стал нормальным Сирсом Джеймсом.
      Следующие полчаса Питер разносил пирожные, подливал напитки в бокалы и кое-как участвовал в разговоре (Сонни Венути, потрепав его по щеке, сказала: “Я знаю, тебе не терпится удрать из этого городишки в колледж, к девочкам, правда, Пит?”) Когда он смотрел на мать, ее глаза всякий раз были устремлены на входную дверь. Лу Прайс громко говорил что-то о блестящем будущем сои Харлану Баутцу; миссис Баутц выслушивала советы Стеллы. Готорн по декорированию комнат (“говорю вам, розовое дерево лучше всего”); Эд Венути, Рики Готорн и его отец обсуждали в углу исчезновение Джима Харди. Питер вернулся на кухню, сел и ослабил галстук. Через пять минут зазвонил телефон.
      — Уолт, я сама возьму, — крикнула мать.
      Звонок смолк. Мать говорила из комнаты, где стоял телевизор. Питер смотрел на белый молчащий телефон. Может, это не ее.., может, это Джим Харди. “Не волнуйся, старик, я в “Яблоке”.Он непроизвольно взял трубку.
      Голос принадлежал Льюису Бенедикту.
      — … Нет, Кристина, я не могу приехать. У меня снег в шесть футов.
      — Кто-то на линии, — сказала мать.
      — Не глупи. И еще, Кристина, ты знаешь, что мне не стоит к вам приезжать.
      — Пит?
      Это ты слушаешь?
      Питер затаил дыхание.
      — Черт возьми, это ты? — голос матери зазвенел, как рожок.
      — Кристина, извини. Останемся друзьями. Желаю тебе хорошо провести время.
      — Нечего извиняться, — и мать повесила трубку. Питер тоже поспешно опустил свою.
      Он сидел в шоке, не веря тому, что услышал. Шаги. Дверь кухни открылась. Он повернулся — перед ним стояла мать. Ее лицо было бледным.
      — Ты подслушивал?
      Он отвернулся к окну и застыл. Там белым пятном выделялось другое лицо, лицо мальчика. Он просяще улыбался, умолял впустить.
      — А ну говори, маленький шпион!
      Питер закричал, зажимая рот рукой, и закрыл глаза. Он чувствовал, как мать обнимает его; чувствовал ее слезы, наконец-то прорвавшиеся. Где-то вдалеке Сирс Джеймс говорил: “Да, Дон приехал сюда, чтобы вступить во владение домом и заодно помочь нам в некоторых изысканиях”. Потом Сонни Венути спросила что-то неразборчивое, и Сирс ответил: “Это касается той исчезнувшей актрисы, мисс Мур”. Еще какие-то голоса, удивленные и любопытствующие. Он отнял руку от рта.
      — Прости, Питер.
      — Я никому не скажу.
      — Это не то.., не то, что ты думаешь.
      — Я думал, может, это звонит Джим Харди.
      Зазвонил звонок.
      — Бедный мальчик, у тебя такой друг и такая психованная мать, — она поцеловала его в щеку. — Я заплакала тебе всю рубашку.
      Еще звонок.
      — Отец откроет. Давай немного успокоимся.
      — Кто это? Ты приглашала кого-то?
      — Наверное. Кто это еще может быть?
      — Не знаю, — он снова взглянул в окно. Там никого не было, только их отражения, бледные, как огоньки свечей.
      Она вытерла глаза.
      — Иди к гостям, а я пока достану кассероль.
      — Кто это?
      — Это друг Сирса и Рики.
      Он пошел к двери. В холле стоял писатель, племянник мистера Вандерли.
      — Знаете, меня сейчас интересует взаимосвязь реальности и воображения. Вот скажите, вы слышали несколько дней назад далекую музыку, что-то вроде джаза?
      — Да, — сказала Сонни Венути. — А что?
      Питер застыл в проходе, глядя на писателя.
      — Пит! — окликнул его отец. — Иди, я представлю тебе твою соседку за столом.
      — Я хочу сидеть с молодым человеком, — запротестовала Сонни Венути.
      — Посидите со мной, — сказал Лу Прайс.
      — Иди сюда, старина.
      Питер медленно повернулся к отцу. Во рту у него пересохло. Отец стоял рядом с высокой молодой женщиной с красивым, немного лисьим лицом.
      Это лицо он видел в телескоп в темном окне отеля.
      — Анна, это мой сын Пит. А это Анна Мостин.
      Она взглянула на него. На миг он ощутил, что они и Дон Вандерли образуют некий треугольник, а остальные — отец, Сирс, Рики — стоят по сторонам, как зрители. Потом она отвела взгляд, и остался только страх.
      — О, я думаю, у нас с Питером найдется о чем поговорить, — сказала Анна Мостин.

      Мое введение в милбернский свет закончилось скандалом.
      Устроил его Питер Берне, высокий черноволосый парень, выглядящий достаточно разумным. Сперва он не проявлял тяги к общению, исполняя, скорее, роль слуги. Тепло относился только к Готорнам — из-за Стеллы? Но за его отчужденностью крылось что-то еще, похожее на страх. Кажется, исчез его друг. Когда я говорил с Сонни Венути, Питер просто пожирал меня глазами. По-моему, он хотел поговорить со мной.
      Может быть, он тоже слышал ту музыку.
      И тогда…
      Тогда месть доктора Заячья лапка должна обрушиться на весь Милберн.
      Странное впечатление на Питера произвела Анна Мостин. Он прямо задрожал, увидев ее. Она красива, соединяет в себе лучшие черты Норфолка и Флоренции, где, по ее словам, жили ее предки. Выглядит симпатичной и неглупой. Поразительно спокойна и даже холодна. Самоуверенная, невозмутимая холодность.
      За обедом Питер Берне сидел рядом с ней. Он уткнулся в тарелку и не смотрел на Анну Мостин. В конце концов она взяла его за подбородок и повернула к себе, а потом сказала, что хочет покрасить кое-что в своем новом доме и просит его и каких-нибудь его школьных друзей помочь ей. Он обомлел — это старомодное слово подходит здесь больше всего. Стелла Готорн успела подхватить его прежде, чем он упал лицом на стол. Его увели наверх, и гости поспешили разойтись.
      Только что заметил: Анна Мостин. Эти инициалы. Неужели это тоже “простое совпадение”? Она совсем не похожа на Альму Моубли, но…
      Я понял, что у них общего: ощущение себя вне времени, вне возраста. Когда Альма проходила в 20-х мимо отеля “Пласа”, Анна Мостин могла сидеть внутри, в платье с открытой спиной, беседуя о новых машинах и о рынке акций и мило улыбаясь.
      Вечером я отнесу роман о докторе Заячья лапка к печи для мусора и сожгу.

Льюис Бенедикт