“Представляешь? — сказал Гарольд Симе Стелле Готорн, рассеянно гладя ее правую грудь. — Вот такая история. Теперь мои коллеги занимаются такими вещами. А я должен выслушивать все эти дурацкие истории, будто списанные с второсортных романов ужаса?..”
      — Ну, Джим, какая у тебя идея? — спросил Питер Берне. Холодный ветер, продувающий машину, мигом отрезвил его. Четыре луча света от фар слились в два. Джим все еще хохотал, и Питер знал, что он задумал какой-то номер.
      — О, это замечательно, — и Джим нажал на гудок. В темноте его лицо казалось красной маской с прорезами глаз, и Питер радовался, что скоро уедет в колледж и избавится от своего ненормального друга. Джим Харди, пьяный или обкуренный, был способен на опасные поступки. Больше всего пугало, что он при этом не терял ни сил, ни соображения. Полупьяный, как сейчас, он был просто буен, а совсем пьяный — делался совершенно неуправляемым.
      — Ладно, — сказал Питер. Он знал, что спорить бесполезно, Джим всегда делал то, что задумывал. С тех пор, как они познакомились, поступки Джима были иногда дикими, но не дурацкими. Даже Уолт Хардести не смог повесить на него ничего, в том числе и сарай Пэга, который он поджег, потому что эта дура Пенни Дрэгер сказала ему, что сестры Дедэм держат там лошадей.
      — Значит, сегодня мы повеселимся, дорогая Присцилла. И если ты не знаешь нашей траектории, старина Джим позаботится об этом, — он расстегнул куртку и извлек бутылку бурбона. — Золотые руки, балда, золотые руки. Хочешь глоток?
      Питер помотал головой — его тошнило от одного запаха. Джим глотнул. Машина вильнула влево.
      — Бармен отвернулся. Хоп, и все! Он, конечно, заметил, что бутылки нет, но не попер на меня. Знает, с кем имеет дело, задница, — он ухмыльнулся.
      — Так что мы будем делать? — спросил Питер. Харди сделал еще глоток, и его наконец проняло. Огни задрожали и раздвоились, и он затряс головой, собирая их воедино.
      — О, мы будем подглядывать за одной леди, — Джим снова прильнул к бутылке, проливая бурбон на подбородок.
      — Подглядывать за леди?
      — Ну не за мужчиной же, осел! Не нравится — можешь прыгать.
      — Это что, прятаться в кустах?
      — Ну не совсем. Куда лучше.
      — А кто это?
      — Та сучка из отеля.
      Питер еще больше сконфузился.
      — Та, про которую ты говорил? Из Нью-Йорка?
      — Ага, — Джим прогнал мимо отеля, не останавливаясь.
      — Ты же говорил, что поимел ее.
      — Я соврал. Что с того? По правде говоря, она не позволила мне даже дотронуться до себя. Я жалею, что вообще полез к ней. Она отшила меня, как мальчишку. Теперь мне хочется поглядеть, что она делает без меня.
      Джим нагнулся и, не обращая внимания на дорогу, полез под сиденье. Оттуда он, улыбаясь, извлек телескоп в медной оправе.
      — Клевая штука. Обошлась мне в шестьдесят баков в “Яблоке”.
      — Ух ты, — Питер наклонился. — Я такого еще не видел.
      Через миг он понял, что машина остановилась.
      — Слушай, зачем мы…
      — Давай, бэби. Шевели задницей.
      Питер открыл дверцу и вылез из машины. Над ними нависал темной громадой собор св. Михаила.
      Парни стояли у бокового входа в собор.
      — Ну и что теперь, вышибать дверь? Там же засов.
      — Цыц, ты что забыл, что я работаю в отеле? — и Харди извлек из кармана связку ключей. В другой руке он держал телескоп и бутылку. — Иди пописай, пока я подберу ключ, — он поставил бутылку на ступени, а сам нагнулся к замку.
      Питер побрел вдоль стены собора. С этой стороны он больше напоминал тюрьму. Питер помочился на серые камни, потом оперся о стену, постоял, будто в раздумье, и его вырвало. Он уже думал идти домой, когда Джим позвал:
      — Кларабель, иди-ка сюда!
      Он повернулся. Джим, ухмыляясь, махал ему бутылкой. Он напоминал горгулю на фасаде собора.
      — Нет.
      — Иди. Или ты не мужик?
      Питер нерешительно подошел, и Джим втолкнул его в дверь.
      Внутри собора было холодно и темно, как под водой. Питер остановился, слыша позади ругательства Джима, — тот уронил телескоп.
      — Эй, возьми, — телескоп ткнулся в руку Питера. Шаги Харди стали удаляться, гулко разносясь по кирпичному полу.
      — Пошли.
      Питер сделал шаг и налетел на что-то вроде скамейки.
      — Тише, болван!
      — Я ничего не вижу.
      — Черт! Иди сюда, — в темноте что-то шевельнулось, и Питер осторожно пошел в ту сторону.
      — Видишь ступеньки? Нам туда. Там какой-то балкон.
      — Ты уже был здесь?
      — Конечно. Я тут пару раз трахал Пенни. На скамейке. Ей плевать, она же не католичка.
      Глаза Питера привыкли к темноте, и он смог разглядеть убранство собора, где он никогда раньше не был. Он был намного больше белого домика, где его родители проводили по часу на Пасху и Рождество. Огромные колонны уносились наверх; алтарная завеса тускло светилась, как призрак. Он рыгнул, чувствуя во рту вкус рвоты. Ступени, ведущие наверх, были широкими, но невысокими.
      — Мы поднимемся туда и увидим площадь. Туда выходят ее окна, понимаешь? В телескоп мы все увидим.
      — Чушь какая-то.
      — Потом объясню. А сейчас пошли, — Джим быстро пошел вверх. — А-а, да. Тебе нужна сигарета, — он улыбнулся и сунул Питеру сигарету из пачки. Дым странно смягчил вкус рвоты, сделав его опять похожим на вкус пива. Немного придя в себя, Питер медленно пошел следом за Джимом.
      Они выбрались на узкую галерею, опоясывающую фасад собора. Окно с широким каменным подоконником выходило на площадь. Когда Питер подошел, Джим уже сидел на подоконнике, задумчиво глядя вниз.
      — Веришь ли, на этом самом месте у нас с Пенни был клевый трах.
      Он бросил на пол окурок.
      — Бедняги, они никак не поймут, кто же здесь курит. Ну что, выпьем? — он поднял бутылку.
      Питер покачал головой и протянул ему телескоп.
      — Ладно, мы здесь. Давай говори.
      Харди взглянул на часы.
      — Сперва посмотри в окно. Увидишь чудо, — Питер выглянул — площадь, голые деревья, темные здания. В отеле тоже не светилось ни одно окно. — Раз, два, три!
      На счете “три” огни на площади погасли.
      — Два часа.
      — Да уж, чудо.
      — Ну если ты такой умный, включи их снова, — Джим оперся о подоконник и поднес телескоп к глазам.
      — Плохо, что у нее не горит свет. Но если она подойдет к окну, ее будет видно. Хочешь взглянуть?
      Питер взял телескоп.
      — Она в комнате прямо над входной дверью.
      — Вижу. Никого там нет, — тут он заметил в темноте комнаты красный огонек.
      — Погоди. Она курит.
      Харди выхватил у него телескоп.
      — Точно. Сидит и курит.
      — Так мы что, залезли в церковь смотреть, как она курит?
      — Слушай, в первый день я пытался к ней прицепиться, помнишь? Она меня отшила. Потом она самапопросила, чтобы я сводил ее к Хэмфри. Я отвел ее туда, но она не обращала на меня никакого внимания. Она хотела познакомиться с Льюисом Бенедиктом. Знаешь его? Тот, который угробил свою жену где-то во Франции.
      — Чушь, — пробормотал Питер, бывший о Льюисе лучшего мнения.
      — Кто знает? Во всяком случае, я думаю, она запала на него. Она таких как раз любит.
      — Да ну, — возразил Питер. — Он хороший человек, я так думаю, а женщины такого сорта, они.., ну понимаешь…
      — Черт, ничего я не понимаю. Эй, она двигается. А ну посмотри!
      Питер взял телескоп. Женщина, улыбаясь, стояла у окна и смотрела прямо ему в глаза. Ему вдруг стало плохо.
      — Она смотрит на нас.
      — Оставь. Она не может нас видеть. Но теперь ты понял?
      — Что?
      — Что она какая-то не такая. Два часа ночи, а она сидит одетая и курит.
      — Ну и что?
      — Слушай, я прожил в этом отеле всю жизнь. Я знаю, как люди себя ведут. Они смотрят телевизор, разбрасывают везде вещи и устраивают маленькие праздники, после которых приходится чистить ковры. Ночью ты слышишь, как они разговаривают, поют, сморкаются. Слышишь, как они ссут. Стены ведь такие же тонкие, как и двери.
      — Ну так что из этого?
      — То, что она ничего этого не делает. Она вообще не издает никаких звуков, не смотрит телевизор, не сорит. Даже постель у нее всегда заправлена. Странно, правда? Как будто она спит стоя.
      — Она еще там?
      — Ага.
      — Дай посмотреть, — Питер взял телескоп. Женщина стояла у окна и улыбалась, как будто слышала их разговор. Он вздрогнул.
      — Еще кое-что расскажу. Когда она приехала, я тащил ее чемодан. Я перетаскал их миллион, и, можешь поверить, этот был пустым. Однажды, когда ее не было, я заглянул в ее шкафы — ничего. Но не может же она все время ходить в одном и том же? Через два дня я заглянул опять, и на этот раз шкаф был полон. Как будто она знала, что я туда лазил. Это в тот день она попросила меня отвести ее к Хэмфри, но там она сказала мне только одно: “Хочу, чтобы ты познакомил меня с тем человеком”. С Льюисом Бенедиктом. Я представил ее ему, но он тут же удрал, как кролик.
      — Бенедикт? Но почему?
      — Похоже, он ее испугался, — Джим опустил телескоп и закурил, глядя на Питера. — И знаешь что? Я тоже. Что-то в ней не так.
      — Она просто знает, что ты лазил к ней в комнату.
      — Может быть. Но взгляд у нее тяжелый. Недобрый какой-то. И еще: она никогда не зажигает свет по вечерам. Никогда. Кроме одного раза.., черт!
      — Расскажи.
      — В тот вечер я увидел у нее под дверью свет. Какой-то зеленый, вроде радия. Это был не электрический свет.
      — Не может быть.
      — Я это видел.
      — Но это смешно — зеленый свет!
      — Не совсем зеленый, скорее, серебристый. Короче, вот я и захотел взглянуть на нее.
      — Посмотрел и пошли. Отец рассердится, если я опять вернусь поздно.
      — Подожди, — Джим снова поднес телескоп к глазам. — Похоже, сейчас что-то произойдет. Ее уже нет у окна. Черт!
      Он вскочил.
      — Она сейчас выйдет. Я видел ее в коридоре.
      — Она идет сюда! — Питер слез с подоконника и поспешил к лестнице.
      — Не намочи штанишки, Присцилла. Не идет она сюда. Она не могла нас увидеть. Но раз она куда-то идет, я хочу знать, куда. Идешь ты или нет? — он уже собрал ключи, телескоп и бутылку. — Пошли скорее. Она сейчас спустится.
      — Иду.
      Они спустились по ступенькам и, пробежав через собор, открыли дверь. Джим захлопнул дверь и, чертыхаясь, пошел к машине. Сердце Питера гулко стучало, частью от напряжения, частью от облегчения, что они выбрались из собора. Он представлял, как эта женщина идет к ним через площадь — злая Снежная Королева, которая не зажигает свет, и не спит на кровати, и видит в темноте.
      Он понял, что протрезвел. Страх прогнал из его головы весь хмель.
      — Она не придет сюда, идиот, — повторил Харди, но поспешил отогнать машину на другой конец площади. Питер опасливо оглядел площадь — белый прямоугольник, окаймленный рядами черных деревьев, с застывшей статуей в центре, — там не было никакой Снежной Королевы. Но представленная картина была такой ясной, что он продолжал видеть ее, когда Джим уже свернул на Уит-роу.
      — Она внизу, — прошептал Джим. Обернувшись, Питер увидел женщину, спокойно сходящую по ступенькам отеля. На ней было длинное пальто и развевающийся шарф, и она выглядела на пустой площади так странно, что Питер невольно засмеялся.
      Джим остановил машину и потушил фары. Женщина пошла налево, в темноту.
      — Слушай, поехали домой, — сказал Питер.
      — Отстань. Я хочу узнать, куда она пошла.
      — А если она нас увидит?
      — Не увидит, — Джим снова поехал, не зажигая фар и медленно следуя влево, мимо отеля. Уличный свет не горел, и они почти ничего не видели, кроме далекого фонаря на углу Мэйн-стрит.
      — Ора просто гуляет. Может, у нее бессонница.
      — Черт ее знает.
      — Не нравится мне это.
      — Тогда вылазь и чеши домой, — свирепо прошептал Джим. Он перегнулся через Питера и распахнул дверь. — Вылазь!
      Питер отодвинулся от холода, хлынувшего из-за дверцы.
      — Ты тоже.
      — Черт! Вылазь или закрой дверь! Эй, подожди! Они вдруг увидели невдалеке другую машину, которая подъехала к женщине и остановилась. Женщина села в нее.
      — Я знаю эту машину, — заявил Питер.
      — Еще бы. Синий “камаро” этого индюка Фредди Робинсона.
      — Ну теперь ты понял, куда она ходит по ночам?
      — Может быть.
      — Может быть? Робинсон женат. Правда, моя мать слышала от миссис Венути, что они собираются разводиться.
      — Тогда он сейчас поедет прямо, а потом свернет на мост.
      — Откуда ты… — Питер замолчал, когда машина Робинсона поехала именно туда, куда говорил Джим.
      — А где они могут найти тихое местечко?
      — На старом вокзале.
      — Молодец. Выиграл сигарету, — они закурили. Машина Робинсона действительно поехала к заброшенному вокзалу. Железная дорога уже много лет пыталась продать неказистое здание, от которого осталась одна коробка. За ним стояли два старых вагона.
      Там сперва женщина, потом Робинсон вышли из “камаро”. Питер с Джимом видели это из своей машины. Джим подождал, пока они зайдут за угол, и открыл дверцу. Питер в страхе смотрел на него.
      — Не надо.
      — Надо. Жди здесь.
      — Чего ты хочешь? Застать их без штанов?
      — Они вовсе не для этого приехали, дурила. Там холодно и полно крыс. У Робинсона хватило бы денег на комнату в мотеле.
      — Тогда зачем?
 
      — Вот это я и хочу узнать.
      Джим вылез и медленно пошел к вокзалу. Питер хлопнул дверцей. До каких пор Джим будет втягивать его в свои проделки? Они уже влезли в церковь, курили там и пили виски, а ему все мало.
      Что такое Земля содрогнулась и откуда-то налетел порыв ветра. Питера будто ударили по щеке ледяной рукой. В ветре он услышал удаляющийся многоголосый вопль.
      Он выскочил из машины и побежал за Джимом. Его друг сидел на снегу, запрокинув лицо, зеленое в лунном свете. Глаза его тоже мерцали зеленым. И почему он в белом? ..Нет, Джим бежал по перрону, и Питер подумал: “Он совсем не сумасшедший, он просто…” И тут они услышали крик Фредди Робинсона.
      Питер метнулся вбок, словно ожидая выстрела. Джим присел рядом с ним, всматриваясь в темноту. Потом он на корточках пополз вперед, к каменным ступеням, ведущим на пути. Вдалеке маячили два старых вагона.
      Питер на миг зажмурил глаза, а когда он их открыл, Джим уже бежал назад. Он ничего не сказал, только распахнул дверцу и залез внутрь. Питер поднялся с колен и поспешил туда же, когда Джим уже заводил машину.
      — Что случилось?
      — Заткнись.
      — Что ты видел?
      Харди нажал на газ, и они поехали; его куртка и джинсы были все в снегу.
 
      — ЧТО ТЫ ВИДЕЛ?
 
      — Ничего.
      — Ты чувствовал, как земля затряслась? Почему кричал Робинсон?
      — Не знаю. Он лежал на путях.
      — А женщину ты не видел?
      — Нет. Должно быть, она убежала за угол.
      — Слушай, ты что-то видел. Ты так бежал…
      — Ты, чертов трус, спрятался тут, как девчонка! Если тебя кто-нибудь спросит, где ты был этой ночью, ты играл со мной в покер всю ночь, как вчера, тебе понятно? Пили пиво и играли в покер. Всю ночь. Ладно?
      — Ладно, только…
      — Вот и все, — Джим посмотрел на него в упор.
      — Все. Ты хочешь знать, что я видел? Так знай: на крыше станции сидел мальчишка и смотрел на меня.
      — Мальчишка?
      В три часа ночи? Ты что, сдурел?
      — Он сидел там и смотрел. И еще, — Харди крутанул руль, и машина, проскрежетав шинами, рванула за угол. — Он был босой. И, похоже, без рубашки.
      Питер молчал.
      — Вот я и побежал. А Фредди, по-моему, умер. Так что, если кто спросит, мы играли в покер.
      — Как скажешь.
      Омар Норрис пережил неприятное утро. Когда жена выгнала его из дома, он ночевал в одном из заброшенных вагонов на станции, и если он и слышал что-то во сне, то уже забыл. Теперь, проснувшись, он увидел на рельсах какой-то мешок, оказавшийся при ближайшем рассмотрении человеческим трупом. Хотя он сказал “твою мать”, но значило это “ну вот, снова”.

      В следующие несколько дней и ночей в Милберне произошли события различной важности. Некоторые из них показались вполне обычными, другие удивляли или пугали, но все они были частью единого целого, и все вместе изменили город.
      Жена Фредди Робинсона обнаружила, что ее покойный муж был застрахован на очень маленькую сумму и что член Клуба Миллионеров оставил всего-навсего около пятнадцати тысяч долларов. Она позвонила своей незамужней сестре в Эспин, штат Колорадо, и та сказала: “Я всегда говорила, что он просто трепло. Так что продавай-ка дом и перебирайся ко мне. Кстати, что с ним случилось?” Этот вопрос беспокоил не только ее. Коронер графства в недоумении разглядывал тело крепкого тридцатичетырехлетнего мужчины, из которого исчезла вся кровь и большая часть внутренних органов. Сперва он хотел в графе “причина смерти” записать “обескровливание”, но, подумав, написал “обширный инсульт”, сопроводив это рассуждениями о том, чем этот “инсульт” вызван.
      А Элмер Скэйлс опять сидел у окна с винтовкой, еще не зная, что его последняя корова уже мертва и что туманная фигура, которую он видел прежде, готовится к большему.
      А Уолт Хардести поставил Омару Норрису выпивку у Хэмфри и выслушал его рассказ, что в ту ночь он слышал шум машины и еще что-то, какой-то ЗВУК, и видел какой-то СВЕТ. Хардести еще долго сидел там после ухода Норриса в окружении пивных бутылок и думал.
      А молодая сотрудница адвокатской конторы сказала Готорну и Джеймсу, что собирается выехать из отеля и купить дом Робинсона — она слышала, что миссис Робинсон продает его. Могут ли они выхлопотать для нее кредит в банке?
      А Сирс и Рики переглянулись с облегчением — их беспокоила мысль, что этот дом останется пустым, — и пообещали поговорить с мистером Бернсом.
      А Льюис Бенедикт собрался звонить Отто Грубе и поскорее выманить его на охоту на енота.
      А Лари Маллиген, готовя тело Фредди Робинсона в последний путь, глядя ему в лицо, думал:
       “ОН КАК БУДТО УВИДЕЛ ДЬЯВОЛА”.
      А Нетти Дедэм сидела в своем инвалидном кресле и смотрела в окно, пока Рея кормила лошадей. Потом она увидела фигуру, подходившую к дому, и пришла в ужас — она соображала лучше, чем считали все, в том числе и ее сестра. Она пыталась закричать, но Рея ее не слышала. Фигура подходила ближе и казалась знакомой. Сперва Нетти подумала, что это тот хулиган из города, о котором говорила Рея. Она попыталась представить, как она будет жить, если он что-нибудь сделает Рее, и в страхе едва не опрокинула кресло. Человек, подходивший к дому, оказался их братом Стрингером. На нем была та же коричневая рубашка, что и в день смерти, испачканная в крови, но обе руки его были на месте. Стрингер поглядел на нее в окно, потом раздвинул руками колючую проволоку и пошел к сараю. Нетти увидела, как он улыбнулся и помахал ей рукой.
      А Питер Берне вышел утром к завтраку и увидел отца, который должен был уйти на работу еще пятнадцать минут назад.
      — Привет, па. Что-то ты опаздываешь.
      — Я знаю. Я хочу поговорить с тобой. Давно мы с тобой не говорили, Пит.
      — Это точно. Но нельзя ли подождать? Мне в школу. Подожди. Я думаю об этом уже несколько дней.
      — О чем? — Питер налил себе стакан молока, зная, что разговор будет серьезным. Отец всегда обдумывал серьезные разговоры заранее, как переговоры с клиентами.
      — Я думаю, ты слишком много времени проводишь с Джимом Харди. Он не научит тебя ничему хорошему.
      — По-моему, я уже достаточно взрослый, па, и могу выбирать, чему мне у кого учиться. Да и Джим не такой плохой, как все думают, только иногда дикий.
      — А в субботу вечером он тоже был диким?
      Питер поставил стакан и посмотрел на отца с преувеличенным спокойствием.
      — А что, мы шумели?
      Уолтер Берне снял очки и протер их полой пиджака.
      — Хочешь сказать, что вы были здесь?
      Питер не стал врать и только покачал головой.
      — Не знаю, где вы были, и не буду допытываться. Тебе уже восемнадцать, у тебя своя жизнь. Но ты должен знать, что в Три часа ночи матери послышался какой-то шум, и я встал и обошел дом. Вас не было внизу. Я не сказал матери, чтобы она не беспокоилась.
      — А почему тогда она беспокоится?
      — По-моему, ей одиноко.
      — Но у нее столько подруг. Вот миссис Венути или…
      — Не сбивай меня. Пит. Я хочу тебя кое о чем спросить. Ты не имеешь никакого отношения к убийству лошади сестер Дедэм?
      — Нет, — Питер был поражен.
      — И ты не знаешь, что Рею Дедэм убили?
      Для Питера сестры Дедэм были чем-то из учебника истории.
      — Убили? О, Боже, я… — он в замешательстве оглядел кухню. — Я не знал.
      — Я так и думал. Ее вчера днем нашел парень, который чистил конюшню. В газете это будет только завтра.
      — Но почему ты спрашиваешь?
      — Потому что люди думают, что это мог сделать Джим Харди.
      — Это неправда!
      — Надеюсь, что так, ради Элинор Харди. По правде говоря, я и сам в это не верю.
      — Да нет, он не мог, он просто дикий и не может вовремя остановиться, когда… — Питер замолчал, поняв, что говорит что-то не то.
      Отец вздохнул.
      — Знаешь, люди говорят, что Джим что-то имел против этих бедных старух. Я-то уверен, что он тут ни при чем, но Хардести им наверняка заинтересуется,
      — он сунул в рот сигарету, но не зажег. — Ну ладно, хватит об этом. Я думаю, что это наш последний год в одной семье. На той неделе мы устраиваем вечеринку, и я хочу, чтобы ты был на ней. Ладно?
      — Конечно.
      — И ты никуда не убежишь до конца?
      — Конечно, па, — Питер впервые за долгое время заметил, что отец состарился. Лицо его было усеяно морщинами — следами лет и забот.
      — Поговорим еще как-нибудь?
      — Да. Конечно.
      — И поменьше болтайся по пивным с Джимом Харди, — это уже был приказ, и Питер кивнул. — С ним ты попадешь в беду.
      — Он не такой плохой, просто не может остановиться, понимаешь…
      — Ладно. Иди в школу. Подвезти тебя?
      — Нет, я лучше пешком.
      — Хорошо. Через пять минут Питер с книгами под мышкой вышел из дома; в нем еще не улегся страх, который он испытал, когда отец спросил про субботнюю ночь, но этот страх был уже только маленьким островком в море облегчения. Отец был сильнее озабочен отчуждением сына, чем тем, что он делал вместе с Джимом Харди.
      Он свернул за угол. Тактичность отца сберегла его от воспоминания об ужасах той ночи. В какой-то степени отец защищал его от этих ужасов — даже своим незнанием. Если он будет все делать, как надо, его никто не тронет.
      Его обычный путь в школу проходил мимо отеля, но он боялся снова увидеть ту женщину и свернул на Уит-роу. На заснеженной площади прыгали воробьи; холодный ветер обдувал лицо; страх почти исчез. Мимо проехал длинный черный “бьюик”, в котором сидело два старых адвоката, друзья отца. Оба они выглядели больными и усталыми. Он помахал им, и Рики Готорн махнул рукой в ответ.
      Он уже входил на Уит-роу, когда увидел на площади незнакомого мужчину в темных очках. На нем была шапка с наушниками, но по белой коже вокруг ушей Питер понял, что голова у него выбрита. Незнакомец хлопнул руками, разгоняя воробьев; на этой площади он выглядел чужим, как зверь, забредший из леса. Почему-то никто не видел его — ни бизнесмены, поднимающиеся по ступеням Уит-роу, ни их длинноногие секретарши: Питер вдруг понял, что человек смотрит прямо на него, скалясь, как голодный волк. Он пошел навстречу; Питер стоял, как прикованный, с ужасом наблюдая, что незнакомец не идет, а скользит над землей. Уже убегая, Питер заметил на могильном камне перед собором св. Михаила маленького мальчика в лохмотьях, с опухшим ухмыляющимся лицом. Он тут же вспомнил слова Джима Харди и побежал, не оглядываясь, роняя книги.
      А сейчас мисс Дедэм кое-что вам скажет.

      В коридоре третьего этажа больницы в Бингемтоне сидели трое мужчин. Никто из них не любил бывать здесь: Хардести подозревал, что в большом городе его авторитет теряется и все смотрят на него, как на дурака; Нед Роулс чувствовал себя не в своей тарелке вне любимой редакции; Дон Вандерли слишком долго не был на Востоке и отвык от обледенелых дорог. Но он рассчитывал помочь Клубу Чепухи тем, что увидит эту старуху, сестра которой умерла такой жестокой смертью.