9

Когда я позвонил Рэнсому из вестибюля отеля, мне ответил электронный секретарь. Значит, Джон или еще спал или успел уехать в больницу.

Я вернулся к машине, сел за руль, свернул на Ливермор-авеню и, проехав под мостом, направился в сторону Шейди-Маунт.

Мне очень не хотелось возиться со счетчиком автостоянки, поэтому я свернул с Берлин-авеню на одну из боковых улочек и поставил машину перед небольшим домиком из красного кирпича. Из окна второго этажа свисал флаг, а к огромной арке над входной дверью была привязана желтая лента. Я пошел по пустой улице, гадая про себя, пришла ли в сознание Эйприл Рэнсом, и представляя, как она открывает глаза и спрашивает, где она и что с ней произошло.

Я вдруг ясно понял, что сегодня мой последний день в Миллхейвене.

Открывая дверь больницы, я задумался на секунду над тем, как назову свою незаконченную книгу. А потом, впервые за долгое время, книга вдруг проснулась к жизни внутри меня, и тут же захотелось написать главу о детстве Чарли Карпентера. Оно наверняка было сплошным кошмаром. Впервые за несколько месяцев я увидел своих героев в цвете и в трех измерениях, почувствовал, как они вдыхают воздух большого города, думая о том, что им необходимо в этой жизни.

Все это занимало мое внимание, пока я ждал лифта, пока поднимался вверх. Я едва заметил двух полицейских, зашедших вслед за мной в лифт. Рации на поясе обоих громко потрескивали, пока мы поднимались на третий этаж. Выйдя из лифта, я почувствовал, что иду все равно как под охраной. Полицейские обошли меня с двух сторон и свернули в коридорчик, ведущий к посту медсестер.

Я свернул вслед за ними за тот же угол. У поста полицейские повернули направо и стали пробираться к палате Эйприл Рэнсом сквозь непонятно откуда взявшуюся толпу. Эта самая толпа состояла из полицейских, детективов в штатском и нескольких людей, напоминавших гражданских чиновников, и занимала весь коридор от поста медсестер до поворота к палате миссис Рэнсом. Сцена эта неприятно напоминала толпу перед домом Уолтера Драгонетта. Казалось, все собравшиеся разговаривают друг с другом, разбившись на маленькие группки. Над ними висела атмосфера отчаяния и усталости, ощутимая почти физически, как висящий в воздухе сигаретный дым.

Один из копов подозрительно посмотрел на меня, когда я поравнялся со столом медсестер, перед которым сидел почему-то в кресле-качалке офицер Мангелотти. Голова его была обвязана бинтом, на котором виднелось чуть выше правого уха красное пятно. Над качалкой склонился человек с монашеской тонзурой, который что-то тихо говорил Мангелотти. Тот поднял вдруг голову и увидел меня. Человек с лысиной выпрямился и оглянулся. Передо мной была клоунская физиономия и длинный нос детектива Фонтейна.

Губы его изогнулись в печальной улыбке.

– Один мой знакомый хотел бы с вами повидаться, – сказал Фонтейн. Под глазами его висели огромные мешки.

Из коридора, ведущего к палате Эйприл Рэнсом, на меня двинулся полицейский в форме ростом около семи футов.

– Сэр, если вы не работаете в этой больнице, вам придется очистить помещение, – начал он, оттесняя меня назад. – Немедленно, сэр.

– Оставь его в покое, Сонни, – распорядился Фонтейн.

Огромный полицейский обернулся к нему, чтобы убедиться, что правильно расслышал. Наблюдать за ним было все равно что следить за движением большого синего дерева. За спиной полицейского двое мужчин вывезли каталку из одной из палат в конце коридора. На каталке лежало закрытое белой простыней тело. Еще трое полицейских, двое мужчин в белых халатах и еще один – в легком синем костюме вышли из комнаты вслед за каталкой. Лицо последнего мужчины показалось мне знакомым. Прежде чем синее дерево заслонило мне обзор, я успел увидеть Элайзу Морган, прислонившуюся к внутренней стене круглого коридора, чтобы пропустить мимо каталку.

Пол Фонтейн встал рядом с огромным полицейским. Он напоминал ручную обезьянку этого великана.

– Оставьте нас вдвоем, Сонни, – приказал Фонтейн.

Великан прочистил горло и кивнул:

– Есть, сэр.

– Я уже говорил вам, что полицейским вообще не следует выезжать на вызовы в больницы, не так ли? – сказал Фонтейн. Глаза его над мешками были красными. Я вспомнил, что Фонтейн провел бессонную ночь, сначала здесь, в больнице, а потом на Двадцатой северной улице. – Вы знаете, что случилось? – Лицо его было неподвижным, об эмоциях Фонтейна можно было догадаться только по вспыхнувшим глазам.

– Я думал, что найду здесь Джона Рэнсома, – сказал я.

– Мы отвезли его домой, – сказал Фонтейн. – Я думал, что вы побудете с ним.

– О, Господи, – воскликнул я. – Так объясните же наконец, что случилось.

Зрачки его расширились, но лицо оставалось неподвижным.

– Так вы не знаете? – Мужчины в белых халатах провезли мимо каталку, трое полицейских следовали за ними. Мы с Фонтейном оба опустили глаза и посмотрели на маленькое тело под простынями. Я вспомнил, как привалилась к стене Элайза Морган, и неожиданно понял, чье это тело. На секунду мне показалось, что все внутри меня умерло и словно провалилось вниз, в желудок.

– Кто-то... – попытался догадаться я. – Кто-то убил Эйприл Рэнсом?

Фонтейн кивнул.

– Вы читали сегодня утренние газеты? Смотрели новости? Слушали радио?

– Я читал в газете, – сказал я. – Я знаю об этом парне – Уолтере Драгонетте. Вы арестовали его.

– Да, арестовали, – подтвердил Фонтейн, с таким выражением лица, словно речь шла о неудачной шутке. – Арестовали. Но сделали это недостаточно быстро.

– Но он ведь признался в нападении на Эйприл Рэнсом. В «Леджер»...

– Он не признавался в нападении на Эйприл, – сказал Фонтейн. – Он признался в убийстве.

– Но ведь в комнате дежурили Мангелотти и Элайза Морган.

– Медсестра побежала курить, едва заступив на дежурство.

– А что случилось с Мангелотти?

– Пока миссис Морган не было в палате, наш друг Уолтер прошел незамеченным мимо поста медсестер, пробрался в комнату и вырубил Мангелотти с помощью молотка. Или чего-то другого, напоминающего молоток. Наш доблестный полицейский сидел в тот момент у кровати и просматривал записи в своей записной книжке. Вырубив его, наш друг Уолтер тем же молотком забил до смерти миссис Рэнсом. – Он посмотрел на меня, потом на Мангелотти с таким выражением лица, будто прожевал только что что-то кислое. – На этот раз он не стал писать на стенах. А потом он спустился вниз, сел в машину и поехал в магазин за этим своим кругом для электропилы. – Фонтейн снова посмотрел на меня. В усталых глазах его горели злоба и отвращение. – Ему пришлось ждать открытия магазина, поэтому и нам пришлось дожидаться его возвращения. А в это время медсестра вернулась из комнаты отдыха и обнаружила тело. Она тут же позвала врачей, но было уже поздно.

– Так значит, Драгонетт знал, что она вот-вот выйдет из комы?

Фонтейн кивнул.

– Сегодня утром Уолтер звонил справиться о ее состоянии. Наверное, это было последнее, что он сделал перед выходом из дома. Разве это не делает вас счастливым? – Глаза его стали вдруг безумными от ярости, сквозь белки проступили красные ниточки сосудов. Он изобразил, как поднимает телефонную трубку. – "Здравствуйте, я только хотел справиться, как здоровье моего дорогого друга Эйприл Рэнсом. Ой, правда, что вы говорите, ну разве не здорово! тогда я загляну к ней с визитом вежливости, как только отрежу голову парню, который лежит на полу у меня в гостиной. Только позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы она была в комнате одна, а если это так трудно организовать, пусть с ней не будет никого, кроме офицера Мангелотти – да, да, Мангелотти – два "т".

Фонтейн не считал нужным сдерживать эмоции. Остальные полицейские смотрели на него немного испуганно. Сидящий в кресле-качалке Мангелотти слышал каждое слово, и вид у него был, как у коровы, которую ведут на бойню.

– Ничего не понимаю, – сказал я. – По-вашему, этот парень пошел на такие ухищрения, чтобы обезопасить себя, тем не менее, как только вы окружаете его, он тут же сообщает, что убил не только тех, кого вы найдете у него в доме, но и жертв так называемой «Голубой розы». И еще не очень верится, что ему так повезло, и медсестра вышла из палаты в тот момент, когда он приехал.

Фонтейн сделал шаг назад, глаза его расширились еще больше.

– Вам нравится рассуждать о том, что возможно и что невозможно. Но все эти рассуждения никому не нужны.

– Конечно, нет, но это способно запутать чиновников, – произнес чей-то голос у меня за спиной. Обернувшись, я увидел человека в синем костюме, который вышел из палаты вслед за каталкой с телом Эйприл Рэнсом. Это был начальник Фонтейна, сержант Майкл Хоган.

Он положил руку на локоть Фонтейна.

– Это и есть тот человек, который хотел с вами повидаться, – сказал тот.

Я сразу почувствовал, что вижу перед собой настоящего детектива к которому, возможно, отнесся бы с уважением даже Том Пасмор. От Майкла Хогана веяло силой и авторитетом. Он был красив простой мужественной красотой, напоминавшей героев Кларка Гейбла или Уильяма Холдена. Впрочем, Хоган напоминал обоих, только был больше похож на реального человека, а не на киногероя. Его вполне можно было представить на капитанском мостике шхуны, пересекающей штормовое море, или командующим расстрелом мятежников в тюремном дворе. Его презрительное замечание о чиновниках было вполне в стиле этого человека.

Когда Хоган пожимал мне руку, я осознал, чувствуя себя почти мальчишкой, что мне очень хотелось бы заслужить одобрение этого человека.

И тут среди толпы полицейских и работников больницы он сделал удивительную в этот момент вещь. Он действительно похвалил меня.

– Это вы написали «Расколотого надвое»? – спросил Хоган и продолжал, едва дав мне время кивнуть. – Очень тонкая психологическая вещь. Ты читал, Пол?

– Читал что? – переспросил Фонтейн, изумленный не меньше моего.

– О последних убийствах «Голубой розы».

– О да, – сказал Фонтейн. – Да, разумеется.

– Они были последними до тех пор, пока не объявился Уолтер Драгонетт, – сказал я.

Хоган улыбнулся, словно услышал что-то очень умное.

– Никто из нас не обрадовался его появлению, – сказал он и тут же сменил тему. – Думаю, вы пришли сюда в надежде найти своего друга Рэнсома?

– Да, – кивнул я. – Пытался до него дозвониться, но мне ответил электронный секретарь. Он знает, что произошло, не так ли?

– Да, конечно, – кивнул Хоган. – Когда нам с Полом позвонили по поводу его жены, мы тут же поехали к нему домой.

– Так вы узнали об убийстве Эйприл Рэнсом прежде, чем в нем признался Уолтер Драгонетт? – спросил я. Непонятно почему, это вдруг показалось мне очень важным.

– Пожалуй, достаточно, – оборвал меня Пол Фонтейн. Прежде, чем я сам успел понять скрытый смысл своего вопроса, он уловил в нем завуалированную критику. – Мы должны работать мистер Андерхилл. Если хотите повидаться со своим другом...

Хоган немедленно понял, в чем состояли мои сомнения, и тут же перебил Фонтейна.

– Мы, как правило, узнаем о преступлениях до того, как получаем признания преступников.

– Я знаю это. Гораздо больше меня интересует другое – Уолтер Драгонетт тоже слышал о преступлении до того, как признался в нем?

– Это было настоящее, чистое признание, – твердо заявил Фонтейн.

Он злился все больше и больше, и Хоган снова поспешил вмешаться.

– Уолтер знал, где лежит Эйприл, хотя эту информацию старались не разглашать. В Миллхейвене восемь больниц, но, когда мы спросили Уолтера, где лежит Эйприл, он тут же назвал Шейди-Маунт.

– А он знал номер комнаты?

– Нет, – сказал Хоган.

– Да, – почти одновременно заявил Фонтейн.

– Пол хочет сказать, что Уолтер знал, на каком этаже ее палата. Он не мог знать этого, не побывав здесь.

– Но как он все-таки узнал, куда ее поместили? – недоумевал я. – Не думаю, что дежурные давали звонившим информацию об Эйприл Рэнсом.

– У нас не было пока времени подробно допросить мистера Драгонетта, – сказал Хоган.

Полицейские в форме, ходившие по коридору до палаты Эйприл Рэнсом и обратно, замедляли шаг, проходя мимо нас.

– Вы можете встретиться со своим другом Рэнсомом на Армори-плейс, – сказал Хоган. – Он ждет там, когда Пол начнет допрашивать Драгонетта. Мне кажется, тебе пора туда отправляться, Пол. – Хоган снова повернулся ко мне. – Вы знаете, где находится Армори-плейс? – Я кивнул. – Следуйте за Полом, можете поставить машину на стоянке перед зданием. Я разрешаю вам с мистером Рэнсомом присутствовать при допросе. Ты не возражаешь? – спросил он Фонтейна.

Тот кивнул.

Внизу пожилая женщина, сидевшая за одним из компьютеров, буквально подпрыгнула, увидев нас, словно по ее стулу пропустили заряд электрического тока. Убийство Эйприл Рэнсом взбудоражило всю больницу. Фонтейн сказал, что будет ждать меня на стоянке перед больницей.

– Я знаю, как добраться до управления полиции, – напомнил ему я.

– Да, но, если вы попытаетесь без меня проникнуть на автостоянку, вас могут по ошибке принять за репортера.

Я пересек улицу и прошел к машине, но прежде чем я успел вставить ключ в замок «понтиака», из двери дома с флагом и желтой лентой вывалился грузный мужчина в шортах и синей рубашке.

– Стой, где стоишь, – крикнул он мне. – Нам есть о чем поговорить.

Я отпер дверь и подождал, пока он пересек лужайку перед домом. У мужчины был огромный живот, тонкие волосатые ноги и багровая от ярости бульдожья физиономия. Остановившись на расстоянии десяти футов, он нацелил мне в грудь указательный палец.

– Вы что, видите где-нибудь поблизости знак «Больничная стоянка»? Эта улица – не для ваших машин. Для вас есть платные стоянки или стоянка перед больницей. Я устал от подобного насилия!

– Насилия? Вы, видимо, не вполне понимаете, что значит это слово. – Я открыл дверцу машины.

– Подождите-ка, – он обошел вокруг машины, по-прежнему целясь пальцем мне в грудь. – Это наша территория. Я заплатил кучу денег, чтобы поселиться в этом районе, а люди вроде вас ведут себя так, словно здесь городской парк. Сегодня утром какой-то парень сидел на моем газоне – на моем газоне! Вылез из своей машины, посидел на моей травке, как у себя дома, а потом отправился в больницу.

– Наверное, ваша желтая лента заставила его почувствовать себя как дома, – я сел в машину.

– Что это, черт побери, означает?

– Он подумал, что это свободная страна, – пока я заводил машину, он успел сказать мне все, что думает о такой свободе. Он настоящий патриот, и у него есть множество мыслей по этому поводу, которые люди вроде меня просто не способны понять.

10

Я ехал вслед за синим «седаном» Пола Фонтейна по городу, казавшемуся пустым и заброшенным.

Однако иллюзия пустоты развеялась, как только мы проехали вход в управление полиции на Армори-плейс. Статьи в утренних газетах собрали здесь не меньше ста человек народу. Толпа стояла не только на ступенях здания, но и на площади между ним и городской ратушей. На самом верху какой-то мужчина кричал что-то в мегафон. В толпе бегали операторы с камерами, снимавшие всю эту сцену для вечерних новостей.

В конце площади синий «седан» повернул направо, потом снова направо, на неразмеченную улицу, в конце которой виднелся знак «Проезд закрыт. Только для полицейских машин».

С обеих сторон улица была огорожена высокими стенами из красного кирпича. Я проехал вслед за «седаном» Фонтейна на прямоугольную автостоянку, забитую полицейскими машинами. Полицейские в форме, казавшиеся карликами на фоне высоких стен, болтали, привалившись к машинам. В дальнем конце стоянки виднелась стена полицейского управления. Несколько полицейских повернули головы в мою сторону, когда «понтиак» въехал на стоянку. Когда я остановил машину рядом с синим «седаном», двое тут же появились возле моей двери.

Фонтейн вышел из машины и сказал им.

– Не стреляйте, это со мной.

Не оглядываясь, он пошел к металлической черной двери заднего входа в управление. Двое копов отошли в сторону, и я поспешил за ним.

Словно старое школьное здание, полицейское управление состояло из длинных извилистых коридоров с исцарапанными деревянным полами, дверей с мутным стеклом и обшарпанных лестниц. Фонтейн прошел мимо доски, увешанной объявлениями, в дежурку, где голый по пояс мужчина поинтересовался у него:

– Как Мангелотти?

– Остывает, – коротко бросил Фонтейн.

Он почти бегом взобрался по лестнице на второй этаж и толкнул дверь с надписью «Отдел по расследованию убийств». Я прошел за ним, и шестеро мужчин, сидящих за столами, буквально застыли, пораженные, при виде меня.

– Он со мной, – сказал Фонтейн. – Давайте сразу перейдем к делу и допросим этот кусок мышиного дерьма. Дадим ему шанс объясниться.

Сотрудники мгновенно потеряли ко мне всякий интерес. Фонтейн снял пиджак и повесил его на спинку стула. На столе его лежали грудой папки с делами и отдельные документы.

– Давайте вспомним информацию обо всех нераскрытых убийствах в городе и начнем дело с чистого листа. Тогда каждый уйдет домой довольным и счастливым.

Он закатал рукава. В комнате пахло потом и сигаретным дымом.

– А теперь постарайся не терять голову, – сказал какой-то мужчина из глубины кабинета.

– Постараюсь, – пообещал Фонтейн.

– Скажи-ка, Пол, – заговорил детектив с пухлым круглым лицом. – Тебе не приходило в голову – впрочем, я почти уверен, что приходило, что арестованный тобою парень сумел придать этому выражению новый смысл.

– Очень благодарен тебе за это тонкое замечание, – сказал Фонтейн. – Пожалуй, когда парень проголодается, я пошлю к нему одного из вас, чтобы вы выяснили с ним этот вопрос.

– Пол, мне это только кажется или здесь действительно появился странный запах? – Детектив потянул носом воздух.

– А, запах, – протянул Фонтейн. – Знаете, что сказал наш друг, когда ему указали на его запах?

– Если не являешься частью решения, являешься частью проблемы? – предположил один из полицейских.

– Не совсем. Он сказал – цитирую: «Я собирался что-нибудь предпринять по этому поводу».

Все присутствующие засмеялись. Фонтейн стоически переносил их выходки, словно старый добрый папаша, прощавший сыновьям их ребячество.

– Джентльмены, джентльмены, – сказал он. – Я привел здесь точные слова подозреваемого. Он – человек с добрыми намерениями. И действительно собирался начать бороться с запахами, которые раздражали его так же, как и его соседей. – Он театрально воздел к небу руки и повернулся на триста шестьдесят градусов.

Скрытая связь, которую я почувствовал, едва войдя в эту комнату, вдруг дошла до моего сознания. Эти люди были очень похожи на членов похоронной команды. Детективы из отдела по расследованию убийств казались такими же эмоциональными необычными личностями, как Бегун, Крысолов и другие. Они имели дело со смертью каждый день, и им ничего не оставалось, кроме как научиться шутить по этому поводу.

– Все готово для записи в номере один? – спросил Фонтейн.

– Шутишь? – откликнулся детектив с пухлым лицом. Белокурые волосы напоминали перья, а большие голубые глаза его были расставлены широко, как у быка. – Малыш готов к пуску.

– Хорошо, – сказал Фонтейн.

– А мы можем, хм, понаблюдать за этим, если нам захочется? – спросил белокурый детектив.

– Я хочу посмотреть, я хочу посмотреть, – затянул широкоплечий детектив с густыми усами.

– Кто хочет, может сесть в кабине вместе с мистером Андерхиллом и мистером Рэнсомом, – сказал Фонтейн, стараясь, чтобы голос его звучал как можно многозначительнее.

– Сообщите нам время, – сказал детектив, сидящий в другом конце комнаты, тот самый, который советовал Фонтейну не терять головы. Это был худощавый мужчина с кожей цвета некрепкого кофе и почти интеллигентным ироничным лицом. Единственный из присутствующих в комнате, он сидел за столом в пиджаке от костюма.

– Мои коллеги немного похожи на вампиров, – сказал Фонтейн, обращаясь ко мне.

– Эти парни напоминают мне Вьетнам, – сказал я.

Что-то внутри Фонтейна вдруг едва заметно переменилось.

– Так вы были там? Там и познакомились с Рэнсомом?

– Я встретил его там, но знал еще с Миллхейвена.

– Вы тоже учились в Брукс-Лоувуд?

– В Холи-Сепульхре, – ответил я. – Я вырос на Шестой южной улице.

– Наш Бастиан тоже из этого района.

Бастиан оказался тем самым падшим ангелом с белокурыми волосами и широко посаженными голубыми глазами.

– Я ходил на спортивные обеды в вашу школу, – сказал он. – Когда играл в футбол за приют святого Игнация. Я помню вашего тренера. Любопытная личность.

– Христос никогда не пропустил бы мяча, – произнес я, имитируя речь тренера.

– Христос стоял на воротах, – подхватил Бастиан, хватаясь рукой за сердце и указывая пальцем куда-то вдаль.

– В душе его жила воля к победе. Он знал, что все против него, но он также знал, что к концу дня победа останется за ним, – я знал эту речь куда лучше Бастиана, так как в течение трех лет мне приходилось слушать ее почти каждый день.

– Добродетель – подхватил Бастиан. – Добродетель что?

– Добродетель – могучий...

– Могучий огонь, – завопил детектив. Теперь он напоминал мистера Скунхейвена гораздо больше, чем я.

– Да, так все и было, – сказал я. – В нагрузку к гамбургерам и гавайскому пуншу.

– Что ж, теперь, когда мы готовы приступить к допросу, – прервал нас Фонтейн, – Бастиан, выведи Драгонетта из камеры и помести его в номер первый. Все остальные, кто хочет посмотреть, могут собираться и идти.

В этот момент я понял вдруг, что он вовсе не пытался оставить меня позади, когда бежал по лестнице. Просто предстоящий допрос так возбуждал Фонтейна, что ему не терпелось приступить как можно скорее.

Фонтейн двинулся к двери, за ним последовали чернокожий детектив и здоровяк с пышными усами. Бастиан вышел из комнаты через боковую дверь и пошел по узкому коридору, который я мельком заметил, когда шел сюда.

Мы все направились в центральную часть здания. В коридоре было немного прохладнее, чем в кабинете.

– Сначала самое главное, – сказал Фонтейн, входя в комнату с открытой дверью. Люминесцентное освещение высвечивало два стола и множество разномастных стульев. Трое мужчин, пьющих кофе за одним из столов, подняли глаза на Фонтейна.

– Ты был в больнице? – спросил один из них.

– Только что вернулся. – Фонтейн подошел к одному из кофейных автоматов, взял из стопки плотный бумажный стаканчик и налил себе кофе.

– Как Мангелотти?

– Мы можем потерять его, – он отхлебнул из чашки.

Я тоже налил себе кофе.

На дальней стене буфета висел огромный прямоугольник белой бумаги с какими-то именами, написанными красным и черным маркером. Она была поделена на три части – три смены дежурств отдела по расследованию убийств. Первой сменой командовал лейтенант Маккендлесс. В этой смене было двое сержантов – Майкл Хоган и Уильям Грейдер. Из списка имен, написанных красным и черным под фамилией Хогана, мне бросилось в глаза одно – Эйприл Рэнсом. Оно было написано красным.

Двое наших спутников тоже налили себе кофе и представились. Чернокожего детектива звали Уилер, а усатого здоровяка – Монро.

– Знаешь, чем меня больше всего раздражают эти люди, собравшиеся снаружи? – спросил Монро. – Если бы они хоть что-то соображали, то кричали бы «ура» по поводу того, что мы засадили наконец этого парня за решетку.

– Ты хочешь сказать, что тебе нужна благодарность? – спросил Фонтейн, допив вторую чашку кофе и выходя из буфета. – Единственное, что могу сообщить тебе приятного, это что за следующие несколько часов мы многое сможем обвести черными чернилами.

Мы вышли в дверь с другой стороны буфета и оказались в незнакомой мне части здания. Пол покрывал серый линолеум, стены были покрашены голубой краской, а окна были чистыми и прозрачными. Здесь работали кондиционеры, и в коридоре было почти прохладно. Мы завернули за угол, и Джон Рэнсом поднял глаза, услышав наши шаги. Он выглядел не более отдохнувшим, чем Фонтейн. На Джоне были брюки цвета хаки и белая рубашка, он наверняка помылся и побрился перед или сразу после сообщения об убийстве жены. Джон напоминал полупустой мешок. Интересно, сколько он сидел тут один.

– Господи, Тим, я так рад, что ты здесь, – он вскочил и буквально бросился ко мне. – Так ты все знаешь? Они сказали тебе?

– Детектив Фонтейн рассказал мне, что случилось, – не хотелось говорить Джону, что я видел, как вывозят из палаты тело Эйприл. – Мне очень жаль, Джон.

Рэнсом поднял руки, словно пытаясь поймать что-то в воздухе.

– Это просто неправдоподобно. Он узнал, что Эйприл становится лучше, этот монстр, он узнал, что Эйприл может очнуться...

Фонтейн сделал шаг в его сторону.

– Мы разрешим вам и вашему другу наблюдать за касающейся вас частью допроса, – сказал он. – Вы по-прежнему этого хотите?

Рэнсом кивнул.

– Тогда позвольте показать вам, где вы будете сидеть. Хотите кофе?

Рэнсом покачал головой, и Фонтейн провел нас мимо стеклянной стены большой затемненной комнаты, где несколько человек сидели и курили, ожидая, пока им начнут задавать вопросы.

Фонтейн знаком велел Уилеру отпереть светлую деревянную дверь. В шести-семи футах вниз по коридору виднелась точно такая же дверь с синей табличкой, на которой красовалась единица. Фонтейн сделал мне знак войти, и я оказался в темном квадратном помещении, где стояли шесть стульев и деревянный стол. Перед столом было окно, выходившее в другую комнату, которая была ярко освещена, и за находившимся там металлическим столом сидел, чуть наклонившись, молодой человек в белой футболке. Он бесцельно водил по столу красную алюминиевую пепельницу. Лицо его было лишено какого-либо выражения.

Я уселся на последний стул в ряду, рядом сел детектив Уилер, за ним Джон Рэнсом. Он невольно застонал при виде Уолтера Драгонетта, и лишь спустя несколько секунд опустился на стул рядом с чернокожим детективом. Монро сел по другую сторону от Джон? Все было устроено так, чтобы в случае необходимости детективы могли бы унять Рэнсома.

Фонтейн тоже вошел внутрь.