Тейлору могла дорого обойтись попытка сойти за уроженца Гатони, но, к счастью, гатонская молитва всегда проходит в полной тишине. Гатонцы проводили молчаливые коленопреклоненные бдения, периодически отвешивая поклоны и утыкаясь лбом в пол. Он читал гатонское Евангелие и поэтому в самых общих чертах представлял себе религиозные догматы этой страны, во всяком случае, этого оказалось достаточно для того, чтобы сойти за северного купца, совершающего первое морское путешествие, компенсируя недостаток набожности избытком энтузиазма в области груза специй, которые он перевозил.
      После молитвы капитан Торм пригласил брата Пасса пообедать с ним, и Тейлор использовал эту возможность, дабы наилучшим образом продемонстрировать ограниченность и некоторую алчность своей купеческой натуры. Проигнорировав явное желание капитана затеять серьезный богословский диспут, Тейлор начал многословно распространяться о куркуме и кориандре и занимался этим до тех пор, пока мрачный капитан полностью не потерял всякий интерес к брату Пассу. После этого Тейлору удалось манкировать многими из молитвенных собраний, происходивших два раза в день, - он закрылся в своей каюте, сославшись на морскую болезнь. Впрочем, последняя причина не потребовала от него никакого притворства. В течение первых трех суток непрерывная то бортовая, то килевая качка с должной интенсивностью переворачивала все содержимое желудка несчастного Тейлора вверх дном, и не единожды ему приходилось пулей выскакивать из каюты и перегибаться через поручни.
      Судно двигалось вперед довольно медленно, "Грампус" был вынужден бороться и с течением, и со встречными ветрами. Пока Тейлор, мучимый морской болезнью, болтался на своей койке, темные деревянные стены каюты, казалось, сдвигались теснее, грозя задушить его. Приступы тошноты сменялись тяжелым сном, таким же беспокойным, как плавание "Грампуса", а затем вновь наступал период мучительного бодрствования. На третью ночь ему приснилась каюта капитана Торма, в которой происходила церемония, обязательная перед отплытием корабля. Это был древний ритуал, в ходе которого капитан корабля взял горсть черной гатонской земли из маленького ящика и разбросал ее по полу каюты, тем самым моля своего Бога сделать корабль таким же безопасным, как их бесценная родная земля. В своем сновидении Тейлор увидел, как земля с удивительной плавностью сыплется из загорелой руки Торма и медленно летит вниз, но падает не на деревянный пол, а на мертвое, изуродованное лицо Кермана Эша и прилипает к его холодной коже. А затем, сквозь сомкнутые губы, Торм начинает читать чалдианские погребальные молитвы.
      На четвертый день Тейлор решил выйти на палубу. Он чувствовал, что морская болезнь начинает понемногу отпускать его, и захотел проведать Кристалла. К тому же он подозревал, что дальнейшее добровольное заточение в каюте просто сведет его с ума. Он спал так беспорядочно, что не имел теперь ни малейшего представления о времени, и, выйдя на солнечный свет, с удивлением обнаружил, что уже почти полдень. Он повернул к загородке для коня, и тут с верхушки мачты раздался хриплый крик впередсмотрящего:
      - Зубы прямо по борту!
      Все, находившиеся на палубе, как-то сразу притихли, хотя внешне ничего не изменилось и помощники капитана не отдали никаких новых приказов. Однако когда моряки вернулись к своим делам, их песни смолкли, лица стали более серьезными, а некоторые поглядывали поверх сверкающих синих вод на юго-запад. Тейлор вытянул шею в том же направлении, но не увидел ничего, кроме уменьшавшихся гребней волн. Пожав плечами, он двинулся вперед, где в тени бизань-мачты был построен невысокий лошадиный загон. Там царственно стоял Кристалл, его грива развевалась на ветру, ноздри раздувались, втягивая морской воздух. При приближении Тейлора жеребец ударил копытом по палубе в знак приветствия. Молодой человек улыбнулся, перелез через загородку и достал из кармана морковку, оставленную от вчерашнего несъеденного обеда. На несколько секунд, пока он кормил Кристалла, Тейлор забыл, что он на борту корабля, плывущего в Тирсус. С величайшим бездумным наслаждением, отринув мысли об убийствах, интригах и войне, Тейлор провел следующий час, чистя и расчесывая своего коня.
      Закончив, Тейлор любовно похлопал жеребца по шее и вылез из загона. В первый раз с тех пор, как Торм повел корабль в плавание, он чувствовал себя так хорошо. День был ярким и теплым, и хотя он знал о необходимости подальше держаться от команды, уменьшая тем самым риск, что его раскроют, Тейлору была ненавистна даже мысль о возвращении в темную и душную каюту. Вместо этого он побрел на нос корабля, дивясь на матросов, болтавшихся высоко в воздухе, словно листья на деревьях, занятых смолением канатов и поправкой такелажа.
      Тейлор обошел грот-мачту с правого борта и наткнулся на группу людей, которые, согнувшись над палубой, скребли ее доски большими плоскими кусками песчаника. Камень, двигаясь по дереву, неприятно скрежетал, и Тейлор узнал один из многих незнакомых звуков, тревоживших его болезненный сон в последние три дня. Капитан Торм постоянно заставлял своих людей драить палубу, хотя Тейлор вряд ли мог постичь такое всепоглощающее стремление к чистоте. Возможно, это еще одна особенность гатонской религиозной доктрины.
      - Добрый день, братья! - поприветствовал матросов Тейлор, проходя мимо и ощутив минутный прилив жалости к ним, вынужденным исполнять такую неблагодарную работу. Один из мужчин оторвался на мгновение от своего занятия и посмотрел на Тейлора, его глаза ввалились от усталости, - это был матрос Горман, которому Тейлор помог справиться с Кристаллом. Тейлор сразу же понял свою ошибку. В рамках жесткой кастовой системы Гатони преуспевающий купец вряд ли снизошел бы до беседы с простыми матросами, не говоря уже о том, чтобы назвать их "братьями" - подобное обращение годилось только для равных. Он торопливо двинулся прочь и не оглядывался, пока не оказался на самом носу "Грампуса". Мужчины вновь принялись за работу, не произнеся ни слова. Инцидент произошел очень быстро и, как надеялся Тейлор, так же быстро забудется.
      Стоя на носу корабля, молодой министр разведки увидел то, что было очевидно час назад матросам, находящимся высоко на мачтах: на юге появилась земля, нет, это определение не вполне подходило для зрелища, представшего изумленному взору Тейлора. В действительности же из моря торчали зазубренные вершины скал, похожие на сталагмиты. Пока еще они находились в нескольких милях, но уже зловеще вырисовывались, как зубы бегемота.
      Пролив Зубья Пилы.
      Эта картина немедленно напомнила Тейлору о важности и срочности его миссии. Пролив представлял собой узкую полосу воды, протянувшуюся на сотню миль между восточным побережьем Гатони и западной оконечностью острова Гонвир. Гонвир, как гласили легенды, когда-то был частью материка, соединяясь с Гатонью устрашающим горным хребтом, служившим естественной границей между Гатонью и Чалдисом. Но катаклизм, разрушивший Гонвир, также явился причиной и того, что целая горная цепь опустилась в море, отделив родину крайн от остального континента.
      Против его воли, в мозгу Тейлора всплыло происхождение названия. Землю до катаклизма не называли Гонвир, она приобрела это имя после Принятия Обета. Гонвир на языке крайн означал "Наша скорбь".
      И "Грампусу" предстояло пройти мимо этого острова так близко, что на корабль должна была упасть его тень.
      Вот и еще одна причина, по которой мореходы Индора и Чалдиса, суеверные, как все мореплаватели, редко шли по этому проливу. Тейлор не сомневался в том, что гатонцы тоже испытывали страх, но вековая близость к Гонвиру, возможно, умерила его, а превосходные корабли позволяли достаточно успешно преодолевать пролив. Полный любопытства, Тейлор остался на палубе, усевшись на большую бухту каната, с этого места открывался замечательный обзор поверх высоких бортов корабля. Он хотел своими глазами увидеть Гонвир, центр цивилизации исчезнувшей расы крайн, место действия самого разрушительного конфликта, который когда-либо видел мир, и, косвенным образом, причину нынешних своих несчастий.
      Возможно также, он станет причиной новой войны, подобной которой земля не видела уже много десятилетий. Тейлор вернулся мыслями в Прандис и как наяву увидел Амета Пейла, искалеченного, но живого, распростертого на зеленой траве Ястребиных высот. Он спрашивал себя, сколько времени займет выздоровление Пейла и вынесет ли тот из происшедшего какой-то урок для себя или останется тем же несгибаемым ура-патриотом, как и раньше. Если это так, с каким-то фатализмом подумал Тейлор, то как долго Андус Райвенвуд сумеет противостоять его натиску?
      По мере того как корабль шел вперед, подгоняемый поднявшимся попутным ветром, Зубья Пилы становились все больше, словно вырастали из моря. Они казались неразрывной цепью, и Тейлору даже пришло в голову, что капитан Торм намеревается вести "Грампус" прямо в пасть этих черных скал, насадив всех на каменные ножи в качестве жертвоприношения гатонскому богу.
      - Не правда ли, такое зрелище заставляет всех почувствовать смирение перед всемогуществом Бога.
      Вздрогнув от подобного вторжения в собственные мысли, Тейлор едва не свалился со своего насеста.
      - Приятно видеть вас на палубе, брат Пасс, - продолжал капитан Торм в своей обычной громыхающей манере. - Я уже начал опасаться, что вы так и не привыкнете к морю, хотя я никогда не смог бы поверить, что такое возможно, даже если бы речь шла о гате из низших слоев.
      Тейлор откашлялся и попытался улыбнуться.
      - Я уверен, моя болезнь прошла, брат Торм. - И сквозь стиснутые зубы добавил: - Благодарение Богу.
      Капитан повернулся, чтобы уйти.
      - Одну минутку, брат Торм, - позвал его Тейлор. - Я вижу, мы приближаемся к суше, но где пролив Зубья Пилы?
      Торм замер на минутку, а потом разразился громоподобным хохотом, и Тейлор воочию убедился, что у капитана на самом деле есть рот.
      - Если когда-нибудь кто-нибудь попытается убедить вас начать жизнь моряка, брат Пасс, не поддавайтесь и придерживайтесь своих специй, потому как более неприспособленного к морю человека, чем вы, еще поискать.
      Затем, приняв свой обычный серьезный вид, капитан прошел на самый нос корабля и, угнездившись в развилке планшира, протянул руку на юг.
      - Вон там, брат Пасс, вон там, - пояснил капитан. - Вы видите, как одна гора выдается прямо в море, заслоняя еще один пик? С этого расстояния кажется, что эти две скалы почти сливаются, передняя часть одной соединяется с задней частью другой. Самый длинный из гатонских Зубьев Пилы тянется так далеко на восток, что можно подумать, будто он доходит вплоть до западных пиков Гонвира. На самом деле, как вы вскоре увидите, между этими горами находится просторный пролив, но вы никогда не догадаетесь об этом, если подойдете туда с востока. Сами Зубья Пилы - наиболее устрашающий пролив из всех созданных Богом, однако он еще не умеет по своей воле щелкать зубами. Не поддавайтесь страху, брат Пасс, - сказал капитан, поворачиваясь, чтобы уйти. - И думайте только о том, как выгодно вы продадите свои специи.
      Но когда капитан ушел и Тейлор опять повернулся к вырастающим прямо на глазах скалам, его мысли были весьма далеки от коммерческих расчетов. Он думал о том, как капитан говорит о проливе, словно о чем-то созданном руками Бога. "Да уж, нечего сказать, Бога", - хмурясь, размышлял Тейлор. Торм мог думать что угодно, но молодой человек знал, нынешний морской проход некогда был заполнен горами, такими же устрашающе высокими, как любые из гряды Зубьев Пилы. Когда-то тут высились горы... и их сровняли с землей. Но не Бог, а люди, возомнившие себя богами.
      В последующие три дня Тейлор часто оставался на палубе, завороженный массивными каменными стенами пролива, поднимавшимися по обе стороны от "Грампуса".
      Торм оказался совершенно прав. Когда корабль продвинулся на восток, а затем повернул к юго-западу, Тейлор обнаружил вполне различимый проход между горами Гатони и Гонвира. Торм оставался на палубе, пока они шли через этот проход, и ревел команды, которые нельзя было не услышать и на верхушке мачты. Все паруса были убраны, кроме грота, и, движимый ветром, надувающим этот единственный широкий кусок сурового полотна, "Грампус" проскользнул между выступавшими скалами, которые и обозначали начало пролива Зубья Пилы. Проход был немногим шире сотни ярдов, так что с судна без труда можно было добросить камень до древних скал. На почти отвесных склонах кое-где виднелась растительность: немного лишайника у линии воды и чуть повыше кустарник, в тех местах, где жизнь находила невероятные способы пустить корни между потемневших от старости камней.
      Миновав величественные скальные ворота, судно попало в широкую бухту почти трех миль в диаметре, со всех сторон окруженную нависающими горами. Единственное исключение составлял еле заметный проход в узкий пролив, который разделял скалы на юге. Тейлор чувствовал, что у него бегут мурашки по коже от этого плавания по спокойным водам в тени гор высотой в десять тысяч футов. Казалось, будто земное чрево поглотило утлое суденышко.
      Божья миска для мытья рук - так назвал капитан эту бухту.
      Когда они приблизились к воротам, ведущим непосредственно в пролив, Тейлор понял, что они даже уже, чем первые. Отвесные стены резко вздымались прямо из воды, поднимаясь до головокружительной высоты и загораживая собой солнце. Матросы, обычно такие шумные, смолкли, перестали петь и перекрикиваться и теперь, в тени скал, висели на канатах в полном молчании. Когда нос корабля вошел в крошечное горло пролива, Тейлор понял, что и он сам затаил дыхание и стоял не шелохнувшись, пока корма тоже не проскользнула в ворота. В самом узком месте зазубренные края черных скал находились не дальше чем в пятидесяти футах с каждой стороны. И Тейлор с содроганием подумал о том, как близко они могут находиться внизу, под водой, под корпусом корабля.
      Еще хорошо, что Торм до самого вечера, до конца вечерней молитвы, молчал о том, насколько удачно они выбрали время. Корабли могли проходить через внутреннюю горловину пролива только при высоком приливе, поскольку здесь было очень мелко. Давным-давно какой-то корабль не принял этого во внимание и потерпел тут крушение, из-за чего потом пришлось несколько месяцев очищать горловину пролива от обломков. Опоздай "Грампус" хоть чуть-чуть, пришлось бы становиться на якорь и несколько часов ждать, пока вода поднимется достаточно высоко, чтобы можно было двигаться дальше.
      Однако вскоре стены пролива отступили, открывая проход, ширина которого иногда достигала двух миль, но чаще он был раза в два уже. Тейлор с изумлением рассматривал водный коридор, где стенами служили скалы, причудливо изгибавшийся к югу. Когда горы вновь сдвинулись, Гатонь справа, а Гонвир слева, Тейлор невольно вытянул шею, ощущая головокружение от неправдоподобно высоких пиков над своей головой. "Грампус", даже со всеми своими мачтами, казался просто песчинкой по сравнению с горами.
      Через некоторое время пролив опять сузился всего до нескольких сотен ярдов. Песни матросов мрачным эхом отражались от бесплодных скал, а когда эхо подхватывал ветер, оно звучало словно стоны и вой призраков. Тейлор временами нервничал из-за того, насколько близко к скалам двигался корабль, но для капитана Торма места в проливе было больше чем достаточно, и он давно уже приказал поднять бизань, фок и грот. Развив весьма неплохую скорость, судя по тому, как бурлила и пенилась вода в кильватере, "Грампус" шел на юг, по направлению к Пепельному морю.
      - Сколько времени займет переход? - спросил Тейлор, когда они с капитаном Тормом поднялись с колен после вечерней молитвы.
      - Бывает по-разному, - пожал плечами гатонец. - Мы хорошо справились сегодня, но ветры в Зубьях Пилы капризны. Однажды я увидел Пепельное море спустя всего два дня после прохода через Божью миску. В другой раз я провел в этих водах неделю, потому что почти все время стоял полный штиль. А один мой знакомый капитан однажды застрял в этом проливе на целых пятнадцать дней. Он клялся, что ветер исчез полностью, словно Бог перестал дышать. Однако даже в этом случае проход занял у него не больше времени, чем если бы он стал огибать Гонвир.
      Тейлор вышел от капитана, размышляя о том, что могло бы произойти за пятнадцать дней, если бы штиль запер их в проливе. Уже сейчас, находясь всего неделю в море, он чувствовал себя прискорбно отрезанным от всего мира, от той гибкой информационной сети, которой он опутал весь континент. Тейлор никогда не брал отпуска, и прошло много лет с тех пор, как он провел даже половину этого времени без ежедневного изучения разнообразных донесений, стекавшихся на его стол со всего света. Всё, думал он, происходит где-то там, а он находится здесь, сидит, как в ловушке, на корабле, полном религиозных фанатиков.
      И все же находиться на палубе было предпочтительней, чем законопатить себя в похожей на гроб каюте. Оставалось еще часа три дневного света, и Тейлор вытащил наверх пару подушек. Он пристроил их в пологой выемке планшира, соорудив себе удобное гнездо, и улегся там на бухте канатов, размышляя о том, как идут дела у Имбресс и Аннарда в далеком Прандисе, задаваясь вопросом, жив ли еще Бэрр Эстон.
      Его вежливо разбудил матрос вскоре после захода солнца. Нависающие горы закрывали большую часть неба, оставив только темно-синий звездный лоскут над проливом. Приятный ветерок овевал кожу Тейлора, и он с удовольствием подумал о том, как хорошо было бы провести ночь на палубе. Однако это, без сомнения, не соответствовало обычаям Гатони и, что еще важнее, обычаям мореплавателей.
      - Нам придется бросить якорь на ночь, досточтимый отец, - извинялся матрос. - Потому что совершенно невозможно проходить пролив в темноте.
      Большая бухта каната, которую Тейлор приспособил в качестве постели, оказывается, спускалась через отверстие планшира к якорю правого борта. Если бы Тейлор не убрался с каната, когда матросы начали опускать якорь, его пробуждение оказалось бы не таким деликатным. Рассыпавшись в благодарностях разбудившему его матросу, он бросил последний взгляд на звездную полоску над головой и с сожалением ушел в каюту.
      Несмотря на опасения Тейлора, капитан Торм провел свой корабль через пролив в минимальные сроки. Дул ровный ветер, и "Грампус" ходко двигался вперед. Паруса убирали только тогда, когда судно приближалось к особо узким местам. Несколько раз им попадались скалы, торчавшие из воды в самом проливе, - каменные стены, которые до катаклизма были покрытыми снегом вершинами гор высотой в тысячи футов. Торм хорошо знал каждое из этих препятствий, он медленно и осторожно проводил корабль мимо них, а затем сразу же поднимал паруса.
      Прошло двое суток, и утром третьего дня горы расступились, чтобы никогда больше не смыкаться. "Грампус" вышел в черные горестные воды Пепельного моря. Когда-то это море было таким же синим, как все прочие, но, по слухам, в день катаклизма огромный вулкан поднялся из его глубин и в течение многих месяцев изрыгал лаву и пепел. Вулкан и сейчас возвышался над водой где-то в центре моря, и время от времени матросы видели темное облако, курившееся над ним. Иногда после заката можно было увидеть странное свечение. Но ни один корабль не проплывал достаточно близко, чтобы разглядеть больше.
      Побережье Гонвира быстро отступало к востоку, и Тейлор, которому никогда прежде не приходилось видеть островов, если не считать непроницаемого лика гор Зубьев Пилы, смотрел на него с большим любопытством. У южного входа в пролив горы были значительно ниже, даже не горы, а скорее невысокие, зазубренные скалы, ничем не напоминавшие их величественных собратьев на севере. Вскоре и они исчезли, и на их месте появилась отдаленная линия густой темной растительности. На расстоянии в полмили Тейлор с трудом мог различить низкорослые, изогнутые деревья, и все-таки он был поражен, поскольку никогда раньше не мог и предположить, что на проклятой земле Гонвира что-то растет. Однако он обратил внимание, что если над побережьем Гатони, всего в ста ярдах к западу, вились птицы, ни одна из них не пролетала ни над Гонвиром, ни над Пепельным морем. Тейлор подумал о чудовищной силе, так фатально искалечившей эту землю, и о том, каким надо быть человеком, чтобы хотеть вновь выпустить эту силу на свободу и обрушить ее на мир.
      Если чалдианские Фразы похищал действительно Маллиох, то какую цель он преследовал? Перед началом путешествия Тейлор просто допускал мысль, что Император Индора хотел получить политическое преимущество, которое давало обладание всеми Фразами. Но теперь, глядя на проклятую землю, Тейлор задумался о том, насколько велики должны быть в этом случае человеческие амбиции.
      И бездонна человеческая глупость.
      Четыре дня быстрого плавания, и в прохладное ненастное утро они вошли в гавань Нью-Хоупа. Однако попасть в порт гатонской столицы корабль смог только со следующим утренним приливом. Команда принялась разгружать бесценный груз стали из Деши и загружать местные товары, предназначенные для отправки в Тирсус. Тейлор очень жалел Кристалла и распорядился спустить жеребца на землю, чтобы он хоть денек насладился свободой. Тейлор приезжал в Нью-Хоуп и раньше, хотя никогда морем, и он знал, что в основном город тянется на север и восток. В западном направлении, за россыпью выцветших глинобитных домишек, которые гатонцы строили очень низкими, дабы не рассердить своего бога, были только фермерские земли и дикие луга. Туда он и направил Кристалла, который после столь продолжительного бездействия, вылетел из-под навеса порта галопом, подобно коричневой молнии.
      А капитан Невех Торм нахмурился и плотно сжал губы, скрытые густой, колючей бородой, наблюдая, как брат Пасс мчится на своем жеребце в том направлении, где нет ни одного храма, между тем как до утренней молитвы оставалось менее получаса.
      После двух часов быстрой скачки Кристалл размял свои застоявшиеся мышцы и даже покрылся хлопьями пены. Повернув назад к городу, Тейлор понял, что не только Кристаллу было необходимо сбросить нервное напряжение. Он тоже почувствовал себя хорошо - по-настоящему хорошо - в первый раз с тех пор, как выехал из Прандиса, пока бесцельно скакал по равнинам Гатони, наслаждаясь игрой мощных мышц Кристалла и ветром, в котором чувствовался запах травы, а не соли. Но в конце концов мысли Тейлора вернулись в город, где под вывеской импортно-экспортной конторы располагалось местное отделение чалдианской разведки. Хотя "Грампус" путешествовал быстро, Тейлор небезосновательно полагал, что его там ожидают новости; он уже просто истосковался по ним, сильнее, чем голодающий по еде. Отсюда, из этого отделения, производилась координация всей разведывательной деятельности, ведущейся в Гатони, а потому руководство оплачивало услуги волшебника, осуществлявшего практически моментальную связь. Если со времени его отъезда что-то произошло, даже в это самое утро, здесь, в Нью-Хоупе, об этом обязательно будут знать.
      Еще не было полудня, когда Тейлор въехал верхом обратно в город и попал в одно из обширных предместий столицы Гатони. В Нью-Хоупе было зачастую весьма не просто отличить один район от другого, поскольку везде традиционно приземистые строения возводили из одного и того же материала, из глины, и окрашивали в белый или кремовый цвета. Деловые здания мало отличались от жилых домов, разве что над дверями висели скромные деревянные вывески да передние окна были пошире, если речь шла о лавке и владелец выставлял в них свои товары. Когда Тейлор добрался до центра города, здания стали чуть-чуть больше, но выглядели снаружи так же просто. Он бывал в южной Гатони достаточно часто и прекрасно знал, что ее жители отнюдь не лишены тщеславия. Внутри некоторых из этих непритязательных домишек царила невероятная роскошь: изысканные гобелены, резная, обтянутая бархатом мебель, дорогие безделушки. Тейлора всегда занимала эта парадоксальная черта характера гатонцев - скромный, даже униженный внешний вид скрывал невероятные глубины честолюбия и амбиций.
      Импортно-экспортная контора, служившая прикрытием для отделения чалдианской разведки, была расположена в когда-то процветавшем районе возле верфей, ныне имевшем лишь скромный коммерческий характер. Контора представляла собой нечто вроде мелкого делового предприятия, экспортирующего фарфор в обмен на некоторые пользующиеся спросом заграничные товары. Эта деятельность приносила достаточный доход, чтобы предприятие выглядело вполне законным. Но на самом деле чалдианцы через порт и караванные пути экспортировали и импортировали неиссякающий поток информации, и Тейлор жадно стремился получить ее, когда привязал Кристалла к ближайшему столбу и пронесся мимо столов конторских служащих в тускло освещенную комнату в задней части здания.
      Главный офицер разведки в Нью-Хоупе, толстый лысеющий мужчина по имени Хинкс, съежился в кресле, неожиданно увидев перед собой министра. Его пухлые губы слегка дрожали, когда он предложил Тейлору сесть в одно из продавленных кресел, стоявших возле его стола. Пальцы Хинкса пробежались по одной папке, затем по другой, как будто он не был уверен, какая информация представляет для Эша наибольший интерес. Причина его поведения вскоре стала очевидной. Новости, которые ожидали Тейлора, можно было разделить на две категории: плохие и хуже некуда.
      - С чего вы бы хотели начать, министр Эш? - спросил Хинкс явно без всякого энтузиазма.
      - Сперва насчет Высокого Совета. Есть новости?
      По выражению лица Хинкса было понятно, что новости есть.
      - Что-нибудь насчет Пейла? - догадался Тейлор.
      - Д-да... - медленно ответил Хинкс. Мысли резидента определенно витали далеко от военного министра, но раз уж Тейлор затронул эту тему, Хинкс вкратце описал последние действия Пейла. Днем, несколько часов спустя после дуэли, генерала видели идущим по улицам Прандиса, его лицо было ужасно обезображено. Более того, Пейл выступил инициатором полной перетряски командного состава армии. Многие старшие офицеры были переведены на чисто номинальные должности, а младшие офицеры, большинство из которых были обязаны своей карьерой Пейлу, заняли их места.
      - Это скверно, - пробормотал Тейлор, обкусывая ноготь на большом пальце. - Нам только не хватало, чтобы Пейл спровоцировал командный состав начать борьбу за власть. Срочно пошлите сообщение Аннарду. Предайте ему, чтобы он обратил особое внимание на Министерство войны и особенно на помощника Пейла Эгона Келвана. Генерал Келван проявлял в прошлом определенную независимость. Он может оказаться полезным.
      Хинкс лишь кивнул, со вниманием выслушав эти инструкции. Ничего, если этого можно было избежать, не следовало записывать.
      - Что-нибудь еще о Совете?
      Хинкс откашлялся.
      - Тут еще касательно Джейма Кордора...
      - Касательно Джейма Кордора? - Тейлор поднял брови от удивления. Очень нечасто тучный министр финансов попадал в поле зрения Министерства разведки.
      - А что с Джеймом Кордором?
      Хинкс опять помедлил, явно испытывая неудобство.
      - Он мертв.
      - Мертв? - переспросил ошеломленный Тейлор. Вероятно, кончина министра последовала не от естественных причин, иначе Хинкс не упомянул бы об этом. Надо полагать, велась какая-то нечестная игра, имело место предательство, затрагивающее безопасность Чалдиса. Но Джейм Кордор представлялся столь же подходящей мишенью, как какая-нибудь почтенная тетушка.
      - Что же произошло? Наш убийца?..
      Похоже, что нет, - ответил Хинкс. - Рано утром того дня, когда ваш корабль отчалил, в доме министра Кордора появился мальчишка. Он доставил записку... и одну-единственную золотую монету.
      - Хазард, - прошептал Тейлор.
      Слуги Кордора вспомнили, что министр выглядел очень возбужденным после прочтения записки, которую потом сжег. Он не пошел в тот день в министерство, сказавшись больным. Но около полудня, по словам его повара, настроение Кордора заметно улучшилось. На обед он заказал целый пир множество своих любимых яств. И пока повар занимался основными блюдами, министр собственноручно приготовил пирожные на десерт. Очевидно, он всегда это делал, когда пребывал в хорошем настроении. Дворецкий сообщил, что министр, казалось, от души насладился обедом, съел до конца каждое блюдо, кроме упомянутого десерта.
      - Десерта? - поторопил Тейлор, начиная выказывать признаки нетерпения. Он не понимал, почему Хинкс так подчеркивает эту деталь, особенно когда время так ограничено. У него оставалось всего несколько минут, пора было возвращаться на корабль, а наиболее важные темы еще остались незатронутыми.
      Рот Хинкса нервно дернулся, круглые щеки подпрыгнули.
      - Оказывается, Кордор подмешал щёлок в тесто. Он съел только половину пирожного, и его начало рвать кровью.
      Тейлор содрогнулся. Он с трудом мог представить себе, как жизнерадостный министр смог приготовить себе такое блюдо, а затем еще набрался мужества сесть и съесть его.
      - Несчастный умер только поздно ночью, но он отказался отвечать на вопросы, которые ему задавали. Конечно, он не мог говорить, но ведь можно же было написать...
      - Ну и раскрыли вы причину в конце концов? - рявкнул Тейлор.
      Хинкс помедлил. Этой части разговора он боялся больше всего.
      - На следующее утро, - тихо начал Хинкс, - в газете на первой полосе появилась статья, где сообщалось, что в течение многих лет Джейм Кордор состоял на жалованье у Теократии Нью-Хоупа. Статья была очень подробной, и, судя по всему, все детали подтверждаются.
      Услышав объяснение Хинкса, Тейлор побледнел. Все эти годы Джейм Кордор действовал как агент Гатони, и хотя данный факт не являлся секретом для Галатина Хазарда, Министерство разведки и понятия об этом не имело! Ситуация была просто скандальной... и виноватых, понимал Тейлор, следовало искать здесь, в той самой комнате, в которой он сейчас сидел. Слежка за разведывательной деятельностью Гатони входила в обязанности отделения Нью-Хоупа. Он уже собрался устроить разнос Хинксу, но сообразил, что Кордора завербовали более двадцати лет назад. В то время Хинкс еще был незначительным младшим офицером. Тут нет его вины.
      Тейлор вздохнул. Ничьей вины тут не было, а даже если и была, сейчас это не имело значения. По сравнению со всем происходящим смерть Кордора это лишь незначительный эпизод. Однако министр почувствовал почти облегчение от того, что находится здесь, а не в столице. Он не завидовал Джиму Аннарду, которому сейчас приходилось отвечать на вопросы Райвенвуда.