Глава 31

Войдя в свои апартаменты, располагавшиеся в левом крыле дворца, Кэтрин нахмурилась. Кто-то задвинул на окнах портьеры, и сейчас в светлой нарядной комнате царил полумрак. Кэтрин мгновенно почувствовала страх, и в сознании неожиданно всплыл темный гостиничный номер в Вене.

Кэтрин прогнала неприятное воспоминание и прошла в розовую спальню. Портрет мгновенно бросился ей в глаза: его изящная резная золотая рама была прислонена к кровати, но магическое обаяние портрета, как и его многозначительность, дошло до Кэтрин не сразу. Сначала Кэтрин увидела лишь очень красивую женщину, не сообразив даже, что это — зеркальное отражение ее, Кэтрин, лица, только обрамленного не черными, а золотистыми локонами. Понимание этого лишь забрезжило, когда она вдруг увидела ужас.

Красота и ужас так далеки друг от друга… как резня в раю… как насилие на свадьбе… как мина на катере под Рождество… как летящая со скалы машина…

Горло прекрасной женщины на портрете было распорото. Свежие сверкающие ярко-красные капли — краска? или кровь? — минуя нарисованные сапфиры, скатывались по холсту на настоящее ожерелье — ее ожерелье, лежавшее вместе с сапфировыми серьгами на мягком розовом ковре под портретом.

— Нет! — слетел с губ Кэтрин протест, и приглушенный мучительный стон вырвался еще до того, как она успела постичь смысл увиденного.

Кэтрин не постигла его, пока нет, но интуиция подсказывала, что именно в этом кошмаре кроется правда, которую она так хотела знать. Но здесь таилась и другая правда, та, которая оторвет Кэтрин от любимого.

— Мне показалось, ты кричала! — В комнату ворвалась Натали; проследив за полным ужаса взглядом Кэтрин, она увидела портрет и тихо взмолилась:

— О-о нет…

— Натали? Что все это значит? Ты знаешь?

— О да, Кэтрин. Я знаю. Это значит, что наш любимый Ален сошел с ума, — грустно прошептала Натали.

Она ласково обняла Кэтрин за плечи, отвела от искалеченного портрета и заставила сесть в обитое бархатом кресло.

— Присядь на минутку, у нас, кажется, есть немного времени, чтобы я тебе рассказала. Ты ведь ничего не знаешь о своей настоящей матери и о том, как ты связана с островом?

— Нет, — ответила потрясенная Кэтрин.

— Женщина на портрете — твоя мать.

— Моя мать? — тихо повторила Кэтрин и попыталась встать, чтобы броситься к портрету, но Натали осторожно, хотя и твердо удержала ее.

— Нет, Кэтрин, пожалуйста, не смотри больше на этот портрет. Обещаю тебе: когда все кончится, я найду тебе более удачные портреты твоей матери.

— Натали, кто она? Кто она? И кто я?

— Ее зовут Изабелла. Она была замужем за моим дядей Александром. Ты — их дочь Кэтрин, то есть наша двоюродная сестра. — Натали немного помолчала, прежде чем сказать самое важное:

— Что делает тебя, а не Алена, законной правительницей Иля.

«Нет!» — вскричало в ответ ее сердце, прежде чем Кэтрин поняла угрожающий смысл услышанного. Если Натали знает об этом, значит, и Ален… Нет, этого не может быть! Он бы сказал. Наконец, терзаясь страхом, она спросила:

— Ален знает?

— Да, разумеется, — с легким вздохом сочувствия ответила Натали. — Я понимаю, как тебе трудно, как ты потрясена, и мне очень жаль, Кэтрин, что я вынуждена тебе рассказать все сразу и в такой спешке. Но я должна. У нас так мало времени. Хорошо?

— Да, — заставила себя согласиться Кэтрин, хотя с каждой секундой она все больше и больше убеждалась в том, что не хочет знать этой правды. Но она должна. Кэтрин глубоко вздохнула и решительно добавила:

— Хорошо. Расскажи.

— Иль — это навязчивая идея Алена. Он любит свой остров больше всего на свете. Принц сделал так много, чтобы защитить этот рай. Наш отец изуродовал остров, превратив его в убежище для преступников и террористов, а не в дивный уголок для поэтов и влюбленных, каковым он должен быть. Сын возненавидел за это отца. Вот почему, когда у Алена не стало сил терпеть такое осквернение, он убил Жан-Люка.

— Нет! — воскликнула Кэтрин, пытаясь защитить любимого человека.

Но кого она любила? Где он? Существует ли вообще этот нежный, любящий мужчина? Минуту назад Кэтрин стало известно, что Ален предал их любовь, в которой так много значило взаимное доверие. Предал тем, что утаил от нее самую важную тайну из всех. А теперь Натали, серьезный взгляд которой был полон скорби, сообщает, что Ален — убийца. Ее Ален, человек, которому она поверила, не мог быть убийцей. Но теперь Кэтрин поняла, что существует другой Ален, которого она не знала.

— Убил отца?

— Да, — печально подтвердила Натали. — Ален убил отца… и хотя я уверена, что это было неумышленно, поскольку вторая жена редко сопровождала Жан-Люка в его поездках, Ален убил и мою мать. В отличие от нашего отца Ален не получает удовольствия от преступления. Все убийства он совершал по необходимости: только чтобы никто не мешал процветать Илю под его добрым правлением.

— Все убийства? — в ужасе спросила Кэтрин, начиная верить чудовищным фактам.

— Ален вынужден был убить и Монику. Он очень ее любил, так же как, я знаю, он искренне любит тебя. — Натали вздохнула. — Но я подозреваю, Ален испугался того, что Моника узнает, кто заказал убийство Жан-Люка. Брат очень боится потерять остров, и этот страх гораздо сильнее страха лишиться собственной жизни. Он боится потерять Иль, и потому, моя дражайшая кузина, Ален пытался убить тебя в Роуз-Клиффе. Ах, Кэтрин, мне так жаль! Мне следовало бы догадаться, когда Ален так упорно настаивал на моей поездке в Женеву, а сам оставался еще на день в Париже. — Натали слегка покачала головой и заставила себя сделать признание:

— Я немного ослеплена своей любовью к брату. Ты сама знаешь, сколько в Алене нежности и доброты. Но поверь, не его вина в том, что он проклят страдать за безумие нашего отца! Я знала о помешательстве Алена и покрывала его, молясь, что когда-нибудь это пройдет. Но теперь все совершенно ясно, и доказательство тому — портрет и сапфиры. Ален собирается убить тебя, и боюсь, что он уже мог убить и Изабеллу.

— О-о, нет! — прошелестел слабый шепот отчаяния.

— Я не знаю, убил ли он ее, Кэтрин, — продолжала Натали. — Просто изрезанный холст наталкивает меня на эту мысль. Но я обещаю, как только все будет позади, если Изабелла жива, мы с тобой отыщем ее. А теперь, кузина, ты должна покинуть Иль, и как можно скорее.

— Мы обе должны его покинуть, Натали, — сказала Кэтрин неожиданно для себя решительно и спокойно.

Теперь она приняла жестокую правду. Вынуждена была принять. Доказательства были здесь, в этой нарядной спальне. И еще одно доказательство эхом звучало в ее голове: шепот в телефонной трубке о прекрасной девочке, от которой отказалась мать, предназначался не Алексе, а Кэтрин, потому что Ален узнал ее голос.

— Нет, дорогая, я должна остаться с Аленом. Несмотря на то что его безумие сейчас усилилось, я совершенно убеждена, что мой брат не причинит мне вреда. Уверена, что смогу с ним справиться. Возможно, открытое проявление сумасшествия — отчаянная попытка самого Алена наконец справиться со своим недугом. Если бы он мог оказаться в психиатрической клинике, где бы видел цветы, море, слушал музыку!.. Ладно, не знаю, насколько это возможно, но, Кэтрин, прошу тебя, постарайся простить Алена. Мой брат не виноват в своем безумстве.

— В таком случае я тоже останусь. Мы справимся с Аленом вместе.

— Нет, тебе здесь опасно. Ты должна немедленно уехать. Позже, когда станет спокойнее, ты можешь вернуться и заявить свои права на принадлежащий тебе Иль. И если ты только позволишь, я тоже останусь во дворце, и мы будем кузинами и, надеюсь, станем подругами. — Чуть заметная улыбка коснулась губ Натали, но тут же лицо ее приняло сосредоточенное и решительное выражение. — Ты должна немедленно уехать, Кэтрин! Возьми катер. Управлять им очень просто. Держи курс на север — там есть компас, рядом со штурвалом, — и ты попадешь в Ниццу. Подожди здесь, пока я принесу ключи. Запри за мной дверь и открой только тогда, когда убедишься, что это я. Bien?

— Oui, Natalie, bien. Merci.

Ей следовало ждать Натали в гостиной, но, как только щелкнул замок, Кэтрин вернулась в спальню и встала перед портретом своей матери.

— Прошу тебя, останься жива, — прошептала Кэтрин. — Пожалуйста, останься жива, чтобы я могла сказать тебе: «Я понимаю твой поступок, и я люблю тебя».

Кэтрин смотрела в синие глаза на портрете — улыбающиеся, радостные, полные надежды глаза. И когда лицо матери на портрете расплылось в неясное пятно из-за собственных слез, застилавших взор Кэтрин, она опустилась на колени и бережно подняла забрызганные красными чернилами (а не кровью!) драгоценности. Кэтрин завернула ожерелье и серьги в носовой платок и положила в карман.

Пока Кэтрин ждала в затемненной гостиной, ей снова вспомнился темный номер венской гостиницы и ножевые порезы — неглубокие, неопасные. Почему Ален не убил ее? Какое зловещее безумие заставило его играть с Кэтрин? Заманивать в свое королевство, с тем чтобы завлечь в паутину вероломства и обмана? Кэтрин выжила в тот вечер только потому, что Ален позволил ей выжить. Но что, если на этот раз ей не повезет? Что, если в следующее мгновение тень безумца выскочит из темноты и нож полоснет глубже, нанося теперь уже смертельную рану?

Если она умрет сегодня, здесь, остались ли слова любви, которые Кэтрин должна была сказать любимым людям и не сказала? «Мамочка и папочка, я люблю вас» — эти слова Кэтрин бесконечно повторяла весь этот год, и она снова позвонит родителям, как только доберется до Ниццы, и снова скажет им о своей любви. А если не доберется до Ниццы? Кэтрин знала: если она умрет, все слова любви к Джейн и Александру ею сказаны. И Алекса тоже знает о ее бесконечной любви. И все-таки как бы хотелось еще раз поговорить со старшей сестрой…

Кэтрин улыбнулась, представив себе их будущий разговор. Сначала Кэтрин скажет, что это она, а не Алекса должна была отправиться в ту смертельную поездку на пристань. «Вздор!» — воскликнет сестра, отмахиваясь от надоедливости Кэтрин милой улыбкой и изящным жестом руки. Потом Кэтрин ей все расскажет и терпеливо дождется, когда вспыхнут изумрудные глаза Алексы и она заявит: «Я всегда знала, что ты принцесса, Кэт!» На что Кэтрин ответит очень ласково:

«Да, Алекса, но разве я уже не говорила тебе, что всегда хотела только одного — быть твоей сестрой?»

У них обязательно состоится этот разговор, но даже если Кэтрин и не удастся бежать с острова, она знает, что Алексе уже известна вся правда о ее любви.

Если Кэтрин умрет сейчас, сегодня, останется только один любимый ею человек, которому искренние слова любви не были высказаны.

«Я должна жить. Я должна жить для того, чтобы посмотреть в его голубые глаза, полные такой радостной надежды в тот день, в аэропорту, и сказать о своей любви, которая все еще жива и будет жить вечно… Я выживу, чтобы сказать Джеймсу, как сильно я его люблю!»

— Джеймс Стерлинг? — с удивлением переспросил Ален, когда ему доложили, кто дожидается в мраморном вестибюле ответа на свою просьбу поговорить с принцем. — Да, конечно, я приму его. Пожалуйста, проводите.

Аленом овладели страх и тревога. Существовала только одна причин», по которой Джеймс мог здесь появиться, — Кэтрин. Может быть, он приехал сказать Кэтрин, что все еще любит ее? А если так, то не уйдет ли она с Джеймсом?

«Нет, — уверенно ответил себе Ален. — Кэтрин меня не оставит».

— Здравствуйте, Ален.

— Здравствуйте, Джеймс.

— Я пришел пригласить Кэтрин и, разумеется, вас поужинать сегодня вечером в гостинице со мной и матерью Кэтрин.

— Джейн здесь? В гостинице? Я не понимаю.

— Не Джейн, а… Изабелла. — Джеймс увидел в глазах принца удивление, но не смущение, а потому продолжил с едва сдерживаемым гневом:

— Вы знали. Какой же вы негодяй!

— Да, Джеймс, я знал, — сдержанно ответил хозяин острова, но в голосе его звучала не ярость, а грусть.

— И вы утаили правду от Кэт, не так ли?

— Я хотел рассказать ей обо всем сегодня вечером, Джеймс.

— Какое поразительное совпадение! Я, разумеется, вам ни на йоту не верю, но это не имеет значения. Теперь мне известна правда, и будьте уверены, что Кэтрин тоже ее узнает.

— Вы не знаете правды, Джеймс.

— В самом деле? Хотите, Ален, я скажу вам, что я знаю? Вы с Кэтрин — двоюродные брат и сестра. Я знаю, что она — законная правительница Иля. И я знаю, что вы — самозванец.

— Отчасти вы правы, Джеймс, а отчасти — нет, — вздохнул Ален, понимая, что должен сказать Джеймсу все — это был единственно возможный путь убедить его уйти. — Кэтрин действительно законная правительница острова, а я действительно самозванец. Но в чем вы заблуждаетесь, так это в том, что мы с Кэтрин — брат и сестра. Это не так. Кэтрин — дочь Александра, но я не сын Жан-Люка. Я не из рода Кастиль. Я даже не дальний родственник Кэтрин.

— А кто же вы?

— Сам не знаю. Я только знаю факты. У меня группа крови «АВ». У моей матери кровь была группы «В», а это значит, что у моего отца должна быть группа «А» или «АВ». И у Жан-Люка, и у Александра группа крови «О». Я самый настоящий принц-самозванец, Джеймс, но это не имеет никакого отношения к моей любви и любви Кэтрин. Я уверен, что она будет меня любить и согласится выйти за меня замуж даже после того, как узнает правду.

«Да, — подумал Джеймс, — великодушная Кэтрин способна услышать правду и простить вас всех».

Но есть еще и другая правда, которую она должна услышать.

— Мне кажется, вы не понимаете, Джеймс, способность Кэтрин любить, — в ответ на помрачневшее выражение лица Джеймса спокойно продолжал Ален. — Когда-то она очень сильно вас любила, но вы не поверили в ее любовь, как поверил я. Вы очень обидели Кэтрин, гораздо больше, чем вы сами себе представляете.

— Я знаю, что обидел ее. Я сделал это во имя любви, но теперь понимаю, до чего глупо это было. И я все еще люблю ее. Я все еще хочу вернуть нашу любовь. Кэтрин об этом еще не знает, но, после того как вы расскажете ей правду о себе, я хочу, чтобы она услышала и мое признание.

— Да будет так, — ответил Ален. — Выбор… остается за Кэтрин.

— И я выбираю Алена, — объявила Кэтрин, входя в музыкальную залу.

Кратчайший путь из ее комнаты к воротам дворца лежал через коридор, в который выходила музыкальная зала. Кэтрин могла проскочить быстро и незаметно для Алена, но ее бесшумный, легкий бег резко оборвался, как только она услышала голос Джеймса. Последнюю свою фразу он произносил, когда Кэтрин уже входила в комнату: «Я все еще люблю ее. Я все еще хочу вернуть нашу любовь. Кэтрин об этом не знает…»

«А теперь я знаю, Джеймс, и я тоже этого хочу. Но сейчас я должна притвориться, будто наша любовь ничего для меня не значит», — решила Кэтрин.

— Я выбираю Алена, — тихо повторила она, глядя в карие глаза безумца и не решаясь взглянуть в голубые глаза человека, которого любила, и боясь, что он поймет тайну ее сердца.

Подходя к Алену, Кэтрин увидела на его лице не безумие, а любовь. Любовь, надежду и тихую грусть. С такой же тихой грустью Кэтрин подумала: «Знает ли Ален о своем безумии?» И поняла, что знает. Это выше его сил — демон, с которым Ален не мог совладать, и, возможно, как предположила Натали, он просто хочет положить конец своим страданиям.

«Они почти закончились, — молча пообещала Кэтрин, ласково улыбаясь Алену. — Они почти закончились».

— Ален, я думаю, нам с Джеймсом нужно несколько минут. Я хотела бы объяснить ему наедине, какие чувства мы питаем друг к другу. Ты не подождешь здесь, пока мы пройдемся до бухты и обратно?

— Прошу тебя, Кэтрин, не уходи с Джеймсом, — прошептал Ален с таким отчаянием, что сердце Кэтрин сжалось от боли.

— Только до бухты и обратно, Ален.

— Кэтрин, я должен тебе что-то сказать.

— Да, я знаю. Я очень скоро вернусь и выслушаю тебя.

— Ты должна услышать это от меня, Кэтрин, пожалуйста, пусть Джеймс сейчас уйдет. Ты встретишься с ним позже, если тебе это так необходимо.

Кэтрин увидела в глазах Алена внезапное волнение и испугалась, что провоцирует его на какой-нибудь бредовый поступок.

— Хорошо, Ален. Я останусь. — «Джеймс сейчас уйдет, — решила Кэт, ѕ а позже, когда мы с Натали поможем тебе, я объяснюсь с ним». — Я останусь.

— Нет, Кэтрин, ты уйдешь. — Спокойный, но категоричный приказ принадлежал Натали. — Вы с Джеймсом возьмете катер и сейчас же уедете.

Натали стояла в дверях музыкальной залы. Она успела переодеться в длинное белое платье и украсить свои пышные каштановые волосы белыми цветами.

«Совсем как невеста, — подумалось Кэтрин. — Это она, наверное, создала успокаивающий, умиротворяющий образ для Алена».

Но, как и на прекрасном портрете, было в этом прекрасном образе что-то тревожащее, какой-то неожиданный ужас. Это «что-то» оказалось пистолетом, который чернел у Натали в изящной белой маленькой ручке. Красота и насилие… полувоин-полуневеста.

— Джеймс может сейчас уйти, Натали, — тихо ответила Кэтрин. — Я останусь с тобой, чтобы помочь Алену.

— Помочь мне? — удивился Ален, переводя обеспокоенный взгляд с мощного полуавтоматического пистолета на Кэтрин. — В какой помощи я нуждаюсь, дорогая?

— Ален, я знаю, что ты сделал, — ласково ответила Кэтрин. — Натали все мне рассказала. Ты не виноват. Это все безумие, которое ты унаследовал от Жан-Люка. Ты так сильно любишь Иль… Я все знаю, Ален, и я все понимаю.

— Что ты знаешь, Кэтрин?

— Знает, что она потерянная принцесса, — спокойно пояснила Натали.

— Я понятия не имел, что тебе известно о ее существовании, Натали. — Ален снова перевел взгляд на сестру и ее пистолет.

— Конечно же, я знала! Я сотни раз слышала историю, которую рассказывал тебе Жан-Люк.

— В таком случае, разве не замечательно, Натали, что мы нашли свою двоюродную сестру? — мягко спросил Ален, подходя к Натали — всего на несколько шагов, достаточных для того, чтобы встать между пистолетом и Кэтрин.

Пистолет из арсенала Жан-Люка, догадался Ален; значит, Натали спрятала его перед тем, как Ален распорядился уничтожить все оружие, находившееся на острове. Что еще Натали спасла из отцовской империи террора? Другие пистолеты? Гранаты? Пластиковые бомбы?

— Замечательно? О нет, Ален, это вовсе не замечательно. Иль — твой! Я отдала тебе его, потому что знала, как ты его любишь. Кэтрин не может владеть островом, и она не может владеть тобой.

— Ты отдала мне Иль, Натали? Каким образом?

— Избавив тебя от Жан-Люка.

Натали сделала свое заявление с детской гордостью, в ее сумасшедших глазах неожиданно появилось выражение наивное и просящее — как у ребенка, ожидающего заслуженной награды в ответ на подарок, сделанный им. Но награды за убийство собственного отца от Алена не последовало, и Натали пояснила, пользуясь простой и страшной логикой сумасшедшего человека:

— Я понимала, что, пока жив Жан-Люк, ты будешь оставаться вдали от Иля и от меня. Это я подарила тебе остров, Ален, и хотела бы подарить себя, но понимала, что, поскольку у нас один отец, ты никогда не притронешься ко мне. Хотя и без этого все было прекрасно! — Голос разочарованного ребенка состарился, мгновенно превратившись в голос кокетливой любовницы, и в глазах Натали вспыхнул злобный огонь ревности. — Почему этого было недостаточно для тебя? Зачем ты влюбился в Монику?

— Ах Натали! — прошептал Ален, наконец поняв, насколько был слеп, не видя безумия Натали, стоившего жизни женщине, которую он так сильно любил.

Ален совершенно не замечал фатальную одержимость Натали, а ведь должен был это понять! В детстве он сам был постоянным свидетелем одержимости, которую испытывал Жан-Люк к Изабелле. Господи, Натали унаследовала от Жан-Люка его коварство и шарм, так же как и безумие, но он, Ален, этого не видел.

— Моника должна была умереть, — заявила Натали просто и без тени раскаяния, но с легким раздражением на то, что Ален удивляется смерти, которая была столь очевидно необходима. — Помнишь, как после ее смерти все стало хорошо? Мы снова были вместе, и никто не вторгался в наше уединение.

— Я помню, — спокойно ответил Ален: он действительно не забыл, как бесконечно долго длилось его безмерное горе, с трудом поддаваясь лечению даже волшебными целительными силами острова.

— Но этим не кончилось. Ты был неугомонен. Тебе нужны были поездки, чтобы снова слушать свою драгоценную музыку, и ты даже начал приглашать в наш дом гостей. — Натали тихо вздохнула, словно давно отвергнутая жена, и ее глаза превратились в щелочки, когда она сварливо заметила: