Глава 28

Комната ожидания расположенного на девятом этаже реанимационного отделения как две капли воды походила на комнату ожидания операционного блока, размещенного на втором этаже. Обе без окон и скудно обставлены видавшими виды пластмассовыми кушетками и кофейными столиками с журналами, за которые часто хватались, но редко читали несчастные посетители. И тем не менее, когда Кэтрин, Роберту и Джеймсу как раз перед полуночью сказали, что они будут продолжать свое бодрствование в такой же комнате, но на девятом этаже, все трое не могли сдержать слез радости: Алекса преодолела свой первый барьер.

— Мы уже закрываемся, — сказал им шеф травматологического отделения, и хотя они не поняли жаргон, на котором говорил врач, однако по усталому, но спокойному выражению лица хирурга им стало ясно, что фраза его означает положительный результат. — Алексе очень повезло. Внутреннее кровотечение было весьма значительным, но нам удалось обследовать повреждения печени и селезенки и установить, что удаления органов не требуется.

Травматолог стал первым из череды врачей, периодически появлявшихся в комнате ожидания на протяжении всей долгой ночи и сообщавших о состоянии Алексы.

— У нее многочисленные переломы ребер, — доложил им в час ночи другой специалист. — Легочная ткань под переломами повреждена, и, значит, мы какое-то время будем держать пострадавшую на искусственном дыхании. Оно обеспечит соответствующую вентиляцию, и поскольку аппарат будет дышать за больную, это позволит ей сохранить свои силы для дальнейшей борьбы.

— Период гипотонии, связанной с потерей крови, в сочетании с травматическими повреждениями мускулатуры вызвал остановку почек, — объяснил в половине четвертого уролог. — Для нас это хорошо известное явление, как следствие опасных повреждений организма. Чаще всего, и мы надеемся, что так будет и с Алексой, почки преодолевают шок и полностью восстанавливают свою функцию. А до того как это произойдет, мы будем поддерживать ее регулированием жидкостного и электролитического баланса и при необходимости оперативным гемодиализом.

— Она до сих пор в коме, — сообщил невропатолог на рассвете, незадолго до того как Кэтрин и Роберт отправились в аэропорт встречать Джейн и Александра. — Я тщательно обследовал пациентку, и сканирование полностью закончено. Признаки внутричерепного кровоизлияния отсутствуют, так же как нет и следов патологического неврологического повреждения.

— Так она очнется? — тихо спросила Кэтрин.

— Да, но не могу сказать, как скоро. И еще. У меня было много пациентов, которые, придя в сознание, вспоминали все, сказанное им, когда они были в коме. Поэтому поговорите с Алексой, скажите ей все, что хотите, чтобы она услышала.

У всех — родителей, сестры, мужчины, который ее любил, и мужчины, который стал ее настоящим другом, — конечно, были слова любви, которые они хотели сказать своей дорогой Алексе; и каждый из них сидел у ее постели и говорил эти важные слова.

Кэтрин сказала Алексе о своей любви и, предполагая, что безмолвное беспамятство Алексы вызвано мучительным волнением, постаралась успокоить ее:

— Мы с Джеймсом решили, что полиции не следует знать, о чем говорил звонивший. Я сказала им, что по телефону говорила ты, а не я. Так что не волнуйся, Алекса, твой заветный секрет сохранен. Джеймс намерен выяснить, где находились вчера в четыре часа вечера Хилари и Томпсон. Никто из них не был на пристани после твоей аварии. Звонок и тайная встреча похожи на жестокий фарс. Как бы там ни было, Джеймс собирается узнать, где Томпсон и Хилари были во время моего телефонного разговора. Он выяснит, ты же знаешь. Джеймс всегда рядом, когда ты в нем нуждаешься.

Не сдерживая слез, Роберт смотрел на свою любимую Алексу. Сейчас она выглядела как бесчувственная фарфоровая марионетка из-за присоединенных к ее телу многочисленных капельниц и проводов монитора — нитей, которые должны были вернуть Алексу к жизни. Как же хотелось Роберту подхватить на руки это изломанное тело и унести Алексу прочь… в их романтичный Роуз-Клифф…

Но Роберт не мог этого сделать… не сейчас. Он мог лишь держать ее безжизненную руку, прикасаться своей горячей щекой к ее холодной щеке и говорить:

— Моя дорогая, любимая, прошли почти сутки. Почки твои уже восстановили свою работу, легкие под сломанными ребрами работают гораздо лучше, чем можно было надеяться. Все хорошо и быстро заживает. Тебе только нужно очнуться, Алекса, вот и все.

Роберт помолчал, борясь с охватившим его страхом и не желая, чтобы Алекса слышала его страх, — только уверенную любовь. Собравшись с духом, он наконец продолжил:

— Я только что говорил с Бринн. Она шлет тебе свою любовь, я уже сказал, что, учитывая твое сказочно быстрое выздоровление, мы, очень даже возможно, проведем вместе с ними Новый год, как и планировали. Бринн настаивает на том, что в любом случае навестит тебя. Они выедут завтра утром, если дороги совсем не заметет.

«А ты к тому времени очнешься, ведь так, моя дорогая?» — взмолился про себя Роберт, снова замолчав из-за предательски задрожавшего голоса. Он боролся с чувствами, вызванными воспоминанием о разговоре с Бринн, ее любви к Алексе и уверенности в том, что с ней все будет хорошо, и оптимистических надеждах, которые Бринн хотела бы разделить с братом.

— Сестра просила рассказать тебе, что Кэти восхищена яркими огнями Рождества, особенно мигающими лампочками на елке. Бринн говорит, что сделала уже тысячу фотографий, так что мы сможем здесь посмотреть на Кэти. Я говорил тебе, дорогая, как мне понравились твои родители? Знаю, что говорил, тысячу раз говорил, но, если ты вдруг раньше не слышала, повторю, что они просто замечательные, моя дорогая. Какими же чудесными бабушкой и дедушкой будут они для наших детей! Ах, Алекса, Алекса, думай о нашей любви, думай о нашей жизни, думай о наших детях…

«У нас есть ребенок, Роберт! У нас есть чудесная маленькая девочка, которая восторгается мигающими рождественскими огнями». Алекса неожиданно открыла глаза, и вместе с полностью вернувшимся сознанием с поразительной остротой вернулись все ощущения, бывшие прежде лишь смутной частью мира грез, в котором она пребывала. Алекса мгновенно ощутила огонь в груди и жгучую боль в каждой клеточке тела. Но Алекса не обратила внимания на огонь и решительно приказала телу еще немного потерпеть боль, потому что здесь был Роберт.

А потом для бесконечно любимых, полных слез, карих глаз Алекса в своем кошмаре нашла слабую, но прекрасную улыбку.

— Она пришла в себя, — взволнованно сообщил всем Роберт, врываясь через десять минут в комнату ожидания.

— Пришла в себя? — переспросила Джейн Тейлор.

— Ах, Роберт…

— Алекса очнулась, хотя мне кажется, что она вот-вот готова уснуть.

— Как думаешь, она тебя узнала? — хрипло прошептал Александр Тейлор.

— О да, уверен, что узнала, — ответил Роберт.

На любящем лице Роберта не отразилось ни нетерпения, ни растерянности. Он почувствовал неладное с самой первой минуты, когда после долгой разлуки снова встретился с Алексой, увидев в ее глазах глубоко спрятанную боль. Роберт надеялся, что его любовь и забота помогут изгнать эту мучительную грусть, и за несколько прошедших месяцев случались прекрасные, потрясающие мгновения, когда изумрудные глаза сияли чистой радостью. И все же очень быстро горькая печаль снова возвращалась.

Он осторожно, очень деликатно пытался расспросить Алексу о том, что ее так беспокоит, и она всегда утверждала, что все замечательно. Но у Роберта было явное доказательство: любовь, ее любовь — такая же отчаянная и тайная, как прежде, — такая, словно Алекса до сих пор не верила в то, что теперь их счастье продлится вечно.

«Но я должен подтолкнуть ее к признанию! — Эта мучительная мысль после аварии снова и снова стучала в мозгу Роберта. — Если бы я знал, может быть, она никогда бы не отправилась в эту роковую поездку? Неужели моя дорогая Алекса едва не погибла, пытаясь уберечь от меня свою сокровенную тайну?»

— Прошу прощения, — сказал санитар, останавливаясь в дверях комнаты ожидания. — Там междугородный звонок для Кэтрин Тейлор. Телефон находится в комнате медсестер.

— О, благодарю вас.

Кэтрин знала: это — Ален. По дороге в комнату медсестер она поняла, что прошло почти минута в минуту двадцать четыре часа с тех пор, как она бросилась к зазвонившему в Роуз-Клиффе телефону, надеясь услышать голос Алена. Тогда Кэтрин нуждалась в тепле его голоса, который должен был растопить лед злых, ранящих слов, брошенных ею Джеймсу.

Но вчера днем звонивший оказался шепчущим предвестником трагедии…

Однако со времени зловещего звонка Кэтрин и Джеймса снова успела связать нить их любви к Алексе и сокровенная тайна, которую они вместе хранили ради Алексы. Жестокие и ранящие слова Кэтрин были давно забыты, не исключено, что и прощены, и все-таки даже сейчас ледяные призраки сковывали душу, потому что Кэтрин вдруг поняла: ей ужасно трудно быть рядом с Джеймсом и… так далеко.

И теперь, спустя сутки, Кэтрин все еще нуждалась в нежности Алена, возможно, еще больше, чем вчера.

— Ален?

— Oui, Кэтрин. Как она, cherie, как Алекса?

— О, Ален, ей лучше. Алекса была в коме, но несколько минут назад она пришла в сознание.

— Я так рад, дорогая. И мне очень жаль, что я не был с тобой. Я только что услышал эту новость. Ты пыталась позвонить мне?

— Нет. Номер твоего домашнего телефона, как и всех других, которые ты мне дал, остался в Роуз-Клиффе, а я все это время нахожусь в больнице. Я знала, что ты позвонишь, как только узнаешь.

— Это Натали узнала. Она только что позвонила мне.

— Вы разве не вместе?

— Нет. Она позавчера уехала по делам в Женеву, а я решил остаться еще на день в Париже.Днем был в Версале, и, хотя я уверен, что радио и телевидение передавали об аварии, в которую попала Алекса, я весь вечер провел за чтением и пвтпками дозвониться тебе. Теперь я понимаю, почему твой телефон не отвечал. Мне так жаль, дорогая, что все это время я не был с тобой, но я очень скоро буду, и Натали тоже собирается приехать.

— Ах нет, Ален, тебе не нужно приезжать.

— Кэтрин, я хочу быть с тобой.

Но звонок Алена не растопил ледяных призраков. На самом деле он только разбудил холодящие воспоминания о другой любви — воспоминания о трагедии, когда Кэтрин отчаянно хотела быть рядом с Джеймсом, любить его, помочь ему, — но Джеймс не позволил ей этого сделать. Не так ли поступает и она с Аленом? Нет, ничего подобного. Наоборот.

— Я хотела бы, чтобы ты был со мной, Ален, если сестре не станет лучше, — честно призналась Кэтрин. — Но ей лучше. С ней все будет хорошо.

— Мы с Кэт пили чай и обсуждали программу для мамы с папой, когда раздался телефонный звонок. — Алекса прищурила свои прекрасные глаза, словно припоминая каждую деталь того дня. — Я сказала что-то вроде «Твой принц или мой?» и…

— И… — подбодрил лейтенант Бейкер.

— И… темнота. Это была безмолвная тьма, и такая черная. Но потом она постепенно стала сереть, потом наполнилась знакомыми голосами, зовущими меня. Я хотела ответить, заверить, что все хорошо, но это было так тяжело сделать. — Алекса чуть не заплакала при болезненном воспоминании о том, как она слышала любимые голоса, в ответ которым хотелось закричать: «Да, я слышу вас, я люблю вас. Я люблю вас!» — но сил не хватало даже открыть глаза; Алекса отогнала воспоминание и улыбнулась. — А потом я очнулась.

— Вы не помните, что сказал звонивший?

— Нет. Память моя обрывается как раз на том месте, когда я взяла телефонную трубку.

— И вы совсем не помните аварию?

— Нет. Лейтенант, мне очень жаль. Я ничего не помню с того самого момента, как спросила: «Твой принц или мой?» Ничего. Я хочу вспомнить, но не могу.

Алекса не могла вспомнить и, по словам наблюдавшего ее невропатолога, никогда не вспомнит.

— Это называется ретроградная амнезия, — объяснил врач. — Она означает потерю памяти на события и тому, что им предшествовало. Очень распространенное явление после тяжелых черепных травм.

— А она когда-нибудь вспомнит эти потерянные минуты?

— Нет. Никогда не вспомнит.

Ретроградная амнезия пострадавшей означала, что полицейское расследование будет закрыто, так как аварию классифицируют как несчастный случай. Автомобиль был разрушен настолько, что не оставалось никакой надежды найти в нем свидетельства постороннего вмешательства. Не было ни улик, ни воспоминаний Алексы о каком-либо механическом повреждении, следовательно, не было основании для возбуждения дела. Дела? Лейтенант Бейкер вновь задался этим вопросом, подписывая последнюю страницу отчета. Какое дело? Кому, черт возьми, понадобилось убийство известной актрисы Алексы Тейлор?

Ретроградная амнезия означала и то, что Алекса должна узнать о телефонном разговоре, который не могла вспомнить. Кэтрин и Джеймс решили рассказать ей об этом вместе, пока Роберт отлучился на несколько часов в свой офис, а Джейн и Александр отдыхали в ближайшем отеле.

— Алекса, мы с Джеймсом знаем, что сказал звонивший.

— Я тоже знаю, Кэт.

— Ты помнишь?

— Да. Я помню звонок. И помню, как ты говорила мне, когда я была в коме, что ты сказала полиции. Спасибо тебе. Спасибо вам обоим.

— Не за что.

— Алекса, а ты помнишь аварию? — спросил Джеймс.

Она слегка покачала головой, все еще расстроенная тем, что, несмотря на упорные попытки припомнить какие-то детали, эти существенно важные моменты оставались закрытыми для ее памяти.

— То, что я сказала лейтенанту Бейкеру о темноте, — правда, но тьма эта навалилась несколькими минутами позже, после того, как я покинула коттедж. Джеймс, ты выяснил, кто звонил?

— Нет. Я только узнал, что звонили не Томпсон и не Хилари.

— Не может быть!..

— Да. Я сам говорил с Томпсоном. Он очень удивился моему визиту и почувствовал себя, кажется, довольно неуютно, узнав, что мне известно о его расследовании. Но Томпсон сказал, что проверку закончил еще несколько недель назад и не обнаружил ничего существенного.

Вспоминая о своей встрече с Томпсоном, Джеймс понял, что память его подтверждает сложившееся тогда впечатление: Томпсон Холл говорит правду. Он, несомненно, застал Холла врасплох, и даже в эти первые минуты было видно, что лидер партии очень расстроен отсутствием фактов, которые помогли бы отменить брак Роберта и Алексы — ни малейшего признака вины или обмана.

— Я верю ему, Алекса. И у него на время звонка железное алиби: Томпсон был в это время с Робертом.

— Та-ак. Значит, это Хилари.

— И не она. Хилари сейчас в Далласе: по всей видимости, наслаждается ролью брошенной жены или сколачивает себе на этом капитал. Как бы то ни было, поскольку я не хотел покидать Вашингтон, то созвонился с человеком, которого мне порекомендовал Элиот, и попросил его проверить Хилари. Выходит так, что в день аварии она действительно была на курорте Уиллоус. Отсутствие телефонов в номерах является частью оздоровительной программы, обеспечивающей полнейший покой. Есть только один аппарат в главном офисе, но установлено, что Хилари не пользовалась им все три дня своего отдыха. — Джеймс помолчал. — Персонально она не звонила в четыре часа в среду. Но это не означает, что Хилари не могла нанять кого-нибудь сделать это, и это не означает, что она не наняла кого-нибудь испортить твою машину.

— Никто не портил мою машину, Джеймс! Я ехала слишком быстро и потеряла управление. К счастью, в последний момент я успела выпрыгнуть.

— Но ты же этого не помнишь.

— Нет, но так оно и было. Я совершенно в этом уверена. Никто из моих знакомых не способен на убийство, Джеймс, — прошептала Алекса, от души желая, чтобы ее словам поверили, сама желая этому поверить, потому что допустить обратное было слишком ужасно. — Даже Хилари, — добавила она дрожащими губами. — К тому же Хилари могла очень легко достичь того, к чему стремилась, стоило только дать мне знать, что ей известно о ребенке. Если бы она узнала, то лично сообщила бы мне, демонстрируя свою окончательную победу. — Алекса тихо вздохнула и помолчала. — Но кто-то знает. По-моему, важно другое: не кто, а что он знает. И что бы это ни было, этого достаточно…

Слыша покорность в голосе Алексы, не представлявшей своей жизни без Роберта, видя беспомощность и отчаяние в ее глазах, Кэтрин поняла, что сестра все еще думает о том, чтобы распрощаться со своей любовью.

— Алекса, ты должна сказать Роберту! — Голос Кэтрин был, как всегда, тих, но в нем послышалась неожиданная твердость. — Он должен знать.

— Ах, Кэт, как я ему скажу? Правда принесет ему столько горя, столько боли. Я слишком люблю Роберта.

— Но как ты не видишь, Алекса, что это не правильно? Да, правда принесет Роберту боль, но не больше той, которой ты сама живешь каждый день, каждую минуту. И, может быть, если вы с Робертом разделите эту печаль, боль станет меньше для вас обоих.

Кэтрин вздохнула, почувствовав на себе напряженный взгляд темно-голубых глаз: «Ты можешь не верить, Джеймс, но я в это верю!» Она перевела дыхание, не смея встретиться взглядом с Джеймсом.

— Роберт так тебя любит, Алекса. Я знаю, тебе хочется защитить его, потому что ты его любишь, но разве это не ужасно несправедливо по отношению к Роберту и твоей любви? Может быть, и не всякая любовь, — уже спокойнее добавила Кэт, — достаточно сильна, чтобы делить как радости, так и печали, но у вас с Робертом именно такая любовь.

Слушая негромкие, страстные слова Кэтрин, Алекса почувствовала в себе пробуждение чего-то чудесного, прекрасного. Быть может, надежды?

— Моя мудрая младшая сестренка, — прошептала она.

— Я вовсе не мудрая, Алекса.

— А я именно так считаю. Ты всегда такой была. Ты права, Кэт. Я действительно должна довериться Роберту. — «Должна, — подумала Алекса, — но смогу ли? Да, смогу и скажу», — поклялась она своим полным надежды, любящим сердцем и скрепила эту клятву словами:

— Я скажу Роберту сегодня вечером, пока ты будешь в Белом доме. Джеймс, а ты собираешься на концерт Кэт?

Вопрос огорошил потерявшегося в воспоминаниях Джеймса, но он быстро взял себя в руки и ответил с беззаботной улыбкой:

— Нет. У меня, если честно, уйма дел. Элиот хочет, чтобы я представил ему неофициальный отчет о моем впечатлении от переговоров и их участниках, так что я должен заняться этим, пока события еще свежи в памяти.

«К тому же, — подумал Джеймс, — Кэтрин не приглашала меня на концерт. Хотя сейчас это было бы вполне безопасно, правда, любимая? Теперь уже нет риска, что ты оборвешь игру и сойдешь со сцены, чтобы остаться со мной навсегда?»

И не заглядывая в любимые сапфировые глаза, Джеймс знал горькие ответы на свои вопросы. Да, это будет вполне безопасно. У Кэтрин теперь есть новое чувство, которому она так доверяет, чувство более глубокое, более сильное, чем их потерянная волшебная любовь.

Глава 29

После ухода Джеймса и Кэтрин она отказалась от всех назначенных на день обезболивающих. Частые уколы пьянили и погружали стремящийся к выздоровлению организм в постоянное сонное состояние, а Алексе необходимо было иметь ясную голову. Для признания Роберту.

День стал клониться к закату, и действие обезболивающего препарата иссякло. Алекса почувствовала, что в груди ее разгорается нестерпимо жгучее пламя, тлевшее до того слабыми угольками.

Теперь боль во всем теле ничто не заглушало, и Алекса полностью пришла в себя, несмотря на то что отчаянная борьба с болью отнимала все ее силы.

Она была в полном сознании, когда пришел Роберт. Заботливая медсестра привела в порядок ее роскошные волосы, золотым ореолом окружавшие прекрасное бледное лицо Алексы.

— Здравствуй, дорогая. — Роберт нежно поцеловал ее в губы.

— Здравствуй, — прошептала Алекса, мечтая о том, чтобы поцелуй длился вечность. — Роберт…

— Что, любовь моя?

— Я знаю, о чем был звонок.

— Скажи мне, дорогая, — попросил Роберт и, увидев в глазах любимой страх, мягко заверил:

— Что бы это ни было, Алекса, наши чувства сильнее.

«Ах, Роберт, если бы это было так!» Она медленно перевела дыхание и дождалась, пока не утихнет резкая боль в груди, затем прямо посмотрела в глаза любимому и очень медленно произнесла:

— Звонок был о прекрасной маленькой девочке, от которой отказалась мать.

— Алекса…

— О самой красивой девочке в мире… о нашей дочери, Роберт. Кэти — наш ребенок.

— О-о, нет!.. — То был протяжный, исполненный нечеловеческой муки стон. — Алекса…

Слезы застилали Алексе глаза, и она чувствовала, как боль ее исстрадавшейся души заглушила боль физическую.