Глава 17

Анонимные звонки без ответа в офис Роберта делала Хилари. Она записала голос мужа, его вежливое «алло?», перешедшее после нескольких раздражающих звонков в нетерпеливо-требовательное: «Алло? Алло? Кто это?» Хилари записала все это на высокочувствительный мини-диктофон, один из многих, что Роберт хранил по всему дому для подготовки к речам, и, используя второй диктофон, свела ответы Роберта в одну запись: два приятных «алло», один за другим, далее — пауза, и потом раздраженный голос, после которого записала собственные слова, произнесенные тягуче-страстным тоном: «Роберт, кто это? Скажи им, чтобы прислали еще шампанского».

Покончив с записью, Хилари упаковала большой чемодан, вызвала такси до аэропорта и вечером уже сидела в салоне первого класса самолета, взявшего курс на Даллас. Потягивая шампанское, она молча салютовала дорогому, оплаченному ею пустому соседнему креслу и международному конфликту, вынудившему Роберта неожиданно отправиться в Кэмп-Дэвид. Несколько часов спустя Хилари уже была в огромном вестибюле шикарного «Мэншна», готовая небрежно пробормотать администратору, что ее муж прибудет поздним рейсом. Но объяснения не потребовались. Очевидно, всякому было ясно, что обстоятельства могли в любой момент заставить важного и занятого сенатора отложить поездку.

Выполнившая свою миссию Хилари наконец оказалась в романтическом номере для новобрачных и теперь вспомнила о прошедшем захватывающем и триумфальном дне. Молниеносно, уверенно она продвигалась сегодня от задачи к задаче, заряжаясь все большей энергией, по мере того как каждый, этап ее отчаянного плана заканчивался успехом.

«Я, а не Алекса должна быть актрисой, — решила Хилари после своего представления в Роуз-Клиффе. — Или секретным агентом, — мечтала она, слушая записи с голосом Роберта. — Или преступницей, редкой и необыкновенной преступницей, достаточно яркой и достаточно умной, чтобы совершить идеальное преступление и не быть уличенной».

Великолепное возбуждение владело Хилари: активность, бурная и деятельная, стремительно возрастала от возникавших на пути препятствий. Но стоило ей оказаться в безопасной тишине номера для новобрачных, как ощущение эйфории улетучилось.

Реальность вернулась стремительно и безжалостно. Хилари одиноко сидела в своем роскошном номере, потому что муж не хотел ее, потягивала «Дом Периньон» и глупо мечтала о том, как же это она не реализовала свое призвание великой актрисы, секретного агента или преступницы.

«Твое призвание, — напомнила Хилари жестокая реальность, — было дано тебе с момента твоего рождения и заключалось оно в том, чтобы быть женой такого сильного человека, как Роберт Макаллистер. Но ты его не реализовала. Твой отчаянный план не сработает. Возможно, ты и посеяла семена сомнения в душе Алексы, но, кроме этого, все, что ты сделала, говорит только о том, что ты способна лишь слепить несколько простеньких записей на магнитофоне (работа для идиота!), рассчитывая на более чем сомнительный шанс, что Алекса позвонит. После того как выполнила эту простейшую и, вероятно, бесполезную работу, ты купила два дорогих авиабилета, после чего (бис!) прилетела в Даллас и поселилась со спутником-фантомом в номере для новобрачных.

Ну, вот ты и добилась своего! Одна, в шикарном номере, окруженная цветами, с шампанским и икрой, с глупой магнитофонной записью, подключенной к телефону. Ты даже надела соблазнительное шелковое неглиже! Для кого? Для своего воображаемого спутника, разумеется…

Потому что Роберту ты не нужна.

Потому что Роберту нужна Алекса».

Хилари пила шампанское, пытаясь возродить чудесную энергию, которая владела ею во время исполнения коварной миссии, но напиток любви возымел на Хилари обратное действие.

Проснувшись на следующее утро, Хилари поняла, что все иллюзии улетучились. Она не была более талантливой актрисой. Хилари превратилась в простую статистку, которой никогда не суждено сыграть главную роль. Она заказала завтрак на двоих — яйца по-бенедиктински и еще «Дом Периньон». Встав из-за стола, Хилари бросила взгляд на постель под розовым шелковым покрывалом…

«Алекса Тейлор, до чего же я тебя ненавижу!»

Зазвонивший в четыре часа телефон заставил Хилари застыть на месте. Консьерж? Звонит справиться, все ли в порядке? Или отдел обслуживания желает вежливо осведомиться, не нужно ли любовной паре сменить простыни, принести новые махровые полотенца и свежие халаты? Хилари почувствовала, как забилось ее сердце. Нет, никто в гостинице не осмелится нарушить их покой.

И только один человек мог звонить сюда.

Пальцы Хилари с безупречным маникюром одеревенели, когда она нажимала кнопку воспроизведения магнитофонной записи, одновременно снимая трубку телефона. Она приглушила громкость, так, будто телефонный звонок вмешался в самый интимный момент, и держала диктофончик на некотором отдалении от микрофона. Слушая поразительно убедительную запись ответа Роберта на звонок и свой собственный голос, сладострастным шепотом требующий шампанского, и слыша только загадочное молчание на другом конце провода, Хилари почувствовала, как сердце ее учащенно забилось. Несколько мгновений спустя ее ликовавшее сердце уже было готово вырваться из груди и радостно улететь далеко-далеко, потому что в трубке раздался еще более сладкий звук, свидетельствовавший о том, что безмолвный звонивший повесил трубку задолго до того, как кончилась запись.

«Алекса. О-о, Алекса, неужели моя идеальная, отчаянная ложь действительно сработала?»

Хилари возбужденно шагала взад-вперед по толстому мягкому ковру. Она впала в состояние абсолютной эйфории при мысли о том, что еще предстоит разговор, который Хилари уже никак не сможет контролировать, — объяснение между ней и Робертом. Как бы ей хотелось записать и эту сцену! Ну это уже слишком.

Хилари сделала все, что было в ее силах. Теперь оставалось только ждать и… надеяться.

— Привет, — сказал Роберт, когда Алекса наконец подняла трубку в полночь, в воскресенье.

Обычно она отвечала на первый же звонок, а сейчас в трубке продолжало пищать и пищать без ответа, и Роберта охватил липкий страх, сердце сжалось от ужаса, когда он представил себе, что в уединенный и такой, казалось, безопасный домик на скале мог проникнуть какой-нибудь одержимый поклонник Алексы.

— Ты спала?

— Нет. — Алекса едва заснула в пятницу, а прошлой ночью, после звонка в номер для новобрачных, она до утра бранила себя и была не в силах остановить потоки слез из-за своей глупости; теперь же какой-то новый приступ мазохизма заставил ее спросить:

— Как твое путешествие?

— Мне нажегся, успешно. Дорогая, у меня есть для тебя замечательная новость. — Роберт помолчал, ожидая, что Алекса, несмотря на поздний час, пригласит его немедленно приехать, но она хранила молчание. — Алекса? Мне приехать?

— Нет. Мне завтра очень рано вставать. Ты не мог бы сказать мне по телефону?

— Алекса?

— Прошу тебя.

(«Прошу тебя, покончим с этим поскорее! Я видеть тебя не могу. Я не выношу нежного прощания с любовью».)

— Ну, хорошо. Моя милая Алекса. Ты выйдешь за меня замуж?

«Да», — мгновенно ответило ее сердце, но изнемогший рассудок лишь устало переспросил:

— Замуж?

— Да. Конечно! — ответил Роберт, обрадовавшись удивлению Алексы и тут же обеспокоившись тем, что в ее голосе снова прозвучала настороженность.

— Ты ведь женат, Роберт.

— Хилари согласилась дать развод.

— Когда это она согласилась?

— Во вторник вечером.

— Ты рассказал ей обо мне?

— Я сказал просто, что люблю другую женщину.

— Сказал ей, что это — я?

— Нет.

«Ложь!» — зазвенело у Алексы в висках.

— И Хилари так легко согласилась на развод?

— Нет. Попросила сохранять видимость того, что мы с ней вместе, до Дня поминовения. Ей необходимо время спланировать, как она будет жить дальше, и в тот уик-энд в Далласе у ее отца состоится торжество. Как только все это кончится, она пообещала дать мне спокойный развод.

— Понятно. И все это время мы не должны будем видеться?

— Хилари поставила такое условие.

Так вот каким образом Роберт собирался выйти из игры! Неужели он действительно считал, что любовь Алексы так хрупка, что менее чем за полгода она забудет его и найдет себе кого-то другого? Или Роберт рассчитывал, что такое требование заставит Алексу с досады оттолкнуть его от себя? По всей видимости, именно таким образом он хотел переложить ответственность за гибель их прекрасного чувства на Алексу, а это значило, что Роберт не знает и, видимо, никогда не знал, как сильно она его любит. Она будет ждать и шесть лет, если потребуется, но Роберт почему-то решил, будто шести месяцев вполне достаточно, чтобы Алекса забыла его.

А если сказать: «Да, конечно же, я подожду». Позвонит ли Роберт в мае и продолжится ли их дивный роман? Или это последний звонок, а потом Роберт признается, что Хилари беременна, мол, переспал с ней (идиотская ошибка!) всего лишь раз и, конечно, только из-за того, что невыносимо тосковал по Алексе?

Алекса была уверена, что боль, которую она испытывала эти два дня, никак не может усилиться, но ошиблась, поскольку сейчас уже потеря оказалась гораздо страшнее, чем простой конец чувству: теперь их любовь была подло предана. Как это бессердечно, низко и жестоко со стороны Роберта просить Алексу выйти за него замуж!

Из ее боли, обиды, неимоверного страдания родилась замечательная сила — гордое чувство собственного достоинства. Алекса не доставит удовольствия сенатору Роберту Макаллистеру узнать о том, какой же она была глупой и наивной. В конце концов, она актриса, и спрятать свою жгучую боль под ослепительной маской самоуверенности — дело ее профессиональной чести.

— Ах, Роберт, — промурлыкала она очаровательным, но все же грозным урчанием тигрицы, играющей со своей добычей, — мне так лестно твое предложение выйти за тебя замуж.

— Лестно?

— И я в замешательстве. Это была игра, Роберт, игра между мной и Хилари. Мы с ней давние враги. Разве она не рассказала тебе об этом перед нашим ужином, прошлой весной? Мы вместе учились в школе «Баллинджер» в Далласе. Хилари весьма неприветливо встретила меня там, и я отплатила той же монетой, уведя у Баллинджер друзей, включая ее парня. Наверное, это покажется глупой детской игрой, но, уверяю тебя, породившие ее чувства были вовсе не безобидны.

— О чем ты говоришь, Алекса? Ты начала встречаться со мной только из-за вражды с Хилари? А я был лишь пешкой в какой-то мелочной разборке?

— Я совсем не горжусь этим, Роберт, но, если честно, я не знала, что все зайдет так далеко. Если бы я знала, что ты можешь всерьез подумать о женитьбе…

«Да как же ты могла не знать? — думал потерявший дар речи Роберт. — Разве каждое мгновение, проведенное нами вместе, такое страстное, такое сладостное, не шептало, не кричало тебе, что я хотел бы прожить с тобой всю оставшуюся жизнь?»

Но эти чудесные мгновения любви Роберт провел со своей Алексой, а не с той незнакомкой, что говорила с ним сейчас противным мурлыкающим голосом, которого он никогда прежде не слышал.

— Прошу тебя, Роберт, пойми меня правильно, — продолжал все тот же чужой голос. — Наша связь вовсе не была для меня испытанием. Я наслаждалась каждой минутой, проведенной с тобой. Ты — великолепный мужчина, но ты — во вкусе Хилари, а не в моем. Пожалуйста, не сомневайся в том, что я очень забочусь о твоей карьере и никогда не сделаю того, что могло бы причинить тебе зло.

«Но ты уже принесла мне страшное зло! Я люблю тебя, Алекса. О-о, как же я тебя люблю! Но для тебя моя любовь была лишь игрой?»

— Алекса… — прошептал Роберт шепотом любви, которым говорил с Алексой в постели, шепотом любви к женщине, которая где-то все-таки существовала; ведь существовала же?

И сейчас Роберт отчаянно хотел пробиться к этой милой, любимой женщине.

— Алекса…

«Ах, Роберт…» — ответило ее любящее сердце, безмолвно разрываясь от невыносимой боли.

Как же она любила человека, так нежно говорившего с ней! Его отчаяние могло бы сравниться только с отчаянием самой Алексы. Как же ей хотелось верить всю оставшуюся жизнь, что любовь, их любовь существует где-то в глубине души сенатора Роберта Макаллистера, чудесная часть его личности, любившая Алексу так же сильно, как она любила его. Почему этот человек не мог сказать честно грустное «прощай» своей любви? Ведь Алекса никогда его не предаст. Неужели он этого не понимает?

— Мне очень жаль, Роберт. Прощай.

— Все кончено, Кэт, — сказала она младшей сестре, позвонив десять дней спустя на Риверсайд-драйв.

— Кончено?

— Связь с женатым мужчиной всегда обречена на поражение. Я знала, что так получится.

— Алекса, как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке, — бодро ответила Алекса, хотя с каждым днем ей становилось все труднее изображать беззаботное веселье.

Подобное представление требовало от нее неимоверных усилий и до такой степени высасывало энергию, что теперь Алекса ощущала себя по-настоящему больной. Она чувствовала себя все хуже и хуже. Шок угас, оцепенение исчезло, оставив Алексе острую, невыносимую боль. Минуту спустя со слезами в голосе она призналась:

— Нет, Кэт, я вовсе не в порядке. Мне очень одиноко.

— Ах, Алекса, чем я могу тебе помочь?

— Просто напоминай мне всякий раз, когда я почувствую к себе хоть капельку жалости, что получила совершенно по заслугам.

— Но я в это не верю!

— Знаю, — сказала Алекса с благодарностью. С самого начала ее отношений с Робертом младшая сестра, так же как и Джеймс, заботилась единственно о счастье Алексы.

— Ты любила его, Алекса, а любовь всегда права. И… ты никогда не заслуживала печали.

— Спасибо тебе. Все это так еще свежо. Мне кажется, что сейчас нужно совсем немного… нет, много времени, чтобы все это забыть. — Алекса вздохнула. — И мне нужно вырваться из этого города. Я с таким нетерпением жду Рождества в Топике.

— Я тоже.

— А в конце следующего месяца, после окончания съемок «Пенсильвания-авеню», быть может, предприму нечто вроде кругосветного путешествия. Я и раньше об этом подумывала, но всякий раз в перерывах между съемками появлялись другие проекты. Сейчас у меня нет никаких планов, и потому будет еще один свободный месяц, ведь съемки очередной серии начнутся не раньше августа. Так что меня ждут целых шесть месяцев ничегонеделания.

«Ничегонеделания. За исключением того, что ты сама обещала себе вот уже много лет потратить время на выяснение того, кто же такая Алекса». Она подавила в себе вспышку паники, почувствовав ленивый смешок дремлющего монстра, и продолжала:

— Наконец-то у меня неожиданна появилась уйма свободного времени и пространства — как раз то, что мне нужно Но именно сейчас больше всего мне нужен Джеймс.

— Джеймс? — тихо переспросила Кэтрин. «Но…» — запротестовало ее сердце, и тут же вмешался рассудок: «Но что? Думаешь, Джеймс твой? Вряд ли! Вспомни: ведь он же даже ни разу не поцеловал тебя. Просто заставил тебя испытать нечто прекрасное, особенное, — почувствовать себя совершенно счастливой. Но это лишь потому, что сам Джеймс замечательный и особенный — мужчина, который позаботился о наивной младшей сестре прекрасной, искушенной женщины, которую всегда любил. А теперь Алекса свободна и хочет снова вернуться к Джеймсу, и как только уверенная в себе блестящая актриса кивнет…» — Тебе нужен Джеймс?

— Да. Я хочу, чтобы он был моим кавалером на гала-представлении «Хочу стать звездой», — небрежно ответила Алекса, хотя в желании ее не было ни капли легкомыслия.

Алекса ни минуты не сомневалась в том, что на представлении непременно будет присутствовать сенатор Роберт Макаллистер с супругой. Хилари, вне всякого сомнения, захочет позлорадствовать и продемонстрировать свой триумф, а Роберт не сможет отказаться от участия в очень престижном шоу четвертый год подряд. — Оно состоится в эту субботу вечером. Никак не могу вспомнить, когда Джеймс собирался лететь в Париж?

Кэтрин знала о его планах. Сегодня вечером Джеймс летит в Новый Орлеан, вернется в субботу, на ужин с Кэт, а в воскресенье он вылетит в Париж, чтобы провести рождественские каникулы со своими родителями на Иле. Так что после субботнего вечера она, возможно, совсем не скоро увидит его, так как Рождество проведет со своей семьей в Топике, а затем отправится в Сан-Франциско, где в новогоднюю ночь у Кэт состоится профессиональный дебют в оперном театре.

Джеймс просил Кэтрин, и не раз, дать ему копию маршрута одиннадцатимесячного концертного турне по Северной Америке и Европе. И он не раз говорил, что будет ужинать с Кэт, где бы она ни находилась. Однако Кэтрин даже не смела поверить в такое счастье. Она лишь отважно готовила свое сердце к прощанию с Джеймсом за этим ужином в субботу. И вот теперь оказывалось, что даже их прощанию не суждено состояться, поскольку именно в эту субботу Джеймс понадобился Алексе.

— Ты уже говорила с ним?

— Еще нет. С утра мы никак не могли поймать друг друга по телефону, а после обеда я была занята. Думаю, что Джеймс позвонит мне сегодня вечером.

— Да, я в этом не сомневаюсь, Алекса.

Кэт хотела только попрощаться с ним. Попрощаться и поблагодарить. Торопливо продираясь сквозь толпу в час пик, Кэт вспомнила, что забыла шарф, связанный для Джеймса, так же как забыла копию расписания концертного турне, которую только сегодня наконец-то сделала. Но если она хотела застать Джеймса до его отъезда в аэропорт, то у нее не оставалось ни минуты, чтобы вернуться за всем этим. Плевать! Теперь Джеймсу даром не нужно ее расписание, так же как и шарф — сентиментальное напоминание об их полуночном плавании на яхте. Возможно, в каком-нибудь отдаленном будущем Кэт пошлет Джеймсу этот шарф с письмом, в котором поблагодарит его более красноречиво, чем сможет это сделать лично.