Глава 13

Алекса проснулась от тихого стука в дверь. Лившийся сквозь открытые окна лунный свет падал на часы, показывавшие половину первого. Наверное, Кэт пришла рассказать ей о прогулке с Джеймсом. Или не исключено, это сам Джеймс.

«Нет, — решила Алекса, затягивая на стройной талии поясок халата, — в конце концов, мы с Джеймсом не вороватые подростки».

Кроме того, она с улыбкой вспомнила последнюю ночь в Роуз-Клиффе, проведенную с Джеймсом в преддверии десяти ночей, которые им предстояло провести раздельно. Прием и соответственно роль Джеймса как хозяина продлятся до поздней ночи в воскресенье, даже после того как Алекса отвезет Кэт в аэропорт и вернется в свой коттедж. В понедельник после обеда Джеймс уезжает на четыре дня в Денвер, а оттуда на встречу в Чикаго, где проведет весь уик-энд. Они расстанутся по меньшей мере на десять ночей. И тем не менее Алекса твердо знала, что у дверей ее спальни стоит не Джеймс. Нет, самым желанным посетителем сейчас была бы ее младшая сестра, с которой они проболтают несколько часов, делясь впечатлениями о чудесно проведенном дне.

Но гостьей оказалась не Кэт, а младшая сестра Роберта. Хотя эта Бринн была совсем не похожа на женщину, с которой Алекса провела днем несколько приятных часов.

Розовые щеки Бринн сейчас были пепельного цвета, сияющие карие глаза затуманены и выражали растерянность. От блестящей красавицы осталось одно воспоминание. Три часа назад Бринн с виноватой улыбкой сказала, что немного устала и собирается лечь пораньше. И она действительно отправилась спать, о чем теперь свидетельствовали растрепанные после сна волосы, но одета Бринн была в джинсы и рубашку, застегнутую не на те пуговицы.

— Бринн! Что случилось?

— Мне нужен Роберт. Прошу прощения, Алекса, я не знаю, в какой комнате они с Хилари остановились.

— Я поднималась с ними по лестнице час назад, так что видела, где их комната. Посиди у меня, пока я приведу Роберта.

— Спасибо тебе.

Алекса поспешила по коридору, устланному мягкими восточными коврами. Подойдя к спальне Роберта и Хилари, она мимоходом вспомнила о своих босых ногах, плотно облегающей тело шелковой ночной сорочке, халате и рассыпавшейся прическе.

Да не важно, как она сейчас выглядит! Так же как не важно и то, что она может вторгнуться в сексуальную жизнь политика… Значение имело только то, что его сестра попала в беду. «Младшая сестра, — дошло до Алексы, — которая мгновенно обратилась за помощью к старшему брату. Мгновенно и полностью доверяя». И вспомнила, каким голосом Бринн произнесла фразу: «Мне нужен Роберт». Она нуждалась в брате, и она знала, без тени сомнения, что брат ей поможет.

Алекса громко постучала, решив, что, если ей не откроют сразу, через пятнадцать секунд она постучит сильнее. Но Роберт открыл дверь спустя несколько секунд. Его темные волосы тоже были в беспорядке — от страстных лобзаний или после сна; поверх пижамы на нем был халат с поясом, а ноги, как и у Алексы, босы.

— Привет, — удивленно улыбнулся Роберт.

— Бринн ищет тебя. Не знаю, что случилось, но…

— Где она? — Улыбка сошла с губ Роберта, и взгляд его наполнился тревогой.

— В моей комнате.

Алекса показала дорогу к своей спальне, но на пороге остановилась, пропуская Роберта вперед. Он бросился к креслу, на самом краешке которого сидела Бринн, и, опустившись перед ней на колени, попытался поймать взгляд сестры.

— Дорогая? — позвал он, беря в свои большие ладони маленькие руки Бринн, сжавшиеся в твердые белые, как полотно, кулачки.

— У меня кровотечение.

— О-о, Бринн, я не знал.

— И никто не знал. Даже Стивен. Я должна была попытаться, Роберт. Хотя бы еще разок. Мне говорили, что не следует этого больше делать, но я была уверена, что на этот раз… Я только хотела попытаться. — Слова Бринн прервались тихим стоном, и слезы потекли по ее искаженному несчастьем лицу.

— Я понимаю. Все в порядке, Бринн, — мягко уверил брат. — Все в порядке.

Алекса подошла так, чтобы Роберт мог видеть ее, и, когда он, оторвав наконец взгляд от своей младшей сестры, устремил его на Алексу, тихо спросила:

— Мне позвать Марион?

— Бринн, ты хочешь, чтобы Алекса привела Марион?

— Нет необходимости беспокоить Марион. Мне просто нужно добраться до ближайшей больницы.

— Я не знаю, где она находится, Бринн. Надо найти Джеймса и…

— Я знаю, где здесь ближайший госпиталь, — предложила Алекса. — Это в Мальборо, около десяти миль отсюда. Можем взять мою машину, я поведу.

— Спасибо. — Роберт встал, все еще не выпуская рук сестры. — Бринн, я только переоденусь. Это займет всего несколько минут.

Как только Роберт вышел, Алекса тоже быстро натянула джинсы и блузку, в которых собиралась плавать на яхте с Джеймсом и Кэтрин. Алекса завязывала кроссовки, когда Бринн встала и… пошатнулась.

— Бринн! — Алекса успела поддержать ее и заставила снова сесть в кресло.

— Я хотела пойти за своей сумочкой.

— Я тебе принесу. Вот так. Просто посиди. Я тотчас же вернусь.

Алекса нашла сумочку Бринн на столике у кровати. Она рывком схватила ее и прошла в гардеробную за свитером или жакетом. Алекса тихо ойкнула, увидев там ночную рубашку и халат: и то и другое все в крови, очевидно безнадежно испорченное, но тем не менее вещи были аккуратно сложены, а не разбросаны.

Видимо, потому, что яркие красные пятна были памятью о крошечной жизни, которую Бринн лелеяла от всей души и которую сейчас, быть может, теряла. Или уже потеряла? Алекса печально решила, что потеряла, стоило ей только вспомнить выражение безнадежности на прекрасном лице Бринн, будто та уже точно знала, поскольку имела горький опыт этих страшных потерь.

Они прибыли в больницу, и Бринн немедленно увезли за двери с красноречивой табличкой «Посторонним вход воспрещен». Роберт и Алекса остались в комнате ожидания, примыкающей к отделению «Скорой помощи», где через сорок пять минут их и нашел доктор, принявший Бринн.

— У нее выкидыш.

— Понимаю, — спокойно ответил Роберт.

— Я хочу, чтобы она осталась здесь, пока не получу подтверждение, что кровотечение прекратилось окончательно. Как только у нас будут результаты обследования, если они совпадут с ожидаемыми мной, Бринн сможет отправиться домой. По моим расчетам, на все потребуется около двух часов.

— Хорошо. Могу я ее видеть?

— Разумеется. И она хочет вас видеть. Полагаю, будет лучше, если вы сократите свой визит до минимума. Бринн очень устала, и надеюсь, она сможет заснуть, когда останется одна.

— Понятно. — Роберт повернулся к Алексе:

— Тебе нетрудно еще немного подождать?

— Нет, Роберт, мне совсем не трудно.

— Поехали? — спросил Роберт, вернувшись от Бринн.

— Поехали.

— В Инвернесс: ты вернешься в имение, а я возьму свою машину.

— Возьмешь машину и… Хилари?

— Хилари? — слегка удивившись, повторил Роберт и, на мгновение задумавшись, твердо ответил:

— Нет.

Нет? Алекса снова почувствовала приступ гнева. Роберт был здесь ради Бринн, старался помочь ей, поддержать своей любовью, хотя и очевидно было, что для него эта ситуация очень тяжела. Но он скрывал свою печаль, чтобы выглядеть сильным в глазах младшей сестры.

Роберт был здесь ради Бринн, но кто был здесь ради него? Где его любимая жена? Неужели Хилари была настолько эгоистична и самодовольна и не желала потратить несколько часов своего драгоценного сна, чтобы помочь мужу? Неужели в ней было так мало сочувствия и сострадания к невосполнимой потере Бринн? Или же сама мысль о том, что придется сидеть в прокуренной, переполненной комнате ожидания была неприемлема для амбициозной аристократки?

И Алекса подумала, глядя в его наполненные тревогой и болью глаза, что Макаллистеру нужен покой. Хилари могла и не быть здесь ради Роберта, но Алекса-то рядом. Мысль была достаточно нейтральна до тех пор, пока… пока Алекса смело не призналась себе, что сама хочет быть рядом.

— Роберт, у меня есть идея. Мой коттедж недалеко отсюда, гораздо ближе, чем Инвернесс, и лишь немногим дальше от Бринн, чем эта шумная комната ожидания. Мы можем оставить доктору номер моего телефона и подождать у меня. Если хочешь. — Алекса ласково улыбнулась карим глазам, в которых видела неуверенность по поводу, возможно, доставляемых неудобств и в то же время искушение согласиться. — Наверное, это звучит очень самонадеянно, но я уверена, что кофе, приготовленный в Роуз-Клиффе, гораздо вкуснее того, что выдает автомат в этой больнице.

— Не сомневаюсь, но, Алекса… — Протест не получился, поскольку Роберту вовсе не хотелось протестовать.

— Помимо всего прочего, Бринн потребуется новая ночная рубашка, — спокойно продолжила Алекса. — А поскольку я просто помешана на ночных рубашках, то у меня в коттедже имеется небольшая коллекция абсолютно новых. И мне очень хочется подарить одну из них Бринн.

По дороге теперь можно было легко и непринужденно говорить о Роуз-Клиффе. Алекса смущенно призналась, что ее крошечный коттедж не столь грандиозен и впечатляющ, как Инвернесс или Клермонт — знаменитое имение в Арлингтоне, свадебный подарок Сэма Баллинджера дочери и зятю. Однако, лукаво улыбнувшись, добавила, что, как и в Инвернессе, на гранитном основании лестницы, ведущей в ее владения, красивым шрифтом было навеки выбито гордое название Роуз-Клифф. Надпись эта была выполнена по предложению Джеймса, который и заказал все необходимые работы.

— Так, значит, это и есть Роуз-Клифф, — сказал Роберт, остановившись, чтобы полюбоваться залитыми лунным светом буквами.

— Да, это и есть Роуз-Клифф, — отозвалась Алекса.

В его интонации она услышала попытку слегка подтрунить над ней — мужественное усилие смягчить тягостное настроение. Ободряюще улыбнувшись, она дала понять Роберту, что в таком усилии нет ни малейшей необходимости, поскольку прекрасно понимает, как он переживает за свою сестру.

Алекса повела Роберта по ступенькам наверх — к своему волшебному розовому садику и крошечному романтическому коттеджу. Она приготовила кофе и исполнила второе свое обещание: Роберт мог наслаждаться замечательным спокойствием ночного Роуз-Клиффа. Сидя на веранде под звездным небом, они слушали стрекот сверчков, вдыхали наполненный ароматом цветов ночной воздух и говорили о сверчках, розах, луне и звездах.

В конце концов слова, а может быть, молчание настолько расслабили Роберта, что он предложил:

— Я хочу рассказать тебе о Бринн.

— Я слушаю, — с готовностью ответила Алекса, подумав про себя, что с не меньшим удовольствием выслушала бы рассказ и о самом Роберте.

— Бринн и Стивен женаты двенадцать лет, и все это время они пытались иметь ребенка.

— И Бринн наконец-то забеременела?

— Нет. Тут все гораздо сложнее: почему-то ее беременности неизбежно оканчиваются выкидышами.

— Почему-то?

— По какой-то неизвестной причине. Бринн и Стивен побывали у лучших специалистов, прошли все тесты и курсы лечения. Марион, разумеется, самым тесным образом занималась этим вопросом, но даже маститые светила медицины не смогли обнаружить причину и дать ответ, отчего так происходит. Вот почему Бринн и Стивен все эти годы не прекращали попыток, надеясь, что однажды… — Роберт сокрушенно вздохнул. — Бринн всегда почти немедленно определяла, что забеременела, и моментально привязывалась нитями надежды и радости к новому, возникшему в ней существу, и потому каждая новая потеря ребенка оборачивалась для сестры невыносимой утратой.

— Ах Роберт! — тихо вздохнула Алекса. — Бринн была бы такой замечательной матерью!

— Да, самой лучшей. А из Стивена получился бы прекрасный отец. Ну не ирония ли судьбы: в эпоху, когда женщины вольны выбирать себе образ жизни, когда уже нет необходимости становиться домохозяйкой, когда материнство попросту обесценивается, быть мамой — единственное желание моей очень умной и доброй младшей сестренки.

— Действительно, парадокс, — согласилась Алекса. — Но, Роберт, даже если у Бринн и Стивена не может быть собственных детей, они же вправе усыновить ребенка?

— Пытались. Но поскольку Бринн всегда сохраняла способность к зачатию и отчаянно верила, что сумеет выносить ребенка положенный срок, они очень долго откладывали с подачей заявления. К тому времени когда на это решились, Стивену было почти сорок лет, что переводило их, как родителей, в менее приоритетную категорию во всех агентствах. — Любящая улыбка тронула освещенное лунным светом мужественное лицо Роберта. — Теперь, мне кажется, ты понимаешь, что в некоторой степени нас самих — меня и Бринн — с большой любовью усыновили Стерлинги. Как только Марион убедилась, что Бринн и Стивен посетили всех лучших специалистов по бесплодию и что серьезно встал вопрос об усыновлении, Джеймс немедленно связался с солидными адвокатами, занимающимися подобными вопросами усыновления по всей стране.

— Неужели не сработало?

— Почти сработало — дважды. Но в первый раз — в течение двадцати четырех часов с момента рождения ребенка его возвратили родителям, а во второй — когда ребенок пробыл с ними почти полтора месяца — биологическая мать изменила свое решение.

— А разве так можно?

— Запросто. Время закрытых усыновлений уже проходит. Джеймс страшно переживал по поводу случившегося. Он встретился с обеими биологическими матерями и убедился в том, что они совершенно искренни в своих решениях.

— И Бринн?..

— Естественно, ей было невыносимо больно — очередные потери, — но она ясно понимала, что мать имеет право пересмотреть свое решение. Как бы там ни было, но две попытки усыновления сделали Бринн и Стивена очень осторожными. Я полагал, что они оба решили отказаться от попыток заиметь собственного ребенка или усыновить чужого. Слишком уж высокую цену пришлось платить Бринн. В последний раз мы говорили об этом после ее выкидыша в марте, и она сказала, что это было в последний раз. Все — и мечта, и мучение.

— Но она все же попыталась еще раз — самый последний.

— Самый последний… — Последовавшую долгую паузу заполнило веселое стрекотание сверчков; когда Роберт наконец снова заговорил, голос его был очень тих, а слова, казалось, обращены к мерцающим звездам:

— Я чувствую такую беспомощность.

— Беспомощность, Роберт?

— Я бы все отдал, чтобы положить конец страданиям Бринн, но я…

— Здесь ты ничего не можешь поделать. Но ты очень помогаешь Бринн: понимаешь ее печаль и делишь с сестрой ее несчастье, и ты так нежен с ней. Вне всякого сомнения, Бринн верит тебе безгранично.

— Мне кажется, это потому, что я провел так много лет, оберегая Бринн, когда мы были молоды, точнее, пытаясь защитить, и мне очень хотелось бы защитить ее от этой боли. Но… не могу.

— Да, не можешь, — тихо согласилась Алекса. — Роберт, ты тоже заплатил свою дань.

— Да, наверное, — согласился он, переводя взгляд с далеких звезд на близкую Алексу и еще более тихим голосом делая другое признание:

— Я не привык открыто говорить о таких вещах.

Как только взгляды их встретились, у обоих возникло ощущение мощной, невидимой силы, глубоко таящейся в их душах. Теперь и у Алексы, и у Роберта сердце трепетало в сладком и радостном предчувствии скорого освобождения энергии, когда на свет бесшабашно вырвутся все сокровенные желания и стремления, опасно смелые, откровенно вызывающие.

— Ты не привык говорить о таких вещах? — чуть задыхаясь, повторила Алекса.

— Нет, обычно я этого не делаю.

Луна смотрела на них и, казалось, одобряла, поскольку окутывала Алексу и Роберта серебристым туманом, в котором все становилось возможным, и мысли о последствиях были где-то далеко-далеко. Можно было спокойно и без опаски поделиться самыми сокровенными тайнами и желаниями. И в дивном лунном свете Алекса видела, что Роберт жаждет ее, и желание его возникло давно и достигло теперь своего апогея; и Роберт увидел в прекрасных изумрудных глазах желание столь же глубокое, чудное, как его собственное.

Было покойно, все тайные желания — допустимы, и Алекса могла с таким радостным гостеприимством принять его руки и губы, которые ласкали бы ее с той необыкновенной нежностью, какая светилась в темных глазах Роберта…

Но зазвонил телефон. Алекса помчалась на кухню. Роберт уже стоял в дверях, когда она сообщила ему, что сестру можно забирать из больницы.

Алекса отправилась в спальню за ночной рубашкой для Бринн, а вернувшись на кухню, увидала, что Роберт вытирает кофейные чашки, которые только что вымыл.

— Роберт, тебе вовсе не обязательно было этим заниматься.

— Мне захотелось. Кроме того, это привычка.

— Привычка? — Алексе захотелось узнать, когда она выработалась: в годы бедного детства и поденных работ или в армии? Но уж конечно, ни Роберт, ни Хилари не занимались мытьем посуды в Клермонте!

— У меня есть небольшая, невзрачная квартира неподалеку от Капитолийского холма, — усмехнувшись, объяснил Роберт. — Дорога до дома в Арлингтоне занимает более полутора часов при нормальном уличном движении в городе, и, поскольку у меня часто бывают заседания рано утром или же поздно вечером, я часто остаюсь на ночь в городе, в квартире, где за чистоту отвечаю только я.

— Понятно, — смущенно заметила Алекса.

Значит, существовали ночи — и часто, — которые Роберт проводил вдали от Хилари? Не исключено, что в одну из таких ночей Роберт приедет в Роуз-Клифф и они смогут снова, поговорить и… Алекса заставила себя прогнать опасные мысли.

— Вот ночная рубашка для Бринн. Мне кажется, эта, с розочками, будет повеселее…

Руки их соприкоснулись, и Алекса вздрогнула, почувствовав горячую нежность Роберта, когда тот приподнимал ее локоны, чтобы заглянуть ей в глаза. Он тоже дрожал, приближая прекрасное лицо Алексы к своему и тихо шепча:

— Спасибо.

— Спасибо, — часом позже повторила Бринн в Инвернессе.

Они сидели в ее комнате. Роберт уже удалился, пожелав женщинам спокойной ночи, а Алекса решила убедиться, что Бринн ни в чем не будет испытывать неудобств. Сестра Роберта теперь лежала в роскошной постели, откинувшись на пуховые подушки, и выглядела очень хорошенькой в подаренной Алексой мягкой, из тончайшей фланели, ночной рубашке.

— Не стоит благодарности, Бринн. — Глядя в ее карие глаза, в которых после благодарной улыбки снова появилась боль и печаль, Алекса подумала о том, что хотела бы сделать гораздо больше для несчастной сестры Роберта. — Мне так жаль.

— Я знаю, Алекса. Спасибо тебе.

Минуту Алекса колебалась, но, почувствовав, что, быть может, Бринн хочется поговорить об этом, осторожно начала:

— Все это так несправедливо. Ты была бы такой замечательной матерью.

— О да, спасибо. — Бринн вздохнула и тихо призналась:

— Мне тоже кажется это ужасно несправедливым. Я уверена, что мы со Стивеном могли бы подарить ребенку так много любви. — Она сокрушенно покачала головой. — Но видно, нам не суждено иметь детей.

— Что бы там ни было, но в этом явная ошибка. — Голос Алексы звучал ласково, однако она не могла скрыть собственной досады на непонятную жестокость судьбы.

— Ведь так, ведь правда? — поспешно согласилась Бринн, благодарная Алексе за то, что та высказала досаду на несправедливость, которую Бринн и сама испытывала, хотя и редко об этом говорила. — Так приятно поговорить об этом с кем-то еще, кроме Стивена и Роберта. Мое нездоровье — такой горький источник постоянной печали для всех нас, что мы очень долгое время просто злились на капризы судьбы.

— Если хочешь, я могу посидеть здесь и позлиться вместе с тобой всю ночь, — предложила Алекса, увидев в глазах Бринн и желание поговорить, и безумную усталость. — Хотя бы несколько минут.

— Спасибо.

Они еще немного поговорили, пока Бринн не стало клонить в сон.

— Я навещу тебя завтра, — пообещала Алекса.

— Я буду на приеме.

— Зачем? Не лучше ли тебе оставаться в постели?

— Нет, я буду в порядке. Просто посижу в тени розовых зонтов. Я не собираюсь сообщать кому-либо о выкидыше, даже Стивену. Он не знает о том, что я была беременна, так что…

— Понимаю. — Сегодня ночью Алекса узнала о том, как горячо любит Бринн своего мужа, и поняла ее желание не огорчать Стивена.

— Спасибо, что провела со мной эту ночь, Алекса.

— Всегда рада помочь тебе, Бринн.

Возвращаясь в свою спальню, она посмотрела на закрытую дверь комнаты Кэт. Алекса надеялась, что сегодня ночью они с сестрой могли бы провести не один час за разговорами. Но вместо этого она всю ночь пробыла с младшей сестрой Роберта. Что ж, услышит рассказ Кэт о ее прогулке с Джеймсом как-нибудь потом!

Джеймс. Интересно, что бы он сказал, признайся ему Алекса сейчас во всем? Как отреагировал бы Стерлинг на рассказ о волшебном лунном свете в Роуз-Клиффе и на то, что ее сердце сейчас готово рваться из груди, и все из-за Роберта? Джеймс — прекрасный друг, не влюбленный в Алексу, — легко найдет этому объяснение. Со спокойной нежностью во взгляде он скажет, что чувственный взгляд Роберта — лишь иллюзия, что Алекса была просто околдована лунным светом. Он, конечно же, не станет обижаться, ведь нет? Алекса решила, что нет. И очень на это надеялась.

И все же она не пошла в другое крыло дома искать Джеймса. Но Алекса призналась себе в том, что вовсе не страх увидеть в глазах Джеймса обиду заставил ее не заходить к нему, а упрямое нежелание услышать пусть даже доброжелательное объяснение того, что все происшедшее было лишь иллюзией.

Поэтому Алекса, вместо того чтобы искать Джеймса, подошла к окну в своей спальне.

«Здравствуй, луна! — безмолвно приветствовала Алекса ночное светило, улыбающуюся свидетельницу ее приключения в Роуз-Клиффе. — Ты меня помнишь? Прошу тебя, скажи, ты тоже видела этот взгляд карих глаз? Я ведь не ошиблась, да? Прошу тебя! О луна, поскольку ты такая мудрая, а я всего лишь неопытный новичок в подобных делах, скажи: эти дивные чувства, что все еще бурлят во мне, эти волны счастья, желания и радости, эти волшебные ощущения — свидетельство того, что я полюбила? Да? Мне так кажется. И, луна, еще только один вопрос: как ты думаешь, он испытывал столь же прекрасные чувства?»

В то воскресенье в Инвернессе собрались самые влиятельные люди Вашингтона. Гости бродили среди редкостных роз, беседовали о политике или вели ни к чему не обязывающие разговоры, потягивали шампанское и лакомились бесконечными деликатесами, предлагаемыми на сверкающих серебряных подносах.