— Кого?
— Будущую невестку. Ты, верно, еще не знаешь, что Патрик до безумия влюблен в меня?
— Влюблен в тебя? Этого не может быть! Никогда не поверю!
— Что ж, придется поверить!
Конечно, Патрик ничего подобного ей не говорил! Но когда он, будучи не в силах больше оставаться в Монткле-ре, переехал в Принстон, а Габриела — в Нью-Йорк, они стали регулярно переписываться. В марте Патрик приехал в Нью-Йорк, где оба провели несколько захватывающих уик-эндов.
— Патрик оказался феноменальным любовником, — продолжала трещать Габриела. — Просто удивительно, что близнецы могут быть настолько непохожими друг на друга! Извини, я не хочу тебя обидеть, Джесс!
— Между нами ничего не было, Габриела. Мы просто…
— Просто занимались любовью. Это ты хотел сказать?
Габриела отлично знала, что Джесс несколько иначе расценивал их редкие интимные встречи, и даже откровенно употреблял некое непристойное слово, которое она не хотела бы повторять.
— Можешь называть это как тебе заблагорассудится, Габриела. Но любовью там и не пахло!
— Но разве нам не было хорошо вдвоем? Сознайся, Джесс, это были чудесные часы! А могли бы стать и еще лучше. Если бы ты не уехал. Не исчез…
— Тебе пора уходить, Габриела!
Вот каким теперь стан Джесс! Мужчиной, который даже и не думает реагировать на ее прозрачные намеки. А где. же прежний страстный огонь? Дикий, не поддающийся описанию секс?
— Видишь ли, Джесс, мне сейчас просто некуда уйти. Ведь через полчаса в этом доме Стюарт и Розмари дают званый обед, на который приглашены не только мои родители, но и я сама. Мы могли бы появиться в гостиной вместе с тобой. А до тех пор у нас еще есть целых тридцать минут. Разве этого мало?
Габриела посмотрела затуманенным взглядом в глаза Джесса и положила ладошку на его обнаженную грудь. Реакция последовала незамедлительно. Джесс схватил ее руку и крепко сжал запястье. У Габриель! перехватило дыхание. Так было в то лето… И сейчас она вновь жаждала испытать в разумных рамках насилие, обещавшее холодный, расчетливый, но в то же время страстный секс.
— Пойдем, убийца! — промурлыкала Габриела. — Вспомним прошлое. Тем более что с Патриком мы еще официально не помолвлены.
— Что ты сказала?
— Сказала, что еще не помолвлена с…
— Я спрашиваю, как ты меня назвала?
Сердце Габриелы сжалось от страха. Ее слова определенно задели Джесса Фалконера, и это могло повлечь за собой неприятные последствия. Но она уже зашла слишком далеко, чтобы отступать.
— Я назвала тебя убийцей. Правда, слово выбрано, пожалуй, не очень удачно. Надо было бы сказать — неудавшийся убийца. Или же — пытавшийся им стать. Это уж как тебе больше нравится.
— Скажи, почему ты меня так назвала?
— Отпусти руку! Мне больно!
— Говори!
— Ты сам отлично знаешь!
— Говори!
— Ты что, забыл происшествие на озере? Или думаешь, что если попал не в тюрьму, а в Брукфилд, то можешь считать себя чистым? Все, кто был на берегу, видели…
— И что же все тогда видели, Габриела?
— Видели, как ты пытался убить своего брата. Отпусти меня!
Джесс отпустил руку Габриелы, на которой остался большой темный синяк.
— Патрик тоже в это верит?
— Верят все. И знают тоже все!
— В том числе и Патрик?
— Уж он-то в первую очередь!
Габриела лгала. Патрик не сказал ей ни слова о случившемся на озере. Она узнала обо всем от своих родителей. Но в Нью-Йорке Габриела сама завела с Патриком разговор на эту тему, приведя его в ярость. Тогда она сказала:
— Ты же не можешь не помнить, что Джесс сидел на руле!
Это был несчастный случай, Патрик! Неужели ты и вправду мог подумать, что я хотел тебя убить? За что? Убить единственного человека, которого любил и люблю ?!
Габриела видела, какие мучения испытывает Джесс. На мгновение это ее почти загипнотизировало, но тут же она вновь замурлыкала:
— Подари мне свою любовь, Джесс. Меня абсолютно не интересует, что ты сделал. Главное лишь то, что ты сделаешь со мной!
Габриела вновь положила ладонь на грудь Джесса.
— Уходи, Габриела!
— Не надо так, Джесс, — прошептала она, продолжая гладить его грудь и подбираясь к горлу.
Чувствуя под пальцами учащенное биение сердца Джесса, Габриела не могла решить, происходит ли это от проснувшегося желания или от ярости, горевшей в его глазах?
— Убирайся вон! — неожиданно взревел Джесс. — Сию же минуту!
Габриела на миг остолбенела. Но тут же глаза ее вспыхнули бешенством, а ногти, подобно острым когтям дикой кошки, глубоко впились в грудь Джесса.
— Ах, вот как! — злобно зашипела она. — Ну, ты еще об этом пожалеешь!
Джесс стоял не шевелясь, подобно каменной статуе. По его груди из глубоких царапин, оставленных ногтями Габриелы, стекала кровь. Но он, казалось, не замечал этого.
Патрик верит, что я пытался его убить… Верит… Верит…
Внезапно с улицы донесся истерический крик. Джесс сразу же узнал голос Габриелы:
— Помогите! Помогите!
Он распахнул дверь и выскочил на крыльцо.
На выложенной белым камнем дорожке у самого парадного крыльца дома своих родителей стояла Габриела. Одежда на ней была разорвана. По шее и груди стекала мокрая грязь. Правая же рука с темневшим у запястья огромным синяком была картинно поднята вверх. Вокруг плотным кольцом выстроились родители Габриелы, а также Стюарт с Розмари и Патрик.
— Не позволяйте ему прикасаться ко мне! — кричала Габриела. — Умоляю вас! Скажите, чтобы он ушел!
— Габби, дорогая, — успокаивала ее Леонора Сент-Джон. — Что ты говоришь?
— Джесс… — надрывно зарыдала Габриела. — Он… хотел меня… изнасиловать…
«Это ложь!» — рвалось из груди Джесса. Но он молчал, оставаясь неподвижным как статуя. Сердце его, казалось, остановилось, замерзло. Вместо него в груди появилась огромная каменная глыба.
Однако синяк на руке Габриелы и струившаяся по груди Джесса кровь говорили сами за себя. Во всяком случае, так думали все, присутствовавшие при этом спектакле.
Насильник… Убийца…
Джесс никак не реагировал ни на негодующие взгляды, ни на сыпавшиеся со всех сторон оскорбления. Даже когда Доминик Сент-Джон подошел к нему и ударил кулаком в лицо, Джесс не пошевелился. Казалось, он потерял способность чувствовать.
Он смотрел на брата.
Верь мне, Патрик!
Патрик тоже смотрел в глаза Джесса. Но тот ничего не мог прочитать в этом непроницаемом взгляде. Патрик не допускал брата до себя.
По Монтклеру поползли слухи о том, что Стюарт хочет посадить своего сына в тюрьму. На справедливый суд рассчитывать не приходилось. Приговор был фактически предрешен. И даже, по мнению адвоката Джесса, он, несомненно, должен был стать обвинительным.
Подавать протест не имело никакого смысла. Все в округе считали, что Джесса Фалконера надо как можно скорее выслать из Монтклера, и на самый долгий срок, какой возможен в наказание за подобное преступление. Но ситуация складывалась так, что единственным реальным проступком Джесса оказалось всего лишь оскорбление личности женщины. Все было бы совершенно иначе, если бы он уже изнасиловал Габриелу или начал это делать.
Поэтому усилиями защиты приговор Джесса ограничился высылкой за пределы штата.
Итак, Джессу Фалконеру вновь пришлось покинуть родительский дом, но перед этим он повидался с братом.
Патрик пришел к нему в тесную, запертую на ключ камеру, убежать из которой было невозможно.
— Расскажи мне, Джесс.
Что ты хочешь от меня услышать, Патрик? И зачем тебе это нужно?
Даже если бы у Патрика и был ответ на этот молчаливый вопрос, Джесс все равно не смог бы прочесть его на неподвижном лице.
— Что ты хотел бы знать? — спросил он вслух.
— Все.
— Все? Что ж, изволь. Случай на яхте был глупой шуткой с моей стороны. Не было никакого злого умысла.
Джесс сделал паузу и пожал плечами:
— А что касается Габриелы, то… Послушай, мы же с тобой родные братья, близнецы. И наверное, все должны делить пополам. Разве не так?
Глава 18
Брентвуд, Калифорния
Пятница, 26 апреля 1999 года
Раздражение.
Спор с самим собой.
Депрессия.
Стремление к уединению.
И все — с проблесками надежды.
Именно так доктор Элизабет Кюблер-Росс выстроила схему ухода человека из жизни. Патрик знал ее еще до того, как начал изучать труды мадам Кюблер на медицинском факультете.
Все эти стадии не обязательно должны были следовать одна за другой. Порой они совпадали по времени. Как это случилось с Патриком после трагического случая на озере Грейдон.
Скажи, в чем я был не прав, Джесс? Скажи, как я мог довести тебя до такого состояния, что ты захотел меня убыть? Скажи мне, и я постараюсь измениться! Даже обещаю тебе это! Тогда мы снова станем братьями. Ведь мы сможем ими стать, не правда ли?
За четыре года, прошедшие со дня, когда Габриела в разодранном платье, и с синяком на руке истошно кричала перед дверью дома своих родителей, Патрик постоянно метался от одной разработанной доктором Кюблер-Росс стадии к другой. В то лето, когда ему и брату исполнилось семнадцать лет, в сознании Патрика появились было проблески надежды на светлое будущее. Но они тут же исчезли после посещения тюремной камеры, в которой содержался Джесс перед высылкой из штата.
Душа Патрика умерла раньше. Сейчас наступила очередь физической смерти. Смерти, которая расправлялась с ним быстро и неумолимо.
И все же в его состоянии появилось нечто новое. Нечто одновременно мучительное и приятное. Ностальгия без грустной меланхолии. Воспоминания без горечи. Радость всепрощения.
Грейдон Слейк… Почему Джесс взял себе этот псевдоним? Или причиной тому тоже ностальгия? Ностальгия по светлым, полным радости и счастья дням прошлого?
До того трагического июльского дня воспоминания Патрика, связанные с Джессом, неизменно согревались любовью. Хотя и не всегда они были счастливыми. Очень часто Патрика охватывало беспокойство за Джесса, который многое от него скрывал. А тот всегда это чувствовал.
Патрик никогда не верил, просто не мог поверить, что в мыслях Джесс может скрываться что-то злое или враждебное. Пока сам брат не убедил его в этом на берегу озера Грейдон и во время их прогулки по озеру на яхте. Но и здесь Патрик не переставал надеяться. Он постоянно вспоминал слова Джесса о том, что инцидент на озере был глупой шуткой.
Сейчас, сидя на балконе своего дома в Брентвуде, Патрик продолжал все обдумывать. Это причиняло ему боль, от которой он очень хотел избавиться, но не мог.
Патрик никогда не курил марихуаны, чему до Брукфилда отдавал дань Джесс. Но теперь он все чаще размышлял о том, что ощущают курильщики этого наркотика. Почему его иногда требуют умирающие пациенты? И наконец Патрик понял: марихуана притупляет не только физическую, но и душевную боль, с которой всегда связана ностальгия по прошлому. Освободившись от этой боли, человек получает возможность наслаждаться радостными воспоминаниями. И находит в них счастье на пороге перехода в вечность.
Вот и его тело неумолимо стремится к смерти. Он стоит на балконе, жадно вдыхает свежий ароматный воздух, ловит каждый луч весеннего солнца, любое дуновение теплого ветерка. Откуда-то доносится запах жасмина. Слышатся звуки волшебной музыки. Это Моцарт.
А вот еще какой-то звук, сухой, глуховатый. Уж очень земной… Ах да! Это же телефон!
Патрик не спешил брать трубку. Скорее всего это секретарь, который хочет прочитать ему список пациентов, записавшихся на сегодняшний прием. А если звонит Кэтлин? И уже не с борта теплохода? Ведь она должна вот-вот вернуться…
Тогда они непременно должны поскорее встретиться. Пусть его мысли снова станут расплываться, как в густом тумане. Ведь у нее-то в головке кристально чисто! Кэтлин увидит его и многое поймет с первого взгляда. В первую очередь, конечно, заметит, как он изменился за столь короткое время. Сейчас она попытается скрыть страх перед неизбежным. Но сделать это ей не удастся.
Телефон зазвонил снова, потом — в третий раз. Видно, кто-то очень хочет услышать его голос. А вдруг это Джесс? Его родной брат Джесс! Надо поднять трубку. И услышать до боли знакомый голос: «Это я, Джесс! Позволь мне тебе помочь. Я хочу этого! Потому что люблю тебя…»
Патрик быстро поднял трубку. Надежда, такая слабая до этого момента, вдруг блеснула ярким лучом. Она стеной встала между ним и принятием неизбежности близкого конца.
Ты должен был давно связаться с Джессом! И смирить гордыню! Как сделал он…
— Алло… Джесс?
— Привет, Патрик! Это Стивен.
Туман сразу же рассеялся. Патрик весь напрягся, ожидая приговора. Сегодня утром Стивен пришел к нему домой и взял кровь. Патрик отнесся к этому визиту безразлично. Ибо считал совершенно ненужным получить еще одно доказательство того, о чем они оба уже и так отлично знали. К тому же он с каждым часом чувствовал, что все больше и больше слабеет. Доктор Шеридан, несомненно, заметил это без анализов.
— У меня для вас хорошие вести, Патрик!
— Серьезно? А я готов держать пари, что все показатели стали на порядок хуже.
— Да, это так, но зато мы нашли для вас донора.
— Это каким же образом?
— Я разослал все ваши данные по факсу везде, где только было возможно. И вот пришел ответ из Сан-Диего. У этого человека такая же группа крови. Все остальные данные тоже соответствуют вашим. Но самое главное, он без колебания согласился поделиться с вами костным мозгом. Наверное, еще и потому, что сам страдал подобным заболеванием и полностью вылечился после проведенной несколько лет назад трансплантации. Так что теперь этот господин не только сам здоров, но готов оказать вам услугу, в которой в свое время нуждался сам.
— Когда он?..
— Завтра утром, но я хотел бы видеть вас сегодня печером.
— Я сейчас же еду!
— Нет, Патрик. Я сам приеду. Вам нельзя садиться за руль.
— Хорошо, — тихо ответил Патрик, сразу как-то сникнув. — Спасибо, Стивен. И передайте мою благодарность тому человеку. Или я сам должен с ним встретиться и лично поблагодарить? Скажите, донор и пациент обычно встречаются друг с другом?
— Когда как, но чаще это происходит уже после… То есть если трансплантация проходит успешно и пациент выживает. Понятно!
— Тогда поблагодарите его от моего имени.
— Обязательно!
— Вы прирожденный лжец, Стивен Шеридан! — воскликнула Кэтлин, как только тот положил трубку.
Шеридан разговаривал с Патриком по ее телефону. А пришел он, чтобы согласовать выдуманные обоими легенды о доноре.
Вернее — согласовать ложь.
Теперь вся эта насквозь фальшивая история была доведена до сведения Патрика.
— Вы ошибаетесь, дорогая, — рассмеялся Шеридан в ответ на сомнительный комплимент Кэтлин. — Я далеко не прирожденный лжец. Кстати, вы поняли, что Патрик хотел бы поблагодарить этого самого донора?
— Патрик всегда был прекрасно воспитанным и глубоко интеллигентным человеком. Но вы отлили превосходную пулю!
— Что ж, цель оправдывает средства. Во всяком случае, я придерживаюсь такого правила.
— И, верно, об этом не жалеете. А что будет завтра? У вас есть надежда уломать нашего донора согласиться на наркоз?
По просьбе Кэтлин доктор Шеридан отстранил ее от участия в операции на всех стадиях. Но все же она надеялась быть в курсе дела. Сам Джесс, он же — Майкл Лайонс, в эту минуту находился в гостинице «Шато». На всякий случай она дала ему свой адрес и номер телефона.
Но Джесс не позвонил. Впрочем, зачем ему звонить? Ведь Кэтлин не его врач. Он, вероятно, принял ее за одну из поклонниц Грейдона Слейка.
— Нет, Кэтлин, — сокрушенно вздохнул Шеридан. — Мне не удалось уговорить его согласиться на наркоз.
— Не удалось?
— Нет. Джесс был решительно против.
— Он не сказал, почему?
— Сказал.
— Что именно?
— Что не верит в правомерность наркотического вмешательства в естественные жизненные процессы.
— Но вы объяснили ему специфические особенности именно этого вмешательства?
— Джесс очень хорошо отдает себе отчет во всем, что касается предстоящей операции. Тем не менее он и слышать не хочет ни о каком наркозе! Что ж, придется оперировать без анестезии. Вы же только что согласились со мной, что цель оправдывает средства. Я сказал ему, что завтра утром мы встречаемся в гематологическом отделении. Вы ведь тоже там будете, не так ли?
Кэтлин действительно хотелось еще раз увидеть Джесса, но не в тот момент, когда он будет страдать.
— Но может быть, Джесс надеется на самогипноз? — спросила она.
— Не уверен. Хотя просто не могу себе представить, как в такой ситуации можно обойтись без наркоза! И все же Джесс непреклонен! Как вы думаете, он выдержит?
— Он все выдержит.
— Итак, завтра в девять часов утра?
— Да, в девять…
Глава 19
Уэствудская больница
Гематологическое отделение
Суббота, 27 апреля 1999 года
Варварство! Иначе она не могла назвать процедуру, при которой буравят без наркоза человеческую кость и высасывают из нее мозг. Это не давало Кэтлин спать всю предыдущую ночь.
В том, что пациент при этом испытывает адскую боль, сомневаться не приходилось. Конечно, Стивен будет делать это против своей воли. Ведь он никогда никого не оперировал без анестезии. Однако теперь ему приходилось изменить принципу. Ибо отказ Джесса от операции неминуемо повлек бы за собой скорую гибель Патрика Фалконера. Но, соглашаясь на подобное «варварство», как про себя называла операцию без наркоза Кэтлин, Шеридан был готов продемонстрировать все свое блестящее искусство хирурга. Это означало, что страдания пациента будут сведены к минимуму.
…Часы в операционной показывали пятнадцать минут десятого. Джесс лежал на столе. Над ним склонился доктор Шеридан. Постоянная ассистентка Стивена стояла рядом. Кэтлин же пристроилась на стуле в дальнем углу.
Стивен ничего не сказал Джессу перед началом операции. Ни слов одобрения, ни извинений за возможное причинение боли в силу отсутствия наркоза. И сейчас он работал молча, сосредоточенно.
Ну а что же сам пациент? Страдал?
Он лежал на операционном столе, как голливудская звезда первой величины во время массажа. Разница заключалась разве что в полотенцах и простынях. Джесс был завернут в стерильные хлопковые простыни. А звезды Голливуда при массажах удостаивались шелковых.
Глаза Джесса были закрыты. За все время операции ни один мускул на его лице не дрогнул. Лишь крепко сжатые с самого начала челюсти указывали на боль, которую он испытывал.
…Когда все было закончено, Джесс чуть приподнял голову с подушки и спокойно спросил:
— Вы не хотите взять еще мозга? Вдруг этого окажется недостаточно.
Шеридан изумленно посмотрел на Кэтлин, которая была удивлена ничуть не меньше.
— Не скажу, чтобы я был в восторге от подобной идеи, — ответил Стивен. — Посмотрим. Если действительно это окажется необходимым, то подумаем. Но не сейчас. Как вы себя чувствуете? Накануне у вас взяли довольно много крови.
— Я прекрасно себя чувствую, доктор Стивен.
— Извините, дорогой, но вы лукавите. Или же еще не пришли в себя. Так или иначе, очень скоро вы почувствуете недомогание.
— Но вы не ответили на мой вопрос, доктор. Что, если взятого мозга окажется недостаточно? Такое может случиться?
— Может.
— И тогда вы обязательно мне позвоните. Обещаете?
— Конечно.
— Спасибо вам, доктор Шеридан.
— Это вас надо благодарить за беспримерное мужество. А сейчас вас перевезут в палату. Если почувствуете себя плохо, то сразу же попросите вызвать меня.
— Спасибо, Стивен!
Доктор Шеридан улыбнулся и вышел из операционной. Ассистентка последовала за ним. В тот же момент Кэтлин оказалась около постели Джесса.
— А теперь скажите мне правду: как вы себя чувствуете?
— Отлично!
— Повторяю, я хочу знать правду!
— Я и говорю правду.
— Боже мой, с вами просто нельзя иметь дела!
— Возможно.
— Ладно. Полежите спокойно несколько минут. Я схожу за чистой простыней.
Кэтлин вышла. Когда она вернулась, то увидела Джесса стоящим около операционного стола и озирающимся по сторонам.
— Что случилось? — с тревогой спросила она.
— Ничего. Просто я решил одеться.
— Вы не должны этого делать!
— А я считаю, доктор, напротив — должен! Вы сами это отлично знаете. Потому и вышли из комнаты, чтобы меня не стеснять.
— Я вышла для того, чтобы сменить простыню. Вы теперь должны лежать. И лежать долго, чтобы не возобновилось кровотечение. Разве доктор Шеридан не предупредил вас?
— Предупредил, но я полнейший болван и ничего не понял. А сейчас мне надо торопиться, чтобы успеть на самолет.
— На самолет? Какой еще самолет?
— Который доставит меня назад в Мауи. Вы помните, я рассказывал вам о будущей миссис Лев?
— Помню. Она что, должна сегодня прибыть?
— Не сегодня, но довольно скоро.
— Послушайте, вы должны весь сегодняшний день провести в постели. Я говорю совершенно серьезно!
— Это очень заманчивое предложение, доктор. Но, к сожалению, у меня есть обязательства. Так что, Кэтлин, я исчезаю отсюда.
— Вы собираетесь идти пешком в гостиницу?
— Но ведь она рядом — через улицу!
— Наверное, все же мне лучше пойти с вами.
— Боитесь, как бы я не истек кровью по дороге? Весьма благородно! Но не стоит беспокоиться. Все будет хорошо. Лучше ответьте мне на один вопрос перед уходом.
— Какой?
— Вы знаете доктора Фрэнка Фаррелла?
— Это один из моих коллег. А почему вы о нем спросили?
— Я читал некоторые из его статей. Они показались мне очень умными и интересными. Правда, я не врач…
— Фрэнк потрясающий специалист. И как практический хирург, и как кабинетный ученый. Многое из его книг и журнальных статей вы могли бы с успехом использовать в своих романах.
Кэтлин хотела добавить, что Фаррелл специализируется в основном по детским болезням, но удобно ли было вести подобные разговоры в операционной? К тому же Джесс выглядел довольно усталым.
— Ну, я ушел, Кэтлин! — сказал он и уверенной походкой направился к двери.
Джесс действительно ушел. Подождав несколько секунд, Кэтлин последовала за ним. Но вышла на улицу через другой ход и, поднявшись на четыре ступеньки затейливой конструкции из стекла и стали, прозванной «мостом к небу», стала наблюдать. Ей были хорошо видны главные двери больницы, из которых только и мог выйти Джесс. Кэтлин рассчитала, что если он не появится через тридцать секунд, она тут же бросится назад в отделение. Ибо это могло означать, что Джесс потерял сознание, упал и лежит в луже крови. А может быть, и разбил при падении голову…
Однако Джесс появился уже через двенадцать секунд. Стройный, элегантный, грациозно переступавший мягкими лапами лев. Далее своим натренированным глазом врача, зная, какую экзекуцию претерпел Джесс менее часа назад, Кэтлин не могла заметить и намека на прихрамывание или неуверенность в его походке.
Кэтлин охватило чувство радости вместе с проблеском надежды. Конечно, оптимизм мог оказаться преждевременным. Но во всех случаях подобная бодрость Джесса-донора сразу же после болезненной операции говорила о его богатырском здоровье. А это, в свою очередь, могло в какой-то степени служить гарантией, что его сильная кровь окажется спасительным эликсиром для смертельно больного брата.
И все же…
Подожди, Джесс, не уходи!
Кэтлин готова была бежать за ним вслед. И только рассудок, приученный к трезвому мышлению, удержал ее от подобного бесстыдства. Она подумала, что может уподобиться героиням романов Слейка, которые всегда, очертя голову, неслись за героями. Но ведь она-то не выдуманная, а живая женщина! И еще неизвестно, как отреагирует на такой безрассудный поступок не писатель Грейдон Слейк, а Джесс Фалконер! Во всяком случае, Кэтлин могла себе представить, какое изумление отразится в его темно-зеленых глазах!
Но ведь эти глаза заблестели при ее словах о необходимости провести весь день в постели. Правда, Кэтлин вкладывала в них несколько иной смысл, нежели Джесс!
Впрочем, он в любом случае должен был воспринять их как шутку. Хотя Кэтлин пока еще не научилась читать мысли Джесса Фалконера. Но имеет ли это значение сейчас? Ведь он уходит…
Останься Кэтлин на борту «Королевы Елизаветы-2», она сошла бы на берег только в Нью-Йорке. И если бы успела на самолет, вылетающий в девять утра без промежуточных посадок до Лос-Анджелеса, то появилась бы в больничной палате Патрика Фалконера только в час дня.
Теперь же она прилетела гораздо раньше.
— Кэтлин? — удивленно посмотрел на нее Патрик.
— Да, это я. Привет!
— Ты что-то рановато вернулась.
— Нет. Как раз вовремя, чтобы застать вот эту процедуру.
И она кивнула в сторону стоявшей у кровати Патрика капельницы с большим флаконом бордовой крови, подсоединенной к вене на его бледной правой руке.
— Ты имеешь в виду переливание крови?
— Совершенно точно!
Пересадка костного мозга обычно протекала ненамного болезненнее. Но время было упущено. «Мы слишком долго ждали», — надрывно кричало сердце Кэтлин.
Патрик выглядел измученным и истощенным. Кэтлин подумала, что одно переливание крови, даже такой сильной, как у Джесса, не может его спасти. Нужна трансплантация костного мозга. Срочная!
И все же на изможденном лице Патрика играла слабая улыбка.
— Ну, как круиз?
— Что? Ах, круиз! Все было великолепно. Но довольно обо мне! Как ты себя чувствуешь?
— В данный момент я просто потрясен тем, что мне сообщил доктор Шеридан. Оказывается, он нашел для меня донора. Вот это сюрприз!
— Действительно, удивительный сюрприз!
— И теперь я полон радужных надежд!
— Я тоже, Патрик. Представляю себе, как рад доктор Шеридан! Но мне очень нравится твоя борода, Патрик. Тебе она очень идет!
— Это украшение я уберу, как только закончится переливание крови. У меня теперь будет достаточно кровяных телец, чтобы не опасаться порезов при бритье.
Кэтлин еще раз посмотрела на Патрика. Выросшая за эти дни борода показалась ей единственным доказательством того, что он еще жив. Без этого, как он выразился, «украшения» от Патрика осталась бы только кожа да кости.
Она поспешила тут же переключиться на более приятную тему:
— Я привезла тебе кое-что на память о круизе.
— Спасибо!
— Ты прекрасно воспитан, Патрик. Благодаришь, еще ничего не увидев. Может быть, ты ждешь сувенирный кубок с изображением теплохода или ключ на цепочке от моей каюты?
— Почему бы и нет?
— Если так, то ты не угадал. Но мой подарок, уверена, тебе понадобится! Причем прямо сейчас!
Кэтлин открыла сумку и вынула оттуда небольшую алюминиевую коробку.
— Что это?
— Великолепная выпечка из ресторана теплохода.
— Замечательно! Вот спасибо!
Патрик открыл коробку и, взяв один кусочек, протянул его Кэтлин.
— Нет, я не хочу. Пробуй сам!
Пока он с видимым удовольствием лакомился пирожным, Кэтлин продолжала украдкой разглядывать его. Потом, изобразив на лице испуг, спросила:
— Ты убьешь меня сейчас или чуть позже?
— Убью? За что бы это?
— За то, что я все рассказала Аманде.
— И прекрасно сделала!
Прекрасно… Это было любимое слово Аманды, когда ей что-нибудь нравилось. Сейчас его произнес Патрик.
— Аманда знает, что тебе предстоит пересадка костного мозга?
— Не уверен, возможно, нет. Ты ведь первая пришла меня навестить. Впрочем, долго скрывать здесь ничего не удается. Очень скоро все узнают и об этом.
— Значит, я могу ей сказать?
— Конечно.
Конечно… Ни к чему не обязывающее слово. Но Патрик произнес его как-то очень значительно. Ободряюще…
Глава 20
Уэствудская больница
Суббота, 27 апреля 1999 года
— А, доктор Тейлор! С возвращением!
Дарли, референт по переписке, радостно улыбаясь, поспешила навстречу Кэтлин.
— Здравствуйте, Дарли!
— Мы все очень рады вас видеть, но не ждали так рано. Ведь по графику ваш отпуск заканчивается только в понедельник. А я зашла проверить переписку. Тут накопилось много всяких бумаг и писем. Хотите просмотреть?
И Дарли вручила Кэтлин кипу корреспонденции. Та рассеянно перебрала ее и, не найдя того, чего ждала, положила на стол.
Значит, «Похититель сердец» пока не поступил. Жаль. Но особой трагедии в том не было. До понедельника ока успеет побывать не в одном книжном магазине. И уж конечно, найдет какие-нибудь романы, написанные Грейдо-ном Слейком. По ее сведениям, в свет вышло восемнадцать. Это не считая «Снежного льва». Помимо них, Кэтлин успела прочитать четыре его эротических триллера и посмотреть на видеокассете детский фильм на сюжет, также написанный Слейком…
— Официально я действительно еще в отпуске, — сказала она Дарли. — Но если понадоблюсь, то…
— То я обязательно вас найду, доктор Тейлор!
— Хорошо. Кстати, не могли бы вы помочь мне разыскать доктора Аманду Прентис? Я надеялась застать ее здесь, но — увы…
— Тем не менее доктор Прентис сейчас на работе. Я ее недавно видела в Седьмом западном корпусе. Она занималась с пациентом. Проводить вас?
— Нет, спасибо, я сама к ней заскочу попозже.
Седьмой западный корпус располагался в стороне от остальных. За ним укрепилась недобрая слава приюта для полупомешанных, потенциальных самоубийц и вообще тех, у кого было не все в порядке с рассудком, а потому нуждающихся в постоянном уходе и присмотре.
Получилось так, что через полчаса после своего досрочного возвращения в больницу Кэтлин была вызвана в тот самый корпус для срочной консультации. Речь шла о пациенте, одержимом стремлением к убийствам, у которого пошаливало сердце. Естественно, приятного для Кэтлин в таком вызове было мало. Это уже не говоря о том, что у нее всегда дрожали коленки от страха, когда приходилось наведываться в Седьмой западный корпус.