Пролог

Лос-Анджелес, 24 апреля 1981 года

Маргарет Тейлор пришлось передохнуть, прежде чем она снова смогла сжать перо дрожащими пальцами.

Что происходит? Маргарет со страхом задала себе этот леденящий душу вопрос. Ее сердце бешено колотилось, не хватало воздуха. Она схватилась дрожащей рукой за горло в надежде, как всегда, найти помощь и успокоение в любимом жемчужном колье. Колье на привычном месте не было. Пальцы Маргарет почувствовали только влажную холодную кожу и бешено бьющийся пульс.

Но тут же она ощутила на своей ладони тепло сильной и нежной руки. Чудесное, волшебное воспоминание о нем… Как по мановению волшебной палочки, сердце Маргарет сразу же успокоилось. Дыхание стало ровным и легким. Она почувствовала пьянящий запах сирени, исходивший от ароматизированной свечки, слабый свет которой окрашивал в мягкий пастельный цвет стены комнаты.

И в туманном полумраке Маргарет увидела его…

Синие, как бездонная глубина океана, глаза сияли счастьем и любовью. Ведь теперь он знал о существовании дочери!

— Потанцуй со мной, Мэгги! — прошептал он.

— Да, да! — шепотом ответила она. — Мы будем танцевать при свете луны. Самый мелодичный и красивый вальс на свете! Такой же нежный и обволакивающий, как ленивые волны спокойного океана! Но сначала мы вместе должны закончить это письмо нашей чудесной девочке!»

Глава 1

Уэствуд, Калифорния

Воскресенье, 21 апреля 1999 года

— Ты мне нужна, Кэтлин! — послышался глубокий мужской голос. — Кэтлин! — уже с некоторым беспокойством повторил тот, кто находился на другом конце провода, тут же перейдя на извиняющийся шепот. — Это Патрик.

Тонкая паутина грез моментально исчезла, и Кэтлин наконец очнулась. Она лежала в своей уютной постели. Цифры на светящихся электронных часах на ночном столике показывали 12:15 ночи.

Кэтлин крепче прижала к уху телефонную трубку.

— Патрик? — чуть слышно ответила она. — Я уже спала!

— Серьезно?

Наверное, она имела право поспать, постараться отдохнуть, если не было ни одного вызова. Все же…

— Мне кажется, что серьезно, — недовольно буркнула Кэтлин. — Ты хочешь сказать, что поступил больной, которому нужна срочная помощь?

— Именно так. Молодая женщина. Ее ранил ножом любовник. Причем так тяжело, что бедняжка может умереть прямо на операционном столе! Но если мы ее не прооперируем, она наверняка погибнет.

Патрик сделал паузу, явно ожидая услышать: «Я выезжаю!»

Он действительно был несколько удивлен, что Кэтлин не сказала этого, прервав его после первого же слова, но она продолжала молчать.

«Может быть, снова заснула? — в растерянности подумал Патрик. — Ведь мог же организм, истощенный недосыпанием, взбунтоваться?»

Но тут же отбросил подобное предположение. Здесь явно было что-то еще. И чрезвычайно серьезное, если хирург, всегда находившаяся рядом с Патриком во время сложной операции, продолжала упорно молчать. Но что? Или он сам был тому причиной?

— Прости, — пробормотал он, — я забыл, что ты собираешься в круиз. Что ж, желаю тебе…

— Подожди, Патрик! — прервала его Кэтлин. — При чем тут круиз? Просто твои слова неожиданно напомнили мне похожий случай.

Да, слишком похожий.

Бедняжка может умереть прямо на операционном столе! Но если мы ее не прооперируем, она наверняка погибнет.

Сейчас их сказал доктор, обращаясь к коллеге. Тогда их не полагалось слышать девочке, державшей холодеющую руку умирающей матери. Но она слышала.

Грозное предупреждение, что смерть неминуема без срочной операции, не было чем-то необычным. Доктор Кэтлин Тейлор сама много раз произносила страшный для пациента приговор. Но в эту ночь, когда мысли и сновидения блуждали в ее собственном прошлом…

— Я сейчас буду, Патрик!

— Кэтлин…

— Я выезжаю!

Даже в середине ночи на вывешенную в операционной доску заносилась основная информация о пациенте — время его поступления, имя, фамилия, возраст и пол. Кроме того, указывались фамилии хирургов, анестезиолога и предоперационный диагноз.

Сейчас на доске зеленовато-голубым мелом были выписаны три большие буквы МНР: «Многочисленные ножевые ранения». Строчкой ниже, мелом того же цвета значилось: «Поражение печени».

На доске была фамилия только одной пациентки — женщины двадцати шести лет. И хирургов: «Фалконер и Тейлор».

— Хорошо, что вы приехали! — улыбнулся Кэтлин дежуривший по операционной брат милосердия. — Патрик готовится к операции и уже моет руки.

Кэтлин обернулась к нему:

— А где пациентка, Джонатан?

— Здесь, в соседней комнате.

— У нее задето сердце?

— Нет. Видите ли, у нее достаточно проблем и без этого.

Может быть, Патрик ошибся? Вряд ли… Ножевые раны в сердце не так уж трудно определить. В отличие от голливудских фильмов ужасов, в жизни подобные раны встречаются сравнительно редко. Ибо сердце заключено в клетку из ребер и мышц, сквозь которые легко проникает пуля, но нож — с трудом.

Это отнюдь не означает, что человека нельзя убить ударом ножа в сердце. Можно. Такое случается и случалось во все времена. Именно нож чаще всего служит оружием, когда преступник хочет умертвить свою жертву без шума. Но, желая пощекотать себе нервы опьяняющим зрелищем потоков крови и рассеченной плоти, он обычно предпочитает нанести смертельные раны в живот или горло…

Поэтому не было ничего удивительного в поставленном раненой женщине предоперационном диагнозе: «Поражение печени». Это означало рассечение кроветворного органа острым оружием. Патрик, конечно, знал об этом, когда звонил.

Но почему он позвонил именно ей? Ведь Кэтлин Майкл Тейлор была хирургом-кардиологом, о чем Патрик прекрасно знал…

Патрик… Доктор Патрик Фалконер. Черноволосый, голубоглазый хирург-травматолог. Предмет мечтаний многих женщин… Других женщин… С Кэтлин они были друзьями. Она вспомнила один снежный вечер в Бостоне. Это был вечер секретов и шампанского. Патрик тогда предложил ей стать его младшей сестрой, которой у него никогда не было…

А сейчас…

Сейчас «старший брат» Кэтлин стоял перед раковиной в операционной и мыл руки. Что, будучи опытным хирургом, мог бы делать и с закрытыми глазами. Но он сосредоточенно разглядывал раковину. Потом все же поднял голову и бросил взгляд через приоткрытую дверь в соседнюю комнату. Там на столе уже лежала готовая к операции пациентка.

— Привет, — улыбнулась ему Кэтлин.

— Привет, — отозвался Патрик, продолжая смотреть в соседнюю комнату. Затем отряхнул вымытые руки и повернулся к Кэтлин.

— Привет. Благодарю за то, что приехала. Надеюсь, твой круиз непременно состоится. Пока мы тебя ждали, я попросил Джонатана на всякий случай вызвать Грегга.

«Почему он сразу этого не сделал, а позвонил мне?» — подумала Кэтлин. Она уже приготовилась задать Патрику этот вопрос, но остановилась, взглянув на его руки. Они были белыми как мел. Или ей это показалось на фоне еще не смытых пузырьков розового мыла? Кэтлин подняла голову и посмотрела на лицо Патрика. Оно было бледным как полотно. Через расстегнутый воротничок проглядывала столь же бледная кожа на шее и груди.

— Патрик, — с тревогой сказала Кэтлин, — ты похож на призрак!

— Бледно-зеленый цвет лица и кожи?

— Именно.

— Наверное, я чем-то отравился. Скорее всего брюссельской капустой.

— Ты сможешь оперировать?

Взгляд Патрика остался таким же прямым и открытым, но Кэтлин заметила, как он стиснул зубы.

— Ты беспокоишься за жизнь пациентки? Если бы у меня было хоть малейшее сомнение на этот счет, я никогда не стал бы оперировать! Или ты меня плохо знаешь?

— Я думаю сейчас не о пациентке, а о тебе. Должен ли ты оперировать? Может быть, лучше пойти домой и лечь в постель?

— Со мной все в порядке, Кэтлин.

На лице Патрика появилось слабое подобие улыбки.

— Кроме того, я подстраховал себя и пациента, вызвав тебя.

— Да, ты прекрасный хирург. Причем не только травматолог, но и кардиолог. Однако не все же обладают такими способностями! Я лично предпочитаю кардиологию, Патрик. Прошли годы с тех пор, как…

— С тех пор, как мы в последний раз столкнулись с подобным случаем?

— Да…

Подобный случай… Подобные случаи действительно были. До сих пор Кэтлин помнила страшный вопрос, который задавала себе много лет назад, оперируя вместе с Патриком женщину, изувеченную мужем: неужели это мог сделать супруг? И суровый ответ Патрика, без тени улыбки упрекнувшего ее в наивности. Помнится, он при этом сказал, что невыносимую боль обычно причиняют именно близкие люди…

— Прошло несколько лет, Кэтлин. Я уверен, что за это время мы не потеряли чувства локтя.

Чувство локтя? Она всегда чувствовала Патрика рядом. Всегда восхищалась искусством его подвижных пальцев прирожденного хирурга, их неповторимым изяществом. Патрик учил ее. А она послушно следовала за ним.

В конце концов их пути разошлись. На первых порах ее охватила паника. Но учитель сумел многое привить своей ученице. И этот надежный фундамент помог Кэтлин стать настоящим виртуозом в области хирургии, которую она себе выбрала.

Теперь они снова работали вместе. Патрик возглавлял отделение травматологической хирургии. Кэтлин же стала признанной королевой среди хирургов-кардиологов.

— Ты считаешь, что наибольшие опасения вызывает ее печень? — шепотом спросила Кэтлин.

Патрик нахмурился:

— Я больше опасаюсь не этого, Кэтлин. Но мое мнение значит не так уж много. — Его брови сошлись на переносице. — Может быть, пищевое отравление так повлияло на мой мозг, что лишило способности трезво мыслить?

— Сомневаюсь. Ты бы себе такого никогда не позволил. Итак, тебя больше беспокоит…

— Ее селезенка. В верхней части справа она затронута сразу в нескольких местах. Но рана есть и слева. Не очень широкая. Скорее всего колотая, от удара острием ножа. Такого же мнения придерживаются и наши коллеги, проводившие предварительный осмотр.

— Ты считаешь, что именно она угрожает ее жизни?

— Да.

Я — тоже.

Было ли это ее собственное мнение? Или же бывшая ученица просто согласилась с бывшим учителем?

Пациентка уже лежала под белоснежной стерильной простыней, усыпленная общим наркозом, с присоединенными к телу датчиками для графического отображения на мониторе каждой отчаянной попытки ее организма уцепиться за ускользающую жизнь. Непрерывно в вены больной вводилась кровь с добавлением лекарств, в результате чего кровавые потоки из ран постепенно сменялись каплями.

Кэтлин понимала, что возможность высказать свое квалифицированное мнение о том, какую из ран следует обследовать прежде всего, уже упущена. Кроме того, она знала, что правильный выбор станет очевидным далеко не сразу после начала операции.

Озеро крови — вот что они увидят в первую очередь. Практически невозможно будет определить пульсацию крови, выбрасываемой перерезанными глубоко в теле артериями, поскольку давление, несомненно, держится на критически низком уровне. И даже обычно неистовый ритм пульса в этом случае скорее всего окажется бессильным пробиться через плотные кровоточащие слои.

Им обоим придется идти на ощупь. Подобно спасателям, которые ныряют в темные водные глубины за еще, возможно, живым утопающим, состязаясь с невидимыми часами, неумолимо отсчитывающими его предсмертные минуты, а порою — секунды.

Но ныряльщики не знают глубины вод, в которые бросаются. Они лишь гадают, в каком направлении плыть, двигаться ощупью по дну и на что надеяться. В отличие от них Кэтлин и Патрик хорошо представляли себе расположение утонувших в темно-красном озере телесных структур. Их догадки должны были основываться на знаниях и многолетнем опыте.

Опыт Патрика подсказывал ему, что именно колотая рана селезенки включила хронометр для отсчета последних минут жизни лежавшей на операционном столе пациентки. Кое-кто из его коллег при предварительном осмотре пришел к такому же выводу. Но другие все-таки считали главной угрозой рваную рану в печени.

Возможно ли будет исследовать обе раны? Хватит ли для этого отпущенного Господом времени?

Нет. Времени уже не было. Подняв голову, Патрик вновь взглянул в соседнюю комнату и заметил возникшую там суету. Тут же из встроенного над раковиной в стену динамика донесся встревоженный голос анестезиолога:

— Мы теряем ее!

— Иди, — шепнула Кэтлин. — Я сейчас домою руки и присоединюсь к тебе.

— Нет. Ей чертовски повезет, если удастся выкарабкаться из всей этой ситуации, получив лишь послеоперационную инфекцию. Идем вместе, Кэтлин. И не будем терять ни минуты!

Кэтлин молча согласилась. В перчатках и стерильном белом комбинезоне она уже не могла коснуться тела пациентки голой рукой и внести инфекцию. Поэтому тратить драгоценное время на слишком уж тщательное выполнение ритуала мытья рук было бессмысленным. Об этом даже Патрик, всегда строго следивший за выполнением своей ученицей всех правил оперирования, неустанно твердил ей.

— Мы не должны допустить дальнейшей потери крови, Кэтлин, — шепотом сказал он. — Думаю, даже не обязательно удалять кожу.

Хирурги перешли в операционную и склонились над умиравшей пациенткой.

— Патрик, мне кажется, сначала надо внимательно осмотреть рану на селезенке.

— Тогда займись этим сама, Кэтлин…

Глава 2

Уэствудская больница

Третья операционная

Воскресенье, 21 апреля 1999 года

Он ошибся. Когда Кэтлин поняла это, то с трудом сдержала крик отчаяния. Осторожно ощупав селезенку пациентки, она почувствовала гладкую липкую от крови поверхность. И никаких следов от удара ножом или еще каким-либо острым предметом.

Патрик ошибся. Конечно, он ошибался в своих предположениях с самого начала. Ведь всегда быть правым невозможно. Но на этот раз признание ошибки стало настоящей пыткой для обоих. Почему так произошло? Действительно ли виной всему было пищевое отравление Патрика? Неужели он причинил непоправимый вред пациентке, фактически убил ее из-за какого-то пищевого яда, затормозившего его реакцию и затуманившего мозг?

Нет! Такого не должно было случиться. И Кэтлин не позволит этой женщине умереть. Как только ее руки завершат работу с селезенкой, так же внимательно будет обследована печень! Нащупать там смертельную рваную рану будет нетрудно. И тогда все, связанное с селезенкой, уже потеряет решающее зна…

— Пульс пропадает! — прервал ее мысли голос анестезиолога.

Вот оно! Кэтлин постаралась не выдать охватившего ее раздражения. Анестезиолог не должен расценивать аритмию как свидетельство того, что все кончено. Да, их ошибка привела к кризису. Хронометр жизни вот-вот остановится. Навсегда… Но все же…

В это мгновение Кэтлин почувствовала под пальцами какой-то шершавый бугорок на поверхности селезенки. Неужели?! Да, она обнаружила это!..

— Я нашла… — прошептала Кэтлин одними губами. — Нашла ее… Ту самую рану…

— Может быть, именно сейчас мне предоставляется возможность оторвать тебя от сердечных дел, Кэтлин? Ты ведь знаешь, что я ищу еще одного хирурга-травматолога.

— Спасибо, но таковым может стать кто угодно, только не я. Все, что произошло сейчас, было твоим успехом. Чудом, сотворенным тобой. Мой скромный вклад носил чисто технический характер. Кстати, я должна была гораздо раньше обнаружить эту рану на селезенке.

— Ты нашла ее вовремя!

— Пусть так, и все же травмы — не моя стихия. И я никогда больше не стану вторгаться в эту крайне туманную для меня область. — Кэтлин безнадежно махнула рукой и, шумно вздохнув, посмотрела на Патрика: — Ну, как ты теперь себя чувствуешь? Надеюсь, лучше?

— Значительно лучше. И это — благодаря тебе!

Кэтлин чуть склонила набок голову и улыбнулась:

— Меня не на шутку встревожило твое отравление.

— А! Вроде бы и здесь все тоже нормализуется. Теперь, доктор Тейлор, скажите мне, какие у вас планы на ближайшее будущее?

— На ближайшие часы никаких. Я только хотела бы сегодня попасть в Нью-Йорк и провести ночь в одном из отелей Манхэттена. Значит, у меня есть время заглянуть к тебе в отделение и проверить, как чувствует себя наша пациентка.

— Это не обязательно, Кэтлин!

Что происходит? Ведь они вместе вышли из операционной, чтобы, как предполагала Кэтлин, подняться в реанимационную. Сейчас же оказалось, что их совместный путь гораздо короче — не далее темного коридора, примыкавшего к комнате для переодевания. Подобное поведение Патрика выглядело странным. Похоже, он старается отделаться от нее, похвалив для отвода глаз. Итак, счастливого пути, Кэтлин!

Какую цель преследовал Патрик? Не хотел разделить с ней славу победителя?

Это было совершенно не похоже на Патрика Фалконера, каким Кэтлин его знала. Знала раньше…

— Мне необходимо ее видеть! — возразила она. — Как ты помнишь, она была почти при смерти. Узнать, каково сейчас ее состояние, мой долг!

— Тогда почему бы тебе одной не подняться наверх? Видишь ли, мне необходимо переодеться. Если же мы там не встретимся, то позволь пожелать тебе приятного путешествия.

Вот это был тот Патрик, которого она знала!

— Спасибо! — улыбнулась Кэтлин. — Я так и сделаю. Увидимся через неделю.

Увидимся… Увидимся… Поднимаясь в реанимационную, Кэтлин машинально повторяла это слово. Да, через несколько минут она увидит их пациентку. С благословения Патрика… Но на самом деле Кэтлин больше всего хотела видеть не потерпевшую, а самого Патрика…

Пищевое отравление. Так он сказал… Брюссельской капустой. Так он пошутил…

Но ведь Патрик выглядел не менее бледным и четыре недели назад, когда приехал в Лос-Анджелес. Пожалуй, был даже бледнее. Кэтлин никогда его таким не видела. Очень бледным… И все же здоровым. И сильным…

Впрочем, может быть все не так уж страшно и легко объяснимо? Ведь зима на восточном побережье в этом году выдалась такой суровой, что даже у самых рьяных спортсменов не хватало сил с ней бороться. В результате участились несчастные случаи. Потому-то Патрик Фалконер, совместив в одном лице хирурга-травматолога и кардиолога, проводил все свое время в операционной, тщательно следя за тем, чтобы не затупились скальпели для операций, которые ему предстояло делать в том и другом качестве.

Но Кэтлин ошибалась. Патрик не был так бледен четыре недели назад и даже четырьмя днями ранее, когда она видела его в последний раз. Сейчас он казался почти прозрачным. Совсем недавно в нем не было этого грозного предвестника смерти…

Что же произошло? Почему кожа Патрика стала такой бледной?

Ответ на этот вопрос напрашивался один: потеря крови. Причем очень большая.

— О, Патрик! — прошептала Кэтлин, с волнением вспоминая недавнюю встречу с ним.

Тогда их дороги пересеклись на лестничной площадке перед лифтом. Наверх они поднялись вместе. Получилось так, что Кэтлин вроде бы первой подошла к Патрику. Но он почему-то ждал лифта, хотя подняться по лестнице на три этажа для него никогда не было проблемой. При желании Патрик легко взбегал на четвертый, пятый, шестой и даже выше.

Впрочем, за исключением случаев, когда надо было доставить в операционную пациента, Кэтлин тоже никогда не пользовалась лифтом. Как и Патрику, ей не представляло особого труда подняться пешком на любой этаж.

Оба были здоровыми и сильными. И не могли быть иными. Поскольку выбрали себе профессию воинов в безжалостной битве со смертью.

Сегодня после операции Кэтлин пришлось сбежать по ступенькам на два пролета вниз, чтобы попасть на лестничную площадку, где стоял Патрик. Услышав приближающийся стук ее каблучков, он отступил в темный угол, не желая, чтобы она заметила его состояние и, не дай Бог, не принялась расспрашивать.

Но Кэтлин уже все увидела. Его бледная кожа блестела в темноте.

…Когда Кэтлин несколько минут назад сказала ему, что они увидятся через неделю, на лице Патрика появилось такое страдающее выражение, что у нее оборвалось сердце. В темноте коридора друг, старший мудрый брат Кэтлин, прощался с ней…

На двери раздевалки было написано: «Для докторов-мужчин». Не так давно надпись выглядела короче: «Для докторов». Тогда среди хирургов Кэтлин была единственной женщиной, пользовавшейся комнатой для медсестер.

Теперь в больнице были отдельные комнаты для переодевания мужчин и женщин независимо от их положения и специальностей. Но Кэтлин решительно направилась к двери мужской раздевалки и вошла без стука.

В комнате находился только Джонатан, вечернее дежурство которого по операционной еще не закончилось. В первый момент Кэтлин подумала, что Патрик принимает душ за дверью с матовым стеклом, через которую ей и придется с ним разговаривать.

Хотя какое это теперь имело значение? Как и вообще что-либо другое… Кэтлин видела перед собой только бледное лицо Патрика, его белые как снег руки, и квадратик кожи груди под расстегнутым воротом комбинезона.

Но Патрик не принимал душ и даже не торопился переодеваться. Он без сил сидел на стуле у двери, откинув назад голову и закрыв глаза. Все его обнаженное до пояса тело было белым как полотно. И казалось безжизненным.

Может быть, он спал? Да, скорее всего.

— Патрик! — тихо окликнула его Кэтлин.

Тело Патрика вздрогнуло, возвращаясь к жизни… Но не к здоровью. Кэтлин вдруг представила себе картину, которую постаралась тут же прогнать, но не смогла. Перед ней возник образ больного, которому для стабилизации задыхающегося от аритмии сердца подключили электростимулятор. Электрический разряд вселяет в больного силы, но ненадолго. Через несколько мгновений его тело снова обмякнет и станет безжизненным.

Только не слабей снова, Патрик! Не слабей!

Казалось, он подчинился беззвучному приказу. Выпрямился, воспрянул и ожил прямо на глазах. Слабая улыбка пробежала по губам:

— Кэтлин!..

— Я хочу знать, что случилось! Ты должен мне все рассказать! Сию же минуту!

Меловая бледность лица Патрика еще больше подчеркивала голубизну его глаз. Голубые, почти синие и не мигающие глаза…

— Черт возьми! Да ничего не случилось! Кроме того, что ты спасла человеческую жизнь. А теперь, надеюсь, все-таки отбудешь в увлекательное путешествие. Я же сейчас еду домой, чтобы лечь в постель, хорошенько выспаться и утром выбросить из головы все мысли о пищевом…

— Никакого пищевого отравления не было!

— Не было?!

— Не было, Патрик! Ты выглядел неестественно бледным с первого дня приезда. Хотя и не до такой степени, как сейчас. Но уже тогда чувствовал себя не лучшим образом, а с тех пор очень ослабел. Это видно невооруженным глазом. Разве не так? Ты даже не в силах пешком подняться на один лестничный пролет.

— Ты всегда была наблюдательна!

— Только не теперь! Мне нужно было заметить и понять все гораздо раньше. Я имею в виду…

— То, что сейчас стало чуть заметнее? Но эта бледность появилась у меня совсем недавно. Когда я попросил тебя вместе прооперировать пациентку, то чувствовал себя нормально. Может быть, и не на все сто процентов, но вполне приемлемо, чтобы работать. А позвонил лишь потому, что решил: пациентке необходимо участие нас обоих. Но этого не получилось. Ибо как раз в те несколько минут…

Лицо Патрика исказилось страдальческой гримасой. Ведь тогда, несколько часов назад, он даже не думал, что находится у критической черты, которую вот-вот может перейти. Но что-то в глубине души, а может быть, сердца или в тайных уголках мозга твердило: «Вспомни клятву Гиппократа, которую ты давал: „Главное — не навреди!“«

Затем все тот же внутренний голос приказал ему забыть о предстоящем отъезде Кэтлин в круиз, позвонить ей и попросить помочь при операции.

— Как хорошо, что я тебе позвонил! — хрипло прошептал он.

Кэтлин отмахнулась от этих слов, не желая отвлекаться от главного.

— У тебя внутреннее кровотечение. Скорее всего язва, симптомы которой ты упрямо не желаешь замечать.

— Все не так просто, Кэтлин. У меня нет никакого внутреннего кровотечения.

— Но тогда что это?

— Не знаю. Но ведь существуют всевозможные отклонения от нормы в работе организма. Я надеюсь, что это одно из них, а потому все скоро пройдет.

Кэтлин испугалась за него. Она поняла, что Патрика проверяли на предмет возможной потери крови. И не потому, что хотели выяснить что-либо тривиальное. У мужчины в его возрасте скорее всего могли подозревать какое-то очень серьезное заболевание, требующее срочного лечения.

Но сам Патрик отложил на неопределенное время дальнейшие диагностические исследования. Кэтлин догадывалась, почему он так решил. Патрик опасался, что у него найдут анемию. Подобный диагноз представлялся вполне возможным, поскольку внутреннего кровотечения обнаружено не было.

Патрик надеялся, что все пройдет само собой. Он не обращал никакого внимания на симптомы, решительно отрицал их. В подобной реакции не было ничего необычного. Ведь, как правило, больные до последней минуты предпочитают не верить в свое смертельное заболевание. По-человечески их можно понять. А Патрик тоже был простым смертным.

Простым смертным, которому становилось все хуже и хуже…

— Мы должны все выяснить до конца! Не откладывая. Сегодня же!

— Мне надо сделать это самому, Кэтлин. Ибо другого выхода просто нет. Первое, что я намерен предпринять завтра утром, когда твой самолет…

— Я не поеду ни в какое путешествие!

— Ты должна!

— Позволь мне самой взять у тебя анализ крови. Уверена, что гемоглобин…

— Ты знаешь процент гемоглобина в моей крови, доктор Тейлор. Ведь для этого достаточно посмотреть на меня! Наверное, ниже двадцати. Ведь так? А что касается протромби-на, то…

Совершенно белыми пальцами, как будто лишенными плоти и состоявшими из одних костей, Патрик приподнял штанину и обнажил икру на правой ноге. Она была усеяна множеством микроскопических фиолетовых пятнышек, подобно млечному звездному пути на небе из полупрозрачной кожи.

— Процент протромбина также очень низкий. Остаются лейкоциты.

Кэтлин вздрогнула. Она не могла не знать, что именно по содержанию в крови лейкоцитов можно точно определить диагноз, которого они оба, как профессиональные медики, больше всего боялись.

— Позволь мне сделать тебе анализ крови, Патрик, — тихо повторила Кэтлин.

Позволь мне остаться рядом, когда ты узнаешь свою судьбу. Узнаешь, что болен лейкемией…

Патрик ответил не сразу. Кэтлин видела, что внутренне он боролся с собой. Боролся, потому что не хотел взваливать на нес свои проблемы. И в то же время не представлял себе, как останется один на один со своей бедой.

— Хорошо, — тихо согласился он. — Но при одном условии: ты не станешь сдавать билет на самолет…

Глава 3

Уэствудская больница

Кардиологическое отделение

Воскресенье, 21 апреля 1999 года

Патрик и Кэтлин наблюдали пробуждение нового дня в Лос-Анджелесе. Ничем другим в тот момент они просто не могли заниматься. Ослепительные лучи восходящего солнца, проникавшие сквозь огромные окна офиса Кэтлин на восемнадцатом этаже, наполняли комнату ярким светом, отчего символы на экране включенного компьютера бледнели и таяли.

Некоторое время их просто невозможно было рассмотреть. Но постепенно глаза стали привыкать и статистические данные анализа крови приняли более четкие очертания. Если бы Кэтлин задернула шторы, то прочитать их было бы легче. Но она упрямо не хотела этого делать, боясь темноты.

Кроме того, у одного из окон стоял Патрик и внимательно разглядывал почти бесцветные на фоне позолоченного неба силуэты ближайших зданий. Лицо его было бледным как мрамор. Да и сам он напоминал статую древнего воина, сурово обозревающего свои опустошенные врагом владения.

О чем он думал? Кэтлин задавала себе этот вопрос и не могла найти ответа. Может быть, Патрик вспоминал восходы солнца, которыми любовался в прошлом и сетовал на то, что многие из них упустил? Или же с грустью думал о будущих утренних зорях, которые ему уже никогда не суждено увидеть?

Возможно, Патрик просто молча молился о ниспослании чуда. Или же с покорностью воспринимал свою судьбу и просто просил Творца замедлить развитие лейкемии и дать ему возможность увидеть еще несколько рассветов…

Тем временем компьютер вернулся к жизни. На его освещенном экране появились светло-зеленые символы. Кэтлин вглядывалась в ослепительно сиявший экран, стараясь разобраться в мерцающих значках. Наконец ей это удалось. Первым стал показатель процента содержания в крови гемоглобина. Патрик предсказывал его на уровне ниже двадцати. На экране же значилось 22%. Однако перед цифрой стоял значок, указывавший на то, что это критический уровень гемоглобина для любого человека, и почти двойное занижение для мужчины в возрасте тридцати восьми лет.

На экране заплясали буквы и цифры, показывающие количество красных кровяных телец на каждую клетку, а также — их размеры и форму. Все оказалось в пределах нормы. Но у Кэтлин это не вызвало удовлетворения. Наоборот, она была разочарована, поскольку надеялась на противоположный результат. Ведь если бы эти показатели оказались неблагоприятными для Патрика, оставалась бы надежда, что причиной кризиса действительно было отравление брюссельской капустой. По его собственному признанию, в последние годы Патрик настолько резко изменил свое питание, что баланс в его организме был почти полностью нарушен. В этих условиях отравление даже таким безобидным для любого здорового человека продуктом, как брюссельская капуста, могло стать вполне вероятным.

Но красные кровяные тельца Патрика не испытывали недостатка в питательных веществах. Это означало, что не строгая диета стала причиной разрушения его костного мозга. Поэтому диагноз лейкемия становился все более вероятным. Тем более что здоровые клетки его костного мозга были вытеснены, угнетены и почти полностью разрушены агрессивной и жадной массой злокачественных.

Курсор на экране монитора замигал. Кэтлин с замиранием сердца ждала появления новых, самых важных показателей, касающихся содержания в крови лейкоцитов. Мерцание стало неистовым, как и биение сердца Кэтлин. На экране появились первые цифры. Медленно, одна за другой. 7… 2…4… 0… Теперь появление еще одной, пятой, цифры могло стать ужасным подтверждением того, чего так боялись Патрик и Кэтлин. Ибо семьдесят две тысячи означали бы содержание недопустимо большого числа лейкоцитов в крови. В десять раз превышающего норму.

Но пятая цифра так и не появилась на экране.

Солнечные лучи сразу стали мягче и наполнили комнату Кэтлин золотой дымкой. Патрик же продолжал неподвижно стоять у окна и наблюдать за восходом солнца.

— Семь тысяч двести сорок, — прошептала Кэтлин.

Патрик не пошевелился. Ей даже показалось, что он не слышал ее слов.

Прошло несколько томительных секунд, прежде чем она услышала хриплый, вырвавшийся из пересохшего горла голос. Могло показаться, что говоривший находился в жаркой пустыне и уже настолько пал духом, что даже не видел лежавшего перед ним оазиса.

— Красные кровяные тельца?

— Нет, Патрик! Это число лейкоцитов.

В норме… В норме…

Вздох облегчения и радости вырвался из груди Кэтлин. Однако она тут же подумала, что и при лейкемии возможен нормальный процент лейкоцитов в периферийных органах при их подавляющем преобладании в общем потоке крови.

Но даже среди периферийных клеток вполне могут существовать дикие, причудливые индивидуумы, совершающие мародерские нападения на мирных соседок и уничтожающие тех, кто становится на их пути. Раковые клетки не знают жалости. Это настоящие преступники и психопаты в организме. Их генетический код безнадежно испорчен вечной борьбой за существование с первых дней рождения.

Подобные сбившиеся с праведного пути клетки могли проникнуть и в костный мозг Патрика. Кэтлин это хорошо понимала. Как и он сам.

В следующее мгновение во все еще хриплом голосе Патрика появились нотки надежды.

— А ты учитываешь возможность ошибки? Или простого отклонения в показаниях?

Кэтлин снова посмотрела на экран компьютера и мысленно стала умолять пляшущие цифры: «Будьте милостивыми к нему!»

Затем обернулась к Патрику и ответила:

— Надо подождать.

Подождать. В течение этих казавшихся бесконечными минут хирургов Фалконера и Тейлор терзали одни и те же мрачные мысли. Показатели были настолько тревожными, а возможный диагноз до того страшным, что промедление компьютера с выдачей окончательного диагноза представлялось вполне объяснимым. Кэтлин и Патрик уже начали предполагать, что бравший кровь лаборант решил для верности проконсультироваться со своим работавшим ночью коллегой, а уже потом вводить в компьютер данные, означавшие смертный приговор Патрику. Вполне возможно, что и второй лаборант не взял на себя столь тяжелой ответственности и предложил позвонить доктору Стивену Шеридану. А тот, вероятно, решил сам приехать, чтобы все проверить. Ведь ситуация действительно выглядела чрезвычайной.

Конечно, существовали и другие варианты — не столь мрачные. Может быть, лаборант просто был очень занят или же, не подозревая о панике, охватившей двух хирургов, решил заняться расшифровкой и изучением полученной информации после традиционного утреннего кофе. А возможно…

В этот момент курсор вновь пришел в движение. Похоже, лаборант уже выпил свой кофе, приняв изрядную дозу ароматного напитка. Во всяком случае, у Кэтлин создалось впечатление, что его пальцы с бешеной скоростью забегали по клавиатуре.

— Все хорошо, Патрик! — воскликнула Кэтлин. — Прекрасно! Правда, отмечен некоторый сдвиг. Но это скорее всего от адреналина, который тебе регулярно впрыскивали. Никаких аномальных клеток не найдено. Ни одной! Единственное, что вызывает некоторую тревогу с учетом любых отклонений и возможных ошибок, так это значительное снижение процента красных кровяных телец и полное отсутствие ретикулярных клеток.

Свежие ретикулярные клетки, образовавшиеся в костном мозге, распространяются через кровяные потоки по всему организму, заменяя старые и умершие естественной смертью красные кровяные тельца. Это нормальный процесс, в результате которого содержание молодых здоровых клеток среди красных кровяных телец достигает одного процента. В то же время у больного анемией при нормальном функционировании костного мозга процент ретикулярных клеток бывает значительно выше.

Но в крови Патрика этих клеток не было вообще…

Услышав об этом, он оторвался от созерцания рассвета и повернулся к Кэтлин. Грациозный, элегантный Патрик Фалконер, бледный, как вампир. Образ пациента, подвергнутого лечению электрошоком, снова всплыл в сознании Кэтлин, когда она меньше всего хотела о нем думать…

Правда, в последнее время Голливуд стал показывать вампиров в романтическом свете — весьма чувственными плотскими созданиями, страдающими от уготованной им зловещей судьбы. Для создания привлекательных образов вампиров начали привлекать наиболее сексуальных актеров мужского пола. И здесь изумительно красивый хирург-травматолог мог бы стать настоящей находкой…

Известно, что солнечный свет смертелен для любого вампира. Сейчас же у прозрачного окна стоял друг Кэтлин, очень похожий на выходца с того света, и буквально купался в лучах восходящего солнца.

— Итак, у меня апластическая анемия, — невнятно проговорил Патрик.

Он решительно избегал разговаривать с пациентами об их болезнях. Так, Патрик никогда бы не сказал больному: «Вы — сорокалетний алкоголик или шизофреник». Вместо этого пациент услышал бы: «В сорок лет у вас имеются признаки алкоголизма или шизофрении…»

Но сейчас, применительно к самому себе, Патрик нарушил это правило. В тридцать восемь лет у него были не только признаки апластической анемии, при которой костный мозг неожиданно теряет способность выполнять свою основную функцию — воспроизведение в крови необходимых для жизни красных телец. Патрик Фалконер был болен этим недугом.

Все же в душе у Патрика теплилась надежда. Он еще не решатся сказать даже самому себе: «У меня лейкемия».

Однако уже в следующих его словах было куда меньше оптимизма.

— Если это так, то мне просто повезло. Но ведь не исключено, что в костном мозге образовалась опухоль, которая защемила и парализовала его.

Конечно, это подозрение не было беспочвенным. Анемия могла стать основным следствием поражения костного мозга какой-то неизвестной болезнью. Или же его защемлением органическим образованием онкологического или инфекционного характера.

Патрик и Кэтлин надеялись на первый вариант. Кэтлин при этом основывалась на данных, полученных в результате анализа крови.

— Твой костный мозг не может быть парализован раковой опухолью, — сказала она Патрику, — поскольку все химические показатели анализа безупречны, включая печеночные ферменты. Речь может идти только о проникновении туда какого-нибудь экзотического биопаразита во время твоих бесконечных путешествий.

— Разве не могла стать причиной, скажем, малярия? Или туберкулез? Ты ведь помнишь знаменитое «Дело-12» в 1963 году, не так ли?

Конечно, Патрик помнил это. 14 февраля 1963 года «Нью-Ингланд джорнэл оф медисин» опубликовал статью о медицинском открытии, сделанном в одной из клиник в результате вскрытия трупа скончавшегося пациента. Тогда эту публикацию обсуждали во многих медицинских учебных заведениях. Сам случай стал яркой иллюстрацией разнообразия всевозможных внутренних процессов в организме больного. Кроме того, статья предостерегала против специальных методов лечения, применяемых в отношении высокопоставленных персон. Речь шла об отказе от срочных мер, которые при всей своей необходимости причиняют страдания пациенту.

В статье рассказывалось о семидесятипятилетней пациентке, часто путешествовавшей за рубеж. Несмотря на некоторые разногласия, большинство читателей журнала сходилось во мнении, что ею была Элеонора Рузвельт — вдова президента США.

Как и у Патрика, в крови бывшей первой леди страны было обнаружено неадекватное содержание лейкоцитов и гемоглобина. И что же произошло? Для установления точного диагноза болезни высокопоставленной дамы вместо очень эффективной, хотя и болезненной, биопсии был применен щадящий метод, который не позволил вовремя выявить настоящую причину заболевания. Таковым же оказался туберкулез, от которого пациентка и скончалась, спустя несколько месяцев. А если бы врачи прибегли к биопсии, то легко смогли бы поставить правильный диагноз и избежать рокового исхода.

— Ты не будешь лечиться щадящим методом, доктор Фалконер! — воскликнула Кэтлин. — А диагноз мы установим с помощью биопсии.

Она потянулась к телефонной трубке.

— Кэтлин, ты что собираешься делать?

— Позвонить доктору Шеридану.

Патрик хорошо знал и уважал Шеридана — главу онкологического центра при Уэствудской больнице. Кроме того что Стивена хорошо знали в медицинских кругах, он был очень отзывчивым, знающим, здравомыслящим и честным человеком.

Лучшего доктора для Патрика найти было бы просто невозможно. Но Фалконер не хотел обращаться к маститому коллеге. И как только Кэтлин начала набирать номер Стивена, Патрик схватил ее за руку:

— Остановись!

Кэтлин подчинилась, и телефонная трубка зависла в воздухе.

— Почему?

— По той простой причине, что сейчас только шесть часов утра.

— Стивен уже давно проснулся.

Кэтлин на мгновение нахмурилась, но тут же улыбнулась:

— К тому же я подумала, что сейчас он уже здесь. Они с Кристиной скорее всего навещают своего сына, которому сегодня пошел третий день.

— Мальчик, наверное, родился не очень здоровым, если на третий день своей жизни уже попал в больницу.

— Он совершенно здоров, только родился раньше срока. Наверное, поэтому у него и нашли шумы в сердце.

— Тем более не стоит беспокоить доктора Шеридана!

— Это незначительные шумы, Патрик. Маленький Дэвид Шеридан прекрасно себя чувствует. Сегодня его должны выписать из больницы и отправить домой.

Кэтлин вновь потянулась к аппарату и нажала на кнопку первой цифры.

— Итак…

Снова рука Патрика остановила ее. Скорее это была одна белая кость или ледышка. Но, коснувшись теплого локтя Кэтлин, она не растаяла, а осторожно взяла у той телефонную трубку и положила на место.

— Вот так, — эхом ответил Патрик. — Между восемью и девятью часами я сам позвоню Стивену. И он сделает мне биопсию костного мозга. Сегодня, завтра утром или в любое другое время, когда ему будет удобно. А ты садись-ка на самолет и лети. Не задерживайся больше, иначе опоздаешь на теплоход.

— Я никуда не поеду!

— Поедешь. Мы же договорились.

Рука живого скелета отмахнулась от готового сорваться с языка Кэтлин протеста. Она хотела было напомнить, что никогда не соглашалась ехать сразу же, как только будут получены анализы крови. Но Патрик не дал ей этого сделать.

— Это путешествие для тебя очень важно, — тихо сказал он. — Очень важно! У меня предчувствие, что ты обязательно там кого-нибудь встретишь.

— Я? Тайное свидание на море?

Но он не улыбнулся.

— Да, ты. Именно ты.

— Что ж, спасибо за столь романтичное предсказание. Но я путешествую одна, а потому легко могу обменять билет на рейс, где твое пророчество не сбудется.

— Кэтлин, послушай меня! Я хочу, чтобы ты поехала в этот круиз. Можешь считать это суеверием, но я действительно уверен, что поездка принесет тебе счастье. А пока доктор Шеридан назначит мне хорошее лечение, и к твоему приезду я уже буду отлично себя чувствовать.

А если я останусь?

Кэтлин взглянула на Патрика и прочла ответ на его бледном лице еще до того, как услышала:

— Если ты останешься, то опухоль целиком парализует мой спинной мозг, и тогда даже такой прекрасный специалист, как доктор Шеридан, вряд ли сможет что-нибудь сделать.

— Хорошо, — тихо ответила Кэтлин. — Я поеду. Но можно мне будет хотя бы узнать диагноз у Шеридана?

— Только в том случае, если ты обещаешь не возвращаться раньше времени.

Кэтлин нахмурилась и тяжело вздохнула.

— Я жду, Кэтлин, — сурово поторопил ее Патрик.

— Хорошо. Я обещаю.

При этом она отлично понимала, как трудно и даже невозможно будет Патрику сказать ей, что он умирает. Тем более по телефону.

— Ты разрешишь доктору Шеридану самому сообщить мне о результатах биопсии?

— Конечно. Я разрешу ему информировать тебя обо всем.

И вампир улыбнулся слабой, тоскливой улыбкой…

Глава 4

Рейс 904 Лос-Анджелес — Нью-Йорк

Воскресенье, 21 апреля 1999 года

Все время, пока она ехала в аэропорт, садилась в самолет и летела на другой конец страны, ее мучила одна и та же мысль: «Никогда не забывай, моя Кэтлин, что я с тобой. Что мы с тобой. Что будем любить тебя всегда! Всег…»

Так вместе с жизнью закончилось последнее письмо ее матери — Маргарет Тейлор. Воспоминания о той далекой ночи оставались четкими и ясными. Тогда в их дом вошла смерть…

Началось все с того, что Кэтлин услышала стук от падения тяжелого тела. Звук, который она не забудет никогда.

Кэтлин бросилась в спальню матери. Дверь, как обычно, была приоткрыта. В последнее время Маргарет специально не закрывала ее, чувствуя, что здоровье ухудшается. По ночам Кэтлин на цыпочках подходила к комнате спящей матери и прислушивалась к ее дыханию. Убедившись, что все в порядке, она возвращалась к себе, ложилась и спокойно засыпала.

В ту ночь Кэтлин исполнилось шестнадцать лет. Она сидела на своей кровати в ночной рубашке, с жемчужным ожерельем на шее — подарком матери ко дню рождения.

Кэтлин казнила себя впоследствии за то, что не заглянула к матери, а задумчиво сидела и смотрела в окно, перебирая жемчужины. К действительности ее вернул только донесшийся из спальни Маргарет стук.

И вот теперь она упрекала себя за то, что не вошла к матери на несколько секунд раньше. Как знать, если бы она застала Маргарет за составлением того трагического письма, то, возможно, смогла бы убедить мать остановиться, успокоить ее и тем самым предотвратить роковой сердечный приступ…

Позже Патрик выскажется по поводу наблюдательности Кэтлин. И будет прав. Ведь воспоминания окружающих носили весьма ограниченный характер и касались в основном отдельных деталей. Кэтлин — другое дело. Ей не требовалось подстегивать воображение, так как в памяти произошедшее сохранилось с фотографической точностью.

Вбежав в спальню матери, Кэтлин увидела, что та лежит на полу. Рядом с ней в беспорядке разбросаны чистые розовые листки бумаги. Стоявшая на столе свеча из сиреневого воска замигала и осветила разлитые на столе чернила.

Уезжая с телом матери в больницу, Кэтлин забыла потушить свечу, а когда вернулась из морга, та уже погасла. Восковой столбик оплавился почти до основания. На подсвечнике, как крупные слезы, застыли капли воска.

Выплакавшись, Кэтлин села за стол Маргарет и принялась читать недописанное письмо матери. В душе ее поднялась буря. Она возненавидела эти листки бумаги, а более всего — человека, принесшего ее матери столько страданий.

С тех пор прошли годы. И все это время Кэтлин хранила в душе ненависть к своему отсутствующему отцу. Лишь в последнее время она стала понемногу успокаиваться, думая при этом больше о матери, нежели о себе. Но чувство глубокого презрения к тому человеку осталось в ее сердце, видимо, навсегда.

Но Маргарет верила этому человеку. Память о его «любви» осветила всю ее жизнь. Несмотря ни на что, тот мужчина сделал ее счастливой. А потому Кэтлин, помимо ненависти и презрения, испытывала к нему и чувство благодарности. Его звали Майклом. Конечно, Майклом! Ведь ее полное имя — Кэтлин Майкл!

Маргарет в письме обещала ей величайшее наследство — право называться законной дочерью великой, страстной и святой любви. Но ведь та Мэгги, которую любил Майкл, была создана для любви!

А ее дочь? У нее прелестное лицо, но там, где Маргарет бывала мягкой и уступчивой, ее дочь проявляла суровость и непреклонность. Кэтлин отличали от матери целеустремленность, сильный характер и преданность своему делу.

Уже тогда, в шестнадцать лет, Кэтлин твердо решила, что не станет рабой безрассудной любви. И все же в душе ее жила пламенная страсть: спасать человеческие сердца. Этой страсти она была предана не меньше, чем Маргарет своему Майклу.

Через три дня Кэтлин исполнится тридцать четыре года. В этом возрасте Маргарет зачала ее. Теперь Кэтлин отметит свой день рождения на борту нового морского лайнера «Королева Елизавета-2», ставшего как бы отпрыском того корабля. Она специально заказала билет на трансатлантический рейс от Нью-Йорка до Саутгемптона, но закончить путешествие решила на Бермудах.

Она не собиралась повторять путь матери и заводить роман на борту теплохода. Это было бы ошибкой. Кстати, и порты, в которые будет заходить лайнер, тоже другие. Казалось, это еще раз подтверждало, что жизненные дороги матери и дочери разошлись.

И билет Кэтлин был не в тот класс, которым плыла Маргарет. Правда, это произошло случайно — просто все другие каюты были уже распроданы. Остались только самые дорогие. Иерархия пассажиров лайнера «Королева Елизавета-2» не была столь строгой, как на его предшественнике. Здесь все зависело от кошелька. Больше заплатил — получаешь лучшую каюту и доступ в престижный судовой ресторан.

Кэтлин приписали к «Куинз грилл» — самому респектабельному и дорогому ресторану на теплоходе, расположенному десятью палубами выше уровня океана. Как сообщил ей агент туристической фирмы, главным деликатесом там всегда была осетровая икра. Десерт же можно выбрать в роскошно изданном красочном меню ресторана, включающем, например, многочисленные сиропы, шоколад различных сортов и всевозможные фрукты.

Слушая агента фирмы, Кэтлин задавала себе вопрос: с кем ей доведется сидеть за одним столом над океанскими волнами и предаваться гастрономическим наслаждениям? С повзрослевшим принцем юных грез? Или мужчиной, которого она ждала всю жизнь?

Но таковых на свете просто не существует…

А что, если она встретит некоего аристократа по имени Майкл? Сейчас ему должно быть уже под шестьдесят. Наверное, волосы посеребрила седина, но он, несомненно, остался таким же стройным, энергичным и неотразимым, как когда-то.

Может быть, морские путешествия после той поездки стали для него самым большим удовольствием. И он частенько поднимается на борт океанских лайнеров, где моральные правила не так строги и где можно на несколько дней влюбиться, после чего вернуться к размеренной жизни на берегу.

Возможно, на этот раз Майкла сопровождает его жена и они с опозданием проводят свой медовый месяц. Или же это несчастное создание, пережившее столько горя, решило своими глазами увидеть океанские просторы. Наверное, в мечтах она уже не раз видела себя стоящей ночью на палубе при полной луне, свет которой обладает способностью сделать прекрасным и загадочным даже самое усталое или изможденное лицо.

Не исключено, что они путешествуют всей семьей. И младенец, бывший тогда еще в утробе матери, благодаря чему она не смогла сопровождать мужа в поездке через Атлантику, теперь тоже плывет на этом лайнере вместе со своими законными братьями и сестрами. Может быть, и другие дети Майкла, такие же незаконные, как и она, будут сидеть в роскошном ресторане теплохода рядом с ними и лакомиться деликатесами.

Вполне вероятно, что по океанским просторам путешествует немало таких детей. Тех, кого матери потчуют удивительными историями о морских круизах, во время которых они якобы вынуждены были пренебречь общепринятой моралью и зачать свои чада.

Самолет накренился, прервав спокойное течение мыслей Кэтлин. Рука машинально потянулась к обвивавшему шею жемчужному ожерелью, всегда действовавшему на нее успокаивающе. Когда-то этот жемчуг принадлежал Маргарет, теперь — ей. Ожерелье, ставшее для дочери таким же талисманом, каким оно было для ее матери.

Кэтлин нежно погладила жемчужину. Самолет сразу выпрямился, но на душе у Кэтлин не стало спокойнее. Она думала о том, что не должна была предпринимать это путешествие, когда Патрик так тяжело болен.

Я хочу, чтобы ты поехала, Кэтлин… И при этом обещала ни при каких обстоятельствах не возвращаться раньше времени.

Она обещала. Обещала… Обещала…

Глава 5

Нью-Йорк

Пассажирский морской порт

Понедельник, 22 апреля 1999 года

— У меня еще нет результатов анализа костного мозга, Кэтлин. Биопсию сделали только час назад.

Почему так поздно?

Кэтлин хмуро смотрела на сотовый телефон. Связь была хорошей, но оживленное жужжание толпы, собравшейся у трапа теплохода в ожидании посадки, мешало разговору.

— Вы не могли бы рассказать мне о самой процедуре, Стивен? — прикрыв ладонью микрофон трубки почти прокричала Кэтлин. — Или о том, как внешне выглядел образец, взятый для анализа?

— Нет, пока ничего не могу сказать.

— Но кое-что вы уже определенно знаете! Я чувствую это по вашему голосу…

— Расстроенному? Наверное, вы не ошиблись. Извините.

— Какие-то проблемы с Дэвидом? Или с Кристиной?

Голос Стивена сразу же стал ровным и спокойным:

— Нет, с женой и сыном все в полном порядке, спасибо.

— До вашего приезда в клинику я сама ничего не предпринимала. Знаете, я поступила очень глупо, пустившись в это путешествие, и хочу вернуться с первым же самолетом.

— Не надо, Кэтлин. Ведь я неплохой гематолог.

— Я это знаю!

Но вы к тому же добрейший человек. И сейчас просто стараетесь оградить меня от переживаний. Я это чувствую.

А может быть, ей почудилась уклончивость в голосе Стивена? Ее раздражало царившее у сходней оживление. Неужели здесь никто не понимает, в каком ужасном положении оказался Патрик? Как они все могут веселиться, если ее друг, возможно, скоро умрет?

В больном воображении Кэтлин всеобщее веселье выглядело чуть ли не кощунством. Но все меркло перед ее смертельной усталостью. Не помогал даже сон, ибо снились Кэтлин такие ужасы, что она молила Бога послать ей бессонницу.

Ночные кошмары переносили ее на борт призрачного корабля. Но не корабля любви, о котором вспоминала Маргарет, а страшного парусника, населенного вампирами и привидениями. Среди вампиров выделялся один, который преследовал Кэтлин ночи напролет. Им был не кто иной, как Майкл.

Своей элегантностью и безукоризненными светскими манерами он очаровывал, заманивал, соблазнял ее мать. Его черные волосы блестели. Голубые глаза сверкали. Особенно когда он смотрел на свою Мэгги. Майкл любил Мэгги. Он целовал ее шею. Это были нежные поцелуи, пока его зубы не впивались в кожу.

Затем Майкл поворачивался к Кэтлин и смеялся, увидев выражение ужаса на лице дочери. А с губ его капала кровь Мэгги, которую он успел высосать…

Вампир-отец хотел, чтобы Кэтлин сосредоточилась на его руках музыканта и хирурга. Еще одно наследство, переданное отцом дочери. Майкл тоже был хирургом. И его главной страстью были операции на сердце. В том числе на сердце Мэгги…

А затем… Нет, нет! Майкл оперировал Маргарет! Оперировал голыми руками! Он брал сердце Мэгги и, смеясь, показывал Кэтлин. Сердце неистово трепетало, и на его блестящей красной поверхности Кэтлин видела крошечный язычок пламени. С каждым биением сердца язычок вздрагивал и вспыхивал все ярче, окрашивая в огненный цвет лежавший рядом бледно-розовый листок бумаги. И во сне Кэтлин отчетливо слышала отчаянную мольбу матери: «Спаси меня, Кэтлин! Спаси меня!»

Кэтлин бросалась за Майклом по бесконечно длинной, покрытой скользким лаком палубе. Но догнать и поймать вампира не могла. Всякий раз, когда она уже протягивала руку, чтобы схватить его, Майкл уплывал и растворялся в воздухе. Казалось, ему доставляла удовольствие подобная «отеческая» игра в прятки с дочерью.

В конце концов Майклу надоедала эта забава, он вспоминал, что вот-вот из-за линии горизонта появится солнце и озарит своими лучами океан. Он в последний раз приникал к шее Мэгги и с выражением величайшего удовлетворения на призрачном лице делал несколько глотков ее крови. После чего хватал свою возлюбленную и бросал в океан. Но тонула почему-то не Маргарет, а сама Кэтлин…

В этот момент она с отчаянным криком просыпалась.

И так почти каждую ночь. Не слишком ли высокая цена за возможность встретиться с призраком родного отца?

Кэтлин вздохнула и вновь прижала мембрану сотового телефона к уху.

— Кэтлин? — донесся до нее удивленный голос Шеридана. — Куда вы пропали?

— Я здесь, извините.

— Послушайте, вам незачем возвращаться в Лос-Анджелес!

— Ладно, пока я не стану возвращаться. Но скажите, когда вы ожидаете результаты биопсии?

— Завтра после полудня. Почему бы вам не позвонить мне по приезде на Бермуды?

— Это слишком долго. Я попаду туда не раньше среды. Можно позвонить с борта теплохода через спутник. В какое время это лучше сделать? Естественно, речь идет о завтрашнем дне.

Они договорились, после чего Стивен передал Кэтлин пожелание Патрика:

— Он хочет услышать от вас полный отчет по возвращении. Все подробности о теплоходе, путешествующих вместе с вами пассажирах, питании. Одним словом — обо всем.

— Хорошо. — Кэтлин сделала над собой усилие, чтобы голос не дрожал, и довольно бодро произнесла: — Передайте ему: «Будет исполнено!»

«Итак, мой дражайший старший братец, вот мы и стоим перед трапом кирпичного цвета с серыми стальными поручнями, в конце которого возвышается высокий борт „Королевы Елизаветы-2“.

Судно элегантно и построено в английском стиле. В том же духе организована и процедура посадки. К нам вышла целая армия мужчин и женщин с приветливыми, свежими лицами. Знаешь ли, нечто похожее, наверное, можно было наблюдать в сельской Англии в прошлом веке, когда домашняя челядь подобострастно встречала своего помещика с супругой, вернувшихся из-за границы. Все выглядят подтянутыми, отмытыми, аккуратно причесанными. Одеты в синюю форму, стилизованную под морскую, с перчатками, такими же белыми, как твое ли…

Тьфу, не обращай внимания! Я пишу глупости. Итак, мы поднимаемся на борт всемогущего монарха морей и океанов. Как только что объяснил один из членов команды, в первую очередь мы ступим на вторую палубу — своего рода вестибюль в средней части корабля. Стены и потолок в нем сплошь покрыты фресковой живописью, иллюстрирующей основные вехи истории трансатлантической пароходной линии «Кунард». Наибольшее впечатление, по меньшей мере на меня, произвело изображение деревянного судна, идущего под всеми парусами по беснующемуся от урагана морю.

Откуда-то доносится музыка, мелодии кажутся мне знакомыми. Ты бы их узнал с первой ноты.

В нескольких шагах от вестибюля — отведенная мне каюта № 2063. Я подхожу к двери и берусь за ручку, но войти не успеваю. В этот момент ко мне подходит улыбающийся, очень приятный молодой человек и вежливо спрашивает с сильным шотландским акцентом: «Мисс Тейлор?»

Да, Патрик, он назвал меня «мисс». Очевидно, я так молодо выгляжу! Как и моя матушка до последних дней своей жизни, которая тоже, конечно, здесь. Как видишь, я замечаю все подробности. Но не только во исполнение твоей просьбы. Скорее — для нее. Маргарет всегда и во всем была очень внимательна. Я хочу походить на нее и в этом…

Молодого человека зовут Полом. Он — мой стюард. Это значит, что на нем лежит обязанность два раза в день убирать мою каюту и исполнять любую прихоть. Похоже, так оно и будет. Во всяком случае, впечатление он производит отличное.

О, Патрик! Если бы этот милый мальчик смог выполнить мое сокровенное желание!»

Каюта № 2063 «Королевы Елизаветы-2» по сравнению с каморкой Маргарет на «Елизавете-1» казалась верхом роскоши и комфорта. Расположенная на высоте шести палуб от поверхности океана, она выглядела просторной и светлой. Через два широких иллюминатора можно было любоваться голубой гладью океана, а на берегу — вытянувшимися к облакам небоскребами Манхэттена.

Открыв доставленные в каюту буквально через несколько минут чемоданы, Кэтлин вынула приготовленную для путешествия одежду. Кроме особо торжественных случаев, когда полагалось появляться в вечерних туалетах, она намеревалась облачаться в скромный, отменно вычищенный и выглаженный рабочий костюм и легкие туфли, а во время палубных прогулок надевать сверху светлое пальто и укутывать шею дорогим разноцветным шарфом.

В такого рода полуспортивном наряде Кэтлин выглядела весьма привлекательной, наделенной, несомненно, тонким вкусом и, как ей казалось, с честью представляла на лайнере своих родителей. Что же касается цвета одежды, то ей больше всего подходил синий, несмотря на прочно вошедший в моду зеленый. Такого же мнения придерживалась и Аманда — ближайшая подруга Кэтлин еще со времен учебы в колледже. Сейчас она работала главным психиатром в Уэствудской больнице.

Но одно дело — рабочая одежда, а другое — наряды для путешествия на фешенебельном океанском лайнере при постоянных банкетах, празднествах и знаменательных датах. Для подобных случаев требовалось нечто иное. Поэтому перед отъездом Кэтлин в сопровождении Аманды, вкусу которой полностью доверяла, прошлась по дорогим магазинам Нью-Йорка и накупила шелковых и атласных платьев с блестками. Аманда внимательно следила за модой, прекрасно разбиралась во всех ее тонкостях и ее советы были просто незаменимы для Кэтлин. И не только в вопросах моды и одежды. Единственное, что ее всегда удивляло в подруге, так это отсутствие веры в себя и неумение стать счастливой…

— Приветствую всех вас на борту «Королевы Елизаветы-2», — прервал размышления Кэтлин мужской голос из репродуктора судового радио.

Мужчина говорил по-английски. Капитан лайнера обращался к пассажирам перед отплытием. Совсем как в больнице, когда хирург по встроенному в стену над раковиной переговорному устройству дает указания своим ассистентам, окружающим лежащего на операционном столе пациента.

Кэтлин подумала, что радиосвязь, несомненно, налажена также между берегом и кораблем. Возможно, это даже предписано законом на случай каких-либо неполадок на находящемся в море судне, не говоря уж о катастрофе.

Но сейчас в обращении капитана не было ничего тревожного. Он просто приглашал пассажиров на небольшое торжество:

— Очень скоро мы покинем порт. Не желали бы вы подняться на верхнюю палубу и присоединиться к нам, чтобы отметить это событие? И пусть вас не пугает мелкий дождичек. Ведь мы отправляемся в путешествие туда, где всегда чистое небо и дует ласковый ветерок!

Кэтлин размышляла о том, что ни снегопад из разноцветных праздничных лент, сыпавшихся на верхнюю палубу, ни ураган веселых конфетти на фоне спускавшихся сумерек, не могут, вопреки существующему мнению, обеспечить хорошего настроения и самочувствия во время морского путешествия. Но все же празднество продолжалось и набирало темп. Кэтлин наблюдала за ним с возвышающегося над верхней палубой мостика.

Внизу расположился джазовый оркестр, исполнявший модные шлягеры. Несколько пар уже танцевало, невзирая на продолжавшийся дождь. Промокшие, но веселые участники праздника литрами поглощали горячий пунш и поедали одно горячее блюдо за другим. Когда же оркестр замолкал, сырой воздух оглашали звуки волынок.

В этот дождливый апрельский вечер статуя Свободы казалась серебряной. Ее величественная, обычно зеленая фигура блестела на фоне черных как уголь туч, а позолоченный факел в руке пылал, заменяя собой солнце.

Кэтлин оставалась на палубе до тех пор, пока последние контуры берега, почитавшегося многими за землю обетованную, не скрылись за пеленой дождя. К тому времени смолкли даже волынки. Было около девяти часов вечера, но ужин в ресторане «Куинз грилл» начинался только в половине одиннадцатого. Оставалась уйма времени, чтобы привести себя в порядок и переодеться.

Но когда Кэтлин открыла шкаф, чтобы облачиться в серебряного цвета вечернее платье, приготовленное для первого коктейля на корабле, ее рука почему-то снова потянулась к любимому фланелевому халату.

Она представила, что в ресторане ее уже ожидают красная икра и прочие экзотические деликатесы. А за соседними столиками будут сидеть океанские сироты, каждая или каждый из которых воссоединился наконец со своим вампиром-отцом.

Я должна выспаться. Сейчас мне необходим не ужин, а крепкий сон без привидений…

Постукивание моторов.

Мягкие удары волн о борт.

Эти два звука, словно сговорившись, заставляли Кэтлин вновь чувствовать себя в утробе матери.

Может быть, поэтому она дремала урывками.

Оксан укачивал ее колыбельку. Движение корабельных машин было биением материнского сердца. Сердца Мэгги, которое шептало: «Я болею… Я разбито… Я умираю…»

Машины «Королевы Елизаветы-2» обладали такой мощностью, что могли бы освещать весь Саутгемптон.

При скорости в 28, 5 узла огромный океанский монстр пожирал 380 тонн горючего в день. Работавшие в машинном отделении судна кочегары, механики и инженеры носили на рукавах золотые и темно-красные нашивки в память о своих коллегах, погибших на «Титанике». Подобный знак траура по морякам был введен еще королем Георгом Пятым.

Кэтлин вспоминала об этом, когда настенные часы в каюте показывали час ночи. Она лежала на мягкой кровати, смотрела в потолок и чувствовала, что заснуть не сможет. А потому перебирав в уме все, что успела заметить в первый день пребывания на океанском лайнере «Королева Елизавета-2». Тем более что запомнились не только нашивки на рукавах моряков машинного отделения.

Она уже знала, что плавучий отель, на борту которого находились почти две тысячи пассажиров и более тысячи членов экипажа, представлял собой тринадцатиэтажную громадину, длиной в три футбольных поля, а шириной — в одно. На его палубах разместились два плавательных бассейна, десять шикарных магазинов, один банк, девять баров, дискотека, пять ресторанов. Спасательных шлюпок тоже, по подсчетам Кэтлин, было более чем достаточно.

Для пятидневного плавания в рестораны доставили около двадцати килограммов красной икры, шестнадцать тысяч яиц, тысячу бутылок шампанского и четверть тонны омаров.

Программой путешествия предусматривалось, что 23 апреля будет отмечаться День святого Георгия в память об умершем мученической смертью в 303 году небесном покровителе Англии. Было объявлено о дегустации экзотического гавайского коктейля. Кроме того, пассажирам готовился сюрприз — кофе «Нормандия». Профессор астрономии намеревался прочесть лекцию о чудесах Вселенной. А известный карикатурист обещал устроить демонстрацию своих работ в баре «Кристалл». Рядом же, в музыкальном салоне, предлагалось послушать выступление арфистки.

В спортивном зале обещали каждый час проводить занятия по аэробике. В два часа дня там же должны были начаться соревнования по стрельбе.

Палубой выше самых меланхоличных и скучающих пассажиров приглашали на лекцию «Введение в тайны компьютера». И еще судовое радио неустанно напоминало: «Не забудьте попробовать один из лучших в мире сортов чая и не откажите себе в удовольствии пройтись по магазинам на главной прогулочной палубе».

Было четыре часа утра. Кэтлин уже окончательно проснулась и поняла, что надо срочно подняться с постели. Иначе сон вместе с ужасными видениями наверстает упущенное ночью. Она оделась и вышла на палубу.

Ярко светила луна. Ветер усилился, и барашки на гребнях бившихся о борт волн снова напомнили Кэтлин о привидениях и вампирах…

Прости меня, мама… Этот корабль просто великолепен. Он достойный наследник того, на котором плыла ты. Меня окружают очень милые люди. Но беспокойство за Патрика и ночные кошмары отравляют мне жизнь. Дай Бог, чтобы все это рассеялось завтра утром, когда я получу ободряющие известия от доктора Шеридана! Тогда можно будет успокоиться и любоваться красотой океана, а барашки на гребнях волн перестанут меня пугать.

Завтра…

Глава 6

Теплоход «Королева Елизавета-2»

Вторник, 23 апреля 1999 года

— Каждый звук доходит до меня с задержкой, Стивен. Но я отчетливо слышу ваш голос. А вы меня?

— Отлично.

— Прекрасно! Итак, какие новости?

Затаив дыхание, Кэтлин ждала, пока голос Шеридана отразится от спутника связи и зазвучит в телефонной трубке. Парадоксально, но искусственная металлическая конструкция, вращающаяся вокруг Земли, первой получала ответы доктора из Лос-Анджелеса.

— Какие новости? Спинной мозг Патрика поражен апластической анемией.

Из груди Кэтлин вырвался вздох облегчения:

— Но ведь в подобной ситуации это даже хорошо!

— И в то же время — плохо!

— Плохо?

Неужели апластическая анемия оказалась все-таки вторичным явлением, а в спинной мозг проникли раковые клетки или какие-то экзотические паразиты, с которыми пока нигде не научились бороться?

— Вам удалось определить причины анемии?

— Нет. Именно поэтому, как я уже вам вчера говорил, мне пришлось отложить биопсию. Перед ее проведением я надеялся повысить процент содержания лейкоцитов в крови. Однако каждая новая клетка, смешиваясь со старыми, погибала в течение доли секунды. То же самое происходило с красными кровяными тельцами. Все же я провел биопсию, но конкретных результатов пока не получил.

— Патрику, наверное, и раньше делали переливание крови, — высказала предположение Кэтлин.

Такой вывод напрашивался сам собой. Повышенная чувствительность Патрика могла появиться после проведенного в прошлом масштабного переливания крови.

— Патрик утверждает, что ничего подобного не было, — возразил Стивен. — В пятнадцатилетнем возрасте, правда, он лежал в больнице, но не помнит, чтобы тогда ему делали переливание крови. Мне кажется, суперчувствительность у Патрика врожденная.

Положение явно было очень серьезным. Если содержание лейкоцитов в крови невозможно поддержать на нужном уровне, который продолжает стремительно падать, то Патрик непременно умрет. Умрет прямо там, в Уэствудской больнице, на глазах у одного из лучших гематологов в мире.

В вены Патрика можно вливать литры крови и эритроцитной массы, но все это не поможет, раз иммунная система организма отторгает вводимое в него инородное тело. Любой вампир сам выбирает, чью кровь ему пить…

Но ведь Патрик не вампир!

— Ему нужна пересадка костного мозга! — убежденно заявила Кэтлин.

— Да, вы правы. Ему это действительно необходимо. Но очень трудно найти донора.

Кэтлин нахмурилась. Иммунная система Патрика, отторгающая чужую кровь, возможно, поведет себя столь же агрессивно по отношению к введенному в организм костному мозгу донора.

Но тут ее лицо озарила улыбка. Патрику Фалконеру нет необходимости полагаться на чужую кровь. Ведь…

Голос Стивена в трубке, казалось, спешил отрезвить Кэтлин:

— Конечно, лучше всего искать донора среди ближайших родственников, но это невозможно. Родители Патрика умерли. У него нет ни сестер, ни двоюродных братьев.

Нет! Шеридан ошибается! У Патрика есть близнец! Кэтлин это точно знала. Хотя по мрачному тону, с которым Патрик всегда говорил о нем, она догадалась, что тот никогда не обратится к нему за помощью. Даже если речь пойдет о собственной жизни. Родные братья давно стали друг другу чужими.

— Что вы намерены предпринять? — все же спросила Кэтлин, хотя в голове у нее уже созрел собственный план.

— Я ввел в национальный компьютерный реестр по трансплантации внутренних органов человека все известные мне данные об иммунной системе Патрика. Но пока не получил ничего даже относительно приемлемого в ответ. Очевидно, придется сделать запросы в банки крови и клиники по изучению гемоглобина. Одним словом, куда только возможно.

— А если ничего не получится?

— Тогда попытаюсь воспользоваться тем, что имеется в наличии. Может быть, удастся добиться успеха с помощью средств подавления агрессивности иммунной системы к инородным телам.

— Но ведь функции костного мозга Патрика могут и сами восстановиться, разве нет? Может быть, апластическая анемия — первопричина его недуга, а не следствие чего-то более страшного?

— Конечно, не возбраняется тешить себя надеждой, стараться поддерживать процент лейкоцитов в крови и ждать, пока болезнь сама начнет отступать. Но мы здесь просто не можем себе позволить подобной роскоши, Кэтлин. У нас нет времени!

— Как сейчас выглядит Патрик?

— Он спокоен, Кэтлин. Спокойно… умирает.

Кэтлин не стала говорить Стивену о своих планах в отношении донора-близнеца. Хотя не переставала думать об этом с того самого момента, как рассталась с Патриком.

В телефонной трубке послышались зловещее шипение и свист. Связь прервалась.

Кэтлин понятия не имела о том, что произошло между близнецами и привело к полному разрыву. Она знала только, что виной тому был Патрик. Но что бы он тогда ни сделал, расплачиваться за это жизнью, конечно, не должен! Однако если Патрик не решился сказать Стивену о том, что у него есть родной брат, значит, он уверен, что его не простят.

Кэтлин могла убедить Патрика связаться с братом, хотя бы для того, чтобы утешить ее. Но она не хотела обсуждать это по телефону. С другой стороны, зачем тогда вообще звонить Патрику? Чтобы сказать несколько утешительных слов? Разве это та помощь, которая ему сейчас нужна?

Кэтлин была хирургом, а значит — человеком активных действий. Она спасла немало жизней, делая операции на сердце. Теперь хирургу предстояло найти путь к воссоединению сердец двух близнецов.

В операционной доктор Тейлор могла на время подключить искусственное сердце. Реально ли проделать нечто подобное в переносном смысле? Если да, то она постарается это сделать.

Но было нечто, требовавшее срочного вмешательства.

Умирающий Патрик.

Кэтлин однажды побывала в таком состоянии, но ей помогли и спасли. Спасла умненькая, симпатичная девочка, которая теперь работала в отделении психиатрии в той же больнице, что и Кэтлин. У нее для любого пациента всегда находился мудрый и успокаивающий совет.

Аманда не принадлежала к тем психиатрам и психологам, которые готовят тяжело больных пациентов к смерти. Нет, она делала все возможное, чтобы вернуть их к жизни. И умела заставить больных совершать подвиги, побеждая Смерть. Даже тогда, когда надежды на выздоровление не оставалось.

Патрику надо выжить. И здесь Аманда незаменима. Кэтлин не сомневалась, что на свете не существует человека, которому при любой болезни не помогли бы консультации доктора Аманды Прентис.

Патрик разрешил Кэтлин поговорить со Стивеном Шериданом, узнать от него все о полученных анализах на апластическую анемию и данных исследования его костного мозга. Правда, в больнице все это сразу же становилось известным. Подобного рода секреты сохранить было практически невозможно.

Но какое-то время все результаты анализов оставались под замком. А Патрик с уважением относился к конфиденциальной информации. Кэтлин не имела права раскрывать подобные тайны.

Обо всем этом Кэтлин думала, не спуская глаз со стоящего на ночном столике у изголовья ее кровати телефонного аппарата. Рассказать все Аманде или нет? Что-то подталкивало ее: «Расскажи! Сейчас же позвони и все расскажи!»

А может быть, это было не что-то, а кто-то…

«Смотри, Кэти… — услышала Кэтлин где-то в вышине знакомый, родной голос… — Смотри внимательно!»

Она подняла голову и увидела в иллюминаторе сапфировое небо, кружево на океанских волнах, прозрачную дымку там, где море сходилось с небом.

Да, мама, ты была права! Здесь, на океанских просторах, все законы и правила меняются. То, что считается непреложной истиной на земле, на море порой теряет всякое значение и должно быть забыто, отброшено, как совершенно ненужное.

Улыбка заиграла на губах Кэтлин.

Прости меня, Патрик!..

Она набрала номер телефона.

У Аманды был перерыв в приеме пациентов, и когда секретарша доложила ей о звонке Кэтлин, она тут же поспешно взяла трубку.

— Ты же должна плыть на «Елизавете-2»!

— Не беспокойся, я этим и занимаюсь. Я звоню тебе с борта теплохода через спутник связи. Таким способом, оказывается, можно связаться с кем угодно на любом континенте и даже в море. Как дела у Патрика? Ты можешь мне сказать что-нибудь новое?

— Могу. Но сама-то ты как себя чувствуешь?

— Нормально. Впрочем, не совсем. Я хотела попросить тебя об одолжении.

Кэтлин замолчала, ожидая ответа Аманды.

— Ты же знаешь, что я выполню любую твою просьбу. В чем дело?

— Я хотела, чтобы ты навестила Патрика Фалконера. Не скрою, что уже давно собиралась устроить вам встречу.

Последовала непродолжительная пауза, затем в трубке вновь послышался голос Аманды:

— Вообще-то, Кэтлин, мы с ним уже встречались.

— Встречались? Это все упрощает. Хотя, возможно, и не до конца. Видишь ли, Аманда, Патрику ты сейчас очень нужна.

— Нужна я? — мягко переспросила Аманда. — Ты ошибаешься, Кэтлин. Патрику Фалконеру нужен кто угодно, только не я.

— У него нашли апластическую анемию. Это, возможно, основное заболевание. Но проблема заключается в том, что его природная суперчувствительность не дает поддерживать в крови необходимый уровень лейкоцитов. Сейчас ему нужен донор. Его найду я. Но до тех пор Патрику необходим человек, с которым он мог бы откровенно побеседовать. Кто сделает это лучше тебя?

— Ты, Кэтлин.

— Нет, во всяком случае, не из океана. Отсюда каждая фраза доходит до абонента, спотыкаясь о спутник на орбите. Послушай, Аманда, у меня складывается такое впечатление, что тебе не хочется этого делать. Почему? Аманда? Почему ты молчишь?

— Я буду навещать его, Кэтлин. Обещаю!

— Спасибо.

А тем временем разыщу Джесса Фалконера — близнеца Патрика и автора многочисленных эротических боевиков, с которым у него порваны все отношения…

Глава 7

Уэствудская больница

Гематологическое отделение

Вторник, 23 апреля 1999 года

В западне… В клетке…

Наверное, нечто подобное чувствовал Джесс — бешеную ярость, отчаянное стремление освободиться.

Для Джесса подобная пытка длилась годами. А точнее — четыре года, три месяца и восемь дней. Для Патрика это были часы. Бесконечные часы…

Клеткой Джесса Фалконера была тюремная камера. Холод, опустошенность и бездушный металл. Бесконечное заключение, из которого не было никакой надежды освободиться. Попытка бегства сопровождалась огромным риском — в случае провала он получил бы дополнительный срок.

А клетка Патрика? Он заключен в роскошную палату, одну из лучших в Уэствудской больнице. И если бы захотел освободиться, то мог бы сделать это в любой момент, без каких-либо усилий. Но тоже бы рисковал, по-своему…

В какое же беспомощное создание он превратился! Ушиб, обыкновенная царапина могли стать причиной смертельного кровотечения.

Я должен вырваться отсюда…

Вот, что сейчас занимало Патрика Фалконера. Все остальное не имело никакого значения. Он искал выход с таким упорством, что начинал опасаться за сосуды головного мозга. От перенапряжения им грозила опасность лишиться поддержки даже того минимума лейкоцитов, который еще оставался в крови. Тогда не сдерживаемые больше ничем кровяные потоки хлынут в мозг, и через несколько мгновений с Патриком Фалконером будет кончено.

Как это едва не случилось с ним несколько лет назад.

Я должен вырваться отсюда! Немедленно!

Это так легко сделать! Ведь пижама на нем — больничная, а не тюремная. Стоило только перешагнуть через лежавший у кровати плотный зеленый коврик и открыть дверцы платяного шкафа, где висела его повседневная одежда.

Просто, если не обращать внимания на головокружение, которое в последнее время стало особенно мучить Патрика. После того как большое количество крови было потеряно во время анализов, когда порой не удавалось сразу прекратить даже еле заметное кровотечение, вызванное уколом шприца. Руки Патрика были в синяках и пятнах от бесчисленных внутривенных инъекций. А на правом бедре, в том месте, где проводилась биопсия, остались устрашающего размера синяки.

Доставая из шкафа одежду, Патрик старался не обращать внимания на головокружение. А переодевшись, решительно отказался взглянуть на себя в зеркало.

Но руки свои он видел. Не так давно это были руки хирурга, с длинными, красивыми пальцами, привыкшими к точным и целенаправленным движениям. Сейчас они дрожали… Патрик заметил это, когда снимал пижаму.

Свобода… От одного этого слова могла закружиться голова. Доктор Патрик Фалконер мог сбежать из своей роскошной камеры. Но плен последовал бы за ним как неотъемлемая часть его существа. Ее воплощением был несчастный спинной мозг Патрика, от которого он не мог убежать. Так же как от отважных, но очень жалких и беспомощных лейкоцитов. Или красных кровяных телец, количество которых неумолимо уменьшалось с каждым днем. Разве они могли предвидеть, какие последствия для Патрика будет иметь их окончательная гибель?

Его смерть могла бы стать быстрой, если бы кровь затопила мозг. Но если лейкоцитам удастся отсрочить смертельное кровотечение, клетки организма начнут медленно задыхаться. Первыми умрут наименее важные органы. А сердце и мозг, которым все остальные клетки принесут себя в жертву, погибнут последними.

Патрик будет до конца оставаться в полном сознании и все понимать. Он будет слышать, как учащается биение его сердца, пытающегося поддерживать циркуляцию крови, которой с каждой минутой становится все меньше и меньше. Будет чувствовать, как задыхаются его легкие, а селезенку охватывает голод. Наконец раздастся предсмертный крик почек…

Патрик покидал стены своей шикарной тюрьмы, но не для того, чтобы получить свободу.

А Джесс? Почувствует ли он себя абсолютно свободным, когда срок заключения истечет, и его долг по отношению к обществу будет полностью выплачен? Или же вся его оставшаяся жизнь будет отмечена печатью неумолимого приближения смерти?

Джесс. Каждая минута, проведенная им в камере, отзывалась в душе Патрика такой болью, как будто его самого посадили в тюрьму. Даже несмотря на то что он ненавидел или старался ненавидеть Джесса, в его сознании постоянно возникал образ одинокого узника, страдающего в четырех стенах мрачной железной клетки.

Джесс всегда был диким, жестоким и необузданным зверем, не лишенным некоторого величия, ибо его нельзя было сломить или поработить. Патрик не сомневался в том, что тюрьма также не сломила Джесса.

Были ли ему свойственны какие-либо другие чувства и эмоции, кроме ярости? Сожаление? Раскаяние? Угрызения совести? Чувствовал ли Джесс, какие мучения испытывал теперь Патрик, с которым его когда-то связывали тесные родственные узы? И то, что родной брат, по сути дела, тоже находился сейчас в заключении? Ощущали ли здоровые клетки костного мозга Джесса медленное умирание своих собратьев в теле Патрика Фалконера? Почувствует ли Джесс смерть Патрика? Мгновение, когда у того остановится сердце? Будет ли сожалеть о нем?

И ощутит ли Джесс себя полностью свободным, даже выйдя из тюрьмы?

После того как был поставлен диагноз, сердце Патрика стало с неистовой настойчивостью требовать от его затуманивавшегося мозга срочного решения: отважиться и попросить у Джесса помощи, как у единственного на свете донора. И в конце концов Патрик принял решение. Правда, пока только во сне.

В одном из видений Джесс ответил ему: «Конечно, я поделюсь с тобой костным мозгом. Ведь это тебе необходимо. А я все же твой брат-близнец. Я люблю…»

Сон превратился в навязчивый кошмар. Патрику представлялось, будто они с Джессом плывут в лодке. Брат снова повторяет, что согласен поделиться с ним костным мозгом. Но при этом неожиданно разражается дьявольским хохотом. Патрик от неожиданности падает в воду и начинает тонуть. Джесс, продолжая смеяться, смотрит на брата каким-то гипнотизирующим и удовлетворенным взглядом, пока тот не исчезает под водой.

Но сон на этом не заканчивался, а становился еще ужаснее. Оказывается, Патрик не утонул. Его спасла она. Но при этом она смотрит не на Патрика, а на Джесса. На ее пальцах сверкают бриллианты, которые тот ей подарил. Патрик ослеплен их блеском. А она говорит: «Мы желаем, чтобы ты жил. Поэтому Джесс и согласился поделиться с тобой своим спинным мозгом. Но только им, меня ты не получишь, Патрик! Я принадлежу Джессу…»

Кошмар не рассеивался даже при ярком солнечном свете…

Наконец, очнувшись, Патрик посмотрел на себя в висевшее на стене овальное зеркало и долго не мог оторвать от него взгляда.

Собственное отражение поразило его. Лицо было не просто мертвенно-бледным, оно выглядело совершенно бесцветным, как тончайшая пленка льда на замерзающей поверхности спокойного глубокого озера. Глаза казались полыньями, свободными ото льда. Посиневшими и пугающе холодными…

На этом фоне неестественно живой и здоровой выглядела совершенно черная щетина, покрывшая щеки и подбородок Патрика за последние несколько дней. Он вспомнил, что уже давно не брился, опасаясь случайно поранить себя и вызвать кровотечение, которое при столь малом проценте лейкоцитов было бы очень трудно остановить.

Взгляд Патрика скользнул по обнаженным плечам, груди, рукам и остановился на бицепсах. Казалось, они говорили о… О чем же? О жестокой битве. Одной из тех, которые происходили в далекие времена, когда главным оружием были мускулы и воля воинов к победе. И вот он, воин по имени Патрик, только что вернулся с поля битвы. Руки его покрывали раны, полученные в бою.

Да, Патрик Фалконер был солдатом в беспощадной войне между жизнью и смертью. Генералами выступали врачи. Сам же пациент оказался в роли пехотинца. Не так давно Патрик сам был генералом. Теперь же стал солдатом. Но его быстро растущая, без единого седого волоса борода, сильный торс, казалось, говорили о крепком здоровье. Мускулы тоже оставались сильными и тугими. Однако все это было иллюзией.

Иллюзией… По мере того как он смотрел на свое отражение в зеркале, его взгляд становился все более безнадежным и холодным. Ибо хирург Фалконер сейчас напоминал труп, готовый к отправке в морг для вскрытия.

Найди Джесса. Проси его…

Бессловесные команды, отчаянные мольбы кровяных клеток, уже задыхавшихся от недостатка воздуха, будоражили слабеющий мозг Патрика и застилали пеленой глаза.

Найти Джесса? Умолять родного брата-близнеца спасти ему жизнь?

Миллиарды кровяных клеток в теле Патрика умирали от удушья в этот ясный летний день, а с ними задыхался и сам Патрик.

И вдруг пелена перед его глазами рассеялась. Помутневшее отражение в зеркале вновь стало ярким и четким. Сознание прояснилось.

Попросить Джесса?

Нет. Он скорее умрет, чем обратится к брату за помощью.

Раздался осторожный стук в дверь. В первый момент Патрику показалось, что это просто игра воображения.

Однако стук повторился.

Может быть, это смерть пришла за ним? Тогда зачем ей стучать? Обычно смерть действует куда настойчивее.

Как врач, Патрик знал, что по инструкции дверь в палату никогда не запирается, поэтому она непременно должна открыться. Но этого почему-то не происходило.

Однако, кто бы ни стоял в коридоре, оповещая осторожным стуком о своем приходе, очевидной целью этого визита был контроль за состоянием больного. Подобное проявление внимания не нравилось Патрику, хотя он и понимал необходимость такового. Но ведь если не ответить на стук, то нежелательный посетитель может подождать еще пару минут и уйти. Скорее всего так и будет!

Патрик решил не отвечать. Но в тот же момент чей-то незнакомый голос громко произнес:

— Войдите!

Конечно, это сказал демон, проникший в полое пространство его костей, еще недавно занятое мозгом! Этот мучитель хотел заставить Патрика испытать новые страдания, уже не имевшие ничего общего с задыхающимися кровяными клетками. Он решил лишить его тело чего-то более важного, чем простые молекулы кислорода.

Это сам Дьявол! И он уже не только говорит, но и стоит перед Патриком, приняв обличье молодой и очень красивой женщины.

Златокудрый ангел его ночных кошмаров. Женщина его мечты с глазами цвета фиалки. Она говорит ему:

— Мы желаем, чтобы ты жил. Но меня ты не получишь, Патрик! Я принадлежу Джессу…

Это, конечно, какое-то наваждение, созданное живущим в его костном мозгу Дьяволом.

Аманда Прентис никогда не принадлежала Джессу.

Она даже не знает его.

Но при чем здесь Аманда? Ах да! Он просто бредил. Аманда же действительно вошла в палату, стоит у изголовья постели и с удивлением смотрит на него.

— Здравствуй, Аманда, — приветствовал ее Патрик, а вместе с ней — новые страдания и мучительную боль расставания с ускользающей жизнью.

— Привет, Патрик. О, извини, ты…

— Я одеваюсь.

— Уходишь?

— Да. Ведь ты слышала, что у меня апластическая анемия.

— Кэтлин мне сказала. Она сама хотела позвонить тебе с корабля, но связь не очень хорошая, поэтому разговаривать неудобно.

— Неудобнее, чем нам здесь, Аманда?

— Здесь я не вижу ничего неудобного, — пробормотала она, отлично понимая, что лицемерит. — Мы можем просто… побеседовать.

Мягкий тон Аманды неожиданно вызвал бурную реакцию Патрика, чего с ним прежде никогда не случалось.

— Ты имеешь в виду разговор врача с пациентом? Умирающего хирурга-травматолога с психиатром-утешителем?

— Ты очень агрессивен, Патрик.

— Да, — почти спокойно согласился Патрик, пытаясь подавить в себе нарастающую ярость и не обидеть Аманду. — Хочешь сказать, что мне это не свойственно? Что ж, ты права! Я сам не помню себя в подобном состоянии. Но зато отлично помню другое: в свое время доктор Кюблер-Росс определила пять стадий умирания человека. Так вот. Одной из них она назвала беспричинное и агрессивное раздражение. Остальные же четыре — упрямое несогласие ни с чем, стремление к уединению, душевная депрессия и спор с самим собой. Но все это — при неугасающей надежде на благоприятный исход болезни. Разве не так? Или я что-то путаю?

— Нет. Все совершенно точно. У тебя безупречная память. Но, Патрик…

— Наверное, ты думаешь, что я вторгаюсь в сферу, в которой ничего не смыслю? Согласен. Даже готов признать, что в настоящее время мне не помешало бы чье-то благоразумное профессиональное руководство. Ведь надо же подготовиться к очередной стадии, пока еще не поздно! Но я уже принял решение, на которое как пациент только один и имею право. Это решение провести некоторое время один на один со своим гневом, яростью, бешенством, негодованием — называй как хочешь! Я не хочу этого, но должен так поступить. Ибо причина тому не я сам, а нечто от меня не зависящее, таящееся в глубинах костного мозга. Оно появилось во мне недавно и планомерно убивает. Фактически я буду барахтаться в этом гневе и ярости до самого конца. Речь идет об эмоциях, которые мне, видимо, лучше пережить одному. Потому я и решил побыть один, если только…

— Если только?

Аманде явно еще не приходилось сталкиваться со столь безнадежным случаем. Патрик отметил ее реакцию на его обнаженный торс — страх, сравнимый разве что с бушевавшим в его душе бешенством.

Но что за зверь проснулся в нем?

— Без всяких «если…», — с каким-то отчаянием проговорил Патрик. — Сейчас я хочу, чтобы ты ушла, Аманда.

Прямо сейчас, пока я еще способен контролировать злобного демона, поселившегося в костях. Он хочет вырваться на свободу, Аманда. Он хочет указать мне самый короткий путь к смерти и повелевает безропотно ступить на него. Это очень просто. Стоит мне только сказать что-нибудь настолько жестокое, чтобы услышать от тебя единственно возможный ответ: «Я была так не права, Патрик! Теперь же признаю, что ты умираешь. И рада этому!»

Неужели демон хочет причинить боль Аманде, наказать за то, что она слишком поздно вошла в жизнь Патрика?

— Патрик, прошу тебя, позволь…

— Уйдите, доктор Прентис, прошу вас. Уйдите немедленно!

Аманда подчинилась.

Но прежде она посмотрела на него своими мерцающими глазами цвета фиалки. Вернее, на то, что от него осталось. «Это не ты, Патрик! — говорили ее глаза. — Я знаю, что не ты!»

Но тогда — кто же?

Патрик удивленно смотрел на закрывшуюся за Амандой дверь. Она закрылась очень тихо, почти бесшумно. Но ему послышался в этом звуке глухой щелчок замка тюремной камеры, в которой он остался один на один с отчаянием.

Но теперь Патрик знал ответ на вопрос, кем был столь жестокий к нему демон. С неумолимым приближением смерти дремавшие где-то в глубине злые силы должны были, наконец, заявить о себе. И этот ответ ужаснул его.

Итак, кем же оказался тот монстр, который вызвал к жизни злобную ярость, доселе таившуюся в костном мозге Патрика, и беспощадную, холодную жестокость, прятавшуюся в его крови?

Джесс. Конечно же, он!

Джесс…

Глава 8

Теплоход «Королева Елизавета-2»

Библиотека

Вторник, 23 апреля 1999 года

— Вам помочь? — раздался за спиной Кэтлин голос библиотекаря.

— Да, пожалуйста. У вас есть романы Грейдона Слейка? Я не нашла на полках ни одного.

Кэтлин уже просмотрела все стеллажи библиотеки. Перебрав десятки книг на немецком, французском и испанском языках, она так и не нашла романов Слейка, выпущенных его нью-йоркским издательством. Кэтлин рассудила, что на оборотной стороне титульного листа романа, даже переведенного на иностранный язык, непременно должны быть данные об авторе.

Она хотела дозвониться до издательства и попросить номер телефона Грейдона Слейка. Поскольку среди членов редколлегии числилась и доктор К. Тейлор, можно было надеяться, что в издательстве сообщат ей засекреченный телефон одного из авторов самых популярных бестселлеров. Кэтлин не исключала и того, что потребуется не один звонок. Но в любом случае она должна действовать очень осторожно. Особенно после того, что ей удалось обнаружить самой.

Однако в первую очередь надо узнать номер. Это представляло немалую трудность, поскольку телефоны знаменитостей никогда не включались ни в какие справочники. Правда, то же самое относилось и к тем, кто только почитал себя таковым. Доктор Кэтлин Тейлор звонила по подобным номерам только в тех редких случаях, когда требовалось получить разрешение родственников кого-то из пациентов на срочную и трудную операцию. Или же при печальной необходимости, когда сделать ничего уже было нельзя и оставалось только сообщить родным о смерти любимого человека.

Однако она приобрела немалый опыт, убеждая руководителей телефонных компаний, информационных служб, частных детективных фирм и даже Управления полиции Лос-Анджелеса нарушить принятые правила конспирации.

Естественно, эти правила утрачивали силу, когда речь шла о жизни и смерти человека.

— У нас есть его романы, — подтвердила библиотекарь. — Если же вы не нашли их на полках, значит, они скорее всего на руках. Это неудивительно: Грейдон Слейк очень популярный писатель. Но возможно, на Бермудах мы получим очередную партию книг, где будут и его произведения. Не хочу ничего обещать, но надеюсь найти среди них и «Голубую луну».

— «Голубую луну»?

— Да. Это его последний роман. Хорошо изданный и в твердом переплете.

— О, это было бы чудесно! А вы, случайно, не знаете, какое издательство его выпустило?

— Не помню, но могу выяснить.

Девушка повернулась к компьютеру и принялась, не прерывая разговора, нажимать на клавиши.

— Вас интересует вариант на английском языке?

— Предпочтительно.

— Британское или американское издательство?

— Американское, если можно.

Библиотекарь нахмурилась.

— Насколько я помню, все наши экземпляры изданы в Англии, но в видеотеке наверняка есть фильм «Снежный лев». А поскольку на этот раз среди пассажиров очень мало детей, то вполне возможно, что кассета стоит на полке.

Библиотекарь подошла к стоявшему в нише стеллажу, на котором выстроились кассеты с видеофильмами.

— Ага, — с торжеством улыбнулась она и сняла с полки одну из них. — Правда, это фильм, но в титрах, несомненно, есть ссылки на автора романа, по которому он снят. А также на издательство, выпустившее книгу.

— Да, вы правы, — пробормотала Кэтлин.

Она была приятно удивлена тем, что Грейдон Слейк оказался автором детского бестселлера.

— Грейдон Слсйк написал «Снежного льва»?

— Это настоящий боевик, не правда ли? Его триллеры, как правило, написаны для взрослых. А «Снежный лев»… Да вы ведь, конечно, видели его!

— Нет, не видела.

— Тогда вы получите огромное удовольствие. Вообще-то фильм можно посмотреть прямо здесь, в библиотеке. Я, конечно, не настаиваю. Но возможно, это было бы лучше сделать сейчас, чем тратить драгоценное время на подобный просмотр у вас в каюте.

— Я давно хотела посмотреть этот фильм.

С того самого дня, когда у меня дома раздался тот ужасный телефонный звонок. Завтра исполняется три года…

— Когда отказали тормоза, автобус накренился и скатился с дамбы в овраг. К счастью, большинство детей не пострадало. Мы надеялись и его найти целым и невредимым. Но обнаружили совершенно искалеченным.

— Что с ним конкретно? — спросила Кэтлин, пытаясь говорить спокойно, хотя услышанное потрясло ее.

Звонил ординатор-травматолог, работавший по совместительству в расположенной неподалеку небольшой больнице. Она славилась хорошими врачами, но медицинское оборудование в ней давно не обновлялось. Правда, в этом смысле она не составляла исключения среди местных клиник. Именно поэтому власти старались параллельно создавать самые современные травматологические и кардиологические центры, вроде тех, что действовали при Уэствудской больнице.

— Так вот, — продолжал ординатор, — серьезные опасения вызывает сердце потерпевшего, поэтому я вам и звоню. У мальчика повреждена грудная клетка, сломаны ребра, возможен разрыв грудины. Кровяное давление стремительно падает. Частота дыхания вдвое превышает норму. Рентген показывает, что легкие сжаты и приняли форму фляги.

— Видимо, рану тампонировали.

— Похоже, что так.

— Зашили?

— Здесь нет ни одного специалиста, способного профессионально прооперировать околосердечную сумку. Особенно у детей. Кроме того, пока состояние мальчика стабилизировалось. Но мы убеждены, что он нуждается в срочном обследовании. Возможно, понадобится операция на сердце. То и другое, доктор Тейлор, вы умеете делать лучше, чем кто-либо другой. Поэтому мы и просим вас о помощи.

— Вы уверены, что мальчика можно перевезти?

— Уверен. Доктор Тейлор, могу я сообщить руководству, что вы согласны принять потерпевшего у себя в больнице?

Случай представлялся необычным. Но одно было ясно: мальчику требовалась срочная и очень квалифицированная врачебная помощь.

— Да, я согласна, — ответила она.

— Замечательно!

Кэтлин услышала, как молодой доктор облегченно вздохнул. Голос его сразу окреп.

— Я сейчас же организую перевозку мальчика. Вы не могли бы на минуту повесить трубку? Главный врач нашей больницы доктор Джонстоун хочет сам перезвонить вам и рассказать о самочувствии членов семьи пострадавшего. Они сейчас находятся в состоянии шока после всего происшедшего. А мы тем временем отправим мальчика к вам в Уэствудскую больницу.

Кэтлин повесила трубку и стала ждать звонка доктора Джонстоуна. Ее не особенно пугала перспектива появления в клинике смертельно напуганных родственников мальчика. Хотя тревога ординатора была обоснованна. Во-первых, отец мальчика отличался очень слабым здоровьем, и ему самому могла понадобиться экстренная помощь. А во-вторых, свидетели происшествия утверждали, что взрослые, сопровождавшие автобус с детьми, выглядели нетрезвыми. Об этом уже было доложено адвокатам пострадавших. Другими словами, дело принимало довольно зловещий характер.

Кэтлин поняла, что у нее могут возникнуть трудности, с самого начала телефонного разговора с доктором Джонстоуном, который слишком долго прокашливался, прежде чем сказать первое слово.

— Мы очень признательны вам, доктор Тейлор, за то, что согласились помочь маленькому Тимми, — начал он. — Его зовут Тимми Асквит. Это сын Роберта и внук старшего господина Тимоти.

— Извините, но эти имена мне ничего не говорят.

— Серьезно? Тем более мне следовало вам позвонить.

Кэтлин подумала, что ее пальцы ни при каких обстоятельствах не будут дрожать во время операции. Даже если Роберт и Тимоти тоже хирурги. Хотя это и не желательно. Кэтлин знала, что даже обычное лечение члена семьи кого-либо из коллег — дело достаточно щекотливое. Что же касается сложнейшей операции, то для любого хирурга такое стало бы сущим кошмаром. Особенно если разбирающиеся в медицине родственники настаивают на своем присутствии при операции.

Ладно! Пусть так. Тогда и она будет не менее настойчивой. Ибо речь идет о жизни пациента. А потому родственникам будет вежливо, но категорично предложено подождать в соседней с операционной комнате.

А все-таки кто же они? Кэтлин жила в Лос-Анджелесе меньше года, а потому просто не успела познакомиться со всеми местными врачами. Но знала среди них известных и не очень известных специалистов по той репутации, которой они пользовались среди последних. По тону главного врача больницы можно было предположить, что Асквиты если и были хирургами, то громкой славы себе на этой стезе не снискали.

— Родители мальчика хирурги? — напрямую спросила Кэтлин.

— Что? О нет! Они возглавляют фирмы, работающие с поделочными камнями — «Джемстоун пикчерз» и «Джемстоун рекордз», — одновременно контролируя калифорнийскую информационную службу «Глобал ньюс». Кроме того, Роберт занимает важный пост в Голливуде. Его отец Тимоти — крупнейший кинопродюсер, известный, пожалуй, во всем мире. Сказочно богатый.

Вот оно что! Кэтлин внимательно посмотрела на ординатора, доставившего мальчика. Тот поймал ее взгляд.

— Родители Тимми, Роберт и Фэй, — очень милые люди, — поспешно прибавил он. — Они правильно поймут все, что может случиться с их сыном. Но с Тимоти-старшим могут возникнуть проблемы. Видите ли, он очень въедливый и требовательный. Правда, без этого он вряд ли достиг бы такого положения.

— Чего же он хочет сейчас?

— Ну… Тимоти-старший и его жена Лиллит еще на пути из Лондона звонили с борта личного реактивного самолета. При этом он вежливо, но очень решительно, потребовал, чтобы я нашел самого лучшего хирурга в Лос-Анджелесе. Уверен, доктор Тейлор, что мы не ошиблись.

Кэтлин подумала, ко скольким еще «самым лучшим» хирургам Лос-Анджелеса они обращались, сколько других желали бы получить подобное предложение, дабы удостоиться чести вписать Тимми Асквита в список своих пациентов. Ведь каждый из них отлично понимал, что миллиардер Тимоти Асквит сделает все, чтобы спасти своего внука.

Решение в кардиологическом отделении Уэствудской больницы было принято еще до поступления пациента. Оно сводилось к тому, что к моменту приземления самолета Тимоти Асквита на аэродроме в Лос-Анджелесе все уже будет определено. Кэтлин вся эта закулисная игра мало интересовала. Она согласилась делать операцию только потому, что хотела спасти почти бездыханного, синюшного и обескровленного ребенка.

Через несколько часов маленький Тимоти был подготовлен, насколько это представлялось возможным, к предоперационному исследованию. Кэтлин подробно рассказала родителям о своем плане операции, разрешив Роберту и Фэй провести еще несколько минут рядом с сыном. Но как раз в этот момент раздался стук в дверь, и на пороге появились старший Тимоти Асквит и его супруга Лиллит.

— Можно нам тоже его увидеть? — спросил Тимоти.

В его голосе не было ничего властного или требовательного. Очевидно, он не сомневался в своем непререкаемом авторитете, а потому считал излишним его подчеркивать. По сдержанному, вежливому тону, с которым глава семейного клана попросил разрешения увидеться с больным внуком, Кэтлин решила, что Тимоти не привык проявлять свои эмоции. Внешность выдавала в нем потомственного английского аристократа: вышколенность, строгий темный костюм, чопорно поджатая верхняя губа.

Однако это отнюдь не означало отсутствия чувств. Более того, они вырывались наружу. Кэтлин видела, что вопреки внешней холодности и сдержанности старший Асквит крайне обеспокоен судьбой внука. Во всяком случае, глаза его выражали настоящее отчаяние. Впрочем, могло ли быть иначе? Ведь несмотря на могущественное положение в обществе и несметные богатства, он не мог спасти жизнь Тимми.

Сделать это могла только она.

Кэтлин посмотрела на мрачное аристократическое лицо главы семьи.

Он не хочет, чтобы я оперировала Тимми…

Это было объяснимо. Доктор Тейлор выглядела слишком молодо. К тому же она женщина. Старший Тимоти Асквит несколько иначе представлял себе хирурга-кардиолога, от которого зависела жизнь его любимого внука.

Простите, мистер Асквит, но иного варианта у нас нет. Вашему внуку требуется срочная операция. А я, возможно, единственный хирург в Лос-Анджелесе, добровольно рискующий вызвать вашу ярость в случае неудачи. Уж такова моя доля, мистер Асквит. Но я готова отдать Тимми все, на что способна.

А если этого окажется мало? Если Тимми не выживет?

Значит, я не сумела его спасти. Вот и все. Б этом смысле я обречена всю жизнь ходить по краю пропасти.

— У вас есть какие-либо вопросы ко мне, мистер Асквит? Если нет, то я должна идти в операционную.

— Нет, доктор Тейлор, — тихо ответил миллиардер. — У меня нет к вам вопросов.

У Тимоти Асквита не было вопросов. Но в ту апрельскую ночь в операционной нашлись ответы у искусных рук хирурга Кэтлин Тейлор…

На третий день маленький пациент лежал на постели и снова задыхался. Но на этот раз виной тому была не кровь, прорвавшаяся в его околосердечную сумку, а переполнявший душу восторг, с которым он смотрел на своего доктора.

— «Снежный лев» — самый лучший в мире кинофильм! — убеждал ее Тимми. — В нем не случается ничего плохого. Никто не умирает, как в «Бэмби». Кроме того, там много интересного и есть чему поучиться. Вы что-нибудь слышали о белых львах, доктор Тейлор? Не о тиграх, а именно львах?

— Боюсь, что нет. Ты можешь мне о них рассказать?

— Конечно! Во всем мире их насчитывается не больше двадцати. Вы себе представляете, как бережно надо их охранять?! А белыми они сделались вот почему. В каждом льве существуют два гена, определяющие его цвет. И если хотя бы один из них — коричневатый, то и лев имеет обычный для большинства цвет. Если же оба гена — белые, то и лев белый. Но у коричневатых льва и львицы может родиться белый львенок, если у каждого из родителей один из генов — белый.

Тимми пожал плечами, как будто не чувствуя боли от еще не зажившей раны.

— Это довольно сложно, но именно так устроено природой, — добавил он.

— Ты очень хорошо все понял, Тимми. И доходчиво мне объяснил.

— Об этом довольно подробно рассказывается в фильме.

— Но в твоем пересказе все выглядит очень занимательно.

— Это действительно очень интересно! Причем, доктор Тейлор, хотя фильм и не грустный, он все же может вызвать слезы у зрителей. Мой дедушка, например, плакал навзрыд. А ведь он уже прочитал книгу.

— Книгу?

Тимми энергично закивал, после чего с гордостью заявил:

— Я первый показал ему эту книгу. И попросил почитать мне вслух. Потому что это была моя любимая. А когда дедушка мне ее прочел, мы с ним стали говорить о том, какой прекрасный фильм мог бы из нее получиться.

— Значит, идея создания фильма принадлежит тебе?

Тимми отрицательно покачал головой:

— Нет, дедушке. Папа сначала сильно сомневался, но дедушка сумел его убедить. И действительно получилось очень даже хорошо!

Кэтлин не знала, какое впечатление на киномагната-миллиардера произвел успех его последнего фильма. Но она не сомневалась, что здоровьем любимого внука старший Асквит озабочен всерьез.

— Если вам когда-нибудь потребуется моя помощь, доктор Тейлор, — сказал он, — обязательно дайте знать. Я сделаю все, что в моих силах. Мы отлично понимаем, что никогда не сможем отблагодарить вас за то, что вы сделали для нашей семьи. Но все же…

— Спасибо, мистер Асквит, — ответила ему Кэтлин, слегка покраснев.

Роберт, Фэй и Лиллит называли ее по имени, она их тоже. Но в разговоре со старейшиной семейства они называли друг друга мистер Асквит и доктор Тейлор.

— Я просто счастлива, что все так хорошо обошлось, — добавила она. — Этого для меня вполне достаточно.

Но может быть, миллиардер может что-нибудь сделать для больницы. И Кэтлин ухватилась за эту мысль.

Конечно, оборудование операционной в Уэствудской больнице всегда было на высоте. Но каждый год и даже месяц появлялись новые разработки. Тимоти Асквита не интересовало приобретение какого-либо оборудования для общих лечебных целей. Но он готов был не только финансировать покупку новых кардиологических установок и аппаратуры, но и посодействовать созданию самого современного кардиологического центра при Уэствудской больнице.

Однако Тимоти Асквит хотел, чтобы все делалось анонимно, без упоминания о нем и членах его семьи или киноимперии, коей он был полновластным хозяином. Кэтлин также отказалась от почестей, тем более от появления на гранитных стенах Уэствудской больницы памятной доски с ее фамилией, выгравированной золотом. На последнем очень настаивал Роберт, гарантировавший прекрасную работу своей фирмы, специализировавшейся на подобного рода заказах. Но Кэтлин считала, что оснащения кардиологического отделения вполне достаточно.

Асквиты вернулись к себе домой — в Лос-Анджелес и Лондон. Кризис миновал, но связь с ними не оборвалась. Одобрение Кэтлин каждой детали плана создания Кардиологического центра было признано совершенно необходимым. На Рождество она получила красочные открытки с теплыми поздравлениями от Роберта и Фэй. Затем последовали новогодние, из которых Кэтлин узнала, что следующий год Тимми, возможно, будет встречать уже со своим крошечным братиком.

Прошел месяц. Как-то раз, когда Кэтлин мыла руки перед очередной операцией, раздался телефонный звонок. Поскольку ей в тот момент было не до разговоров, трубку взяла секретарша. Оказалось, звонила Лиллит Асквит. Кэтлин не очень удивило ее появление в Лос-Анджелесе. Прошло всего две недели после рождения ее второго внука. И конечно, бабушке не терпелось вырваться из Лондона, чтобы повидать малыша.

Но вот сам звонок был неожиданным.

После операции Кэтлин подошла к секретарше:

— Миссис Асквит хотела мне что-то передать?

— Да. Как я поняла, она очень хочет с вами встретиться. С какой целью — не сказала. Миссис Асквит очень вежливая и тактичная женщина, не так ли? Говорит с приятным благородным акцентом. У меня было такое чувство, будто я беседовала с членом английской королевской семьи.

— И что же она сказала?

— Сначала хотела пригласить вас на завтрак, обед, ужин или чай, что вас больше устроит. И тут же фактически отменила все приглашения.

Вот какова Лиллит! Знатная светская дама с безукоризненными манерами, не желающая показаться дерзкой или навязчивой.

Лиллит Асквит действительно была знатной светской дамой. Внешне она достойно дополняла своего супруга: ее величественная грация великолепно оттеняла его строгую элегантность. Но при этом она отнюдь не выглядела декорацией. В Лиллит чувствовалась внутренняя сила в сочетании с чисто королевским достоинством.

Кэтлин почувствовала все это в голосе Лиллит, когда ответила на ее звонок. Но одновременно в тоне миссис Асквит прорывались несвойственные ей настойчивые и тревожные нотки. При встрече Лиллит Асквит выглядела усталой, измученной и… больной.

— Вы так добры, Кэтлин, что согласились встретиться со мной, — сказала она.

— Я очень рада вас видеть, Лиллит. Жаль, что мы не встречались раньше и не только в больнице.

Они сидели в уютном кафе. Час был неурочный, а потому посетителей почти не было. Кэтлин внимательно посмотрела на Лиллит:

— Что-то случилось? Надеюсь, не с малышом?

— Нет. Он отлично себя чувствует. Роберт, Фэй и Тимми — тоже. Уж не говоря о Тимоти. Я боюсь за себя, Кэтлин. У меня, похоже, появились серьезные проблемы со здоровьем.

Признание Лиллит не удивило Кэтлин, но она была поражена извиняющимся тоном, которым та говорила.

— Вы можете рассказать мне все, без утайки?

— Да. И вы станете одной из первых, кому я доверюсь. Даже раньше, чем Тимоти. Он понимает, что со мной что-то не так. Я заболела в декабре, когда мы были в Гонконге. По возвращении в Лондон я обратилась к врачам, решив, что просто подхватила какую-то тропическую заразу. Они же, как оказалось, пришли к совершенно иному выводу. Но тогда были рождественские праздники. Кроме того, мы ожидали скорого появления на свет второго внука. Поэтому я сказала Тимоти, что чувствую себя нормально. Правда, он вряд ли мне поверил. За столько лет мы слишком хорошо узнали друг друга. Но Тимоти не настаивал. Видимо, надеялся, что со временем я сама расскажу ему правду.

— И что же это за правда?

— У меня рак левой груди.

— Боже мой!

— Я все же не теряю надежды. Скажите, Кэтлин, эти несколько дней ничего не решают?

— Не решают. Но все же чем скорее вы начнете лечиться, тем больше шансов на благополучный исход. Будьте эгоистичной, Лиллит! Не откладывайте заботу о себе больше ни на один день! Я понимаю, что недавно у вас родился внук. Тем не менее именно сейчас вы должны все рассказать семье.

— Я так и сделаю. Во всяком случае, в ближайшее время признаюсь во всем Тимоти. Как только решу вопрос о месте лечения. Мне кажется, что лучший вариант — США.

— Здесь? В Уэствудской больнице? Если так, то мы обратимся к Стивену Шеридану — он заведует онкологическим центром. Он удивительный специалист!

— Я в этом не сомневаюсь, Кэтлин. Но все же думаю, что мне лучше было бы пройти курс лечения подальше от Лос-Анджелеса.

«Конечно, это многое бы упростило, — подумала Кэтлин. — Уехать подальше, не волновать родных, не травмировать внуков своим искаженным болезнью лицом. Не давать пищи для слухов и сплетен, которые иначе стали бы неизбежными».

Кэтлин предложила обратиться в калифорнийскую клинику «Слоун-Кеттеринг». Доктор Шеридан согласился позвонить работавшему там коллеге с просьбой взять на лечение супругу известного миллиардера. За десять дней до отъезда Кэтлин в круиз Лиллит позвонила ей домой и сообщила, что лечение идет успешно и она уже стала чувствовать себя гораздо лучше.

Накануне вылета из Лос-Анджелеса для Кэтлин был еще один звонок. И снова во время операции. Секретарша передала ей записку: «Роберт Асквит просит вас позвонить сегодня вечером или завтра утром».

— Я ответила ему, что в воскресенье вы уезжаете в круиз, — сказала секретарша. — Мистер Роберт сказал, чтобы вы не волновались, ибо его просьба не имеет никакого отношения к медицине.

Было уже одиннадцать часов вечера — поздновато для звонка. Но Кэтлин уже знала тактичность Роберта, унаследованную от родителей. А потому не очень-то верила, что предстоящий разговор «не будет иметь никакого отношения к медицине». Он мог сказать эту фразу только для того, чтобы Кэтлин не волновалась, если почему-либо ей не удастся быстро дозвониться.

Она набрала номер и через несколько мгновений услышала в трубке слабый и, казалось, заспанный голос Роберта. Это немного успокоило ее.

— Здравствуйте, Кэтлин. Я звонил вам, чтобы попросить оказать еще одну услугу семье Асквит.

— Какую же?

— Вам известен термин «доктор-сценарист»?

— Нет. Наверное, это что-то из голливудского лексикона?

— Да. Доктор-сценарист отличается от обычного тем, что пишет сценарии исключительно на медицинские темы. И вот сейчас мне и отцу как раз потребовались сразу два таких доктора — хирург и психиатр. Сценарий фильма, по сути дела, уже готов. Нам он кажется потрясающим, но необходимо удостовериться, что с медицинской точки зрения в нем все правильно. Естественно, мы вам хорошо заплатим.

— Это не обязательно.

— Очень даже обязательно. Наша фирма подписала договор с гильдией киносценаристов. Они и будут платить. Уверен, что достаточно щедро.

— Пусть так. Как бы то ни было, я в любом случае с удовольствием прочту сценарий. Кстати, вы, вероятно, хотите, чтобы я также помогла найти и психиатра?

— Если можно!

— Не составляет никакого труда.

— Превосходно! Огромное спасибо! Это будет замечательный фильм, Кэтлин! Более того — сенсационный! Не считайте меня нескромным: я здесь играю роль простого диспетчера. Сам же «Похититель» — детище моего родителя. Такое же, каким раньше был «Снежный лев».

— «Похититель»?

— «Похититель сердец». Замечательное название, не правда ли? Лучше не придумаешь для фильма, сочетающего в себе все достоинства «Основного инстинкта» и «Молчания ягнят».

Кэтлин не видела ни того, ни другого. Но некоторое представление об эротике и насилии на экранах все же имела.

— Этот… «Похититель сердец» будет таким же жестоким и сексуальным?

— Предполагается выдержать его в модном стиле. Насилие, уже не говоря о сексе, в нем скорее подразумевается, чем демонстрируется. Мы решили, что так будет более убедительно и надолго запомнится. Да! Чуть не забыл: доктор-кардиолог в фильме — женщина. Но не убийца, а главная героиня.

«Если вам когда-нибудь потребуется моя помощь, доктор Тейлор, обязательно дайте знать…»

Пока Кэтлин спускалась по покрытым ковром ступенькам трапа на вторую палубу, в ее ушах звучали эти слова Тимоти. В последний раз она слышала их, когда звонила Тимоти из своего нового Кардиологического центра и благодарила за столь экстраординарный дар. Тогда он снова повторил, что до конца дней своих не сможет расплатиться за то, что Кэтлин сделала для его семьи. Ибо ему не дано вступить в схватку со смертью, подобно доктору Тейлор.

Но теперь вы можете это сделать, мистер Асквит. Теперь можете…

Занятая своими мыслями, Кэтлин совсем забыла о приеме, устраиваемом для пассажиров капитаном лайнера. Приглашение на этот раут, с вензелями на элегантной карточке, еще утром подсунули под дверь ее каюты.

Она бросила взгляд на часы. Шесть часов вечера по местному времени. Значит, по лондонскому — гораздо больше. Звонить сейчас Тимоти уже поздно.

Оставалось одно: переодеться в вечернее платье и идти на прием.

В том, что пассажиров ожидает роскошный вечер, Кэтлин не сомневалась. В ее воображении тут же возникли одетые во фраки мужчины и женщины в шикарных платьях с серебряными блестками. Они смеялись, танцевали, пили шампанское…

А у противоположной стены, возвышаясь над веселившейся толпой, стоял незнакомец и смотрел на нее…

Кэтлин вздрогнула и подумала, стоит ли туда идти? Но тут же отбросила все сомнения.

Она пойдет! Не для себя — для Маргарет. Для Мэгги…

Глава 9

Брентвуд, Калифорния

Вторник, 23 апреля 1999 года

Просматривая список специалистов Уэствудской больницы, Патрик остановился на фамилии Аманды и нахмурился. Как он и ожидал, в справочнике указывался домашний телефон доктора А. Прентис. Но давался и ее адрес. Справочник предназначался для личного пользования очень ограниченного круга лиц. Тем не менее коль скоро он был издан, то вполне мог попасть в чужие руки. Самого доктора Фалконера этот явный просчет спецслужб мало волновал. Хирурги очень редко становились объектом преследований со стороны одержимых субъектов.

Но Аманда была психиатром. Может быть, она ничего не боялась? Была слишком беспечной? Или же твердо верила в свои способности справиться с любыми проявлениями расстройства человеческой психики, даже патологическими?

Конечно, можно было бы найти и другие объяснения. Не исключено, что ее дом представлял собой неприступную крепость, исключающую саму возможность любого посягательства и был оборудован самой совершенной охранной системой. Или же непрошеного гостя подстерегала огромная злая собака? Может быть, даже не одна? К тому же Аманде ничего не стоило в лучших традициях Голливуда нанять себе охранника.

«Я должен все выяснить», — думал Патрик, мрачнея.

Но он просто не знал, как поступить. Поехать домой к Аманде? Это значит до минимума сократить отпущенные ему жизнью часы. А их и без того оставалось слишком мало после бегства из больницы и фактического отказа от лечения…

И все же он это сделает! Надо взять себя в руки.

Никакого гнева!

Никакой жестокости!

Разве таким он хотел бы уйти из жизни? А его отношения с Амандой? Они виделись всего три раза, включая тот постыдный эпизод в больнице. Три встречи… Три незабываемые встречи — поправил себя Патрик, перебирая в кармане ключи от машины похожими на голые кости пальцами.

Три незабываемые встречи. Начиная с той, которая произошла поздно вечером во вторник три недели назад. Через десять дней после его приезда в Лос-Анджелес…

В тот вторник около полуночи Патрик медленно ехал по направлению к дому. Перед тем как выйти из больницы, он зашел в отделение «Скорой помощи». Этим заканчивался каждый рабочий день доктора Фалконера, в какой бы клинике он ни работал.

— Что варится на вашей кухне?

Вопрос относился к медсестре Триш, только что приступившей к ночному дежурству.

— Пока — ничего острого. Во всяком случае, для травматологов работы нет.

— Вот и хорошо. Тогда я поеду домой. Кстати, Триш, вы не знаете поблизости лавчонки, где можно было бы купить продукты? Сейчас уже поздно. Большие магазины, наверное, давно закрылись.

— Вам нужна бакалея, доктор Фалконер? Вроде той, что недавно открылась возле вашего дома?

— Именно! Но ведь она уже не работает.

— Тогда почему бы вам не заглянуть в «Ариэль»? Новый магазин открыт круглосуточно. До него рукой подать: через два квартала — между больницей и Брентвудом.

Патрик вспомнил, что именно этой дорогой ездит каждый день на работу и домой, но никогда не видел там продуктовых магазинов.

— Наверное, он спрятан где-то в глубине двора? Иначе я давно бы его приметил.

— Возможно.

К удивлению Патрика, «Ариэль» оказался солидным супермаркетом, построенным из стекла и алюминия. Наверное, поэтому он раньше считал, что здесь расположилась картинная галерея. Да и сейчас, подъехав поближе, Патрик не мог отделаться от мысли, что перед ним какой-нибудь музей современного искусства.

Здание выглядело величественным, светлым и сказочно богатым, чему в немалой степени способствовали украшенные затейливой мозаикой деревянные полы. При входе посетителя встречало ароматное облако, состоявшее из запахов дорогой парфюмерии, свежих роз, кофе и разнообразной выпечки. Из-под потолка лились нежные звуки классической музыки.

По вторникам, особенно к полуночи, «Ариэль» заполняли клиенты из Уэствудской больницы. Патрик мало кого знал в лицо, а тем более помнил по имени. Но с ним здоровался каждый второй. Помимо того, что многие работали на соседних этажах, в последнем номере местного медицинского журнала львиная доля страниц была посвящена именно доктору Патрику Фалконсру. А на обложке красовался его портрет, выполненный в цвете. Поэтому даже те, кто не знал известного хирурга-травматолога в лицо, теперь могли получить о нем полное представление. Тем более что в последнюю неделю экземпляры журнала были вывешены на стенках всех местных киосков.

Патрик медленно прошел между прилавками, холодильными шкафами и вознесшимися к самому потолку этажами деревянных полок. Дойдя до бакалейной секции, он решил первым делом купить кофе или чаю. Запасы этих непременных атрибутов каждой утренней и вечерней трапезы у доктора Фалконера давно истощились, чего никогда бы не позволил в своем доме никто из его коллег.

В центре отгороженного стеллажами пятачка стояла рослая женщина, казавшаяся еще выше благодаря собранным на затылке в пучок волосам и высоким каблукам. Она скользила взглядом по полкам и, похоже, никак не могла выбрать одну из бесчисленных коробочек с различными сортами чая. Возможно, для подарка.

Возможно… И все же, проследив за взглядом незнакомки, Патрик заметил, что она смотрит скорее не на названия, а на ценники. Это его несколько удивило: судя по внешнему виду, женщина отнюдь не принадлежала к тем, кого смущают цены. На ней был изящный синий костюм ручной работы и очень элегантного покроя, в ушах золотые серьги, а шею охватывало жемчужное ожерелье.

Женщина стояла вполоборота к Патрику. Он успел заметить, что ее правая рука оголена до локтя, а левая занята рекламным пакетом «Ариэль».

Незнакомка продолжала изучать полки с чаем. Патрик невольно последовал ее примеру. И при этом неожиданно почувствовал, что его неудержимо притягивает к стоящей рядом женщине. Какой-то туман окутал мозг Патрика, отчего он почувствовал одновременно прилив сил и сковывающий тело холод, смелость и робость. Во всем этом было что-то неземное, гипнотизирующее…

Может быть, ему явился ангел?

Патрик сделал над собой усилие. Взор его прояснился, а окружающее стало выглядеть более реально. Он снова посмотрел на незнакомку и вдруг увидел нимб над ее головой.

Конечно, ничего сверхъестественного в этом не было. Такое впечатление производили собранные высоко на затылке волосы. Патрик присмотрелся повнимательнее и вдруг обнаружил, что не может определить их цвет. Они казались ему одновременно каштановыми, темными и золотыми с медным оттенком.

Красновато-коричневатые? Нет, не то…

И вдруг его осенило: осенние! Самое точное определение! Краски ранней осени. Чудесное сочетание цветов: медного — луны в период сбора урожая, пылающего — свежесрубленного красного дерева и бордового — опавших осенних листьев.

Как бы то ни было, но этот цвет волос придавал суровость облику их обладательницы и, казалось, сдерживал готовый вырваться наружу огненный темперамент. Открытый же лоб, устремленный вдаль взгляд и высоко поднятый подбородок говорили о смелом, волевом характере.

Нетрудно было догадаться, что она намеренно подчеркивала свой рост прической и высокими каблуками. Ибо это придавало ее формам и фигуре совершенство, каким подчас отличаются манекенщицы у известных модельеров.

«Может быть, она и в самом деле манекенщица? — размышлял Патрик, хорошо знакомый с некоторыми из них. — Или же актриса?»

Но актриса непременно позволила бы роскошным волосам свободно ниспадать на плечи, подчеркивая свою красоту.

Лос-Анджелес всегда славился во всем мире ярчайшими букетами кинозвезд первой величины. Фоторепортеры и журналисты из разных стран мира делали на них имена, сколачивали состояния. Они подстерегали «звезд», где это только было возможно, фотографировали, брали интервью, которые тут же расхватывали падкие на бульварщину телевидение, газеты и журналы, непременно искавшие что-нибудь «солененькое».

Конечно, существовало немало способов избежать нежелательных интервью и съемок. Например, можно было просто спрятаться от нахальных репортеров. Или же соответственно одеваться, даже отправляясь, к примеру, в полночь за чаем в «Ариэль».

Неизвестно почему, но Патрик подумал, что представший пред ним «ангел» скорее всего предпочел бы спрятаться. Хотя женщина, не желающая привлекать к себе внимание, никогда не оделась бы столь безупречно и не стала бы так смело открывать свое лицо.

Правда, ее лица доктор Фалконер пока еще не видел, продолжая внимательно рассматривать лишь силуэт незнакомки и камею в пучке волос осеннего цвета.

Взгляни на меня… Не прячься…

Но это желание Патрика вряд ли могло осуществиться. Взгляд «ангела» был прочно прикован к полкам с чаем. Даже губы беззвучно шептали что-то, относящееся именно к будущему ароматному напитку. Дотрагиваясь изящными пальцами оголенной правой руки до очередного ярлычка на чайной коробке, незнакомка слегка покачивала головой, как бы говоря: нет…

Патрик вдруг подумал, что в следующие несколько секунд она непременно сделает выбор и… исчезнет!

Посмотри на меня!

Незнакомка сделала чуть заметное движение, и Патрик прочел в нем ответ на молчаливый призыв своего сердца. Женщина чуть повернула голову, и Патрик увидел наконец ее глаза. Они были цвета фиалки. Светлые и ясные, как безоблачное небо, вспыхнувшие восторгом и удивлением при взгляде на доктора Фалконера. Губы же чуть приоткрылись, чтобы радостно прошептать слова приветствия.

Весь мир вокруг сразу изменился. Калейдоскоп мыслей и образов в голове Патрика вновь закружился с бешеной скоростью. Ее же глаза вдруг потемнели. Сияние осеннего солнца скрылось за холодными зимними тучами. Струившийся свет померк. Радость сменилась безнадежностью и… Нет, Патрик не мог ошибиться! Он прочел в них страх.

— Доктор Фалконер? Это вы?

Вежливость вынудила Патрика улыбнуться:

— Здравствуйте, Джен!

— Здравствуйте, — с улыбкой повторила девушка, польщенная тем, что известный хирург запомнил имя простого техника из рентгеновского кабинета. — Не правда ли, это просто потрясающе?

И она показала на заполненные товарами полки.

— Да, — пробурчал Патрик. — Выглядит действительно потрясающе.

Он скорее назвал бы это место волшебным. Как и их встречу… Некоторое время Патрик, не отрываясь, молча смотрел в глаза осеннему ангелу и, подобно гипнотизеру, внушал:

Не уходите…

Ему показалось, что она готова подчиниться. Тем более что они уже обменялись любезностями. Патрик даже опустил взгляд, ожидая продолжения разговора. Но в следующее мгновение услышал удаляющийся стук каблучков по полированному деревянному полу, сменившийся полной тишиной.

Джен ушла, рассеялась, улетела. Как Золушка, услышавшая полуночный бой часов, но с одной очень существенной разницей…

Она не оставила хрустального башмачка.

Осталась лишь память о чем-то чудесном и… страхе.

Память, которая не умирала, преследовала, манила. В следующую неделю Патрик, когда выдавались редкие свободные часы, снова посещал «Ариэль» в надежде встретить незнакомку. Но безуспешно.

Возможно, она по вторникам, ближе к полуночи, занималась покупками. Но если так, то в ближайший вторник он снова туда поедет! Вторник — сегодня? Отлично! Он поедет сегодня!

…Как всегда, уходя из клиники, Патрик заглянул в отделение «Скорой помощи». Там снова дежурила Триш.

— А, вот и вы! Наконец-то! — улыбнулась она.

Он бросил взгляд на свой пейджер и, не найдя ни одного сообщения, удивленно спросил:

— Вы пытались до меня дозвониться?

— Нет. Просто вас ждет доктор Прентис.

Доктор Прентис. Неужели он забыл об условленной встрече с кем-то из коллег? Или виной тому рассеянность? Бесспорно, он стал рассеянным. Этого никак нельзя допускать на новом месте работы! Причиной рассеянности были тревожные мысли о бледности собственного лица, появившейся раздражительности, ворчливости, каком-то тумане, постоянно застилавшем глаза. И о ней…

— Разве я назначил ему встречу? — удивленно посмотрел он на Триш.

— Нет, — фыркнула в ответ медсестра. — И не с ним, а с ней. Теперь среди психиатров много женщин.

В другое время дерзкий тон Триш вызвал бы у Патрика лишь улыбку, но не сегодня.

— Во всяком случае, — продолжала Триш, — я сказала ей, что вы вечно кого-нибудь подбираете по пути в больницу. Чаще всего старшего ординатора. А поскольку он уже появился на работе, то я давно жду вас здесь.

— Давно?

— Уже почти два часа.

— Черт побери, почему вы не позвонили мне на пейджер?

— Аманда просила меня этого не делать. Она сказала, что может подождать.

— Где она сейчас?

— В комнате для отдыха.

Обычная короткая прогулка с этажа на этаж заняла сегодня еще меньше времени. Патрик проделал весь путь чуть ли не бегом, шагая по лестнице через ступеньку. Причиной такой поспешности во многом стало нараставшее в душе раздражение. Патрик представил себе, в каком агрессивном настроении должен пребывать человек, тщетно ждущий кого-то в течение нескольких часов.

Впрочем, он сам, возможно, сейчас испытывал нечто подобное. А потому очень вежливо объяснит Аманде Прентис, что разговора у них не получится. Он кое-куда опаздывает.

Доктор Аманда Прентис… Колокол из прошлого теперь звучал громко и ясно. Она была подругой Кэтлин. Женщиной, с которой та советовала ему встретиться.

Она психиатр, Кэтлин? Нет, спасибо!

Я не сваха, Патрик! К тому же тебе вовсе не надо просить помощи в этом отделении клиники. А что касается Аманды, то ты просто встретишься с ней. Вот и все. Она очень оригинальная женщина.

Итак, сейчас он встретится с очень оригинальной женщиной. Извини, Кэтлин, но она мне уже не нравится!

Но Патрик лукавил. Аманда ему уже нравилась. Она — врач, как и он сам. И сейчас, верно, решила, что доктор Фалконер принимает пациента, а потому не стоит ему мешать.

На самом же деле Патрик все это время сидел в больничной библиотеке, работая на компьютере и дожидаясь полуночи, когда он начнет искать ее…

Но теперь она нашлась! Она сама нашла его… И вряд ли эти поиски были трудными. Даже если она не видела статьи, посвященной ему в медицинском ежемесячнике и расклеенных повсюду плакатов с фотографией Патрика, она, несомненно, слышала, как Джен назвала его по фамилии. А Аманда Прентис знала доктора Патрика Фалконера по рассказам Кэтлин, организовавшей их встречу.

Она с самого начала знала о нем все.

…Аманда смотрела не на Патрика, а на висевшую у двери доску объявлений, обклеенную множеством разноцветных листков и бумажек.

— Аманда…

Все же ее реакция была мгновенной. Нежные черты лица сразу же стали жесткими. Она глубоко вздохнула и обернулась. Ее поза, казалось, говорила сама за себя. Я не хотела здесь быть. Но… должна.

Взгляд Аманды встретился с его — одновременно решительным и осторожным.

— Здравствуйте, Патрик.

— Наконец-то мы встретились!

— Да. В ту ночь в «Ариэле» я…

Она замолчала, не желая или не зная, как объяснить, почему тогда убежала.

И почему хотела убежать сейчас.

Это желание Патрик прочел в ее глазах. Да, она мечтала исчезнуть, потому что выполнила свою миссию. Кэтлин пожелала, чтобы они встретились. Это произошло. А теперь Аманда думала о том, как бы поскорее уйти. Помешать этому мог только Патрик, преграждавший ей дорогу.

Нет, он не станет ее преследовать! Патрик отступил в сторону, чтобы Аманда могла свободно проскользнуть в дверь. Теперь ей уже ничто не мешало. Но какое желание остаться светилось в ее глазах цвета фиалок!

— Что вы делали той ночью? — спросил Патрик.

Пыталась спокойно дышать, спокойно говорить, подойти к тебе поближе, вместо того чтобы бежать прочь. Но не смогла…

И не могу сейчас…

— Мне показалось, что тогда вы изучали ярлычки с ценами на коробочках с чаем. Они сильно выросли за последнее время?

— Нет, — изящно пожала она хрупкими плечиками. — Просто оптовая стоимость чая изначально рассчитана неправильно.

Говори со мной, Аманда, говори! Обо всем, что придет тебе в голову. Даже об оптовых ценах на чай!

— Вы не могли бы просветить меня относительно оптовых цен?

— При покупке сразу большого количества чая или еще какого-нибудь товара общая цена значительно снижается. Это означает, что за каждую пачку вы платите меньше, чем при отдельной покупке. Мне кажется, что…

— Ах, вы еще здесь, Аманда! — прервала разговор неожиданно появившаяся Триш, что вызвало досадливое выражение на лице Патрика. — Слава Богу!

— Что случилось, Триш? — сдвинула брови Аманда.

— Вы оба срочно нужны в травматологическом отделении.

Аманда молча повернулась и быстрым шагом направилась к двери. Патрик последовал за ней, удивленный внезапным вызовом в травматологическое отделение не только хирурга, но и психиатра. Или поступивший пациент оказался не только раненым, но и буйным?

Спускаясь по лестнице, они не произнесли ни слова. Мысли хирурга и психиатра были заняты только предстоящей встречей с пациентом и тем, в каком состоянии тот мог находиться. Оба подавили в себе все другие чувства и эмоции.

Однако случай не имел никакого отношения к помешательству. Скорее, речь могла идти о предупреждении возможного кровотечения. Но и не только…

В клинику поступила беременная женщина без каких-либо психических отклонений. В травматологию ее поместили только потому, что привезли в карете «скорой помощи». Поэтому врачей вызвали вниз, чтобы прямо на месте принять роды. Последние же обещали быть сложными: ребенок появлялся на свет ножками вперед.

— Самый опасный случай из всех возможных! — прошептала Триш.

Аманда утвердительно кивнула.

Ее умные глаза ни на мгновение не отрывались от пациентки, а нервные пальцы работали, казалось, механически, с привычной точностью хирурга и грацией светской леди, надевшей белые перчатки для утреннего чаепития.

Праздная леди.

Замужняя леди.

Патрик заметил золотое кольцо на тонком, изящном пальце Аманды. Он должен был сам обо всем догадаться.

Итак, Аманда замужем! Она несчастна? Возможно. Но тем не менее замужем! К длинному списку определений, сопровождающих в воображении Патрика имя этой женщины, добавилось еще одно — жена.

Жена… Ангел… Психиатр… Акушерка… Аманда Прентис…

Воин. Здесь, в травматологическом кабинете, вдали от светских леди в белых перчатках, потягивающих утренний чай из фарфоровых чашечек, Аманда царила безраздельно. Но строго себя контролировала. Доктора Прентис могли раздирать противоречия, вроде внезапно вспыхнувшего чувства к мужчине, который не был ее супругом. Или же подсознательного желания красивой женщины одновременно нравиться и не бросаться в глаза. Но что бы ни происходило в душе Аманды, в больнице она была профессионалом и ни на мгновение не теряла уверенности в себе. Все личное оставалось за порогом палаты, здесь царили лишь высочайшая квалификация и хладнокровие.

— Сьюзан постарается приехать как можно скорее, — тихо сказала Триш. — Но не исключено, что ей придется немного задержаться.

— Где обезболивающие препараты?

— Вы хотите сделать кесарево сечение?

— Возможно, это понадобится. Во всяком случае, обезболивающие средства должны быть у меня под рукой, Триш.

— Хорошо.

Аманда решительно подошла к роженице. У Патрика перехватило дыхание. Он знал, что сейчас уже слишком поздно пытаться перевернуть ребенка в нормальное положение. Это могло привести к его гибели. Но доктор Фалконер понимал, что и родиться в столь неестественной позе он вряд ли сможет. Ему надо помочь, но сделать это следует осторожно и быстро.

Перед Амандой стояла труднейшая задача. Нельзя было допустить ни одного резкого или неосторожного движения. И в то же время на счету была каждая секунда.

Патрик с замиранием сердца следил за Амандой. Глаза ее были закрыты. Казалось, пальцы действовали самостоятельно. Так, впрочем, и было. Опыт хирурга позволял доктору Прентис полагаться больше на ощущение рук, чем на зрение.

Веки Аманды вдруг резко поднялись, как будто в темноте она увидела нечто страшное. Патрик посмотрел ей в глаза. Они были полны бешенства.

Но почему? Может быть, она поняла, что все усилия спасти ребенка тщетны и он должен умереть? Ярость в связи с триумфом смерти? Если так, то состояние Аманды было хорошо понятно Патрику. Он отлично знал, что бессилие перед безжалостной судьбой всегда вызывает у врача ненависть к ее злобным прихотям.

Но такая буря негодования в глазах Аманды удивила и его. Ее реакция выглядела слишком острой. Хотя несправедливость случившегося не могла не вызвать естественного протеста. Ведь смерть торжествовала, усмехалась, злорадствовала, убив новую жизнь еще до ее начала.

Но Патрик ошибся. Эта новая жизнь не умерла. Она ворвалась в мир с громким криком, как бы заявляя о своем приходе.

А может быть, она пела? Пела арию, прославлявшую женщину, спасшую ее?

Ангел, жена, психиатр, акушерка… И воин, борющийся со смертью. Теперь она стала генералом, отдающим приказание своему солдату — дежурной медсестре, которая минуту назад была почти в панике, а сейчас счастливо улыбалась.

Свою команду генерал Аманда Прентис выразила в форме вопроса:

— Что же вы стоите?

Отдав последний в этой битве за жизнь приказ, Аманда выпрямилась и, не сказав ни слова женщине, которой только что, как и ее кричащему малышу, спасла жизнь, покинула поле сражения.

Аманда сняла перчатки, марлевую маску и бросила их в стоявшее у двери ведро. Все ее движения были, как всегда, очень грациозны. Но на лице все еще оставалось напряженное, мстительное выражение. Помедлив несколько мгновений, она вышла из комнаты. Патрик последовал за ней.

— Аманда!

Она вздрогнула и обернулась.

— Патрик…

Лицо Аманды выдавало смущение.

— Скажите мне, что случилось? — спросил он, надеясь застать ее врасплох.

Аманда действительно думала о чем-то своем. И при этом было совершенно очевидно, что она хочет убежать, а не вступать в разговоры.

— Мне кажется, вы обучались профессии акушерки, — добавил Патрик.

— В прошлом я ею и была.

Патрик надеялся, что Аманда улыбнется. Но ее лицо осталось суровым, мрачным. И только золотистые волосы, казалось, светились в темноте коридора.

— Почему же вы оставили эту профессию? — продолжал допрос Патрик.

Почему я не осталась акушеркой? Потому что это стало меня мучить. Я уже не могла себя контролировать.

— Что будет с малюткой? — спросила Аманда. — Есть ли у нее шанс выжить?

— Девочка появилась на свет энергичной, активной, — ответил Патрик. — Ее ожидает долгая и прекрасная жизнь. Благодаря вам!

— Боюсь, что не долгая.

— О чем это вы?

— Что бы ни говорили, но в этой больнице пациентов лечат самыми совершенными методами. Они окружены заботой и вниманием. Причем независимо от занимаемых должностей и содержимого кошельков. Поэтому, Патрик, мать только что родившейся девчушки совершила преступление, своевременно не обратившись к нам за помощью.

— Вы думаете, что настоящая опасность для малышки только начинается?

— Да.

Но опасность подстерегала и саму Аманду. Патрик смотрел на нее с некоторым беспокойством, но пока без особой тревоги. Он не замечал почти безумного взгляда Аманды, нервного дрожания рук, пены в уголках губ.

Я очень нервничаю, Патрик! В моем состоянии есть что-то патологическое, чего ты пока не видишь.

— Вы знаете, о чем я думала, когда приняла и держала в руках эту девочку?

— Вы жалели, что она родилась! — воскликнул Патрик.

— Да! — прошептала Аманда.

Неужели вы не понимаете, что это ненормально?

Но Патрик Фалконер не понимал. Он удивленно посмотрел на нее:

— Я чувствую нечто подобное при виде ребенка, получившего травму в машине оттого, что родители плохо держали его на руках. Или когда подросток выбегает на проезжую часть улицы и шныряет между движущимися автомобилями. Но мне кажется, что подобные случаи надо стараться по возможности предотвращать, чтобы потом не стоять над потерпевшим у операционного стола со скальпелем в руках.

— Вы никогда всерьез не задумывались над тем, чтобы похитить пациента для его же пользы?

— Думал? Как знать? Так или иначе, но я вмешивался в жизнь раненого или покалеченного ребенка ла операционном столе. Конечно, это гораздо легче, чем принимать патологические роды. Хотя далеко не всегда все заканчивалось благополучно.

— И тогда дети возвращались родителям под оскорбленный хор последних.

— Да. Я не такой уж верующий в святость крови, какими подчас изображают себя наши суды. И не боюсь запачкать в ней руки, если это необходимо для спасения пациента. Бывает, что и это не помогает. Но пытаться надо! Мы можем делать многое. Но только то, что в наших силах.

— В пределах, предусмотренных законом.

— А также собственными ощущениями и здравым смыслом.

Но когда дело касается маленьких детей, Патрик, я не могу сдерживать свои эмоции.

Все же у операционного стола Аманда всегда прислушивалась к голосу рассудка. К тому же у нее было достаточно сильно развито чувство ответственности и… самосохранения. В конечном счете все это и вынудило Аманду отказаться от акушерства, когда она поняла, что подошла к психологическому пределу, за которым уже не может себя контролировать.

— Аманда!

Ей казалось, что она за свою жизнь уже натерпелась достаточно страха. И преодолела это чувство… Но на самом деле все обстояло гораздо сложнее. Просто до какого-то момента Аманда могла держать свои страхи в узде.

Но не сейчас, не здесь. Не в присутствии этого человека…

Этого мужчины.

— Я должна идти…

— Разрешите подвезти вас домой?

— О, что вы! Не надо! Спасибо!

Разве я не могу ее задержать? Успокоить?

«Нет! — внушал себе Патрик. — Нет!»

Патрик Фалконер никогда не преследовал замужних женщин.

— Я почему-то сомневаюсь, чтобы за вами приехал муж, — небрежно заметил он.

— Мой муж? О нет!.. Он сейчас за границей и вернется лишь в начале мая. — Аманда посмотрела на Патрика и улыбнулась: — Не беспокойтесь, я отлично себя чувствую.

— Но вы дрожите.

— Перед тем как ехать домой, мне неплохо было бы привести себя в порядок, — смущенно сказала она. — Вот сейчас я этим и займусь.

— Что ж, мне было очень приятно с вами повидаться, Аманда. Наконец-то наша встреча состоялась!

— Да. Спокойной ночи, Патрик.

— Спокойной ночи, Аманда.

На этом все и должно было закончиться.

Но ведь тогда Аманда пришла к нему в палату. Она хотела ему помочь… А он был с ней так груб.

И что теперь?

Теперь они увидятся в последний раз.

Прости меня, Аманда! В тот раз это был не я. Я попал в ловушку и теперь умираю. Превращаюсь в своего близнеца. Но даже близость смерти не может оправдать меня! Как и вообще ничто на свете.

Да, он увидится с ней еще раз. И тогда обязательно попросит прощения. После чего…

Прощай, Аманда!

Глава 10

Калифорния, предместье Лос-Анджелеса

«Базальтовые столбы»

Вторник, 23 апреля 1999 года

Весеннее солнце ехидно светило ему прямо в глаза.

Зачем он отправился к Аманде? Хочет обратить на себя ее внимание? Заставить оплакивать его смерть? Страдать?

Но ведь это жестоко! И к тому же очень глупо!

Ты умираешь. От перенапряжения кровь смертельным потоком хлынет в почки и мозг. Остановись! Передохни и напиши ей записку.

Но Патрик не останавливался. Он сердито, почти не жмурясь, смотрел на ухмыляющееся дневное светило, вслепую управляя машиной. И его упрямство было вознаграждено: очень скоро Патрик свернул в переулок, усаженный по обеим сторонам тенистыми пальмами. Скрывшись под их сенью от беспощадных солнечных лучей, он остановился.

Итак, он почти приехал.

Но ничего похожего на неприступную крепость, рисовавшуюся в его воображении, Патрик не увидел. В глубине роскошного цветника вырисовывался небольшой коттедж с верандой. Ни дать ни взять премилый приют для влюбленных или молодоженов.

Патрик вылез из машины, подошел к калитке и, к своему удивлению, не услышал предостерегающего рычания или лая собаки. Постояв в нерешительности с минуту или две, он вошел в сад. Никто не спешил ему навстречу. Не было ни вооруженного до зубов охранника, ни даже сторожа. Патрик подумал о свирепом и ревнивом муже, который, возможно, следит за ним из окна. Но ведь Аманда сказала, что он в отъезде и вернется не раньше мая.

Патрик еще раз окинул взглядом дом и окончательно убедился, что представить себе более доступное жилище просто невозможно. В довершение ко всему дом просматривался насквозь через настежь распахнутые окна и раздвинутые занавески.

Видимо, доктор Аманда Прентис не очень заботилась о своей безопасности.

…Патрик издали увидел ее на берегу океана, подступавшему к дому с тыльной стороны. Он осторожно обогнул коттедж по вымощенной плитками дорожке и неслышно подошел к Аманде. Она сидела на траве, подобрав под себя ноги, и внимательно смотрела на что-то, лежавшее на коленях.

— Привет!

Патрик сказал это очень тихо и нежно, боясь испугать Аманду. Но видимо, все же испугал. Во всяком случае, она вздрогнула и тут же поднялась. При этом движения ее не потеряли изящества, лежавшая на коленях открытая книга соскользнула и упала в траву. Правой рукой Аманда поддерживала маленького пушистого котенка, уютно устроившегося у нее на груди.

— Патрик? — проговорила она, удивленно выгнув бровь.

— Привет, — повторил он все так же тихо и нежно.

Патрик смотрел на эту изящную, хрупкую, робкую женщину и не узнавал ее. В супермаркете, больнице она казалась совсем другой. Высокий пучок исчез с затылка. Волосы, подобно потоку огненной лавы, струились по плечам и спине. На длинном, до земли платье не было ни одного украшения, и ни один из известных модельеров не принимал участия в его создании. Никаких туфель на высоких каблуках. Аманда стояла перед Патриком босая.

Его догадка в «Ариэле», которую он тогда решительно отверг, оказалась верной. Аманда Прентис была актрисой, игравшей роль врача-психиатра. Но здесь, у своего коттеджа на берегу океана, она вновь превратилась в обыкновенную женщину. Играя роль психиатра, Аманда пользовалась легким гримом. Теперь же ее лицо было естественным, свежим, без намека на какую-либо косметику.

Но такой, без грима и драгоценностей, она показалась Патрику еще очаровательнее. Он посмотрел на ее пальцы, на которых теперь не было ни одного кольца, включая обручальное. То самое, которое заметил Патрик, когда Аманда перед операцией надевала резиновые перчатки.

Голубые глаза Патрика сразу же потеплели и радостно засветились.

— Значит, вы не замужем?

— Как вы сюда попали?

— А вы?

— Я? Странный вопрос! Извините, но это мой дом.

— Вы когда-нибудь были замужем? — с прежней настойчивостью продолжал допытываться Патрик.

Но он уже знал ответ на свой вопрос. Ведь если бы Аманда была замужем или хранила память об умершем супруге, то носила бы это кольцо всегда. Но сейчас его не было. Значит, оно — камуфляж, такой же, как и тщательно собранные в пучок волосы на затылке или огромные каблуки, подчеркивавшие высокий рост.

— Нет, я никогда не была замужем, — ответила Аманда, глядя прямо в глаза Патрику. — А кольцо надеваю исключительно для пациентов.

— Чтобы держать на расстоянии мужчин? Или избежать неловкости в отношениях между врачом и пациентом?

— И то и то.

Это было полуправдой. Скорее Аманда носила кольцо ради своих пациенток. Они чувствовали себя гораздо спокойнее, зная, что психиатру, дающему им мудрые советы, пришлось решать в жизни те же проблемы, пройти через те же страхи и мучения, которые выпали на их долю.

Это было нечестно, но ее советы помогали больным. Тем более что в компетентности доктора Аманды Прентис никто не сомневался. А главное, она обладала редким даром сказать каждому именно то, что ему в данный момент необходимо было услышать.

— Или же, — продолжал Патрик, — чтобы избежать неловкости в отношениях с коллегами?

Его голос звучал мягко, почти нежно. Но лицо, посеревшее от потери крови, оставалось холодным, как мрамор.

— Извините, Патрик, но это не так.

Патрик услышал искренность в ее виноватом тоне и увидел отчаяние в глазах.

— Выслушайте меня, Аманда. Я приехал, чтобы извиниться.

— Разве в этом есть необходимость?

— Пусть мое поведение и заслуживает презрения, но его можно понять. Последнее, однако, ни в коем случае не служит мне оправданием. Хотя в тот день перед вами был не я, Аманда. И смею надеяться, что сейчас вы видите совсем другого человека.

— Я это поняла.

Аманда подумала, что и сама сейчас другая. Она чувствует себя счастливее, независимее и уютнее в этой мешковатой одежде.

Правда, так было не всегда. Совсем недавно любая небрежность в одежде, пусть даже дома…

— А это кто? — прервал Патрик ее размышления, показав пальцем на пушистое дымчатое существо, прижавшееся к груди Аманды.

Он только делал вид, будто заинтересовался котенком, чтобы как-то отвлечь Аманду от грустных мыслей, которые та пыталась скрыть.

Ему это удалось. Аманда наклонила голову и прижалась щекой к мягкой теплой живой подушечке. Но Патрик заметил появившуюся на ее лице добрую улыбку.

— Его зовут Смоуки, — сказала она, нежно поглаживая котенка. — Мы вместе любовались заходом солнца.

— А также читали? — добавил Патрик, указывая взглядом на упавшую к ногам Аманды книгу, на обложке которой золотыми буквами было выведено «Голубая луна».

Аманда чуть подняла голову и, проследив за взглядом Патрика, утвердительно кивнула:

— Да, «Голубая луна».

— Вы читали другие его романы?

Вам нравится Грейдон Слейк? Или вас не очень увлекает однообразие его рассудительной эротики и описание доходящего до дикости насилия ?

— Да.

Она прочла все романы Слейка по нескольку раз. От некоторых страниц Аманда подолгу не могла оторваться. Ибо пока еще ничего не знала об интимных отношениях между мужчинами и женщинами. И не могла понять женщин, которые первыми, без страха и стеснения, прикасались к мужчинам. Да и мужчин, считавших подобные проявления чувств чуть ли не бесценным даром.

— Они приводят вас в смущение?

— Нет. Наоборот, я нахожу их успокаивающими. Ведь в них, как правило, добро торжествует над злом.

— А как вам «Голубая луна»?

— Первая глава меня просто захватила. Нечто подобное я чувствую, когда этот милый и теплый Смоуки мурлычет у меня на коленях.

— Сам Смоуки не очень любит читать?

— Увы, нет. Его вполне удовлетворяет возможность поспать на страницах. Не так ли, малыш?

— Я вижу, вы с ним большие друзья.

— Только приноравливаемся друг к другу, мы недавно живем вместе.

Всего две недели, Патрик. С того самого дня, когда вы наблюдали, как я принимала роды, а после слушали мой сумасшедший бред. Старались успокоить и приласкать. Был даже момент, когда я почувствовала желание первой прикоснуться к вам. И при этом не почувствовать никакого страха…

Нет. Никогда!

Земля в ту ночь промокла насквозь, как и шелковый платочек, впитавший в себя потоки слез Аманды. Ее охватила непонятная дрожь. Может быть, причиной тому был холодный дождь? Но ведь она сидела в машине. Или же это был другой дождь? Тот самый, горячие капли которого катились из ее глаз?

Аманда остановила машину на грязной обочине в двух кварталах от «Ариэля». Нет, она не пойдет в секцию чая, ставшую святыней, в таком виде. Надо подождать в машине, пока не прекратится ливень и не утихнет буря, бушующая за ветровым стеклом. И в ее душе…

Прошло около получаса. Дождь перестал, на душе тоже стало спокойнее. Аманда подъехала к входу в супермаркет и вышла из машины.

Прямо у дверей она увидела запечатанную картонную коробку. На ней большими печатными буквами было написано:

КОТЕНКУ НУЖЕН ДОМ!

Неужели там, дрожа от холода, действительно сидит очаровательное пушистое существо, насмерть перепуганное стучавшими по крышке коробки крупными каплями дождя? А может быть, там новорожденный малыш, брошенный матерью?

Аманда приложила ухо к крышке, но ничего не услышала. Любопытство взяло верх. Она распечатала коробку и заглянула внутрь. Там действительно сидел маленький котенок и с ужасом озирался. Дождь, вой ветра, раскаты грома перепугали крошечное существо. А выбраться из коробки он не мог.

Котенок жалостливо смотрел на склонившуюся над ним Аманду и всем своим видом, казалось, умолял освободить его из плена.

…Патрик с добродушной улыбкой еще раз посмотрел на котенка.

— Мне кажется, Смоуки чувствует себя здесь прекрасно. Вот, слышите? Он мурлычет!

— Да.

Аманда провела ладонью по головке котенка. Тот тут же открыл глаза и с тревожным удивлением посмотрел на Патрика.

— Он хочет, чтобы вы взяли его на руки.

— Ты действительно этого хочешь, Смоуки?

Черт побери, неужели тебе плохо на груди у Аманды ?

Но возражать Патрик не стал. Он надеялся, принимая Смоуки из рук Аманды, прикоснуться к ней.

Это прикосновение, которое не могло бы сравниться даже с робким поцелуем, наполнило душу Патрика волнующей теплотой.

Возможно, котенок действительно не хотел уходить от Аманды, где ему было так уютно. Или же сильные мужские пальцы Патрика показались Смоуки слишком грубыми. Во всяком случае, он тут же начал ерзать, недовольно шевелить хвостом и корчиться, всем своим видом показывая, что не потерпит насилия над собой или попыток ограничить его свободу.

Патрик не имел подобных намерений. Но также не хотел отпускать маленькое пушистое существо на траву. Котенок же не желал успокаиваться и в конце концов вонзил свои маленькие острые коготки в державшую его руку, оставив на ней тонкую кровоточащую царапину. Точь-в-точь такую же, какими были покрыты руки Аманды.

— Ой, Патрик, извините ради Бога! — воскликнула Аманда.

— Это не ваша вина. И даже не Смоуки.

Просто так мне на роду написано. Жаль, что я умираю. И что вы не замужем. И что у нас больше не будет возможности обо всем поговорить. В том числе и о наших отношениях…

Аманда протянула было руку, чтобы дотронуться до царапины на ладони Патрика, но тут же отдернула ее и смущенно сказала:

— Надо перебинтовать. Пойдемте в дом. Там у меня есть аптечка.

— Нет, спасибо. Со мной все в порядке. Я лучше поеду.

Прощай, Аманда!

Глава 11

Теплоход «Королева Елизавета-2»

Танцевальный зал

Вторник, 23 апреля 1999 года

Они плавно скользили по полированному полу, как на коньках по льду замерзшего пруда. Мужчины во фраках и женщины в вечерних туалетах беззаветно отдавались танцу под звуки расположившегося на невысоком помосте оркестра. На всех музыкантах также были фраки.

Прием капитана стал роскошнейшим праздником бального танца в одном из самых замечательных танцевальных залов, когда-либо встречавшихся на море.

Шампанское лилось рекой. Кое-кто предпочитал мартини. Но каждый непременно отдавал должное экзотическим фруктам на серебряных подносах и клубнике в дорогих кубках, которые разносили шнырявшие по всему залу стюарды.

Кэтлин появилась в зале, когда прием был уже в самом разгаре. Ее волосы на этот раз были собраны в пучок на затылке, как у Аманды. Атласное платье изумрудного цвета украшали розы. Шею обнимала нитка хотя и искусственного, но очень красивого жемчуга. Его ей в свое время подарила Маргарет, а потому Кэтлин дорожила этой изящной подделкой больше, нежели настоящим жемчугом, огромными гроздьями оттягивавшим мочки ее миниатюрных ушей.

В этом великолепном зале Кэтлин Тейлор сразу же привлекла к себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые — женщин. Но сама она чувствовала себя крайне неловко. А потому решила посвятить весь вечер наблюдению за происходящим, чтобы потом подробно отчитаться перед Патриком.

В качестве наблюдательного пункта Кэтлин облюбовала высокое, украшенное затейливой резьбой по позолоченному дереву кресло, одиноко стоявшее в углу зала.

Однако в полном уединении Кэтлин пребывала недолго. Уже через несколько минут ее разыскал стюард и преподнес бокал шампанского. Она не успела сделать и пары глотков, как юноша появился вновь с тарелочкой, на которой лежало миндальное пирожное. Кэтлин, подавив досаду, признала, что обязанности ее личного стюарда молодой человек выполнял весьма старательно.

Кэтлин обвела взглядом зал. Ей показалось, что все вокруг покрыто туманом, в котором каждая из ярко одетых вальсирующих пар казалась пляшущей радугой. Или же вся эта дымка была плодом воображения Кэтлин, в котором так же, как в тумане, всплывали знакомые образы. Она видела свою мать танцующей с любимым человеком. Это была самая яркая и красочная радуга. Мэгги и ее Майкл… Стройный и сильный, смуглый и стремительный. Прекрасный, полный гордого достоинства. Мужчина, полюбивший глубоко и навсегда, а никакой не вампир, снившийся Кэтлин по ночам.

Он никогда больше не будет являться ей в том страшном обличье… Кэтлин поклялась себе в этом. И надеялась, что так оно и будет. Майкл навсегда останется для нее сказочным принцем Маргарет. Навсегда!

Понемногу мысли Кэтлин приняли другое направление. Она вспомнила вечер в День святого Валентина, наполненный романтикой и шампанским, когда она узнала о существовании у Патрика брата-близнеца…

В тот год февраль в Бостоне выдался снежным. Кэтлин только-только сдала зимнюю сессию на втором курсе хирургического факультета колледжа и половину своей практики в клинике. Последнее считалось делом очень почетным, и однокурсники Кэтлин ей по-доброму завидовали.

Наставником Кэтлин был назначен студент четвертого курса. Ну конечно, Патрик Фалконер! Он был великолепен. Выглядел очень здоровым и сильным. Хотя для Кэтлин это не имело никакого значения. Главным было его искусство хирурга и компетентность в своем деле. То и другое было на самом высоком уровне. А еще — чувство величайшей ответственности перед доверившимся ему пациентом.

В последние полтора года они часто работали вместе. Подобные совпадения в графиках дежурств всегда волновали Кэтлин, которой Патрик казался верхом совершенства. И если он поначалу с неохотой воспринял свое назначение наставником младшей студентки, то ни разу не показал этого. Никогда не исчезал в паузах между операциями, небрежно бросив: «Кэтлин, вызови меня, если что…», — дабы скоротать вынужденный простой в чьем-либо более приятном обществе. Он всегда был где-нибудь поблизости. Ходил вместе с Кэтлин в библиотеку, где оба они засиживались за книгами, сопровождал в кафетерий. В конце концов, он мог и просто интересоваться ею. Ведь Кэтлин была очень недурна собой.

А скорее всего Патрик просто чувствовал себя уютно рядом с ней. Кэтлин никогда не досаждала ему ненужными вопросами, не пыталась проникнуть в его личную жизнь. Да она и сама была не менее скрытной, чем он.

Она ни о чем лишнем не спрашивала и в душу не лезла. Но про себя отмечала буквально все. От нее никогда не ускользало беспокойство, порой появлявшееся в его обычно невозмутимых синих глазах. Кэтлин всегда догадывалась о неприятных ночных звонках, дергавших Патрика и готовых вывести его из душевного равновесия. Наконец, она сразу же заметила, что с его пальца исчезло золотое обручальное кольцо.

Патрик же после этого стал немного спокойнее.

Но в ту февральскую пятницу доктор Фалконер был сам не свой. Он казался чем-то раздосадованным.

— У меня к тебе просьба, Кэтлин. Я хочу, чтобы мы вместе осмотрели одного пациента.

— Конечно, Патрик!

За все время их работы, наоборот, Кэтлин всегда обращалась к Патрику с подобными просьбами. «Ты не мог бы посмотреть живот у этого больного, Патрик? Мне кажется, у него что-то не в порядке с селезенкой. Но может быть, я ошибаюсь».

В подобных случаях Патрик всегда внимательно выслушивал и ее мнение, что особенно поражало Кэтлин. При этом Патрик всегда улыбался, довольный своей ученицей.

Но в тот день ему было не до смеха. Глаза потемнели, а голос звучал напряженно.

— Что-то сложное? — спросила Кэтлин.

— Очень. Главных жалоб две: распухшая грудная железа и боли в тазобедренных суставах. Но ты мне нужна не как консультант, а для поддержки. Скорее — моральной.

Не пускаясь в дальнейшие объяснения, Патрик взял Кэтлин за руку и провел в смотровой кабинет.

У окна стояла женщина.

— Габриела, позволь тебе представить доктора Кэтлин Тейлор. Кэтлин, познакомься, пожалуйста, с Габриелей Сент-Джон.

Необычайно красивая и почти раздетая Габриела Сент-Джон была явно чем-то сильно раздосадована. Увидев входившую в кабинет незнакомую женщину, она поспешила прикрыть наготу полами распахнутого больничного халата. Вместе с тем ничто, даже раздражение, если не ярость, не могло затмить ее красоту. А потому Габриела не считала нужным сдерживаться.

— Что эта особа здесь делает? — грубо спросила она.

— Доктор Тейлор будет ассистировать мне при осмотре.

— Ассистировать? С каких это пор тебе требуются ассистенты, чтобы осмотреть меня?!

Кэтлин знала, что эта негодующая красотка не бывшая жена Патрика Фалконера. Но не из-за нее ли он перестал носить на руке обручальное кольцо? Если это так и Габриела Сент-Джон расстроила семейную жизнь Патрика, то их отношения тоже, видимо, не сложились.

— Я не желаю ее видеть! — взвизгнула Габриела.

— Она здесь останется, или же не будет никакого осмотра.

— Это преступно! Врач не имеет права вести себя подобным образом! Я страшно беспокоюсь, что опасно больна. А ты мне отказываешь в помощи! Интересно, что скажет главный хирург, узнав о твоем поведении!

— Он найдет его ужасным, Габриела. Но послушай меня. Если я найду хоть какие-то отклонения, то доктор Тейлор проведет повторный осмотр. Тогда ты услышишь два мнения. Неужели тебе этого недостаточно?

— Какие-то отклонения? Патрик, умоляю, ты ведь не думаешь, что найдешь их у меня? Эти признаки какой-то страшной болезни?

— Я не говорил ничего подобного, Габриеля.

— Ошибаешься, Патрик! Может быть, ты думаешь, что я в тебе заинтересована? Что хочу тебя? Но это же глупо! — Габриела повернулась к Кэтлин и высокомерно заявила: — Я обручена, доктор Тейлор, и собираюсь выйти замуж.

Изящным жестом она протянула Кэтлин левую руку с наманикюренными ногтями и перстнем с бриллиантом в золотой оправе на пальце. Это можно было расценить как своеобразное извинение за грубость.

— Имя моего жениха — Кайл Ферфакс. Вы, конечно, слышали о нем. Впрочем, кто не знает этого блестящего окружного прокурора! Осенью Кайл будет баллотироваться в сенат. Я хочу быть рядом с ним. Помогать, а не стонать по поводу своего здоровья. Я слишком люблю Кайла. Кроме того, поймите, доктор Тейлор: он нужен нашему штату и всей стране! Если же окажется, что я больна, то…

Это был смелый монолог. Полный самоотверженности, жертвенности и добра. Будущая миссис Ферфакс готовилась стать образцовой женой будущему сенатору. Уж не говоря о грандиозном успехе, который несомненно ждал ее в высшем свете. Правда, Кэтлин была совершенно уверена, что Габриела Сент-Джон ничем не больна. Да и будущая супруга будущего сенатора, несомненно, это знала…

— Я пришла сюда лишний раз убедиться, что здорова, доктор Тейлор, — призналась она. — Или же узнать горькую правду от компетентного врача, которому доверяю.

Габриела вновь повернулась к Патрику и заговорила уже иным тоном:

— Ты обязан сделать это для меня, Патрик! Ты вообще мой должник! Но ведь ты не лучше его, не так ли? Ты так же жесток, как…

— Довольно, Габриела! Почему бы тебе теперь не рассказать доктору Тейлор то, о чем говорила час назад мне?

— Что ты имеешь в виду?

— Опухоль, которую ты якобы у себя обнаружила.

— Убирайся отсюда, мерзавец! И вы тоже, доктор Тейлор! Я сейчас слишком раздражена, чтобы обследоваться. Отложим все это! Воображаю себе реакцию Кайла, когда он узнает о том, что здесь сейчас произошло! Эта больница существует на деньги налогоплательщиков. Поэтому столь оскорбительное отношение здесь ко мне нельзя назвать иначе как бессовестным издевательством над обществом!..

Раньше, когда Кэтлин требовалась поддержка, Патрик всегда оказывался рядом. Тогда ей было достаточно одного его присутствия, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Сейчас он ждал такой же помощи от нее.

Может ли она помочь ему? Достаточно ли будет одного ее присутствия для усмирения бури эмоций, несомненно, бушевавшей в душе доктора Фалконера после всего, что произошло? Вряд ли.

Но Кэтлин уже знала, чего Габриела так добивалась от Патрика. Ей нужно было почувствовать прикосновение его рук к своему обнаженному телу. Симулируя уплотнение молочных желез и болей в тазобедренном суставе, Габриела провоцировала его. Волей или неволей, но он, как врач, должен был прощупать грудь пациентки и ее бедра.

Кэтлин стала свидетельницей поразительной женской наглости. То, что делала Габриела, конечно, выглядело аморально, грязно, неприлично, но за всем этим сквозила твердая уверенность: Патрику непременно захочется до нее дотронуться! Захочется, несмотря на ее помолвку и скорое замужество.

Мечтала ли Габриела только почувствовать его прикосновение или же ей нужно было заставить Патрика страдать? Последнего она, несомненно, добилась. Хотя, возможно, желала, чтобы эти страдания были более мучительными.

Кто же она, эта женщина?

Кэтлин сомневалась, что когда-нибудь сможет это узнать…

По пути из смотрового кабинета они с Патриком не сказали друг другу ни слова. Он выглядел мрачным, напряженным и каким-то озлобленным.

Кэтлин ненавидела Патрика, когда тот начинал злиться. Как врач, она видела все последствия подобного состояния души. Знала, какую огромную нагрузку оно дает на сердце, артерии, сосуды головного мозга, работу желудка.

— Вы готовы выслушать мое мнение, уважаемый доктор Фалконер? — спросила Кэтлин официальным тоном, сама удивившись своей смелости. — Я согласна с вашим диагнозом: случай и впрямь неординарный.

Патрик остановился и повернулся к ней. Она ожидала увидеть его улыбку, но на этот раз выражение лица доктора Фалконера оставалось серьезным и очень сосредоточенным, даже суровым…

— Какие у тебя планы на сегодняшний вечер, Кэтлин? — неожиданно спросил Патрик.

Какие планы? Сегодня четырнадцатое февраля! День святого Валентина… При полной луне, которая будет выглядеть еще более таинственной и прекрасной, пробираясь сквозь плывущие по небу ватные облака. Чего ждать от полнолуния в ночь любви? Никто не знает. Но уж непременно Купидон вместе с круглой луной сыграют с землянами какую-нибудь шутку!

Кэтлин намеревалась провести праздничную ночь в отделении «Скорой помощи». Нет, она не хотела отобрать себе самые легкие случаи. Пусть они достанутся другим практикантам. Им ведь тоже нужно многому учиться! Ей же лучше заняться зашиванием швов после операций.

— Почему ты молчишь? — вернул ее к реальности голос Патрика.

— Ах, извини! Нет, на сегодняшний вечер я ничего не планировала.

— Прекрасно! Тогда поедем со мной пить.

— Пить?!

— Да. Насколько мне известно, ты не поклонница обильных возлияний. Должен признаться, что и я тоже, но сегодня решил хорошенько напиться. Для этого мне нужен компаньон, и я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Понимаю, чтобы после я села за руль и привезла тебя домой. Так?

— Я хочу, чтобы ты пила вместе со мной. За руль же никто из нас сегодня не сядет.

Взяв Кэтлин под руку, Патрик повел ее вдоль набережной к одной из самых модных портовых таверн. Но, не дойдя полсотни шагов, неожиданно остановился у витрины небольшой книжной лавки с выставленными под стеклом последними бестселлерами. Патрик пробежал взглядом названия книг, постоял у витрины еще несколько мгновений, после чего двинулся дальше.

Шел снег. Ночь выдалась холодной. И чтобы поскорее согреться, Патрик тут же попросил официантку принести горячего рома. Та послушно приняла заказ, но почему-то удивленно выгнула бровь, а затем нахмурилась. Кэтлин заметила это и спросила Патрика:

— Насколько я понимаю, ты решил сегодня что-то отметить?

— Конечно. Почему бы и нет?

— Я имею в виду не День святого Валентина. Послушай, ты ведь сам как-то сказал, что смотришь на меня как на свою младшую сестру. Если так, то мы должны быть откровенны друг с другом. Разве нет?

Кэтлин и Патрика действительно очень часто принимали за брата и сестру. Наверное, из-за некоторого внешнего сходства. Так, по крайней мере, считала Кэтлин. Оба были темноволосыми, голубоглазыми, очень серьезными и собранными. Но если внимательно посмотреть на них со стороны, то…

— Конечно. Почему бы и нет? — повторил Патрик как-то холодно и безучастно.

Он с досадой посмотрел на продолжавшую хмуриться официантку и с раздражением добавил к прежнему заказу еще и бутылку дорогого шампанского. На лице девушки появилась понимающая улыбка. И Патрик уже не сомневался, что это довольно милое создание в синем форменном фартуке отлично понимает: он и Кэтлин — никакие не родственники, несмотря на внешнее сходство.

Официантка исчезла, но очень скоро вернулась с ромом и шампанским. Патрик разлил игристый напиток в бокалы.

— Мне всегда хотелось иметь младшую сестренку, — сказал он с легким вздохом. — А лучше тебя я не найду никого и нигде.

Он сказал это задумчиво и очень серьезно. Кэтлин почувствовала в душе радость и какое-то непонятное ликование, как будто этот удивительный человек сделал ей предложение иного рода…

— Кэтлин, не в моих правилах навязываться. Может быть, у тебя уже есть… Ну, старший брат. Назовем его так.

— Нет.

«Где я найду кого-нибудь лучше тебя?» — мысленно добавила она.

— Итак?

Патрик поднял свой бокал и осторожно чокнулся с ней.

— Будем отныне братом и сестрой?

— Да, — прошептала Кэтлин. — С этой минуты — мы брат и сестра.

Патрик выпил шампанское до дна, после чего заявил, что немедленно хочет узнать абсолютно все о своей неожиданно обретенной младшей сестренке.

Они сидели за столом в полупустом зале, пили шампанское и ром, изредка поглядывая в окно, за которым продолжал падать мокрый снег. Кэтлин рассказывала Патрику о себе. И о… Мэгги. Ей казалось крайне важным, чтобы он знал все об этой замечательной женщине. О ее горячо любимой матери. А еще в глубине души Кэтлин возникло совершенно неосуществимое, но до боли жгучее желание, чтобы и Мэгги узнала о Патрике Фалконере.

— Как она отнеслась к твоему желанию стать доктором?

— Мэгги хотела видеть меня доктором философии, а не медицины.

— Ученым?

Кэтлин утвердительно кивнула и, отвернувшись, уставилась в окно. Она не хотела видеть реакцию Патрика на свое признание.

Кэтлин Тейлор, и вдруг ученый? Сухой исследователь, проводящая дни в лабораториях и библиотеках? Как знать, возможно, это был бы для тебя самый лучший выбор. Вместо скальпелей, пробирок, колбочек и микроскопов, не оставляющих ни сил, ни времени для интересных разговоров или горячих, захватывающих споров…

Может быть, такие мысли действительно роились сейчас в голове Патрика, очень серьезно смотревшего на Кэтлин. Но даже если это и действительно было так, она все равно ничего не могла прочесть в его потемневших глазах. Патрик был слишком гордым и сдержанным, чтобы выдать себя.

Кэтлин вдруг осенило: чистому, благородному Патрику просто в голову не придет осуждать молоденькую практикантку за то, что она, вроде бы, занимается не своим делом! Язвить, насмехаться, подтрунивать над кем-либо скорее пристало ей, а не ему. Ибо за всем этим обычно скрывается неуверенность в себе, в чем никак нельзя было заподозрить Патрика Фалконера. К тому же он предложил ей стать его младшей сестрой. И сделал это совершенно серьезно.

— Он мой родной брат-близнец, — тихо проговорил Патрик, опустив взгляд.

— Кто?

— Подумай.

— Грейдон Слейк?

— Да, он самый. Как ты быстро догадалась! Неужели мы с ним так похожи?

— Нет. И все же…

Час назад, когда Патрик остановился у витрины книжной лавки, Кэтлин заметила, как его взгляд задержался на романе Грейдона Слейка «Зыбучий песок».

— И все же? Продолжай, если уж начала.

— И все же при первой встрече с тобой я даже испугалась: уж не Слейк ли это?!

— Надеюсь, ты не подумала, что я в свободное от операций время кропаю популярные романы? Боже, да ты меня просто окрылила!

— А почему бы твоей младшей сестренке и не восхищаться своим старшим братом? Верить, что он способен на что-то очень значительное и прекрасное? Ты ведь с успехом мог бы этим заниматься!

— Нет, Кэтлин, не мог бы. Вот Джесс — тот может.

Джесс… Как давно Патрик не произносил имени своего родного брата! Наверное, долгие годы. Но вот он заговорил о нем, заговорил с ней, с Кэтлин. Заговорил сам.

— Да, мы с ним близнецы. Джесс старше меня на пятнадцать минут. Но мы не общались друг с другом с тех пор, как обоим стукнуло девятнадцать лет.

— Из-за Габриель!?

— Габриела стала завершающим, смертельным ударом по нашим отношениям. Мы отдалились друг от друга за четыре года до ее появления. А может быть, и всегда были такими.

— Но сам-то ты так не считал!

— Не считал. Наоборот, я думал, что мы с ним самые близкие друзья. Но как оказалось, ошибался.

— Ты в этом уверен?

— Да.

— Но ведь сейчас, когда вы оба повзрослели…

— Возврата к прошлому быть не может!

— Ты говоришь так, будто Джесс умер. Но ведь он жив! Как и ты.

— Но друг для друга мы умерли, Кэтлин! Это наша величайшая семейная тайна. И я хочу, чтобы она таковой и осталась.

— Не беспокойся, Патрик. Я никогда и никому ничего не скажу. Но…

— Без всяких «но», доктор Тейлор! Повторяю, возврата к прошлому нет и быть не может.

…Все кончено. Кончены отношения между братьями Фалконерами. Закончен разговор на неприятную тему между ней и Патриком.

Они действительно никогда больше не обсуждали это ни в тот вечер, ни позже. Но Кэтлин продолжала думать о Джессе, задавая себе один и тот же вопрос: что же послужило главной причиной столь трагического разрыва между родными братьями, после которого не осталось даже надежды на примирение?

Патрик сказал, что Габриела стала завершающим, смертельным ударом. Но он же признался, что отчуждение между ним и братом началось за четыре года до этого. Значит, обоим Фалконерам было тогда по пятнадцать лет. Тот самый возраст, когда юноши становятся мужчинами. Может быть, именно в те годы их начали сравнивать друг с другом? Причем предпочтение, несомненно, оказывалось подававшему блестящие надежды Патрику.

Суть дела заключалась не в том, что Патрика считали умнее. Они оба были на редкость способными. Но Джесс всегда выглядел бесшабашным шалуном, задирой и повесой. А в его годы, чтобы преуспеть на жизненном поприще, надо было уже уметь приспосабливаться. Или же идти напролом, демонстрируя в прямом и переносном смысле атлетическую силу, дабы заставить себя бояться.

Ни тем, ни другим искусством Джесс Фалконер не владел. Не было у него и известности выдающегося специалиста в какой-либо области, чего по праву сумел добиться его брат. Так что соперничать с Патриком ему было очень трудно.

А может быть, все обстояло совсем по-другому? Может быть, Джесс никогда и не стремился состязаться с братом? Возможно, он просто зарылся в книгах, в великом множестве стоявших у него на полках, и пребывал в их нереальном мире вплоть до своего девятнадцатилетия?

И вот тогда-то Джесса Фалконера, словно магнитом, притянула к себе ошеломляющая красота Габриелы Сент-Джон. Габриела же отдала предпочтение его великолепному братцу.

«Ты вообще мой должник!» — заявила Габриела в смотровом кабинете.

В чем же дело? Или Патрик расстался с Габриелей в надежде, что теперь она уйдет к Джессу? Было ли это его попыткой пожертвовать своей любовью и таким образом помириться с братом?

Нелюбовь никогда не была разменной монетой. И Патрик не мог этого не понимать. И все же в своих отчаянных попытках помириться с Джессом он хотел испробовать все пути.

Смеялась ли Габриела над безрассудной страстью Джесса? Несомненно, так оно и было! Ее бурное негодование по отношению к Патрику имело целью подвергнуть наказанию обоих братьев.

А как смиренный, сраженный безответной любовью и неловкий Джесс ответил на подобное презрение со стороны обожаемой женщины? Его ответом стала безумная, слепая ярость доброго животного, получившего тяжелую рану.

«Ты не лучше его! — кричала Габриела на Патрика тогда в больнице. — Ты так же жесток, как…»

…Как Джесс…

— Желаете еще шампанского, мисс?

— Ой! — вздрогнула от неожиданности Кэтлин.

Из глубокой задумчивости ее вывел голос стюарда, державшего в руках поднос с шипящим и отливавшим золотом бокалом. Кэтлин подняла голову и посмотрела по сторонам. Все те же расплывчатые очертания танцующих радуг. Ее собственные столь же туманные мысли. Чуть слышный рокот машин «Королевы Елизаветы-2»…

— Нет, спасибо. Честно говоря, мне уже пора идти.

Опекающий ее стюард многозначительно улыбнулся. Полученное им задание сделать пребывание Кэтлин на теплоходе максимально комфортным включало и возможную организацию романтических встреч на верхней палубе при лунном свете.

Кэтлин же нужны были встречи не с кем-то при лунном свете, а с самой луной. А точнее, с близнецом ночного светила, с Джессом Фалконером…

Джесс оказался именно луной, отражавшей свет солнца. Солнцем же был его брат Патрик. К такому заключению Кэтлин пришла уже давно. Каким бы блестящим ни выглядел Джесс, это сияние было лишь отражением ослепительных лучей, исходивших от его замечательного брата.

Наступающую ночь Кэтлин хотела провести наедине со «Снежным львом», надеясь, что роман поможет ей найти путь к Джессу, вынужденному вечно оставаться в тени Патрика. Кэтлин же хотела вывести его из этой тени. Для этого ему нужно лишь отдать брату маленькую толику самого себя — чуточку собственного спинного мозга. Наградой же Джессу фалконеру станет самоутверждение в собственных глазах и жизнь его сразу же изменится.

Ухватится ли Джесс за эту возможность освободиться от тени брата? Или же его сердце так же холодно и темно, как обратная сторона луны?..

Глава 12

Теплоход «Королева Елизавета-2»

Среда, 24 апреля 1999 года

— Алло! Это Кэтлин Тейлор. Мне нужен мистер Асквит.

— Доктор Тейлор? — встревоженно переспросила секретарь Тимоти Асквита. — Что-нибудь случилось?

— Нет, во всяком случае, ничего, касающегося семьи мистера Асквита. Я звоню по личному делу. Видите ли, у меня есть к нему одна просьба.

— О, слава Богу, что все в порядке! Но боюсь, мистер Асквит сейчас занят, у него какое-то совещание. Прошу вас, доктор Тейлор, объясните мне, в чем дело. И я передам все мистеру Асквиту, как только он освободится. Вы не возражаете, если он вам перезвонит?

— Наверное, легче будет мне самой сделать это. Только надо назначить время. Лучше сегодня. У меня к нему двухминутный разговор, не более.

— Конечно. Прошу вас, не вешайте трубку.

— Хорошо.

Кэтлин терпеливо ждала, сжимая телефонную трубку в руке. Очень скоро ей предстоит трудный разговор с Джессом Фалконером. Поговорить надо было как можно быстрее, пока она не разуверилась в успехе своего плана. Надо постараться убедить Джесса помочь умирающему брату. Конечно, если его вообще можно в чем-нибудь убедить.

Или все это безрассудство и глупость? Может быть, ее измученный постоянной бессонницей мозг перестал что-либо соображать? Ведь она не спала уже много ночей подряд…

Сначала Кэтлин хотела позвонить брату Патрика с берега, где телефонная связь, как ей казалось, должна быть надежнее и чище, нежели при разговоре с борта теплохода. Ведь банкиры на Багамах не стали бы вкладывать сумасшедшие деньги в создание системы международной телефонной связи, не убедившись в ее качестве.

Рассуждения Кэтлин были вроде бы логичными. Но на деле все оказалось совершенно не так. С теплохода в Европу звонили многие и неизменно оставались довольны.

Тогда Кэтлин решила не ждать прибытия на Багамы и позвонить с борта «Елизаветы». Оставалось узнать номер телефона. Когда попытки выяснить таковой по выходным данным романов Грейдона Слейка потерпели неудачу, Кэтлин и вспомнила о Тимоти Асквите.

— Доктор Тейлор? Неужели вы решили-таки меня о чем-то попросить?! Наконец-то!

— О, мистер Асквит! Спасибо, что ответили на мой звонок!

— Здравствуйте, доктор Тейлор! Я готов выполнить любую вашу просьбу. Только расскажите подробно, чего бы вы хотели? И примите мои поздравления по поводу вашего дня рождения.

— Боже, вот никогда бы не подумала…

Конечно, он знал, когда у Кэтлин день рождения. Ведь в ту ночь, когда был спасен маленький Тимми, она обронила при медсестре, что получила к своему дню рождения самый лучший подарок — возможность спасти человеческую жизнь. Медсестра передала это Фэй Асквит, а та — Роберту и Лиллит. Естественно, и старшему Тимоти — тоже. Но…

— О чем не подумали бы? — переспросил Асквит.

— Я удивилась, что вы запомнили дату моего рождения.

— День, когда вы спасли моего любимого внука? Как я мог его забыть!

— Понятно, но…

Асквит не мог не заметить, как задрожал голос Кэтлин. Она поняла это по его тону.

— Я не хочу вас смущать, доктор Тейлор, но вы сами знаете, как наша семья вам благодарна. И так будет всегда. Поэтому, какой бы ни оказалась ваша просьба, я сочту за честь ее исполнить. Любое ваше желание, в любое время.

— Мне нужно срочно поговорить с Грейдоном Слейком.

— Ага! Вы уже прочли «Похитителя», не так ли? Я думал, что роман в окончательной редакции еще не поступил в продажу.

— Нет, я еще не читала этого романа. Но мне необходимо срочно побеседовать с его автором. Боюсь, что пока не могу вам сказать почему.

— Хорошо. Я не стану вас допрашивать. У Слейка есть телефон и факс. Если после четырех гудков трубку не поднимут, то включится автоответчик. Он даст вам всю информацию, где в данный момент находится Грейдон Слейк и как до него добраться.

— Удивительно! Зачем ему это нужно?

— Я тоже не понимаю. Может быть, чтобы всегда иметь возможность срочно связаться с остальным миром.

— С остальным миром? Как это?

— Просто Грейдон Слейк предпочитает одиночество и живет в очень отдаленном месте.

В воображении Кэтлин тут же возникло холодное и очень темное ущелье. Примерно такой она представляла себе обратную сторону луны. Дом же Слейка рисовался ей в виде большого айсберга, наподобие тех, что в изобилии плавают по Северной Атлантике.

— А где он живет?

Тимоти прокашлялся.

— Наверное, мои слова показались вам слишком мрачными. На самом же деле Слейк живет в Мауи — это экзотическое местечко на побережье одного из Гавайских островов. Чем, насколько я могу судить, весьма доволен. Откровенно говоря, это настоящий рай на земле!

— Вы там были?

— Да. Вместе с Лиллит и Робертом мы специально ездили к Слейку, чтобы обсудить черновой вариант сценария фильма по его роману.

— «Похититель сердец»?

— Да.

«А теперь, — размышляла Кэтлин, — уже мне предстоит туда поехать. Но обсуждать мы с ним будем не похищение чьего-то сердца, а его спасение».

Решение Кэтлин встретиться с Джессом Фалконером было импульсивным. Хотя она и не знала, сумеет ли расстаться с чарующими тайнами ласково плещущегося за бортом моря? Но ответ нашелся очень быстро: она возьмет их с собой!

И даже если это сделать не удастся, ей все равно надо ехать к Джессу, чтобы убедить его спасти жизнь Патрику. В своем романе «Снежный лев» Джесс Фалконер, он же Грейдон Слейк, ратовал за защиту всех живых существ, подвергающихся опасностям. Сейчас смертельная угроза нависла над его родным братом. Кэтлин скажет ему: «Только вы можете спасти Патрика. И должны это сделать! Должны!»

— Вы, случайно, не знаете, сейчас он в Мауи?

— Уверен, что там. И останется в Мауи, пока сценарий «Похитителя» не будет подписан всеми, кому положено.

— Мне обязательно надо к нему поехать для очень важного и конфиденциального разговора.

— Понимаю, для вас это, видимо, чрезвычайно важно.

— Да, очень. Вы дадите мне его адрес?

— С одним условием: вы будете очень осторожной.

Осторожной? Остерегаться Джесса Фалконера? Неужели его старые раны все еще-не зализаны и продолжают кровоточить?

— Дорога к его дому очень трудна и опасна. Узкая ленточка, вьющаяся между скалами над пропастью, со множеством крутых поворотов. Ехать по ней можно только днем. И предпочтительно, чтобы за рулем сидел кто-нибудь из местных водителей. Кстати, почему бы вам не встретиться со Слейком в Капалуа и не попросить его самого это сделать? Мы в свое время поступили именно так. Причем он сам предложил нам свою помощь. Если вы считаете для себя неудобным обратиться к нему с подобной просьбой, то предоставьте это мне. Ведь я обязательно позвоню Слейку, чтобы предупредить о вашем приезде.

— Нет, спасибо. Я обещаю быть крайне осторожной. А Слейку не следует знать о моем визите.

— А не лучше ли мне все-таки его предупредить?

Голос Тимоти Асквита звучал вежливо и почтительно, как у средневекового рыцаря.

Кэтлин молчала. Но в голове настойчиво крутилась фраза, сказанная Тимоти несколькими минутами раньше: «Какой бы ни оказалась ваша просьба, я сочту за честь ее исполнить. Любое ваше желание, в любое время».

Тимоти Асквит. Средневековый рыцарь. Всегда — джентльмен… И этот рыцарь-джентльмен дал ей торжественную клятву прийти на помощь в любую минуту.

Из трубки вновь донесся его голос, в котором чувствовалось участие:

— Хорошо, доктор Тейлор, я ничего ему не скажу.

— Спасибо!

Когда «Королева Елизавета-2» пришвартовалась в Нассау, Кэтлин уже была готова к тому, чтобы тут же покинуть гостеприимный теплоход. Сначала она по телефону заказала себе билет на самолет, вылетающий с Багам в Мауи, затем написала благодарственную записку своему стюарду Полу, вложив в конверт изрядные чаевые. После чего с сожалением закрыла за собой дверь каюты номер 2063.

В радиорубке ей передали последнюю телеграмму от Асквита, содержавшую перечень всех телефонов в Мауи и советы по пребыванию в этом местечке. Прочитав телеграмму, Кэтлин хотела было уйти, но улыбающийся радист предложил ей на несколько минут задержаться у кассы. Из окошка выглянула такая же улыбающаяся кассирша и вручила Кэтлин весьма впечатляющий счет за телефонные переговоры. Каждая минута разговора стоила здесь двенадцать с половиной долларов. Минут же набралось превеликое множество…

Самым коротким был звонок к Аманде, состоявшийся на следующий день после се встречи с Патриком. Получился он каким-то сумбурным. Кэтлин поняла со слов Аманды лишь то, что встреча состоялась и прошла прекрасно.

Последний свой визит на теплоходе она нанесла судовому врачу.

— Я — хирург, — представилась Кэтлин. — Сейчас я покину теплоход. Понимаю, что ваши пассажиры очень редко поступают подобным образом. Ведь куда приятнее провести на борту этого прекрасного судна все положенное время. Но иногда происходят экстренные события, которые делают продолжение путешествия невозможным. Вот счет за оказанные мне вами услуги. Он полностью оплачен. А вот моя лицензия на право работать хирургом в калифорнийской клинике в Уэствуде.

Врач почему-то долго изучал обе бумаги, после чего спросил:

— Чем я могу быть вам полезен, доктор Тейлор?

— Один из моих близких друзей, кстати, тоже врач, нуждается в пересадке костного мозга. В принципе мы знаем возможного донора. Но не исключено, что он будет возражать. Я хочу сама полететь к нему и попытаться уговорить. Но в любом случае, независимо от результата переговоров, хотела бы взять у него кровь. Это необходимо для предварительного анализа на случай, если донор в конце концов согласится на операцию. Но проблема заключается в том, что он живет в глухой, отдаленной местности, куда с трудом можно добраться. Поэтому привезти его в какую-нибудь больницу будет не так-то легко…

— Понятно, но разве нельзя взять анализ прямо у него дома?

— Именно это и предполагается сделать. Но у меня с собой нет…

— Все понятно. У вас нет ни шприца, ни пробирок, ни ваты, ни бинта. Одним словом — ничего.

— Вот то-то и оно! Поэтому я вынуждена попросить вас…

— Никаких проблем!

Судовой врач распахнул шкафчик.

— Здесь вы найдете все, что потребуется. Не стесняйтесь!

Кэтлин посмотрела на врача и вдруг увидела, что улыбка медленно сползает с его лица. Сначала она не поняла, что произошло. Но уже в следующий момент у нее мелькнула ужасная догадка. Кэтлин сделала шаг к доктору и закатала свой левый рукав:

— Не беспокойтесь, коллега, я не наркоманка. Смотрите. — На ее алебастрового цвета коже не было ни пятнышка. — Но если вы мне не верите, то позвоните, пожалуйста, в клинику доктора Шеридана в Лос-Анджелесе.

— У меня и мысли не было о чем-нибудь подобном, доктор Тейлор! Просто я задумался над тем, чем еще могу вам помочь. Возможно, в шкафу далеко не все есть. Поэтому мы сейчас спустимся ко мне на склад. Там вы найдете абсолютно все, что может понадобиться для проведения анализа крови. Правда, шприцы у нас довольно старомодные. Вы сможете ими пользоваться?

— Вне всякого сомнения!

— Тогда пойдемте.

— Но, доктор, вы позволите мне вам заплатить?

Он сморщился и сухо ответил:

— Вы, вероятно, уже поняли, что мы берем с пассажиров немалые деньги за телефонные переговоры. Так неужели не можем себе позволить сделать кому-то небольшой подарок?

Через несколько минут Кэтлин стояла на вымощенной ровным булыжником пристани и махала вслед теплоходу, с которым ее связала волшебная романтика моря. Она поделится ею с Патриком. Но самое дорогое все же осталось на этом прекрасном корабле. Мэгги и ее Майкл…

Ты танцуешь с ним, мама. Я вижу вас обоих, как разноцветную радугу после весеннего дождя. И ты всегда будешь танцевать с ним. Со своим Майклом…

А дочь Мэгги сейчас отправится на самолет, но перед отлетом купит в местной книжной лавке экземпляр «Голубой луны». Романа, написанного Грейдоном Слейком…

Кэтлин открыла книгу в тот момент, когда самолет оторвался от земли. И тут же сама как бы оторвалась от всего мира, поглощенная удивительным полетом фантазии автора, словами, западавшими глубоко в душу…

Глава 13

Мауи

Среда, 24 апреля 1999 года

Кэтлин читала взахлеб. Она не могла оторваться от книги даже тогда, когда самолет проваливался в воздушную яму, и все пассажиры в ужасе до боли в пальцах сжимали ручки кресел.

Роман «Голубая луна» оказался трагичным. Полным ужасов и опасностей.

Неужели его написал человек, который был не в состоянии соперничать со своим родным братом? Неловкий и скорее всего непривлекательный внешне? Однако он обладал безудержным воображением.

Но можно ли было вообще представить себе существование столь бешеной страсти? До знакомства с романом Кэтлин, не задумываясь, ответила бы на этот вопрос отрицательно.

Но теперь она всем своим существом ощущала таившееся за книжными строчками страстное желание, отчаянный крик изголодавшейся по настоящим чувствам человеческой души. И вдруг поняла, что безумно хочет испытать все это сама.

Джесс Фалконер? Нет. Он никогда бы не смог передать словами экстаз мечущейся души и неуемную страсть неожиданно вспыхнувших чувств. Такое оказалось под силу только Грейдону Слейку…

Именно Грейдон Слейк, никогда не существовавший в реальной жизни, стал автором одного из самых захватывающих вымыслов, когда-либо существовавших в литературе — грандиозной фантазии на тему безумной любви.

Сам автор, возможно, и не согласился бы с романтической оценкой Кэтлин Тейлор. Триллеры Слейка, как правило, представляли собой заполненные кошмарами странствия по тайникам жестокого человеческого разума. Или же головокружительные погружения в интимные подробности секса.

Секса… Но не любви.

Ни одна из шестисот с лишним страниц «Голубой луны» не была посвящена любви. Не существовало ее ни в описаниях лирических сцен, ни в остроумных и живых диалогах героини с героем, занятых погоней за убийцей, ни в их таинственном шепоте в постели.

Главный герой романа — в прошлом полицейский — обладал редчайшим даром точно угадывать желания преступников. Это делало его для них вдвойне опасным. С отъявленными же мерзавцами он был жесток. Однако разница между героем и его антиподом в романе была отражена очень четко и красноречиво. Герой «Голубой луны» мог, например, без колебаний пожертвовать своей жизнью ради спасения женщины, которую «любил». Хотя до любви во всем ее романтичном понимании там было очень далеко.

Кэтлин вникала в каждое слово Грейдона Слейка, порой перечитывая по нескольку раз одну и ту же фразу. И все время думала о близнеце Патрика Фалконера, которого никогда не видела и о котором практически ничего не знала.

Она всегда считала Джесса луной, отражавшей свет солнца — брата Патрика, человеком, не способным на глубокие чувства. И все же строчки его романа дышали страстью. Страстью глубокой, порой бешеной и неукротимой. Примерно такой же, какая охватывала саму Кэтлин, когда та со скальпелем в руках боролась за чью-то жизнь и была готова отдать за нее свою собственную. Теперь Кэтлин вообще начинало казаться, что у нее с Джессом, выглядевшим первоначально на фоне брата серым и незначительным, куда больше общего, нежели с тем же Патриком.

Поэтому она продолжала жадно вчитываться в «Голубую луну», надеясь, что, может быть, найдет в романе новые подтверждения их душевной близости с автором. Общности двух одиноких существ, способных тем не менее проникнуть в волшебные тайны любви и разгадать все ее загадки. Правда, время от времени в голову Кэтлин приходила мысль о том, что подобные оценки неизвестного ей близнеца Патрика могут оказаться ошибкой, не имеющей ничего общего с действительностью.

Что ж, сегодня к вечеру все должно проясниться.

…Рейс из Гонолулу в Мауи задержался из-за плохой погоды. Поэтому Кэтлин прилетела на остров, когда уже смеркалось. Еще с самолета она заметила внизу светлую узенькую полоску, шелковой ленточкой вьющуюся между темными скалистыми горами. И поняла, что это и есть дорога в Мауи.

«Я обещаю быть крайне осторожной», — вспомнила Кэтлин клятвенное обещание, данное Тимоти Асквиту. Он предупреждал, что ночью ехать по этой дороге чрезвычайно опасно. Темнота же должна была окутать остров с минуты на минуту. А для Кэтлин это представляло двойную опасность. За руль она садилась очень редко, поскольку жила рядом с больницей, где работала, и в двух кварталах от супермаркета «Ариэль», куда ездила за покупками.

Конечно, было бы куда благоразумнее отложить поездку до утра. Тем более что при всех вариантах, даже если удастся взять кровь у Джесса, она могла улететь с острова только на следующий день. Но дело зашло уже слишком далеко, чтобы останавливаться на полдороге. Нет, все надо закончить этим вечером или даже ночью! А потом, сегодня же день ее рождения! И существует поверье, будто бы по таким датам судьба благоволит к путешественникам…

Кэтлин понимала, что предстанет перед Джессом Фалконером совершенно измотанной. Но все же предстанет! Именно сегодня вечером! Пусть даже очень поздним…

На мокрой, скользкой от дождя дороге ее взятая напрокат машина оказалась единственной. Это устраняло возможность столкновения и делало путешествие менее опасным. К тому же по правой обочине вдаль тянулись фонарные столбы, неплохо освещавшие дорожное полотно.

И все же на каждом крутом повороте у Кэтлин замирало сердце.

Наконец фары высветили впереди указатель на съезд вправо. Тимоти Асквит подробно проинструктировал Кэтлин, а потому она тут же догадалась, что это ответвление от главной дороги ведет к дому Джесса Фалконера.

Свернув, Кэтлин сразу же оказалась в полнейшей темноте, ибо никаких фонарей или светящихся дорожных знаков здесь не было. Видимо, Фалконер решил не утруждать себя созданием каких-либо удобств для гостей. Гостей? Каких же? Если кто-то действительно хочет видеть их у себя, то уж наверное не станет забираться в такую глушь!

Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, Кэтлин почти вслепую двинулась дальше.

Рассудок Кэтлин был вконец измучен бессонницей, продолжавшейся много ночей подряд. Причиной тому были злобные духи и привидения, толпившиеся, как ей казалось, около ее постели. А потому сейчас она принялась на полном серьезе заклинать всю эту нечисть, непременно обитавшую в доме Джесса Фалконера.

Но каков этот дом? Средневековый замок, полный леденящих кровь неясных образов, таящихся в сырых комнатах, больше похожих на темницы? Или же в нем живет безумец, одержимый страстью к убийствам, вроде Франкенштейна? Сам же замок, конечно, обнесен мрачными каменными стенами, ощетинившимися пушечными жерлами. Рассказывают, что нечто похожее можно увидеть в баварских Альпах.

Замок? Почему обязательно замок? Почему, скажем, не мрачное поместье наподобие существовавших некогда в Трансильвании. С множеством комнат-склепов, в каждой из которых стоит черный гроб…

Наверное, Тимоти Асквиту следовало бы предупредить Кэтлин о подобных архитектурных изысках и обитающих среди них ужасах, если, конечно, все это и впрямь существует. Но ведь он-то был здесь в ясный солнечный день! В такое время любой, даже самый таинственный и страшный замок, может показаться дворцом. К тому же Тимоти, конечно, и понятия не имел о той трансформации, которая происходит здесь по ночам. И уж совсем не догадывался о том, что Грейдон Слейк порой превращается в некоего Джесса Фалконера. Но ведь это-то как раз не выдумка и не игра болезненного воображения!

Кстати, что сейчас пишет известный создатель бестселлеров? Может быть, в этой и без того пугающей тьме он плетет очередную запутанную паутину из описаний ужасных убийств? Или еще что-нибудь в том же духе?

Но вот же он, дом Джесса Фалконера! Дом Грейдона Слейка… И никакой он не средневековый замок, не ощетинившаяся орудийными жерлами цитадель безумного фанатика. И тем более не жилище вампира в обличье сказочного принца. А всего лишь неуклюжее здание из белого кирпича, издали напоминающее длинную жемчужную нить, небрежно брошенную на цветочную клумбу…

Кэтлин остановила машину у подножия уходящей ввысь цепи деревянных лестниц, отстегнула ремень безопасности и вышла.

Некоторое время она стояла под проливным дождем, пытаясь успокоиться и взять себя в руки, но это не удавалось. Дрожали колени, дрожали пальцы, дрожал, казалось, каждый мускул.

А может быть, Кэтлин загипнотизировало видение, возникшее на самом верху лестницы? Это был он, как бы раздвинувший завесу дождя и остановившийся посреди нее. Кэтлин видела его совершенно отчетливо. Так, как можно видеть тень: один силуэт без лица и глаз.

И все же ей показалось, что лицо видения, как бы сквозь туман, начинает просматриваться. И что оно обезображено множеством шрамов, делавших его похожим на неровную поверхность луны. Кэтлин невольно подумала, что при подобном уродстве ни одна женщина не захочет обладателя этого лица.

Свет из открытой двери дома упал на его волосы. Они были очень похожи на ее — такие же черные, как полуночное небо, густые, блестящие. Затем желтые лучи осветили его лицо. Каждую черточку…

Никаких шрамов не было и в помине! Оно казалось вырубленным из камня. Сильный подбородок, опущенные уголки губ, слегка выступающие тяжелые скулы.

Человек, стоявший сейчас перед Кэтлин, писал романы, неизменно становившиеся бестселлерами. Он имел дар повелевать ветром и дождем. Иногда позволял себе легкие развлечения, наблюдая, как непрошеные гости пытаются добраться до его дома в кромешной тьме. Но Кэтлин почему-то подумала, что самое большое наслаждение Джессу скорее всего доставляло искусство плотской любви, творимое в постели.

Джесс легкой, грациозной походкой стал спускаться по ступенькам лестниц навстречу Кэтлин, сразу же почувствовавшей приближение опасности. В этот момент она впервые увидела его глаза. Они горели темно-зеленым огнем, одновременно предупреждающим и зовущим. Кэтлин тут же предположила, что этот человек, подобно героям своих романов, может быть очень жестоким.

Джесс подошел к ней и, даже не улыбнувшись, произнес:

— Я бы не советовал вам стоять под дождем.

Он пропустил Кэтлин вперед, после чего они поднялись по лестницам и вошли в дом. В прихожей Джесс открыл небольшой шкафчик, вынул оттуда полотенце и протянул Кэтлин. Сам же взял другое и насухо вытер свои мокрые волосы. Только тогда он еще раз внимательно посмотрел на нежданную гостью и спросил:

— Итак, кто вы?

— Разве вы не знаете?

— Интересно, почему я должен об этом знать?

Казалось, Фалконера не удивило ее появление. В первый момент Кэтлин даже подумала, что Асквит не сдержал своего обещания и предупредил Джесса о ее предстоящем визите. Впрочем, ведь она и сама нарушила данную Тимоти клятву быть максимально осторожной.

— Неужели Тимоти Асквит не сообщил вам, что я должна приехать?

— Он не сказал мне об этом ни слова. Хотя мы в последний раз разговаривали всего лишь два часа назад.

— Что ж, я сама просила его не предупреждать вас.

— И он согласился? Что-то не похоже на Тимоти. Наверное, вы с ним очень близки.

— Что?! О нет! Я достаточно хорошо знакома с его женой, сыном и…

— Ладно, не будем об этом. Так или иначе, но вы сумели убедить Тимоти скрыть от меня готовящийся визит. Хотелось бы знать почему?

Потому что я предполагала застать тебя врасплох. Хотела быть уверенной, что ты не исчезнешь, не растворишься в воздухе, если узнаешь о моем приезде, испугавшись, как бы я не стала ворошить твое прошлое.

Боже, какой же она была глупой! Почему-то представляла себе Джесса Фалконера непривлекательным и робким… А потом, разве этого хищника можно застать врасплох? Уж он-то никуда не исчезнет, не растворится в воздухе, тем более ничего и никого не испугается!

Нет! Джесс не был луной, отражавшей лучи солнца. Он сам излучал свет и носил в себе собственное тепло. Хотя его внутренний огонь и не походил на то сверкающее пламя, что согревало сердце Патрика. Этот был испепеляющим. Яростным. Опасным. И все же — ослепительным!

Однако что-то все-таки было нужно Джессу! Чего-то он должен желать! Спасти родного брата? Но ведь он ничего не знал о беде, постигшей Патрика, и не мог предвидеть, что она приехала дать ему шанс проявить подлинное благородство. Поэтому…

Поэтому от нее, от Кэтлин Тейлор, ему ничего не было нужно. Ничего! Все, что требовалось Джессу Фалконеру, он мог получить от кого и когда угодно. От любой женщины, которую бы захотел. Может быть, и сейчас в соседней комнате находится одна из них. Женщина, с которой Джесс расчетливо делился своим избытком страсти. Возможно, она, уже раздетая, лежала в постели и с нетерпением ожидала его.

Так же как и он ждал встречи с ней. Кэтлин смотрела в глаза Джесса, находя в них беспокойство и досаду. Подсознательно она чувствовала, каких невероятных усилий стоило Фалконеру сохранять выдержку.

— Почему же вы не хотели, чтобы я заранее узнал о вашем визите? — повторил он свой вопрос.

В его тихом голосе и мягком тоне Кэтлин вновь почувствовала что-то очень для себя опасное. Но поняла: лгать ему нельзя. Во всяком случае, она этого делать не должна! Ибо Джесс тут же все поймет. И тогда его сверкающие зеленые глаза спалят ее душу.

Потому что мне нужна твоя кровь!

Но теперь это показалось ей немыслимым. Просто невозможным.

Самоуверенность Кэтлин исчезла, утонула в волнах душевной бури, причиной которой стал этот человек. Она поняла, что должна срочно найти подход к нему. Ибо реальный Джесс Фалконер не походил на тот образ, который она наивно создала в своем воображении.

Теперь Кэтлин старалась выиграть время, но это у нее плохо получалось.

— Тимоти просил меня прочесть ваш киносценарий, — робко сказала она.

Но я это сделаю только после того, как вернусь в Лос-Анджелес и передам доктору Шеридану пробирку с твоей кровью.

— И для этого вы приехали сюда? В такую мерзкую погоду и на ночь глядя? Выглядит не очень убедительно.

Его зеленые глаза на мгновение удовлетворенно вспыхнули. Но Кэтлин прочла в них также и беспокойство. Подобного интереса к сценарию, в который он переделал свой роман «Похититель сердец», Джесс явно не ожидал.

И все же Фалконер, несомненно, был доволен. Но так просто купить его было невозможно. Кэтлин поняла это опять же по глазам Джесса, в которых проскользнуло еще кое-что, похожее на презрительную усмешку.

Надо было срочно спасать положение.

— Да, — твердо ответила Кэтлин, — это очень серьезно.

Твой родной брат умирает, и я приехала уговорить тебя его спасти.

Она почувствовала, как к ней возвращается уверенность хирурга, спасающего больное сердце почти безнадежного пациента.

Ты хочешь знать, кто я? Изволь: я спасаю от гибели человеческие сердца. В этом мое призвание и… жизнь.

Кэтлин вдруг почувствовала, как что-то холодное ползет по ее шее и вдоль позвоночника. Она инстинктивно закинула руку за спину и поняла, что это капли дождя, успевшие еще на улице проскользнуть под воротничок блузки.

— Извините, я, кажется, промокла, — извиняющимся голосом сказала она.

— Мы поговорим чуть позже, — усмехнулся Джесс. — А пока вам надо принять душ и переодеться.

— Да, — пробормотала Кэтлин.

— И неплохо было бы выспаться. Я думаю, нам вообще надо отложить все разговоры до утра.

Подобное предложение было неожиданным подарком для Кэтлин. За ночь она успела бы все хорошенько обдумать и приготовиться к предстоящему сражению.

— Это было бы замечательно! А в какое время мы завтра встретимся?

— Когда вы проснетесь.

— Мне вам позвонить перед выездом?

— Выездом? Откуда?

— Из Капалуа. Я сниму номер в тамошней гостинице.

— Не говорите глупостей. Вы переночуете здесь. В левом крыле дома у меня есть комнаты для гостей. Кстати, там останавливались Тимоти и Лилиан.

Жену Тимоти зовут не Лилиан, а Лиллит…

В глазах Джесса мелькнула странная искорка. Но этого было достаточно для Кэтлин, чтобы понять: он удивлен. Удивлен ее строгим, независимым тоном. Неприступностью. Человек, никогда и ничему не удивлявшийся, изменил своему правилу!

Взгляд Джесса стал еще более напряженным. Было похоже, что Фалконер переоценивает стоявшую перед ним женщину, высказавшую твердую решимость вновь пуститься в опасный путь, невзирая на непогоду и смертельную усталость.

— Спасибо, — улыбнулась посиневшими от холода губами Кэтлин.

Джесс снова внимательно посмотрел на нее.

— Позвольте мне задать последний вопрос.

— Задавайте.

— У вас есть имя?

Глава 14

Мауи

Четверг, 25 апреля 1999 года

Она прекрасно спала, проснувшись перед рассветом отдохнувшей и посвежевшей. Темное бархатное небо все еще украшали звезды. Шторм утих, а вместе с ним исчезли духи и привидения. Джесс Фалконер уже не казался Кэтлин таким ужасным и опасным. Видимо, здоровый сон сделал свое доброе дело, настроение Кэтлин улучшилось.

Накануне она приехала смертельно усталой, а к полуночи Кэтлин стало еще хуже. Она настолько промокла и замерзла, что продолжала дрожать всем телом и никак не могла согреться.

Наверное, поэтому Джесс не стал показывать нежданной гостье свой большой дом. Но когда утром Кэтлин раздвинула занавески и выглянула в окно, то убедилась, что планировка жилища известного сочинителя бестселлеров была очень проста и понятна. К центральной его части, где располагался холл, с обеих сторон были пристроены два слегка выгнутых крыла. Это придавало всему зданию форму полумесяца. В одном из них располагались апартаменты хозяина, другое же предназначалось для гостей. Стены обоих крыльев состояли в основном из стекла. Поэтому интерьер и внутренние помещения просматривались почти насквозь. Для Кэтлин подобная архитектурная особенность дома Джесса Фалконера оказалась очень далее кстати, ибо позволила ей еще вечером, несмотря на усталость и ужасное настроение, украдкой рассмотреть апартаменты хозяина. Из окна отведенной Кэтлин комнаты были видны просторная гостиная и столовая со сплошь увешанными зеркалами стенами. К последней, видимо, примыкала кухня. С гостиной же соседствовал кабинет хозяина. Чуть дальше по коридору находилась спальня.

Как бы то ни было, но спальню Джесса и комнату Кэтлин разделяло достаточно большое расстояние. А потому она, не опасаясь разбудить хозяина, приняла душ, вымыла голову и оделась. После чего рискнула выглянуть за дверь.

Рискнула? Пожалуй, дело обстояло именно так. Ибо перед Кэтлин стояла довольно трудная задача: выяснить, кто такой на самом деле Джесс Фалконер? Способен ли этот человек на самопожертвование?

Беглого обзора из окна было достаточно для Кэтлин, чтобы убедиться в безупречном вкусе Джесса Фалконера и его благоговении перед природой. Оформление дома выглядело очень элегантным и в то же время подчеркнуто скромным, не нарушающим гармонии окружающего ландшафта.

Гостевое крыло состояло из трех спален и библиотеки. Последняя представляла собой богатейшее собрание самых разнообразных книг буквально по всем вопросам: от истории развития древних цивилизаций до детального разбора правовых норм в странах современного мира. Особенно впечатляющим выглядел медицинский раздел. Видимо, автор романов об убийствах считал для себя необходимым знать все детали наступления смерти у человека, вызванной разными причинами и обстоятельствами.

В расположенной неподалеку от двери арке помещалось несколько стеллажей с книгами самого Грейдона Слейка, расставленными по датам выхода в свет. Каждую представляли несколько изданий в твердых и бумажных переплетах. Большинство было переведено на многие иностранные языки. Отдельно, в серебристых переплетах, стояли три романа, послужившие основой для киносценариев.

К услугам гостей Джесса была и солидная справочная литература, где любопытствующий читатель мог получить ответ буквально на любой вопрос.

Здесь же стоял высокий стеллаж с книгами об обитателях Земли, существованию которых угрожала опасность. Среди них самое видное место занимали многочисленные издания и переиздания «Снежного льва» и видеокассеты снятого на этот сюжет фильма. Но самое почетное место на полке занимал собственно сам «царь зверей» — небольшая бронзовая фигурка, в которой он представал одновременно величественным и забавным.

Кэтлин тут же вспомнила испуганного и задыхающегося Тимми Асквита, когда его только что привезли в Уэствудскую больницу. Тогда он сжимал в руках точно такую же фигурку льва. Может быть, на полке сейчас как раз и стоял подарок маленького Тимми автору его любимой книги? Что ж, значит, Джесс, как и она, уже успел познакомиться с этим милым мальчиком.

Так или иначе, но хозяину библиотеки незатейливая фигурка льва была, видимо, дороже всех окружавших ее бестселлеров.

Кэтлин бросила беглый взгляд на три стоявшие рядом и еще не распакованные коробки с книгами. На каждой был почтовый штемпель, проставленный в один из январских дней шестнадцать месяцев назад. Как явствовало из приклеенных к коробкам спецификаций, в них лежали романы Слейка «Гармонии ветра» — в бумажном переплете, и «Голубая луна» — в твердом.

Кэтлин предположила, что это скорее всего были подарочные экземпляры автору от издателей для бесплатной раздачи членам его семьи и ближайшим друзьям. Наверное, поэтому они и стояли с той поры нетронутыми.

У Кэтлин не осталось сомнения в том, что к стеллажам, прославлявшим писателя Грейдона Слейка, сам Джесс Фалконер не имел никакого отношения. Ибо такое явно не в его духе. Но кто же жил здесь шестнадцать месяцев назад? Его жена? Вряд ли. Джесс не производил впечатления семейного человека. Может быть, это была постоянная любовница? Тоже сомнительно. Кэтлин могла себе представить скорее нескончаемый ряд пассий, нежели единственную женщину, поселившуюся в этом доме.

А имел ли домашний очаг вообще какое-нибудь значение для Джесса? И как мог человек, крайне собранный, целеустремленный и умеющий всегда держать себя в руках, оказаться столь опустошенным душевно? Может быть, почудившиеся Кэтлин на его лице шрамы действительно существовали? Но не на лице, а в душе? А что, если Джесс Фалконер все эти годы глубоко переживал разлуку с любимым братом?

Эта мысль показалась Кэтлин обнадеживающей. Но тут же в голову пришла другая, холодная и беспощадная: если ей и удастся помирить братьев, то не для того ли, чтобы Джесс видел, как умирает Патрик? Если Джесс так и не сможет спасти брата? Что тогда?

Нет, такого не должно произойти! Кэтлин поклялась себе в этом. Но действовать надо было быстро!

Занимавшийся рассвет предвещал теплый солнечный день. На какой-то момент утренние лучи окрасили в розовый цвет кружевные оборки ватных облаков. И Кэтлин в первый раз после приезда в Мауи увидела море. Оно раскинулось во всю ширь за окруженным полумесяцем дома двором и сияло волшебным, неземным светом.

Кэтлин захотелось тут же броситься навстречу этому чудесному свету, посмотреть в голубую морскую гладь и увидеть в ней, как в зеркале, отражение порозовевшего неба и таких же облаков. Да, она сейчас же побежит на край обрыва, с которого видно морс. И взберется на старинную башню, силуэт которой неясно просматривается в утренней дымке на темной скале. С нее, наверное, лучше всего любоваться отражением в море восхода солнца.

Соблазн был слишком велик. Кэтлин тихонько выскользнула из дома и побежала туда, где высилась таинственная башня.

Однако вместо башни увидела нечто похожее на бунгало. Скорее всего оно служило для размещения гостей Джесса, когда места в доме не хватало.

Интересно, такое когда-нибудь здесь случалось? Чтобы гости наезжали толпой, которую нельзя было устроить в огромном доме? Неужели у Джесса Фалконера столько друзей? И всех их он разом приглашает к себе на уик-энды?

В это что-то слабо верилось. Кэтлин подумала, что для Джесса были бы более естественными редкие встречи в кругу самых близких друзей. А скорее всего — только с одним гостем. Вернее — гостьей. И лучше всего — в своей постели…

За исключением железного и частично деревянного каркаса, бунгало состояло из стекла. Причем местами — из зеркального. Поэтому, если выбрать правильную точку для наблюдения, можно изнутри любоваться не только самим восходом, но и его отражением в стеклах противоположной стены.

Само по себе стекло было уникальным. Грани его блестели так ярко, что, казалось, излучали тепло.

Первое впечатление Кэтлин было именно таким. Ей показалось, будто тысячи хрустальных граней вбирают в себя нарождавшиеся солнечные лучи и заливают бунгало волшебным голубым светом, превращая его в светящийся драгоценный камень.

Но почему именно голубым?

Кэтлин довольно долго озадаченно разглядывала бунгало. И вдруг улыбнулась. Улыбнулась потому, что поняла, откуда берется голубой свет, сиявший внутри башни. Это были не солнечные лучи и даже не их отражение в зеркальных стеклах. Голубой свет исходил от большого экрана компьютера, стоявшего на столе. А за столом сидел автор бестселлеров и работал.

Можно ли было его в этот момент трогать? Не была ли муза Джесса Фалконера столь капризной и нежной, что любое, даже самое легкое, прикосновение могло безвозвратно убить вдохновение творца? Обладал ли Джесс темпераментом художника, столь похожим на состояние хирурга во время сложной операции? Мог ли в случае неудачи со злостью сбросить компьютер со стола, подобно хирургу, швыряющему на пол скальпель?

Правда, Кэтлин ни разу не видела, чтобы это делал Патрик Фалконер. А его угрюмый брат-близнец?

«Мы встретимся, когда вы проснетесь», — сказал он ей накануне. Ну вот, она проснулась! И он тоже…

По небу плыли розовые кружевные облака. Лучи восходящего солнца падали на стеклянные стены бунгало. Мягкие волны моря тоже с наслаждением принимали их в себя.

Наверное, более удобного случая для предстоящего разговора ожидать бессмысленно. Сейчас, и только сейчас, Кэтлин должна выполнить свою миссию! Она добьется согласия Джесса, возьмет пробу его крови и будет на пути в Лос-Анджелес еще задолго до того, когда рассвирепевшее тропическое солнце начнет безжалостно палить землю.

Ей оставалось перейти небольшой мостик и постучать в стеклянную стену бунгало. Кэтлин помедлила несколько мгновений, вдохнула полной грудью живящую утреннюю прохладу и уже собиралась сделать первый шаг, как вдруг…

Как вдруг увидела, что бунгало обнесено высокой сеткой из мягкой стали с острыми шипами, плотно прилегающей к стенам. Выкрашенная в зеленый цвет, она сливалась с бурно разросшейся у подножия здания травой. Потому-то Кэтлин в первый момент ее и не заметила.

Было что-то неестественное в этой сетке с острыми шипами. Как будто существовала опасность чьего-то нежелательного проникновения внутрь бунгало или же, наоборот, бегства оттуда.

Правда, вряд ли эта сетка могла служить надежной гарантией безопасности. Хотя бы потому, что очень уязвимым местом оставалась стеклянная стена. Кроме того, имелись стеклянные ворота, которые в силу выполняемой ими роли было просто невозможно укрепить защитной сеткой. Сейчас они были открыты, поскольку внутри находился Джесс, усердно и сосредоточенно нажимавший на клавиши компьютера.

Интересно, чем сейчас занята его голова? Очередными убийствами? Или сценами в постели?

Для Кэтлин предпочтительнее были бы убийства. Во всяком случае, в подобной ситуации они выглядели бы не столь опасными.

Но что бы ни роилось в голове у этого фантаста, она все равно скажет ему правду! Прямо сейчас.

Кэтлин хотела было постучать по железной изгороди и уже подняла руку, но тут же опустила.

Джесс был в бунгало не один. У его ног лежало что-то мохнатое и мягкое. Но может быть, это просто теплое одеяло? Утром было холодновато, и Джесс мог воспользоваться им, чтобы укутать ноги. А когда потеплело, отодвинул одеяло в сторону.

Но зачем это Джессу Фалконеру, которого должен согревать неугасимый внутренний огонь? Ведь его просто невозможно представить лежащим под теплым одеялом! Да еще свернувшимся калачиком!

Впрочем… То, что Кэтлин поначалу приняла за одеяло, стало неожиданно подавать признаки жизни. Сначала появились вытянутые вперед огромные лапы. Потом все это существо поднялось, отряхнулось и, поглядывая на Джесса, стало осторожно пробираться к открытым воротам.

…В современном мире осталось очень мало белых львов. Этих зверей всегда истребляли из-за их роскошной шкуры. С каждым годом число их уменьшается. В отличие от двуногих жителей планеты…

Тем не менее в данный момент этот царь зверей уже явно не подвергался никакой опасности.

Опасность угрожала Кэтлин Тейлор.

По хищному взгляду зверя можно было предположить, что он оценивает свою жертву. Но смотрел-то лев прямо на Кэтлин!

По ее спине поползли мурашки. Она понимала, что находится на краю гибели. А лев тем временем остановился около выхода и слегка присел на задние лапы. Один прыжок, и…

Однако зверь не прыгал. Может быть, он просто решил попугать Кэтлин. Она в ужасе смотрела на хищника, представляя, что может произойти через пару секунд. Как бы спокойно сейчас ни вел себя лев, древний инстинкт мог проснуться в нем в любой момент. И тогда он кинется на нее, перегрызет горло… А она даже не сможет ему сопротивляться. Ибо ничего не может противопоставить кровожадному хищнику, кроме изящных пальцев.

Но ведь горло Кэтлин было защищено! Как она могла забыть про нитку искусственного жемчуга, обвивавшую шею? Про талисман, подаренный матерью?

…Лев лениво потянулся и, открыв страшную пасть, сладко зевнул.

В это мгновение Кэтлин вдруг с ужасом обнаружила, что уже ничем не защищена. Ибо, инстинктивно схватившись за обвивавшую шею нитку, порвала ее. Стеклянные жемчужины, раскрашенные под настоящие, одна за другой скатились на траву.

Но Кэтлин в эту минуту не думала о потере. Да, она будет сожалеть о ней, но значительно позже. А сейчас ее оглушил страшный рев.

Джесс, вероятно, погрузился в мир своих вымышленных ужасов и кровавой резни, но рев хищника все же вернул его к реальности.

Он поднял голову и недовольно посмотрел на расшумевшегося зверя. Да, это был всего лишь огромный лев, охранявший владения своего хозяина. Только ревел он слишком громко и страшно.

Кэтлин смотрела сквозь хрупкие стеклянные стены и видела внутри бунгало сразу двух хищников. Сильных. Грациозных. Один из них был львом. Другой — человеком. Лев оглушительно ревел, а человек? Может быть, схватился за висевший на поясе заряженный пистолет?

Нет, человек не сделал ни того, ни другого…

Кэтлин увидела, как он потянулся к шее льва. Зачем? Чтобы взять зверя за ошейник под гривой, означавший, что тот приручен и не опасен? На Гавайях, например, для содержания в доме дикого животного нужна лицензия, доказательством наличия которой у хозяина как раз и служит ошейник с выбитым на стальной бляхе адресом. Может быть, и здесь на шею этого страшного зверя надет ошейник с бляхой, на которой указан номер телефона Джесса с постоянно включенным во время его отсутствия автоответчиком.

Или же у Джесса имеется цепь, на которой он держит льва?

Но ошейника на шее зверя не было, равно как и цепи в руках у его хозяина.

А что, если они просто не нужны? Если стоит только приказать льву: «Сидеть смирно!» — и он тут же послушно сядет, а затем ляжет и положит голову на свои мягкие лапы.

А когда Джесс и его питомец вдоволь натешатся ее страхами, то Фалконер утопит свои ладони в гриве льва и назовет его прекрасным сторожем, достойным похвалы. Потом добавит, что эту наглую женщину, столь бессовестно нарушившую покой в их уединенной берлоге, трогать не надо.

Тогда они оба посмотрят на нее. В зеленых глазах Джесса засветится удовлетворение от проделанной шутки. И насмешки.

«Не беспокойтесь, — скажет он, — этот лев только пугает, но не кусает».

А затем пригласит ее в бунгало и предложит пожать своему послушному сторожу лапу.

На самом же деле Джесс Фалконер не давал льву никаких команд, не теребил его гриву и не бросал на Кэтлин довольных взглядов. Он смотрел только на льва, а поднялся со стула лишь затем, чтобы встать между хищником и его насмерть перепуганной жертвой.

А что лев? Забыл ли он о нарушительнице спокойствия, которую теперь не мог видеть?

Вовсе нет! Лев продолжал реветь.

Кэтлин тоже больше не видела зверя, его заслоняла фигура Джесса, стоявшего к ней спиной. Возможно, он что-то говорил своему питомцу. Во всяком случае, довольно скоро рев начал стихать. Наконец и вовсе прекратился.

«Но это ничего не значит, — убеждала она себя. — Рев может возобновиться в любой момент». И зверь, уставший от всех этих игр, бросится на нее, чтобы загрызть насмерть…

Но тут до нее наконец донесся человеческий голос:

— Идите домой, Кэтлин. Только не бегом. Медленным шагом. И не отвечайте мне. Делайте лишь то, что я говорю.

Глава 15

Мауи

Четверг, 25 апреля 1999 года

Кэтлин послушно выполнила приказ и очень медленно направилась к своему убежищу. Ее сердце бешено билось, так что она, казалось, уже не могла слышать ничего другого.

Но Кэтлин слышала… Пение птиц, приветствовавших восход солнца, всплески воды из бившего посреди двора фонтана, шум пальмовых листьев, похожий на шелест тысячи опахал.

Она слышала биение своего пульса, казавшееся неестественно громким на фоне спокойствия нарождавшегося дня. И до боли в висках напрягала слух, стараясь уловить еще один звук… Жуткий, грозивший непоправимой бедой. Чуть слышную поступь крадущихся шагов четырех мягких лап…

Но ведь этот звук будет не первым. Сначала она услышит… Нет, не звон разбиваемого стекла, сквозь которое чудовищной силы зверю ничего не стоило проскочить. Это должен быть отчаянный мужской крик. Крик муки и ужаса человека в последнее мгновение жизни, вырвавшийся из его груди, прежде чем страшные зубы перегрызут горло и оторвут голову от тела.

Но разве Джесс Фалконер станет кричать? Пусть даже крик кажется неизбежным при столь леденящей кровь трагедии? Да нет, конечно!

Кэтлин не раз приходилось видеть смерть. Пациенты при этом очень редко кричали. Иное дело, когда смерть — насильственная. Ее не может снести молча ни одно живое существо. Ибо другое существо отнимает у него самое дорогое.

Добравшись, наконец, до двери дома, Кэтлин оглянулась и посмотрела в сторону бунгало. Там все обстояло по-прежнему. Два хищника стояли рядом, неподвижные, словно каменные статуи. Один был иссиня-черным, другой — светлым. Обоих позолотили лучи восходящего солнца.

Наконец лев зашевелился. Потом повернулся и, ступая мягкими сильными лапами, с гордым видом направился в сторону задней двери бунгало, выходящей на огороженный кирпичной стеной внутренний дворик. Черная же фигура не сдвинулась с места.

Кэтлин догадалась, что Джесс первым делом хотел закрыть ворота, превратив бунгало из легкой стеклянной призмы в неприступную тюрьму. И не ошиблась. Затворив ворота, Фалконер подошел к столу, включил компьютер, бегло пробежал глазами возникшие на экране страницы, написанные за ночь, и сделал какие-то исправления. Все это Кэтлин наблюдала сквозь стеклянные стены.

Джесс вынул из компьютера голубую дискету, выключил экран и, выйдя из бунгало через оставленную в воротах узенькую дверь, остановился у мостика. Некоторое время он о чем-то раздумывал. Потом глубоко вздохнул и, перейдя мостик, решительно направился к дому.

К ней…

На какое-то мгновение Кэтлин стало легче оттого, что Джесс ушел из опасной башни, но тут же ее охватила тревога. Ведь Джесс шел к ней. Он остановился еще раз на том самом месте, где Кэтлин рассыпала свой искусственный жемчуг. Брезгливо посмотрев на лакированные стекляшки, Джесс сжал губы и двинулся дальше.

Фалконер был взбешен неожиданным появлением Кэтлин у бунгало. И все же он никогда бы не преступил грань, за которой властвует насилие. Последнее ему всегда претило.

Кэтлин еще издали по выражению лица Джесса поняла, что ничего хорошего предстоящий разговор ей не сулит. А потому отступила на шаг в глубь гостиной, со страхом ожидая появления хозяина в дверях.

Он появился через несколько секунд, остановившись на пороге и заслонив собой свет, подобно луне во время солнечного затмения.

Какое еще безумство решил совершить этот человек и как далеко могла зайти его безудержная фантазия, Кэтлин предсказать не могла. Но на всякий случай промолвила:

— Извините, я очень виновата…

Она действительно не знала, чего ждать, ибо опыта общения с пришедшими в ярость мужчинами не имела. Кэтлин понаслышке знала, что в подобных случаях мужчины обычно начинают кричать, шуметь, ругаться и порой даже распускать руки.

Но Джесс явно не принадлежал к их числу. Кэтлин не сомневалась, что он посчитал бы для себя недостойным кричать даже в агонии, лежа с растерзанным горлом. А во всех остальных случаях непременно сохранял бы хладнокровие, оставаясь к тому же предельно вежливым и воспитанным. Скорее всего именно так он собирался вести себя и сейчас, хотя в душе, возможно, готов был разорвать Кэтлин на куски…

— Вы же сами во всем виноваты, не правда ли? — холодно спросил Джесс.

— Правда.

— Вечером вы выглядели очень усталой. И я был уверен, что утром поздно проснетесь, поэтому и отпустил льва.

Джесс перешагнул порог. Он больше не скрывал раздражения, окончательно сбросив маску невозмутимости.

Кэтлин понимала, что провинилась, появившись у бунгало без разрешения. Но Фалконер больше злился на себя. Как-никак, а его гостья оказалась в опасности. Впрочем, возможно, и лев тоже. А Джесс считал себя ответственным за жизнь обоих.

— Да, вы правы, — тихо согласилась Кэтлин. — Почему бы льву и не погулять?

— Но все, слава Богу, обошлось. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо. Нормально.

— Вот и хорошо!

Действительно, все окончилось вроде бы благополучно. Опасность для Кэтлин попасть в лапы льва миновала. Ничто не угрожало и самому царю зверей. Улеглось также и беспокойство Кэтлин по поводу явно спровоцированного ею негодования Джесса.

Вместе с чувством облегчения Кэтлин охватила легкомысленная эйфория. Впрочем, она это предвидела после неизбежного в подобной ситуации резкого повышения адреналина в крови. Подобное состояние Кэтлин нередко наблюдала у своих пациентов, только что благополучно переживших какой-нибудь опасный момент. Сейчас она сама почувствовала, как закипает кровь в венах.

Признаться в этом Джессу она не могла, но по горевшим зеленым огнем глазам Фалконера поняла, что и он чувствует нечто подобное. Но одновременно в его взгляде проскальзывало и нечто требовательное, почти зловещее.

Джесс чего-то ждал от Кэтлин. Но чего? Может быть, правды?

Я открою тебе ее. И очень скоро. Подожди, потому что даже в состоянии эйфории не могу разговаривать с обжигающим душу огнем.

Однажды в Бостоне зимней снежной ночью Кэтлин поняла, насколько шампанское может развязать язык и заставить выболтать любой секрет. Это было давно, далеко отсюда, при иных обстоятельствах и в присутствии другого Фалконера. Но Кэтлин знала, что сегодня в окружающем ее земном раю она откроет Джессу свои самые сокровенные тайны. Хотя не выпила и капли шампанского.

Кэтлин отвернулась, будучи не в силах более выдерживать пронизывающий, подчиняющий себе взгляд Джссса Фалконера. И вдруг увидела снежного льва, стоявшего на склоне холма у стеклянной стены бунгало. Ветер теребил его пышную гриву, а гладкая шкура спины блестела в лучах утреннего солнца.

— Он великолепен! — прошептала Кэтлин.

— Да, вы правы.

— У него есть имя?

— Нет, это не домашний зверь. И не мой лев. Вообще ничей.

— Но он-то сам определенно считает вас хозяином! Причем очень внимательным. Ему просто повезло!

— Я только охраняю его. Вот и все. И держу там, где ему не угрожает никакая опасность. В остальном же он сам о себе заботится.

Джесс говорил тихо, но чувствовалось, что он еще не успокоился.

Итак, Фалконер взял под защиту снежного льва. Взял добровольно. Это было ему необходимо. Хотя и таило в себе опасность.

Царь зверей не имеет никаких шансов выжить под дулом охотничьего ружья. И хотя казалось совершенно невероятным, чтобы у кого-то поднялась рука на это прекрасное животное, все же его великолепная, сверкающая на солнце шкура для многих представляла непреодолимое искушение. Любой властитель отдал бы огромные деньги за возможность постелить на полу своего дворца подобный ковер, сделать себе роскошную шапку или завидную шубу для принцессы.

— Но ведь вы с ним друзья! — продолжала настаивать Кэтлин. — Своего рода совладельцы дома. Рожденные и живущие под одной луной.

— Едва ли.

По тону Джесса было заметно, что разговор доставляет ему удовольствие.

— Не сомневаюсь: лев помогает вам писать, — убежденно сказала Кэтлин. — Даже, возможно, в какой-то степени направляет вашу руку.

— Он позволяет мне гулять в своем лесу. Я же разрешаю ему навещать меня в бунгало.

Кэтлин подумала, что у Джесса сложились какие-то свои, особые отношения с этим грозным зверем, в которых Фалконер почему-то не хочет признаваться. Она могла бы задать ему этот вопрос, если бы ее собственные отношения с Джессом были более определенными.

— Вы не думаете, что сами наделили льва человеческими чертами? — спросила она. — В науке это называется антропоморфизмом.

— Нет. — В голосе Джесса прозвучала скрытая улыбка. — Но вот вы, Кэтлин, как раз это и делаете.

— Пожалуй… Скажите, а у него есть подружка?

— Подружка? Вы хотите сказать — любовница?

— Пусть так. Хотя это слово здесь не совсем уместно. Вы так не думаете?

— Можете заменить его на биологический термин «самка».

— Нет. Вы же сами признали меня антропоморфисткой.

— Ах да! Я и забыл! Ну что ж, назовем ее «невестой» или «львицей его грез».

— Невестой? Будущей «миссис Лев»?

— Да. Но ведь вы все знали об этом льве, Кэтлин? Разве не так? Потому и приехали сюда. Чтобы получить сразу пару великолепных шкур.

— Что?!

— То, что слышали.

— Я уже сказала вам, кто я и зачем здесь!

— Но вы же сами знаете, что это ложь. Признайтесь, ведь вам не нужен никакой сценарий. Вы не собираетесь его читать. Тем более что его не видел даже Роберт Асквит, который получит черновой вариант только сегодня вечером и, конечно, захочет сначала сам с ним ознакомиться. И потом, за каким чертом Тимоти стал бы давать вам этот адрес, не поговорив предварительно со мной? Равно как и со своей женой, которую вы называете подругой. Кстати, эту подругу зовут Лиллит, а не Лилиан. Вы этого, очевидно, не знали, коль скоро не поправили мою совершенно намеренную ошибку.

— Я это знала! Просто не посчитала нужным вас поправлять.

— Боже, какая тактичность! Но факт остается фактом: вы совсем не та, за кого себя выдаете.

— Другими словами, вы действительно считаете, будто я приехала сюда за львиной шкурой? — «Чтобы убить этого прекрасного зверя и надеть себе на плечи манто из его снежной шкуры. Ты ведь это хотел сказать?» — Тогда зачем же только что подвергали себя смертельному риску в бунгало? Ведь кругом нет ни одного свидетеля. Я могла бы прийти с ружьем и застрелить вас обоих.

— Если бы у вас было ружье, но в вашем чемодане такового нет. Мое же ружье хранится в багажнике автомобиля, единственный ключ от которого всегда у меня в кармане.

Неужели он шарил в моем чемодане? Если так, то сделал это очень профессионально! Все вещи остались на своих местах. И было совершенно незаметно, что к ним кто-то притрагивался! Но если все-таки это произошло, то Джесс уже знает обо мне все. Ведь в чемодане лежала не только одежда, но и кое-какие бумаги, касающиеся моей особы!

— Значит, вы лазили в мой чемодан? — презрительно фыркнула Кэтлин. — Очень мило!

— Зачем бы я стал это делать? В наше время в любом мало-мальски солидном доме есть детектор, с помощью которого можно все проверить, не прикасаясь к вещам.

Итак, Джесс Фалконер считает ее либо убийцей, либо шпионкой! Первое более вероятно. Ибо он не мог не видеть, что перед ним не Мата Хари. К тому же кто бы стал ее сюда подсылать, чтобы выведывать какие-то секреты, которых у Джесса просто не могло быть? Если не считать живого льва, которого он держит у себя.

Кэтлин была скорее разочарована, чем раздражена тем, что Джесс посчитал ее способной на убийство ручного льва. По сути дела, ей не на что обижаться. Ведь она не предупредила Джесса о своем приезде. А это наивное объяснение цели визита? Нет ничего удивительного, что он не поверил ни единому слову! Поэтому Джесс и принял меры предосторожности, дабы уберечь своего гривастого друга от хищницы в человеческом обличье!

Позволить ей уехать на ночь в Капалуа Джесс тоже посчитал опасным. Ибо не был уверен, что там Кэтлин не ждут сообщники, которым она расскажет все, что здесь успела увидеть. Включая план дома и расположение комнат. Что же касается обыска се багажа, то он диктовался наложенными Джсссом на себя обязательствами перед львом. Как его хозяин Фалконер просто обязан был выяснить, есть ли у нежданной и непрошеной гостьи оружие?

Конечно, при сложившихся обстоятельствах Кэтлин не могла рассчитывать на благосклонное к себе отношение хозяина дома. Он принял ее как врага. Поэтому Кэтлин и оказалась теперь в положении пленницы.

Хорошо, пусть так! Но чем объяснить его явно довольный тон в начале их разговора? Или Джессу нравились взаимные споры и пикировки? А может быть, это было лишь игрой с целью заставить Кэтлин поверить, что ей здесь ничто не угрожает? Добиться, чтобы она расслабилась и ненароком совершила какую-нибудь ошибку, которая могла бы выдать ее истинные намерения?

— Почему вы не позволили льву меня растерзать? — спросила Кэтлин, глядя прямо в глаза Джессу.

— Видите ли, это не в моих правилах. К тому же я еще не до конца уверен, что вы действительно приехали за львиной шкурой. Как знать, может быть, я имею дело просто с полусумасшедшей фанатичкой, энтузиасткой… А не хотели ли вы взять меня в плен, Кэтлин? Связать, запереть на ключ в том же самом бунгало и заставить писать то, чего бы вы хотели? Извините, но такое — не для меня! Что ж, возможно, вы считаете по-иному…

Близнец луны явно насмехался над нею. Кэтлин всеми фибрами души чувствовала его презрение. И вспоминала тот день в Бостоне, когда Габриела Сент-Джон жаждала остаться наедине с Патриком, а тот не соглашался. В какое бешенство тогда она пришла!

Ты так же жесток, как…

— Итак, Кэтлин, разве вы не из тех женщин, которые охотятся за львами, чтобы сдирать с них шкуры?

— Нет.

— Нет?

Голос Джесса при этом слове чуть смягчился, но все же звучал скептически. Казалось, он все еще надеялся поверить Кэтлин.

— Вы хотите сказать, что приехали сюда только как читательница моих романов?

— Я же сказала вам, что по профессии хирург-кардиолог, который хотел бы прочесть «Похитителя сердец». Разве так уж трудно понять почему?!

— Не помню, чтобы вы называли себя кардиологом.

— Просто мне казалось, что это и так ясно. Кстати, не только я, но и Тимоти Асквит считает, что именно хирургу-кардиологу будет в высшей степени полезно прочесть «Похитителя сердец». Кроме того, он уверен, что к знакомству с романом необходимо привлечь и психиатра. Но вы, видимо, считаете, что я не похожа ни на того, ни на другого.

Джесс, например, никогда бы не смог воссоздать в своем воображении образ странного существа, возникшего на пороге его дома во время ужасающего шторма.

Хотя в первый момент он действительно с трудом поверил, что перед ним живая, реально существующая женщина. Крупные капли дождя катились по ее волосам, превращаясь в сверкающие бриллианты. А в глазах цвета морской волны пылал огонь безумной отваги. Ураганный ветер и проливной дождь сделали ее одежду почти прозрачной. И хотя Джесс пытливо вглядывался в лицо незнакомки, ощущение своей почти ничем не прикрытой наготы смертельно смущало скромницу Кэтлин. Но она все же выдержала…

Кэтлин явилась Фалконеру, словно Венера, вышедшая из морской пены — отважная, дерзкая, стройная, полная обаяния. И хотя Джесс не принадлежал к мужчинам, легко поддающимся женским чарам, все же многое в этой рожденной тропической бурей богине поразило даже его.

А потом началась ложь…

Теперь же очаровательная соблазнительница старается его убедить, что та ложь ни в коем случае не означала, будто бы она — убийца, шпионка или фанатичка. Что ее настоящая профессия — хирург-кардиолог. Потому-де она и хочет прочитать «Похитителя сердец».

Тем не менее Джесс вдруг почувствовал, что начинает не на шутку поддаваться очарованию непрошеной гостьи. И он тут же взял себя в руки, сделавшись, как прежде, неприступным, твердым и холодным.

— Зачем вы здесь, Кэтлин? — спросил он почти инквизиторским тоном. — Говорите честно!

Кэтлин глубоко вздохнула и после короткой паузы отчаянно выпалила:

— Я здесь, чтобы спасти жизнь вашего родного брата!

Джесс остался неподвижным. Совсем как фигурка снежного льва на библиотечной полке.

— Патрик умирает! — с жаром продолжала свой трагический монолог Кэтлин. — У него апластическая анемия, а это означает, что…

— Я знаю, что это означает, — перебил ее Джесс. — Ему требуется пересадка костного мозга. Так?

— Так! И срочно!

— Он сам направил вас ко мне?

— Нет. Патрик не знает, что я здесь.

— Ко он, вероятно, рассказывал вам обо мне?

— Да. Несколько лет тому назад, когда мы вместе с ним учились в Бостоне.

— И что же он вам тогда рассказал?

— Что вы с ним… расстались.

— Расстались… Он сказал, почему?

— Нет.

— Что ж, если бы Патрик честно признался во всем, то вас скорее всего здесь бы не было.

— Я бы все равно приехала.

Джесс очень внимательно посмотрел в глаза Кэтлин.

Да, ты бы приехала. Приехала, чтобы спасти Патрика.

— Вы с ним любовники?

Несколько минут назад это слово шокировало Кэтлин, даже когда речь шла о львице. Теперь же оно поразило ее в самое сердце, подобно удару кинжала.

— Нет… — с усилием ответила она.

— И никогда не были?

— Никогда.

— Патрик рассказывал вам обо мне или Грейдоне Слейке?

— О вас обоих. Он знает, что вы стали писателем. И, откровенно говоря, очень интересовался вашими…

— Он назвал вам мое настоящее имя?

— Да.

Кэтлин показалось, что Джесс неприятно удивлен тем, что брат следит за его литературной карьерой и вообще интересуется им. Она отвела взгляд и негромко добавила.

— Он назвал имя Джесс.

Кэтлин вновь стала смотреть через плечо Фалконера куда-то вдаль. Там в солнечных лучах сиял прекрасный мир, где-то очень близко плескалось о берег море. В открытую дверь залетал теплый ветерок…

Когда Кэтлин опять повернула голову, Джесс уже стоял у потухшего камина и сосредоточенно смотрел на холодную золу.

— Чего вы хотите от меня, Кэтлин?

— Пока мне нужно только взять у вас кровь для анализа. Я могу сделать это здесь и сейчас. Завтра или днем позже — Патрику понадобится немного вашего костного мозга. Пересадку же можно осуществить в Гонолулу. Конечно, было бы идеальным, если бы вы согласились приехать в Лос-Анджелес.

— Разве Патрик сейчас в Лос-Анджелесе?

— Он переехал туда примерно месяц назад.

Джесс нахмурился, и Кэтлин поняла: не только Патрик следил за своим братом. Джессу сейчас явно хотелось услышать, что тот продолжает жить в Нью-Йорке. Из ответа же Кэтлин он понял, что на какое-то время упустил брата-близнеца из виду, и это было ему тоже неприятно.

— Сейчас Патрик работает в Уэствудской больнице главным травматологом, — поспешно добавила она.

— В Уэствудской больнице… — задумчиво повторил Джесс.

В его голосе Кэтлин послышалась скрытая боль. Как будто само название больницы, где работал брат, было связано для Джесса с чем-то очень печальным. С какой-то постоянно преследовавшей его тенью…

Но Кэтлин уже понимала, что все ее предположения оказались обманчивыми. Джесс не жил в тени яркого светила. Такого не было никогда! Даже если он сам был подобной тенью, в его душе всегда горел огонь, а воля оставалась железной. Именно поэтому сейчас его зеленые глаза, подобно магнитам, притягивали к себе Кэтлин, не отпуская и подчиняя ее себе.

— Патрик никогда не должен узнать о том, что я был его донором.

— Но…

— Я повторяю, Кэтлин! Если Патрик хотя бы заподозрит истину, то трансплантация не состоится!

Хотел ли Джесс этим сказать, что может отказаться от своего согласия спасти брата? Или же все рассыплется по вине самого Патрика?

Патрик в разговоре со Стивеном Шериданом отрицал существование у него близких родственников. Тем более родного брата-близнеца. И не откажется ли он принять для пересадки костный мозг Джесса, если каким-нибудь образом узнает имя донора?

Независимо от истинной причины слова Джесса прозвучали одновременно предупреждением и обещанием: если Патрик узнает правду, трансплантация не состоится. Тогда брат умрет. Если же имя донора останется в тайне, он отдаст частицу своего костного мозга Патрику. Тогда тот имеет шансы выжить.

Кэтлин должна будет рассказать все доктору Шеридану. Она не сомневалась, что Стивен согласится на все, лишь бы Патрик жил. И даже почти слышала его ответ: «Хорошо. Патрик не узнает ничего. А мы его спасем!»

— Итак, насколько я понимаю, мы обо всем договорились?

— Да.

— Теперь скажите мне, Кэтлин, вам уже доводилось проводить биопсию костного мозга?

— Мне? Ну, иногда… Когда была ординатором. Это безболезненно. Но…

Кэтлин замолчала на полуслове.

Хотя Джесс не мог не предвидеть некоторых болезненных ощущений во время биопсии, это его, казалось, не пугало. Конечно, он предпочел бы, чтобы процедура оказалась приятной, но к возможной боли тоже отнесся достаточно спокойно.

На его лице неожиданно появилась плутовская улыбка.

— Я хотел, чтобы именно вы пожали мой костный мозг.

— Пожала?

Кэтлин удивило, что Джесс знает этот термин из медицинского сленга.

— Вы что-то знаете о трансплантации костного мозга?

— Читал кое-что.

— Тогда вам должно быть известно, что я не могу «пожать» ваш костный мозг.

— Напротив, доктор Тейлор! Я прекрасно знаю, что вы можете это сделать. Не вы ли сами сейчас сказали, что имеете опыт проведения биопсии костного мозга?

— Но это совсем разные вещи!

— Вовсе нет, Кэтлин. Просто сама операция требует большего времени и затрагивает больше тканей.

Вообще-то вся процедура проводится под общим наркозом. Однако когда донор просыпается, то зачастую ощущает дискомфорт, степень которого зависит от размера повреждений, причиненных кости.

Когда пациента оперирует опытный и искусный хирург, повреждения бывают, как правило, минимальными. Например, Стивен Шеридан всегда точно знал пределы допустимого нарушения костной ткани. Его тонкие и удивительно чуткие пальцы, не делая ни одного лишнего движения, глубоко проникали в кость и извлекали только то минимальное количество костного мозга, которое требовалось в конкретном случае.

Во всех случаях Шеридан обязательно будет присутствовать при оперировании Джесса и направлять руку Кэтлин.

Но боль…

Впрочем, зачем о ней думать, если сам Фалконер не придает этому никакого значения? Ведь Джесс не колебался. Казалось, он принял взвешенное, продуманное и твердое решение.

— Почему вы все-таки хотите, чтобы именно я делала операцию? — спросила Кэтлин.

— Потому что тогда вы станете моим доктором. А это налагает на вас ответственность за возможное разглашение врачебной тайны. Вы уже не сможете ничего рассказать Патрику обо мне.

— Я не сделаю этого в любом случае.

— Но так будет надежнее. И легче для вас, ведь больше не придется лгать. А вы далеко не самая искусная лгунья на свете. Мы оба уже имели возможность в этом убедиться. — На каменном лице Джесса вновь появилась улыбка. — Воспринимайте мои слова как комплимент.

— Значит, вы делаете это для меня?

Улыбка на лице Джесса угасла.

— Я делаю это для всех нас, Кэтлин. А теперь… Прошу вас, доктор Тейлор, не теряйте времени и возьмите у меня кровь.

Глава 16

Мауи

Четверг, 25 апреля 1999 года

Джесс удивленно выгнул бровь, увидев перед собой множество больших и маленьких пробирок с резиновыми колпачками. Все это Кэтлин расставила на обеденном столе.

— Я подумала, что могла бы успешно работать лаборанткой или медсестрой, — улыбнулась она. — А вашу кровь мы сегодня же вечером отправим доктору Шеридану. Если он подтвердит группу, то можно будет сразу же начать подготовку к трансплантации. Для начала надо будет точно определить количество мозга, необходимое Патрику.

— Когда Шеридан будет знать результат?

— Пока точно не могу сказать, но уверена, что Стивен начнет работать сразу же, как только получит эти пробирки. Думаю, что к завтрашнему утру он уже будет знать все. А вечером можно будет «пожать» ваш мозг.

— При условии, если кровь соответствует всем требованиям.

— Она будет им соответствовать. В этом нет никаких оснований сомневаться. Ведь вы — родной брат Патрика.

— В чем я, говоря по правде, далеко не уверен. Ведь мы абсолютно не похожи друг на друга. Вы и сами это видите.

Кэтлин в душе согласилась с ним. Да, внешне Фалконеры выглядели совершенно разными, но только внешне. Ну а по сути дела? Гордая аристократичность, атлетическая сила древнего воина, настойчивость в достижении целей — все это было в одинаковой мере присуще как Патрику, так и Джессу.

— Вы родной брат Патрика Фалконера! — убежденно заявила она. — Сомневаться в этом было бы просто глупо.

— Почему же?

— Взгляните хотя бы на идентичность линий вен на ваших руках.

— Что вы имеете в виду?

— Сейчас объясню, — кивнула Кэтлин, дотрагиваясь пальцами до обнаженной руки Джесса. — Вот эта вена служит своего рода придатком к другой — главной. Такое случается в природе крайне редко. Вы спросите, зачем я это рассказываю? Затем, что у Патрика имеется точно такая же венозная аномалия. Я заметила ее несколько дней назад, когда брала у него кровь. А сейчас вижу точно такую же на вашей руке.

Джесс слушал, не говоря ни слова, тупо уставившись на свою вену. Но все же заметил, что пальцы Кэтлин продолжают лежать на его горячей руке и она не спешит их убирать.

Кэтлин чувствовала тепло руки Джесса и биение его сердца, отдававшееся мягкими толчками в прилегавшей к вене артерии. Толчки были сильными, наполненными, эмоциональными. Казалось, что сердце и кровь Джесса твердили: Патрик твой брат. Все твои десятилетние сомнения в этом — пустой самообман.

Кэтлин посмотрела ему в лицо. Он молчал… Когда Джесс наконец заговорил, Кэтлин услышала нотки раздражения в его голосе.

— Перед отъездом в Лос-Анджелес мне надо здесь кое-что привести в порядок.

— Хорошо.

Кэтлин действительно очень хотела, чтобы у Джесса все сложилось хорошо. Даже была уверена, что именно так и будет. Сейчас он просто хотел немного побыть один, успокоиться и о многом серьезно поразмыслить. Она предоставит ему такую возможность, но сначала возьмет кровь.

Пока же…

Пока же она слышала лишь слегка дрожащий и одновременно донельзя самоуверенный голос. Можно было подумать, что говоривший человек почитал Кэтлин за безнадежную дурочку.

— Вы хотите приготовить все для предстоящего приезда сюда миссис Лев? — с серьезным видом спросила Кэтлин.

Джесс негромко рассмеялся:

— И для этого тоже. Но во всех случаях я отправлю вас со своей кровью ближайшим рейсом, а сам прилечу чуть позже. Через несколько часов.

Однако чтобы посадить Кэтлин с пробирками и колбами на самолет, надо было сначала довезти ее до аэропорта. А потому Джесс так и не получил желанную передышку. Для этого просто не осталось времени.

Они решили воспользоваться машиной, взятой Кэтлин напрокат, которую Джесс обещал затем вернуть фирме.

За руль сел Фалконер.

«Какой замечательный водитель! — говорила себе Кэтлин. — Какой осторожный! Какой… хороший!»

Джесс между тем ехал не так уж медленно. И без каких-либо предосторожностей. Он просто действительно был великолепным водителем. Кэтлин же казалось, что Фалконер предельно внимателен за рулем, особенно на крутых поворотах, потому что очень дорожит лежавшей в багажнике коробкой с пробирками. Или же… Или же он опасался за… нее?

Ну нет! Такое просто невозможно!..

После одного из очередных поворотов перед ними открылась великолепная панорама моря, которое Кэтлин накануне даже не заметила, пробиваясь сквозь ливень и ураган в Мауи. Теперь же, в золотых солнечных лучах, оно настолько поразило ее своей красотой и спокойным величием, что Кэтлин невольно вскрикнула от восторга.

— Здесь водятся киты? — почему-то спросила она.

— Иногда попадаются в основном отбившиеся от стад. Но большинство уже давно ушли на север. Здесь их чаще всего можно увидеть в марте. Должен сказать, что это захватывающее зрелище! Право, стоит того, чтобы только ради него приехать сюда еще раз!

По пути Джесс много рассказывал Кэтлин о своем острове. Причем так подробно и красочно, что мог бы дать много очков вперед любому профессиональному экскурсоводу. Кэтлин узнала массу интересного. Например, что Мауи — имя Бога Солнца, которому поклонялись в далекие времена местные туземцы. Что на острове есть действующий вулкан Халеакала, и это символизирует тесную дружбу между богами Солнца и Огня.

Все было так необычно и интересно, что всю дорогу Кэтлин ни о чем не хотела слышать, кроме как о языческих богах, первобытных островитянах или диких обитателях здешних тропических лесов.

Только когда впереди показалось серое здание аэропорта, она неожиданно спросила:

— Как бы вы отнеслись к Майклу Лайонсу?

— Боюсь, что не знаю такого.

— Это вы сами.

— Я сам?

— Да. Все пробирки и колбы с кровью для операции должны иметь ярлычки с указанием фамилии человека, у которого она взята. Поскольку вы не хотите, чтобы Патрик узнал имя донора, то выберите себе псевдоним для ярлычка и занесения в регистрационную книгу. Понятно?

— Понятно. И вы предлагаете мне назваться Майклом Лайонсом?

— Да.

— А кто такой этот Майкл?

— Просто имя.

И Кэтлин демонстративно пожала плечами.

— Вы все-таки не созданы для этого!

— Для чего?

— Для лжи.

Кэтлин никогда и никому не называла имени Майкла. Даже Аманде и Патрику. Но теперь…

— Так зовут моего отца, — призналась она. — Говорят, он очень красив и прекрасный человек, но я его никогда не видела.

— Вы это серьезно?

— Вы же установили, что я не умею лгать.

— Вы испытываете горечь при воспоминании об этом человеке? Или ненавидите его?

Кэтлин ответила не сразу. Она вспоминала прием на теплоходе и «танцующие радуги». Разве тогда она мысленно не заключила вечный мир со своим отцом и возлюбленным Мэгги? Да, конечно! Именно там! И с тех пор благодарит за это небо!

— Нет, я больше не чувствую ни горечи, ни негодования.

Кэтлин могла бы рассказывать о Майкле и Мэгги долго. Бесконечно… Но впереди уже показался шлагбаум перед въездом на территорию аэропорта.

Как бы неожиданно вспомнив о чем-то крайне важном, Кэтлин тревожно посмотрела на Джесса:

— К вопросу о лжи, Джесс. Патрик думает, что я уехала в отпуск и вернусь не раньше полудня субботы. Но если он застанет меня завтра вечером в операционной за извлечением вашего костного мозга, то тут же обо всем догадается.

— Пересадка мозга никак не может начаться завтра, Кэтлин. Стивену понадобится время, чтобы внимательно изучить результаты биопсии и определить, сколько спинного мозга надо будет у меня взять. Кроме того, я думаю, что перед операцией доктор Шеридан непременно захочет впрыснуть Патрику дозу моей крови. Но во всех случаях, когда бы ни состоялась процедура извлечения мозга, вас в операционной не будет.

— Другими словами, вы согласны доверить эту процедуру доктору Шеридану?

Джесс притормозил перед шлагбаумом, повернулся к Кэтнин и сказал с улыбкой:

— Это значит лишь, что мне не нужна операционная.

Кэтлин поняла, что Джесс отказывается от наркоза, на котором она, безусловно, стала бы настаивать. Почему? Ведь при этой операции применяется местный, а не общий наркоз. Но проводить пункцию вообще без наркоза…

Однако Джессу, видимо, было все равно, насколько болезненной она окажется.

— Вы, надеюсь, понимаете, что для операции необходима полная стерильность? — не сдавалась Кэтлин.

— Понимаю, но ведь все будет происходить точно так же, как и при биопсии. А ее вообще не обязательно проводить в операционной. Можно воспользоваться любой, предварительно тщательно продезинфицированной комнатой. Таковых в больнице, думаю, немало. И все они в ночь с пятницы на субботу будут свободными. Не так ли?

— Так, — неохотно согласилась Кэтлин.

— Вы действительно не хотите сами взять у меня костный мозг, Кэтлин?

Сверлить твою кость, чтобы шприц за шприцем отсасывать мозг?

— Нет, я категорически отказываюсь!

— Прекрасно!

— Прекрасно?!

— Хорошо, пусть не совсем. Но скажите, Кэтлин, ведь Стивену, наверное, понадобится ассистент?

— Я обязательно там буду.

Кэтлин и впрямь не умела лгать. Но когда Джесс вышел из машины, чтобы вытащить из багажника коробку с пробирками и открыть дверь с ее стороны, она, оставшись на минуту в одиночестве, торжествовала. «Я учусь, Джесс Фалконер, — говорила себе Кэтлин. — И уже делаю успехи!»

Джесс действительно не заметил обмана. А потому был обескуражен заявлением Кэтлин о желании ассистировать Шеридану. Она же отлично знала, что доктор Шеридан никогда бы не согласился брать у пациента костный мозг без наркоза. И конечно, категорически потребует подвергнуть анестезии и Джесса. Тому же в сложившейся ситуации поневоле придется уступить. Это означало, что вся процедура будет проводиться в операционной Шеридана, где у него есть своя ассистентка. Кэтлин же придется ждать в соседней комнате, продолжая читать купленный в Гонолулу роман Грейдона Слейка…

Глава 17

Штат Вашингтон

Научный центр в Сиэтле

29 лет назад

— Он вор!

Это было простой констатацией факта. Но Стюарту Фалконеру стоило большого труда произнести подобную фразу. Ибо местоимение «он» относилось к его родному сыну Джессу. Сама мысль о том, что девятилетний мальчик, носивший фамилию Фалконер, уличен в воровстве, представлялась Стюарту и его жене Розмари омерзительной. А потому они оба решили не считать больше Джесса своим сыном.

— Он вор! — холодным, безжалостным тоном повторил слова Стюарта известный детский психиатр. Холодность в значительной мере объяснялась тем, что этот доктор на протяжении многих лет имел дело с нервными родителями Джесса и успел привыкнуть к их выходкам. Но подобный суровый приговор своему родному сыну Розмари и Стюарт слышали от него впервые.

Правда, совершенная ребенком кража, безусловно мелкая, вряд ли вызвала у родителей такую тревогу, что они спешно покинули свой роскошный дом в Коннектикуте ради консультации с психиатром. Скорее, главную роль в их решении сыграла известность этого врача как специалиста по определению дурных наклонностей у детей и прогнозам на их пагубное развитие в будущем. Поэтому Стюарта и Розмари очень насторожил его вопрос:

— Не могли бы вы сказать мне точно, когда впервые заметили отклонения в поведении Джесса? И что он обычно крадет?

— Это началось много лет назад, — смущенно ответила Розмари.

— Не понимаю! — удивленно выгнул дугой бровь психиатр. — Позвольте, о чем вы говорите? Не мог же он начать воровать еще до своего рождения!

— Вот именно!

— Что именно?

— То, что Джесс стал преступником еще, простите, в утробе матери. Ну, в моей…

— Это каким же образом?

— Он… Еще раз извините, но он присваивал себе все полезное, что содержалось в моем молоке, предназначавшемся им обоим — Джессу и Патрику. Так вот… Этот проказник постоянно пытался лишить своего брата-близнеца самого необходимого. Короче, он стремился разрушить будущее Патрика…

Конечно, подобное признание прозвучаю дико, а скорее глупо. Но Розмари продолжала расписывать пороки непутевого сына. По ее словам, Джесс всегда был молчаливым, отчужденным и надменным. К героическим усилиям родителей по воспитанию его брата-близнеца он относился с презрением. Фантазия Розмари зашла так далеко, что она уже всерьез подумывала, не подменили ли одного из детей в родильном отделении клиники? Может быть, Джесс вовсе не их, а еще чей-то сын? Чей? Неизвестно…

Все это было плодом разыгравшегося воображения. Тем не менее пока Патрик боролся за жизнь в специальном отделении клиники для новорожденных, его только что родившийся брат стал единственным обитателем обычной детской комнаты, существовавшей при больнице. Позднее Джесс все-таки попал в дом Фалконеров, где и остался. Причем оба родителя долго недоумевали, как такое могло произойти?

Стюарт Фалконер родился в роскоши. Розмари же, урожденная Уильямсон, была наследницей огромного поместья Монтклер. Члены обеих семей из поколения в поколение гордились, что в их жилах текла благородная, «голубая» кровь. Но вот появился Джесс… Его темно-зеленые глаза горели дьявольским огнем. Длинные черные волосы, казалось, не знали слова «расческа». К тому же он был левшой. А своим поведением напоминал скорее язычника, нежели аристократа. Так себя никогда не держат в обществе никто из Фалконеров и Уильямсонов…

Но ведь Джесс был их. И оказался вором. А может быть, даже кем-то гораздо хуже…

— Вначале Джесс крал у нас ключи, деньги, сувениры и драгоценности, — продолжала свою обвинительную речь Розмари. — Дальше стало и того хуже. Он начал позорить всю семью кражами у местных торговцев.

— Ради удовольствия? — спросил психиатр.

— Это была просто глупая и скверная игра. Насмешка над нами. Должна заметить, что его ни разу не поймали. Вещи, которые он крал у нас, вскоре снова появлялись на своих местах. Когда же дело касалось торговцев, то он извинялся перед ними и объяснял, что просто забывал заплатить.

— Может быть, он говорил правду?

— Это исключено! Девятилетний мальчишка не может покупать сигареты, вино или такие журналы, как «Плейбой».

— Вы требовали от него объяснений?

— И не раз!

— Что же он отвечал?

— Просто пожимал плечами и просил нас его не беспокоить, — включился в разговор Стюарт. — Но, доктор, мы приехали к вам не потому, что Джесс — вор. Это мы знаем и воспринимаем как неизбежный крест, который должны нести. Сейчас нас куда больше беспокоит судьба Патрика. Мы серьезно опасаемся, что Джесс может ему навредить. Искалечить. Или даже убить…

— Навредить? Разве такое уже случалось?

— Нет.

— Джесс вообще позволял себе какое-нибудь насилие? Например, над животными? Портил имущество? Скажем, мебель?

— Нет, не над животными, но однажды он устроил в доме пожар.

— Пожар? Расскажите подробнее.

— Это случилось три года назад, — нахмурился Стюарт. — Но только недавно, прочитав статью в «Нью-Йорк таймс», мы поняли всю серьезность его поступка. Автор публикации утверждал, что дети, склонные к подобным шуткам с огнем, в будущем могут превратиться в убийц.

— Только если это сопровождается другими странностями, — поспешил успокоить обоих родителей психиатр. — Но я хотел бы знать все подробности о том пожаре.

— Пожар быстро потушили. Но он возник в комнате Патрика. И Джесс уговорил брата взять всю вину за поджог на себя.

— Увлечение огнем — достаточно распространенное явление. Особенно среди мальчиков. Патрик действительно мог…

— Патрик никогда бы не сделал ничего подобного! Он взял вину на себя только потому, что Джесс его попросил. Патрик вообще всегда делает все, что тот от него хочет. При этом постоянно защищает брата и восторгается им, что бы Джесс ни натворил!

— Но все же вы почему-то опасаетесь, что Джесс может навредить Патрику.

— Вы говорите «почему-то», доктор? Извините, но Джесс ворует, устраивает пожары, самонадеян, дерзок до наглости и не признает никаких ограничений! Совершенно очевидно, что он подчас даже не соображает, что делает. Разве это нормально? Вам не кажется, что налицо все признаки психопатии?

— Да, но…

— Дело в том, доктор, что если Джесс может нанести какой-то вред Патрику, то мы должны знать об этом сейчас, пока еще не поздно.

Слова Стюарта прозвучали почти приказом, на который психиатр тут же дал тем не менее очень взвешенный и спокойный ответ:

— Как бы то ни было, но сейчас мне трудно ответить на ваш вопрос, мистер Фалконер. И уверяю, что вы не получите его ни от одного врача. Никто и никогда не скажет вам ничего определенного, пока не осмотрит мальчика, что я и намереваюсь сделать. И только после этого откровенно выскажу свое мнение.

Знакомство с Джессом психиатр начал с разговора наедине. Мальчик смотрел ему прямо в глаза, но почти ничего не сказал. Джесс вообще был очень немногословным в беседах со взрослыми. Да и с остальными. Кроме… Патрика.

С братом Джесс становился красноречивым, возбужденным, остроумным. При этом проявлял большие способности рассказчика, несмотря на свой юный возраст.

Но даже с ним он не был до конца откровенен. Патрик не подозревал о душевных страданиях брата, причин которых тот и сам не понимал. А они скорее всего лежали на поверхности.

Джесс никогда не знал родительской любви, которую Стюарт и Розмари без остатка дарили Патрику. Он еще до того, как научился говорить, почувствовал свою неполноценность. Ибо отец с матерью почему-то считали его недостойным своей любви и родительской заботы.

Его первые сознательные воспоминания лишь подтвердили эту горькую правду. Тогда он и Патрик только еще учились ходить. Как-то раз Джесс, очень любивший брата, взял его руку и так крепко сжал, что Патрик заплакал. Тут же родители с громким криком набросились на Джесса, назвали его дрянным мальчишкой, вырвали у него руку брата и жестоко наказали, приговаривая:

— Не смей его трогать! Ты можешь сделать его калекой!

Итак, Джесс оказался дрянным мальчишкой. Его оторвали от любимого брата, обрекли на одиночество. Джесс почувствовал себя погруженным в непроглядную тьму, откуда не видел выхода.

Он ничего не сказал психиатру, так и не пожелав открыться. Но тот все же понял, что в душе его маленького пациента творится что-то неладное. Скорее всего Джесс страдал из-за уязвленной гордости, чувствовал себя несправедливо обделенным и обиженным. Когда же чуть позже доктор стал наблюдать за обоими братьями, то окончательно утвердился в правоте своих предположений. Он видел, что Джесс, оставаясь один, был похож на несчастное животное, посаженное в клетку. Выглядел нервным, подозрительным, всегда чем-то обеспокоенным. Мог часами ходить из угла в угол по комнате. Но как только рядом оказывался Патрик, Джесс тут же преображался. Становился веселым, разговорчивым, как будто освобождался от какой-то тяжелой ноши.

— Джесс необычный мальчик, — сказал психиатр Стюарту и Розмари. — А по натуре скорее пастух, нежели барашек. Он чувствует себя ответственным за судьбу брата. Считает себя как бы его опекуном.

— Опекуны Патрика — я и Розмари, — сумрачно ответил Стюарт. — А опека и покровительство Джссса ему не нужны. У Патрика на то есть родители.

— Не спорю. И отнюдь не утверждаю, что Джесс должен стать опекуном Патрика, но он сам взял на себя эту роль. Поэтому у вас нет никакой причины чего-либо опасаться. Джесс никогда не навредит Патрику. Откровенно говоря, я больше тревожусь за самого Джесса, нежели за его брата.

— За Джесса?! — воскликнула Розмари и оторопело уставилась на врача.

— Если когда-нибудь Патрику станет угрожать опасность, — продолжал психиатр, — то я уверен, что Джесс, бросив все, тут же поспешит ему на помощь. Более того, не дай Бог, чтобы с Патриком что-то случилось: Джесс этого просто не переживет!

Психиатр решительно предупредил Стюарта и Розмари против любой попытки разлучить братьев. А поскольку против Джесса были выдвинуты «обвинения», то рекомендовал провести терапевтический курс для всех членов семьи, начиная с родителей, дабы успокоить их нервы. Но Стюарт и Розмари не проявили к этому предложению никакого интереса. Понятие «терапия» для старших Фалконеров было столь же неприемлемым, как и слово «вор». Они беспокоились только за безопасность Патрика. А на сей счет врачу удалось их успокоить.

Что же касается самого Джесса, то общение с психиатром все же не прошло для него бесследно. Он перестал красть. Но образцового, по понятиям Фалконеров, подростка из него так и не получилось. Наоборот, повзрослев, Джесс стал курить, пить, а еще позже — волочиться за девицами. Причем он выбирал «объекты» значительно старше себя. Ровесницы его не интересовали. Наверное, потому, что сам Джесс никогда не был, по сути дела, мальчиком в полном понимании этого слова. Однако о том, чтобы стать мужем и отцом, он и не помышлял. Ибо превыше всего в жизни ценил свою свободу.

Девицы, с которыми он якшался, тоже это отлично понимали. А потому не строили в отношении Джесса Фалконе-ра никаких далеко идущих планов.

Но кроме собственной свободы, у Джесса была и вторая привязанность: родной брат-близнец Патрик, который платил ему тем же.

Однако так продолжалось недолго. До того памятного и злосчастного июльского дня, когда обоим исполнилось по пятнадцать лет…

Котлован для искусственного озера был выдолблен в гранитной скате по приказанию и за счет прадеда Розмари. Грейдон Уильямсон назвал его «Энтерпрайзом». Но местные жители присвоили новое имя: «Озеро Грейдона» — в честь человека, подарившего им подобное чудо. Кристально-прозрачная и холодная вода уже была сокровищем, но Грейдон выложил берега водоема белоснежными каменными плитами, вывезенными из тропических стран.

Дом Грейдона, а следовательно, и Розмари возвышался на самом берегу озера в окружении небольших летних коттеджей, где отдыхали члены богатых элитных семей. К их услугам было несколько бассейнов с подогретой водой, теннисные корты, бары, пабы и большой роскошный розарий.

Взрослые, как правило, собирались у бассейнов. Одни усаживались за столики, другие нежились в шезлонгах, третьи читали свежие газеты в креслах-качалках. А их отпрыски целыми днями плескались в озере и только к вечеру выходили на берег. Там они растекались по уютным небольшим ресторанчикам и гриль-барам, расположившимся под открытым небом.

В тот день, третьего июля, Джесс Фалконер намеревался ненадолго заглянуть в одно из подобных заведений. Там он надеялся застать девицу по имени Бет, с которой провел предыдущую ночь.

Бет сидела за столиком в окружении друзей и о чем-то оживленно болтала. Джесс посмотрел на нее и поднес к губам кружку пива, уже далеко не первую за этот вечер. В той же руке он ухитрялся держать сигарету. Как это ему удавалось, Джесс и сам не знал…

Потягивая горькое пиво и вдыхая в паузах между глотками горький табачный дым, Джесс погрузился в не менее горькие размышления. Случилось так, что накануне он закончил один из своих литературных опусов и прочел отрывок Розмари. Та нашла его творение странноватым и довольно скучным. Кроме того, она заметила грамматические ошибки.

Тут же в обсуждение включился Стюарт. Он посетовал на почерк автора.

— Ты должен поработать над этим, Джесс, — сказал старший Фалконер. — Плохой почерк свидетельствует о невысоком уровне мастерства писателя. Я бы посоветовал тебе поучиться писать у Патрика.

Но я же не Патрик! — разрывалось сердце Джесса. — Я хотел им стать. И непременно стал бы, если бы мог. Но не могу! Так что принимайте меня таким, какой я есть…

Джесс допил пиво и снова посмотрел в сторону Бет. Та поняла это как сигнал: «Пойдем!»

Она встала из-за стола и, не оборачиваясь, пошла к двери. Джесс последовал за ней.

Они направились к стоявшему неподалеку огненно-красному «корвету». Бет вынула из сумочки ключи и протянула Джессу.

— Садись за руль, — сказала она.

— Джесс, — услышал он у себя за спиной громкий, настойчивый и до боли знакомый голос.

— Патрик!

Братья всего лишь назвали друг друга по имени, но враждебный, резкий тон, которым были произнесены эти слова, заставил всех, сидевших рядом на белом пляжном песке, повернуть головы и прервать разговоры. Кругом сразу же стало очень тихо.

То, что между молодыми Фалконерами не все ладно, давно не было ни для кого тайной. Равно как и полное одиночество, в котором оказался Джесс. Но все же до этого момента мало кто представлял себе, какая глубокая пропасть пролегла между братьями. Теперь все выплыло наружу.

Патрик не просто произнес имя брата. Он тем самым предупредил его. Предупредил жестко, недвусмысленно, что не позволит сесть за руль и управлять автомобилем, потому что тот был пьян.

Джесс негодующе сверкнул на брата своими зелеными глазами. И хотя он сумел взять себя в руки и сделать вид, будто ничего не произошло, Патрик все же понял его состояние.

— Я не могу тебе позволить управлять машиной, Джесс, — угрожающе спокойно сказал он.

— Что? — зло усмехнулся в ответ Джесс. — Извини, Патрик, но ты говоришь что-то невразумительное.

— Говорю то, что ты слышишь: я не дам тебе вести машину.

— А теперь послушай меня, Патрик: отстань, слышишь? Повторяю: оставь меня в покое! Бет, возьми в машину еще ящик пива. Оно нам понадобится в дороге. И сразу же открой мне одну бутылку. Не беспокойся: от быстрой езды я мигом протрезвею!

Патрик больше не мог сдерживаться. Кажущееся спокойствие Джесса его до того взбесило, что лишило способности трезво оценивать обстановку. Он не видел, что брат тоже находится на грани срыва.

— Пошел ты к черту! — со злостью выкрикнул Патрик.

— Не надо так нервничать, братец, — фыркнул Джесс, внешне оставаясь совершенно спокойным. — И позволь мне поступать так, как я хочу. Едем, Бет!

Но Бет, будто парализованная, стояла между готовыми броситься друг на друга братьями, так и не выполнив повеления Джесса взять в дорогу еще пива.

— Может быть, действительно лучше мне вести машину? — робко промолвила она.

Этот вопрос вызвал на лице Джесса сальную, подленькую улыбочку:

— О конечно! Тебе просто необходимо сесть за руль!

Изящным движением руки он перебросил Бет ключи от машины, повернулся и быстро пошел по белоснежному песку пляжа. Пройдя сквозь опасливо расступившуюся перед ним группу подростков и миновав ряд столиков, уставленных бутылками пива и заваленных пакетиками с чипсами, Джесс исчез за деревьями, подступавшими почти к самому берегу озера.

В лесу существовала небольшая, пахнувшая хвоей, полянка, на которой братья-близнецы делились своими секретами и мечтаниями друг с другом. При этом Джесс проявлял весь свой природный дар рассказчика, расписывая Патрику красоты далеких и чудесных стран, о которых он прочитал массу книг. Там под покровом ночи они шепотом просили друг у друга прощения.

Тихое «я виноват», произнесенное дуэтом под шелест крон раскинувшихся кругом сосен, относилось не только к событиям минувшего дня или вечера, но подчас и к жарким спорам, которые братья вели годами. Предметы дискуссий были известны только им двоим. Узнай о них родители, они не на шутку разволновались бы. Ибо их любимый сын старался защитить Стюарта и Розмари от нападок нелюбимого. Аргументация Патрика была спокойной и убедительной. Джесс же намеренно говорил о родителях с раздражением. Патрик спорил с ним и старался доказать, что все в их семье могло бы наладиться, если бы Джесс первым сделал шаг к примирению.

Вот и сейчас, после безобразной сцены на берегу, Патрик последовал за Джессом в лес. На их заветной полянке он и нашел брата.

Я виноват, Джесс! До сегодняшнего вечера я даже не догадывался о том, как ранят тебя мои упреки. Правда, прежде ты просто отмахивался от них и делал вид, будто тебе наплевать. Но теперь я вижу, что все гораздо сложнее! Ты считал и продолжаешь считать отношение к себе родителей предательством. Что ж, очень жаль! Но я не должен был тебя упрекать. А потому — виноват.

Это я виноват, Патрик! Но ты слишком многого хочешь. Ты всегда стремился убедить меня в том, что я на самом деле гораздо лучше, чем кажусь. И считал, что я не прав по отношению к родителям. Поверь мне, я пытался изменить это отношение. Но увы, безуспешно! Все мои попытки ни к чему не привели и принесли лишь разочарование. Для меня это больнее любого наказания. Прости, я виноват, Патрик!

Невысказанные слова витали в темноте под шумящими кронами сосен. Они были полны отчаянного желания проникнуть в страдающие сердца, но оба юноши молчали. И только после того, как где-то недалеко ухнула сова, Патрик заговорил:

— Я не хотел устраивать тебе публичную сцену, Джесс. Но поверь, не мог разрешить вести машину!

От меня не укрылась твоя беспомощность и даже отчаяние, Джесс. Как же я мог дать тебе сесть за руль в таком состоянии? Даже будь ты в тот момент абсолютно трезв, я бы все равно вмешался! О чем ты думал, перед тем как решил ехать ?

Думал о том, что я скверный человек. Всегда был таким. Но и сейчас не могу тебе в этом признаться! А зол был не на тебя. Не знаю, за кого ты теперь меня принимаешь, но…

— О чем я тогда думал? Да ни о чем! Во всяком случае — ни о чем серьезном. А если говорить откровенно, то обдумывал сказанное тобой. И решил еще раз попытаться наладить отношения с ними — я имею в виду родителей.

— Я тоже все время об этом думаю. О них и о тебе, Джесс. И отлично понимаю, что они оба — не лучшие родители, во всяком случае по отношению к тебе…

— Что?! — изумленно переспросил Джесс.

В душе его шевельнулась надежда. Неужели в этих сложных отношениях с родителями Патрик встал на его сторону? И это притом, что те обожали Патрика, а он сам тоже очень любил как Стюарта, так и Розмари! Но что-то подсказывало Джессу, что сейчас больше не надо ни о чем расспрашивать брата.

Патрик верит в тебя! Все еще верит. Не разрушай этой веры! Не говори ему правды! Не надо рассказывать о своем одиночестве, блуждании в темноте и растущем чувстве неполноценности!

Но что-то властно заставило Джесса признаться:

— Я не похож на тебя, Патрик.

— Ты — это ты, Джесс! Они же — твои родители, которые должны, но не хотят тебя понять. И, откровенно говоря, не думаю, чтобы когда-нибудь поняли.

А сердце Джесса твердило: «Пусть все это действительно так! Но нельзя терять надежды».

— Я еще раз попытаюсь, Патрик!

Да, я постараюсь с ними помириться! И эти попытки будут куда более упорными, нежели ты думаешь, Патрик! Причем они уже не будут причинять мне боль, как раньше…

Следующий день выдался солнечным и теплым. Свежий ветерок ласкал белые берега. Но в центре озера он вздымал высокие сердитые волны.

Оба праправнука Грейдона Уильямсона были искусными и опытными яхтсменами, а потому решили поспорить с ветром. На руле сидел Джесс, который решил нести вахту в этот первый радостный и счастливый день их примирения. Ему хотелось бороться с ураганным ветром, победить его и заставить смириться.

— Давай поменяемся! — предложил Патрик. — Разреши теперь мне сесть на руль.

Патрик поднялся со скамейки и встал во весь рост. Он не ожидал, что в этот момент Джесс изменит курс. Но тот уже положил руль направо. Резкий поворот яхты и сильнейший порыв ветра чуть было не выбросил Патрика за борт. Он покачнулся и сильно ударился головой о стрелу мачты, на которой крепился парус. Джесс вскочил и, бросив руль, хотел схватить брата за руки. Но тот, схватившись за висок, отступил на шаг.

— Патрик! — в ужасе воскликнул Джесс, увидев кровь на виске брата.

Лицо Патрика выражало одновременно изумление и страх. Очевидно, он подумал, что Джесс нарочно все это подстроил, и радостное чувство примирения с братом моментально сменилось ощущением смертельной вражды.

— Патрик! — неистово закричал Джесс.

Но Патрик отступил еще на шаг, закачался и свалился за борт. Джесс бросился за ним и, держась одной рукой за борт яхты, другой схватил брата за ворот пиджака. Однако Патрик вырвался и попытался ударить Джесса. Тот увернулся. Но Патрик вновь набросился на него. На мгновение оба погрузились в воду с головой. Но сейчас же снова оказались на поверхности. Патрик с каждым мгновением становился все более агрессивным и уже несколько раз чуть было не попал брату кулаком в лицо. Но Джесс, понимая, что Патрик уже не контролирует себя, пытался увертываться от ударов и одновременно старался не дать ему погрузиться в воду с головой, опасаясь, что в подобном состоянии тот может не выплыть. При этом Джесс не отвечал на удары брата, пытаясь таким образом успокоить его и дать возможность прийти в себя.

Со стороны берега донесся нараставший рокот. Джесс обернулся и увидел, что к ним спешит спасательный катер. Но в тот же момент почувствовал, что с братом произошло нечто ужасное. Патрик как-то сразу обмяк, больше не сжимал кулаки, и Джесс понял, что он вот-вот пойдет ко дну. Патрик был без сознания! Джесс похолодел от ужаса. И только смутно видел, как над ними навис нос спасательного катера…

— Я виноват! — шептал Джесс, наклоняясь над бесчувственным братом, лежавшим на дне катера. — Прости меня! Я виноват!

Слова Джесса слышали подростки — мальчишки и девчонки, подоспевшие на помощь и теперь сидевшие на скамейках вдоль бортов. Все они были свидетелями ссоры между братьями, произошедшей накануне на берегу. После эти юные наследники и наследницы огромных состояний, собравшись в кружок, делились впечатлениями. Кто-то сказал, что если бы взглядом можно было убить человека, то Патрик Фалко-нср свалился бы замертво. Остальные дружно с этим согласились.

Неудивительно, что теперь, сидя в спасательном катере, они с подозрением смотрели на Джесса. Чему в немалой степени способствовала и его фраза, обращенная к лежащему Патрику: «Я виноват!» К тому же никто из них не видел, что Патрик сам ударился о стрелу мачты.

Стюарт и Розмари одними из последних узнали о случившемся от своих лучших друзей — Леоноры и Доминика Сент-Джон. Эта пара с нескрываемым злорадством рассказала им все о происшествии, которого сами они не видели. Но зато их дочь Габриела почему-то оказалась на спасательном катере, поспешившем на помощь братьям. Она-то и услышала, как Джесс умолял умиравшего Патрика его простить…

— Ты пытался убить родного брата!

Таких ужасных обвинений Джесс еще от родителей не слышал.

Со стороны же Стюарта и Розмари это было проявлением чудовищной жестокости. Оба отлично видели, что Джесс сам страдает и считает себя виновным в происшествии на озере. Но может быть, они рассуждали по-другому? Подозревали, что нынешнее угнетенное состояние Джесса как раз и объясняется досадой, оттого что его план убийства брата провалился? В их головах вполне могло родиться и не такое…

Так или иначе, но Джессу было категорически запрещено посещать брата в больнице. И еще задолго до того, как Патрик вернулся домой, родители отправили своего непутевого сына в Брукфилд.

Когда Патрик узнал об этом, то тут же спросил:

— В Брукфилд? Зачем?

— Ты сам отлично знаешь, — ответила Розмари.

— Неужели из-за нашей ссоры? Но ведь виноват-то был я, а не Джесс! И вообще все это было сплошной глупостью.

— Но стало причиной кое-чего очень даже серьезного, Патрик!

Чего именно ?

Патрик действительно ничего не мог понять. Примирение с братом. Надежды на мир в семье. А тот чудесный день на озере! И потом — тьма. Пустота…

— Что же тогда случилось? Скажите же мне, ради Бога!

Розмари посоветовалась с мужем. И было решено открыть Патрику тайну, пока этого не сделали другие.

— Джесс хотел тебя убить, — сурово заявила Розмари любимому сыну.

Тот сначала остолбенев уставился на мать, потом отрицательно покачал головой:

— Неправда!

— Но это так, дорогой мой! Как ни жаль, Патрик, но нам приходится открыть тебе глаза. Родной брат, которого ты так любил, пытался тебя убить.

— Любил? Вы говорите так, будто Джесс умер! Мое отношение к нему не изменилось. Даже если он и хотел меня убить! Нет, этого не могло быть! — убежденно повторил Патрик. — Я не верю. Джесс не способен на такое!

— Не можешь поверить, потому что ты великодушен, добр и благороден. Джесс же совершенно другой. Трудный! Ты же сам это отлично знаешь.

— Просто вы никогда не старались его понять!

— Старались, сынок! — заговорил Стюарт. — И мы понимали его. Всегда понимали. С самого начала нас с матерью угнетало то, что Джесс был очень… беспокойным. Врачи говорили, что мы ошибаемся. Что ж, мы согласились с ними, поскольку хотели верить в его нормальность.

— Но теперь мы знаем правду, — добавила Розмари. — Джесс должен получить ту помощь, в которой так нуждается!

— Я хотел бы с ним поговорить!

— Это невозможно, с Джессом нет никакой связи.

Розмари колебалась несколько мгновений, прежде чем сказать:

— Для твоей же пользы, Патрик! И для пользы самого Джесса…

Конечно, Фалконеры могли подать на своего непутевого сына в суд. Но при этом существовала опасность, что они сами попадут под статью об ответственности родителей за поведение своих детей. Поэтому Стюарт и Розмари выбрали другой путь — самый жестокий из всех, которые можно было купить за деньги.

В Брукфилде, что недалеко от Колорадо-Спрингс, существовала военная академия, специально организованная для таких трудных сынков состоятельных родителей, как Джесс. Дирекция этого заведения обещала Фалконерам быстрые и надежные результаты, заверив их, что сумеют усмирить мятежный дух Джесса, сделать его послушным и дисциплинированным. Одним словом, гарантировали полное перевоспитание.

Помимо того что брукфилдская система образования значительно отличалась от общепринятой, сама академия напоминала скорее тюрьму, нежели учебное заведение. Создавалось впечатление, что там не сомневались в преступном будущем каждого несовершеннолетнего воспитанника и загодя готовили его к тюремной камере. Воспитатели, видимо, считали, что после стен академии никакое заключение уже не покажется ему слишком тяжелым, а лишение свободы и контактов со сверстниками не станет болезненным шоком.

Но в отличие от обычных заключенных обитатели Брукфилда практически не имели никаких прав. И если уж родители решали отдать туда свое непослушное чадо, то его пребывание в так называемой академии становилось куда более тяжелым, нежели в любой тюремной камере.

Фалконеры выбрали такую программу пребывания Джесса в Брукфилде, при которой он был лишен возможности хотя бы раз позвонить кому-нибудь по телефону, написать или получить письмо. Более того, он должен был находиться в академии постоянно, включая праздники.

Летних каникул в академии тоже не существовало. На этот период ее обитателей увозили в Колорадо-Рокиз — отдаленное, глухое место, откуда убежать было практически невозможно. Но даже при этом за каждым из воспитанников устанавливалось строжайшее наблюдение.

Большинство подростков уже через неделю пребывания в Колорадо-Рокиз начинали умолять своих тиранов забрать их оттуда. Джесс никогда этого не делал, оставаясь в лагере до конца лета.

Только через два года он снова вернулся в Монтклер. Ибо только по истечении этого срока дирекция Брукфилда уведомила Стюарта и Розмари о том, что Джесс «закончил курс», может отправляться домой и способен стать полноправным членом общества. Брукфилдские адвокаты конфиденциально заверили родителей, что их сын никогда никого не убьет. Что он далеко не глуп и способен держать себя в руках.

В Монтклерс Джесса ждали со смешанным чувством любопытства и страха. При этом особенное нетерпение проявляла Габриела Сент-Джон. Ибо намеревалась стать ему если не женой, то постоянной любовницей.

Габриела приняла такое решение в один из вечеров на берегу озера, поймав взгляд зеленых глаз Джесса Фалконера, хотя чуть раньше всерьез подумывала о его брате. Но этот взгляд, направленный, кстати, отнюдь не на нее, взволновал Габриелу. И она вдруг подумала, что неплохо было бы заставить Джесса Фалконера обратить на нее внимание. Пусть он сначала захочет дотронуться до нее, потом — поцеловать. Ну а после, возможно, она сумеет пробудить в нем и более интимные желания.

Но первым делом она позволит Джессу прикоснуться к себе! Не для его, а для собственного удовольствия.

Однако этому не суждено было сбыться: как раз в тот день, когда Габриела приняла для себя столь важное решение, произошла известная ссора между Джессом и Патриком.

Никто не верил, что Джесс когда-нибудь сможет заслужить прощение. Никто, кроме Патрика. Правда, никто и не знал, о чем Патрик думал, во что верил и что чувствовал. Он никогда ни с кем не делился своими мыслями. Тем более связанными с Джессом и тем днем на озере. Но Габриела отлично знала, как Стюарт и Розмари Фалконеры боятся возвращения своего непутевого сына.

Как-то раз она услышала, а вернее, подслушала разговор своих родителей.

— Джесс будет жить в коттедже садовника, — говорила Леонора Сент-Джон. — И не получит кода от дверей главного здания. Во всяком случае, правильный номер родители ему не дадут. Поскольку не хотят, чтобы Джесс по ночам шастал по их дому!

— Они просто боятся, как бы Джесс не решил отомстить и не зарезал обоих ночью. — усмехнулся Доминик Сент-Джон. — Кстати, если кто-то из них думает, что Джесс действительно способен на нечто подобное, то не лучше ли бы было вообще не пускать его в Монтклер? Между прочим, дверь коттеджа садовника расположена гораздо ближе к нашей, нежели к их! Позвоню-ка я сейчас Стюарту!

— Нет, Доминик, не надо! Пожалуйста! В то, что Джесс может представлять для кого-то опасность, никто не верит. Да и сами его родители тоже. Просто хотят соблюдать осторожность. Вот и все! Думаю, что если они за кого-то и опасаются, так это за Патрика. Сам посуди, могли ли Стюарт и Розмари поселить Джесса дверь в дверь с Патриком после того происшествия на озере?

— Так или иначе, Леонора, но я не хотел бы увидеть свою дочь рядом с Джессом Фалконером.

— Я тоже не хотела бы видеть их вместе. И этого никогда не произойдет! Благо, Габриела сама его терпеть не может!

Ты права, мама! Я не выношу Джесса Фалконера. Но это отнюдь не означает, что буду от него скрываться. Напротив, мне бы очень хотелось испытать чувство, которое может вызвать его насилие.

Габриела была готова принять Джесса. Вопрос о сохранении невинности не стоял. Год назад ей уже довелось изведать сладость интимных отношений со студентом второго курса местного университета. А потом был и Джесс. Правда, тогда еще совсем зеленый и неопытный, но ведь теперь он определенно стал другим!

И вот накануне появления здесь этого жестокого близнеца Патрика Фалконера она стояла у окна в своей спальне и смотрела на дверь коттеджа садовника. В том маленьком домике они должны встретиться.

Об этом никто не будет знать. За исключением, может быть, Патрика. Пожалуй, и он ничего не должен знать! Впрочем, это она обдумает позже. Когда придет их с Патриком время… А оно непременно придет! Пусть Патрик поначалу даже грубо оттолкнет ее. Но после того как узнает, что она и его непутевый братец… О, это моментально вернет Патрика к реальности!

А пока почему бы не поиграть с заблудшим грешником Джессом Фалконером?..

Это было воссоединение братьев, о котором оба мечтали около двух лет. И в первый, самый волнующий момент сердца близнецов забились как одно, в полной гармонии друг с другом, стремясь к примирению, взаимной любви и преданности.

Патрик не сомневался в чистосердечного раскаянии брата, как и в том, что Джесс стыдится содеянного.

А Джесс верил, что Патрик искренне простил его и любит по-прежнему.

Но все же счастье примирения не было полным. Мешали воспоминания. Память мстила за прошлое…

Да, Патрик готов был поверить в раскаяние Джесса. Но все его надежды на окончательное и вечное примирение мгновенно рассеялись, как только он вспомнил все то, в чем следовало раскаиваться брату.

Джесс разгадал правду по выражению лица Патрика. Понял, что брат не простил ему безрассудства, за которое чуть было не поплатился жизнью. Конечно, Джесс проявил именно безрассудство, резко изменив курс яхты в тот самый момент, когда Патрик поднялся со скамьи и, балансируя руками, пошел к корме. Но разве, поворачивая руль, Джесс хотел убить брата, утопив в озере? Нет! У него даже в мыслях не было ничего подобного! Просто ему почему-то вдруг захотелось подшутить над Патриком Глупо! И вот что из этого получилось…

Хорошо, пусть так! Но ведь Патрик-то не знал, что его брату вздумалось над ним подшутить! А потому расценил выходку Джесса как попытку его утопить.

Мог ли Патрик простить брата после всего этого? Наверное, нет. Да и сам Джесс винил в случившемся только себя…

Тогда он прожил в Монтклере меньше месяца. Но и этого оказалось достаточно, чтобы местные жители поняли: молодой Фалконер прибавил к своим и без того многочисленным порокам еще и пристрастие к наркотикам!

Они не ошибались. Особенно это стало заметно после случая на озере. Но мало кто догадывался, что даже самые сильные наркотические средства, запрещенные законом, не смогли бы заслонить в памяти Джесса воспоминание о барахтавшемся в озере и задыхавшемся Патрике…

Когда Джесса отправили в Брукфилд, жители Монтклера не сомневались, что он уже никогда не вернется. Но Джесс вернулся. Вернулся через два года, полный надежд, светлых и радужных…

Все время, проведенное в Брукфилде, Джесс потратил на то, чтобы стать достойным прощения брата. И достиг в этом больших успехов. В последний год его даже ставили в пример остальным воспитанникам.

Джесс отказался от алкоголя, сигарет и наркотиков. Там же он встретил молодую интересную женщину по имени Линд-сей, также оторванную от семьи и желавшую, как и Джесс, примирения. После того как он поведал ей свою историю, Линдсей решительно сказала:

— Постарайтесь поскорее вернуться домой и помириться с семьей. Хотя бы — с Патриком.

Джесс уже знал, что скажет брату по возвращении. Каждое свое слово он обдумал не одну тысячу раз.

Прости меня, Патрик! Умоляю тебя! Это была глупая шутка. И ничего больше! Поверь, сейчас я уже не тот отчаянный и безрассудный мальчишка, каким был раньше. Я хочу стать врачом. Хирургом. Если это произойдет, то я буду просить своих пациентов верить мне. И оправдаю их доверие.

Патрик, а ты веришь в меня? Доверяешь мне? Любишь?

…В дверь коттеджа кто-то постучал. Настойчиво. Энергично. Джесс подумал, что это Патрик. Конечно, он! Брат дома и хочет исповедаться перед ним, вот Патрик и пришел выслушать его исповедь!

Джесс бросился к двери, распахнул ее и… все надежды рухнули. Он почувствовал, как стремительно падает с облаков на землю.

— Габриела?! Что тебе нужно?

— Привет, дорогой!

Не обращая внимания на недоброжелательное выражение лица Джесса, она проскользнула в прихожую.

— Что тебе от меня надо? — с раздражением переспросил Джесс.

— Боже мой, Джесс Фалконер! Разве так встречают свою будущую невестку?

— Кого?

— Будущую невестку. Ты, верно, еще не знаешь, что Патрик до безумия влюблен в меня?

— Влюблен в тебя? Этого не может быть! Никогда не поверю!

— Что ж, придется поверить!

Конечно, Патрик ничего подобного ей не говорил! Но когда он, будучи не в силах больше оставаться в Монткле-ре, переехал в Принстон, а Габриела — в Нью-Йорк, они стали регулярно переписываться. В марте Патрик приехал в Нью-Йорк, где оба провели несколько захватывающих уик-эндов.

— Патрик оказался феноменальным любовником, — продолжала трещать Габриела. — Просто удивительно, что близнецы могут быть настолько непохожими друг на друга! Извини, я не хочу тебя обидеть, Джесс!

— Между нами ничего не было, Габриела. Мы просто…

— Просто занимались любовью. Это ты хотел сказать?

Габриела отлично знала, что Джесс несколько иначе расценивал их редкие интимные встречи, и даже откровенно употреблял некое непристойное слово, которое она не хотела бы повторять.

— Можешь называть это как тебе заблагорассудится, Габриела. Но любовью там и не пахло!

— Но разве нам не было хорошо вдвоем? Сознайся, Джесс, это были чудесные часы! А могли бы стать и еще лучше. Если бы ты не уехал. Не исчез…

— Тебе пора уходить, Габриела!

Вот каким теперь стан Джесс! Мужчиной, который даже и не думает реагировать на ее прозрачные намеки. А где. же прежний страстный огонь? Дикий, не поддающийся описанию секс?

— Видишь ли, Джесс, мне сейчас просто некуда уйти. Ведь через полчаса в этом доме Стюарт и Розмари дают званый обед, на который приглашены не только мои родители, но и я сама. Мы могли бы появиться в гостиной вместе с тобой. А до тех пор у нас еще есть целых тридцать минут. Разве этого мало?

Габриела посмотрела затуманенным взглядом в глаза Джесса и положила ладошку на его обнаженную грудь. Реакция последовала незамедлительно. Джесс схватил ее руку и крепко сжал запястье. У Габриель! перехватило дыхание. Так было в то лето… И сейчас она вновь жаждала испытать в разумных рамках насилие, обещавшее холодный, расчетливый, но в то же время страстный секс.

— Пойдем, убийца! — промурлыкала Габриела. — Вспомним прошлое. Тем более что с Патриком мы еще официально не помолвлены.

— Что ты сказала?

— Сказала, что еще не помолвлена с…

— Я спрашиваю, как ты меня назвала?

Сердце Габриелы сжалось от страха. Ее слова определенно задели Джесса Фалконера, и это могло повлечь за собой неприятные последствия. Но она уже зашла слишком далеко, чтобы отступать.

— Я назвала тебя убийцей. Правда, слово выбрано, пожалуй, не очень удачно. Надо было бы сказать — неудавшийся убийца. Или же — пытавшийся им стать. Это уж как тебе больше нравится.

— Скажи, почему ты меня так назвала?

— Отпусти руку! Мне больно!

— Говори!

— Ты сам отлично знаешь!

— Говори!

— Ты что, забыл происшествие на озере? Или думаешь, что если попал не в тюрьму, а в Брукфилд, то можешь считать себя чистым? Все, кто был на берегу, видели…

— И что же все тогда видели, Габриела?

— Видели, как ты пытался убить своего брата. Отпусти меня!

Джесс отпустил руку Габриелы, на которой остался большой темный синяк.

— Патрик тоже в это верит?

— Верят все. И знают тоже все!

— В том числе и Патрик?

— Уж он-то в первую очередь!

Габриела лгала. Патрик не сказал ей ни слова о случившемся на озере. Она узнала обо всем от своих родителей. Но в Нью-Йорке Габриела сама завела с Патриком разговор на эту тему, приведя его в ярость. Тогда она сказала:

— Ты же не можешь не помнить, что Джесс сидел на руле!

Это был несчастный случай, Патрик! Неужели ты и вправду мог подумать, что я хотел тебя убить? За что? Убить единственного человека, которого любил и люблю ?!

Габриела видела, какие мучения испытывает Джесс. На мгновение это ее почти загипнотизировало, но тут же она вновь замурлыкала:

— Подари мне свою любовь, Джесс. Меня абсолютно не интересует, что ты сделал. Главное лишь то, что ты сделаешь со мной!

Габриела вновь положила ладонь на грудь Джесса.

— Уходи, Габриела!

— Не надо так, Джесс, — прошептала она, продолжая гладить его грудь и подбираясь к горлу.

Чувствуя под пальцами учащенное биение сердца Джесса, Габриела не могла решить, происходит ли это от проснувшегося желания или от ярости, горевшей в его глазах?

— Убирайся вон! — неожиданно взревел Джесс. — Сию же минуту!

Габриела на миг остолбенела. Но тут же глаза ее вспыхнули бешенством, а ногти, подобно острым когтям дикой кошки, глубоко впились в грудь Джесса.

— Ах, вот как! — злобно зашипела она. — Ну, ты еще об этом пожалеешь!

Джесс стоял не шевелясь, подобно каменной статуе. По его груди из глубоких царапин, оставленных ногтями Габриелы, стекала кровь. Но он, казалось, не замечал этого.

Патрик верит, что я пытался его убить… Верит… Верит…

Внезапно с улицы донесся истерический крик. Джесс сразу же узнал голос Габриелы:

— Помогите! Помогите!

Он распахнул дверь и выскочил на крыльцо.

На выложенной белым камнем дорожке у самого парадного крыльца дома своих родителей стояла Габриела. Одежда на ней была разорвана. По шее и груди стекала мокрая грязь. Правая же рука с темневшим у запястья огромным синяком была картинно поднята вверх. Вокруг плотным кольцом выстроились родители Габриелы, а также Стюарт с Розмари и Патрик.

— Не позволяйте ему прикасаться ко мне! — кричала Габриела. — Умоляю вас! Скажите, чтобы он ушел!

— Габби, дорогая, — успокаивала ее Леонора Сент-Джон. — Что ты говоришь?

— Джесс… — надрывно зарыдала Габриела. — Он… хотел меня… изнасиловать…

«Это ложь!» — рвалось из груди Джесса. Но он молчал, оставаясь неподвижным как статуя. Сердце его, казалось, остановилось, замерзло. Вместо него в груди появилась огромная каменная глыба.

Однако синяк на руке Габриелы и струившаяся по груди Джесса кровь говорили сами за себя. Во всяком случае, так думали все, присутствовавшие при этом спектакле.

Насильник… Убийца…

Джесс никак не реагировал ни на негодующие взгляды, ни на сыпавшиеся со всех сторон оскорбления. Даже когда Доминик Сент-Джон подошел к нему и ударил кулаком в лицо, Джесс не пошевелился. Казалось, он потерял способность чувствовать.

Он смотрел на брата.

Верь мне, Патрик!

Патрик тоже смотрел в глаза Джесса. Но тот ничего не мог прочитать в этом непроницаемом взгляде. Патрик не допускал брата до себя.

По Монтклеру поползли слухи о том, что Стюарт хочет посадить своего сына в тюрьму. На справедливый суд рассчитывать не приходилось. Приговор был фактически предрешен. И даже, по мнению адвоката Джесса, он, несомненно, должен был стать обвинительным.

Подавать протест не имело никакого смысла. Все в округе считали, что Джесса Фалконера надо как можно скорее выслать из Монтклера, и на самый долгий срок, какой возможен в наказание за подобное преступление. Но ситуация складывалась так, что единственным реальным проступком Джесса оказалось всего лишь оскорбление личности женщины. Все было бы совершенно иначе, если бы он уже изнасиловал Габриелу или начал это делать.

Поэтому усилиями защиты приговор Джесса ограничился высылкой за пределы штата.

Итак, Джессу Фалконеру вновь пришлось покинуть родительский дом, но перед этим он повидался с братом.

Патрик пришел к нему в тесную, запертую на ключ камеру, убежать из которой было невозможно.

— Расскажи мне, Джесс.

Что ты хочешь от меня услышать, Патрик? И зачем тебе это нужно?

Даже если бы у Патрика и был ответ на этот молчаливый вопрос, Джесс все равно не смог бы прочесть его на неподвижном лице.

— Что ты хотел бы знать? — спросил он вслух.

— Все.

— Все? Что ж, изволь. Случай на яхте был глупой шуткой с моей стороны. Не было никакого злого умысла.

Джесс сделал паузу и пожал плечами:

— А что касается Габриелы, то… Послушай, мы же с тобой родные братья, близнецы. И наверное, все должны делить пополам. Разве не так?

Глава 18

Брентвуд, Калифорния

Пятница, 26 апреля 1999 года

Раздражение.

Спор с самим собой.

Депрессия.

Стремление к уединению.

И все — с проблесками надежды.

Именно так доктор Элизабет Кюблер-Росс выстроила схему ухода человека из жизни. Патрик знал ее еще до того, как начал изучать труды мадам Кюблер на медицинском факультете.

Все эти стадии не обязательно должны были следовать одна за другой. Порой они совпадали по времени. Как это случилось с Патриком после трагического случая на озере Грейдон.

Скажи, в чем я был не прав, Джесс? Скажи, как я мог довести тебя до такого состояния, что ты захотел меня убыть? Скажи мне, и я постараюсь измениться! Даже обещаю тебе это! Тогда мы снова станем братьями. Ведь мы сможем ими стать, не правда ли?

За четыре года, прошедшие со дня, когда Габриела в разодранном платье, и с синяком на руке истошно кричала перед дверью дома своих родителей, Патрик постоянно метался от одной разработанной доктором Кюблер-Росс стадии к другой. В то лето, когда ему и брату исполнилось семнадцать лет, в сознании Патрика появились было проблески надежды на светлое будущее. Но они тут же исчезли после посещения тюремной камеры, в которой содержался Джесс перед высылкой из штата.

Душа Патрика умерла раньше. Сейчас наступила очередь физической смерти. Смерти, которая расправлялась с ним быстро и неумолимо.

И все же в его состоянии появилось нечто новое. Нечто одновременно мучительное и приятное. Ностальгия без грустной меланхолии. Воспоминания без горечи. Радость всепрощения.

Грейдон Слейк… Почему Джесс взял себе этот псевдоним? Или причиной тому тоже ностальгия? Ностальгия по светлым, полным радости и счастья дням прошлого?

До того трагического июльского дня воспоминания Патрика, связанные с Джессом, неизменно согревались любовью. Хотя и не всегда они были счастливыми. Очень часто Патрика охватывало беспокойство за Джесса, который многое от него скрывал. А тот всегда это чувствовал.

Патрик никогда не верил, просто не мог поверить, что в мыслях Джесс может скрываться что-то злое или враждебное. Пока сам брат не убедил его в этом на берегу озера Грейдон и во время их прогулки по озеру на яхте. Но и здесь Патрик не переставал надеяться. Он постоянно вспоминал слова Джесса о том, что инцидент на озере был глупой шуткой.

Сейчас, сидя на балконе своего дома в Брентвуде, Патрик продолжал все обдумывать. Это причиняло ему боль, от которой он очень хотел избавиться, но не мог.

Патрик никогда не курил марихуаны, чему до Брукфилда отдавал дань Джесс. Но теперь он все чаще размышлял о том, что ощущают курильщики этого наркотика. Почему его иногда требуют умирающие пациенты? И наконец Патрик понял: марихуана притупляет не только физическую, но и душевную боль, с которой всегда связана ностальгия по прошлому. Освободившись от этой боли, человек получает возможность наслаждаться радостными воспоминаниями. И находит в них счастье на пороге перехода в вечность.

Вот и его тело неумолимо стремится к смерти. Он стоит на балконе, жадно вдыхает свежий ароматный воздух, ловит каждый луч весеннего солнца, любое дуновение теплого ветерка. Откуда-то доносится запах жасмина. Слышатся звуки волшебной музыки. Это Моцарт.

А вот еще какой-то звук, сухой, глуховатый. Уж очень земной… Ах да! Это же телефон!

Патрик не спешил брать трубку. Скорее всего это секретарь, который хочет прочитать ему список пациентов, записавшихся на сегодняшний прием. А если звонит Кэтлин? И уже не с борта теплохода? Ведь она должна вот-вот вернуться…

Тогда они непременно должны поскорее встретиться. Пусть его мысли снова станут расплываться, как в густом тумане. Ведь у нее-то в головке кристально чисто! Кэтлин увидит его и многое поймет с первого взгляда. В первую очередь, конечно, заметит, как он изменился за столь короткое время. Сейчас она попытается скрыть страх перед неизбежным. Но сделать это ей не удастся.

Телефон зазвонил снова, потом — в третий раз. Видно, кто-то очень хочет услышать его голос. А вдруг это Джесс? Его родной брат Джесс! Надо поднять трубку. И услышать до боли знакомый голос: «Это я, Джесс! Позволь мне тебе помочь. Я хочу этого! Потому что люблю тебя…»

Патрик быстро поднял трубку. Надежда, такая слабая до этого момента, вдруг блеснула ярким лучом. Она стеной встала между ним и принятием неизбежности близкого конца.

Ты должен был давно связаться с Джессом! И смирить гордыню! Как сделал он…

— Алло… Джесс?

— Привет, Патрик! Это Стивен.

Туман сразу же рассеялся. Патрик весь напрягся, ожидая приговора. Сегодня утром Стивен пришел к нему домой и взял кровь. Патрик отнесся к этому визиту безразлично. Ибо считал совершенно ненужным получить еще одно доказательство того, о чем они оба уже и так отлично знали. К тому же он с каждым часом чувствовал, что все больше и больше слабеет. Доктор Шеридан, несомненно, заметил это без анализов.

— У меня для вас хорошие вести, Патрик!

— Серьезно? А я готов держать пари, что все показатели стали на порядок хуже.

— Да, это так, но зато мы нашли для вас донора.

— Это каким же образом?

— Я разослал все ваши данные по факсу везде, где только было возможно. И вот пришел ответ из Сан-Диего. У этого человека такая же группа крови. Все остальные данные тоже соответствуют вашим. Но самое главное, он без колебания согласился поделиться с вами костным мозгом. Наверное, еще и потому, что сам страдал подобным заболеванием и полностью вылечился после проведенной несколько лет назад трансплантации. Так что теперь этот господин не только сам здоров, но готов оказать вам услугу, в которой в свое время нуждался сам.

— Когда он?..

— Завтра утром, но я хотел бы видеть вас сегодня печером.

— Я сейчас же еду!

— Нет, Патрик. Я сам приеду. Вам нельзя садиться за руль.

— Хорошо, — тихо ответил Патрик, сразу как-то сникнув. — Спасибо, Стивен. И передайте мою благодарность тому человеку. Или я сам должен с ним встретиться и лично поблагодарить? Скажите, донор и пациент обычно встречаются друг с другом?

— Когда как, но чаще это происходит уже после… То есть если трансплантация проходит успешно и пациент выживает. Понятно!

— Тогда поблагодарите его от моего имени.

— Обязательно!

— Вы прирожденный лжец, Стивен Шеридан! — воскликнула Кэтлин, как только тот положил трубку.

Шеридан разговаривал с Патриком по ее телефону. А пришел он, чтобы согласовать выдуманные обоими легенды о доноре.

Вернее — согласовать ложь.

Теперь вся эта насквозь фальшивая история была доведена до сведения Патрика.

— Вы ошибаетесь, дорогая, — рассмеялся Шеридан в ответ на сомнительный комплимент Кэтлин. — Я далеко не прирожденный лжец. Кстати, вы поняли, что Патрик хотел бы поблагодарить этого самого донора?

— Патрик всегда был прекрасно воспитанным и глубоко интеллигентным человеком. Но вы отлили превосходную пулю!

— Что ж, цель оправдывает средства. Во всяком случае, я придерживаюсь такого правила.

— И, верно, об этом не жалеете. А что будет завтра? У вас есть надежда уломать нашего донора согласиться на наркоз?

По просьбе Кэтлин доктор Шеридан отстранил ее от участия в операции на всех стадиях. Но все же она надеялась быть в курсе дела. Сам Джесс, он же — Майкл Лайонс, в эту минуту находился в гостинице «Шато». На всякий случай она дала ему свой адрес и номер телефона.

Но Джесс не позвонил. Впрочем, зачем ему звонить? Ведь Кэтлин не его врач. Он, вероятно, принял ее за одну из поклонниц Грейдона Слейка.

— Нет, Кэтлин, — сокрушенно вздохнул Шеридан. — Мне не удалось уговорить его согласиться на наркоз.

— Не удалось?

— Нет. Джесс был решительно против.

— Он не сказал, почему?

— Сказал.

— Что именно?

— Что не верит в правомерность наркотического вмешательства в естественные жизненные процессы.

— Но вы объяснили ему специфические особенности именно этого вмешательства?

— Джесс очень хорошо отдает себе отчет во всем, что касается предстоящей операции. Тем не менее он и слышать не хочет ни о каком наркозе! Что ж, придется оперировать без анестезии. Вы же только что согласились со мной, что цель оправдывает средства. Я сказал ему, что завтра утром мы встречаемся в гематологическом отделении. Вы ведь тоже там будете, не так ли?

Кэтлин действительно хотелось еще раз увидеть Джесса, но не в тот момент, когда он будет страдать.

— Но может быть, Джесс надеется на самогипноз? — спросила она.

— Не уверен. Хотя просто не могу себе представить, как в такой ситуации можно обойтись без наркоза! И все же Джесс непреклонен! Как вы думаете, он выдержит?

— Он все выдержит.

— Итак, завтра в девять часов утра?

— Да, в девять…

Глава 19

Уэствудская больница

Гематологическое отделение

Суббота, 27 апреля 1999 года

Варварство! Иначе она не могла назвать процедуру, при которой буравят без наркоза человеческую кость и высасывают из нее мозг. Это не давало Кэтлин спать всю предыдущую ночь.

В том, что пациент при этом испытывает адскую боль, сомневаться не приходилось. Конечно, Стивен будет делать это против своей воли. Ведь он никогда никого не оперировал без анестезии. Однако теперь ему приходилось изменить принципу. Ибо отказ Джесса от операции неминуемо повлек бы за собой скорую гибель Патрика Фалконера. Но, соглашаясь на подобное «варварство», как про себя называла операцию без наркоза Кэтлин, Шеридан был готов продемонстрировать все свое блестящее искусство хирурга. Это означало, что страдания пациента будут сведены к минимуму.

…Часы в операционной показывали пятнадцать минут десятого. Джесс лежал на столе. Над ним склонился доктор Шеридан. Постоянная ассистентка Стивена стояла рядом. Кэтлин же пристроилась на стуле в дальнем углу.

Стивен ничего не сказал Джессу перед началом операции. Ни слов одобрения, ни извинений за возможное причинение боли в силу отсутствия наркоза. И сейчас он работал молча, сосредоточенно.

Ну а что же сам пациент? Страдал?

Он лежал на операционном столе, как голливудская звезда первой величины во время массажа. Разница заключалась разве что в полотенцах и простынях. Джесс был завернут в стерильные хлопковые простыни. А звезды Голливуда при массажах удостаивались шелковых.

Глаза Джесса были закрыты. За все время операции ни один мускул на его лице не дрогнул. Лишь крепко сжатые с самого начала челюсти указывали на боль, которую он испытывал.

…Когда все было закончено, Джесс чуть приподнял голову с подушки и спокойно спросил:

— Вы не хотите взять еще мозга? Вдруг этого окажется недостаточно.

Шеридан изумленно посмотрел на Кэтлин, которая была удивлена ничуть не меньше.

— Не скажу, чтобы я был в восторге от подобной идеи, — ответил Стивен. — Посмотрим. Если действительно это окажется необходимым, то подумаем. Но не сейчас. Как вы себя чувствуете? Накануне у вас взяли довольно много крови.

— Я прекрасно себя чувствую, доктор Стивен.

— Извините, дорогой, но вы лукавите. Или же еще не пришли в себя. Так или иначе, очень скоро вы почувствуете недомогание.

— Но вы не ответили на мой вопрос, доктор. Что, если взятого мозга окажется недостаточно? Такое может случиться?

— Может.

— И тогда вы обязательно мне позвоните. Обещаете?

— Конечно.

— Спасибо вам, доктор Шеридан.

— Это вас надо благодарить за беспримерное мужество. А сейчас вас перевезут в палату. Если почувствуете себя плохо, то сразу же попросите вызвать меня.

— Спасибо, Стивен!

Доктор Шеридан улыбнулся и вышел из операционной. Ассистентка последовала за ним. В тот же момент Кэтлин оказалась около постели Джесса.

— А теперь скажите мне правду: как вы себя чувствуете?

— Отлично!

— Повторяю, я хочу знать правду!

— Я и говорю правду.

— Боже мой, с вами просто нельзя иметь дела!

— Возможно.

— Ладно. Полежите спокойно несколько минут. Я схожу за чистой простыней.

Кэтлин вышла. Когда она вернулась, то увидела Джесса стоящим около операционного стола и озирающимся по сторонам.

— Что случилось? — с тревогой спросила она.

— Ничего. Просто я решил одеться.

— Вы не должны этого делать!

— А я считаю, доктор, напротив — должен! Вы сами это отлично знаете. Потому и вышли из комнаты, чтобы меня не стеснять.

— Я вышла для того, чтобы сменить простыню. Вы теперь должны лежать. И лежать долго, чтобы не возобновилось кровотечение. Разве доктор Шеридан не предупредил вас?

— Предупредил, но я полнейший болван и ничего не понял. А сейчас мне надо торопиться, чтобы успеть на самолет.

— На самолет? Какой еще самолет?

— Который доставит меня назад в Мауи. Вы помните, я рассказывал вам о будущей миссис Лев?

— Помню. Она что, должна сегодня прибыть?

— Не сегодня, но довольно скоро.

— Послушайте, вы должны весь сегодняшний день провести в постели. Я говорю совершенно серьезно!

— Это очень заманчивое предложение, доктор. Но, к сожалению, у меня есть обязательства. Так что, Кэтлин, я исчезаю отсюда.

— Вы собираетесь идти пешком в гостиницу?

— Но ведь она рядом — через улицу!

— Наверное, все же мне лучше пойти с вами.

— Боитесь, как бы я не истек кровью по дороге? Весьма благородно! Но не стоит беспокоиться. Все будет хорошо. Лучше ответьте мне на один вопрос перед уходом.

— Какой?

— Вы знаете доктора Фрэнка Фаррелла?

— Это один из моих коллег. А почему вы о нем спросили?

— Я читал некоторые из его статей. Они показались мне очень умными и интересными. Правда, я не врач…

— Фрэнк потрясающий специалист. И как практический хирург, и как кабинетный ученый. Многое из его книг и журнальных статей вы могли бы с успехом использовать в своих романах.

Кэтлин хотела добавить, что Фаррелл специализируется в основном по детским болезням, но удобно ли было вести подобные разговоры в операционной? К тому же Джесс выглядел довольно усталым.

— Ну, я ушел, Кэтлин! — сказал он и уверенной походкой направился к двери.

Джесс действительно ушел. Подождав несколько секунд, Кэтлин последовала за ним. Но вышла на улицу через другой ход и, поднявшись на четыре ступеньки затейливой конструкции из стекла и стали, прозванной «мостом к небу», стала наблюдать. Ей были хорошо видны главные двери больницы, из которых только и мог выйти Джесс. Кэтлин рассчитала, что если он не появится через тридцать секунд, она тут же бросится назад в отделение. Ибо это могло означать, что Джесс потерял сознание, упал и лежит в луже крови. А может быть, и разбил при падении голову…

Однако Джесс появился уже через двенадцать секунд. Стройный, элегантный, грациозно переступавший мягкими лапами лев. Далее своим натренированным глазом врача, зная, какую экзекуцию претерпел Джесс менее часа назад, Кэтлин не могла заметить и намека на прихрамывание или неуверенность в его походке.

Кэтлин охватило чувство радости вместе с проблеском надежды. Конечно, оптимизм мог оказаться преждевременным. Но во всех случаях подобная бодрость Джесса-донора сразу же после болезненной операции говорила о его богатырском здоровье. А это, в свою очередь, могло в какой-то степени служить гарантией, что его сильная кровь окажется спасительным эликсиром для смертельно больного брата.

И все же…

Подожди, Джесс, не уходи!

Кэтлин готова была бежать за ним вслед. И только рассудок, приученный к трезвому мышлению, удержал ее от подобного бесстыдства. Она подумала, что может уподобиться героиням романов Слейка, которые всегда, очертя голову, неслись за героями. Но ведь она-то не выдуманная, а живая женщина! И еще неизвестно, как отреагирует на такой безрассудный поступок не писатель Грейдон Слейк, а Джесс Фалконер! Во всяком случае, Кэтлин могла себе представить, какое изумление отразится в его темно-зеленых глазах!

Но ведь эти глаза заблестели при ее словах о необходимости провести весь день в постели. Правда, Кэтлин вкладывала в них несколько иной смысл, нежели Джесс!

Впрочем, он в любом случае должен был воспринять их как шутку. Хотя Кэтлин пока еще не научилась читать мысли Джесса Фалконера. Но имеет ли это значение сейчас? Ведь он уходит…

Останься Кэтлин на борту «Королевы Елизаветы-2», она сошла бы на берег только в Нью-Йорке. И если бы успела на самолет, вылетающий в девять утра без промежуточных посадок до Лос-Анджелеса, то появилась бы в больничной палате Патрика Фалконера только в час дня.

Теперь же она прилетела гораздо раньше.

— Кэтлин? — удивленно посмотрел на нее Патрик.

— Да, это я. Привет!

— Ты что-то рановато вернулась.

— Нет. Как раз вовремя, чтобы застать вот эту процедуру.

И она кивнула в сторону стоявшей у кровати Патрика капельницы с большим флаконом бордовой крови, подсоединенной к вене на его бледной правой руке.

— Ты имеешь в виду переливание крови?

— Совершенно точно!

Пересадка костного мозга обычно протекала ненамного болезненнее. Но время было упущено. «Мы слишком долго ждали», — надрывно кричало сердце Кэтлин.

Патрик выглядел измученным и истощенным. Кэтлин подумала, что одно переливание крови, даже такой сильной, как у Джесса, не может его спасти. Нужна трансплантация костного мозга. Срочная!

И все же на изможденном лице Патрика играла слабая улыбка.

— Ну, как круиз?

— Что? Ах, круиз! Все было великолепно. Но довольно обо мне! Как ты себя чувствуешь?

— В данный момент я просто потрясен тем, что мне сообщил доктор Шеридан. Оказывается, он нашел для меня донора. Вот это сюрприз!

— Действительно, удивительный сюрприз!

— И теперь я полон радужных надежд!

— Я тоже, Патрик. Представляю себе, как рад доктор Шеридан! Но мне очень нравится твоя борода, Патрик. Тебе она очень идет!

— Это украшение я уберу, как только закончится переливание крови. У меня теперь будет достаточно кровяных телец, чтобы не опасаться порезов при бритье.

Кэтлин еще раз посмотрела на Патрика. Выросшая за эти дни борода показалась ей единственным доказательством того, что он еще жив. Без этого, как он выразился, «украшения» от Патрика осталась бы только кожа да кости.

Она поспешила тут же переключиться на более приятную тему:

— Я привезла тебе кое-что на память о круизе.

— Спасибо!

— Ты прекрасно воспитан, Патрик. Благодаришь, еще ничего не увидев. Может быть, ты ждешь сувенирный кубок с изображением теплохода или ключ на цепочке от моей каюты?

— Почему бы и нет?

— Если так, то ты не угадал. Но мой подарок, уверена, тебе понадобится! Причем прямо сейчас!

Кэтлин открыла сумку и вынула оттуда небольшую алюминиевую коробку.

— Что это?

— Великолепная выпечка из ресторана теплохода.

— Замечательно! Вот спасибо!

Патрик открыл коробку и, взяв один кусочек, протянул его Кэтлин.

— Нет, я не хочу. Пробуй сам!

Пока он с видимым удовольствием лакомился пирожным, Кэтлин продолжала украдкой разглядывать его. Потом, изобразив на лице испуг, спросила:

— Ты убьешь меня сейчас или чуть позже?

— Убью? За что бы это?

— За то, что я все рассказала Аманде.

— И прекрасно сделала!

Прекрасно… Это было любимое слово Аманды, когда ей что-нибудь нравилось. Сейчас его произнес Патрик.

— Аманда знает, что тебе предстоит пересадка костного мозга?

— Не уверен, возможно, нет. Ты ведь первая пришла меня навестить. Впрочем, долго скрывать здесь ничего не удается. Очень скоро все узнают и об этом.

— Значит, я могу ей сказать?

— Конечно.

Конечно… Ни к чему не обязывающее слово. Но Патрик произнес его как-то очень значительно. Ободряюще…

Глава 20

Уэствудская больница

Суббота, 27 апреля 1999 года

— А, доктор Тейлор! С возвращением!

Дарли, референт по переписке, радостно улыбаясь, поспешила навстречу Кэтлин.

— Здравствуйте, Дарли!

— Мы все очень рады вас видеть, но не ждали так рано. Ведь по графику ваш отпуск заканчивается только в понедельник. А я зашла проверить переписку. Тут накопилось много всяких бумаг и писем. Хотите просмотреть?

И Дарли вручила Кэтлин кипу корреспонденции. Та рассеянно перебрала ее и, не найдя того, чего ждала, положила на стол.

Значит, «Похититель сердец» пока не поступил. Жаль. Но особой трагедии в том не было. До понедельника ока успеет побывать не в одном книжном магазине. И уж конечно, найдет какие-нибудь романы, написанные Грейдо-ном Слейком. По ее сведениям, в свет вышло восемнадцать. Это не считая «Снежного льва». Помимо них, Кэтлин успела прочитать четыре его эротических триллера и посмотреть на видеокассете детский фильм на сюжет, также написанный Слейком…

— Официально я действительно еще в отпуске, — сказала она Дарли. — Но если понадоблюсь, то…

— То я обязательно вас найду, доктор Тейлор!

— Хорошо. Кстати, не могли бы вы помочь мне разыскать доктора Аманду Прентис? Я надеялась застать ее здесь, но — увы…

— Тем не менее доктор Прентис сейчас на работе. Я ее недавно видела в Седьмом западном корпусе. Она занималась с пациентом. Проводить вас?

— Нет, спасибо, я сама к ней заскочу попозже.

Седьмой западный корпус располагался в стороне от остальных. За ним укрепилась недобрая слава приюта для полупомешанных, потенциальных самоубийц и вообще тех, у кого было не все в порядке с рассудком, а потому нуждающихся в постоянном уходе и присмотре.

Получилось так, что через полчаса после своего досрочного возвращения в больницу Кэтлин была вызвана в тот самый корпус для срочной консультации. Речь шла о пациенте, одержимом стремлением к убийствам, у которого пошаливало сердце. Естественно, приятного для Кэтлин в таком вызове было мало. Это уже не говоря о том, что у нее всегда дрожали коленки от страха, когда приходилось наведываться в Седьмой западный корпус.

Входная дверь была стальной, а окна снабжены толстыми железными решетками.

Перед Кэтлин открыли дверь и тут же поспешно закрыли, как только она вошла.

— Мы, кажется, вас вызывали? — спросила медсестра.

— Кажется, да. Мне сказали, что у вас появился какой-то очень опасный пациент, нуждающийся в помощи кардиолога. Я не ошибаюсь?

— Нет, так оно и есть. Вернее, было!

— Было?

— Да. Но сейчас он успокоился, перестал жаловаться на сердце и даже заснул. Может быть, дать ему выспаться? А потом вы его осмотрите.

— Наверное, так действительно будет лучше. Пусть пока спит. Я же тем временем хотела бы увидеться с доктором Прентис. Или она, как всегда, занята?

— Вы угадали, доктор Тейлор! Она сейчас занята с буйным студентом — бедный парень помешался. Его даже пришлось связать, чтобы сделать успокоительный укол. Сейчас опасность вроде бы миновала.

— Доктор Прентис освободилась?

— И да и нет. Доктор Прентис никогда не прерывает сеанса, пока пациент совсем не успокоится и не почувствует себя лучше.

— Понятно, тогда разрешите мне оставить ей записку.

— Конечно!

Кэтлин села за стоявший рядом столик, вырвала чистый листок из своего блокнота и принялась писать:

«Аманда! Не знаю, слышала ли ты об зтом, но для Патрика удалось найти донора. Все анализы дали великолепные результаты. И кровь, и костный мозг полностью соответствуют необходимым требованиям. Сейчас ему в главном корпусе делают переливание.

Сама понимаешь, я досрочно вернулась из круиза. В ближайшие часы буду дома. Если ты свободна, то загляни. Поговорим!»

Итак, Аманда теперь узнает, что у Патрика есть донор. Кэтлин надеялась, что та не станет выпытывать у нее подробности. Тогда не придется лгать. Что очень важно: ведь за всю свою многолетнюю дружбу они ни разу и ни в чем не обманули друг друга.

Глава 21

Уэствуд

Суббота, 27 апреля 1999 года

Над входной дверью мелодично и мягко зазвенел колокольчик. Аманда! Наконец-то она пришла!

Кэтлин бросилась открывать.

Но на пороге стояла не Аманда. В гости к Кэтлин пришел… Джесс Фалконер! Пришел к ней. В ее дом…

Он стоял в дверях, промокший от дождя, крупные капли стекали с пышных черных волос, струились по шее под воротничок рубашки.

Точно такой предстала ему Кэтлин в первые секунды появления в Мауи. Казалось, теперь они поменялись местами.

Кэтлин знаком предложила ему войти. Джесс перешагнул порог и остановился.

— Спасибо!

— Прошу вас, проходите! Разрешите, я дам вам полотенце. Вытрите голову — она у вас совсем мокрая.

Невольно Кэтлин вспомнила, что в Мауи все происходило точно так же. Тогда он предоставил приют ей. Теперь — она ему. Но здесь была только одна спальня и одна кровать…

— Извините, но мы не в Мауи, — сказала Кэтлин.

— Тем не менее я решил здесь задержаться.

Джесс отлично понимал, насколько опасно оставаться одному в его положении. Хотя всегда презирал опасности и не бегал от них.

— Как вы себя чувствуете? — с беспокойством спросила Кэтлин.

— Скажу так: в какой-то степени ощущаю похудание своего тазобедренного сустава на небольшой ломтик костного мозга. И что мне немного недостает крови.

— Так! Вы отдыхали днем?

— Да. Я последовал вашему совету.

— И начали с того, что отправились гулять под проливным дождем? Очень мило! Это вместо того, чтобы лежать в теплой постели!

— Вы все время твердите мне об этом, доктор! Предлагаете лечь в постель. Может быть, именно поэтому я и потерял покой.

Потерял покой из-за меня? Желал быть со мной?

Джессу показалось, что он прочел эти вопросы в ее глазах, похожих на мерцающее при луне море.

— У меня кое-что есть для вас, Кэтлин. Я хотел отправить это к вам в офис в понедельник, но потом решил привезти и вручить лично.

Это «кое-что» лежало в рекламной сумке, на которой было написано большими буквами: «Ювелиры Кастилии» и «Беверли-Хиллз». Первое название относилось к небольшому киоску на борту теплохода «Королева Елизавета», где Майкл купил для Мэгги очаровательную нитку жемчуга. А в «Беверли-Хиллз» она продала свое жемчужное ожерелье, полученное в подарок.

— Вы, верно, уже знаете, что эта нитка — искусственная, — тихо сказала Кэтлин. — Но для меня она особенно дорога. Как хорошо, что вы ее не продали! Спасибо!

— Я обо всем догадался, а потому и не продал.

Джесс протянул руку и отвел в сторону густой локон, сбившийся на лицо Кэтлин, и долго смотрел ей в глаза. Ему хотелось поцеловать ее и сжать в объятиях до боли. Но вместо этого Джесс быстро отдернул руку. Снова взглянув в глаза Кэтлин, он прочел в них разочарование и… неуверенность. Как будто она еще не поняла, что Джесс хотел ее. Он же снова нежно провел ладонью по ее волосам.

— Я очень хотел бы побыть с вами в постели, Кэтлин, и как можно дольше. Если вы согласны, то это может произойти сегодня ночью.

— Но у вас еще не зажила рана…

— Не выдумывайте, Кэтлин! Не ищите предлогов. Просто скажите мне — нет! Или промолчите, не говоря — да! Все зависит только от вашего желания. Выбирайте.

Это должен быть ваш выбор, Кэтлин. Я не могу сделать его сам.

Но мы ведь совсем не знаем друг друга, Джесс!

Подобный предлог Джесс сразу бы отверг. К тому же он был бы фальшив и лжив. А Кэтлин лгать не умела.

Ведь она и Джесс знали друг друга. Во всяком случае, она его знала. Этого льва. Пастуха. Тень. Холодный камень…

А знал ли ее Джесс? Знал. Но не ее, а о ней. Знал, что она дома ходит во фланелевом халате. Что переживает, как и он, за Патрика. Что посвятила себя спасению больных сердец. В том числе — и его собственного…

Но Джесс не мог понять главного: Кэтлин Тейлор была такой же смекалистой, как героини его романов, и добра сердцем, как ее мать Мэгги…

— Подумайте, Кэтлин, — тихо сказал Джесс. — И не надо сомневаться. Ладно?

— Ладно. Я подумаю.

Он ласково улыбнулся:

— Тогда — спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Джесс повернулся и, перешагнув порог, исчез за стеной дождя. Кэтлин не задержала его.

Тогда, в Мауи, Джесс не дал ей вернуться в бушевавшую бурю, потому что его лев гулял на свободе. Теперь же, в Лос-Анджелесе, она позволила льву уйти. Потому что Джесс говорил правду: Кэтлин надо было обрести уверенность, здраво оценить свои чувства и подумать о тех последствиях, которые мог бы иметь столь рискованный шаг для ее собственного трепещущего сердца.

Глава 22

Уэствудская больница

Седьмой западный корпус

Суббота, 27 апреля 1999 года

У нее болел каждый мускул, как будто не пациент, а она сама была крепко связана по рукам и ногам.

Болело не только тело, но и душа. Аманда ненавидела эти путы, хотя все было сделано для пользы пациента. Ибо пока тело оставалось во власти разбушевавшихся от наркотиков нервов, ему нельзя было предоставлять свободу.

Были в жизни Аманды трагические минуты, когда она сама лежала, крепко связанная по рукам и ногам. И ей тогда было далеко не сладко. Этот момент резко изменил всю дальнейшую жизнь будущего доктора Прентис — Аманда стала психиатром. И не в последнюю очередь именно потому, что сама испытала боль и горькое чувство бессилия неспособного вырваться на свободу человека.

Аманда смотрела на лежавшего перед ней пациента и вместе с ним переживала боль, обиду и беспомощное унижение. Нет, она была против подобного метода лечения! Поэтому так старательно изучала психологию, разбиралась чуть ли не во всех существующих лекарствах. Но сейчас волей-неволей пришлось прибегнуть к этой крайней мере. Другого выхода не было…

Пациент заснул. Аманда с облегчением посмотрела на него, повернулась и пошла к двери. Но у самого порога ее задержала референт Седьмого корпуса:

— Ой, доктор Прентис, можно вас на минутку?

— Да?

— У меня к вам записка от доктора Тейлор. Несколько часов назад она заезжала в клинику и спрашивала о вас. Я сказала, что вы заняты с пациентом. Тогда она написала записку, попросила ее вам передать, а сама поехала домой.

— Спасибо! — кивнула Аманда и, взяв записку, вышла в коридор.

Итак, Кэтлин вернулась. Патрик больше не будет чувствовать себя одиноким. Теперь она станет каждый день приходить к нему, разговаривать, помогать.

Патрик… Он оставался в мыслях Аманды днем и ночью. Было время, когда он после захода солнца навещал Аманду в ее вынужденном добровольном заточении. Эти наложенные на себя путы были прозрачными и неощутимыми. Ибо представляли собой ее собственную волю. Аманда крепко держала себя в руках, поскольку понимала существующую опасность. Ведь, расслабившись, она могла признаться Патрику, что солгала. И что тогда?

Я никогда не чувствовала себя так ужасно, как в то время, Патрик! И даже не могла себе раньше вообразить ничего подобного! Эту невозможную правду! И невысказанную ложь… Но ты выживешь, Патрик! Тогда ты и я…

Патрик будет жить! Он должен жить! Но не будет ни тогда, ни ты и я. Потому что это было ложью…

Патрик должен выжить, обязательно выживет! Записка Кэтлин вселила в Аманду надежду.

Доносившиеся из палаты шаги Патрика по мере его приближения к двери становились все медленнее. Аманда стояла в предбаннике с другой стороны и напряженно вслушивалась. Она знала, что Патрик в палате. А он решил, что Аманда ни за что не войдет, предварительно не постучавшись.

Что она здесь делала? Зачем пришла?

Пришла, чтобы… дотронуться до него. Аманде казалось, что и сам Патрик, умирая на ее глазах, захочет почувствовать это прикосновение.

Но Патрик умирал очень медленно, и рука Аманды, готовая постучать в дверь, повисла в воздухе, как будто встретив какое-то невидимое препятствие.

Я не умираю, Аманда! И этот день станет для меня памятным…

Патрик чувствовал себя так, будто клетки мозга донора уже проникли и укрепились в его костях. Хотя После операции прошло всего лишь два часа, он ощущал себя воскресшим и почти здоровым. А потому не оделся в больничный халат, как подобало бы пациенту клиники.

Все его мысли занимал неизвестный донор. Где этот великодушный человек? Кто он? Его, наверное, надо искать где-нибудь неподалеку! Скорее всего он спит в одной из палат клиники, набираясь сил после чувствительной потери, понесенной его костями. Или же бодрствует, не в силах заснуть от испытываемой боли. Но в любом случае Патрик считал своим долгом навестить его.

Сейчас Патрик не чувствовал ничего, кроме беспредельной благодарности к этому благородному человеку. А потому бесцельно бродил по коридорам клиники, попутно открывая в ней для себя много нового. За этим занятием он мог бы провести всю долгую ненастную ночь, пока крупные капли дождя стучали в стекла окон.

Но неожиданно какое-то новое, беспокойное чувство заставило его вернуться в палату.

Теперь он знал, что это было.

…Аманда подошла к двери палаты, чтобы дотронуться до висевшего на ней ярлычка с его именем. Дотронуться и сразу же уйти, сесть в машину и вернуться в свой домик в «Базальтовых столбах», к дымчатому котенку…

Но она все же открыла дверь и переступила порог.

Ты не можешь просто так уехать! Только не сейчас!

— Привет!

— Ой, Патрик!

— Здравствуй, Аманда!

— Кэтлин оставила мне записку.

— Сообщив, что я выгляжу как скелет?

— Нет…

— Но это действительно так, Аманда! От меня остался один скелет, и уже без бороды. Но очень скоро, надеюсь, все это вообще станет лишь кошмарным воспоминанием.

— Трансплантация прошла успешно?

— Очень. Я почти ничего не почувствовал. Но какое благородство со стороны совершенно незнакомого человека, согласившегося стать моим донором!

— Я уверена, что он с радостью это сделал!

— Ты-то рада, Аманда? Может, побудешь немного со мной?

— О, я…

И Аманда неуверенно посмотрела на закрытую дверь палаты. Патрик взял ее за руку.

— Пойдем. Я нашел отличное место, откуда можно любоваться проливным дождем. А ты расскажешь, как собираешься провести день.

«Отличным местом» оказалась маленькая гостиная, рядом с палатой Патрика. Расположенная на восьмом этаже клиники, гостиная выглядела своеобразным оазисом тишины и спокойствия на фоне царившей в больнице нервной, а подчас и трагической обстановки.

В клинике было много холлов, где больные могли встречаться с навещавшими их родственниками. Но эта гостиная предназначалась исключительно для лечащего персонала. Патрику же, как главному травматологу клиники, была предоставлена палата с прямым выходом туда.

Они сели у окна, откуда открывался вид на вечерний Лос-Анджелес.

— Как красиво, — пробормотала Аманда.

— Очень.

Патрик помолчал несколько мгновений, потом спросил:

— Кэтлин оставила тебе записку несколько часов назад?

— Да, но я получила ее не сразу. Была занята с очень трудным пациентом.

— Мужчиной или женщиной?

— Мужчиной.

— Надеюсь, сейчас ему лучше?

— Да. Он заснул, и я надеюсь, что теперь пойдет на поправку.

— Ты не уверена?

— Нет. Я уверена, что с ним все будет в порядке.

А с ней?

Аманда помедлила несколько мгновений и решилась.

— Кроме того, была еще и женщина, вызвавшая у меня куда большее беспокойство. Она сама — врач. Не знаю, правда, по какой специальности. Внешне выглядит вполне нормальной. Но это только кажется. На самом же деле она постоянно балансирует на грани нервного срыва. Когда держит себя в руках, то все вроде бы хорошо. Ей нужно психологически зафиксировать это состояние. Поверить в себя.

— А она не уверена?

— Была уверена. Но все же порой не знает, каким станет ее следующий шаг.

— Расскажи мне о ней поподробнее.

Патрик знал, что пациентка, о которой сейчас заговорила Аманда, не кто иная, как она сама.

— Расскажи.

Аманда кивнула.

— Ее звали Шерри. Сейчас, правда, она носит другое имя. Родилась в Лас-Вегасе. Имя ее матери было Бренди. Улавливаешь? Шерри-Бренди.

— Да.

— Бренди пела и танцевала по разным клубам. В двадцать четыре года родила дочь Шерри. От кого — сама не знала. Естественно, что и для дочери имя отца тоже навсегда осталось тайной. Но Бренди считала Шерри частью себя. И при этом не была готова к материнству. Она смотрела на дочь как на живую игрушку. Куклу, которую можно упрятать под подушку, когда нет настроения играть. Фактически Шерри в очень юном возрасте осталась совсем одна…

— Но любовь, Аманда, материнская любовь! Или ее совсем не было у Бренди?

— Не совсем так. По-своему она любила дочь, но совсем не понимала Шерри. В первую очередь ее страхов.

— Страхов?

— Да, страхов и тревог. А их у Шерри было предостаточно. Первое, что она запомнила в своей жизни, так это боязнь высоты. Их маленькая квартирка находилась на восьмом этаже. Шерри без труда влезала на подоконник. А окна очень часто оставались открытыми. Ты ведь знаешь, чего больше всего боятся люди, страдающие акрофобией? Они боятся не столько самой высоты, сколько собственного желания спрыгнуть. Такое нередко случается даже у совершенно здоровых людей, когда те смотрят вниз. И не потому, что ищут смерти. Просто из подсознательного желания испытать чувство полета. С детьми же подобное случается особенно часто. «А могу ли я летать?» «Неужели я на самом деле могу умереть?» «Что будет, если?..»

Такого рода странные позывы подчас бывают очень сильными, зовущими и одновременно пугающими, особенно для трехлетнего малыша.

— Шерри было только три года? И она так хорошо все помнит?

— Очень хорошо. Тогда же они переехали в другую квартиру. На сей раз она располагалась на десятом этаже и была с балконом. Шерри никогда не говорила матери о своей боязни высоты и о появляющемся порой желании спрыгнуть вниз. Потому что в этом возрасте просто не могла выразить словами свои ощущения. И сказала Бренди, что просто боится упасть.

— А что же мать?

— Хотя Бренди сама высоты не боялась, но все же восприняла слова дочери вполне серьезно. Она сделала на окне замок и тщательно запирала его, когда оставляла Шерри одну. После чего боязнь высоты у девочки прошла. Но появилось другое чувство: страх быть запертой или заключенной в темницу. Особенно это проявлялось по ночам.

— Шерри оставалась ночью одна?

— Танцовщицы из клубов и ресторанов Лас-Вегаса не могли сами выбирать время для выступлений. Денег тоже зарабатывали немного. И вот, вернувшись однажды поздно ночью домой, Бренди увидела, что дочь спит при включенном электрическом свете. Подобного разбазаривания и без того скудных средств Бренди просто не могла позволить. Нет, она не рассердилась на дочь. Бренди вообще никогда не сердилась. А утром объяснила Шерри их материальное положение и запретила вообще зажигать свет. Та, естественно, послушно согласилась. И стала проводить долгие часы в абсолютно темной комнате, окруженная, как ей представлялось, ужасными чудовищами.

— Таким чудовищем была сама Бренди!

— Нет.

— Нет?

— Бренди была невнимательной, небрежной, но не жестокой. И все же не понимала страхов дочери.

Патрик не мог согласиться с подобным всепрощением Шерри по отношению к матери, но в данном случае речь шла не о Бренди, а о Шерри. То есть о самой Аманде.

— И что же Шерри делала в этой темноте? Наверное, ей было холодно? Возможно, она голодала? О чем тогда думала?

— Шерри вообще ни о чем не думала. Она считала овечек. По-своему, по-детски. И не живых, а воображаемых. Веселых, симпатичных, добрых… Причем каждая из них была уникального, присущего только ей цвета. Собранные вместе, эти овечки составляли, видимо, красочную картину в воображении девочки.

Шерри начинала свой подсчет сразу же, как ложилась спать. И на какой-то цифре засыпала. До настоящего времени она вспоминает самых красивых из тех воображаемых существ. Взрослея, Шерри стала не просто считать, но составлять из овечек математические комбинации и даже выдумывать задачи. Это был какой-то странный талант. Бесполезный. Даже разрушающий…

— Разрушающий? — откликнулся Патрик, предвидевший новые грустные откровения.

— У Бренди были молодые люди. Они приходили и уходили. И гораздо больше интересовались Бренди, чем она ими. Пока не появился Ройс. Этот просто-таки свел ее с ума. Даже в трезвом состоянии он был подлым и мерзким. Себя же называл «профессиональным» игроком. Хотя на самом деле был законченным наркоманом.

Как и большинство завсегдатаев карточных столов, он мечтал создать систему беспроигрышной игры. Когда Ройс не был в казино, то сидел у Бренди и играл сам с собой. А при первой же возможности усаживал за стол и хозяйку дома.

Игрой, в которой Ройс надеялся сорвать весь банк в казино, был «Черный Джек». Как-то раз он усадил за стол Шерри. После раздачи карт оказалось, что все козыри — у Ройса. Но, к своему неописуемому изумлению, он проиграл. Следующий кон также окончился его поражением. И третий… И четвертый…

— Как же так? — ошарашенно спросил Ройс. — Или ты плутовала?

— Она не плутовала, — убежденно заметил Патрик. — Просто Шерри все правильно просчитывала.

— Совершенно верно! Причем не сомневаюсь, что она сделала это машинально. Сработал своего рода рефлекс, видимо, заложенный в девочке с рождения.

В то время ей было уже тринадцать лет. Однажды Ройс как-то особенно внимательно осмотрел Шерри с ног до головы и отпустил несколько сальных комплиментов, чем привел ее в ярость. И будь на месте Ройса еще какой-нибудь мужчина, Бренди туг же выставила бы его за дверь. Но она совершенно потеряла голову от любви к этому мерзавцу. Ройс же предложил ей некий план, с которым она, недолго раздумывая, согласилась. План состоял в том, чтобы одеть Шерри в самый что ни на есть сексапильный наряд, размалевать гримом ее чистое, юное личико и пойти вместе с ней в казино. Ройс почему-то был уверен, что в этом случае выигрыш ему будет обеспечен.

Но Шерри категорически воспротивилась. Она заявила, что все это грязно, нечестно, а помимо всего прочего, и преступно. Ибо по законам штата девушки имели право посещать казино только после достижения двадцати одного года. Шерри добавила еще, что Бренди тут же лишится работы, если ее дочь поймают за подобным занятием.

Уговорить Шерри так и не удалось. Тогда Ройс заявил, что она должна обучить его всем секретам беспроигрышной игры.

— Чего она сделать не могла, — снова подал реплику Патрик.

— Не могла, — подтвердила Аманда. — Ибо сама не знала никаких секретов. А тем более трюков и плутовских уловок. Она просто машинально запоминала все карты, ложившиеся на стол во время игры и порядок их выхода при раздаче. Это тоже не было проявлением какого-то необычного таланта или же редких способностей, а следствием все того же страха, подсознательно обострявшего внимание.

Ройс был взбешен. Он переложил в один карман все свои деньги, очистил секретер, где хранились скудные сбережения Бренди, и поехал в казино.

Там он пробыл недолго, вернулся без гроша в кармане и вдребезги пьяным.

Шерри проснулась от страшного крика, доносившегося из комнаты матери. Она бросилась туда. Но Бренди не пустила ее дальше двери и, прижав к себе, сказала, что ничего страшного не произошло. Шерри вернулась в свою спальню, но уснуть так и не смогла. А потому стала молиться о ниспослании ей и матери мира и благополучия. Молитва, видимо, была услышана: очень скоро шум и крики в соседней комнате прекратились и в доме стало совсем тихо.

Тихо было тогда. Тишина воцарилась и сейчас. Ее нарушали лишь шелест пламени в горевшем камине и стук крупных капель дождя в оконное стекло. Был и еще один звук, который слышал только Патрик: учащенный стук сердца в груди Аманды.

— Но мир все-таки не наступил? — спросил Патрик. — Во всяком случае, для Шерри?

— Нет. Для Шерри мир не наступил. Более того, примерно через час Ройс вошел в комнату Шерри и зажег свет. Впервые за долгие годы, проведенные в абсолютной темноте, она увидела свою спальню. Когда же посмотрела на Ройса, то с ужасом обнаружила, что он стоит перед ней почти голым. Шерри поняла, что имеет дело с сумасшедшим.

Ройс начал обвинять Шерри в том, что это она его довела до такого состояния, что ему пришлось сильно избить Бренди. И предупредил: вина за возможную смерть матери тоже ляжет на нее!

Он сказал, что будет вынужден убить Бренди, если Шерри не откроет ему секрет беспроигрышной карточной игры. Или же не удовлетворит его плотские желания. Если она не знает, как это делается, то Ройс готов преподать ей практический урок.

Шерри поняла, что этот негодяй уже успел искалечить ее мать. Но впереди Бренди, несомненно, ожидает нечто худшее, а концом ее страданий неминуемо станет ужасная смерть. И если бы Бренди могла противостоять своему мучителю, то давно бы это сделала. Теперь спасти ее могла только несовершеннолетняя дочь, уступив домогательствам Ройса.

В такой ситуации Шерри уже не могла сопротивляться неизбежному изнасилованию, а потому безропотно сдалась. Но Ройс все же зачем-то опутал ее веревками и привязал к кровати.

…После изнасилования Ройс и не подумал развязать свою жертву. Он встал, оделся и направился к двери, оставив Шерри совершенно голой, опутанной по рукам и ногам, накрепко привязанной к кровати. Но на пороге обернулся, закурил сигарету и, насмешливо хмыкнув, пообещал вскоре вернуться вместе с Бренди.

— Но так и не вернулся? — спросил Патрик дрожащим. от волнения голосом.

— Почему же? Вернулся. С бездыханной и окровавленной Бренди на руках.

— Бренди была мертва?

— Да. Он убил ее еще до того, как изнасиловал Шерри.

Довольно! Не могу больше слушать! Я должен убить этого Ройса! И убью! Непременно убью!..

Но Аманда не слышала этой молчаливой мольбы Патрика, а потому продолжала:

— Он положил тело Бренди рядом с Шерри, прикрыл обнаженную грудь девушки холодной рукой матери и как бы еще крепче привязав этим Шерри к постели. После чего потушил свет, вышел в коридор и, заперев дверь на ключ, поджег квартиру.

— Неужели?

— Да, он это сделал.

— И как же Шерри?

— Как ни странно, но Шерри, поняв, что сделал Ройс, почувствовала облегчение. Ибо впервые у нее исчезло чувство страха, хотя впереди и предстояла нечеловеческая боль. Но ощущение умиротворения на несколько мгновений заслонило все остальное. Однако тут же ее охватило непреодолимое желание освободиться от пут. Что именно послужило тому главной причиной, Шерри не может до конца объяснить себе и поныне.

Может быть, она хотела в последний раз обнять отошедшую в мир иной мать? Или же вынести ее тело на балкон и спрыгнуть вместе с ним вниз в надежде взлететь подобно птице?

— А может быть, Шерри просто хотела жить…

Патрик не был уверен в том, что Аманда услышала его слова, сказанные шепотом. Он понимал, что мысленно она сейчас была вновь в той охваченной огнем комнате, крепко привязанной к кровати рядом с мертвой матерью. Возможно, она уже в который раз спрашивала себя, что именно дало ей тогда силы вырваться из стягивавших все тело пут? Но она вырвалась, оставив на веревках клочки окровавленной кожи. Шрамы от тех ран скорее всего сохранились и поныне.

Их никто и никогда не видел. Ведь ты всегда носила плотно застегнутую блузку с длинными рукавами. Но остались и другие шрамы, которых не может скрыть никакая одежда…

— Шерри спаслась сама или же ей все-таки помогли?

— Ее выручили. Сама она не смогла бы спастись. На то, чтобы освободиться от веревок, Шерри потратила все оставшиеся силы. После чего продолжала лежать в кровати, будучи не в состоянии даже пошевелиться. И непременно сгорела бы. Тем более что в квартире не было пожарной сигнализации.

— И как же?

— Выручил сосед, живший на том же этаже. Он сначала почувствовал, а потом увидел дым, пробивавшийся из-под двери квартиры Бренди и Шерри. И тут же позвонил в пожарную охрану. Те приехали буквально через несколько минут.

— А Ройс? Что стало с ним?

— Ройс погиб через час после начала пожара. Опасаясь возможного преследования полиции, он ехал с сумасшедшей скоростью на своей машине и на одном из поворотов не справился с управлением. Врезался в столб и разбился насмерть. Слава Богу, в ту ночь больше никто не пострадал.

Кроме тебя, дорогая моя Аманда, кроме тебя!

— Шерри три месяца лежала в больнице. О том, что Ройс ее изнасиловал, никто не знал. Хотя было известно, что он убил Бренди, а ее дочь оставил погибать в огне пожара.

— Что было дальше?

— В больнице Шерри, помимо обычного лечения, наблюдалась у психиатра. Наверное, поэтому она стала чувствовать себя в клинике надежно защищенной от любых опасностей. Такое с ней было впервые в жизни.

— Видимо, это чувство и подтолкнуло Шерри стать врачом. Так?

— Да.

— Психиатром?

— В конечном счете психиатром.

Аманда замолчала, не решаясь рассказывать дальше. Но ведь это была как бы история жизни ее пациентки, а не ее собственная. А впрочем, Патрик, конечно же, все понял. И коль скоро она уже начала эту повесть, то лучше рассказать ее до конца.

— Поскольку родственников у Шерри не было, она попала под опеку властей штата. После выписки из больницы ей нашли приемного отца и поселили в его доме. Приемный отец очень скоро заметил в Шерри то, что до него привлекло к ней Ройса. И даже более того: догадался, что его приемная дочь уже стала жертвой чьих-то сексуальных домогательств. Поэтому решил, что заставить ее уступить ему также не составит труда. Ибо прошедшая через насилие девица обычно начинает считать, что ее любят только за тело. Поскольку чувство самоуважения и женского достоинства в ней, как правило, навсегда подорвано, она становится неразборчивой в случайных связях и очень легко к ним относится.

Так или почти так думал приемный отец Шерри.

Между тем сама Шерри просто не выносила, когда до нее вообще кто-то дотрагивался. А назойливость мужчин вызывала в ней отвращение и негодование, граничившее с бешенством. Поэтому она не только сразу же отвергла гнусные приставания приемного отца, но и принялась его шантажировать. Шерри потребовала от него двести долларов за молчание. В противном случае пригрозила донести в полицию.

— Я не знаю, чего было больше в реакции приемного отца Шерри, — заметила Аманда. — Возможно, он действительно испугался. А может быть, у него в голове зашевелилась гаденькая мысль: не попытаться ли просто-напросто покупать тело приемной дочери за деньги? Скорее всего как раз последнее. Недаром же после их объяснения он стал называть Шерри своей «маленькой потаскушкой»…

Полученными от приемного отца деньгами Шерри распорядилась именно так, как предлагал ей в свое время Ройс: она купила вызывающе экстравагантное платье, намазала лицо жирным слоем яркого грима, сделав его донельзя вульгарным, и поехала в казино.

— Где выиграла?

— Не только выиграла, но стала выигрывать раз за разом. Наверное, именно потому, что ненавидела карточную игру. Говорят, что таким всегда везет. Если бы она раньше согласилась с планом Ройса, то… Но и сейчас за какие-то несколько часов она выиграла достаточно, чтобы уехать из Лас-Вегаса и прожить на эти деньги довольно долго.

Перед отъездом Шерри все-таки заявила на приемного отца в полицию. При этом дала начальнику двести долларов для передачи тому после освобождения из-под ареста и согласилась выступить против него в суде.

Шерри переехала в Лос-Анджелес и сняла квартиру на первом этаже большого дома недалеко от университета. Хозяину квартиры она сказала, что учится в университете. В какой-то степени это было правдой: она действительно училась, но не в университете, а в местном медицинском техникуме.

К этому времени Шерри не только переменила фамилию и имя, но и сильно изменилась внешне. Она стала стремительно набирать вес. Объяснялось это просто: сексуальное насилие всегда влечет за собой неразборчивость в еде, нарушение режима питания.

Вначале Шерри не замечала, что быстро поправляется. Просто у нее вдруг появился волчий аппетит.

— Любопытно! — ввернул Патрик.

— Мне это представляется естественным, хотя и не до конца осознанным стремлением женщины себя обезопасить.

Поправившись, она перестает привлекать к себе сексуально озабоченных мужчин. Порой это просто необходимо!

— Понимаю, Шерри спасала себя.

Но я-то не отношусь к подобному роду мужчин. Как бы ты ни выглядела, я всегда останусь нежным и внимательным…

— Ты считаешь, что она спасала себя? Знаешь, я тоже так думаю! И видимо, сделала правильно. Во всяком случае, на протяжении целых тринадцати лет, когда ее вес превышал обычный чуть ли не на тридцать килограммов, Шерри жила спокойно и ни разу не стала объектом чьих-либо гнусных домогательств. Она была намного выше ростом всех своих одноклассников и одноклассниц, а затем и однокурсников по медицинскому техникуму. Это тоже служило надежной защитой. Правда, молодые люди и сверстницы ходили за ней толпой, но только как за старшей и имеющей больший жизненный опыт подругой, которая может дать ценный совет. Никто ни разу к ней не прикоснулся. А этого она и добивалась!

— Но затем Шерри стала врачом. И что, она по-прежнему не выносит мужского прикосновения?

— Она смотрит на мужчин только как на пациентов.

— Ты сказала, что Шерри стала психиатром.

— Да, она и сейчас работает по этой специальности. Но перед этим какое-то время занималась акушерством. Почему так произошло, Шерри и сама не может сейчас объяснить.

— Может, это было неосознанное желание самой иметь детей?

— Что ж, такое объяснение звучит вполне логично, но ее случай был не ординарным.

— Ты уверена?

— Уверена. Дело в том, что у нее аналитический склад ума. Шерри хочет понять, кто она, зачем и почему? И когда начинает себя анализировать, то делает это без боязни найти в себе нечто ужасное. Но до сих пор она так и не может решить, почему и зачем работала акушеркой. Это кажется ей какой-то мистической загадкой. Причем в чем-то даже опасной.

— Опасной?

— Шерри с первых дней работы сознавала всю рискованность этого дела. Она хотела, очень хотела принимать здоровых и жизнеспособных детей. Это было какое-то просто отчаянное желание, которое принесло ей немалый вред. Шерри стала просто одержимой в своем старании максимально исключить возможность родовых травм для малыша.

— Разве это плохо?

— Хорошо. Особенно, когда дело касается чужого ребенка. Если Щерри видела, что мать ребенка не проявляет к младенцу необходимого внимания, то сама начинала о нем заботиться.

— Но ведь она могла бы стать прекрасной матерью!

— Нет. Шерри не хотела быть матерью, да и не могла бы ею стать. Ибо ее материнская забота о брошенном новорожденном продолжалась только до тех пор, пока ей не удавалось найти ему хороший дом и любящих родителей. Кстати, как-то раз она призналась себе, что если бы Бренди была ее пациенткой, она постаралась бы отобрать у нее дочь.

— Возможно, это было бы к лучшему.

— Трудно сказать. Шерри ни разу не пожелала себе другой матери. Но конечно, не могла не видеть все отрицательные черты Бренди, а потому не считала себя вправе осуждать других матерей.

— Из-за чего и оставила акушерскую практику?

— Да, скорее всего так оно и было.

— А сейчас, сделавшись психиатром, она счастлива?

Ты счастлива, Аманда?

— Шерри целиком отдает себя психиатрии. Наверное, потому, что помогает пациентам избавляться от страха. В общем, она счастлива!

— Любит ли она себя?

— Я бы сказала иначе: Шерри гордится тем, что делает.

— Ты сказала, Аманда, что она хочет предпринять еще какой-то важный шаг в своей жизни. Какой?

— Не знаю, удастся ли ей сейчас это сделать.

— Почему?

— Видишь ли, Шерри все еще не избавилась от страхов и видений. По ночам ей подчас не дают спать те самые чудовища, которые терроризировали ее еще в детстве. Она часто лежит в полной темноте и…

— И считает?

— Нет, она больше не считает. Шерри старается по возможности не поддаваться этим видениям и не давать им появляться.

— Может быть, ей следует прекратить заниматься самоанализом? Мне кажется, Шерри слишком многого от себя требует. Хочет достичь совершенства.

— До совершенства ей еще очень далеко, Патрик. Я сказала тебе, что ее мучают видения. Но кроме всякого рода чудовищ, в ее памяти еще не изгладились воспоминания о том страшном пожаре. А это уже не просто видения.

— Боже мой, Аманда!

Патрику показалось, что в глазах Аманды действительно затрепетали языки пламени.

— Кроме того, — продолжала она, — Шерри за последние годы сбросила тот вес, что набрала раньше. Конечно, какая-то часть защитной брони от всякого рода посягательств исчезла вместе с этими килограммами. С другой стороны, ведь хорошо известно, что худые живут значительно дольше полных. А Шерри сейчас стройна, как в свои лучшие времена. И очень похожа на свою мать.

«Какая сильная и упорная женщина! — думал Патрик. — Сколько в ней решимости! Нет, такая не даст над собой восторжествовать какому-нибудь Ройсу!»

— Боже мой, — вдруг воскликнула Аманда. — Мне уже давно пора идти! Дождь перестал, и Смоуки ждет, когда я возьму его с собой на прогулку!

— А что делает Смоуки, когда он предоставлен самому себе?

— Спит. Но все же мне надо спешить. Он может проснуться и, не увидев меня рядом, испугаться. Я не могу этого допустить!

И ты еще говоришь, что не сможешь стать хорошей матерью, милая Аманда? Моя бесценная Шерри…

— Я провожу тебя до машины, Аманда.

— О, Патрик, зачем?

— Мне так хочется!

Они вышли из больницы и направились к месту стоянки автомобилей врачей. Красивая женщина с уставшим лицом, а рядом с ней — бесплотное привидение. Умирающий ангел…

Дождь прекратился. Небо очистилось от туч и стало кристально прозрачным. Казалось, будто бы его только что старательно отмыли.

Патрику хотелось взять Аманду под руку. Но ведь она сказала, что не выносит мужского прикосновения.

Вместо этого он несколько мгновений придерживал открытой дверь автомобиля, пока Аманда усаживалась за руль. И перед тем как она включила зажигание, тихо сказал:

— Ты не согласилась бы отужинать со мной?

Она подняла голову и смущенно посмотрела на Патрика. Ее смущение можно было понять. Предложение поужинать вместе исходило от человека, который несколько часов назад перенес трансплантацию костного мозга. И тем не менее говорил о своем будущем с такой уверенностью, как будто не сомневался, что оно у него есть…

Но в душе Патрик во многом сомневался…

— У нас будет праздничный ужин, Аманда, — со слабой улыбкой добавил он. — Конечно, не завтра и не послезавтра. Когда-нибудь, когда пересаженный от донора мозг приживется. А если не приживется, то… Ну что ж делать, тогда обойдемся без ужина.

— Он приживется, Патрик! Обязательно приживется! Я это точно знаю.

— Я слышал каждое твое слово, Аманда. Каждое! А потому повторяю вопрос: ты согласна отужинать со мной?

Ты, возможно, и слышал каждое мое слово, Патрик. Но не понял, что не могу. Не могу, потому что для нас никогда не наступит время «ты и я». Потому что в этом мире больше не существует меня. Осталось лишь жалкое существо, старающееся убежать от поминутно охватывающих его страхов.

— Ну так как же, Аманда?

— Да, мы отпразднуем вместе твое выздоровление.

Аманде показалось, что эти слова произнесла не она, а ее внутренний голос. Уверенный. Почти радостный.

Глава 23

Уэствудская больница

Пятница, 3 мая 1999 года

— Ваш сценарий просто великолепен! — сказала Кэтлин Джессу по телефону. — И абсолютно безупречен как с общемедицинской, так и с сугубо хирургической точки зрения.

— Но?

Я же не героиня романа «Похититель сердец» — женщина-хирург, которую вы изобразили одновременно сильной и мягкой, робкой и смелой!

— Без всяких «но». Все прекрасно!

— Значит, нам нет никакого смысла встречаться? Вы это имеете в виду?

— И да и нет. Если вы еще не передумали, то мы могли бы вместе поужинать.

— Когда?

Внутренний голос подсказывал Кэтлин: «Никогда!»

Но что-то еще нашептывало ей совсем другое.

— На этой неделе я все время на вызовах. Что, если в понедельник?

— Прекрасно. Скажите, вы хорошо спали?

— Я? Отменно!

Конечно, Кэтлин сказала неправду. Всю прошлую неделю ее сердце учащенно билось, а мозг терзала одна и та же мысль: «В понедельник мы с Джессом будем заниматься любовью».

Любовью? Ведь Джесс сказал, что хотел бы только провести с ней ночь в постели. Это означало секс, и ничего более.

— Патрик, это Стивен. Вы уже проснулись?

— В восемь тридцать понедельника, Стивен? Я уже два часа как на ногах.

Он действительно встал еще до рассвета. И наблюдал, как солнце поднималось над Лос-Анджелесом. С наслаждением вслушивался в утренние звуки.

Патрик продолжал оставаться хирургом, но уже перестал быть только им. Теперь он жадно ловил каждый миг жизни. Миг, который может и не повториться.

— Замечательно! — доносился из трубки голос Стивена. — А как вы себя сегодня чувствуете?

Патрик колебался, не зная, что ответить. Как он себя чувствует? Просто потрясающе! Иначе и не могло быть, если неизбежность скорой смерти сменилось за какие-нибудь несколько часов надеждой на выздоровление! Он уже почти физически чувствовал, как здоровый мозг донора распространяется по его костям. Уверенность, что донорские клетки приживутся и станут процветать в своих новых гнездах, росла в Патрике с каждым часом.

— Я прекрасно себя чувствую, Стивен.

— Вы не хотите пройти сегодня биопсию?

— Так быстро?

— Я видел ваш последний мазок. Похоже, донорские клетки начинают приживаться. Честно говоря, не думал, что это произойдет так скоро.

Я тоже не ожидал. Но ведь это произошло! Ради будущей жизни! Ради любви!

Ради нее…

Он смотрел в другую сторону, на фонтан, разбрасывавший миллиарды мелких брызг, сверкавших бриллиантами в лучах восходящего солнца.

— Мистер Слейк?

— Доктор Прентис?

— Да. Меня зовут Аманда.

— А меня — Джесс.

— Привет!

— Привет! Я вас знаю. Во всяком случае, видел раньше.

— Неужели? Тогда я не ошиблась. Ведь вы — психиатр?

— Очень лестно это слышать, Аманда! Но я все же не психиатр. Хотя мы с вами встречались в Уэствудской больнице. Это было примерно шесть лет тому назад. Такое возможно?

— Да, но думаю, что в то время вы видели куда более солидную даму.

— Более солидную?

— Не удивляйтесь. Шесть лет назад я весила гораздо больше, чем теперь.

Джесс подумал, что тогда Аманда действительно могла выглядеть более упитанной, но он ее запомнил не поэтому.

…По приемной акушерского отделения клиники из угла в угол нервно и слишком энергично для своего пикантного положения вышагивала будущая молодая мама, находившаяся явно на последнем этапе беременности. Вот тогда-то Джесс впервые и увидел Аманду Прентис, приняв ее за акушерку. Аманда настигла беременную даму в одном из углов и завела с ней какой-то разговор. К удивлению Джесса, стремление женщины продолжить измерять шагами акушерскую приемную сразу пропало. Она расслабилась, заулыбалась, а на лице появился здоровый румянец. Джесс внимательно посмотрел на доктора Прентис, подумав, что та скорее всего обладает каким-то магическим даром успокаивать пациентов одним своим присутствием. И уже тогда предположил, что она имеет отношение к психиатрии.

— Это были вы, — убежденно сказал Джесс. — Я отлично помню! На вас была белая куртка, надетая поверх длинного, почти до пола, пурпурного платья с вышитыми цветами, похожими на незабудки. Распущенные волосы спадали почти до талии. Или я все же ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — улыбнулась Аманда, почему-то сразу же почувствовавшая доверие к Джессу, которого практически не знала. Такое с ней случилось впервые после того, как Аманда сбросила лишний вес, а с ним — и своеобразное оружие защиты от повышенного внимания со стороны противоположного пола.

Особенно удивило Аманду, что объектом этого доверия стал темноволосый незнакомец, от которого так и веяло опасной мужской силой и… сексуальностью. И все же неожиданно для себя она тут же решила, что Джесс Фалконер для нее лично никакой опасности не представляет. Наверное, он уже связан узами любви с какой-нибудь женщиной. Или же уверен, что подобного рода узы связывают с кем-нибудь ее.

…С того вечера, когда Аманда виделась с Патриком в гостиной Уэствудской больницы, прошло уже десять дней. Все это время они бодрствовали порознь, опасаясь, как бы волнения не отразились на организме Патрика.

Аманда читала и перечитывала романы Грейдона Слейка, героини которых не только без страха и раздражения реагировали на прикосновения мужчин, но и сами частенько проявляли инициативу. Она надеялась, что это излечит и ее душу от страха.

И вот известный романист стоял перед фонтаном, от которого во все стороны разлетались сверкающие на солнце брызги. А она чувствовала себя в его присутствии так комфортно, что…

— Я должна вам признаться…

— Серьезно? В чем?

— В том, что ваш сценарий совершенен. Я бы не изменила в нем ни одного слова. И даже хотела сказать вам об этом еще по телефону.

— Отчего же не сказали?

— Мне хотелось с вами встретиться. Вы, наверное, уже поняли, что имеете дело с фанатичкой. Не так ли?

— Понял, потому что и сам фанатик. Вернее, стал таким после встречи с вами шесть лет назад. Итак, доктор Прентис, поскольку в вашей приемной, наверное, сейчас полно пациентов, почему бы нам просто не заглянуть ненадолго в ближайшее кафе и не выпить по чашечке кофе?

— Взгляните-ка!

Стивен пододвинул стул к столу, на котором стоял микроскоп, и жестом пригласил Патрика присесть.

— Право, это стоит того, чтобы посмотреть!

Впервые они вместе просматривали результаты последних анализов биопсии. И несмотря на то что они оказались прекрасными, Патрик чувствовал неуверенность. Было что-то противоестественное и даже пугающее в том, чтобы видеть самого себя через микроскоп как скопление ярко окрашенных клеток. Но эта процедура все более убеждала Патрика, что донорские клетки чувствуют себя в его костях совсем как дома — здоровыми и разрастающимися.

Наступившее молчание первым нарушил Стивен:

— Просто страшно становится, в хорошем смысле, конечно.

— Да, вы правы, — откликнулся Патрик. — Действительно выглядит потрясающе!

Патрик повторял эту фразу, пока не дошел до своего офиса.

— Доктор Фалконер! — с удивлением воскликнула при его появлении Марианна, секретарша Аманды. Она еще ни разу не видела главного травматолога клиники. Но, как и все остальные, отлично представляла себе его внешность по фотографиям в журнале, а потому сразу же узнала. И как все в больнице, Марианна знала, что доктор Фалконер болен ап-ластической анемией и перенес трансплантацию костного мозга. Причем операция была сделана тогда, когда он, как говорится, уже стоял одной ногой в могиле.

И вот доктор Фалконер собственной персоной появился в дверях приемной. И хотя был очень бледен, но Марианна сразу поняла: он уже не умирает! А сюда пришел, чтобы получить несколько полезных советов.

— Вы хотели бы видеть доктора Прентис? — с приветливой улыбкой спросила она.

— Да, если возможно. Она у себя?

— К сожалению, нет. Сейчас она вообще уехала из больницы.

— Неужели?

— Доктор Прентис делает что-то для Голливуда. Она хотела обсудить сценарий будущего фильма с романистом Грейдоном Слейком. Наверное, к нему и поехала.

Супермаркет «Ариэль» располагался неподалеку — в двух кварталах. Можно было очень быстро дойти туда пешком. Но Джесс опасливо посмотрел на высокие каблуки спутницы:

— Здесь не очень удобная дорога, Аманда. Как бы вы не…

— Ничего страшного. Я привыкла к высоким каблукам и хожу на них постоянно.

Аманда не призналась, что в этот чудесный весенний день ей очень хотелось немного пройтись рядом с Грейдоном Слейком, написавшим столько прекрасных страниц о бесстрашных женщинах, а сейчас смотревшим на нее с несомненным уважением. Видимо, он считал Аманду Прентис вполне здоровым человеком.

Сейчас она хотела бы откровенно рассказать Джессу, что значат для нее его романы, но боялась начать разговор. Только когда они сели за столик в небольшом скверике во дворе супермаркета, она решилась поговорить о том, что ей особенно нравилось в его книгах.

— Вы не законченный злодей, мистер Слейк. Никогда не объясняете поведение негодяев и тем более не пытаетесь оправдать их какими-то ужасами, которые сами преступники испытали в раннем детстве.

— Это отнюдь не делает негодяев симпатичнее, Аманда. Читатель не принимает двусмысленностей, когда речь заходит о причинах, породивших злодейство.

— Но вы пишете только о том, во что сами верите?

— Да, Аманда. Только так. Мне кажется, что я, как и любой взрослый человек, чувствую ответственность за сделанный жизненный выбор. Не важно, когда он был сделан. Может быть, даже в ранней юности, когда трудно принимать ответственные решения. Я не оправдываю выдуманных мной злодеев и не симпатизирую им. Наверное, из меня получился бы плохой психиатр. Вы согласны?

— Думаю, вы могли бы стать, наоборот, очень хорошим психиатром. Вы понимаете, какой вред наносят злодеи своим жертвам. Или желают его нанести.

— Вам приходилось видеть кого-нибудь из тех, кто пострадал от реальных негодяев, подобных выдуманным мною?

— Да.

— Наверное, это были женщины? Возможно, несовершеннолетние девочки, ставшие жертвами изнасилования?

— Да.

— Из вашего ответа можно сделать вывод, что вы знакомы с Габриелей Ферфакс. Это так?

— Конечно. Как я понимаю, вы тоже с ней знакомы.

— Нет! Я просто внимательно слежу за тем, что происходит в стране. Я читаю газеты, иногда смотрю теледебаты известных политических деятелей разного толка. Довольно внимательно слежу за слушаниями в конгрессе. Время от времени интересуюсь рубриками миссис Ферфакс на том или ином телеканале. Ее бесстрастными оценками и переоценками сексуальных жестокостей, которые она сама испытала. Негодяя, который измывался над ней, поймали. Сама Габриела уверяла конгрессменов и телезрителей, что он был осужден и понес наказание. Но из сострадания к его семье фамилию преступника назвать отказалась. Скажите, Аманда, ее рассказ звучит искренне?

— Вы имеете в виду то, что Габриела очень уж быстро пришла в себя после всего случившегося?

— Да. Я не заметил никаких последствий насилия.

— Это действительно так. Но ведь она не была в полном смысле изнасилована. Речь шла только о попытке. К тому же, когда все это случилось, у Габриелы уже заканчивался подростковый возраст. Она имела сексуальный опыт. То и другое могло значительно притупить полученную травму.

— Значит, вы думаете, что история, которую она рассказывает с экрана, звучит правдиво?

Аманда пожала плечами:

— Мне кажется, что это не имеет никакого значения. Габриела сделала доброе дело, рассказав эту историю по телевидению. Ведь ее передача повлекла за собой и юридическое расследование того случая.

Это было правдой. Габриела Сент-Джон Ферфакс, адвокат высшей квалификации, защищавшая права жертв насилия, оказала бесценную помощь легионам женщин и совсем еще невинных девушек. По сравнению с этим, страдания одного-единственного мужчины, осужденного по иску Габриелы, ничего не значили.

Конечно, если этим мужчиной оказались не вы.

Глава 24

Уэствудская больница

Кардиологическое отделение

Понедельник, 6 мая 1999 года

Кэтлин посмотрела на часы. Стрелки показывали половину четвертого — значит, прошло еще пять минут. Этот первый майский понедельник должен был етать памятным днем в ее жизни.

Пациенты доктора Тейлор чувствовали себя стабильно. Какие-либо операции не планировались. Почта, казалось, прекратила свое существование.

Мир был спокоен. А скорее — замер в ожидании чего-то. Чего? Страстной ночи, которую Кэтлин обещала Джессу?

Конечно, нет! Истинная причина стала для Кэтлин очевидной пятнадцать минут назад. Позвонил Стивен и сказал, что клетки костного мозга Джесса прижились в организме Патрика. Эта новость наполнила Кэтлин радостью. Весь мир для нее засиял новыми яркими красками.

Итак, сейчас уже три часа тридцать три минуты. Пора уходить. Тем более что она уже предупредила секретаршу о своем уходе.

Итак, все оставшиеся до вечера часы она будет готовиться к встрече с Джессом.

На столе затрещал телефон. Кэтлин взяла трубку.

— Алло!

— Добрый день! — услышала она приятный женский голос с британским акцентом. — Это кабинет доктора Тейлор?

— Это сама доктор Тейлор. Лиллит?

— Да, Кэтлин, это я!

— Очень рада слышать ваш голос, Лиллит! Такая прекрасная слышимость. Вы в Лос-Анджелесе?

— Да, мы вчера приехали.

— У вас все в порядке?

— Все просто прекрасно, Кэтлин! Роберт и Тимоти в восторге от сценария «Похитителя сердец».

— Я так и думала. Сценарий просто прекрасен! А вы сами его читали?

— Да. И полностью согласна с вами: он замечателен! Извините, Кэтлин, мне не хотелось бы сейчас отрывать вас от дел. Скажите, мы не могли бы где-нибудь встретиться и хорошо провести время? Естественно, не в больнице.

— О, Лиллит! Я так рада слышать, что у вас все прекрасно! А как же ваша опухоль?

— Нормально, Кэтлин! Я так хорошо себя чувствую, что даже стыдно сказать! А сейчас мне ужасно хочется посидеть где-нибудь с вами, потягивая чаек, поболтать и расслабиться!

— Это было бы превосходно. Секунду, я загляну в свой календарь. Так… А что, если в среду?

— Прекрасно!

— Давайте в кафе во дворике «Ариэль». Идет?

— Идет!

— Итак, до среды?

— До среды. Буду с нетерпением ждать!

— Я тоже!

— Пока!

— Пока!

Положив трубку, Кэтлин записала на перекидном календаре: «Среда. Асквиты». В этот момент чья-то тень упала через ее плечо на стол. Кэтлин подняла голову:

— Патрик!

Это действительно был Патрик Фалконер. Он стоял перед ней бледный, как вампир.

— Правда, что моим донором стал Джесс?

— Да… — ответила Кэтлин, чуть помедлив и глядя в пол.

— Как такое могло произойти?

— Как? Я все ему рассказала. Ты спросишь, пришлось ли его долго уламывать? Не пришлось. Он сразу же согласился. — Кэтлин поднялась из-за стола. — Ты, конечно, считаешь меня предательницей, Патрик. И имеешь на это полное право, но я поступила так, как считала нужным, и не раскаиваюсь. Так что извини меня.

Во взгляде Патрика появилось удивление, но голос остался таким же инквизиторским:

— Ты, верно, думаешь, что я просто убит этим известием?

— Я… не знаю. Не знаю, что думаешь… ты.

Да, Патрик думал. Размышлял. Размышлял над ответом Кэтлин. И вообще — над всем происшедшим. Ему теперь стало понятно, почему клетки донора так быстро и надежно прижились в его костном мозге.

А еще Патрика мучила мысль о том, что Аманда встречалась с Джессом. В свою очередь, сознание того, что это так сильно на него подействовало, выводило Фалконера из себя. К тому же все, что хоть как-то оказывалось связанным с родным братом, неизменно вызывало в нем мстительное чувство.

Но на Кэтлин это не распространялось. Никакой злобы к ней Патрик не испытывал.

— Я очень благодарен тебе, Кэтлин! Это единственное, что я сейчас хочу сказать.

— Это хорошо… — прошептала Кэтлин.

— Как тебе удаюсь его разыскать?

— Через Тимоти Асквита. Он дал мне адрес Джесса в Мауи.

— И ты туда поехала? Надо же было на такое решиться! Просто удивительно!

— Удивительного в этом ничего нет, Патрик. Я уверена, что на моем месте при подобных обстоятельствах ты поступил бы точно так же.

— Неужели ты не понимаешь?

— Чего?

— Того, что ты сделала невероятный, потрясающий и прекрасный шаг!

— Но ведь…

— Молчи и не возражай!

— Не буду…

— Ладно. Теперь скажи мне, как Джесс отнесся к твоей просьбе? Что он конкретно сказал?

— Сказал — да. Только и всего!

— И что дальше?

— Дальше просил меня не говорить тебе, кто стал донором. Думаю, он боялся, что ты не согласишься на трансплантацию, если узнаешь об этом. Скажи Патрик, неужели ты скорее умер бы, чем принял помощь от родного брата?

— Нет, ты не права!

— Может быть, тебе следует сказать об этом Джессу самому?

— Может быть. Ты знаешь, где он остановился?

— В гостинице «Шато». Записан как Майкл Лайонс.

Кэтлин подумала, что этой ночью она, Кэтлин Тейлор, и он, Джесс Фалконер, собираются заняться любовью. Но что значит подобный всплеск плотских эмоций по сравнению с возможностью воссоединения двух родных братьев?

— Ты мог бы с ним повидаться сегодня вечером?

— Нет.

Патрик естественно не забыл, что на вечер у него назначен ужин с Амандой, которая… Которая в этот момент встречается с Джессом.

— Сегодня не получится, — холодно и жестко ответил Патрик.

— Это очень тихое и уютное местечко, — заметил Джесс, проводя Аманду за руку мимо орхидей и чайных кустов к расположившемуся под открытым небом кафе.

— Вы здесь уже бывали?

— Был, но не в кафе.

Он действительно заходил в этот дворик, бродя по улицам и со страхом думая о том, что станется с Патриком. Возвращаясь же в гостиницу, он нервно шагал по номеру, с минуты на минуту ожидая звонка Кэтлин из больницы. Потом опять приходил сюда. Думал о брате. А еще — о проекте, который вынашивал уже целый год.

— Я сидел вон за тем столиком, что около входа в кафе, и раздумывал по поводу одного исследования, которым уже давно занимаюсь.

— Исследованием? Для очередного триллера Грейдона Слейка? Под названием «Убийства и увечья во дворе супермаркета „Ариэль“?

— Не совсем так. У вас есть время, Аманда? Я хотел бы вам кое-что показать.

— Да.

— Пойдемте.

К удивлению Аманды, Джесс повел ее в детскую секцию супермаркета, занимавшую почти половину первого этажа. Там было все — от детского питания, до ультрасовременных игрушек. Специальный отдел был посвящен книгам для детей самого разного возраста. На одной из полок Аманда увидела «Снежного льва» Грейдона Слейка. Там же стояло еще десятка полтора его романов и длинный ряд видеокассет с фильмами, снятыми на их сюжеты. Аманда заметила, что Джесс взял со стеллажа какую-то книгу и пошел дальше.

Они миновали отдел детской одежды. Аманда невольно задержала взгляд на висевших в длинной нише костюмчиках разных размеров и ярких летних платьицах. Дальше тянулись бесконечные полки с детскими туфельками, башмаками, босоножками.

У Аманды задрожали колени и руки. Она считала это место запретным для себя. Ведь выставленные в секции вещицы предназначались для детей. Детей других женщин. Не ее… Она никогда не станет матерью. Никогда…

Но зачем Джесс привел ее сюда?..

Аманда задумалась. Может быть, он действительно отличный психолог? Ведь существует дьявольский метод лечения нервных болезней, когда пациента заставляют как бы вновь пройти через все страдания, которые он когда-то испытал. Это заставляет его почувствовать пережитое по-новому, порой даже острее. Но затем боль притупляется, потом постепенно утихает и наконец исчезает совсем. Аманда знала нескольких больных, которых лечили подобным образом. Все они в конце концов выздоровели. Но каких страданий им это стоило! Что, если Джесс решил проделать и с нею подобный эксперимент, вновь разбудив несбыточные мечты?

Аманда молчала, смотрела куда-то вдаль и все больше убеждалась в правильности своего предположения. Да, Фалконер по натуре действительно психолог. Психолог очень сильный. И сейчас проводит с ней курс лечения, но ведь это так жестоко! Даже бесчеловечно!

Она с укором посмотрела на Фалконера:

— Джесс, зачем мы здесь?

— Я пишу новую книгу.

— Для детей?

— Да. Вы ведь читали «Снежного льва»?

— Того самого, что вы держите в руках?

— Совершенно верно. Я хочу подарить вам этот роман со своим автографом.

— Спасибо. Я обязательно буду рекомендовать его всем будущим родителям. Хочу заставить их поверить, что дети, появления которых они с таким нетерпением ожидают, такие же драгоценные, хрупкие и подверженные опасностям создания, как и ваши снежные львы.

— Подверженные опасностям? Каким бы это?

— Я говорю иносказательно, имея в виду детские сердца и души. Или вам неприятно это слушать?

— Вовсе нет. Я сам думаю точно так же. И считаю, что у всех нас изначально благородные и прекрасные души, но хрупкие и подверженные опасностям.

Они замолчали.

К реальности обоих вернул голос кукушки, выскочившей из висевших неподалеку часов-ходиков.

— Мне пора идти, — забеспокоилась Аманда.

— Позвольте вас проводить.

— Спасибо, Джесс, но не стоит. Я всегда хожу очень быстро. Я получила огромное удовольствие от нашей встречи!

— Я тоже. Вот обещанная книга.

— Спасибо.

Аманда бережно взяла томик «Снежного льва» и собралась уходить, но неожиданно для себя спросила:

— Джесс, я помню, что вы написали книгу о детском питании. Как она называется?

— «Папа, я хочу вкусной картошки!»

Джесс ответил тихо и очень мягко. Но для Аманды его слова прозвучали подобно удару грома. Она побледнела, повернулась и почти бегом бросилась к выходу.

Вот он, ответ на вопрос, почему она стала работать в акушерском отделении! Загадка, которую Аманда так долго старалась разгадать, оказалась очень простой: ей хотелось иметь детей! Своих малышей, подаренных небом. Любить их, растить, жить для них! Вот оно!

Да, она безумно хотела иметь детей. Но с одной оговоркой: у ее дочери или сына должен быть отец! Теперь для Аманды все прояснилось!

…Ее возвращение напоминало ураган. Умытый дождем тротуар радостно улыбался ей навстречу. Аманда летела как на крыльях, если бы не высокие каблуки, которые ежесекундно подворачивались или за что-нибудь цеплялись. Но она упрямо не желала смотреть себе под ноги. Все мысли Аманды были устремлены только в будущее. Туда, где осуществятся казавшиеся несбыточными мечты о любви и материнстве.

Вот наконец и больница. Большой двор с фонтаном. Но почему-то брызги больше не разлетались вокруг, сверкая на солнце сотнями бриллиантов. Они превратились в обыкновенные мокрые капли, уныло падающие вниз, подобно льющимся из глаз безутешным слезам…

— Слава Богу, вы вернулись. И даже на две минуты раньше, чем обещали.

Марианна взглянула на Аманду и нахмурилась:

— Что-нибудь случилось? Вы определенно чем-то расстроены.

— Нет, у меня все в порядке. Просто быстро шла и устала.

— Доктор Фалконер хотел бы с вами поговорить. Он сейчас у себя. А я тем временем позвоню в Седьмой корпус и скажу, что вы скоро придете.

Так… Звонил Патрик. Значит, что-то произошло. Может быть, стали известны результаты утренних анализов? Едва ли. Это требует времени…

Аманда быстро набрала номер телефона. Патрик взял трубку после первого же гудка.

— Аманда?

— Да. Привет!

— Привет!

Голос Патрика был тусклым, лишенным какого-либо выражения.

— Как прошла твоя встреча с Грейдоном Слейком?

— О, очень… В общем, мы с ним о многом поговорили.

— О чем?

— Об изнасилованиях. О разбитых сердцах. А также о книге под названием «Снежный лев». О вкусной картошке, детях и их отцах. Вспомнили Шерри и ее разочарование в… любви.

— Аманда! У тебя что-то случилось?

— Что? Нет, все в порядке. Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно! И хотел бы пригласить тебя на праздничный ужин.

— Так скоро?

— Да, Аманда. Но я обо всем узнал только несколько минут назад. Ты свободна сегодня вечером?

Свободна сегодня вечером ? Нет, я не свободна. И никогда не буду свободна.

— Извини, Патрик, но лучше не сегодня!

— Что ж, пусть так. Выберем другое время. — Сердце Патрика бешено колотилось. — Можно я позвоню тебе вечером домой?

— Что-то произошло, Патрик? Какая-то неприятность?

Да, Аманда, произошло! Очень неприятное! С тобой.

— Я просто хотел сказать тебе кое-что о Грейдоне Слейке.

— Грейдоне Слейке?

— Да, Аманда. Видишь ли, Грейдон Слейк — мой родной брат-близнец. Он же стал моим донором для трансплантации костного мозга. Мы с ним не виделись больше десяти лет. И я хотел бы… Мне необходимо рассказать тебе, почему так получилось.

Глава 25

Уэствудская больница

Понедельник, 6 мая 1999 года

Шею Кэтлин украшала жемчужная нить. Одета же она была точно так же, как на капитанском коктейле во время круиза. Наверное, она одевалась бы так каждый вечер до конца путешествия, если бы досрочно не сошла на берег.

Итак, Джесс Фалконер намерен этой ночью дотронуться до тебя, Кэтлин. Он сделает это независимо от твоей одежды или прически. Потому что хочет. И ты тоже.

Но не будет ли он разочарован, найдя в тебе холодную женщину?

Нет!

Кэтлин дотронулась до жемчужной нитки, как бы подтверждающей ее право быть наследницей Мэгги и Майкла, продолжением их страстной любви.

Но кто сказал хоть слово о любви? Никто! Ни сам Грейдон Слейк, ни герои его романов! А Джесс Фалконер объяснил свои намерения предельно откровенно:

Я очень хотел бы побыть с вами в постели.

Причем сказано это было таким тоном, будто он приглашал Кэтлин сыграть партию в теннис. Впрочем, для Джесса секс тоже был разновидностью спорта.

Сегодня ночью тоже будет одна химия, а не любовь. Правда, в колледже Кэтлин всегда получала по химии высокие оценки. Но ведь химия секса — это скорее прикладная наука, к изучению которой Кэтлин пока еще даже не приступала!

Так или иначе, но сегодня они оба решили заняться ею! Эксперты в этой области говорят, что к сексу надо готовиться и все о нем знать.

Была ли Кэтлин подготовлена? Скорее всего, нет. Ни физически, ни эмоционально. Однако теоретически, с медицинской точки зрения, она знала о половой жизни все.

Все это так. Но ведь я влюблена в него! Боже мой, моя милая, дорогая мама! Ты знала, что это должно было случиться. Так и произошло! Я — твоя дочь. И ко мне, как и к тебе тогда, пришла огромная любовь! Твой Майкл переродился в моего Джесса. Правда, у Джесса, возможно, есть и другие женщины. К тому же он определенно очень привязан к своему льву, которому всегда угрожает опасность из-за роскошной шкуры.

Кэтлин подумала, что все же самое дорогое для Джесса — это его уединение, с которым он просто обвенчан!

Но ведь после этой ночи она окажется, возможно, еще более одинокой, нежели он…

Джесс обещал ужин при свечах. Как романтично! Совсем в духе его произведений. Герои Грейдона всегда обставляли готовящееся искушение женщин подобными атрибутами.

Но сегодня ночью искушения не требовалось. Джесс уже соблазнил Кэтлин, хотя пока еще и не притрагивался к ней. И знал об этом! Ведь, приняв его приглашение на ужин, она тем самым согласилась на все. В том числе и на постель…

Без четверти семь Кэтлин решила срочно переодеться во что-нибудь прозаичное, но не успела.

Джесс пришел чуть раньше условленного часа.

Переодеваться было поздно.

— Здравствуйте, Кэтлин, — сказал он нежно, остановившись в дверях.

— Привет!

— Вы просто потрясающе выглядите.

— О, Джесс! Спасибо за комплимент. Кстати, вы тоже сегодня удивительно импозантны. Входите, пожалуйста!

Кэтлин провела Джесса в гостиную. Он опустился в большое мягкое кресло и пытливо посмотрел на Кэтлин. Губы ее слегка дрожали, а слабый румянец на щеках не мог скрыть их бледности. Кэтлин выглядела очень напряженной. Джесс подумал, что она, возможно, уже слышала о том, что он якобы хотел убить родного брата. Как знать, возможно, в последний уик-энд Кэтлин заставила Патрика рассказать ей всю правду о нем. Правду, которую тот и сам, по сути дела, не знал. Что ж, тем хуже! Значит, не исключено, что она действительно считает его виновным в покушении на убийство!

Всю прошлую неделю Джесс, казалось, шел по раскаленным пескам бескрайней пустыни. Он спотыкался, умирал от жажды, от нежелания жить дальше. Но все же верил, что в конце концов перед ним откроется прекрасный прохладный оазис. И этим оазисом будет она — Кэтлин Тейлор…

Но оазис оказался миражом…

— Что с вами, Кэтлин?

Джессу показалось, что его голос донесся из глубины той самой пустыни.

— Патрик…

Так… Братец все рассказал ей обо мне, и она ему поверила! Поверила каждому слову. В каждое преступление, которое я якобы совершил в своей жизни…

— Патрик? При чем здесь он, Кэтлин?

— При том, что Патрик знает, что вы стали его донором. Извините меня, Джесс!

Кэтлин не сомневалась, что Фалконер тут же рассвирепеет. И если тогда в Мауи Джесс заслонил ее собой от снежного льва, то теперь опасность быть растерзанной исходила бы уже от него самого.

Однако, к се удивлению, никакой бури не последовало. Джесс просто улыбнулся. И как будто даже с облегчением. Хотя в этой улыбке было что-то сексуальное.

— Ерунда все это, Кэтлин. И не стоит больше говорить о том, что уже сделано. К тому же поздно!

— Поздно?

— Да. Патрик уже ничего не может сделать. Если верить Стивену, то мои клетки успели прижиться в его костях.

— Если вы думаете, что он желал бы повернуть все вспять, то ошибаетесь, Джесс! Скажу больше: даже если бы Патрик раньше узнал имя донора, то все равно не отказался бы от трансплантации.

— Не уверен.

— Зато я уверена. Патрик преисполнен глубокой благодарности. И видимо, хотел бы поговорить с вами.

— Неужели?

— Да. Правда, он сказал, что не сможет прийти сегодня вечером. Но ведь вы сами можете его найти.

— У меня на сегодня иные планы, Кэтлин.

— Я это помню.

Кэтлин глубоко вздохнула. Джесс протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до ее шеи чуть ниже жемчужной нитки. Кэтлин почувствовала, как ее охватывает дрожь. Но на этот раз не страха, а желания. Страх же сегодня стал уделом Джесса.

Он боялся, что настанет день, когда ему придется покинуть эту женщину, ибо опасность для нее станет слишком реальной. Если же этого не произойдет, то для него может наступить светлый и радостный день, когда можно будет рассказать Кэтлин всю правду о себе. И в первую очередь о том, за какие ужасные преступления он был столь сурово наказан.

Доверяй мне, верь мне, люби меня…

— Вы не голодны, Кэтлин? Ведь нас ждет ужин. Или же вы, как и я, испытываете сейчас голод иного рода?

— Испытываю… — прошептала она.

Но Джесс вновь заметил беспокойство на лице Кэтлин.

— Что вас тревожит?

Его сильная рука обвила хрупкую, нежную шею Кэтлин, как бы готовясь сломать или, наоборот, нежно приласкать ее. Сейчас все зависело от того, превратится ли Джесс Фалконер во льва или пастуха.

— Я голодна… — вновь прошептала Кэтлин. — И напугана…

— Напугана? Кто же вас напу…

— Вы, — не дала ему договорить Кэтлин. — Ваш опыт. Я боюсь обмануть ваши ожидания.

— А я боюсь вас.

— Джесс! Я же говорю совершенно серьезно!

— Я тоже не шучу. Единственный опыт, который сейчас имеет значение, так это наш с вами. И никакой другой! А что касается моих ожиданий, то их может обмануть лишь одно…

— Что?

— Если вы захотите тотчас же уйти отсюда.

— Я не собираюсь этого делать!

— Нет?

— Нет…

В романах Грейдона Слейка герой и героиня говорили между собой исключительно о сексе. В их словах не было ничего грязного, сального или вульгарного. Хотя случись рядом кто-то посторонний, его могла бы шокировать некоторая вольность выражений…

Джесс и Кэтлин объяснялись в любви без слов. Они лишь произносили имена друг друга. И то шепотом или со вздохами. Это была чисто любовная сцена, лишенная вульгарного сексуального налета. Она могла состояться только этой ночью и только здесь. Они не могли придумать ее или подготовить заранее.

Невозможно было даже вообразить нежность, возникшую между ними. Непреодолимое желание. Потребность друг в друге…

— Джесс… — шептала она. — Джесс…

— Кэтлин… — также шепотом отвечал он. — Кэтлин…

— Разве ты не помнишь тот день на озере Грейдон?

Аманда спросила об этом Патрика впервые после инцидента между братьями на озере.

— Нет, не помню. Но Джесс все мне рассказал в камере. Признался в обоих преступлениях.

— Но…

— Что «но»?

Аманда подумала, что если Джесс — насильник, если испытывает такое презрение к женщинам, то она должна была, видимо, это сразу почувствовать. Подобную жестокость скрыть невозможно!

Она не сомневалась, что не все мужчины на свете похожи на Ройса. Но все же старалась держаться от них подальше. Особенно это касалось тех, кто начинал ею интересоваться. Но вот появился Патрик…

Он помог Аманде увидеть доброту в людях. Эту доброту она почувствовала и в Джессе, когда сидела с ним во дворике «Ариэль».

— Но я ощущала себя полностью защищенной рядом с Джессом, — помолчав, ответила Аманда. — Защищенной!

Патрик вздохнул и задумчиво посмотрел на нее.

Я ведь тоже всегда чувствовал себя защищенным рядом с братом. И… любимым. Так было давно, еще в детстве. Но то же самое я ощущаю и сегодня, когда клетки костного мозга Джесса спасли мне жизнь…

Глава 26

Уэствуд, Калифорния

Понедельник, 6 мая 1999 года

Они собирались любить друг друга и все последующие ночи.

Они не спали ни минуты и не хотели спать.

Не хотели, чтобы кто-то им помешал.

У Кэтлин не было вызовов. Но если бы и произошло что-нибудь экстраординарное с кем-то из ее постоянных пациентов, то дежуривший в эту ночь по больнице опытнейший врач Фрэнк Фаррелл тут же пришел бы на помощь.

Брат Джесса тоже явно шел на поправку.

Поэтому Кэтлин вздрогнула от неожиданности, когда откуда-то донеслось дребезжание пейджера.

— Я кому-то понадобилась, — проворчала Кэтлин, спуская ноги с кровати.

— Лежи, — удержал ее Джесс. — Это мой пейджер.

— Твой?

— Да. Я оставил его включенным.

Джесс поднялся, подошел к стулу и, вынув пейджер из кармана пиджака, просмотрел сообщение. Брови его нахмурились.

— Что-нибудь случилось со львом? — тревожно спросила Кэтлин.

— Нет. Где телефон?

— На ночном столике у стены.

Джесс снял трубку и набрал семь цифр. Кэтлин, следившая за каждым его движением, поняла, что он звонит кому-то в городе.

— Это Дэниел? — спросил он в трубку.

По лицу Джесса Кэтлин догадалась, что тот ожидал услышать другой голос.

— Разрешите мне поговорить с ней.

Прошло какое-то время. На другом конце провода кто-то взял трубку. И Джесс вдруг заговорил мягким, нежным голосом. Хотя при разговоре с Дэниелом тон его был резким.

— Райза, дорогая, здравствуй! Да-да, это я! Откуда? Да отсюда же, из Лос-Анджелеса. Из квартиры. Прямо напротив больницы. У тебя что-то случилось? Боишься? Чего? Ну успокойся! Мы обо всем поговорим, когда ты приедешь ко мне. Обязательно приезжай! И как можно скорее! А сейчас дай мне снова папу.

Кэтлин поняла, что папа — это Дэниел. Голос Джесса снова резко изменился, в нем слышалось негодование.

— Черт возьми, Дэниел, чего она так боится? В чем дело? Вам надо приехать, Дэниел! И как можно скорее!

Джесс положил трубку и повернулся к Кэтлин.

— Пойдем со мной, Кэтлин! — скомандовал он. — Пойдем!

Райза… Очаровательное имя маленькой девочки, героини романа Слейка «Войдите и не стойте под дождем!», появившегося на витринах книжных магазинов несколько лет назад. Наверное, теперь та девочка уже превратилась в подростка. Хотя, судя по телефонному разговору, эта Райза была гораздо моложе описанной в романе.

Подобные догадки строила сейчас Кэтлин.

Но только догадки. Поскольку человек, только что говоривший с девочкой по телефону, хранил полное молчание, пока они вдвоем пересекали двор, отделявший дом доктора Тейлор от лечебных корпусов больницы. Джесс рассеянно следовал за Кэтлин. И казалось, все его мысли были сейчас с маленькой девчушкой по имени Райза.

Неужели я привела его сюда, чтобы сделать свидетелем трагедии?

Так думала Кэтлин, пропуская Джесса впереди себя в отделение «Скорой помощи».

Здесь она чувствовала себя полной хозяйкой. Правда, не всегда все заканчивалось благополучно. Бывали случаи, когда, несмотря на героические, самоотверженные усилия Кэтлин и ее коллег, спасти пациента не удавалось.

Сегодня им предстояло сделать все, чтобы отвести руку смерти от девочки по имени Райза.

Кэтлин обвела взглядом палату и невольно вздохнула с облегчением. Ибо увидела, что помогать ей будет самая лучшая медсестра клиники.

— Триш, вы здесь? Боже, как я рада!

— Здравствуйте, доктор Тейлор! Вы привезли нового пациента?

— Нет. Я приехала потому, что к вам должна поступить девочка по имени Райза. Ведь так?

— Пациентка Фрэнка? У которой что-то неладно с сердечком?

— Совершенно верно.

— Мы ждем ее, чтобы сразу же перевезти в кардиологическое отделение. Доктор Фаррелл уже здесь. Его ассистентка Марта Грац тоже. Фрэнк хорошо знаком с родителями девочки. Вместе с Мартой они следили за ее здоровьем с первого дня рождения. У девочки порок сердца. Вы, наверное, знаете?

— Нет.

Кэтлин знала только то, что девочка Райза бесконечно дорога Джессу Фалконеру.

— Пожалуйста, расскажите мне все, что вам известно об этой девочке и ее заболевании.

— Я сама узнала об этом всего лишь час назад. Но предполагаю, что ей пять или шесть лет.

— Шесть, — мрачно уточнила Кэтлин.

Триш бросила взгляд на великолепного мужчину с измученным лицом, который вырос за спиной Кэтлин. Помедлив несколько мгновений и поняв, что представления не последует, она тихо повторила:

— Значит, шесть. Она выглядела очень хорошо, казалась совсем здоровой. Мы намеревались устранить порок в начале июня и сказали об этом Райзе. Та поначалу не выразила никакого беспокойства. Но неделю назад неожиданно заявила, что ни на какую операцию не согласится. Сказано это было без всякого вызова, как нечто само собой разумеющееся.

— Вот как!

— Да. Поскольку Райза хорошо выглядела и неплохо себя чувствовала, особого беспокойства ни у кого подобное заявление не вызвало. Мы решили, что можно отложить операцию на несколько месяцев, но вчера случилось что-то серьезное. Что именно, никто не знает. Райза так испугалась, когда поняла, что ее собираются положить в больницу, что провести какие-либо исследования оказалось невозможным. Но Марта считает, что значительно увеличился дефект на задней стенке левого желудочка сердца.

— То есть можно опасаться катастрофы?

— Да. Вот уже сутки, как Райза отказывается принимать какие-либо лекарства, уверяя врачей, что отлично себя чувствует. Но несколько часов назад у нее обнаружились признаки легочной недостаточности и резко участилось сердцебиение. Надо было принимать экстренные меры.

— Где сейчас девочка?

— Служба «Скорой помощи» только что сообщила, что ее везут в больницу.

Триш замолчала и нахмурилась, не решаясь сказать что-либо еще в присутствии Джесса, который выглядел прямо-таки тенью за плечом Кэтлин. Но она подумала, что с приездом кареты «скорой помощи» все и так сразу станет ясно. А потому добавила:

— На Райзе сейчас кислородная маска. В больнице девочку подключат к стационарному аппарату. Но я боюсь, как бы она не испугалась всего этого.

— Райза сейчас уже меньше боится, — возразила Кэтлин.

Она подумала, что присутствие Джесса придаст девочке храбрости. Дэниел этого сделать не в силах. Но Джесс… Боже, уж не сам ли Джесс настоящий отец этого ребенка?! Не потому ли Фалконер чуть было не задохнулся, назвав Дэниела в телефонном разговоре с девочкой ее папой?

В этот момент за окном послышалась сирена кареты «скорой помощи».

— Вот и они! — воскликнула Триш и побежала встречать.

…Райза боролась за свою жизнь. Она сидела на стуле, выпрямив спину, поскольку только в такой позе могла дышать, жадно хватая при этом воздух. Мышцы шеи напряглись до предела, а упавшие на лоб белокурые волосы повлажнели от пота. Большую часть лица закрывала кислородная маска.

— Сразу же наверх, в кардиологическое отделение! — скомандовал Фрэнк.

Он был так взволнован, что даже не заметил стоявшую рядом Кэтлин. Коляску с Райзой покатили через приемное отделение к лифтам. Джесс, не отставая ни на шаг, пошел следом. Кэтлин, помедлив несколько мгновений, присоединилась к ним. Чуть позади шли еще двое — мужчина и женщина.

Кэтлин замедлила шаг, и когда мужчина поравнялся с ней, с интересом посмотрела на его красивое мужественное лицо. Тот понял немой вопрос:

— Вы хотите знать, кто мы? Меня зовут Дэниел. Я — отец этой несчастной девочки. А Стефани — ее мать.

Стефани… Кто она? Женщина, которую любил Джесс и потерял вместе с Райзой? Потерял, потому что та выбрала Дэниела? Было совершенно очевидно, что Джесс хотел услышать в телефонной трубке именно ее голос, а не Дэниела. Да и сама Стефани смотрела на Фалконера глазами бывшей любовницы и, казалось, просила прощения за рану, которую когда-то ему нанесла.

В операционной вокруг Райзы столпились медики. Марта и Фрэнк стояли у изголовья. По отрывкам фраз, доносившихся через полуоткрытую дверь, Кэтлин поняла, что девочке требуется срочная операция. Придется давать общий наркоз.

Кэтлин бросила взгляд на Джесса. Он был бледен. Лицо выражало глубочайшее страдание и… страх.

Она подошла к нему и тронула за руку:

— Не волнуйся. Сейчас сделают анестезию, и Райзе станет лучше.

— Она должна знать, что я здесь.

— Хорошо.

— Можно сделать это сейчас же?

— Да.

И Кэтлин вошла в палату.

— Здравствуйте, Фрэнк!

— А, Кэтлин! Что вы здесь делаете?

— Я пришла с Джессом.

— Джессом? Вы с ним знакомы?

— Да.

— Хорошо?

— Очень хорошо.

Не совсем. Но я люблю его.

Кэтлин не знала, что таится в темных глубинах души человека, которого она полюбила. Похоже, Фрэнк Фаррелл оказался более прозорливым. И если не знал, то чувствовал что-то не очень приятное в Джессе Фалконере.

— Джесс хочет передать Райзе, что он здесь. Ей очень важно это знать!

— Хорошо.

— Вы не могли бы сказать ей об этом сейчас? Я хотела бы поскорее увести Джесса отсюда. Он не должен этого видеть.

— Равно как Дэн и Стеф, — буркнул Фрэнк. — Хорошо, я передам Райзе. А пока вы будете заниматься Джессом, я провожу Дэниела и Стефани в какую-нибудь тихую комнату.

— Пусть так.

Кэтлин отлично понимала, что отношения между собой троих родителей Райзы не позволяют им находиться вместе. Особенно в такую страшную для них всех ночь.

— Кстати, Кэтлин, — тихо добавил Фрэнк, — если Джесс будет говорить с Райзой, то пусть постарается уговорить девочку согласиться на операцию. Мы с вами понимаем, как это важно. Но надо, чтобы и Джесс был в этом уверен. Поговорите с ним.

— Хорошо. Пока же я отведу его в гостиную. Там мы обо всем и поговорим. А вы тотчас же дадите мне знать, когда Джессу можно будет увидеться с Райзой.

— Обязательно.

Фрэнк повернулся и подошел к девочке. Кэтлин не слышала его слов, но видела реакцию на маленьком, прелестном личике Райзы. Ее глаза широко раскрылись, и в них засветилась радость.

Она тут же снова опустила веки. Но этого мгновения было достаточно для Кэтлин, чтобы понять всю правду. Глаза Райзы были такими же зелеными, как у Джесса. А их радостный блеск говорил сам за себя…

Кэтлин не верила, что ей удастся увести Джесса и прервать его мучительное бодрствование у двери операционной.

Я уговорю его. Должна уговорить…

Кэтлин не могла, не должна была позволить Джессу видеть то, что могло бы произойти, если бы медикаментозные меры оказались бессильными: лезвие стального ларингоскопа и пластиковой трубки, проникающих в горло Райзы. И все это должно будет сопровождаться осторожным, но неумолимым надавливанием ладоней врачей и медсестер на слабую грудь девочки.

Глава 27

Гостиная кардиологического отделения

Понедельник, 6 мая 1999 года

— Ты расскажешь мне о ней, Джесс?

— О ком?

— О Райзе.

Они сидели в гостиной кардиологического отделения больницы. Кэтлин все-таки удалось увести Джесса от операционной. И теперь, в этой полутемной комнате, освещенной только проникавшими через окна лучами уличных фонарей, она просила его рассказать все о той маленькой девочке, которую он любил больше всего на свете.

Джесс нахмурился.

— Ты можешь не говорить мне, Джесс, но…

— Я просто думаю о том, с чего начать.

— Начать?

— Да.

Джесс вздохнул и начал:

— Мать Райзы и я познакомились еще в колледже, когда учились на первом курсе. Мы были похожи. Она и я оказались оторванными от семей. И оба очень от этого страдали. Той весной мы с нею заключили своеобразное соглашение: за лето помириться со своими родителями, чтобы осенью, к началу занятий, все было в порядке.

— Но этого не произошло, — задумчиво проговорила Кэтлин.

Она сразу же вспомнила то немногое, что уже успела узнать о Джессе. В частности, что в ту весну ему исполнилось девятнадцать лет. И как раз тогда в его жизни, как и в жизни брата, появилась роковая женщина, которую звали Габриела Сент-Джон.

— Этого действительно не произошло, — снова вздохнул Джесс. — Не получилось ни у нее, ни у меня.

— И это сблизило вас со Стефани?

— Нас со Стефани? Нет, Кэтлин! Стефани — мачеха Райзы. Мать же звали Линдсей.

Тогда каким образом Райза оказалась с тобой ?

Кэтлин не задала этого вопроса. Она ждала ответа на него, хотя и не была уверена, что Джесс станет говорить дальше — слишком напряженно он держался. И казалось, действительно не знал, что еще сказать. Но на самом деле Джесс просто никак не мог решить, стоит ли подробно рассказывать Кэтлин о Габриеле?

Пауза затянулась. Наконец Джесс тряхнул головой, как бы отбрасывая в сторону все ненужное, и заговорил. Но Кэтлин поняла, что о Габриеле речи не будет.

— В колледж мы не вернулись. А о Линдсей я ничего не слышал в течение целых тринадцати лет. Правда, она писала мне. Письма приходили на имя Грейдона Слейка через моего издателя…

«Джесс Фалконср, это ты? Надеялся укрыться под псевдонимом Грейдон Слейк? Боже, кто еще мог бы додуматься до такого? Но ведь ты сделал это в память о четвертом июля? О том случае на озере Грейдон, перевернувшем всю твою жизнь?

Теперь тебя ожидает новый зигзаг судьбы. Джесс Фалконер вознамерился сделаться хирургом! Может быть, ты и станешь им. Но я сомневаюсь, чтобы Грейдон Слейк оказался достойным своего брата Патрика. Кстати, для последнего тот день на озере тоже стал памятным.

Это невольно подтвердил ты сам, Джесс, рассказав, насколько вы с братом не похожи друг на друга. Что ж, выглядело бы совершенно неправдоподобно, хотя и приятно для женщин, если бы вы оба были одинаково сексуальны!

Я знаю, что твои озабоченные герои, помешанные на эротике — это ты сам. Ведь я не забыла те весенние дни, которые мы провели вместе. Дни, полные эротических наслаждений. Тогда я не сомневалась, что непременно вернусь осенью и мы вновь увидимся. Увы, это оказалось невозможным!

Летом я честно старалась наладить отношения с родителями. Но именно тогда неожиданно умер мой дедушка. Хотя он уже давно знал, что умирает. Перед смертью он забыл вычеркнуть меня из своего завещания. А может быть, это и не было забывчивостью? Не исключено, что он оставил мое имя в этом документе намеренно. Как ты помнишь, наследственные психические отклонения, пощадившие нашу семью в двух более ранних поколениях, возродились в последующих. Так что дедушка мог выкинуть подобный фортель и по этой причине.

Дедушка, возможно, хотел в последний раз уязвить моего отца. И преуспел в этом. Я оказалась настоящим баловнем судьбы! Завещание не ограничивало меня никакими условиями, не воздвигало препятствий, которые я должна была бы преодолеть, дабы получить хотя бы часть наследства. Не требовалось даже проверки на вменяемость.

Родители были не в восторге, а потому склока вокруг завещания получилась долгой, болезненной и безобразной. Парадоке состоял в том, что папенька с маменькой могли спокойно получить все до последнего пенни. Ибо я добровольно отказалась бы от наследства в обмен за родительскую любовь.

Но они ни разу не поговорили со мной по-человечески, а просто злобно набросились на свою родную дочь и, кстати, проиграли! Что ж, дело кончилось тем, что я окончательно порвала с ними всякие отношения. Это продолжается и по сей день.

Вот, Джесс, каким оказалось для меня то лето! Надеюсь, к тебе оно было более милостивым. Кстати, ты не хотел бы позвонить мне, Джесс Фалконер? Я все та же девочка, какой ты знал меня в девятнадцать лет. Но чуть помудревшая, ставшая более жесткой и… сексуальной.

Даже если вы и не Джесс Фалконер, а его брат Патрик или же реально существующий Грейдон Слейк, позвоните мне. Мы могли бы неплохо провести время. Я вам это обещаю!

Боже, о чем это я? Мне нужен ты, Джесс, только ты один! И как можно скорее! Понимаешь?»

Линдсей жила в Лос-Анджелесе и оказалась куда богаче, нежели ее дедушка. Она была начинающей бизнес-вумен. Сама же себя предпочитала называть деловой авантюристкой. За то, что никогда не боялась идти на риск, если это сулило выгоду.

Фамилия Линдсей числилась теперь в первых строчках списка самых влиятельных спонсоров Голливуда. Именно поэтому она регулярно бывала на приемах, где и встретила Дэниела, уже тогда известного адвоката в мире развлечений.

Их роман был страстным, но коротким. Виной тому стало знакомство Дэниела со Стефани и неожиданно вспыхнувшая взаимная любовь. Чего, кстати, никто не мог предсказать или даже предположить.

Линдсей в то время ждала ребенка. Несмотря на крушение любви, она не посчитала себя вправе прервать беременность и убить зародившуюся жизнь.

О своей беременности Линдсей узнала незадолго до того, как написала свое дерзкое, но в то же время серьезное письмо Джессу. Через десять дней тот уже сидел в апартаментах Линдсей и выслушивал ее рассказ о том, как развивается малыш в ее теле.

— Может быть, теперь мы сможем растить его вместе? — предложил Джесс.

Линдсей не отвергла сразу же эту безумную идею, но все же с сомнением покачала головой:

— Это означало бы то же самое, как если бы один слепой стал поводырем другому.

Но в душе она как раз надеялась, что этот мужчина, которого она хорошо знала, станет помогать ей. Почему бы ему иногда и не побыть с малышом? Например, в те часы, когда ей особенно будут досаждать демоны отчаяния и депрессии?

— А может быть, это и не станет союзом двух слепцов? — возразил Джесс. — Ведь вдвоем мы смогли бы избежать многих ошибок.

Линдсей не хотела говорить Дэниелу о ребенке. Но Джесс настоял на этом. Он сказал, что Дэниел просто обязан это знать. Если же он не захочет участвовать в воспитании малыша, ну что ж, тогда можно будет обойтись и без него.

Но Дэниел не стал отказываться от прав на отцовство. Стефани его поддержала.

Несмотря на настойчивые просьбы Дэниела, Линдсей запретила ему присутствовать при родах. Но он и Стефани находились в Уэствудской больнице, когда Райза появилась на свет. К тому времени они уже были женаты и Стефани ждала ребенка — будущую младшую сестренку Райзы.

В родильном блоке больницы присутствовал Джесс. Он держал руку Линдсей и первым принял из рук акушерки новорожденную Райзу.

С первых же мгновений Джесс полюбил малышку и постоянно боялся ее потерять. Как потерял в свое время родного брата, которого тоже очень любил.

Джесс замолчал. Казалось, у него иссякли силы. Он подошел к окну и долго смотрел вниз на сверкающий огнями Лос-Анджелес.

— Ты дал ей имя Райза?

— Нет, Линдсей.

— Но она, очевидно, позаимствовала его из твоего романа? Я имею в виду «Войдите и не стойте под дождем»?

— Да. Имя Райза означает «хохот». Ты ведь знаешь это из книги.

— Имя прекрасное! Я никогда не слышала его раньше. Но ведь ты использовал его в романе. Значит, знал до того. Откуда?

— Откуда? Наверное, оттуда, где едва ли не все авторы черпают имена для своих героев. Я пошел в книжный магазин и купил все детские книжки, которые там были. Хозяин магазина, верно, подумал, что я — будущий отец.

— Каковым ты и был в действительности! И выбирал имя для своей дочери.

— Извини, Кэтлин, но Райза — не моя дочь.

Она именно твоя дочь!

— Разве она не жила у тебя?

Кэтлин уже знала ответ на этот вопрос. Ей было даже точно известно, когда Райза уехала от Фалконера. Шестнадцать месяцев назад! Это она выяснила после посещения библиотеки в доме Грейдона Слейка.

— Разве вы трое — ты, Линдсей и Райза — не жили какое-то время вместе?

— Да. Мы прожили вместе пять лет. За исключением того времени, которое Райза провела в Лос-Анджелесе с Дэниелом. А Лиидсей в отсутствие дочери предпочитала путешествовать.

— Путешествовать? Без вас?

— Ей было необходимо иногда побыть наедине с собой.

— А тебе?

— Нет.

— И куда же Линдсей ездила?

— Я получал от нее открытки чуть ли не из всех стран мира.

— Она путешествовала одна?

— Ты имеешь в виду какого-нибудь мужчину или мужчин? Полагаю, что таковых не было. Но я, откровенно говоря, точно не знаю.

— И никогда об этом не спрашивал?

— Нет. Это не имело никакого значения, Кэтлин. Мы с Линдсей были связаны навсегда. А значение для меня имела только Райза.

— Но ведь ты любил Линдсей?

— Конечно, и очень сильно. Это чувство было взаимным. Если ты спросишь, был ли я верен Линдсей, то ответ будет однозначным — да! Когда Райза родилась, мне было тридцать два года. Какое-то сексуальное разнообразие в этом возрасте может стать необходимым. Может быть, и я думал так же, когда был моложе, но в то время — уже нет.

— Но Линдсей была свободна выбирать себе мужчин?

— Свободна, — тихо ответил Джесс. — Но ты же знаешь, что говорят мужчины по поводу подобной свободы, не так ли?

— Нет, не знаю, — тоже чуть слышно пробормотала Кэтлин. — И что же они говорят?

— Они говорят: «Свобода — это единственное, что остается, когда уже нечего терять».

Когда Райза с Линдсей уезжали, Джесс обычно оставался в Мауи и ждал их возвращения. И каждый раз боялся, что они уехали навсегда.

«Девочки», как он называл их, никогда бы добровольно его не покинули. Джесс знал это, но столь же хорошо знал и капризы судьбы.

В течение пяти лет Райза с матерью всегда возвращались точно в назначенный ими срок. Но настал день, когда Линдсей сказала Джессу:

— Тебе надо на некоторое время куда-нибудь уехать из Мауи.

— Почему?

— У нас с Райзой есть кое-какие планы. Их надо осуществить здесь, в Мауи. Когда ты вернешься, то получишь рождественский подарок. Но на его подготовку потребуется три недели. После этого Райза переедет в Лос-Анджелес, а ты сможешь вернуться в Мауи. Но ни днем раньше! Подарок ты сможешь получить, только когда девочка уедет. И тогда тебя ожидает сюрприз.

— Хорошо. Я исчезну.

— Но когда мы с Райзой вернемся в Лос-Анджелес, ты тоже обязательно должен будешь туда приехать.

— Непременно приеду!

— Вот и хорошо. Я очень бы хотела, чтобы ты присутствовал при нашей встрече с Фрэнком Фарреллом.

— Что?!

— Не пугайся, Джесс! Все нормально. Ты же знаешь, что Райза совершенно здорова, но профилактика все же не помешает. К тому же тебе необходимо еще раз поговорить с Фрэнком. Да и с Дэниелом тоже. Ведь прошло уже пять лет…

Да, через три недели как раз в это время истекают пять лет с того дня, когда родители стояли у кроватки Райзы, которой только что исполнилось несколько часов. Но уже тогда они с тревогой вслушивались в жалобную мольбу ее крохотного сердца.

Однако самое страшное ждало их в будущем. Ибо в тот момент малютке не требовалась хирургическая операция. Ее организм стал нормально развиваться. А появившиеся позже постоянные респираторные заболевания долгое время не вызывали особого беспокойства.

Но теперь, по прошествии пяти лет, без операции не обойтись. И по иронии судьбы она должна состояться как раз в день рождения девочки.

— Я хотел бы быть там, Линдсей. Очень хотел бы… Но ты ведь знаешь, что Дэниел вряд ли будет доволен моим присутствием.

— Дэниел злится только на то, что ты проводишь время с Райзой. Вот и все.

— Ты уверена?

— Уверена. Так же как и в том, что тебе необходимо присутствовать при нашем разговоре с Фрэнком.

Именно так говорила Линдсей в тот день. Но когда стало приближаться время встречи с Фарреллом, она неожиданно заявила:

— Я уезжаю, Джесс.

— Как? Накануне операции? Мы же договорились, что все вместе будем рядом с Райзой!

— Больше всего я хочу, чтобы с ней был ты, Джесс. Мне же необходимо уехать прямо сегодня. Тем более что я сама назначила встречу, которую уже нельзя отменить!

— С кем?

— Со своими демонами.

Джесс знал, что это правда. В последнее время он постоянно беседовал с Линдсей, пытаясь выяснить, что происходит. Ибо с каждым днем она становилась все мрачнее. Джесс чувствовал в ней какую-то внутреннюю борьбу. Борьбу отчаянную, но тщетную. И теперь Линдсей собиралась уступить. Сдаться…

Да, она должна была немедленно уехать! Чтобы окончательно не сойти с ума. Ибо никакие лекарства уже не помогали. Вылечить Линдсей могло только время. Она и сама это отлично понимала. Поэтому регулярно уезжала куда-нибудь, где могла побыть наедине с собой…

— Я знаю, что тебе надо уехать, — тихо сказал Джесс. — Но может быть, на этот раз имеет смысл нам вместе встретиться с твоими демонами? Ты ведь знаешь, что я с ними тоже знаком и даже несколько раз имел дело.

— Но очень недолго!

— Поэтому-то мне, верно, и следовало бы с ними познакомиться получше. А Райза пока останется с Дэниелом.

Несколько мгновений Линдсей боролась с искушением, но потом все же отрицательно покачала головой:

— Нет, я должна сделать это одна. — Она улыбнулась Джсссу и добавила: — Ты без труда отыщешь кабинет Фрэнка. Он расположен на восьмом этаже Уэствудской больницы в кардиологическом отделении. Кроме того, точный адрес знает Райза.

— Хорошо.

Джесс наклонился и коснулся губами щеки Линдсей:

— Будь осторожной!

…Все свое изгнание Джесс провел в скромном номере отеля «Южная Калифорния». С утра до вечера он сидел за столом, писал и больше ничем не хотел заниматься. Но незадолго до приезда Райзы перебрался в более комфортабельный двухместный номер гостиницы «Шато», расположенной прямо напротив больницы.

Джесс только что закончил последние строчки нового романа «Голубая луна», когда услышал за спиной тихий детский голос:

— Джесс…

Райза стояла посреди комнаты босая, в длинной ночной рубашке. Длинные золотистые волосы падали на спину почти до самой талии.

— Райза? Милая, почему ты не спишь? Что случилось?

— Я боюсь.

— Боишься? Чего?

Райза молчала.

— Может быть, тебя пугает встреча с доктором Фарреллом?

— Нет.

— С папой?

Голос Джесса сразу же почерствел, когда он назвал так Дэниела.

— С папой? Нет.

— Со Стефани?

— Тоже нет, но все же мне почему-то стало очень страшно…

— Приснилось что-нибудь ужасное?

— Может быть.

— Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь веселенькое?

— Расскажи.

— О «вкусной картошке»?

— Да.

— Это было очень давно, — начал Джесс. — В одном городе жила-была девочка. Ее звали… Как же ее звали?

— Райза! Ее звали Райзой.

— Ах да! Девочку действительно звали Райзой. И было нечто такое, что она любила больше всего на свете. А что именно — я, честно говоря, забыл.

— Больше всего на свете она любила ходить в гастроном вместе с Джессом! И покупать там очень вкусную картошку.

— Совершенно верно.

И Джесс принялся рассказывать придуманную им самим сказочку, которую Райза очень любила слушать.

Очень скоро девочка закрыла глазки, дыхание ее выровнялось.

Джесс всмотрелся в маленькое бледное личико и прочел на нем скрытую тревогу. Райза чего-то боялась. Боялась даже сейчас, заснув у него на коленях.

— Нет! Нет! Нет! — вдруг забормотала Райза.

Она открыла полные страха глаза и крепко прижалась к груди Джесса.

Ни Джесс, ни Райза не могли знать, что как раз в этот момент машина Линдсей сорвалась с обрыва и рухнула в пропасть. Эта дорога славилась не только своими живописными пейзажами, но и опасными поворотами. Поэтому мало кто осмеливался ехать по ней ночью. Особенно в это время года, когда вместе с темнотой с моря наплывал густой туман, окутывавший не только побережье, но и горные перевалы.

Никогда прежде Линдсей не совершала паломничества в ту прекрасную зеленую долину, где провела свои ранние годы, и красота которой никогда не вписывалась в ее унылую, одинокую, опустошенную юность. Они с Джессом не раз обсуждали возможность подобного рода ностальгических поездок: сначала — в ее долину Кармел, а потом — в его Монтклер, на озеро Грейдон.

Но Линдсей по каким-то соображениям решила поехать в Кармел одна. Она поехала и… погибла.

Искореженную машину с останками Линдсей только утром обнаружили на дне пропасти. Трагедия вызвала всеобщий шок. И лишь реакция Дэниела выглядела непонятной и странной. Он взял за локоть Джесса и тихо сказал, внимательно глядя ему в глаза:

— Я знал все о вас, Джесс Фалконер. И знал уже много лет…

Да, Дэниел действительно стремился узнать все о человеке, с которым его дочь провела целых пять лет бок о бок. Конечно, он мог сделать это и раньше. Но считал себя не вправе вторгаться в личную жизнь незнакомого человека. К тому же Дэниел чувствовал вину перед Джессом. Ведь он был его должником. Без Фалконера Дэниел так никогда бы и не узнал о существовании своей крошки. Ибо именно Джесс потребовал, чтобы Линдсей призналась ему. Но в то же время именно это и подхлестывало его желание узнать о Фалконере все до конца.

По роду своей деятельности Дэниел часто общался с известными частными детективами, из которых он и выбрал самого достойного. За несколько месяцев этот деятель сумел разузнать все подробности совершенной Джессом на озере Грейдон попытки братоубийства, а затем — оскорбления женщины, которую якобы хотел изнасиловать, за что и угодил в тюрьму. Причем буквально каждый, с кем детективу довелось разговаривать, был убежден, что место Джесса Фалконера именно в тюремной камере. Но при этом никто не назвал имени женщины, чуть не ставшей его жертвой.

Впрочем, эти детали занимали больше самого детектива, нежели заказчика расследования. Ибо для Дэниела этого было достаточно. А подробности его не очень интересовали. Однако когда он поделился с Линдсей всем, что удалось узнать, та презрительно фыркнула:

— Все это ерунда!

— Ерунда? — опешил Дэниел. — Изнасилование и убийство, по-твоему, ерунда?

— Никакого убийства и изнасилования не было, Дэниел!

— То есть ему просто не удалось совершить ни того, ни другого. Ты это имеешь в виду?

— Дело не в том, удалось или нет. Просто все выдвинутые против Джесса обвинения — не что иное, как грязная фальшивка.

— Фальшивка?

— А как же иначе, Дэниел! Меня просто удивляет, что ты, не будучи знакомым с…

— Понятно. Он сказал тебе, будто все обвинения против него фальшивы, и ты тут же поверила. Так, что ли?

— Да. Джесс действительно мне все рассказал. Хотя мог бы и не говорить. Я слишком хорошо его знаю, чтобы поверить подобной сплетне. Жаль, что ты его тоже не узнал получше, тогда не стал бы слушать грязных наветов!

— Так или иначе, Линдсей, но я немедленно еду и забираю дочь! Ибо не могу допустить, чтобы Райза провела еще одну ночь в обществе этого типа.

— Не забывай, что Райза также и моя дочь! И предупреждаю: если ты попытаешься оторвать ее от меня, то мы втроем тут же исчезнем.

— Кто именно?

— Райза, Джесс и я. Мы решимся на такой шаг! И ты больше никогда не увидишь своей дочери! Ты этого добиваешься?

— Я хочу только одного: чтобы Райза была в безопасности!

— Поверь, я хочу того же! И сейчас она в безопасности. Ее любят, и она счастлива.

— Ты могла бы мне кое-что пообещать, Линдсей?

— Возможно.

— Никогда не оставляй Райзу наедине с этим человеком.

— Такого никогда не было. И не будет.

Эти слова были переданы Джессу и больно ранили его. Неужели Линдсей в нем все-таки сомневается?

В своем завещании, составленном за несколько недель до гибели, она особо подчеркивала, что ни в коем случае не считает Джесса ни убийцей, ни насильником. И что он никогда не обидит ее прелестную маленькую дочку.

Все свое огромное состояние Линдсей завещала Райзе. Саму же дочь до ее совершеннолетия поручала заботам и опеке Джесса Фалконера. Родительские права также делились поровну между ним и Дэниелом.

Все это было надлежащим образом запротоколировано, нотариально заверено и юридически подтверждено. Таким образом, опека и возможные справедливые претензии Джесса становились полностью узаконенными.

— Но, — сказал ему Дэниел в те трагические для обоих рождественские дни, — осуществить свои права на практике вам будет не просто. Ибо любой суд непременно встанет на мою сторону. И мы оба отлично это понимаем. Не правда ли?

«Но почему он мне многого не говорит? — думала Кэтлин, слушая исповедь Джесса. — Даже о завещании Линдсей и клятве Дэниела упомянул вскользь!»

— Разве ты не боролся за Райзу? Ведь, несмотря на все заявления Дэниела, ты, насколько я понимаю, делал все, чтобы оставить девочку у себя.

— Нет, Кэтлин, я не боролся!

— Почему?

— Знал, что проиграю.

— Опять же почему?

— Главное действительно не в этом. Просто для Райзы было бы лучше жить с Дэниелом, Стефани и маленькой сестренкой Холли, которую она сразу полюбила.

— А как же ты?

— У меня оставался лев. Именно он и стал рождественским подарком, который обещали мне Линдсей и Райза. Теперь я понимаю, что Линдсей хотела оставить мне память о себе…

— Ты думаешь, что она предвидела свою гибель? Или же покончила жизнь самоубийством?

— Думаю, что такое вполне возможно. Хотя во всем этом деле очень много белых пятен. Может быть, Линдсей и впрямь не справилась в тумане с управлением и сорвалась в пропасть. Или же столкнулась со встречной машиной: дорога там очень узкая. К тому же был густой туман. Не исключено и самоубийство. Я никогда не верил, что Линдсей, решив исчезнуть, просто куда-нибудь уедет. Она выбрала бы смерть…

«Итак, Линдсей, составляя свое завещание, не была уверена, что Джесс сможет получить права на Райзу, — думала Кэтлин. — Возможно, даже предвидела, что он не станет бороться за девочку. Поэтому и подарила ему льва. Линдсей знала, что Джесс просто не выживет, если ему не о ком будет больше заботиться».

— Когда ты в последний раз видел Райзу?

— Накануне Рождества. Ровно шестнадцать месяцев тому назад…

Дэниел хотел, чтобы Джесс уехал не прощаясь.

Но тот отказался наотрез.

Нет, Джесс не собирался говорить Райзе, будто бы предпочитает жить один. Прощаясь с девочкой в присутствии стоявшего рядом Дэниела, он сказал ей:

— А сейчас мне пора ехать.

— Ехать? Куда?

— Назад в Мауи.

— Боже мой!

Райза ничего не могла понять. Но Джесс и не хотел, чтобы она о чем-нибудь догадалась. Во всяком случае — тогда. Ему казалось, что будет лучше, если девочка постепенно привыкнет к его отсутствию. Так было бы легче и для нее, и для него.

— Ты останешься здесь вместе с папой, Стефани и Хол-ли, — сказал он. — Если захочешь, то в январе можешь здесь пойти в школу. Мне кажется, это будет прекрасно!

— Ты уверен?

— Совершенно уверен!

— А как же ты, Джесс?

— Мне же не надо ходить в школу.

Джесс сделал паузу и очень серьезно добавил:

— Я всегда буду с тобой, Райза, как и мама. Мама будет все так же любить и оберегать тебя с небес. Она сейчас уже там.

— А ты тоже будешь там?

— Да. Но знаешь, где именно?

— Где?

— На луне. Ты же знаешь, что луна всегда рядом с нами. Даже когда ее не видно.

— Я помню! Ты ведь рассказывал мне о луне.

— Вот и прекрасно. Значит, я навсегда останусь с тобой. Даже когда ты не сможешь меня видеть!

— Разве ты больше не разговаривал с ней после того Рождества?

— Нет.

— Но знал, что операция назначена на июнь?

— Стефани все время держала меня в курсе дел. Думаю, что теперь Дэниел об этом знает.

В этот момент дверь открылась. Кэтлин вдруг увидела, как лицо Джесса сразу побледнело, а в глазах вспыхнула тревога. Она обернулась в сторону двери, на пороге стоял Фрэнк Фаррелл.

— Джесс, вы можете поговорить с ней.

Глава 28

Уэствудская больница

Кардиологическое отделение

Вторник, 7 мая 1999 года

Она была такой маленькой, изящной и хрупкой куколкой.

Все ее тело было опутано эластичными полиэтиленовыми трубочками, острые наконечники которых проникали сквозь тонкую, нежную кожу. Нос закрывала кислородная маска, но губы и глаза оставались свободными.

Райза сидела в кресле выпрямившись, подобно натянутой струне, и тяжело дышала. Хотя и не так, как час назад.

Медикаменты явно оказывали свое действие. Но прошло слишком мало времени, и говорить Райзе было еще трудно. И все же ее губы чуть заметно зашевелились.

— Джесс… — прошептала Райза.

— Я здесь, дорогая!

— Почему ты плачешь? Не надо!

— Ничего, милая! Не беспокойся обо мне! Как ты себя чувствуешь?

Джесс знал ответ на свой вопрос еще до того, как посиневшие губы девочки прошептали:

— Нормально…

Он смотрел на Райзу, и ему показалось, что она тонет. Уходит от него. Как тонул Патрик тогда, на озере Грейдон…

Нет! Только не сейчас! Это не должно повториться! Он не допустит…

— Мне лучше, — прошептала Райза. — Гораздо лучше, чем…

Она не смогла договорить. Но Джесс понял и без слов.

Если я немного отдохну, то смогу вернуться домой. Мне не потребуется операция. Ни сейчас. Ни в будущем…

Да, она боялась. Смертельно боялась. Джесс видел это.

— Мне кажется, что я знаю, чего ты боишься, милая. Боишься, как бы не остановилось твое сердечко.

Райза чуть заметно кивнула.

— Но мы же столько раз говорили с тобой об этом, Рай-за! И тогда ты не боялась. Что же случилось сейчас?

Джесс подумал, что в последние шестнадцать месяцев, после того, как Райза уехала от него, Дэниел и Стефани, видимо, установили некое табу на любые разговоры об операции. И вот результат.

— Я боюсь… — вновь прошептала Райза одними губами.

— Милая, скажи, чего ты боишься?

— Доктора Фаррелла.

Джесс с трудом подавил удивление. Райза знала Фрэнка чуть ли не со дня своего рождения. Знала как своего доктора, соседа по дому, отца своей лучшей подруги.

— Почему ты его боишься, милая?

— Не знаю. Я видела сон…

— Тебе приснилась операция?

— Да. И то, что после нее я умерла…

Джесс похолодел. Ему показалось, что он сам умирает.

— Но ведь это был всего лишь сон! И даже во сне, разве доктор Фаррелл был в этом виноват?

— Конечно, нет. Но какое это имеет значение? Ведь сон был таким страшным! И так похож на правду…

Райза закрыла глаза, но тотчас же снова открыла их.

— А рядом стояла мама…

— Мама… — словно эхо повторил Джесс.

Боже, как медленно действуют эти медикаменты! Именно сейчас Райза должна, обязательно должна забыться. Забыться, чтобы ее оставил образ Линдсей, зовущий за собой. Зовущий туда, откуда нет возврата!..

— Хочу быть с мамой, — донесся шепот девочки. — И буду с ней. Буду…

— Я это знаю, милая, но…

— Но что станется с папой, Стефани и Джессом?

— Нет, Райза! Я хочу сказать, что мама всегда рядом. Рядом с тобой! И сейчас она стоит около твоей постели. Вместе со мной. Но ты права в том, что маленькая Райза нужна всем нам здесь. И обязательно будет с нами. Будет всегда…

Джесс улыбнулся. Улыбка скрыла переполнявшие его в этот момент чувства. Осталось только одно — всепоглощающая любовь к этому маленькому, страдающему существу.

— Но я так боюсь, Джесс…

— Знаю, но разве страх исчезнет, если тебя будет оперировать не доктор Фаррелл, а кто-то другой?

— Я хотела бы, чтобы меня оперировал другой доктор, — вновь пошевелила губами Райза. — Но вдруг Фаррелл обидится?

— Милая, доктор Фаррелл не обидится! — зашептал Джесс. — Пусть тебя это не беспокоит!

— Ты уверен?

— Уверен. И знаешь, случилось так, что здесь, в клинике, работает мой большой друг. Это — женщина. Великолепный хирург-кардиолог. Ее можно позвать сюда в любой момент. И она с готовностью сделает тебе операцию.

— Правда?

— Правда! Надо только, чтобы ты доверяла ей так же, как я.

— А ты доверяешь ей, Джесс?

— Да, милая!

Всем сердцем, всем, что для меня дорого на свете. Я доверяю ей! Беззаветно верю в нее…

— Тогда я тоже буду ей доверять!

— Да ты же просто рассвирепел, Дэниел!

— Я не хочу видеть этого человека около моей дочери!

— Но она же разговаривает с ним, — пыталась урезонить мужа Стефани. — Может быть, как раз сейчас она рассказывает Джессу, чего и почему боится!

Кэтлин невольно слышала этот разговор, хотя он происходил на пониженных тонах, порой — шепотом. Вместе с Мартой и Фрэнком она наблюдала через стекло двери за всем, что происходило у кровати Райзы. Джесс стоял к ним спиной. Но на лице девочки, хотя оно и было до половины закрыто кислородной маской, отражались ее безграничная любовь и доверие к «черногривому льву».

Может быть, как раз это и вызвало негодование Дэниела? Неужели он настолько ослеплен ревностью, что не понимает, насколько необходима сейчас доброта готовому угаснуть сердцу маленькой дочери?

В этот момент за дверью что-то произошло. Кэтлин снова прильнула лицом к стеклу. Она увидела, как Джесс встал со стула, повернулся в их сторону и тоже посмотрел на них через стекло. Кэтлин поняла: Фалконер на что-то решился. И это связано именно с ней — с Кэтлин Тейлор.

Что ты задумал? Что ты хочешь от меня, Джесс Фалконер?

Джесс направился к двери и открыл ее.

— Кэтлин, ты можешь сделать это?

— Что именно?

— Прооперировать Райзу?

Джесс отлично знал, что доктор Тейлор — опытный специалист именно в этой области хирургии. А потому спрашивал не о том, сможет ли она сделать подобную операцию, а согласится ли на это? И Кэтлин поняла подлинный смысл его вопроса.

Времени для раздумий не было. К тому же разве сам Джесс не исполнил ее просьбу и не спас жизнь Патрику? К тому же теперь к ней с аналогичной просьбой обращался уже не просто Джесс Фалконер, а человек, которого Кэтлин Тейлор безумно любила.

— Я согласна, — чуть слышно прошептала она.

— Спасибо, — так же тихо сказал Джесс и повернулся к доктору Фарреллу. — Вы извините нас, — проникновенно произнес он. — Никаких сомнений в вашей квалификации ни у кого из нас нет и быть не может. Но Райза на днях видела сон. Ей приснилось, будто вы сделали ей операцию, после чего она умерла. Поймите, Фрэнк: сейчас нам надо любым способом развеять страх, поселившийся в душе девочки. Она сама не стала вам всего этого рассказывать, потому что боялась обидеть.

Да, врачи, несомненно, принадлежат к людям науки. Но и они верят во всякого рода чудеса. В том числе и в злые. Если у пациента возникают какие-то недобрые предчувствия, врач всегда очень серьезно к этому относится. Доктор Фар-релл не был исключением.

— Вы сказали Райзе, что обиды с моей стороны никакой быть не может? — спросил он у Джесса.

— Конечно. Но будет лучше, если девочка услышит это от вас.

— Можно это сделать сейчас? Одновременно я представлю ей Кэтлин.

— Я сам их познакомлю, как только вы все скажете Райзе.

— А я пока спущусь вниз, — заметила Кэтлин, — и переоденусь для операции.

И сделаю один очень важный звонок…

Глава 29

Уэствудская больница

Вторник, 7 мая 1999 года

— Патрик, это Кэтлин! Ты мне нужен.

— Кэтлин… — послышалось в ответ нечленораздельное бормотание.

Весь вечер Патрик разговаривал по телефону с Амандой. Их разговор закончился взаимными обещаниями встретиться в субботу вечером и отметить благополучный исход операции. Всего же они проговорили не один час. И с большей неохотой сказали друг другу «до свидания», чем «здравствуй» в начале разговора.

А потому, когда телефон через несколько мгновений зазвонил снова, Патрик не сомневался, что это — Аманда.

Но звонила Кэтлин. И она повторила те слова, которые, как в глубине души надеялся Патрик, когда-нибудь скажет ему Аманда Прснтис…

— Я тебе нужен?

— Да, Патрик, нужен! И не только мне, а одной шестилетней девчушке. Я согласилась сделать операцию на сердце и нуждаюсь в ассистенте высочайшей квалификации. Хочу, чтобы им стал ты.

— А почему не Фрэнк?

— Фрэнк не может им быть. Больше же я ни к кому не обращалась. И прошу тебя, Патрик, поторопись.

— Почему?

— Потому что эта девчушка — не кто иная, как дочь Джесса.

— Боже мой!

— Нет, Патрик, она — не твоя племянница. Во всяком случае — генетически.

— Джесс не стоит сейчас рядом с тобой, правда? И даже не догадывается о том, что ты звонишь мне?

— Его действительно здесь нет. И если ты чувствуешь, что не можешь сделать этого, то обещаю: он никогда не узнает о твоем отказе.

— Я согласен! На какой час назначена операция?

— Мы должны сделать ее срочно. Через час или два. Не позднее! Подготовка девочки уже практически завершена.

— Кэтлин, я сию же минуту выезжаю! Первым делом мне необходимо увидеть девочку, проверить все показатели и степень ее подготовки. После чего сразу же начну оперировать. А пока распорядись увеличить дозу подаваемого ей кислорода. Это не помешает.

Джесс ждал Кэтлин на том же месте, где они расстались — у операционной. За стеклянной дверью около Райзы толпились Фрэнк, Дэниел, Марта и Стефани. В этот круг любви к бедной девчушке его не допустили, оставив стоять в коридоре…

Кэтлин хотела тронуть его за плечо, но вместо этого обняла и шепнула:

— Вот и я. Там все готово?

— Как будто — да.

— Когда они все выйдут, мы войдем.

Она прильнула лицом к стеклу двери. Как раз в этот момент все стоявшие вокруг Райзы расступились, и Кэтлин увидела лицо девочки.

— Похоже, ей легче дышать, чем полчаса назад.

В глазах Джесса вспыхнул огонек надежды. Тут же дверь открылась, и все взрослые покинули операционную. Теперь Кэтлин и Джесс могли войти.

…Райзе действительно стало лучше. Джесса она встретила обожающим взглядом.

— Ну, как дела, мадемуазель? — улыбнулся он в ответ.

— Ты сегодня какой-то не такой, Джесс, — прошептала Райза.

— Разве?

Еще бы! Разве могу я выглядеть нормально, если все время с ужасом думаю о том, что, не дай Бог, опять останусь совсем один? Без тебя…

— Ты прекрасно дышишь, милая.

— Правда? Как хорошо! Но мне все равно будут делать операцию?

— Да. Это необходимо. Ты ведь понимаешь?

Райза утвердительно кивнула и только после этого посмотрела на Кэтлин:

— Это вы будете меня оперировать?

— Да, Райза. Если, конечно, ты не возражаешь. Девочка вопросительно посмотрела на Джесса. Он понял ее взгляд.

— Райза, это доктор Кэтлин Тейлор. Удивительный, потрясающий хирург. У меня нет даже тени сомнения в том, что все будет хорошо. Ты согласна?

— Согласна, — прошептала Райза. — Да, я согласна, доктор Тейлор!

— Вот и хорошо, — улыбнулась в ответ Кэтлин. — И еще один доктор будет мне помогать. Это прекрасный доктор, Рай-за. Он вот-вот подойдет. Кстати, Джесс его прекрасно знает.

По легкому румянцу, выступившему на щеках Джесса, Кэтлин поняла, как его взволновали эти слова.

— Он правда очень хороший доктор? — спросила Райза, внимательно посмотрев на Джесса.

— Да. Он очень хороший доктор и прекрасный человек. Это — мой родной брат. Мы с ним близнецы. Хотя внешне и не похожи друг на друга.

— Но если он твой брат, то почему никогда не приходил к нам в гости?

— Ну… видишь ли, были разные причины. Одна из них заключалась в том, что он был ужасно занят. Мой брат — известный хирург, у него всегда много пациентов.

— Он мог бы и меня оперировать?

— Мог бы.

В эту секунду дверь операционной открылась и вошел очень красивый мужчина в белом халате.

— Это он? — спросила Райза.

— Нет. Это — доктор Шеридан.

Доктор Стивен Шеридан мог бы показаться слишком суровым, если бы не был так хорош собой. Но сегодня на его лице отражалась еще и особая озабоченность. И не только судьбой девочки Райзы, но и чем-то другим, также в высшей мере серьезным. Об этом здесь знала только Кэтлин, причиной чего и стал тот самый «важный телефонный звонок».

Врачебная этика требует подобных консультаций между докторами, когда один из них планирует провести какую-либо радикальную процедуру с пациентом, которого ведет его коллега. Именно это задумала сейчас Кэтлин. Она намеревалась взять кровь у одного из пациентов Стивена и перелить другому.

Кэтлин ждала, что Шеридан согласится с большой неохотой и даже, возможно, станет протестовать. Во всяком случае, именно такое впечатление сложилось у нее после предварительного телефонного разговора. Тогда Стивен не сказал ни да, ни нет. Кэтлин надеялась, что его в этот день не будет в больнице и она сможет осуществить свой план, сославшись впоследствии на недопонимание. Однако Стивен появился, чтобы проверить кровяное давление у своего только что перенесшего гипертонический криз пациента. И после этого тут же бросился в операционную.

…Доктор Стивен Шеридан остановился посреди комнаты и выразительно посмотрел на Джесса Фалконера.

— Я вам нужен, Стивен? — неуверенно спросил Джесс.

— Совершенно определенно — да! И очень срочно.

— Хорошо. Райза, мне придется ненадолго уйти.

— Уйти?

— Просто перейти в другой корпус, это рядом. Но даже если ты не будешь меня видеть, знай, что я здесь, неподалеку, с тобой.

— Как луна… — чуть слышно пробормотала Райза.

— Да, как луна, — откликнулся Джесс.

Кэтлин в тревоге посмотрела на девочку. Но дыхание Райзы выровнялось, а на щеках проступил румянец: И только в глазах была мольба: «Джесс! Не уходи!»

Он с любовью посмотрел на нее:

— Не бойся. Все будет хорошо! А я скоро вернусь, моя милая «вкусная картошка»!

— Насколько это опасно, Стивен?

Шеридан слегка нахмурился. Не то чтобы ему не понравился вопрос. Просто момент для этого был неподходящим. Длинная, полая внутри игла уже пронзила стенку его вены, и темная кровь стекала по стенкам стерильной пробирки.

Стивен еще несколько мгновений наблюдал за тем, как узкий стеклянный сосуд наполнялся густой бордовой жидкостью. Потом сумрачно сказал:

— Лет двадцать назад, когда еще мало кто знал о существовании таких болезней, как СПИД или гепатит «Б», переливание крови не задумываясь делали даже при более легких формах анемии. Теперь же стали экранировать тесты на эти болезни, но как быть с другими заболеваниями крови, о которых еще только начинают говорить?

Шеридан перевел взгляд с пробирки на пациента:

— Во всяком случае, Джесс, мы учли урок и в эти дни уже проводили переливания крови с куда большей осторожностью. Хотя случись такое два десятилетия назад, я скорее перелил бы вам кровь, чем взял ее.

— Я опасаюсь не за себя, Стивен. Что из того, если мой гемоглобин упадет еще на несколько делений? Дело не во мне. Куда большее беспокойство вызывает Патрик. Нет ли опасности для него?

Стивен чувствовал, что Джесс действительно боится не за себя, а за брата. Но не хотел усиливать эти опасения рассуждениями о всевозможных осложнениях. Тем более что сам Джесс избегал обсуждать эту тему.

Однако молчание не означало, что он не думал об этом. То, что клетки костного мозга Джесса так легко прижились в организме Патрика, не гарантировало их от возможного отторжения в будущем. Конечно, сейчас эти клетки успешно боролись с его болезнью, но достигнутая в результате операции гармония в костях Патрика была слишком хрупкой и шаткой. Что, если после нового переливания крови пересаженные клетки взбунтуются?

Стивен, казалось, угадал мысли Джесса.

— Конечно, — со вздохом сказал он, — известный риск есть. Но Патрик знает об этом. Он сказал, что готов принять столько крови, сколько вы сможете ему дать.

— Тогда, Стивен, берите! Берите столько крови, сколько потребуется!

Глава 30

Уэствудская больница

Вторник, 7 мая 1999 года

Доктор Шеридан порекомендовал Джессу провести остаток ночи в постели, воспользовавшись стоявшей в донорской кроватью. А утром — переехать на коляске в гематологическое отделение и вселиться вторым пациентом в палату Патрика, заняв соседнюю койку.

Стивен подозревал, что Джесс не воспользуется этой возможностью, чтобы помириться с братом. Хотя бы потому, что все его мысли сейчас были заняты Райзой. И не ошибся: тот решительно отказался находиться рядом с Патриком, но просил передать ему свою благодарность за согласие ассистировать при операции девочки.

Но Стивен Шеридан и предположить не мог, что Джесс вообще не станет ложиться. И уж совсем не допустил бы совершенно дикой мысли о том, что его пациент проведет остаток ночи в супермаркете «Ариэль», стоя перед полками с детским питанием и повторяя одними губами: «Вкусная картошка». А именно так Джесс и простоял все время, пока Райзе в больнице делали операцию.

Для него посещение этого отдела супермаркета стало своеобразным ритуалом еще с той поры, когда Райза была совсем крохотной. Здесь Джесс покупал ей несложную, но всегда очень вкусную еду. Сначала это были баночки и пакетики. Когда же девочка окрепла, то пришел черед и «вкусной картошки». Порой, когда Райза по каким-нибудь причинам уезжала, Джесс приходил сюда вообще без всякой цели и мог чуть ли не часами стоять перед полками и думать о ней.

Так произошло и сегодня ночью. Но на этот раз мысли Джесса были тягостными, а воображение рисовало ужасные картины. Он отлично знал все этапы операции, которую в эти минуты Кэтлин и его брат делали Райзе. Представлял себе, как вскрывают грудь маленькой девчушки, как открывают бьющееся сердце, берут его, подключают к груди Райзы бездушный аппарат, вторгаются скальпелем в живую нежную ткань…

Кэтлин не могла думать ни о чем, кроме операции. Эмоции здесь были недопустимы. Усилием воли она отогнала от себя мысль о том, что в этот момент оперировала не одно сердце, а два. Маленькое сердечко Райзы и большое — его…

Не могла Кэтлин позволить себе подумать и о том, куда и почему так неожиданно исчез Джесс. И о том, что он почувствовал себя здесь нежеланным, лишним и с презрением исключенным из того круга любви, который сомкнулся вокруг операционного стола Райзы.

Обо всем этом Кэтлин будет думать позже. Когда Райза вернется к жизни. А она должна, обязана вернуться. И это сейчас зависело от умелых рук хирурга Кэтлин Тейлор…

— Ткани вокруг задней стенки выглядят здоровыми, — прошептала она. — Хорды и листки — тоже.

Патрик облегченно вздохнул.

— Начнем?

— Да. Ты готов?

— Готов.

— Патрик?

Односложный вопрос Кэтлин прозвучал спокойно, хотя в глазах ее был ужас.

Оба хирурга твердо следовали правилу, давно ставшему законом в медицинском мире: никогда не говорить в присутствии пациента, даже находящегося под глубоким общим наркозом, о том, чего тот не должен слышать. Было немало случаев, когда пациент, даже находившийся в состоянии полнейшей комы, при неосторожном слове врача вдруг открывал глаза. Рассказывали и анекдоты о тех, кто при этом спрыгивал с кровати и убегал из больницы.

Сердечко Райзы оставалось неподвижным. Оно не реагировало ни на какие экстраординарные меры. Не помог даже электрошок…

Патрик поднял безжизненное сердце девочки и положил на свою широкую ладонь. Потом осторожно сжал и тут же разжал. И так — пятнадцать раз подряд. Пока не почувствовал, как сердце девочки дрогнуло в его руке.

Пятнадцать. Тогда, четвертого июля на озере Грейдон, им с Джессом было по пятнадцать лет…

— Да, он звонил!

— Когда?

Джонатан чуть нахмурился, стараясь точно вспомнить.

— Это было сразу же после того, как сердце девочки ожило в руке доктора Фалконера.

— Он не сказал, откуда звонил?

— Нет. Он вообще еле-еле произносил слова. Сказал, что позвонит позже в отделение реанимации узнать, как идут дела. Да! Еще просил передать вам обоим, что безмерно благодарен! И анестезиологу — тоже. Вообще благодарил всех без исключения.

В течение дня Джесса Фалконера никто не видел. Но он, как и обещал, позвонил в отделение реанимации. А когда Кэтлин вернулась к себе в кабинет, то увидела на столе вазу с двумя дюжинами алых и белых роз. Между цветами она нашла карточку с подписью: «Джесс».

В два часа дня Джесс позвонил в кабинет брата и оставил записку секретарше.

— Он в больнице? — спросил Патрик.

— К сожалению, сейчас мистера Джесса здесь нет, — ответила она. — Но он где-то неподалеку.

В голосе секретарши звучало осуждение, адресованное Патрику за то, что тот раньше времени приступил к работе. Но слышалась и нескрываемая гордость за своего шефа.

— По его голосу, — добавила секретарша, — мне показалось, что мистер Джесс поправился и отлично себя чувствует. Во всяком случае, он сказал, что едет в травматологический пункт проконсультироваться по поводу какого-то дорожного происшествия с мотоциклом. Вы сказали, что он ваш брат, мистер Фалконер? Тогда, может быть, хотя бы вам удастся уговорить его вести себя разумнее? Ведь доктор Фаррелл вообще велел ему лежать в постели! А он…

Патрик вернулся к себе в кабинет буквально через минуту после звонка Джесса и очень жалел, что не смог с ним поговорить. Но Кэтлин уверила его, что брат очень скоро должен объявиться.

Сама же она была в прекрасном настроении. В первую очередь потому, что ее искусство хирурга в очередной раз послужило добру…

А теперь Кэтлин и Марту ждали другие пациенты, чьи родные тоже горячо надеялись получить их живыми и здоровыми из рук доктора Тейлор…

Глава 31

Уэствудская больница

Вторник, 7 мая 1999 года

Неуловимая тень появилась в десять часов вечера…

Кэтлин и Джесс пересекли двор, отделявший больницу от дома доктора Тейлор, в полном молчании. Она держала в руках две розы — алую и белую.

— Я пришел попрощаться, — мрачно сообщил Джесс.

— Попрощаться? В чем дело?

— Мне надо вернуться в Мауи.

— Понятно. Зайдешь ко мне?

Прежде чем зажечь свет в гостиной, Кэтлин поставила розы в вазу. Затем, обернувшись к Джессу, положила руки ему на грудь. Сердце его билось гулко, но слишком часто. Видимо, давала о себе знать значительная потеря крови.

— Подари мне свою любовь, Джесс…

— Не могу, Кэтлин, слишком мало крови во мне осталось.

— Тогда позволь подарить тебе мою любовь.

— Не надо, Кэтлин.

— Джесс, я…

— То, что уже было, — прекрасно.

Прекрасно… Снова он произнес свое любимое слово.

— Прекрасно? Что ты имеешь в виду? Прекрасный секс?

— Потрясающий секс!

Темные глаза Джесса блестели, но это был холодный блеск. Почему? Что произошло?

Джесс заметил недоумение Кэтлин. Понял, что сердце ее разрывается от боли, но боролся с собой, чтобы не сказать правды.

Я не хочу расставаться с тобой, Кэтлин. Хочу остаться навсегда. Но не могу. Не могу для твоего же блага…

Он поклялся себе уйти, когда поймет, что Кэтлин угрожает опасность. И вот этот момент наступил.

Всякий раз, когда Джесс готов был по-настоящему полюбить, на него незамедлительно опускался разящий меч судьбы — беспощадного врага, которому противостоять он был не в силах. А потому сдавался, ибо в противном случае пострадал бы другой человек. Тот, который в тот момент был рядом с ним…

Я должен уйти, Кэтлин! Должен оставить тебя! Так лучше, даже если это будет жестоко!

— Что ж, прощай, Кэтлин!

— Подожди, Джесс! Может быть, ты откроешь мне свой очередной секрет, прежде чем бросать? Я думаю, что имею право хоть что-то знать о тебе!

Он не хотел ей ничего говорить, потому что не верил, что Кэтлин найдет в себе силы решительно отбросить все выдвинутые против него обвинения. Что будет доверять ему, верить, любить…

Джесс бесстрастно пожал плечами:

— Что ж, могу и рассказать. В пятнадцатилетнем возрасте я пытался убить Патрика. Когда мы катались на яхте по озеру Грейдон, я ударил его по голове. Этого оказалось мало. Тогда я решил его утопить…

— Я тебе не верю!

Да, Кэтлин стояла на страже, как несгибаемый воин, отчаянно защищая Джесса Фалконера от самого себя. Она верила ему. И любила. А потому хотела растопить лед, сковавший душу Джесса и отражавшийся в его ставших такими холодными глазах.

— Если ты не веришь моим словам, то спроси у кого угодно в Монтклере. Наконец, у того же Патрика!

— Я не стану ни у кого спрашивать. Потому что знаю: все это неправда!

Синие глаза Кэтлин горели страстным огнем. А Джесс смотрел на нее совершенно равнодушно. Но в душе его шла жестокая борьба, которую Кэтлин просто не могла видеть.

Возненавидь меня, Кэтлин! Презирай меня! Это ведь так легко сделать!

— Когда мне стукнуло девятнадцать, я оскорбил подругу Патрика, предприняв попытку к изнасилованию. За что провел следующие четыре года в тюрьме.

— Нет, Джесс! Не говори мне о тюрьме! Ведь ты не совершал этого преступления! И даже не пытался!

— Там тебе расскажут и об этом, Кэтлин! Расскажут все о Джессе Фалконере!

Теперь ему надо было уходить, пока сердце еще сковывал лед. Но Джесс не выдержал и задал еще один вопрос:

— Скажи, ты чувствуешь себя изнасилованной?

— Нет! — «Я чувствую себя любимой», — мысленно добавила она.

— Вот и прекрасно!

Он повернулся и сделал шаг к двери.

Нет, нет! Не уходи, Джесс! Не покидай меня! Умоляю!

Из сердца Кэтлин рвались те же самые слова, которые совсем недавно в больнице говорила Райза, умоляя Джесса остаться. Тогда он нежно посмотрел на девочку, которую любил больше всего на свете, и сказал: «Я скоро вернусь, моя вкусная картошка!»

Джесс обернулся, как бы услышав тот же призыв, но уже от страстно любящей женщины.

— Кэтлин! — сказал он очень ласково.

— Что?

— О Райзе. У меня нет слов, чтобы высказать свою благодарность…

И Джесс Фалконер ушел.

У него не было слов. Но они были у нее! Слова, которые Кэтлин так хотела произнести вслух и не сделала этого.

Я чувствую, что любима. И не я спасла Райзу. Не я спасла Патрика. Твоя кровь и костный мозг спасли брата. А любовь и преданность — маленькую прелестную девочку.

Кэтлин все же сказала это. Правда, не Джессу, а Патрику. И даже не ему, а автоответчику. Поскольку самого Патрика не было дома, когда Кэтлин набрала номер его телефона…

А еще автоответчик записал:

«Патрик, это Кэтлин! Джесс завтра уезжает. Он рассказал мне все. И о том, что произошло между вами на озере. И об инциденте с твоей подругой. Догадываюсь, что речь шла о Габриеле. Джесс признался во всех этих „преступлениях“. В преступлениях, которые он не только не совершал, но даже не задумывал. Он просто не мог этого сделать! Патрик, неужели ты поверил грязным наговорам?»

Патрик в это время был в больнице. И ждал там своего брата. Часы посещений уже закончились. Дэниелу и Стефани предложили спокойно идти домой, поскольку опасность жизни Райзы больше не угрожала.

Аппарат искусственного дыхания сняли еще в полдень. Райза улыбалась, не чувствуя больше ни страха, ни боли. Но глаза девочки все время кого-то искали. И вдруг Райза вспомнила: ведь он говорил, что всегда будет рядом! Как луна, которая порой скрывается, но никогда не исчезает навсегда. Так и Джесс. Она его не видит, но он здесь! Наблюдает за ней с нежной улыбкой!

…Патрик проводил Дэниела со Стефани и пожелал обоим спокойной ночи. После чего вновь поднялся к себе в кабинет и принялся ждать брата. В том, что Джесс непременно появится, Патрик не сомневался. Но он придет под покровом ночи, нарушив все правила посещения больных. По-другому просто быть не может. Ведь это Джесс Фалконер.

Однако он пришел через час. Желание увидеть Райзу заслонило в нем все остальное. Джесс даже не заметил Патрика, стоявшего у дверей своего кабинета. Проскользнув мимо брата, он бегом бросился к палате, где должна была находиться переведенная из отделения реанимации Райза, и, приоткрыв дверь, осторожно заглянул в комнату.

— Я люблю тебя, вкусная картошка, — прошептал Джесс, не желая будить девочку, но одновременно надеясь, что его слова станут частью ее сновидений.

Наверное, так и произошло. Потому что Райза во сне счастливо улыбнулась.

Запомни этот сон, любимая! И знай, что я всегда был рядом с тобой…

Джесс подошел к кровати и коснулся золотистых локонов девочки, разбросанных по подушке. За годы, прожитые вместе, он научился прикасаться к спящей девчушке так, чтобы не разбудить.

Он долго смотрел на ее спокойное, улыбающееся личико. Потом осторожно вышел из палаты.

Фонтан, возведенный Тимоти Асквитом во дворике Кардиологического центра, также построенного на его средства и ставшего частью Уэствудского больничного комплекса, в этот день бил как-то особенно шумно и радостно. Джесс остановился около него, чтобы перевести дыхание после сумасшедшего бега по больничным коридорам. И тут же услышал за спиной знакомый голос:

— Здравствуй, Джесс!

Обернувшись, он увидел брата.

Джесс отступил на шаг.

— На таком расстоянии нам будет удобнее разговаривать, Патрик. По крайней мере безопаснее.

Голос Джесса звучал недобро, и Патрик почувствовал это с первого же слова. В его памяти возник тот ужасный день на озере. И как наяву он почувствовал смыкающуюся над головой воду…

Джесс вернул Патрика в прошлое. Туда, откуда они оба должны были начать свой новый путь вместе. Если, конечно, это окажется возможным…

— Не мог бы ты мне рассказать все о том дне, Джесс?

— Это ты должен мне о нем рассказать, Патрик!

— Я не могу, Джесс! Не могу, потому что ничего не помню…

Патрик посмотрел в глаза Джесса. Они были все такими же зелеными и удивленными.

— Неужели ты ничего не помнишь? Я думал, что…

— После удара по голове у меня был полный провал памяти. Амнезия. Я очнулся только в больнице.

— Но ведь ты знаешь, что случилось! Это видел тогда весь городок. А позже я обо всем рассказал тебе в тюремной камере!

— Расскажи снова, Джесс! Но на этот раз — правду!

Джесс ответил не сразу. Минуту или даже больше он, казалось, вслушивался в плеск струй фонтана. Потом поднял голову и посмотрел на брата.

— Это был несчастный случай, Патрик. Ты встал со скамейки, чтобы взять у меня руль. И смотрел не на меня, а на волны. В этот момент я решил повернуть яхту вразрез волне. Иначе мы могли бы опрокинуться. Моя главная ошибка заключалась в том, что я должен был предупредить тебя о своем маневре, но не сделал этого!

— Нет, ты не был виноват, Джесс! — горячо возразил Патрик. — Причиной всего происшедшего тогда стал я! Это я нарушил все правила поведения на воде! Озеро волновалось, и я не должен был вставать со скамейки, ни за что не ухватившись!

Но Джесс не слушал брата и продолжал говорить:

— Я пытался тебе помочь, Патрик! Но ты почему-то отпрыгнул назад и задел головой рею мачты. Как будто чего-то испугался. Скорее всего меня. Наверное, из-за нашей дурацкой ссоры накануне вечером.

Когда ты упал за борт, я тут же бросился вслед за тобой. В воде ты стал со мной бороться. Схватил меня. После чего мы оба оказались под водой. Я успел на мгновение вынырнуть и вздохнуть. Но, увидев, что ты тонешь, тоже схватил тебя за куртку, чтобы как-то удержать. В этот момент подоспел катер со спасателями…

Джесс сделал паузу и сокрушенно вздохнул:

— Моя ссылка в Брукфилд стала справедливым наказанием за неосторожность. И только за это! Уже позже Габриела рассказала мне то, что она сама и все вокруг подумали тогда обо мне!

— Но я так не думал, Джесс! До тех пор, пока не услышал подтверждения от тебя самого!

Джесс по-прежнему ничего не слышал и продолжал говорить:

— Я виноват и в том, что обидел Габриелу. Я грубо схватил ее за руку, требуя объяснений. Объяснений тому, почему она назвала меня убийцей. Но тут же отпустил ее и больше ни разу не тронул. Габриела убежала.

— Хотя и хотела обратного. Разве не так?

— Вряд ли. Прошло целых два года после проведенного вместе месяца.

Голос Джесса вдруг зазвучал виновато. Почему? Ведь, искушая Габриелу Сент-Джон задолго до происшествия на озере, он был виноват перед братом не более чем за тот удар по голове, который Патрик случайно нанес себе сам, налетев на рею мачты…

Но теперь уже Патрику пришел черед негодовать на брата:

— Почему ты мне лгал? Почему взял на себя преступления, которых не совершал?

Джесс пожал плечами:

— Я был обижен, оскорблен и озлоблен. И видимо, хотел отомстить тебе, заставить страдать так же, как страдал сам. Конечно, все это было эгоистично и… глупо.

— Думаю, что причина была в другом, — покачал головой Патрик. — Причем скрывалась так глубоко, что ты и сам об этом не догадывался. Я уверен, что ты подсознательно хотел защитить меня. Как делал всегда…

— Защитить тебя?

— Именно! Ведь получилось так, что ты лишился всего — брата, родителей, дома. Но возможно, в глубине души все-таки сознавал, что я от тебя не отказался. И более того, старался всячески тебя защищать. Хотя и понимал, что такая братская преданность была отнюдь не в моих интересах. Тебя считали конченым человеком. Потому ты и решил отдалиться от меня, чтобы не бросать тень на брата. А для начала постарался вызвать во мне ненависть к тебе, но этого не произошло. Я возненавидел не тебя, а себя! Тебя же никогда не прекращал любить…

— Как ты мог любить брата, который, возможно, хотел тебя убить?

— А как ты сам, Джесс, мог любить брата, который молча слушал все твои признания о никогда не совершенных преступлениях и даже ни разу не попытался протестовать или оспорить подобную чушь? Ведь с моей стороны это было предательством! И все же ты продолжал любить меня. Разве не так?

— Да…

Джесс сказал это шепотом, в котором все же слышалась надежда.

Патрик ищет дорогу к нему, своему брату. Но все не может измениться так быстро! Должно пройти какое-то время.

— Ты помнишь тот день? — спросил Патрик. — Я имею в виду время до несчастного случая?

Джесс нахмурился и неуверенно покачал головой.

— Это был чудесный день, Джесс! Дул легкий теплый ветерок, небо сияло безоблачной голубизной.

— Да… Да… Все было голубым…

— И я чувствовал себя бесконечно счастливым!

— Счастливым… — как эхо повторил Джесс.

— Счастливым и защищенным!

— Защищенным…

Братьям Фалконер предстояло еще сделать немало шагов навстречу друг другу. Но сердца их уже бились рядом.

Глава 32

Уэствуд, Калифорния

Среда, 8 мая 1999 года

Только пересекая Баррингтон, Кэтлин вдруг вспомнила, что сегодня — среда. А именно на этот день у нее было назначено чаепитие с Лиллит.

Погода выдалась неприветливой и мрачной. Или же Кэтлин только так казалось после неожиданного ухода Джесса Фалконера?

Она старалась успокоиться и утешить себя. В конце концов, Джесс же не обещал остаться с ней! Зато какая потрясающая ночь была у них! Разве этого мало?

В сумочке прожужжал сотовый телефон. Сердце Кэтлин бешено заколотилось. Конечно же, это Джесс! Сейчас он скажет, что не может улететь без нее…

Дрожащими руками Кэтлин схватила миниатюрный телефонный аппарат и прижала к уху:

— Алло!

— Извини, Кэтлин, но это Патрик.

— Патрик… — разочарованно пробормотала Кэтлин. — Ты получил мое послание?

— Да.

— Тогда знаешь, что Джесс сегодня уезжает?

— Знаю.

— Ты с ним говорил?

— Мы проговорили почти всю ночь. И только что я сам отвез его в аэропорт.

— Он точно уехал?

— Да.

— Ты уверен?

— На все сто процентов. Скажи, а ты, что, влюблена в него?

— Он тебе об этом сказал?

— Нет, ты сказала.

— Что я могу тебе ответить, Патрик? Джесс — потрясающий мужик! И почему бы мне было не доставить ему удовольствие?

Патрик тяжело вздохнул:

— Если бы я мог чего-то пожелать своему брату, так это именно тебя.

Голос его прозвучал очень серьезно, даже сурово.

— Патрик…

— Я не шучу, Кэтлин. Но…

— Но что?

— Но боюсь, что не могу пожелать такого же подарка тебе.

— Пойми, Джесс не убийца! И не насильник! Ведь ты знаешь это, Патрик! Разве не так?

— Да, я это знаю. Но в нем есть одна черта, которую я не назвал бы приятной. Джесс всегда угрюм, грустен и очень скрытен. Излечить его вряд ли возможно. Я знаю это по собственному опыту, поскольку не раз пытался. Но все же сделаю еще пару попыток!

— Ты и он… Вы оба… Снова вместе?

— Начало положено. Кстати, благодаря тебе.

— Значит, ты намерен с ним общаться?

— Я собираюсь навестить его.

— Только Джесс не должен знать о моих чувствах. Прошу тебя! И вообще никому ни слова! Обещаешь?

— Обещаю.

— Дорогая моя, у вас такой усталый вид! Не лучше ли было отложить нашу встречу?

— Я прекрасно себя чувствую, Лиллит! — улыбнулась Кэтлин элегантной даме, ждавшей ее у подъезда ресторана «Про-сперо пантри». — Просто выдался очень длинный и напряженный день. Но теперь все позади. Мауи пациенты прекрасно себя чувствуют. На всякий случай я попросила коллег присмотреть за ними. Но думаю, и этого не понадобится. Так что сотовый телефон у меня в сумочке скорее всего будет молчать. Но вы, Лиллит, выглядите просто великолепно!

— Спасибо, Кэтлин! Я принимаю ваш комплимент. Потому что и впрямь уже давно не чувствовала себя такой здоровой и бодрой. А вы, дорогая, сию же минуту отправитесь домой и постараетесь выспаться! Я вас провожу, чтобы удостовериться в этом!

— Лиллит, милая! Обещаю, что сегодня непременно лягу спать как можно раньше! Но перед этим мы выпьем здесь по чашечке хорошего чая.

— Чая? Ну что ж, пусть будет так. Уговорили!

В ожидании чая Кэтлин с интересом рассматривала прекрасно выполненные фотографии очаровательных внуков Лиллит. Попутно шел разговор и об их отце.

— Сегодня мы с Робертом разгадывали по телефону кроссворды. Причем настолько увлеклись, что секретарши были вынуждены нас разъединить. Да, кстати! Роберт и Тимоти собираются завтра посетить Кардиологический центр. Они намерены организовать там съемку некоторых сцен фильма «Похититель сердец». Надеюсь, это не будет раздражать ваших пациентов, Кэтлин?

— Нет.

Вот если героиня в фильме окажется не такой, как в романе, это непременно вызовет раздражение. Но не у пациентов, а у меня и Джесса. Правда, его на съемках, увы, не будет…

— Кэтлин, что с вами? — с тревогой спросила Лиллит. — Почему вы хмуритесь? Или считаете, что Кардиологический центр неподходящее место для съемок фильма?

Кэтлин отрицательно покачала головой:

— Нет. Просто в голову пришли неприятные мысли.

— Так сделайте их приятными!

Настойчивый тон Лиллит несколько удивил Кэтлин. Но все это было высказано в такой дружеской форме, что она неожиданно для самой себя призналась:

— Я думала о том, почему Джесс не пожелал присутствовать на съемках своего фильма. Извините, я имею в виду Грейдона Слейка.

— Не извиняйтесь. Мы знаем, что его настоящее имя — Джесс. Как и вообще все об этом человеке. Иначе не дали бы согласия на съемки фильма по его сценарию.

— Знаете все… — как эхо повторила Кэтлин. — Джесс сказал вам, что он невиновен?

— Этого совершенно не требовалось. Поверьте, если бы у Тимоти была хотя бы тень сомнения, он никогда бы не позволил вам ехать в Мауи.

— А Роберт будет присутствовать на съемках?

— Обязательно. Он хочет лично контролировать съемки. Кстати, мы все в ближайшее время намерены переехать в Лос-Анджелес. Мне кажется, что в душе каждый из нас уже сделал это. Ведь единственное, что связывало нас с Лондоном, так это штаб-квартира «Глобал ньюс». И в какой-то степени английская история, которую мы все очень любим. Но ведь с переездом Тимоти в Лос-Анджелес сюда же можно будет без особых проблем перевести и главный офис «Глоб». А только интерес к истории Великобритании вряд ли сможет удержать нас в Лондоне, если Роберт с Фэй будут жить здесь.

— У вас нет больше детей в Англии?

— Нет. Почти вся наша семья уже в Америке. А как вы, Кэтлин? Живете с семьей? Или же она, как и наша, раскидана по всему миру?

— Увы, у меня нет семьи.

— Боже мой, Кэтлин! Как это печально!

— Ничего печального, Лиллит! У меня была замечательная мать, с которой мы прожили вместе шестнадцать очень счастливых лет. Мое детство было радостным и безоблачным.

— Я рада это слышать!

— Вы, вероятно, хотите спросить меня об отце?

— Откровенно говоря, да.

— Что ж, — начала Кэтлин, дотронувшись до жемчужной нитки у себя на шее, — это была очень романтичная и красивая история. Мои родители встретились на теплоходе «Королева Елизавета» во время трансатлантического круиза. И полюбили друг друга. Хотя он уже был женат, оба не смогли справиться с охватившим их безумием. Вот в одну из тех страстных ночей на теплоходе они и зачали меня. Правда, будущего у нас троих с самого начала не было…

— Вы говорите об этом без всякого сожаления.

— Да. Отец не знал о моем рождении. Поэтому я не чувствовала себя брошенной или отверженной. А моей матери он подарил самые счастливые минуты в ее жизни. Может быть, он и не любил ее по-настоящему — я просто не знаю. Но мама верила в его глубокое чувство к ней. И умерла с этой верой. А я буду всегда благодарна таинственному и загадочному Майклу.

— Его звали Майклом?

— Да. Так по крайней мере мне написала в своем последнем письме Маргарет — моя покойная мама. Ее он называл своей Мэгги. По словам Маргарет, Майкл был редким, замечательным человеком. Он отлично понимал, что их роман на корабле был ошибкой. И как опять же говорила мама, чувствовал свою вину перед ней. Она предсказывала, что он непременно вернется к жене и будет верен ей до конца жизни. Во всяком случае, Мэгги в это верила.

— Возможно, все так и произошло, — мягко возразила Лиллит. — Может быть, он только с Мэгги и нарушил клятву верности, данную супруге при венчании. И как оказалось, для того, чтобы дать жизнь вам. Как бы то ни было, но его измена послужила добру!

Лиллит посмотрела на удивленное лицо Кэтлин и вновь улыбнулась:

— Кэтлин! Поскольку у вас нет своей семьи, станьте еще одним полноправным членом нашей.

— О, Лиллит! — взволнованно прошептала Кэтлин. — Я вам так благодарна!

Глава 33

Лос-Анджелес

«Базальтовые столбы»

Четверг, 9 мая 1999 года

— Аманда, это я — Патрик!

Рука Аманды крепко сжала сотовый телефон.

— Привет!

— Здравствуй! Ты, естественно, торопишься на очередной вызов?

— Вовсе нет! Мы со Смоуки гуляем около дома.

— Я могу присоединиться? Кстати, и показать тебе кое-что?

С каждым новым звонком оба чувствовали, что разговаривать друг с другом им становится все легче и легче. Порой даже возникало взаимное ощущение, будто бы они держат друг друга за руки. Аманде даже иногда казалось, что Патрик. обнимает ее. Так было и в эту минуту. Потому-то ее рука и сжала с такой силой телефонную трубку.

— Прости, Аманда, ты не ответила! Так мне можно сейчас к тебе заехать? — настаивал Патрик.

— Да. Конечно, приезжай!

Конечно, Патрик! Пора наконец поставить точку на этой фантазии о нашей любви…

На Аманде были голубые джинсы и белая тенниска. Свои отливающие медью волосы она заплела в толстую косу. Никакого макияжа на лице, туфель или элементарных тапочек на ногах, кольца с бриллиантом на руке.

Итак, сейчас приедет Патрик Фалконер! Аманда с трудом подавляла в себе желание броситься в дом и переодеться в роскошное пурпурное платье с пришпиленным чуть пониже плеча букетиком искусственных незабудок. Но все же пересилила себя и осталась сидеть на душистой траве, поглаживая устроившегося на коленях котенка. Она услышит, когда подъедет машина Патрика и только тогда встанет, чтобы встретить его. Ни минутой раньше!

Но она не услышала ни шума мотора, ни даже осторожного стука открывшейся и тут же закрывшейся двери. Ее внимание было поглощено мягким пушистым комочком, расправившим лапки, сладко зевнувшим и выгнувшим изящную спинку.

— Ну, так кто же ты, милое создание? — спросила она котенка, проведя ладонью по его пушистой шерстке.

— Твой маленький друг Смоуки, — раздался над головой знакомый голос.

— Патрик… — прошептала Аманда, подняв голову и взглянув на гостя.

Он показался ей на удивление здоровым.

— Ты…

— Выгляжу немного лучше? Не так страшно?

Аманда вспомнила тот вечер, когда Патрик напоминал ходячий скелет. Но сейчас, в золотых лучах весеннего солнца, он был тем Фалконером, который так часто снился ей по ночам. Сильным, осанистым, неотразимым…

Я не могу решиться на это. Не могу…

Патрик заметил страх в глазах Аманды. Он посмотрел сначала на нее, потом — на Смоуки.

— Мне думается, я мог бы стать хорошим товарищем для Смоуки. Но он как будто не очень этого хочет.

Мы должны на это решиться, Аманда! Должны…

Патрик смотрел на Аманду и не мог отвести взгляда от ее отливавших в солнечных лучах золотом роскошных волос, нежного лица и глаз цвета горной лаванды. В них больше не было страха, а лишь чудесное сияние.

Счастливая улыбка заиграла на губах Аманды.

— Мне так легко! — прошептала она.

Аманда протянула к нему обе руки, чтобы дотронуться, хотя пальцы еще продолжали дрожать.

— Нет, Аманда…

Руки застыли в воздухе.

— Нет?

— Ведь ты сейчас считаешь, Аманда! Как когда-то! Разве не так?

— Да, я считаю, Патрик! Но это нормально.

— Нормально? Ну уж нет! Ничего нормального! Видишь ли, я не отношусь к категории мужчин вроде Ройса или твоего бывшего приемного отца…

— Я знаю, Патрик! Потому-то и не могу решиться на это… И никогда не смогу. Пойти на унижение… Ради чего? Ради любви? Но ведь ее там нет и в помине.

— Может быть, ты и права…

— Я права, Патрик!

В его сознании восставали не цифры. Он думал об Аманде. О мрачном будущем, которое, возможно, ее ожидает, если он не перестанет настаивать на том, что непременно должен наступить день, когда они прикоснутся друг к другу. Ожидание этого дня превратится для Аманды в настоящее мучение, поскольку она всегда будет чувствовать настойчивое и безжалостное давление с его стороны. Вести себя так означало, по сути дела, запереть Аманду в темной комнате вместе со страшными чудовищами.

— Пусть так, — сдался Патрик. — Ты права!

— Значит?..

— Значит, взаимным прикосновениям не суждено стать частью нашей жизни. Но это не самая существенная часть, Аманда! Ни для меня, ни для тебя.

Патрик говорил о том, что их взаимная любовь может быть чистой и целомудренной. Но не сделал ни одной оговорки о том, что останется ей верен. Ведь он все-таки мужчина!

Конечно, ничего подобного Патрик не пообещал не только Аманде, но даже самому себе. Потому что хотел жить так же, как она. Ею же всегда будет править страх.

— Ты говоришь, что это не существенно для нас обоих, — прошептала Аманда. — Неправда! Для меня — очень даже существенно..

Мы должны прикасаться друг к другу, Патрик. Иначе окажемся вместе на дне страшной пропасти безумия, которое сначала охватит меня, а затем — нас обоих.

— Прошу тебя, Патрик!

— О чем?

— Позволь мне…

Позволь мне считать, пока ты будешь меня целовать, трогать, дарить мне свою любовь. Пусть вся моя душа наполнится таким ярким и красочным светом, что никогда и ни за что я не смогу принять твою страсть за то насилие, которое совершил надо мной Ройс. Даже если твое желание обладать мною столь же велико, как…

— Позволь мне уйти.

Но я же не трогаю тебя, Аманда, любимая! — отвечал в душе Патрик. — И никогда не трону! Или ты хочешь, чтобы мое сердце отпустило тебя? Перестало любить?

— Аманда!

— Я не могу пойти на это, Патрик! Не могу!

Он видел отчаяние Аманды и слышал ее безмолвную мольбу: «Я не могу сделать этого! Пожалуйста, не заставляй меня даже пытаться! Я уже делала все так, как кому-то было нужно. Шерри делала это. Но сейчас…»

Сейчас она хотела, чтобы Патрик сказал ей: «Прощай»!

До свидания, Аманда!

До свидания, любовь моя!

Глава 34

Уэствудская больница

Кардиологический центр

Четверг, 9 мая 1999 года

Кэтлин горестно вздохнула и тут же спросила себя — почему? Что, в сущности, произошло?

Наверное, она просто устала. Или же расслабилась после удачной операции, к которой так тщательно готовилась. А может быть, виной тому стала горечь утраты. То, что она тосковала по нему. И хотела бы сама что-нибудь для него значить…

Кэтлин снова вздохнула. Она стояла на первой ступеньке лестницы черного хода, соединявшей операционные Кардиологического центра с ее кабинетом, находившимся четырьмя этажами выше. Ей предстояло подняться по ступенькам четыре пролета. И она решила, что все это время будет думать только о чем-нибудь очень хорошем. Например, о том, что все без исключения ее пациенты прекрасно себя чувствуют. Включая маленькую девочку, которая, правда, официально была приписана к доктору Фарреллу. Кэтлин подумала, что скоро Райзу выпишут из больницы и отпустят домой. Однако не в Мауи, а в Бель-Эйр. Именно там жили Дэниел и Стефани.

Она тут же постаралась отделаться от этой мысли. И не без успеха. Однако куда труднее оказалось подавить душевную боль. Кэтлин попыталась думать о своих выздоравливающих пациентах, но вместо этого неожиданно вспомнила недавнее чаепитие с Лиллит Асквит. Будущее обещало немало приятных встреч с этим милым семейством. Ведь Асквиты решили в ближайшее время перебраться в Лос-Анджелес!

Постепенно мысли Кэтлин обратились к Роберту и Тимоти. Наверное, потому, что главный врач пригласил съемочную группу фильма «Похититель сердец» совершить небольшую экскурсию по Кардиологическому центру. Но таковая должна была состояться во второй половине дня. И Кэтлин пока не знала, позволит ли ей расписание присоединиться к группе.

Занятая этими мыслями, Кэтлин почти незаметно для себя поднялась на верхнюю площадку. Пройдя небольшой темный коридор, она оказалась в просторном холле, из окон которого открывался чудесный вид на город.

— Боже, какая прелесть — прошептала Кэтлин, которую восхитила не столько городская панорама, сколько раскинувшееся перед ней бескрайнее голубое небо.

— Действительно, очень красиво! — раздался чей-то голос у нее за спиной.

Кэтлин обернулась. Перед ней стоял Тимоти Асквит.

— Мистер Асквит! Я и не знала, что вы уже здесь!

— Извините, я не хотел вас напугать!

— Нет, что вы! Я всегда рада вас видеть! Значит, вы решили пока не уезжать?

Кэтлин посмотрела через плечо Тимоти в конец коридора. Там никого не было. Асквит перехватил этот взгляд.

— Вы ищете Роберта? Он уехал несколько дней назад. Тем лучше. Мне необходимо с вами приватно побеседовать.

— О, прошу вас! Только простите, что пришлось дожидаться. Я, право, не знала о вашем приходе.

— Ерунда! Тем более что я получил редкую возможность полюбоваться закатом из этого окна.

— Может быть, пройдем в мой кабинет?

— Не стоит. Здесь самое подходящее место. К тому же мне потребуется немного времени. Надо лишь открыть вот этот дипломат и кое-что вам показать.

Тимоти нагнулся, взял стоявший у его ног на полу дипломат, открыл его и вынул оттуда небольшой желтый конверт. Его зардевшееся румянцем лицо выдавало глубокое волнение.

Несколько мгновений Тимоти молчал, видимо, не решаясь начать разговор, но все же сделал над собой усилие и выпалил без предисловия:

— Его звали не Майклом.

У Кэтлин перехватило дыхание, чтобы не упасть, она прислонилась спиной к стене.

— Майкл был его братом. А сам он носил имя Тимоти.

Кэтлин знала, что у возлюбленного Маргарет был брат, неожиданная смерть которого круто изменила судьбу того, кого она называла Майклом. Но этот Майкл оказался на самом деле Тимоти!

— Его зовут Тимоти! — повторил Асквит. — Имя вашего отца — Тимоти!

…Тимоти… Тимоти… — стучало в висках Кэтлин. …Тимоти…

Она наконец нашла в себе силы вздохнуть, но говорить все еще не могла.

— Боже мой, я узнал вас еще до того, как мне сказали ваше имя! В ту ночь вы были поразительно похожи на свою мать!

— На Мэгги… — прошептала Кэтлин.

— Да, на Мэгги, — отозвался Тимоти. — Я узнал вас, когда вы, моя дочь, оперировали моего внука Тимми — своего племянника.

Тимми — мой племянник. А Роберт — родной брат. Тот самый, кто, еще не родившись, стал невольной причиной отказа жены Тимоти сопровождать мужа в круизе во время их запоздалого медового месяца…

Кэтлин хотела было спросить, знал ли Роберт, что у него есть сестра? Но тут же вспомнила о доселе безымянной для нее женщине. Оказалось, что ее зовут… Боже, ее зовут Лиллит!

Лицо Тимоти неожиданно потемнело.

— До вчерашнего вечера я не думал, что Лиллит все известно. Но оказалось, что она знала о Мэгги все прошедшие годы. Случилось так, что на том же корабле плыла близкая подруга Лиллит. Я с ней никогда не встречался, а потому не мог знать в лицо. К тому же мы с Мэгги были очень осторожны на протяжении всего путешествия. По крайней мере старались, чтобы никто из окружающих ничего не заметил. И я до конца круиза был уверен, что это нам удалось. Когда мы подчас оказывались вдвоем на открытой палубе, то старались якобы не замечать друг друга. И все же именно во время одной из таких случайных прогулок нас подстерегла подруга Лиллит. И не только подстерегла, но и успела сфотографировать. И снимок сейчас лежит в этом конверте. Стоит на него посмотреть, как все сразу же становится ясным. Мы не могли скрывать своих чувств. Они были написаны на наших лицах.

Конечно, та женщина, считавшая себя подругой моей жены, поспешила передать снимок Лиллит. Той самой Лиллит, которая долго хранила молчание о том, что больна раком груди. Которая не сказала мне ни слова осуждения по поводу супружеской измены. А ведь могла бы упрекнуть, если бы я не вернулся к ней совсем другим человеком. Во время круиза я узнал, что такое любовь. А приехав, понял, что именно Лиллит любит меня по-настоящему. И любила всегда. Даже когда выходила замуж за Майкла!

Кэтлин, я полюбил Лиллит всей душой! А через несколько месяцев у нас родился сын. Счастью не было предела! Благодарить же за это мы должны Маргарет! Именно она пробудила во мне нечто такое, что сделало мою любовь к Лиллит пламенной и глубокой. Причем сама Лиллит ни разу не усомнилась в этом.

Кэтлин, той ночью, когда Тимми оперировали, Лиллит тоже узнала вас! Узнала, несмотря на то что уже много лет не брала в руки фотографию Мэгги. Видимо, образ вашей матери запомнился ей на всю жизнь.

Тимоти замолчал, потом очень внимательно посмотрел на Кэтлин:

— Вы можете меня простить?

— Простить? За что?

— За то, что не был рядом с вами после того, как…

После того, как Мэгги умерла.

Тимоти не сказал этого, но Кэтлин все поняла и без слов.

— Вы были рядом все эти годы, были в сердце Мэгги. А значит, остались и в моем.

— И останусь?

— Навсегда!

— Кэтлин… Кэти…

— Да. Так меня звала мама…

Кэтлин вдруг почувствовала, что мир расцвел для нес новыми красками. Стал ярким, манящим, прекрасным.

Папа… Завтра она назовет его так, но только завтра.

Папа…

Глава 35

Уэствудская больница

Отделение «Скорой помощи»

Четверг, 6 июня 1999 года

Красная лампочка внутренней сигнализации вспыхивала при пожаре. Голубая сообщала об остановке сердца пациента. Зеленая — о прочих бедствиях.

— Зеленый сигнал из отделения «Скорой помощи»! — сообщила на пейджеры персонала клиники оператор Дарли, с удивлением посмотрев на вспыхнувшую лампочку.

Этот сигнал мог означать все, что угодно — от полученной кем-то на улице травмы, обвала дома, крупной автокатастрофы или массового отравления в детском учреждении, от несчастных случаев до неожиданного задымления в каком-нибудь офисе.

При зеленом сигнале всему медицинскому персоналу больницы надлежало срочно занять рабочие места.

Патрик и Аманда выскочили из своих кабинетов в разных концах коридора и бросились к расположенному в центре холлу с лифтами. Волей-неволей, но через несколько секунд они оказались лицом к лицу друг с другом.

— Патрик!

— Аманда!

Со дня их последней встречи прошел почти месяц. Правда, в мыслях они не разлучались ни на минуту. И каждый в душе бесчисленное число раз продумывал слова, которые скажет при встрече. О прошлом не вспоминали ни он, ни она. Для обоих существовало только чудесное, счастливое будущее.

— Что случилось? — с тревогой спросила Аманда, справедливо предполагая, что Патрику, как главному травматологу клиники, уж конечно, все известно.

— Во время какого-то сборища в соседнем колледже один из студентов открыл стрельбу по остальным из автомата.

— Боже мой! Опять! Много пострадавших?

— Много. Есть убитые и еще больше раненых. Одним словом, работы у нас будет невпроворот!

— Если я тебе понадоблюсь, Патрик, то…

В эту минуту он превратился в доктора Фалконера, а она — в доктора Прентис. Все остальное, включая и личное, сразу же отошло на задний план. И все же в его глазах Аманда увидела скорбь.

Ты нужна мне, Аманда!..

— Я… Я не могу, Патрик… Я должна вымыть руки на случай, если тебе понадоблюсь.

На его молчаливую мольбу ответила не Аманда, а доктор Прентис.

— Спасибо, доктор Прентис. Но у вас самой будет чем заняться, чтобы помочь родным и друзьям раненых и умирающих, которые вот-вот начнут сюда поступать.

Ее звали Евой. Ей было всего тринадцать лет. Она отказалась уступить домогательствам шестнадцатилетнего оболтуса. Это и стало причиной трагедии. Ева оказалась среди тех, кого сначала посчитали мертвыми, но все же отправили в отделение «Скорой помощи» больницы.

Длинные волосы Евы были в крови, лицо белее снега. Открытые глаза, казалось, ничего не видели. Но грудь все же поднималась и опускалась благодаря непрерывно работавшему аппарату искусственного дыхания.

— Доктор? — вопросительно посмотрел на Патрика врач из бригады «Скорой помощи».

— Ее надо немедленно перевезти в операционную!

— Он не просил меня прийти и помочь, Триш?

— Нет, Кэтлин, не просил. Хотя один из его пациентов лежит с огнестрельной раной в сердце.

— Патрик не только травматолог, но и опытный хирург-кардиолог, Триш.

— Я это знаю, — нахмурилась медсестра. — Но просто подумала, что вам на всякий случай лучше приготовиться. Мне кажется, что Патрик не попросил о помощи только потому, что уверен в вашей занятости. Но ведь все наши пациенты пока под контролем и не вызывают особых опасений. Разве не так?

— Так.

Действительно, Кэтлин уже успела осмотреть всех раненых подростков, оказала каждому первую помощь и назначила лечение. Пятерых, включая Еву, она отправила в операционную, поскольку спасти их могло только немедленное вмешательство хирургов. Еще шестерых пока было решено оставить в палате, чтобы подготовить к операциям.

Ни один из этих подростков не был пациентом Кэтлин. Раны у многих оказались просто ужасными, но в каждом случае сердце не было задето. Поэтому их должны были оперировать специалисты, специализирующиеся по травмам грудной клетки. Один из подростков получил рану в голову. Ему требовался нейрохирург. Хотя надежд на спасение почти не оставалось.

Кэтлин была ответственной за зеленый сигнал. А потому старалась помочь там, где только могла применить свой многолетний опыт не только хирурга-кардиолога, но и терапевта. За тех, кто уже попал в руки Патрика, Кэтлин не особенно беспокоилась. Ибо знала высочайший профессионализм доктора Фалконера.

Пока Триш не упомянула подростка, получившего огнестрельную рану в область сердца, Кэтлин вообще не знала, что кому-то из раненых может потребоваться хирург-кардиолог. Триш же, обронившая эту фразу, беспокоилась скорее не за пациента, а за Патрика — друга Кэтлин, которого за последние месяцы видела очень редко. Так же как и Аманду. Кэтлин старалась избегать их обоих.

Кэтлин знала, что Патрик чувствует себя хорошо, что он почти здоров. Но ей было трудно разговаривать с родным братом человека, которого она любила. Тем более что Патрик знал о ее безответном чувстве, недавно встречался с Джессом и, как знать, возможно, беседовал с ним о ней. Или же Джесс задавал Патрику какие-нибудь вопросы о Кэтлин.

Она лишь изредка видела Патрика в операционной или в реанимационном отделении. Да и то мельком. В этих случаях оба улыбались друг другу, иногда обменивались приветственными жестами, но его улыбки всегда казались Кэтлин печальными.

Аманду же она и вовсе не видела до этой трагической ночи. Но и тогда они не сказали друг другу ни слова.

Исчезновение Джесса Кэтлин переживала очень болезненно. Но была и еще одна боль — глубокая незаживающая рана, которую надо было во что бы то ни стало постараться залечить. Доктор Тейлор поклялась себе, что непременно сделает это. Должна сделать! В ближайший уикэнд! Поэтому она на время забудет все собственные печали и будет думать только о друзьях, которым надо помочь! И главное, о тех, которым ее помощь нужна именно сейчас!

Кэтлин посмотрела на Триш и улыбнулась:

— Я схожу в операционную, посмотрю, что там делается.

— Конечно, Кэтлин! Обязательно сходите.

Ничего хорошего в операционной не происходило. Тринадцатилетняя девочка умерла, несмотря на отчаянные усилия и талант Патрика. Когда Кэтлин вошла, грудь несчастной Евы была еще вскрыта. Но спасти ее растерзанное сердечко уже не мог никто. И все же Патрик продолжал яростно бороться, пытаясь совершить чудо. Хотя по его глазам Кэтлин сразу же поняла, что надежды на это у него не осталось.

Патрик выпрямился — бледный, донельзя усталый — и, тяжело вздохнув, принялся зашивать безжизненную грудь Евы с такой тщательностью, как будто аккуратно наложенные швы могли ее оживить. Потом повернулся и, не говоря никому ни слова, направился к двери.

Но у самого порога его поймал заместитель главного врача больницы. Они о чем-то недолго поговорили, затем Патрик утвердительно кивнул, из чего Кэтлин заключила: доктора Фалконера попросили сделать еще одну операцию, и он согласился.

Кэтлин посмотрела на операционный стол, где лежала умершая девочка. Над ней склонилась женщина в белом халате, снимавшая простыни и удалявшая трубки из горла. На мгновение женщина обернулась. И Кэтлин узнала Аманду…

— Помочь вам, доктор Прентис?

Аманда оглянулась на голос, удивленная, что ее кто-то мог узнать в операционной травматологического отделения, и увидела Лорелл — медсестру, с которой иногда работала.

— Здравствуйте, Лорелл. Я хотела бы разыскать Патрика, если он не занят с очередным пациентом.

— Нет, не занят. К счастью, все поступившие к нам ночью раненые сейчас чувствуют себя довольно прилично.

— Он уехал домой?

— Нет. Хотя мог и даже должен был, но вместо этого доктор Фалконер влез на крышу, где расположена вертолетная площадка, и до сих пор находится там. Полчаса назад на вертолете доставили очередного пациента. После чего все мы спустились вниз, а доктор Фалконер остался на крыше.

Когда-то Аманда тоже побывала на этой крыше, принимая больного. И хотя все ее внимание было тогда приковано к пациенту, она отлично понимала, где находится. В отличие от огражденных высокими перилами балконов, по краям крыши тянулись невысокие бордюры, не гарантировавшие безопасности. Один шаг, и…

Аманда подошла к окну и посмотрела наверх. Вот она, эта крыша! Манящая. Вызывающая. И там — Патрик!

— Скажите, Лорелл, как туда подняться? Прошло столько лет с тех пор, когда я в последний раз туда взбиралась.

— Поднимитесь на среднем лифте. Правда, до самого верха он не доходит, нужен специальный ключ. А он, насколько я понимаю, в кармане у Патрика.

— Что же делать?

— Можно воспользоваться черным ходом. Он заканчивается дверью, которая выходит прямо на крышу. Правда, она тоже всегда заперта, но существует код. Я могу вам его дать.

— Пожалуйста!

— Запишите: 1-1-4-7.

— Не надо. Я запомню.

Дверь со стуком захлопнулась за Амандой. Щелкнул замок. На всякий случай она несколько раз повторила про себя номер кода. Все в порядке! Память ей не изменила.

К удивлению Аманды, ночь была не такой темной, какой казалась из окна больницы. Внизу миллиардами разноцветных огней светился огромный город, а в черном безлунном небе мерцали звезды.

Патрик стоял у самого края крыши, поставив левую ногу на бордюр, отделявший его от пропасти. Аманда замерла на месте, боясь пошевелиться. Ведь любой неожиданный звук мог испугать человека в подобной позе. И тогда…

Но Патрик сам повернулся к ней.

— Аманда? Что ты здесь делаешь?

— Пришла, чтобы тебя увидеть.

— Зачем?

Вопрос прозвучал грубовато. Видимо, Патрик вспомнил другую встречу с Амандой, когда она пришла к нему в палату. Пришла, как к умирающему пациенту, нуждающемуся в помощи психиатра.

Сегодня ночью Патрик настолько обессилел, что снова походил на умирающего. Но то была бы тривиальная смерть по сравнению с оборвавшимися несколько часов назад молодыми жизнями…

Знала ли Аманда о его отчаянной попытке спасти Еву?

— Зачем ты хотела меня увидеть?

— Потому что ты мне нужен, Патрик!

— Нужен? Зачем?

— Нужен, потому что я люблю тебя.

— Боже, Аманда!

— Я… Я должна до тебя дотронуться…

Аманда сама не ожидала, что скажет нечто подобное. Наверное, именно поэтому у нее почти пропал голос. Но разве нужны были слова? Ее изящные руки, потянувшиеся к лицу Патрика, говорили сами за себя. Она нежно провела ладонью по его лбу, потом по щекам.

Глаза Патрика загорелись любовью и счастьем, но Аманда увидела в них и еще кое-что. Беспокойство…

— Дотронься и ты до меня, Патрик! — прошептала она.

— Аманда!

— Умоляю тебя!

Аманда заметила, как его сжатые в кулаки руки начали медленно расслабляться, а пальцы задрожали. И он коснулся ими лба Аманды. Коснулся так нежно, как будто это была самая большая драгоценность на свете.

— Обними меня, Патрик! Прижми к себе!

Люби меня, Патрик!

В этой волшебной, полной мерцающих звезд ночи он слышал слова, произнесенные шепотом. Но они были полны ликования и счастья. Патрик видел их в фиалковых глазах Аманды, чувствовал в прикосновении ее рук.

Он обнял Аманду. Обнял с такой нежностью, как будто перед ним был ангел, сошедший с неба и поселившийся в его сердце.

Глава 36

Уэствудская больница

Пятница, 7 июня 1999 года

Итак, с дефектом на задней стенке желудочка сердца Райзы было покончено, но остался другой. Невидимый. Затаившийся. И без его устранения девочка не почувствует себя совершенно здоровой.

Вот этим-то и решила заняться в ближайший уик-энд доктор Кэтлин Тейлор. Ей предстояла деликатная и одновременно очень решительная операция. Ибо речь шла о борьбе разума и воли со страшным врагом, против которого бессилен скальпель хирурга…

Но в этой борьбе в руках Кэтлин было самое действенное и сокрушительное оружие — правда. Что-либо противопоставить ему противник не мог.

«Я выиграю этот бой! — клялась себе Кэтлин. — Должна выиграть! Только так и будет!»

Она стояла у окна, смотрела на бивший во дворе фонтан и размышляла о том, что предстояло сделать. Отец согласился ехать с ней, но не для того, чтобы помогать. Кэтлин считала, что должна сама совершить задуманное. Но в самый ответственный момент рядом должны были находиться Тимоти, а также Аманда и еще кое-кто.

Звонок у входной двери вернул Кэтлин к реальности. Решив, что подъехало вызванное такси, она бросилась открывать. Но на пороге стоял не таксист.

— Джесс?

— Здравствуй, Кэтлин.

Голос его звучал очень мягко. Слишком мягко.

— Можно войти?

— Конечно, можно!

Джесс переступил порог и оказался в прихожей.

— Ты куда-то собралась?

— Да.

— Куда?

— Так… По делам…

— Понимаю… Сегодня воскресенье, а у тебя вызов на восемь утра.

Значит, проверял…

— Это не займет много времени. Меня вызывают как консультанта.

Джесс решил, что Кэтлин скорее всего говорит правду. Или же научилась правдиво лгать? Научилась у него же.

Заметив в ее руках авиабилет, Джесс мягко выдернул его и развернул.

— Летишь в Мауи? К Габриеле?

Не к Габриеле, а за ней! И за тобой — тоже!

Кэтлин выдержала паузу и ответила очень сухо и официально:

— Да. Это нужно моей пациентке. Нужно Райзе. Как нужен и ты. Не только она, но и Дэниел должен узнать всю правду. Патрик расскажет ему, что на самом деле произошло на озере. Габриела — что случилось той ночью в коттедже. Твое же присутствие обязательно, потому что…

— Кэтлин, — прервал ее Джесс, — ты же делаешь это также и для меня! Разве нет? Несмотря на ту обиду, которую я тебе нанес…

— Никакой обиды ты мне не наносил.

Вновь задребезжал звонок, Джесс сам открыл дверь. На этот раз действительно приехал таксист.

— Она никуда не поедет! — решительно заявил Джесс.

Когда удаляющийся шум мотора затих, он снова повернулся к Кэтлин. Джесс смотрел в ее глаза и думал о том, что эта женщина приехала в страшную штормовую ночь в Мауи, чтобы спасти жизнь его брата. Сейчас же она, по сути дела, спасала его собственную.

— Я должна поехать к Габриеле! Ты сам это отлично понимаешь. Если хочешь, то поедем вместе. А потом вернемся к Райзе. Ты ей нужен! Равно как и тебе очень…

— …очень нужна Райза! Причем даже больше, чем я — ей!

— Не понимаю.

— Дело в том, что Дэниел — ее родной и очень любящий отец. А Стефани — столь же заботливая мать. Кроме того, Райзе очень нужна Холли. Тогда она будет абсолютно счастлива!

— А как же ты?

— Я не пропаду. Может быть, не пропаду…

— Может быть?

Улыбка сползла с лица Джесса.

— Мне очень не хватало тебя, Кэтлин!

— А мне тебя!

— В тебе вся моя жизнь.

— Джесс…

— Поверь, я не хотел уезжать от тебя! Но считал, что так будет лучше. Лучше в первую очередь для тебя. Я тогда лгал, притворялся, наговаривал на себя. Думал, что этим сделаю наше расставание для тебя менее болезненным. Но очень скоро понял, что наигранная жестокость и ложь никогда не достигают цели. Так, Патрик должен был возненавидеть меня, а он взял всю вину на себя! Но ведь он не был виноват. Так же как и я! Сейчас мы с ним выяснили все отношения. Не осталось ничего недосказанного. Никакой лжи! И я хочу, чтобы то же самое было у нас с тобой. Ведь ты решила, будто бы мне тебя недостаточно! Разве не так?

— Ты мог взять себе любую женщину.

— Но мне не нужна любая! Мне нужна ты! И только ты! Никто больше! Нужна везде. Всегда. И не только в постели! Я люблю тебя! Люблю!

…Всю следующую ночь Джесс доказывал Кэтлин свою любовь. Доказывал, как она ему нужна. Он делал это со всей страстью, на которую был способен. В души обоих ни на мгновение не закралось какое-нибудь сомнение или недоверие. Была лишь всепоглощающая радость.

— Я постараюсь вернуться как можно скорее, — шептал Джесс.

— Откуда?

— Из Мауи. Пойми, я просто обязан туда съездить хотя бы на день. Ведь…

— Ведь там уже появилась миссис Лев? Так?

— Так!

— Значит, они уже поженились?

— Да, и очень счастливы.

— Ты присутствовал на свадебной церемонии?

— Нет. И даже не пытался подсмотреть. Ведь все это сугубо личное, касается только их двоих. Кстати, говорят, что лев обязательно женится на львице после первого же любовного опыта с ней и остается верен до конца жизни.

— В таком случае ты уж женился не один десяток раз, но без обязательств.

— А вот и нет! Я женился только один раз. На тебе, Кэтлин! До тебя никакой настоящей любви у меня ни с кем не было.

Глава 37

Мауи

Четверг, 4 июля 1999 года

— Я был не прав, — с улыбкой сказал Патрик в день свадьбы Кэтлин и… своей.

— Не прав?

— Да. Я тебе говорил о склонности Джесса к уединению, душевной скорби, которую вроде бы невозможно излечить. Это не так! Виной его печали и одиночества стала ты.

— Патрик, но я же…

— Не спорь, моя будущая невестка!

— Ладно!

Этот разговор происходил в автомобиле на обратном пути в Мауи, после того как Патрик, Кэтлин и Аманда завершили свою миссию. Джесс от участия в таковой был отстранен. Добиться этого удалось с трудом, потому что, узнав, что трое друзей собираются куда-то ехать, он тут же заявил, что сам поведет машину. Поскольку знает каждый поворот на опасной и трудной дороге. Но Патрик настоял на своем. Иначе не получился бы сюрприз, который они готовили.

Патрик осторожно подрулил к парадному крыльцу. Электронная конструкция самого современного автомобиля позволяла сделать это почти бесшумно. И все же Джесс услышал.

Не успел он сделать и нескольких шагов по каменным ступенькам крыльца, как дверцы машины распахнулись и…

— Райза! — прошептал Джесс, прижимая к себе девочку. — Райза!

— Здравствуй, моя вкусная картошка!

— Мой маленький душистый цветочек!

— Да, твой маленький душистый цветочек! Вот я и приехала! Ты рад?

— Очень!

— Теперь мы будем часто видеться, правда? Ведь вы с Кэтлин решили жить в Лос-Анджелесе, так?

— Так.

— А сюда мне можно будет иногда приезжать? Я хочу знать, как поживают твои львы.

— Конечно, милая!

— Вместе с Холли?

Джесс посмотрел по очереди на Патрика, Кэтлин и Аманду. Те в ответ улыбнулись…

Чуть позже они расскажут ему о встрече с Дэниелом и Стефани. О том, как вместе с Амандой, подготовившей для этого несколько печатных страниц «показаний», оказавшихся, впрочем, ненужными, доказывали отцу Райзы невиновность Джесса во всех приписываемых ему грехах. Кстати, Дэниела не пришлось долго убеждать. Он никогда особенно не верил, что Джесс способен совершить преступление, и был убежден, что в тюрьму тот попал по недоразумению. А потому с радостью воспринял все, что ему рассказали.

Джесс тоже обрадовался, услышав, как легко удалось убедить Дэниела. Для него это означало главное — устранение всех препятствий для его участия в воспитании Райзы.

Они женились в тот же день на закате солнца: братья Фалконеры на своих возлюбленных.

Маленькая девчушка, для которой был написан «Снежный лев», преподнесла каждому по букету роз. А мальчик, которого Кэтлин спасла от смерти и читала по вечерам все того же «Снежного льва», раздал золотые обручальные кольца. Свидетелями стали пурпурное от заходящего солнца небо и бескрайняя морская гладь. Конечно, при сем присутствовало все большое семейство Асквитов, не говоря уже о Дэниеле, Стефани и Холли.

Лев и львица, естественно, на самой свадебной церемонии не присутствовали, хотя и наблюдали за ней издали. Во всяком случае, Джесс тихонько показал Кэтлин в сторону подступавшего к дому леса и шепнул, что царь зверей с его царицей — неподалеку.

Когда стемнело, Джесс с Кэтлин вышли на берег моря. Было тихо и тепло, со стороны сада доносился аромат роз.

— Джесс… — тихо сказала Кэтлин, беря мужа за руку.

— Что, дорогая?

— Я…

— Говори же.

— Я…

— Ты беременна?

— Да… — прошептала она. — И если родится девочка, то мы назовем ее…

— Мы назовем ее Мэгги.