Издевки и насмешки девочек стали еще более злобными, чем прежде, и теперь имели сексуальный оттенок. Если раньше Рейвен обзывали птицей смерти, худышкой, костлявой ведьмой, черной оборванкой, то теперь ее называли шлюхой, потаскушкой, гулящей девкой.

А что же говорили ей мальчики? Они никогда не принимали активного участия в войне против Рейвен, а теперь, превратившись из мальчиков в юношей, не могли не пялиться на женские формы одноклассниц, среди которых ярко выделялась своей красотой Рейвен Уинтер, дочь бедной служанки. Приняв жадные взгляды богатых наследников за признак настоящей любви, Рейвен позволила прикоснуться к себе...

Ей было всего тринадцать, когда она подарила свою девственность Блейну Кэлхауну, которому было тогда шестнадцать и которого она полюбила всем сердцем. Наивная девочка, Рейвен хотела обрадовать его, подарив ему еще и ребенка! Но забеременеть почему-то таки не удалось, хотя встречи с Блейном были частыми и продолжительными…

Последующие пять лет Блейн то появлялся в ее жизни, то снова исчезал непонятно куда. Он хотел обладать красивым юным телом Рейвен, но не сердцем. В постели он был груб, почти жесток. Насытившись ею, он уходил, нисколько не заботясь о ее чувствах.

В его отсутствие у Рейвен были другие мальчики и молодые мужчины, и она с радостью давала каждому то, чего они так страстно желали, в надежде получить взамен любовь и... ребенка. Увы, ее надежды никогда не сбывались.

А чего, собственно, она хотела? Будучи дочерью наркоманки, Рейвен была погублена еще в утробе матери. На ней лежало клеймо ущербности, несмотря на всю ее внешнюю ослепительную красоту. Ни один мужчина не хотел любить Рейвен. Каждый хотел только обладать ее телом, но не душой и сердцем. Но самым страшным было то, что ее лоно, святая святых женского естества, не способно было зачать новую жизнь.

В этом мире для Рейвен Уиллоу Уинтер не было и не могло быть любви – настоящей, беззаветной, преданной. Не было для нее и ребенка...

Острый ум, отличная память и огромное трудолюбие сослужили Рейвен хорошую службу. За три месяца до окончания школы она была принята в университет Лос-Анджелеса за счет государственной программы обеспечения одаренной молодежи. У нее, блестящей и незаурядной выпускницы частной школы, были подобные предложения и из других университетов, но она выбрала именно Лос-Анджелес. Во-первых, там было тепло, а во-вторых, там царила очень демократичная атмосфера, если судить по справочно-рекламной литературе. В отличие от школы там разрешалось носить даже – джинсы, которые Рейвен так любила!

В Лос-Анджелесе она сможет носить джинсы, сарафан, там будет множество студентов из разных штатов, разного социального происхождения, и там еще будет легко смешаться с общей массой молодежи. Наконец, в том городе ее оставят в покое, и она сможет полностью отдаться учебе. Кто знает, может, именно в Лос-Анджелесе Рейвен повезет и она встретит хорошего пария, который станет ей другом, любовником и даже мужем...

Рейвен собиралась отправиться в Лос-Анджелес на следующий день после вручения аттестатов зрелости, и эта перспектива, этот свет в конце тоннеля, давала ей силы выдержать оставшиеся три месяца. Теперь ей уже ничего не было страшно!

Увы, она ошиблась. Однажды, вернувшись из школы – это случилось всего за шесть недель до окончания учебы, – она застала свою мать за поспешными сборами. Шейла и ее очередной дружок собирались уезжать из Иллинойса. Она не пригласила с собой Рейвен, не сказала, где будет жить, и вообще вела себя так, словно больше не собиралась поддерживать родственные отношения с собственной дочерью. Шейла сказала только, что хозяйка поместья, миссис Уэйнрайт, зная отличные кулинарные способности Рейвен, любезно согласилась позволить ей жить во флигеле до отъезда в Лос-Анджелес на учебу в университет. Через несколько часов Шейла и ее вечно пьяный друг навсегда покинули поместье.

В полночь Рейвен проснулась от громкого, настойчивого стука в дверь. Сначала она подумала, что к ней снова явился сексуально озабоченный Блейн, который уже два года считался официальным женихом Виктории Уэйнрайт. Потом в ее сердце затеплилась надежда на возвращение матери. Однако за дверью оказался не красавец Блейн и не прокуренная Шейла Уинтер, а... Патриция Уэйнрайт, хозяйка поместья, мать Виктории!

Утонченное лицо аристократки было мрачным и не предвещало ничего хорошего. Рейвен представила, что сейчас ей сообщат о внезапной гибели матери в дорожной катастрофе, и даже схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть.

Совершенно неожиданно хозяйка сказала, что хочет немедленно поговорить с ее матерью.

– Но она уже уехала! – удивилась Рейвен.

– Уехала?!

– Ну да!

Очевидное изумление, написанное на лице хозяйки, заставило внутренне содрогнуться от дурных предчувствий. Пытаясь отогнать от себя ужасные мысли, Рейвен торопливо проговорила:

– Она предупредила вас о своем срочном отъезде и сказала, что вместо нее буду готовить еду я, пока не настанет время уезжать в университет...

На глазах у Рейвен изумление на аристократическом лице хозяйки сменилось выражением крайнего возмущения и презрения. Это выражение было хорошо знакомо Рейвен. Она часто видела его на лице ее дочери, Виктории Уэйнрайт.

– Твоя мать, Рейвен, говорила мне, что у тебя проблемы, но...

– Проблемы? – еще больше удивилась Рейвен.

– Я знаю, что ты злоупотребляешь наркотиками и страдаешь... нимфоманией. Я знаю, что ты к тому же еще и воровка!

Ошарашенная такими обвинениями в свой адрес, Рейвен потеряла дар речи. Она никогда не принимала наркотики и не страдала нимфоманией, хотя имела многочисленные сексуальные связи для нее интимные отношения не были источником наслаждения. С их помощью она лишь хотела добиться хоть немного тепла и заботы...

– Это вам мама сказала, что я... воровка? – едва слышно проговорила Рейвен.

– Не пытайся отрицать это! Мне известно, что ты неоднократно брала деньги из моего дома. Я даже знаю, зачем тебе нужны эти деньги – на наркотики и аборты!

Рейвен онемела от ужаса. Это не она, а ее мать, Шейла, постоянно употребляла наркотики! Это Шейла делала аборт за абортом! До недавнего времени Рейвен даже не подозревала, что неоднократно могла бы стать старшей сестрой. А когда узнала, об этом, бросилась к матери с мольбой: «Зачем ты делаешь аборты? Оставь хотя бы этого ребенка! Не убивай его!» В ответ Шейла окинула ее холодным взглядом и ничего не сказала. И без слов было совершенно ясно, что она не видела ничего плохого в абортах и считала их чуть ли не естественной необходимостью.

– До сих пор я смотрела на все твои выходки сквозь пальцы! – продолжала тем временем разговорчивая хозяйка. – Ради твоей матери! Она превосходная кухарка! Кроме того, я от всей души сочувствую бедняжке, которой досталась такая неблагодарная и порочная дочь! Однако, Рейвен, я не могу оставить незамеченной кражу трех тысяч долларов! Сейчас же верни мне эти деньги, иначе я вызову полицию!

– Но у меня их нет!

– Я тебе не верю!

С этими словами Патриция решительно повернулась и направилась к телефону. Потом остановилась и гневно бросила через плечо:

– Я надеюсь, мы сможем договориться без неприятной публичной огласки произошедшего. Откровенно говоря, я скрывала от мужа предыдущие кражи денег только потому, что он обязательно бы потребовал немедленного увольнения твоей матери. Ах, у меня слишком доброе сердце, и вот теперь я расплачиваюсь за это! Я просто жалела твою мать, – тяжело вздохнула она. – Разумеется, я могла бы вычитывать украденные тобой суммы из ее жалованья, но я даже этого не делала, потому что знала – большую часть заработанных денег она тратит на твое лечение. Я не виню Шейлу в том, что она тайком уехала из этого дома, но имей в виду – она забрала с собой и мое милосердие! Мне нужны мои деньги, Рейвен! Немедленно верни их мне!

– Но у меня их нет, – растерянно повторила та.

«Эти деньги у Шейлы! Моя мать – воровка...» Нет, Рейвен не могла заставить себя произнести вслух правду. Несмотря на это предательство, она все же не могла выдать мать...

Решительно подняв голову, Рейвен смело солгала, глядя прямо в глаза разгневанной Патриции Уэйнрайт:

– Я уже успела потратить их, оплатив счета за лечение.

– Пустая трата! – презрительно фыркнула хозяйка. – Тебе должно быть стыдно, негодница! Наша частная школа дала тебе редкую возможность получить бесплатно хорошее образование, тебя пустили в ограниченный круг богатых и образованных людей, а ты посмеялась над теми, кто хотел тебе помочь!

Когда Патриция упомянула школу, у Рейвен чуть не остановилось сердце от охватившего ее ужаса. Что, если миссис Уэйнрайт заявит о краже трех тысяч долларов в школу и ей не выдадут аттестат зрелости, пока не разберутся в том, кто совершил это преступление? Тогда она не сможет учиться в университете Лос-Анджелеса! Нет, этого Рейвен допустить не могла! Университет был для нее светом, в конце тоннеля, единственной надеждой на счастливое будущее!

– Поверьте, миссис Уэйнрайт, – убеждающе начала она. – Я действительно очень высоко ценю предоставленную мне возможность получить образование и попасть в хорошее общество. Мое лечение оказалось успешным. Сейчас я совсем не употребляю наркотики. Прошу вас, не надо звать полицию! Клянусь, я верну вам все деньги с процентами! Все до последнего цента!

Патриция снова вздохнула, но на этот раз тяжесть вздоха была наполовину притворной, потому что на самом деле ей хотелось вздохнуть с облегчением. Если бы ее муж знал, что она смотрела сквозь пальцы на неоднократно случавшиеся в доме кражи денег только потому, что не хотела лишиться хорошей кухарки, ей бы не поздоровилось.

– Ну хорошо, Рейвен, – процедила она сквозь зубы, – я не стану звать полицию, но ты должна немедленно убраться прочь из моего дома!

Рейвен вынуждена была покинуть уютный флигель в поместье Торнвуд, и в течение последних шести недель учебы в школе ей пришлось узнать, что такое быть бездомной. Впрочем, настоящего дома, теплого и родного, у нее никогда не было...

Рейвен повезло, и вскоре она нашла работу сразу в двух закусочных. После уроков в школе она шла в одну из них, где работала до самого закрытия, а в другой работала по субботам и, воскресеньям с утра и до позднего вечера. Ночевать она иногда оставалась в служебном помещении той или другой закусочной, иногда приходилось спать в парке на скамейке, несколько раз даже пришлось тайком оставаться на ночь в школе.

Но где бы ни приходилось ночевать Рейвен, она всегда поднималась с рассветом и ежедневно перед уроками принимала душ в женской спортивной раздевалке.

Такая жизнь длилась шесть недель. Получив аттестат с отличными оценками по всем предметам, Рейвен Уиллоу Уинтер купила билет на междугородный автобус и отважно отправилась в Лос-Анджелес навстречу своему будущему.

Поначалу ей очень понравилась теплая и дружественная атмосфера студенческого городка, в котором жизнь кипела круглые сутки, подчиняясь своим законам. Но потом Рейвен стала понемногу понимать, что даже в этом плавильном котле она выделялась среди всех остальных. Ее белоснежная кожа не воспринимала солнечный загар, оставаясь белой даже после многих часов, проведенных на пляже. Рейвен даже не краснела, словно ее тело, было изваяно из мрамора, а не из живой человеческой плоти. На Рейвен обращали внимание, на нее оглядывались, пялились, ей завидовали, ее желали, потому что среди золотисто-шоколадных красоток Калифорнии ее иссиня-черные волосы и белоснежная кожа были редким экзотическим великолепием.

Здесь, в университете, никто не смеялся над именем Рейвен или ее одеждой, но девушки как-то сторонились ее, а парни изнывали от страсти.

Рейвен украдкой наблюдала за тем, как смеются и легко флиртуют ее ровесницы, и пыталась научиться этому беспечному смеху и изящному флирту. Увы, у нее ничего не получилось. Она слишком серьезно относилась к любви, слишком большое значение придавала отношениям между мужчиной и женщиной.

Рейвен покорно отдавалась мужчинам, которые вожделели ее тела. Встречая нового любовника, она молилась о том, чтобы жгучая страсть, пылавшая в его глазах, однажды превратилась в нежную любовь.

Увы, этому не суждено было случиться. Каждый мужчина, поначалу желавший близости с Рейвен, очень скоро уходил от нее, напоследок обвинив в излишней серьезности и сухости.

Неужели ни один из них не понимал, что ее настороженная скованность вызвана страхом очередного предательства? Неужели они не понимали, что она так серьезна, потому что любовь имеет для нее огромное значение? Неужели не видели под ледяной оболочкой ее горячее трепетное сердце?

Рейвен сдержала свое обещание и вернула Патриции Уэйнрайт все украденные матерью деньги плюс высокие проценты. Первые конверты с деньгами были высланы ею еще во времена студенчества, последние – когда она уже начала работать в качестве юриста. Общая сумма возвращенных денег составила двадцать пять тысяч долларов, с лихвой покрыв нанесенный Патриции Уэйнрайт ущерб.

Восемь лет назад, отсылая последний конверт с деньгами, Рейвен почувствовала огромное облегчение от того, что перевернула наконец эту постыдную страницу своей жизни. Ей хотелось навсегда забыть годы, проведенные в поместье Торнвуд.

Но полгода назад она получила письмо с приглашением принять участие в торжественной встрече выпускников школы, организатором которой была Виктория Уэйнрайт и ее муж Блейн Кэлхаун. Торжественный прием должен был состояться в Чикаго, в отеле «Фермонт».

Это был вызов, и Рейвен решила принять его! Не теряя времени, она отослала по указанному адресу чек на пятьсот долларов. Таков был взнос за участие в приеме по полной программе, предусматривающей роскошный обед и танцы вечером в субботу и поздний завтрак с шампанским в воскресенье утром.

Теперь у Рейвен были деньги, она очень неплохо зарабатывала в качестве юриста, носила дорогую одежду от лучших кутюрье, имела со вкусом подобранные драгоценности. И все же ее финансовое благополучие не принесло ей счастья, не подарило ей ни теплой дружбы, ни верной любви. В этом смысле она по-прежнему оставалась аутсайдером.

Рейвен решила заплатить своему новому садовнику, Николасу Голту, за то, чтобы он помог ей создать иллюзию любви и счастья, доказать всем ее бывшим одноклассникам, что и она достойна настоящей любви, что она преуспела не только на профессиональном поприще.

Сидя в салоне самолета, Рейвен долго смотрела в книгу ничего не видящими глазами, размышляя о прошлом и настоящем. В конце концов она пришла к горькому выводу: с помощью Ника Голта она хотела скрыть от всех своих недоброжелателей, что они в конечном счете оказались правы, называя ее птицей смерти, плакучей ивой.

Именно такой она и стала – вечно горюющей, неспособной даже родить ребенка...