Глава 1

Сенчери-Сити, штат Калифорния

Пятница, 10 марта

«Любить тебя, Рейвен? Любить тебя? Это все равно что любить лед! Впрочем, это сравнение неверно, потому что со временем лед все-таки растает, а ты никогда...»

К счастью, болезненные воспоминания о жестоких словах Майкла были прерваны нетерпеливым звонком по внутренней связи. Рейвен, вынужденная вернуться из прошлого в настоящее, с облегчением вздохнула. Этот звонок напомнил ей, что она не дома, а на работе, где нет места личным переживаниям.

Ее элегантно обставленный офис находился на верхнем этаже высотного административного здания на проспекте Звезд. Рейвен Уинтер была высококвалифицированным юристом в области кинематографического бизнеса, и в число ее клиентов входили почти все звезды Голливуда. Здесь, в своем кабинете, она была именно такой, какой считал ее Майкл, – хладнокровной, неуступчивой, лишенной эмоций, в высшей степени профессиональной и здравомыслящей. Ослепительно сверкающий твердый лед.

Прежде чем нажать на кнопку внутренней связи, Рейвен сделала глубокий вдох, надеясь, что воздух кабинета, в котором обсуждались многомиллионные сделки, наполнит ее легкие живительным кислородом профессионализма.

– Слушаю! – сказала она и невольно поморщилась от прозвучавшей в ее голосе столь несвойственной ей нерешительности.

– На первой линии Барбара Рэндал, – четко доложила секретарша.

Барбара Рэндал была руководителем отдела контрактов одного из нью-йоркских издательств. Рейвен довольно часто приходилось иметь с ней дело, когда кто-нибудь из ее клиентов – высокооплачиваемых режиссеров, продюсеров или известных актеров Голливуда – хотел приобрести права на экранизацию книги, выпущенной этим издательством. Как правило, инициатором диалога выступала Рейвен, но на этот раз ее опередила Барбара. Очевидно, возникла какая-то проблема по заключенным сделкам, или же она хотела сделать какое-то интересное предложение.

Поблагодарив секретаршу, Рейвен сделала еще один глубокий вдох и переключилась на первую телефонную линию.

– Здравствуйте, Барбара! – приветливо сказала она, радуясь тому, что ее голос снова звучал по-деловому, без всякой примеси лишних переживаний.

– Здравствуйте, Рейвен! Я звоню по поводу книги «Дары любви».

В голосе Барбары Рэндал Рейвен с удивлением услышала нотки неуверенности, которые были для нее столь же нехарактерны, как и для самой Рейвен. Барбара, как и Рейвен, была опытным и знающим юристом, много раз одерживавшим победу за столом переговоров.

Что касалось книги «Даpы любви», переговоры по ней были очень трудными и затяжными, но в конце концов обе стороны получили все, что могли, и отдали все, что хотели. Оформленный по всем правилам контракт был подписан, и право экранизации романа-бестселлера стало исключительно собственностью Джейсона Коула.

– В чем проблема, Барбара?

– Надеюсь, это обстоятельство не станет настоящей проблемой. Мне только что позвонила Лорен Синклер. Когда редактор сообщил ей о продаже права на экранизацию ее книги Джейсону Коулу, она сначала очень обрадовалась. Лучшего режиссера не найти во всем Голливуде. Но теперь у нее возникли некоторые опасения относительно того, что он захочет внести кое – какие сюжетные изменения в кино версию ее романа.

– Он имеет на это право. В контракте нет ни слова о том, что ему запрещается вносить какие-либо сюжетные изменения. Кстати, насколько я помню, право продажи романа принадлежит издательству, а не мисс Синклер.

– Да, это так, и мы продали право экранизации ее романа без предварительной консультации с ней. Боюсь, это было ошибкой с нашей стороны, хотя по условиям договора мы. не должны были предварительно ставить ее в известность относительно намерений издательства.

Барбара вздохнула, и Рейвен уловила в ее вздохе некоторое смущение.

– Я понимаю, что после драки кулаками не машут, продолжила Барбара через секунду, – но все же мне хотелось бы убедиться в том, что опасения мисс Синклер не имеют под собой оснований.

– Иными словами, вы хотите, чтобы я спросила у Джейсона, не собирается ли он вносить изменения в сюжетную канву романа?

– Да! Именно об этом я хотела вас попросить, Рейвен! Дело в том, что за последние пять дней я неоднократно звонила ему по телефону, но, увы, бесполезно. Похоже, мне не пробиться через его непреклонных секретарш.

На губах Рейвен мелькнула улыбка. В секретариате киностудии Джейсона Коула неукоснительно соблюдалось негласное правило: все телефонные звонки, aдpeсованные знаменитому режиссеру, «просеивались через частое сито» И по большей части оставались нeвостpeбованными, особенно если звонили совершенно незнакомые люди.

Однако если Джейсону Коулу звонила Рейвен Уинтер, ее немедленно соединяли с ним.

– Хорошо, Барбара, я поговорю с Джейсоном. Но вы должны понимать, что он, возможно, еще и не думал над этим сценарием. Сейчас он занят монтажом «Эффекта ряби», а через три недели улетит на два месяца в Гонконг на натурные съемки «Нефритового дворца», и лишь потом наступит очередь романа мисс Синклер.

– Значит, ясного ответа на мой вопрос может не быть?

– Увы, это так, – откровенно ответила Рейвен. Хорошо зная Джейсона, она была почти уверена в том, что ему непременно захочется внести свои изменения в сюжет, но пока не стала говорить об этом.

– Кстати, не могли бы вы сказать, что именно волнует мисс Синклер?

– Вы читали ее роман?

Нет, Рейвен не читала его. Она была юристом, а не литературным агентом, поэтому не считала нужным читать книги, по которым заключались сделки с ее участием. В ее профессиональные обязанности входило договориться о сходной цене и юридически правильно оформить контракт со всеми необходимыми подписями и печатями.

Рейвен видела несколько хвалебных рецензий на эту «захватывающую историю любви», действие которой происходит во времена войны во Вьетнаме. Критики ставили роман мисс Синклер на одну ступеньку с такими выдающимися произведениями, как «Унесенные Ветром», «Касабланка», «Доктор Живаго».

Рейвен нисколько не сомневалась в том, что роман Лорен Синклер – действительно замечательное произведение литературы, но это не означало, что ей хотелось прочитать его самой: она не любила подобных историй.

– Нет, не читала, – призналась Рейвен. – Однако мне кое-что известно о нем. Действие происходит во Вьетнаме, речь идет о любви между рядовым и женщиной-сержантом.

– Да, их зовут Сэм – Саванна, – уточнила Барбара, дав тем самым понять, что она сама не только прочитала роман, но и, подобно миллионам других читателей, стала относиться к героям не просто как к вымышленным персонажам, но почти как к реальным людям. Как Ретт и Скарлетт, Юрий и Лара, Ильза и Рик, Сэм и Саванна стали мистическими, легендарными, незабываемыми фигурами.

– Они влюбляются друг в друга, – продолжала Барбара, – потом разлучаются, и каждый имеет все основания полагать, что другой уже мертв. Они все же находят друг друга, когда Саванна уже должна родить их ребенка, дочь. В книге девочка благополучно появляется на свет, но Лорен опасается, что в киноверсии не будет такого счастливого конца, потому что Джейсон Коул захочет приправить его перцем, сделав счастье горьким.

– Хорошо, я позвоню Джейсону и узнаю его намерения, – сказала Рейвен, глядя на свои инкрустированные бриллиантами золотые наручные часы. Учитывая разницу во времени, в Нью-Йорке было уже без четверти семь вечера, поскольку здесь, в Лос-Анджелесе, сейчас без четверти четыре. – Очевидно, ваш рабочий день уже кончился, да и неделя тоже! – спохватилась она, вспомнив, что была пятница.

– Да, но я хочу дождаться вашего звонка после разговора с Джейсоном Коулом.

Должно быть, эта Лорен Синклер и вправду очень волновалась за судьбу своего романа, если Барбара готова была сидеть у телефона, когда рабочая неделя уже кончилась и впереди ее ждали выходные. Рейвен почувствовала легкое раздражение при мысли о капризной писательнице. Уж не с луны ли свалилась эта Лорен Синклер? Неужели ее собственная жизнь была настолько безоблачной, что она не могла представить себе иной конец романа, кроме поистине счастливого?

– Барбара, может так случиться, что я не сразу дозвонюсь до Джейсона, – сказала Рейвен. – Давайте я сама позвоню мисс Синклер.

– Вообще-то у меня горят билеты в оперу, смущенно пробормотала Барбара. – Вы действительно согласны позвонить ей вместо меня?

– Ну конечно! Для меня это не составит никакого труда. А если у меня сегодня не получится дозвониться до Джейсона, то я сообщу об этом мисс Синклер, чтобы она не ждала понапрасну.

Рейвен и правда не имела ничего против того, чтобы лично поставить в известность капризную мисс Синклер о том, что любовь не всегда бывает счастливой.

– Спасибо, Рейвен, – обрадовалась Барбара. Тогда я позвоню ей прямо сейчас и скажу, что вы с ней непременно свяжетесь.

Когда она продиктовала номер телефона Лорен Синклер, Рейвен спросила, где живет знаменитая писательница.

– Кадьяк, штат Аляска.

– Далековато для поездок в Нью-Йорк.

– Она никогда не приезжает в Нью-Йорк. Ее книги занимают первое место по продажам, но она ни разу не была в нашем издательстве. Никто из нас ни разу не видел мисс Синклер, у нас даже нет ее фотографии, чтобы поместить на обложку.

Рейвен удивленно подняла брови. У нее уже успел сложиться образ избалованной славой и деньгами эксцентричной особы, признающей только счастливый конец и имеющей нахальство указывать самому Джейсону Коулу, как надо снимать фильм по ее книге. Но она никак не предполагала, что Лорен Синклер ведет затворнический образ жизни.

– Вы позвонили как раз вовремя, – сказала Грета, секретарша Джейсона, когда Рейвен набрала его номер. – Шеф только что вышел из монтажной. Сейчас я вас соединю.

Пока Рейвен ждала у телефона, она попыталась представить, как в этот момент выглядит Джейсон, один из самых сексуальных мужчин Голливуда. Наверняка на нем сейчас черная просторная футболка, потертые джинсы и видавшие виды ковбойские полусапожки: такая одежда подчеркивает гибкость и мускулистость его тела. Густые длинные волосы растрепаны, лицо небрито, под неправдоподобно синими глазами залегли темные круги. Впрочем, он не производит впечатление человека крайне усталого. Скорее наоборот – он источает энергию и желание творить, несмотря на долгие часы изнурительной работы.

– Рейвен? – раздался в трубке бархатный баритон Джейсона.

– Привет! Как идут дела?

– Более-менее. От меня требуется очень много терпения.

Рейвен отлично знала, что Джейсон был очень нетерпеливым, когда дело касалось творчества, но в постели его нельзя было упрекнуть в отсутствии терпения. Во всяком случае, именно так утверждали его многочисленные любовницы.

И вот этому чрезвычайно талантливому темпераментному человеку Рейвен постаралась доходчиво объяснить причину своего звонка.

– Кажется, в конце романа Саванна благополучно рожает дочь? Так вот, мисс Синклер опасается, что ты в своем фильме не дашь ребенку родиться живым.

– С ребенком все будет в полном порядке! – заверил ее Джейсон. – Это Саванна умрет при родах.

– Значит, счастливого конца не будет?

– Вот именно. И скажи, пожалуйста, мисс Синклер, что это будет мой фильм, хотя по ее книге.

– Хорошо, скажу. Она должна понимать, что продажа прав на экранизацию всегда предполагает возможность изменения первоначальной сюжетной линии.

– Вот именно! – нетерпеливо подтвердил Джейсон.

Рейвен ненавидела себя. Недавний разрыв с Майклом и его жестокие слова лишний раз показали то, что она и так знала всю жизнь, – она словно прекрасное изваяние изо льда, которым можно восхищаться, но которое нельзя по-настоящему любить...

Набирая номер Лорен Синклер в Аляске, она испытывала некоторое злорадное удовольствие от того, что сейчас заставит избалованную вниманием писательницу, смеющую кружить головы миллионам читателей своими чудесными сказками о настоящей любви со счастливым концом, почувствовать горький привкус реальности.

– Алло?

Голос в трубке был тоненьким и даже испуганным. Очевидно, это была секретарша Лорен Синклер, только что пережившая бурю негодования своей патронессы, чрезмерное самолюбие которой было уязвлено известным кинорежиссером.

– Меня зовут Рейвен Уинтер. Я хотела бы поговорить с Лорен Синклер.

Это был псевдоним, но Холли Элиот, не колеблясь, ответила:

– Я и есть Лорен Синклер. Барбара Рэндал сказала мне, что вы будете звонить.

Рейвен была слегка озадачена тем, что, как выяснилось, этот тонкий голосок принадлежал самой писательнице, а не ее секретарше, но невозмутимо продолжала разговор:

– Я только что разговаривала с Джейсоном Коулом.

– И что он вам сказал?

В далеком испуганном голосочке послышались нотки надежды. Злорадное удовольствие Рейвен моментально улетучилось. Теперь ей было жаль обладательницу тоненького голоса, потому что ответ Джейсона не оставит камня на камне от ее хрупкой надежды. Стараясь говорить как можно мягче, она сказала:

– Джейсон считает, что фильм получится более захватывающим и реалистичным, если главная героиня умрет при родах. Ребенок останется в живых, но...

– О нет! Только не это!

Эти слова были произнесены шепотом, полным такого ужаса и скорби, словно Рейвен сообщила писательнице о внезапной смерти близкого ей человека. Вслед за этим в трубке воцарилось молчание.

– Мисс Синклер? Лорен? Вы слышите меня?

– Да.

Еще несколько секунд назад в этом голосе звучала надежда, теперь же в нем слышалась смертная тоска. Но ведь на самом деле никто не умер! Как бы ни любили и боготворили Саванну читатели, она все же была не реальным человеком, а всего лишь вымышленным персонажем!

Как бы там ни было, Рейвен выполнила свою миссию. Лорен Синклер восприняла сообщение с отчаянием, но без всякого протеста, словно решение Джейсона умертвить Саванну было абсолютно неизбежным, словно она уже умерла.

Но на самом деле судьба Саванны еще не была решена окончательно хотя бы потому, что Джейсон пока не приступил к работе над фильмом. И у Рейвен внезапно возникла весьма опасная идея. Не только опасная, но и глупая! А может, даже безнадежная...

Разум приказывал ей немедленно распрощаться с Лорен Синклер, сказав несколько общепринятых любезных фраз, но ни в коем случае не говорить ей об авантюрной идее.

И все же Рейвен решила прислушаться к внутреннему голосу:

– Насколько я понимаю, это для вас очень важно. Не могли бы вы рассказать мне о причинах вашего чрезвычайно трепетного отношения к персонажам вашего романа? Возможно, я могла бы попытаться убедить Джейсона в вашей правоте. Впрочем, было бы гораздо лучше, если бы вы все объяснили Джейсону сами при личной встрече. Вы сможете прилететь в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с Джейсоном Коулом?

На этот вопрос Холли мысленно сразу дала отрицательный ответ. Предложенная Рейвен Уинтер поездка в Лос-Анджелес показалась ей совершенно невозможной. Последние пятнадцать лет Холли Элиот жила на Аляске, никуда не выезжая. И вообще она покидала свой скромный домик только в случае крайней необходимости. Иногда она пешком проделывала четырехмильное путешествие в город за покупками, или чтобы наведаться на почту, или чтобы посмотреть очередной фильм Джейсона Коула, который показывали в местном кинотеатре.

Так было не всегда. Первые пятнадцать лет жизни на Аляске Холли весьма активно путешествовала по всему штату, не уставая восхищаться красотой арктической природы. Каждый год она ездила в Барроу, а в 1989 году отправилась на берега пролива Принца Уильяма, чтобы помочь в спасении морских птиц и животных, пострадавших от разлившейся после крушения танкера нефти.

Конечно, она вполне могла бы прилететь в Лос-Анджелес. Ее пугала не поездка, а личная встреча с самим Джеймсом Коулом и необходимость подробно объяснять ему, почему она так настаивает на непременно счастливом конце фильма.

И все же внутренний голос подсказывал Холли, что она должна это сделать. Семнадцать лет назад, когда она была тринадцатилетней девочкой, ей не удалось спасти жизнь горячо любимой матери. Теперь же она должна успеть спасти жизнь другой матери, пусть и вымышленной...

Когда она наконец ответила на вопрос Рейвен, ее голос звучал с торжественной серьезностью:

– Да, конечно, я согласна приехать в Лос-Анджелес, чтобы лично поговорить с Джейсоном Коулом. – И добавила с едва различимой ноткой надежды в голосе:

– А вы тоже будете присутствовать при нашем разговоре?

Неожиданно для себя Рейвен была серьезно тронута по-детски наивной просьбой Лорен Синклер. В глубине ее заледенелой души затрепетал слабый огонек, причинивший ей необъяснимую боль.

Сердце Рейвен было всегда заковано в ледяную броню, настолько прочную, что иногда она просто не чувствовала, как оно бьется. Но если Рейвен испытывала боль, то она была острой, по ледяному пронизывающей. Просьба Лорен Синклер зажгла в ее сердце огонек, который выхватил из памяти одно из самых мучительных воспоминаний. Рейвен снова увидела себя в детстве – маленькую худенькую девочку с волосами цвета воронова крыла, отчаянно нуждающуюся в материнской ласке и заботе, но так и не получившую их...

Лорен Синклер просила о помощи, веря, что Рейвен не оставит ее без поддержки.

– Хорошо, я тоже там буду, – пообещала ей Рейвен и про себя добавила: «Я помогу тебе, Лорен! Можешь на меня положиться».

Повесив трубку, Рейвен подумала, что теперь Джейсон просто убьет ее, не дожидаясь встречи с Лорен Синклер!

Глава 2

– Что? Что ты сказала?!

– Я подумала, что имеет смысл уладить все недоразумения до того, как ты начнешь работу над этим фильмом, – невозмутимо ответила Рейвен. – Знаешь, бывали случаи, когда недовольные авторы призывали своих поклонников не ходить на просмотры фильмов, снятых по их книгам. У Лорен Синклер миллионы восхищенных читателей, и если она решит объявить войну твоему фильму...

– Это она тебе так сказала? Она угрожает войной?

В голосе Джейсона слышалось откровенное презрение к писательнице. Он нисколько не волновался за свой будущий фильм, возможный скандал вокруг которого привлечет в кинотеатры еще больше любопытных зрителей, чем предполагалось ранее. К тому же Джейсон сам будет играть в нем главную мужскую роль, а это станет неотразимой приманкой для любителей кино.

Роль Сэма, главного героя романа Лорен Синклер, сама по себе была выдающейся, но она станет еще более интересной, если герой, немало переживший на войне, столкнется со смертью горячо любимой женщины и выйдет из этой истории со слезами на глазах и с новорожденной дочерью на руках, исполненный решимости воспитывать ее в любви и ласке.

– Нет, Джейсон, она ничем тебе не угрожает, – спокойно ответила Рейвен. – Просто я подумала...

– Так это твоя идея? Это ты предложила ей встретиться со мной?

Ответом ему стал тяжелый вздох Рейвен, молчаливо сознавшейся в этом преступлении.

Наступила напряженная тишина, потом в трубке раздался заразительный мужской смех.

– Разве ты не должна быть на, моей стороне? – поддразнил ее Джейсон. – Ну хорошо, Рейвен, почему бы мне действительно не встретиться с автором романа, который я собираюсь экранизировать? Люблю встречаться с капризными писательницами! Давай договоримся о месте и времени. Не могу же я вот так сразу все бросить и бежать к ней!

– Думаю, ее устроит любое назначенное тобой время, – вставила Рейвен, мысленно решив любой ценой подладиться под деловое расписание Джейсона.

– Ну хорошо, сейчас посмотрю, что у меня намечено... Ага, вот! Как насчет двадцать седьмого числа? Это будет понедельник, можно встретиться за ленчем.

Теперь настала очередь Рейвен листать свой ежедневник.

Ее длинные тонкие пальцы невольно остановились на уик-энде перед двадцать седьмым марта. На страничках «суббота» и «воскресенье» красовалось написанное ее элегантным почерком слово «Чикаго», многократно обведенное слово таращилось теперь на нее своими жирными черными буквами, красноречиво свидетельствуя о глупости хозяйки ежедневника... Рейвен надеялась в эти дни появиться на бале выпускников под руку с одетым в смокинг Майклом Эндрюсом, который, конечно же, будет сразу узнан всеми присутствующими. Ими станут невольно восхищаться, и Рейвен будет наконец отомщена! Увы, ее надеждам было не суждено сбыться...

«...Любить тебя, Рейвен? Любить тебя?..»

Она заставила погаснуть болезненное воспоминание, перевернула страничку. Но там, под надписью «понедельник, 27 марта», ее ждала еще одна несбывшаяся надежда. Там было написано: «День вручения наград Академии Киноискусства, лимузин – 4.45».

Ей стоило неимоверных усилий уговорить Майкла отправиться вместе с ней в Чикаго накануне самого важного дня в жизни Голливуда. Когда он наконец согласился, Рейвен твердо пообещала ему, что они вернутся в Лос-Анджелес первым утренним рейсом в воскресенье, чтобы в понедельник присутствовать на торжественной церемонии вручения наград Американской академии киноискусства. На таком поспешном возвращении настаивал Майкл Эндрюс, чей последний блокбастер был выдвинут на присуждение «Оскара» по пяти номинациям. Фильм Джейсона Коула участвовал в этом престижном конкурсе по семи номинациям, и тем не менее он предложил встретиться с Лорен Синклер именно в этот день может, он что-то перепутал?

– Двадцать седьмое марта у меня отмечено как день вручения наград Академии киноискусства, – осторожно напомнила ему Рейвен.

– Неужели и ты считаешь этот день неофициальным выходным?

– Задавая этот вопрос, Джейсон хотел узнать, не собирается ли Рейвен, как большинство приглашенных на церемонию дам, провести всю первую половину дня в салоне красоты, готовясь предстать вечером во всем блеске и великолепии. Нет, Рейвен слишком серьезно относилась к своей работе, чтобы потратить полдня на потакание женским слабостям. Понедельник будет для нее обычным рабочим днем.

– Нет, я буду работать в понедельник, – ответила она Джейсону, думая о том, что ему еще не успели рассказать о ее разрыве с Майклом. Решив, что лучше будет, если он узнает об этом от нее самой, она добавила: – Хочу сказать тебе, что я больше не сплю с твоим врагом.

Для Джейсона такое определение Майкла Эндрюса было слишком сильным: он считал его всего лишь конкурентом, причем весьма достойным. Смысл слов, сказанных Рейвен, не сразу дошел до него.

– Так вы с Майклом разбежались? А я и не знал об этом.

– Это произошло совсем недавно.

– Извини, Рейвен...

Она недовольно поморщилась, услышав в его голосе жалость. Ее отношения с Джейсоном всегда были откровенными и взаимно выгодными, но никогда личными. Впрочем, у нее ни с кем и никогда не было личных отношений. Разве ледяная статуя способна на такое? Сексуальная жизнь у нее была достаточно разнообразной, но все ее мужчины хотели обладать только красивым телом, которое так охотно отвечало взаимностью. Рейвен была готова выполнить любую просьбу, любой каприз в обмен на искреннюю любовь к себе, но вот настоящей-то любви и не было.

– Ничего, и такое бывает, – как можно беспечнее ответила Рейвен, но про себя подумала, что разрывом кончались все ее прежние отношения с мужчинами. Деловой ленч в понедельник меня вполне устраивает, Джейсон. Я сообщу о встрече Лорен Синклер, а потом перезвоню Грете.

– Договорились, – откликнулся режиссер. – Рейвен, мне действительно жаль, что вы с Майклом...

– Мне тоже, Джейсон, – мягко, но решительно оборвала она его.

По дороге домой Рейвен остановила машину у большого книжного магазина и купила там книгу Лорен Синклер «Дары любви». Через десять минут она уже была дома.

Дома... Этот небольшой, с двумя спальнями, и очень дорогой коттедж в престижном районе уже пять лет принадлежал ей, но все эти пять лет она по большей части жила в других местах – точнее, в домах мужчин, с которыми у нее завязывались, как ей казалось, любовные отношения. Последним мужчиной был кинорежиссер Майкл Эндрюс: с ним Рейвен жила в его роскошном доме в Беверли-Хиллз.

Так получилось, что собственный дом в Брентвуде служил ей скорее хранилищем домашней утвари и одежды, чем настоящим жильем. Иногда он был для нее временным убежищем – когда очередной мужчина, сначала страстно желавший обладать ею, постепенно уставал от холодности Рейвен и стремился избавиться от ставших ему ненужными отношений.

Войдя в белоснежную гостиную, Рейвен мрачно отметила ее сходство с внутренним пространством холодильника. Дом и вправду был лишен тепла, эмоциональной окраски. Это было совершенно стерильное хранилище для великолепного ледяного изваяния.

Слегка поежившись от бьющей в глаза белизны комнаты, Рейвен перевела взгляд на буйство красок за окном. Лужайка перед окнами радовала изумрудной зеленью густой, ровно подстриженной травы. За этим ревностно следили работники фирмы, услугами которой Рейвен пользовалась с момента переезда в этот дом. Но вот цветочные клумбы портили все впечатление, зияя пятнами буйно разросшихся сорняков вместо благоухающих цветов. Когда-то Рейвен нанимала садовника, но он вскоре уволился. Она же – не стала искать другого, наивно полагая, что вскоре выйдет замуж и переедет жить к Майклу Эндрюсу в Беверли-Хиллз...

Теперь, когда эта надежда окончательно рухнула, Рейвен всерьез задумалась о том, чтобы снова нанять садовника, пока соседи не начали жаловаться на ее безразличное отношение к содержанию своего дома и газона перед ним.

Эта мысль, как и все мысли об изменившемся будущем, угнетала ее. В который раз ей предстояло начать все заново! Но теперь уже не было в ней удивительного чувства чего-то нового и неизведанного, не было ожидания чего-то хорошего, светлого, не было волнительного ощущения нового старта. Всякий раз, когда надежды на создание нового союза с любящим и любимым мужчиной рушились, Рейвен была вынуждена начинать все заново. С каждым разом делать это становилось все труднее и больнее, потому что она все больше убеждалась в том, что ни один мужчина на свете не станет ее любить...

Рейвен очень хотелось измениться, превратиться из холодного льда в теплую женственность, стать мягкой и податливой. Бог свидетель, она приложила к этому немало усилий, но с каждой новой неудачей становилась все более замкнутой, отстраненной и легко ранимой.

Встряхнув головой, Рейвен постаралась отогнать от себя мрачные мысли о своей женской несостоятельности и тут же почувствовала на своих плечах иной груз, груз многолетней усталости...

Ее сердце, заключенное в ледяную броню, устало биться вопреки всем напастям. Ее блестящий ум был притуплен тремя бессонными ночами бесконечных переживаний по поводу недавнего разрыва с Майклом.

Рейвен хотелось прямо с порога броситься в постель и уснуть крепким сном до самого утра. Однако она была слишком дисциплинированна, чтобы поддаться такому желанию. Именно жесткая самодисциплина позволила ей пробиться в высшие профессиональные круги и добиться устойчивого положения в обществе.

Наступили душистые вечерние сумерки. Рейвен вспомнила, что из-за раннего телефонного звонка не успела сделать свою обычную утреннюю пробежку. Значит, она сделает это прямо сейчас, несмотря на всю свою усталость. Несмотря на то, что бегать трусцой по оживленным улицам, когда мозг был слишком занят мрачными и болезненными размышлениями, было далеко не безопасно. Несмотря на то, что из памяти всплывали мучительные картины далекого прошлого...

«...Тебя зовут Рейвен? Но ведь это отвратительная птица смерти! Все равно что канюк или, того хуже, гриф!»

«А что это за гадость? Чем это вымазаны твои костлявые ноги, птица-стервятник? Это вазелин?! Или кулинарный жир?!»

«Зачем тебе эта дрянь, пугало ты несчастное?! Разве у тебя нет чулок? Разве твоя мамочка не может тебе купить теплые чулки? Конечно, может! Ты же знаешь, она была бы просто сказочной богачкой, если бы брала плату за свои... услуги...»

Обычная пробежка Рейвен была протяженностью в пять миль, и все эти пять миль рядом с ней бежали мучительные воспоминания детства. Она слышала давние издевательства жестоких одноклассников, видела их презрительные лица...

Если бы Николас Голт не притормозил на повороте, если бы не его мгновенная реакция, он непременно сбил бы ее своим грузовиком!

Отчаянно завизжали тормоза, и Нику все же удалось остановить машину в нескольких дюймах от того места, где хромированная сталь его радиатора безжалостно подмяла бы под себя черноволосую молодую женщину, выбежавшую на дорогу в спортивном костюме для бега. В испуге и смятении незнакомка резко отпрянула назад и... упала на четвереньки, проехавшись голыми коленями и ладонями по жесткому асфальту:

Выскочив из кабины, Ник вне себя от ярости стремительно направился к незадачливой бегунье. Из-за ее неосторожности он сам чуть не стал убийцей!

С тех пор как Ник стал в одиночку воспитывать двух своих горячо любимых дочерей, он дал себе клятву никогда не произносить вслух грязных ругательств. Эта клятва нарушалась им крайне редко, да и то почти всегда по вине так называемой матери его бесценных девочек, его бывшей жены по имени Дендра.

Но теперь, когда в крови бушевал адреналин, с его языка были готовы сорваться самые отборные и изощренные ругательства в адрес идиотки, по вине которой чуть не произошла трагедия!

Женщина, чуть не ставшая жертвой собственной беспечности, все еще стояла на коленях посреди улицы. Ее голова была наклонена вниз, поэтому Ник не разглядел лица незнакомки и подумал, что она, должно быть, тупо уставилась на асфальт, все еще пребывая в шоке от произошедшего.

Наверняка она станет винить не свою неосторожность, а Ника, и ему стало противно от одной этой Мысли. Его взгляд невольно задержался на ее дорогом спортивном костюме. Розово-голубой ансамбль из шорт, футболки, носков и головной повязки стоил никак не меньше нескольких сотен долларов.

Ник хорошо знал богатых, занятых только собой женщин. Они заботились только о том, чтобы хорошо выглядеть и на все случаи жизни иметь самую модную и дорогую одежду от лучших кутюрье. Они никогда не считали себя виноватыми, даже если это было чистой правдой.

К ярости Ника постепенно стало примешиваться глубокое презрение и даже отвращение. Он с у довольствием предвкушал тот момент, когда скажет ей наконец все, что думает, не стесняясь в выражениях!

Подойдя к виновнице чудом предотвращенной аварии, он молча склонился над ней, ожидая, когда женщина взглянет на него, но она продолжала смотреть куда-то вниз – очевидно, надеясь тем самым вызвать у него сочувствие и смягчить его праведный гнев.

«Ну же! Посмотри на меня! Имей хоть чуточку собственного достоинства!» – мысленно приказал ей Ник.

Словно подчиняясь этой неслышной команде, женщина медленно подняла голову, и... разгневанный до предела Ник не смог вымолвить ни единого слова.

Он был ослеплен не только броской красотой незнакомки, потому что очень хорошо знал истинную цену зачастую скрывавшимся под ней эгоизму и корыстному расчету. Конечно, он не мог не заметить полных чувственных губ, высоких скул и манящей шелковистости блестящих иссиня черных густых волос. Но не это остановило поток гневных слов, готовых сорваться с его губ.

Ника поразили глаза. Они были редкого сапфирового цвета, не просто голубые, словно морозное зимнее небо. И еще больше его поразило выражение этих чудесных глаз. В них не было уверенности, не было... жизни!

Глядя на красивую молодую женщину в дорогом спортивном костюме, Ник вполне обоснованно ожидал увидеть в ее глазах гневный блеск и услышать несправедливые обвинения в свой адрес. Но вместо этого встретил готовность и покорность выслушать самые грубые ругательства, словно она привыкла именно к такому обращению, словно она действительно заслуживала только такого обращения с собой!

Ника потрясло и встревожило то, что женщина, казалось, и вправду была готова безропотно погибнуть под колесами его грузовика.

Ник присел на корточки, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом, но незнакомка тут же вскочила на ноги, словно отпущенная пружина.

Рейвен инстинктивно испугалась молчаливого гнева подошедшего к ней высокого сильного мужчины' водителя злосчастного грузовика, под колеса которого она чуть не попала, опрометчиво выбежав на дорогу. Его тяжелая нижняя челюсть вздрагивала от видимых усилий сдержать бранные слова, которых она вполне заслуживала. В серо-стальных глазах полыхала ярость, смешанная с презрением. У него были такие же черные волосы, как и у самой Рейвен, и когда он молча наклонился над ней, она почувствовала в нем силу и ярость пантеры, готовой к нападению.

Заметив страх в глазах незнакомки, Ник сначала не мог взять в толк, почему она его так испугалась. Неужели она решила, что он сейчас ударит ее? Что и говорить, он хотел как следует наказать легкомысленную красотку, но напрочь забыл о своих первоначальных намерениях, как только увидел ее прелестные печальные глаза.

– Как вы себя чувствуете? – мягко спросил он. – С вами все в порядке?

Его деликатный вопрос стал полной неожиданностью для Рейвен.

– Простите меня, – прошептала она, – я задумалась и...

«Над чем можно так задуматься, чтобы оказаться прямо перед машиной?» – подумал Ник. В его голове тут же появилось много новых вопросов, на которые он бы желал получить ответ. Неужели этой красавице действительно захотелось закончить жизнь под колесами грузовика? А если бы Ник не успел затормозить?'

Мягко, но решительно протянув руку, Ник повернул ладони незнакомки вверх и увидел обширные, алые от крови ссадины, резко контрастировавшие с белоснежной ухоженной кожей. Так вот почему она так долго стояла на коленях, склонив голову! Она разглядывала не асфальтовое покрытие дороги, а собственные израненные ладони, изо всех сил стараясь не закричать.

«Кто же ты такая? – с интересом взглянул на нее Ник. – Одета как богачка, но привычно ждешь от мужчины грубости. Умеешь сдерживать крики боли, но, похоже, сама бросилась под колеса!»

Не зная имени молодой женщины, Ник мысленно окрестил ее Белоснежкой за ее атласную кожу безупречной белизны.

– Давайте я отвезу вас в больницу! – предложил он.

– Ах, нет, спасибо, я...

– Вы хотите сказать, что с вами все в порядке? – понимающе кивнул Ник. – Увы, это не так!

– Нет-нет! Не нужно везти меня в больницу! Я сама справлюсь с этими ссадинами! – торопливо запротестовала Белоснежка.

– Ну хорошо, пусть будет по-вашему, – пожал плечами Ник.

Возможно, ей действительно не требуется профессиональная медицинская помощь. Из-за обильного кровотечения нельзя было сразу оценить серьезность травмы.

– Тогда я отвезу вас домой, – решительно сказал он.

Рейвен ничего не оставалось делать, кроме как принять его предложение. Она чувствовала, что повредила не только ладони, но и голые коленки, ссадины на которых были не менее кровавыми и болезненными. Конечно, раны были не настолько серьезными, чтобы она не могла пешком вернуться домой, но вынужденная прогулка в таком виде вызвала бы ненужное внимание прохожих.

«...Что это течет по твоим кривым ножкам, птица смерти? Неужто кровь?..»

– Спасибо, – тихо сказала она.

Только теперь Ник разглядел огромные ссадины на ее коленях и сочувственно поморщился. Взглянув на незнакомку, он вдруг увидел в ее глазах ожидание оскорбительных насмешек с его стороны и снова удивился этому.

– У вас дома найдутся стерильные бинты? – мягко и одновременно ободряюще улыбнулся он Белоснежке.

В ответ она виновато покачала головой, и блестящие иссиня-черные локоны смешно запрыгали вокруг ее лица.

– Ничего страшного, – заверил ее Ник – тут неподалеку есть аптека. Первым делом мы купим там все, что потребуется для обработки ран.

Ник подвел ее к пассажирской стороне кабины и Рейвен увидела в кузове грузовика роскошное великолепие пышных розовых кустов всех мыслимых цветов и оттенков. От роз шел чудесный пьянящий аромат. Кузов был настолько плотно заставлен цветочными горшками, что при резком торможении ни один из них не упал и не разбился.

– Я очень рада, что ваши цветы не пострадали, – тихо проговорила Рейвен, прежде чем сесть в кабину.

Глава 3

– Вы что же, переехали в этот дом совсем недавно? – поинтересовался Ник, останавливая свой грузовик перед домом Рейвен в Брентвуде.

Его вопрос был вполне логичным, поскольку выдвинутое им предположение многое бы объяснило ее не тронутую загаром кожу, словно она только что приехала оттуда, где очень мало солнца, и ее беспечное поведение на оживленных улицах Лос-Анджелеса, и, конечно, множество картонных коробок на крыльце дома.

Рейвен смотрела на эти коробки с удивлением и печалью. Их привезли во время ее отсутствия, но она сразу поняла, от кого они. Это Майкл сложил в них всю ее одежду и прочие пожитки, оставленные Рейвен в его доме при поспешном бегстве от жестоких слов всего три дня назад, и отослал ей домой...

Конечно же, она и сама собиралась забрать свои вещи, но рана была еще слишком свежа, чтобы бестрепетно заняться этим делом. Совместная жизнь Рейвен с Майклом длилась два с половиной года, и теперь ей было больно осознавать, что терпения Майкла хватило всего на три дня. Впрочем, может быть, ему понадобилось очистить место для новой пассии? Недаром вся пресса твердила в один голос, что во время его поездки в Мадрид между ним и молоденькой испанской актрисой завязался бурный роман. Наверное, она не была с ним такой ледяной, как Рейвен... Наверное, он нашел в ней то, что искал: горячую плоть и кровь...

«Но ведь я тоже сделана не изо льда, а из плоти и крови, Майкл!» – молча взывало сердце Рейвен, с горечью глядевшей на израненные ладони и колени красноречивое доказательство того, что она действительно была из плоти и крови.

...Задавая свой простой и логичный вопрос, Ник ожидал получить на него такой же простой и логичный ответ, вслед за которым могла бы завязаться непринужденная беседа о том, откуда Белоснежка приехала в Лос-Анджелес и нравится ли ей этот город. Но вопреки его ожиданиям вопрос, судя по всему, вызвал у нее болезненные воспоминания.

Ник решил, что Белоснежка чувствовала себя совсем одинокой в новом для нее городе. Одинокая и ужасно печальная...

– Я прожил в Лос-Анджелесе всю свою сознательную жизнь, – сказал Ник. – Если у вас возникли какие-то вопросы, буду рад помочь.

Мягкость его голоса и искренняя готовность помочь удивили Рейвен, и она подняла на него свои большие глаза невероятно яркой голубизны. Удивление тут же сменилось смущением.

– Спасибо, – пробормотала она, – но я тоже вот уже пятнадцать лет живу в Лос-Анджелесе...

Теперь настала очередь Ника удивляться. Слова Белоснежки вызвали в нем не только удивление, но и острый интерес к ней. Его серо-стальные глаза пристально смотрели на собеседницу.

Какое-то время оба молчали. Потом Рейвен снова заговорила, и на этот раз это был любезный, но холодный голос профессионального высококвалифицированного адвоката, привыкшего работать со знаменитостями кинематографического мира:

– Если вы немного подождете, я зайду в дом за кошельком.

– За кошельком? Зачем он вам?

– Чтобы возместить ваши затраты на бинты.

– Нет, – решительно возразил Ник. – Не нужно никакого возмещения моих затрат! К тому же вам будет очень трудно пользоваться руками, пока вы не забинтуете раны. Давайте я помогу вам это сделать! Мне хочется не только помочь, но и убедиться, что вам не придется обращаться в больницу за профессиональной медицинской помощью.

– Честно говоря, я приняла вас за садовника, лукаво улыбнулась Рейвен. – А вы, оказывается, хирург-травматолог?

В ее голосе прозвучала легкая ирония, которой, однако, оказалось достаточно, чтобы Ник почувствовал себя уязвленным. Значит, Белоснежка решила, что он садовник! Впрочем, сделанный ею вывод был вполне обоснованным, если принять во внимание грузовик с кустами роз и одежду Ника – поношенные джинсы и клетчатую рубашку.

Белоснежка явно не горела желанием приглашать Ника в дом. Интересно, что бы она сказала, если бы он представился не садовником, а кем-нибудь побогаче и повлиятельнее? У этой молодой красавицы, одетой в дорогой спортивный костюм, был хороший дом в одном из престижных районов Лос-Анджелеса; возле дома был припаркован весьма дорогой темно-зеленый «ягуар»... Такие женщины, как правило, превыше всего ставят деньги. Интересно, Белоснежка тоже из их числа?

В душе Ник надеялся, что она совсем не такая. Ему вдруг сильно захотелось поверить в то, что она увидит в тридцатишестилетнем садовнике человека, который сделал правильный выбор в своей жизни, а не обыкновенного неудачника, вынужденного заниматься этой профессией только потому, что по-другому заработать на жизнь ему не удается. Ник не знал, какова Белоснежка на самом деле, но ему очень хотелось это узнать. Он не станет говорить ей всю правду о себе, пока не наступит нужный момент. Пусть она довольствуется собственными логическими выводами.

Когда-то Ник действительно был садовником, но эта работа, которая в молодости помогла ему оплатить обучение в колледже, повлекла за собой иное развитие событий...

Будучи еще студентом колледжа, Николас Голт изобрел Принципиально новый тренажер, с помощью которого можно было добиваться быстрого и эффективного повышения тонуса организма при сравнительно небольших физических нагрузках. Это революционное изобретение принесло ему немалый успех, в том числе финансовый. Он стал миллионером задолго до окончания с отличием факультета ландшафтной архитектуры.

Это было его первым, но не последним успехом. Вскоре Ник сумел сделать головокружительную карьеру в системе элитных отелей «Эдем» И стал не только главным управляющим этой процветающей компании, но и фактически ее владельцем.

Что скажет Белоснежка, если узнает о том, что четырнадцать небольших элитных отелей, окруженных роскошными садами и цветниками, находятся под его непосредственным управлением и, в сущности, являются его собственностью? Кстати, розы в грузовике, который чуть не сбил Белоснежку, предназначались для его собственного дома в Бель-Эйр. Засияют ли ее чудесные голубые глаза счастьем? Или откровенным чувственным призывом? Может, тогда она с радостью пригласит его в свой дом?

Давно уже Ник не испытывал такого острого желания верить во что-то, как теперь. Ему очень хотелось, чтобы для Белоснежки его профессия не имела ни малейшего значения, чтобы причиной ее нежелания приглашать его в дом была простая женская осторожность, а не пренебрежительное отношение к его предполагаемой профессии. Нику очень хотелось в это верить, и его интуиция подсказывала ему, что он прав, но все же он пока не мог пойти на такой риск. Он воспитывал двух дочерей, двух прелестных девочек, чьи юные ранимые сердца уже были однажды разбиты эгоистичной женщиной, интересовавшейся только деньгами.

– Нет, конечно, я не травматолог, я просто садовник, – сказал он Белоснежке.

– Просто садовник? Садовник, который разбирается в содранных коленях и ладонях!

– Это точно, – улыбнулся Ник и про себя добавил: «Потому что Я отец! Отец, для которого счастье его дочерей превыше всего, важнее всего, важнее внезапно вспыхнувшего интереса к тебе, Белоснежка».

– Можно мне войти? – выжидательно взглянул он на нее.

– Да, конечно, – смущенно пробормотала Рейвен, чувствуя себя совершенно беспомощной из-за саднивших окровавленных ладоней. Ей было трудно даже взяться за дверную ручку, чтобы открыть дверь. Не оставалось ничего иного, кроме как позволить ему помочь. Кроме того, ей вдруг захотелось довериться этому незнакомому мужчине, который вел себя как истинный джентльмен.

– А где ключ от входной двери? – спросил Ник, пробираясь через груду коробок на крыльце.

Ключ был в правом переднем кармане ее розовых шорт. Это был специальный глубокий карман для ключей, чтобы они не могли выпасть во время бега. Рейвен в замешательстве перевела взгляд с содранных ладоней на карман, где на самом деле уютно спрятался ключ. Ник проследил за ее взглядом и сразу понял, в чем дело. Без малейшего самолюбования он знал, что обладал чрезвычайно привлекательной, мужественной внешностью. Белоснежка была ослепительно красива и, как всякая красавица, должна была знать, какое неотразимое впечатление производила на мужчин. Осознав неизбежность того, что сейчас произойдет – Ник запустит руку в глубокий карман ее эластичных шорт, чтобы достать ключ от входной двери, – она, по предположениям Ника, должна обворожительно улыбнуться и кокетливо опустить глаза. Но этого не произошло. Белоснежка и не думала улыбаться. Ее и без того белые щеки побелели еще больше, если только это было вообще возможно. Она смирилась перед неизбежностью слишком интимного прикосновения мужской руки, но молчала, ожидая, что Ник сам, без ее приглашения, достанет этот злосчастный ключ.

Несколько секунд прошли в напряженном молчании. Ник не сделал ни малейшего движения, и она наконец смущенно пробормотала:

– Кажется... не могли бы вы... дело в том, что ключ у меня вот в этом кармане...

– Хорошо, я достану ключ, – как можно мягче произнес Ник и мысленно прибавил: «Да не гляди ты на меня так, словно я сейчас тебя ударю!»

Все двадцать лет, которые прошли с того знаменательного лета, когда Рейвен Уинтер из тринадцатилетней девочки превратилась в очаровательную девушку, мужчины неизменно желали обладать ею. Любой из них был бы просто счастлив такой возможности безнаказанно запустить похотливые руки в ее обтягивающие шорты и долго-долго шарить по самым интимным местам, наслаждаясь ее беспомощностью и смущением.

Однако в глазах садовника Рей вен не увидела и тени плотоядной похотливости. Напротив, его серо-стальные глаза оставались спокойными и серьезными, пока рука так осторожно доставала ключ, что Рейвен едва ощутила ее прикосновение и была ему страшно благодарна за это.

Достав ключ, Ник отер дверь и распахнул ее перед хозяйкой. Они вошли в почти стерильную белизну гостиной, и в голове у Рейвен снова мелькнуло сравнение с холодильной камерой.

«Кажется, он решил, что я только что въехала в этот дом», – грустно подумала она. Конечно! Ему и в голову не могло прийти, что женщина могла прожить в доме пять лет, так и не позаботившись об интерьере и не оставив не единого отпечатка собственной личности.

Ник подумал, что для Белоснежки было бы сейчас неплохо принять горячий душ. Конечно, он поможет ей повернуть водопроводные краны, а потом, когда она выйдет из ванной в большом махровом купальном халате – если, конечно, у нее есть такой халат, – он поможет ей провести дополнительную очистку ран, если в том будет необходимость. Затем он осторожно забинтует ее белоснежные руки в такие же белоснежные стерильные бинты.

Однако Ник тут же почувствовал, что предложение принять душ, пока он будет ждать ее в гостиной, может испугать Белоснежку. В конце Концов, он был для нее абсолютно чужим человеком.

Ник никогда не причислял себя к тем мужчинам, которые обладают излишней сексуальной агрессивностью по отношению к обнаженной, хотя и закутанной в банный халат, женщине, но осторожность Белоснежки была ему понятна.

Поэтому он не стал ей предлагать принять горячий душ и вместо ванной повел ее в кухню. Пустив в раковину тонкую струю теплой воды, он уступил место Белоснежке, которая отважно подставила под кран свои окровавленные ладони.

Сначала она не почувствовала боли, но когда увидела окрашенную кровью воду в раковине, заметно побледнела, сжала губы и закрыла глаза. Длинные темные ресницы затрепетали, словно крылья бабочки.

– Пожалуй, вам не мешало бы выпить чего-нибудь покрепче, – сказал Ник, глядя на ее напряженное лицо.

Он уже думал об этом и раньше, но не стал говорить по тои же причине, по которой не предложил ей принять душ, пока он будет ждать ее в гостиной. Ему не хотелось пугать Белоснежку. Она и так чувствовала себя неловко и держалась настороженно. Но теперь, когда на ее бледном лице было страдание, Ник решил все же посоветовать давний испытанный способ на время приглушить боль и снять напряжение.

– Нет... спасибо, – едва слышно отозвалась Рейвен, не открывая глаз. Потом помолчала и шепотом прибавила: – Мне уже лучше...

Когда вода, стекавшая с ее рук, утратила розовый цвет, Ник завернул оба крана, с внутренним содроганием думая о том, что теперь ему придется очищать раны, тем самым причиняя Белоснежке ужасную боль.

– Ну, давайте посмотрим на ваши раны, – стараясь говорить как можно спокойнее, произнес он.

Ее глаза слегка приоткрылись, в них мелькнул страх. Но к взаимному облегчению, выяснилось, что раны не так страшны. Ладони Рейвен действительно были сильно ободраны, но кожа была снята тонким, ровным слоем, словно не шершавым асфальтом, а острым хирургическим скальпелем. Никаких углублений, забитых грязью, обнаружить которые они оба так боялись, не было, как не было и глубоких порезов, грозивших серьезным воспалением.

Конечно, пройдет какое-то время, прежде чем руки Рейвен заживут. А вот ее длинные тонкие пальцы оказались чудесным образом абсолютно неповрежденными. Значит, она сумеет вполне самостоятельно расстегнуть молнию на шортах, развязать шнурки кроссовок, промыть раны на коленях и даже наложить повязку.

Сделав это открытие, Ник улыбнулся. Подняв глаза на Белоснежку, он увидел, что она тоже несмело улыбается ему, и от этой робкой и обворожительной улыбки у него перехватило дыхание. Перед его мысленным взором замелькали заманчивые картины, одна соблазнительнее другой...

«Ах, вот тебе чего хочется? – язвительно спросил внутренний голос. – Ты хочешь, чтобы она попросила тебя помочь ей раздеться и вымыться в душе? Это очень легко устроить! Просто скажи ей об этом сам! Скажи этой далеко не бедной красотке, живущей в дорогом доме, кто ты на самом деле, – и она с удовольствием позволит тебе сделать с ней все, что ты захочешь. Ну?»

Рейвен молчала. Когда она, закрыв глаза, подставляла свои израненные ладони под струю теплой воды, приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не закричать от боли. Преодолевая ее, Рейвен мысленно сосредоточилась на одной довольно смелой идее. К тому времени, когда она открыла глаза, эта идея превратилась в план. Заметив мягкую улыбку садовника, Рейвен решила, что этот план ему понравится. Но в этот момент его лицо приобрело суровое, почти жесткое выражение. И все же Рейвен сказала, понимая, что может услышать отказ:

– Полагаю, вы заметили, в каком состоянии находится мой цветник? Не согласились бы вы взяться за приведение его в надлежащий вид?

Ник помедлил с ответом, так как не сразу понял смысл сказанных Белоснежкой слов. Когда же до него наконец дошло, что она хочет нанять его в качестве садовника, он принял ее предложение со всей серьезностью. Оно давало ему возможность продолжить встречи с ней, узнать ее поближе... Но не было ли это прелюдией к катастрофе?

Нет, этого не могло быть! Ник будет со всей тщательностью следить за тем, чтобы для Белоснежки оставаться пока всего лишь садовником. Разумеется, Ник понимал, что основывать отношения на обмане было так же опасно, как ставить фундамент на зыбучих песках. Но он также понимал, что без обмана обойтись невозможно. По крайней мере до тех пор, пока он не поймет, что за человек Белоснежка.

– Конечно! – улыбнулся Ник наконец. – Буду счастлив помочь вам... но при одном условии.

– Каком же?

– Вы должны будете принимать самое непосредственное участие в создании цветников. Вы должны будете сказать мне, какие именно цветы и декоративные растения хотели бы видеть у себя под окнами.

Ник надеялся в ответ на свои слова увидеть на лице Белоснежки радостную, искрящуюся улыбку, но вместо этого она озабоченно нахмурилась и как-то вся сникла.

– Я ничего не смыслю в цветах, – едва слышно произнесла она:

– Зато я смыслю! Вам только нужно взглянуть на фотографии в каталоге, который я вам привезу, и выбрать те цветы, которые придутся вам по душе. Вот и все! Остальное – моя забота.

Ник замолчал и припомнил свое деловое расписание на ближайшие две недели.

Время, Отведенное для общения с дочерьми, было неприкосновенным. Дела, касающиеся управления гостиничной империей, проще поддавались коррекции и переносу в случае необходимости. В субботу утром он вместе с дочерьми должен был отравиться на ранчо в Санта-Барбару, чтобы там провести весь уик-энд, но вот на следующей неделе он вполне мог бы выкроить время, чтобы поработать садовником для Белоснежки.

– Сделаем так: завтра утром я оставлю на крыльце вашего дома несколько каталогов. За выходные вы успеете их внимательно просмотреть, а на следующей неделе мы встретимся, чтобы обсудить ваш выбор. Какое время вас больше устраивает?

– Любое, – пожала плечами Рейвен. – Впрочем, мне приходится каждый день ходить на работу, – добавила она со смущенной улыбкой.

– Встретимся до или после вашей работы?

– Меня бы больше устроила встреча утром, до работы, потому что у меня ненормированный рабочий день.

– Какой день вас больше устраивает?

– Ну, скажем... пусть будет понедельник. В понедельник мне нужно будет быть на работе к половине десятого утра.

– Договорились! Я буду у вас без четверти восемь!

Несмотря на слабый протест Рейвен, Ник, прежде чем уехать, перенес в просторную гостиную все коробки с крыльца.

Сначала, когда он вошел в гостиную в первый раз, она показалась ему лишенной всякого цвета. Теперь же, во второй раз оглядев просторное помещение, Ник заметил на полу рядом с кушеткой темно-красное пятно. Это был битком набитый деловой портфель, на котором красовались красные инициалы «РУУ». В гостиной было еще одно цветное пятно – на белом кофейном столике лежала довольно толстая книга в удивительно знакомой сиренево-золотистой обложке.

– «Дары любви», – вспомнил он название книги.

Моей маме – эта книга очень понравилась.

– Да, я слышала много похвальных отзывов об этой книге, – Отозвалась Рейвен. – Я купила ее только сегодня и еще не успела прочитать ни странички.

Рейвен бросила на томик задумчивый взгляд, и на ее губах мелькнула обворожительная улыбка.

– А почему вы так загадочно улыбаетесь?

На белоснежных щеках Рейвен появились красные пятна смущенного румянца. Она была удивлена этим вопросом и еще больше – явной заинтересованностью ее ответом.

– Дело в том, что я представила свой уик-энд: рассматривание роскошных цветочных каталогов и чтение любовного романа... – неожиданно для себя призналась она.

– Очевидно, такое время препровождение совсем нетипично для вас?

– Вот именно, нетипично, – улыбнулась она. – Совершенно нетипично!

– Надеюсь, вы все же получите удовольствие от предстоящего уик-энда.

В его голосе прозвучало искреннее желание, чтобы выходные оказались действительно приятными для нее.

И Рейвен даже вздрогнула от столь непривычной интонации мужского голоса.

– Пожалуй, мне пора. А вам нужно принять горячий душ. Кстати, меня зовут Николас Голт.

Ник сказал это просто и даже слегка небрежно, но на самом деле внимательно следил за реакцией. Нет, на лице Белоснежки не отразилось ни малейшей искорки узнавания. Либо для нее это имя действительно ничего не значило, либо она была величайшей актрисой в этом городе знаменитых актрис!

Собственно, его имя нельзя было назвать необычным. В телефонной книге Лос-Анджелеса, по словам его девятилетней младшей дочери, было по крайней мере четыре Николаса Голта, ни один из которых не являлся ее отцом. Хотя сеть элитных отелей «Эдем» была широко известна по всей Америке, имя ее владельца и управляющего оставалось в тени.

Удовлетворенный своими наблюдениями, Ник добавил с улыбкой:

– Друзья зовут меня просто Ник.

– Приятно познакомиться!

– Приятно познакомиться, Ник! – уточнил он.

– Приятно познакомиться, Ник! – эхом повторила Рейвен и улыбнулась. Потом, понимая, что настала ее очередь представиться своему новому знакомому, она разом сникла и, помолчав, произнесла тихим напряженным голосом:

– Меня зовут Рейвен.

Это давшееся ей с трудом признание не стало откровением для Ника, потому что на коробках вместе с адресом стояло и ее имя: Рейвен Уинтер. Но почему она представилась с такой мучительной неловкостью, словно ожидая услышать насмешку или что-нибудь похуже?

– Рейвен, – мягко повторил Ник. – Какое красивое имя!

Глава 4

Кадьяк, штат Аляска

Пятница, 10 марта

Мир за окнами дома был непроницаемо черен и мрачен. В Торжественной тишине валил густой снег. В такое время Холли обычно писала, сбегая от мучительных воспоминаний в созданный ею самой мир любви, романтики и счастливых концов всех любовных историй.

Но в этот вечер Холли не могла позволить себе забыться в своем счастливом мире. Ее терзали не только далекие болезненные воспоминания, но и обещание, данное Рейвен Уинтер совсем недавно. Холли поторопилась пообещать ей, что прилетит в Лос-Анджелес на личную встречу с Джейсоном Коулом.

В течение довольно долгого времени после этого знаменательного разговора Холли не могла даже отойти от телефона. Вот и сейчас она стояла у окна небольшой гостиной своего сельского домика и, погруженная в глубокие раздумья, смотрела на снегопад. И только далеко за полночь она направилась в спальню, открыла большой стенной шкаф и бледной дрожащей рукой коснулась единственного висевшего там платья.

По всему пространству муслина слоновой кости были вышиты узоры из полевых и лесных цветов. Искусная вышивка была выполнена в нежных розовых, сиреневых, золотистых и лиловых тонах. Длинные рукава были украшены гофрированными манжетами, высокий стоячий воротник тоже был гофрированным. Если не считать двух вытачек на лифе, платье было бесформенным, очень скромным и целомудренным, словно ночная рубашка маленькой девочки. Это платье было всего на десять месяцев старше самой Холли; оно принадлежало ее матери, которая надела его в день свадьбы, состоявшейся в День святого Валентина тридцать один год тому назад. В тот день семнадцатилетняя Клер Джонсон вышла замуж за семнадцатилетнего Лоренса Элиота..

В детстве Холли много раз примеряла мамин о свадебное платье, и всякий раз ее родители любовались и восхищались ею.

– В этом платье ты такая Взрослая, Холли Элизабет Элиот! – хором говорили они. – И такая красивая!

Прошло уже более двадцати лет с тех пор, когда она в последний раз примеряла это чудесное платье, и больше семнадцати лет с тех пор, как она исчезла навсегда, прихватив с собой это платье и несколько фотографий, на которых были запечатлены бесценные мгновения веселой семейной жизни...

– Папочка! У лошадки такие мягкие губы! – восхищенно пролепетала трехлетняя Холли, сидевшая на руках у отца и трогавшая своими ручками морду пегой лошадки с белой гривой. Впервые в жизни она ощутила бархатистую мягкость лошадиного носа и губ. – Такие мягкие!.

Молодой отец, Лоренс Элиот подрабатывал на конюшне, чтобы содержать семью, и для Холли каждая поездка с отцом превращалась в сказочный праздник. Маленькая девочка была постоянно окружена любовью и неустанной заботой родителей, души не чаявших друг в друге и строивших прекрасные совместные планы на будущее.

Отец Холли, сильный красивый мужчина, чьи темно-зеленые глаза загорались любовью всякий раз при виде маленькой дочки, собирался стать ветеринаром. Из-за того, что он должен был обеспечивать семью, Лоренсу пришлось учиться на вечернем отделении колледжа, что несколько удлиняло годы обучения. В конце концов он надеялся открыть собственную ветеринарную клинику, где сможет лечить всех животных больших и маленьких, ручных и диких. Молодая мать, Клер Элиот, в девичестве Джонсон, станет администратором в клинике мужа, а Холли, став постарше, будет с удовольствием помогать родителям.

И у Клер, и у Лоренса было безрадостное детство, не позволявшее им верить в мечту, и лишь горячая любовь друг к другу и собственной маленькой златокудрой дочке возродила в них эту веру и способность мечтать.

Даже когда Лоренса призвали на военную службу, даже когда он узнал, что его посылают во Вьетнам, их мечты не умерли. Лоренс и Клер твердо верили в то, что он вернется домой целым и невредимым. Он закончит обучение в колледже, теперь уже за счет государства, обещавшего финансовую поддержку каждому отслужившему во Вьетнаме, и станет ветеринаром как раз к тринадцатилетию любимой дочери.

Увы, этой красивой мечте не суждено было сбыться. За два дня до демобилизации Лоренса отряд вернулся из джунглей без него. Его друг, рядовой Дерек Берк, сообщил командованию о гибели Элиота. Пуля пронзила грудь Лоренса, и он умер на руках у Дерека, слышавшего его предсмертные слова о любви к жене и дочери. Дерек вернулся лишь с солдатским медальоном Лоренса: отряд уходил от вражеской погони, и в тех условиях вынести убитых было невозможно. Спустя несколько дней армейское командование сообщило Клеро гибели мужа и о том, что его тело, оставшееся в джунглях, вряд ли будет найдено и переправлено на родину для захоронения.

Через семь месяцев после похоронного извещения в Доме Клер появился Дерек Берк. Он рассказал ей, что они с Лоренсом были лучшими друзьями, что Лоренс, умирая на его руках, взял с него клятву: оставшись в живых, Дерек вернется в Штаты и непременно навестит Клер, передаст ей последний привет от мужа и скажет, чтобы она продолжала жить, снова вышла замуж и была счастлива с новой семьей.

Дерек был очень добр, по-мужски обаятелен и очень внимателен к маленькой Холли. Клер сильно тосковала по погибшему мужу, но когда рядом с ней был Дерек, лучший друг Лоренса во Вьетнаме, ее тоска и боль как-то притуплялись и не казались уже столь невыносимыми.

Через полтора года после гибели Лоренса Клер стала женой Дерека. Они переехали из маленькой квартирки, где Клер и Холли жили вместе с Лоренсом, в просторный дом с большим садом. Переезд оказался более далеким, чем ожидала Клер, – они переселились из Монтаны в Вашингтон. Было в этом переезде что-то мистическое, потому что до войны Клер и Лоренс как раз мечтали переехать в штат Вашингтон, где Лоренс мог бы учиться в лучшем ветеринарном колледже.

Дерек перевез свою новую семью в штат Вашингтон совсем не для того, чтобы поступить в колледж. Этот переезд был нужен ему для занятия неким бизнесом, суть которого так и осталась неясной для Клер.

Она знала только, что он был связан с оказанием консультационных услуг на основе опыта, полученного во Вьетнаме, и что для успешного ведения дел Дереку нужно было часто уезжать в командировки.

Долгое время Клер пыталась не обращать внимания на настойчивый голос интуиции, предупреждавшей ее о том, что с человеком, за которого она вышла замуж, далеко не все в порядке.

Дерек оказался крайне непредсказуемым человеком. Сегодня он был внимательным и ласковым, завтра холодным и отчужденным. Но всякий раз, когда возмущение Клер доходило до той точки, когда она была готова на самые решительные действия, он превращался в идеального мужа и заботливого отчима, и тревога Клер понемногу стихала.

Так длилось долго, слишком долго... Клер хотела верить в то, что все ее тревоги относительно странностей второго мужа были безосновательными и глупыми. Ей хотелось верить в то, ЧТО она сделала правильный выбор не только для себя, но и для Холли и... для близнецов – девочки и мальчика, – которых она poдила от Дерека.

Если бы хоть раз Дерек поднял руку на нее или детей, Клер немедленно ушла бы от него. Но как раз этого он никогда не делал. Должно быть, он понимал, что в этом случае Клер будет безвозвратно потеряна для него. Несмотря на всевозрастающую напряженность, Дерек продолжал желать ее. Он хотел полностью контролировать ее, сделать совершенно зависимой. Клер без всякого сопротивления уступила его требованию не заводить друзей на новом месте. В конце концов, у нее было трое замечательных детей, с которыми ей не хотелось расставаться ни на минуту.

Однако именно ради детей Клер вняла все-таки голосу разума и решилась на отчаянный шаг.

«Я уйду от него, Лоренс! – пообещала Клер тому единственному мужчине, которого она любила и, увы, навсегда потеряла. – Я знаю, дорогой мой, что он был твоим верным другом, но, должно быть, он сильно изменился с тех пор. Он кажется мне крайне опасным человеком, а иногда я почти уверена в том, что он принимает наркотики».

Побег из-под власти Дерека требовал тщательного планирования. Клер понимала, что ей и детям нельзя возвращаться в Монтану, потому что там Дереку будет легко найти их. В конце концов она и Лоренс мечтали обосноваться в Сиэтле...

И вот Клер стала понемногу копить деньги из тех небольших сумм, которые Дерек выдавал ей на хозяйственные расходы. Конечно, потребуется немало времени, чтобы скопить нужную сумму. Но как только денег хватит на четыре междугородных автобусных билета до Сиэтла и еще останется немного на первое время, пока Клер не найдет работу, она вместе с тремя детьми отправится в путь. Однажды Клер поделилась со своей старшей дочерью Холли этими смелыми планами. Златокудрой девочке Лоренса было уже тринадцать лет. Ее сине-зеленые глаза, в которых когда-то постоянно светилась радостная надежда, были теперь печальными и задумчивыми. Однако когда Клер рассказала ей о своем плане сбежать от Дерека в Сиэтл, в глазах девочки снова вспыхнула искорка надежды. Ее очень обрадовала перспектива начать новую жизнь в Сиэтле.

– Если ничего не случится, необходимая сумма скопится к началу апреля, – радостно подсчитала Холли. – И тогда, пока Дерек будет в одной из своих бесконечных командировок, мы все вчетвером тронемся в путь!

Но и этой мечте не суждено было сбыться. По крайней мере не для всех...

Однажды зимним снежным днем, как раз в День святого Валентина, когда исполнилось ровно четырнадцать лет со дня свадьбы Клер и Лоренса, Дерек окончательно сошел с ума.

Когда он явился домой, Клер поняла, что он накачался наркотиками: взгляд его темных глаз был совершенно безумным. Однако вместо пьяного отупения в них сверкала дикая агрессия. Дерек заговорил, и это не был голос пьяного или одурманенного наркотиками человека. Напротив, он говорил слишком ясно и отчетливо.

– Ты любишь меня, Клер? – зловеще уставился он на нее своими черными безумными глазами и, сунув ей в руки большой букет кроваво-красных роз, добавил: – Или твое сердце по-прежнему принадлежит бесценному Лоренсу?

Заставив себя беспечно улыбнуться, Клер сказала, что любит его, Дерека, и тут же с ужасом поняла, что его уже не интересует ответ. В его безумных глазах читалось страшное намерение. В руке он сжимал одно из своих охотничьих ружей. Слова Клер не имели для него ровно никакого значения, потому что весь сценарий этого фильма ужасов был уже написан им самим.

– Ты хочешь быть с ним? Да, Клер? Я знаю, ты хочешь быть с Лоренсом!

Этот разговор происходил на кухне. Дети были в гостиной и не слышали, как Дерек вернулся домой. Не слышали они и приглушенных слов которыми обменивались Клер и Дерек: одна – с отчаянной мольбой в голосе, другой – с жестокой непреклонностью безумца. В гостиной был включен телевизор, дети с увлечением смотрели мультфильмы. Холли делала уроки, но время от времени присоединялась к хохотавшим близнецам.

Ни Холли, ни близнецы не услышали, как открылась дверь кухни и в гостиной появились Клер и Дерек. Холли сразу заметила смертельный ужас матери, который та храбро скрывала под маской спокойствия, чтобы не напугать детей. Холли была еще слишком мала, чтобы распознать в отчиме свихнувшегося маньяка, но сразу поняла его страшные намерения.

– Привет, дети! – зловеще улыбнулся Дерек. Не хотите ли отправиться в путешествие?

Дерек имел в виду путешествие в страну мертвых. Туда он собирался отправить всех, за исключением Холли. Для нее предназначалось мучительное подобие жизни после смерти.

В памяти Холли и в ее нескончаемых ночных кошмарах навечно поселился ужас кровавого зрелища.

В реальности вся страшная сцена убийства длилась всего несколько минут. Маленькие близнецы даже не поняли, что с ними сделал их отец. Они умерли почти мгновенно, не испытав ни боли, ни ужаса.

В отличие от них Клер и Холли осознавали весь ужас происходящего. Клер отчаянно пыталась спасти своих детей, умоляя Дерека пощадить их и предлагая взамен свою жизнь. Она встала между ним и детьми, тщетно пытаясь закрыть их своим хрупким телом. Когда Дереку надоели ее мольбы, он спустил курок. Неожиданно рванувшись вперед, Холли схватила дуло ружья обеими руками, пытаясь спасти сестру и брата. Отчаяние и любовь удвоили ее детские силы.

Первые годы своей жизни Холли провела с любящими родителями и была тогда счастлива, хотя и не понимала этого. Теперь, когда ей исполнилось всего тринадцать, счастливое детство казалось ей бесконечно далеким и почти неправдоподобным. Как бы ни была велика ее любовь к матери и малышам-близнецам, она все же не могла противостоять всесокрушающему безумию отчима.

Страшные глаза Дерека остановились на падчерице. В них на миг мелькнуло насмешливое удивление, сменившееся холодной ненавистью.

– Достойная дочь своего отца! – процедил он сквозь зубы и, бормоча под нос грязные ругательства, сгреб Холли в охапку, заставив ее быть свидетельницей безжалостного убийства ни в чем не повинных близнецов. Огромные глаза малышей с удивлением смотрели на целившегося в них отца. Очевидно, страшный смысл разворачивавшейся драмы казался им продолжением невероятных приключений героев мультфильмов.

Через несколько мгновений, показавшихся Холли целой вечностью, ее самые близкие и любимые люди неподвижно лежали на полу.

«Убей и меня! Убей! – молча взмолилась Холли. Прошу тебя! Убей и меня! Я хочу быть вместе с ними! Я хочу быть вместе с моим папочкой!»

Она не боялась смерти. Наоборот, смерть теперь была для нее желанной. Когда Дерек ослабил хватку и выпустил ее их своих цепких объятий, она даже не попыталась убежать от него. Гордо выпрямившись, девочка стояла перед убийцей, с достоинством ожидая неизбежной смерти и мысленно моля отчима поторопиться. Ее единственным желанием было присоединиться к матери, отцу, маленьким сестре и брату...

Однако Дерек не спешил исполнить ее молчаливую просьбу. Он наслаждался ее мучениями и ужасом. Потом он медленно, словно в замедленной киносъемке, поднял ружье и приставил дуло к ее сердцу. Мучительны мгновения текли одно за другим, но он не торопился нажать на курок. Возможно, он уже понял, что ее сердце и так разбито. Тогда он медленно, очень медленно перевел ружье вверх, к самому лицу девочки, к ее сине-зеленым глазам, удивительный цвет которых она унаследовала от своих родителей.

Может быть, Дерек хотел услышать ее мольбы о пощаде? Если так, это было совершенно напрасно. Холли не собиралась просить оставить ей жизнь. Собственно говоря, ее жизнь кончилась вместе с гибелью матери и младших сестры и брата. Может быть, он хотел увидеть в ее глазах страх за свою жизнь? Если так, ему пришлось бы прождать вечность. Холли теперь нечего было бояться. Она уже потеряла все, что только можно потерять...

Наконец губы Дерека тронула зловещая улыбка.

– Прощай, Холли! – прохрипел он. – Наслаждайся жизнью!

После такого издевательского пожелания Дерек Берк приставил дуло ружья к собственному виску и нажал курок.

Грохнул выстрел, и Холли внезапно осталась одна, в полной тишине, если не считать включенного телевизора. Голоса героев мультфильма показались ей оглушительно громкими, и Холли поспешно выключила телевизор, оставив на кнопке кровавый след. Потом она наклонилась к безжизненным маленьким телам сестры и брата.

– Холли... – едва слышно раздалось за ее спиной.

– Мама! Мамочка!!!

В следующее мгновение Холли бережно обнимала голову матери.

– Подожди, мамочка, – бормотала она, – сейчас я вызову «скорую помощь»...

– Нет, дорогая моя, не надо... Мертвенно-бледные пальцы Клер ласково коснулись щеки дочери.

– Милая моя, послушай, что я тебе скажу, – с трудом прошептала она. – Ты должна продолжать жить... Ты сможешь, ты сильная... мы с папой очень любили тебя... Холли, обещай мне, что будешь счастлива... Обещаешь?

– Да, мамочка, обещаю, – сквозь слезы прошептала Холли. – Ты только не умирай! Не умирай, мамочка... Я люблю тебя!

– Я тоже люблю тебя, Холли... и всегда буду любить, – выдохнула Клер, и в следующее мгновение сердце ее остановилось.

Полицию вызвали соседи, встревоженные звуками ружейной стрельбы. Холли нашли в залитой кровью гостиной. Она сидела на полу возле мертвой матери, баюкая ее голову и шепча какие-то непонятные слова. Полицейским с трудом удалось оторвать ее от трупа матери. Кофточка, надетая на Холли, насквозь пропиталась кровью Клер, золотистые волосы тоже были испачканы, на мертвенно-бледных щеках остались кровавые следы материнских пальцев, в последний раз ласково коснувшихся ее лица за несколько мгновений до смерти...

Холли была в шоке и не могла ответить ни на один вопрос полицейских. Впрочем, ее свидетельские показания были не нужны. Однако сцена преступления все же не давала ответа на вопрос о том, почему человек убил свою жену, своих детей, а потом и самого себя.

Жители городка решили, что все это случилось из за Вьетнама. Безнравственная война сделала безнравственными своих солдат, навсегда заразив их жаждой крови и безумной легкостью убийства. Ветераны вьетнамской войны возвращались домой убийцами, и никто не видел в этом ничего удивительного. Да и как не стать убийцей, участвуя в военных действиях?

Так рассуждали очень многие, но не все. Оставался необъяснимым тот факт, чтo Берк пощадил свою тринадцатилетнюю падчерицу. После долгих обсуждений жители городка решили, что в этом случае может быть лишь одно объяснение: сама Холли, сыгравшая фатальную роль Лолиты. Она разбудила в отчиме непозволительные желания и необузданную страсть, а потом, досыта наигравшись мучениями взрослого мужчины, безжалостно отвергла его.

Холли и ее отчим совершили преступление, вступив в интимную близость. Но даже обезумев, Дерек не смог убить юную совратительницу.

В таком предположении была своя логика, объяснявшая мотивы преступления ветерана вьетнамской войны, и спустя два дня после убийства весь город верил именно в такую версию, в том числе и соседи, приютившие на время осиротевшую Холли.

На небе сияла бледно-желтая зимняя луна. Весь дом был опутан желтыми полицейскими лентами, запрещавшими доступ к месту преступления.

Было уже далеко за полночь, когда Холли, пробравшись за ограждение, в последний раз вошла в свой дом.

Три дня, прошедшие с того памятного вечера, Холли провела у соседей, чувствуя себя там нежеланным гостем. На нее смотрели теперь не столько с жалостью, сколько с презрением. Местные жители испытывали определенную неловкость оттого, что в их городе могло произойти такое. Холли чувствовала всеобщую враждебность и решила скрыться от нее... и от целой армии репортеров, жаждавших услышать от нее откровенный рассказ о сожительстве с отчимом.

Но больше всего Холли нуждалась в уединении, потому что боль невосполнимой утраты была невыносимой.

Она осторожно вошла в гостиную. На полу уже не было матери и близнецов, но пятна их крови, высохшие и побуревшие за три дня, казались девочке все такими же яркими и блестящими.

– Мамочка, я хочу взять те деньги, которые ты копила для нашего отъезда в Сиэтл, – тихо сказала Холли, и собственный голос показался ей чужим. – Мамочка, я поеду в Сиэтл, как мы с тобой хотели... Может, ты уже ждешь меня там?

У нее сдавило горло. Сейчас она отчаянно нуждалась в чьем-то теплом участии, в утешении, но рядом с ней никого не было.

Через несколько минут Холли все же удалось взять себя в руки. Конечно, она твердо знала, что мама не будет ждать ее в Сиэтле. Ни мама, ни кто-то другой. Ни в Сиэтле, ни в любом другом городе. Отныне она могла рассчитывать только на свои силы . Она была совсем одна в этом огромном жестоком мире.

– Я знаю, мамочка, тебя в Сиэтле не будет... Но ты все равно будешь рядом со мной. Ты и папа всегда будете со мной!

Волна непоправимого горя захлестнула девочку, и она почувствовала себя на грани безумия. Ее неудержимо тянуло в кабинет Дерека, чтобы взять там еще одно ружье и... застрелиться, тем самым оказавшись вместе со всеми дорогими ее сердцу людьми.

Тщетно пытаясь стряхнуть с себя страшное наваждение, Холли медленно повернулась и сделала шаг к выходу, намереваясь подняться по лестнице на второй этаж. Там был кабинет Дерека, где он хранил свою коллекцию оружия.

– Обещай мне, что будешь продолжать жить, Холли. Обещай, что будешь счастлива!

– Мамочка! – радостно воскликнула девочка. Голос Клер был настолько явственным, что Холли обернулась, почти уверенная в том, что сейчас увидит свою ожившую мать. – Мамочка, где ты?!

Но за ее спиной никого не было. Лишь бурые пятна крови на полу свидетельствовали о разыгравшейся в гостиной страшной трагедии...

Холли мгновенно вспомнила о своем обещании умиравшей на .ее руках. матери. Она пообещала ей жить и быть счастливой.

Ноги девочки сильно дрожали, когда она стала подниматься на второй этаж. Холли шла не в кабинет Дерека, а в комнату матери, где та хранила тайком сэкономленные деньги. Сумма была рассчитана на четыре билета до Сиэтла плюс еще столько же на первое время, пока Клер не нашла бы работу для совершенно одинокой девочки-подростка этих денег должно было хватить надолго.

Затем, зайдя в свою комнату, Холли сложила в дорожный рюкзак свои немногочисленные личные вещи, а сверху бережно положила свадебное платье матери. Потом она нашла семейный фотоальбом, в котором хранились свидетельства давней счастливой жизни, когда Клер и Лоренс были еще живы...

Сначала Холли хотела забрать с собой весь фотоальбом. В ее рюкзаке было достаточно свободного места, да и кому еще он мог понадобиться, кроме как ей самой? Родители погибли, других родственников у нее не было.

Но Холли так и не сделала этого, словно ее остановила чья-то невидимая сильная рука. Вместо того чтобы забрать, с собой весь альбом, она вынула из него всего пять любимых снимков: свадебную фотографию родителей; фотографию, где они держали на руках новорожденную дочь; портрет Лоренса и Клер, счастливо улыбавшихся Холли, которая их снимала; фотографию, на которой Клер вместе с дочерью старательно украшали праздничный торт, испеченный ими ко дню рождения любимого отца и мужа; и, наконец, фотографию Лоренса, державшего на руках маленькую Холли, чтобы та могла дотянуться до бархатного носа пегой лошадки с белой гривой.

Потом Холли взяла из другого альбома две фотографии погибших близнецов и, спрятав все, что осталось от ее прежней жизни, в карман рюкзака, навсегда покинула свой дом и город, в котором провела последние годы безоблачного детства.

Объясняя своей дочери, каким образом им всем удастся скрыться от ставшего опасным Дерека, Клер говорила, что им придется изменить свои имена и, возможно, даты рождения. Наилучшим способом Клер считала использование имен и некоторых биографических данных людей, умерших в раннем детстве.

Бродя в задумчивости по кладбищу в окрестностях Сиэтла, Холли вспоминала слова матери и убеждала себя в необходимости такого шага. Весь мир считал тринадцатилетнюю невинную девочку по имени Холли Элиот испорченной Лолитой, поэтому она должна была раз и навсегда исчезнуть с лица земли. Вместо нее должна была появиться восемнадцатилетняя девушка с другим именем. Почему восемнадцатилетняя? Потому что она должна быть совершеннолетней, чтобы иметь право жить самостоятельно и работать, не привлекая внимания органов социальной опеки.

Холли медленно бродила по кладбищу, внимательно читая надписи на надгробиях. Наконец она набрела на могилу некой Мэри Линн Пире. Судя по цифрам на гранитном надгробии, Мэри родилась примерно за пять лет до рождения Холли и прожила немногим более месяца.

Послав запрос в окружное бюро регистрации актов гражданского состояния, Холли получила фотокопию свидетельства о рождении Мэри Линн Пирс и успешно воспользовалась ею для получения карточки социального страхования, без которой нельзя было устроиться на работу.

В центре коррекции зрения она заказала очки в тонкой золотой оправе с обычными стеклами.

– У меня отличное зрение, – объяснила она удивленному окулисту. – Дело в том, что я актриса и очки нужны мне для кинопробы.

На самом деле Холли решила изменить лицо, скрыв глаза за очками. С этой целью она распустила свои длинные волосы, которые наполовину скрыли лицо, словно золотистая вуаль. Кроме того, Холли надеялась, что очки и распущенные волосы сделают ее старше.

И действительно, все люди, с которыми так или иначе встречалась Холли, принимали ее за восемнадцатилетнюю хрупкую девушку. Возможно, этому немало способствовала совсем взрослая печаль в ее взгляде за стеклами строгих очков. Никто из старых знакомых теперь ни за что не узнал бы в ней прежнюю смешливую девчушку с двумя косичками за спиной.

Ужасная история о том, как ветеран вьетнамской войны застрелил свою жену и двух малолетних детей, долгое время не сходила с экранов телевизоров и то и дело обсуждалась в прессе. Фотографии падчерицы, чудесным и подозрительным образом избежавшей участи матери, брата и сестры, часто появлялись в журналах, газетах и на телеэкране. И все же Холли не была узнана никем из своих многочисленных новых знакомых. Никто их тех, кому приходилось сталкиваться с Мэри Линн Пирс, молодой застенчивой и очень серьезной девушкой, не догадывался, что когда-то она была веселой, беспечной и счастливой девочкой по имени Холли Элиот.

Вскоре Холли удалось найти работу в большом книжном магазине. Она была исполнительным работником, не знала устали и готова была работать чуть ли не круглые сутки, стараясь заглушить боль воспоминаний. Приходя домой, она читала книги, выбирая только те, в которых был счастливый конец.

По ночам ее мучили кошмары, поэтому она изо всех сил сопротивлялась усталости, от которой закрывались глаза. Холли знала, что если заснет, снова окажется на месте жуткого преступления, снова на ее глазах будут застрелены малыши и мать, снова ее сердце будет разрываться от горя...

Со временем она нашла способ бороться с кошмарными воспоминаниями: Холли стала сочинять собственные истории любви, которые непременно счастливо завершались. Сотворенный ею мир стал необходимым противоядием от жестокой несправедливости мира реального.

Спустя два года после убийства матери и близнецов Холли буквально проглотила роман, действие которого происходило на Аляске, и была совершенно очарована им. Трижды прочтя роман, она стала специально доставать литературу о сорок девятом штате. Описание дикой красоты природы этого северного края напомнило Холли штат Монтана, где когда-то она была так счастлива со своими родителями. Ей очень понравилось прозвище Аляски, которую американцы называли «последним рубежом» Америки.

После недолгих раздумий Холли заказала билет на теплоход до Анкориджа. Прежде чем покинуть Сиэтл, она попросила управляющего книжным магазином, где она работала, дать ей рекомендательное письмо. Тот сделал это с большим удовольствием, не скупясь на похвалы трудолюбивой и ответственной девушке. Поскольку Холли была только копия свидетельства о рождении и карточка социального страхования, она решила получить паспорт. Оформляя заявление на получение паспорта, она официально внесла еще одно изменение в свое новое имя, став вместо Мэри Линн просто Мэрилин. Где-то в глубине души ей хотелось все же отделить себя от той, настоящей Мэри Линн, которая давно покоилась на кладбище в окрестностях Сиэтла.

И вот одним майским утром на борт теплохода «Арктическая звезда» взошла юная хрупкая девушка по имени Мэрилин Пирc. Судя по предъявленным ею документам, ей было двадцать лет. На самом же деле пять месяцев назад, в самое Рождество, Холли Элизабет Элиот исполнилось всего пятнадцать.

Прибытие Холли на Аляску совпало с наступлением полярного дня.

Она быстро нашла работу на рыбоконсервном заводе в Кадьяке, и первое лето на Аляске под мягкими лучами незаходящего солнца принесло ей слабую надежду на счастливое будущее.

Но потом пришла зима, настала долгая полярная ночь. Сильные снегопады и бесконечная тьма постоянно напоминали ей о том страшном вечере Дня Святого Валентина, который оказался последним в жизни ее матери, сестры и брата. Воспоминания терзали Холли, не давая ей покоя ни на минуту.

Разумеется, она могла в любое время вернуться в Сиэтл или отправиться в любое другое место, но она чувствовала необходимость остаться, научиться жить с этой болью, научиться побеждать ее...

Долгие зимние ночи Холли проводила за чтением романов. Потом она стала сочинять свои истории о чужой счастливой любви, в которых словно растворялась, на время забыв свою боль и страшное горе. Среди вымышленных ею самой героев Холли чувствовала себя в гораздо большей безопасности, чем среди персонажей других авторов, потому что власть над этим придуманным миром принадлежала ей, и только ей иона никогда не допускала, чтобы в жизнь ее героев врывалось непоправимое горе, безжалостно круша все надежды и мечтания.

Холли писала о людях добрых и любящих, о женщинах и мужчинах, не способных на измену и предательство. Разумеется, у героев и героинь ее романов тоже были свои трудности и проблемы, они тоже совершали роковые ошибки, но в конце концов все проблемы и препятствия преодолевались бесконечной преданной любовью и бесстрашным самопожертвованием ради любимого человека.

Все свои романы Холли писала от руки, детским крупным почерком, настолько ясным и разборчивым, что первая же посланная ею в издательство рукопись была принята и прочитана вопреки правилу, согласно которому автор был обязан представлять свое произведение в машинописном виде.

Рукопись была прочитана и... опубликована. Книга имела большой успех, завоевав истосковавшиеся по радости сердца Миллионов читателей.

В Кадьяке, где Холли знали как Мэрилин Пире, она пользовалась репутацией спокойной и очень замкнутой молодой женщины. В четырех милях от самого города у нее был свой маленький домик, стоявший на холме неподалеку от морского побережья.

Никто из местных жителей даже не подозревал, что Холли была известна широкому кругу читателей под именем популярной писательницы Лорен Синклер. Она держала на своем счету в местном банке очень небольшую сумму денег, которой ей хватало только на жизнь. Львиная же доля заработанных ею денег была инвестирована в различные отрасли промышленности и другие интересные проекты. Кроме того, Холли ежегодно делала щедрые анонимные пожертвования организациям, призванным оказывать помощь жертвам насилия.

В Кадьяке она регулярно получала почту на имя Мэрилин Пирс. Нью-йоркское издательство, с которым она заключила контракт на публикацию своих романов, пересылало ей огромные коробки с читательской почтой, поступавшей на имя писательницы Лорен Синклер, и Холли скрупулезно отвечала на каждое такое письмо. Однако ее ответные письма никогда не отсылались непосредственно из Кадьяка. Вместо этого Холли отсылала их в издательство, а уж оно пересылало письма адресатам, поэтому на конвертах никогда не было штампа Кадьяка.

Такую технологию Холли объясняла своему редактору желанием сохранить неприкосновенность своей частной жизни. Она не хотела, чтобы кто-либо знал о том, что она живет в Кадьяке и что Лорен Синклер ее литературный псевдоним.

В маленьком сельском домике Холли неизменно царила тишина: она всегда помнила о том, что в тот страшный вечер вместе с младшей сестрой и братом увлеченно смотрела телевизор и его звук заглушил разговор матери и отчима, происходивший на кухне. Ей все время казалось, что, если бы не телевизор, она смогла бы найти способ предотвратить трагедию.

Поэтому в доме Холли не было ни радио, ни телевидения. Она даже не выписывала никаких газет и журналов.

Изредка бывая в городе, она бросала взгляд на заголовки газет, но никогда не покупала их. Холли предпочитала жить в своем уютном мире, населенном добрыми и любящими людьми, которых она всегда могла уберечь от горя и жестоких трагедий...

В день своего двадцатишестилетия Холли решила отравиться в город, как обычно, пешком.

Ясное морозное небо ослепляло поразительной голубизной. Глубокий пушистый снег весело искрился под лучами зимнего золотистого солнца.

Войдя в город, Холли прошла мимо местного кинотеатра и случайно заметила афишу фильма, главную роль в котором играл известный актер Джейсон Коул. Афиша настолько поразила ее, что довольно долго Холли неподвижно стояла перед ней, внимательно разглядывая изображение Коула. В нем она узнала одного из своих вымышленных героев – сильного и нежного, доброго и любящего.

В тот день кинотеатр был закрыт, и на следующий день Холли снова проделала четырехмильный путь в город специально для того, чтобы посмотреть фильм с участием Джейсона Коула.

Посмотрев картину несколько раз подряд, она стала следить за репертуаром местного кинотеатра, никогда не упуская возможности увидеть очередной фильм, в котором играл Джейсон Коул или, же режиссером которого он был.

Холли была твердо уверена в том, что в реальной жизни Джейсон Коул был таким же сильным, добрым, заботливым и отважным, каким всегда представал в своих кинокартинах. Но теперь ей открылась горькая истина – романтический герой оказался жестоким и хладнокровным конъюнктурщиком, готовым ради коммерческого успеха своего нового фильма безжалостно умертвить одну из самых любимых героинь Холли, не почувствовав при этом ни малейшего угрызения совести.

Он собирался убить нежную и заботливую мать, мечтавшую лишь о том, чтобы дать счастье своей новорожденной дочери.

Через семнадцать дней Холли предстояла личная встреча с этим настоящим, а не киношным Джейсоном Коулом, и она должна была во что бы то ни стало найти способ убедить его не убивать героиню...

Пальцы Холли дрожали, когда она прикасалась к тонкому муслину цвета слоновой кости, из которого было сшито свадебное платье ее матери. Медленно водя кончиками пальцев по нежным лепесткам искусно вышитых луговых цветов, она вдруг решила, что на встречу с Джейсоном Коулом наденет именно это платье. Оно обязательно принесет ей удачу! И еще она возьмет с собой бесценные фотографии из семейного альбома – свидетельства далекого счастливого детства. Они тоже помогут Холли убедить Джейсона Коула в чудовищной несправедливости его замысла.

Глава 5

Лос-Анджелес, штат Калифорния

Понедельник, 13 марта

Несмотря на то что Николас Голт весь уик-энд провел с дочерьми в Санта-Барбаре, ему все же удалось разузнать, кое-что о Рейвен Уинтер. Поздним вечером, когда обе девочки давно уже крепко спали, он сделал несколько телефонных звонков, в результате которых выяснилось, что у интересовавшей его особы в деловых кругах имелось прозвище Белоснежная Акула. В свои тридцать три года она успела достичь весьма высокого положения в мире шоу-бизнеса и считалась одним из самых лучших юристов. У нее была репутация искусного посредника за столом переговоров, поэтому каждый мало-мальски известный деятель Голливуда стремился попасть в число ее клиентов. Благодаря своему уму и таланту Рейвен имела возможность выбирать, чьи интересы представлять за переговорным столом. Разумеется, она всегда выбирала самых талантливых, творчески одаренных людей.

Рейвен-профессионал была умной, проницательной, удачливой. А какой была Рейвен-женщина? Ник узнал, что ее имя неоднократно связывали с самыми влиятельными и богатыми мужчинами Голливуда.

Последним ее любовником был, по всей видимости, известный кинорежиссер и продюсер Майкл Эндрюс. Двухлетняя связь с ним так ничем и не кончилась. Вернувшись со съемок в Испании, он бесцеремонно выставил ее за дверь своего дома в Беверли-Хиллз.

Наверняка у него появилась другая женщина, какая-нибудь обворожительная страстная испанка. Впрочем, как удалось выяснить, Майкл Эндрюс, постоянно живя с Рейвен, ухитрялся одновременно иметь многочисленных любовниц.

Рейвен об этом знала, не могла не знать. Несмотря на свое публичное унижение и постоянные измены Майкла, она все же продолжала жить в его доме.

Но почему? Этот вопрос заставил Ника задуматься. Неужели этой умной и талантливой женщине, достигшей вершин традиционно мужской профессии, не хватало уверенности в своих силах? Все, с кем разговаривал Ник, нисколько не сомневались в том, что Рейвен добилась успеха своим трудом, а не с помощью постельных услуг. Поразительно красивая, она умела заставить людей разглядеть в ней и острый ум, и высокий профессионализм.

Но почему же она шла на оскорбительный компромисс в личной жизни?

Может быть, Рейвен так сильно любила Майкла Эндрюса, что забыла себя, свое женское достоинство и гордость и молча терпела его многочисленные и не очень-то скрываемые от нее измены?

Ник по собственному опыту знал, что такое измена любимого человека. Ему было отлично известно о том, что любовь прекращает свое существование, как только узнает об измене. Неужели любовь Рейвен к Майклу была настолько сильной, что она была готова бесконечно прощать его?

Предположение о том, что Рейвен Уинтер не хватает уверенности в себе, казалось Нику маловероятным. Однако он помнил, какой ранимой показалась ему она во время их первой, чуть не закончившейся трагедией встречи на дороге.

Судя по всему, в ее жизни было что-то такое, что нанесло Рейвен страшную травму, и теперь она считала себя недостойной счастья, покорно принимая оскорбительное поведение любимого мужчины.

Впрочем, существовало иное объяснение этому странному, на взгляд Ника, поведению. Возможность того, что именно такое объяснение и есть истина, приводила Ника в полное отчаяние. Это объяснение заключалось в том, что, наверное, для Рейвен любовь ничего не значила вовсе. Она хотела только власти и денег.

Блестящий профессионал в своей области, Белоснежная Акула сама была далеко не бедной и, уж конечно, не без связей с влиятельными людьми. Однако богатство и власть Майкла Эндрюса были на порядок выше ее собственных, хотя и гораздо меньше, чем состояние Николаса Голта, владельца громадной империи элитных отелей. При желании он мог бы скупить всего Майкла Эндрюса с потрохами, и эта мысль непонятно тревожила Ника.

Если Рейвен с готовностью терпела измены Майкла и постоянное публичное унижение ради его денег, то на какие же компромиссы она пойдет ради обольщения Ника, когда узнает, что он владелец компании «Эдем»? Какой фальши и корыстных расчетов можно от нее ожидать?

У уезжая от Рейвен в пятницу вечером, он думал только о ее прелестных глазах, о ее трогательной ранимости, о ее необычайной красоте...

Дорогой дом, модная одежда и шикарный автомобиль ушли для него куда-то на второй план. Но когда ему стали известны некоторые подробности из жизни Рейвен, он снова задумался о ее, быть может, всепоглощающем стремлении к власти и деньгам.

Терзаемый этими подозрениями, Ник ранним утром в понедельник отправился на своем грузовике к дому Рейвен.

Пока что она даже не догадывалась о том, кем на самом деле был Николас Голт, и его это очень устраивало для нее он будет Ником-садовником, а не Ником-магнатом гостиничного бизнеса.

Она тоже будет для него трогательной Белоснежкой, а не коварной Белоснежной Акулой.

Так думал Ник, шагая к дому Рейвен.

В то утро на Рейвен был очень дорогой деловой костюм от Армани из тонкой ткани абрикосового цвета. При взгляде на Рейвен любому становилось ясно, что внешность и деньги значили для нее очень много. Однако даже в этом шикарном костюме она казалась слегка неуверенной в себе. Все задуманные модельером аксессуары были на месте, но Рейвен выглядела скорее как безупречная модель, первоклассная манекенщица, а не как живая женщина со своими личными взглядами и особенностями. Казалось, Рейвен, добившаяся всего своим трудом, по какой-то причине боялась придать своей внешности опенок личной неповторимости.

Ник был знаком со многими богатыми, преуспевающими женщинами и знал, что каждая из них непременно добавила бы что-то от себя в «стерильный» образ, созданный модельером. Какое-нибудь ювелирное украшение, или шарфик, или еще что-нибудь в том же духе, чтобы подчеркнуть свой собственный стиль.

Отчего же Рейвен была такой неуверенной? Неужели она действительно боялась как-то выделиться из множества других богатых женщин? Почему в ее сапфировых глазах всегда читается легкая неуверенность в себе?

– Доброе утро! – приветливо поздоровался с ней Ник.

– Доброе утро!

– Как вы себя чувствуете сегодня?

Ее пораненные и, судя по всему, забинтованные колени были скрыты под юбкой до середины икр. Ник показал ей свои ладони, призывая повторить его жест.

Рейвен молча выполнила просьбу. Увидев ее забинтованные ладони – белоснежные бинты на белоснежной коже, – Ник почувствовал, как сердце у него дрогнуло. Повязки были сделаны старательно, но не умело, трогательно свидетельствуя о беспомощности и полном одиночестве? – хозяйки.

– Можно мне взглянуть? – спросил Ник, осторожно касаясь забинтованной ладони.

Рейвен утвердительно кивнула, и волна густых блестящих иссиня-черных волос мягко качнулась вперед, накрыв ее плечи. Обычно, собираясь на работу, она стягивала волосы в гладкий тугой узел на затылке, но теперь, с трудом шевеля пальцами, Рейвен не смогла этого сделать.

Длинные пальцы Ника осторожно приподняли край неумело наложенной повязки, действуя с той же бережной ловкостью, что и три дня назад, когда доставали ключи из глубокого кармана.

– И что вы думаете? Раны заживают?

Услышав тревогу в ее голосе, Ник поспешил ободрить Рейвен.

– Мне кажется, процесс заживления идет нормально. Во всяком случае, нет ни малейших признаков инфицирования. А как вам кажется?

Откровенно говоря, Рейвен не знала, что думать об этих ранах, из-за которых она потеряла так много крови, как никогда в жизни, – даже если сравнивать с ежемесячным менструальным кровотечением. Скудные кровянистые выделения напоминали ей о стерильной пустоте ее ледяного чрева.

После короткого раздумья Рейвен согласилась с Ником, что процесс заживления ран идет нормально, мысленно прибавив: ее душевные раны в отличие от физических не заживут, наверное, никогда.

– Вам все еще очень больно? – участливо спросил Ник.

– Нет, мне уже гораздо легче, – с улыбкой призналась она.

– Значит, вам удалось без проблем переворачивать страницы романа «Дары любви»? – шутливо поинтересовался он.

– Да, – кивнула Рейвен.

Роман Лорен Синклер произвел на нее большое впечатление. Ей показалось, что он написан специально для нее, проливаясь целебным бальзамом любви и надежды на ее израненную душу. Казалось, Лорен Синклер знала об этих глубоких тайных ранах и своим романом хотела доказать Рейвен, что даже самые страшные из них могут зажить, что в ее жизни еще будет настоящая любовь и настоящее счастье...

– И каково ваше впечатление? – спросил Ник, заставляя ее продолжить беседу.

– Чудесный роман! – с чувством произнесла Рейвен и, задумчиво тряхнув густой гривой волнистых волос, добавила: – Кроме него, я успела полистать и оставленные вами цветочные каталоги. Они тоже прекрасны. Я положила их на кухне. Кстати, я приготовила для нас кофе. Хотите чашечку?

Налив Рейвен и себе по большой чашке ароматного дымящегося кофе, Ник уселся рядом с ней за столом, на котором были аккуратно разложены все цветочные каталоги, оставленные им в субботу утром на пороге ее дома. Почти каждая страница была аккуратно помечена светло-желты маркером. Очевидно, аккуратность и некоторая педантичность были в характере этой серьезной молодой женщины, привыкшей добиваться всего своим трудом.

– Похоже, вам понравились почти все цветы, – мягко улыбнулся Ник.

– Да… я сделала выбор с запасом на тот случай, если какие-то цветы нельзя сажать рядом с другими...

Ник, внимательно посмотрел на женщину, чей внешний вид никак не выделял ее среди других преуспевающих бизнес-леди. Точно так же она не осмелилась сделать категорический выбор цветов для посадки рядом с ее домом.

– Рейвен, абсолютно все цветы уживаются рядом друг с другом. Поэтому вы не должны бояться сделать какую-то ошибку. Это практически невозможно. Будьте смелее! Выберите то, что вам действительно нравится.

Понемногу поддаваясь обаянию мужской силы, исходившей от нового садовника, Рейвен остановила свой окончательный выбор на кустах сирени и розах, причем сирень должна была быть белоснежной и лиловой, а розы – бледно-розовыми и кремовыми. Встретив одобрительный взгляд Ника, Рейвен смущенно улыбнулась.

– Как они называются? – спросила она, показывая тонким пальчиком на выбранные ею сорта роз. – Мне очень нравятся названия разных сортов!

«Бог ты мой! Она собирается обращаться к своим розам по именам!» – с удивлением, смешанным с восхищением, подумал Ник.

Ему было очень приятно видеть энтузиазм, с которым Рейвен отнеслась к выбору цветов. Она хотела знать их имена, словно они были ее друзьями... или членами ее семьи.

Время, когда Ник был просто садовником, а Рейвен – Белоснежкой, пролетело очень быстро.

Было уже почти девять часов. Через полчаса у Белоснежной Акулы должна была состояться важная деловая встреча, а Николаса Голта ждали неотложные дела в его офисе.

– Через пару дней я разделаюсь с сорняками и подготовлю почву для посадки цветов, – пообещал он Рейвен.

– Через пару дней? – переспросила она с очевидным удовольствием И радостью. – Так быстро?

– Конечно, – кивнул Ник. – К концу недели я подготовлю все растения и, если это вас устроит, займусь их посадкой в следующий понедельник.

– Конечно, устроит! Это было бы просто замечательно!

Немного помолчав в нерешительности, Ник все же сказал:

– Было бы совсем замечательно, если бы вы могли лично присутствовать при посадке растений.

– Присутствовать? Я? Зачем?

– Чтобы показывать мне, где именно вы бы хотели видеть тот или иной куст сирени или роз, – улыбнулся Ник, услышав в ее голосе тревогу, – Разумеется, я и сам могу все сделать, но существует определенный этикет и протокол.

– Протокол?

– Вы же пригласили в свой сад не кого-нибудь, а Леди Диану, Королеву Елизавету, Принцессу Монако и Барбару Буш! – назвал он выбранные ею сорта цветов. – Надо встретить их подобающим образом!

Рейвен ослепительно улыбнулась его остроумию, но все же смущенно пробормотала:

– Даже не знаю, что вам сказать...

– Тогда не говорите ничего. Просто подумайте над моим предложением. В конце концов, это ведь ваш сад!

Через несколько минут после ухода Ника зазвонил телефон.

– Привет, Рейвен!

– Майкл, ты?

– У меня к тебе есть небольшое дельце...

Ошеломленная наглостью Майкла, она молча слушала. Человек, несколько дней назад выбросивший ее из жизни, заявивший ей, что никогда не любил ее, что она вообще не достойна любви, теперь говорил с ней таким тоном, словно между ними никогда ничего не было. Именно так он разговаривал с ней три года назад, когда убеждал включить его в список своих клиентов.

На этот раз Майкл тоже обратился к ней за профессиональной помощью. Она нужна была ему в качестве адвоката в следующий понедельник.

Слушая его, Рейвен чувствовала острую боль обиды. Значит, Майкл действительно никогда не любил ее, считая ледяным изваянием, а не живой, тонко чувствующей женщиной. Он ценил в ней только одно ее блестящий ум и безусловный профессионализм.

Когда он замолчал, Рейвен с трудом выдавила:

– Значит, в следующий понедельник?

– Да, ты будешь нужна мне на весь день, деловито откликнулся бывший любовник. – Я уже спрашивал у твоей секретарши и выяснил, что ты легко сможешь освободить этот день для меня.

«Ни за что!» – пронеслось в голове Рейвен.

Вместе с этой мыслью она почувствовала вдруг привычную профессиональную уверенность и холодное спокойствие опытного юриста.

– Знаешь, Майкл, у меня есть совершенно неотложные дела, назначенные именно на следующий понедельник.

– Неотложных дел не бывает, Рейвен! Сделка, о которой я тебе толкую битый час, принесет тебе столько же, сколько тот договор для четырех будущих фильмов Джейсона Коула! Это очень большие деньги!

– Извини, Майкл, я не смогу тебе помочь, холодно перебила его Рейвен и, услышав изумленное молчание на другом конце телефонного провода, добавила: – Полагаю, тебе стоит подыскать себе другого юриста. Я имею в виду не только следующий понедельник.

После еще нескольких мгновений удивленной тишины телефонная трубка взорвалась потоком грубых ругательств. Рейвен уже не в первый раз наблюдала, как разительно меняются мужчины, когда их желания не выполняются. Встретив сопротивление, очень многие быстро опускались до уровня грязных скотов.

Когда по собственной неосторожности Рейвен ее чуть не сбил грузовик Ника, она с полным основанием ожидала услышать от него самые изощренные проклятия и брань, но этого не случилось.

Ник не только не оскорбил ее бранными словами, но помог добраться до дома и обработать раны. Он проявил к ней почти отеческую заботу, чего Рейвен давно уже не ждала от мужчин.

Разница в поведении Майкла и Ника была настолько очевидной, что Рейвен еще больше укрепилась в своем нежелании помогать бывшему возлюбленному.

Глава 6

Сиэтл, штатВашингтон

Понедельник, 13 марта

Одеваясь для ленча в Теннисном клубе, Кэролайн Хоторн слушала одну из радиостанций, которая специализировалась на легком роке. Шла ее любимая тридцатиминутка, посвященная старым, но вечно прекрасным мелодиям о горячей любви, беззаветной преданности и горьких страданиях неразделенной страсти.

Надев темно-зеленую юбку и шелковую блузку цвета слоновой кости с длинными рукавами, Кэролайн взглянула на себя в зеркало и осталась довольна элегантной простотой наряда. Взяв массажную щетку, она энергично провела ею несколько раз по густым медно-каштановым волосам длиной до плеч, потом нанесла налицо легкий и едва заметный макияж.

Через две недели Кэролайн исполнится сорок лет. Несмотря на возраст, она выглядела энергичной, подтянутой и абсолютно здоровой. Разумеется, на ее лице были мелкие морщинки, свидетельствовавшие о том, что за четыре десятка лет жизни на этой планете она часто смеялась и плакала, радовалась и огорчалась. В ее изумрудно-зеленых глазах появилось выражение печальной мудрости, которой не было в молодости. Но они все так же искрились оптимизмом и уверенностью в счастливом будущем.

Подойдя к окну спальни своего дома, стоявшего недалеко от океанского побережья, Кэролайн невольно залюбовалась чудесным зрелищем невысоких синих волн, увешанных шапками белой пены.

«...Я так истосковался по твоей ласке...» – пел по радио Рой Орбисон, и эти слова неожиданно всколыхнули в ее душе щемящее чувство то ли одиночества, то ли тоски по так и не состоявшемуся женскому счастью. Интересно, как чувствует себя мужчина, столь сильно влюбленный в женщину? А как чувствует себя женщина, которую любят с такой страстью, с такой самоотдачей?

Должно быть, такая любовь опасна и даже гибельна для обоих, потому что настолько сильные чувства зачастую приводят к ужасным трагедиям.

Гораздо безопаснее довольствоваться тем, что имеешь, и не гоняться за несбыточной мечтой. Спокойствие, уверенность в завтрашнем дне, мир с самим собой вот что такое счастье! Кэролайн Хоторн была твердо уверена в этом и именно этого с успехом добивалась последние несколько лет. Теперь она была по-настоящему довольна и счастлива, оптимистично относилась к жизни... и крайне реалистично к любви.

Уже выходя из дома, она подошла к радио, чтобы выключить его, но задержала руку, услышав сообщение ди-джея:

«В результате утечки, нефти из танкера возле океанского побережья штата Вашингтон пострадали морские птицы и животные. Срочно требуются добровольцы для спасательных работ на побережье. За более подробной информацией просьба звонить на нашу радиостанцию по телефону...»

Уже через пять минут Кэролайн сидела за рулем своего автомобиля, направляясь в небольшой курортный городок Моклипс, где в местной школе, пустовавшей по случаю летних каникул, был организован пункт по санитарной обработке попавших в беду морских птиц и животных.

Кэролайн не забыла о ленче в Теннисном клубе. Она просто перенесла его на другое время. Собственно говоря, ей предстоял не просто ленч, а деловая встреча по организации ежегодного городского карнавала, проводимого с благотворительными целями. Поскольку с самого начала этим усердно занималась сама Кэролайн, все работы шли теперь полным ходом, не требуя ее вмешательства. Поэтому ленч вполне мог подождать, и сообщение Кэролайн о том, что она должна немедленно отправиться на помощь спасателям, уже вовсю работавшим на пострадавшем побережье, было встречено ее коллегами хотя и с удивлением, но с пониманием.

– Добро пожаловать! – приветливо улыбнулась молодая розовощекая женщина, стоявшая в вестибюле школы Моклипса. В руке она держала толстый блокнот. Судя по всему, эта приветливая женщина была диспетчером спасательных работ. – Спасибо, что приехали!

– Честно говоря, я никогда раньше не участвовала в подобных акциях, – призналась Кэролайн. – Но человек, с которым я разговаривала по телефону, сказал, что вам требуются даже новички.

– Совершенно верно, – кивнула диспетчер и посмотрела в свой блокнот. – Так... давайте я поставлю вас в пару с Лоренсом. Он работает в раздевалке для мальчиков. Это в самом конце спортивного зала, с левой стороны. Назовите ваше имя, пожалуйста. В мотеле через дорогу от школы для вас, будет выделена разумеется, совершенно бесплатно – комната для отдыха. Даже если вы не захотите остаться здесь на ночь, вы сможете воспользоваться ею для кратковременного отдыха перед отъездом домой.

Кэролайн никогда прежде не приходилось очищать от нефти перья птиц и шерсть животных. Пробираясь через деревянные скамьи и железные шкафчики для одежды, она услышала звук льющейся воды, потом до ее слуха донесся приятный мужской голос, говоривший какие-то слова утешения.

Из-за шума воды мужчина не заметил ее приближения, поэтому у Кэролайн была возможность не спеша разглядеть его. Она обрадовалась этой возможности, потому что сразу узнала человека, с которым ей предстояло работать.

Когда диспетчер назвала его имя, ей и в голову не пришло, что это был тот самый Лоренс Элиот.

Несколько месяцев назад ее друзья принялись наперебой предлагать ей познакомиться с доктором Лоренсом Элиотом и исподволь уговорить его баллотироваться во властные структуры штата.

– Послушай, Кэролайн, этот человек достоин занять самый высокий пост в администрации штата, говорили они. – Да что там штат! Он может стать сенатором губернатором, президентом! У него весьма трагическая судьба, но ведь жизнь продолжается! Если кому-нибудь и удастся уговорить его заняться политикой, так это только тебе!

Среди многочисленных друзей Кэролайн славилась тонким умением убеждать богатых филантропов делать щедрые пожертвования на благотворительные цели и для поддержки деятелей искусства. Однако с самого начала она скептически отнеслась к идее уговорить такого человека, как Лоренс Элиот, пожертвовать свою жизнь на благо общества. А месяц назад Кэролайн окончательно и бесповоротно отказалась от этой затеи.

Причина столь решительного отказа заключалась в самом Лоренсе Элиоте. Вернее, в том, что она узнала о нем из популярной вечерней телепередачи, специально приуроченной ко Дню святого Валентина. В тот вечер Кэролайн была в опере, поэтому ее видеомагнитофон автоматически записал интересовавшую ее передачу.

Позднее она не один раз просматривала эту видеозапись, и каждый раз ее сердце сжималось от ужаса и боли за этого пострадавшего человека.

Кэролайн пришла к выводу, что ее друзья правы в отношении Лоренса Элиота. Этот целеустремленный и крайне порядочный человек был, несомненно, достойным кандидатом на пост президента США. Но она была убеждена в том, что этот ветеран вьетнамской войны, вернувшийся домой после страшного семилетнего плена и узнавший об убийстве любимой жены и исчезновении тринадцатилетней дочери, как никто другой заслуживал уединения и покоя... Не говоря уже о вмешательстве в его личную жизнь. Он слишком дорого заплатил за это право.

Судя по передаче, Лоренс Элиот не был общительным человеком, и участие в ней далось ему с трудом.

Ему было сложно публично рассказывать о своем страшном горе и мучительном военном прошлом. И все же он решился на это, потому что до сих пор надеялся все же найти свою дочь, бесследно исчезнувшую семнадцать лет назад.

Кэролайн знала, что он откажется от участия в политической деятельности, потому что это может помешать возвращению дочери. Ее считали косвенной виновницей страшного преступления, видя в ней не жертву, а юную совратительницу. Бежавшая от стыда и позора девочка могла так никогда и не откликнуться на зов отца, отчаявшегося найти ее. Однако если этот отец станет к тому же и политическим деятелем, это только еще больше осложнит ее возвращение.

Еще до того как Кэролайн увидела телепередачу с участием Лоренса Элиота, она чрезвычайно скептически относилась к просьбе друзей познакомиться с этим удивительным человеком, на долю которого выпало так много страшных испытаний, что другой бы на его месте вряд ли выжил. А после просмотра телевизионного интервью она окончательно убедилась в том, что ей не следует вмешиваться в жизнь Элиота, хотя в его наполненных неизбывной болью глазах было что-то очень притягательное.

И вот теперь благодаря чистой случайности ей предстояло познакомиться с Лоренсом Элиотом и даже поработать какое-то время с ним в паре. Кэролайн почувствовала легкую дрожь приятного возбуждения.

Интересно, о чем она станет говорить с ним? Разумеется, и в ее жизни было горе. Кэролайн было всего двадцать с небольшим, когда погибли ее родители, и горечь утраты казалась ей тогда невыносимой. Она думала, что ничего ужаснее, чем потеря родителей, в ее жизни не будет. Увы, она ошиблась... В течение семи последующих лет Кэролайн пришлось пережить еще немало горьких минут и жестоких ударов судьбы.

И все же даже гибель ее горячо любимых родителей не шла ни в какое сравнение с мучительными переживаниями молодого мужа и отца, вынужденного отправиться на жестокую, кровопролитную войну. И те семь лет, что Кэролайн провела в золоченой клетке тягостного и омерзительного замужества, казались совершенным пустяком по сравнению с годами, проведенными Лоренсом в страшном плену в далеких джунглях Вьетнама.

Со временем Кэролайн смирилась с потерей родителей и сумела в конце концов разорвать оковы медленно убивавшего ее брака. Теперь, спустя двенадцать лет, она снова была спокойна и счастлива.

Однако в жизни Лоренса Элиота счастливый конец так и не наступил. После семи лет ужасных мучений во вьетнамском плену ему чудом удалось бежать. Вернувшись на родину, он узнал о страшной судьбе, постигшей его любимую жену и дочь. С тех пор прошло семнадцать лет, но сердце Элиота все так же находилось в плену воспоминаний и размышлений. Все эти годы он ни на день не прекращал искать свою исчезнувшую дочь.

Он стал ветеринаром, потому что, как он объяснил в своем телевизионном интервью, это было мечтой молодой семьи Элиотов и их маленькой дочери. Лоренс продолжал искать свою любимую дочь, воплотив в жизнь мечту о ветеринарной клинике.

Так о чем же может Кэролайн говорить с этим человеком? Она продолжала в нерешительности стоять за спиной Лоренса, так и не заметившего ее присутствия. Сквозь негромкий шум льющейся воды доносился его спокойный, ласковый голос, говоривший слова утешения перепуганной морской чайке, с головы до перепончатыx лапок покрытой черной маслянистой нефтью.

Кэролайн слышала в его голосе искреннюю заботу, видела бережную ловкость длинных пальцев, крепко державших птицу и быстро вытиравших с ее оперения маслянистую жидкость.

Чайка испуганно вздрагивала, но не делала ни малейших попыток вырваться из удерживавших ее рук. Казалось, дикая птица чувствовала себя в безопасности рядом с помогавшим ей человеком.

Кэролайн внимательно следила за движениями рук ветеринара и думала, что ей не так просто будет разговаривать с ним. Собственно говоря, она так до сих пор и не придумала, с чего начать разговор. На какое-то мгновение в ее голове мелькнула мысль, что он и так справится со своей работой, а она может попросить диспетчера поставить ее в пару с кем-нибудь другим. Но тут Кэролайн увидела, что Лоренсу Элиоту действительно нужна чья-то помощь. Густые пряди темных каштановых волос упали ему на глаза. Нужен был кто-то рядом, чтобы подержать птицу, пока он будет убирать волосы, или же подать ему полотенце. Глядя на беспомощно мотавшего головой ветеринара, Кэролайн сделала глубокий вдох и тихо, чтобы не испугать его и чайку, сказала:

– Здравствуйте!

Похоже, испугать Лоренса Элиота, чье сердце и нервы выдержали многолетние пытки, не говоря уже об ужасах самой войны, было невозможно.

Во всяком случае, он даже не повернулся на звук ее голоса.

Может, он не расслышал из-за шума воды? Нет, расслышал! Закончив вытирать крыло чайки, он спокойно взглянул на незнакомку, только что поздоровавшуюся с ним.

Увидев лицо Лоренса, Кэролайн вздрогнула от неожиданности. После многократного просмотра видеозаписи телепередачи с его участием она была уверена, что знает, как он выглядит.

У Лоренса было чрезвычайно мужественное и привлекательное лицо. В его глазах читалась спокойная сила, осознанная самодисциплина и... гордость. Нет, не высокомерие, а гордость не сломавшегося под долгими пытками и уверенного в себе человека.

Но теперь, когда Кэролайн увидела его, что называется, «живьем», ее поразила сексуальная притягательность Лоренса Элиота. Глаза, казавшиеся на экране телевизора совсем черными, в реальности оказались удивительного изумрудно-зеленого цвета. В их глубине сверкали золотистые искорки магического мужского обаяния, читалась благожелательность и спокойная приветливость.

– Здравствуйте! – чуть смущенно повторила она. – Меня зовут Кэролайн. Я пришла помочь вам.

– Рад вашему приходу, Кэролайн, – улыбнулся Лоренс. – Меня зовут Лоренс Элиот.

Во время телепередачи он ни разу не улыбнулся, поэтому Кэролайн не знала, какой могла быть его улыбка. Еще меньше она могла представить, какое впечатление эта улыбка окажет на нее. Несомненно, любая женщина была бы очарована теплотой его неотразимо обаятельной улыбки причем совершенно искренней. «...я так истосковался по твоей ласке...» – внезапно вспомнила Кэролайн фразу из песни Роя Орбисона и была поражена неожиданно раскрывшимся смыслом этих заезженных слов.

Перед ней стоял сильный духом и телом высокий мужчина, сумевший вынести семилетние мучения в застенках далекой вьетнамской тюрьмы ради жены и маленькой дочери. Он выдержал все, потому что хотел снова увидеть их, прикоснуться к ним, любить их, и это желание оказалось сильнее любой физической боли.

Перед ней стоял человек, которого по справедливости можно было назвать воплощением огромной, всесильной любви.

Кэролайн почувствовала, как ее охватила волна нежного тепла. Потом она заметила, как изумрудные глаза Лоренса скользнули по ее фигуре и в них мелькнуло едва заметное удивление. Она вспомнила, что на ней был простой элегантный наряд из зеленой прямой юбки и шелковой блузки слоновой кости с длинными рукавами, в котором она собиралась отправиться на деловой ленч в Теннисный клуб Сиэтла.

– Кажется, мне нужно переодеться, – смущенно пробормотала она. – Я привезла с собой джинсы и свитер, но женщина, которая встретила меня в вестибюле, сказала, что здесь есть специальная рабочая одежда.

– Да, здесь есть специальная одежда, – кивнул Лоренс. – Можете взять все, что вам нужно, в самом крайнем шкафчике во втором ряду.

Его взгляд снова скользнул по ее фигуре, и на этот раз в нем мелькнуло спокойное одобрение и даже еле заметное восхищение. Кэролайн почувствовала легкую дрожь во всем теле.

– Вообще-то вся спецодежда предназначена для мужчин и, соответственно, довольно большая по размеру, – снова проговорил Лоренс: – Впрочем, если вы возьмете самый маленький размер, он должен вам подойти.

Он оказался прав. Выбрав самый маленький размер, Кэролайн убедилась, что комбинезон и куртка сидят вполне сносно. Впрочем, это не имело никакого значения, потому что поверх этой одежды она надела бесформенный одноразовый фартук.

– Должно быть, вы ужасно устали.

Эти слова Лоренса, обращенные к своей помощнице, были не первыми, сказанными им за весь день.

К школе беспрерывно подъезжали машины с перепуганными жертвами огромного нефтяного пятна у побережья штата, и все добровольцы работали не покладая рук.

Не имевшая до этого никакого опыта по спасению птиц и животных, Кэролайн ужасно волновалась, когда держала чье-то крыло, хвост или клюв, и Лоренс то и дело подбадривал ее:

– Отлично, Кэролайн! У вас золотые руки! Иногда ему все же приходилось передвигать ее руки туда, где действительно нужно было держать перепачканное в нефти живое существо, приговаривая при этом:

– А теперь подержите вот здесь, так будет лучше! И только когда поток жертв иссяк, когда последняя морская чайка была оттерта от жирных нефтяных пятен, – только тогда Лоренс обратился лично к Кэролайн:

– Должно быть, вы ужасно устали.

– Полагаю, вы устали не меньше меня, – улыбнулась Кэролайн.

– Наверное, мне давно уже надо было предложить вам сделать перерыв?

– Нет, я бы непременно отказалась.

Весь день Лоренс работал без устали, встречая каждое живое существо с приветливым терпением и спокойствием. Он ни разу не сказал, что проголодался или хочет пить, хотя работал с самого утра, – в отличие от Кэролайн, присоединившейся к нему после полудня.

– Может быть, поужинаем вместе? – предложил Лоренс. – Или вам нужно ехать домой?

– Нет, честно говоря, я собираюсь остаться здесь на ночь, чтобы завтра снова помогать спасать птиц и животных. Давайте действительно поужинаем вместе!

Собрав свою одежду, они вместе вышли из школы, чтобы уже в мотеле принять душ и переодеться.

– Какой чудесный вечер! – не удержалась от восхищенного восклицания Кэролайн, когда они вышли на улицу.

На темно-синем небе мерцали мириады звезд разной величины. Луна казалась сделанной из золота, океанский бриз был свежим и ароматным.

– И совсем не холодно, – продолжала говорить Кэролайн. – Можно даже сказать, тепло.

Она услышала, как Лоренс сделал глубокий вдох, словно собираясь сказать что-то важное. Несколько мгновений прошли в напряженном ожидании. Так и не услышав от него ни слова, Кэролайн взглянула на Лоренса и увидела в его темно-зеленых, отражавших лунный свет глазах неуверенность... колебание... и, наконец, окончательное решение.

– Кажется, вы что-то говорили насчет джинсов и свитера, – негромко произнес он. – Если хотите, мы можем устроить небольшой пикник прямо на пляже.

– Конечно, хочу!

– Тогда я закажу в столовой мотеля побольше сандвичей и жареного картофеля в дорожной упаковке.

Та нерешительность, с которой он предложил Кэролайн поужинать на берегу океана, свидетельствовала о том, что он давно уже не делал этого ни с кем другим.

Глава 7

Пляж был абсолютно пустым. Там не было никого, кроме Лоренса и Кэролайн.

Негромкий лепет волн, ласково накатывающих на берег, звучал для обоих лучшей музыкой в мире. Посреди белого песка лежал огромный, отполированный водой и ветрами ствол гигантского дуба. Чем не стол для вечерней трапезы на свежем воздухе? А вместо трепетного пламени восковых свечек лица освещали звезды и луна.

– Где вы живете, Кэролайн?

– В Сиэтле.

– А я в восемнадцати милях к востоку от Сиэтла.

– Да, я знаю. Я знаю вас, Лоренс, по февральской телепередаче с вашим участием.

Лоренс молча кивнул, и его глаза потемнели от воспоминаний. Кэролайн показалось, что он испытывал чувство неловкости, оттого что вынужден был взваливать на плечи зрителей свою душевную боль, надеясь с помощью телевидения отыскать наконец свою дочь. В глазах Лоренса читалась просьба извинить его за это своего рода эмоциональное насилие.

– Мне очень жаль, что с вами и вашей семьей произошла такая ужасная трагедия, – негромко произнесла Кэролайн. – Удалось ли вам выяснить хоть что-нибудь о пропавшей дочери после той телепередачи?

– Спасибо за сочувствие. Нет, ничего нового я так и не узнал...

Почти все знакомые Кэролайн были убеждены в том, что его дочери нет в живых, иначе бы она давно откликнулась на зов отца. Прошло семнадцать лет с тех пор, как Лоренс Элиот начал поиски дочери, и за это время она не могла не узнать об этом. Значит, либо ее уже нет в живых, либо она предпочла по каким-то своим причинам остаться ненайденной. Продолжать поиски было совершенно бессмысленно.

С самого первого момента, когда Кэролайн увидела на телеэкране Лоренса Элиота, она поняла, что этот человек никогда не прекратит поиски дочери. Он будет продолжать искать ее до конца жизни. И теперь, глядя на безутешного отца, она лишний раз убедилась в правильности своего первого впечатления.

– Значит, Кэролайн, вам уже все обо мне известно. – Лоренс понизил голос. – А вот о вас мне известно только то, что вы готовы тратить свое время на помощь пострадавшим животным.

Судя по всему, ее готовность помочь братьям нашим меньшим была существенным достоинством в глазах Лоренса, и Кэролайн искренне надеялась, что ему действительно ничего больше о ней не известно. А вдруг те, кто безуспешно пытался уговорить его заняться политикой, в разговоре упоминали ее имя? Вдруг они советовали ему поговорить с умнейшей Кэролайн Хоторн, прежде чем окончательно отказаться от политической карьеры?

– Моя фамилия Хоторн, – сказала она, но это сообщение не вызвало у Лоренса ни настороженности, ни понимающей улыбки. Он только заинтересованно поднял брови, и Кэролайн мысленно вздохнула с облегчением. – Моего деда звали Алистер Хоторн, пояснила она, и в ее голосе прозвучала искренняя гордость.

Алистер Хоторн являлся замечательной личностью. Когда-то бездомный сирота без гроша в кармане, он создал кораблестроительную империю и всю жизнь был щедрым и безотказным меценатом. В Сиэтле о нем ходили легенды. Великодушие этого всеми уважаемого человека было воплощено в зданиях, музеях и парках по всему городу. Хотя судостроительные верфи Хоторна давно уже принадлежали другому владельцу, компания по-прежнему носила имя знаменитого Алистера Хоторна.

– Вы хотите сказать, что родились в Сиэтле? – переспросил Лоренс.

– Нет. Собственно, родилась я в Египте, – улыбнулась Кэролайн. – Мой отец был археологом, причем не каким-нибудь дилетантом, а самым настоящим профессионалом, даже фанатиком. В детстве я постоянно путешествовала с родителями по всему миру, от одних раскопок к другим.

– И вам это, разумеется, нравилось?

– Конечно! Каждый день для меня был приключением. Отец и мама были неисправимыми романтиками. Даже самые сложные и безрезультатные раскопки все равно были для них сказочно интересными и прекрасными. Было в наших скитаниях и еще кое-что замечательное. Мы никогда не жили в пыльных палатках на краю раскопок. Нас всегда приглашали к себе во дворцы всевозможные принцы и короли тех стран, где велись археологические раскопки. Мой отец был не только интересным и очень обаятельным человеком, но и пользовался всеобщим уважением в научных кругах, подобно тому как моего деда всегда уважали в деловых кругах.

– Разве ваш дед не хотел, чтобы его сын, ваш отец, пошел по его стопам?

– Даже если он того и хотел, я об этом ничего не знала. Мне кажется, дедушка искренне гордился им и был рад, что его деньги помогли отыскать какую-нибудь историческую ценность и вести научные исследования.

– А ваша мама?

На мгновение задумавшись, Кэролайн покачала головой, и волна золотисто-каштановых волос заблестела в лунном свете. Улыбнувшись, она чуть смущенно сказала:

– Девичья фамилия моей матери Рейли. Она была единственной дочерью одной из самых состоятельных семей Сиэтла. Она обожала путешествовать и могла прошагать пешком много миль. Мама с увлечением копала вместе с остальными рабочими. Она очень любила папу...

– И оба они очень любили вас, Кэролайн?

– Да, мои родители очень любили меня, – едва слышно подтвердила она, думая о том, что Лоренс тоже очень сильно любил свою дочь и это делало его отдаленно похожим на отца Кэролайн.

«Мы были одной командой», – подумала о своих родителях Кэролайн, но не стала говорить этого вслух.

По той февральской передаче она помнила, что Лоренс, Клер и Холли тоже были когда-то единой любящей командой.

– Кэролайн? – встревожился Лоренс, заметив появившуюся на ее лице печаль. – С вашими родителями что-то случилось?

– Да, – тихо отозвалась она, вспоминая давнее горе. – Все трое – мама, папа и дедушка – погибли в авиакатастрофе в западной Америке. Стоял сильный туман, они пытались приземлиться, но у них не получилось...

– А где были вы в это время?

– В Нью-Йорке, на первом курсе университета. Когда мне исполнилось восемнадцать, на семейном совете было решено, что я должна получить образование в университете. Конечно, я не хотела расставаться с родителями, и они не хотели расставаться со мной, но...

– Настало время самостоятельно отправиться в путешествие. Так, Кэролайн?

– Да, – улыбнулась она. – Всю свою жизнь до этого момента я проводила время среди взрослых. Теперь же, поступив в университет, я оказалась в компании сверстников, и это было тоже своего рода интересным приключением.

Вздохнув, она замолчала. Потом едва слышно добавила:

– Я была очень наивна и доверчива. Живя в семье, я ни разу не сталкивалась с настоящим обманом... Когда мне исполнился двадцать один год, я получила огромное наследство, доставшееся мне после гибели дедушки, отца и матери. Я была все такой же наивной и доверчивой, как в первый год обучения в университете. И тут в моей жизни появился некий Гpант Ганнон.

– Отрицательный персонаж романа?

– Вот именно. Негодяй, ловко замаскировавшийся под героя на белом коне. Он был старше меня на пять лет и уже делал успешную карьеру брокера на Уолл-стрит. Собственно, сначала Грант вовсю крутил роман с моей соседкой по комнате, но, когда узнал, что я стала невероятно богатой наследницей, полностью переключил все свое внимание на меня, и только на меня. Он сразу заявил, что притворялся, будто его интересует моя соседка, в то время как с самого начала его мысли занимала только я и никто другой. Он сказал, что давно околдован моей красотой и умом... Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что все это было искусной ложью, направленной на достижение желанной для него цели. Но тогда его слова показались мне абсолютно искренними. Грант был старше меня... Он был хорош собой и ужасно обаятелен. А мне тогда было очень тоскливо и одиноко. Я отчаянно нуждалась в любви...

Кэролайн внезапно замолчала на половине фразы. На ее щеках проступил горячий румянец, и она опустила глаза. Идиотка! Она вздумала рассказать Лоренсу свою историю о том, как очаровательный мужчина заставил ее выйти за него замуж, хотя ему нужна была неона, а ее богатство. Разумеется, Грант Ганн он оказался настоящим негодяем, но его подлость и алчность все же не шла ни в какое сравнение с подлостью Дерека Берка. Берк, как оказалось, хладнокровно попытался застрелить Лоренса в далеких вьетнамских джунглях, а потом совратил убитую горем вдову своим лживым рассказом о настоящей дружбе с ее погибшим возлюбленным.

– Кэролайн! – тихо позвал ее Лоренс. Он давно уже забыл, что такое страх, но сейчас ему вдруг стало страшно, что она перестанет рассказывать ему о своей жизни и навсегда замкнется в своем мире. – Кэролайн! – снова позвал он, и на этот раз в его чуть охрипшем голосе прозвучала тревога.

Именно эта неподдельная взволнованность заставила ее снова взглянуть на Лоренса и едва слышно произнести:

– Все, что потом случилось со мной, Лоренс, мое несчастливое замужество за человеком, которому нужны были только мои деньги, все мои слезы и переживания, – все это очень тривиально. Просто глупая и наивная девчонка сделала неправильный выбор, вот и все. Вряд ли об этом стоит много говорить.

– Вы хотите сказать, это все пустяки в сравнении с тем, что произошло с Клер?

– Да.

– Нет! – мягко, но решительно возразил ей Лоренс. – Измена – любая измена – оскорбительна, любое предательство страшно, любая потеря горька... Кэролайн, прошу вас, не считайте, что события, выпавшие на мою долю, гораздо важнее любых других, в том числе и тех, которые имели место в вашей жизни.

По любым меркам то, что случилось с Лоренсом Элиотом, было гораздо важнее, гораздо значительнее, но Кэролайн хорошо понимала смысл его просьбы. Он хотел, чтобы ему рассказали о своих горьких переживаниях, чтобы позволили помочь, чтобы не оставляли его в невольной изоляции от других людей только потому, что произошедшая в его жизни трагедия казалась всем невероятно тяжелой и невыносимой.

Что и говорить, судьба обошлась с ним крайне жестоко. Тот факт, что Лоренсу Элиоту удалось справиться со своими бедами, свидетельствовал о незаурядности его человеческой личности. Однако теперь он просил Кэролайн лишь об одном: чтобы она позволила ему стать внимательным и сочувствующим слушателем.

Она догадалась, что за последние семнадцать лет вряд ли кто-нибудь осмеливался «плакаться в жилетку» Лоренсу Элиоту, и тот факт, что он сам просил ее об этом, несомненно, льстил ей.

В его темно-зеленых глазах Кэролайн вдруг ясно прочла искреннюю заинтересованность в ее жизни и судьбе, и у нее захватило дух от поднявшейся в ней самой ответной волны горячей симпатии.

– Кэролайн, расскажи мне о себе, – чуть хрипло прошептал Лоренс. – Расскажи, что ты чувствовала, когда твой муж тебя обманул.

Откровенно говоря, она никому никогда полностью об этом не рассказывала, стремясь самостоятельно преодолевать все трудности и эмоциональные потрясения. Ее оптимистическая натура не позволяла ей опускать руки. В глубине души всегда жила вера в то, что она все равно будет счастлива.

Но теперь Кэролайн решила рассказать все сидевшему рядом с ней мужчине, чья судьба оказалась еще более тяжелой.

– Сначала Я пришла в смятение, потом мне стало очень больно и обидно. Я никак не могла взять в толк куда испарилось все очарование и нежная забота Гранта после того, как я официально стала его женой. Я пыталась понять, в чем я ошиблась. Я думала, что сама виновата в этом, потому что сделала что-то не так и это оттолкнуло от меня моего мужа. Потом я стала пытаться снова заслужить его любовь, вернуть себе хотя бы его доброе расположение, но все оказалось напрасно.

– Должно быть, тебе было очень трудно...

– Да, очень трудно, – кивнула Кэролайн, но внутренний голос тут же возразил, что на самом деле по-настоящему трудно было не ей, а Лоренсу. Это соображение чуть было не заставило ее замолчать, но Лоренс, казалось, прочитал ее мысли и взглядом приказал продолжить свой рассказ. Это был мягкий, но по-мужски властный приказ, которому Кэролайн с охотой подчинилась.

– Наш брак длился семь лет, хотя, как я теперь понимаю, он мог длиться всю жизнь, потому что я была исполнена решимости завоевать любовь мужа, а он был вполне доволен своей жизнью. И вот в один прекрасный день отвергнутая и разъяренная любовница Гранта – их у него было немало, как потом выяснилось, – позвонила и раскрыла мне глаза относительно похождений моего супруга. Вначале я была буквально раздавлена горькой правдой, но потом почувствовала значительное облегчение: эти измены дали мне наконец ответ на мучившие меня вопросы. Его супружеская неверность заставила меня наконец действовать. Я решила, по примеру отца, разом обрубить все ненужные связи и двигаться дальше, навстречу новым, интересным открытиям. Конечно, я не обладала таким сильным характером, как он, но все же сумела добиться быстрого развода и переехала из Нью-Йорка в Сиэтл, где в прежние времена часто отдыхала вместе с родителями в ожидании новой экспедиции. Переезжая в Сиэтл, я подумала, что поживу там немного, а потом, когда буря переживаний уляжется, уеду еще куда-нибудь... Но этого так и не случилось. С тех пор прошло двенадцать лет, а я так и продолжаю жить в Сиэтле.

– Двенадцать лет? – переспросил Лоренс, мысленно делая подсчет. Ей был двадцать один год, когда она вышла замуж. Брак, длившийся семь лет, окончательно развалился двенадцать лет назад, значит... Тебе сорок?

– Будет ровно сорок через две недели, – спокойно произнесла Кэролайн и улыбнулась, заметив изумленное выражение на лице Лоренса. Очевидно, он был уверен, что она значительно моложе его. Вернее, он полагал, что Кэролайн была слишком молода для него. Теперь же, когда выяснилось, что разница в возрасте незначительна, он явно обрадовался, и это не укрылось от внимательного взгляда Кэролайн, заставив ее слегка встревожиться.

– Да, мне сорок, – повторила она, – и я довольна своей жизнью. Можно сказать, теперь я по-настоящему счастлива.

Загадочное выражение его изумрудно-зеленых глаз всколыхнуло в самой глубине ее души давно забытые желания...

– Счастлива? Это потому, что ты очень сильный человек.

Кэролайн не сразу поняла смысл сказанных Лоренсом слов, но потом мысленно согласилась с тем, что причиной ее нынешнего душевного и физического состояния была большая внутренняя сила.

– Я думаю, что мне удалось пережить все беды потому, что в детстве меня очень любили мои мама и папа. Родительская любовь сделала меня уверенной в своих силах, на всю жизнь подарила мне радостные воспоминания о счастливом детстве. – Кэролайн помолчала, потом, не без некоторых колебаний, добавила: – Думаю, ты и Клер своей горячей любовью тоже сделали Холли сильным и уверенным в себе человеком.

– Я очень надеюсь на это, Кэролайн, – серьезно сказал Лоренс. – Очень надеюсь...

В следующую секунду он погрузился в собственные горестные и одновременно сладостные воспоминания. Оба замолчали. Потом, подчиняясь какому-то внутреннему порыву, Кэролайн тихо попросила:

– Лоренс, расскажи мне о себе. Расскажи все с самого начала. Ты родился сорок с лишним лет назад...

Она замолчала, с ужасом думая, что так и не дождется от него ответа, потому что нарушила границы дозволенного. Кэролайн боялась его гнева, его удивленного презрения...

На лице Лоренса и впрямь отразилось удивление, но оно относилось к самому Лоренсу, к его неожиданной готовности поведать свою боль женщине, с которой познакомился всего несколько часов назад.

– Я родился сорок восемь лет назад в Техасе, осипшим голосом начал он. – Моя мать бросила нас с отцом, когда мне было всего пять лет. Отец был ковбоем, и следующие девять лет я кочевал вместе с ним от ранчо к ранчо, с родео на родео... Когда мне исполнилось четырнадцать, отец нашел работу на большом ранчо в штате Монтана. Через год он решил двинуться дальше, но я не захотел уезжать вместе с ним. Местная школа мне очень понравилась; кроме того, там я познакомился с Клер. Кончилось тем, что я остался работать на ранчо за то, что меня кормили и давали кров. Мы с Клер собирались пожениться, как только закончим школу. Однако нам пришлось пожениться на три месяца раньше окончания школы, потому что она не могла больше жить с отчимом. Это было в феврале, в День святого Валентина...

– Значит, она была убита в день годовщины вашей свадьбы?! – не удержалась от изумленного восклицания Кэролайн.

Она вспомнила, что телепередача с участием Лоренса была приурочена как раз ко Дню святого Валентина, и в ней упоминался тот факт, что по всему залитому кровью полу в гостиной были разбросаны кроваво-красные розы. Очевидно, авторам передачи не было известно о том, что жестокое убийство матери и ее детей произошло в день годовщины свадьбы с первым мужем, которого все считали погибшим на войне. Значит, Лоренс держал это в тайне от всех, и теперь Кэролайн была первым человеком, узнавшим об этом.

– В твоем телеинтервью об этом не было ни слова...

– Да, я никому не говорил, – мрачно кивнул Лоренс и замолчал. Его глаза сразу погасли и потемнели от боли.

– Что было дальше, Лоренс? – мягко спросила Кэролайн.

– Дерек знал, что мы с Клер поженились в День святого Валентина, – глухо сказал он. – Там, в джунглях, он неожиданно выстрелил в меня, потом снял с пальца обручальное кольцо и бросил его куда-то в заросли...

Неужели молодой Лоренс, будучи смертельно раненным, стал искать обручальное кольцо среди густых зарослей тропиков? Кэролайн с трудом могла в это поверить. И все же... Уверенный в близкой смерти, он решил во что бы то ни стало найти золотой символ любви, надежды и веры. Это и спасло его от смерти!

Прежде чем он успел найти кольцо, его обнаружили вражеские солдаты и забрали в плен. Кэролайн была почти уверена в этом, потому что в противном случае на руке Лоренса сейчас непременно было бы обручальное кольцо, означавшее, что он до сих пор считает себя связанным брачными узами с Клер и продолжает поиски пропавшей дочери Холли.

Немного помолчав, Лоренс снова заговорил, и на этот раз в его голосе зазвучала любовь:

– Холли родилась в самое Рождество, через десять с половиной месяцев после нашей свадьбы. Она была запланированным и желанным ребенком. Глядя теперь в прошлое, я не могу не удивляться тому, как это у нас с Клер хватило смелости произвести на свет ребенка в первый же год совместной жизни.

– Наверное, так случилось потому, что вы оба не могли похвастаться собственным счастливым детством? догадалась Кэролайн.

Лоренс молча кивнул, и его глаза снова потемнели от гнева.

– Я уверен, что Дерек ни разу не прикоснулся к Холли с грязными намерениями. Клер сама прошла в детстве через ужас сексуальных домогательств со стороны своего отчима, поэтому она ни за что бы не позволила Дереку сделать то же самое с нашей Холли... Может быть, именно поэтому он и застрелил ее...

– Ах, как это ужасно, Лоренс! – выдохнула Кэролайн.

– Извини, – коротко произнес он.

– За что?

– Мне кажется несправедливым подвергать других людей переживаниям из-за трагедии моей жизни, спокойно объяснил Лоренс и, немного помолчав, добавил совсем тихо: – Но это моя единственная надежда найти свою дочь...

Кэролайн подумала, что люди сами хотят услышать трагические истории, потому что находят в них странное очарование зла. Словно прочитав ее мысли, Лоренс сказал:

– Я был вынужден обратиться к помощи телевидения и прессы, но с самого начала я запретил им говорить о Холли как о юной соблазнительнице Лолите.

– Должно быть, семнадцать лет назад об этом много говорили...

– Да, – коротко кивнул Лоренс, – я совершенно уверен, что Дерек не совершал насилия над Холли.

Значит, маньяк пощадил ее не из-за извращенного чувства любви, но тогда...

Почувствовав сомнения Кэролайн, Лоренс спросил напрямую:

– О чем ты думаешь, Кэролайн? Что вызывает у тебя сомнения?

– Почему Дерек не застрелил Холли? Почему он пощадил только ее? У тебя есть на этот счет хоть какие-нибудь соображения?

– Да, – не колеблясь, ответил он, и в его голосе прозвучало сознание собственной тяжкой вины. – Он пощадил ее из-за меня... Дерек хотел, чтобы Холли своими глазами видела весь ужас жестокой расправы с ее матерью, сестрой и братом и чтобы потом прожила всю свою жизнь в ежедневных мучениях от увиденного... Многие считают, что он хотел застрелить меня там, в джунглях, потому что понял: я знаю о том, что он занимается контрабандой наркотиков. Я действительно подозревал его в этом, но дело тут не только в наркотиках. Причина, по которой он хотел моей смерти, гораздо глубже, Кэролайн и Дерек испытывал ко мне самую настоящую ненависть. Он хотел, чтобы мы с ним стали закадычными друзьями, но я с самого начала заподозрил в нем что-то неладное.

– И оказался прав.

– Да... но я все же не понял, насколько патологической и опасной личностью был он на самом деле.

– Но как же ты мог об этом знать наверняка, Лоренс?

Еще не договорив, Кэролайн увидела ответ на свой вопрос в измученных чувством собственной вины зеленых глазах Лоренса. Он считал, что был просто обязан разгадать извращенную натуру Дерека, несмотря на собственную молодость и неопытность. Он считал себя виновным в том, что слишком поздно сбежал из вьетнамского плена и не успел спасти жену и дочь от безумного маньяка.

– Ты никак не мог знать это заранее; Лоренс, мягко и убедительно проговорила она. – Не мог!

В его глазах на мгновение мелькнула благодарность за эти слова, но Кэролайн не могла заглушить терзавшие его все семнадцать лет после возвращения из плена угрызения совести.

Пока они разговаривали, мир вокруг них изменился, словно рассердившись из-за того, что произошло много лет назад в День святого Валентина. Звук морского прибоя стал громче и яростнее, ветер заметно усилился.

И лишь золотая луна продолжала безмятежно сиять на ночном небе, таинственным образом придавая Кэролайн уверенности в – том, что она имеет право бередить старые раны Лоренса.

Она чувствовала, что все рассказанное им перед телекамерами, сколь бы ужасным и трагическим оно ни было, на самом деле лишь верхушка громадного айсберга. Лоренс не хотел шокировать зрителей, он хотел лишь одного – найти свою дочь.

Набравшись смелости, Кэролайн сказала:

– Тогда, в телестудии, ты рассказал далеко не все, что с тобой произошло. Так ведь, Лоренс?

– Все, что случилось со мной во Вьетнаме, не может идти ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить моей тринадцатилетней дочери в тот страшный День святого Валентина.

Кивнув, Кэролайн замолчала. Ей казалось, что Лоренсу хочется рассказать еще что-то, но он тоже молчал.

Несколько минут прошло в задумчивой тишине. Первой ее нарушила Кэролайн.

– Знаешь, Лоренс, это даже хорошо, что твое интервью показали в День святого Валентина. Эта передача стала приветом для Холли.

– Спасибо. – Лоренс опустил голову. Кэролайн Хоторн, богатая наследница, талантливый посредник на переговорах, желанная гостья императоров, президентов, королей и принцев, молча сидела напротив самого необычного мужчины, который только мог встретиться ей в жизни, и не сводила с него задумчивых глаз.

Наконец она нерешительно сказала:

– Лоренс, если я могу что-то для тебя сделать... у меня есть связи и...

Она хотела сказать: «связи и деньги», но так и не смогла, боясь обидеть его.

– У меня тоже есть связи и деньги, – догадался он, ничуть не обидевшись. – Правительство оказывает мне в этом деле всяческое содействие, а на банковском счету Дерека осталось очень много денег. Судя по всему, вернувшись в Америку, он продолжал свой наркобизнес. Но поскольку официально не удалось доказать, что эти деньги добыты незаконным путем, суд принял решение о том, что я имею право пользоваться ими для организации поисков дочери. За семнадцать лет поисков я успел потратить целое состояние, но Холи так и не нашлась...

Лоренс помрачнел и снова замолчал, а когда заговорил, его голос звучал глухо и взволнованно:

– Меня не оставляет мысль, что я что-то упустил в своих поисках, что есть какое-то направление, которого я пока не заметил... Хотя я регулярно помещаю объявления о розыске Холли практически во всех газетах и журналах, на меня работали десятки частных детективов. Все бюро регистрации актов гражданского состояния оповещены о том, что Холли может воспользоваться не только собственным свидетельством о рождении, но и свидетельством матери или своей погибшей сводной сестры... Увы, все мои усилия пока не дали никаких результатов.

– Даже не знаю, что еще ты можешь предпринять.

Кэролайн хотела сказать, что Лоренс уже сделал все, что мог.

– Я знаю, многие считают, что Холли виновата в гибели своих родных, поэтому упорно прячется от меня, стыдясь посмотреть мне в глаза. Другие уверены, что ее уже давно нет в живых...

У него перехватило горло, и он замолчал, в упор глядя на Кэролайн своими темно-зелеными глазами, в которых теперь отражалась только безмерная боль.

Переведя дыхание, Лоренс тихо спросил:

– А как ты думаешь, Кэролайн? Почему Холи до сих пор не откликнулась?

– Ты и Клер подарили Холли огромную любовь и оптимизм. И это самый драгоценный дар для нее. Я не считаю, что она могла хоть чуточку оказаться виноватой в убийстве членов своей семьи, но...

– Но?!

Сделав глубокий вдох, Кэролайн набралась смелости и продолжила:

– Трудно представить, что все эти семнадцать лет она оставалась в полном неведении относительно того, что ее упорно разыскивает вернувшийся из плена отец. Поразительные истории твоей жизни публиковались чуть ли не в каждой газете, особенно в самом начале, когда ты только вернулся из Вьетнама.

– Ты тоже помнишь их?

– Да, – кивнула Кэролайн. В то время она была целиком и полностью занята проблемой неудавшегося брака, но все же не могла про пустить столь неординарную историю.

– Значит, – опустил голову Лоренс, – и ты считаешь; что она мертва...

– Я... – начала было Кэролайн, но тут же осеклась. Она действительно считала, что Холли уже нет в живых, но не могла сказать этого вслух.

Она думала, что Лоренс рассердится, но он уважал честность в людях, к тому же ему было не привыкать смотреть в глаза страшной правде. Ему приходилось видеть кое-что пострашнее, и все же он не сломался. Вот и теперь Лоренс принял как должное то, что Кэролайн не верила в успех его поисков, потому что Холли просто не было в живых. Принял, но это нисколько не поколебало его уверенности в том, что Холли все-таки найдется.

– О чем ты думаешь, Лоренс? – сочувственно спросила Кэролайн, не сводя с него внимательных глав.

– Я не думаю, я чувствую... Я чувствую, что она жива, – медленно проговорил он и замолчал, словно размышляя над собственными словами. Потом тихо добавил: – Я чувствую, что она жива, Кэролайн, но жива еле-еле. Таким едва живым был и я, сидя в плену у вьетнамцев. Похоже, Холли тоже находится в каком-то подобии плена, отрезанная от всего мира, но еще не ушедшая из него... – Лоренс внезапно остановился и нахмурился. – Должно быть, ты считаешь меня сумасшедшим, – пробормотал он, не глядя на Кэролайн.

– Ничего подобного! – горячо возразила она и мысленно прибавила: «Я считаю тебя самым замечательным человеком на свете!» Она не смела напрямую восторгаться Лоренсом, но и не скрывала своего искреннего восхищения.

Когда она увидела его днем, то решила, что испугать такого человека, как Лоренс Элиот, практически невозможно. Однако теперь ее невысказанная мысль по-настоящему испугала его. Сначала испугала, потом обрадовала. На его лице мелькнула неуверенная улыбка, чудесная в своей теплоте и обаянии... Увы, она быстро исчезла.

– Я хочу рассказать тебе еще кое-что, – снова заговорил Лоренс, и от его голоса у Кэролайн сильнее забилось сердце. – Когда я вернулся из Вьетнама, полиция сложила все, что было в доме Клер и Дерека, в большие коробки. В одной из них я нашел альбом с фотографиями, сделанными задолго до появления Дерека. Пять особенно удачных снимков были осторожно вынуты из своих карманов, но в целом весь альбом был оставлен.

– Ты полагаешь, Холли взяла эти фотографии с собой?

– Да, и кроме того, она взяла с собой свадебное платье Клер. – Лоренс замолчал, потом тихо сказал: – У Холли не было никаких оснований считать меня живым, но ведь этот альбом ничего не значил для всего остального мира, кроме нее самой и меня. Мне кажется, она неосознанно взяла лишь несколько снимков, оставив весь альбом... для меня, чтобы я понял, как дороги для нее воспоминания о счастливом детстве рядом с родителями...

– Разумеется, она не могла забыть своих отца и мать, – уверенно сказала Кэролайн и только теперь вдруг осознала, что мир вокруг них снова изменился.

Утихомирившиеся волны снова запели свою негромкую нескончаемую песню, ветер снова стал теплым и ласковым. Лунный свет танцевал на белом песке пляжа. Нет, она не могла забыть тебя, Лоренс, – снова сказала Кэролайн. – Она не забыла!

Был уже почти час ночи, когда они распрощались на пороге комнаты Кэролайн в мотеле, пожелав друг другу спокойной ночи. На рассвете их ждала работа по спасению очередной партии жертв нефтяного загрязнения океанского побережья.

Утром, когда Кэролайн снова появилась в спортивном зале местной школы, ее ждало известие о том, что Лоренс уже улетел на вертолете на судно береговой охраны, где срочно требовалась помощь ветеринарного врача. Там ему предстояло провести весь день до самого вечера.

Кэролайн была расстроена этим известием, хотя и убеждала себя в том, что это только к лучшему. Так ее заволновавшееся было сердечко быстрее успокоится и снова начнет биться ровно и спокойно. Собственно говоря, она и Лоренс уже рассказали друг другу все, что хотели и могли, – еще вчера вечером на пляже.

Глава 8

Брентвуд, штат Калифорния

Понедельник, 20 марта

В половине восьмого Ник остановил свой грузовик, наполненный горшками розовых кустов, у дома Рейвен. Спустя еще десять минут подъехал грузовик из питомника в Санта-Монике с саженцами сирени. В восемь часов десять минут обе машины были разгружены, и грузовик из питомника уехал.

Рейвен не вышла, чтобы поздороваться с Ником, когда он приехал. Ей нужно было сделать еще один телефонный звонок, а уж потом она была готова присоединиться к своему новому садовнику. Однако прежде чем набрать нужный номер, она невольно залюбовалась роскошными, буйно цветущими розами, расставленными вдоль изумрудно-зеленого газона.

На какое-то мгновение Рейвен почудилось, будто какой-то неведомый принц прислал ей в подарок этот огромный душистый букет роз самых нежных оттенков. Но голос рассудка очень быстро напомнил, что этот букет прислала она сама себе, потому что хотела всего лишь привести в порядок лужайку перед домом...

Разумеется, Рейвен не раз в своей жизни получала в подарок цветы начиная с тринадцатилетнего возраста, когда на ее школьной парте появилась... черная орхидея. Это случилось на следующее утро после того, как она отдала свою невинность Блейну Кэлхауну. При виде экзотического цветка редкого окраса ее сердце забилось в надежде. Конечно, этот цветок символизировал представление Блейна о ней самой как об экзотическом цветке с черными, блестящими, словно вороново крыло, лепестками, распустившемся в полную силу для него, первого возлюбленного.

Однако в последующие годы появление черной орхидеи на парте стало для Рейвен привычным ритуалом после того, как она отдавалась очередному «золотому» мальчику. Эти цветы стали для нее символом крушения надежд на любовь, стыда и позора. Рейвен так и не удалось узнать наверняка, кто именно подкладывал ей на парту черные орхидеи – жестокие любовники или же не менее жестокие соперницы-одноклассницы. Но всякий раз, обнаружив очередной символ предательства, Рейвен дерзко прикалывала черный цветок к своей блузке и с гордым видом носила его целый день, словно это была награда.

Черным орхидеям суждено было стать единственными цветами, которые Рейвен получала от своих поклонников. Повзрослев, она стала объектом горячей страсти и самых необузданных желаний со стороны богатых и влиятельных мужчин. Они осыпали Рейвен драгоценностями, но никогда не дарили цветов. Должно быть, в ней самой было что-то такое, что не позволяло любовникам дарить ей букеты в знак своей если не любви, то хотя бы благодарности. Должно быть, сама Рейвен была похожа скорее на великолепный драгоценный бриллиант, чем на живую розу.

Ни один мужчина никогда не присылал ей роз. Впрочем, один все-таки посылал! Как-то раз Джейсон Коул прислал ей в подарок две дюжины роскошных длинных роз персикового и кремового цвета в знак благодарности за удачно проведенную сделку с киностудией.

И вот теперь Рейвен предстояло убедить этого единственного человека, подарившего ей розы, в необходимости оставить концовку фильма такой, какой она была задумана в романе Лорен Синклер.

Рейвен в один присест прочитала роман «Дары любви», и он настолько тронул ее сердце, что она скупила все имеющиеся в продаже романы этой писательницы. Она уже успела проглотить еще две книги. Хотя сюжеты были совершенно разными, в них безошибочно чувствовался сильный оптимистический посыл: каждый человек заслуживает любви, какие бы постыдные тайны прошлого ни преследовали его.

Читая романы Лорен Синклер, Рейвен чувствовала себя все ближе к этой чудаковатой на первый взгляд писательнице. В то же время в ней росло удивление:

столь разительным было отличие уверенного оптимизма романов и настороженного, слабого голоса их автора.

Набирая номер в Кадьяке, Рейвен надеялась услышать наконец радостный и уверенный голос Лоренс Синклер.

После первого же сигнала в трубке раздалось тихое и слегка удивленное:

– Алло?

– Это Рейвен Уинтер. Надеюсь, я не разбудила вас?

– Нет, не разбудили. Я давно уже на ногах.

– Вот и отлично! От Барбары Рэндал я узнала, что Лорен Синклер – это ваш литературный псевдоним, а настоящее имя – Мэрилин Пире. Теперь я не знаю, как к вам обращаться. Какое имя вы предпочитаете?

– Мне абсолютно все равно. Назовите меня любым именем, – рассеянно пробормотала Холли. – Рейвен, возникли какие-то проблемы?

– Нет, никаких проблем. Я просто хотела обсудить ваши планы на следующую неделю. Хотите, я встречу вас в аэропорту и покажу вам Лос-Анджелес?

– Как это любезно с вашей стороны!

– Вы уже знаете, когда прибудете в Лос-Анджелес?

– Нет, к сожалению...

Это была вынужденная ложь. Разумеется, Холи была искренне благодарна Рейвен за предложение встретить ее в аэропорту, но ей было необходимо сохранить силы для подготовки к встрече с Джейсоном Коулом. Она нуждалась в полном душевном покое: и длительном физическом отдыхе.

– Я еще не знаю, каким рейсом прилечу в Лос-Анджелес, – сказала она, стараясь говорить как можно увереннее. – То есть, конечно, я прилечу в воскресенье, вот только не знаю, каким рейсом... Возможно, самым поздним, ночным... Дело в том, что на меня неожиданно свалилось одно срочное дело, так что не стоит беспокоиться и встречать меня в аэропорту. Я сама прекрасно справлюсь.

– Вы уверены, что не нуждаетесь в моей помощи? переспросила Рейвен, с тревогой заметив в голосе писательницы оттенок страха. – Хотите, я буду ждать вас в понедельник утром рядом с вашей гостиницей? А потом мы вместе поедем к Джейсону? В какой гостинице вы остановитесь?

– Пока еще не знаю... Спасибо за вашу заботу, Рейвен, но в Лос-Анджелесе у меня есть друзья... Вернее, знакомые... Наверное, я остановлюсь у них, а не в гостинице... А может, и в гостинице... Я знаю, до встречи с Джейсоном Коулом осталась всего неделя, а я еще не организовала свою поездку в Лос-Анджелес. Наверное, вы считаете меня слишком легкомысленной и беспечной...

Холли перевела взгляд с купленного авиабилета, лежавшего на рабочем столе, на стопку карт и путеводителей по Лос-Анджелесу, уже изученных ею во всех подробностях. Нет, она вовсе не была легкомысленной и беспечной. Ее рейс прибудет в Лос-Анджелес в субботу днем. В аэропорту она возьмет такси – кстати, впервые в жизни – и отправится в отель Бель-Эйр, выбранный для временного пребывания в огромном городе из-за уютных небольших бунгало; расположенных в цветущих садах среди маленьких прудов с лебедями. Это был элитный отель, но Холли решила не скупиться на расходы, поскольку успешный исход встречи с Джейсоном Koyлом представлялся ей гораздо важнее денег. К тому же, если судить по карте города, отель располагался всего в трех милях от киностудии, где она должна была встретиться с известным режиссером и продюсером.

У отеля всегда можно взять такси или даже лимузин, так что она без проблем сможет добраться до любого нужного ей места.

– И все же я обещаю вам, Рейвен, что непременно буду в кабинете Джейсона Коула в полдень следующего понедельника, – после короткой паузы заверила свою собеседницу Холли.

– Хорошо, но если у вас возникнут трудности, не стесняйтесь позвонить мне домой или на работу. Оба телефона вы легко найдете в телефонном справочнике. Договорились?

– Да, большое спасибо!

Оставалось лишь попрощаться, но Рейвен захотелось хоть немного подбодрить Лорен Синклер.

– И еще я хотела вам сказать, что прочитала вашу книгу «Дары любви» и она мне очень понравилась. Теперь я могу сказать с полной уверенностью, что согласна с вашим мнением: – конец романа должен остаться таким, какой он есть, без всяких изменений.

– Рейвен, вы скажете об этом Джейсону?

– Ну конечно! – заверила Рейвен. – Мы обе выступим в защиту персонажей вашей книги.

Попрощавшись с Лорен Синклер, Рейвен задумалась о только что состоявшемся разговоре. Значит, в следующий уик-энд ей не суждено стать гостеприимной хозяйкой для талантливой писательницы, прилетевшей в Лос-Анджелес из далекой Аляски. Теперь у нее не было никаких причин отменять свою давно запланированную поездку в Чикаго, на встречу бывших выпускников школы, где она когда-то училась. Впрочем, было одно «но». У нее не было сопровождающего мужчины, поскольку отношения с Майклом были окончательно разорваны всего несколько дней назад. Ей нужен был эскорт... А что, если?..

– Доброе утро!

– Доброе утро! – эхом отозвался Ник, переводя взгляд с бело-розового великолепия пышных цветов на тронутые нежным румянцем белоснежные щеки Рейвен. Ее густые иссиня-черные волосы были стянуты на затылке в конский хвост. На ней был широкий малиновый свитер и старые потрепанные джинсы.

– Значит, вы все-таки решились помочь мне с посадкой? – улыбнулся Ник.

– Да! – кивнула Рейвен и по-детски пожала плечами.

– Что же, очень рад, – сказал он. – А как ваши ладони?

– Спасибо, гораздо лучше; – улыбнулась она и протянула Нику руки ладонями вверх, чтобы он собственными глазами убедился в этом.

– Действительно, ваши раны быстро заживают, – согласился Ник. – Теперь вы сможете запросто показать мне, где и что нужно посадить. Только не надо бояться сделать ошибку. Это невозможно. Ваше дело показывать, а мое дело – посадить.

– Хорошо... но эти руки могут не только показывать, они могут еще сварить кофе. Собственно, они уже сварили его. Хотите чашечку?

– С удовольствием! Кстати, мне очень нравятся ваши джинсы.

– Спасибо, мне тоже.

– Сколько им лет?

– Я ношу их еще со студенческих лет. Ой, нет! Я купила их, когда училась в старших классах школы.

Вот он, удобный момент! Осталось лишь сказать: «Кстати, о школе...» Но Рейвен так и не решилась воспользоваться этим моментом. «Потом!» – пообещала она себе.

Когда все растения были наконец высажены в плодородную почву и дом оказался в роскошном окружении душистого разноцветного великолепия, Рейвен набралась смелости завести с Ником разговор на интересующую ее тему. Ей ничего не оставалось делать, кроме как начать этот разговор, иначе Ник мог просто уйти, закончив свою работу, и никогда уже потом не вернуться.

С самого утра Рейвен размышляла над тем, как лучше сказать ему о том, чего она хочет. Но когда настал решительный момент, с ее губ слетали совершенно иные слова.

– Ник, вы танцуете?

– Танцую? – недоуменно переспросил он.

– Ну да... я хотела спросить, умеете ли вы танцевать, – смутилась Рейвен и остановилась, не зная, что сказать дальше. Пристальный взгляд его серо-стальных глаз словно загипнотизировал ее, лишив способности ясно мыслить.

– Ну, в общем, умею, – ответил он наконец.

На самом деле Ник был великолепным танцором. Во всяком случае, именно так отзывались о нем танцевавшие с ним женщины. У него было врожденное чувство ритма и кошачья грация движений. Кстати, эти же качества плюс умение не торопить события делали Ника непревзойденным любовником.

Взглянув на ее прелестное лицо, обрамленное черными шелковистыми кудрями, он мягко спросил:

– Вы хотите, чтобы я танцевал с вами, Рейвен? Вы приглашаете меня потанцевать с вами?

В глазах Ника явственно читалось проснувшееся мужское желание близости, и. Рейвен почувствовала от этого неожиданное радостное волнение во всем теле. Однако голос рассудка тут же отрезвил ее в жизни Рейвен было немало мужчин, жаждавших близости с ней, и чем все это кончалось?

Рейвен отвернулась.

– Да, – чуть хрипло произнесла она, глядя на пышную белую сирень за окном. – Я приглашаю вас на танцы. Разумеется, не прямо сейчас, а в субботу вечером.

Встав из-за стола, Ник сделал несколько шагов к окну и, повернув Рейвен к себе лицом, тихо сказал:

– Я принимаю ваше приглашение.

– Это будет официальный прием, на который все мужчины должны явиться в смокингах и с черными галстуками-бабочками. Вам придется взять напрокат черный смокинг, но вы не волнуйтесь, я заплачу за это.

Разумеется, у Ника был свой, сшитый на заказ смокинг. А если точнее, то их было даже два.

– Я сам позабочусь о смокинге, – коротко сказал он и заметил тень озабоченности на лице Рейвен. Наверное, она хотела подробно объяснить, какой именно смокинг нужен, но не решалась, опасаясь задеть самолюбие Ника. – Не беспокойтесь, все будет сделано наилучшим образом, – едва заметно улыбнулся он, чувствуя, как в нем просыпается почти юношеское нетерпение. Да, ему хотелось потанцевать с Белоснежкой! – Я возьму что-нибудь классическое: черного цвета, традиционного элегантного покроя, без всяких новомодных украшений вроде плиссированной манишки, – успокаивающе проговорил он.

Однако выражение озабоченности не покидало ее лица, и Ник понял, что дело было не в том, чтобы садовник выглядел на приеме подобающим образом. Ее явно заботило что-то иное.

– В чем дело, Рейвен?

– Понимаете, это будет в Чикаго. Сначала праздничный обед, потом танцы. Прием начнется в субботу в восемь вечера, поэтому ранним утром того же дня нам придется вылететь из Лос-Анджелеса. Я бы предпочла рейс в шесть тридцать утра, чтобы успеть вовремя.

Рейвен остановилась перевести дыхание и дать Нику возможность отказаться сразу, если его не устраивала эта неожиданная поездка в Чикаго.

– А когда мы вернемся?

– Когда захотите! Лично для меня очень важен субботний вечер, но в воскресенье утром будет продолжение торжественного приема. Если мы останемся до самого конца, то обратно отправимся рейсом в четыре часа дня и уже в семь будем в Лос-Анджелесе.

Ник кивнул, делая вид, что размышляет о сказанном. На самом же деле он вспоминал свое деловое расписание. Ему везло. Именно в эту субботу его дочери собирались пойти к подруге на день рождения, а в воскресенье Дендра заберет их на целый день к себе. Значит, он спокойно сможет сопровождать Рейвен на торжественный прием в Чикаго и еще успеет вернуться домой до того, как Дендра привезет дочерей обратно.

Глядя на задумчивое лицо Ника, Рейвен восприняла это по-своему.

– Разумеется, я оплачу все ваши расходы. Кроме того, я компенсирую тот заработок, который вы, вероятно, рассчитывали получить за выполнение очередного заказа в предстоящий уик-энд.

– Не стоит беспокоиться об этом, – мягко, но решительно возразил Ник и тут же подумал, что, наверное, ему стоит согласиться принять от нее некоторую денежную компенсацию. Ведь он сейчас простой садовник, для которого любой заработок не может быть лишним. Эта мысль была вполне логичной и разумной, но Нику не хотелось брать деньги от женщины, в особенности от Белоснежки. – Я вполне успею выполнить все заказы.

– И все же я буду чувствовать себя гораздо лучше если вы позволите мне компенсировать все ваши затраты, – настойчиво повторила Рейвен.

– Ну хорошо, раз вы так настаиваете, – пробормотал Ник, смущенно улыбаясь.

Судя по всему, эта поездка в Чикаго имела для нее особый смысл. Взглянув на своего нового садовника, Белоснежка – или Белоснежная Акула? – вполне обоснованно решила, что он будет отлично смотреться в черном смокинге и, поскольку у нее не было другого кандидата под рукой, наняла его, Николаса Голта, владельца гостиничной империи, в качестве эффектного эскорта.

– Рейвен, а по какому случаю состоится этот торжественный прием? – поинтересовался Ник.

– Встреча выпускников школы пятнадцать лет спустя.

– А вы были на десятой годовщине?

– Нет. Честно говоря, я ни разу не встретилась ни с кем из моих одноклассников после окончания школы.

Что же случилось, чтобы для Рейвен стало так важно присутствовать на этой встрече выпускников, если она давным-давно не виделась ни с кем из своих одноклассников? Похоже, ей было страшно явиться на встречу в одиночестве. Поскольку отношения с Майклом Эндрюсом были порваны, Рейвен не оставалось ничего иного, как попросить другого красивого мужчину сопровождать ее. Она хорошо разбиралась в мужчинах и сразу поняла, что этот садовник будет производить впечатление богатого и преуспевающего господина, если на него надеть черный смокинг и галстук-бабочку.

«Неужели это единственная причина, по которой она пригласила меня в Чикаго? – с неожиданной горечью подумал Ник. – Только потому, что я хорошо буду смотреться в смокинге?»

– Мы будем жить в гостинице?

– Да, – поспешно ответила Рейвен, – для нас уже заказан номер с двумя спальнями.

– Полагаю, вам следует рассказать мне, кем я должен быть для ваших одноклассников.

Ник думал, что у Белоснежки есть наготове давно придуманная история. Он даже допускал, что она захочет представить его как известного ландшафтного архитектора, кем он и являлся на самом деле.

Вопреки его ожиданиям Рейвен ответила далеко не сразу. Это свидетельствовало о том, что у нее не было готового сценария для сопровождающего ее мужчины.

Помолчав, она сказала голосом, полным пугающей неожиданности:

– Мне бы хотелось... чтобы вы, если это, конечно, не будет вам в тягость... притворились, что небезразличны ко мне.

– Вы хотите сказать, я должен сделать вид, будто мы с вами... любовники?

– Да, – выдохнула она.

– Согласен! – весело сказал Ник и, заметив ее испуг, повторил гораздо спокойнее и дружелюбнее: Хорошо, Рейвен, я сделаю это для вас.

Глава 9

Ник с радостным нетерпением ожидал полета в Чикаго, предвкушая неторопливую беседу с Рейвен под низкий гул двигателей и бесплатное шампанское, полагавшееся пассажирам первого класса.

Но как только самолет оторвался от взлетной полосы, Рейвен погрузилась в чтение романа Лорен Синклер «Мы будем счастливы». Вернее, сделала вид, что погрузилась в чтение. Она добросовестно держала перед собой книгу в яркой суперобложке, уставившись в мелкий шрифт текста. Однако с самого начала полета она так ни разу и не перевернула страницу.

Сидевшему рядом с Рейвен раздосадованному Нику было совершенно ясно, что ее мысли были далеки и от него, и от книги. Сейчас Рейвен пребывала в другом месте, вполне реальном, в отличие от вымышленного мира любви и надежд, где разворачивалось действие романа Лорен Синклер. Там, где была сейчас Рейвен, доминировало отчаяние и постоянная боль отвергнутой души. Там ей было очень плохо, но что-то заставило ее отправиться в это болезненное путешествие в прошлое. И она нуждалась в спутнике, отправляясь туда.

Судя по всему, спутник ей не очень-то нужен, решил Ник, догадавшийся о состоянии Рейвен. Через полчаса после начала полета, не выдержав молчания, Ник тихо спросил, показывая на выгравированные золотом инициалы на ее сумочке:

– РУУ. Что означает У в середине?

Он полагал, что этот вопрос поможет ему присоединиться к путешествию Рейвен в ее прошлое, но ошибся.

Первой реакцией на этот вопрос были недовольно приподнятые брови и явное нежелание отвечать.

Ник продолжал глядеть ей в Глаза, молча требуя ответа, требуя доверия к себе.

Словно читая его мысли, Рейвен с неохотой подчинилась:

– Уиллоу[1]…

– Это семейное имя? Какое красивое!

– Нет, просто имя – и все, – сухо произнесла Рейвен, явно не желая вдаваться в подробные объяснения.

В следующую секунду она снова погрузилась в воспоминания.

Просто имя... Давно, очень давно для Рейвен это было действительно всего лишь красивое и необычное имя. Задолго до того, как она поняла, что такое зачатие, ее мать, Шейла Уинтер, рассказала девочке одну историю... Это случилось на зеленом весеннем лугу под большой серой ивой, а над головами двух сплетенных в любовном экстазе людей медленно пролетал великолепный черный ворон.

В детстве Рейвен нравилась эта история, особый шарм которой придавал некий оттенок мистики.

Но когда она стала старше, необычность имени обернулась жестокими издевательствами и насмешками со стороны сверстников. Они говорили Рейвен, что вороны отвратительные птицы смерти, черные и мерзкие, как иона сама. Второе ее имя, Уиллоу, тоже вызывало у них зловещий смех. Ива! Фу, какое убожество! Эти длинные плакучие ветви, опускающиеся до самой земли! Эта шершавая серая кора на стволе! Ну и гадость! Да если бы их родители дали им такие ужасные имена, они бы рыдали не переставая с самого утра до самого вечера...

– А ну, покажи нам, как ты умеешь плакать! Плачь, плакучая ива! – издевались они над маленькой девочкой. – Плачь, мерзкая птица смерти!

Рейвен сильно страдала от этих жестоких издевательств, но никогда не показывала своих слез! Никто из бессердечных ровесников никогда не видел, как она плачет!

Лишь однажды свидетельницей горьких слез Рейвен стала ее мать Шейла, и после того случая девочка стала и от нее скрывать свои страдания.

Со временем история о романтическом зачатии потускнела, и на первый план вышли иные, более страшные подробности.

Шейла всегда, даже во время беременности, ежедневно принимала наркотики, по большей части таблетки ЛСД.

Рейвен Уиллоу Уинтер была зачата и рождена в наркотическом опьянении. Она была отравлена наркотиками еще в утробе матери.

Со временем ее отравленный организм нашел своеобразную защиту от врожденного порока, скрыв самые уязвимые места под толстой броней ледяной невозмутимости и бесконечного терпения.

Если Рейвен была ребенком наркотиков, то Шейла принадлежала к тем, кто называл себя «детьми цветов»[2] И не видел ничего плохого в наркотиках и так называемой свободной любви. Шейла даже не знала, кто был отцом ее дочери. Поскольку мать ничего не могла рассказать дочери об отце, маленькая девочка сама придумала его.

Внимательно изучив книгу о коренных индейцах Америки, Рейне и решила, что ее отец принадлежал к племени ирокезов – гордых, благородных и отважных людей. Это ему принадлежала идея назвать дочь столь необычным именем, потому что он был сыном земли и неба Это от него Рейвен унаследовала иссиня-черные волосы и высокие красиво очерченные скулы.

В созданный ею миф об отце-индейце никак не вписывалась ее белоснежная кожа, и это сильно огорчало девочку. Она считала, что такая неестественная белизна кожи была следствием чрезмерного увлечения ее матери, Шейлы Уинтер, наркотиками и разгульным сексом.

Когда Рейвен исполнилось девять лет, она вместе с матерью и ее тогдашним дружком-сожителем переехала из Нью-Йорка в Чикаго. Вскоре дружок матери испарился, как это делали все ее мужчины, а сама Шейла увлеклась идеей найти подходящую работу в каком-нибудь богатом доме на золотом побережье озера Мичиган, где было немало зажиточных поместий.

Сначала Шейле удалось получить работу уборщицы-поденщицы. В этом качестве она была во многих домах, с отвращением выполняя свои обязанности и надеясь на лучшее. Вскоре ей подвернулся счастливый случай получить место кухарки в одном богатом доме. Кухарка поместья Торнвуд, много лет безупречно служившая своим хозяевам, решила вернуться на родину, во Флориду, освобождая тем самым не только должность, но и небольшой флигель, в котором жила все эти годы.

Шейла вовремя подсуетилась, расписав себя превосходным поваром и ловко скрыв отсутствие опыта работы.

Уволившаяся кухарка была доброй женщиной и охотно показала Шейле и ее маленькой дочери, как готовить любимые блюда хозяев, семьи Уэйнрайтов. Великолепная память Рейвен запечатлела подробный инструктаж бывшей кухарки, и впоследствии именно Рейвен, а не мать, занималась приготовлением пищи.

Увлекшись кулинарией, девочка стала читать специальную литературу с новыми, необычными рецептами, по которой стала иногда готовить новые блюда. Хозяевам нравилась стряпня, хотя все были уверены в том, что приготовлением пищи занимается Шейла, а не ее маленькая дочь. Успешному обману способствовал и тот факт, что непосредственной сервировкой стола всегда занималась отдельная прислуга.

Рейвен по-настоящему нравилось готовить. Работая на кухне, она чувствовала себя нужной матери, которая никогда по-настоящему не заботилась о ней. Кроме того, эта работа давала им обеим возможность жить в уютном флигеле на территории огромного поместья Уэйнрайтов.

Маленькой девочке, привыкшей жить в убогих квартирах, небольшой флигель представлялся огромным домом. Он стоял на берегу чудесного голубого озера, и перед ним простирались ровные лужайки, покрытые бархатной зеленой травой. Между прочим, в поместье было много ивовых деревьев, и они очень нравились Рейвен.

Рядом с поместьем Торнвуд располагались другие богатые усадьбы. На берегах озера Мичиган селились только зажиточные семьи.

Живя в Чикаго, Рейвен ходила в городскую школу и была там на очень хорошем счету. Когда директор школы узнала о предстоящем переезде в район богатых усадеб на берегу озера Мичиган, она позвонила директору небольшой частной школы, расположенной в этом престижном районе, с просьбой предоставить возможность одаренной девочке получить образование в этой школе бесплатно, так как ее мать не в состоянии заплатить за обучение дочери.

Ее просьба была удовлетворена, и вскоре Рейвен стала ученицей частной школы. Однако ее одноклассницы, девочки, происходившие из богатых и влиятельных семей, сразу невзлюбили ее. Жестокую и бессмысленную в своей беспощадности войну против Рейвен возглавила... Виктория Уэйнрайт, в доме которой работали Рейвен и Шейла. Неприязнь Виктории к Рейвен вспыхнула мгновенно и совершенно немотивированно. Возможно, шестое чувство подсказывало богатой избалованной наследнице, что в один прекрасный день у нее появится веский повод ненавидеть свою новоиспеченную одноклассницу.

Виктория была негласной предводительницей всех девочек в классе, поэтому для нее не составило труда развязать войну против Рейвен.

Подумать только! Какая наглость! Эта дочь бедной служанки посмела равняться с ними, сливками общества! И это с таким уродливым именем, в такой нищенской одежде!

У богатых одноклассниц Рейвен тоже были не совсем обычные имена: Челси, Бриттани, Кэтлин, Тейлор. Была даже девочка, которую звали Птармиган[3].

Они гордились своими необычными именами и носили их так, как носят очень дорогую одежду от наимоднейших кутюрье. Рейвен Уиллоу Уинтер тоже хотела носить свое имя с гордостью, но одноклассницы во главе с Викторией решили не допустить этого любой ценой! Изо дня в день они твердили девочке, что у нее мерзкое, отвратительное, тошнотворное имя! И вся она, со своей необычно белой кожей, заношенной одеждой и костлявой фигурой, была такой же омерзительной и уродливой, как и ее имя!

Рейвен действительно была очень худой. На белоснежной коже резко выделялись глаза, полные печали и безнадежности. Казалось, самой судьбой ей было предначертано стать вечной жертвой насмешек, издевательств, пренебрежительно – презрительного отношения. Но на тринадцатом году жизни с девочкой произошло чудо. Из гадкого утенка Рейвен за одно лето превратилась в юную красавицу с соблазнительными формами. Сама она не заметила своего преображения, потому что редко смотрелась в зеркало. Но в глазах своих одноклассниц и особенно одноклассников она прочитала такую жгучую зависть и откровенное восхищение, что поневоле стала изучать свою новую внешность.

Издевки и насмешки девочек стали еще более злобными, чем прежде, и теперь имели сексуальный оттенок. Если раньше Рейвен обзывали птицей смерти, худышкой, костлявой ведьмой, черной оборванкой, то теперь ее называли шлюхой, потаскушкой, гулящей девкой.

А что же говорили ей мальчики? Они никогда не принимали активного участия в войне против Рейвен, а теперь, превратившись из мальчиков в юношей, не могли не пялиться на женские формы одноклассниц, среди которых ярко выделялась своей красотой Рейвен Уинтер, дочь бедной служанки. Приняв жадные взгляды богатых наследников за признак настоящей любви, Рейвен позволила прикоснуться к себе...

Ей было всего тринадцать, когда она подарила свою девственность Блейну Кэлхауну, которому было тогда шестнадцать и которого она полюбила всем сердцем. Наивная девочка, Рейвен хотела обрадовать его, подарив ему еще и ребенка! Но забеременеть почему-то таки не удалось, хотя встречи с Блейном были частыми и продолжительными…

Последующие пять лет Блейн то появлялся в ее жизни, то снова исчезал непонятно куда. Он хотел обладать красивым юным телом Рейвен, но не сердцем. В постели он был груб, почти жесток. Насытившись ею, он уходил, нисколько не заботясь о ее чувствах.

В его отсутствие у Рейвен были другие мальчики и молодые мужчины, и она с радостью давала каждому то, чего они так страстно желали, в надежде получить взамен любовь и... ребенка. Увы, ее надежды никогда не сбывались.

А чего, собственно, она хотела? Будучи дочерью наркоманки, Рейвен была погублена еще в утробе матери. На ней лежало клеймо ущербности, несмотря на всю ее внешнюю ослепительную красоту. Ни один мужчина не хотел любить Рейвен. Каждый хотел только обладать ее телом, но не душой и сердцем. Но самым страшным было то, что ее лоно, святая святых женского естества, не способно было зачать новую жизнь.

В этом мире для Рейвен Уиллоу Уинтер не было и не могло быть любви – настоящей, беззаветной, преданной. Не было для нее и ребенка...

Острый ум, отличная память и огромное трудолюбие сослужили Рейвен хорошую службу. За три месяца до окончания школы она была принята в университет Лос-Анджелеса за счет государственной программы обеспечения одаренной молодежи. У нее, блестящей и незаурядной выпускницы частной школы, были подобные предложения и из других университетов, но она выбрала именно Лос-Анджелес. Во-первых, там было тепло, а во-вторых, там царила очень демократичная атмосфера, если судить по справочно-рекламной литературе. В отличие от школы там разрешалось носить даже – джинсы, которые Рейвен так любила!

В Лос-Анджелесе она сможет носить джинсы, сарафан, там будет множество студентов из разных штатов, разного социального происхождения, и там еще будет легко смешаться с общей массой молодежи. Наконец, в том городе ее оставят в покое, и она сможет полностью отдаться учебе. Кто знает, может, именно в Лос-Анджелесе Рейвен повезет и она встретит хорошего пария, который станет ей другом, любовником и даже мужем...

Рейвен собиралась отправиться в Лос-Анджелес на следующий день после вручения аттестатов зрелости, и эта перспектива, этот свет в конце тоннеля, давала ей силы выдержать оставшиеся три месяца. Теперь ей уже ничего не было страшно!

Увы, она ошиблась. Однажды, вернувшись из школы – это случилось всего за шесть недель до окончания учебы, – она застала свою мать за поспешными сборами. Шейла и ее очередной дружок собирались уезжать из Иллинойса. Она не пригласила с собой Рейвен, не сказала, где будет жить, и вообще вела себя так, словно больше не собиралась поддерживать родственные отношения с собственной дочерью. Шейла сказала только, что хозяйка поместья, миссис Уэйнрайт, зная отличные кулинарные способности Рейвен, любезно согласилась позволить ей жить во флигеле до отъезда в Лос-Анджелес на учебу в университет. Через несколько часов Шейла и ее вечно пьяный друг навсегда покинули поместье.

В полночь Рейвен проснулась от громкого, настойчивого стука в дверь. Сначала она подумала, что к ней снова явился сексуально озабоченный Блейн, который уже два года считался официальным женихом Виктории Уэйнрайт. Потом в ее сердце затеплилась надежда на возвращение матери. Однако за дверью оказался не красавец Блейн и не прокуренная Шейла Уинтер, а... Патриция Уэйнрайт, хозяйка поместья, мать Виктории!

Утонченное лицо аристократки было мрачным и не предвещало ничего хорошего. Рейвен представила, что сейчас ей сообщат о внезапной гибели матери в дорожной катастрофе, и даже схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть.

Совершенно неожиданно хозяйка сказала, что хочет немедленно поговорить с ее матерью.

– Но она уже уехала! – удивилась Рейвен.

– Уехала?!

– Ну да!

Очевидное изумление, написанное на лице хозяйки, заставило внутренне содрогнуться от дурных предчувствий. Пытаясь отогнать от себя ужасные мысли, Рейвен торопливо проговорила:

– Она предупредила вас о своем срочном отъезде и сказала, что вместо нее буду готовить еду я, пока не настанет время уезжать в университет...

На глазах у Рейвен изумление на аристократическом лице хозяйки сменилось выражением крайнего возмущения и презрения. Это выражение было хорошо знакомо Рейвен. Она часто видела его на лице ее дочери, Виктории Уэйнрайт.

– Твоя мать, Рейвен, говорила мне, что у тебя проблемы, но...

– Проблемы? – еще больше удивилась Рейвен.

– Я знаю, что ты злоупотребляешь наркотиками и страдаешь... нимфоманией. Я знаю, что ты к тому же еще и воровка!

Ошарашенная такими обвинениями в свой адрес, Рейвен потеряла дар речи. Она никогда не принимала наркотики и не страдала нимфоманией, хотя имела многочисленные сексуальные связи для нее интимные отношения не были источником наслаждения. С их помощью она лишь хотела добиться хоть немного тепла и заботы...

– Это вам мама сказала, что я... воровка? – едва слышно проговорила Рейвен.

– Не пытайся отрицать это! Мне известно, что ты неоднократно брала деньги из моего дома. Я даже знаю, зачем тебе нужны эти деньги – на наркотики и аборты!

Рейвен онемела от ужаса. Это не она, а ее мать, Шейла, постоянно употребляла наркотики! Это Шейла делала аборт за абортом! До недавнего времени Рейвен даже не подозревала, что неоднократно могла бы стать старшей сестрой. А когда узнала, об этом, бросилась к матери с мольбой: «Зачем ты делаешь аборты? Оставь хотя бы этого ребенка! Не убивай его!» В ответ Шейла окинула ее холодным взглядом и ничего не сказала. И без слов было совершенно ясно, что она не видела ничего плохого в абортах и считала их чуть ли не естественной необходимостью.

– До сих пор я смотрела на все твои выходки сквозь пальцы! – продолжала тем временем разговорчивая хозяйка. – Ради твоей матери! Она превосходная кухарка! Кроме того, я от всей души сочувствую бедняжке, которой досталась такая неблагодарная и порочная дочь! Однако, Рейвен, я не могу оставить незамеченной кражу трех тысяч долларов! Сейчас же верни мне эти деньги, иначе я вызову полицию!

– Но у меня их нет!

– Я тебе не верю!

С этими словами Патриция решительно повернулась и направилась к телефону. Потом остановилась и гневно бросила через плечо:

– Я надеюсь, мы сможем договориться без неприятной публичной огласки произошедшего. Откровенно говоря, я скрывала от мужа предыдущие кражи денег только потому, что он обязательно бы потребовал немедленного увольнения твоей матери. Ах, у меня слишком доброе сердце, и вот теперь я расплачиваюсь за это! Я просто жалела твою мать, – тяжело вздохнула она. – Разумеется, я могла бы вычитывать украденные тобой суммы из ее жалованья, но я даже этого не делала, потому что знала – большую часть заработанных денег она тратит на твое лечение. Я не виню Шейлу в том, что она тайком уехала из этого дома, но имей в виду – она забрала с собой и мое милосердие! Мне нужны мои деньги, Рейвен! Немедленно верни их мне!

– Но у меня их нет, – растерянно повторила та.

«Эти деньги у Шейлы! Моя мать – воровка...» Нет, Рейвен не могла заставить себя произнести вслух правду. Несмотря на это предательство, она все же не могла выдать мать...

Решительно подняв голову, Рейвен смело солгала, глядя прямо в глаза разгневанной Патриции Уэйнрайт:

– Я уже успела потратить их, оплатив счета за лечение.

– Пустая трата! – презрительно фыркнула хозяйка. – Тебе должно быть стыдно, негодница! Наша частная школа дала тебе редкую возможность получить бесплатно хорошее образование, тебя пустили в ограниченный круг богатых и образованных людей, а ты посмеялась над теми, кто хотел тебе помочь!

Когда Патриция упомянула школу, у Рейвен чуть не остановилось сердце от охватившего ее ужаса. Что, если миссис Уэйнрайт заявит о краже трех тысяч долларов в школу и ей не выдадут аттестат зрелости, пока не разберутся в том, кто совершил это преступление? Тогда она не сможет учиться в университете Лос-Анджелеса! Нет, этого Рейвен допустить не могла! Университет был для нее светом, в конце тоннеля, единственной надеждой на счастливое будущее!

– Поверьте, миссис Уэйнрайт, – убеждающе начала она. – Я действительно очень высоко ценю предоставленную мне возможность получить образование и попасть в хорошее общество. Мое лечение оказалось успешным. Сейчас я совсем не употребляю наркотики. Прошу вас, не надо звать полицию! Клянусь, я верну вам все деньги с процентами! Все до последнего цента!

Патриция снова вздохнула, но на этот раз тяжесть вздоха была наполовину притворной, потому что на самом деле ей хотелось вздохнуть с облегчением. Если бы ее муж знал, что она смотрела сквозь пальцы на неоднократно случавшиеся в доме кражи денег только потому, что не хотела лишиться хорошей кухарки, ей бы не поздоровилось.

– Ну хорошо, Рейвен, – процедила она сквозь зубы, – я не стану звать полицию, но ты должна немедленно убраться прочь из моего дома!

Рейвен вынуждена была покинуть уютный флигель в поместье Торнвуд, и в течение последних шести недель учебы в школе ей пришлось узнать, что такое быть бездомной. Впрочем, настоящего дома, теплого и родного, у нее никогда не было...

Рейвен повезло, и вскоре она нашла работу сразу в двух закусочных. После уроков в школе она шла в одну из них, где работала до самого закрытия, а в другой работала по субботам и, воскресеньям с утра и до позднего вечера. Ночевать она иногда оставалась в служебном помещении той или другой закусочной, иногда приходилось спать в парке на скамейке, несколько раз даже пришлось тайком оставаться на ночь в школе.

Но где бы ни приходилось ночевать Рейвен, она всегда поднималась с рассветом и ежедневно перед уроками принимала душ в женской спортивной раздевалке.

Такая жизнь длилась шесть недель. Получив аттестат с отличными оценками по всем предметам, Рейвен Уиллоу Уинтер купила билет на междугородный автобус и отважно отправилась в Лос-Анджелес навстречу своему будущему.

Поначалу ей очень понравилась теплая и дружественная атмосфера студенческого городка, в котором жизнь кипела круглые сутки, подчиняясь своим законам. Но потом Рейвен стала понемногу понимать, что даже в этом плавильном котле она выделялась среди всех остальных. Ее белоснежная кожа не воспринимала солнечный загар, оставаясь белой даже после многих часов, проведенных на пляже. Рейвен даже не краснела, словно ее тело, было изваяно из мрамора, а не из живой человеческой плоти. На Рейвен обращали внимание, на нее оглядывались, пялились, ей завидовали, ее желали, потому что среди золотисто-шоколадных красоток Калифорнии ее иссиня-черные волосы и белоснежная кожа были редким экзотическим великолепием.

Здесь, в университете, никто не смеялся над именем Рейвен или ее одеждой, но девушки как-то сторонились ее, а парни изнывали от страсти.

Рейвен украдкой наблюдала за тем, как смеются и легко флиртуют ее ровесницы, и пыталась научиться этому беспечному смеху и изящному флирту. Увы, у нее ничего не получилось. Она слишком серьезно относилась к любви, слишком большое значение придавала отношениям между мужчиной и женщиной.

Рейвен покорно отдавалась мужчинам, которые вожделели ее тела. Встречая нового любовника, она молилась о том, чтобы жгучая страсть, пылавшая в его глазах, однажды превратилась в нежную любовь.

Увы, этому не суждено было случиться. Каждый мужчина, поначалу желавший близости с Рейвен, очень скоро уходил от нее, напоследок обвинив в излишней серьезности и сухости.

Неужели ни один из них не понимал, что ее настороженная скованность вызвана страхом очередного предательства? Неужели они не понимали, что она так серьезна, потому что любовь имеет для нее огромное значение? Неужели не видели под ледяной оболочкой ее горячее трепетное сердце?

Рейвен сдержала свое обещание и вернула Патриции Уэйнрайт все украденные матерью деньги плюс высокие проценты. Первые конверты с деньгами были высланы ею еще во времена студенчества, последние – когда она уже начала работать в качестве юриста. Общая сумма возвращенных денег составила двадцать пять тысяч долларов, с лихвой покрыв нанесенный Патриции Уэйнрайт ущерб.

Восемь лет назад, отсылая последний конверт с деньгами, Рейвен почувствовала огромное облегчение от того, что перевернула наконец эту постыдную страницу своей жизни. Ей хотелось навсегда забыть годы, проведенные в поместье Торнвуд.

Но полгода назад она получила письмо с приглашением принять участие в торжественной встрече выпускников школы, организатором которой была Виктория Уэйнрайт и ее муж Блейн Кэлхаун. Торжественный прием должен был состояться в Чикаго, в отеле «Фермонт».

Это был вызов, и Рейвен решила принять его! Не теряя времени, она отослала по указанному адресу чек на пятьсот долларов. Таков был взнос за участие в приеме по полной программе, предусматривающей роскошный обед и танцы вечером в субботу и поздний завтрак с шампанским в воскресенье утром.

Теперь у Рейвен были деньги, она очень неплохо зарабатывала в качестве юриста, носила дорогую одежду от лучших кутюрье, имела со вкусом подобранные драгоценности. И все же ее финансовое благополучие не принесло ей счастья, не подарило ей ни теплой дружбы, ни верной любви. В этом смысле она по-прежнему оставалась аутсайдером.

Рейвен решила заплатить своему новому садовнику, Николасу Голту, за то, чтобы он помог ей создать иллюзию любви и счастья, доказать всем ее бывшим одноклассникам, что и она достойна настоящей любви, что она преуспела не только на профессиональном поприще.

Сидя в салоне самолета, Рейвен долго смотрела в книгу ничего не видящими глазами, размышляя о прошлом и настоящем. В конце концов она пришла к горькому выводу: с помощью Ника Голта она хотела скрыть от всех своих недоброжелателей, что они в конечном счете оказались правы, называя ее птицей смерти, плакучей ивой.

Именно такой она и стала – вечно горюющей, неспособной даже родить ребенка...

Глава 10

Апартаменты, забронированные Рейвен в отеле «Фермонт», были чуть ли не самыми лучшими. Между двумя просторными спальнями была шикарно обставленная гостиная, в которой стоял даже кабинетный рояль. Весь интерьер был выдержан в розово-лиловых и кремово-бежевых тонах. Из окон спален открывался великолепный вид на город и озеро Мичиган.

Приехав за несколько часов до торжественного приема, Рейвен и Ник разошлись по своим спальням и провели там оставшееся время, приводя себя в надлежащий вид. Ник позвонил домой и сообщил родителям номер телефона в отеле, чтобы они могли в случае необходимости позвонить ему сюда, в Чикаго. Опытным глазом магната гостиничного бизнеса он внимательно осмотрел всю комнату, предоставленную в его распоряжение, и остался весьма удовлетворен увиденным.

Одеваясь к началу приема, Ник думал только о Рейвен, с нетерпением ожидая увидеть ее в гостиной и потом спуститься вместе с ней в ресторан, где и должен был проходить прием.

Когда Рейвен наконец появилась в гостиной, Ник уже был там, рассеянно наблюдая в окно за опускавшимися на город сумерками.

Неожиданно в дверь постучали. На пороге появился посыльный с букетом черных орхидей.

Недоуменно разглядывая экзотические цветы Ник озадаченно нахмурился и в этот момент услышал за спиной голос Рейвен:

– Спасибо! Как раз то, что надо!

Обернувшись на звук ее голоса, Ник какое-то время молча глядел на великолепное сочетание черного и белого шелка ее вечернего платья. Это был образец элегантности и безупречного вкуса. Платье было в меру скромным, в меру сексуальным, выгодно подчеркивая все достоинства стройной фигуры Рейвен.

Блестящие черные волосы были зачесаны назад и уложены вокруг головы наподобие короны. Макияж на лице был минимальным, как всегда. Единственным украшением служили крупные серьги с ярко-синими сапфирами, оттенявшими пронзительную синеву больших глаз Рейвен, в которых читалась одновременно отвага и неуверенность.

Белоснежка выглядела сказочно прекрасной, но букет черных орхидей был совершенно неуместным!

– То, что надо? – эхом повторил Ник. – Это вы заказали эти черные орхидеи?

– Да, это своего рода розыгрыш для моих одноклассников.

Розыгрыш? Ничего подобного! Ник сразу понял, что дело было не в придуманном розыгрыше, а в том, что эти черные орхидеи почему-то имели для Рейвен очень большое значение – настолько большое, что она, кажется, даже платье сшила специально для такого букета.

– Давайте я помогу приколоть букет к платью, – предложил он.

– Да, конечно, – смутилась она. – Спасибо...

Осторожно вынимая орхидеи из белой упаковочной коробки, Ник не мог не восхититься качеством цветов. Это был роскошный, очень дорогой букет, но...

– Нет, все не так!

– Не так? Что именно?

– Этот букет нисколько не добавит вам очарования, Рейвен. Даже наоборот, он лишь будет отвлекать внимание от вашего прелестного лица. Он здесь совершенно не нужен.

В ее сапфировых глазах, мелькнуло что-то похожее на радостное облегчение. Ник понял, что мысль приколоть к платью этот букет не доставила ей самой никакого удовольствия.

– Поверьте мне, Рейвен, этот букет здесь не нужен! Между прочим, я специалист по цветам!

– Ну, я даже не знаю... – пробормотала Рейвен в искреннем смятении.

На самом деле она решила появиться на приеме с этим букетом на платье только потому, что ужасно боялась, как бы Виктория или Блейн не подарили ей подобный букет из черных орхидей в знак прежнего презрения и насмешки. Если она появится уже с черными орхидеями на платье, это послужит лучшей защитой от такого обидного подарка.

Но теперь, когда Ник твердо заявил, что эти цветы не подходят к ее наряду и что они совсем неуместны, Рейвен вдруг почувствовала радостное облегчение и... уверенность в себе. Даже если Виктория или Блейн осмелятся подарить ей букет черных орхидей, Ник все равно отвергнет цветы, решительно отказавшись прикалывать их к белоснежному шелку лифа ее платья.

– Хорошо, я оставлю их здесь, – кивнула она Нику.

– Вот и отлично! – улыбнулся он. – Между прочим, сегодня вы ослепительно красивы, Рейвен!

– Благодарю за комплимент. – Она слегка покраснела, услышав в его голосе мужское восхищение, и тут же одернула себя – они же договорились, что он будет притворяться влюбленным в нее! – Этот смокинг отлично смотрится на вас! – сказала Рейвен, стараясь говорить деловито и холодно.

– Благодарю вас! – откликнулся Ник с улыбкой.

Он нисколько не сомневался, что экзотическая красота Рейвен не нуждалась в экзотической красоте черных орхидей. Ей нужно БыIоo совсем другое. Ее губам не хватало улыбки, а глазам – блеска уверенности в своей неотразимой красоте.

Вместо того чтобы излучать спокойствие и сознание собственной уникальности, она выглядела несчастной, потерянной неудачницей, не представлявшей для окружающих никакого интереса.

Подчинившись внутреннему порыву, Ник ласково коснулся ее щеки, невольно наслаждаясь нежностью атласной белой кожи, и тихо сказал:

– Я не знаю, кто и как обидел вас, Рейвен, но у меня есть к вам деловое предложение. Давайте отомстим им!

В глазах Белоснежки мелькнуло удивление, потом горячая благодарность, потом ее губы дрогнули в очаровательной улыбке.

– Отличный план, Ник! Отомстим!

Виктория Уэйнрайт Кэлхаун была чрезвычайно удивлена, получив чек, подтверждавший твердое намерение Рейвен Уинтер участвовать во встрече выпускников. Потом удивление сменилось злорадным предвкушением как нельзя более удачной возможности поделиться с друзьями отвратительной правдой о Рейвен, которую ей недавно открыла мать, Патриция Уэйнрайт, когда была вынуждена объяснить дочери, откуда ей известен адрес Рейвен в Лос-Анджелесе.

Теперь к длинному списку грехов Рейвен прибавилось еще и воровство! За то время, которое оставалось до встречи выпускников, Виктория успела присоединить к истории о воровстве денег еще и кражу семейных драгоценностей.

Многие из одноклассников Виктории так и остались жить в окрестностях Чикаго, поэтому ей не составляло никакого труда поддерживать с ними постоянную связь. Они часто виделись и проводили вместе свой досуг. Без Рейвен Уинтер предстоящая встреча выпускников превратилась бы всего лишь в очередной вечер с обедом и танцами. Но Рейвен согласилась приехать, и это означало, что они вволю повеселятся, вспоминая анекдоты прошлого и всякие непристойные истории о ней и ее любовниках. Бывшие подростки, превратившиеся теперь в солидных мужчин, с удовольствием смаковали грязные подробности их интрижек с Рейвен, о которых никогда не распространялись в отрочестве. Дескать, она сама хотела всегда и со всеми подряд, потому что у нее постоянно свербило между ног!

Даже Блейн, прежде с неохотой говоривший о том, что лишил Рейвен девственности, стал теперь откровенничать. Оказалось, их любовная связь длилась целых пять лет, включая те два года, что он был женихом Виктории Уэйнрайт. Жена вскипела от гнева, когда узнала об этом, но Блейн умело погасил ее ярость, сказав, что спал с Рейвен только потому, что она сама бросалась ему на шею, не давая проходу. Чтобы окончательно примириться с женой, Блейн пообещал ей публично сказать Рейвен все, что о ней думает, и сделать это во время встречи выпускников в ресторане отеля «Фермонт» в Чикаго.

Виктория и ее друзья ожидали появления Рейвен с таким же злорадным предвкушением, с каким охотник ожидает появления своей жертвы. Разумеется, став юристом, она теперь зарабатывает приличные деньги, но не такие, которые могли бы ей позволить носить модную одежду от модных кутюрье. Наверняка ее платье будет совершенно в дурном вкусе – что-нибудь бархатное, с глубоким декольте, малинового цвета старого борделя.

Что же касалось мужчины, в сопровождении которого должна была появиться Рейвен, все в один голос предсказывали, что он окажется гораздо моложе ее, каким-нибудь безмозглым красавчиком, этаким жеребцом-производителем. Но некоторые высказывали предположение, что ее спутником скорее всего будет старый, но молодящийся богач. Разумеется, она ему не супруга, а всего лишь алчная любовница, охочая до денег и плотских удовольствий.

Собравшись в ресторане отеля «Фермонт», Виктория Кэлхаун и все ее друзья не сводили взгляда с входных дверей, боясь пропустить долгожданный момент появления в зале Рейвен Уинтер, но когда она действительно появилась на пороге, ее узнали далеко не сразу.

Сначала все взгляды оказались прикованными к Нику. Он выглядел таким же богатым, преуспевающим и уверенным, как все собравшиеся в зале, но его лицо было им абсолютно незнакомо. Наверное, этот высокий загорелый и весьма красивый незнакомец попал сюда по ошибке, но если так, его с охотой примут в свое общество.

Выполняя роль хозяев вечера, Виктория и Блейн двинулись навстречу интересному гостю, и только тут Виктория перевела взгляд на его прекрасную спутницу. Образец тонкого стиля и элегантности, она составляла ему отличную пару. Боже, это же...

– Рейвен?! – в ужасе прошептала она Блейну, умело скрывая изумление под маской широкой любезной улыбки. – Рейвен! – воскликнула она громче. Мы так рады снова видеть тебя!

– Здравствуй, Виктория! – с достоинством ответила Рейвен, не без внутреннего содрогания заметив в глазах бывших одноклассников откровенное презрение.

Потом она взглянула на Блейна и чуть не вздрогнула от жгучего вожделения в его слегка насмешливых глазах.

Ник почувствовал страх Рейвен, замкнувший ее уста для себя он уже решил, что не станет называть полностью свое имя, поскольку среди этих выпускников частной школы было немало постоянных читателей финансовых газет, в которых очень часто мелькали статьи о могучей компании «Эдем Энтерпрайзис» и ее талантливом владельце. Для друзей Рейвен он собирался стать просто Ником. Однако, увидев, что собравшихся в ресторане людей вряд ли можно было причислить к ее друзьям, представился иначе. Протянув сильную мускулистyю руку Блейну, он произнес красивым звучным баритоном:

– Меня зовут Николас.

Обменявшись с ним рукопожатием, Блейн представил Нику свою жену.

– Здравствуйте, Николас, – кокетливо промурлыкала Виктория, с любопытством разглядывая оказавшегося вблизи еще более обаятельным черноволосого спутника Рейвен. Внутри у нее все кипело от бешенства. Эта шлюха, мерзавка, потаскуха не заслуживала общества такого роскошного мужчины! Ну ничего, как только он узнает всю правду о ней – а уж она, Виктория, лично позаботится об этом, – тут же бросит ее!

Распаленное воображение рисовало Виктории живописную сцену гнева Николаса и испуганных слез съежившейся в комочек от стыда и позора Рейвен. Это был настоящий бальзам на сердце, раненное роскошным платьем мерзавки и ее импозантным кавалером!

– Я взяла на себя смелость оставить для вас места за нашим столиком, – снова промурлыкала она, не сводя глаз с Ника. – С нами будут сидеть еще две пары. – Потом она с очевидным сожалением перевела взгляд с Ника на Рейвен и добавила: – Надеюсь, ты не имеешь ничего против этого, Рейвен?

Заметно побледневшей Рейвен хотелось крикнуть во все горло: «Нет! Ни за что!» – но она не могла издать ни единого звука. Как же она сядет за один стол с той, которая так жестоко мучила ее в детстве и юности? Как она будет обедать вместе с мужчиной, которому когда-то отдала все, что имела, и который безжалостно бросил ее?

Нет, Рейвен даже не могла представить, как будет сидеть за одним столом с Викторией и Блейном! Это было совершенно непереносимо! В их присутствии она снова чувствовала себя никчемным существом, ничтожеством, не заслуживающим ни любви, ни простого человеческого тепла.

Рейвен захотелось немедленно исчезнуть, убежать куда глаза глядят из этого великолепного зала, сверкающего хрусталем и столовым серебром. Она уже представила себе, как поворачивается и бежит стремглав прочь, словно Золушка из чудесной детской сказки, заслышавшая, как часы бьют полночь... Вот только не будет влюбленного принца, который бросился бы за ней вслед...

Усилием воли стряхнув с себя оцепенение, Рейвен уже повернулась, чтобы привести свое намерение в исполнение, но тут же была мягко, но властно остановлена сильной мужской рукой, дерзко обнявшей ее узкую талию.

Серые глаза Ника с дружеским участием взглянули на нее. Он улыбнулся и ответил Виктории вместо своей испуганной спутницы:

– Мы с удовольствием посидим за вашим столом, Виктория, но чуть-чуть позже. А сейчас нам бы хотелось выпить немного шампанского и пообщаться со знакомыми. Не возражаете?

– Я не пью, – слегка дрожащим голосом сказала Рейвен, когда Ник подвел ее к серебряному фонтану с марочным шампанским.

– Я тоже не любитель выпить, – кивнул Ник, беря с подноса два хрустальных бокала, уже наполненных шампанским. Протянув один бокал Рейвен, он спокойно продолжил: – Но сегодня, мне кажется, нам обоим не повредит немного вина. Я чувствую себя несколько неподготовленным к тем вопросам, которые могут задать мне ваши... одноклассники. Мне необходим срочный краткий экскурс в прошлое Рейвен Уиллоу Уинтер.

– Честно говоря, мне нечего вам рассказать... – Тогда просто отвечайте на мои вопросы, договорились?

– Хорошо.

– Тогда вопрос номер один: где вы работаете?

– я юрист, занимаюсь вопросами права в области шоу-бизнеса и кинематографа.

– Проще говоря, вы занимаетесь юридическим сопровождением сделок и контрактов между актерами, режиссерами, писателями и киностудиями?

Разумеется, Нику давно было известно, чем именно зарабатывает себе на жизнь Белоснежка, но теперь он хотел услышать это из уст самой Рейвен.

– Да, – разочаровывающе коротко сказала она. – И какое же положение вы занимаете среди множества юристов Лос-Анджелеса, работающих в этой области? Только честно!

– Самое высокое.

– Значит, у вас элитные клиенты? Крупнейшие сделки?

– Именно так.

– Отлично!

Ник отвел взгляд и принялся спокойно разглядывать собравшихся в зале ресторана. Через некоторое время его глаза снова остановились на лице Рейвен, и он тихо произнес:

– Знаете, вы самая прекрасная из женщин в этом зале.

– И что? – слегка удивилась Рейвен.

– Вы поразительно удачны в бизнесе и ослепительно красивы. Это значит, что у вас нет ни малейшей причины робеть перед кем бы то ни было в этом зале, если, конечно, эта причина не гнездится в душе…

Рейвен опустила глаза.

Нику очень захотелось, чтобы она наконец рассказала ему обо всем, что так сильно травмировало ее душу, но вокруг них были люди, олицетворявшие собой столь неприятное для нее прошлое. Сейчас было не время задавать личные вопросы.

Улыбнувшись, Ник осторожно коснулся своим бокалом хрустального края бокала Рейвен и произнес короткий тост:

– За вас, Рейвен! И за успешное выполнение моего плана, который заключается в следующем: представьте себе, что мы сейчас в Лос-Анджелесе. Все эти люди пришли к вам, чтобы просить вашей профессиональной помощи в своих юридических проблемах, потому что все они слышали о вас крайне хвалебные отзывы.

Дело было не в шампанском, это Рейвен знала наверняка. Несколько глотков искристого вина не могли вызвать в ней ощущение блаженного уверенного тепла, разливавшегося по всему телу. Эта теплота, это чудесное ощущение полнейшей безопасности исходили от Ника! Присутствие этого сильного умного мужчины давало ей удивительное чувство защищенности и внутреннего покоя. Он смотрел на нее и прикасался к ней так, словно между ними была не только физическая страсть, но подлинная человеческая любовь.

Трезвый голос рассудка твердил Рейвен, что Ник всего лишь выполняет свое обещание и притворяется, будто любит ее. Она же сама его об этом просила и даже обещала заплатить! Но Рейвен старательно заглушала этот голос, потому что сейчас ей не нужно было знать правду.

Торжественный обед начался с деликатесных закусок перекрестного допроса со стороны так называемых друзей Рейвен. Сначала они захотели узнать все подробности ее работы. Хотя условия сделок являлись конфиденциальной информацией, имена их участников и предмет переговоров не были секретом. Но, странное дело, когда Рейвен спрашивали о ее клиентах, она не могла заставить себя назвать всем известные имена.

– Значит, – довольно улыбаясь, заключила Виктория, – среди твоих клиентов нет ни одного, чье имя было бы у всех на слуху?

– Нет, Виктория, это не так, – решительно вмешался в разговор Ник. – Рейвен ведет дела почти всех наиболее популярных актеров и режиссеров.

– Ах вот как? – недоверчиво пожала плечами Виктория.

Сделав эффектную паузу, Ник четко ответил, глядя в глаза Виктории:

– Именно так и: не иначе.

– Что ж, я рада за тебя, Рейвен, – выдавила Виктория, пытаясь изобразить на лице улыбку.

– Наверное, такая работа отнимает у тебя много времени? А как дела на личном фронте? Ты замужем?

Рейвен изо всех сил старалась представить себе, что она в Лос-Анджелесе и что эти люди пришли к ней как отличному специалисту в своей области, но у нее ничего не получалось. Инициативой владела не она, а Виктория, и Рейвен ничего не могла с этим поделать.

– Нет! я не замужем, – тихо ответила она.

– И не была?

– Ни разу.

Такой ответ, по всей очевидности, доставил Виктории немалое удовольствие, и уже в следующую секунду Рейвен поняла его причину. Такой ответ давал Виктории отличную возможность задать женщине, никогда не бывшей замужем и в детстве сильно страдавшей от собственной незаконнорожденности, еще один вопрос, имевший целью побольше уязвить ее женскую суть.

– А дети? Дети у тебя есть, Рейвен? Сидевший рядом с Рейвен Ник не придал никакого значения этому, как ему показалось, вполне безобидному вопросу. Рейвен же напряглась, словно от удара, и когда Ник ласково коснулся ее руки, то почувствовал ледяную дрожь.

– Нет, Виктория, детей нет, – ответил он вместо Рейвен. Потом повернулся к ней и, окинув влюбленным взглядом, добавил: – Пока нет.

– Ах вот как? – тщетно пытаясь скрыть свое разочарование, протянула Виктория. – Тогда понятно, почему ты сохранила фигуру.

Испуг, вызванный вопросом о детях, мгновенно потерял для Рейвен всякое значение по сравнению с тем, что сказал в ответ Ник и как посмотрел на нее своими серыми выразительными глазами.

Голос рассудка напомнил ей, что это только часть роли, самое настоящее притворство, и по ее же просьбе!

И все же Рейвен хотелось хоть на миг поверить в этот чудесный мираж любви и счастья!

Нику тоже хотелось поверить в иллюзию любви. В этот миг он не помнил о том, что Рейвен просила его притворяться ее возлюбленным. Он хотел стать им в реальности.

Очнувшись от сладких мечтаний, Ник сказал, глядя на Викторию и все, больше раздражаясь ее плохо скрытой враждебностью по отношению к Рейвен:

– Знаете, ей удалось сохранить фигуру не потому, что она еще не рожала, а потому, что она регулярно бегает и много работает в своем саду.

Это было, конечно, преувеличением, но не очень большим.

– К сожалению, у нас не слишком благоприятные условия для занятий бегом, – фыркнула Виктория, чья фигура не была такой изящной и по-спортивному подтянутой, как у Рейвен. – И вообще, чем больше я читаю о беге трусцой, тем меньше он мне нравится. Сомневаюсь, что он действительно приносит пользу.

– Я тоже, – вступила в разговор Сандра, жена одного из бывших одноклассников – и любовников Рейвен. У нее был приятный. голос с мягким южным акцентом. Она не была раньше знакома с Рейвен, поэтому у нее не было никаких предубеждений. – гораздо полезнее работать в саду. Это дает достаточную нагрузку и не утомляет. Кстати, вы слышали о знаменитых тренажерах Голта? Они установлены во всех отелях сети «Эдем».

Пять человек из восьми сидящих за столом заявили, что слышали о них; двое, включая и Рейвен, лишь пожали плечами. И только Ник никак не отреагировал на слова Сандры.

– О, это прекрасные тренажеры! – восхищенно произнесла она. – Судя по всему, этот Голт был профессиональным садовником, потому что тренажеры с поразительной точностью имитируют все движения, которые делает человек, работающий в саду. При правильном использовании тренажеров в работу вовлекаются все группы мышц, в результате повышается тонус всего тела без ненужного наращивания мышечной массы. Впрочем, если именно увеличение тех или иных мышц является вашей целью, к тренажеру прилагается дополнительное оснащение силовыми элементами. Должно быть, у профессиональных садовников профессиональные, гармонично развитые тела! Николас, вы сказали, что занимаетесь ландшафтной архитектурой. Значит, вам должно быть известно, как влияют подобные физические упражнения на формирование тела.

– Да, я действительно занимаюсь ландшафтной архитектурой, но плохо разбираюсь в бодибилдинге.

– Но вы наверняка слышали об этих тренажерах?

– Конечно.

– И какое ваше мнение'?

– Мне кажется, они гораздо эффективнее традиционного поднятия тяжестей, – сказал Ник, Глядя на Сандру и одновременно касаясь едва зажившей ладони Рейвен под столом. В ответ на это прикосновение она перестала дрожать и даже немного потеплела. Интересно, вызвал ли у Рейвен разговор о тренажерах хоть какие-нибудь ассоциации с ним самим? Чтобы проверить это предположение, Нику нужно было посмотреть ей в глаза.

Украдкой бросив взгляд на Рейвен, он убедился в том, что она даже не прислушивалась к разговору, улетев мысленно куда-то далеко.

– А что ты думаешь насчет традиционного бодибилдинга и новых тренажеров? – мягко спросил он, своим вопросом возвращая ее к действительности.

– Ничего, – вздохнула Рейвен и едва заметно улыбнулась. – Впрочем, заниматься садом гораздо приятнее, чем поднимать тяжести.

Глава 11

– Давайте потанцуем, Николас! – предложила Виктория, как только оркестр заиграл танцевальную мелодию. – Рейвен, ты не возражаешь? Тебе и Блейну тоже не помешало бы разок потанцевать вместе и вспомнить былое.

Рейвен сразу поняла, что Виктории очень хочется, чтобы она пошла танцевать с Блейном, потому что он превратит танец в настоящий кошмар. Еще до приезда в Чикаго Рейвен решила, что будет танцевать со всеми своими бывшими любовниками, позволив им еще раз прикоснуться к ней и при этом ясно продемонстрировав свое презрение.

Но теперь ей совсем не хотелось танцевать с ними. Она не хотела, чтобы их руки снова прикоснулись к ее белоснежной коже. И это желание было вызвано не слабостью, а силой. Когда-то Рейвен очень хотелось быть принятой в их круг, но теперь это не имело уже для нее ровно никакого значения. Она чувствовала себя гораздо выше их всех.

Ей не хотелось танцевать с Блейном Кэлхауном, и Ник сразу догадался об этом..

– Простите, Виктория, но я не хочу делиться Рейвен ни с кем сегодня вечером, – улыбнулся он. Мы оба настолько занятые люди, что редко имеем возможность потанцевать вместе для нас обоих это настоящая роскошь.

– А ты, Рейвен? – повернулась к ней Виктория. Ты можешь уступить мне Николаса хотя бы на один танец? В конце концов, бывали времена, когда мы делились с тобой...

– Да, разумеется, – Оборвала ее Рейвен. Она знала, что именно хотела сказать Виктория: бывали времена, когда мы с тобой делились нашими мальчиками.

Внезапно Рейвен осознала с пугающей ясностью, что Виктория так и осталась заклятым врагом, намеренным во что бы то ни стало облить ее грязью в глазах Ника.

Впрочем, что с того, что Ник узнает о ней всю правду? Ведь он только притворяется, что влюблен в нее.

Рейвен была вынуждена признать, что он оказался превосходным актером, поскольку это притворство чуть не заставило даже ее поверить в искренность его чувств.

Пусть Виктория расскажет ему все, что ей заблагорассудится!

– Иди, Ник, потанцуй с Викторией! – улыбнулась она.

– Должно быть, вы незаурядный мужчина в смысле секса, Николас, – провоцирующе проворковала Виктория, двигаясь в такт музыке и едва заметно прижимаясь к партнеру телом.

– Да почему вы так решили?

– Потому что в постели Рейвен побывали практически все мужчины, собравшиеся в этом зале.

На лице Ника не дрогнул ни один мускул.

– Это было пятнадцать лет назад, насколько я помню, – спокойно улыбнулся он выжидательно уставившейся на него Виктории.

– Да, но...

– Извините, Виктория, но я не склонен придавать слишком большое значение подростковому сексу.

Попытка Виктории натравить его на Рейвен и нарушить ее хрупкое душевное равновесие сильно раздражали Ника, но он усилием воли заставил себя сохранять невозмутимое спокойствие. Судя по всему, Виктория намеревалась непременно раскрыть ему глаза на все мыслимые и немыслимые грехи Рейвен. В свою очередь, Ник решил спокойно выслушать ее и отвергнуть все обвинения, одно за другим.

– Николас, вы должны знать, – многозначительно понизила голос Виктория. – Рейвен была caмой настоящей шлюхой, нимфоманкой! Она спала со всеми подряд! В то время она была бедна, а мальчики нашей школы были все как на подбор из зажиточных семей. Разнузданный секс с ними был для нее самым простым способом заполучить их денежки.

Таким ли уж простым?? Ник был уверен, что для Белоснежки все это было очень непросто.

– Конечно, она пыталась забеременеть, чтобы вынудить кого-нибудь из своих любовников жениться на ней, но, слава Богу, этого так и не случилось.

– Зачем вы рассказываете мне все это, Виктория? Вы считаете, что она хочет и меня заманить в ловушку?

– Очень может быть!

– Вряд ли. Рейвен очень богатая женщина, ей не нужны мои деньги.

– Ее стремление к деньгам так же велико, как потребность в многочисленных сексуальных связях!

Виктория хотела еще что-то сказать, но осеклась, заметив ледяной взгляд стальных глаз Николаса. Было совершенно очевидно, что он был сыт разговором о сексуальных потребностях Рейвен. И все же она решилась продолжить беседу.

– Вы должны узнать еще кое-что из ее прошлого...

Пока Ник и Виктория танцевали, Блейн придвинулся ближе к сидевшей за столом Рейвен.

– Ах, Рейвен, Рейвен... – прошептал он с хрипотцой в голосе. – А ведь мы с тобой ни разу не танцевали.

Рейвен передернуло от отвращения, когда она услышала его голос, его слова... Ее захлестнула волна мучительных воспоминаний. Рейвен Уинтер и Блейн Кэлхаун никогда не танцевали, никогда не назначали друг другу свиданий, даже никогда не разговаривали толком, если не считать нескольких расхожих фраз, служивших лишь прелюдией к сексу.

– Потанцуй со мной, Рейвен.

– Нет!

– Тогда почему бы нам не заняться чем-нибудь более интересным? Давай вспомним прошлое и...

Смысл его предложения был предельно ясен. В его глазах пылало знакомое ей вожделение. Блейн хотел прямо здесь и сейчас заняться с ней сексом. Интересно, где? За бархатными портьерами? Или наверху, в ее номере? Или в своем номере?

– Не притворяйся недотрогой, Рейвен, – прошептал он. – Я всегда хотел тебя. Теперь ты стала еще прекрасней, еще желанней, еще сексуальней... Вспомни, нам всегда было хорошо вдвоем. Ты помнишь?

Хорошо вдвоем? Ее сердце болезненно сжалось при воспоминании о том, как она отдала ему свою девственность.

За те двадцать лет, что прошли с того дня, Рейвен иногда казалось, что в голосе очередного любовника она слышит наконец подлинное чувство нежности и любви. Но потом она поняла, что в отличие от неопытных юношей мужчины умели притворяться, научившись говорить именно то, что хотела слышать от них женщина. На самом же деле все мужчины, независимо от своего возраста, хотели от Рейвен только одного удовлетворения своей плоти.

Блейн никогда не притворялся нежным и любящим, он был с ней самым честным из всех мужчин. Но Рейвен никогда не было с ним по-настоящему хорошо. Xoрошо было только ему, в то время как она чувствовала себя еще более одинокой и опустошенной, чем без него.

– Идем, Рейвен, – настойчиво повторил Блейн, и на этот раз в его голосе отчетливо прозвучали нотки нетерпения. – Идем же!

– Нет!

Она отвернулась от Блейна и взглянула на танцевавших Ника и Викторию. Вне всяких сомнений, та уже успела рассказать Нику все грязные сплетни о ней, смакуя каждую сальную подробность. А может, еще не успела? Ник был по-прежнему спокоен и уверенно двигался в такт музыке, все такой же элегантный и обаятельный. Похоже, Виктория еще не успела ошарашить его своими россказнями. Иначе Ник не вел бы себя так расковаванно и спокойно.

– Твой мужик будет возражать? – усмехнулся Блейн.

Вряд ли. После того как Виктория все ему расскажет, он будет даже рад ее исчезновению вместе с Блейном. Как бы он ни старался до конца играть навязанную ему роль влюбленного, рассказ Виктории вызовет в нем сильнейшеe отвращение к Рейвен. И все же ей не хотелось идти с Блейном. Поэтому она сказала:

– Да, он будет очень возражать! Может, даже задушит тебя голыми руками! Понятно?

Когда Виктория и Ник вернулись к столу, лицо последнего казалось каменным.

Значит, она ему все рассказала! Рейвен поняла, что теперь никакие деньги и прежние договоренности не заставят Ника остаться рядом с ней, притворяясь влюбленным. Гордость не позволит ему этого сделать. Он не из тех, кого можно безнаказанно дурачить. Вот сейчас он подведет Викторию к столу, потом развернется и уйдет из ресторана. Уйдет навсегда, не сказав Рейвен ни единого слова на прощание...

В каком-то смысле такой конец был предпочтительнее для нее, чем чувствовать его праведный гнев.

Однако все случилось иначе. Доведя Викторию до ее места за столом, Ник остановился и улыбнулся:

– Потанцуешь со мной, Рейвен?

Отведя ее в самый дальний, укромный угол танцевальной площадки, он оглянулся и, убедившись в том, что они находятся вне досягаемости для cлишком любопытных глаз и ушей, уверенно повел Рейвен в танце. Хотя их почти никто не видел, Ник все же настоял на том, чтобы они танцевали как счастливые влюбленные – Рейвен должна была обнять его за шею, а он ее за талию.

Их тела не соприкасались, но и без того было понятно, что эти двое любят друг друга.

Несмотря на то, что Рейвен послушно двигалась в такт его движениям, он чувствовал ее страх и скованность. Рейвен молчала, с ужасом ожидая его жестоких слов.

– У меня состоялась очень интересная и познавательная беседа с вашей подругой Викторией, – сказал Hик наконец. – Рейвен, посмотрите на меня!

Рейвен не сразу выполнила его просьбу-приказ, и он терпеливо подождал, пока она не поднимет на него свои большие пронзительно-голубые глаза.

– Хотите знать, что она мне сказала?

– Мне кажется, я уже знаю.

– Тогда посвятите и меня в это.

Руки Ника очень бережно касались ее талии, а глаза внимательно глядели в бледное лицо. Рейвен почувствовала себя немного увереннее от теплой заботы, которой светились его глаза.

– Ну хорошо, – кивнула она. – Виктория рассказала, что моя мать и я были очень бедны и жили во флигеле поместья ее матери, выполняя работу кухарки. Еще она рассказала, что все меня ненавидели и...

– Но почему, Рейвен? Почему вас ненавидели? – с мягким участием спросил Ник, и теплота его голоса заставила ее сделать неожиданное признание:

– Потому что я была не такой, как все. Они были богаты, я – бедна. Они носили дорогую одежду, сшитую в лучших домах моды. Моя одежда была всегда потертой и купленной в комиссионных магазинах. К тому же им не нравилось мое имя...

– Чем же могло не понравиться ваше имя?

– Они считали его отвратительным, гадким, уродливым... Меня дразнили птицей смерти, плакучей ивой...

Ник вскипел в душе от бешенства, представив, как больно ранили маленькую девочку издевательства и жестокие насмешки сверстников. Его охватило желание немедленно отомстить им за это! Но уже в следующую секунду первобытный инстинкт был заглушен заботой о Рейвен.

– Ваше имя мне кажется удивительным и прекрасным. К тому же оно очень подходит для такой черноволосой и гибкой, словно ива, как вы, – с искренним чувством произнес Ник.

– Спасибо, – прошептала Рейвен, на миг забыв стыд и боль прошлого, но тут же вспомнила, с каким каменным лицом Ник подошел к столу после танца с Викторией. – Что еще Виктория рассказала вам?

– Она сказала, что я, должно быть, весьма хорош в постели, если не смущаюсь целого зала ваших бывших любовников.

Рейвен опустила голову, не зная куда деваться от стыда, но Ник ласково, поднял пальцем ее подбородок и улыбнулся.

– Они никогда не были моими любовниками, – тихо сказала она. – Да, я спала с ними, но... они были тогда подростками, в силу возраста чрезмерно интересовались сексом, а я...

– Вы были одиноки? Искали любви там, где ее не было? – догадался Ник, пристально глядя в прелестные глаза Белоснежки.

– Мне очень стыдно за это, Ник.

– Это им должно быть стыдно, а не вам!

– МЫ были тогда всего лишь подростками...

– Это извиняет лишь гормональную бурю в крови, но не жестокость их отношения к вам!

Нику снова захотелось расправиться с давними обидчиками Рейвен, но и на этот раз он сумел справиться с этим нецивилизованным желанием.

– Зачем мы здесь, Рейвен? – спросил он после минутной паузы.

– Как это зачем?

– Я хочу сказать – почему вас так волнует мнение этих людей? Ведь вы нисколько не нуждаетесь в их одобрении, правда?

– Пожалуй, вы правы. Раньше я действительно хотела убедить их в том, что добилась невероятных успехов и в профессии, и в личной жизни...

– А теперь?

– А теперь мне наплевать на них! – Рейвен вдруг смело и открыто улыбнулась Нику. Но уже в следующее мгновение на ее прелестном личике появилось выражение печальной задумчивости. – Если хотите, мы можем уйти.

– Да, я хочу уйти отсюда, – кивнул Ник, – но не хочу прерывать наш танец, Рейвен.

– Да? – В ее удивленных голубых глазах мелькнул огонек слабой надежды. – Я тоже хочу продолжить наш танец...

Тогда давайте поднимемся наверх, найдем какую-нибудь приятную музыкальную радиостанцию и потанцуем в свое удовольствие! Согласны?

Глава 12

Поднявшись в апартаменты, они стали медленно танцевать на пушистом лилово-кремовом ковре гостиной. Оба молчали, но явственно чувствовали физическое влечение друг к другу.

Подчинившись наконец голосу женского естества, Рейвен медленно подняла голову, и Ник, прочитав в ее затуманившихся глазах безошибочное желание, нежно прильнул к ее губам.

Их первый поцелуй был почти невинным. Просто нежное, как перышко, прикосновение. Потом их губы осмелели, лаская друг друга все жарче и сильнее. Под страстным натиском мужских губ рот Рейвен приоткрылся в чувственном призыве, и Ник хрипло застонал от наслаждения.

– Скажи, Рейвен, чего ты сейчас хочешь? – едва слышно прошептал он ей на ухо. Его тело уже давно красноречиво говорило о том, чего хочет он, и все же Ник оставил решающее слово за ней.

Рейвен тоже горела желанием, и это было совсем иное чувство, чем прежде, с другими мужчинами. Кстати, ни один из них никогда не предоставлял ей возможность выбора, как это только что сделал Ник. Теперь она не чувствовала себя принужденной к сексу – напротив, сама пылала страстью к мужчине, узнавшему правду о ее прошлом, но не отвергнувшему ее после этого.

«Стоп! Разве ты забыла, что платишь ему за притворство?!» Эта мысль острым ножом пронзила сердце Рейвен. Неужели и теперь Ник просто играл свою роль до конца в надежде получить щедрое вознаграждение? Или в надежде, что она станет рекомендовать его – как садовника? как любовника? – своим богатым подругам?

Рейвен резко отпрянула в сторону.

– Ник, ты вовсе не обязан делать это. Там, внизу, в ресторане, на глазах у всех это было бы по достоинству оценено, но теперь, когда мы одни, не нужно больше притворяться, что...

Ник остановил этот лихорадочный монолог, приложив к ее губам палец. Он не стал говорить ей, что влюбился по-настоящему, потому что считал такое признание преждевременным для Рейвен он по-прежнему оставался простым садовником, пусть и успешным, но все же далеко не таким богатым, как владелец сети элитных отелей «Эдем». Ник искренне верил в то, что Рейвен рассказала ему о своем прошлом, о том, как одноклассницы издевались над ней, а одноклассники просто использовали ее для удовлетворения своей едва проснувшейся страсти. Но рассудок велел ему не торопить события. В его голове до сих пор звучали предостерегающие слова Виктории Кэлхаун о том, что это Рейвен былa охотником, а жертвой были наследники богатых семей.

Ник чувствовал, как в его сердце растет потребность видеть рядом с собой Белоснежку всегда – сегодня, завтра, всю жизнь! Это было очень опасно, так как он должен был думать не только о себе, но и о двух юных девочках, своих горячо любимых дочерях. Однажды они уже были жестоко преданы своей собственной матерью, и Ник не мог допустить, повторения этой трагедии.

Нику нужна была Рейвен. Он хотел ее. Он полюбил ее. Но пока не был вполне уверен, что ей можно доверять.

– Скажи, Рейвен, чего ты сейчас хочешь? – тихо повторил Ник.

– Тебя, – едва слышно выдохнула она. – Я хочу тебя, Ник...

До женитьбы на Дендре и после развода у Ника было много женщин.

Те из них, которые были с Ником после того, как он разошелся с Дендрой, знали все о нем и о правилах жизни, которых он строго придерживался. Они также с самого начала знали, что он не собирается заводить с ними слишком серьезных отношений, не говоря уже о том, чтобы жениться во второй раз. Ник никогда не знакомил их со своими дочерьми. Все женщины, с которыми он встречался, твердо знали, что любовь Ника принадлежит только его дочерям, что его отношения с женщинами никогда не выйдут за грань взаимного приятного развлечения и время препровождения.

Все женщины, с которыми Ник занимался любовью, в один голос твердили, что он самый искусный и ласковый любовник, умеющий разбудить в них самые сокровенные желания и довести их до логического конца. Путешествуя с ним по стране чувственных наслаждений, они всегда ощущали себя предметом обожания и поклонения, не говоря уже о полной безопасности.

Но теперь, оказавшись наедине с Рейвен и собираясь вместе с ней отправиться по знакомой тропе к самым вершинам блаженства, Ник вдруг понял, что это будет совершенно новое путешествие. Перед ним открывалась страна не только наслаждений, но настоящей любви, где он, похоже, так ни разу и не побывал за всю свою сексуальную жизнь... Внезапно Ник почувствовал некоторую робость. Он не знал, как себя вести, чтобы не спугнуть птицу счастья.

Нельзя торопиться! Ник решил, что станет действовать очень медленно и осторожно. Его губы будут осторожно касаться ее тела во всех мыслимых и немыслимых местах, всякий раз задерживаясь там на несколько мгновений. Это будет неторопливым началом целой вечности блаженства!

Представив себе весь сценарий, Ник приступил к действиям. Он стал раздевать Рейвен и начал со шпилек в ее черных блестящих волосах. Потом его губы нежно коснулись висков Белоснежки, потом мочек ушей, Потом шеи, подбородка...

– Что ты делаешь? – прошептала она не дыша.

– Раздеваю тебя.

Разделавшись со шпильками, его длинные ласковые пальцы переместились к сапфировым серьгам, украшавшим ее маленькие уши.

– Быстрее... – прошептала Рейвен.

– Нет.

– Но, Ник... – умоляюще выдохнула она.

Что-то в ее голосе заставило Ника посмотреть ей в глаза. Там он увидел... страх! Судя по всему, ей ни разу не пришлось наслаждаться томительной прелюдией к настоящему сексу, и теперь она боялась, что за это время произойдет что-нибудь такое, что помешает им обоим завершить начатое путешествие.

– Не бойся, здесь никого нет, кроме нас с тобой. Нам никто и ничто не помешает, – прошептал Ник. Нам с тобой некуда торопиться, Золушка. Ведь тебя не ожидает тыква-карета, запряженная шестеркой лошадей-мышей, и когда часы пробьют полночь, тебе не надо будет возвращаться домой... у нас с тобой впереди целая ночь.

Слушая успокаивающие слова Ника, Рейвен смутно понимала его правоту, но все же пыталась помочь ему самому раздеться.

– Не надо так торопиться, – улыбнулся он. – Ты действительно хочешь меня?

– Да, я безумно хочу тебя, Рейвен...

Взяв Рейвен за руку, Ник повел свою Белоснежку в ее спальню, задернул тяжелые портьеры и включил большой торшер, стоявший в углу. Его мягкий свет тотчас озарил спальню золотисто-розовой луной.

Ник медленно снял с Рейвен ее роскошное черно-белое шелковое платье и, когда она предстала передним совершенно обнаженной, стал целовать ее так, как не целовал еще ни один мужчина.

Он целовал ей ладони, колени, там, где еще недавно были кровавые ссадины, словно прося прощения за причиненные страдания и обещая никогда больше не делать ей больно.

– Ник, прошу тебя... я хочу тебя...

Подняв голову, Ник увидел в глазах Рейвен уже не страх, а блеск горячего вожделения.

– Тогда раздень меня, – обезоруживающе улыбнулся он.

Дрожащими от радостного нетерпения руками Рейвен стала расстегивать пуговицы на его рубашке...

Когда одежда была снята, Ник бережно уложил Белоснежку на прохладные шелковые простыни и снова посмотрел ей в глаза.

Там он увидел те же слова, что горели теперь в его сердце: я люблю тебя! Я люблю тебя!

Никогда еще ему не было так хорошо!

Они лежали, крепко обнявшись, чувствуя себя единым целым и наслаждаясь пережитым только что высшим блаженством.

Ник ласково перебирал пальцами пряди ее черных густых волос, рисуя в воображении чудесное выражение любви и умиротворения на лице Белоснежки.

Осторожно повернув к себе ее голову, он отвел от лица шелковые пряди блестящих волос и... увидел в глазах Рейвен тревогу.

– Что с тобой, Рейвен?

– Есть еще кое-что, чего Виктория, наверное, не успела тебе рассказать.

– Да? И что же?

– Она, как и все остальные, считает меня воровкой. Она думает, будто я воровала деньги в доме ее родителей, когда мы с мамой жили у них в поместье.

– Не только деньги, но и драгоценности, – с улыбкой добавил Ник и, заметив изумление в огромных глазах цвета сапфира, сказал: – Она мне и это рассказала. Рейвен, ты была тогда совсем юной, бедной и отчаявшейся...

Значит, ему уже было известно и об этом позорном факте из ее прошлого! Судя по мягкости голоса, Ник давно простил Рейвен и не придавал этому никакого значения. Но он должен знать правду!

Она хотела рассказать ему, как все обстояло на самом деле, но ее сердце сжалось , от боли, потому что даже теперь, спустя много лет, такой поступок казался ей предательством по отношению к матери.

Слушая ее сбивчивый рассказ, Ник искренне сопереживал, понимая, что женщина, причинившая Рейвен сильную боль, все же была ее матерью. Когда Рейвен обессиленно замолчала, он тихо сказал ей:

– Ты защищала свою мать.

И мысленно добавил: «Хотя она тебя никогда не защищала».

Рейвен до сих пор хранила верность Шейле, точно так же как дочери Ника в глубине души продолжали любить свою непутевую мать.

Помолчав, он продолжал:

– Ты взяла на себя вину своей матери. Если бы хозяйка потребовала вернуть немедленно все деньги, это стало бы настоящей катастрофой для тебя. Вряд ли малолетней воровке и наркоманке разрешили бы учиться на юридическом факультете университета.

– Но ведь она не стала делать этого, и я со времeнем с лихвой расплатилась с матерью Виктории, горько улыбнулась Рейвен. – Как выяснилось, инвестирование тех денег в мое обучение, в мое будущее оказалось для нее гораздо выгоднее, чем немедленное обращение в полицию. Я отослала ей двадцать пять тысяч долларов. Я уверена, что это намного превышает ту сумму, которую украла у нее моя мать... Кстати, миссис Уэйнрайт никогда ничего не говорила о пропавших драгоценностях, – с легким недоумением сказала Рейвен, и ее глаза стали печальными и очень серьезными. – Ник, я не воровка и никогда ею не была. Я хочу, чтобы ты знал это.

«Нет, ты воровка, Рейвен! И еще какая! – с улыбкой подумал Ник. – Ты украла мое сердце, но я не хочу, чтобы ты мне его возвращала. Оно твое».

– Хорошо, теперь я знаю, что ты не воровка, вслух сказал он, чувствуя, как в нем снова разгорается желание. – А теперь я хочу... любить тебя, Рейвен...

Любить тебя! Эти слова, отдавшись теплой волной по всему ее телу, вызвали в ней такое сильное возбуждение, какого она никогда не испытывала с другими мужчинами. Он сказал «я хочу любить тебя», а не «я хочу заняться с тобой любовью». Для Рейвен разница была огромной и очень важной.

Ник стал медленно и очень нежно целовать ее тело там, где он не успел побывать в первый раз, и Рейвен впервые в жизни полностью раскрылась, отдаваясь ему так, как ни одному другому мужчине...

Всю ночь они переходили от горячих, страстных ласк к блаженному забытью и обратно, потому что даже во сне их тела искали друг друга руками, губами...

В конце концов их разбудил настойчивый звонок телефона. Протянув руку к аппарату, Ник машинально взглянул на часы: было одиннадцать с четвертью!

– Доброе утро, Николас! – раздалось в трубке. Это я, Виктория. Мы оставили для вас и Рейвен два места за нашим столиком. Завтрак уже в разгаре. Приходите! Здесь много отличной еды и шампанского!

– Одну секундочку, Виктория, – сонно пробормотал Ник и, прикрыв трубку ладонью, с улыбкой взглянул на лежавшую рядом с ним в сладкой истоме Рейвен, которая мгновенно встревожилась при имени «Виктория». – Завтрак уже начался. Виктория и Блейн оставили для нас два места за своим столиком.

– Ты голоден? Хочешь есть?

– Я хочу только тебя, – тихо проговорил он и отняв ладонь от трубки, сказал уже громче: – Пожалуй, мы с Рейвен пропустим этот замечательный завтрак.

– Значит, мы больше не увидимся?

– Боюсь, что нет.

– Что-нибудь случилось, Николас?

Он почувствовал приступ ярости, услышав в голосе Виктории откровенную надежду на то, что между ним и Рейвен произошло что-то неприятное. Подавив желание ответить резкостью, Ник безмятежно рассмеялся и сказал в трубку:

– Нет, Виктория, как раз наоборот! Мы отлично проводим время! Передайте, пожалуйста, привет всем остальным и извинитесь за нас, что мы не придем на завтрак.

Положив трубку, Ник повернулся к Рейвен и повторил с неподдельной страстью в голосе:

– Я хочу только тебя...

Их разбудил пронзительный сигнал будильника, предусмотрительно поставленного Ником на половину второго.

Пора было вставать, принимать душ, одеваться и отправляться в аэропорт, чтобы успеть на четырехчасовой рейс в Лос-Анджелес.

Нежно поцеловав Рейвен, Ник с неохотой встал с постели и, надев уютный махровый халат, подошел к окну, чтобы раздвинуть портьеры. Ему хотелось в последний раз насладиться великолепным видом на город и озеро.

Однако никакого города и озера он не увидел. За окном большими хлопьями валил снег. Изумленный таким поворотом событий, Ник некоторое время молча глядел на сказочную картину. Тем временем голос диктора радиостанции, включенной Рейвен, привычной скороговоркой сообщил, что на город неожиданно обрушилась запоздалая снежная буря, практически парализовав движение транспорта и сделав невозможными полеты. Городской аэропорт был срочно закрыт, а все авиарейсы отложены как минимум до следующего утра.

Получилось, что Ник и Рейвен застряли в этой сказочной снежной стране, в то время как у каждого были важные дела в Лос-Анджелесе.

– Извини, – пробормотала Рейвен Нику, подсознательно ожидая от него вспышки гнева. Будь сейчас на его месте Майкл, он бы непременно обрушился на нее с градом жестоких обвинений в том, что у него срываются срочные дела. Впрочем, окажись на месте Ника Майкл, они бы не были застигнуты снегопадом в отеле, потому что отправились бы в Лос-Анджелес первым утренним рейсом – задолго до того, как над городом разразилась снежная буря.

Вспомнив Майкла, Рейвен подумала, что он наверняка нашел бы общий язык с Викторией и Блейном, очень быстро бы подружился с ними. Наверняка он бы настоял на том, чтобы Рейвен пошла танцевать с Блейном, и не только с ним, а со всеми бывшими любовниками-одноклассниками. Сам Майкл тем временем с удовольствием развлекал бы их жен. Потом Рейвен уговорила бы его отправиться спать, потому что на другой день им предстояло подняться очень рано из-за необходимости успеть на утренний рейс домой. Потом он бы потребовал от нее сексуального удовлетворения и после грубоватого совокупления крепко заснул бы, отвернувшись к стене... А Рейвен чувствовала бы себя счастливой потому что он все-таки не отказался от роли эскорта на этой важной для нее встрече выпускников...

Взглянув на Рейвен, Ник не мог не заметить ее печальную задумчивость.

– Послушай, Рейвен, – мягко сказал он, – это же еще не конец света. Напротив, так романтично! Знаешь что? Давай примем душ и закажем завтрак в номер. Но прежде мне, да и тебе, я думаю, тоже, нужно сделать несколько телефонных звонков. Согласна?

Белоснежка встретила его слова чудесной улыбкой, но в следующее мгновение на ее лице появилось крайне сосредоточенное выражение.

– Пытаешься вспомнить деловое расписание? – слегка поддел ее Ник.

– Нет, я пытаюсь вспомнить номер телефона Лорен Синклер в Кадьяке на Аляске. Она, Джейсон Коул и я должны были встретиться завтра в двенадцать часов, чтобы обсудить будущую картину, которую он снимает по ее роману «Дары любви».

– Завтра? Тогда она, может быть, уже вылетела в Лос-Анджелес.

– Вот именно! А я не знаю, в какой гостинице она остановится.

– Твое присутствие на этой встрече обязательно.

– Нет, не обязательно, но очень желательно, сказала Рейвен и мысленно добавила: «Лорен обрадуется, если я буду рядом с ней во время важного для нее разговора с Джейсоном». Она не стала говорить вслух, потому что это прозвучало бы излишне самонадеянно. – Мы с Лорен должны убедить Джейсона не менять счастливый конец ее романа. Я уже дважды звонила ей, поэтому должна вспомнить номер.

Она замолчала, сосредоточенно глядя в пространство перед собой.

– У тебя фотографическая память?

– Во всяком случае, была когда-то. С возрастом у меня появилось такое ощущение, будто пленка постепенно кончается, а другой у меня почему-то нет.

– Тогда почему бы не полистать телефонный справочник? Или Лорен Синклер – это ее псевдоним?

– Да, это действительно псевдоним, но мне известно ее настоящее имя. Однако она так заботится о сохранении своей частной жизни в полнейшей тайне, что я буду несказанно удивлена, если обнаружу номер ее телефона в справочной книге.

– Ладно, я прекращаю свои расспросы, иначе ты никогда не вспомнишь этот злополучный номер. Я пойду в свою спальню и буду звонить оттуда, чтобы не мешать тебе. А потом... Можно мне присоединиться к тебе в душе?

– Да... конечно...

Рейвен была уверена, что правильно вспомнила последовательность цифр, но когда Лорен так и не сняла трубку, она решила на всякий случай проверить номер по телефонной справочной службе Кадьяка. Как она и ожидала, в списках справочной службы не значилось ни Лорен Синклер, ни Мэрилин Пирс. Судя по всему, как и предполагал Ник, писательница уже вылетела в Лос-Анджелес.

Глава 13

Тогда Рейвен позвонила в собственный офис и оставила сообщение для своей секретарши с просьбой отменить все встречи, назначенные на первую половину понедельника, поскольку она из-за нелетной погоды застряла в Чикаго.

Сделав еще несколько деловых звонков, Рейвен подошла к окну и стала задумчиво глядеть на причудливые завихрения снежных потоков за стеклом. Наверное, на улице было очень холодно. Но даже если бы Рейвен оказалась сейчас там, под снегопадом, ей все равно было бы тепло, потому что она впервые в жизни чувствовала себя По-настоящему счастливой.

Ник тоже глядел в окно, любуясь сказочной красотой снегопада и чувствуя себя бесконечно счастливым. Набрав свой домашний номер, он стал ждать, пока трубку снимет кто-нибудь из его родителей. Наверное, счастливый голос выдаст его с головой. Во всяком случае, мама сразу поймет, что с ним произошло что-то очень хорошее.

Однако вопреки ожиданиям к телефону подошла его старшая дочь, которой было уже двенадцать лет. Саманта была дома, и это означало, что Дендра нарушила свое обещание и не взяла девочек к себе на воскресенье. Ник почувствовал приступ негодования по отношению к легкомысленной и безответственной Дендре, в очередной раз обманувшей девочек. Однажды она уже предала их, но только старшая, Саманта, помнила об этом.

Ника захлестнула волна сочувствия и горячей любви к дочери, и он сказал в трубку:

– Привет, Саманта!

– Папочка!

– Почему ты дома? Что случилось?

– Она сказала, что простудилась. Голос действительно был охрипшим.

Услышав в голосе Саманты нотки защиты по отношению к матери, по мнению Ника, совершенно не заслуживавшей этого, так как много лет назад она сама бросила своих детей, он снова возмутился. Впрочем, Саманта даже радовалась в глубине души, когда Дендра по той или иной причине отменяла воскресные свидания с детьми.

Ник надеялся, что, повзрослев, обе девочки наконец поймут, какова на самом деле их мать – эгоистичная и бессердечная.

– Как ты себя чувствуешь, детка?

– Все хорошо, папочка. Мы с бабушкой и дедушкой играем в канасту.

На лице Ника появилась счастливая улыбка. Если бы не его родители, ему было бы чрезвычайно трудно в одиночку поднимать своих дочерей. Бабушка с дедушкой горячо любили своих внучек, всякий раз с готовностью отзываясь на просьбы Ника о помощи.

– Ты выигрываешь?

На другом конце раздался счастливый детский смех.

– Нет! Выигрывает, как всегда, бабушка!

– Как всегда! – эхом откликнулся Ник, улыбаясь во весь рот. Это была своего рода семейная традиция.

Бабушка всегда выигрывала в канасту.

– А где Мелоди?

– у Джессики.

Девятилетней Мелоди могло вообще не быть на этом свете, если бы Ник в свое время не узнал о том, что Дендра беременна и собирается сделать аборт. Тогда ему удалось уговорить ее не делать этого. В итоге родилась Мелоди.

– Ты уже едешь домой, папочка? – с надеждой в голосе спросила Саманта.

– Нет, детка, – с долей грусти ответил Ник. Сейчас ему очень хотелось оказаться рядом с дочерью. Больше того. Похоже, я не смогу вернуться домой до завтрашнего вечера. Хочешь узнать почему?

– Почему? – повторил детский голосок.

– Потому что здесь, в Чикаго, внезапно разразилась сильнейшая снежная буря.

– Снежная буря? – восторженно переспросила Саманта.

Ник улыбнулся. Обе девочки обожали снег. Как только они узнали о его существовании. Все рождественские каникулы проводили на озере Тахо, где находился один из отелей «Эдем». Там они могли с утра до вечера играть в снежки, кататься на санках и пить горячий шоколад с нежнейшим зефиром, глядя как за окном тихо падают снежинки.

– Жаль, что тебя сейчас нет рядом со мной, – сказал Ник. – Знаешь, что я сейчас чувствую?

– Нет. А что ты сейчас чувствуешь?

– Мне кажется, будто я попал в один из твоих стеклянных снежных шаров и кто-то хорошенько встряхнул его!

– Здорово!

– Конечно, здорово! – согласился Ник, вспоминая коллекцию снежных шаров, которую собирала Саманта.

Из каждой деловой поездки Ник обязательно привозил ей новый шар, и таких прелестных игрушек у нее накопилось уже довольно много. Из Чикаго, где он сейчас находился, он не планировал привозить никаких подарков, потому что эта поездка была очень короткой, кроме того, внутренний голос нашептывал Нику, что из этой поездки он может привезти своим дочерям самый драгоценный подарок из всех – маму!

– Папочка, меня зовут, – с сожалением в голосе проговорила Саманта.

– Ну что ж, иди, детка! Я тебя очень люблю! До встречи завтра вечером!

– Я тоже очень люблю тебя, папочка!

«..Я тебя очень люблю! До встречи завтра вечером!..» Эти слова, сказанные Ником с огромной нежностью, громом прозвучали для вышедшей в этот момент в гостиную Рейвен. Она направлялась в душ, чтобы там подождать Ника, но на полпути передумала, решив заглянуть в нему в спальню, чтобы вместе с ним полюбоваться снегопадом. На душе у нее было сказочно тепло, сердце пело от счастья...

Но теперь все это разом куда-то пропало, и крепкий лед снова сковал ее сердце. К глазам подступили жгучие слезы разочарования. Никто уже давно не видел слез Реивен, не увидит их и Ник. Она сумеет справиться с ними к тому времени, когда он придет вслед за ней в душ. К тому же он не станет тратить времени на разглядывание ее лица, когда перед ним предстанут перспективы получения разнообразного наслаждения...

«А разве ты сама не хочешь этого?» – язвительно спросил ее внутренний голос. Да! Она хотела, чтобы Ник снова прикасался к ней, любил ее...

«Любил? – продолжал все тот же язвительный голос. – Или занимался любовью?»

Увы, теперь Рейвен знала наверняка, что все это было лишь искусным притворством с его стороны, несбыточной мечтой, которая растает вместе с ЭТИМ неожиданным снегом. Но пока она не растаяла, Рейвен хотела насладиться ее остатками.

– Рейвен!

Она уже почти дошла до душевой комнаты, когда Ник окликнул ее. Она не хотела, не могла повернуться к нему, чтобы не показать своих глупых слез. Но он сам повернул Рей вен к себе за плечо и, приподняв двумя пальцами подбородок, нежно коснулся губами ее мокрой щеки.

– Я не знаю, что ты услышала из-за моей двери, но знаю наверняка, что неправильно истолковала услышанное. Так что ты услышала?

– Ты разговаривал со своей возлюбленной... или с женой.

– Рейвен, у меня нет ни жены, ни возлюбленной, – тихо сказал Ник, глядя в заплаканные глаза Белоснежки и радостно думая о том, что ей небезразлично, есть у него жена или нет, есть ли у него вообще другая женщина, которой он может сказать: «...я тебя очень люблю! До встречи завтра вечером...» Значит, она ревнует? Она сама хочет быть его возлюбленной или даже женой? Ника охватило опасное желание сейчас же сделать Рейвен предложение, но трезвый рассудок тотчас напомнил о существовании двух девочек, которых нельзя было обмануть во второй раз.

– Я разговаривал с дочерью, – улыбнулся Ник.

– С твоей дочерью?

– Да, у меня две дочери. Саманте, с которой я только что разговаривал, уже двенадцать лет, а младшей – девять. У меня есть две дочери, Рейвен, но нет ни возлюбленной, ни жены.

– Твоя жена... она умерла? – сочувственно спросила Белоснежка.

– Кто? Дендра? – горько засмеялся Ник. – Нет, моя бывшая жена очень даже жива!

– Она сильно обидела тебя?

– Нет, – посерьезнел Ник. – Она обидела моих дочерей.

После короткого вздоха Рейвен порывисто прижалась к Нику, и он понял ее искреннее сочувствие к нему и его дочерям.

«Она полюбит их!» – обрадовался Ник.

Эта женщина, которая в юности была жестоко предана своей матерью, хорошо понимает, насколько ранимы нежные сердца девочек. Однако трезвый рассудок тут же напомнил ему слова Виктории: страсть Рейвен к деньгам ненасытна! Нику хотелось прижать ее к себе, рассказать всю правду о себе и своих дочерях, попросить ее стать ему женой, а девочкам матерью... Но, обжегшись однажды на молоке, он должен был дуть на воду не только ради собственного блага, но для блага своих дочерей. Он ни на секунду не усомнился в своей любви к Белоснежке и надеялся, что и она любит его, но время раскрыть все карты пока не настало.

Вместо того чтобы покрепче обнять Рейвен, Ник жестом велел ей сесть на диван, а сам остался стоять посередине гостиной. Такая дистанция была необходима для того, чтобы он мог спокойно рассказать ей всю историю о своей бывшей жене Дендре. Если во время рассказа он будет обнимать Рейвен, она сразу почувствует его боль и гнев и он поддастся опасному искушению рассказать всю правду не только о Дендре, но и о себе самом.

– Мы с Дендрой поженились через полгода после окончания колледжа. Это был неосмотрительный шаг с моей стороны, как я теперь понимаю. Мне хотелось иметь детей, и Дендра, как мне тогда казалось, целиком и полностью разделяла это стремление. Когда через год у нас родилась дочь Саманта, я был на седьмом небе от счастья, но Дендра оказалась ужасной матерью. К сожалению, выяснилось это только через три с лишним года. В моем присутствии она играла роль самой любящей и заботливой матери на свете, но когда меня не было, маленькая Саманта была фактически предоставлена самой себе. Дендра занималась только собой и своими капризами.

– Боже, как ужасно, – прошептала Рейвен, но Ник, казалось, не услышал ее и продолжил:

– Спустя год после рождения Саманты мы решили, что у нас должно быть двое детей. Поверь мне, Рейвен, я никогда не принуждал Дендру к рождению второго ребенка, она сама высказала свое горячее желание родить еще одного малыша. Месяц шел за месяцем, но она все не беременела, несмотря на наши совместные усилия. Мы оба были очень огорчены этой неудачей.

Ник замолчал и сделал глубокий вдох, тщетно пытаясь успокоиться. Внутри у него бушевала ярость, с которой он едва мог справиться. Его глаза были устремлены куда-то далеко, он перестал воспринимать окружающую действительность. Его сжигала ненависть и боль.

– Ник! – осторожно позвала его Рейвен. Очнувшись от горьких и мучительных воспоминаний, он улыбнулся ей и продолжил:

– Саманте было уже три года, когда это случилось. Однажды я пришел домой с работы раньше обычного. Входя в дверь, я услышал телефонный звонок и снял трубку. Медсестра из частной клиники подтвердила факт беременности Дендры, несмотря на то что все это время она принимала противозачаточные таблетки, и просила передать ей, что операция по прерыванию беременности назначена на утро следующего дня. Кроме того, выяснилось, что Дендра собиралась пройти процедуру стерилизации путем перевязки маточных труб, чтобы никогда уже не, подвергаться риску нежелательной беременности. Вот так! А ведь все это время она ловко делала вид, что вместе со мной горюет о том, чтo никак не может забеременеть во второй раз!

Рейвен всем сердцем сочувствовала Нику. Ей Хорошо была известна боль измены и предательства. Но зачем Дендра так ужасно поступила с Ником? Почему она не хотела иметь второго ребенка? Судя по всему, это было не импульсивное решение, а холодный расчет. Очевидно, Дендре очень хотелось выйти замуж за Ника, хотя она и не разделяла его желания иметь двоих детей, да еще сразу после свадьбы. Поэтому ей приходилось систематически обманывать его впоследствии.

Но почему?

Для Рейвен ответ казался очевидным: Дендра слишком сильно любила Ника, чтобы делить его еще с кем-нибудь, даже с собственными детьми.

– Наверное, Дендра очень сильно любила тебя, – вслух произнесла она.

Но Ник знал, что Дендра любила не его, а его деньги. В этом заключалась горькая правда, которую он пока не хотел открывать Рейвен. Но в ее тихих словах он услышал вдруг новую грань отношения женщины к мужчине. Рейвен полагала вполне правдоподобным то объяснение случившемуся, что Дендра просто слишком сильно любила его, а не его богатство и все, что из этого вытекает.

– И что же случилось потом, Ник?

– Я уговорил ее оставить ребенка и не делать аборт, – сказал он, а про себя добавил: «Я заплатил ей за то, чтобы она родила второго малыша», – после рождения Мелоди мы развелись. Наш брак оказался неудачным.

– Мелоди?[4]

– Да, – счастливо улыбнулся Ник. – Это имя ей очень подходит. Она всегда такая веселая и приветливая, словно звонкая песня радости и безоблачного счастья! Когда я думаю о том, что Дендра хотела убить ее задолго до рождения... Если бы в тот день я не вернулся домой пораньше...

– Но ведь ты вернулся! – ободряюще сказала ему Рейвен, думая о том, как ее мать делала аборт за абортом, без колебаний убивая своих нерожденных детей. – А кто же заботится сейчас о твоих дочерях? – вдруг встрепенулась она.

– Мои родители. Мы живем все вместе. Сегодня Дендра должна была взять их к себе на весь день, но в последнюю минуту, как это бывало уже не раз, отказалась. Заявила, что внезапно простудилась.

– Значит, она до сих пор живет в Лос-Анджелесе?

– В Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке, в других городах. Она вышла замуж за очень состоятельного человека, у которого уже есть дети.

– Ты все еще любишь ее?

– Честно говоря, я вообще не помню, чтобы я когда-либо любил ее по-настоящему. Все мои чувства были разом уничтожены в тот день, когда я понял, что она тайком была готова убить нашего ребенка и что если бы не случайность, именно так все бы и произошло. Мне страшно даже подумать об этом!

Рейвен понимающе кивнула, и в комнате на некоторое время воцарилось молчание. Наконец Ник спросил:

– А ты до сих пор любишь свою мать, несмотря на ее предательство?

Прежде чем ответить, Рейвен долго размышляла, потом едва слышно проговорила:

– Сейчас уже не люблю. Но очень долгое время после ее внезапного отъезда и всего того, что произошло потом, я действительно продолжала ее любить. Мне кажется, она не любила саму себя, поэтому оказалась неспособной любить собственного ребенка. А почему ты спрашиваешь меня об этом, Ник? Ты хочешь понять, что чувствуют Саманта и Мелоди по отношению к своей матери?

– Да. Меня особенно волнует Саманта. Она почему-то стремится во что бы то ни стало сохранить отношения с Дендрой, хотя та не проявляет особого энтузиазма.

– Ты не должен препятствовать Саманте в этом, Ник. Придет время, и она сама порвет эти отношения.

– Рейвен, я хочу познакомить тебя с моими дочерьми, – внезапно заявил Ник.

– Я буду очень рада, – прошептала она.

– Давай устроим совместный ужин на этой неделе?

– Отличная идея!

Рейвен на секунду задумалась, вспомнив, что уже очень давно – а если быть точнее, целых пять лет не готовила ужин, рассчитанный на гостей, но, понадеявшись на опыт и хорошую память, предложила:

– Может, устроим ужин у меня дома? Я неплохо готовлю.

– Ты уверена, что хочешь этого?

– Абсолютно!

– Отлично! МЫ придем к тебе в гости!

Заметив в ее глазах нерешительность, Ник мягко спросил:

– Тебя что-то беспокоит?

– Просто я подумала, не пригласить ли нам и твоих родителей?

Ник не сомневался в том, что его родители с удовольствием примут это приглашение. Особенно мама, которую уже распирало любопытство – с какой это женщиной он отправился в Чикаго на весь уик-энд?

Это ей он постарался посадить роскошные розы и сирень из собственного питомника? А теперь еще хочет познакомить со своей семьей?

– Спасибо за приглашение, но, думаю, на первый раз вполне хватит моих девочек. С Мелоди проблем не будет, а вот Саманта может заважничать и даже показать свою враждебность к тебе, чужой женщине. Она прелестная девочка, Рейвен. Ласковая и очень заботливая ко мне, к сестре, к бабушке и дедушке. Но за пределами семейного круга она скрытна и недоверчива.

Джейсон не любил тратить время попусту и никогда этого не делал, чем сильно отличался от других творческих натур, порой терявших чувство времени и пространства. В отличие от типичных представителей богемы он был очень собранным и организованным человеком.

Узнав, что первая половина дня у него неожиданно освободилась, Джейсон тут же переключил внимание на дела, которые предстояли ему в ближайшие четыре дня. В четверг он должен был вылететь в Гонконг на съемки очередного фильма, а до того нужно было выполнить множество других мелких дел и обязанностей, часть которых имела большое значение, а остальные были простой рутиной. Но Джейсон не делал различий между важным и не очень важным. Все дела будут выполнены им до отлета в Гонконг.

В течение нескольких освободившихся часов он решил разобраться с накопившейся корреспонденцией. Если бы рядом была верная Грета, он бы просто надиктовал ей все ответы. Но Греты не было, и Джейсон решил вызвать к себе стенографистку из секретариата студии.

Сняв трубку, он набрал номер исполнительного администратора студии «Голд Стар». Марго была отличным администратором, и Джейсон, несмотря на то что день вручения наград считался на студии неофициальным выходным, был уверен, что она пришлет eмy хорошую стенографистку.

На другом конце сняли трубку и Джейсон, не представляясь, сказал:

– Мне нужна помощь.

– Нет, Джейсон, – тотчас узнала его Марго. – только не сегодня. Разве ты забыл какой сегодня день?

– Нет, не забыл, но мне срочно нужна помощница.

– Всего лишь одна помощница? – недоверчиво переспросила Марго. Обычно Джейсон требовал от нее нескольких помощников и немедленно.

– Да, одна, – подтвердил Джейсон. – Точнее, мне нужна стенографистка с двенадцати до трех часов дня. Это возможно? .

– Хорошо, я пришлю тебе кого-нибудь к полудню.

– Спасибо!

– Всегда к твоим услугамl – улыбнулась Марго. – Да, чуть не забыла! Желаю удачи сегодня вечером!

Она появилась на пороге его кабинета ровно в полдень. Ее появление было абсолютно бесшумным, словно она материализовалась из воздуха.

В тот момент Джейсон был целиком погружен в свою работу, но что-то заставило его поднять голову. Опытный актер, он сумел скрыть свое изумление при виде явившейся к нему стенографистки.

В секретариате студии стенографистками и секретарями, как правило, работали начинающие актрисы. Они мечтали попасться на глаза какому-нибудь известному Голливудскому режиссеру и «засветиться», чтобы он при случае вспомнил о них и, может быть, дал какую ни будь роль в своем фильме. Для этого они всегда одевались стильно и ярко, их макияж был безупречным, они с охотой брались за любую работу и старались при всяком удобном случае продемонстрировать свое умение играть самые разные эмоциональные состояния. Они были умными, красивыми, талантливыми, и каждая обладала несомненно и индивидуальностью.

Глава 14

Их объединяла одна очень важная для Голливуда черта – уверенность в себе или по крайней мере искусная маска уверенности.

Молодая женщина, появившаяся на пороге кабинета Джейсона, выглядела очень неуверенной и робкой, что сразу удивило его. Казалось, ей смертельно хотелось исчезнуть, уйти, раствориться в воздухе. Ее лицо было наполовину скрыто волной густых золотистых волос, глаза таинственно мерцали из-за больших очков в тонкой золото и оправе. Вместо привычной для начинающих актрис яркой стильно и одежды, выгодно подчеркивающей красоту ног и фигуры, на этой стенографистке было надето очень свободное и целомудренное платье, скрывавшее ее тело от шеи до пят. Оно было вышито нежными луговыми цветами.

Джейсону понравилось это необычное платье, которое казалось принадлежностью другого мира.

Перед ним стояло дитя цветов, место которого было не в секретариате киностудии, а где-нибудь среди весенних лугов, где она могла бы тихо петь под гитару мелодичные песни о любви.

Казалось, произошла какая-то чудовищная ошибка, из-за которой это хрупкое и нежное существо оказалось вырванным из пасторальной идиллии и перенесенным в суперсовременны и кабинет известнейшего режиссера и продюсера, каким был Джейсон Коул.

Как бы там ни было, она пришла точно в двенадцать, как и обещала Марго. В ее тонких пальцах вместо гитарных струн был зажат большой блокнот. Она была готова к работе.

Нет, она не принадлежала к числу начинающих актрис, каждая из которых отдала бы несколько лет жизни за возможность провести три часа в кабинете самого Джейсона Коула, помогая ему отвечать на письма. Видение, возникшее на пороге его кабинета, явно не испытывало от этого никакого удовольствия.

Но почему она выглядела такой испуганной? Неужели Джейсон казался ей грозным и страшным? Может быть, она боялась его известной всем строгости и высокой требовательности?

Да, он действительно был очень требовательным, но при этом никогда не терял над собой контроля. Никогда! Даже теперь, хотя чувствовал сильнейшее раздражение, видя перед собой испуганное хрупкое создание вместо деловой красавицы.

Подавив недовольство, Джейсон поднялся из-за стола и приветливо улыбнулся:

– Здравствуйте! Заходите, пожалуйста! Вы пришли как раз вовремя.

Молодая женщина молча вошла в кабинет, присела на краешек стула как раз перед его рабочим Столом теперь Джейсон разглядел, как дрожали ее тонкие пальцы с обгрызенными донельзя ногтями.

Подняв взгляд на ее лицо, он увидел огромные глаза совершенно необычного сине-зеленого цвета, которые казались еще больше из-за оптического эффекта очков. Ему показалось, что даже ее глаза мелко дрожат за стеклами очков, и это вызвало в нем новый приступ досады.

Ему было совершенно необходимо как-то успокоить ее, и он решил, что проще всего будет просто показать ей, насколько легко с ним работать.

Когда она пришла к нему, он писал очередное письмо деловому партнеру. Джейсон решил продолжить диктовать ей свой ответ: пусть убедится, что бояться нечего.

– Давайте сразу приступим к делу, – сказал он с бодрой улыбкой и, когда стенографистка закивала в знак согласия, предложил: – для начала я вам кое-что продиктую.

В ее глазах мелькнула тень изумления, но Джейсон решил, что это ему только показалось, так как она тут же наклонилась достать ручку из плетеной сумочки, лежавшей рядом с ней на полу. Такие сумочки были в моде в шестидесятых годах. Приглядевшись, Джейсон увидел, что эта довольно потрепанная вещица и впрямь была тех лет.

– Готовы? – спросил он, когда стенографистка достала наконец ручку и раскрыла свой толстый блокнот. В ответ она снова кивнула головой, и он бодро начал:

– Отлично! Пишите! «Прошу иметь в виду, что не стану менять свой замысел из-за мелочных капризов...»

Джейсон не успел закончить начатую фразу, потому что на пороге кабинета возникла еще одна молодая женщина.

– Мистер Коул? Прошу прощения за опоздание... Джейсон не сразу взглянул на пришедшую, потому что не мог поверить своим глазам – сидевшая перед ним стенографистка записывала его слова не специальными стенографическими значками, а старательным детским почерком!

С трудом оторвавшись от поразительного и непонятного зрелища, Джейсон перевел взгляд на дверь кабинета. Там стояла длинноногая красавица, стильно одетая, с очень выразительным лицом.

Это была она! Его стенографистка и начинающая актриса!

Тогда кто же, черт возьми, сидел перед ним, старательно записывая его слова детским почерком?! Что это за фантом из шестидесятых годов с невероятно бледной кожей и длинными золотистыми волосами?! И почему она с такой радостью и облегчением смотрит на опоздавшую настоящую стенографистку?!

– Кто вы? – довольно резко спросил Джейсон у хрупкого создания. Она повернулась к нему, и в ее глазах снова появился страх. Тогда он повторил уже гораздо мягче:

– Кто вы?

Только теперь Джейсон вдруг осознал, что еще не слышал ее голоса. До сих пор она молчала, общаясь с ним лишь жестами и мимикой.

Когда она заговорила, ее голос оказался нежным и тихим, словно созданным для пения баллад о романтической любви.

– Я Мэрилин Пире... Лорен Синклер? – тут же поправилась она, встряхнув густой золотистой челкой.

В двенадцать часов мне была назначена встреча с вами, мистер Коул.

Холли – а это была, конечно же, она – остановилась и беспомощно оглянулась на красавицу, все еще стоявшую в дверях, словно ища поддержки.

– Это не Рейвен Уинтер, – догадался Джейсон. Рейвен застряла в Чикаго из-за нелетной погоды, и я легкомысленно решил, что наша встреча не состоится. Но мы можем поговорить и без ее участия.

– Может, лучше перенести наш разговор на другое, более удобное для вас и Рейвен Уинтер время? – робко предложила Холли.

И Джейсон сразу понял, что именно этого ей сейчас хотелось больше всего. Но если он согласится с ее предложением, то больше уже никогда ее не увидит, в этом Джейсон был абсолютно уверен. Она наверняка решила, что он продиктовал ей свое окончательное решение ни в коем случае не менять свой замысел и сделать конец фильма не таким, как в романе.

Но на самом деле слова, продиктованные ей Джейсоном, предназначались совершенно другому человеку и по другому поводу. Размышляя о том, как бы получше извиниться перед Лорен Синклер, Джейсон виновато посмотрел ей в глаза. Ему редко приходилось извиняться перед кем-либо, поэтому он сейчас испытывал некоторую неловкость.

Внезапно его пронзила мысль о том, что, возможно, это ловкий розыгрыш, что перед ним сидит ненастоящая Лорен Синклер, а чрезвычайно талантливая актриса, решившая таким образом поразить воображение Джейсона и привлечь к себе его режиссерское внимание.

Он ожидал, что его виноватый взгляд вызовет на лице популярной писательницы что-то вроде праведного гнева, но вместо этого увидел лишь смятение и полнейшее замешательство. Тогда он повернулся к так и стоявшей в дверях красавице стенографистке и сказал:.

– Боюсь, произошло недоразумение. Встреча, назначенная на двенадцать, все-таки состоится, поэтому ваша помощь сегодня не понадобится.

Настоящая актриса талантливо изобразила на лице искреннее огорчение, потом ослепительно улыбнулась и грациозно удалилась. Она очень понравилась Джейсону, и он решил непременно дать ей какую-нибудь второстепенную роль в своем очередном фильме.

Оставшись наедине с Лорен Синклер, он серьезно произнес:

– Когда вы появились в моем кабинете, я не знал, что вы не стенографистка. Те строки, которые я имел глупость вам продиктовать, не имеют ровно никакого отношения к вашему роману.

Сделав эффектную паузу, он улыбнулся и уже гораздо любезнее добавил:

– К счастью, я не отменил заказ на столик в ресторане.

Глава 15

Джейсон заранее заказал столик в ресторане Охотничьего клуба. В этот день, когда весь Лос-Анджелес был буквально наводнен репортерами со всего мира, ленч в каком-нибудь известном ресторане непременно был бы испорчен бесцеремонным вмешательством журналистов и доброжелателей, желающих взять у Коула последнее интервью перед вручением наград Академии киноискусства.

В Охотничьем клубе можно было найти необходимое уединение.

Когда метрдотель повел их по обеденному залу, наполненному голливудскими знаменитостями, Джейсону пришлось все же улыбаться направо и налево, здороваясь со знакомыми, но дальше этого не пошло.

Для Джейсона и его спутницы был забронирован столик в самом укромном уголке обеденного зала. От прочих посетителей их отделяло толстое прозрачное стекло, давая тем самым иллюзию полного уединения. Вокруг царил пьянящий аромат роз, которые пышными букетами были расставлены в напольных вазах.

Если бы Джейсон обедал с кем ни будь другим, но не сЛорен Синклер, он бы мало заботился о меню, заказав для себя лишь овощной салат и апельсиновый сок. Но в лице и во всей хрупкой фигуре писательницы угадывалось явное недоедание, поэтому он решил заказать самые калорийные, но легко перевариваемые блюда.

– Здесь отлично кормят, – сказал он, улыбаясь и подавая своей спутнице ресторанное меню.

– Не сомневаюсь, но... я совсем не голодна... я вообще очень мало ем...

– Тогда, может быть, закажем овощной салат исвежеиспеченные булочки?

– Да, – с радостью согласилась она.

Только сейчас Джейсон заметил, что стекла очков Лорен Синклер не были специальными линзами. Это были простые толстые стекла! Под огромными сине-зелеными глазами виднелись темные круги, словно она не спала несколько ночей подряд в ожидании встречи с Джейсоном Коулом, великим маэстро Голливуда.

Джейсону стало интересно, чем же кончится вся эта шарада. На миг ему даже показалось, что вот сейчас в зал ресторана войдет Рейвен Уинтер с настоящей Лорен Синклер и актриса, все это время притворявшаяся писательницей, встанет и назовет свое настоящее имя, а потом Реивен и Лорен станут уговаривать его не менять счастливый конец романа...

Бросив взгляд на сидевшую напротив него хрупкую бледную женщину, он вдруг понял, что это вовсе не розыгрыш и не маскарад. Это действительно была она, женщина, написавшая необыкновенно трогательную и правдивую историю счастливой любви, преодолевшей все преграды. Ее книга была поэтической, лирической, неземной, как и сама Лорен Синклер. Ее романы поражали читателя прежде всего мужественной надеждой на лучшее.

В них не было откровенных постельных сцен, хотя секс, разумеется, в них присутствовал. Он был почти невинным, словно сама писательница не имела в этой области никакого личного опыта. В ее романах секс был всего лишь красивой оберткой любви и поклонения.

В мозгу Джейсона замелькали сотни вопросов. Ему хотелось узнать о ней абсолютно все. Почему на ней это необычное платье? Где она живет? Вопросов было бесконечное множество.

– Ваше настоящее имя Мэрилин Пирс? – спросил он.

Сердце Холли не билось, а скорее трепетало, подобно крыльям бабочки. Это началось в тот момент, когда Рейвен предложила ей личную встречу с Джейсоном Коулом, и с тех пор не прекращалось. Это ускоренное и поверхностное сердцебиение не давало ей спать по ночам, она не могла заставить себя съесть хоть немного пищи и порой боялась, что просто-напросто не доживет до дня назначенной встречи.

Однако Холли дожила до него. Пока такси мчало ее от гостиницы, в которой она остановилась, к административному зданию киностудии «Голд Стар», она просто удивлялась тому, каким сильным оказался ее организм, доказав за последние семнадцать дней свою жизнеспособность и выносливость. Почти все семнадцать дней она толком не спала и не ела, и все же сердце продолжало биться быстро-быстро, словно крылья крохотной птахи.

Когда Холли впервые увидела синие глаза Джейсона, ей показалось, будто он давно ее ждал, искал, может, даже всю свою жизнь... у нее закружилась голова. Она почувствовала себя на грани обморока, а может, смерти?

И вот теперь он спрашивал, как ее зовут по-настоящему, и Холли вдруг впервые в жизни захотелось, чтобы к ней обращались по имени, данному ей горячо любимыми родителями.

– Да, мое легальное имя – Мэрилин Пирс, но вообще-то меня зовут Холли.

– Холли? – эхом повторил он. – Значит, вы родились в рождественские праздники?

– Да, – выдохнула она.

– И сколько же вам лет?

– Тридцать.

Судя по документам, ей было уже тридцать пять.

Именно столько должно было быть теперь настоящей Мэрилин Пирс. Но сейчас Холли решила сказать правду.

Она невольно задумалась, вспомнив далекое детство в доме родителей. Потом перед ее мысленным 'взором замелькали страшные картины, безжалостной расправы отчима...

Заметив в глазах Холли мучительную боль, Джейсон забеспокоился. Что могло причинить ee и что заставляет эту молодую женщину прятаться за волной распущенных волос и ненужными очками без диоптрий?

– Холли! – тихо позвал он, выводя ее из тяжелой задумчивости.

– Что?

– О чем вы сейчас думаете?

– Да так, ни о чем... – Она не умела лгать и, чувствуя себя неловко оттого, что обманула его, все же добавила: – Я вспомнила далекое прошлое.

– Прошу вас, расскажите об этом.

«О нет!» – пронеслось в голове Холли. Для нее было совершенно невозможно поделиться с другой живой душой страшными воспоминаниями о том снежном февральском вечере. Она знала, что, как только начнет вслух пересказывать подробности тех ужасных событий, из ее души вырвется душераздирающий крик, который она не сможет остановить никогда... Холли будет кричать, заражая зловещим ужасом всех, кто услышит ее. Она была твердо уверена, что не имеет права взваливать на плечи других свое безмерное горе.

– Нет, не могу, – ответила она на просьбу Джейсона.

Он сразу понял, что Холли не хочет делиться с ним своими воспоминаниями, и был поражен внезапным изменением цвета ее глаз. Из чудесных сине-зеленых они превратились в матово-серые. «Ты должна все рассказать кому-то, Холли, – подумал Джейсон, горячо сочувствуя ей. – Что бы ты ни скрывала в себе, тебе нужно рассказать об этом, тогда станет легче».

Но почему она не хотела ему ничего рассказывать? Почему она нe хочет рассказать все человеку, на встречу с которым решилась приехать, покинув убежище своего дома, чтобы сохранить счастливый конец придуманной ею истории любви?

Для себя Джейсон уже решил, что не станет делать конец фильма трагическим. Он оставит его таким, каким его написала в своей книге Лорен Синклер. Но если он скажет ей об этом прямо сейчас, она тут же повернется и уедет домой, исчезнет навсегда, а этого Джейсону как раз совсем не хотелось. Он хотел снова и снова видеть ее сказочно прекрасные сине-зеленые глаза, прелестную улыбку, лишь однажды тронувшую ее губы, когда она говорила о том, что родилась в Рождественские праздники.

Откровенно говоря, Джейсону хотелось не только этого. Посвятив весь свой талант и жизненную энергию своим фильмам, он никогда не питал глубоких чувств к женщинам, делившим с ним постель. Теперь же ему хотелось бы узнать, что такое настоящая любовь, о которой писала Лорен Синклер, и узнать это с помощью Холли... вместе с Холли.

Это внезапно возникшее стремление поразило самого Джейсона. Он привык всю жизнь неустанно трудиться над воплощением своих замыслов и планов. Ничто не падало ему с неба, все давалось упорным трудом. Внешне казалось, что он всего достиг без усилий. На самом же деле успех был завоеван ценой неустанного и не прекращающегося ни на один день творческого труда.

Никогда прежде Джейсону не хотелось так сильно испытать наконец, что такое подлинная любовь, а не взаимное сексуальное удовлетворение.

– Холли! – тихо сказал он, и в его голосе неожиданно прозвучала робкая мольба.

Холли услышала ее.

– Что? – тихо откликнулась она, выходя из оцепенения.

В ее глазах начали появляться крошечные островки сине-зеленого цвета, отважно вытеснявшие матово-серый мертвенный цвет.

Холли почувствовала чудесные перемены, происходившие с ней и Джейсоном, с их взаимоотношениями. Это обрадовало и одновременно испугало ее.

Чувствуя ускорившееся сердцебиение, Джейсон решил заговорить на безопасную тему.

– Холли, знаете, я никогда не был на Аляске.

– Там очень красиво.

– Расскажите мне об Аляске, прошу вас.

Конечно, его не столько интересовал этот севepный штат Америки, сколько ему хотелось заставить Холли говорить с ним.

Для начала пусть это будет рассказ о том месте, где она живет.

Сначала Холли говорила медленно и неуверенно, останавливаясь и делая частые паузы. Потом верх взял природный рассказчик, талантом которого она, несомненно, обладала. Она рассказывала ему о лесах, ледниках, изумрудном море и синем небе, об огромных свирепых медведях и могучих орлах, парящих высоко в небе. И конечно же, о людях, об удивительном богатстве культуры коренного населения Аляски.

Иногда Холли останавливалась, словно спрашивая, хочет ли Джейсон слушать ее дальше, и он неизменно просил продолжать.

К концу длинного и чрезвычайно интересного для него монолога ее глаза окончательно вернули себе прежний сине-зеленый цвет. Порой она даже улыбалась.

Наконец Холли замолчала.

– Сколько же лет вы прожили на Аляске? – спросил Джейсон, желая продолжить разговор.

– Пятнадцать.

– Похоже, вы успели объездить весь штат.

Холли кивнула, но тут же слегка нахмурилась.

– Сначала, когда я только приехала на Аляску, я действительно много путешествовала – сказала она и про себя добавила: «А теперь я очень редко выхожу из своего домика. Теперь даже прогулка в город и обратно кажется мне непосильным подвигом... Я отправляюсь в город только по необходимости: в магазин за продуктами, на почту, чтобы отправить очередную рукопись, да еще в кинотеатр, когда там показывают фильм Джейсона Коула... или с его участием».

– И где вам понравилось больше всего? – спросил Джейсон, снова выдергивая Холли из воспоминаний, куда она все время норовила уплыть.

– В Барроу, – улыбнулась она. – Раньше я ездила туда каждое лето.

– Почему?

– Потому что летом, с мая по август, солнце там не заходит. Оно начинает опускаться, как и положено, к вечеру, но не дотягивает до линии горизонта каких-нибудь нескольких сантиметров и снова начинает подниматься. Так и прыгает этот солнечный мячик все лето.

Когда Холли рассказывала об этом, в ее глазах отразилось давнее восхищение шалостью полярного солнца.

– Мне бы тоже хотелось увидеть это, – неожиданно для самого себя сказал Джейсон.

Холли внимательно посмотрела на него.

«Я хочу увидеть это вместе с тобой», – сказали ей его синие выразительные глаза.

На бледных щеках Холли вспыхнул яркий румянец, но она не отвернулась. Ее глаза засияли робкой радостью, с каждой секундой становясь все прекраснее и выразительнее.

Холли и Джейсон еще долго разговаривали о красоте природы, о магии кинематографического искусства.

И ни один из них не касался темы магии любви, во, власти которой оба они находились вот уже несколько часов, – им обоим хотелось, чтобы этот радостный рассвет новорожденной любви длился вечно.

Неожиданно Джейсон почувствовал тревожный сигнал своих внутренних часов, которые никогда его не подводили. Он взглянул на запястье – было почти четыре! Меньше чем через час ему предстояло отправиться на церемонию вручения «Оскара».

– Мне пора идти, – извинился он. – Вручение наград начнется ровно в шесть часов, и я должен быть на месте хотя бы за двадцать минут до начала.

– Вручение наград? – переспросила Холли, и Джейсону стало ясно, что она не понимает, о чем идет речь. Это удивило и обеспокоило его.

Возможно, для жителей Кадьяка ежегодная церемония вручения «Оскара» не являлась событием первостепенной важности, но ведь Холли сказала, что прилетела в Лос-Анджелес еще в субботу. Неужели за эти два дня она ни разу не включала телевизор, не читала газет? Или даже здесь, в Лос-Анджелесе, она присутствовала только физически, духовно пребывая в своем вымышленном мире счастья и любви? Или в мире скорби и боли?

– Да, она состоится сегодня вечером, ровно в шесть часов, – терпеливо повторил Джейсон, умело скрывая удивление и тревогу. – Предварительная договоренность с организаторами торжества предусматривала мое участие без сопровождающих лиц, однако если я приведу с собой прелестную гостью, все будут только рады. Хотите поехать со мной, Холли?

– Heт-нeт, – торопливо прошептала она, но тут же смущенно добавила: – То есть я, конечно, хочу...

Она запнулась, потому что не могла заставить себя выговорить логическое окончание фразы – «хочу поехать с вами».

В следующее мгновение, справившись со смущением, Холли сказала уже более решительно:

– Спасибо, но я не могу! Спасибо!

Джейсон не стал настаивать. Конечно, ему очень хотелось, чтобы она была вместе с ним на торжественной церемонии. Но в то же время он не без основания опасался, что светский блеск, суета, полчища бесстыдных фоторепортеров, сующих свои камеры прямо в лицо знаменитостям, нанесут непоправимый урон тонкому кружеву любви, которое он начал плести – пока еще не слишком умело – вместе с хрупкой, воздушной феей, какой ему представлялась теперь Холли.

– Мы так и не поговорили о вашей книге, – сказал Джейсон, когда , такси остановилось у отеля, где жила Холли. . – Почему бы нам не позавтракать вместе завтра утром?

– Вместе с Рейвен?

Джейсон почувствовал легкое раздражение при упоминании имени Рейвен Уинтер. Неужели Холли не могла обойтись без нее? Было совершенно очевидно, что она надеялась получить у Рейвен поддержку, уговаривая его оставить конец фильма таким, каким он написан самой Лорен Синклер. Она была уверена, что в этом очень важном для нее разговоре Рейвен будет на ее стороне.

«Я ведь тоже на твоей стороне, Холли!» – Тоскливо подумал Джейсон, но вслух произнес иное:

– Мне кажется, мы с вами вполне можем договориться и без Рейвен. Но если вы так настаиваете на ее присутствии, я постараюсь узнать, прилетела ли она из Чикаго и сможет ли присоединиться к нам завтра утром.

– Не стоит беспокоиться, – смутилась Холли. – Конечно, ее присутствие совершенно необязательно.

– Вот и хорошо! – кивнул Джейсон и, подумав, что она не сможет заснуть от волнения и неизвестности, добавил: – Мы все обсудим завтра, но я уже сейчас хочу вам сказать, Холли, что не стану менять ни единого слова, если вы этого не захотите... Я заеду завами завтра в девять часов утра, и мы отправимся в Малибу. Там есть один превосходный ресторанчик прямо на берегу моря. Обещаю, вам понравится!

Глава 16

Холли не смотрела телевизор целых семнадцать лет, с того самого февральского вечера, когда забавные приключения мультипликационных героев помешали ей вовремя услышать угрозы отчима и отчаянную мольбу матери. Если бы она тогда не смотрела телевизор вместе с близнецами, то могла бы услышать страшный разговор на кухне, позвать на помощь и спасти свою семью от жестокой расправы безумного отчима.

В замкнутом и тщательно оберегаемом от внешних воздействий мире, где жила теперь Холли, царила полная тишина. В нем не было места ни телевидению, ни радиовещанию. В ее доме в Кадьяке не было даже магнитофона или проигрывателя. Ни единый звук недолжен был помешать Холли услышать тихий шепот матери, к которому она до сих пор прислушивалась и все же не могла никак услышать.

Вернувшись в свои апартаменты в отеле Бель-Эйр, Холли невольно остановилась возле цветного телевизора: этот непременный атрибут каждого гостиничного номера властно манил ее к себе. Она вспомнила, как еще в детстве смотрела однажды блестящую церемонию вручения «Оскара». Наверняка и сегодняшнюю церемонию тоже будут показывать по телевизору.

Бывший много лет назад врагом и соучастником страшного преступления, совершенного Дереком, телевизор внезапно превратился в союзника ее трепетавшего сердца, жаждавшего снова увидеть его, Джейсона.

Дрожащими от страха и волнения пальцами Холли включила телевизор и застыла на месте, с ужасом ожидая услышать звуки, когда-то помешавшие ей спасти своих близких. Однако уровень громкости был установлен на такой низкой отметке, что миловидная журналистка, ведущая репортаж у лестницы, по которой поднимались знаменитости, казалось, говорила только для нее, Холли.

Холли неотрывно глядела на экран, рассеянно прислушиваясь к щебету хорошенькой журналистки, комментировавшей приезд каждого гостя. Как только на лестнице появился Джейсон Коул, одетый в атласный смокинг, сердце Холли вновь затрепетало от радости и нахлынувших воспоминаний о волшебной встрече с этим человеком. И все же Холли полагала, что это – лишь сладкий обман, ловкая игра талантливого актера...»

Внутренний голос говорил ей, что Джейсон намеренно очаровал ее своими умными, ласковыми глазами, чтобы сразу лишить возможности сопротивляться намерению сделать конец фильма трагическим вопреки замыслу автора романа. Приглашая ее, Холли, отправиться вместе с ним на церемонию вручения наград, он был заранее уверен, что она откажется. А она-то, дурочка, возомнила, будто Джейсону не хочется расставаться с ней! Да он с первого взгляда понял, что она еще ни разу за всю свою жизнь не встречалась с мужчиной! Вот сейчас Холли сама увидит, как рядом с ним на лестнице появится ослепительно красивая юная спутница, его подруга, его любовница!..

Однако рядом с Джейсоном так никто и не появился. Знаменитый актер и режиссер приехал на торжественную церемонию в полном одиночестве, что не без удивления констатировала журналистка:

– За несколько дней до этого торжественного момента все были уверены, что знаменитый Джейсон Коул появится на публике вместе с актрисой Николь Хэвдленд. Она сыграла главную женскую роль в его последнем фильме «Без предупреждения», который вызвал сильнейший интерес у широкой публики. Говорили они и в жизни неразлучны, но вот сегодня все сплетни опровергнуты самим маэстро, явившимся на торжественную церемонию в гордом одиночестве. Неужели Николь осталась дома?

В многозначительном вопросе журналистки слышался не только намек на некие пикантные обстоятельства, но и явственный оттенок удовлетворения, словно и ее саму Джейсон когда-то оставил дома и теперь она была рада узнать, что такая же участь постигла его новую пассию. Впечатление, что она близко знает Джейсона, усиливалось от ее интимной улыбки, с которой она обратилась к подошедшему маэстро.

– Итак, Джейсон, что чувствует человек, выдвинутый на получение награды по семи номинациям, включая такие, как «Лучший актер», «Лучший режиссер» и «Лучший кинофильм»? – промурлыкала журналистка, протягивая ему микрофон.

– Счастливое волнение, – коротко ответил он.

– Почти все актеры и режиссеры, с которыми я сегодня вечером разговаривала, утверждают, что для них важнее быть в номинации, чем получить золотого «Оскара». Вы разделяете их мнение?

Удивленная и одновременно очень чувственная улыбка тронула губы Джейсона.

– Очень важно быть в номинации, но еще важнее выиграть в ней, – сказал он и, перестав улыбаться, серьезно добавил: – Но самое важное для меня заключается в том, чтобы каждый фильм был сделан на пике творческого мастерства и человеческой нравственности.

Кэролайн с улыбкой слушала разговор Джейсона Коула с молодой журналисткой. для нее – как, впрочем, и для подавляющего большинства телезрителей было совершенно очевидно, что эти двое когда-то были очень близко знакомы. Ей понравился честный ответ Джейсона на затасканный шаблонный вопрос о том, что для нeгo важнее – участвовать или выиграть. Кэролайн высоко ценила в людях прямоту. И честность и сама всегда старалась быть именно такой.

Неожиданно зазвонил телефон, напомнив ей о том, что сегодня вечером в ее доме должны были бы веселиться гости.

У нее был день рождения. Ей исполнилось ровно сорок лет.

На этот раз Кэролайн хотела отметить свой день рождения не так, как всегда. Она решила никого не звать гости и провести весь вечер в спокойном уединении перед телевизором, где должны были показывать торжественную церемонию вручения наград Академии киноискусства. Кроме зрелища, она собиралась наслаждаться холодным шампанским и шоколадным печеньем.

Чтобы не вызывать ненужных расспросов, Кэролайн сказала всем своим друзьям, что уедет праздновать свой день рождения за город, и теперь, когда в ее домe раздался телефонный звонок, она не могла поднять трубку, не раскрыв тем самым свой обман.

После четвертого сигнала включился автоответчик, и Кэролайн услышала свой записанный на пленку голос:

– Здравствуйте, это Кэролайн! Сейчас я не могу подойти к телефону, но если после сигнала вы оставите ваше сообщение, я непременно вам перезвоню. Спасибо!

Послышался тоненький сигнал. Потом низкий мужской голос, который она уже не надеялась еще раз услышать – если, конечно, не считать видеозапись, которую она многократно смотрела в течение последних десяти дней, – отчетливо произнес:

– Привет, Кэролайн! Это Лоренс Элиот. Я просто хотел поздравить тебя и пожелать...

– Лоренс! Привет! – моментально схватила трубку Кэролайн.

– Так ты дома? Ну, с днем рождения!

– Спасибо!

– Почему ты так тяжело дышишь? Тебе пришлось бежать от двери к телефону? Ты уже собиралась в ресторан к своим гостям?

– Нет, – смутилась она. – Просто аппарат стоит в довольно неудобном месте...

Это было полуправдой. Полная же правда заключалась в том, что прерывистое дыхание было вызвано его голосом. Напомнив себе о том, что в человеческих отношениях нет ничего важнее прямоты и честности, Кэролайн заставила себя произнести:

– Сегодня не будет никаких гостей и ресторанов. Я собираюсь весь вечер провести у телевизора. Давно мечтала посмотреть всю церемонию вручения наград Академии киноискусства с самого начала до самого конца.

– Ты предпочла телевизор веселой вечеринке с друзьями? – недоверчиво переспросил Лоренс.

– Да, – ответила она и, немного поколебавшись, несмело добавила: – Кажется, я купила слишком много шампанского и шоколадного печенья. Действительно, многовато для меня одной, а вот для двоих в самый раз...

За этим откровенным приглашением последовало молчание, показавшееся ей целой вечностью. Наконец Лоренс спросил:

– Ты уже открыла бутылку?

– Еще нет.

– Тогда, может быть, ты приедешь ко мне? У меня тоже есть телевизор. Так что ты сможешь смотреть церемонию... в перерывах между появлением на свет десяти щенков спаниеля.

– У тебя сегодня родятся щенки?!

– Собственно, не у меня, а у черно-белой суки по кличке Кати, – весело рассмеялся Лоренс, и она вдруг поняла, что собака, о которой шла речь, находится рядом с ним. – Я только помогаю ей… Пять минут назад она уже родила первого.

– Ты сказал, их будет десять? Откуда ты знаешь?

– Я сделал УЗИ.

– А мое присутствие не помешает собаке?

– Вряд ли. Некоторые спаниели действительно очень чувствительны к присутствию чужих людей, но только не Кати. Собственно, ты будешь не единственным свидетелем появления на свет щенков. Ее хозяйка живет в пяти милях отсюда, в районе, где много семей с детьми. Многие из них хотят взять в свой дом щенков Кати, и практически все хотят увидеть, как они появятся на свет. Сначала я собирался принимать роды непосредственно в доме хозяйки Кати, но три дня назад она случайно повредила себе спину и теперь должна лежать в постели как минимум еще дня два. Поэтому я привез Кати к себе, и с минуты на минуту сюда начнут съезжаться дети и их родители.

– Как это мило с твоей стороны!

– Думаю, это событие станет для детей ярким и незабываемым.

– Знаешь, за все сорок лет жизни я ни разу не видела, как рождаются щенки!

– Значит, тебе тоже будет очень интересно.

Подробно проинструктировав Кэролайн, как найти его дом, он добавил:

– Дверь будет открыта, так что не надо ни стучать, ни звонить, просто входи – и все.

Когда Кэролайн вошла в просторную светлую кухню, Кати как раз рожала второго щенка. На стене висело написанное от руки крупными буквами объявление с просьбой снять обувь, что Кэролайн и сделала, поставив свои ботинки в один ряд с другими, большими и маленькими.

По дороге к дому Лоренса она заехала в свою любимую кондитерскую и купила еще шоколадного печенья и прочих сладких штучек, чтобы угостить детей, будущих хозяев щенят Кати, и вообще всех собравшихся в доме Лоренса.

Осторожно поставив большой белый пакет, от которого вкусно пахло корицей и ванилином, на кухонный стол, она увидела еще одно рукописное объявление с просьбой тщательно вымыть руки. Скрупулезно выполнив и это требование, она с улыбкой остановилась возле большого снимка. Насчитав десять крошечных черепов и позвоночников, она осторожно вошла в соседнюю комнату, откуда доносился радостный и взволнованный детский шепот.

Дети с широко раскрытыми от изумления глазами склонились над большим клеенчатым коробом. В нем Кати энергично облизывала своего второго щенка, тем самым не только приветствуя его появление на свет, но и стимулируя крошечные легкие новорожденного, которые должны были теперь, после перехода из жидкой среды материнской утробы в воздушную, полностью раскрыться.

Пока Кати облизывала щенка, Лоренс с помощью специального шприца очищал гортань новорожденного от остатков слизи. Потом стянул пуповину, чтобы остановить кровотечение.

Не только дети, но и взрослые смотрели на все это с благоговейным восторгом. Когда крошечный комочек внезапно чихнул и ожил, все собравшиеся вздохнули с радостным облегчением.

Новая крошечная жизнь отважно шагнула вперед на непослушных пока еще лапах, на глазах у всех превратившись из безжизненного комочка шерсти в самого настоящего черно-белого щенка спаниеля! Его мокрая шерсть блестела, крошечный носик порозовел, широко расставленные для равновесия лапы то и дело подгибались, но щенок храбро двинулся навстречу новому миру.

Убедившись в хорошем состоянии новорожденного, Лоренс бережно перенес его из большего короба в другой, поменьше, где уже мирно спал его брат, родившийся первым. Кати нисколько не протестовала, когда Лоренс отнял у нее малыша, потому что инстинкт велел ей сначала родить всех щенков и только потом заняться их тщательным вылизыванием и кормлением.

Когда Лоренс бережно переносил щенка в другой короб, взгляды всех собравшихся невольно последовали вслед за ним. Детям хотелось как можно скорее взять щенков на руки, чтобы погладить их.

– Пока нам еще нельзя трогать щенков, – произнес кто-то из детей. Очевидно, Лоренс или кто-то из родителей заранее объявил, что щенков сразу нельзя брать на руки. – Нужно подождать, пока им исполнится хотя бы неделя.

– Правильно, Дженни, – улыбнулся Лоренс маленькой светловолосой девочке. – Иначе Кати разнервничается, а это сейчас ей очень вредно.

Он снова улыбнулся маленькой Дженни, и тут его глаза случайно наткнулись на Кэролайн.

– Привет! Значит, ты все-таки решила приехать? – мягко сказал он.

– Да, я немного задержалась, чтобы купить угощение для детей, но теперь вижу, что здесь и без меня горы печенья и конфет. – Она кивнула в сторону стола, уставленного большими тарелками со сладостями.

– Ну, разве печенья и конфет бывает слишком много? – улыбнулся Лоренс и, поняв, что появление незнакомой женщины вызвало у детей и взрослых живое любопытство, представил ее всем собравшимся:

– Это Кэролайн, познакомьтесь!

Все оживленно закивали головами, обмениваясь с ней приветствиями и называя свои имена. Неожиданно Кэролайн почувствовала на себе пристальный, оценивающий взгляд. Обернувшись, она увидела молодую симпатичную блондинку, которую Дженни называла мамой. Ее звали Эйлин, на ее руке не было обручального кольца. Судя по всему, она была весьма неравнодушна к Лоренсу, и ей, честно говоря, было что предложить ему: свою молодость, красоту, живой темперамент. В конце концов, ее маленькая дочка была очень похожа на златокудрую дочь Лоренса, которую он так много лет безуспешно разыскивал.

Кэролайн нисколько не удивилась бы, узнав, что Эйлин и Лоренс любовники, хотя по поведению Лоренса трудно было понять, насколько интимны были его отношения с Эйлин. Впрочем, таков был характер Лоренса – он никогда не выставлял напоказ свою личную жизнь.

И в этот момент Кэролайн снова почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. На этот раз это была уже не Эйлин, а... Лоренс! Его темно-зеленые глаза ласково глядели на нее, недвусмысленно говоря о его заинтересованности.

У Кэролайн перехватило дыхание от такой откровенности. У нее слегка закружилась голова, и приятная волна тепла прокатилась по всему телу, словно она выпила шампанского. Кэролайн отважилась на ответную чувственную улыбку.

В это время какой-то нетерпеливый малыш потянул Лоренса за рукав, спрашивая, когда у Кати появится третий щенок. Не успел Лоренс ответить ему, как собака снова начала тужиться...

Когда третий щенок был благополучно отправлен к своим собратьям, Лоренс снова взглянул на Кэролайн, но в его глазах уже не было и следа былой чувственности. Они вновь стали дружески теплыми. Лоренс попросил ее помочь – как две недели назад в Моклипсс, когда они вместе спасали морских птиц и животных.

На этот раз Лоренс доверил подавать ему необходимые медицинские инструменты.

– Знаешь, у меня есть к тебе небольшая просьба, – тихо сказал Лоренс, глядя, как Кэролайн бережно опускает четвертого щенка в короб с тремя другими.

– Какая же?

– Если не возражаешь, не могла бы ты выгулять коккер-спаниеля? Псина спит, наверное, где-нибудь в гостиной, но ее непременно надо выпустить во двор, перед тем как она устроится спать на ночь.

– В этом доме есть еще одна собака? Странно, что она так спокойно ведет себя – ведь здесь, в соседней комнате, так много людей.

– Поверь мне, если бы она знала о том, что тут происходит, она захотела бы принять в этом самое непосредственное участие. Но ей уже пятнадцать лет, и она совсем глухая.

Кэролайн сочувственно подняла брови, но Лоренс тут же улыбнулся:

– Глухота нисколько не мешает ей наслаждаться жизнью. Как я понял со слов ее хозяев, она глуха чуть ли не со щенячьего возраста.

– Ее хозяева? Так эта собака не твоя?

– Нет, я не держу ни кошек, ни собак, но иногда в моем доме гостят животные, чьи хозяева уехали в отпуск или же бросили их. Тогда я стараюсь подыскать им другого хозяина.

Потом Лоренс рассказал, что собаку зовут Минди, что у нее есть привычка возвращаться с каждой прогулки с небольшим камнем во рту, и предупредил, что она очень пугается, если прикоснуться к ней, прежде чем она увидит или почувствует приближение человека.

– Если Минди не спит, сделай так; чтобы она сперва увидела тебя, а потом уж выводи на прогулку. Если же ты найдешь ее спящей, осторожно поднеси к ее носу свою ладонь, чтобы твой запах разбудил ее. Кстати, Минди любит, когда с ней разговаривают. Хотя она и глухая, но, сдается мне, умеет читать по губам!

Выходя из комнаты и направляясь на поиски Минди, Кэролайн думала о том, каким добрым и хорошим был Лоренс. И еще о том, как несправедливо жестоко обошлась с ним жизнь.

Попав из освещенной; наполненной радостной суетой и детским восторгом комнаты, где Кати производила на свет потомство, в полутемную холодную гостиную. Кэролайн вдруг остро почувствовала одиночество, которым была пронизана жизнь хозяина этого дома.

Гостиная поражала своей просторностью и отсутствием индивидуальности, присущей человеческому жилью и отличающей одно жилье от другого.

Взглянув на длинные и высокие, от пола до самого потолка, стеллажи, плотно уставленные книгами, Кэролайн с радостным удовольствием отметила, что Лоренс, как и она сама, любит читать. Разглядывая томики, она заметила, что их вкусы и пристрастия во многом совпадают. На мгновение перед ее мысленным взором предстала маняще счастливая картина: в этой самой гостиной перед горящим камином сидят двое, читают каждый свою книгу, пьют горячий шоколад, рассеянно прислушиваясь к шуму дождя за окном... потом, посреди этого блаженного тепла и уюта, она снова видит темно-зеленые глаза, в которых ясно читается властный мужской призыв, и тогда...

Стоп! Кэролайн сурово одернула себя, ругая разыгравшееся воображение. Розовая дымка чудесной фантазии тут же испарилась, и Кэролайн снова очутилась в полутемной холодной комнате.

Спаниеля нигде не было видно. Кэролайн не обнаружила Минди и в кабинете. Войдя в следующую комнату, она удивилась ее уюту и продуманной комфортабельности. У нее внезапно защемило сердце – именно эта комната была предназначена для Холли, когда Лоренс наконец найдет ее.

Кэролайн невольно подумала, что Лоренсу пора жить своей жизнью, а не бесплодными воспоминаниями об утерянном счастье. А может, он уже давно потерял надежду найти свою дочь?

Входя в спальню Лоренса в поисках Минди, Кэролайн вдруг подумала, что вместо собаки обнаружит здесь свидетельство несомненной сексуальности и нормальной мужской сущности хозяина дома, скажем, флакончик изысканных духов на туалетном столике или же роман оставленный любовницей на ночном столике.

Однако спальня оказалась еще более холодной и безликой, чем гостиная. Она казалась бы почти монашеской кельей, если бы не коккер-спаниель, уютно свернувшийся на постели хозяина.

Кэролайн улыбнулась, представив, как Минди, очаровательный клубок золотистой шерсти, спала по ночам в ногах Лоренса, согревая его одинокую жизнь своей беззаветной и бескорыстной любовью.

Прежде чем поднести к носу собаки свою ладонь, чтобы разбудить ее; Кэролайн еще раз внимательно осмотрела спальню. Это не было с ее стороны нескромным вторжением в чужую личную жизнь, потому что как раз личного там ничего не было: ни семейных фотографий, ни интимных принадлежностей. Здесь не было даже тех фотографий, которые Холли оставила в доме Дерека, прежде чем навсегда исчезнуть. Очевидно, Лоренс бережно прятал их, не желая показывать чужим людям свою боль.

Был уже одиннадцатый час ночи, а Кати успела произвести на свет только шестерых щенков из десяти. На следующее утро детям предстояло идти в школу, поэтому родители стали постепенно увозить их домой.

Вскоре возле Кати остались только Лоренс и Кэролайн. Кати потребовалось выйти во двор, и Лоренс вместе с Кэролайн отправились сопровождать ее. При свете мощного фонаря Кэролайн разглядела довольно большой луг перед домом, который простирался до сосновой рощи. Сбоку от дома находилась конюшня и большой вольер, огороженный металлической сеткой.

Кэролайн понравился дом Лоренса и обширная территория вокруг него.

Без четверти двенадцать Кати произвела на свет последнего, десятого щенка. Каждый раз, когда в руках Лоренса оказывался очередной новорожденный, Кэролайн испытывала невольную тревогу, видя, как Кати яростно облизывала безжизненный комочек мокрой шерсти, заставляя работать легкие детеныша. Проходило несколько тревожных мгновений, потом комочек делал вдох и превращался в живого щенка.

К моменту появления десятого щенка Кэролайн уже не так сильно волновалась – ведь все девять предыдущих с легкостью преодолели барьер, отделявший их от жизни в материнской утробе. Разумеется, им помогал Лоренс, но его помощь была почти символической.

Однако последнему щенку действительно срочно была нужна помощь опытного ветеринара.

Вконец измученная долгими родами, Кати все же почувствовала опасность, грозившую ее последнему щенку, какую-то особую, слишком глубокую безжизненность его крошечного тельца. Ее шершавый язык с удвоенной энергией принялся лизать щенка, но тот не подавал никаких признаков жизни. Сильные пальцы Лоренса пришли на помощь Кати, умело массируя влажный комочек шерсти. Подавая Лоренсу специальный шприц, Кэролайн молча молилась о том, чтобы щенок ожил и задышал.

Когда Лоренс повернул к себе крошечную щенячью мордочку, чтобы освободить горло от слизи, Кэролайн с ужасом увидела, что маленький носик из матово-розового быстро превращался в багрово-синий. Щенку не хватало кислорода.

– Ну давай, малыш! Дыши! – отчаянно шептала Кэролайн, с ужасом наблюдая синеющий нос щенка.

Лоренс хотел было сказать ей, что в таком большом помете последний щенок всегда подвергается опасности погибнуть во время родов, что природа не щадит слабых, но тут щенок наконец чихнул и сделал вдох!

Крошечное живое существо, всего лишь несколько мгновений назад не подававшее ни малейших признаков жизни, зашагало на неуверенных лапках к матери, которая продолжала облизывать своего последнего щенка, но уже не с таким отчаянием. Довольно улыбнувшись, Лоренс принялся вытирать влажную шерстку новорожденной самочки сухим мягким полотенцем, как он делал это со всеми предыдущими ее собратьями.

– Вот молодец! – радостно похвалила ожившего щенка Кэролайн.

– Теперь с ней все будет хорошо, – улыбнулся Лоренс. – Раз ей удалось сделать самостоятельный вдох, она уже не вернется в небытие.

Насухо вытерев щенка, Лоренс передал крошечное теплое тельце в руки Кэролайн, которая бережно уложила его в короб к остальным щенкам.

– Ты заставила нас поволноваться, маленькая шалунья, – ласково говорила она, обращаясь к черно-белому комочку, не торопясь выпускать его из рук.

– Мне кажется, этот щенок должен быть твоим, негромко сказал Лоренс за ее спиной.

– Что? – удивленно обернулась к нему Кэролайн.

– Дело в том, что хозяйка Кати предложила мне взять любого щенка из помета. Если хочешь, этот щенок будет тебе подарком на сорокалетие. Можешь пока не отвечать, если тебе трудно сразу принять решение. Все щенки должны быть с матерью два месяца жизни, и, если ты в конце концов не решишься взять в свой дом собаку, я легко найду ей хозяина.

Кэролайн сразу решила, что с удовольствием возьмет эту отважную самочку, родившуюся последней. И это не было с ее стороны импульсивным и непродуманным шагом. Она прекрасно осознавала всю ответственность за воспитание и содержание сначала щенка, а потом взрослой собаки.

Конечно, у Кэролайн были свои дела и заботы, но по большей части она все же была дома и могла должным образом ухаживать за щенком. Держа в руках крошечную черно-белую самочку спаниеля, она чувствовала огромное желание взять ее в свой дом и заботиться о ней, как о собственном ребенке.

За те два месяца, что щенок проведет рядом с матерью Кэролайн успеет сделать у себя во дворе просторный вольер, где спаниель будет чувствовать себя вольготно, а потом, когда он подрастет и окрепнет, они будут совершать дальние прогулки, а потом... Тут Кэролайн вспомнила, с какой нежной заботой Лоренс говорил о старой глухой Минди, и после некоторых раздумий сказала:

– Наверное, лучше всего щенку будет здесь, в твоем доме.

– Нет, – неожиданно резко ответил Лоренс и добавил несколько мягче: – Но буду рад взять твою собаку на время, если тебе понадобится куда-то уехать.

– Договорились, – едва заметно улыбнулась Кэролайн, обрадованная не столько неожиданным желанием помочь, сколько скрытым смыслом этих слов, заключавшимся в возможности частого общения. Мне не понадобится два месяца, чтобы принять окончательное решение, Лоренс. Я уже все продумала и решила, что возьму ее.

Тщательно оглядев щенка и запомнив все его отличительные особенности – белые пятнышки на черной бархатной мордочке и белоснежную левую переднюю лапу, – Кэролайн бережно уложила его в короб с остальными щенками. Потом, пока Лоренс купал Кати во дворе, она поменяла подстилку в родильном коробе.

К тому времени, когда Лоренс закончил вытирать Кати сухим полотенцем, все десять крошечных щенков уже проснулись и с нетерпением ожидали своей матери, чтобы припасть к ее соскам, полным питательного молока. Это был врожденный инстинкт – Кати улеглась на бок, и все десять щенков, глаза которых были еще плотно закрыты, безошибочно поползли к материнским соскам.

– Восхитительное зрелище! – пробормотала Кэролайн, с улыбкой наблюдая, как ее щенок энергично искал сосок наравне с остальными. – Незабываемый, день рождения.

– А ведь мы так ни разу и не включили телевизор, хотя я обещал что ты сможешь посмотреть церемонию награждения.

– Бог с ним, с телевизором. Наверняка большинство «Оскаров» получил Джейсон Коул за свой фильм«Без предупреждения». В любом случае мне было гораздо интереснее помогать тебе и Кати, чем смотреть телевизор.

Оба замолчали, некоторое время в комнате был слышен лишь звук энергичного щенячьего сосания да тихие вздохи измученной Кати.

Был уже второй час ночи, Кэролайн негромко сказала:

– Кажется, мне давно уже пора домой. Провожая ее к машине, Лоренс предложил:

– Если хочешь, я буду регулярно звонить тебе и сообщать о состоянии твоего щенка.

– Да... конечно!

– А может, мне пригласить тебя на запоздалый праздничный ужин в честь твоего дня рождения в каком-нибудь уютном ресторанчике?

– Да! – невольно вырвалось у Кэролайн, явно обрадованной его предложением.

Лоренс улыбнулся, и, несмотря на ночную мглу, Кэролайн увидела в его глазах желание. Как и в первый раз, у нее снова перехватило дыхание и по всему телу прокатилась волна блаженного тепла, все внутри затрепетало.

Внезапно горячая мужская страсть в темно-зеленых глазах Лоренса сменилась сначала полной безжизненностью, потом мучительной болью и страхом.

Кэролайн не могла понять причину столь разительной перемены. Может быть, глядя на нее, он вдруг вспомнил ту единственную женщину, которую любил в своей жизни, свою жену? Может быть, он снова вспомнил страшную картину безумной расправы над ней и ее детьми?

– Лоренс! – тихо позвала его Кэролайн и, сделав для храбрости глубокий вдох, вдруг спросила: – Ты вспомнил... – Она хотела сказать «Клер», но вместо этого неожиданно догадалась: – Ты вспомнил Холли? Лоренс молча кивнул, потом зажмурился.

– Что случилось, Лоренс? Что с тобой?

– Я... – Он растерянно заморгал и покачал головой, виновато улыбаясь. – Должно быть, я сошел с ума...

– Прошу тебя! Объясни, что случилось? После долгой томительной паузы он наконец тихо прошептал:

– Мне внезапно показалось, что именно сейчас, в это мгновение, моя Холли умирает... Понимаешь, я говорил тебе, что порой у меня возникает очень сильное ощущение того, что моя дочь жива, но находится в каком-то заточении. А только что мне почудилось, что она умирает... Такого чувства я никогда прежде не испытывал.

– Теперь это чувство уже прошло?

– Да, прошло... Но я не хочу, чтобы ты сочла меня сумасшедшим, Кэролайн!.

– Лоренс, – мягко сказала она, глядя в его наполненные мукой и страданием глаза. – Я вовсе не считаю тебя безумным.

Глава 17

Холли вдруг поняла, что умирает. В тот момент, когда ее трепетавшее сердце вдруг остановилось, она неожиданно почувствовала странное облегчение.

То, что ее сердце в конце концов не выдержало напряжения, показалось ей очень естественным и логичным. Многие. годы оно билось в замедленном ритме изолированной жизни в Кадьяке. Потом телефонный звонок Рейвен Уинтер вырвал Холли из привычного кокона тишины и уединения, заставив приехать в Лос-Анджелес, и ее сердце было вынуждено выйти из состояния летаргии. Оно стало биться так сильно, что порой Холли казалось – вот сейчас, подобно птице, оно вылетит из ее груди... Когда же она увидела синие глаза Джейсона, сердце забилось еще сильнее, хотя казалось, это было уже невозможно.

Конечно, сердце Холли слишком долго томилось в печали и скорби, но во время встречи с Джейсоном Коулом в ней внезапно зародились совершенно иные счастливые и оптимистические, чувства. Холли обрадовалась им, хотя в глубине души подумала, что это может убить ее. Трепещущее, переполненное эмоциями сердце может в любую минуту не выдержать.

Поэтому когда это произошло, Холли нисколько не удивилась. Бившееся на пределе возможности в течение последних двух недель, сердце внезапно остановилось, принеся Холли громадное облегчение от того, что все, ее земные страдания наконец закончились...

Но уже через несколько мгновений она поняла, что сердце ее обмануло – оно не остановилось, а просто вернулось к спокойному, даже слегка замедленному, ритму, в котором билось все семнадцать лет, прожитые в изолированном мире небольшого сельского домика на Аляске; в Кадьяке.

Сердце Холли снова билось так, словно она вернулась домой. Но ведь на самом деле она все еще была в Лос-Анджелесе и ей предстояла новая встреча с Джейсоном Коулом, чтобы обсудить наконец окончание фильма по ее роману «Дары любви».

Накануне Джейсон пообещал, что не станет менять ни слова, если Холли сама этого не захочет. И все же она была уверена в том, что во время новой встречи он непременно захочет узнать, почему писательница так настаивает на счастливом конце, и это приводило ее в отчаяние.

Уезжая из Кадьяка, Холли захватила с собой целую кипу бумаг, относившихся к ее роману. Там были документальные сведения о больших тиражах, и хвалебные рецензии газет и журналов, и поразительные цифры стабильно больших продаж, и даже письма от восхищенных читателей. Она хотела сразить Джейсона этим фактическим материалом, доказывавшим невероятный успех романа именно в таком виде, в каком она его задумала. Предвидя его аргумент о том, что счастливый конец слишком уж романтичный и даже притворный для настоящей саги о войне, Холли была готова ответить тем, что как раз именно его стремление добавить горечи является избитым приемом всех кинорежиссеров мира. Каждый стремится показать страдания и лишения. Почему бы хоть раз не показать победу любви?

Но в глубине души она прекрасно понимала, что человек, получивший накануне «Оскара» по семи номинациям, спокойно выслушает все ее аргументы и философские доводы, но поймет, что истинная причина все же осталась для него тайной. Поймет и попросит быть с ним искренней до конца.

А Холли не может выполнить его просьбу.

Она не сможет сказать Джейсону Коулу, что не хочет смерти Саванны потому, что для нее она была не вымышленным персонажем, а живым человеком, подругой, как, впрочем, и все остальные герои ее книг.

Он решит, что она просто спятила!

И будет прав.

Она действительно спятила. Только сейчас Холли поняла это с пугающей ясностью. Это было не буйное помешательство, а тихое и медленно прогрессирующее безумие. Она тешила себя иллюзией настоящей жизни, но на самом деле она давно уже не принадлежала ей, существуя в вымышленном ею же самой мире. Разве это не было безумием? С каждым днем Холли все реже выходила из дома, все реже задумывалась о том, что происходит в реальном мире.

Наверняка Джейсон заметил ее странности, но счел их милыми и трогательными. Пожалуй, он даже был заинтригован ее эксцентричностью, приписав одежду и прочие атрибуты ее странному увлечению модой шестидесятых годов. Но Холли отлично знала, что дело было не в увлечении и даже не в эксцентричности ее характера! Ее платье было красноречивым свидетельством того, насколько сильно она выпала из действительности, насколько глубоко ушла в свое безумие.

Холли не хотела, чтобы Джейсон узнал об этом.

– Мисс Пирс уехала сегодня рано утром, мистер Коул, – ослепительно улыбнулась девушка за регистрационной стойкой отеля Бель-Эйр, но, заметив огорчение на лице знаменитого режиссера, слегка смутилась и добавила: – Мисс Пирс оставила для вас записку.

Взяв запечатанный конверт, Джейсон отошел в сторону. На улице ярко светило солнце, воздух был напоен дурманящим ароматом гардений. Когда Джейсон вышел из отеля, его встретил веселый птичий гомон.

Сделав глубокий вдох, режиссер медленным шагом направился по дорожке к пруду. Кроме него, в саду никого не было. Разумеется, в отеле было полным-полно постояльцев, но в девять часов утра, после затянувшейся далеко за полночь церемонии вручения наград Академии киноискусства, за которой последовал роскошный банкет с большим возлиянием шампанского, все еще сладко спали.

Джейсон совсем не спал в ту ночь, но его бессонница никак не была связана ни с получением высших наград по семи номинациям, ни с празднованием этой победы. Он так и не смог заснуть, потому что сгорал от желания снова увидеть ее, Холли. В три часа он уехал с банкета, но домой вернулся только в семь часов утра. Все эти четыре часа он провел на берегу океана, в раздумье меряя шагами песчаный пляж. Его мучили вопросы, ответить на которые могла только она, Холли.

Кто ты, Холли? Почему Джейсону так хочется обнять тебя и уже никогда не отпускать от себя? И почему он так боится сделать хоть одно неверное движение, чтобы не спугнуть тебя?

Вернувшись домой, Джейсон принял душ, потом поехал в отель Бель-Эйр, чтобы с огорчением узнать, что Холли действительно ускользнула от него, хотя он даже не прикоснулся к ней...

Вспомнив о том, как накануне ведущий церемонии нарочито медленно вскрывал конверты с именами победителей Джейсон криво усмехнулся и одним движением надорвал тот единственный конверт, который теперь имел для него значение.

«Дорогой Джейсон!

Я должна срочно вернуться на Аляску. Что касается моего романа «Дары любви», можете делать все, что сочтете необходимым. Уверена, мне понравится любой выбранный вами вариант завершения. Еще раз огромное спасибо за вчерашнюю встречу.

Холли».

Джейсон долго глядел на записку – единственное материальное доказательство существования Холли. У нее был по-детски крупный и ясный почерк. За старательно написанными словами Джейсону чудился иной смысл.

«Я должна срочно вернуться на Аляску...» Джейсон прочел эту фразу как «мне, нужно вернуться на Аляску», почувствовав в ней печаль и отчаяние. Ему показалось странным, что Холли так быстро капитулировала в отношении окончательного выбора судьбы главной героини романа, хотя именно это заставило ее сняться с насиженного места и прилететь сюда, в Лос-Анджелес.

«Еще раз огромное, спасибо за вчерашнюю встречу...» Только эти слова давали Джейсону слабую надежду на продолжение столь необычно начавшегося знакомства. Холли благодарила его не только за ленч, потому что как раз ленча-то в полном смысле этого слова и не было. Нет, она благодарила его за волшебство воскрешенной способности любить... И хотя она испугалась чего-то настолько, что спешно улетела домой, в Кадьяк, Джейсон был уверен, что они оба почувствовали друг к другу неодолимое влечение.

– Джейсон! – приветливо улыбнулась Рейвен, когда он вошел в ее кабинет. – Поздравляю... Что случилось?

– Мне нужна твоя помощь.

– Хорошо, но что случилось? Что с тобой, Джейсон?

Рейвен еще никогда не видела его таким расстроенным и обеспокоенным.

– Мне нужен адрес Холли.

– Холли? Какой Холли?

– Мэрилин Пирс, Лорен Синклер.

– А разве вы вчера не встретились с ней?

– Да, у нас, вчера состоялся долгий разговор. Сегодня утром мы договорились продолжить его, но она внезапно улетела на Аляску.

– Ты хочешь отослать ей что-нибудь?

– Нет, Я хочу лично сказать ей, что не стану менять счастливого конца ее романа. Еще я хочу уговорить ее написать сценарий к этому фильму. Надеюсь, ты возьмешься за юридическое сопровождение этой сделки с ее стороны.

Через два дня Джейсон Коул должен был улететь в Гонконг. Несомненно, у него было множество неотложных дел, требовавших его внимания еще до отъезда. И вот он готов бросить все и лететь на Аляску! Это открытие сильно поразило Рейвен. Не успела она оправиться от изумления, как Джейсон сделал еще одно неожиданное заявление – он хочет, чтобы Лорен Синклер сама написала сценарий его фильма по своему роману, и за юридическое сопровождение просит взяться ее, Рейвен, но не для себя, а для Лорен Синклер! Именно последнее удивило ее еще больше, и она решила уточнить:

– Ты хочешь, чтобы я участвовала в заключении контракта в качестве ее представителя, а не твоего?

– Я готов заплатить столько, сколько ты сочтешь разумным предложить от ее имени.

– Ты это всерьез?

– Да. А теперь не могла бы ты позвонить издательство и попросить у них ее адрес? Если они не захотят разглашать эту тайну, я не стану настаивать, но мной движут серьезные причины.

Внимательно глядя на взволнованного Джейсона, Рейвен думала, что его причины, должно быть, и впрямь были очень серьезными, хотя он чего-то явно недоговаривал. Потом она вспомнила тихий, нежный голос писательницы, чьи романы были полны любви и счастья.

Вспомнила сказочный уик-энд, проведенный ею самой вместе с Ником...

– Ну хорошо, я сделаю все, что в моих силах, с улыбкой пообещала она Джейсону.

И действительно, Рейвен вскоре удалось выудить необходимую информацию у редактора нью-йоркского издательства.

– Я просто восхищен! – покачал головой Джейсон, когда Рейвен протянула ему листок бумаги, на котором был написан адрес Лорен Синклер и который, как он надеялся, должен был стать билетом в счастливое будущее.

– Не часто мне удается получить от тебя карт-бланш на контракт со сценаристом, – поддразнила его Рейвен, но тут же совершенно серьезно добавила:

– Надеюсь, это тебе поможет.

– Спасибо! Я тоже на это надеюсь.

Встав со стула, Джейсон поспешно направился к двери. Ему нужно было договориться о полете в Кадьяк на студийном самолете и забронировать там номер в гостинице. Однако у двери он остановился и обернулся к хозяйке кабинета.

– Рейвен...

– Да? – вопросительно подняла она голову. Синие глаза Джейсона смотрели на нее с неподдельным интересом.

– Ты сегодня какая-то... счастливая. Что-то случилось, и Майкл здесь ни при чем.

– Да! Случилось что-то очень хорошее, и Майкл здесь действительно ни при чем, – лукаво улыбнулась Рейвен, склонив набок голову. – Надеюсь, и с тобой случится что-то очень хорошее...

Глава 18

Кадьяк, штат Аляска

Вторник, 28 марта

Время близилось к полуночи, когда Джейсон прибыл в Кадьяк и поселился в забронированном для него номере отеля «Вестмарк». После недолгой внутренней борьбы с самим собой он все же поддался нетерпеливому желанию поскорее хотя бы увидеть дом Холли, проехать мимо него на автомобиле в надежде почувствовать ее присутствие.

Маленький сельский домик, в котором жила Холли, был расположен в четырех милях от города, в самом конце узкой дороги, прихотливо извивавшейся среди густой сосновой рощи. Достигнув высокого холма, на вершине которого стояло небольшое деревянное строение, Джейсон вдруг совсем близко увидел берег моря. Постоянно волновавшаяся водная поверхность таинственно мерцала и переливалась под холодным светом луны.

Выезжая из мрака сосновой рощи, Джейсон ожидал увидеть уютный домик приветливо освещенный большими фонарями у крыльца. Он действительно увидел дом, но освещение было тревожно-ярким. Все окна светились изнутри ослепительно белым светом, портьеры были раздвинуты, и Джейсон сразу увидел в одной из комнат Холли, сидевшую на диване с распущенными по плечам длинными золотистыми волосами. На ней был надет махровый халат розовато-лилового цвета, придававший ее худенькой фигурке соблазнительную полноту.

Холли сидела, свернувшись в комочек, и он с тревогой понял, что вся ее поза была пропитана страшным напряжением, а не уютной расслабленностью – колени были подтянуты к груди судорожно сцепленными руками, наклоненная голова лбом упиралась в колени.

Джейсон не видел ее лица, скрытого за шелковистой завесой золотистых волос, но для него было совершенно ясно, что она не спала, замерев в напряженном ожидании. Но чего же она ждала в этот поздний час? Что могло так сильно испугать ее? Джейсон внимательно вгляделся в другие окна, ожидая увидеть еще кого-нибудь, но в доме больше никого не было. Судя по всему, Холли была совершенно одна.

Вместо того чтобы позвонить в дверь, Джейсон решил тихонько постучать в окно, чтобы Холли сразу увидела, что это он, а не то неведомое ему зло, которого она ожидала с таким страхом.

Протянув руку, он постучал в окно, тихо и осторожно, но ее реакция оказалась мгновенной и ужасной. Сжатое в комочек тело вздрогнуло, бледные руки затряслись. Холли с видимым усилием заставила себя поднять голову, и Джейсон увидел расширившиеся от смертельного ужаса глаза, цвет которых был теперь не удивительно сине-зеленым, а безжизненно-серым.

Несколько секунд прошли в тягостном замешательстве. Судя по всему, Холли не узнала его. Внезапно тишина была прервана страшным нечеловеческим кpиком, полным предсмертной муки.

Сначала Джейсон решил, что этот звук донесся откyдa-то из леса, и принял его за вой дикого зверя. Но уже в следующее мгновение он понял, что крик доносился из ярко освещенного дома. Это кричала Холли! Прильнув к окну, Джейсон отчетливо разобрал:

– Пожалуйста! Не убивай ее!

Джейсон снова постучал в окно, на этот раз решительнее и громче, пытаясь отвлечь ее от кошмарных видении.

– Холли! – позвал он ее. – Холли, это я!

Однако она, казалось, не слышала его. Его настойчивый стук заставил ее закричать еще отчаяннее:

– Прошу тебя, не надо, пожалуйста! Не убивай ее!

Всемогущий режиссер из первой голливудской десятки был беспомощным свидетелем воплотившейся в реальность сцены из фильма ужасов, но уже через секунду он вновь обрел контроль над собой и бросился к двери, исполненный решимости во что бы то ни стало открыть ее, даже если ему придется сломать все замки или сорвать ее с петель.. Он должен был как можно скорее положить конец этому ужасу!

Однако дверь оказалась незапертой. Очевидно, Холли совсем не боялась ни грабителей, ни насильников, ни убийц, жертвой которых так легко могла стать женщина, одиноко живущая в небольшом домике далеко от города и людского жилья. Холли не запирала дверь еще и потому, что кошмар, мучивший ее всю жизнь был не снаружи, а внутри, и от него не могли спасти никакие замки и запоры.

На какой-то миг Джейсону все же показалось, что в дом Холли действительно пробрался убийца, готовый приступить к жестокой расправе над ней. Эта мысль принесла ему странное чувство облегчения: убийцу можно было нейтрализовать, чего нельзя было сделать с призраком, существовавшим лишь в воображении Холли.

В гостиной кроме Холли никого не было. Она уже не кричала, а только жалобно всхлипывала. Ее лицо было мертвенно-бледным, руки дрожали, в глазах застыл леденящий душу ужас.

Джейсон упал перед ней на колени, пытаясь загородить собой тот страшный призрак, которого так испугалась Холли. Взглянув на черные круги под ее глазами, он понял, что она была сильно измучена и находилась на грани нервного срыва.

– Холли это я! Это Джейсон!

Она смотрела на него и не видела. Ее взгляд был устремлен сквозь него, словно он был призраком, а не живым человеком, но какая-то часть ее все же слышала его слова.

Джейсон понял, что Холли молила кого-то сохранить жизнь какой-то женщине, и тут же вспомнил о том, что он собирался убить в самом конце фильма главную героиню романа « Дары любви»... Джейсон похолодел: неужели это страшное состояние, в котором теперь находилась Холли, было вызвано именно его решением изменить концовку романа?! Неужели она впала в безумный ужас из-за него?!

– Холли, послушай меня, – торопливо заговорил режиссер как можно мягче и ласковее. – Саванна не умрет! Именно поэтому я теперь здесь, в твоем доме. Я приехал, чтобы лично сказать тебе об этом. Саванна будет счастлива, как ты этого хотела!

Его слова, или, скорее, интонация, с которой он их произносил, немного успокоили Холли.

– То, что ты сейчас видишь перед своими глазами, каким бы ужасным оно ни было, – всего лишь видение, мираж, не более того, – мягко продолжал Джейсон. – Ты совсем мало спишь, еще меньше ешь, поэтому истощение и физическая усталость привели тебя к галлюцинациям...

Джейсон взял в свои большие сильные ладони ее ледяные трясущиеся руки и ласково произнес:

– Холли, ты слышишь меня? Это я, Джейсон. Я приехал к тебе, чтобы...

– Джейсон? – едва слышно переспросила она.

– Да, это я! – обрадовался он. – Я настоящий, я не призрак, Холли! Я приехал к тебе в Kaдьяк и теперь сижу рядом с тобой в гостиной твоего дома. То, что тебе привиделось, было ненастоящим. У тебя просто разыгралось воображение, это была галлюцинация.

«Нет, не галлюцинация!» Эта мысль молнией пронзила Холли, тщетно пытавшуюся вновь обрести ясность мышления. Задача осложнялась еще и тем, что усталое сердце билось слишком часто и неровно, то и дело норовя и вовсе остановиться.

Неожиданно Холли почувствовала пугающее тепло рук Джейсона. Последним человеком, прикасавшимся к ней, была ее мать, перед смертью погладившая свою дочь по щеке. С того страшного вечера прошло семнадцать лет. И вот Холли Элиот снова почувствовала ласковое прикосновение человеческих рук...

Неожиданно она резко отдернула свои руки, словно обжегшись.

«Я сумасшедшая! – вспомнила Холли. – И теперь мое безумие стало совершенно очевидным для него!»

Сейчас она смутно понимала, что услышанные ею ружейные выстрелы на самом деле были стуком Джейсона в окно.

Целых семнадцать лет Холли удавалось удерживать воспоминания под жестким контролем. Пока она сама жила в вымышленном мире, словно между небом и землей, кошмарные видения прошлого мирно спали в укромном уголке ее израненного сердца. Однако когда она вернулась из Лос-Анджелеса в Кадьяк, они набросились на нее с новой силой, словно голодные дикие звери, вырвавшиеся на волю из заточения.

У Холли были самые настоящие галлюцинации. Рядом с ней в комнате снова появились, словно живые, Дерек, мать и близнецы. Они были настолько реальными что, казалось, Холли могла дотронуться до каждого из них рукой. Она ясно видела их и слышала их голоса .... хотя рядом кто-то настойчиво повторял ей, что это всего лишь галлюцинации, что на самом деле они не существуют, что все это лишь плод изнуренного бессонницей и голодом рассудка. Холли твердо знала одно – она окончательно сошла с ума!

– Холли! – снова позвал ее Джейсон. – Расскажи мне, что тебе привиделось. Ты помнишь, что так испугало тебя? Расскажи мне обо всем, Холли!

В ответ она лишь уклончиво пожала плечами. Если она действительно отважится все ему рассказать, то тем самым окончательно убедит его в своем помешательстве.

Воспоминания хотели, чтобы Джейсон как можно скорее убрался из дома Холли, чтобы она навечно осталась в их распоряжении. Она была для них идеальным зрителем, перед которым можно было бесконечно проигрывать одну и ту же сцену кровавого убийства.

– Холли, ты умоляла кого-то не убивать какую-то женщину. Ты имела в виду Саванну, Холли? Если так, тебе не о чем волноваться! Я приехал сюда затем, чтобы сказать: я не стану менять счастливый конец твоего романа.

– Нет, я имела в виду не Саванну... – едва слышно пролепетала Холли. Помедлив, она снова заговорила, на этот раз чуть громче: – Спасибо... Но если ты сделал это только ради меня, то не нужно было этого делать... твой фильм должен быть именно таким, каким ты его представляешь. Так будет лучше для всех…

– Но я действительно уверен, – у фильма должен быть счастливый конец! – воскликнул Джейсон.

Он всем сердцем хотел, чтобы Холли верила ему, чтобы ее безжизненные серые глаза вновь обрели чудесный сине-зеленый цвет, чтобы на ее бескровных губах заиграла счастливая улыбка. Он глядел на ее изможденное лицо и понимал, что ей было трудно даже говорить.

– Тебе нужно сейчас как следует выспаться, мягко проговорил Джейсон, и Холли медленно кивнула в ответ.

Она уже не помнила, когда спала в последний раз.

Может быть, если бы она не лишила воспоминания их права на еженощное вторжение в ее сны, они бы не ворвались в ее сознание средь бела дня? Может быть, если она заснет, то сумеет в очередной раз справиться со своим безумием, загнав его в жесткие рамки необходимости жить среди людей, а не призраков?

– Холли, если ты не против, я хотел бы остаться на ночь здесь, с тобой. Этот диванчик в гостиной вполне меня устроит.

Холли едва заметно нахмурилась. Но это был не испуг одинокой женщины, а озабоченность хозяйки, не знающей, как лучше устроить своего гостя. Джейсон обрадовался тому, что Холли не стала протестовать против того, чтобы он остался на ночь в ее доме.

– Знаешь, я ведь привык спать на диванчике в студии, когда работа по монтажу новой картины находится в самом разгаре. Так что мне не впервой проводить ночь не в постели.Я отлично высплюсь, не волнуйся!

Помолчав, Холли согласно кивнула, при этом ее густые волосы качнулись вперед волной золотистого шелка, и Джейсон испытал прилив чистой радости.

Она без всяких колебаний позволила ему остаться и Джейсон счел это первым шагом к завоеванию ее доверия.

Глава 19

Очнувшись от глубокого сна, Холли вдруг почувствовала где-то в глубине души совершенно новое для нее чувство – надежду.

Надежду? Это казалось ей совершенно невероятным. Откуда в ней взялось это светлое чувство, понемногу вытеснявшее безысходную печаль?

Пока ее удивленный разум искал объяснение этому новому чувству, сердце вспомнило когда-то очень любимую ею сказку о спящей красавице, которая по жестокой прихоти злой колдуньи многие годы провела в летаргическом сне, пока отважный принц не прорубил дорогу в зарослях колючего кустарника, чтобы спасти красавицу от заклятия нежным поцелуем в уста...

На Холли вновь нахлынули воспоминания, но теперь они уже не казались ей реальностью, просто все эти годы ее мучили кошмарные сны о смерти, и теперь она наконец избавилась от них. В ней зародилась чудесная мечта, воскресившая надежду, грубо растоптанную когда-то одним снежным февральским вечером.

В Лос-Анджелесе Холли впервые испытала радость, и теперь ей хотелось, чтобы волшебник, заставивший ее испытать это чувство, был всегда рядом с ней, потому что без него она навсегда останется в сетях своего скорбного безумия.

Волнующее чувство надежды было бесценным подарком Джейсона, и Холли была полна решимости никогда не терять его, ценя каждое радостное мгновение.

Подчиняясь приливу энергии, она встала с постели, распахнула портьеры и залюбовалась наступившим ясным и солнечным утром. Несмотря на желание прыгать от радости, она двигалась нарочито медленно, словно боясь расплескать новые эмоции.

Постояв у окна, за которым сияло великолепное утро, Холли, босая и одетая лишь в ночную рубашку, вышла в гостиную.

– Доброе утро! – улыбнулся ей Джейсон, с облегчением видя яркие сине-зеленые глаза.

Застав в собственной гостиной реального Джейсона, Холли смутилась и поняла, что вчерашняя сцена ей не приснилась, а произошла на самом деле. Значит, он был свидетелем ее безумных галлюцинаций... Это он спас ее от бесповоротного помешательства и вернул ей чувство надежды. Значит, это чувство не принадлежало Холли и могло исчезнуть вместе с уходом Джейсона из ее дома.

«Нет, надежда останется с тобой, Холли. К тому же ты вовсе не сумасшедшая», – сказал ей чей-то голос, сильный, уверенный и... любящий. Но чей это был голос? Матери? Отца? Холли не знала этого...

– Ты хорошо спала? – спросил Джейсон.

– Да, очень хорошо. А ты?

– Я спал ровно столько, сколько нужно, – не моргнув глазом, солгал он.

На самом деле Джейсон не сомкнул глаз. Вместо того чтобы спать на диване в гостиной, он провел почти всю ночь у постели Холли, оберегая ее сон от непрошеного вторжения кошмарных видений. Под утро, убедившись в полной безопасности Холли, он стал бродить по дому, продолжая настороженно прислушиваться к малейшим звукам, доносившимся из спальни.

За это время он гораздо больше узнал о Холли. Спартанская обстановка ее дома делала его похожим скорее на офис, чем на человеческое жилье. Здесь был и компьютер последней модели, и отличный лазерный принтер, и многофункциональный аппарат факсимильной связи. Зато не было ни единой вещицы, на которой был бы отпечаток личности хозяйки этого дома-офиса.

На стенах не висело ни единой фотографии, ни семейной, ни какой-либо иной. Джейсон с удивлением отметил, что в доме не было ни телевизора, ни радиоприемника, ни музыкального центра. Хотя повсюду громоздились полки и стеллажи с книгами, ему не удалось обнаружить ни единой газеты или журнала. Казалось, дом Холли никак не был связан с внешним миром, если не считать телефона, разумеется.

Среди многочисленных книг он нашел романы причем только со счастливым концом, а также «Британскую энциклопедию», словари на семи языках. Один из книжных шкафов был целиком заполнен справочниками и путеводителями по всем странам мира, но больше всего было справочной литературы по Вьетнаму. Среди путеводителей Джейсон заметил новенький томик, посвященный достопримечательностям Лос-Анджелеса.

В свое время Джейсону очень нравилось читать романы Лорен Синклер, действие которых разворачивалось в Лондоне или Париже. Стоя перед одним из книжных шкафов, он увидел два зачитанных подробных путеводителя по этим европейским городам. Только теперь Джейсон понял, что сама писательница никогда не была в тех местах, которые так интересно описывала в своих романах.

Неужели то же самое относилось и к любовным сценам? Неужели и в любви у нее не было собственного опыта, как не было опыта настоящих путешествий по миру?

На рассвете, когда Джейсону захотелось выпить чашку горячего кофе, он сделал еще одно поразительное открытие. Просторная светлая кухня была полностью оборудована по последнему слову техники, под стать компьютеру и прочей оргтехнике. Тут были кастрюли и сковородки всех размеров и предназначений, невероятное количество всяческих мудреных кухонных приспособлений, столовой посуды и приборов, но всем этим явно ни разу не пользовались.

К своему немалому удивлению, Джейсон не обнаружил на кухне никакой еды, кроме сухих галет и баночек с комплексными витаминами. Он попытался было уговорить себя, что это временная ситуация. В конце концов, он сам, будучи поглощенным работой над очередным фильмом, редко обращал внимание на еду, питаясь тем, что попадется под руку. Джейсону хотелось думать, что такая строгая диета вызвана чрезмерной увлеченностью работой над новой книгой, но вся кухонная утварь, включая и микроволновую печь, сверкая нетронутыми поверхностями, красноречиво свидетельствовала о том, что в этом доме никогда не было горячей пищи, даже тарелки супа! И конечно же, ему не удалось найти ни кофе, ни чая, ни какао.

Продолжая бродить по дому, Джейсон заметил рядом с ним гараж. Там вместо автомобиля оказались снегоходы и большой запас дров. Может быть, спартанская диета Холли была вызвана тем, что без автомобиля ей было трудно добраться до города с его продуктовыми магазинами? Нет, не может быть! Любой магазин имеет отдел обслуживания с доставкой на дом. В конце концов, Холли всегда могла воспользоваться услугами такси.

Получалось, она сознательно выбрала такой стиль жизни. Этот хрупкий северный цветок даже в самую холодную зиму – а зимы на Аляске холодны как нигде – обходился без горячей пищи, питаясь безвкусными галетами только для поддержания жизни в исхудавшем теле.

Когда Холли вышла в гостиную, Джейсон с особой остротой заметил ее худобу, скрытую просторной фланелевой ночной рубашкой целомудренного покроя.

– Я уже успел съездить в город, чтобы принять душ и переодеться в моем гостиничном номере, – мягко начал он, не сводя глаз с Холли. – Оттуда я привез с собой немного еды. Надеюсь, тебе понравится:

Холли сразу поняла, что он догадался о ее скудной повседневной диете, состоящей из галет и витаминов. Только что обретенная надежда тут же попыталась забиться в самый дальний уголок ее души, если не испариться вовсе, но Холли усилием воли заставила себя успокоиться. Да, прежде она вполне могла обходиться без горячей пищи, без овощей и фруктов, которые казались совершенно излишними для замедленного обмена веществ ее организма. Но теперь в ней проснулся настоящий аппетит.

– Холли, ты будешь завтракать со мной? – мягко спросил Джейсон.

– Да, конечно! Спасибо, Джейсон!

Пока Холли принимала душ и одевалась, Джейсон принялся накрывать стол к завтраку. Он поставил кувшин охлажденного апельсинового сока, сварил горячий шоколадный напиток, разогрел в микроволновой печи привезенные из буфета отеля «Вестмарк» сдобные пончики с черничным джемом и шоколадные круассаны..

Шеф-повар ресторана снабдил его также разнообразной снедью: томатным супом, сандвичами, печеными крабами с сырным соусом, а также превосходным яблочным пирогом с хрустящей корочкой.

До сих пор Джейсон видел Холли только в просторной и длинной одежде – необычном платье из шестидесятых годов и фланелевой ночной рубашке. Холли, явившаяся к завтраку, выглядела совершенно иначе: на ней были джинсы, водолазка, вязаный пуловер и ковбойские полусапожки. Густые золотистые волосы были зачесаны назад и заплетены в одну косу. Теперь ее крайняя худоба бросалась в глаза. Холли с отважной улыбкой взглянула на Джейсона, и тот не мог не отметить про себя ее поразительного сходства с первыми поселенцами, пионерами Дикого Запада.

Именно так она привыкла одеваться и причесываться дома. Только теперь, увидев другую Холли, Джейсон почувствовал, что это был действительно ее дом, ее гнездо, хотя и со спартанской обстановкой. Именно здесь она чувствовала себя в безопасности и комфорте.

Сейчас Холли выглядела чрезвычайно хрупкой, но в то же время мужественной и сильной женщиной, способной в любое время года и в любую погоду совершать ставшие привычными восьмимильные пешие походы в город и обратно. А между этими походами она писала увлекательные романы о настоящей любви и верности, которые принесли ей заслуженную славу, восхищение миллионов читателей и, между прочим, немалые деньги.

Все тридцать лет своей жизни Холли прожила без него, и Джейсону казалось, что она и теперь старалась доказать свою безусловную самостоятельность и самодостаточность. Но кому она хотела это доказать? Ему? Или самой себе?

За эту ночь она как-то изменилась. С ней что-то произошло, пока она спала. Но что именно? Этого Джейсон не знал.

– Вчера вечером я сказал, что приехал сюда уверить тебя: я не стану вносить никаких изменений в фильм, снятый по твоему роману, – начал Джейсон. – Но это только одна причина. Второй причиной была надежда уговорить тебя написать сценарий этого фильма.

– Сценарий? Я никогда не писала ничего подобного... Я даже не знаю, смогу ли написать сценарий.

– Вот в этом я как раз нисколько не сомневаюсь! В твоих романах великолепные диалоги, а это и есть ядро сценария.

– Но ведь фильм сильно отличается от книги, продолжала упорствовать Холли. – Там совсем другой темп событий. К тому же в фильмах доминирует зрительный ряд, а не...

– Ты разбираешься в законах кинематографа? В твоем доме я не нашел телевизора, поэтому решил, что ты вовсе не смотришь фильмы.

– В городе есть кинотеатр. Я хожу туда не часто, но твои фильмы смотрела все, – сказала Холли, чувствуя, что ей очень хочется взяться за совместную работу с Джейсоном.

Он был приятно удивлен тем, что Холли проделывала неблизкий путь в город, чтобы посмотреть его фильмы. Залюбовавшись ее блестящими сине-зелеными выразительными глазами, он чуть не потерял нить разговора, но вовремя очнулся:

– Ты права насчет темпа. Художественный фильм не должен длиться дольше двух часов, а это означает, что при написании сценария придется убрать кое-какие сцены из романа.

– Это меня не пугает. Просто я не уверена, смогу ли сделать все как нужно.

– Я тебе помогу! – улыбнулся Джейсон. – Конечно, если ты не против. Для начала я подробно напишу для тебя план всего фильма, каким я его представляю, с указанием тех сцен, наличие которых мне кажется обязательным. Ну как, Холли, ты согласна стать сценаристом моего фильма?

В его словах она услышала обещание возобновить магию нежных и доверительных отношении, поэтому не могла ответить иначе как смелым согласием:

– Да, я постараюсь!

– Вот и хорошо! Я очень рад, что ты приняла мое предложение.

Прежде чем приступить к съемкам фильма «Дары любви», Джейсону предстояло отснять еще два фильма, поэтому он пока не занялся разработкой сценария.

Однако теперь это было единственной ниточкой, связывавшей его с Холли.

– Завтра я улетаю в Гонконг, – сказал он. – Но до этого непременно пошлю тебе несколько учебников по написанию сценариев и копию сценария одного из моих прошлых фильмов, чтобы ты могла поучиться. В воскресенье, в крайнем случае в понедельник я пошлю тебе по факсу из Гонконга свою концепцию фильма, в соответствии с которой ты сможешь развивать идею во всех подробностях...

«Значит, завтра он улетит в Гонконг? – пронеслось в голове Холли. – Значит, волшебство завтра кончится?»

Ах, неизбежный конец должен был наступить слишком скоро! А как же чувство радостной надежды? Неужели и оно пропадет вместе с ним? Нет, Холли не позволит надежде умереть в ее возрожденной жизни душе!

–Гонконг? – слабым эхом отозвалась она. – Завтра?

– Я должен лететь, Холли, – тихо сказал он, – глядя в ее затуманившиеся тоской глаза.

Ах, как ему хотелось остаться с ней! Но чрезвычайно дисциплинированный и ответственный человек, каким был Джейсон Коул, не мог отложить поездку даже на один час. Слишком много людей были связаны с ним в единую творческую команду. Актерский состав и технический персонал с нетерпением ждали его приезда, чтобы начать увлекательную, хотя и нелегкую работу по созданию еще одного киношедевра.

Джейсону не хотелось расставаться с Холли, поэтому он чуть было не предложил ей отправиться вместе с ним в Гонконг, но вовремя остановился. Этот хрупкий северный цветок едва не погиб после поездки в Лос-Анджелес, что уж говорить об экзотическом далеком Гонконге! Когда-нибудь, когда Холли окрепнет и окончательно поверит ему, они будут вместе путешествовать по миру, а пока...

– Ты уедешь надолго? – с нескрываемой печалью спросила Холли.

Джейсон ответил не сразу. Первоначально съемочному периоду отводилось восемь недель, хотя сам Джейсон надеялся закончить работу за семь. Теперь же, услышав тоску в голосе Холли, он серьезно пообещал:

– Я вернусь через шесть недель и приеду к тебе в Кадьяк, если ты, конечно, не возражаешь.

– Буду рада снова видеть тебя, – улыбнулась она. – Тогда и обсудим сценарий?

– Да, – кивнул Джейсон. – Но если у тебя будет время, мы могли бы часть работы сделать уже в эти шесть недель, пока меня не будет. Звони мне в Гонконг в любое время дня и ночи, а если не застанешь меня в гостиничном номере, то можешь послать мне факс. Аппарат будет стоять прямо в моем номере.

– Да? – удивилась Холли, и в ее глазах сверкнул радостный огонек.

– Сегодня это уже не редкость в отелях высшего разряда, особенно в Гонконге, где жизнь течет так быстро, что даже факсимильная связь кажется слишком медленной. Итак, я буду с нетерпением ждать твоих звонков или факсов – как тебе захочется – с подробным изложением твоих мыслей относительно будущего сценария моего фильма по твоей книге. Договорились?

– Да! – улыбнулась она. – Мой редактор сильно удивится!

– Почему? – спросил Джейсон, любуясь ее ожившими глазами.

– В свое время я купила факс только потому, что редактор выразил пожелание, чтобы я имела его на всякий случай, если будет нужно прислать мне какие-то страницы для авторской правки или что-нибудь в том же духе – срочное и небольшое по объему, – снова улыбнулась Холли. – Полагаю, на самом деле он не очень-то верит в то, что в Кадьяке действительно можно запросто пользоваться факсимильной связью.

– Имея такой компьютер, как у тебя, это не составит никакого труда!

– Но я еще только учусь пользоваться им.

– Хочешь, я тебе помогу освоить компьютер? Я хорошо знаком с большинством редакторских программ.

– Собственно говоря, я сейчас учусь... печатать, – призналась она. – Свою первую книгу я написала от руки, перевязала всю стопку листов цветной ленточкой и отослала по почте в одно из Нью-Йоркских издательств. Мою книгу вскоре опубликовали...

– Как? – перебил ее изумленный Джейсон. – Ты сама, без всякого агента, отослала рукопись, а немашинописный экземпляр, просто по почте?

Джейсон был не понаслышке знаком с издательским делом и знал, что рукописи, приходившие по почте, сразу же откладывались в долгий ящик, где они могли проваляться, никем так и не прочитанные, целую вечность. Опубликование такой рукописи было крайней редкостью, не говоря уже о том, чтобы такая книга сразу стала бестселлером, как это случилось с первым романом Холли, то есть Лорен Синклер.

Однако случай с Холли оказался еще более поразительным. Ее рукопись была не только отослана в издательство по почте, но еще и не была отпечатана! Все, от самого начала до самого конца, было написано от руки, старательным крупным почерком, на обычной линованной бумаге.

– Вот это да! – удивленно протянул Джейсон.

– Мне просто повезло.

– Тут дело не в везении.

– Мне повезло, что цветная ленточка, которой я перевязала рукопись, привлекла внимание редактора и она стала читать ее...

– У тебя очень разборчивый почерк.

– То же самое сказала и она.

– Но теперь-то у тебя есть машинистка, которая перепечатывает твои рукописи?

– Да, мой издатель договорился об этом с хорошей машинисткой из Нью-Йорка. Пока что всех устраивает такое положение, но мне кажется нелепым, что я не могу, как все, сама печатать свои работы.

– Значит, ты хочешь писать свои книги прямо за компьютерной клавиатурой и хранить все написанное в памяти на жестком диске?

– Ну, это вряд ли. Я слишком привыкла писать от руки и скорее всего буду просто перепечатывать сделанное за письменным столом.

– Но ведь это двойная работа!

– Ничего, меня это нисколько не утомляет, пожала плечами Холли, а про себя горько подумала: «Мне больше нечем занять свое время, кроме как упорным сидением за клавиатурой компьютера. Похоже, это тоже своего рода помешательство. Я стремлюсь как можно дольше оставаться в мире своих персонажей, чтобы не возвращаться в мир реальных людей».

– Холли! – тихо позвал ее Джейсон.

В глазах Холли читалась бессловесная мольба спасти ее от себя самой, и Джейсон предложил:

– Может быть, после завтрака стоит отправиться на прогулку? Я был бы просто счастлив, если бы ты стала моим гидом. Покажешь мне окрестности?

– Да, конечно; – с готовностью согласилась она, благодарно улыбаясь.

– А после прогулки мы вместе пообедаем, хорошо?

– Пообедаем? – удивилась Холли.

– Да, в холодильнике лежит кое-что для отменного обеда, – улыбнулся Джейсон, но, взглянув на часы тут же помрачнел. – Боюсь, обедать тебе придется без меня. К сожалению, я должен улететь в Лос-Анджелес не позднее пяти часов вечера, чтобы успеть уладить все дела до завтрашнего отлета в Гонконг.

Глава 20

Летом обычно сюда приплывает целая стая китов, – сказала Холли, показывая на ярко-синюю воду залива. Она сощурила глаза, словно вспоминая чудесное зрелище резвящихся в холодной воде гигантских морских млекопитающих.

– А где киты сейчас?

– У Гавайских островов. Там они рожают своих детенышей.

Холли и Джейсон бродили по острову вот уже два часа, наслаждаясь дикой северной природой. Холли показала ему свой мир и его удивительные красоты, а Джейсон молча любовался ею самой, в ней он видел красивый и очень хрупкий северный дикий цветок.

Выйдя к морскому побережью, они остановились, очарованные зрелищем ярко-синей водной глади. Морской бриз принялся ласково трепать золотистые волосы Холли, заплетенные в косу. Вокруг ее лица запрыгали выбившиеся из косы кудряшки, и Джейсону нecтepпимо захотелось прикоснуться к ним, расплести волосы и перебирать шелковистые пряди, пропуская их сквозь тонкие, чувствительные пальцы...

Неожиданно счастливое сияние ее сине-зеленых глаз погасло.

– Я должна объяснить тебе, что произошло вчера вечером, – тихо сказала Холли, про себя добавив: «Я хочу, чтобы ты знал – я не такая уж сумасшедшая, как тебе это, должно быть, показалось».

Помолчав, она продолжала, удивляясь собственной храбрости:

– Я действительно очень мало спала последнее время и еще меньше ела... Именно поэтому я стала слишком восприимчива к воспоминаниям.

– Страшным воспоминаниям?

– Да, очень страшным.

Холли уже решила, что расскажет Джейсону только факты, чтобы не поддаваться переживаниям. Тогда он узнает о том, что мучает ее, не запачкавшись при этом кровью злодеяния. Холли чувствовала, что должна рассказать ему все, что должна быть с ним честной до конца...

Она замолчала собираясь с силами, и когда заговорила, ее голос звучал бесстрастно и холодно. В нескольких коротких фразах, таких же не окрашенных личными эмоциями, как и интерьер ее дома, она рассказала Джейсону о том, что ее отец был убит во Вьетнаме, а отчим, поначалу казавшийся хорошим человеком, на самом деле оказался жестоким маньяком-убийцей..

– Он убил мою мать, сестру, брата, а потом себя. Меня он убивать не стал, и я до сих пор не могу понять почему. Однако все соседи и полиция решили, что он оставил меня в живых потому, что я каким-то образом была причастна к совершенному им преступлению. Поэтому я уехала из того города, а потом изменила имя и фамилию.

Холли говорила все это, глядя в морскую даль, но, закончив, отважилась обернуться к Джейсону и прямо взглянуть ему в глаза. Она даже гордилась собой за то, что смогла все ему рассказать, не поддавшись при этом собственным болезненным переживаниям.

– До сегодняшнего дня я об этом никому не рассказывала, – тихо добавила она.

Джейсон долго молчал, не в силах вымолвить ни слова. Он был глубоко потрясен услышанным.

Ему страстно хотелось повернуть время вспять и сделать так, чтобы у Холли было счастливое и благополучное детство, не замутненное никакой печалью.

Но это было не в его власти. Джейсон знал одно – Холли не должна держать в себе свое горе. Единственным способом избавиться от кошмарного нaвaждения было рассказать все какому-нибудь другому человеку – Джейсону, например.

– Холли, ты не все мне рассказала, – тихо сказал он после долгой паузы.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать, что ты не рассказала мне обо всем, что произошло в тот февральский вечер.

– Но я больше ничего не помню!

– Нет, Холли, ты все отлично помнишь: каждое слово, каждую интонацию, выражение каждого лица... Ведь именно эта картина стояла вчера перед твоими глазами, когда я приехал. Так, Холли? Когда я постучал в окно, ты, должно быть, приняла эти звуки за ружейные выстрелы.

Тут он увидел в ее глазах безотчетный страх.

– Послушай, Холли, тебе станет гораздо легче, если ты обо всем мне расскажешь, – мягко проговорил Джейсон с искренним сочувствием в голосе.

– Нет – едва слышно пробормотала она, опустив голову. Золотистые волосы мягкой волной качнулись вперед, наполовину скрыв ее лицо.

– Поверь мне, держать в себе такое страшное горе нельзя. Это не приведет ни к чему хорошему.

Слова Джейсона несколько раз, словно эхо, повторялись в голове Холли. Ей казалось, что такие страшные воспоминания, как ее, должны быть навсегда крепко-накрепко заперты в памяти, словно опасные преступники в тюремной камере. Но теперь она вдруг поняла, что ошибалась. Воспоминания не могли быть преступниками. Настоящим преступником был Дерек! К тому же в ее прошлом было не только безмерное торе невосполнимой утраты, но и счастливые дни!

– В тот день шел сильный снег, – тихо начала свой рассказ Холли. – У нас во дворе росла большая красивая ель. Я помню, как мы с мамой любовались ею, сравнивая белоснежный кружевной наряд с подвенечным платьем юной невесты...

Говоря все это, Холли глядела в морскую даль и до боли ясно вспоминала все подробности того рокового вечера: какие блюда Клер готовила к ужину, с какой улыбкой говорила с ней о снегопаде, о чем болтали и смеялись близнецы. Она вспомнила даже мультфильм, который в это время шел по телевизору.

Это был обычный семейный вечер.

По мере того как в ее воспоминаниях приближался роковой момент появления Дерека, в душе Холли поднималась волна ужаса и боли, провоцируя, как всегда, помутнение рассудка. Но в самую последнюю минуту, вместо того чтобы закричать нечеловеческим голосом, Холли внезапно... разрыдалась. Слезы потоком лились у нее из глаз, принося облегчение и давно забытое чувство успокоения. Она плакала. Впервые за последние семнадцать лет...

Она даже не поняла, каким образом очутилась в объятиях Джейсона.

– Холли, бедняжка... – шептал он, нежно целуя ее волосы.

– Джейсон, я хочу... мне необходимо рассказать тебе обо всем.

– Я слушаю тебя, Холли. Я очень хочу... мне необходимо узнать, что произошло в тот вечер.

Продолжая тихо плакать, Холли стала рассказывать. Временами ей было необходимо снова почувствовать его тепло, и тогда она невольно прижималась к его груди. Но в некоторых местах своего рассказа она отстранялась от Джейсона, словно нуждаясь во временном одиночестве.

Понимая ее смятение, Джейсон не препятствовал, когда она ускользала из его объятий, и не пытался удержать ее бледные холодные руки. Но когда Холли возвращалась к нему, его руки снова с нежной силой ложились на ее плечи и спину, давая ей чувство защищенности и уверенности в себе.

Джейсон почти все время молчал, внимательно слушая сбивчивый рассказ Холли. Когда она замолчала, не в силах справиться с нахлынувшими болезненными воспоминаниями, он негромко, но настойчиво повторил:

– Не молчи, Холли. Расскажи мне все, до самой мельчайшей подробности.

И она, повинуясь этому мягкому приказу, снова продолжала свой рассказ, стараясь не упустить ни единой детали...

Когда она наконец закончила, Джейсон порывисто прижал к себе ее исхудавшее дрожащее тело, и оба долго стояли, не двигаясь с места, наслаждаясь близостью друг друга.

Но вот слезы на глазах Холли высохли, и она, медленно подняв голову, посмотрела на Джейсона. В его глубоких синих глазах – она увидела сочувствие и сопереживание, окрашенные скорбью и печалью.

– Прости меня, – прошептала она, касаясь его подбородка тонкими пальцами.

– Простить? За что, Холли? За то, что рассказала мне эту трагическую историю?

Она не ответила, но на щеках выступил яркий румянец стыда и смущения.

– Ты не должна раскаиваться в том, что посвятила меня в свою тайну, – тихо сказал Джейсон, с любовью глядя на Холли. – Я тот, кому ты должна доверять...

Когда они вернулись в дом Холли, Джейсону было пора уезжать в аэропорт. Она уговорила его взять с собой несколько сандвичей и клятвенно пообещала отныне как следует питаться.

Настала пора расставаться.

– Я буду присылать тебе по крайней мере по одному факсу в день и звонить при первой возможности, пообещал ей Джейсон. – Надеюсь, ты тоже будешь звонить мне каждый день?

– Да, конечно, но...

Но? Я имею в виду работу над сценарием, Холли!

– Значит, я не совсем правильно тебя поняла...

– Холли, мы должны держать друг друга в курсе событий относительно того, как продвигается работа над сценарием, – еще раз повторил Джейсон, любуясь ее огромными выразительными глазами. – Ты говорила, что учишься печатать, но мне бы хотелось попросить тебя писать мне от руки.

Холли поняла, что это сделает их отношения более интимными, и радостно кивнула в знак согласия.

На прощание Джейсон ласково погладил Холли по бледной щеке, и от взгляда его синих глаз ей стало тепло на душе, словно она снова вернулась в беспечное детство, когда отец с матерью еще были живы...

Потом Джейсон уехал, и Холли долго глядела вслед его удалявшейся машине, задержав дыхание. Ей казалось, что восхитительное чувство надежды на лучшее вот-вот покинет ее и бросится вдогонку за Джейсоном, но этого так и не произошло. Ни тогда, ни спустя сорок пять минут, когда над домом Холли прогудел реактивный лайнер, унося Джейсона из Аляски в Лос-Анджелес.

Вечером Холли достала из стенного шкафа плетеный ридикюль, с которым летала в Лос-Анджелес на первую встречу с Джейсоном Коулом, и принялась задумчиво разглядывать его. Потом она сняла свои очки в тонкой оправе и спрятала их в самый дальний угол комода, потому что решила больше никогда их не надевать. Потом... Потом достала драгоценные фотографии своей семьи. Через шесть недель, когда Джейсон вернется из Гонконга, она непременно покажет их ему.

Непременно!..

Сидя в самолете, Джейсон разложил перед собой деловые бумаги, решив не терять времени даром и поработать во время полета. Он чувствовал себя довольно усталым и с удовольствием погрузился бы в сладостную дремоту, наполненную мечтами о Холли, но чувство долга и самодисциплина заставили его углубиться в работу, которой было у него непочатый край.

«Перестань думать о ней!» – властно приказал ему внутренний голос, и Джейсон тут же пообещал: «Не буду!»

Но уже в следующую секунду на его губах появилась нежная улыбка. Он подумал о том, что сегодня Холли будет спать гораздо спокойнее. Теперь кошмарные воспоминания уже не смогут мучить ее как прежде, потому что она решилась наконец поделиться своими переживаниями с другим человеком.

В течение четырех часов Джейсон усердна работал, погрузившись в чтение подготовленных материалов. Потом в его мозгу внезапно вспыхнула мысль, что в рассказе Холли явно чего-то недоставало. Но чего именно? Ее рассказ был весьма подробным, и все же... Точно! Она ни разу не назвала имени отца, матери и близнецов и только отчима несколько раз называла Дереком! Это было вполне понятно: отец был для нее отцом, мать – матерью, близнецы – сестрой и братом. В семье она никогда не звала их по имени.

Однако причина странного беспокойства Джейсона заключалась не только в том, что имена членов семьи Холли остались для него тайной. Нет, дело было в чем-то ином! Он никак не мог понять, в чем именно.

Будучи студентом-второкурсником калифорнийского университета, Джейсон прочитал когда-то статью в журнале «Тайм», которая не могла ему не запомниться на долгие годы. В ней рассказывалось о жестоком убийстве целой семьи в День святого Валентина, о том, что спустя восемь месяцев после этой трагедии вернулся чудом воскресший из мертвых отец этой семьи, целых семь лет пробывший во вьетнамском плену. Джейсону было тогда только девятнадцать лет, но он уже твердо знал, что будет кинорежиссером. Поэтому эта история запомнилась ему, как интересный материал для будущего фильма. Статья в журнале заканчивалась загадочным исчезновением тринадцатилетней дочери вьетнамского пленного. Джейсон это очень хорошо запомнил. Он не видел недавней сенсационной телепередачи, в которой некий Лоренс Элиот рассказал о том, что вот уже семнадцать лет безуспешно разыскивает свою пропавшую дочь. В тот февральский вечер он был в доме Николь Хэвиленд, наслаждаясь горячей страстью и плотскими удовольствиями.

Пока что история, рассказанная Холли, давняя журнальная статья о трагическом убийстве целой семьи никак не были связаны друг с другом в его сознании, хотя он чувствовал, что эта связь должна существовать.

– Значит, отчима звали Дерек, а уцелевшую девочку – Холли... И тебе не известны ни их фамилии, ни имена других действующих лиц этой трагедии, – задумчиво повторила Бет Робинсон, не скрывая скептицизма, за которым, впрочем, крылось глубокое уважение к Джейсону Коулу и готовность помочь ему.

Всего три месяца назад Бет была лучшим исследователем студии «Голд Стар». Ей нравилась эта работа, но когда акушер-гинеколог заявил, что ее нерожденный ребенок и она сама, сорокатрехлетняя мать, нуждаются в постоянном пребывании дома в течение последних трех месяцев беременности, Бет без всяких колебаний ушла с работы. Теперь до родов ей осталось совсем немного, и она чувствовала себя на удивление хорошо. Настолько хорошо, что с удовольствием согласилась немного поработать на Джейсона Коула, своего старого знакомого и щедрого заказчика.

Он заехал к ней по дороге в аэропорт, откуда должен был улетать в Гонконг на съемки очередного фильма, и попросил расследовать убийство, имевшее место много лет назад где-то в штате Вашингтон.

– Ты хотя бы знаешь, когда было совершено это убийство, – Джейсон? В каком году? Или хотя бы в какое время года?

– Это случилось зимой, – ответил он, вспомнив, как Холли рассказывала про снегопад, и стал подсчитывать, сколько лет могло пройти с того страшного дня.

Сейчас Холли было тридцать, а тогда она была подростком. Если она сумела , .незаметно бежать из города и начать самостоятельную жизнь, ей должно было быть тогда лет пятнадцать, если не больше...

– Я не могу точно назвать тебе год, но, думаю, это случилось лет пятнадцать назад, – сказал он наконец.

– Ладно, – недовольно пробормотала Бет. – Если кто-нибудь спросит меня, почему я так интересуюсь этим событием значительной давности, я скажу, что ты собираешься снимать документальный фильм, посвященный насилию в семье. Идет?

– Идет! Но это – версия для всех, кроме нас с тобой. То, о чем я тебя прошу, является моей личной просьбой, а не заданием студии. Поэтому все твои счета будут оплачены лично мной и всю добытую тобой информацию буду получать только я. Ты хорошо меня поняла, Бет? Я дам тебе мою телефонную кредитную карточку, чтобы ты могла делать все необходимые звонки за мой счет, и оплачу все почтовые услуги, если в этом появится необходимость.

– Договорились! – улыбнулась Бет. – Тогда завтра в восемь утра я начну интенсивные поиски.

Джейсон, может, подскажешь, с какого города начать?

Он задумался. Холли рассказывала ему о снегопаде, но это могло случиться в любом городе штата Вашингтон. На всем пространстве к востоку от Каскадных гор холодные сypoвыe зимы были далеко не редкостью. Впоследствии Холли выбрала местом своего постоянного жительства далекий северный остров Кадьяк, входивший в состав штата Аляска. Значит, ей нравилась панорама морского побережья... Поразмыслив, Джейсон сделал логический вывод, предположив:

– На твоем месте я бы начал с западной части штата. Скажем, с Сиэтла... Или с какого-нибудь городка поменьше вдоль океанского побережья.

– Хорошо, тогда я начну с Сиэтла. В тамошнем журнале, который называется «Сиэтл таймс», работает один человек, который всегда охотно мне помогал в расследованиях, – кивнула Бет.

Глава 21

Сиэтл, штат Вашингтон

Пятница, 31 марта

Во вторник вечером Лоренс позвонил Кэролайн, чтобы рассказать о том, как идут дела у Кати и ее щенят – и мать, и ее детеныши чувствовали себя отлично, – и спросить, когда и где она хотела бы отметить прошедший день рождения.

Для этой встречи была выбрана пятница – день, в который хозяйка должна была забрать Минди. Кати вместе со щенками должны были забрать еще накануне. Кэролайн предложила поужинать вместе в ресторане «Космическая башня».

В оставшиеся до пятницы вечера Лоренс звонил ей ровно в одиннадцать часов, поскольку Кэролайн уверила его в том, что для нее это совсем не поздно. Он был рад этому обстоятельству, поскольку был крайне занят до самого позднего вечера.

На самом деле, если бы не долгожданные телефонные звонки Лоренса, Кэролайн к одиннадцати часам вечера видела бы уже второй сон. Она привыкла ложиться спать довольно рано, но все дни, когда должен был звонить Лоренс, была настолько переполнена взволнованным ожиданием, что сна у нее не было ни в одном глазу, хотя вставала она по-прежнему очень рано.

Разговаривая с Лоренсом по телефону, Кэролайн обычно уютно сворачивалась клубком в своем теплой постели и закрывала глаза, чтобы полностью сосредоточиться только на его голосе. Эти долгие поздние беседы нисколько не утомляли ее.

Они могли говорить часами, переходя от одной темы к другой. Позднее Кэролайн пыталась вспомнить, о чем именно они говорили, и никак не могла понять, каким образом они перешли от городского карнавала к египетским пирамидам и почему обсуждение любой темы в конечном счете сводилось к вопросу о том, как она назовет своего щенка.

Вариантов было множество: Джинджер, Веснушка, Графиня, Клеопатра, Маффин... Кэролайн никак не могла сделать окончательным выбор. Разумеется, она нуждалась в совете опытного ветеринара, которым знал какие собачьи клички популярны и какие уже вышли из употребления. Они могли часами перебирать и обсуждать всевозможные клички, и Лоренс ни разу не проявил раздражения или нетерпения. Очевидно, процесс выбора подходящем клички доставлял им обоим какое-то непонятное удовольствие.

Решение пришло в четверг, в два часа ночи; когда они уже заканчивали разговор.

– Джульетта! Я назову ее Джульеттой! – сказала Кэролайн. Эта кличка показалась им обоим подходящей. Разумеется, никто не имел в виду героиню шекспировской драмы. Просто это имя показалось одновременно красивым и легко меняющимся в зависимости от ситуации и собачьего характера на Джулия и Жюли.

– Ты все еще хочешь назвать свою собаку Джульеттой? – спросил Лоренс, осторожно ведя автомобиль по переполненным людьми и транспортом улицам Сиэтла.

– Да. А тебе эта кличка уже разонравилась?

– Нисколько! Она мне нравится по-прежнему.

У них был забронирован столик в ресторане «Космическая башня» ровно на восемь часов вечера. В это время на город обычно опускалась ночная мгла, в которой ослепительно ярко вспыхивали огни витрин, фонарей и рекламных щитов. Вид сверху – а ресторан был расположен на значительном высоте – завораживал посетителем своем величавом красотой.

Вечер выдался неожиданно дождливым, и Кэролайн была уверена в том, что обеденным зал ресторана окажется полупустым: наверняка многие откажутся от забронированных столиков. Смотреть сверху на город, скрытым дождем и низком облачностью, показалось бы скучным кому угодно, только не Кэролайн.

Она видела особую прелесть в том, что стекавшая по стеклу дождевая вода причудливо искажала облик городских зданий и улиц, делая их почти сказочными, фантастическими.

Кэролайн заняла свое место за столиком возле окна и пробормотала:

– Как красиво!

– Очень красиво, – согласился с ней Лоренс.

В его низком голосе звучали мягкие бархатные нотки, которые так нравились ей во время их долгих бесед по телефону. Кэролайн едва заметно улыбалась, глядя в окно, и тут вдруг заметила отражение сидевшего напротив нее Лоренса. Не зная, что она видит его лицо, отраженное оконным стеклом, он с откровенным мужским восхищением разглядывал ее, тихо повторяя:

– Красиво, очень красиво...

У Кэролайн перехватило дыхание, сердце взволнованно забилось где-то у самого горла. Сделав глубокий вдох, она все же нашла в себе смелость повернуться лицом к Лоренсу. Его темно-зеленые глаза в упор глядели на нее.

– Кэролайн, ты очень красивая женщина, – негромко сказал он.

Если бы эти слова были сказаны кем-то другим, Кэролайн скорее всего кокетливо улыбнулась бы словно переспрашивая: «Красивая? Это обо мне?» В глубине души она вовсе не считала себя красавицей.

Разумеется, для своих сорока лет она была в превосходной форме, но по-настоящему красивой назвать ее было нельзя. Обман зрения! Оптическая иллюзия.

Но эти слова были сказаны Лоренсом Элиотом, в этих глазах она безошибочно прочла искреннее восхищение и... любовь?

Впервые в жизни Кэролайн действительно почувствовала себя красивой, желанной женщиной.

– Спасибо, – тихо сказала она и мысленно добавила: «Если я сейчас действительно красива, то это только благодаря тебе, Лоренс... для тебя, Лоренс...»

В этот влажный весенний вечер, когда туристический сезон еще не наступил, ресторан действительно оказался полупустым. Никто не торопил Кэролайн и Лоренса, никто не ждал за входной дверью, когда же они наконец освободят места. Заказанные кушанья неторопливо сменяли друг друга, и Кэролайн с Лоренсом так же неторопливо поглощали их, увлеченные разговором.

С каждой минутой оба чувствовали себя все более притягательными друг для друга. Когда взаимное влечение достигло звенящего пика напряжения, Лоренс чуть хрипло сказал:

– Давай уйдем отсюда.

– Какая приятная неожиданность! – раздалось за их спиной, когда они были уже у выхода.

Голос принадлежал Мартину Сойеру, влиятельному бизнесмену, который в свое время предложил Кэролайн уговорить Лоренса Элиота всерьез заняться политикой. Его собственные попытки убедить ветеринара в целесообразности этого шага оказались, увы, безуспешными.

– Кэролайн и Лоренс! Наконец-то вижу вас вместе! Кажется, вам удалось найти общий язык! – с показным энтузиазмом продолжал Мартин.

Очевидно, к такому выводу его заставил прийти вид Лоренса, обнимавшего Кэролайн за талию.

– Мартин, мы с Лоренсом познакомились совершенно случайно, – торопливо объяснила Кэролайн, но было уже слишком поздно. Рука Лоренса разочарованно соскользнула с ее талии.

– Пусть случайно! – пожал плечами бизнесмен. – Главное, что вы познакомились!

Тут в разговор вмешалась жена Сойера, поскольку их уже ожидал метрдотель. Через несколько секунд Кэролайн и Лоренс уже спускались вниз по эскалатору.

Спустившись на землю – в прямом и переносном смысле, – оба почувствовали, что внезапно вспыхнувшая страсть почти угасла. Капли весеннего дождя уже не казались им радужными и волшебными, они были холодными и мокрыми.

Кэролайн готова была разразиться тысячью объяснений по поводу слов Мартина Сойера, но Лоренс так сосредоточенно вел машину по темным сырым улицам, что она не решалась помешать ему.

Печальные зеленые глаза внимательно смотрели на дорогу, на виске билась набухшая вена. Лоренс молча снова и снова воскрешая в памяти довольное лицо Мартина Сойера, решившего, что Кэролайн удалось уговорить его заняться политикой, послав ко всем чертям поиски пропавшей дочери.

– Давай на минутку зайдем ко мне, – настойчиво попросила егo Кэролайн, когда машина остановилась у ее дома.

Лоренс неожиданно сразу согласился. Очевидно, он еще раньше решил принять предложение Кэролайн, чтобы не в машине, а у нее дома сказать все, что он о ней думает.

– Ты должен знать, что мы действительно познакомились совершенно случайно, – сказала Кэролайн, входя вслед за ним в гостиную.

Лоренс подошел к окну и увидел за ним силуэт изящного высотного здания, в котором располагался ресторан «Космическая башня». Всего несколько минут назад он ужинал там с восхитительной женщиной, которой страстно хотел обладать. Теперь, казалось, от былого вожделения не осталось и следа...

– Послушай, Лоренс, – настойчиво продолжала Кэролайн, – Мартин действительно предлагал мне попросить убедить тебя заняться политикой. Именно по этой причине я с особым вниманием смотрела твое телеинтервью и увидела, что ты за человек. После той передачи я сказала Мартину, что не стану уговаривать тебя идти в политику. Это было задолго до того, как мы с тобой познакомились в Моклипсе. Именно поэтому Мартин был так удивлен, когда увидел нас вместе в ресторане. Лоренс, прошу тебя, поверь мне! Ты должен мне верить, Лоренс! Я не использовала тебя и никогда не могла бы поступить так низко!

Он резко повернулся к ней, и Кэролайн не узнала его. Темно-зеленые глаза стали почти черными от боли и гнева. Черты лица обострились, челюсти были плотно сжаты, на скулах играли желваки. Лоренс заговорил, и Кэролайн поразилась его голосу – жесткому, ледяному.

– Использовать меня невозможно! Мне нечего тебе дать, Кэролайн! Воспользоваться мною для каких бы то ни было целей нельзя! У меня нет ничего, чем можно было бы воспользоваться! Это я использовал тебя, Кэролайн...

– Неправда!

– Правда! Ты отдавала, а я все время брал. И знал, что это эгоистично с моей cтopoны, но... – у него прервался голос, и он замолчал. Потом снова заговорил, но уже гораздо мягче: – Ты даже не представляешь себе как хорошо мне было с тобой...

– Представляю, – тихо возразила Кэролайн – Потому что мне тоже было очень хорошо с тобой, Лоренс...

При этих словах в зеленых глазах Лоренса мелькнул огонек радостного удивления, но тут же погас, так и не разгоревшись в пламя страсти.

– Моя душа пуста… Кэролайн. – глухо проронил он. – И ты это отлично знаешь, и знаешь почему. Ты старалась все это время наполнить ее своей радостью, своим энтузиазмом и оптимизмом, а я бездумно позволял тебе это делать.

Кэролайн слушала его и не могла понять, о чем он говорил.

– Лоренс, когда мы уходили из ресторана, еще до того как встретились с Мартином Сойером, мне казалось, что мы оба хотели одного...

– Да, – кивнул Лоренс. – Но когда я увидел Мартина, сразу вспомнил, кто я такой на самом деле. Я не тот человек, каким стал на время рядом с тобой... благодаря тебе. На самом деле я лишь пустая раковина, до краев наполненная тобой.

– Это неправда. Ты добрый, умный, ты... и к этому я не имею ровно никакого отношения!

– Нет, имеешь. Если ты видишь во мне ум и доброту, то это лишь отражение твоего ума и доброты. Поверь мне, Кэролайн, я очень хорошо себя знаю.

Кэролайн вдруг поняла, что он сейчас попрощается и уйдет. Уйдет навсегда. Ее вдруг пронзила острая боль потери. Потери любимого человека, такого чувства ей никогда прежде не доводилось испытывать. Кэролайн ощутила такую жуткую пустоту и одиночество, что ей показалось, она сейчас же умрет от невыносимой тоски и боли.

Тем временем Лоренс направился в холл, чтобы снять с вешалки отсыревшее под дождем пальто. Он уходил.

– Лоренс! Прошу тебя! – отчаянно прошептала Кэролайн.

Услышав ее, он остановился.

– Прошу тебя! Не уходи! Если со мной тебе хоть чуточку лучше, не уходи...

– Мне с тобой очень хорошо, Кэролайн, – тихо произнес он. – Слишком хорошо.

– Лоренс, но ведь и мне с тобой очень хорошо! И вовсе не потому, что я вижу в тебе собственное отражение. Когда тебя нет рядом со мной, я чувствую себя страшно одинокой...

– Боже, Кэролайн, – прошептал он, опустив голову. – Я не хочу делать тебе больно...

Больно? Почему больно? Но Кэролайн так и не дождалась ответа на свой немой вопрос. И тут ее осенила ужасная догадка! Сердце Лоренса до сих пор принадлежало одной-единственной женщине – его погибшей жене Клер! Это ради нее он сумел выдepжaть чудовищные муки семилетнего плена! Это ради нее он продолжал бесплодные поиски пропавшей дочери.

Сердце Кэролайн болезненно сжалось, но все же она нашла в себе силы подойти к Лоренсу и заглянуть в его наполненные болью зеленые глаза.

– Лоренс, меня по-настоящему пугает только одно, едва слышно призналась она. – Вот сейчас ты уйдешь и уже никогда больше не вернешься. Это и страшит меня больше всего! Прощу тебя, не делай этого! Не уходи! Останься со мной... на всю ночь!

– О, Кэролайн! – прошептал Лоренс, нежно обнимая ее за плечи и притягивая к себе. Его длинные чувствительные пальцы принялись перебирать каштановые пряди ее густых волос, а губы легко, словно птичье перышко, коснулись ее рта.

Эти легкие прикосновения неожиданно разбудили в Кэролайн давно забытые – а может, и вовсе никогда не ведомые – чувства. Все ее тело потянулось навстречу Лоренсу и запело, словно скрипка под смычком талантливого музыканта. Она тонула в горячих волнах страсти, вожделения, неистового стремления принадлежать ему, слиться с ним воедино...

В ее памяти неожиданно всплыли строчки из шлягера далеких прошлых лет: «...я так истосковалась по твоей любви...» Только теперь она поняла глубокий смысл этих слов.

Кэролайн была замужем целых семь лет. Со времени развода прошло уже двенадцать лет, в течение которых у нее были эпизодические романы с другими мужчинами. Каждый такой роман начинался с хороших дружеских отношений и... ими же и заканчивался, потому что секс не привносил в эти отношения ничего нового. К сорока годам ее уже вполне можно было назвать «опытной» В сексуальном отношении женщиной.

Но нахлынувшее сейчас на Кэролайн чувство душевной теплоты и близости, чувство острой необходимости принадлежать любимому мужчине и доставлять ему удовольствие было для нее новым.

Для нее, но не для Лоренса. Он знал, что такое полностью отдавать себя любимой женщине. В последний раз он занимался любовью со своей женой Клер всего за несколько часов до того, как отправиться на войну в далекий Вьетнам. С тех пор он не испытывал такой любви ни к одной женщине. Больше того. За все годы после своего возвращения из плена – не говоря уже о семилетнем заключении – он ни разу не вступал в интимную близость ни с одной женщиной, словно боясь тем самым оскорбить память любимой жены.

И вот теперь давно уснувшие желания пробудились в Лоренсе с новой, небывалой доселе силой. Но не смотря на невыносимую остроту ощущений, он все же уверенно контролировал себя, боясь ошибиться.

Ошибиться? В чем? Чего он хотел от Кэролайн?

Целью Лоренса была не только физическая, но и душевная близость с этой восхитительной женщиной.

Они занимались любовью на той самой постели, в которой Кэролайн обычно лежала, разговаривая с Лоренсом по телефону и наслаждаясь теплом и нежностью его низкого голоса. Стараясь сосредоточиться только на этом чарующем голосе, она обычно гасила свет. Точно так же поступила она и теперь, когда в постели рядом с ней оказался хозяин завораживающего голоса.

Все случилось слишком быстро, и Кэролайн еще не успела как следует разобраться в своих чувствах. Она еще не знала, чего они хотели друг от друга, как именно отношения собирались построить. Это был очень смелый шаг с ее стороны.

Лежа рядом в одной постели и испытывая сильнейшее физическое влечение, они все же не торопились доводить все до логического завершения. Их руки осторожно, порой несмело исследовали тела друг друга, их ласки постепенно становились все более горячими и дерзкими. Оба шептали слова любви и восторга, бесконечно повторяя ставшие дорогими имена друг друга...

Кэролайн проснулась в шесть часов утра на смятой после ночи страстной любви постели. Робкие лучи рассвета проникали сквозь неплотно задернутые портьеры. Рядом с ней никого не было. Ушел!!!

Кэролайн вскочила с постели и побежала к окну. Отодвинув край портьеры, она взглянула на улицу. День обещал быть ясным и теплым.

Машина Лоренса по-прежнему стояла у тротуара возле ее дома. Однако Кэролайн была уверена, что он намеренно тихо встал в такую рань, чтобы уехать задолго до того, как она проснется.

Кэролайн поспешно схватила со стула халат, надела его, плотно запахнув полы и туго стянув талию поясом, и направилась к лестнице, даже не причесав растрепанные каштановые волосы.

Ее босые ноги бесшумно шагали по ковру. Кэролайн уже наполовину спустилась с лестницы, когда невольно остановилась, вспомнив, что накануне вечером Лоренс сначала не хотел оставаться у нее на ночь. но она так умоляла его, что он все же остался. Впрочем, если смотреть правде в глаза, ей не пришлось слишком уж просить его об этом. Что ни говори, а физическое влечение было взаимным и очень сильным. Однако теперь, когда мужской голод был удовлетворен, Лоренс решил уехать, не прощаясь, словно между ними ничего не произошло.

Нет, на этот раз она не станет умолять его остаться. Просто улыбнется и... попрощается.

Она нашла Лоренса на кухне. Он склонился над столом и что-то писал на листке бумаги, не замечая присутствия Кэролайн.

Воспользовавшись этим, она несколько секунд любовно разглядывала мужчину, сумевшего под покровом ночи разбудить в ней такую страсть, о которой она и не подозревала лежа в объятиях других мужчин. Лоренс был одет, но Кэролайн отлично помнила все контуры его тела, все его изгибы и... шрамы, его силу и страсть, его нежность и ловкость...

– Доброе утро! – негромко сказала она наконец.

Лоренс тут же выпрямился и повернулся к ней лицом. На его губах, с такой важностью ласкавших ее ночью, появилась чуть удивленная, приветливая улыбка.

– Доброе утро! – ответил он.

Кэролайн взглянула в глаза мужчины, узнавшего все тайны ее тела, все самые сокровенные ее желания и увидела в них неутоленное желание. Она вздрогнула всем телом.

– А я хотел оставить тебе записку.

Кэролайн понимающе кивнула. Он хотел расстаться с ней как можно тактичнее. Она почувствовала что должна ответить такой же любезностью.

– Знаешь, хотя вчера я не пользовалась кoнтpaцептивами, но...

– Мы не пользовались контрацептивами, – мягко поправил Лоренс.

– Ну да! – смутилась она, не совсем понимая, к чему эта поправка. – Я просто хотела сказать, что ты можешь не волноваться за последствия, потому что...

Кэролайн осеклась на полуслове, заметив в его глазах выражение, огорчения, а не облегчения, как она ожидала, словно он не только не волновался за последствия, а напротив, желал их...

Лоренс смотрел на нее так, словно вчерашний безудержный секс без контрацептивов был не случайностью, а их общим сознательным выбором, словно они оба совершенно сознательно не стали пользоваться защитой от...

Защитой от чего? От возможности забеременеть от такого замечательного мужчины и чрезвычайно заботливого отца? Зачем ей нужна защита от материнства?

Прислушиваясь к себе, она вдруг с неожиданной paдостью подумала о том, что хотела бы родить от Лоренса ребенка. Увы, вчера зачатие произойти не могло – был неблагоприятный для этого день.

Кэролайн заранее знала, что ночь любви не приведет к зарождению новой жизни, но Лоренсу об этом не могло быть известно. Неужели мужчина, который даже в юности был достаточно ответственным человеком ведь он не допустил нежелательной до свадьбы беременности у Клер, – мог теперь столь беззаботно отнестись к возможности зачатия ребенка? Неужели он сознательно не воспользовался презервативом? Если так он... он хотел, чтобы Кэролайн забеременела от него?!

Скорее всего вчера ночью, под влиянием импульса, он хотел зачать еще одного ребенка, но теперь, при ярком свете нового дня, пожалел о содеянном, потому что это было своего рода предательством по отношению к пропавшей и так до сих пор и не найденной дочери.

– Почему ты так в этом уверена? – спросилЛоренс. – Вчера был безопасный день?

– Да, – кивнула Кэролайн. – Я уже чувствую все признаки приближения менструации.

– Какие именно?

Кэролайн вздрогнула от такого интимного вопроса. Зачем ему было знать подробности ее женского организма?

– Тянущие боли в самом низу живота, сверхчувствительность сосков, напряженность в груди, – пробормотала она, заливаясь краской смущения, словно невинная девушка.

– Кэролайн, я сделал тебе больно прошлой ночью? Я был слишком груб с тобой? – озабоченно спросил Лоренс.

– Нет, что ты! – воскликнула Кэролайн, с трепетом вспоминая его жгучие ласки. Несмотря на большую физическую силу, он был крайне нежен с ней.

Нет, Лоренс, мне с тобой было так хорошо!

– Знаешь, я подумал... у меня давно не было женщины, и Я...

– У меня тоже давно никого не было, – улыбнулась Кэролайн. – Но как только откроются аптеки, я сбегаю в ближайшую, чтобы купить что-нибудь из противозачаточных средств...

Она остановилась на полуслове, перестав улыбаться. Она вспомнила, что спустилась вниз для того, чтобы попрощаться с Лоренсом, который собирался уехать, даже не разбудив ее. А теперь вдруг заговорила о контрацептивах...

– Знаешь, что я хотел тебе написать? – ласково спросил Лоренс, нарушая затянувшееся молчание.

– Нет, расскажи...

– Я хотел предупредить тебя о том, что, хотя официально у меня сегодня выходной, я все же согласился осмотреть нескольких животных, первое из которых ждет меня к половине девятого. Кстати, я с удовольствием взял бы тебя в помощники, если ты, разумеется, не против поехать со мной.

Лоренс улыбнулся, увидев радостное согласие в заблестевших глазах Кэролайн.

– После этого я хочу отвезти тебя к Джульетте.

За шесть дней она так выросла, что ты, ее просто не узнаешь. Потом мы отправимся в торговый центр, где ты сможешь заглянуть в аптеку и купить все, что считаешь нужным. Тем временем я закуплю провизию для маленького пикника на чудесном лугу у берега ручья, о котором знаю только я и дикие олени. Там очень красиво, Кэролайн. Тебе понравится.

Лоренс замолчал, но не для того, чтобы выслушать ответ Кэролайн, а для того, чтобы насладиться в воображении картиной совместного ленча на берегу ручья. Там при ясном свете дня, среди моря пахучих луговых цветов, они с Кэролайн будут любить друг друга и на этот раз испытают еще большее наслаждение, чем вчера ночью, потому что теперь они лучше знают свои желания и гораздо больше доверяют друг другу.

– Пообедаем в каком-нибудь загородном ресторанчике, а завтра утром, если мне удастся встать, не разбудив тебя, я схожу в магазин, чтобы купить к завтраку молока, круассанов и еще чего-нибудь вкусненького. Ну как, тебе нравится такой план, Кэролайн?

В ее глазах Лоренс давно видел восторженное согласие, но все же ему хотелось услышать это из ее уст.

Кэролайн ответила не сразу. Она просто не могла этого сделать, потому что мысленно была на лугу, под ласковыми лучами весеннего солнышка, среди цветочных запахов, в горячих объятиях любимого...

Лоренс терпеливо ждал ее ответа и Кэролайн, с трудом вернувшись в реальную действительность, торопливо прошептала:

– Очень нравится, Лоренс!

Брентвуд, штат Калифорния

Воскресенье, 2 апреля

Подъехав к дому Рейвен, Ник оглянулся на своих дочерей и, улыбнувшись, сказал:

– Должно быть, нас уже ждут.

Они приехали в грузовике. Это было решением отца, с которым девочки, долго не раздумывая, согласились. Прежде чем отправиться в гости, Ник рассказал своим дочерям правду о том, как он познакомился с Рейвен, какой чудесный сад создал возле ее дома, о том, чем она зарабатывает на жизнь, о встрече выпускников школы в Чикаго, на которую он летал вместе с ней, и, наконец, о приглашении всей семьи к ней в гости.

Однако Ник не сказал ни слова о том, что Рейвен считает его профессиональным садовником, а не управляющим сети элитных отелей. Ему не хотелось вовлекать девочек в свою сложную игру. А если в гостях у Рейвен правда случайно выплывет наружу – что же, так тому и быть. Но Ник был почти уверен, что этого не произойдет. Его дочери, к счастью, не любили говорить о деньгах, о модной одежде или о дорогих ресторанах точно так же им было все равно, ехать в роскошном папином «лексусе» или же в небольшом грузовике, которым он пользовался, когда занимался садовыми работами. Честно говоря, им даже больше нравилось ездить в грузовике, потому что там была высокая подножка, упругие амортизаторы и просторная кабина, позволявшая всем троим сидеть рядом.

Мелоди отправилась в гости с радостью, а вот старшая сестра, в силу возраста 6ольше понимавшая в человеческих отношениях, поехала с явной неохотой и всю дорогу мрачно молчала.

Ник отлично знал добрый характер Саманты и все же волновался, какова будет ее реакция на Рейвен.

Накануне поездки, когда Ник обсуждал с Рейвен возможность того, что Саманта за весь вечер не скажет ни слова, она заверила его, что воспримет это с пониманием и не станет обижаться.

Рейвен и в самом деле была готова к любому поведению старшей дочери Ника, но, когда она открыла перед гостями дверь своего дома, на ее лице читалось смущение и тревога.

– Мы приехали раньше времени? – поинтересовался Ник, не ожидавший такого приема..

– Нет, что вы! Как раз вовремя! Прошу, проходите в дом!

Когда гости вошли, Рейвен улыбалась обеим девочкам, во все глаза глядящим на нее, но в ответ улыбалась ей только младшая.

– Привет! Меня зовут Рейвен!

– А меня – Мелоди! – охотно отозвалась младшая дочь Ника. Глаза девятилетней девочки были ярко-синего цвета, и вся она словно светилась изнутри благожелательностью и сердечным теплом. Oгненно-рыжие блестящие волосы придавали ей сходство с солнцем. Глядя на сияющее детское Личико, невольно хотелось подольше побыть рядом с этим источником тепла и света. Потом Рейвен повернулась к старшей девочке.

«Она могла бы быть моей дочерью!» – неожиданно пронеслось у нее в голове. Внешнее сходство между Самантой и Рейвен оказалось поразительным – у них были одинаково иссиня-черные волосы и темно-голубые глаза, одинаково серьезное выражение лица: Саманта была очень похожа на Рейвен в двенадцатилетнем возрасте.

Рейвен захотелось обнять Саманту, чтобы та поняла – она никогда не сделает ей больно, но вместоэтого лишь вновь приветливо улыбнулась и сказала:

– А ты, должно быть, Саманта?

– Да, – коротко ответила девочка.

Рейвен была огорчена сухой лаконичностью ответа, но постаралась скрыть это. Саманта вела себя настороженно и очень подозрительно по отношению к новой знакомой отца.

– Так что случилось, Рейвен? – мягко спросил Ник.

Еще до прихода гостей Рейвен пообещала себе, что расскажет об этом со смехом, но теперь, когда Ник задал этот вопрос, она не смогла заставить себя даже улыбнуться.

– Я уронила яблочную шарлотку.

– Какая жалость! – с искренним сожалением воскликнул Ник. Он знал, насколько щепетильно Рейвен отнеслась к приготовлению угощений. Ей хотелось удивить девочек чем-то домашним, вкусным, поэтому она решительно отвергла неоднократные предложения Ника встретиться с ним не у нее дома, а где-нибудь в кафе или ресторане. – И что же? Она развалилась на кусочки?

– Нет, – кисло усмехнулась Рейвен. – Сама шарлотка осталась цела, а вот блюдо раскололось... Ну ничего, – уже вымыла пол и выбросила все осколки.

– А шарлотку? Ее ты тоже выбросила?

– Нет, она вполне съедобна, но подавать ее гостям в качестве угощения я не рискну. Поэтому, – она повернулась к девочкам, – я решила, что можно заказать пиццу, хотя это вовсе не оригинально.

– Мы очень любим пиццу! – тут же воскликнула Мелоди.

Рейвен знала об этом, потому что сам Ник неоднократно предлагал именно пиццу в качестве угощения. И все же она была искренне благодарна маленькой девочке, пришедшей ей на помощь.

– Значит, ты любишь пиццу? Вот и отлично! Тогда вопрос решен.

– Вообще-то тут недалеко есть одна очень неплохая пиццерия, – осторожно сказал Ник. – может, я сбегаю туда и куплю все что нужно, пока вы тут втроем потолкуете и познакомитесь поближе?

Рейвен ожидала, что Саманта захочет пойти вместе с отцом, оставив с ней младшую сестру, но Саманта не сказала ни слова. Рейвен знала, что обе девочки любят стряпать, поэтому весело предложила:

– Давайте сделаем к пицце большой – овощной салат! Девочки, вы поможете мне порезать овощи? Боюсь, без вашей помощи я и миску с салатам уроню на пол!

Мелоди звонко расхохоталась, но Саманта даже не улыбнулась этой шутке.

– Моему отцу не нужна жена. От неожиданности Рейвен, резавшая помидор, чуть не провела ножом по собственным пальцам.

До того как Саманта неожиданно вымолвила эти слова, Рейвен и Мелоди о чем-то беззаботно болтали, готовя овощной салат. Услышав голос сестры, Мелодии замолчала. Наступила гнетущая тишина. Рейвен стояла у раковины, а обе сестры сидели за столом, натирая на мелкой терке кусок твердого острого сыра.

Повернувшись к Саманте, Рейвен увидела на ее лице страх и отвагу одновременно. Дочь Ника так сильно боялась потерять отца, что преодолела врожденную скромность и сделала дерзкое заявление. Рейвен хорошо понимала причины, толкнувшие девочку на такой поступок. – Пока она подбирала подходящие для ответа слова, двенадцатилетняя девочка вновь отважно заговорила:

– Он мужчина, и у него есть свои мужские потребности. Поэтому он время от времени встречается с женщинами. У него их очень много.

Вторая часть высказывания Саманты как-то ускользнула от внимания Рейвен, но вот первое предложение неприятно резануло ей слух: «Он мужчина, и у него есть свои мужские потребности!»

Она молча глядела на двенадцатилетнюю девочку, удивительно похожую на нее саму в детстве. Меньше чем через полгода ей исполнится тринадцать. Именно в этом возрасте Рейвен потеряла девственность, потому что отчаянно хотела быть любимой – если не матерью, то хотя бы мужчиной. Именно от матери она усвоила тогда мифическую истину о том, что женщина обязана выполнять прихоти мужчины и служить объектом удовлетворения его сексуальных потребностей. В тринадцать лет Рейвен чувствовала себя уже старой, хотя на самом деле была ребенком. Блейн, ее первый шестнадцатилетний «мужчина», казался ей тогда ужасно взрослым.

И Рейвен, и Блейн были тогда еще детьми, но не сознавали этого...

Саманта в отличие от Рейвен была любимой дочерью заботливого отца и все же только что произнесла слова, которые, несомненно, сильно огорчили бы его.

– Не могу поверить, что отец говорил тебе о том, что у мужчин есть «свои мужские потребности». Неужели это его слова ты сейчас повторила?

– Нет, не его, – призналась Саманта, опустив голову.

– Рада слышать это! – вздохнула Рейвен и подошла к столу.

Усевшись рядом с девочками, она серьезно сказала:

– Прошу тебя, Саманта, никогда не верь тому, кто говорит, что мужчины – или мальчики – имеют право требовать от тебя удовлетворения их желаний. Ты не должна верить тому, что ты обязана подчиняться прихотям мужчин только потому, что ты женщина. Каждый человек, независимо от пола, хочет быть любимым и имеет на это право. Но любовь нужно заслужить, а не требовать как само собой разумеющееся.

Рейвен сделала паузу, потому что Саманта широко раскрыла глаза от удивления. Наверное, она решила, что новая знакомая отца не совсем в своем уме, чтобы так разговаривать с ней. Рейвен подумала, что это прелестное дитя не имеет еще ни малейшего понятия о том, что она пыталась объяснить ей. Возможно, для нее понятие «мужские потребности» означало лишь необходимость дружеских отношений с женщиной, но никак не секс.

– Саманта, ты понимаешь меня? – с сомнением спросила Рейвен.

– Еще как понимает! – вмешалась Мелоди... Именно об этом говорил нам папа, когда услышал, как Жанетт объясняла нам, что у мужчин есть «свои мужские потребности»!

При этих словах Мелоди недоуменно пожала плечами, потому что для нее «мужские потребности» и вовсе были непонятны.

– До того дня, когда Жанетт внезапно появилась в нашем доме, мы даже не знали о ее существовании. А папа очень рассердился, когда вернулся вечером домой и увидел Жанетг! – затараторила Мелоди. – А когда услышал, как она рассказывала нам о мужчинах и их «потребностях», и вовсе пришел в ярость! Он сказал что нельзя забивать наши головы такой ерундой!

– Ну что же, в этом я совершенно с ним согласна, – кивнула Рейвен.

– Я уверена, после такого разговора он больше никогда не виделся с ней! – воскликнула Мелоди с детской непосредственностью.

Рейвен было приятно слышать, что Ник защищал своих дочерей от тех, кто пытался сломать в их юных душах систему высоких нравственных ценностей.

Похоже, Саманта прекрасно знала, что ее слова, оскорбительны для женского достоинства. Может, она хотела поймать Рейвен в ловушку? Может, она хотела, чтобы Рейвен согласилась с этим утверждением, а потом она бы рассказала об этом отцу, который, как девочка убедилась на собственном опыте, не разделял эту точку зрения?

Теперь уже трудно было сказать, зачем Саманта завела этот разговор. Было ясно лишь одно – Рейвен поразила ее своей готовностью защищать девочек точно так же, как это делал их собственный отец, самый любящий и заботливый отец в мире! Заметив в глазах Саманты смущение, Рейвен мягко предложила:

– Наверное, ты хотела сказать, что тебе не нужна... что не хочешь иметь новую мать.

– Ой! – тихонько изумилась Мелоди, никак не ожидая услышать столь откровенные слова.

Саманта ничего не сказала в ответ, но ее печальное молчание было красноречивее любых слов.

– Послушай меня, Саманта. Я вовсе не стремлюсь стать твоей второй матерью. Мне и в голову это не приходило. Кроме того, я вовсе не уверена, что могу быть настоящей матерью.

– Почему? – прошептала Мелоди, изумленно распахнув синие глаза.

Прежде чем ответить, Рейвен вспомнила о том, как она, нелюбимая дочь наркоманки, неоднократно пыталась забеременеть, но это у нее никогда не получалось. Природа не хотела дарить ей, ледяной статуе с мертвым чревом, счастье материнства.

– Это слишком долгая история, – уклончиво проговорила она наконец. – Просто мне кажется, что хорошей матери из меня не получится, вот и все.

– Ау вас есть мама? – пытливо взглянула на нее Мелоди.

– Знаешь, я не видела ее уже пятнадцать лет, – вздохнула Рейвен, решив говорить девочкам только правду. – За несколько недель до моего окончания школы она внезапно уехала, оставив меня одну. У меня никогда не было ни отца, ни братьев, ни сестер... я осталась совсем одна. Очень долгое время я думала, что мама уехала потому, что я сделала что-то не так, чем-то обидела ее, но потом поняла, что причина ее поспешного отъезда заключалась в ней самой, а не во мне. Теперь, став взрослой и многое поняв, я не могу ее назвать самой хорошей матерью на свете, но она сделала все, что могла.

Рейвен замолчала. За столом сидели три девочки, брошенные своими матерями, и молчали. Через несколько секунд Рейвен снова превратилась во взрослую Женщину и тихо сказала:

– Не каждая женщина может быть хорошей матерью, и в этом никто не виноват. Просто так устроен мир...

К тому времени, когда Ник с большими свертками в руках вернулся из пиццерии, разговор на кухне шел о любимых музыкальных группах девочек, и весь оставшийся вечер Саманта была живой и разговорчивой. Она часто смотрела на Рейвен своими большими темно-голубыми глазами, и в них мелькала то надежда, то недоверчивость.

Рейвен знала, что Ник уведет девочек в половине девятого вечера, если не раньше, потому что на следующий день им предстояло идти в школу. Мелоди обычно укладывали спать в девять часов вечера, а Саманту часом позже.

Но вот наступила половина девятого, и никто даже не заметил этого. Когда Ник напомнил о времени, девочки лишь пожали плечами, продолжая увлеченно разговаривать с Рейвен, которая рассказывала им о снежных чикагских зимах.

В четверть десятого Ник сделал еще одну попытку распрощаться с гостеприимной хозяйкой. Несмотря на живейший интерес Мелоди к рассказам Рейвен, Ник опытным отцовским глазом видел, что у младшей дочери глаза начали слипаться.

Через пять минут обе девочки, подчиняясь отцовскому приказу, вежливо поблагодарили Рейвен за прекрасный вечер и направились в коридор. На прощание Мелоди еще раз сказала «спасибо» и доверчиво прижалась к Рейвен щекой. На какой-то миг Рейвен показалось, что и Саманта обнимает ее на прощание, но девочка так и не сдвинулась с места. Наконец она тихо сказала:

– Простите меня за то, что я наговорила вам сегодня.

В порыве горячего сочувствия Рейвен сама обняла девочку за плечи.

– Мне не за что прощать тебя, Саманта. Твои слова натолкнули нас всех на очень важный и интересный разговор.

Пока грузовик Ника разворачивался у дома Рейвен, она с улыбкой махала рукой вслед девочкам и их отцу. Все трое тоже махали ей в ответ. Потом габаритные огни грузовика скрылись в темноте...

И Рейвен расплакалась. Горячие слезы нахлынули неожиданно, и, утопая в них, она пыталась утешить себя мыслью о том, что, несмотря на испорченную яблочную шарлотку, вечер все-таки удался. Все получилось гораздо лучше, чем они с Ником могли ожидать.

Но сердце продолжало плакать, словно хотело крикнуть вслед уехавшим гостям: «Не оставляйте меня! Возьмите меня с собой! Прошу вас! Мы можем стать одной семьей! Нам будет хорошо вместе!»

Внутренний голос тут же одернул ее: «Ник вовсе не собирается препоручать заботы о своих любимых дочерях кому-либо другому. Да, он сам хотел познакомить их с тобой и даже оставил вас наедине, уйдя за пиццей, но ведь тебе отлично известно, что ты никогда не сможешь стать им хорошей матерью, разве нет? Кроме того, разве Ник когда-нибудь давал тебе понять, что он заинтересован в чем-то большем, чем несколько ночей страстной любви? Саманта была права: ему не нужна ни жена, ни новая мать для его дочерей».

Вспомнив, что еще говорила Саманта, Рейвен вздрогнула всем телом и съежилась в комочек. У Ника есть естественные мужские потребности, и он часто встречается со многими женщинами, которые просто счастливы, удовлетворить его желания. И хотя Рейвен убеждала девочек никогда не терять достоинства, никогда не ценить себя слишком низко, сама она всю жизнь только этим и занималась... потому что отчаянно искала настоящую любовь.

Да, она очень хотела быть любимой, но еще больше она хотела любить. Именно поэтому Рейвен всегда хотела иметь детей. В глубине души у нее еще осталась слабая надежда на то, что она все-таки сможет стать хорошей матерью, сможет любить, защищать, заботиться..

Они заранее договорились, что Ник, как и в прошлые вечера, вернется к ней, как только дочери крепко уснут. Сегодня им обоим предстояла последняя ночь перед десятидневной разлукой. Родители Ника, присматривавшие за девочками, утром должны были улететь на десять дней в Денвер, чтобы повидаться с дочерью и внуком.

В предыдущие дни, Ник возвращался к Рейвен в одиннадцатом чacy вечера. Минула уже половина двенадцатого, а его все еще не было, и Рейвен начала терять надежду... И когда на въездной дорожке показались наконец яркие фары его грузовика, она приняла их сначала за мираж.

– Никак не мог уложить их спать, – улыбнулся Ник, когда Рейвен открыла ему дверь. – Они обе были слишком возбуждены знакомством с тобой. Ты их покорила; Рейвен! Даже Саманта сказала, что ты ей понравилась.

Он нежно погладил ее по щеке, и Рейвен снова разрыдалась.

– Что с тобой, Рейвен? Что случилось?

«Мне нужен ты и твои дочери! Я хочу, чтобы мы стали одной семьей, я очень этого хочу!» – настойчиво билось в голове у Рейвен, но она не смела сказать это вслух.

– Рейвен, ты слышишь меня? – повторил Ник, притягивая ее к себе сильными руками. – Что с тобой? Все было просто великолепно! Почему ты плачешь?

Она слышала в его голосе искреннюю заботу и ласку, и на какое-то мгновение ей показалось, будто они, Ник и Рейвен, любящие родители, волнующиеся за своих маленьких дочерей...

Внутренний голос тут же отрезвил ее. Да, она нуждалась в Нике, но он, похоже, в ней не нуждался, если не считать постели. Когда она ему надоест или когда его начнут раздражать ее необъяснимые слезы, он без труда найдет ей отличную замену. Какая женщина могла отказать Николасу Голту?

– Наверное, тебе действительно пришлось несладко, – прошептал Ник, целуя ее волосы. – Наверное, Саманта все же успела обидеть тебя.

Усилием воли Рейвен остановила слезы, потому что боялась, как бы Ник из-за этого не ушел. Потом взглянула ему в глаза и убежденно проговорила:

– Нет, она ничем не обидела меня. Вечер удался на славу, Ник. У тебя прелестные дочери.

– Тогда скажи, почему ты плачешь!

Рейвен заставила себя улыбнуться как можно беспечнее.

– Не знаю, – сказала она. – Наверное, это от чрезмерного нервного напряжения. Я очень волновалась накануне сегодняшней встречи, к тому же yмyдрилась уронить яблочную шарлотку... Вот и рыдаю теперь.

Задумчиво взглянув на ее прекрасное лицо, Hик провел пальцем по щеке, стирая влажный след. Он был уверен, что в словах Рейвен заключалась лишь часть правды, что она недоговорила что-то очень важное.

«Выходит, теперь мы оба имеем секреты друг от друга», – пронеслось у него в голове.

Возвращаясь к Рейвен, Ник испытывал острое желание сказать ей наконец о своей любви. Сказать, что она нужна ему, что он хочет, чтобы она всегда была рядом с ним... и его девочками.

Ник представлял, как скажет ей об этом, как Рейвен обрадуется его признанию, как потом они вместе станут серьезно строить планы на будущее и он, как бы невзначай, скажет, что богат, что имеет многомиллионные банковские счета... А когда у Рейвен от удивления широко распахнутся синие глаза, он сразу поймет, что до сих пор она и не подозревала о его огромном богатстве и ей было все равно, богат ее садовник или нет.

Лелея эту сладостную мечту, Ник всей душой верил, что в один прекрасный день все это произойдет на самом деле, а не в его воображении. Но теперь, глядя в заплаканные глаза Рейвен, в которых таились какие-то важные секреты, он решил, что еще не настало время раскрывать свои карты.

«Нам нужно время», – подумал он, гладя ее волосы.

Главa 23

Сенчери-Сити, штат Калифорния

Пятница, 7 апреля

Через пять дней после знаменательного вечера с пиццей, ровно в час дня секретарша Рейвен сообщила по внутренней связи, что ей звонит некая Саманта Голт.

– Хорошо, соедините меня с ней, – не раздумывая, ответила Рейвен, по горло заваленная работой. Привет, Саманта!

– Привет.

Девочка произнесла всего одно слово, но Рейвен сразу услышала в ее голосе нотки тревоги и неуверенности.

Стараясь не выдать волнения, Рей вен мягко спросила:

– Что случилось, Саманта?

– Ничего... То есть... я хотела сказать... дело в том, что мои бабушка с дедушкой сейчас в Денвере, а у папы много работы...

Саманта замолчала, словно не решаясь о чем-то сказать.

– Саманта, я слушаю тебя!

– Все так глупо! Наверное, и у вас сегодня много работы...

– Честно говоря, работы у меня не так много, как ты думаешь, – сказала Рейвен, даже не взглянув на свой рабочий календарь. Разумеется, у нее были назначены встречи с клиентами, но она была твердо уверена, что ни одна из них не могла быть важнее звонка Саманты, оказавшейся, судя по всему; в трудной ситуации. – Я слушаю тебя, Саманта, – снова повторила она. – Чем я могу тебе помочь?

– Не могли бы мы... Не могли бы вы отвезти меня из школы домой?

– Ну конечно! Только скажи, куда и когда за тобой приехать.

– Я хожу в школу Вестлейк, это на...

– Я отлично знаю, где расположена эта школа, перебила ее Рейвен. Она также знала, что это была одна из лучших – и дорогих – школ в округе. Это совсем недалеко отсюда. Минут пятнадцать езды, не больше.

– Не могли бы вы приехать за мной прямо сейчас?

– Разумеется! Как только ты повесишь трубку, я пойду к машине. Ты не заболела, Саманта? Может, отвезти тебя сразу к врачу?

– Нет, спасибо, не надо никакого врача. Я не больна, просто... Просто мне нужно домой.

Завернув к школе Вестлейк, Рейвен сразу заметила Саманту. Она стояла на тротуаре возле главного входа, рядом с ней была какая-то женщина строгого вида. Притормозив рядом с ними, Рейвен заметила радость на лице Саманты и озабоченность на лице женщины.

Было совершенно очевидно, что она вовсе не собирается позволить Саманте просто так сесть в машину и уехать, поэтому Рейвен выключила зажигание, вышла из машины и подошла к строгой даме. Ободряюще улыбнувшись девочке, она протянула руку стоявшей рядом с ней женщине и представилась:

– Здравствуйте, я Рейвен Уинтер.

Женщина представилась классной дамой Саманты и тут жe объяснила причину своего присутствия рядом с ней:

– Боюсь, все не так просто, как кажется, мисс Уинтер. Когда Саманта позвонила, чтобы ее отвезли домой, мы думали, за ней приедет кто-нибудь из лиц, перечисленных в ее личном деле. Мы в нашей школе придерживаемся твердого правила не отпускать наших учеников с человеком, имя которого не указано в списке лиц, которым разрешено забирать их из школы.

В душе Рейвен целиком и полностью одобряла такие строгие правила. В школе Вестлейк учились дети из богатых семей, наследники значительных состояний, которые очень легко могли стать жертвой алчных похитителей с целью выкупа. Саманта была любимой дочерью садовника, бизнес которого оказался настолько прибыльным, что он мог позволить себе отдать ее в престижную дорогую школу. И все же девочка казалась наименее вероятной кандидаткой на роль жертвы преступников, поскольку состояние ее отца явно уступало богатству других родителей.

Рейвен была восхищена администрацией школы, которая равным образом защищала всех своих учеников, вне зависимости от уровня благосостояния их родителей, и, конечно жe, не стала в присутствии Саманты оспаривать возможность ее похищения. Вместо этого она выбрала другую тактику: она решила попытаться убедить классную даму в своей абсолютной благонадежности, поскольку была почти членом семьи Голтов.

– Должна признаться, – улыбнулась она классной даме, – ситуация действительно довольно щекотливая. Но я уверена, Саманта рассказала вам, что ее бабушка и дедушка в гостях у дочери в Денвере и поэтому не могли сегодня приехать за ней в школу. А поскольку Ник, то есть мистер Голт, сегодня очень занят, Саманта позвонила мне.

– Прошу прощения, но я все же не совсем понимаю, какое отношение вы имеете к Саманте Голт.

– Я ее подруга, – спокойно ответила Рейвен, улыбаясь Саманте, и глаза девочки вспыхнули благодарностью и надеждой. – Я очень хорошо понимаю вашу тревогу и высоко ценю заботу администрации школы о безопасности детей, но ведь я не чужой, неизвестно откуда появившийся человек, правда? Саманта сама позвонила мне с просьбой отвезти ее домой. Coвершенно очевидно, что она хорошо знает меня. Во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы просить о помощи, и...

– Я полностью доверяю мисс Уинтер, – неожиданно вмешалась в разговор Саманта и, повернувшись к классной Даме, взмолилась: – Со мной все будет в порядке, честное слово!

– Ну хорошо, – сказала наконец строгая дама. Я просто хотела лично убедиться в том, что девочка попадет в надежные руки. Поезжайте!

– Спасибо! – улыбнулась ей Рейвен и вместе с Самантой направилась к машине. Девочка не скрывала своего удивления тем, как быстро Рейвен сумела уговорить строгую учительницу.

Усадив Самантy в машину, Рейвен вернулась к классной руководительнице и протянула ей свою визитную карточку.

– Прошу вас занести мое имя в личное дело Саманты Голт, – с любезной улыбкой сказала она.

– Ну как, тебе удобно? – Спросила Рейвен, усаживаясь в «ягуар», где уже сидела Саманта. Они застегнула ремни безопасности, но Рейвен не торопилась включать зажигание.

– Удобно! – ответила девочка, с восхищением глядя на нее. – Вы были неподражаемы! Я думала, она так и не отпустит меня с вами.

– Ну, поскольку я твердо, решила не уезжать без тебя, ей пришлось бы все равно уступить.

– Спасибо!

– Не за что. Так ты... заболела? Плохо себя чувствуешь?

– Я точно знаю, что это не совсем болезнь, и, может быть, зря отпросилась с уроков... Школьная медсестра сказала, что в этом нет ничего страшного, но все же на первый раз стоит побыть дома... – Саманта прервала свой сбивчивый монолог, чтобы перевести дыхание. Потом пожала плечами и негромко произнесла: – Сегодня у меня в первый раз началась менструация.

– Правда? – повернулась к ней Рейвен, – знаешь, я согласна с вашей школьной медсестрой. На первый раз действительно стоит побыть дома, в постели.

Конечно, это естественно и вполне нормально для девочки твоего возраста, и все же это большое событие для тебя и твоей семьи.

Рейвен вспомнила о Нике и попыталась представить себе его реакцию на эту ошеломляющую новость относительно его любимой дочери. Должно быть, он опечалится и обрадуется одновременно тому, что она начала превращаться в женщину. Вот только как он отнесется к тому, что Саманта позвонила за помощью именно Рейвен? Не обидится ли, что первым: узнала о таком важном событии в жизни Саманты она, а не отец? Оставалось только надеяться, что Ник поймет поступок дочери. В конце концов, девочки бегут с этим к матери в первую очередь!

– Мне кажется, ты немного напугана этим. Так, Саманта?

– А вы испугались, когда это произошло с вами в первый раз? – вопросом на вопрос ответила девочка.

– Я ужасно испугалась! Ведь я не понимала, что со мной произошло!

– Не понимали? А разве ваша мама не говорила вам об этом?

– Нет, – ответила Рейвен, стараясь говорить как можно безразличнее, чтобы скрыть свою обиду на Шейлу. – Мне было всего одиннадцать, Когда началась первая менструация, поэтому мама не успела мне рассказать об этом. Она считала, что я еще слишком мала.

Рейвен захлестнули нежеланные воспоминания. Когда это произошло, она действительно очень испугалась. Кровотечение было довольно сильным, и схватки были болезненными, поэтому она решила, что умирает. Она убежала из школы, не сказав никому ни слова о том что с ней случилось, и, спотыкаясь, направилась домой, к матери, чтобы найти у нее объяснение своему странному состоянию и утешение.

Шейла лежала в постели с очередным любовником, и оба ужасно рассердились, когда в спальню ворвалась перепуганная, бледная Рейвен. Мать заставила ее объяснить причину такого поведения в присутствии своего любовника, чем сильно унизила ее.

Выяснив, в чем дело, они оба грязно выругались и посмеялись над Рейвен. Потом, сквозь хриплый от курения кашель, мать сказала ей:

– Вот и ты стала женщиной! Эта кровь и боль расплата за возможность иметь ребенка. – для Рейвен эта расплата оказалась весьма незначительной. Кровотечение и схватки почти полностью прекратились уже на второй день. Рейвен даже не догадывалась, насколько нетипичны были ее менструации; пока случайно не услышала, как ее одноклассницы жаловались друг другу на сильные боли и длительное кровотечение. Когда, будучи уже студенткой университета, она проходила первый в своей жизни гинекологический осмотр, по просьбе врача описала свои незначительные болевые ощущения и весьма скудные кровотечение. Ей было сказано, что ей повезло по сравнению с теми мучениями, которые испытывают большинство женщин.

Но даже тогда Рейвен знала, что это было не везением, а скорее проклятием. Дитя наркоманки, она была не способна, в свою очередь, дать начало навой жизни. Именно это и было причиной столь кратких и практически безболезненных менструаций.

К своей радости, Рейвен не увидела на юном личике Саманты ни страха, ни душевной травмы, но все же повторила свой вопрос:

– Тебе не страшно, Саманта?

– Нет, не страшно, но как-то не по себе. В школе нам говорили об этом. У некоторых из моих подруг менструации начались еще год назад. К тому же мы с бабушкой несколько раз говорили на эту тему...

– Может быть, у тебя слишком много крови? Или очень сильные боли?

– Да нет, я бы не сказала... Со мной все в порядке, даже голова не кружится.

– Ну, тогда поехали домой, – улыбнулась Рейвен, включая зажигание. – Может быть, заедем по дороге в аптеку за гигиеническими прокладками?

– Нет, мы с бабушкой давно купили все, что может мне сейчас потребоваться.

– Тогда говори, куда тебя везти.

– Вы знаете, как проехать к Восточным воротам в Бель-Эйр?

– Конечно.

– Вот туда нам и надо.

– Я должна вам признаться, что солгала в воскресенье насчет того, что отец встречается со множеством женщин, – тихо, но решительно сказала Саманта, когда «ягуар» уже подъезжал к Восточным воротам в Бель-Эйр. – Это все ложь. Он вовсе ни с кем не встречается. Если он не на работе, то только дома, с нами...

– Спасибо, Саманта, что сказала мне об этом, – улыбнулась Рейвен. Уж кому-кому, а ей было хорошо известно, что Ник не всегда ночевал дома.

Машина въехала на территорию Бель-Эйр, и Саманта стала руководить действиями Рейвен, показывая, куда ехать дальше.

Рейвен осторожно вела машину, полагая, что везет девочку в домик садовника, расположенный в каком-нибудь укромном уголке огромной территории роскошного отеля. Однако, когда, следуя указаниям Саманты, машина свернула к узкой дороге, которая вела к большому дому, Рейвен начала волноваться. Великолепный белый дом в колониальном стиле, крытый красной черепицей, был окружен роскошными цветами, которые были, несомненно, творением рук Ника. Но домика садовника нигде не было видно!

Неожиданно она увидела грузовик Ника.

– Должно быть, твой папа где-то здесь!

– Вряд ли. Он никогда не ездит на работу на грузовике.

– А на чем же он ездит?

– На своем «лексусе»

С привычной легкостью открыв секретный электронный замок, Саманта провела Рейвен в отделанный мрамором холл.

Оказавшись в роскошном доме, Рейвен неожиданно осознала всю глубину лжи Ника, и ей стало невыносимо больно.

– Рейвен, не могли бы вы остаться со мной на некоторое время? – повернулась к ней Саманта. – Я угощу вас домашним печеньем и холодным лимонадом.

– С удовольствием попробую, – заставила себя улыбнуться Рейвен.

С ее стороны это был акт своего рода мазохизма. Она решила побыть немного с Самантой, чтобы снова и снова причинить боль своему сердцу.

– Если ты покажешь мне, где тут кухня, – добавила Рейвен, – я сама накрою на стол, пока ты будешь переодеваться.

Саманта провела на кухню гостью, которая мучительно думала о том, кто же такой этот Ник Голт на самом деле. Из-за того, что его родители уехали к дочери в Денвер, Рейвен и Ник не встречались с самого понедельника. Но все эти дни Ник регулярно звонил ей поздним вечером, когда девочки были уложены в постель, и они подолгу беседовали. Иногда он звонил ей и днем, и у Рейвен сложилось впечатление, что он разговаривал из телефона-автомата, откуда-нибудь с улицы, переезжая от одного заказчика к другому. Очевидно, на самом деле все обстояло совершенно иначе.

– Где же твой папа так сильно занят сегодня? – спросила Рейвен, стараясь говорить как можно безразличнее.

– Сейчас посмотрим, – ответила Саманта, доставая из ящика кухонного стола толстый блокнот. – Вот его деловое расписание.

В правом верхнем углу блокнота красовалась тисненная золотом разгадка: «Николас Голт, президент и главный управляющий «Эдем Энтерпрайзис»».

Просматривая расписание Ника, Рейвен поняла, что он рассчитывал вернуться домой в три часа дня.

Она взглянула на часы над плитой. Ник должен был вернуться через сорок пять минут.

Интересно, рассердится ли он, когда увидит, что его обман раскрыт? Наверное, рассердится, но не станет показывать этого при Саманте.

Она мысленно пообещала себе, что не останется в долгу перед коварным обманщиком и выскажет ему все, что о нем думает.

Вскоре на кухне появилась переодевшаяся Саманта.

С началом менструаций она пересекла невидимую черту, разделявшую маленьких девочек и юных женщин.

Рейвен подумала, что какая-то часть Саманты, должно быть, противилась этому, стремясь навсегда остаться девочкой. Рейвен хотелось поговорить с ней на эту тему, но она отложила этот разговор на потом.

Саманта предложила накрыть стол на веранде, что они и сделали. Примыкавшая к гостиной веранда выходила на роскошный цветник, весь засаженный розами самых разных размеров и окрасок. С нее открывался великолепный вид на город и синий океан вдали.

– Как ты себя чувствуешь, Саманта? – озабоченно спросила Рейвен.

– Хорошо, – кивнула девочка, но лицо ее чуть скривилось от боли. – Кажется, боль усиливается...

– Ничего, это вполне естественно, – улыбнулась ей Рейвен. Ее взгляд упал на футболку Саманты, на которой было что-то написано золотом по зеленому. «Клуб поло. Санта-Барбара», – прочитала вслух Рейвен и подняла глаза на девочку. – Ты ездишь верхом?

– Да, но в поло не играю. А вы умеете ездить верхом?

– Нет, никогда в жизни не сидела на лошади.

– Тогда вам нужно непременно попробовать! Вам обязательно понравится! Вы должны поехать вместе с нами в Санта-Барбару!

Пока Саманта увлеченно рассказывала о семейном ранчо в Санта-Барбаре, Рейвен старалась внимательно слушать. Ее пальцы сжимали фужер с лимонадом с такой силой, словно хотели раздавить изящное стекло.

Ее сердце разрывалось от боли и обиды.

Увидев припаркованный у дома «ягуар» Рейвен, Ник почувствовал сначала легкое удивление, потом тревогу и, в конце концов, огромное облегчение. Все открылось само собой. Нику осталось только внести необходимые разъяснения, чтобы сапфировые глаза Рейвен вновь засветились пониманием, нежностью и... любовью?

Ник взглянул на часы. Саманта должна была вернуться из школы не раньше чем через полчаса, а у Мелоди был урок танца до пяти часов. Значит, ему и Рейвен удастся начать разговор наедине.

Он направился к западному крылу дома, почему-то уверенный в том, что Рейвен обнаружила веранду, выходившую в цветник с розами. Ему хотелось поскорее увидеть ее.

Завернув за угол дома, Ник улыбнулся, заметив иссиня-черные волосы Рейвен, блестящие на солнце. Но, поднявшись на веранду, он заметил еще одну черноволосую головку.

– Папочка! – радостно воскликнула Саманта, бросаясь отцу навстречу.

Ник нежно обнял свою старшую дочь и поцеловал в раскрасневшуюся щечку.

– Саманта, почему ты дома? Что случилось?

Девочка смущенно опустила глаза, и Ник перевел взгляд на Рейвен, словно ища у нее объяснения. Лицо любимой было серьезно, если не трагично.

После томительной паузы Саманта наконец пробормотала:

– Сегодня у меня началась первая менструация. Я позвонила на работу Рейвен, и она отвезла меня из школы домой.

– Ах вот оно что, – ошарашено пробормотал Ник. Он был ошеломлен известием о том, что его маленькая девочка уже выросла и стала превращаться в юную женщину. Ему казалось, эта перемена, пусть неизбежная, произошла слишком быстро.

Видя потрясение Ника, Рейвен почувствовала внезапный прилив любви и нежности к этому заботливому отцу. Любви, а не гнева. Потому что она не могла долго сердиться на него, а настоящий гнев испытывала только по отношению к себе.

Теперь она почти ненавидела себя за то, что так глупо обрадовалась звонку Саманты, увидев в этом признак доверия к ней, и бесцеремонно вмешалась в семейную жизнь Ника.

– Саманта позвонила мне, потому что знала, что у меня найдется немного свободного времени и я смогу подвезти ее домой, – извиняющимся тоном произнесла Рейвен, почти не глядя на Ника..

В ответ на его лице появилась неуверенная, но счастливая и даже гордая улыбка. Казалось, он гордился тем, как умно и тонко Рейвен сумела завоевать доверие его старшей дочери.

«Не верь ему! Строго произнес ее внутренний голос. – Он только притворяется! Мастер притворства! Он притворяется ради Саманты!»

– Поскольку имени, Рейвен не было в моем личном деле, ей пришлось долго убеждать мою классную даму в том, что она вовсе не собирается похитить меня ради выкупа! – выпалила Саманта. – И у нее это здорово получилось!

– Должно быть, Рейвен умеет убеждать.

– Еще как умеет! – восхищенно улыбнулась Саманта.

Ник повернулся к Рейвен и благодарно улыбнулся ей. Потом снова посмотрел на дочь и заботливо спросил:

– Как ты себя чувствуешь, Саманта?

– Отлично! – воскликнула девочка, действительно прекрасно себя чувствуя в присутствии любимого отца и помогшей ей Рейвен.

Они сидели на веранде и разговаривали обо всем на свете. Потом Саманта встала, чтобы позвонить школьным подругам и узнать домашнее задание.

– А как же бабушка? – спросил Ник.

– Ей я позвоню в первую очередь! – пообещала раскрасневшаяся Саманта. – И расскажу потрясающую новость!

Потом девочка повернулась к Рейвен:

– Спасибо, что приехали за мной в школу... и вообще... спасибо за все!

– Всегда рада тебе помочь, – улыбнулась Рейвен. Как только Саманта вышла, Рейвен тоже стала собираться уходить.

– Нет, Рейвен, не уходи, – попросил ее Ник. – Позволь мне все тебе объяснить...

Рейвен остановилась.

– Я не дурочка, Ник. Мне не нужны твои объяснения.

– А мне кажется, очень даже нужны, – мягко возразил он. – Прошу тебя, выслушай! Рассказывая тебе о Дендре, я невольно создал такое впечатление, что мы с ней были влюбленными однокурсниками, пытавшимися создать семью на пустом месте, практически без гроша в кармане. Правда заключалась в том, что к тому времени, когда мы с Дендрой встретились, я уже был очень богат. Для нее первостепенное – пожалуй, даже единственное – значение имело мое богатство. Я не могу сказать, что был в то время наивным или безумно влюбленным в нее, но ей удалось обвести меня вокруг пальца. Она убедила меня в том, что по-настоящему любит меня и, так же как я, мечтает о детях.

«Она умеет убеждать», – молнией пронеслось в голове у Рейвен. Именно такие слова произнес Ник полчаса назад, когда с ними была Саманта. Эти слова относились к ней, Рейвен.

Ей действительно довольно быстро удалось убедить строгую учительницу в том, что она хорошая знакомая Ника Голта, чуть ли не член его семьи. Несомненно, это была ложь. Рейвен не была членом семьи Ника Голта и вряд ли могла им стать.

Он очень тщательно держал ее на безопасном расстоянии от своего дома, от своих дочерей... и от своего богатства, всерьез опасаясь, что она может лишить его нe только денег, но и любви дочерей.

Внезапно Рейвен увидела все произошедшее между ней и Ником в ослепительном свете жестокой правды.

Когда Ник впервые увидел ее в дорогой спортивной одежде, он быстро смекнул, что Peйвeн придавала большое значение внешнему виду. Позднее она рассказала ему всю правду о том, как в детстве ужасно страдала от крайней бедности, как хотела быть принятой в кругу сверстников из богатых и преуспевающих семей. Из этого всего Ник сделал вывод, что она, подобно его первой жене Дендре, была жадной до денег и, узнав об огромном состоянии Ника, пойдет на любой обман, чтобы занять прочное место в его жизни.

Разве такой вывод Ника был неправильным? Разве Рейвен Уинтер не провела всю свою взрослую жизнь в тщетных попытках оказаться среди избранных?

Да, но ее никогда не волновало богатство. Единственное, чего она добивалась от мужчин, заключалось в любви, настоящей, теплой, человеческой.

Она не могла обвинять Ника в оскорбительном недоверии. Она действительно была красивой женщиной охотно отдававшейся богатым мужчинам, пожелавшим обладать ею. Разве не так?

Рейвен не знала, как сказать Нику, что она хотела от мужчин не денег, а любви, что за всю жизнь ей так и не довелось узнать, что это за чувство.

Из ее глаз покатились крупные слезы.

– Я должна идти, – пробормотала она, поднимаясь с места.

Ник властно схватил ее за плечи и сказал очень серьезно:

– Мне нужно было сначала выяснить твое отношение к большим деньгам, твое отношение ко мне и моим девочкам, прежде чем раскрывать все свои карты.

– Теперь ты знаешь, как я отношусь к тебе и твоим дочерям, – едва слышно пролепетала Рейвен, не поднимая головы.

С величайшей нежностью Ник поднял ее подбородок и посмотрел в мокрые от слез сапфировые глаза.

– Мне казалось, я правильно понял твое отношение ко мне и к девочкам, но ты решила уйти. Прошу тебя, не уходи! Не делай этого! Останься и поужинай с нами вместе. Для Саманты сегодня очень важный день. Она будет рада, если ты останешься на ужин. Договорились?

И он стал целовать ее мокрые от слез щеки.

.Рейвен молча кивнула. У нее не оставалось выбора.

Ей казалось, что Ник приглашает ее не только остаться на ужин, но и стать частью его семьи.

Глава 24

Бель-Эйр, штат Калифорния

Понедельник, 8мая

– Привет, Рейвен! Это я, Саманта! С тобой хочет поговорить папа, но сначала мне нужно спросить тебя кое о чем. В эти выходные мы собираемся поехать на ранчо в Санта-Барбару. Хочешь поехать с нами?

– С вами? – растерянно переспросила Рейвен.

– Ну да! Поедут бабушка с дедушкой, мы с Meлоди, несколько наших друзей и ты с папой!

– С удовольствием принимаю твое приглашение, – улыбнулась Рейвен и мысленно добавила: «Если, конечно, Ник знает об этом и не имеет ничего против».

– Отлично! Я научу тебя ездить верхом!

Рейвен не сразу ответила на последнюю фразу Саманты. Она не знала, как сказать девочке, что ей нужно быть сейчас очень осторожной, потому что в ней зародилась новая жизнь, маленькая сестричка или братик Саманты.

Наступление беременности было для Рейвен самым настоящим чудом, подтверждение которому она получила от врача всего несколько часов назад. Ее будущему ребенку было всего шесть или семь недель, что полностью исключало возможность того, что его отцом мог быть Майкл, потому что Рейвен не встречалась с ним больше двух месяцев. Отцом ее ребенка был, вне всяких сомнений, Ник Голт.

– Знаешь, Саманта, давай на первый раз ограничимся твоей верховой ездой, а я попробую сесть на лошадь в другой раз, – мягко предложила Рейвен.

– Ты действительно так боишься лошадей? Ну, как хочешь! Ой, папа вырывает у меня телефоннуютрубку! Увидимся в пятницу!

– В пятницу?

На ее вопрос ответил уже Ник, а не Саманта. – Да, мы хотим отправиться на ранчо в пятницу, где-нибудь часа в три. Привет, Рейвен!

– Привет! Ты не возражаешь против того, чтобы и я поехала вместе с вами?

После того как родители Ника вернулись из Дeнвeра, он и Рейвен проводили вместе каждую ночь. Правда, были и некоторые исключения. Два дня они не виделись, потому что Мелоди захворала и Ник хотел быть рядом с дочерью. Потом была разлука на три дня, когда Ник улетал в Даллас; еще четыре дня разлуки, когда Рейвен улетела по делам в Нью-Йорк; и еще четыре ночи они провели каждый в своей постели, потому что Рейвен чувствовала сильную и необъяснимую – пока она не узнала о беременности – усталость, от которой засыпала крепким сном уже в семь часов вечера.

Девочки пока что ничего не знали о том, что их отец почти каждую ночь проводит в доме Рейвен. Примерно дважды в, неделю они вчетвером куда-нибудь ходили, а потом к ним присоединились и бабушка с дедушкой. Рейвен очень нравилась девочкам, и они видели, что их отец тоже к ней неравнодушен. Однако Ник и Рейвен были очень осторожны и в присутствии девочек даже не прикасались друг к другу.

– Против? Нет, конечно! – ответил Ник.

– А твои родители? А там, на вашем ранчо, найдется комната для гостей, где я могла бы ночевать?

– Комната есть, родители согласны, – шутливо ответил Ник. – Ну так как? Ты сможешь отправиться вместе с нами в пятницу, во второй половине дня? Или у тебя есть неотложные дела? Мы поедем на двух машинах, так что ты сможешь вернуться в город раньше нас, если в том появится необходимость.

– Хорошо, я буду готова к трем часам.

– Вот и отлично! Как у тебя прошел день?

Рейвен понимала, что за этим вопросом скрывается другой. Ник хотел спросить, чувствует ли она себя по-прежнему сильно уставшей или ему можно прийти сегодня ночью. Ей очень хотелось сказать ему, что она ждет его с нетерпением, чтобы рассказать одну восхитительную новость, но она хорошо понимала, что такая поспешность с ее стороны преждевременна. Врач осторожно предупредил ее, что в первые три месяца беременности высока вероятность выкидыша, особенно у нерожавшей, как Рейвен, женщины.

У нее была еще одна причина пока не говорить Нику о своей беременности. Она опасалась, что он сочтет это хитрой уловкой, чтобы заставить его жениться на ней. Рейвен прекрасно знала, что Ник не сможет отказаться от собственного ребенка.

– Отлично! – ответила она наконец и невольно улыбнулась, думая о крошечной отважной жизни, поселившейся там, где не смогла поселиться ни одна другая. – Буду ждать тебя сегодня вечером. Придешь?

Последние пять недель Джейсон, возвращаясь в свои апартаменты в одной из лучших гостиниц Гонконга, каждый раз первым делом подходил к аппарату факсимильной связи, установленному на его рабочем столе. Каким бы усталым ни был режиссер, очередное послание от Холли действовало на него тонизирующим образом, заряжая новой энергией. Прочитав послание, он, в зависимости от того, какое время суток было в Кадьяке, Звонил .по телефону или садился писать ответный факс. Несмотря на разделявшие их тысячи миль, Джсйсон и Холли могли почти немедленно связаться друг с другом при помощи новейших коммуникационных технологий. Факсимильная связь сохранила интимность эпистолярного жанра и даже приумножила ее, поскольку послание не могло потеряться в пути, быть отправленным по другому адресу или же прочитано любопытным чужаком.

Джейсон и Холли писали друг другу каждый день, подробно рассказывая о своих делах и заботах. Он посылал ей куски сценария, которые были отсняты в тот день, делая пометки на полях, Kотopыe помогали Холли учиться писать сценарий. Он также подробно описывал все события, имевшие место на съемочной площадке; писал о достопримечательностях Гонконга, этого экзотического города, где Восток встречался с Западом.

Холли отвечала Джейсону такими же подробными ежедневными посланиями. Она работала над очередной книгой и в каждом послании писала для него краткое содержание готовых глав. Кроме того, она работала над сценарием к фильму «Дары любви» и регулярно посылала ему готовые страницы, чтобы он внимательно прочитал их и прислал подробный комментарий. Как и Джейсон, Холли часто писала ему об удивительных изменениях в окружавшей ее северной природе.

Джейсон был в Гонконге, городе, в котором жизнь бурлила и кипела круглые сутки, а Холли продолжала уединенную жизнь в холодном спокойном Кадьяке.

Джейсону удалось выполнить весь съемочный план за обещанные шесть недель. В ближайшую пятницу он собирался вылететь из Гонконга прямо на Аляску, в Кадьяк, и пробыть с Холли до воскресного вечера, когда ему придется лететь в Даллас завершать начатые в Гонконге съемки.

Вернувшись во вторник поздним вечером в свои апартаменты, Джейсон, как всегда, направился к факсу, но на полпути его внимание привлек мигавший огонек на панели автоответчика. Значит, в его отсутствие кто-то оставил для него сообщение. Это не могла быть Холли, потому что, несмотря на неоднократные просьбы Джейсона, она никогда не звонила ему по телефону.

Джейсон хотел было сначала прочитать послание от Холли, но вместо этого включил запись автоответчика, подумав, что дело может оказаться срочным. Через секунду он услышал голос Бет Робинсон. Она просила срочно перезвонить в Лос-Анджелес в любое время дня или ночи. Джейсон нахмурился и стал набирать номер. Он не ожидал звонка от Бет, потому что вскоре после того, как он дал ей задание найти как можно больше информации об убийстве, совершенном неким психопатом Дереком – надо сказать, почти невыполнимое задание, – у нее внезапно началась сильнейшая головная боль. Когда ее привезли в отделение «Скорой помощи», выяснилось, что у нее поднялось до запредельных значений кровяное давление. Через несколько дней секретарша Джейсона сообщила своему боссу, что Бет сделали кесарево сечение, в результате которого на свет появился здоровый горластый малыш. Сама новоиспеченная мамаша чувствовала себя неважно, но врачи обещали быстро поставить ее на ноги.

Получив известие о рождении ребенка, Джейсон послал Бет и ее крошечному сыну огромный букет роз и большой набор всевозможных пеленок и распашонок с ползунками. Джейсон имел все основания полагать что теперь Бет забыла о его задании, с головой уйдя в заботы о новорожденном. И он не стал напоминать ей об этом, решив узнать все подробности позднее у самой Холли.

И вдруг Бет сама позвонила ему.

– Джейсон, со мной все в порядке, – услышал он голос Бет в телефонной трубке. – У меня родился чудесный сын, такой спокойный и обожающий поспать, что у меня остается уйма времени на отдых! Вот я и решила заняться твоей просьбой. Я позвонила тому репортеру из «Сиэтл Таймс», о котором я тебе говорила, и выяснилось, что ОН отлично помнит нашумевшую историю о том, как Дерек умертвил всю свою семью; пощадив лишь падчерицу по имени Холли.

– Не может быть! – вырвалось у изумленного Джейсона.

– Может! Еще как может! – засмеялась Бет. Вот только в его рассказе есть одна деталь, не совпадающая с тем, что рассказывал мне ты.

– Какая именно?

– Дело в том, что, по его сведениям, отец Холли, Лоренс Элиот, вовсе не погиб во Вьетнаме, хотя все думали именно так, основываясь на свидетельских показаниях Дерека, его однополчанина. На самом же деле именно он, Дерек, выстрелил в Лоренса и оставил умирать в джунглях. Его подобрали вьетнамцы и держали в плену целых семь лет.

Слушая взволнованный голос Бет, Джейсон вдруг ясно вспомнил ту давнюю статью из «Таймс» и поразившую его концовку: пропавшую девочку, падчерицу Дерека, так и не нашли. Не нашли? Он нашел ее!

– Ты сказала, ее отца звали Лоренс Элиот? А как звали мать? Случайно, не Холли?

– Нет, ее звали Клер.

Лоренс и Клер... Лорен Сиклер... Лорен Синклер!

Bот оно! Пропавшая дочь была найдена! У страшной истории мог бы быть счастливый конец, но Джейсон слишком заботился о душевном равновесии Холли, чтобы делать поспешные выводы.

– А где теперь этот Лоренс Элиот?

– Живет в небольшом городке поблизости от Сиэтла. Он хороший ветеринарный врач, его все любят, ион пользуется у жителей большим уважением. Все знают о трагической истории его жизни. Он ищет свою пропавшую дочь с того самого момента, как вернулся из вьетнамского плена. А в феврале этого года, в День святого Валентина, по телевизору показывали его интервью, в котором он просил откликнуться людей, знающих местонахождение его дочери.

– Мне бы очень хотелось посмотреть запись этого интервью.

– Я так и думала, что ты захочешь увидеть все своими глазами. Я уже созвонилась с архивом телекомпании, сделавшей эту запись. Они сделали для меня копии всей информации, относящейся к этому делу, газетных и журнальных статей, а также видеозапись интервью самого Элиота. Всю эту кучу материалов я уже выслала в твой офис в Лос-Анджелесе. Твоя секретарша сказала, что ты появишься на работе в понедельник утром. Но я решила все-таки позвонить тебе и спросить: может, стоит переслать материалы из Лос-Анджелеса прямо к тебе в Гонконг?

– Да, перешли, пожалуйста. Так будет лучше.

– Будет сделано!

– Кто-нибудь спрашивал, зачем тебе нужна эта информация?

– Нет. Я с самого начала сказала всем, что эта информация нужна тебе для нового документального фильма, посвященного насилию в семье, и это отбило у них всякую охоту расспрашивать меня дальше. Репортер из «Сиэтл таймс» даже дал мне номер телефона Лоренса Элиота на тот случай, если ты захочешь сам взять у него интервью о случившемся. Хочешь, я продиктую его прямо сейчас?

– Конечно!

Продиктовав все имевшиеся у нее телефонные номера Лоренса Элиота – домашний, рабочий, справочный внутренней службы, – Бет понизила голос и догадливо сказала:

– Джейсон, Холли жива? Ты знаешь, где она?

Он целиком и полностью доверял Бет, поэтому ответил, не колеблясь:

– Да, она жива, и я знаю, где она.

– И она не знает, что ее отец жив? О, это невозможно, Джейсон! Об этой сенсационной истории долгое время писали почти все крупные газеты и журналы. Все, с кем я говорила о Лоренсе Элиоте, отзывались о нем с большим уважением и сочувствием. Все они без исключения уверены, что Холли либо давно умерла, либо по каким-то причинам не хочет больше видеть своего отца.

– Она жива, – уверенно повторил Джейсон и вспомнил, что в Доме Холли он не увидел ни телевизора, ни радиоприемника, ни газет, ни журналов. – И я почти уверен, что она действительно понятия не имеет о том, что ее отец жив и давно разыскивает ее.

– Это просто невероятно!

– Что действительно невероятно, Бет, так это то, что тебе у далось все это раскопать.

– Мне не пришлось прикладывать к этому слишком – много усилий, Джейсон. Всего один телефонный звонок!

– Да, – тихо отозвался он. – Я тебе безмерно благодарен, Бет.

Закончив разговор с Бет Робинсон, Джейсон еще долго сидел, погруженный в размышления, не читая ежедневного послания Холли по факсу, не делая попыток позвонить Лоренсу Элиоту по телефону...

Будучи известным режиссером с многомиллионным бюджетом, он мог позволить себе роскошь снова и снова переснимать одну и ту же сцену, изменяя и улучая ее до тех пор, пока она не станет идеальной в его понимании.

Давняя история страшного убийства в снежный февральский вечер нашла свое завершение. Джейсону теперь были известны все относящиеся к этому делу факты. Пропавшая дочь была наконец найдена, и Джейсону нужно было теперь как следует подумать над постановкой финальной сцены этой душераздирающей мелодрамы.

Тут не будет никаких дублей, поэтому все должно быть тщательно продумано заранее. Джейсон чувствовал, что он должен быть как никогда скрупулезным и предусмотрительным... ради Холли.

Глава 25

В течение многих лет Холли делала все необходимые покупки – не считая провизии, разумеется, – по каталогам «Товары – почтой», Так были приобретены и компьютер, и факс, и микроволновая печь, и кухонная утварь, и книги.

Холли находила такой способ делать покупки очень практичным. Какими бы громоздкими или тяжелыми ни были ее приобретения, их всегда доставляли прямо на дом. Кроме того, заказ товаров по почте сохранял ее анонимность.

Она могла долго и придирчиво изучать каталоги ничего не опасаясь и никуда не торопясь, а потом Мэрилин Пирс, вооружившись телефоном и кредитной карточкой принималась звонить по указанным в каталогах номерам, где всегда отвечали очень любезным голосом.

Вся одежда Холли была в разное время заказана по почтовым каталогам: джинсы, свитера, фланелевые ночные рубашки, теплое нижнее белье, пуховые куртки. Она могла заказать и юбки, и платья, но эти вещи, присущие женскому гардеробу, казались ей слишком непрактичными в условиях холодной Аляски.

Однако на следующий день после того, как Джейсон улетел в Гонконг, Холли решила заказать себе что-нибудь иное, чем джинсы, чтобы надеть это к его возвращению.

Честно говоря, она делала это не только для Джейсона, но и для себя, потому что в ней с его помощью проснулась женщина, которой хотелось носить не только практичные, но и соблазнительно-красивые вещи.

В каталоге на фотомоделях многие платья выглядели очень привлекательными, но Холли никак не могла представить, как они будут выглядеть на ней, если она их купит по почте. Ей хотелось приобрести что-нибудь не слишком бросающееся в глаза: юбку в крупную складку до середины икры, шелковую блузку светлых тонов.

Или что-нибудь в том же духе.

Наконец, решившись, она сделала несколько заказов, и спустя некоторое время ей доставили красочные коробки с различными предметами женского туалета.

Холли открыла все коробки по очереди, бережно вынимая их содержимое и удивленно разглядывая чудесные вещи из шелка и кружев. Она так и не решилась сразу примерить свои покупки. Даже туфли остались лежать нетронутыми в коробке.

Она боялась, что, как только наденет на себя новое платье, все ее иллюзии, включая и удивительно радостное ощущение надежды, рухнут, потому что ей придется взглянуть на себя в зеркало, а она не делала этого уже очень много лет.

Еще девочкой Холли не любила глядеться в зеркало. Да это и не было ей нужно. Любовь в глазах родителей служила ей лучшим зеркалом на свете.

После смерти матери все другие зеркала перестали для нее существовать. Так продолжалось до тех пор, пока в ее жизни не появился Джейсон.

Теперь перед Холли возникла необходимость увидеть то, что видит Джейсон, глядя на нее, а для этого ей придется взглянуть на себя в зеркало. Она очень боялась увидеть там что-то уродливое.

Встав перед зеркалом, Холли долгое время не решалась взглянуть в него. Потом стала постепенно рассматривать свое отражение, начиная с одежды и тщательно избегая смотреть выше, где было лицо.

Ей понравилась кремовая шелковая блузка с лиловой юбкой, платье цвета слоновой кости с нежной цветочной вышивкой по вырезу, и...

Наступил момент, когда Холли должна была взглянуть на отражение своего лица. Затаив дыхание, она подняла глаза и... увидела не тринадцатилетнюю девочку, не сумевшую защитить свою семью, а взрослую женщину, удивительно похожую на отца и мать.

Холли была похожа сразу на обоих своих горячо любимых родителей. В глазах соединился синий цвет материнских и темно-зеленый отцовских глаз. В лице читались одновременно сила и нежность, решимость и робость, благородство и мужество.

Она была их совместным творением, их радостью, их надеждой.

Холли пристально смотрела на свое отражение до тех пор, пока оно не стало постепенно меняться, превратившись в конце концов в улыбающееся лицо Клер.

«Послушай меня, детка, – сказала ей Клер из зеркала. – Ты должна жить дальше. Ты сможешь, ведь у тебя сильный характер. Ты должна быть и будешь счастлива, Холли! Обещаешь, что будешь жить в полную силу?»

Холли хорошо помнила обещание, данное умирающей матери. Все эти годы она выполняла его, создавая вымышленный прекрасный мир любящих женщин, благородных мужчин и счастливых детей. Все эти годы она стремилась жить только в этом мире, забыв про реальный, полный горя и жестокости..

И вот теперь она начинала постепенно покидать этот ставший ей тесным кокон.

«Этого могло никогда не случиться, если бы не Джейсон». Эта мысль глубоко поразила Холли, потому что была абсолютно верной. Если бы не его ежедневные телефонные звонки, послания по факсу, она снова скрылась бы в своем коконе, навсегда затерявшись в вымышленных мирах своих книг.

Нет! Теперь Холли будет всегда помнить о том, что родители наградили ее величайшей любовью, которую она всю жизнь будет носить в своем сердце. С помощью Джейсона или без нее она больше не станет прятаться от действительности.

Холли снова взглянула в зеркало и увидела там уже не Клер, а себя. Немного помедлив, она робко улыбнулась своему отражению, признавая его далеко не уродливым.

И тут она почувствовала непонятную тяжесть на затылке, словно железная рука прошлого тянула ее назад, пытаясь удержать в плену мучительных переживаний и кошмаров. Этой железной рукой была толстая золотистая коса до пояса. Распущенные в случае необходимости, волосы скрывали лицо Холли.

Теперь ей уже не нужна была эта чадра, веревка, привязывающая к прошлому.

Холли взяла ножницы – с решительностью, которой сама от себя не ожидала, отрезала косу на уровне плеч. Став значительно легче, волосы тут же распушились вокруг головы. Они были золотистыми, как у матери, и волнистыми, как у отца.

Завтра Холли, разумеется, отправится в лучший в городе салон красоты, чтобы сделать аккуратную стрижку. Там она купит бесцветный лак для ногтей, которые старалась не грызть вот уже неделю, и, может быть, светло-розовую губную помаду и тушь для ресниц.

Дочитав восьмую главу романа Лорен Синклер «Дары любви», Кэролайн вздохнула и закрыла книгу. Искушение начать читать девятую главу было велико, но с минуты на минуту должен был вернуться Лоренс, говоривший по телефону в соседней комнате. Потом они лягут в постель... Против этого искушения устоять она не могла.

Кэролайн положила книгу на ночной столик и задумалась, прикрыв глаза.

Последние несколько недель она жила в сказочном и опасном мире любви и страсти. Она до сих пор не уставала удивляться тому, как их с Лоренсом одинокие жизни с невероятной легкостью слились в одну, к их взаимной радости и удовольствию. Вечера они проводили за чтением, при этом молчание нисколько их не угнетало, а наоборот, придавало особую прелесть их отношениям. Лоренс восхищался ее молодостью – это в сорок-то лет! – и красотой, а потом до самого утра доказывал свои чувства горячими и дерзкими ласками, и Кэролайн пылала страстью, словно юная наложница восточного султана.

Собственно, они жили вместе, словно супружеская пара, не договариваясь ни о чем заранее. Все выходило само собой: Ночи они обычно проводили у него дома, потому что ему могли позвонить в любое время суток со срочным вызовом по работе.

Кэролайн была готова и дальше вести такую жизнь с Лоренсом, не требуя от него никаких обещаний и тем более обязательств жениться на ней. Она понимала, что душой он все еще очень крепко привязан к прошлому, к погибшей любимой жене и бесследно пропавшей дочери.

Минута пролетала за минутой, а Лоренс все продолжал разговаривать по телефону. Кэролайн уже открыла было книгу, чтобы начать девятую главу, но тут на пороге спальни появился Лоренс. На его лице была озабоченность и тревога.

– Что случилось? – спросила Кэролайн. – Тебя вызывают к больному животному?

– Нет, – покачал он головой. – Помнишь, в тот вечер, когда Кати рожала щенков, ты сказала, что хотела посмотреть церемонию – вручения «Оскара»? Тогда ты даже назвала имя режиссера, который, по твоему предположению, должен был завоевать высшую награду. Кажется, ты сказала «Джейсон Коул», не так ли?

– Именно так, а почему ты сейчас об этом спрашиваешь?

– Потому что только что разговаривал с этим Джейсоном Коулом по телефону.

– Тебе звонил Джейсон Коул?! Зачем?!

– Он собирается делать документальный фильм о пропавших детях и хочет включить в него эпизод, посвященный Холли. На этой неделе он приедет сюда, чтобы лично поговорить о своем замысле.

– Сюда? Ты хочешь сказать – в Сиэтл?

– Нет, сюда, в мой дом. Сейчас он в Гонконге, но будет здесь в девять утра в субботу.

– Казалось, Лоренс должен был бы радоваться такому повороту событий, но Кэролайн заметила в его темно-зеленых глазах тревогу.

– Что-то не так? – осторожно спросила она. – Разговор у нас получился каким-то неловким. Во-первых, я был очень удивлен его неожиданным звонком, да еще эта спутниковая связь с ее задержками... Не уверен, удалось ли мне правильно передать свои чувства... И то, какое огромное значение имеет для меня его предложение, и то, как я благодарен ему за это.

– Уверена, он тебя правильно понял, – подбодрила его Кэролайн. – Хотя, не скрою, я сама весьма удивлена тому, что знаменитый Джейсон Коул решил прилететь сюда прямо из Гонконга только для того, чтобы побеседовать с тобой о своем будущем фильме.

– У меня сложилось такое впечатление, что причиной, по которой он хочет лично встретиться со мной, является его желание убедиться в том, насколько искренне я хочу найти Холли, – задумчиво произнес Лоренс.

Кэролайн почувствовала неожиданный прилив раздражения. Как посмел этот Джейсон Коул заставить человека, которого она любила всем сердцем, снова пройти через муки воспоминании? Чего он хотел от Лоренса? Чтобы он снова выставил напоказ свою старую незажившую рану? И для чего? Только для того, чтобы убедить блистательного кинорежиссера, что его горе достойно внимания?

– Может быть... – нерешительно начала она.

– Что «может быть», Кэролайн? Может быть, мне стоило отказаться от участия в этом фильме? Нет, этого я сделать не могу. Я должен воспользоваться даже малейшим шансом найти свою дочь.

– Да, я знаю, – кивнула она и мысленно добавила: «А еще я знаю, что Джейсону Коулу хватит только одного взгляда на тебя, чтобы понять, как сильно ты любишь свою потерянную дочь... Если, конечно, он не бесчувственное бревно».

Джейсону было крайне важно получить ответы на все эти вопросы.

– Холли, ты поедешь со мной в Сиэтл?

– Ты хочешь, чтобы я поехала вместе с тобой? – после томительной паузы, вызванной несовершенством спутниковой связи, донеслось до его слуха.

И в голосе Холли он с облегчением услышал нотки радостной надежды.

– Ну конечно, хочу! – вырвалось у него. – Хочу, очень хочу!

Позвонив Холли, Джейсон сказал ей, что прилетит в Кадьяк в пятницу днем, как и обещал, но утром в субботу ему предстоит очень важная встреча с одним человеком в Сиэтле.

Об отношениях Холли с отцом Джейсон знал только то, что она сама ему рассказала, да и то почти все сводилось к одной фразе:

«Мой отец был убит во Вьетнаме». Когда же Джейсон попросил ее поподробнее рассказать о том февральском вечере, она говорила лишь о своем страхе и ужасном преступлении, совершенном ее отчимом. Джейсон знал, что она горячо любила свою мать. А что, если Холли ненавидела своего отца?! Что, если у нее были на то веские основания?! Что, если она и без Джейсона давно знала, что ее отец вернулся из вьетнамского плена и теперь обосновался в Сиэтле, и жила в страхе, что он в конце концов найдет ее?!

Глава 26

Брентвуд, штат Калифорния

Четверг, 11 мая

Первые, небольшие пятна крови появились вечером, за двадцать минут до звонка Ника. Изо всех сил борясь с собственным страхом, Рейвен говорила с Ником совершенно спокойно, словно ничего не случилось, мысленно обещая своему нерожденному ребенку сохранить его хрупкую, пока еще внутриутробную жизнь.

Когда Ник спросил, можно ли ему приехать к ней и, как всегда, остаться на ночь, Рейвен, сославшись на крайнюю усталость, попросила его не приезжать. Заставив себя улыбнуться, она добавила, что хочет как следует отдохнуть и набраться сил перед поездкой в Санта – Барбару.

Повесив трубку, Рейвен поморщилась от боли. У нее начались схватки.

Боль была режущей, словно ее лоно терзали стальные когти хищной птицы, решившей во что бы то ни стало уничтожить ее будущего ребенка...

Рейвен! Ворон! Черная птица смерти!!!

Она не спала почти всю ночь, лишь под утро забывшись тревожным сном. Болезненные схватки все усиливались, предвещая неизбежный печальный конец беременности.

Утром в пятницу, закончив осмотр, доктор Сара Роквелл сказала Рейвен:

– Беременность на данный момент сохранена. Схватки и выделения крови могут означать начало выкидыша, но...

– Могут? Но не обязательно?

– Нет, не обязательно, – ободряюще улыбнулась доктор Роквелл. – Небольшое кровотечение может быть вызвано незначительным отслоением плаценты. Нужно сделать анализ на содержание гормонов, и тогда можно будет сказать что-нибудь определенное.

– Когда будет известен результат анализа?

– Полагаю, сегодня во второй половине дня. А тем временем вам следует сохранять спокойствие и избегать физических нагрузок.

– Хорошо, доктор.

В голосе Рейвен прозвучала такая отчаянная надежда, что Сара Роквелл сочла необходимым разъяснить свои слова:

– Рейвен, вы должны с самого начала знать, что никакой физический и душевный покой не в состоянии предотвратить выкидыш, если процесс отторжения плаценты уже начался. Я хочу, чтобы вы понимали: дело вовсе не в том, что это вы что-то не так сделали. Выкидыш происходит по не зависящей от вас причине. К тому же это довольно часто случается на ранних сроках беременности у нерожавших женщин.

– Да, я знаю, – кивнула Рейвен и мысленно добавила: «Я знаю, что мой ребенок ни в чем не виноват. Просто он попал в холодный и негостеприимный дом. Мое испорченное наркотиками чрево не способно выносить новую жизнь».

– Уровень гормонов идентичен предыдущему анализу.

– Идентичен? Что это значит?

– Это значит, Рейвен, что мы пока не можем с полной уверенностью сказать, как проходит ваша беременность. Остается только ждать развития событий. Время покажет, сохранится ваша беременность или нет.

Рейвен поняла, что ее будущий ребенок ведет отважную, но, увы, неравную борьбу с утробой, пытающейся отторгнуть его.

– Как вы себя чувствуете, Рейвен?

– Схватки и кровотечение прекращаются.

– Не было ли сгустков?

– Похоже, не было.

– Это хорошо. В выходные я буду дежурить в клинике. Если кровотечение резко усилится или вы за метите значительные сгустки, немедленно звоните мне в любое время дня и ночи.

– Хорошо. Мне нужно повторить анализ крови на количество гормонов беременности?

– Разумеется! Даже если кровотечение и схватки совершенно прекратятся, в понедельник утром вы должны явиться в клинику, чтобы сдать анализ крови.

Значит, в Санта-Барбару ехать нельзя. Рейвен понимала это, но не знала, как объяснить свой отказ от поездки Нику и девочкам. Сказать им правду она пока не могла и не хотела.

Внезапно острая боль пронзила ее тело, и Рейвен задохнулась от смертельного испуга. Когда боль прошла, она вытерла холодный пот со лба и решила немедленно ехать в Бель-Эйр, к Нику и его семье, которая должна была стать семьей и для ее отчаянно сражавшегося за жизнь ребенка. Она должна была доказать всем, что она не такая, как Дендра, способная в последнюю минуту отказаться от запланированной встречи с дочерьми.

Недолгая поездка из Брентвуда в Бель-Эйр оказалась на удивление легкой и безболезненной, словно когти хищной птицы смерти решили на время отказаться от своих намерений. Но как только Рейвен подъехала к дому Ника, схватки возобновились с новой силой.

Ей нужно было время, чтобы прийти в себя, перевести дух и заставить себя улыбнуться, но Hик и Саманта уже шли к ее машине. Они грузили вещи в свой грузовик, когда увидели подъезжавшую машину Рейвен.

Она отключила зажигание и, как только Ник открыл дверь с ее стороны, храбро улыбнулась.

– Привет! – выговорила она и вышла из машины. И тут же покачнулась от резкой боли внизу живота, едва не потеряв равновесие.

– Рейвен! – встревожено воскликнул Ник, подхватывая ее на руки. – Что с тобой?

Ее белоснежная кожа была белее обычного, ледяной и влажной на ощупь. Расширившиеся глаза и черные круги под ними красноречиво свидетельствовали о сильной боли.

– Что случилось? – спросила подбежавшая к ним Саманта.

– Пищевое отравление, – с трудом выдавила Рейвен пришедшую ей в голову спасительную ложь.

Вымученно улыбнувшись Нику, она высвободилась из его сильных рук и, сделав шаг назад, незаметно оперлась на собственный автомобиль.

– Со мной все в порядке, – снова улыбнулась она, на этот раз обращаясь к Саманте. – И падать в обморок я не собираюсь.

– Пищевое отравление? – недоверчиво переспросил Ник.

– Во всяком случае, так мне сказал доктор. Возможно, это из-за несвежего гамбургера, который я съела вчера вечером по дороге домой. Тут нет ничего серьезного или заразного, но... Боюсь, я все же не смогу поехать с вами в Санта-Барбару.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? спросила Саманта, скрывая свое разочарование тем, что Рейвен не поедет с ними.

– Да, конечно! – с притворной уверенностью сказала Рейвен. – Просто мне необходимо какое-то время отдохнуть, полежать, и все будет в полном порядке...

Ее снова скрутила резкая боль. «Лгунья! Ты никогда не будешь в полном порядке!!!»

– Рейвен! Тебе больно? – всполошился Ник.

– Ничего страшного, Ник, – прошептала побелевшими губами Рейвен. – Просто у меня сильно болит живот, но это пройдет...

– Пожалуй, нам всем в этот раз не стоит ехать в Санта-Барбару, – неожиданно сказала Саманта. – Рейвен, тебе лучше остаться у нас, чтобы мы могли позаботиться о тебе.

– Ах, Саманта! Как это мило с твоей стороны, – выдохнула Рейвен. – Но я не могу принять твое предложение. Я поеду сейчас домой, Улягусь в постель и буду думать о чем-нибудь приятном... Например, о том, как ты весело проводишь время в Санта-Барбаре...

– Послушай, Рейвен, – перебил ее не на шутку встревожившийся Ник. – Мне кажется, Саманта права. Почему бы тебе...

– Нет, Ник! Только не сегодня, прошу тебя... – Ник понял, что это не кокетство с ее стороны, что она действительно хочет побыть в одиночестве, не объясняя причин своего состояния. И он не стал настаивать на своем, потому что любил ее и не хотел силой навязывать ей свою волю.

– Ну хорошо, – кивнул он. – Мы поедем в Санта-Барбару, а ты отправишься домой и постараешься как можно быстрее оправиться от этого неожиданного отравления. Только домой повезу тебя я, потому что в таком состоянии тебе нельзя вести машину.

– Нет, – снова запротестовала Рейвен. – Я поеду домой сама и в своей машине. Кто знает, может, уже завтра я проснусь совершенно здоровой и захочу отправиться вслед за вами в Санта-Барбару?

– Тогда сделаем так, – предложил Ник. – Я отвезу тебя домой, но не на своей машине, а на твоей. Тогда ты будешь иметь возможность завтра воспользоваться ею в случае необходимости.

Ник был проницателен, особенно когда дело касалось близкого ему человека.

Увидев в глазах Рейвен молчаливое согласие, он повернулся к дочери и негромко сказал:

– Ступай домой и предупреди всех, что я немного задержусь и нам придется повременить с отъездом.

Ник чувствовал боль, которую испытывала Рейвен, и мучился собственным бессилием. Он старался вести машину как можно осторожнее. Понимая, что она не в состоянии отвечать на его вопросы, Ник почти всю дорогу молчал и, только когда машина подъехала к дому Рей вен, спросил:

– У тебя есть все необходимые лекарства, Рейвен?

– Да, спасибо, – вымученно улыбнулась она.

– Это тебе спасибо, Рейвен, – покачал головой Ник. – Спасибо, что приехала предупредить Саманту...

– Я просто хотела, чтобы она не считала меня такой же, как Дендра...

– Ах, Боже мой, – заволновался Ник, заметив ее потемневший от боли взгляд. На какой-то миг ему даже показалось, что жизнь сейчас навсегда покинет. Рейнен. Скажи мне, что я могу для тебя сделать? Чем помочь? Может, необходимо купить какие-то лекарства?

– Н-н-нет... Просто мне необходимо как можно скорее лечь в постель и отдохнуть.

Ник хотел уложить ее в постель, поставить на тумбочку фужер прохладного питья и дождаться, пока она уснет, но Рейвен не позволила ему даже войти в дом. Нежно поцеловав Рейвен на прощание во влажный висок, Ник ощутил болезненную дрожь ее тела. Но не успел он попросить разрешения остаться, как Рейвен торопливо попрощалась с ним и исчезла за дверью.

В небольшом аэропорту Кадьяка было совсем мало народа, и все же Джейсон не сразу узнал ее. Сначала его внимание привлекли пышные золотистые кудри, необычайно яркий сине-зеленый цвет больших глаз, и только потом он понял, что это была Холли!

Все шесть недель разлуки он мечтал о том, как снова прилетит в Кадьяк и увидит ее. И вот...

– Здравствуй, Холли, – тихо сказал он, не смея обнять ее. К тому же ее руки были заняты двумя дорожными сумками.

Придя в себя от изумления, вызванного неожиданным изменением внешнего облика Холли, Джейсон поспешно забрал у нее сумки, не отрывая влюбленных глаз от ее улыбающегося лица. В ее глазах он прочел осторожную надежду и готовность доверять ему, и это несказанно обрадовало его. Значит, Холли удалось вырваться из мрачного плена страшных воспоминаний прошлого и теперь она была готова жить новой жизнью, в которой было место для... любви?

– Как ты прекрасна, Холли! – выдохнул восхищенный и окрыленный надеждой Джейсон.

– Просто так я выгляжу более современной, потупилась она.

– Нет, именно прекрасной! – горячо возразил Джейсон и мысленно добавил: «И гораздо более здоровой, чем прежде!»

Вскоре после дозаправки горючим самолет взмыл ввысь, унося Джейсона и Холли в Сиэтл.

Когда они добрались до отеля, в котором для них 6ыли забронированы два соседних номера, близилось к полуночи.

Расставшись с Холли, Джейсон пожелал ей спокойной ночи и напомнил, что зайдет завтра утром, часов в одиннадцать, после того как встретится с тем человеком, ради которого они прилетели в Сиэтл, вместо того чтобы провести выходные вдвоем в Кадьяке.

Этот человек находился в нескольких милях от города. Как раз в то самое время, когда Джейсон и Холли укладывались спать каждый в своем номере, он шел по ночному лугу, возвращаясь из конюшни в дом.

Кэролайн ждала его на кухне. Перед ней на столе лежала книга кулинарных рецептов. Она собиралась испечь на завтрак сдобные пончики с черничным джемом.

Вошел Лоренс.

– Ну, как она? – повернулась к нему Кэролайн, имея в виду его новую пациентку – кобылу, поранившую переднюю ногу.

– Действие успокоительного уже закончилось, нолошадка ведет себя по-прежнему смирно.

– Это хорошо, – кивнула Кэролайн и замолчала в нерешительности. Потом, собравшись с духом, все же начала давно назревший, по ее мнению, разговор: – Как ты себя чувствуешь, Лоренс?

– Немного устал...

– И очень обеспокоен, – мягко добавила Кэролайн.

Лоренс стоял, небрежно прислонившись к дверному косяку. Одетый в джинсовый костюм, он был сейчас похож на обаятельного ковбоя, привыкшего со всеми бедами справляться в одиночку.

– Мне кажется, тебя беспокоит не столько завтрашняя встреча с Джейсоном Коулом, сколько... Скажи, может, тебе будет лучше, если я уйду из твоей жизни?

– Ах, Кэролайн, – виновато прошептал Лоренс. – Прости, если я дал тебе повод так думать о наших отношениях...

– Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Во всяком случае, для меня.

– Правда? – задумчиво переспросил он, потом улыбнулся и мягко сказал: – Правда состоит в том, что я хотел попросить тебя остаться жить в моем доме.

– Хорошо, – кивнула она. – Я буду жить у тебя ровно столько, сколько ты этого захочешь.

– Ты станешь моей женой?

На лице Кэролайн отразилось смятение. Она была ошеломлена столь неожиданным предложением руки и сердца. Кроме того, она давно приучила себя к мысли, что место жены Лоренса всегда будет занято трагически погибшей Клер.

– Наверное, я слишком тороплю события? – прервал затянувшуюся паузу Лоренс.

– Нет, что ты... Просто я никак не могу поверить в то, что ты хочешь видеть меня своей... женой.

– Хочу! Еще как хочу! – улыбнулся он. – Кэролайн, я хорошо знаю; что такое истинная любовь, потому что имел счастье испытать это чувство еще в ранней молодости. Честно говоря, я был уверен, что в моей жизни это никогда уже не повторится... Но я ошибался.

– Ты хочешь сказать, что... что ты любишь меня?!

– Я очень люблю тебя, Кэролайн, и мне очень нужна твоя любовь.

Тихие и серьезные слова Лоренса окончательно разогнали все ее сомнения, заставив глаза сиять счастьем и любовью.

– Я люблю тебя, Лоренс, – прошептала она, – и буду любить всегда! Но... – она слегка помрачнела, я знаю, тебе наша любовь должна казаться предательством по отношению к Холли и Клер.

– Ты права, – опустил голову Лоренс. – В большей степени это относится к Холли...

– Обещаю тебе, Лоренс, мы будем продолжать искать ее! – пылко воскликнула Кэролайн.

– Разумеется, но...

– Но?

– Я хочу, чтобы у нас с тобой были дети... Если ты, конечно, не имеешь ничего против.

Кэролайн знала, что ее ответ был очень важен для Лоренса.

– Да, любимый, я хочу, чтобы у нас с тобой были дети! – искренне проговорила она. – Я всегда хотела иметь детей, только никак не могла найти для них настоящего отца. Теперь этот отец найден!

Кэролайн подошла к нему и ласково прильнула всем телом. Почувствовав на своих плечах его нежные и сильные руки, она взглянула в его лицо и тихо сказала:

– Лоренс, наша любовь – это вовсе не измена по отношению к твоей жене и дочери. Наоборот, это еще большее доказательство твоей любви к ним обеим. Твое желание снова создать семью и воспитывать детей говорит о том, что в тебе жива память о былом счастье с Клер и Холли.

Темно-зеленые глаза Лоренса наполнились слезами боли и благодарности. Потом он улыбнулся, и в его взгляде отразилась любовь.

– И откуда у тебя столько мудрости? – прошептал он, ласково касаясь ее виска теплыми губами.

– Просто я очень тебя люблю, – тихо прошептала Кэролайн. – Люблю всем сердцем...

Глава 27

Зазвонил телефон, а через несколько секунд раздался звонок в дверь. К телефону подошел Лоренс, поэтому открыть дверь пришлось Кэролайн.

Перед ней стоял Джейсон Коул, которого она сразу узнала, потому что неоднократно видела его в фильмах и журналах.

Ей почему-то казалось, что в жизни он должен быть небольшого роста. В реальности Джейсон Коул оказался высоким, как Лоренс, и очень обаятельным.

В его глазах Кэролайн увидела не подсознательно ожидаемое ею высокомерие знаменитости, а пытливый интерес.

– Здравствуйте! Я Джейсон Коул.

– Здравствуйте! – автоматически ответила несколько сбитая с толку Кэролайн. – Меня зовут Кэролайн Хоторн. Прошу вас, проходите в дом.

Она провела его в гостиную и, когда до их слуха донесся низкий голос Лоренса, все еще разговаривавшего по телефону, пояснила:

– Вообще-то у Лоренса сегодня выходной, но он никогда не отказывает в совете, если кто-нибудь звонит ему домой по срочному делу.

– Ничего страшного, я никуда не тороплюсь и могу подождать, – обворожительно улыбнулся Джейсон Коул.

– Не хотите ли пока выпить чашечку кофе со свежими пончиками с черничным джемом?

– Спасибо, от кофе не откажусь. Без молока, пожалуйста.

На столе уже стоял большой кофейник, три чашки, сахар, молоко и тарелки с пончиками. Кэролайн налила Джейсону чашку горячего черного кофе, но не стала предлагать сесть за стол. Она чувствовала, что ему хотелось немного походить по комнате, разглядывая корешки книг и немногочисленные фотографии.

Кэролайн уже хотела сказать что-нибудь вроде «Лоренс увлекается чтением», но Джейсон опередил ее, быстро спросив:

– Эту книгу читает сейчас Лоренс?

Он показал на оставленный возле уютного кресла томик Лорен Синклер «Дары любви».

– Нет, эту книгу читаю сейчас я, – покачала головой Кэролайн.

– И какого вы о ней мнения?

– Мне кажется, это ее лучший роман на сегодняшний день. Мне осталось дочитать страниц тринадцать, не больше, и мне очень хочется, чтобы конец оказался счастливым, – улыбнулась Кэролайн.

– Должно быть, вам пришлись по сердцу главные герои этого романа, если вы хотите для них благополучного исхода всех событий.

– Вы совершенно правы.

– Хотите я вам прямо сейчас скажу, чем кончится роман?

– Вы тоже читали эту книгу?

– И даже несколько раз. Недавно я купил права на ее экранизацию и теперь вместе с Лорен Синклер работаю над сценарием.

– Так значит, Лорен Синклер действительно существует?

– А почему бы ей не существовать?

– Ну, поскольку ни в одной из ее книг я не нашла ни фотографии, ни автобиографических данных, я решила, что за этим именем скрывается целая писательская команда.

– Команда? Нет, Лорен Синклер действительно существует!

– Расскажите, какая она.

– А вы как думаете?

Кэролайн ответила не сразу. Помолчав, она осторожно начала:

– Мне кажется, У нее была очень тяжелая жизнь. Ее книги очень романтичны и идеалистичны, но есть в них какая-то горчинка, словно, описывая идеальные чувства и отношения, она все же на собственном опыте знает, что в жизни бывает совсем не так... Мне кажется, она когда-то перенесла тяжелую душевную травму, но не впала в депрессию, а стала вкладывать свою душу и сердце в персонажи своих лучезарных историй любви... Впрочем, – улыбнулась Кэролайн, – кто знает... Может быть, Лорен Синклер совсем другая. Этакая деловая женщина с холодным рассудком, блестяще владеющая пером и зарабатывающая деньги на верном психологическом расчете.

– Нет, – мягко возразил Джейсон Коул. – В действительности она очень похожа на ваше первое описание.

– Значит, у романа «Дары любви» счастливый конец! – торжествующе воскликнула Кэролайн.

– Да, у романа и у будущего фильма, – подтвердил с улыбкой Джейсон. – А вы никогда не предлагали Лоренсу почитать книги Лорен Синклер?

Кэролайн была удивлена этим вопросом. Судя по всему, Джейсон знал о том, какие мучения выпали на долю Лоренса во Вьетнаме, и о том, какие лишения ему пришлось претерпеть после возвращения из плена... Так зачем же он хочет, чтобы тот прочитал книгу о любви другого ветерана вьетнамской войны, но уже со счастливым концом? Впрочем, в вопросе Джейсона Коула она не услышала ни тени жестокого любопытства.

– Честно говоря, – нехотя призналась Кэролайн, я думала о том, чтобы предложить Лоренсу прочитать «Дары любви». Мне кажется, это могло бы помочь ему залечить старые раны.

Джейсон открыл было рот для ответа, но в этот момент в гостиную вошел сам Лоренс. Мужчины улыбнулись друг другу и подали руки.

То, что происходило в следующие сорок пять минут, показалось Кэролайн не совсем логичным. Джейсон не задал ни одного вопроса ни об ужасном убийстве жены Лоренса и ее детей, ни о мучительном семилетнем плене во Вьетнаме, ни о бесплодных многолетних поисках его пропавшей дочери Холли. Вместо этого Джейсон расспрашивал Лоренса о счастливом начале его семенной жизни с Клер, о первых годах детства Холли, тех самых пяти годах, когда отец, мать и дочь были счастливы вместе.

До встречи с Кэролайн Лоренс никому не рассказывал о тех далеких годах безмятежного счастья, хотя именно память о них помогла ему выжить во вьетнамском плену и заставляла до сих пор продолжать поиски Холли. Никто, кроме Кэролайн, и не спрашивал его об этом до сих пор. Средства массовой информации интересовались исключительно его страданиями, но не первыми годами семенного счастья до его ухода на войну, поскольку в них не было ничего сенсационного.

Джейсон Коул был вторым человеком после Кэролайн, которого интересовали именно те далекие годы, и Лоренс был ему бесконечно за это благодарен. Убедившись в его искренности, Лоренс даже предложил ему взглянуть на сохранившиеся с той поры семейные фотографии.

К удивлению Кэролайн, Джейсон с живым интересом принялся листать драгоценный семейный фотоальбом.

Разглядывая фотографии маленькой Холли, он не смог удержаться от нежной, любящей улыбки, и это не укрылось от внимательных глаз Кэролайн.

Заметив пять пустующих мест, Джейсон спросил об отсутствующих фотографиях, и Лоренс пояснил, что там были самые удачные, на его взгляд, фотографии Холли, его жены Клер и его самого. Немного поколебавшись, он признался Джейсону, что ему кажется, это Холли забрала их с собой, прежде чем бесследно исчезнуть из города.

У Лоренса хранились два семейных фотоальбома: один со снимками, сделанными до его ухода на войну и другой с фотографиями семьи Клер, которую она создала после его мнимой гибели во Вьетнаме. Кэролайн не без оснований ожидала, что Джейсон с таким же интересом будет разглядывать не только первый, но и второй альбом – хотя бы для того, чтобы посмотреть, оставил ли Лоренс нетронутыми фотографии Дерека, безумного убийцы-маньяка.

Однако Джейсон даже не взглянул на второй альбом и, бросив взгляд на часы, внезапно заторопился, задав напоследок еще один вопрос:

– После исчезновения Холли высказывались предположения о том, что Дерек сексуально домогался своей падчерицы, поэтому оставил ее в живых. Насколько я понял из вашего телеинтервью, вы считаете такие предположения абсолютно лишенными всякого смысла.

Все еще находясь во власти воспоминании о тех счастливых годах, Лоренс не сразу сумел ответить Джейсону. После немного затянувшейся паузы он тихо проговорил:

– Когда-то Клер сама была подвергнута сексуальному насилию со стороны отчима... Я знаю, что история иногда повторяется, но я совершенно уверен в том, что Клер не допустила бы этого с нашей дочерью.

Кэролайн заметила, что в глазах Джейсона мелькнуло облегчение и даже радость, но это было лишь мгновение, и она решила, что ей показалось.

В следующую секунду Джейсон решительно поднялся с кресла.

– Ну что же, спасибо за интересный разговор. Теперь я знаю все, что мне нужно. Но если вдруг мне понадобится что-то уточнить, могу я снова обратиться к вам? Вы будете дома в ближайшие несколько часов?

– Мы будем дома весь день, – заверил его Лоренс.

– Вы уже решили насчет Холли? – вмешалась в разговор Кэролайн. – Вы включите ее историю в ваш будущий фильм?

– Полагаю, да, – ответил Джейсон. – Я позвоню вам через пару недель и тогда скажу наверняка.

Кэролайн сразу поняла, что он лжет. Но почему черт побери?!

После ухода Джейсона Лоренс и Кэролайн долго стояли обнявшись. Наконец он спросил:

– Что ты думаешь об этом разговоре? Только честно!

– Сначала Джейсон Коул очень мне понравился... но потом я его почти возненавидела.

– Ты считаешь, он не включит историю Холли в свой фильм?

– А ты как думаешь?

– Мне кажется, не включит, – вздохнул Лоренс и с огромной нежностью посмотрел на Кэролайн. Стараясь справиться с разочарованием, он стал утешать ее: – Ничего не поделаешь, Кэролайн. Мы же не можем заставить его... На свете так много горя, так много пропавших детей, так много отчаявшихся родителей...

Кэролайн слушала Лоренса, но не могла согласиться с ним. Больше того, она не могла понять зачем Джейсон Коул вообще приходил к Лоренсу.

Но что-то ей подсказывало, что разговор со знаменитым режиссером будет иметь неожиданное продолжение.

Глава 28

– Доброе утро! – улыбнулся Джейсон, глядя на взрослую Холли и невольно сравнивая ее с детской фотографией из альбома Лоренса.

Теперь у нее были волосы почти такой же длины, как в детстве. Золотистые кудри все так же непокорно вились, светящимся ореолом обрамляя нежное лицо.

– Можно мне войти?.

– Конечно! Входи! – мягко улыбнулась ему Холли. На круглом дубовом столе лежал раскрытый блокнот. Один из нескольких стульев был придвинут к столу. Очевидно, Холли уже успела поработать.

– Ты писала? – спросил Джейсон. Он был теперь первым человеком, которому Холли давала прочитать написанное.

– Нет, – покачала головой Холли. – Просто сидела у окна и глядела на небо, на облака, на деревья...

– И мечтала о счастье? – догадался Джейсон. – Да, – смущенно потупилась она. Ей хотелось сказать, что она мечтала... о нем.

Джейсон понял это без слов и замер на месте, боясь спугнуть это долгожданное волшебное мгновение.

И все же он был вынужден нарушить очарование.

– Холли, я хочу спросить тебя, – осторожно произнес он, чувствуя, как замирает сердце. – Этот вопрос давно мучает меня.

– О чем ты хочешь спросить, Джейсон? – подняла она на него свои огромные выразительные глаза.

– Помнишь, ты рассказывала мне о том, что случилось в твоей семье в один февральский вечер... Ты тогда сказала, что твой родной отец погиб во Вьетнаме. Но ты никогда ничего о нем не рассказывала. Холли ты помнишь своего отца.

Джейсон хотел убедиться в том, что и отец, и дочь всем сердцем желали найти друг друга и снова жить одной семьей. Встреча с Лоренсом абсолютно убедила его в искренней любви того к пропавшей дочери, но теперь он хотел услышать от самой Холли, как она относилась к своему отцу.

Выслушав вопрос Джейсона, она внезапно отстранилась от него и направилась к туалетному столику. У Джейсона упало сердце. Значит, отношения между Холли и ее отцом были не такими простыми, как ему казалось?

Помедлив несколько секунд, Холли достала из своей сумочки несколько фотографий и повернулась к Джейсону.

– Кажется, я тебе еще не показывала их. Это фотографии моей семьи.

Они уселись рядом на диван, и Холли протянула Джейсону пять фотографий, которых не хватало в альбоме Лоренса, и еще две, на которых были запечатлены близнецы – брат и сестра Холли.

– Это единственные семейные фотографии, которые ты сохранила? – тихо спросил Джейсон.

– Да. У нас было два фотоальбома, и я могла забрать их с собой, когда уезжала из города, но... я даже не знаю, почему я этого не сделала.

«Потому что сердце подсказывало тебе, что отец жив», – подумал Джейсон, но вслух ничего не сказал.

Фотографии, показанные ему Холли, были ярким и недвусмысленным свидетельством любви Лоренса и Клер. Сердце Джейсона болезненно сжалось, когда он узнал в свадебном платье Клер то самое платье, в котором Холли в первый раз явилась к нему в кабинет.

– Ты любила своего отца, Холли?

– О да, – печально кивнула она. – В раннем детстве я его просто обожала. Став старше, я еще лучше поняла, каким он был замечательным человеком. Ему было всего семнадцать, когда он женился на маме, и через год на свет появилась я. Он стал отцом в восемнадцать лет. Уже тогда он обладал огромным чувством ответственности. Он работал в нескольких местах, да еще учился на вечернем отделении. Но я не помню его усталым или раздраженным. Он всегда был радостным, любящим, ласковым... Рядом с. ним я всегда чувствовала себя центром вселенной.

– Я должен тебе кое-что сказать, Холли, – внезапно осипшим голосом произнес Джейсон, и она озабоченно нахмурилась, услышав нотки серьезной торжественности.

– Рассказав мне о выпавших на твою долю страданиях, ты невольно заставила меня вспомнить о давних событиях, и это не давало мне покоя. Поскольку я не мог понять, почему меня так встревожил твой рассказ, я поручил одному опытному в таких делах человеку разузнать для меня кое-что. Холли, выяснилось, что твой отец вовсе не погиб во Вьетнаме. В него выстрелил Дерек и оставил, раненного, умирать в джунглях. Однако вскоре Лоренса нашли вьетнамцы и забрали в плен. Ему удалось бежать только через семь долгих лет. Он вернулся на родину всего через восемь месяцев после того, как Дерек расправился с твоими близкими и ты была вынуждена бежать из дома...

– Нет, не может быть, – побелевшими губами прошептала Холли, словно умоляя его сказать, что все это неправда. Потом радость от того, что отец не погиб во Вьетнаме, все же пересилила, и она едва слышно проговорила: – Наверное, он пытался отыскать меня... но не мог.

– Он ищет тебя до сих пор, Холли, – мягко сказал Джейсон. – Он верит, что в один прекрасный день ты все же найдешься.

Холли захлестнули противоречивые эмоции. Она задыхалась от радости, боли, счастья и горя одновременно.

– Значит, он жив, – сдавленно прошептала она.

Но где же он, Джейсон?

– Он живет всего в нескольких милях отсюда.

– Так вот к кому ты ездил сегодня утром!

– Да, именно к нему.

– Значит, ему известно, что я жива, и он ждет меня, – лихорадочно пробормотала она, вставая с дивана.

– Ничего подобного, – спокойно возразил Джейсон. – Он не знает, что ты здесь. Он даже не знает, что мы с тобой... знакомы.

– Ты ему ничего не сказал?

– Нет. Сначала я хотел убедиться в том, что и ты хочешь снова увидеть своего отца.

– Но почему я должна не хотеть этого? – удивилась Холли.

– Теперь это уже не имеет ровно никакого значения. Почему бы нам не отправиться к твоему отцу прямо сейчас?

Во время недолгой поездки Джейсон рассказал ей все, что ему удалось узнать о Лоренсе Элиоте. Он рассказал ей и о Кэролайн, и о том, что они с Лоренсом, судя по всему, сильно любят друг друга.

Когда они подъехали к дому Лоренса, Холли повернулась к Джейсону и прошептала:

– Спасибо тебе...

Когда Кэролайн увидела подъехавшую к дому машину, ее сердце сильно забилось, предчувствуя что-то очень важное. Потом она увидела Джейсона Коула, открывавшего пассажирскую дверь. Оттуда появилась молодая женщина с золотистыми, кудрявыми волосами, и Кэролайн чуть не, заплакала от радости.

Открыв дверь перед светловолосой незнакомкой, она едва сумела прошептать:

– Боже... Холли!

– А вы... Кэролайн? – осторожно спросила та.

К Кэролайн наконец вернулся дар речи, и она сказала

– Да, меня зовут Кэролайн. Я очень люблю вашего отца и готова была жизнь отдать за этот момент... за момент вашего возвращения, Холли! – Едва справляясь с горячими слезами счастья, она показала рукой в сторону двора: – Он там, Холли... Он в конюшне... Идите к нему!

В конюшне пахло свежим сеном. Этот запах мгновенно перенес Холли в далекое детство, когда отец приводил ее в конюшню, чтобы она могла погладить бархатную морду пегого пони.

Лоренс стоял у дальнего стойла, ласково разговаривая с лошадью. Холли тут же вспомнила чудесное ощущение от прикосновения к мягкому бархату лошадиной морды.

– У нее такой мягкий нос, – вслух произнесла она чудом всплывшую из глубин памяти детскую восторженную фразу.

Сильная спина Лоренса напряглась и замерла. С самого утра он думал и говорил. о своей пропавшей дочери, и вот теперь, когда он зашел в конюшню проведать больную лошадь, к нему явился ее призрак и даже заговорил с ним, повторяя давние детские слова. Лоренс нисколько не испугался призрака, но его смутил не совсем знакомый голос. Этот голос принадлежал не девочке, но молодой женщине.

Он резко повернулся...

Перед ним стояла его златокудрая дочь!

– Папочка! – выдохнула она по-детски и залилась слезами счастья.

Они медленно прошли через цветущий луг и уселись на пригретую солнышком зеленую травку на берегу ручья.

Здесь, среди дурманящего аромата луговых цветов и тихого плеска голубых волн прозрачного потока, Холли и Лоренс рассказывали друг другу о своей жизни, интуитивно стараясь не говорить о том, что могло причинить боль.

Лоренс рассказывал, как стал ветеринаром, о том, как недавно принимал роды у Кати, о чудом – выжившем ее последнем щенке и, в конце концов, о своей любви к Кэролайн. Но он не сказал Холли ни слова о семи годах мучительного плена во вьетнамских джунглях. Не рассказал он ей и о том, как многие месяцы в отчаянии бродил по улицам разных городов в тщетной надежде отыскать пропавшую дочь, как при виде девичьих золотых волос у него начинало бешено колотиться сердце и каким горьким было разочарование, когда он понимал, что это опять не Холли...

А Холли рассказала отцу? как стала писательницей, о том, что живет теперь среди дикой северной природы на Аляске. Но она не сказала отцу ни слова о тех страшных годах, когда она не жила, а существовала и выжила только потому, что создала для себя вымышленный мир счастья и добра.

Она не сказала ни слова отцу о том февральском вечере, когда обезумевший Дерек расправился со всей семьей, хотя Лоренс осторожно предлагал ей поделиться своими переживаниями, чтобы облегчить боль воспоминаний. Благодаря Джейсону Холли уже сумела выговориться и выплакать свое горе, поэтому не хотела теперь обрушивать на плечи отца новую боль и новые страдания. Она только сказала, что все произошло очень быстро.

Эта была правдой, хотя для маленькой Холли те страшные минуты показались вечностью.

В разговорах прошло несколько часов, но ни Лоренс, ни Холли даже не заметили, как пролетело время.

Когда они уже подходили к дому, им навстречувышла Кэролайн. В ярких лучах полуденного солнца ее волосы отливали медью, изумрудные глаза сияли счастьем, но где-то в самой глубине мерцали искорки неуверенности и сомнения.

– Отец сказал, что вы собираетесь пожениться, – приветливо улыбнулась ей Холли – Я очень рада за вас обоих.

– Спасибо – с облегчением выдохнула Кэролайн. – Я тоже очень рада этому.

– И я! – подхватил с улыбкой Лоренс.

– Джейсон видел, как вы оба вышли из конюшни и направились к ручью, а потам уехал. Он сказал, что ему нужно срочно вернуться в Лос-Анджелес – сказала Кэролайн.

– Понятно! – пробормотала Холли, явно расстроенная этим сообщением.

Но перед отъездом он просил меня передать тебе вот эти номера телефонов, – торопливо добавила Кэролайн, доставая из кармана листок бумаги и протягивая его Холли. – Эта его домашний телефон, а это – служебный. Он сказал, что весь уик-энд пробудет дома, а на работе его можно будет застать в понедельник с утра до трех часов дня, а потом он улетит в Даллас.

Холли взяла протянутый ей листа к бумаги, и на ее лице появилась озабоченное выражение.

– Холли, Джейсону очень хотелась, чтобы ты позвонила ему, – осторожно проговорила Кэролайн и про себя добавила: «И он очень боялся, что ты этого не сделаешь». – Должно быть, он уже прилетел в Лос-Анджелес. Если хочешь, можно позвонить ему домой прямо сейчас. Тебе никто не помешает.

– Ват именно! – подхватил Лоренс, – Мы с Кэролайн как раз собирались пойти проведать нашу пациентку в конюшне. Так ведь, Кэролайн?

– Разумеется!

– Спасибо – потупилась Холли, – Но я позвоню Джейсону позже.

– Она не станет звонить ему, – со вздохом сказала Кэролайн спустя много часов, когда была уже полночь.

Они с Лоренсам молча лежали в постели, вспоминая все невероятные и волнующие события дня.

Холли предоставили просторную и уютную комнату, которая ждала ее так много лет! Возможно, Холли тоже не спалось после треволнений дня. Кэролайн потихоньку положила листок с телефоном Джейсона прямо на ночной столик рядом с ее кроватью и поставила туда же телефонный аппарат.

– Мне кажется она любит его, – пробормотал Лоренс.

– С чего ты это взял? – лукаво улыбнулась Кэролайн, любящими глазами глядя на Лоренса. – Ведь ты даже ни разу не видел их вдвоем!

– Не видел, но, как только речь заходит о нем, ее лицо преображается. Она любит его, но что-то ей мешает признаться в этом и ему, и самой себе.

– Пожалуй, ты прав, – вздохнула Кэролайн. И он тоже любит ее, очень любит... Но, как и ты, понимает, что ей что-то мешает. Поэтому-то он и боялся, что Холли так и не позвонит ему.

– Неужели мы допустим, чтобы это случилось?

– Ни за что!

Ближе к полудню Кэролайн суетилась на кухне, готовя легкий обед. Вошедший на кухню Лоренс сделал ей знак, и она с загадочным видом вышла, оставив его наедине с дочерью.

Через некоторое время она вернулась на кухню, таинственно улыбаясь.

– Мы с Кэролайн приняли важное решение, – пояснил Лоренс удивленной Холли.

– Должно быть, вы решили сегодня пожениться, – улыбнулась она.

– Есть более важное дело. По крайней мере на данный момент, – возразил Лоренс. – Кэролайн только что заказала тебе билет на трехчасовой рейс в Лос-Анджелес.

– Но я вовсе не собираюсь так быстро уезжать от тебя, отец! Мы только вчера нашли друг друга! запротестовала Холли.

– Теперь мы уже никогда не расстанемся, – мягко улыбнулся ей Лоренс. – А вот Джейсон завтра летит в Даллас. Мы с Кэролайн считаем, что ты должна лично поговорить с ним, прежде чем он покинет Лос-Анджелес. Ты не согласна с нами?

После долгой напряженной паузы Холли наклонила голову и тихо сказала:

– Да, мне действительно необходимо поговорить с ним. И это лучше сделать не по телефону...

– Значит, договорились! Через час мы должны выехать в аэропорт.

Холли молча кивнула, потом встревожено проговорила:

– Я даже не знаю, где он живет.

– Но ведь у тебя есть номер его телефона! – улыбнулся Лоренс. – Позвони и выясни его адрес. Или, если хочешь, это могу сделать я или Кэролайн.

Холли покачала головой. Она хотела, чтобы ее появление в доме Джейсона оказалось для него полным сюрпризом.

Но как это сделать?

– Рейвен! Она наверняка знает адрес Джейсона!

– Рейвен? Кто это? – почти хором спросили Лоренс и Кэролайн.

– Это деловой партнер Джейсона. Она обеспечивает юридическую поддержку всех его сделок. Правда, я никогда не встречалась с ней лично, но она всегда помогала мне. Помнится, она говорила что ее номер есть в телефонном справочнике...

Жестокая схватка между смертью и едва зарождающейся жизнью закончилась. Смерть победила.

Это случилось час назад, после короткого приступа опоясывающей боли случился выкидыш. Потом настyпил полный покой. Рейвен не чувствовала никакой боли.

Ее бесценный ребенок погиб, и ей теперь хотелось одного – погибнуть вместе с ним. Птица смерти убила плод ее любви!

Рейвен знала наверняка, что, Ник был бы рад этому ребенку, но теперь она получила еще одно доказательство того, что ей не суждено быть матерью.

Телефонный звонок показался ей звоном погребального колокола. Она решила, что, эта звонит Ник, и не стала брать трубку. Зачем? Ей нечего было ему сказать.

На потом она подумала, что если, не снимет трубку, он сам приедет к ней из Санта-Барбары без всякого предупреждения. Haкaнуне вечерам она звонила ему, в Санта-Барбару и бодро солгала, что чувствует себя немного лучше.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, Рейвен сняла трубку.

Звонила Холли. Извинившись за беспокойство, она спросила, не знает ли Рейвен адрес Джейсона Коула.

– Конечна, знаю. Собственно говоря, он живет недалеко от моего дома, – нахмурилась Рейвен, потирая лоб. – Но разве он не у вас? Его секретарша сказала мне, что, он проведет весь уик-энд на Аляске, в Kaдьякe.

– Я звоню не из Кадьяка, а из Сиэтла, – пояснила Холли. – Вчера Джейсон тоже был здесь, на потом... в общем, это длинная история. Он оставил мне номер своего домашнего, телефона, чтобы я позвонила ему, но я решила сегодня же прилететь в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с ним лично. Но если вы считаете, что, это... что вы не должны разглашать эти сведения, то...

– Нет-нет, – торопливо возразила Рейвен. – Подождите немного, Холли, я только достану свой блокнот...

Рейвен встала с кресла, машинально хватаясь за подлокотник в ожидании приступа дурноты, которые так часто накатывали на нее несколько, дней, но, к ее удивлению, никакой дурноты она не почувствовала, хотя потеряла очень много крови.

Больше того. Она чувствовала себя совершенно здоровой! Удивляясь собственным ощущениям; Рейвен пошла в гостиную за своим блокнотом, потом вернулась к телефону и продиктовала Холли домашний адрес Джейсона Коула.

– С вами все в порядке, Рейвен? – раздался в трубке сочувственный голос Холли. – У вас такой печальный голос...

– Мне действительно не по себе, – неожиданно для самой себя призналась Рейвен.

– Что с вами случилось? – участливо спросила Холли. – Я прилечу в Лос-Анджелес в половине шестого. Может, мне зайти к вам?

У Рейвен сдавило горло от благодарных слез.

– Спасибо, Холли, но я должна сама с этим справиться: К тому жe мне надо как следует выспаться...

– Вы уверены, что вам не нужна моя помощь?

– Да, вполне уверена, – заставила себя улыбнуться Рейвен. – Со мной все будет в порядке. Буду рада встретиться с вами как-нибудь в другой раз.

– Мне бы тоже хотелось лично познакомиться с вами, Рейвен.

На этом их разговор закончился.

Рейвен долго смотрела на телефон, размышляя о том, что ей нужно позвонить сначала доктору Саре Роквелл, а потом Нику.

Сара просила немедленно сообщить ей, если что-нибудь будет не так, но Peйвен, не понимая, что подвергает себя серьезной опасности, решила не звонить, а просто явиться завтра к ней в кабинет.

Однако связаться с Ником было необходимо. Она хотела сообщить ему, что боли прекратились и что она намерена сейчас же лечь спать. Это позволит ей избежaть его встревоженных звонков.

Прежде чем снова увидеться с Ником; ей необходимо было собраться с силами.

Беременность закончилась печально, но, странное дело, Рейвен все еще продолжала чувствовать ее симптомы: близкие слезы, резкие перепады настроения, напряженность сосков.

Поначалу она была озабочена этим, но потом даже обрадовалась этой иллюзии продолжавшейся желанной беременности..

Когда она наконец позвонила Нику, оказалось, что он уехал на верховую прогулку с девочками. Рейвен сказала подошедшей к телефону матери Ника, что ей теперь гораздо лучше, что она хочет как следует отоспаться и поговорит с Ником завтра утром.

Глава 30

Холли не удалось неожиданно появиться на пороге квартиры Джейсона. Знаменитый актер и режиссер жил в пентхаусе тщательно охраняемого многоквартирного дома. Как только она вошла в отделанный мрамором холл, дорогу ей вежливо, но решительно преградил привратник грозного вида.

Выслушав ее объяснения, он предложил ей оставить вещи внизу, в комнате для гостей, и тут же позвонил по внутренне и связи в квартиру Джейсона Коула. Спустя несколько секунд Холли уже поднималась в специальном лифте на самый верхний этаж дома.

Открылись двери, и на пороге пентхауса показался улыбающийся Джейсон.

– Здравствуй, Холли!

– Мне необходимо поговорить с тобой, – стараясь не выдать волнения, произнесла она.

– Входи!

Джейсон провел ее в гостиную, где Холли, отказавшись присесть на удобный диван, встала позади него, словно щитом, прикрываясь его массивной спинкой.

– Джейсон, мне необходимо кое-что у тебя выяснить, – тихим, но решительным голосом сказала она.

– Спрашивай, я готов ответить на все твои вопросы.

Сделав глубокий вдох для успокоения, Холли произнесла давно отрепетированную мысленно фразу:

– Я хочу знать: могло ли случиться так, что мы с тобой провели бы весь уик-энд всего в нескольких милях от дома моего отца, а ты бы так и не сказал мне, что нашел его?

– Да, могло, – спокойно ответил Джейсон.

Это спокойное признание неожиданно взбесило ее.

Как он смел присвоить себе право лишить ее отца во второй раз?!

Для Холли встреча с живым отцом была невероятным счастьем, хотя она сама все эти годы, не искала его и наверняка никогда бы не узнала о том, что ее отец, жив и давно разыскивает ее. Но для Лоренса эти семнадцать лет бесплодных поисков были мучительным испытанием. Неужели Джейсон так жесток, что мог никогда не сказать ему о том, что его дочь Холли жива и что он даже знает, где она живет?!

Да, он мог сделать это. Он сам только что подтвердил ее худшие предположения. Теперь ей не оставалось ничего иного, кроме как уйти. Уйти навсегда. И больше не вспоминать об этом удивительном и одновременно очень жестоком человеке. Однако, ее сердце жаждало объяснений такой жестокости.

– Но почему?! Если бы я рассказала тебе, что не помню своего отца или что в детстве мы часто ссорились, ты бы со спокойным сердцем оставил и его и меня в полном неведении?

Джейсон видел обиду Холли чувствовал, ее уверенность в том, что он совершил предательство по отношению к, ней, и ее отцу. Он понимал, что теперь ему придется сражаться за ее любовь, и единственным оружием могла быть только правда.

– Если бы я был уверен в том, что встреча с отцом принесет тебе больше горя, чем счастья, я бы не сказал тебе о том, что он жив.

– Если бы ты был уверен! Если знаменитый кинорежиссер счел бы сцену встречи неудачной, то он и и вовсе не стал бы ее устраивать?!

– Да, Холли, именно это я и хочу сказать.

– Джейсон, я многим тебе обязана, но теперь я готова возненавидеть тебя...

– Позволь мне объяснить свои намерения, – мягко остановил ее гневный монолог Джейсон.

В ответ Холли нехотя кивнула. Она не могла говорить, потому что душившая ее ярость внезапно утихла под ласковым взглядом Джейсона.

– Представь себе на минуту, что мы персонажи твоего романа, – тихо начал он. – Ты главная героиня, а я герой.

– Ни один из сотворенных мною героев не поступил бы так жестоко, как ты! – вырвалось у нее.

– Ты ошибаешься, Холли. Я прочитал все твои книги и знаю, что в подобных обстоятельствах твои герои поступили бы точно так же, как я. И мотивы их поведения были бы такими же, как мои.

Он сделал паузу, пристально глядя в огромные глаза притихшей Холли.

– Твой отец вполне мог оказаться монстром. Он мог оказаться жестоким самодуром, а то и насильником собственной дочери. Я не мог позволить судьбе нанести тебе еще один удар. Мне необходимо было убедиться, что твой отец действительно любит тебя и что ты сама не питаешь к нему неприязни, а то и обостренной ненависти. Разве не так поступили бы герои твоих книг?

На этот вопрос Холли могла дать только положительный ответ. Джейсон увидел, как тень сомнения тает в ее глазах, уступая место искрящейся надежде.

– Я люблю тебя, Холли. Именно поэтому и сделал так, как сделал. Я люблю тебя.

– Ах, Джейсон!..

Он шагнул к ней и увидел в ее глазах нескрываемую любовь и надежду на счастье.

Еще вчера Джейсон с нетерпением ждал этого сладостного момента, когда они оба откроют друг другу свои глубокие чувства, но теперь он не смел шевельнуться. Затаив дыхание, он наслаждался минутой высшего блаженства, упиваясь любовью, которая светилась в огромных глазах желанной женщины.

Какое-то время оба стояли молча, любуясь друг другом. Потом в них возобладало желание прикоснуться друг к другу.

С невероятной нежностью Джейсон коснулся губами ее уст и с радостным удивлением ощутил их ответное движение. Ни один мужчина никогда не целовал Холли, но она безошибочно, женским инстинктом поняла, как нужно отвечать на поцелуй любимого...

Их поцелуи и ласки становились все более горячими.

– Боже мой, Холли... – хрипло прошептал Джейсон, с трудом останавливая себя.

Они оба уже лежали на диване.

– В чем дело, Джейсон? – удивилась Холли. – Я хочу любить тебя... хочу, чтобы ты любил меня... прямо сейчас...

– Разве ты не хочешь немного подождать с этим? – Все таким же хриплым шепотом спросил Джейсон, сдерживая свое мужское естество.

– Подождать?

– Да, до нашей свадьбы, до первой брачной ночи…

Она медленно покачала головой, продолжая улыбаться чуть припухшими от страстных поцелуев губами.

– Нет? Ты не хочешь выйти за меня замуж?

– Яне хочу ждать... Я хочу любить тебя и быть любимой тобой, а официальное бракосочетание – всего лишь формальность... К чему ждать, если наши сердца и так уже повенчаны?

– Да любимая, да!

Он ласково обнял ее голову обеими ладонями, любуясь ее невинной страстью, но Холли заметила мелькнувшую в, его глазах озабоченность.

– Ты боишься, что я в первый же раз забеременею? – догадалась она.

– Нет, – покачал он головой, – Это было бы просто замечательно...

– Тогда что тебя беспокоит?

– Я боюсь сделать тебе больно, Холли – признался он.

– Но это невозможно, Джейсон! – воскликнула Холли. – Ты просто не можешь причинить мне боль!

Твоя любовь не может сделать мне больно!

Их тела слились в любовном экстазе. Каждый старался доставить другому наслаждение, отдавая всего себя. Джейсону в этом помогал его опыт, а не знавшая до сих пор мужчину Холли руководствовалась горячей любовью и врожденным женским инстинктом. Оба испытали радость узнавания и блаженство всецелого обладания друг другом.

После того как страсть была немного утолена, они лежали обнявшись, наслаждаясь сладостной истомой.

– Я много писала о любви, – прошептала Холли, но даже не подозревала, как это прекрасно...

Улыбнувшись, Джейсон ласково коснулся губами ее сияющих глаз и тихо проговорил:

– До сегодняшнего дня я тоже не знал, что такое любовь, хотя, признаюсь, не был девственником...

– Они были готовы весь вечер провести в постели, но оба помнили о Лоренсе: целых семнадцать лет безуспешно искавшем дочь и наконец нашедшем ее.

Чтобы Холли могла спокойно поговорить с отцом по телефону, Джейсон пошел вниз, в холл за оставленными ею у привратника вещами.

Лоренс, подошел к телефону после первого же сигнала. Холли рассказала ему о своей любви к Джейсону, и о том, что они собираются пожениться, в июле. Она сказала, что будет счастлива, если он и Кэролайн смогут приехать к ним на свадьбу, которая состоится в Барроу, на Аляске.

– Мы обязательно приедем! – радостно заверил ее Лоренс.

Прежде чем попрощаться, Холли негромко сказала:

– Папа, мне нужно кое о чем тебя спросить.

– Спрашивай!

– Что ты подумал, когда Джейсон пришел к тебе вчера утром? Ты решил, что я послала его на разведку?

– Честно говоря, мне это и в голову не приходило, откровенно признался Лоренс. – Уверен, ты сама не знала, что он был у меня. Разве не так?

– Я действительно не знала об этом, – подтвердила Холли. Ей хотелось сказать отцу, что она в любом случае захотела бы его увидеть, как бы чудовищно ни изменила его жизнь, но вместо этого сказала лишь: Прошу тебя, не сердись на Джейсона...

– А почему я должен на него сердиться? – удивился Лоренс. – Уверен, он поступил так из любви к тебе, Холли. За эти семнадцать лет я мог сильно измениться, и не в лучшую сторону. Он просто не хотел причинить тебе боль. И знаешь что...

Он невольно остановился, прежде чем сказать вертевшиеся на языке слова. Они были совершенно искренними, и все же его охватили противоречивые чувства.

Справившись с собой, Лоренс продолжил:

– Знаешь, Холли, если бы для тебя было лучше больше никогда не видеться со мной, я был бы целиком и полностью за такое решение Джейсона.

– Рейвен.

– Рейвен?!

Они снова занимались любовью. На этот раз ощущения были еще острее, а наслаждение еще глубже и сильнее. Лежа в блаженной истоме в объятиях друг друга, они молчали, и вдруг Холли произнесла это имя.

– Надо пригласить ее на нашу свадьбу, – пояснила она своему будущему супругу.

– Хорошо, – без колебаний согласился он. – А почему ты вдруг об этом заговорила?

– Если бы она не позвонила мне и не настояла на личной встрече с тобой в Лос-Анджелесе, мы бы никогда не познакомились... Кроме того, мне кажется, ей понравится на Аляске.

– Хорошо, – согласился Джейсон, подумав, что в Лос-Анджелесе мало найдется людей, искренне полагавших, что эту Снежную Акулу может тронуть дикая северная природа. – Я и не подозревал, что ты с ней так хорошо знакома.

– Я на самом деле совсем с ней не знакома, но очень хотела бы этого. Знаешь, сегодня днем я позвонила ей, чтобы узнать твой – адрес. Она была такой печальной...

– И она сама сказала тебе, что ей грустно?

– Да, но не захотела принять мою помощь. Завтра я позвоню ей и приглашу на нашу свадьбу, ладно?

Глава 31

Брентвуд, штат Калифорния

Понедельник. 15 мая

Рейвен еще ни разу не доводилось видеть Ника в сильном гневе, но она догадывалась, что он вполне способен на это. Мелоди однажды рассказала ей, как ужасно он рассердился на некую девицу по имени Жанетт, которая попыталась внушить Саманте и самой Мелодии свои представления о роли женщины в обществе и семье. Да и сама Рейвен помнила, как Ник рассказывало своей бывшей жене Дендре, о том, что она пыталась тайком сделать аборт.

Однако, вернувшись домой, в понедельник вечером, она увидела Ника в таком взбешенном состоянии, что замерла на месте от изумления.

У Рейвен был тяжелый день, до отказа заполненный встречами и переговорами. Ник несколько раз пытался дозвониться до нее, но в конце концов оставил эти бесполезные попытки и передал через секретаря, что будет ждать ее после работы в ее собственном доме.

Кстати, Ник был не единственным человеком, которому в тот день так и не удалось дозвониться до Рейвен. Холли тоже пришлось передать через секретаря приглашение на свадьбу с Джейсоном и номер телефона, по которому ее можно будет застать в ближайшее время.

Доктор Сара Роквелл также оказалась среди недозвонившихся. Рано утром Рейвен была в клинике, но Сары не оказалось на месте, потому что ее срочно вызвали принимать сложные роды. Медсестра тщательно записала все, что рассказала ей Рейвен, взяла кровь на анализ и, назначив повторную встречу с врачом на следующее утро, заодно записала ее на необходимые процедуры.

Во второй половине дня Сара Роквелл несколько раз пыталась дозвониться до Рейвен, и та знала об этом, но не горела желанием перезванивать врачу. Она и так знала, что анализ крови подтвердит самопроизвольное прекращение беременности и доктор будет настаивать на обязательном выскабливании, чтобы избежать нежелательных осложнений.

Выполняя просьбу Рейвен – соблюдении конфиденциальности, Сара Роквелл не стала оставлять подробное сообщение через секретаря, а лишь просила перезвонить ей в клинику или домой....

Войдя в дом и увидев разгневанного Ника, Рейвен подумала, что Сара, должно быть, успела позвонить ей домой и, когда к телефону подошел мужчина, по всей видимости, живущий с Рейвен, все рассказала ему, не чувствуя себя обязанной скрывать от него информацию о неудачной беременности.

Но почему он так разозлился? Должно быть, это из-за того, что она не сумела сохранить жизнь их общего ребенка, зачатого в любви. Значит, он тоже считает ее птицей смерти....

Ник Голт глядел затуманенными от ярости глазами на стоявшую перед ним великолепно одетую красивую женщину с безупречной фигурой. Сейчас он, видел в ней только бездушную эгоистку, способную убить нерожденного ребенка, чтобы сохранить свое красивое тело и свою независимость. Расчетливая совратительница мужских сердец, она предала его и его дочерей!

Короче говоря, Ник видел перед собой Белоснежную Акулу!

Ярость ослепила его, иначе он бы сердцем почувствовал, что с его Белоснежкой случилось что-то неладное. Ее синие глаза потеряли блеск и стали безжизненными, кожа приобрела зеленоватый, болезненный оттенок.

– Когда я вошел, работал твой автоответчик, и я случайно услышал сообщение твоего гинеколога. Может, послушаем теперь вместе? – ледяным голосом проговорил Ник, вне себя от жгучей ярости.

– Ник... – осторожно начала Рейвен, но тут же осеклась, не в состоянии продолжать. В висках бешено застучала кровь, к горлу подступил удушливый комок слез.

– Я хочу, чтобы мы вместе прослушали эту запись! – со стальной решимостью повторил Ник.

Автоответчик стоял на низком столике у окна. Рейвен подошла к нему и нажала на кнопку воспроизведения. Она не могла смотреть ни на разгневанного Ника, ни на роскошные розы за окном, поэтому уставилась на бездушный аппарат.

– Рейвен, это Сара Роквелл, – донеслось из динамика. – Мне очень жаль, что мы не встретились сегодня утром в моем кабинете и что я не смогла днем дозвониться вам на работу. К сожалению, я не могу сообщить вам результат анализа крови. Дело в том, что пробирка случайно упала и разбилась. Завтра утром, часам к восьми, вы должны снова явиться в клинику и повторно сдать кровь. Лаборатория, по вине которой разбилась пробирка, сделает экспресс-анализ бесплатно, и к одиннадцати часам, когда вы придете ко мне на прием, я уже буду иметь результаты. Насколько мне известно, операция по выскабливанию матки назначена на двенадцать, так что прошу вас с вечера ничего не есть и не пить. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, звоните мне в любое время. Если же у вас усилится кровотечение или поднимется температура, вызывайте «скорую помощь».

Запись закончилась, и автоответчик принялся перематывать магнитофонную ленту. Все еще глядя на аппарат, Рейвен тихо сказала:

– Я. не хотела, чтобы ты знал об этом.

– Ну конечно! – взорвался Ник. – Если бы я узнал о том, что ты собираешься убить моего – а может, даже и не моего? – ребенка, это стало бы серьезной угрозой развитию наших отношений в нужном для тебя русле! Так?! Ведь ты отлично помнишь, как изменилось мое отношение к Дендре после того, как я узнал о ее намерении тайком сделать аборт!

Слушая эти ужасные обвинения, Рейвен чувствовала, что готова умереть. Вчера она потеряла ребенка, сегодня – любимого... Зачем ей теперь жить на этом свете? Со смертью она обретет желанный покой и избавление от мучительной боли.

А как же Ник? Он должен знать правду!

Он считает, что она собиралась убить его ребенка! И что? Она действительно убила его. Ее бесплодное чрево убило крохотную отважную жизнь.

Нет, он должен знать правду! Он должен знать, что Рейвен не обманывала и не предавала его!

Невероятным усилием воли она заставила себя взглянуть в лицо Нику.

– Это был твой ребенок, Ник... Наш ребенок... И я потеряла его. Я так старалась сохранить его, так старалась... Но у меня ничего не получилось.

– Что? – растерянно пробормотал Ник, не веря своим ушам. – Что ты сказала, Рейвен?

– Вчера у меня был выкидыш. Схватки и кровотечение начались еще в четверг вечером. Сегодня утром я была в клинике, чтобы лабораторным анализом подтвердить факт выкидыша и пройти необходимую в таких случаях процедуру выскабливания...

– Боже мой, любимая, – пробормотал Ник, чувствуя себя безмерно виноватым. Заключив Рейвен в объятия, он всем телом ощутил ее боль, страх и крайнюю усталость, граничившую с изможденностью. Почему же ты, мне ничего не сказала? Я должен был быть рядом с тобой в этот уик-энд!

– Я не хотела, чтобы ты знал об этом, – бесстрастно повторила Рейвен. Она была в его объятиях, но мысленно, находилась очень Далеко от него.

– Но ведь потом ты бы рассказала мне о ребенке, о нашем ребенке, правда?

– Да, конечно. Если бы беременность развивалась нормально, я бы непременно рассказала тебе об этом. Я знаю, ты бы с радостью принял этого ребенка в свою семью.

– Ребенка? А тебя, Рейвен?

Казалось, его вопрос смутил Рейвен. Немного помолчав, она тихо сказала, пожав плечами:

– Мне казалось более важным, чтобы ребенок был рядом со своим отцом, сестрами и бабушкой и дедушкой.

По ее телу пробежала мелкая дрожь, заставив Ника встревожено взглянуть в мертвенно-белое лицо Рейвен.

– Тебе нужно в постель, – торопливо проговорил он и заметил, как в ее глазах мелькнуло удивление она не ожидала проявления такой нежной заботы. – Кстати, я принес тебе кое-что...

В ее затуманенном болью и усталостью мозгу мелькнула дикая мысль, красноречиво отразившаяся на бледном лице;

Поняв все с одного взгляда, Ник обиженно проговорил:

– Неужели ты думаешь, что в такой момент я могу говорить о каком-нибудь сексуальном неглиже?

– Я... я не знаю, – смутилась Рейвен, услышав в его голосе укор.

– Ты должна знать, что я не из тех мужчин, для которых женщина лишь объект утоления сексуальных потребностей. – Ник достал из кармана небольшую коробочку красного бархата. – Надеюсь, тебе понравится. Я хотел бы всегда видеть тебя в этом.

Дрожащими пальцами Рейвен взяла коробочку и открыла ее. Внутри, на алом бархате, ослепительным блеском сияло бриллиантовое колье, такие же серьги и перстень.

– Ник... – жалобно выдохнула Рейвен, – но...

– Выходи за меня замуж, Рейвен, – тихо сказал Ник, с любовью глядя в ее наполненные слезами счастья глаза.

– А как же твои девочки?

– Должен признаться, – улыбнулся Ник, – до вчерашнего вечера я не знал, как лучше поступить. Но вот вчера вечером, вернувшись из Санта-Барбары, мои девочки созвали семейный совет и спросили у меня, люблю ли я тебя, и если люблю, то что собираюсь делать дальше.

Он снова улыбнулся, губами осушая покатившуюся по щеке Рейвен слезинку.

– Они любят тебя, Рейвен. И я тоже... Я очень люблю тебя.

Рейвен казалось, что все слезы она выплакала еще вчера, но они теперь хлынули с новой силой.

– Позволь мне побыть с тобой, Рейвен... Ведь это был и мой ребенок, – прошептал Ник. – Позволь мне завтра пойти вместе с тобой к врачу...

Рейвен молча кивнула, благодарно улыбаясь сквозь слезы.

– Я люблю тебя, Ник, я очень тебя люблю...

Глава 32

– Это Николас Голт, – представила Ника Рейвен, когда в кабинет вошла Сара Роквелл, и добавила тише: – Он отец моего ребенка...

– Здравствуйте! – улыбнулась Нику Сара.

– Здравствуйте, доктор! – эхом откликнулся взволнованный Ник. – Мне бы хотелось быть рядом с Рейвен во время всех процедур, назначенных ей на сегодня... – Увидев мелькнувшее в глазах доктора удивление и сомнение, он поспешно добавил: – Дело в том, что я обещал Рейвен быть рядом с ней и все время держать ее за руку, так что у нас с вами, доктор, просто нет иного выхода.

– Ну хорошо, – согласилась Сара Роквелл. – Тогда приступим к делу.

Осмотр занял всего несколько минут. После этого Рейвен села на кушетке вместе с Ником и стала ждать дальнейших действий врача.

– Как вы себя чувствуете, Рейвен? – спросила Сара.

– На удивление хорошо. С самого воскресенья не было ни болей, ни кровотечения, и мне удалось выспаться...

– Вы все еще чувствуете себя беременной?

– Да, – смутилась Рейвен. – Наверное, это действие оставшихся в крови гормонов.

А почему бы им не остаться? – улыбнулась Сара. – Утренний анализ крови показал значительное повышение уровня гормонов беременности по сравнению с прошлой неделей. Судя по результатам осмотра и анализов, вы действительно беременны, Рейвен.

– Беременна? Но... – Она осеклась, боясь сказать хоть слово протеста против чудесным образом сохранившейся в ней крошечной жизни.

– Очевидно, то, что показалось вам выбросом тканей эмбриона, на самом деле было лишь большим сгустком крови.

– Что это значит, доктор? – не выдержав, вмешался в разговор Ник.

– Это значит – повернулась к нему Сара Pоквелл, – что у Рейвен была всего лишь угроза выкидыша. Тот факт, что схватки и кровотечение полностью прекратились, свидетельствует о том, что кризис миновал и угрозы выкидыша не существует. Кровотечение в первые двенадцать недель беременности – явление нередкое. Если оно не приводит к настоящему выкидышу, то никакого влияния на дальнейшее развитие беременности не оказывает. Мне кажется, теперь у вас все будет в полном порядке и малыш родится в срок. – Она снова улыбнулась и добавила: – А теперь обсудим график ваших дальнейших посещений, Рейвен.

Как только Сара вышла из кабинета, Ник порывисто обнял Рейвен и крепко прижал ее к себе. Так они сидели некоторое время. Потом Рейвен легко отстранилась от Ника и тихо сказала:

– Ник, с нашим ребенком теперь все будет в порядке. Я чувствую это! Я чувствовала с самого начала, что наш малыш победит смерть!

– Давай пока не будем говорить об этом девочкам, – тихо предложил переполненный радостью и волнением Ник.

– Хорошо, – легко согласилась она. – Наверное, не стоит обрушивать на их детские головы сразу столько неожиданных новостей.

– Я люблю тебя, Рейвен, и знаю, что ты станешь настоящей матерью не только нашему общему ребенку, но и Саманте и Мелоди...

В его словах звучало столько любви, что сердце Рейвен сладко таяло, купаясь в ласковом тепле его голоса.

Она любима! Она любит!