По правую руку высилась неприступная цитадель с гигантскими медными пушками для отражения нападения возможного агрессора, который вторгся бы в Англию с моря. По левую - располагалась Дровяная гавань, куда доставлялся с Балтики скандинавский лес. На дальнем конце виднелись Уильямские королевские продовольственные склады, а прямо перед собой можно было видеть островок, где в 1582 году сэр Френсис Дрейк, спустя два года после того, как он обогнул земной шар, установил свой компас.
      - Дух захватывает! - воскликнул Чарлз.
      Затем экипаж повез их по Юнион-стрит к мосту Стоун-хаус Проехав центром Плимута, Дарвин нашел, что это - шумный процветающий город со множеством прекрасных зданий. Вдоль узких мощенных булыжником улиц тянулись жилые дома, построенные при Елизавете и Якове, с богато украшенными верхними этажами.
      В Девонпорте Фицрой показал вознице, как выбраться из лабиринта улиц на небольшую возвышенность, расположенную прямо над Королевскими военно-морскими доками.
      - Вот он! - вскричал капитан. - Не красавец ли? Чарлз почувствовал, как ухнуло куда-то его сердце: без мачт и переборок "Бигль" производил впечатление деревянного скелета.
      - Он больше похож на потерпевшее крушение судно! - сорвалось у него с языка.
      Капитан Фицрой остался невозмутим.
      - Это потому, что вы понятия не имеете, каким он станет после окончания ремонта. Сегодня тринадцатое сентября. А распоряжение снарядить "Бигль" во вторую экспедицию мы получили четвертого июля. И поскольку надо было менять палубу и ремонтировать значительную часть верхних построек, я добился разрешения поднять верхнюю палубу. Для морского судна это огромное преимущество, оно существенно улучшит условия всех, кто находится на его борту, - как-никак восемь лишних дюймов в кормовой части и двенадцать - в носовой для еды, сна и работы. Видите ли, Дарвин, - темное красивое лицо Фицроя светилось гордостью, - я поклялся не жалеть ни расходов, ни усилий, с тем чтобы наша маленькая экспедиция имела все, чего только можно добиться с помощью моих средств и трудов.
      Чарлз подумал о восемнадцатифутовых потолках в комнатах нижнего этажа у них в Маунте и о десяти-двенадца-тифутовых - в спальнях верхнего: "Мы меряем футами, а Фицрой - дюймами".
      Капитан между тем продолжал:
      - Днище практически все сгнило. Мы обшиваем его двухдюймовыми еловыми досками. Поверх этого слоя будет другой - медный, а между ними - войлочная прокладка.
      - Но разве вы сможете все это закончить к десятому октября?
      - Отплытие перенесено на двадцатое.
      Чарлз с облегчением вздохнул: у него будет больше времени, чтобы привыкнуть к виду этого деревянного скелета там, внизу.
      Постепенно опустилась ночь, как бы окутав тонкой завесой угольной пыли и доки, и корабли. Фицрой повернулся к Чарлзу:
      - Предлагаю отправиться ужинать в наш "Королевский отель" на Фор-стрит, это совсем рядом. Управляющий, мистер Лавинг, мой друг, он о нас позаботится. На рассвете там подают отменный завтрак. Потом мы двинем прямо на "Бигль", и я представлю вас нашим офицерам, покажу, где вы будете жить. Вы человек сухопутный, но "Бигль" вас переделает. Да и что может быть на свете прекрасней, чем корабль, несущийся по ветру на всех парусах!
      В небе среди клочьев бегущих облаков поднялось теплое лимонно-желтое солнце. Когда они пришли в док, то увидели, что по корпусу корабля уже снуют с инструментом в руках плотники, похожие на деловитых муравьев. Капитан Фицрой провел Чарлза по всему судну, прочитав ему при этом целую лекцию по мореходству, из которой тот усвоил лишь небольшую часть. Голос молодого капитана звенел от возбуждения.
      - Новая обшивка добавит судну около пятнадцати тонн водоизмещения и почти семь тонн веса. Руль у нас будет сделан по чертежам капитана Лайхоу. Вот здесь, в камбузе, вместо обычного очага поставят печь Фрэзера с духовкой. Громоотводами, которые изобрел Гаррис по прозвищу "Гром и молния", - он сам приедет сюда, чтобы помочь их установить, - мы оборудуем не только все мачты, но и бушприт, и даже утлегарь. Веревки, паруса и рангоутное дерево у нас самого лучшего качества. А все каюты будут отделаны красным деревом. Сейчас специально для нас строят несколько превосходнейших лодок. Их конструкция и крепление таковы, что они выдержат любой шторм...
      У Чарлза голова шла кругом: столько раз ему приходилось спускаться в люки на носу и на корме, снова подыматься наверх, заходить и выходить из еще не отстроенных кают, кают-компании младших офицеров, спального помещения для мичманов, лазарета, склада корабельных парусов и угольного погреба.
      - Каким же идиотом я был вчера вечером, сэр, сравнивая "Бигль" с судном, которое потерпело крушение!
      - Скажу вам только одно, Дарвин: от берегов Англии никогда больше не отправится вторая такая экспедиция, снаряженная, как наша, чтобы обогнуть земной шар и нанести его на карту! А сейчас разрешите представить вас моим коллегам-офицерам.
      Офицеры "Бигля" были не в парадной форме: белые летние брюки, на плечах золотые галуны вместо эполет. Капитан Фицрой одно за другим перечислял их имена:
      - Джон Уикем, старший лейтенант, строевой офицер, ведет корабль. Эдвард Чафферс, штурман. У каждого на судне свой начальник, которому он непосредственно подчиняется. Съемочными работами руковожу я: определяю, куда двигаться кораблю дальше и сколько времени продлится стоянка, чтобы завершить съемку.
      Чарлз приглядывался к своим будущим товарищам по плаванию. Джон Уикем - среднего роста, худощавый и гибкий, с обгоревшим на солнце лицом. Весь его облик говорил о властном характере. Формально не получив образования, он тем не менее был начитан, сам выучился испанскому, чтобы в случае надобности представлять капитана Фицроя на переговорах с южноамериканскими чиновниками. На судне капитана почитали как бога, на которого простой смертный не осмеливался даже взглянуть. Уикем же был его правой рукой; приказы, им отдаваемые, выполнялись быстро и неукоснительно: никто другой на борту не знал корабль лучше, чем он. Пристальный взгляд его агатово-голубых глаз, казалось, пронизывает насквозь.
      - Мистер Уикем, это Чарлз Дарвин. Он едет с нами в качестве натуралиста.
      - Добро пожаловать на судно, мистер Дарвин. Постараемся, чтобы плавание прошло для вас гладко.
      - Благодарю вас, мистер Уикем. А что, Огненная Земля и в самом деле такое страшное место, как мне рассказывали?
      - Еще страшнее. Но уверен, через все испытания вы пройдете целым и невредимым.
      Направляясь на корму, Фицрой заметил:
      - Во время первой экспедиции он нанялся на "Адвен-чер" простым матросом и за год дослужился до лейтенанта.
      Следующим капитан Фицрой представил лейтенанта Бартоломью Джеймса Саливена. С отличием окончивший
      Королевский военно-морской колледж, он был на два года моложе Чарлза. Когда Саливен учился на первом курсе, Фицрой заканчивал последний, но они стали друзьями. Некоторое время Саливен прослужил на "Бигле", участвуя в первой экспедиции, и сейчас Фицрой сам попросил направить его к себе на судно в качестве лейтенанта.
      Приятной наружности, с копной темных волос над высоким лбом, с карими глазами, широким скуластым лицом, Саливен был необычайно разговорчив, что никак не вязалось с его плотно сжатым ртом. Все сходились на том, что он "достоин пальмовой ветви за красноречие". Он родился на берегах Фалмут-Харбор: отец его служил морским офицером, так что море было "написано ему на роду". Несмотря на свои двадцать лет, он носил форму как заправский моряк. Добродушный, открытый, Саливен любил свою службу и рассчитывал со временем стать адмиралом. В дополнение к своим многочисленным флотским талантам он был талантлив и в дружбе. Чарлза он приветствовал с шумной сердечностью. Первыми его словами были:
      - Вот уж не думал, что встречусь с внуком доктора Эразма Дарвина! Что за великий человек! И какой медик и писатель! Я дважды перечитывал его "Ботанический сад"! В детстве отец, бывало, читал мне его стишок:
      Ответь, о смертный, на вопрос: Ужель от хлеба красен нос? То старый эль - ужель неясно - Всех с носом оставляет красным.
      Правда, моим любимым было другое его стихотворение, где он пишет про огонь, землю и "необъятный небосвод".
      В лазарете Чарлз встретился с человеком, которому суждено было за время путешествия стать одним из самых преданных его друзей, двадцативосьмилетним Бенджамином Байно. Разница в их возрасте составляла шесть лет, но выглядели они одногодками. Родился Байно на Барбадосе в английской семье, и на учебу его послали в Англию. Диплом врача он получил в марте 1825 года, был зачислен в военно-медицинский корпус и по счастливой случайности получил назначение на "Бигль" помощником хирурга. Когда в 1828 году капитан Фицрой пришел на корабль, они подружились. Как раз во время снаряжения "Бигля" в новую экспедицию в июле 1831 года Бенджамин Байно сдал последние экзамены и ожидал теперь назначения на должность судового хирурга.
      Светлокожий, с серыми глазами, мягкий по натуре, он совершенно преображался, ухаживая за больным или раненым в своем лазарете - будь то офицер или любой другой член экипажа. Известно было, что однажды он накричал на пациента:
      - Вы хотите умереть, идиот вы эдакий! А я вам этого не позволю! Подумайте-ка лучше, что станет с моей репутацией. Черт меня подери, но я намерен сохранить вам жизнь, нравится вам это или нет!
      К больным он был "беспощаден" и не выпускал из лазарета матроса до тех пор, пока не убеждался, что тот в состоянии будет взобраться на верхушку грот-мачты.
      По какой-то необъяснимой причине главным хирургом на "Бигль" во время второй экспедиции Адмиралтейство назначило доктора Роберта Дж. Маккормика. Бенджамин Байно стал его помощником. К такому повороту событий он отнесся философски.
      - Все это лишь вопрос времени, - заметил Байно. - Я уважаю Маккормика. Человек он знающий, к команде относится заботливо. Единственный пациент, которому он ничем не может помочь, - он сам. Маккормик ненавидит тропики и жару. Они делают его больным - физически ли, умственно, не знаю. Адмиралтейство осведомлено о том, что его уже дважды приходилось возвращать домой из Вест-Индии. И зачем только им понадобилось снова подвергать его столь неприятным испытаниям?
      Затем капитан Фицрой подвел Чарлза к тому месту на верхней палубе, где предстояло закрепить ялик и два двадцативосьмифутовых вельбота, которые должны были опускаться в сторону кормы. После этого он показал его каюту на полуюте, за рулевым колесом с надписью: "АНГЛИЯ ЖДЕТ, ЧТО КАЖДЫЙ ИЗ ВАС ВЫПОЛНИТ СВОЙ ДОЛГ!".
      - Преимущество вашей каюты, - пояснил Фицрой, - в том, что вы попадаете туда прямо с верхней палубы. У вас, как и у меня, три окна в потолке, но моя каюта на нижней палубе, на уровне ватерлинии. Единственное неудобство для вас, что каюта расположена в кормовой части, где больше ощущается качка. Но вы к этому привыкнете.
      - Как все моряки?
      - Честно говоря, не все. Даже наш неустрашимый Уикем и тот страдает от морской болезни на более маленьких судах.
      Открыв дверь каюты, Дарвин застыл на месте от изумления, потом стал измерять ее шагами в длину и ширину.
      Последняя составляла немногим более одиннадцати футов. Часть площади при этом занимали пока что пустые книжные шкафы, полки для инструмента и выдвижные ящики. В центре каюты размечено было место для чертежного стола шесть с половиной на четыре с половиной фута.
      - Выходит, с боков остается всего по два фута! - воскликнул Чарлз.
      - В более широкой части - три фута, в узкой - два, - отвечал Фицрой. Для ходьбы можете рассчитывать на два фута вокруг стола. Ваш гамак мы подвесим вот в этом углу, поближе к выдвижным ящикам. Стоке, который будет проводить за столом большую часть дня, повесит свой гамак наискосок от вашего. Вы оба будете спать над столом, зато над головой у вас - целых два фута высоты до верхней палубы. За столом должен работать еще один человек мичман Филип Кинг. Могу себе представить, что для сухопутного человека помещение кажется тесноватым.
      Чарлз выдавил из себя:
      - Постараюсь использовать его в полной мере.
      - Так я и думал. Мне, правда, предлагали судно побольше, но я выбрал это, так как на опыте убедился в его исключительных качествах и надежности при самых коварных штормах. Размер - это далеко не все. Надежность корабля зависит прежде всего от основательнссти конструкции, знаний офицеров и мастерства экипажа. Ну, вы все еще не раздумали с нами плыть?
      - Нет, капитан. Мое отношение к плаванию подобно морскому приливу, только прибывает он не сразу, а небольшими волнами, - это мои сомнения и надежды, которые постоянно сменяют друг друга. Прошу извинить мне столь вымученное сравнение.
      На худощавом темном лице капитана Фицроя появилась дружелюбная улыбка.
      - Пойдемте знакомиться с остальными нашими офицерами. Они, быть может, и не подходят для королевского двора, но люди все славные...
      По прибытии в Лондон он нанес визит своему дальнему родственнику модному в аристократических кругах врачу Генри Холланду, жившему на Брук-стрит. Справившись из вежливости о новостях с момента их последней встречи за чаем в Мэр-Холле, тот, казалось, потерял всякий интерес к Чарлзу, предпочитая рассказывать о самом себе.
      - Семья еще ничего не знает об этом, но я усиленно ухаживаю за дочерью Сидни Смита, нашего остроумного и блестящего богослова. И я ей как будто нравлюсь.
      - Но, спрашивается, любите ли вы ее? - откликнулся Чарлз.
      - Не знаю... во всяком случае пока. Любовь в тридцать четыре года - в этом возрасте я женился в первый раз - отличается от любви в сорок два, когда у меня на руках четверо детей и прошел всего год, как я потерял жену.
      - Понимаю.
      - А поняли ли вы, когда мы виделись в Мэр-Холле, что я был без ума от Шарлотты Веджвуд? Я сказал ей, что у меня самые серьезные намерения. Она ответила, что уважает меня, что я ей нравлюсь, прибавив, что из меня, по ее мнению, получится заботливый муж. "Но, - закончила она, - я не смогу полюбить вас, как это ни печально".
      Однажды после полудня в дверь квартиры кто-то постучал.
      - Мистер Чарлз Дарвин?
      - Он самый.
      - Меня послал к вам капитан Фицрой. Отплытие "Бигля" снова переносится. На этот раз на четвертое ноября.
      Чарлз застонал.
      - Я тоже, как и вы, ненавижу ждать. Кстати, давайте познакомимся: Огаст Эрл, художник, нанят капитаном Фицроем, чтобы запечатлеть наше кругосветное плавание.
      - О, я так и думал, что вы художник. Вы чем-то на него похожи. Заходите. Хозяйка как раз собирается подавать чай.
      - С удовольствием. Вместо визитки я принес вам гранки своей новой книги.
      Чарлз прочитал заголовок: "Описание девятимесячного пребывания в Новой Зеландии". Ему достаточно было перелистать несколько страниц, чтобы убедиться, что пишет Эрл хорошо. Проглядывая книгу, Чарлз одновременно украдкой изучал лицо художника, его фигуру. Хотя Эрлу и было уже тридцать восемь, гладко выбритая кожа его лица оставалась по-мальчишески чистой и свежей, без единой морщинки, а брови - густыми и черными. На нем были широкие свободные матросские брюки, мятая белая рубаха (жилетки он не носил), стоптанные башмаки, небрежно повязанный черный галстук и круглая широкополая матросская шляпа.
      И отец и брат Эрла были профессиональными художниками, прошедшими школу Королевской академии. Огаст, можно сказать, родился прямо в мастерской. Он не хотел заниматься ничем иным, кроме живописи, и свои первые работы, всем на удивление, выставил в академии в возрасте тринадцати лет. Со времени окончания наполеоновских войн он много путешествовал, добираясь до таких отдаленных мест, как Австралия, Карфаген, земли берберов в Северной Африке, Чили, Индия, где его привлекали не только экзотические ландшафты, но и жизнь, хозяйство и войны примитивных племен. Аборигены, которые охотно принимали его, немало потешались при виде взрослого человека, размазывающего краски по куску дерева или холста.
      Тем временем хозяйка принесла чай и легкую закуску, и Эрл набросился на них прямо-таки с волчьим аппетитом.
      Самоучка, он необычайно много читал и за счет этого был неплохо развит. О пережитом он рассказывал с поистине детской непосредственностью, особенно о своих стычках с англиканскими миссионерами во времена, когда ему пришлось жить и заниматься рисованием среди племени маори. Его образ жизни настолько шокировал миссионеров, что они обвинили художника в разлагающем влиянии на аборигенов и начали кампанию по изгнанию Эрла с острова.
      - Они приписали мне отсутствие религиозности! Между тем, пока я жил на Тристан-да-Кунья, я каждое воскресенье вел по утрам богослужение в англиканской церквушке. Вообще я верю в божественное провидение. А вы?
      - Я тоже. Более того, приглашение отправиться на "Бигле" просто невозможно объяснить без божественного вмешательства.
      Вскоре после ухода Эрла посыльный из книжного мага" зина Родуэлла принес Чарлзу пакет. Вскрыв его, он, к величайшему своему восторгу, обнаружил там книгу Чарлза Лайеля "Основы геологии" - подарок капитана Фицроя.
      Генсло написал Дарвину рекомендательные письма к ботанику Роберту Броуну, писателю, автору многочисленных путевых очерков Уильяму Бэрчеллу, а также президентам Геологического и Зоологического обществ и директору Британского музея, но почему-то не включил в этот список Лайеля. Между тем Чарлз знал, что они встречались, когда в 1826 году Лайель провел в Кембридже целую неделю. Может быть, Генсло не написал ему в силу расхождения их взглядов? Не оспаривая фактов, касавшихся изменений в земной коре, замечательно описанных ученым, Генсло считал вопиюще ошибочными выводы, сделанные Лайелем.
      Что касается Чарлза, то он очень хотел повидаться с ученым, который в свои тридцать три года, обобщив новейшие данные, опубликовал книгу, вызвавшую ожесточенные споры, но которая вместе с тем оценивалась некоторыми как "самое авторитетное пособие по геологии".
      Еще в 1795 году шотландский геолог Джемс Хеттон выпустил свою "Теорию земли", где говорилось: "Не следует рассматривать святое писание в качестве учебника по геологии или какой-нибудь другой науке". Но его книга, написанная трудным языком, оставалась мало кому известной. В отличие от Хеттона Чарлз Лайель писал великолепно.
      Дарвин зачитался далеко за полночь. Теперь ему легко было увидеть, почему Генсло не мог принять взглядов Лайеля. Ведь первый, в полном соответствии с Библией, измерял геологическое время всего несколькими тысячелетиями. Школа Генсло полагала, что, после того как господь бог создал мир и населил его, как сказано в книге Бытие, он разочаровался в созданных им существах и ниспослал на их головы катастрофу, чтобы уничтожить Землю и опять начать все сначала. Что же касалось Чарлза Лайеля, то он связывал геологические процессы и явления с силами, действовавшими беспрерывно и равномерно на протяжении миллионов лет.
      Подобный взгляд был настоящей революцией. Хотя Адам Седжвик и пришел к частичному признанию серии катастроф, он ни за что не хотел признать концепцию эволюционных изменений, вызываемых естественными силами, а не божественным промыслом.
      Шел уже второй час ночи, когда Чарлз задул свечу и, упав на кровать, продолжал неподвижно лежать в темной комнате, пытаясь вжиться в новую теорию, которую он только что проглотил. В памяти всплыли слова одного из тьюторов в колледже Христа:
      - Книги - это последние хранилища всего сущего. Хорошего и дурного. Истинного и ложного. Мудрого и невежественного.
      Чарлз рывком сел. "Зачем вдруг капитану Фицрою понадобилось посылать мне именно эту книгу? Странно, что он выбрал для меня такой подарок. Ведь в Лондоне немало толкуют о религиозном фанатизме Фицроя, который согласился взять меня на "Бигль" в качестве натуралиста главным образом из-за того, что в будущем я собираюсь принять духовный сан".
      Чарлз подошел к окну, выходившему на Адмиралтейство, отдернул шторы.
      Капитану Фицрою наверняка известно содержание книги Лайеля, ведь в прессе о ней было предостаточно полемики. Выходит, раз он все-таки послал ее, слухи о религиозности капитана явно преувеличены! Они, правда, знакомы не так уж давно, но за все это время Чарлз ни разу не слышал, чтобы Фицрой произнес что-нибудь подобное тому, что он однажды услышал от Генсло:
      - Мне невыносимо думать, что хоть одно слово из тридцати девяти статей доктрины англиканской церкви может быть изменено.
      Да и вообще капитан не упоминал ни об англиканской церкви, ни о религии в целом.
      Почувствовав облегчение, Чарлз снова лег.
      "Я отправляюсь на "Бигле" на целых три года не ради какой-то сверхидеи. В мою задачу не входит доказательство правоты или неправоты священного писания. Я еду просто для того, чтобы наблюдать и собирать. Океан, земля, горы - все они должны приоткрыть мне свои тайны. Что же касается теологии, то спорить о ней с капитаном Фицроем я не собираюсь".
      "В МОРЕ НЕТ ГОР"
      Когда Чарлз снова поднялся на то же самое возвышение в Девонпорте, откуда капитан Фицрой впервые показал ему "Бигль", он так и обмер от изумления. За те тридцать восемь дней, что он его не видел, гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя. Вся перестройка была завершена. Глаз его подметил и добротно обшитый планками корпус, и приподнятую верхнюю палубу, и переборки, и вздымающиеся мачты, и наверху, на корме, его чертежную. По сравнению с другими стоявшими на верфи судами бриг выглядел маленьким, но в его симметрии заключалась особая элегантность. На носу "Бигля" возвышалось небольшое резное декоративное изображение гончей ["Бигль" - по-английски означает "гончая". - Прим. пер.]. Судно располагало тремя светлыми отсеками, два из которых имели по три окна: один из них находился над чертежной, второй - над капитанской каютой, третий - над более вместительной кают-компанией младших офицеров, где они обедали, - имел по четыре окна с каждой стороны.
      Спускаясь к причалу, Чарлз увидел, что вся команда занята покраской носовой части судна. Поднявшись на палубу, он обнаружил, что плотники устанавливают выдвижные ящики в его каюте на корме и обшивают строгими панелями красного дерева стены офицерских кают и офицерской кают-компании.
      - Ну, как вам сейчас наша развалина?
      За его спиной стоял капитан Фицрой, чье худощавое красивое лицо выражало насмешливое удовлетворение. Чарлз покраснел.
      - Бриг просто великолепен. Даже сухопутный моряк вроде меня и то не может не восхищаться им.
      - Бригу положено только две мачты. Зато мы добавили по третьему парусу - для большей маневренности. По нашему мнению, это самое лучшее судно на здешней верфи. Главное, мой дорогой Дарвин, - это надежность конструкции. Без этого непременного условия роскошные панели красного дерева могли бы никогда больше не увидеть берегов Англии.
      В прошлый раз Чарлз успел побывать в Кларенских банях на Ричмонд-Уолк возле порта, названных так в честь принца Кларенского, который за год до этого приезжал на официальную церемонию открытия этого роскошного заведения. Капитан Фицрой перебрался на жительство в обнесенный стеной офицерский квартал, примыкавший к верфи. Дарвин же предпочел перевезти свои пожитки в меблированные комнаты одного из шести со вкусом обставленных доходных домов возле двух бань с бассейнами для плавания (там имелись холодный и горячий душ, парильня, отдельные банные кабины для купания и массажа). Свежая морская вода подавалась в бассейн прямо из Атлантического океана по чугунным трубам. Рекламное объявление в газете обещало, что дом, где поселился Чарлз, "располагает всеми удобствами", и так оно оказалось на самом деле: просторная, безукоризненно чистая спальня, гостиная и столовая, выходившие окнами на Гамоазский канал и зеленый ковер Эд куме кой горы.
      В день переезда было холодно и сыро, но после того, как Чарлз разместил свои книги на столах и полках, а вещи - в ящиках и комодах, новое жилище показалось ему весьма уютным местом для ожидания предстоящего отплытия. Всего в нескольких шагах отсюда находились расположенные при банях кофейня, газетная читальня, а также кондитерская. Неподалеку были и таверны: "Курс", "Охота", "Регата"; таверну "Фонтан" и "Гостиницу Томаса" посещали в основном морские офицеры.
      Спустя несколько дней младшие офицеры пригласили Дарвина с собой в интендантскую лавку возле верфи. Здесь были лейтенанты Уикем и Саливен, штурман Чафферс, доктор Роберт Маккормик, его помощник Бенджамин Байно, казначей Джордж Раулетт, а также художник Огаст Эрл. Офицеры развлекались тем, что, перебивая один другого, живописали ему страшную картину встречи с Нептуном, когда Чарлз впервые пересечет экватор. Хотя стоял уже конец октября, день выдался ясн:.:й, дул свежий бриз.
      Все находились в приподнятом настроении, будучи уверены, что сразу же после получения приказа корабль сможет отплыть немедленно, едва только с севера задует ветер, который позволит им двигаться на юг.
      Дружеская обстановка пришлась Чарзлу по душе. "Чудесный народ, думалось ему. - И не беда, если манеры немного грубоваты".
      Куда больше его заботило другое: их речь перемежалась морским жаргоном, так что большей частью он понимал столько же, как если бы говорили на древнееврейском языке.
      Время проходило с приятностью, хотя погода то и дело менялась, почти как в Северном Уэльсе: холод, бесконечные дожди, туман - и яркое солнце. Все дни он проводил на "Бигле", пытаясь не путаться под ногами матросов, которые под руководством парусных дел мастера продевали через паруса крепкие шкоты, с чьей помощью их можно будет поднимать, закреплять и быстро опускать на палубу, если разразится шторм. Чарлз обшарил на корабле все закоулки, изучил палубы и ют. На полубаке стояло легкое орудие, возле фальшборта, по обе стороны шкафута, - "хлопушки". Четыре медные пушки, стрелявшие девяти- и шестифунтовыми ядрами, находились в кормовой части. Двадцатипятифутовые вельботы были подвешены к шлюпбалкам на юте, а два двадцативосьмифутовых - прикреплены к рейкам на шканцах. Посередине размещалась самая большая из лодок, ял, внутри которого, чтобы сэкономить место, гнездился маленький бот. На корме пристроилась судовая шлюпка.
      В Плимуте Чарлз сделал свои последние покупки - ночные колпаки, чтобы не застудить голову во время сна, и резиновый плащ со специальным карманом для хранения питьевой воды.
      Вечерами он был занят не меньше, чем днем. Гордившийся красотой и надежностью своей гавани, Плимут превратился также в один из самых богатых культурных центров Англии. К семи часам Чарлз являлся на научные лекции, читавшиеся в "Атенеуме", портик которого с четырьмя дорическими колоннами выходил на Плимутский пролив. Клуб располагал превосходной библиотекой и роскошным конференц-залом. Только что вышедшие из печати книги он брал на Корнуэлл-стрит в греческом храме, носившем название "Частная библиотека"; на богослужения ходил в церковь св. Катерины, стены которой были искусно украшены деревянными панелями. Кроме того, он много гулял по городским улицам. В Плимуте процветала оживленная торговля рыбой, разгружались и нагружались суда, работали железоделательные, мыловаренные и цементные заводы, мануфактуры, производившие парусину и канаты.
      Чарлзу повезло с соседом, с которым ему суждено было делить и чертежный стол, и каюту, - девятнадцатилетним Джоном Лортом Стоксом, родом из Юго-Западного Уэльса. Во время совместной экспедиции "Бигля" и "Адвенчера" в 1825 году ему было всего тринадцать лет, и присматривавший за подростком капитан Филип Кинг уже тогда отмечал в нем "уравновешенность, постоянство и добропорядочность".
      Чарлз сразу же подружился со Стоксом, что было весьма кстати, потому что жить бок о бок в одной каюте им предстояло не один год.
      - Вы с ним поладите, - спокойно отозвался Фицрой. - Стоке - мой самый надежный союзник на "Бигле". Когда нам поручили эту вторую экспедицию, я попытался добиться для него повышения и должности своего помощника. Я писал в Адмиралтейство о том, что он заслуживает назначения на должность помощника главного гидрографа, тем более что никакой прибавки к жалованью этот пост не предусматривает.
      Капитан пожал левым плечом - жест, которым он обычно выражал свое разочарование.
      - Отказали. Чересчур молод. Но все равно я сделал его своим помощником - неофициально. Он - настоящий талант. Да вы сами увидите. А со временем и Адмиралтейство тоже.
      На мягкое, открытое лицо Джона Стокса приятно было смотреть: оно как нельзя лучше отражало его дружелюбный характер. Всегда свежевыбритый, с ясными дымчато-серыми глазами, с шапкой густых черных волос, разделенных на пробор с такой тщательностью, будто он пользовался при этом одним из своих гидрографических инструментов. Среднего роста, еще не раздавшийся в плечах, он говорил неторопливо, с мягким пембрукширским [Пембрукшир - одно из графств Юго-Западного Уэльса. - Прим, пер.] акцентом, никогда не допускал ни назойливости, ни грубости; уверенные движения его рук выдавали в нем прирожденного чертежника. Когда Чарлз спросил, не разочаровал ли его отказ Адмиралтейства, заметив при этом: "Один почет, говорят, не в счет", Стоке беспечно отвечал:
      - Отец отзывался об удаче так: "Не будешь надеяться - не поймаешь". Время у меня есть. На флоте я намерен оставаться всю жизнь и надеюсь, что в одной из будущих экспедиций стану капитаном "Бигля".
      Чарлз негромко рассмеялся:
      - С такой установкой, Стоке, вы дослужитесь до адмирала.
      - Не исключено. Пошли покатаемся? Небольшую лодку я смогу раздобыть.
      Находившийся на борту тринадцатилетний Чарлз Мастере начинал уже тосковать по дому, и они решили прихватить его с собой.
      Пристав в Мильбруке, они привязали лодку и двинулись берегом моря вдоль западного склона Эдкумской горы. Фермы и каменные амбары, похоже, стояли тут еще со времен крестовых походов. Деревня, через которую они проходили, располагалась в низине у подножия высоких холмов, под сенью величественной горы. К единственной дороге, пригодной разве что для повозки с осликом, лепились старой кирпичной кладки дома, оштукатуренные снаружи; лишь изредка попадались сады, вносившие разнообразие в окружавший их горный ландшафт. В самом конце деревни они увидели сельскую церквушку с кладбищем, за которым тропа начинала свой извилистый путь наверх.
      - Для меня ходьба - это жизнь! - радостно воскликнул Чарлз. - Когда я подчиняю себе горное пространство, взбираюсь ли я на вершину или спускаюсь, я чувствую себя человеком.