Седжвик вымученно улыбнулся.
      - Не переживайте. Все, кто учится, совершают ошибки. Примером могу служить я сам. Знаете ли вы, что меня всю жизнь изводили насмешками из-за моего убеждения, ЧУО те перемены, которые мы наблюдаем на земной поверхности, способно было произвести всего одно большое наводнение, или Всемирный потоп? В 1825 году я даже опубликовал статью, в которой изо всех сил стремился доказать абсолютнейшую реальность подобной катастрофы в сравнительно недавнем прошлом естественной истории Земли...
      В ответ на замечание профессора отец Чарлза и сестры утвердительно закивали головами. Они не находили в таком взгляде на мир ничего предосудительного. Разве в Библии, в шестой главе книги Бытие, не говорилось буквально: "И увидел господь... что велико развращение человеков на земле... И сказал господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо я раскаялся, что создал их".
      Один только Чарлз никак не выражал своего согласия. От профессора Генсло ему стало известно о поистине революционном выступлении, совсем недавно предпринятом Адамом Седжвиком перед своими коллегами.
      - В феврале этого года, - продолжал Седжвик, - когда я ушел с поста президента Геологического общества, то признал свое прошлое заблуждение. Дело в том, что мои суждения основывались не на обнаруженных мною самим свидетельствах ископаемой органической жизни, а на совершенно некритической вере в незыблемость библейских догматов. Сейчас я пришел к признанию того, что произошел вовсе не один какой-то потоп, а целая серия катастроф, изменивших земную поверхность. Все это в конечном счете и определило нынешнее расположение пород, так же как и их химический состав.
      Сюзан, чей живой ум отличался куда большей остротой, чем она обычно демонстрировала своим поклонникам, тут же спросила:
      - Да, но скажите-ка нам, какая сила вызвала к жизни все эти катастрофы?
      Публично признав перед всем миром свое многолетнее заблуждение, Седжвик, видимо, полагал, что заслужил теперь право надеть на себя власяницу смирения.
      - Сожалею, мисс Сюзан, но я просто не знаю этого. Тем временем на десерт подали приготовленное Энни печенье - "минутку" из взбитых сливок, яиц, розовой воды и сахарной пудры. Испеченные в духовке маленькие тонкие кружочки прямо-таки таяли во рту, и Адам Седжвик даже не заметил, как съел их целую дюжину.
      - Дарвин, на ближайшие три недели это будет для нас единственная вкусная еда.
      На следующее утро мужчины поднялись с первым лучом солнца. Отец Чарлза совершал свой часовой моцион по крутому лесистому склону холма - этот маршрут был известен в Шрусбери как "докторская тропа", тянувшаяся до самого Северна и еще на две мили вдоль его берегов. Нагруженная двуколка уже ждала профессора и Чарлза, готовая отправиться в путь. После возвращения доктора все трое плотно позавтракали: ведь до вечера никому из них не придется даже перекусить. Попрощавшись с сыном, отец добавил:
      - Береги себя, Чарлз, заклинаю тебя. Ты сам говорил мне, какая у Седжвика репутация: с утра до ночи он взбирается на вершины, как горный козел. Не вздумай себя изматывать, чтобы не надорваться.
      Чарлз не знал, что ему делать, удивляться или умиляться, настолько неожиданным было это проявление родительской заботы в устах отца. С детства он привык уходить один на целый день и бродить, где ему вздумается. Вслух он произнес:
      - Не беспокойся, отец. Я лазаю по горам и собираю свои коллекции так же легко, как дышу.
      ...Возвращаясь домой, он уже в сумерках обогнул Шрусбери с юга, все еще разгоряченный после двадцатипятимильного перехода по плодородной зеленой равнине, и вошел в городок через восточные ворота, пройдя мимо школы, где он когда-то без особого рвения учился и жил. Величественное здание из серого камня было по-своему приятным: наверху красовалась высокая башенка с часами, а рядом, почти вровень с ней, возвышалась узкая часовня с витражами - такая красивая, когда светило солнце, и такая холодная, сырая и унылая в зимнюю пору. Ежедневные утренние и вечерние молитвы там не были ему в тягость: за это время он успевал выполнять домашние задания, по понедельникам заучивая Цицерона и Вергилия, по вторникам - Пиндара и Феокрита, по средам - Тацита и Демосфена.
      Остановившись на минутку перед высокими двойными дверями, невольно внушавшими уважение, Чарлз снял рюкзак, опустил его на газон и предался воспоминаниям о давно прошедшей поре детства, которые неожиданно нахлынули на него, подобно дождю в горах Уэльса. Он снова увидел перед собой неумолимое расписание занятий на неделю, прибивавшееся гвоздями на доске в главном вестибюле: четверг - богослужение. Повторять Горация. Принести стихи по латыни. Гомер. Урок алгебры; пятница - богослужение. Повторять Гомера, Ювенала или Горация, Сатиры и Послания. Тацит. Плавт; суббота богослужение. Повторять Ювенала или Горация. Урок евклидовой геометрии...
      Вспоминая о семи проведенных здесь годах, Чарлз вздохнул: как мало способствовали они развитию его интеллекта. Ничего, кроме жалких крох из древней географии и истории. Рассматривая сейчас декоративную каменную решетку на крыше, он мучительно пытался постигнуть, какая существует связь между зазубриванием пятидесяти строк из Гомера или Вергилия во время утренней службы, с тем чтобы через час-другой исторгнуть их из себя одному из учителей, и образованием или даже просто воспитанием хороших манер и кругозора истинного джентльмена.
      Но это еще не все. Хотя за пребывание в школе брали недешево, кормили тут ниже всякой критики: иногда пища бывала несъедобной; умываться приходилось лишь холодной водой из таза; спали Чарлз и Эразм в дортуаре, где на тридцать воспитанников приходилось всего одно окно. Всякий раз, когда ученики пытались бунтовать против этих варварских условий, их попытки безжалостно подав-лялиеь директором школы доктором Самюэлем Батлером. Как-то в декабре, когда Чарлз только начал выздоравливать после тяжелой скарлатины, Эразм вызвал настоящую революцию, пожаловавшись отцу:
      "Кровать Чарлза сырая, как навоз. Чтобы согреться, ему необходимо второе одеяло".
      Доктор Дарвин написал доктору Батлеру, прося выдать его сыну второе одеяло, поскольку тот еще не поправился.
      Доктор Батлер отрицал, что у Чарлза сырая постель, утверждая, что все постельное белье прогревается над кухонной плитой, а жалобы поступают от мальчиков после того, как они возвращаются из дому, где их "балуют", и вообще он не может выделять одного ученика из всех остальных. Так что если доктор Дарвин, будучи уважаемым в округе врачом, все-таки убежден в необходимости второго одеяла для Чарлза, то он, доктор Батлер, вынужден будет пойти на дополнительные расходы, с тем чтобы вторым одеялом был обеспечен каждый из воспитанников.
      Снова надев рюкзак, Чарлз по главному коридору, разделявшему школу на две половины, вышел к дортуарам, рядом с которыми располагался директорский дом. Оттуда по нескольким каменным ступенькам он спустился на спортивную площадку и, пробежав ее наискосок, вышел лугом к Северну неподалеку от Уэльского моста.
      Если после уроков оставалось время, он частенько бегал этим маршрутом домой. Путь в один конец составлял всего милю, и, поскольку бегун он был отменный, ему требовалось не больше десяти минут. Стоило немного подняться по холму - и вот он уже в дальнем конце дарвиновского сада, где длинными рядами тянутся розы и азалии. Никогда не любил он надолго расставаться с Маунтом: для этого он был чересчур домашним и слишком привязан к своим родным. Побыть с сестрами и отцом он мог только сорок минут, но как дороги для него были их внимание и любовь!..
      Он умудрялся еще поиграть со своими собаками, Ниной и Пинчером, которых обожал, и скормить лошадям несколько кусков сахара с ладони, прежде чем умчаться обратно - садом вниз по холму, по мосту, вдоль берега реки, через луг и спортплощадку, вверх по крутым ступенькам, перепрыгивая через одну.
      - И как это ты не попадаешься? - спрашивала Чарлза младшая сестра Кэтти, похожая на него как две капли воды.
      - Когда я добегаю до реки и боюсь, что уже поздно, то молю бога, чтоб он мне помог.
      - Похоже, что бог не на стороне доктора Батлера, а на твоей.
      - Должно быть.
      Был поздний вечер, когда Чарлз вошел в парадную дверь Маунта. Сестры читали, собравшись все вместе в библиотеке. Вскочив, они по очереди расцеловали его в обе щеки. Каролина вызвалась наскоро приготовить ужин.
      - Тебя ожидает какое-то объемистое письмо из Лондона. Оно прибыло в субботу, два дня назад. Сейчас я его принесу, - сказала Сюзан.
      Тем временем вернулась Каролина с разогретой на пару жареной рыбой, вареным яйцом, хлебом с маслом и чаем.
      Чарлз, прямо-таки умиравший от жажды, первым делом набросился на чай. Но едва он приступил к еде, как появилась Сюзан с письмом.
      Почерк на конверте был ему не знаком. Орудуя пальцем, как ножом для разрезания бумаги, Чарлз вскрыл конверт. Внутри находились два письма: одно - от профессора Генсло из Кембриджа, другое - от Джорджа Пикока, члена ученого совета в Тринити-колледже и кандидата на звание профессора астрономии в Лаунде. В свое время Чарлз познакомился с ним на одной из пятниц у Генсло.
      Он начал с письма Генсло. Руки его задрожали.
      "Кембридж, 24 августа 1831 года.
      Мой дорогой Дарвин!
      Я полагаю, что скоро увижу Вас, так как убежден: Вы с радостью ухватитесь за предложение, которое скорей всего будет Вам сделано. Речь идет о том, чтобы отправиться на Огненную Землю и вернуться обратно через Вест-Индию. Пикок, который пошлет Вам это письмо из Лондона, обратился ко мне с просьбой порекомендовать ему кого-либо из знакомых натуралистов, который бы мог отправиться в плавание в качестве сопровождающего капитана Фицроя, посылаемого правительством с целью изучения юж. оконечности Америки. Я ответил, что считаю Вас наиболее подходящим человеком из всех, кто мог бы взяться за это дело. Я имею в виду не то, что Вы законченный естественник, а Вашу необыкновенную способность собирать коллекции, проводить наблюдения и отмечать все новое в естественной истории. Пикок берется устроить Ваше назначение... Капитан Ф. (как я понимаю) хочет, чтобы это был не столько натуралист, сколько компаньон: он дал понять, что не возьмет никого, кто не был бы рекомендован ему также как истинный джентльмен. Путешествие продлится два года, и если Вы возьмете с собой достаточно книг, то сможете изучить все, что душе угодно. Одним словом, я думаю, что лучшего шанса для человека, как Вы, исполненного духа отваги, просто невозможно себе представить. Не сомневайтесь, из-за природной скромности, в своих возможностях и не опасайтесь, что Ваша квалификация может оказаться недостаточной. Уверяю Вас, что Вы, по-моему, тот самый человек, который им нужен. Представьте себе, что Вашего плеча коснулся сам судебный пристав и преданный друг
      Дж. С. Генсло.
      P. S. Отплытие эксп. намечено на 25 сентября (самое раннее), так что времени терять нельзя".
      Когда Чарлз кончил читать письмо, он был бледен, глаза его затуманились. Сюзан сжала в ладонях длинное худое лицо брата.
      - Чарлз, что там такое? Я еще ни разу не видела тебя таким взволнованным!
      Голос его звучал, как из пустой бочки:
      - ..Предложение... невозможно... как гром среди ясного неба... На, читай, сама увидишь. Это от Генсло. Держи. Я буду сейчас читать другое, от Пикока.
      И он приступил ко второму письму.
      "Мой дорогой сэр!
      Вчера вечером я получил это письмо от профессора Генсло. Было, однако, чересчур поздно, чтобы тут же переправить его Вам почтой. Впрочем, не могу сказать, что сколько-нибудь жалею о подобной задержке, так как именно она-то и дала мне возможность повидаться с капитаном Бофортом из Адмиралтейства и изложить ему лично то самое предложение, которое я намерен теперь сделать Вам. Он полностью согласился с моим выбором, так что, считайте, отныне все зависит целиком от Вашего собственного решения. Я верю, что Вы примете мое предложение как возможность, которой нельзя ни при каких обстоятельствах пренебречь, и с огромным нетерпением буду ждать Вашей коллекции по естественной истории, привезенной из дальнего плавания.
      Капитан Фицрой, племянник герцога Крафтона, рассчитывает отплыть в конце сентября. Его задача прежде всего исследовать южное побережье Огненной Земли, затем посетить острова южных морей и возвратиться в Англию через Индийский архипелаг. Экспедиция ставит перед собой исключительно научные цели, так что ваше судно будет делать остановки достаточно длительные для того, чтобы Вы могли проводить Вашу работу по сбору естественнонаучной коллекции самым наилучшим образом.
      Сам капитан Фицрой - это образец офицера, усердно пекущегося об общем благе. У этого человека безупречные манеры, и остальные офицеры прямо-таки обожают его. За свои собственные деньги (а это 200 фунтов стерлингов в год) он берет с собой в плавание художника. Тем самым Вы можете рассчитывать на приятного компаньона, который наверняка будет всей душой стремиться войти в Ваше положение.
      Поскольку корабль отплывает в конце сентября, Вам, понятно, не следует тянуть с уведомлением о принятом Вами решении, которое надлежит направить капитану Бофорту и лордам Адмиралтейства.
      Адмиралтейство не склонно платить Вам жалованье, хотя Ваше назначение и является вполне официальным. Но Вам за их счет будет предоставлено все необходимое для плавания. Если же, однако, жалованье вам необходимо, я склонен думать, что его Вам определят.
      Искренне Ваш, мой дорогой сэр, Дж. Пикок".
      Это было похоже на удар молнии. Без всякого предупреждения ему подумать только! - предлагают совершить кругосветное путешествие... и в качестве не кого-нибудь, а натуралиста! Невероятно! Вместо того чтобы несколько лет сидеть сложа руки и ожидать места в приходе, он сможет повидать своими глазами Южную Америку, Анды, которые столь захватывающе описал Гумбольдт, Тьерра-дель-Фуэго, этот подлинный край света, Индийский океан... От изумления и восторга у него кружилась голова.
      Тем временем сестры прочли оба письма. Широко открытыми глазами смотрели они на брата, и на их лицах сменялась целая гамма чувств - от удивления до ужаса.
      Чарлз взволнованно ходил взад-вперед по зимнему саду, по обыкновению выражая в движении свои эмоции. Каролина, на правах хозяйки дома, озабоченно изрекла:
      - Ты не можешь принять этого предложения. Все-таки два года. Тьерра-дель-Фуэго! Плавать по опасным водам!
      - Ну и что? - прервал ее Чарлз. Его лицо выражало скорее удивление, чем досаду. - Такое везение выпадает только раз в жизни. Когда еще я получу возможность совершить кругосветное путешествие?
      Кэтти спросила:
      - Но, Чарлз, разве у тебя достаточно знаний, чтобы справиться со столь ответственным поручением? Что ты до сих пор собирал? Каких-то там жуков?
      - Генсло говорит, что достаточно. И Пикок с ним согласен. - Лицо Чарлза просветлело, и он со смехом заключил: - Пусть я и "незаконченный", но все же натуралист.
      Устроившись поглубже в плетеном кресле, он вытянул длинные ноги. Когда он опять заговорил, голос его был совершенно спокоен.
      - Давайте сперва договоримся: а что, собственно, понимать под словом "натуралист". Конечно, точно этого никто не знает. Скажем так: натуралист это человек, наблюдающий, изучающий, коллекционирующий, описывающий и систематизирующий все живое - будь то растения или животные.
      - Выходит, геолог, как твой профессор Седжвик, не натуралист? Ведь горные хребты - мертвые, не так ли?
      - ..Да... они не то же самое, что деревья, рыбы, пресмыкающиеся или жуки. Но, с другой стороны, горные хребты меняются под влиянием естественных сил, например ветра, дождя, наводнения, извержения вулкана... В общем, я смогу лучше ответить на этот вопрос, когда вернусь из плавания.
      Он встал, глаза его блестели, голос дрожал.
      - Да я уже в девять лет, как только стал ходить в школу преподобного мистера Кэйса, ничего на свете так не любил, как естествознание. Помните, я сам придумывал имена для растений и собирал все, что попадалось под руку: ракушки, монеты, минералы...
      - ..И еще каких-то скользких гадов, которых ты почему-то принес ко мне в комнату, - добавила Кэтти с язвительным смешком.
      - Страсть к собирательству была сильнее меня. Наверняка она врожденная: ни у одной из вас, ни у Раса нет ничего подобного.
      - Мы просто думали, что одного ненормального на семью больше чем достаточно, - парировала Сюзан.
      - Безусловно! А два года в Эдинбурге? Признаю, в хирургии я там явно не преуспел и в теории тоже. Лучшие мои часы - те, что я провел вне стен университета. Впрочем, профессоров мало интересовало, чем я занимаюсь после лекций. Я познакомился со множеством людей - и молодых, и старых. Нас всех объединяли общие интересы. Музей естественной истории находился в западном секторе, всего в нескольких минутах ходьбы... Ах, что это был за музей! Основал его профессор Роберт Джеймсон. А какую коллекцию птиц он собрал, какую научную работу там проводили!
      Нервы его были напряжены до предела и, протискиваясь во время хождения между белыми плетеными стульями, он движением пытался как-то унять неразбериху обуревавших его чувств.
      Музей естественной истории в Эдинбурге! Во главе его стояли два молодых, но уже опытных натуралиста - в свои тридцать три доктор Роберт Эдмунд Грант считался непререкаемым авторитетом в сравнительной анатомии и зоологии; Вильям Макджилливрей был моложе на два года.
      - Этот музей и был моим университетом, - с жаром продолжал Чарлз. - А его руководители уверовали и в мой неподдельный восторг, и в мою способность изучать то, что мне действительно нравится. Оба сделались моими друзьями и учителями. Они позволяли мне вместе с ними заниматься составлением каталога и анатомированием, и это стало моей школой. Доктор Грант часто брал меня с собой собирать живые организмы, которые оставались на берегу после прилива. Однажды на черных скалах Лейта мы нашли рыбу-пинегора.
      - Как она очутилась на берегу? - спросил я его.
      - Должно быть, на скалы она приплыла, чтобы метать икру, и осталась там, когда схлынула приливная волна.
      - Наверно, это все-таки необычно? - сказал я. - Если пинегор всякий раз при выведении потомства встречает такие трудности, как же он не вымер?
      Грант посмотрел на меня с явным одобрением.
      - Давайте-ка вскроем рыбу и посмотрим. Но сначала занесите все ее размеры в нашу тетрадь.
      Чарлз также записал тогда, что у пинегора чрезвычайно маленькие глаза. Грант вскрыл рыбу ножом, и они обнаружили, что в ее яичнике находилось большое скопление икринок розового цвета. Чарлз записал, что "икра выглядит нормальной и в ней не заметно глистов".
      С Макджилливреем они совершали длительные прогулки и частенько заглядывали на рыбачьи шхуны в Ньюхей-вене. Иногда рыбаки даже разрешали Чарлзу вместе с ними выходить на ловлю устриц. Чего только не попадалось в сеть! И все это он собирал и отмечал в своей записной книжке.
      Почти ежедневно находил он что-нибудь ненужное рыбакам: маленького зеленого эолида, моллюска с продолговатым скользким тельцем; Purpuralapillus, вид морской улитки, - Дарвин зарисовывал их, чтобы показать, как они выглядят, когда их извлекают из раковины.
      Его приглашали на заседания Вернеровского естественнонаучного общества, где ему довелось слышать доклады Джона Джеймса Одюбона о своих открытиях в мире птиц. Он познакомился со студентами и преподавателями из Плиниевского общества, которые собирались вечером по вторникам и заслушивали сообщения о новых открытиях в сфере естественных наук. Он сам дважды выступал перед аудиторией в двадцать пять человек: первый раз с изложением своего открытия способности к независимым движениям у яичек или личинок мшанки Flustra, морского беспозвоночного, с виду напоминавшего мох; а второй - чтобы доказать, что маленькие шарообразные тела, которые, как тогда полагали, являются ранней стадией Fucus loreus, коричневой морской водоросли, на самом деле были оболочками яиц червеобразной пиявки Pontobdella muri-cata.
      Естествоиспытатели были о нем столь высокого мнения, что его даже избрали членом правления. На второй год, когда Эразм перебрался в Кембридж, Чарлз по-прежнему оставался жить в их комнатах на Лотиан-стрит, меньше чем в двухстах метрах от университета, и завел себе новых друзей среди ботаников и биологов. Он учился набивать чучела, беря платные уроки, и в то же время занимался копированием сотен видов птиц из "Орнитологии" Брис-сона.
      - Потом Кембридж, профессор Генсло и, по крайней мере, сотня вылазок в окрестные болота, где мы с упоением собирали наши коллекции. - Голос его звучал так серьезно, что казался суровым. - Боюсь, что так и не смог убедить вас, а ведь мне предстоит убедить отца...
      В этот момент хлопнула входная дверь. Каролина вскочила с места:
      - Пойду посмотрю, какое у отца настроение. Если он устал - а это с ним теперь случается довольно часто, - лучше отложить и письма и твое красноречие до утра. Когда он вернется с прогулки, то будет больше расположен выслушать то, что, признайся, должно его поразить, мой дорогой Чарлз.
      Доктор Дарвин отправился спать сразу же после десерта. Чарлз сидел у себя в комнате, пытаясь заняться чтением. Но строчки расплывались у него перед глазами.
      Он пошел на конюшню, позвал собак и отправился на прогулку по темной и пустынной в этот час Северо-Уэльской дороге. Только после часа ходьбы он почувствовал усталость: еще бы, ведь за день он проделал немалый путь. Домой он вернулся без сил. Но заснуть все равно не мог. Он ворочался с боку на бок до тех пор, пока легкое летнее одеяло не перекрутилось жгутом, и, встав, ополоснул лицо холодной водой. Перед его покрасневшими от бессонницы глазами проходила череда тропических и экзотических земель: некоторые из них он увидел на картинках детской книги "Чудеса света", о других узнал из книг о путешествиях, которые он прочитал, - Гумбольдта, капитана Кука, адмирала Бичи ("Описание путешествия по Тихому океану и Берингову проливу") и Уильяма Дж. Бэрчел-ла ("Путешествие по внутренним районам Южной Америки").
      Открывшаяся перед ним возможность ошеломила его. Правда, натуралисты и раньше участвовали в морских экспедициях, хотя коллекциями занимались чаще всего судовые хирурги. Но чтобы столь престижное место на целых два года плавания предложили ему, никому неизвестному молодому человеку, выпускнику университета, казалось невероятным. И только когда уже должен был вот-вот забрезжить рассвет, вконец измотанному Чарлзу представился весь ужас двухлетней разлуки с домом, семьей, друзьями, прелестной Фэнни Оуэн, со всем, что он так любил. Прощайте удобства, налаженный быт, развлечения!
      Одевшись, он отправился вместе с отцом на прогулку по "докторской тропе" - через лес за домом, вдоль реки до самого конца имения и обратно. Они шли быстрым шагом. К их приходу завтрак уже был на столе.
      Чарлз терпеливо выжидал подходящего момента, ел мало, между тем как отец расправлялся с подогретой на пару треской, четырьмя крутыми яйцами, разрезая их ножом, телячьими почками, беконом на треугольных ломтиках тостов и кофе с горячим молоком, который наливал ему в огромную чашку Эдвард, одетый в утренний ливрейный фрак.
      И только когда Дарвин-старший сделал паузу за второй чашкой кофе, сын решил, что долгожданный момент наступил.
      - Отец, - начал он, - я получил одно необычное предложение.
      - Да? Какое именно?
      - Отправиться на два года вокруг света судовым натуралистом.
      - Натуралистом? Когда это ты успел им заделаться? Деликатного Чарлза бросило в краску.
      - Не формально, конечно. Но некоторый опыт у меня есть и способность учиться тоже.
      - А от кого исходит это предложение?
      - От нашего королевского военно-морского флота. Пораженный, доктор Роберт Дарвин уставился на сына.
      - Что? Тебе предложили офицерский чин?!
      - ..Нет, плавать я буду в качестве гражданского лица, но моя работа это часть топографических изысканий флота.
      Доктор Дарвин выпучил глаза от удивления.
      - Давай начнем сначала, Чарлз. Когда ты получил это диковинное предложение?
      - Вчера вечером. Когда вернулся из Северного Уэльса.
      - Почему же ты вчера ничего мне не сказал?
      - Ты был огорчен из-за смерти своего больного... Хотя он и умер от старости.
      Он вынул из кармана пиджака оба письма и протянул их отцу наискосок через стол.
      - Сперва лучше прочесть письмо профессора Генсло. А второе - от Джорджа Пикока из Тринити-колледжа. Он друг капитана Бофорта из Гидрографического управления Адмиралтейства.
      Доктор Дарвин читал письма нескончаемо долго. Чарлз пал духом, не увидев на лице отца ничего даже отдаленно напоминавшего удовлетворение, несмотря на похвалы в адрес его младшего сына. Когда он закончил письмо Генсло, на лбу у него только глубже обозначились морщины. Молча, не поднимая глаз, он начал читать листки письма Джорджа Пикока. Чарлз заметил, как бело-розовое лицо отца вспыхнуло и покраснело. Кончив чтение, он швырнул письма обратно.
      - Дурацкая затея! - заявил он без обиняков.
      - Дурацкая?! Это же официальная экспедиция королевского флота.
      - Все это не может впоследствии не повредить твоей репутации священника.
      - Повред... - Голос Чарлза осекся.
      Он встал, в возбуждении отошел к стрельчатому окну, потом вернулся обратно к столу.
      - А как же профессор Генсло? Неужели ты думаешь, он рекомендовал бы мне участие в экспедиции, если бы полагал, что это может бросить тень на мою репутацию из-за того, что я попаду в компанию недостойных людей?!
      - Да, но спешка! Не кажется ли тебе, - возразил отец, - что она вызвана тем, что твое место уже предлагалось другим и эти другие отказались? Вероятно, у них были для отказа веские соображения, вызывавшиеся самим судном или составом экспедиции.
      - Я не могу тебе на это ровным счетом ничего ответить. Я просто не знаю, но твое замечание вовсе не кажется мне таким уж логичным.
      - Ну а удобства? Никаких - и два года плавания! Об этом ты подумал?
      Чарлз протестующе махнул рукой. Доктор Дарвин взглянул сыну в глаза.
      - Принятие данного предложения означало бы с твоей стороны, что ты вновь намерен менять будущую профессию. После экспедиции ты уже не сможешь заняться ничем серьезным.
      Чарлз начал усиленно тереть глаза, как будто это могло помочь ему узреть истину.
      - Нет, я намерен стать священником, других планов у меня нет. Но ты же сам говорил, что раньше чем через два года прихода мне не получить. Разве не ты разрешил мне будущим летом отправиться на Тенерифе? С твоего благословения я и получал рекомендацию к владельцу торгового судна в Лондоне и договаривался об отплытии на июнь.
      Кровь разом отхлынула от лица Дарвина-старшего. Оно сделалось совсем белым, глаза ввалились. Сгорбившись сидел он в своем большом кресле.
      - И все-таки я говорю: для тебя эта затея не имеет никакого смысла.
      Чувствуя, что от горя он словно стал вдвое меньше ростом, Чарлз глухо произнес:
      - Отец, если ты против, я не поеду. Ехать без твоего согласия я не могу: мне недостанет сил, которые необходимы для такого плавания.
      - Я не отказываю тебе окончательно. Я лишь советую тебе не спешить.
      - Но если я не последую твоему совету, то не буду знать покоя. Ты был всегда так добр ко мне, так великодушен, что я не стану идти против твоих желаний.
      Доктор Дарвин тяжело поднялся. Спор явно утомил его.
      - Пойми меня, Чарлз, - проговорил он. - Я не намерен становиться поперек твоего пути. Если ты найдешь хоть одного здравомыслящего человека, который посоветовал бы тебе ехать, я соглашусь.
      Глубоко разочарованный, Чарлз произнес срывающимся голосом:
      - Я напишу профессору Генсло и Джорджу Пикоку сегодня же утром и откажусь.
      Он поднялся к себе в спальню и, стоя за конторкой, принялся за письмо Генсло, в котором перечислял все возражения отца: "Что касается меня, то я конечно же с радостью ухватился за эту возможность, которую Вы столь милостиво мне предложили. Но отец хотя категорически и не возражает, настроен все-таки против поездки, так что ослушаться его я не осмеливаюсь. Если бы не это, я не посмотрел бы ни на что".
      Положив перед собой поперек седла хорошо смазанные и прочищенные охотничьи ружья, Чарлз тронул с места Доббина, своего любимого жеребца серой масти. Он ехал в Мэр-Холл через Английский мост, мимо Форгейтского аббатства и оживленного в это время года рынка, где продавали скот. Дорога была обсажена вишнями и вязами, изредка по сторонам ее виднелись фермы. То была плодородная нива страны, простиравшаяся до Ньюкасла. Здесь на лугах, разгороженных деревянными изгородями, мирно паслись коровы фризской породы. Округлые холмы на горизонте поросли сосной и золотистым дроком.
      Двадцать миль до Веджвудов, которые ему предстояло преодолеть, Чарлз знал досконально: он начал ездить по этой дороге еще на руках кормилицы. Брат матери, Джо-зайя Веджвуд (Чарлз звал его просто "дядя Джоз"), до последних ее дней оставался самым близким для Сюзанны человеком. Да и с доктором Робертом Дарвином их связывали узы давней дружбы. Мэр-Холл всегда был для Чарлза вторым и любимым домом. Дядя Джоз, сын Джозайи Веджвуда-старшего, после смерти своего отца вел все дела на веджвудовском фаянсовом заводе. Высокий, худощавый, красивый и элегантный, он был на редкость молчалив. Семья благоговела перед ним. Но только не Чарлз.
      Собственные дети Джозайи, многочисленные племянники и племянницы неизменно поражались, когда видели его непринужденно болтающим со своим племянником из Маунта, словно между ними не существовало сорокалетней разницы в возрасте. Более того, беседы эти явно доставляли им обоим удовольствие.
      Именно о дяде Джозе думал теперь Чарлз как о своем последнем, хотя и весьма маловероятном шансе найти того самого "здравомыслящего человека", который посоветовал бы ему ехать.