– Думаю, мисс Паула, это... – миссис Огилви царственным жестом указала на широкую кровать с балдахином и резными столбиками эпохи Георга III – одну из немногих вещей, сохранившихся в семье Макмайеров от славных предков, – вам здесь не понадобится, не так ли?
      Миссис Огилви работала в этом доме приходящей прислугой, сколько Паула себя помнила, и к ней уже давно относились как к равноправному члену семьи. Она была дамой старой закваски, не одобряющей современного легкомыслия и, как она говорила, расхлябанности, обожала во всем строгий порядок и имела обыкновение по любому вопросу высказываться весьма прямолинейно, без обиняков. Она частенько ворчала на домочадцев по всяким пустякам, которые сама считала важными, была строгой и придирчивой, но, несмотря на все это, все в доме – и Паула, и ее мать Долорес, и отец с дядей, когда были живы, – обожали ее, и она платила им тем же. У миссис Огилви имелся свой маленький коттедж по соседству с Макмайерами, но она там только ночевала, все свое время посвящая, как она выражалась, хлопотам по хозяйству, справедливо полагая, что этот дом без нее просто-напросто рухнет. В сущности, в этом была изрядная доля истины. Во всем, что касалось домашних дел, Агнес Огилви была незаменима, и весь дом держался фактически на ней одной. Долорес Макмайер, мать Паулы, была совершенно неприспособленной в том, что касалось ведения хозяйства. А кроме того, сколько Паула себя помнила, мать страдала мигренями и нигде не работала. Пока жив был ее муж, отец Паулы, он их хорошо обеспечивал, ибо работал менеджером по продажам в крупной компании Брайтона по производству офисной оргтехники и имел там небольшой процент акций. А после его смерти пять лет назад семья жила в основном на ежегодную ренту от капитала, вырученного от продажи акций компании. К тому же Паула время от времени подрабатывала в том или ином издательстве в качестве художника-оформителя, но эта работа была нерегулярной и не приносила большого дохода.
      В данный момент Паула и миссис Огилви стояли посреди мансарды, размышляя, куда девать мебель, так как Паула решила перенести туда свою студию. Раньше мансарда была комнатой дяди Паулы, Шеймуса, брата ее покойного отца, но он тоже умер пять месяцев назад от сердечной недостаточности. Для Паулы с матерью смерть Шеймуса оказалась неожиданной, поскольку он никогда не жаловался на недомогание и всегда был веселым, бодрым и энергичным.
      Шеймус Макмайер много лет прослужил на флоте в качестве кока, объездив чуть ли не весь мир, в пятьдесят пять лет вышел в отставку и, не имея ни собственной семьи, ни дома, несколько месяцев прожил у родственников в Шотландии, а потом приехал на похороны брата, отца Паулы, да так и остался и прожил у них в мансарде пять лет. Он сам настоял на том, чтобы они брали с него плату за комнату и стол, как с обыкновенного постояльца. Семье брата он не причинял много хлопот, ибо был неприхотлив. Паула с матерью были даже рады, что у них в доме есть мужчина, ибо после смерти Шона Макмайера, отца Паулы, в доме остались одни женщины.
      Теперь, после смерти дяди, Паула решила устроить в его комнате студию. Мансарда была довольно просторная, светлая и как нельзя лучше подходила для студии. Из ее окон открывался великолепный вид, типичный пейзаж юга Англии: поросшие лесом холмы, аккуратно подстриженные лужайки и деревья, живописно разбросанные, словно капли росы. Много света в комнате было потому, что окна располагались с трех сторон. Дополнительным удобством являлось и то, что в мансарду вела отдельная лестница. Однако, прежде чем поселиться здесь, требовалось как следует потрудиться, ибо в комнате было довольно много мебели и всевозможных вещей, оставшихся от дяди.
      – Думаю, кровать можно поставить в гостевую комнату, – высказала предложение миссис Огилви, – а диван оттуда перенести в гостиную.
      Паула согласилась. В студии кровать была без надобности, да и места она занимала слишком много.
      – Зато можно оставить письменный стол, несколько стульев и комод. В нем можно будет держать кисти и краски, – заметила Паула.
      Помимо мебели в комнате имелось множество всяких вещиц и безделушек, которые дядя привозил в качестве сувениров из разных стран мира, в которых ему довелось побывать. Безделушки и сувениры были расставлены и разложены по всей комнате, к тому же ими были забиты пара чемоданов. Тут были и яркие восточные шали, и статуэтки из слоновой кости и фарфора, и египетские папирусы, и расписные блюда, и русские матрешки, и японские нэцке и много другого. Еще у него имелось несколько альбомов с фотографиями, и при жизни дяди Паула часто просила его рассказать, где и при каких обстоятельствах был сделан тот или иной снимок.
      Миссис Макмайер тоже поднялась в мансарду, и сейчас они втроем в некоторой растерянности оглядывали все это обилие вещей.
      – Даже как-то трудно решить, с чего начать, – сказала Долорес.
      Долорес Макмайер была женщиной лет пятидесяти, невысокого роста и довольно миниатюрной, но из-за своей болезненности выглядела старше своего возраста. Когда-то, еще до замужества, она увлекалась сочинительством детективных рассказов, и некоторые из них – очень неплохие, на взгляд Паулы, – даже были опубликованы издательством «Шерлок». Но, выйдя замуж, она забросила это занятие, целиком посвятив себя мужу и дочери, и единственное, что осталось у нее от увлечения юности, это страсть к детективным историям. Она пачками скупала все новинки в детективном жанре и буквально проглатывала их.
      – Придется нанять парочку крепких парней из агентства, чтобы вынести кровать и передвинуть мебель, – заметила миссис Огилви. – Ну а с этими безделушками, думаю, мы и сами справимся. Вы, мисс Паула, и вы, миледи, отберите-ка то, что сочтете нужным оставить здесь или перенести в другие комнаты как память о покойном мистере Шеймусе, а остальное я сложу в коробки и отнесу в кладовую.
      Паула улыбнулась. Агнес упорно называла ее мать миледи, хотя Макмаейры не принадлежали к высшему свету и не имели никаких титулов. Правда, шотландские предки отца принадлежали к славному клану Макмайеров, которые сражались с англичанами за шотландского принца Бонни Красавчика и за королеву Марию Стюарт, но были дальними, бедными родственниками лэрдов и не имели чести быть причисленными к аристократии.
      Паула с матерью отобрали несколько прелестных оригинальных вещиц, которые решили расставить в других комнатах. Дядину одежду они договорились тоже сложить в коробки и отправить в фонд местного благотворительного общества. Вскоре миссис Макмайер, сославшись на начинающуюся мигрень, ушла к себе, и Паула с Агнес остались в мансарде вдвоем. Миссис Огилви вынимала вещи Шеймуса из шкафа и складывала их в коробки. Шкаф они решили тоже оставить в комнате, поскольку он был слишком тяжелым и громоздким, чтобы его куда-то переносить, а выбросить было жаль.
      Агнес сняла с вешалки очередной пиджак и задумчиво его оглядела.
      – Да, – мрачно проговорила она, – странная все-таки штука жизнь. Вот мистер Шеймус уже лежит на кладбище и трава растет на его могиле, а ведь он на два года моложе меня. Когда-то они с мистером Шоном, вашим отцом, считались самыми завидными женихами у нас в Кливленде, даже девушки из высшего света по ним вздыхали. Потом Шон уехал учиться в Лондон, а по возвращении оттуда сразу женился на вашей матери, а Шеймус как-то неожиданно куда-то пропал. Все в округе недоумевали, куда это он подевался. Ну а вскоре стало известно, что он ушел на флот и поступил помощником кока на большое грузовое судно. Поговаривали, что его неожиданный отъезд был связан с женщиной, но, кто эта женщина и что произошло, никто не знал.
      Когда подошло время ланча, миссис Огилви отправилась на кухню разогреть пирог с почками, который испекла накануне, и Паула спустилась в бежевую комнату, где находилась ее старая студия. Пауле с трудом удалось убедить мать позволить ей перенести студию в мансарду. Она подозревала, что та просто боится, что дочь начинает чересчур серьезно относиться к живописи и из-за этого в результате может остаться старой девой.
      Возможно, в этом была некоторая доля правды. Паула не относилась к тем девушкам, которые во что бы то ни стало стремятся поскорее выскочить замуж. К тому же на ее жизненном пути еще не встретился мужчина, который увлек бы ее больше, чем занятия живописью. С раннего детства она пыталась рисовать все, что видела вокруг себя, – птиц, кошек, собак, лошадей, а позже человеческие лица и фигуры. Пейзажи, однако, ее ничуть не интересовали. Родители, видя такие способности дочери, отдали ее в художественную школу, которую она вполне успешно закончила, освоив основные художественные приемы и приобретя технику. После школы Паула собиралась поступать в Высшую лондонскую художественную школу, но в это время как раз умер отец, в связи с чем возникли финансовые трудности и Пауле пришлось смирить свои амбиции.
      Дядя Шеймус всячески поддерживал ее стремление стать художницей, всегда хвалил ее работы и говорил, что у нее, несомненно, талант. Как-то они втроем – дядя, мама и Паула – ездили на несколько дней в Брайтон, и там, на художественной выставке, Паула познакомилась с довольно известным итальянским художником Винченцо Кантильо. Набравшись храбрости, она подошла к нему, выразила свое восхищение его картинами и пожаловалась, как ей порой бывает трудно поймать ракурс. К немалому удивлению Паулы, синьор Кантильо любезно вызвался приехать в Кливленд посмотреть ее работы.
      Через несколько месяцев Паула вновь встретила художника в Бате, и это стало приятным сюрпризом. Обычно он проводил зиму в Лондоне, но на этот раз решил нарушить правила и подышать свежим морским воздухом. Он признался, что охладел к портретам, и стал все больше увлекаться пейзажами, а юг Англии – самое привлекательное место для пейзажиста. Вот он на время и поселился в Бате и устроил там свою студию.
      Синьор Кантильо поинтересовался успехами Паулы. Она посетовала, что ей не хватает школы, и он тут же согласился дать ей несколько уроков. С тех пор синьор Кантильо, когда был не слишком занят, приезжал раз в неделю по средам в Кливленд, в течение двух часов занимался с Паулой живописью, пил чай и уезжал обратно либо в Бат, либо в Брайтон, либо в Лондон. Когда жив был дядя Шеймус, он частенько напрашивался посидеть в студии во время этих занятий, объясняя это своим неподдельным интересом к живописи и всему, что с ней связано. На самом деле Паула подозревала, что дядя просто печется о ее добродетели, что при современной свободе нравов было по меньшей мере забавно. Впрочем, присутствие на уроках дяди Шеймуса имело свои преимущества: он служил им в качестве модели. Иногда на роль модели они приглашали миссис Ривз, вдову средних лет, и та всякий раз с радостью соглашалась. В ее мотивах у Паулы не возникало никаких сомнений, но это была абсолютно точно не любовь к искусству.
      Дело в том, что, помимо таланта живописца Винченцо Кантильо обладал весьма привлекательной внешностью и вдобавок ко всему был холост. Типичный итальянец, смуглый, темноволосый и кареглазый, с этаким налетом романтизма – словом, такой тип, который нравится женщинам и вызывает зависть мужчин. Он рассказал Пауле, что является младшим сыном в семье богатого итальянского графа и что его семья испокон веков занимается виноделием.
      Поначалу миссис Огилви отнеслась к нему с подозрением, как, впрочем, относилась ко всем иностранцам, считая Кантильо чем-то средним между авантюристом и брачным аферистом. Пауле пришлось напомнить ей, что она отнюдь не богатая наследница и, женившись на ней, Винченцо ничего бы не выиграл. К тому же он писал портреты особ королевской крови – королевы-матери, когда она еще была жива, ее величества королевы Елизаветы, принца Чарльза и юных принцев, его сыновей, поэтому смешно даже думать, что он может зариться на ее жалкие гроши. Правда, вскоре неприязнь миссис Огилви к итальянцу сменилась обожанием, и случилось это после того, как он в шутку начал оказывать ей знаки внимания.
      В ожидании ланча Паула навела порядок в бежевой комнате, своей прежней студии, и приготовила все, что нужно будет перенести в мансарду, – кисти, краски, полотна, мольберт. Она подумала, что нужно будет приобрести еще один, чтобы иметь возможность работать над двумя полотнами сразу. Когда они еще при жизни дяди Шеймуса были с ним как-то в студии синьора Кантильо, у того стояли целые три начатые картины сразу на трех мольбертах.
      После того как Пауле стукнуло двадцать четыре, она как-то перестала думать о замужестве и решила всю себя отдать своей первой и единственной любви – искусству. Как-то Винченцо сказал, что единственная причина, почему в мире так мало знаменитых художниц, – это замужество. Искусство требует полного самоотречения. А как может женщина посвятить себя искусству, если ей приходится думать о быте, ухаживать за мужем, воспитывать детей? Синьор Кантильо полагал, что Паула делает большие успехи, но ее палитра чересчур бледна. Его картины сверкали всеми оттенками драгоценных камней – рубинов, сапфиров, изумрудов, топазов и янтаря, Пауле же пока не удавалось найти такие сочные оттенки на человеческом лице.
      Чтобы скоротать время, она решила сделать новый набросок. Большое количество автопортретов в ее коллекции вовсе не означало, что она, как Нарцисс, обожала любоваться собой любимой, просто рисовать себя было гораздо проще, чем просить кого-то попозировать. Паула часто садилась перед зеркалом и рисовала себя, как это делал Рембрандт. В живописи, как в любом другом деле, нужно много тренироваться, как говорится, набить руку, поэтому она подвинула стул поближе, положила альбом на колени и стала вглядываться в знакомое отражение. Синьор Кантильо утверждает, что у нее классические черты, хотя и не совсем правильные. Он явно льстит ей и, как любой итальянец, любит говорить комплименты.
      Кожа у Паулы была светлая, но не бледная, глаза серые, большие, лоб широкий, нос, правда, далек от классического идеала, ибо был немного длинноват, а рот, на ее взгляд, чересчур большой, зато зубы от природы белые и идеально ровные. Ее наставник утверждал, что истинная красота уникальна потому, что не совсем точно следует идеалу, хотя, по мнению Паулы, у нее этих отклонений было многовато. Многие считали ее привлекательной, даже хорошенькой, но никто, кроме Винченцо, не говорил ей, что она красива.
      Вскоре миссис Огилви позвала их с мамой на ланч, после которого миссис Макмайер удалилась в свою комнату, чтобы с головой погрузиться в перипетии очередного детективного романа, Агнес занялась уборкой на кухне, а Паула снова поднялась в мансарду, чтобы продолжить разбирать дядины вещи. Она решила освободить комод, чтобы использовать под свои рисовальные принадлежности, и стала вынимать рубашки из верхнего ящика, одновременно стараясь представить, как будет выглядеть мансарда, когда будут убраны кровать и ковер, сняты шторы, стены выкрашены в белый цвет, постелен линолеум...
      Паула так замечталась, что даже вздрогнула от неожиданности, когда ее пальцы, вынимающие очередную мужскую рубашку, наткнулись на что-то твердое. Она опустила глаза и увидела, что это длинная плоская деревянная шкатулка, покрытая бело-голубой эмалью. Очередной сувенир, привезенный дядей из какого-нибудь плавания. Интересно, есть ли что-нибудь внутри или она пуста?
      Заинтригованная Паула щелкнула замочком, крышка отскочила, и ее глазам предстало нечто невообразимое. Солнечный свет, льющийся из окон, упал на этот странный предмет, и он засверкал мириадами маленьких радуг. Это было великолепное бриллиантовое колье – нитка мелких бриллиантов с подвесками из более крупных камней. Паула не слишком разбиралась в драгоценностях и не знала, как называются бриллианты разной огранки, но там были камни различной формы, причем некоторые довольно крупные.
      Насколько Паула знала, у дяди Шеймуса не было больших денег. За квартиру и стол он отдавал им из своей пенсии, которую платила ему его компания.
      – Откуда он это взял? – пробормотала ничего не понимающая Паула. Ведь такое колье должно стоить целое состояние. Может, у него были значительные сбережения и он все вложил в камни? Но почему не хранил их в банке?
      Паула вынула колье из шкатулки и подняла, чтобы полюбоваться на него. Камни засверкали так, что у нее прямо дух захватило. Если колье принадлежало дяде Шеймусу, значит, теперь оно принадлежит им, как ближайшим родственникам? Целую минуту Паула предавалась размышлениям о том, как она едет в Италию, чтобы изучать технику итальянских живописцев, как синьор Кантильо приглашает ее пожить в особняке своих родителей. Кажется, он говорил, что его семья живет в Пизе? А потом они вместе едут во Флоренцию – колыбель Ренессанса...
      Внезапно ее сладостные грезы были прерваны отчетливым воспоминанием. Перед глазами у нее совершенно явственно встал газетный заголовок четырех– или пятилетней давности. Он гласил:
       У леди Вероники Беллинджер украдено бриллиантовое колье стоимостью сто двадцать пять тысяч фунтов.
      А ниже, под заголовком, фотография вот этого самого колье, которое Паула сейчас держала в руках. Тогда в связи с пропажей было много шуму.
      О нет, только не это. У Паулы внутри все похолодело. Насколько она помнила, колье так и не было найдено. Неужели?.. Нет, этого просто не может быть! Дядя не мог его украсть! Он не был вором!
      Сама не своя от ужаса, Паула бросилась вниз, в комнату матери.
      Долорес сидела в мягком кресле с неизменным детективом в руках и, когда Паула буквально влетела к ней, подняла глаза и недоуменно воззрилась на дочь.
      – Что случилось, дорогая? Почему ты так запыхалась?
      Ни слова не говоря, Паула протянула руку и положила колье на журнальный столик рядом с креслом.
      – Что это, Паула? – Она уставилась на сверкающие камни. – Это... бриллианты?
      – Разумеется, бриллианты. Это, если мне не изменяет память, то самое колье, которое было украдено у леди Вероники Беллинджер несколько лет назад. Ты помнишь ту историю?
      – Разумеется, помню. Ты же знаешь мою любовь ко всякого рода детективам. Полиция буквально сбилась с ног, разыскивая пропавшее колье, но не нашла никаких концов. Через некоторое время дело было приостановлено, но, как я понимаю, оно до сих пор не закрыто. Где ты его нашла?
      – Оно лежало в эмалированной шкатулке в дядином комоде среди его рубашек. Что нам теперь с ним делать?
      – Ты... ты уверена, что это то самое колье? – спросила побледневшая миссис Макмайер. – Впрочем, можешь не отвечать, я и сама вижу, что это оно. Я видела его однажды на леди Веронике во время ежегодного благотворительного бала в Каннингхем-Хилл.
      – О господи, мама, неужели дядя украл его? Что нам теперь делать? – схватилась за голову Паула.
      – Не пори чушь! – отрезала Долорес. – Шеймус был порядочным человеком, джентльменом, он не мог ничего украсть, тем более это! – Миссис Макмайер покосилась на лежавшее на столике колье с такой опаской, словно это была какая-нибудь ядовитая рептилия.
      – Тогда как ты объяснишь тот факт, что оно лежало в его комоде? – кипятилась Паула.
      – Пока не знаю, но, думаю, нам с тобой придется провести небольшое расследование, – решительно заявила миссис Макмайер, поднимаясь с кресла. – И начнем мы с того, что сейчас как следует осмотрим все оставшиеся вещи Шеймуса. Может, найдется какая-нибудь зацепка или подсказка. – И она бодрым шагом направилась к двери.
      Сказать, что Паула была потрясена, значит, ничего не сказать. Из вялой, апатичной, болезненной стареющей женщины ее мать прямо у нее на глазах превратилась в бодрую и энергичную даму. На вечно бледных щеках неожиданно вспыхнул румянец, глаза засияли, в голосе и жестах почувствовалась решительность, которой никогда раньше Паула не замечала, во всяком случае в последние несколько лет. Неужели перспектива превратиться в детектива и расследовать собственное дело, а не следить за развитием сюжета в романе так повлияла на нее? Похоже, подумала Паула, мама вообразила себя Шерлоком Холмсом, Эркюлем Пуаро, мисс Марпл и комиссаром Мэгре вместе взятыми.
      Изумленно качая головой, она отправилась вслед за ней в мансарду, и они вместе самым тщательным образом пересмотрели все дядины вещи, но не нашли больше ни драгоценностей, – к счастью! – ни каких-либо писем, в которых бы содержался какой-то намек или зацепка, – словом, ничего. Компьютером, который стоял у них в бывшем папином кабинете, дядя не пользовался, он вообще относился с большим недоверием к новомодным штукам, как он называл современную технику. У него даже мобильного телефона не было.
      Уставшие и обескураженные, Паула с матерью сели передохнуть на кровать и стали думать, что делать дальше. Паула решительно воспротивилась против того, чтобы затевать самодеятельное расследование.
      – Ну как, скажи на милость, мы будем что-то выяснять? Отправимся в Каннингхем-Хилл и начнем расспрашивать хозяев и обслуживающий персонал, что они знают и что видели? Но это же нелепо. Как мы объясним свой интерес? И потом, если мы ни с того ни с сего начнем расспрашивать о колье, пропавшем пять лет назад, нас могут заподозрить в причастности к его исчезновению.
      – Ну хорошо, – вздохнула миссис Макмайер, – допустим, я с тобой согласна. Но что ты предлагаешь? Не можем же мы оставить это колье у себя? Каким бы путем оно ни попало к Шеймусу, – а я ни за что не поверю, что он его украл! – мы не можем присвоить эту вещь себе.
      – О том, чтобы оставить его у себя, разумеется, не может быть и речи. Но нужно каким-то образом избавиться от него. – Паула нахмурилась. – Может, взять и выбросить его в мусорный бак?
      – Ты с ума сошла, Паула! – ужаснулась миссис Макмайер. – Мыслимое ли дело выбрасывать на помойку вещь стоимостью в сто двадцать пять тысяч фунтов! Да это же просто кощунство!
      – Ну хорошо, а как, по-твоему, мы должны от него избавиться? Спрятать где-нибудь на чердаке, чтоб никто никогда не нашел?
      – Это исключено, – категорически отрезала Долорес. – Мы же уже решили, что ни в коем случае не должны оставлять колье у себя. Мы должны вернуть его Каннингхемам.
      – Но леди Вероника уже умерла. Кому мы его вернем и, главное, как?
      – Колье, по-видимому, является фамильной драгоценностью Каннингхемов, следовательно, принадлежит их семейству, а не леди Веронике лично, – сказала миссис Макмайер. – А что касается того, как вернуть, над этим мы должны как следует поразмыслить. У тебя есть какие-нибудь идеи?
      Паула задумалась.
      – Может, послать по почте? – высказала она предложение.
      – Это рискованно. Во-первых, отследить, откуда пришла посылка, ничего не стоит, а во-вторых, на почте нас могут запомнить.
      – Я могу поехать в Лондон и отправить оттуда, – предложила Паула.
      – Нет, – покачала головой миссис Макмайер, – не стоит рисковать. Надо как-то так вернуть колье, чтобы его нашли, но не сразу.
      – Ты хочешь сказать, что нам надо незаметно проникнуть в Каннингхем-Хилл и просто подкинуть колье?
      Каннингхем-Хилл являлся резиденцией представителей местной аристократии – Каннингхемов. Их особняк располагался в паре миль от Кливленда, на вершине холма. Теперешний глава семейства, граф Альберт Каннингхем, большую часть времени проводил в Лондоне, но время от времени наезжал в родовое имение к своей матери, вдовствующей графине леди Каннингхем.
      – Насчет того, чтобы проникнуть незаметно, это ты, пожалуй, перегнула палку, но каким-то образом попасть в Каннингхем-Хилл мы должны.
      – Но как, мама? Нас никогда не приглашали в Каннингхем-Хилл и не пригласят.
      Прийти к ее светлости в гости просто так, без приглашения, было невозможно. Каннингхемы принадлежали к высшему свету. За свои двадцать четыре года Паула была у них только дважды во время ежегодного благотворительного бала, когда там было множество других гостей. Во время выборов лорд Каннингхем становился весьма общительным и гостеприимным и устраивал большие и пышные приемы. К сожалению, в ближайшее время не предвиделось ни выборов, ни бала.
      – А может быть, леди Каннингхем заинтересуется твоими уроками с синьором Кантильо? Кажется, он говорил, что он граф?
      Пауле было лестно, что она берет уроки у графа, но мамино предложение было абсолютно нереально. Пауле стало смешно, когда она представила, как величественная и надменная леди Каннингхем карабкается по крутой лестнице в ее мансарду.
      – Нет, мама, боюсь, это никуда не годится. – Внезапно Пауле пришла в голову интересная мысль. – Послушай, мам, – воскликнула она, – а что, если попробовать привлечь ее в ваше общество любителей детектива?!
      Несколько приятельниц миссис Макмайер собирались раз в неделю, чтобы обсудить тот или иной прочитанный ими детектив или очередную новинку любимого жанра.
      – Полагаешь, леди Каннингхем интересуется книгами?
      – Не знаю, да это, в сущности, и не важно. Это просто повод нанести визит в Каннингхем-Хилл. Кстати, – добавила Долорес, – я слышала, что несколько дней назад приехал из Лондона лорд Каннингхем. Наверняка уж он-то любит читать.
      Как раз присутствие лорда Каннингхема было нежелательно. Пауле совсем не хотелось выглядеть перед ним глупо с этим несуразным визитом. Она только надеялась, что на тот момент его не будет в особняке.
      – Итак, нужно позвонить в Каннингхем-Хилл и договориться о встрече, – подвела итог миссис Макмайер. – Как насчет завтрашнего дня, Паула? Тебя это устроит?
      – Меня-то устроит, – усмехнулась Паула. – Вопрос в том, устроит ли это леди Каннингхем.
      – Будем надеяться на лучшее, – оптимистично заявила Долорес, после чего они спустились на кухню, решив, что после таких потрясений им просто необходимо выпить по чашечке чая – традиционного успокоительного средства всех англичан.

      Миссис Огилви ушла за продуктами, поэтому в доме, кроме них, никого не было. Паула с матерью отпивали горячий ароматный чай мелкими глоточками и строили гипотезы относительно того, как колье могло попасть к дяде Шеймусу.
      – Может, он страдал клептоманией, а? – предположила Паула. – Ну, как миссис Фентон, которая таскала всякие мелочи из хозяйственного магазина?
      – Тогда помимо колье наверняка были бы и другие вещи, но их нет, – резонно возразила миссис Макмайер. Помолчав немного, она задумчиво продолжила: – Странно, как он вообще смог добраться до этого колье, ведь он никогда не был в Каннингхем-Хилле. Это произошло в тот год, когда Шеймус только поселился у нас. Однако, насколько я помню, во время ежегодного благотворительного бала, когда я видела это колье на леди Веронике, Шеймус был в Лондоне. А колье пропало в Брайтоне, куда леди Вероника часто ездила на воды. В то время Шеймуса точно там не было. Помню, он рассказывал, что в Лондоне встречался со своими флотскими приятелями, подробно описывал, как они до утра кутили в ресторане, что ели, как потом управляющему ресторана пришлось вызывать такси, чтобы отвезти их в гостиницу, потому что все они были изрядно пьяны.
      – Но если дяди Шеймуса на момент пропажи колье не было в Брайтоне, значит, он никак не мог его украсть, – пришла к выводу Паула.
      – Сколько раз можно повторять, Паула, Шеймус не вор! – повысила голос миссис Макмайер. – Но вот как оно очутилось у него – загадка, разгадкой которой мне бы очень и очень хотелось заняться. – Глаза Долорес вновь азартно заблестели.
      – Мама, мы же договорились... – предостерегающе начала Паула.
      – Да-да, не волнуйся, я знаю, что это неразумно. Не стоит ворошить осиное гнездо. А жаль, – сокрушенно вздохнула она.
 
      На следующее утро за завтраком Паула с матерью обсуждали план своей операции в Каннингхем-Хилле. Накануне вечером они позвонили в особняк и поинтересовались, не соблаговолит ли леди Каннингхем принять их. Милостивое разрешение было дано, и аудиенция была назначена на четыре часа.
      Они решили, что миссис Макмайер будет отвлекать вдову беседой об Обществе любителей детектива, а Паула тем временем незаметно подкинет колье в какое-нибудь укромное место.
      Без четверти четыре Паула с матерью сели в машину и отправились в Каннингхем-Хилл. В поместье можно было пройти коротким путем, но они решили ехать в автомобиле, чтобы выглядеть более солидно, поэтому сделали крюк по центральной дороге в две мили. Въезжая в кованые железные ворота мимо двух геральдических львов, они почувствовали, как уверенность покидает их. И чем ближе они подъезжали к дому, тем величественнее он им казался. Каннингхем-Хилл строился еще в те времена, когда дома были похожи на крепости. По обе стороны фасада возвышались высокие башни, соединенные амбразурами вдоль всей линии крыши. Хотя замок и обновлялся не раз за всю историю своего существования, он и сейчас выглядел весьма внушительно и довольно мрачно. Казалось, из чернеющих амбразур по ним вот-вот пальнут пушки. Создавалось полное ощущение путешествия во времени, как минимум на пару веков назад.
      Их встретил не орудийный залп, а дворецкий, вид которого только усилил впечатление путешествия в прошлое, настолько по-викториански он выглядел. Не хватало только пудры на волосах. Никогда еще Паула не видела так высоко вздернутых бровей и такого высокомерия. Паула почувствовала, как неукротимой волной в ней поднимается возмущение. Что эти Каннингхемы о себе воображают? Они что, думают, будто все еще живут в девятнадцатом веке? Ну и снобы!
      Однако Пауле пришлось на время усмирить свое возмущение. Они пришли сюда с определенной миссией, и им наплевать на то, как их тут встретят. Главное, сделать то, что они должны сделать.
      – Вам назначено? – Брови дворецкого взлетели еще выше. Казалось, еще немного – и они исчезнут в волосах.
      – Да, – твердым голосом ответила Паула. – Мы говорили вчера с секретарем ее светлости. Он назначил нам на четыре часа.
      Дворецкий оглядел их с таким видом, словно сильно сомневался, что такое возможно. Ну и наглец!
      – Мы всего на несколько минут, – сказала миссис Макмайер. – Мы не задержим ее светлость надолго.
      Дворецкий отступил в сторону, впуская их в холл. Они уже бывали здесь раньше, во время благотворительных балов и выборов. Огромный холл изобиловал мрамором, экзотическими резными панелями, полотнами мастеров эпохи Ренессанса и копиями древнегреческих скульптур.
      Дворецкий удалился, и Паула с матерью прождали его никак не меньше десяти минут. Они подумали было спрятать колье прямо в холле, но потом решили, что это опасно.
      – Они могут заподозрить, что это сделали мы, – прошептала миссис Макмайер. – Лучше всего оставить его в какой-нибудь комнате, в которой бывала леди Вероника и где его не сразу найдут.
      Наконец вернулся дворецкий и объявил, что ее светлость ждет их. Он провел мать и дочь в бирюзовую гостиную. Это была не комната, а настоящая антикварная лавка. Вся мебель была старинная, резного красного дерева, пол устилал роскошный ковер, на окнах висели бархатные портьеры с золотистыми кистями, и повсюду было расставлено несметное количество безделушек.
      Леди Каннингхем, тучная дама лет шестидесяти, сидела на вычурном канапе и листала какие-то журналы. У ее ног лежал уродливый палевый мопс. Она перестала листать журнал, подняла голову и с явным неудовольствием взглянула на них.
      – Так это вы Макмайеры? – ворчливо осведомилась она.
      Паула мысленно ощетинилась. Всю жизнь они жили практически по соседству.
      Долорес подтвердила, что это действительно они, и леди Каннингхем царственным жестом указала им на кресла.
      Давно известно, что хозяева и их домашние любимцы похожи друг на друга, и леди Каннингхем и ее собака были тому подтверждением: плоское лицо с широко расставленными глазками-бусинками, заплывшими жиром, курносый нос и морщинистый лоб. Нездоровый цвет лица и расплывчатая фигура говорили о том, что она ведет малоподвижный образ жизни. Однако платье глубокого синего цвета, несмотря на тучность, сидело на ней безукоризненно и было приобретено явно не в кливлендском универмаге. Оно, безусловно, являлось творением какого-нибудь баснословно дорогого кутюрье.
      Пока они шли к креслам и усаживались в них, Паула исподволь огляделась. Тут ничего не спрячешь, подумала она.
      – Итак, чем могу быть вам полезной? – спросила леди Каннингхем тоном великосветской дамы, каковой, впрочем, и была.
      Миссис Макмайер была совершенно подавлена оказанным им холодным приемом, но постаралась взять себя в руки и с любезной улыбкой приступила к делу:
      – Мы организовали клуб любителей детектива, леди Каннингхем, и подумали, что, возможно, вас это заинтересует.
      – Кто это «мы»? Вы и ваша дочь?
      – Я и еще несколько женщин из Кливленда.
      – Ах из Кливленда, – произнесла хозяйка особняка таким тоном, словно это была психиатрическая лечебница. – И что же это за клуб любителей детектива, скажите на милость?
      Паула подавила в себе желание спросить, знает ли та, что такое книга вообще и детектив в частности, но миссис Макмайер принялась терпеливо объяснять, что это за клуб и чем занимаются его члены.
      – Никогда не любила детективы, – в конце концов заявила леди Каннингхем. – К тому же разве подобные мероприятия не входят в обязанности работников библиотеки? Не понимаю, какой смысл выполнять за них их работу. А взносы, которые вы собираете с членов вашего клуба, лучше потратить на благотворительность, чем на обсуждение каких-то выдуманных историй с убийствами. А девушкам вообще вредно забивать себе голову всякой чепухой. – Леди Каннингхем обратила пронзительный взгляд своих глаз-бусинок на Паулу. – Если бы вы не были так поглощены всякими глупостями вроде чтения бесполезных книг, то уже давно были бы замужем.
      Итак, подумала Паула, мы получили не только прямой отказ, но еще и оскорбление. Она вопросительно взглянула на мать. Нужно было подыскать какую-то другую тему для разговора, хотя бы ненадолго. Они могли бы поговорить, к примеру, о розах. Мама Паулы обожала розы, а в поместье Каннингхемов был целый розарий. Однако миссис Макмайер словно воды в рот набрала. Пришлось Пауле лихорадочно подыскивать, что бы такого еще сказать.
      – Что вы имели в виду, когда сказали о благотворительности, мадам?
      – Помощь малоимущим в слаборазвитых странах, разумеется. Это и есть благотворительность – помощь тем, к кому судьба была менее благосклонна.
      Пауле надоело слушать ее помпезные разглагольствования, но нужно было выиграть время. Она судорожно осматривала комнату, стараясь найти какую-то вазу или сосуд для их трофея.
      – Я слышала, лорд Каннингхем помогает пансиону для детей-сирот. Он ведь сейчас в Кливленде, не так ли?
      – Да, Альберт сейчас дома, и вам об этом прекрасно известно, мисс Макмайер.
      Это было сказано таким тоном, будто Паула, безнадежная старая дева, – и это в двадцать четыре года! – специально заявилась сюда, чтобы поохотиться за ее сыночком. Обидно было выслушивать подобные намеки, но Паула не могла ответить ей так же язвительно. В конце концов ее взгляд остановился на небольшой сине-белой китайской вазе на столе возле двери. У них дома была очень похожая в комнате для гостей. Леди Каннингхем, конечно, не потрудится встать и проводить их до двери. Может, она ничего не заметит, хотя Паула будет в поле ее зрения. Хватит ли ей храбрости рискнуть?
      – Да, я, разумеется, слышала, что лорд Каннингхем дома, – ровным голосом проговорила Паула.
      – Альберту вряд ли будет интересно ваше книжное общество.
      – Мы и не собираемся его приглашать, мадам.
      Хозяйка говорила очень неприятным, резким тоном, и Пауле хотелось поскорее уйти. За неимением лучшего придется остановиться на китайской вазе, поняла Паула.
      – В таком случае, – подала голос Долорес, – я скажу своим приятельницам, что вас это не заинтересовало.
      Миссис Макмайер оставалась сидеть, а Паула, не видя, что еще можно сказать, поднялась и взяла свою сумочку. Мать последовала ее примеру, но вид у нее был несколько растерянный. Мопс открыл пасть и отрывисто тявкнул. Леди Каннингхем стала гладить его, сюсюкая, как с маленьким ребенком.
      – Мой маленький Снуппи хочет погулять в садике? Хорошая собачка. Умная собачка. – Потом она повернулась к Пауле и произнесла совсем другим, холодным тоном: – Когда будете выходить, скажите Дженкинсу, нашему дворецкому, чтобы пришел за Снуппи.
      Паула с трудом удержалась, чтобы не поблагодарить леди Каннингхем за то, что та осчастливила ее таким почетным поручением. Жаль, что хорошее воспитание не позволяло ей сказать, куда она может пойти вместе со своим противным Снуппи. Паула холодно кивнула и произнесла, обращаясь к матери:
      – Мама, идем. Мы и так уже отняли у леди Каннингхем слишком много ее драгоценного времени. – И она многозначительно посмотрела на Снуппи.
      Миссис Макмайер была только рада поскорее ретироваться.
      – До свидания, леди Каннингхем.
      Вдовствующая графиня только молча кивнула, даже не удостоив их ответом. Они должны были пройти довольно большое расстояние до двери, а их хозяйка тем временем снова стала разговаривать со своим мопсом. Паула показала глазами на китайскую вазу и прошептала:
      – Попробую опустить колье туда, а ты отстань на шаг и прикрой меня, чтобы она не увидела. – Сунув руку в карман, Паула нащупала бриллианты. Ей оставалось сделать только один маленький шажок вправо и бросить колье в вазу. Сжатая в кулак рука Паулы была уже над вазой, когда мать неожиданно зашипела ей что-то в самое ухо.
      Паула подняла глаза и увидела лорда Каннингхема. Он стоял в дверях в двух шагах от нее. Каждая черточка его красивого аристократического лица заострилась как лезвие бритвы. Поджарая широкоплечая фигура напряженно застыла. Гладкие русые волосы поблескивали в лучах солнца, льющихся из окон. Густые черные брови были нахмурены, надменные серые глаза сверлили ее испепеляющим взглядом, как будто перед ним была воровка или убийца.
      – Вы интересуетесь китайским фарфором? – поинтересовался он таким тоном, словно хотел спросить: «Вы собирались положить мою вазу в карман, мисс?»
      Кровь ударила Пауле в голову, и она покраснела.
      – Нет, просто хотела посмотреть из чистого любопытства. У нас дома есть такая же вазочка.
      Он осторожно взял вазу своими красивыми длинными пальцами и держал ее подальше от Паулы, словно боялся, что она может выхватить ее и дать тягу. Ваза была около десяти дюймов, не совсем обычной формы – слегка приплюснутая и украшенная фигурками воинов, сражающихся с трехголовым драконом.
      – Не может быть! – воскликнул лорд Каннингхем. – Я просто потрясен, потому что меня уверяли, что моя ваза уникальна.
      – Наша, по-моему, чуть больше, – с некоторым удовлетворением сказала Паула, потому что ей хотелось хоть в чем-то перещеголять его.
      – Это очень распространенная ошибка поддельщиков, потому что у них перед глазами не оригинал, а только его фотография. Вещица, которая имеется у вас, по-видимому, итальянская подделка. Такие подделки были очень распространены в прошлом веке. А это оригинал. Он восходит к династии Минь, приблизительно пятнадцатый век. Белый прозрачный фарфор с синей глазурью впервые начали изготавливать во времена династии Ян. Этот стиль достиг наивысшего рассвета в миньский период. – Рассказывая это, он с осторожностью нежно касался вазы своими длинными пальцами.
      – Очень миленькая вещица, – небрежно пробормотала Паула.
      – И очень ценная, – добавил он, аккуратно возвращая вазу на подставку. – Вы уже уходите? – Он перевел пристальный взгляд с Паулы на ее мать, давая понять, что этот вопрос обращен к ним обеим.
      – Мы как раз уже уходили, милорд, – поспешно подтвердила миссис Макмайер.
      Он не поинтересовался целью их визита, но его удивленно поднятые брови были достаточно красноречивы, и Паула решила рассказать ему о клубе любителей детектива.
      – Леди Каннингхем это не заинтересовало, – добавила она.
      – Но мы не должны отпускать вас с пустыми руками, мисс...
      Паула подумала, что, возможно, его поднятые брови означают, что он не помнит, кто они такие.
      – ...Макмайер, – закончил он, наконец узнав их. – У нас довольно много детективов, которые никто не читает. Я велю упаковать кое-что и прислать их к вам домой. Возможно, что-нибудь вам пригодится.
      Они не пришли к Каннингхемам с протянутой рукой, но Пауле так хотелось поскорее уйти, что она пробормотала «спасибо» и стремительно направилась к двери. Миссис Макмайер засеменила следом.
      Когда они выходили, Паула услышала, как леди Каннингхем громко пожаловалась:
      – Я попросила их прислать ко мне Дженкинса. Ну и характер у этой девицы!
      Дженкинс снизошел до того, что спустился со своего пьедестала и открыл перед ними дверь.
      – Ее светлость хочет видеть вас, Дженкинс, – сказала Паула и вышла, стараясь держаться с достоинством.
      – Какой ужас! – воскликнула миссис Макмайер, как только за ними закрылась дверь. – Никогда в жизни не встречала такого холодного приема. Поднос с чаем стоял прямо у нее перед носом, а она даже и не подумала предложить нам чашечку. Ну и манеры!
      Паула, откровенно говоря, никакого подноса не заметила, но, с другой стороны, ее мысли были слишком поглощены проблемой с колье.
      – Ты так и не успела положить бриллианты? – спросила дочь Долорес.
      – Нет, лорд Каннингхем вошел слишком быстро. Он подумал, что я хочу украсть эту его мерзкую древнюю вазу. Ты видела, как он посмотрел на меня?
      – Все Каннингхемы слишком задирают нос, – констатировала миссис Макмайер. – Они так нас принимали, будто мы по сравнению с ними люди второго сорта. Какое безобразие! Истинные аристократы так себя не ведут, – продолжала кипятиться мать Паулы. – Но самое ужасное, – заключила она, – что завтра нам снова придется сюда вернуться.
      – Ни за что! – вскричала Паула. Перед ее мысленным взором снова предстала фигура лорда Каннингхема. Высокий, элегантный, широкоплечий, с блестящими, тщательно ухоженными волосами. Взгляд его серых глаз вызывал какое-то непонятное беспокойство. Гордый профиль, надменно поднятый подбородок, насмешливая улыбка на губах. При одном воспоминании о нем Паулу вновь охватило чувство жгучего стыда.
      – Никогда в жизни больше не переступлю порог этого дома! Пусть меня лучше арестуют за укрытие краденого!
      – Этого нам только не хватало! – воскликнула миссис Макмайер. – Мы должны прийти сюда еще раз, Паула, – твердо сказала она, усаживаясь на пассажирское сиденье их машины.
 
      В тот вечер у матери разыгрался приступ мигрени, к тому же сильно разболелись колени. Она надеялась, что к утру ей станет легче и она сможет пойти с Паулой, но наутро боль лишь усилилась, и Пауле пришлось поехать в Каннингхем-Хилл одной.
      Как и накануне, она застала ее светлость дома. У нее оставался последний шанс вернуть колье. Двух унизительных визитов с нее вполне достаточно. Третьего она просто не вынесет.
      Они с матерью надеялись, что, когда бриллианты будут возвращены в дом их владельцев, Каннингхемы не затеют судебного расследования. Леди Каннингхем слишком ленива и не станет таскаться по судам, а сам лорд Альберт не захочет портить отношения с такой уважаемой старинной фамилией, как Макмайеры, потому что это может повредить его политической карьере.
      Лорд Каннингхем сдержал слово и еще вечером прислал им несколько довольно потрепанных, пыльных книжек каких-то затрапезных, никому не известных писак, преимущественно американцев, с кровавыми сценами убийств на обложках. Одна из книг – не детектив, а какой-то женский роман – была из публичной библиотеки и находилась в таком состоянии, словно графиня переворачивала страницы зубами или давала с ней поиграть своему Снуппи. Судя по дате, книгу нужно было вернуть пять лет назад, вот этот-то момент Паула и использовала как предлог для своего повторного визита. Она пришла, чтобы отдать библиотечную книгу, срок возврата которой давно истек и которая попала к ним случайно среди книг из библиотеки Каннингхемов.
      Паула была готова к тому, что ее снова заставят ждать, и решила засунуть проклятое колье в холле под диванные подушки, вернуть книгу и, если будет удостоена аудиенции – а она надеялась, что этого не случится, – сразу уйти. На этот раз Дженкинс ее узнал.
      – Разве ее светлость ждет вас? – спросил он ее все тем же высокомерным тоном, но все же впустил.
      – Нет, не ждет. Я подожду в холле, пока вы доложите обо мне.
      – Одну минутку, я сейчас, – сказал он и исчез. Он пошел не в бирюзовую гостиную, а по коридору, оставив Паулу стоять у входа.
      Она не стала терять времени даром и тут же принялась осматривать холл в поисках подходящего места для колье. К сожалению, там стояли только одни статуи. Не могла же она повесить нитку бриллиантов на шею Аполлона. Паула растерялась. В этот момент послышался звук легких шагов – лорд Каннингхем собственной персоной быстро спускался по лестнице. Одет он был так, как, по его мнению, нужно одеваться в деревне: джинсы, свитер крупной вязки и высокие сапоги, безукоризненно чистые, потому что он носил их, по-видимому, только дома.
      Он остановился и удивленно воззрился на Паулу.
      – Мисс Макмайер, – сухо произнес он и слегка склонил голову в знак приветствия.
      – Доброе утро, – ответила Паула и попятилась подальше от Аполлона. При воспоминании о вчерашней встрече с ним она густо покраснела. Паула надеялась, что сегодня он не подумает, что она собиралась запихнуть эту шестифутовую статую к себе в карман.
      – Вы, наверное, пришли к визитом к маме?
      – Да, чтобы вернуть одну из тех книг, которые вы любезно прислали для нашего клуба, – сказала Паула и протянула ему книгу. Он взял ее, потом поднял глаза и внимательно посмотрел на гостью.
      – Вы не любите женские романы? Местами немного пикантно, согласен, но вы ведь уже не школьница.
      Насмешливый тон, которым он с ней разговаривал, был очень неприятен. Пауле казалось, что он пристально рассматривает ее лицо, стараясь найти морщинки, и, конечно, находит их.
      – Я просто решила, что вы захотите вернуть ее в библиотеку, откуда она была взята пять лет назад.
      – Ах она просрочена? Вот как?! – Он взял книгу и открыл обглоданную обложку. – Как это мы не заметили? Очень любезно, что вы не сочли за труд принести ее. Прошу вас, пройдите в библиотеку и выберите себе какой-нибудь другой роман.
      – Я не пришла к вам за милостыней, лорд Каннингхем! – Однако уходить ей было еще нельзя, потому что она не выполнила свою миссию, а библиотека была, пожалуй, наиболее подходящим местом, чтобы спрятать колье. – Хотя, может быть, у вас есть какие-нибудь романы, которые вы уже прочитали, необязательно детективные?
      Он жестом указал Пауле, где находится библиотека, и она, поблагодарив его, пошла по широкому коридору. Лорд Каннингхем сопровождал ее, по-видимому опасаясь за сохранность своей библиотеки.
      – Должен сказать, мисс Макмайер, вы – молодец. Чтение книг – увлечение, достойное всяческих похвал. Современная молодежь в основной своей массе не читает книг, отдавая предпочтение телевизору и Интернету. И вообще, замечательно, когда у женщины есть хобби, которому она посвящает свое свободное время, – снисходительным тоном заявил он.
      – Да, конечно, ведь не у всех же имеется для этого собака.
      Он резко повернул голову и зло посмотрел на Паулу, но она как ни в чем не бывало продолжала идти дальше.
      Когда они пришли в библиотеку, лорд Каннингхем остановился в дверях.
      – Вы можете взять отсюда все, что вам понравится, – сказал он, указывая на груду книг на столе. – Я собираюсь выбросить их, чтобы освободить место для новых книг. Нужно идти в ногу с прогрессом. Философия, поэзия... – Он коротко наклонил голову и вышел, холодно усмехаясь.
      Одного взгляда на старые книги было достаточно, чтобы понять, в чем дело. Зубки Снуппи здесь хорошо поработали. Среди них попадались и хорошие книги в твердых переплетах с золотым тиснением.
      Паула быстро осмотрела комнату, стараясь найти место, куда сунуть бриллианты. Но библиотека – это только библиотека. Вдоль стен плотно стояли книжные шкафы, набитые книгами. Посреди комнаты стоял большой стол и несколько стульев. Не могла же она просто взять и положить колье на стол. Высокое французское окно вело в большой розарий, обрамленный живой изгородью из тиса. Лучшее, что Паула могла придумать, это сунуть колье за книги в надежде, что его обнаружат в ближайшее время. Но, взглянув на книги, она поняла, что их никто не читает. Это были просто декорации, как в театре. Колье может пролежать там сотню лет, пока Снуппи не проголодается.
      Паула выглянула в дверь и налево по коридору увидела другую комнату всего в нескольких шагах от библиотеки. Здесь у нее было больше шансов. Комната была небольшой и служила, по-видимому, только для выставки китайского фарфора. Там стояли застекленные шкафы, набитые вазами всевозможных конфигураций, размеров и расцветок. Прекрасно! Уж своим фарфором лорд Каннингхем интересуется постоянно и, конечно, обнаружит колье.
      Паула подскочила к ближайшему шкафу и хотела его открыть, но дверца была заперта на ключ. Она подергала другую дверцу, еще и еще, пока не обошла всю комнату. Оказалось, что все до единого шкафы надежно заперты, словно сейфы.
      В центре комнаты стоял большой стол овальной формы. На нем возвышался какой-то фарфоровый божок и еще несколько статуэток, изображающих различных животных, но ни в одной из них не было удобной выемки, чтобы спрятать бриллианты. А если лорд Каннингхем когда-нибудь и сидел в этой комнате, то сидел он на одном из четырех деревянных стульев с жесткой высокой спинкой и без всякой обивки. Как же это ей в целой комнате не удалось отыскать местечко, чтобы спрятать маленькое колье?
      Паула не слышала шагов в коридоре и даже подумала, уж не подкрались ли лорд Каннингхем и его мамаша специально, чтобы поймать ее с поличным за кражей вазы. Они были в библиотеке, она услышала их возбужденные голоса. Они говорили тихо и очень взволнованно, но Паула хорошо разбирала слова.
      – Куда она подевалась? Я оставил ее здесь не более пяти минут назад!
      – Будем надеяться, что она отказалась от своей затеи и ушла домой. Я уверена, что это она за тобой бегает, Берти. Раньше она никогда не была у нас, но не успел ты приехать, как она тут как тут, каждый божий день. Вот нахалка!
      – Ну что ты, мама. Она охотится вовсе не за мной, а хочет поживиться чем-нибудь из моей коллекции. Напрасно я дал тогда интервью журналу «Коллекционер». Мой страховой агент не зря меня предупреждал. Китайская комната! Держу пари, она там!