ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Харрис — около 40 лет.

Телма — его жена, немного моложе, привлекательна.

Мать — небольшая пожилая дама, упрямая и ворчливая.

Фут — инспектор сыскной полиции.

Холмс — констебль.

Комната. Ранний вечер.

Свет проникает только через большое окно напротив зрительного зала. Там же, в глубине сцены, расположена дверь на улицу. С боковых сторон находятся еще две двери, которые ведут в другие помещения квартиры. С софита свисает длинный шнур, на котором прикреплена люстра. Она представляет собой тяжелый металлический полушар, находящийся приблизительно в восьми футах от пола. находящийся приблизительно в восьми футах от пола. Левее, в ярде или около того, видна корзинка, до краев наполненная аппетитными фруктами: яблоками, апельсинами, бананами, ананасами и виноградом. Она, как и люстра, подвешена на веревке или шнуре, который обвязан вокруг ее ручки.

Вскоре станет ясно, что люстра удерживается с помощью противовеса, которым в данном случае служит корзинка с фруктами, и ее, таким образом, можно закрепить как угодно — выше или ниже. Большая часть мебели нагромождена у входной двери, загораживая ее. В этой груде выделяется продолговатый низкий стол, приблизительно восьми футов длиной, но имеется также канапе, два кресла, телевизор, буфет и старинный заводской граммофон с трубой. Вероятно, именно на буфете стоят телефон и лампа с абажуром: она не горит, но вилка воткнута в стенную розетку.

Прямо под люстрой помещен стул с деревянным сиденьем. На спинке висят черный фрак, белая рубашка и белый галстук-бабочка. Справа, боком к зрителям, располагается гладильная доска. На ее левом конце, на асбестовой подставке, торчком стоит утюг.

Больше мебели нет. В комнате находятся трое.

Мать лежит навзничь на гладильной доске, головой вправо, левая ступня соприкасается с поверхностью утюга. От щиколотки до подбородка ее тело укутано белым банным полотенцем. Волосы и часть лица прикрыты плотно прилегающей черной шапочкой для купания. На живот водружена черная шляпа-котелок. Мать похожа на мертвую, но она жива.

Телма Харрис одета в длинный бальный туалет, волосы уложены в изысканную прическу. Она выглядит так, словно собралась идти на танцы, — и это соответствует действительности. Правда, она скинула свои серебряные туфельки и они валяются где-то на полу. Телма стоит на четвереньках, боком к зрителям, внимательно осматривает пол перед собой и время от времени шмыгает носом.

Реджиналд Харрис стоит на деревянном стуле. Его торс обнажен, но ниже видны черные брюки от вечернего костюма, на которые натянуты зеленые болотные сапоги. Руки Харриса уперты в бока. Задрав голову, он смотрит на люстру, которая висит прямо над ним, в футе или двух, и медленно, методично дует.

На эту сцену смотрит в окно констебль в униформе (Холмс). Над подоконником виднеются только его плечи, лицо и шлем. Совершенно неподвижный, Холмс похож на деревянную скульптуру, но он живой.

Несколько секунд ничего не происходит. Царит тишина, которую время от времени нарушает только сопение Телмы. Не переставая оглядывать пол, Телма продвигается на шаг или два вперед, Харрис дует в абажур.

Не поднимая головы, Телма произносит.

Телма. Это электричество, дорогой.

Харрис (кротко). А я думал, это чертов факел.

Телма. Ради Бога, не выражайся. Все время тебе твержу.

Она переползает еще немного вперед, осматривая пол. Харрис пытается вывернуть лампочку, но она, видимо, еще не остыла. Отдернув пальцы, он дует на них, а потом на лампочку. Немного спустя он снова трогает лампочку. Сейчас ее можно открутить.

Хрупкое равновесие нарушается. Люстра, став легче на вес лампочки, начинает медленно подниматься, а корзинка с фруктами соответственно опускаться. Харрис, однако, это предвидел. Не дав люстре далеко уехать, он поворачивается и выхватывает из корзинки яблоко. Направление движения меняется: корзинка идет вверх, а люстра вниз. Но Харрис предусмотрел и это. Откусив кусочек, он кладет яблоко обратно. Равновесие восстанавливается.

Телма. Воспользовался бы лучше платком.

Харрис (заинтересовавшись). Платком вместо выражений? Посигналить платком, ты хочешь сказать?

Но Телма не слушает. Она прекращает поиски, встает, подходит к своим туфлям — и на что-то наступает. Это пуля от пистолета 22-го калибра. Телма с удовлетворением поднимает ее и кидает в жестяное ведерко для мусора. Раздается звяканье.

Телма. Сто сорок девять.

Она протягивает Харрису вилку от утюга и принимает у него теплую лампочку.

Харрис. SOS, SOS, терплю бедствие в районе люстры. (Телма бросает на него ледяной взгляд, но он не унимается.) Я специально тренировал свое остроумие: думал, оно поможет мне жениться на дочке Рокфеллера. Не подашь ли шляпу?

Телма протягивает котелок, и Харрис нахлобучивает его на голову. Затем он вставляет вилку в патрон для лампы. При этом он ловко срывает с себя шляпу и вешает ее на банан, тем самым компенсируя вес вилки и шнура. На Телму, однако, этот трюк не производит никакого впечатления: она занята другими мыслями.

Телма. Не знаю почему, но мне все время вспоминается тот одноногий футболист, мимо которого мы проезжали в автомобиле… Как ты думаешь, на какой позиции он играет?

Харрис спустился со стула и критически оглядывается вокруг.

Харрис. Темновато здесь.

В самом деле, естественного света из окна явно не хватает. Телма, погруженная в свои мысли, бредет к выключателю, расположенному у левой двери. Он управляет верхним светом, а в данный момент и утюгом.

Телма. Не идет он у меня из головы. Какая же у него должна быть сила воли!

Харрис. Включи свет.

Телма с независимым видом жмет на выключатель, и на утюге загорается красная лампочка. Харрис взирает на нее скептически.

Харрис. Никакого толку.

Телма. Подумай, какое мужество! Вот уж воистину несгибаемый дух! Ты меня понимаешь? (Пауза) Самое настоящее свинство по отношению к остальной команде… Порядочнее всего было бы завязать с футболом. Что это ты делаешь?

Харрис отошел в глубину сцены, к лампе, стоящей среди нагромождения мебели, и безрезультатно попытался ее включить, а затем стал остервенело дуть на абажур. На вопрос жены он откликается немедленно.

Харрис. Грязища. Пыль не вытиралась неделями. Хоть пиши на ней свое имя. (Делая надпись, роняет.) Это был не футбольный мяч, а черепаха.

Телма. Чей череп?

Харрис. Черепаха из семейства черепаховых.

Телма. Что?

Харрис. Он нес черепаху.

Телма. Да ты просто слепой.

Харрис (спокойно). Это он слепой. Что случилось с лампочкой?

Он имеет в виду лампочку из настольной лампы. Телма, однако, протягивает ему теплую лампочку.

Телма. Вот.

Харрис. Зачем ты ее вынула?

Телма. Нет, ту ты выкрутил в ванной. А это… (Он берет лампочку за цоколь, зло вскрикивает, подбрасывает ее и подхватывает за колбу.)… та, которую ты только что вывернул…

Харрис (кричит). Кто же так подает — цоколем? (Раздраженно начинает вворачивать лампочку в настольную лампу.)

Телма. А как ты объясняешь футболку «Уэст-Бромуич Альбион»?

Харрис. Это пижама. На нем была пижама. (Включив наконец лампу, он угрюмо осматривается. В комнате становится значительно светлее. Он продолжает говорить в характерной манере, без пауз.) Не дом, а настоящая психушка. Что это там высматривает полицейский?

Телма оборачивается к окну, затем подходит к нему и яростно задергивает занавески.

Телма. Чертова наглость!

Раздается пронзительный крик; мать отдергивает ногу, которая касалась нагревшегося утюга. Начинается суета, мать стонет от боли; Телма с возгласом «Мама!» хватает утюг и переносит его на деревянный стул. Фрукты соответственно меняют свое положение. Теперь мать сидит на гладильной доске лицом к зрителям, обхватив пострадавшую ногу и свесив другую. Ее первое членораздельное слово кажется ругательством, но это не ругательство.

Мать. Ма…сло!

Телма (чопорно). Ради Бога, не нужно выражаться…

Мать. Масло принесите!

Телма. Масло!.. Принеси масло, Реджиналд! (Харрис выбегает. Телма хватает телефонную трубку.) Не двигайся! (Набирая номер.) Делай что хочешь, только не двигайся… Алло!.. Мне нужна «скорая помощь»! (Раздается громкий стук в дверь. Телма роняет трубку на рычаг и подбегает к окну с криком.) Кто там? (Она раздвигает занавески, и в окне снова показывается полицейский.)

Холмс. Полиция!

Телма (в ярости). Я вызывала «скорую помощь»! (Она вновь злобно задергивает занавески и бросается назад, к телефону. С полуфунтом мягкого масла в масленке вбегает Харрис.)

Харрис. Куда его, мама?

Мать. На ногу, дурень.

Харрис пришлепывает ей масло к непострадавшей ступне. Переполох тут же прекращается. Телма кладет трубку и спокойно выпрямляется. У Харриса слегка удрученный вид. Мать мерит его ледяным взглядом. Тишина.

Мать. Телма, ты вышла замуж за идиота. (Ставит на пол свою здоровую, хотя и намасленную ногу.) Свет в ванной починили?

Харрис. Я ввернул новую лампочку, мама.

Мать. Надеюсь, ты вычистил свои ботинки. (Мать прыгает на одной ноге к двери напротив и, прежде чем скрыться, выговаривает угрожающим тоном.) Я еще вернусь и возьмусь за инструмент.

Во время дальнейшего диалога происходит следующее: утюг возвращается на гладильную доску. Фрукты соответственно немного смещаются. Телма гладит белую рубашку, а Харрис, усевшись на стул, снимает болотные сапоги, скрывавшие, как обнаруживается, не только брюки, но и черные лакированные туфли. Харрис сует сапоги в кучу мебели, на буфет.

Получив выглаженную рубашку, Харрис надевает ее, повязывает галстук-бабочку и, наконец, облачается во фрак. Когда Телма кончает гладить, Харрис вновь вскарабкивается на стул, чтобы вынуть вилку и заодно убрать котелок, который, за неимением лучшего, нахлобучивает на голову. Мать закрывает за собой дверь ванной.

Харрис. Не набрасывайся на меня. Она могла лежать на полу.

Телма. Ну да… очень мило… когда у меня спина в таком состоянии… не хватало мне еще сгибаться в три погибели.

Харрис. Ты могла бы присесть рядом с ней на корточки. Не моя вина, что мебель свалена в кучу и к ней не подступиться.

Телма. Если ты намекаешь на «Криклвуд Лицеум»…

Харрис. Намекаю. Это было фиаско…

Телма. Тебе очень хорошо известно, что у меня нога попала в подол…

Харрис. Это твоя-то нога?.. Не дотягивается она до подола.

Телма. Мои ноги застрахованы на пять тысяч фунтов!

Харрис. Только от кражи. Говоря правду, это с начала до конца была халтура, вот почему нам приходится делать еще одну попытку сегодня в одиннадцатом часу. И между прочим, уже пол-одиннадцатого. Видно, нам никогда не выбраться из дома вовремя!

Телма (гладя рубашку). Я спешу изо всех сил. Одно скажу: я буду на седьмом небе, когда это кончится и все вернется на круги своя. А то ты стал как порох. Что ни скажешь, у тебя на все найдется возражение…

Харрис (горячо). Неправда…

Телма. Я всего-то и сказала, что футболист держал под мышкой мяч, а ты стал твердить, что это была черепаха. Зачем футболисту играть с черепахой — этого ты, конечно, объяснить не можешь.

Харрис (рассудительным, успокаивающим тоном). Вот что… он не был футболистом. Это был просто какой-то парень в полосатой пижаме. Естественная ошибка: перепутать ничего не стоит. А затем, понятное дело, тебе показалось, что под мышкой у него футбольный мяч, в то время как я…

Телма. В то время как ты, встретив на улице человека в пижаме, нисколько не удивился и пришел к естественному заключению, что тот несет черепаху.

Харрис. Очевидно, у него были на то свои причины.

Телма. Но признай, что футбольный мяч куда натуральней.

Харрис. Натуральней?

Телма. Я имею в виду, что в городских условиях футбольные мячи встречаются чаще, чем черепахи.

Харрис. Твоя посылка далеко не очевидна, но Бог с ним. Если мыслить, как ты предлагаешь, то выходит, что еще натуральней ему иметь под мышкой рождественский пудинг или «Уитекеровский альманах», но мне довелось видеть этого человека собственными глазами…

Телма. Нам всем довелось…

Харрис…и он был старик, одноногий и с седой бородой, одетый в пижаму, который прыгал под дождем, держа под мышкой черепаху и размахивая белой тростью, чтобы проложить себе дорогу в толпе тех, кто наделен зрением…

Телма. Кроме него, на тротуаре никого не было.

Харрис. Поскольку он слепой, вряд ли он об этом знал.

Телма. Кто сказал, что он был слепой? Это только ты так говоришь…

Харрис (горячится). У него была белая трость, женщина!

Телма (спокойно). По-моему, это была тросточка из слоновой кости.

Харрис (кричит). Тросточка из слоновой кости и есть белая трость!!

На этом оба, кажется, выдохлись. Телма с ледяным спокойствием продолжает гладить, хотя вид у нее по-прежнему вызывающий. Через некоторое время…

Телма (язвительно). Пижама… Наверное, он прыгал во сне. Ага, теперь я понимаю… дурной сон… он вскакивает на ноги, хватает черепаху и ощупью пускается вперед по улице…

Харрис. Я только говорю, что я видел. И пытаюсь тебе внушить, что слепому одноногому футболисту с седой бородой было бы трудненько удержаться в «Уэст-Бромуич Альбион».

Телма. Это был молодой парень.

Харрис (терпеливо). У него была седая борода.

Телма. Мыльный крем. Для бритья.

Харрис (подскакивая). Ты что, спятила?

Телма (твердо). Мыльный крем. В пижаме, раз тебе так приспичило, с полосами цветов «Уэст-Бромуич Альбион», с твоего разрешения, под мышкой если не футбольный мяч, то что-то очень похожее: винный бурдюк или волынка, а в руках белая трость, а точнее, тросточка из слоновой кости…

Харрис. Волынка?

Телма. Но на лице у него был мыльный крем и не что иное! (Пауза) Или разве что яшмак.

Харрис почти что лишается дара речи.

Харрис. Ну ладно, пусть это какой-нибудь уличный араб пробегал с лютней, но только не молодой, а старый и седобородый!

Телма. С лютней?

Харрис (раздраженно). Или с мандолиной… Кто его знает?

Телма. Ты допускаешь, что он мог быть музыкантом?

Харрис. Ничего я не допускаю! Собственно, если бы он был арабским музыкантом, он вполне мог нести бутыль из тыквы, которая по форме и размеру очень походит на черепаху, а это говорит в пользу моего первоначального предположения: белая борода, белая трость, пижама, черепаха. Я отказываюсь это дальше обсуждать.

Телма. Ты никогда не сознаешься, что не прав, не так ли?

Харрис. Наоборот, когда я не прав, я признаю это первым. Но эти твои экзотические детали не лезут ни в какие ворота.

Телма (со вздохом). Нам нужно было задержаться и сделать фотоснимок. Тогда обошлось бы без споров.

Харрис (угрюмо). Мы бы не поспорили, если бы остались дома, как я предлагал.

Телма. Это было затеяно ради матери, а не ради тебя. Она не часто просит куда-нибудь с ней съездить, и нам не много стоило доставить ей удовольствие.

Харрис. Одни штрафы за неправильную парковку обошлись мне в десять шиллингов.

Телма. Всего один штраф, и ты сам виноват, что не положил деньги в счетчик. На самом деле нам очень повезло, что она, в своем возрасте, еще чем-то интересуется, пусть даже тубой.

Харрис. Интересуется? Да она просто одержима: тащить нас на другой конец Лондона, мало того что дома есть своя туба, на которой она дудит с утра до ночи. Честное слово, я сыт этим по самое горло.

Телма. Имеет право, не меньше чем мы с тобой.

Харрис. Но это наш дом.

Телма. Если ты так настроен, зачем было просить ее переезжать?

Харрис. Это ты придумала.

Телма. А ты согласился.

Харрис. Я был согласен, чтобы она провела в окружении близких последние дни… Речь не шла о том, что она будет путаться у меня под ногами половину моей жизни.

Телма. Ты говорил, она поможет нам с детьми.

Харрис. У нас нет детей!

Телма. Вряд ли это ее вина. (Пауза) Или моя.

Харрис медленно встает.

Харрис. Да как ты смеешь? Как ты смеешь! Ну вот что. Я проглотил массу оскорблений, но теперь мое терпение кончилось. Это мой дом, так что скажи своей матери, пусть упаковывает тубу и убирается прочь!

Телма. Но, Реджиналд…

Харрис. Нет… ты довела меня до ручки. Когда я на тебе женился, я не рассчитывал получить в придачу твою мать…

Телма (тоже кричит). Это не моя мать… это твоя мать!

Харрис (сразу же). Чушь! (Однако внезапно он садится. Спокойнее) Моя мать… высокая… аристократическая женщина, в красном плаще… и отзывается она на имя…

Телма. Это твоя тетя…

Телма и Харрис (вместе)… Джессика.

Харрис встает и тут же садится. Судя по всему, он взволнован. Он уже полностью одет. Телма складывает и уносит гладильную доску. Из ванной показывается мать, в халате или в платье, без купальной шапочки. Все так же прыгая на одной ноге, она пересекает комнату.

Мать.Лампочка в ванной снова перегорела. (Выходит через другую дверь. Харрис встает и идет к буфету, чтобы извлечь болотные сапоги. Мать возвращается, по-прежнему прыжками. В руках у нее большой войлочный мешок.) Я выпустила воду.

Харрис запихивает сапоги обратно в буфет. Он делает шаг к двери, но очень нерешительно. Потом останавливается, оборачивается и обращается к матери, которая сейчас сидит на стуле.

Харрис (довольно агрессивно). Мам, не хочешь ли чашку чая?

Старая дама потрясена предложением. Она вскидывает подбородок, потом оборачивается к Харрису и меряет его негодующим взглядом. Харрис скисает. Он поворачивается и снова направляется к ванной, и тут раздается громкий стук в дверь. Мать по-прежнему вертит в руках войлочный мешок, из которого она в настоящий момент извлекает тубу. Харрис с обескураженным видом приближается к груде мебели и начинает ее растаскивать, в то время как мать подносит тубу ко рту. Мать играет, а Харрис один за другим ставит предметы мебели на свои места. Он еще занят этим, когда входит Телма со стаканом в одной руке и цветочной вазой в другой. Поставив стакан и вазу, она помогает Харрису передвигать самые тяжелые вещи. Длинный низкий стол они помещают в центр, под люстру. За ним располагается кушетка, по бокам — кресла. Все перемещения проделываются таким образом, чтобы не побеспокоить мать, которая продолжает, сидя на стуле, играть веселую мелодию. Мать умолкает и встает лишь в самый последний момент, перед появлением в комнате полиции. Когда входят полицейские — инспектор Фут и констебль Холмс, — мебель уже расставлена, деревянный стул отодвинут назад, к стене, и все трое сидят в удобных позах. Телма курит, держа в руках стакан; тубы не видно: возможно, она скрыта за стулом, на котором сидит мать. Обстановка в комнате ничем не отличается от обычной, если не считать корзины с фруктами. Вторгшись, Фут занимает позицию справа на авансцене. Холмс останавливается в углу авансцены. Вид у него несколько растерянный, что вполне понятно.

Фут. В чем дело? Что это за дикий спектакль?

Пауза. Все украдкой осматриваются.

Телма. Противовес упал и разбился. Это что — преступление?

Фут сцепляет руки за спиной и с агрессивным видом нарочито замедленно начинает ходить мимо Холмса. Наконец он произносит сквозь зубы.

Фут. Это тот самый дом?

Холмс. Да, сэр.

Фут продолжает ходить. Харрис преисполняется готовности помочь.

Мать (неуверенно). Это ничего, что я практикуюсь?

Фут не обращает на нее внимания. Он бросает вокруг отчаянные взгляды, пока ему на глаза не попадается настольная лампа. Он застывает на месте и слегка поворачивает голову, читая надпись на абажуре.

Фут (торжествующим тоном). Реджиналд Уильям Харрис?

Харрис. Мейфкинг-Виллас, тридцать семь.

Фут. Вы говорите с офицером полиции, а не надписываете конверт. Будьте добры отвечать на вопросы в том порядке, в котором они задаются.

Харрис. Прошу прощения.

Фут поворачивается к Харрису спиной, обозначая этим, что начинает все сначала, и рявкает.

Фут. Реджиналд Уильям Харрис!

Харрис. Здесь.

Фут. Где вы живете?.. Ну вот, вы опять за свое!!!

Мать. Кто это такой?

Фут. Я старший инспектор Фут.

Харрис (с широкой восторженной улыбкой поднимается на ноги). Фут из И…

Фут (кричит). Молчать!

Фут вновь начинает ходить, почти ничем не выдавая своего волнения. На бормотание матери он никак не реагирует.

Мать. А теперь мне можно взяться за инструмент?

Фут подходит к Холмсу и негромко спрашивает.

Фут. Все точно? Вы не упоминали про фрукты.

Холмс (жалобно). Было столько всего другого…

Фут. Лучше осмотрите помещение.

Холмс. Да, сэр.

Телма, забыв о принципе невмешательства, поднимает голову и произносит.

Телма. Боюсь, здесь немного не убрано.

Фут (резко). Ничем не могу помочь. Знаете ведь, как говорят: белье должно быть свежим, ведь нельзя знать заранее, когда попадешь под машину. Так с вами и получилось.

Харрис вновь поднимается.

Харрис. Минуточку. У вас есть ордер на обыск?

Холмс замирает.

Фут. Да.

Харрис. Можно посмотреть?

Фут. В настоящий момент у меня его нет под рукой.

Харрис (недоверчиво). Вы не можете найти ордер на обыск?

Фут (ровным тоном). Когда я входил, он был при мне. Должно быть, я его уронил. Осмотрите помещение, Холмс.

Телма с широкой восторженной улыбкой поднимается на ноги.

Телма. Нет…

Фут (кричит). Спокойно!

Телма садится. Харрис садиться не желает.

Харрис. Вот что…

Фут. Нельзя ли взглянуть на вашу телевизионную лицензию?

Харрис застывает с открытым ртом и захлопывает его только после долгой паузы.

Харрис (неуверенно). Она, должно быть, где-то…

Фут. Порядок. Пока вы ищете телевизионную лицензию, Холмс поищет ордер на обыск.

Харрис в раздумье садится.

Фут (обращаясь к Холмсу). Он, возможно, куда-то залетел или скользнул под половицу.

Холмс. Верно, сэр.

Холмс ползает по полу.

Мать. Я имею право попрактиковаться?

Фут не реагирует на ее слова. Он меряет Харриса сверху вниз бесцеремонным взглядом.

Фут. Да, вы, наверное, сейчас раздумываете, как я дознался.

Харрис (робко). Один из ваших передвижных локаторов?

Но Фут уже говорит увлеченно и безостановочно.

Фут. Ну что ж, я скажу вам. Все очень просто: ни сигналов от Интерпола, ни круглосуточной слежки под дождем, ни судебных чиновников, которые пылесосят брючные манжеты, ни тайных агентов, продающих в китайском квартале «Ивнинг Ньюс». Нет, это просто самый обычный полицейский на своем участке! Да… констебли — по-прежнему лучшее оружие, которым располагает Скотленд-Ярд!..

Холмс ползает позади него на четвереньках.

Холмс. Простите, сэр.

Фут (раздраженно). Да не здесь, вокруг посмотрите.

Холмс (поднимаясь). Да, сэр. Это что-нибудь да значит, сэр. (Он протягивает Футу найденную на полу пулю 22-го калибра. Фут принимает ее небрежно, поскольку поглощен своей речью. Холмс выходит из комнаты.)

Фут. Юный Холмс — это вам не какой-нибудь телевизионный герой. Это молодой человек, который просто делает свою работу, и делает ее хорошо… иной раз по нескольку дней кряду не видя своих детей — Дина, пяти лет, и Шарон, трех, — частенько возвращаясь домой, когда жена уже спит, и уходя на участок до ее пробуждения… неутомимый, аккуратный, бдительный… у него всегда наготове доброе слово для алкаша, который переходит дорогу, или шестипенсовик для пожилой дамы, которая добирается домой на бровях…

Холмс возвращается и следует вплотную за Футом, стараясь улучить момент, чтобы вставить слово. Теперь, как ему ошибочно кажется, такая возможность появилась.

Холмс. Правду говоря, сэр, я не совсем представляю себе, как выглядит ордер на обыск…

Но Фут продолжает шагать, огибая правый угол комнаты, в то время как Холмс, меланхолично следуя прежним курсом, выходит в дверь. На ходу Фут взвешивает и перекатывает на ладони пулю, и тут только переключает внимание на нее.

Фут. Да, на этом-то вы и попались. (С отсутствующим видом рассматривает предмет, лежащий у него на ладони. Кажется, он удивлен.) Когда Холмс вернулся в полицейский участок и описал мне сцену, которую наблюдал в вашем окне, я понял, что тут история почище даже, чем… (Он замолкает и поворачивается к жильцам, вытягивая вперед руку с зажатой в ней пулей.) Знает кто-нибудь, что это такое? (Телма поднимает руку.) Да?

Телма встает и берет у Фута пулю.

Телма. Это свинцовая пуля из пистолета двадцать второго калибра. Спасибо. (Она бросает пулю в жестянку; раздается звяканье) Сто пятьдесят.

Она возвращается на место. Фут подходит к ней и заглядывает в жестянку. Наклонившись, он извлекает оттуда пригоршню пуль и тут же разжимает руку. Он снова нагибается и вытаскивает на сей раз две половинки разбитого фарфорового сосуда, который содержал в себе пули и служил противовесом люстре. Фут разглядывает корзину с фруктами. Потом роняет обломки обратно в жестяное ведерко. Он обращается к Телме

Фут. Я обязан сказать вам, что ваш ответ меня не удовлетворил.

Телма. Повторите вопрос.

Фут. Не в нем суть.

Телма. Задайте другой.

Фут. Очень хорошо. Почему вы так долго не открывали дверь?

Телма. Она была заставлена мебелью.