В квартире у Метте Ольсен на третьем этаже веселье шло полным ходом. Я услышал это еще на лестнице. На мой звонок открылась соседняя дверь, показалась пожилая женщина в коричневом пальто и серой шляпе. Я было подумал, что она просто собралась выйти из дома, но она окинула меня скептическим взглядом и раздраженно спросила:
      — Что, тоже к ним пожаловали?
      — Видите ли, я…
      — В таком случае потрудитесь передать своим друзьям, что, если они немедленно не прекратят этот шум, я снова позвоню в полицию! Они тут с пяти утра сходят с ума.
      — С пяти утра?
      — Вот именно. Они разбудили меня, когда пришли. Я этого не потерплю, могу вам твердо это пообещать.
      В этот момент дверь Метте Ольсен приоткрылась и музыкальный грохот вырвался на лестничную площадку. В проеме стоял небритый рослый дядька лет сорока, одетый в лучших традициях вечной классики из универмагов «Фретекс», а именно — дешево и сердито. Он попытался сфокусировать на мне взгляд.
      — Чево надо?
      — Метте Ольсен, — сказал я голосом, полным надежды. Мужик непонимающе уставился на меня. — Хозяйка. Она дома?
      — Метте-то? А как же! А чево надо?
      — Вы ее охранник?
      — А твое какое дело? Ты из собеса что ли?
      — Что-то в этом роде. Можно войти?
      Вместо ответа он повернулся к комнате, откуда гремела неузнаваемая шведская танцевальная музыка, так громко, что скорее была похожа на пароходный гудок.
      — Ме-е-е-етте! — раздался его рев как запоздалое эхо семидесятого года.
      — Чево там? — ответил тонкий высокий голос откуда-то из глубины квартиры.
      — Тут чувак какой-то с тобой хочет поговорить!
      — Ну так пусти его!
      Соседка тем временем подошла ко мне так близко, как будто она работала моим телохранителем, и громко фыркнула мне прямо в ухо:
      — Вы действительно из социальных служб? Вы, я надеюсь, выставите ее отсюда? Потому что, сами видите, дольше так продолжаться не может.
      — Вообще-то я по другому ведомству, — ответил я, но тут человек в дверном проеме повернулся ко мне лицом и кивнул.
      — Слыхал, чё она сказала? Давай заходи!
      Он даже подмигнул! Клянусь, меня еще никогда так радушно не встречали в подобных местах.
      У соседки был настолько решительный вид, что можно было подумать, она тоже собирается войти, но она осталась стоять около порога. Здоровяк, не заставляя себя ждать, так грохнул дверью, что бедная тетка вынуждена была отскочить, чтобы ее не сдуло порывом ветра.
      Из глубины квартиры, видимо из гостиной, доносилось неразборчивое жужжание нескольких голосов, которое яростно заглушала громкая музыка. В прихожую тянулся запах алкоголя и гашиша. Я попытался найти взглядом Метте Ольсен.
      В гостиной было восемь человек, итого вместе с чудом-юдом, открывшим мне дверь, девять. Три женщины и шестеро мужчин. Самому старшему было на первый взгляд около шестидесяти, младшему — восемнадцать-девятнадцать лет. Я подумал, что он-то и курил гашиш, а остальным было уже довольно музыки. Лица у мужчин были небритые, заплывшие, лишенные какого-либо выражения, с бессмысленными глазами. Двигались они так вяло, что смотреть было жутко: впечатление такое, как будто нервная система у них была выжжена алкоголем. Все, что они делали, выглядело как в замедленной съемке, причем пленку крутил киномеханик, еще более пьяный, чем они сами.
      Женщины, впрочем, выглядели не намного приличнее. У той, что постарше, были огненно-рыжие волосы с давно не крашенными седыми корнями. Степень ее опьянения не поддавалась описанию. У второй — черные, как у цыганки, волосы, но цвет, конечно, был ненастоящий; судя по произношению, она была с севера, возможно из Хордаланна. Третья была Метте Ольсен.
      Она сидела, тяжело нависнув над столом, подперев кулачками маленькое худое личико. Она выглядела лет на десять старше, чем тогда, три года назад, когда я увидел ее впервые. Волосы осветлены беспорядочными прядями, а косметика, наложенная часов десять-пятнадцать назад, теперь превратилась в черные круги вокруг глаз и красный небрежный росчерк помады, как кривая ухмылка украшавший правую щеку. Блузка была наполовину расстегнута, так что виден был серый лифчик в пятнах от кофе или пива.
      Метте сжимала стакан, в котором плескалось что-то явно неразбавленное, может, водка. Она медленно перевела взгляд на меня:
      — Чего надо?
      Я, признаться, и сам себя в этот момент спрашивал о том же. Но раз уж пришел…
      — Не знаю, помните ли вы меня.
      Она взглянула на меня, и слабая тень узнавания промелькнула в ее глазах.
      — Где мы встречались?
      — Я был у вас дома несколько лет тому назад. Служба охраны детства.
      Настроение в комнате сразу изменилось. Даже музыка стихла, и теперь раздавалось только шипение: пластинка кончилась и игла проигрывателя скользила по гладкой наклейке. Общий разговор прекратился. «Охрана детства… он из охраны детства!» — говорили они друг другу, а один из мужчин встал и принялся угрожающе закатывать рукава рубашки. Другой, правда, тотчас усадил его обратно со словами: «Да ладно, потом с ним разберешься!»
      Метте Ольсен смотрела на меня, губы ее дрожали.
      — Из охраны детства? Но тут у нас нет детей! — Ее начала бить крупная дрожь. — Если вам дети нужны, вы сами давайте… идите…
      Со всех сторон я чувствовал тяжелые враждебные взгляды.
      — Да, но… я пришел поговорить о вашем сыне.
      — О Яне-малыше? Что с ним? С ним что-нибудь случилось? — В ее глазах разлилась страшная тоска.
      — Нет-нет. С ним все хорошо. Скажите, мы можем с вами поговорить где-нибудь наедине?
      Она скользнула взглядом по комнате, попыталась сконцентрироваться, а потом произнесла:
      — Я не знаю… — и добавила, обернувшись на дверь в соседнюю комнату: — Может быть, там.
      Один из мужчин немедленно воскликнул:
      — Ага, Метте, давай, веди его в спальню! Чтобы охране детства было чем потом заняться!
      Дикий гогот наполнил комнату. Шутка удалась.
      Метте Ольсен встала и нетвердыми шагами обошла стол:
      — Не слушайте их. Пойдемте.
      Она взяла меня под руку — скорее чтобы я ее поддерживал, чем из кокетства, — и с торжественным выражением лица повела в спальню. Неубранная кровать и разбросанные по всем углам и подоконникам вещи составляли первое и главное впечатление от этой комнаты. Я оставил дверь приоткрытой, чтобы не давать повода домыслам. За нашими спинами вновь царило оживление: кто-то сменил пластинку и музыка загремела с новой силой.
      Остановившись у постели, она отпустила мою руку и неловко уселась. Во взгляде читалась странная смесь страха и презрения.
      — Чего там с Яном-малышом?
      Я серьезно посмотрел ей в глаза:
      — Когда вы видели его в последний раз, Метте?
      Ее глаза наполнились слезами, а на шее проступили крупные красные пятна.
      — Когда видела?! Да тогда же, когда эти чертовы куклы забрали его у меня! И больше ни разу… Только в тот день, когда они пришли и забрали…
      — И до сегодняшнего дня.
      — Говорю же — ни разу!
      — Но вы знаете, что его усыновили?
      Метте прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Веки дрожали. Она взглянула на меня:
      — Да, знаю. Какая-то фифа со своим мужиком. Сами-то не смогли детишек завести, вот и взяли моего. Родители! Черта с два! Ворюги они! Украли моего мальчика, вот что они сделали. Украли! Терье сказал, чтоб я в суд подала на них, а Йенс отговорил. Сказал, что меня бы это уничтожило. Как будто осталось, что уничтожать…
      — Кто отговорил?
      — Йенс Лангеланд! Адвокат. Вел мое дело…
      — Лангеланд?
      — Ну да. Тогда еще, когда мне предъявили… ну, в общем, давно. Я хипповала тогда. С парнями там разными. А Лангеланд-то тогда был — дитё дитём, только отучился. Сопляк, короче.
      Она снова прикрыла глаза.
      — Значит, с семидесятого года вы не общались ни с Яном-малышом, ни с его приемными родителями, так?
      — Ну… Вообще-то мне разрешили его навещать. По праздникам. И к себе забирать тоже разрешили. Но пока он был у приемных родителей… эх, да что говорить — не пришла я ни разу. Будь я проклята, дура несчастная! Такая тварь, а? Не пришла. Да он и не хотел, вот как мне сказали. Йенс-то меня, конечно, пристроил туда… в Хьеллестад. Но разве ж этим поможешь? Мы и там дурь раздобывали, что вы думаете. Толкачи стояли в лесу под окнами и кидали прямиком нам в руки. И ведь в долг, за здорово живешь… Ну то есть, когда вышла, тут уж — ложись да ноги раздвигай. В уплату долга. Полгода трахали меня все кому не лень. На гроши какие-то жила. Так что приходилось вертеться… Ведь у меня ни сил, ни времени не было подумать о нем… О Яне-малыше то есть.
      Из соседней комнаты раздался великолепный рев, который я тотчас же узнал:
      — Ме-е-е-е-етте!
      Это был голос Терье Хаммерстена.
      — Она в комнате, Терье, — сказал ему кто-то.
      — Ага. Трахается! — добавил женский голос, и немедленно раздался истерический хохот.
      — Чего?! А ну пусть семенит сюда…
      Дверь в спальню с грохотом распахнулась. Терье Хаммерстен стоял в проеме с выражением лица, которое никак нельзя было назвать дружелюбным. Я немедленно понял, что он в ярости и перед собой видит врага. Врагом был я, и в этот раз мне было не уйти.

      Работая в службе охраны детства, первым делом учишься выходить из различных сложных ситуаций. Невозможно избежать столкновений между трудными подростками и их родителями или другими взрослыми.
      Правда, на этот раз по ту сторону баррикад был далеко не ребенок, так что я и слова не успел сказать, как Терье Хаммерстен бросился на меня, выставив свои гигантские кулачищи.
      — Чё, девку мою щупаешь?
      Я поднырнул под него, обежал вокруг кровати и попытался объяснить. Но он не слушал. Он запрыгнул на кровать, та зазвенела всеми пружинами, а Метте Ольсен с криком повалилась на спину. Терье ринулся ко мне, и на этот раз от ударов я не ушел. Первый пришелся мне в плечо, как будто на меня обрушилась кувалда. Увидев, как мне в лицо несется кулак, я увернулся и дернулся в обратном направлении.
      — Хаммерстен! — крикнул я. — Это нападение на официальное лицо при исполнении обязанностей!
      Это слегка охладило его пыл. Он встал в стойку боксера-тяжеловеса:
      — Да ты знаешь, кто я?
      — Знаю, мы раньше встречались. Я из службы охраны детства, так что, если тронешь меня еще раз, снова окажешься за решеткой. А вот если успокоишься, то мы уладим наши разногласия…
      — То есть ты на меня не настучишь? — перебил он меня, не вполне понимая, что я от него хочу.
      — Точно. Даю слово.
      — Вообще-то я тебя вот этими руками могу на запчасти разобрать. Улавливаешь?
      — Не будь таким самоуверенным. Я, когда надо, и не таких ломал.
      Он оценивающе смерил меня взглядом. Я стоял, опустив руки, готовый, однако, к отпору, если он снова полезет. Видимо, выглядел я внушительно, потому что ярость его слегка поуменьшилась.
      Он перевел взгляд вниз, на Метте Ольсен, которая теперь сидела на полу, прислонившись к кровати, и тупо глядела на нас обоих.
      — Ну-ка, скажи, Метте, кто он тебе, гусь этот?
      — Мы просто разговаривали, — ответила она, качая головой. — У него новости о Яне-малыше.
      — И какие?
      — Новостей у меня нет, — ответил я за Метте. — Мне надо было узнать, когда вы виделись с мальчиком в последний раз.
      — И ты ее об этом решил спросить? Да ей плевать на все это. — В его голосе не осталось и следа от былого гнева. — Пришли какие-то… да и забрали у нее парнишку.
      — А вы, конечно, считаете, что вот это все — подходящее окружение для мальчика?
      — Слушай, ты! — взревел он снова и сжал кулаки.
      Я протестующе поднял руки.
      — Хаммерстен! Вспомни, о чем мы только что договорились!
      — Терье! Не надо! — подала голос Метте Ольсен. — Я больше не могу. Я так скучаю по нему! — Она заплакала.
      Хаммерстен подошел ко мне:
      — Знаешь, чё я сделаю? Я завтра к адвокату пойду. К Лангеланду, к адвокату ее. И мы жалобу составим на тебя, так и напишем, что ты, как там, черт тебя дери, твое имя…
      — Веум. А к Лангеланду я сам пойду. Так что вы можете не беспокоиться. Пойду и поговорю.
      — О чем это?
      — О том, что… А впрочем, вас это не касается.
      Хаммерстен зло уставился на меня, он явно колебался. Ему хотелось изувечить меня, но он чувствовал, что ослабел. Так что он стоял и трясся от пьяного гнева.
      — Веум… — всхлипнула Метте Ольсен, — когда увидите Яна-малыша, передайте ему от меня привет. И скажите… я люблю его… И что мне так его не хватает! Ян-малыш мой, мой Ян…
      Рыдания заглушили ее последние слова.
      — Я обещаю вам, Метте. Я все ему передам.
      Терье Хаммерстен с ненавистью посмотрел на меня. А я повернулся и ушел из этой убогой спальни, от этих нелепых людей.
      В гостиной никто и не заметил, что я прошел мимо них. Соседки на лестничной клетке уже не было, чему я несказанно обрадовался. Так что я без приключений добрался до конторы, откуда позвонил журналисту Паулю Финкелю — моему бывшему однокласснику.
      — Слушай, Пауль… Есть такой мужик, зовут Терье Хаммерстен. Знаешь о нем что-нибудь?
      — До фига! А что, его снова выпустили?
      — Да вроде. А за что сидел?
      — Тяжкие телесные. На твоем месте я бы держался от него насколько возможно дальше.
      — Спасибо за совет. А подробности какие-нибудь по нему у тебя имеются?
      — Может, в таком случае, пинту пива проставишь?
      — Ну, если только пинту.
      — Мне больше и не надо. Захвачу кое-что тебе почитать, чтоб ты знал, с кем связался.
      — Что, так уж опасен?
      — Сказать «опасен» — ничего не сказать.
      — Ну так он же не убил пока никого.
      — По официальным сведениям, нет.
      — Что ты имеешь в виду?
      — А вот за пивом и расскажу.
      — Где обычно?
      — Где обычно.

      Контингент в «Бёрс-кафе» менялся в зависимости от времени суток. Днем здесь собирались рослые грузные выпивохи: моряки на побывке и работяги из порта. Вечером же можно было встретить кого угодно: от мелких урок до студентов колледжа торговли, которые «вышли в народ». Около полудня, когда мы с Паулем решили встретиться, там собралась толпа молодых парней, предпочитавших кухню «Бёрс-кафе» своей собственной стряпне. Женщин здесь много никогда не бывало, зато те, кого сюда все же пригласили, были воодушевляюще замечательны. Поэтому на нас с Паулем и наши скромные бокалы с пивом никто и внимания не обратил. Пауль испытующе уставился на меня:
      — Что происходит, Варг? В сыщиков решил поиграть, не иначе?
      — Да нет. Это по работе. Пришлось одного мальчишечку забрать. А мать его вроде как сожительствует с этим Терье Хаммерстеном. Вот почему я, собственно, им и заинтересовался.
      — Ах ты господи! Сожительствует… вот бедная девка.
      — Что ты имеешь в виду?
      — А то, что удар у него, как у молотобойца, а сам тупой, как кувалда.
      — Это я уже понял. Когда мы в первый раз их посещали, года три-четыре назад, он чуть было не бросился на нас.
      — Похоже на него. Опасный у парня темперамент.
      — А на что ты намекал-то?
      — В смысле?
      — По телефону. Ты сказал, что в неофициальной обстановке расскажешь.
      — А. Ну это, конечно, только слухи, которые бродят у нас, в журналистской среде. Что тут правда, а что нет — сказать не могу. Было такое дело о контрабанде спиртного в Суннфьорде с год назад. В начале семьдесят третьего. Таможенный катер потопил шхуну в одном из проливов между Верландет и Атлёй. Шхуна по самый планширь была загружена спиртным, которое, судя по всему, должны были продать тут же — жителям фьорда. Один из причастных к этому делу был найден пару дней спустя убитым. Застрелили его то ли из ружья, то ли из чего-то еще. Говорили, что он и был стукач, а уж с ним разобрался именно Терье Хаммерстен. Специально за этим вроде из Бергена и приезжал. Чисто Чикаго, как видишь.
      — А почему они сами его не пристрелили? Те, кто за всем этим стоял?
      — Так почти все уже сидели к тому времени. И по своим каналам отправили на волю сообщение. Довольно прозрачного свойства — мол, кое-кого надо вскрыть. Но самое забавное… — Пауль глотнул пива.
      — Ну?
      — Этот парень, которого пристрелили… — Пауль выложил на стол блокнот и открыл его. — Некто Ансгар Твейтен… Короче, это его родственник.
      — Чей? Хаммерстена?
      — Ага. Муж его сестры, Труды.
      — Ах вот как. И что она на это сказала?
      — История об этом умалчивает, — хитро улыбнулся он, — но на такие вещи Терье никогда особого внимания не обращал.
      — Ну что ж, спрошу его самого при следующей встрече.
      — Давай. А я тебе на могилку цветочки принесу.
      — А ты знаешь, с кем он тут дружбу водит, в городе?
      Пауль оглянулся вокруг:
      — Вон там, в углу, видишь? Готовые головорезы. Вот таких ребят набрал себе в группировку Биргер Бьелланд, новая шишка. Сам он из портового города Ставангера. Поговаривают, что Хаммерстен входит в число его людей. Думаю, так оно и есть.
      — Биргер Бьелланд?
      — Да. Тут про него ничего никто не слышал, но в Ставангере он известен всякими милыми делами вроде липовых фирм с липовой же бухгалтерией. Понимаешь, о чем речь?
      — Не очень, но основной смысл ухватил. Только вот как в эту картину вписывается Хаммерстен?
      — Он у них что-то вроде сборщика дани. Отправь за деньгами Терье Хаммерстена, и народ на коленях будет умолять тебя забрать наличку.
      — Надеюсь, ко мне он вряд ли заявится.
      — Я тоже на это надеюсь, Варг.
      Мы заказали еще пива и выпили. После чего прямая дорога мне была к адвокату Лангеланду.

      Контора Йенса Лангеланда находилась в самом центре, на Торнпласс — площади Башни, через улицу от бергенской ратуши — Тингхюсета. Так что, когда башенные часы отбивали первый час, он, видно, смотрел на ручной хронометр, спускался вниз по лестнице, пересекал площадь и оказывался в зале заседаний прямо пред светлыми очами окружного судьи.
      Рабочий день заканчивался. Я поднялся на третий этаж, где находился офис, который он делил с двумя коллегами и одной секретаршей. Секретарша как раз направлялась к выходу, одетая как будто для похода на верблюдах по Восточной Монголии. Заглянув ей под капюшон, я убедился, что она блондинка.
      — Адвокат Лангеланд на месте?
      — Мы уже закрылись, — сказала она не без раздражения.
      — Ничего. Думаю, он изменит свои планы.
      Она скептически посмотрела на меня и произнесла:
      — Он наверху. С клиентом.
      — Не могли бы вы позвонить и сказать, что я хотел бы видеть его. Буквально на пару слов. Скажите, речь идет о Яне-малыше.
      — Ну… — раздираемая непреодолимыми противоречиями, она подошла к столу и набрала номер. — Тут с вами мужчина пришел поговорить. О каком-то, как он выразился, Яне-малыше. Да. Нет. Я спрошу.
      Она повернулась ко мне:
      — Как ваше имя?
      — Веум. Из службы охраны детства.
      Она сообщила Лангеланду, выслушала, что он ей сказал, а потом метнула на меня слегка удивленный взгляд:
      — Он сейчас выйдет.
      — Спасибо большое.
      — Не за что, — ответила она ледяным тоном.
      У двери раздались шаги, Лангеланд вышел в приемную и закрыл за собой дверь. На нем был темный твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях и темно-коричневые брюки.
      Секретарша обратилась к нему:
      — Можно мне уйти? Я должна успеть на пятичасовой автобус.
      — Да-да, Бригитта. До свидания. Увидимся завтра утром.
      Она попрощалась со мной коротким кивком и ушла.
      — Так в чем дело? — спросил Лангеланд. — Вам наверняка сказали, что я занят с клиентом.
      — Да… Надеюсь, это не Метте Ольсен?
      — Метте Ольсен? О чем вы?
      — Или ее гражданский муж, Терье Хаммерстен, он собирался вас навестить.
      — Я даже не слышал ни о нем, ни о ней.
      — Речь о Яне-малыше.
      — Это я уже понял.
      — Вы не сказали мне вчера, что вы адвокат его матери. Его настоящей матери, я имею в виду.
      — А почему это я должен перед вами отчитываться? И что все это вообще означает? Охрана детства уже и уголовными расследованиями занимается? Знаете, есть четкие разграничения полномочий, так что давайте их соблюдать. Ваше дело — благополучие ребенка. Вот им и занимайтесь.
      — Вы связались с Хаукедаленом?
      — Да. Я разговаривал с Хансом, — ответил он натянуто. — Ваш коллега, какой-то там Странд, находился там неотлучно, пытался за мальчиком ухаживать, но без особого успеха, как Ханс мне сказал. Так что я предложил, пока не поздно, отправить ребенка к медикам.
      — Мы уже пригласили психолога. Доктора Стуретведт.
      — Ну да, конечно. Секретарь сообщила, что вы хотели мне что-то сказать?
      — Да. Все о той же Метте Ольсен.
      — И что же?
      — Она сказала, что вы отговорили ее подавать в суд. Отговорили бороться за право остаться матерью ее ребенка.
      Он задумался.
      — Ну… это не совсем так. Впрочем, я имею право давать конкретные советы своим клиентам.
      — Так почему вы все-таки отсоветовали идти в суд?
      — У нее не было никаких шансов. Никаких. Да и о благополучии мальчика я не мог не думать. Там, куда его отправили, ему было намного лучше.
      — Она сказала, что вы были ее адвокатом еще раз. Много лет назад. Она была замешана в каком-то деле в шестидесятые.
      — Да-да. Это было во время моей адвокатской практики.
      — Она так и сказала, что вы тогда только закончили учиться.
      — Ну да. Она тоже была совсем другой, знаете, молодая, хорошенькая. И впуталась тогда в такие дела…
      — В какие?
      — Ее и еще одного человека арестовали при попытке ввезти большую партию гашиша. Но нам удалось добиться ее освобождения. Она потом прочно подсела на наркотики, а когда случилась эта история с Яном-малышом, снова обратилась к нашей конторе. Дело досталось мне. Но дело это было такого свойства… в общем, интересы мальчика я изначально ставил выше, чем интересы его матери.
      — И к тому же вы в то время были адвокатом Свейна и Вибекке Скарнес.
      — Нет-нет. Тогда еще нет. Я был знаком со Свейном и Вибекке с университета. Это Свейн обратился к нам — тут это могут подтвердить. У него было сложное дело о возмещении ущерба, и ему посоветовали обратиться ко мне. Простая случайность.
      — А чем он занимался?
      — Копировальными машинами. Не то чтобы крупный бизнес, но его фирма составляла неплохую конкуренцию тут на рынке. И в Бергене, и во всем Вестланде.
      — И то, что вы были адвокатом Метте Ольсен, не помешало вам работать на Скарнесов?
      — Нет конечно. С какой стати? Это было дело об установлении прав… Сегодня, конечно, ситуация изменилась. Для обеих сторон. И все же главное для меня — сделать так, чтобы Яну-малышу было лучше. На этом, Веум, позвольте попрощаться, времени у меня больше на вас нет. Я должен вернуться к…
      — А Вибекке Скарнес с вами связалась?
      На мгновение в его глазах промелькнуло что-то вроде паники, но он быстро овладел собой.
      — Я не понимаю, Веум, вам-то какая разница?
      — Такая, что ее разыскивает полиция и хочет задать несколько вопросов.
      — В таком случае пусть полицейские обратятся ко мне с запросом, пока не поздно.
      — Пока не поздно? Значит, она все-таки с вами связалась?
      — Веум! Я вынужден вас выставить вон. — С этими словами он схватил меня за плечо и подтолкнул к двери.
      — Постойте, еще один вопрос… — протестовал я по дороге к выходу.
      — Нет, Веум, нет. — Он покачал головой, выпроводил меня за дверь и, перед тем как захлопнуть ее, произнес: — Займитесь, Веум, своими делами.
      Я, конечно, услышал, что он сказал. Но в этот день я по разным причинам был несговорчив. Так что я прошел немного вперед по направлению к улице Кристиана Михельсена, устроился в ближайшей подворотне и приготовился ждать — я твердо решил поиграть еще немного в сыщиков.
      Долго ждать не пришлось. Меньше чем через полчаса Лангеланд вышел на улицу, и был он не один. С ним была женщина, так что секретарша не соврала, когда сказала, что он наверху беседует с клиентом. На ней была светло-коричневая дубленка, волосы убраны под вязаную шапку. Я без труда узнал Вибекке Скарнес, потому что видел ее фотографию у нее в прихожей.

      Из своей подворотни на Торнпласс я проследил взглядом за Йенсом Лангеландом и Вибекке Скарнес, пока они не пересекли площадь по направлению к улице Фортунен. Они прошли будто между Сциллой и Харибдой: по одну руку от них находился Тингхюсет, а по другую — Винная монополия. В ратуше сидит городская администрация и управляет твоей жизнью, в монополии торгуют тем, что выбивает почву из-под ног, да так, что ты летишь кувырком. Конечно, все зависит от личного выбора и прочих обстоятельств.
      Странная это была пара. Он высокий, похожий на цаплю, она — маленькая и быстрая, с целеустремленной походкой. Глядя на нее, никогда и не подумаешь, что ее разыскивает полиция.
      Я проследил за ними, пока они не остановились у машины, припаркованной в самом начале улицы Марквеен. Машину я узнал сразу — это был апельсиновый «БМВ» Лангеланда. Он открыл спутнице дверь, и она села, он обошел машину с другой стороны и оглянулся по сторонам.
      Он как будто медлил, прежде чем сесть в машину. Мне даже показалось на мгновенье, что он меня увидел. Я спрятал лицо в воротник и отвернулся. А когда повернулся обратно, машины уже не было.
      Я дошел до ближайшей телефонной будки на Страндкайен и открыл справочник. Йенс Лангеланд жил в шикарном месте, в районе Фьелльсиден. (Профессор теологии Уле Иргенс был заметной общественной фигурой, видным членом Общества озеленения, да и вообще — душой и сердцем всей Фьелльвейен. В благодарность за это его именем назвали одну из улочек, поднимающихся от Фьелльвейен в респектабельный район Старефоссен. Там и жил Йенс Лангеланд.)
      Я доехал до Скансемюрена и прошелся дальше пешком. Дойдя до улицы Уле Иргенса, я нашел нужный дом и увидел, что не ошибся: у подъезда коричневого с белым цокольным этажом дома стоял оранжевый автомобиль.
      В доме было шесть квартир. Судя по табличкам с именами жильцов, Лангеланд жил на втором этаже. Я посмотрел на окна. Шторы были слегка приоткрыты, но света в квартире не было. Только с торца дома светилось одно окно, освещая по-зимнему темные кусты. Я догадался, что обитатели расположились в кухне.
      Я открыл калитку и прошел по лестнице к главному входу с задней стороны дома. Дверь была открыта. Я поднялся на второй этаж. Перед квартирой Йенса Лангеланда я немного помедлил: стоял и прислушивался, но кругом было тихо. Тогда я позвонил в дверь.
      В следующее мгновение лицом к лицу со мной стоял Йенс Лангеланд, и конечно, увидев меня на пороге своей квартиры, он совсем не обрадовался, мало того, его лицо выражало крайнюю степень неприязни, что, правда, нисколько не поколебало мою уверенность.
      — Веум…
      — Я бы хотел поговорить с фру Скарнес.
      — Да как вы себе позволили сюда явиться!
      — Предупреждаю, Лангеланд! Я видел вас на Торнпласс и знаю, что она здесь. — Я кивнул в глубь квартиры.
      — Да, — ответил он с прежним выражением лица, — у меня сейчас встреча с клиентом. Но я не обязан вам докладывать, кто это.
      — Конечно нет. Но, как только я позвоню в полицию, она тут же перестанет быть вашим клиентом.
      — Это почему же?
      — Она свидетель преступления, непреднамеренного убийства.
      — Ошибаетесь, Веум. Это был несчастный случай. Человек упал с лестницы и сломал себе шею.
      Я криво усмехнулся:
      — Так вы отрицаете, что она имеет отношение к этому делу? — Он не ответил. — Но не отрицаете, что в вашей квартире сейчас находится Вибекке Скарнес? — Он молча смотрел на меня. — Вы же понимаете, что если вы сейчас меня не впустите, то у меня останется единственный выход — позвонить в полицию. Разрешите воспользоваться вашим телефоном? Или мне побеспокоить соседей?