— Где ты? — спросил я.
      — В городе. А ты?
      — У твоего адвоката, Йенса Лангеланда.
      Он помолчал секунду.
      — Алло? Ты слушаешь?
      — Да… Попроси у Лангеланда, пусть одолжит тебе свою машину.
      Лангеланд и Вибекке внимательно слушали мои реплики. Я отвел трубку и сказал:
      — Это Ян Эгиль… Он спрашивает, можно ли взять вашу машину.
      Лангеланд протянул руку:
      — Можно я с ним поговорю?
      Я поднес трубку к уху:
      — Передаю трубку Лангеланду.
      Лангеланд взял телефон и сказал:
      — Ян Эгиль! Что произошло?… Но почему ты со мной не связался? Ведь в подобных обстоятельствах тебе необходим адвокат!.. Да… Нет… Но что тебе от него-то нужно?… В таком случае, я тоже… Почему нет?… Но я уже замешан. Я твой адвокат, черт возьми! И был им столько лет!
      Пока Лангеланд разговаривал, я смотрел на Вибекке. Мы с ней только догадывались, что отвечал Ян Эгиль, но ее лицо меняло выражение, как будто каждый ответ отражался на нем.
      — Ну да! Но мне это не нравится! Я тебе повторяю: мне это не нравится. Да я даже не знаю, есть ли у него права! — Он искоса бросил на меня быстрый взгляд, и я поторопился кивнуть: "Да, кое-что в этом смысле имеется". Он зло посмотрел в ответ. — О'кей, Ян Эгиль… Он выезжает. Будь молодцом.
      Получив мобильный обратно, я поднес его к уху:
      — Это снова я.
      Он сразу перешел к делу:
      — Ты знаешь, где стадион "Уллеволь"?
      — Да, примерно. Найду.
      — Там через дорогу автосалон "Мерседес". Припаркуешься и выйдешь из машины. Я подойду, как только смогу убедиться, что ты один.
      — Когда?
      — Как можно быстрее.
      — Я могу подъехать и перезвонить тебе на твой телефон.
      — Ты главное скорее приезжай, Варг. — С этими словами он дал отбой.
      Я обернулся к Лангеланду:
      — Что он вам сказал?
      — Только то, что он должен лично с вами переговорить о чем-то очень важном. Вы слышали, что я настаивал на своем присутствии, но он… — Лангеланд развел руками. — Он сказал, что не хочет вмешивать меня в это дело. Я попытался возразить, что я же уже замешан…
      — Да, я слышал.
      — Он знает? — спросила Вибекке.
      Мы оба повернулись к ней.
      — О чем? — произнес Лангеланд.
      Она ответила дрогнувшим голосом:
      — Что ты его отец!
      — Нет! Об этом никто не знал — до сегодняшнего дня.
      — За исключением Метте Ольсен, — напомнил я. — А она умерла год назад. Она не могла никому рассказать? — Поскольку никто не ответил, я добавил: — Например, Терье Хаммерстену?
      Он напряженно посмотрел на меня:
      — Думаю, что нет. До сегодняшнего дня ко мне по этому вопросу никто не обращался.
      — А ваш тогдашний непосредственный начальник… адвокат Верховного суда Бакке. Он ни о чем не догадывался?
      Он отрицательно покачал головой.
      — Ну что ж… Единственное, что мне остается, — встретиться с ним лицом к лицу. — Произнеся эти слова, я ощутил неприятную слабость в коленях. Преодолев минутный страх, я спросил у Лангеланда: — Так вы дадите мне машину?
      Он развел руками:
      — Хорошо. Я согласен. Боже мой! Мальчика разыскивает полиция, а я сознательно иду на это…
      — Да ладно… Вы не в первый раз нарушаете профессиональную этику, Лангеланд, — перебил его я.
      — Придержите язык, Веум, или я передумаю.
      — Неужели?
      Он сжал губы и поднялся:
      — Прошу за мной.
      Я тоже встал. Только Вибекке молча сидела над своим нетронутым чаем. Она была все еще в шоке от всего того, что ей пришлось узнать сегодня.
      Я попытался перехватить ее взгляд.
      — Прощайте, фру Лангеланд. Если мы больше… До встречи.
      — Ну уж нет, — пробормотал Лангеланд.
      Она приподняла голову, но ее взгляд остановился не выше моей груди.
      — До… встречи.
      Она так и осталась сидеть перед большим окном, постаревшая Русалочка, у которой не было ни малейшей надежды на то, что она когда-нибудь снова увидит море. Она крепко села на мель.
      Лангеланд провел меня вниз по лестнице и попросил подождать в холле, а сам пошел в кабинет за ключами от машины. Из-за раздвижной стены появилась крохотная Лин, в руках у нее была моя куртка, как будто она давно уже ждала, когда я соберусь уходить. Лангеланд вернулся, и мы вместе с ним вышли из дома. Он нажал кнопку на пульте, и дверь в гараж открылась.
      Там было два автомобиля. Один — большущий внедорожник "рейндж-ровер", а второй — элегантная маленькая "тойота-старлет".
      — Возьмете машину Вибекке, — решительно сказал Лангеланд и кивнул на крошечную "старлет". — Она, я думаю, вам больше подойдет.
      — Как родная, — улыбнулся я. — И даже тормоз на том же месте.
      Он не ответил на мою улыбку, а только нажал кнопку на брелоке и отключил сигнализацию. Потом открыл дверцу и заглянул внутрь, проверить, не осталось ли там чего-нибудь из личных вещей.
      — Я надеюсь, вы вернете ее в целости и сохранности, Веум.
      — Это зависит не от меня, — ответил я, взял ключи и уселся за руль. Отодвинув кресло подальше назад, я завел мотор. Сразу включилось радио, заиграло какое-то тыц-тыц-тыц с местной радиостанции. Я сделал потише и взглянул на Лангеланда.
      — Ну что ж, еще увидимся.
      — Да не хотелось бы. Но машину-то все равно придется забирать, так что… Послушайте, Веум… — Он нагнулся и испытующе воззрился на меня. — Попытайтесь привезти сюда Яна Эгиля. Что бы он там ни натворил, очень важно, чтобы мы с ним смогли поговорить.
      — Как адвокат и клиент или…
      — Да, конечно! — торопливо произнес он. — И я надеюсь, что насчет всего остального вы распространяться не станете. Если уж он об этом узнает, то только от меня. Понимаете?
      — Понимаю. Как мне быстрее добраться до стадиона "Уллеволь" — до кольцевой и на восток, так?
      Он кивнул:
      — Удачи…
      — Спасибо.
      Я нажал на газ и аккуратно выехал из гаража. Лангеланд прошел впереди машины и открыл ворота. Проезжая мимо, я помахал ему рукой. И поехал.
      Свернув на улицу доктора Холмса и двинувшись вниз, к Бессерюду, я заметил большой черный автомобиль с тонированными стеклами, который был припаркован неподалеку. Мускулы у меня инстинктивно напряглись, во рту пересохло, но разглядеть, есть ли кто в машине, было невозможно, к тому же, пока я мог ее видеть в зеркало, она не двинулась с места.
      Я быстро привык к автомобилю — он не слишком отличался от моей "короллы", но, конечно, если бы Лангеланд одолжил мне свой полноприводный, я бы чувствовал себя на дороге настоящим королем. Я постоянно посматривал в зеркало заднего вида. Когда я спустился до самого Слемдаля, в ста метрах от меня внезапно показался большой черный автомобиль. На этом расстоянии трудно было понять, та ли это машина, которую я заметил раньше, но легче мне от этого не стало.
      Черный автомобиль преследовал меня до самой кольцевой дороги, а там затерялся в потоке машин где-то позади меня, так что и не разглядишь. Когда впереди вырос стадион "Уллеволь", я принял вправо, съехал на обочину и остановился. Через полминуты большой черный автомобиль проехал мимо меня и двинулся дальше на восток, даже и не думая съезжать с кольца.
      Я подождал еще пару минут, но он больше не появился. Успокоившись, я поехал дальше. Проехав стадион, я свернул к заправке, что была справа, а оттуда — на большую и практически пустую стоянку. Я припарковался рядом с салоном "Мерседес", выключил мотор, открыл дверь и вышел. В некотором беспокойстве я безостановочно нарезал круги возле машины, надеясь, что кто-нибудь меня наконец заметит. Ситуация мне очень не нравилась.
      Со стороны кольцевой дороги до меня доносился ровно пульсирующий шум машин. Огни города золотыми искрами сверкали на фоне вечернего неба, а оттуда, сверху, я слышал далекий гул самолета, направляющегося к Форнебю.
      Внезапно я услышал шаги по асфальту. Кто-то огибал угол мерседесовского салона, как будто просто вышел погулять с собакой. Но собаки у него никакой не было, и шел он прямиком ко мне.
      Ян Эгиль надвинул капюшон на глаза. Я заметил, что он здорово вырос с нашей прошлой встречи. Тогда, в Фёрде, и потом, в окружном суде Бергена, он был долговязым и неуклюжим, похожим на того, кто, как оказалось, был его отцом. А теперь было видно, что в тюрьме он много времени проводил, накачивая мускулы. Он стал крупнее, тяжелее и гораздо опаснее на вид, чем раньше. Он остановился передо мной, излучая сдерживаемую силу, которая — отпусти он ее на волю — за пару секунд превратила бы меня в кучку мусора.
      Его темные глаза уставились на меня из-под капюшона. С каменным выражением лица он коротко кивнул на машину:
      — Садись.
      Я сел, перегнулся через сиденье и открыл пассажирскую дверцу. Он тяжело уселся в кресло, мне показалось даже, что весь автомобильчик заскрипел.
      — Поехали, — сказал он.
      — Куда? Разве мы не…
      — Поехали, говорю! — жестко скомандовал он, не оставляя мне возможности возразить.

      Оказавшись на кольцевой, я снова попытался внести ясность:
      — Мне нужно знать, в каком направлении ехать.
      — Да так. В одно место, где можно будет тихо-мирно поговорить.
      Я скосил на него глаза.
      — А что ты вообще от меня хочешь?
      — Сам знаешь!
      — Нет! Я не знаю. Тебе что, Терье Хаммерстена не хватило?
      Мы проехали мимо съезда с кольцевой, но он показал, чтоб я ехал дальше.
      — Я его не убивал! Когда я его нашел, он уже был мертв.
      — А что ты от него хотел?
      — Я встретил его на улице, когда ходил в магазин. Я уж знал, что он… Что он был женат на моей матери. На моей настоящей матери.
      — Да. Вы с ней нашли друг друга, как я понял. Она приезжала проведать тебя в Уллерсмо?
      — Да. Я ее сразу узнал. Как только увидел.
      — Но тебе же было всего три, когда тебя у нее забрали.
      — Ну так я же ее потом еще видел, идиот!
      Я всем телом ощутил тревогу.
      — Когда?
      — Мы однажды возвращались из школы. Там, в Аньедалене. С Силье. Ну и прошли мимо какой-то тетки. Она вдоль дороги шла… И я как сейчас помню, как она на нас уставилась и все разглядывала. Меня в основном. А потом мы стали над ней смеяться, и Силье сказала: "Видал бабу — небось сумасшедшая", и мы еще больше стали смеяться. А потом она появилась в Уллерсмо, и я ее сразу узнал. Ну, не в том смысле, конечно, что, мол, вот моя мать. А что это та самая сумасшедшая из Аньедалена. Так что вышло, что это мы над матерью моей смеялись, над моей собственной матерью! Если б ты только мог себе представить, каково мне тогда было… Чуть не расплакался, а ведь взрослый уж был мужик. Ну и как я понял — она мне потом рассказывала — это Хаммерстен превратил ее в старую развалину.
      — Каким образом…
      — И я тогда понял, — не слушая меня, продолжал Ян Эгиль, — чего же мне не хватало все эти годы. — Голос у него задрожал, как будто говорить ему было тяжелее, чем делать жим лежа. — Все эти остальные так называемые матери никогда меня не любили, не то что она, та, что вынуждена была жить без меня все это время. А потом она пришла меня встретить к воротам тюрьмы. Правда, выдалось нам несколько хороших минут уже совсем в конце ее жизни.
      Мы ехали какое-то время молча. Его рассказ произвел на меня такое сильное впечатление, что мне сложно было продолжать разговор. Он заговорил первым:
      — Он сказал, чтобы я зашел к нему.
      — Хаммерстен?
      — Да. Он сказал, что должен мне кое-что рассказать, что-то очень важное — и для меня, и для других, что стал теперь христианином и должен раскрыть правду, выговориться. Но когда я к нему пришел, в тот же вечер, он уже лежал там. Не до разговоров уже ему было. Забили его, да так зверски — кровища там повсюду была.
      — Но как же ты вошел к нему?
      — А там не заперто было.
      — Так, выходит, это не ты лишил жизни Терье Хаммерстена…
      — Да я ж и сказал — не я это!
      — Хорошо, Ян Эгиль. Я тебе верю. Но кто же тогда это сделал?
      — Не знаю. Он просто заплатил за все. За все мои мучения.
      — Хаммерстен?
      — Он убил моего первого приемного отца, тогда, в Бергене, и я не удивлюсь, если он же и Кари с Клаусом в Аньеланде жизни лишил!
      — Ты точно это знаешь?
      — Да кто же еще! Только в тюрьму я за это попал.
      — Я имею в виду — точно знаешь, что он убил твоего приемного отца в Бергене?
      Он не ответил, продолжая молча смотреть прямо перед собой.
      — Но… — продолжил я, — во всяком случае, это сделала не твоя приемная мать, а ведь она тоже отправилась за это в тюрьму — за убийство, которого не совершала.
      Он отвел взгляд от дороги и посмотрел на меня:
      — А ты откуда знаешь?
      — Я разговаривал с ней сегодня днем. Ты знаешь, где она живет?
      — Нет.
      — Но ты хотя бы знаешь, что она живет в Осло?
      — Да мне плевать, где она живет! Она из моей жизни пропала бог знает когда!
      — Так, может, тебе интересно узнать, что она мне рассказала?
      — Ну? И что?
      — Она вернулась домой в тот день, в семьдесят четвертом году, когда все уже произошло. Ты стоял в прихожей будто парализованный. И она подумала, что…
      — Ну? И на кого она подумала? За кого приняла срок?
      — За тебя.
      — За меня?! — Он часто заморгал. — Я не могу в это поверить!
      — Ну уж не за Терье Хаммерстена.
      — И сколько она отсидела?
      — А тебе никто об этом так и не рассказал?
      — Нет!
      — Ко времени событий в Аньедалене она была уже на свободе.
      Он в бешенстве заскрежетал зубами, мне показалось, что у него сейчас раскрошатся зубы.
      — Ах так!
      — А ты по-прежнему утверждаешь, что тогда в Аньедалене это был не ты?
      — Да я же об этом твердил все эти годы! Но никто мне так и не поверил.
      — Я поверил. Но достаточных доказательств найти было невозможно. Вот если бы ты не дотрагивался до ружья!
      — Я должен был защищаться! Я же знал, кого во всем обвинят…
      Я бросил на него взгляд. Он сидел, глядя прямо перед собой, такой крупный, тяжелый и большой, но все равно я узнал в нем того несчастного подростка, с которым когда-то разговаривал в офисе ленсмана в Фёрде. Однако сейчас появилось в нем и кое-что пугающее — скрытая ярость, которую я заметил в его взгляде еще на парковке возле стадиона "Уллеволь".
      Я снова переключил внимание на дорогу и заговорил:
      — Хочу спросить тебя кое о чем, Ян Эгиль. Почему ты так злишься на меня? На меня, человека, который все время пытался…
      — И ты еще спрашиваешь! — перебил он. — Да вы с Сесилией были для меня как мать с отцом! Лучшим временем в моей жизни были те полгода, которые я провел с вами. Почему, ты думаешь, я именно тебя вызвал тогда в Суннфьорд, когда залег в Трудалене, а меня обложил ленсман со своей сворой? А ты помнишь, что ты мне обещал? "Ничего не бойся", — сказал ты. И еще про то, что наручников на меня не наденут. Но первое, что сделали легавые, когда ты привел меня к ним, — бросились на меня и нацепили "браслеты", я даже ссать в них ходил! Ты предал меня, Варг, ты и все остальные. А ты ведешь себя так, будто был мне настоящим другом. И поэтому ты — самая большая сволочь из всех!
      — Но… я же никогда не верил, что это сделал ты, Ян Эгиль!
      — Да? — почти прорычал он. — Тогда какого ж хрена я десять лет в Уллерсмо оттрубил? Можешь мне это объяснить, Варг? Ты же такой умный у нас!
      — Нет, не могу, Ян Эгиль. Это трагедия, такая трагедия, что черта с два я слова-то подобрать смогу.
      Мы приближались к Окерну. Он показал пальцем на восток:
      — Давай съезжай! Вон в ту сторону.
      Я так и сделал. В то же время я внимательно следил за дорогой в зеркало заднего вида. Вдруг меня как током ударило: "Это он?… За две-три машины от нас… Тот же большой черный автомобиль, что шел за мной с самой улицы доктора Холмса?"
      Я прибавил газу. Машины продолжали идти за нами, и ни одна не попыталась нас обогнать.
      — На следующем перекрестке — направо.
      Я так и сделал. Остальные поехали дальше вдоль района Восточный Акер, и только черный автомобиль отправился вслед за нами.
      — Мне кажется, что за нами есть хвост, — пробормотал я.
      — Чего? — Ян Эгиль повернулся и схватился за карман. — Проклятие!
      Теперь черный автомобиль шел прямо за нами. Мы въезжали в большой промышленный район. По обеим сторонам дороги были складские ангары, погрузчики, контейнеры и припаркованные фуры. Где-то далеко впереди маячили многоэтажки Твейта, пригорода Осло.
      Когда мы свернули на круговой разворот, черный автомобиль вырулил бок о бок с нами и одним ударом выдавил нас на крайнюю левую полосу. Одну или две секунды я был занят мыслями о Йенсе Дангеланде, который так переживал, не случится ли чего с его машиной. Но потом всякие мысли меня покинули — я вцепился в руль, пытаясь удержаться на дороге.
      Дорога, на которую мы вырулили, была в ужасном состоянии. В асфальте зияли здоровенные выбоины. Я хотел развернуться в обратную сторону, но в черном автомобиле мгновенно раскусили мой маневр и так жестко подрезали, что я чудом избежал столкновения и свернул, куда им и надо было.
      Ян Эгиль вертелся как уж на сковородке.
      — Какого хрена тут творится?
      Черный автомобиль пристроился сзади колесом к колесу. Я попытался разглядеть, кто там за рулем, но было слишком темно, и к тому же мне приходилось напрягать все силы, чтобы удержать машину.
      Бац!
      Теперь удар пришелся сзади, да такой резкий и сильный, что легкая "старлет" прыгнула вперед. Я еще раз обругал про себя Йенса Лангеланда, который пожалел дать мне внедорожник.
      — В бога-душу-мать. — вскрикнул Ян Эгиль, резко развернулся, достал из кармана пистолет и прицелился, намереваясь выстрелить через заднее стекло.
      — Ян Эгиль, не надо…
      — Езжай давай! Гони вовсю!
      Ба-бах! Ба-бах!
      Сзади раздался звон, что-то разбилось, мы рванулись вперед, налетели на стойку распахнутых железных ворот, проскрежетали по ней всем боком и, ударившись о землю, приземлились уже за забором. Я быстро огляделся вокруг. Это была площадка, где стояли контейнеры — синие, серые, красные… Я переключил передачу и нажал на газ, одновременно лихорадочно ища выезд.
      Но дороги не было, не было и асфальта. Мы выехали на гравий и заскакали по выбоинам и колдобинам. Вслед за нами, расшвыривая камешки из-под колес, тотчас вылетел черный автомобиль.
      — Ты, мать твою, что делаешь? Это же ловушка!
      — Так ты же вроде и хотел найти тихое спокойное место для разговора, разве нет? — огрызнулся я.
      Я озирался вокруг, вертел баранку, попытался сдать назад. Но большой черный автомобиль снова приблизился к нам, на этот раз сбоку, и стал зажимать нас в угол, куда мы въехали из-за него буквально юзом. Я перебросил передачу и попытался улизнуть, но он словно прилип к бамперу "старлет" и наконец зажал нас между контейнерами, грузовой платформой и забором с натянутой поверху колючей проволокой. Мы уперлись капотом в грузовую платформу и остановились. Приборная доска горела еще пару секунд, но потом все погасло, мотор заглох, а из-под разбитого капота слышался слабый, но настойчивый свист.
      Ян Эгиль рванул свою дверь, оглядываясь на черный автомобиль, согнулся в три погибели и выполз из машины, по-прежнему сжимая в руке темно-серый пистолет.
      Я взглянул в боковое зеркало. Черный автомобиль вырос огромной преградой между нами и остальным миром. Вокруг нас раскинулся район Грурюдален, поблескивая огоньками, такими же далекими, как звезды в небе над нашими головами. Из высокой трубы поднимался белый дымок, и пахло чем-то кислым, мусором что ли. Нас освещали только огоньки с мачты ЛЭП, и то приглушенные окружавшей темнотой. Тех двоих, которые осторожно, как и Ян Эгиль, вышли из машины, тоже было не разглядеть толком — лишь темные мощные силуэты. Но в руках у них поблескивало, так что все было ясно без слов. Да, эти парни тоже пришли на нашу вечеринку во всеоружии.
      — Эй, вы двое, — а ну оба из машины!
      Поскольку Ян Эгиль уже был снаружи, я скумекал, что он имел в виду меня. Я глубоко вздохнул, всем телом ощущая неотвратимость происходящего, приоткрыл помятую дверь, развернулся, опустил ноги на гравий и медленно встал, прикрываясь, по примеру Яна Эгиля, дверью как щитом.
      — Стойте там! — крикнул парень. Он повернулся ко второму, который стоял, прижимая к уху мобильный, и что-то в него говорил.
      — Какого хрена вам от нас надо?! — крикнул я.
      — Заткнись!
      — Кому вы звоните?
      — Заткнись, тебе сказали! — ответил парень и убедительно взмахнул своей пушкой. Она была значительно больше, чем у Яна Эгиля, насколько мне удалось рассмотреть с этого расстояния, это был автомат — их в сплоченных рядах организованной преступности было как грибов, и в Городе Тигров, и в других населенных пунктах.
      Они переговаривались о чем-то, но мы не могли расслышать. Я слегка повернул голову к Яну Эгилю и спросил:
      — Это кто, как думаешь?
      — Что не легавые — это точно.
      — Ну, это-то я и сам понял.
      Он не отрывал взгляда от вооруженных парней, неподвижно стоял — высокий, крупный, с пистолетом в руке, капюшон натянут на лоб, волосы прилипли ко лбу. Он напомнил мне торпеду, которая угрожает всему, что находится рядом, включая саму себя. От него веяло яростью, а по накачанным мускулам и бессмысленному взгляду угадывался человек, в течение долгих лет сидевший на больших дозах стероидов.
      А ведь у меня в памяти еще свежа была картинка: маленький заплаканный мальчик в Ротхаугском жилом комплексе, которого мы с Эльзой Драгесунд забирали от матери июльским днем 1970-го. И меня вдруг осенило: а что, если это мы виноваты? Что, если это — результат двадцатипятилетнего вмешательства властей в его жизнь с целью сделать из него нового, лучшего человека или, по крайней мере, обеспечить ему место в обществе, чтобы мы с ним могли сосуществовать? Что, если это — единственное, чего мы смогли достичь, вершина нашего успеха?
      — В какую хрень ты вляпался, Ян-малыш?
      — Не называй меня так!
      — Прошу прощения, но… Эти ребята — они по мою или по твою душу?
      Внезапно один из парней, стоявших у черного автомобиля, крикнул:
      — Эй, вы! Вам, кажется, сказали заткнуться!
      Я подался вперед, туда, откуда доносился голос.
      — А что, твою мать, тебя так смущает? Хочешь тоже поговорить? Подходи — будем сердечно рады!
      Он дернул автоматом и наставил его мне в лицо:
      — Заткнись, козел!
      — Сам заткнись! — вступил Ян Эгиль. — Ты у меня на мушке! Двинешься хоть на сантиметр — и ты мертвец!
      На какое-то мгновение все застыли, как на стоп-кадре, и я приготовился было к самому плохому, но тут ситуация разом изменилась. Мы услышали гул мотора — к нам приближался еще один автомобиль. По извилистой дорожке, которая, видимо, шла от ворот, подъезжал большой черный "мерседес", и шофер, заметив нас, тотчас замедлил ход. Тихо, как пантера, он подобрался к парням с автоматами.
      Дверь плавно открылась, и под фонарями с мачты ЛЭП появился новый силуэт. Это был крупный и мощный мужчина. Когда он очутился в круге света, я узнал его. И тут в моей голове наконец сложилась вся мозаика — быстро и четко, как она должна была сложиться еще одиннадцать лет назад.

      — Добро пожаловать, Ханс, дружище! — крикнул я.
      — Это я должен тебе сказать, Варг, — отозвался он с натянутой улыбкой. Он настороженно посмотрел на пистолет в руках Яна Эгиля. Затем что-то тихо сказал тем двум парням.
      — Так это тебе они звонили?!
      — Ну а кому же еще?
      Я вышел из-за открытой автомобильной дверцы и сделал несколько шагов вперед, заметив краем глаза, как дернулся Ян Эгиль.
      — Варг! Что ты делаешь?!
      — Спокойно, Ян Эгиль. Дыши глубже, мы на природе.
      — На природе? Ты что, совсем спятил?
      Оружие у одного из парней тоже дрогнуло, но Ханс сделал предупреждающий жест и что-то коротко скомандовал.
      — Стойте там! — крикнул он мне.
      — Ладно, — отозвался я и остановился. — Так, значит, поговорим?
      — О чем же?
      — А обо всем.
      Он смотрел на меня с каменным выражением лица и молчал.
      — Я должен был догадаться еще там, в Фёрде, одиннадцать лет назад. Когда ты рассказывал мне о детстве, о нищете и добавил, что никогда в жизни больше с тобой такого не случится.
      — О чем догадаться, Варг?
      — О том, насколько ты будешь безжалостен, чтобы никогда больше не чувствовать себя обездоленным.
      — Что-то я не просек, о чем это ты! Это наши с Яном Эгилем личные тёрки.
      — Ах тёрки…
      — Да, между двумя группировками. И с твоей стороны было глупо сюда вмешиваться. И теперь нам придется…
      — Перетереть по-дружески? И ты хочешь, чтобы я в это поверил? Черта с два! Ты до смерти боишься, потому что сам оказался в его списке приговоренных к смерти, и твое имя, черт меня возьми, должно там стоять впереди моего!
      — Много болтаешь, Варг. Впрочем, как обычно. Засунь себе в ж… свои бестолковые соображения.
      — Ой, заткнись, Ханс! Желаешь, я вытряхну из тебя все твои лживые увертки, одну за другой? Так вот чем тебя напугал Терье Хаммерстен со всей пылкостью новообращенного христианина! Он-то хотел искупить свою вину и признаться во всех грехах. И не только ради Яна Эгиля, который отсидел за него столько лет! Вся штука в том, что он хотел искупления не только своих грехов. У него был сообщник. Даже не так: постоянный сообщник. Ты стоял за всем этим, Ханс, с самого начала.
      Он сделал пару шагов вперед. Я тоже. Мы впились друг в друга взглядами, как два ковбоя в последней сцене классического вестерна.
      — Да все это чушь, Варг! Ты сам-то подумай!
      — А ты послушай, я докажу!
      — Да у меня, твою мать, времени нет…
      — Ничего, я постараюсь побыстрее. Начать с того, что случилось пару дней назад. Терье Хаммерстен сказал тебе, что больше не может скрывать все, что ему известно. И что хуже всего, он хотел рассказать правду Яну Эгилю. И ты забил его до смерти битой, а когда Ян Эгиль скрылся, подбросил орудие убийства к нему в комнату. Еще одна фальшивая улика.
      — Еще одна?
      — Да. До этого была винтовка в Аньедалене.
      — Это ты про убийство Кари и Клауса? Да я тут совсем ни при чем!
      — Да что ты?
      — У тебя, видать, совсем крыша съехала, Варг. Ты же наверняка должен помнить, что я был в Бергене, когда это произошло.
      — Скорее — по дороге в Берген, но…
      — Это мог подтвердить только Терье Хаммерстен, если ты не забыл.
      — Больше не подтвердит… А что? Очень удобно. Вы с Хаммерстеном подтверждаете друг другу алиби — эдакий двойственный союз. А в Аньедалене были в ту ночь вы оба.
      — И что, ты можешь это доказать? — Его голос сочился сарказмом.
      — Мне все это время не давала покоя одна деталь — ключ от дома Либакков. Запасной ключ, что висел в шкафчике в прихожей. Замок в ночь убийства никто не взламывал, и это еще раз указывало на Яна Эгиля. Но ты же сам сказал, что уехал оттуда всего лишь за несколько часов до убийства. И ты вполне мог взять ключ с собой. А потом, позже, той же ночью ты вернулся — один или, скорее всего, в компании с Терье Хаммерстеном — открыл дверь и убил их.
      — Смешно! — перебил он меня. — И ради чего же я это сделал?
      — Наследство. Все их хозяйство досталось тебе.
      — А, ну-ну. И много ли радости мне это принесло?
      — Ты получил достаточно денег, чтобы переехать и начать все сначала тут, в Осло. Но это еще не все. Самое главное в этой истории — спирт, то самое печально знаменитое дело о контрабанде спиртного в семидесятые годы, в котором Клаус Либакк был главным по сбыту. Клаус задолжал тебе денег, много денег. И ты знал, где он их хранил. Существовал только один способ завладеть этими деньгами, но для этого надо было убить их — прежде всего Клауса, а уж Кари только из-за того, что она имела несчастье быть его женой.
      — Хреново выдумываешь! Скажу честно, я… — попытался перебить меня Ханс — не получилось.
      — Что во всю эту кашу вмешается Ян Эгиль с его импульсивным характером, ты, конечно, предугадать не мог, но воспользовался этим прикрытием с большой изобретательностью. С Терье Хаммерстеном ты познакомился давно, еще до того, как он убил Ансгара Твейтена в семьдесят третьем, и стал вашим со Свейном Скарнесом хорошо оплачиваемым подручным. Думаю, вы были знакомы с середины шестидесятых, когда проворачивали вместе ваши делишки.
      — О каких делишках ты говоришь?
      — Ты и Свейн Скарнес, один — с маниакальной идеей никогда больше не жить в нищете, другой — страстно желавший срубить легких денег, начали с гашиша, а позже переключились на спирт. Единственной проблемой было то, что между вами всегда стояла женщина — Вибекке Стёрсет.