Кидд подошел к транцам и обрадовался, здесь, как и на других судах, лежали всякие бытовые мелочи, присущие кают-компании. Он взял в руки филадельфийскую газету «Коммерческий вестник». Ожидая, когда освободится Тракстон, Том уселся возле одного фонарного окна и раскрыл газету. На ней не было желтоватой печати налогового сбора, и бумага была очень хорошего качества. Он быстро просмотрел передовицу, которая была целиком посвящена отчету, касавшемуся введению нового закона. Следующая страница оказалась более увлекательной и даже к месту: в большинстве местных новостей проскальзывала растущая неприязнь к Франции. Еще дальше шли объявления и реклама.

– Мистер Кидд? Вас просит капитан.

Том свернул газету, одернул свой сюртук и пошел вслед за вестовым, внутренне готовясь к встрече с суровым и, пожалуй, враждебным взглядом капитана.

Тракстон стоял, повернувшись спиной к вошедшему Кидду, и задумчиво смотрел в окно своей каюты. Он не спеша повернулся и указал рукой на кресло.

– Садитесь, мистер Кидд, – хотя сам он остался стоять. – Буду с вами откровенен, сэр. Мистер Стоддерт полагает, что посылает советника, который растолкует мне, как управляют кораблем в Королевском Флоте. Скажу вам по-дружески, мне нисколько не интересно, как у вас все устроено. Это военный флот Соединенных Штатов, я капитан «Констеллейшна», и впредь я буду поступать так, как сочту нужным. – На лице капитана отпечаталась твердая непреклонность, на взгляд ничем неуступающая твердости дуба. – Таким образом, ваше присутствие на борту совершенно излишне. Но ради Бена Стоддерта я потерплю вас несколько дней, но я хочу, чтобы вы знали, сэр, я отдаю приказы, которые офицер или старшина флота Соединенных Штатов не должны обсуждать с вами ни в коем случае. Я не хочу, чтобы они нахватались от вас странных идей, как следует мне управлять военным кораблем. Я буду вам весьма признателен, если вы будете держать свое мнение при себе.

В свою очередь, можете посещать кают-компанию, да, в вашем распоряжении каюта четвертого лейтенанта. На будущее, держитесь в стороне, пока на корабле ведутся какие-нибудь работы, и если нам неожиданно повстречается противник, оставайтесь внизу. Вам все ясно, сэр?

Похоже, для Кидда опять наступили тяжелые времена. За обедом в кают-компании его не представили собравшимся офицерам. Когда он попросил приправы, то никто не обратил на это внимание, с ним не встречались взглядами. За столом велся бессвязный разговор о заключительной подготовке корабля перед завтрашним выходом в море, сдобренный несколькими неуклюжими шутками. В кают-компании отсутствовал дух сплоченности из-за того, что офицеры раньше не служили вместе. Но с вступлением в строй нового судна чувство локтя должно было сложиться быстро.

На следующий день Том подловил собиравшегося выйти на палубу Джиндлера, имевшего строгий и подтянутый вид.

– Мне очень жаль, что все обернулось именно так, Том, – извиняющимся голосом произнес Джиндлер, затем отдал честь и устремился наверх, откуда доносился шум.

Кидд остался внизу. Из окна каюты он мог разглядеть лишь небольшой кусок палубы, на котором матросы протаскивали толстый канат вниз сквозь люк, чтобы свернуть его кольцами в бухту, – тяжелая и неблагодарная работа.

Кидд сдержал порыв и не вышел на палубу, он направился в кают-компанию. Хотя Тома возмущало, что его заставляют томиться внизу в бездействии, тем не менее он понимал, что новый корабль с только что набранной командой впервые отправляется в плавание, следовательно, неизбежны промашки и ошибки; ему не стоит быть нелицеприятным свидетелем. В руки ему попалось потрепанное издание «Североамериканского обозрения». Он попытался сосредоточиться на чтении, но мешали непрекращающийся скрип и треск румпеля, – значит, рулевой за штурвалом уже взялся за управление кораблем. Затем пронзительные свистки боцмана и крики матросов подсказали, что на палубе заняты поднятием на борт лодок. Звучали взволнованные голоса, все предвкушали столь долгожданный выход в море.

Послышались мерные звуки песни, доносившиеся с носа, и Том почувствовал характерное еле заметное дрожание палубы, вызываемое работой ворота. Внезапно поднявшийся гам и суматоха свидетельствовали о том, что приступили к подъему якорного каната. Тяжелые удары о борт судна сопровождали подтягивание и принайтовливание лодок. Шум понемногу стих, и вдруг наступила тишина. Судно словно замерло перед отплытием. Палуба задрожала, и корабль тронулся с места. Размеренно двигаясь и кренясь вправо, причем крен то чуть-чуть увеличивался, то уменьшался, судно стремилось занять устойчивое, слегка наклонное положение, что могло означать лишь одно: они шли под парусами и уже находились в море.

Кидд больше не мог сидеть в каюте, он отбросил в сторону газеты, ему захотелось наверх, на морской простор. В кают-компании не было кормовых окон, поэтому ближайшим место, откуда можно было рассмотреть положение корабля, были окна капитанской каюты. Том торопливо вышел из кают-компании, прошел по коридору. Часовому, стоящему в свободной позе возле входа в большую каюту капитана, Кидд буркнул:

– Мне надо посмотреть из окна.

Но ему удалось увидеть лишь кильватерную струю. До его слуха долетал пронзительный скрип боков и снастей, отчетливо слышимый даже здесь, внизу. Кидд кивнул часовому и вернулся в кают-компанию. Он хорошо знал, что их курс лежит на юг, вниз по Чесапикскому заливу к морю, но, не видя карты, он чувствовал себя словно в потемках. Наклон палубы уменьшился, судно, должно быть, поворачивало.

Румпель заворчал от натуги, по-видимому, рулевой вращал штурвал, через некоторое время привычный наклон на левый борт исчез, корабль совершил поворот оверштаг. Вдруг раздался бычий рев, без сомнения, принадлежащий Тракстону. Кидд невольно поежился, представив себя в шкуре офицера, которого распекал капитан. Том опять взял в руки «Обозрение» и принялся просматривать его.

Спустя примерно час знакомые перемещения корабля повторились, но на этот раз все обошлось гладко и тихо, фрегат лег на другой галс. Снова маневр и снова легкое изменение курса. Неужели ему нельзя выйти на палубу? Том еще помучился какое-то время, крен палубы заметно возрос, и Кидд понял, что на судне поставили больше парусов. Его терпению пришел конец. Он вышел в коридор, прошел мимо часового и поднялся на квартердек. Никто не заметил его появления, на палубе воцарилась напряженная тишина. Несколько человек замерли подле кнехтов, но основная часть команды собралась возле мачт и на баке. Все смотрели назад на шкафут, где со скрещенными на груди руками стоял Тракстон и всматривался в туго натянутые паруса.

– Течение! – гаркнул капитан матросам возле гакаборта.

Один из них держал на весу барабан лага, другой бросил треугольник лага за корму в воду. Линь начал разматываться с все быстрее и быстрее вращавшегося барабана, пока наконец не упала последняя песчинка в песочные часах, и тогда долговязый мичман крикнул:

– Есть. Чуть больше одиннадцати узлов.

По лицу Тракстона ничего нельзя было понять.

– Не очень хорошо. Пусть немедленно вынесут на подветренную сторону стаксели.

Весенний ветер слегка вспенивал верхушки волн. Кидд незаметно прошел за спиной Тракстона к штурвалу и нактоузу. Под пристальным взглядом квартирмейстера он увидел то, что хотел увидеть – компас. Юго-юго-восток, ветер с запада с уклоном на север. Морской простор плюс идеальная погода: ничего удивительного в том, что Тракстон пытался выжать из фрегата все, на что тот был способен. Судно проплывало мимо широкого устья реки, оставляя его с правого борта, множество мелких суденышек шныряло взад и вперед там, где река впадала в море.

– Потомак, – прошептал стоящий сзади мичман.

– Прошу прощения, что? – спросил Кидд.

– Река Потомак, – мичман отвернулся, приготавливаясь опять бросить лаг.

– Благодарю, – вежливо ответил Кидд.

Когда бом-брамсели на всех мачтах и стаксели наполнились ветром, фрегат рванулся вперед. Для только что вышедшего в плавание корабля такая быстроходность представлялась просто невероятной. Снова кинули за борт лаг, и через полминуты возбужденный мичман прокричал:

– Чуть меньше четырнадцати узлов!

Такой ход у судна не только вызывал удивление, но и одновременно пьянящее возбуждение. Кидду не повезло, его лишили права участвовать в управлении судном, но, по крайней мере, он мог вместе со всеми разделить общую радость.

Взгляд Тракстона блуждал где-то высоко, затем он опустил глаза, оглянулся и увидел Кидда. Том улыбнулся и, не скрывая своего восторга, сказал:

– Корабль несется словно рысак!

– Да, словно лошадь янки! – но в его тоне не слышно было злобы, а выражение лица странным образом смягчилось.

«Какое, должно быть, наслаждение управлять таким кораблем, как этот, – подумал Кидд: – против фрегата, вооруженного пушками двадцать четвертого калибра, не устоит никакой другой фрегат, и в то же время такой корабль мог либо преследовать, либо убегать от противника».

В рано сгустившихся весенних сумерках судно встало на якорь на траверсе Хэмптон Роудс, прямо перед выходом в Атлантический океан. Кают-компания гудела, все были в восторге от прекрасных ходовых качеств своего корабля. Офицеры решили отпраздновать это событие и пригласили капитана разделить с ними трапезу. Кидда посадили на самый край стола, вдали от почетного капитанского места, но он все рвано был рад слышать вокруг себя счастливые голоса, видеть, как укрепляется морская дружба, без которой никак нельзя обойтись. Разговор за столом вращался вокруг новости о войне с Францией, спектакле «Победа Колумбии», шедшем в театре на Честнат-стрит, правильном способе приготовления палтуса. Кидд почти чувствовал себя в своей кают-компании, и все же в чужой.

Блюда подавали и меняли, белела расстеленная скатерть, поднимались голубые клубы табачного дыма. Опять наполнили бокалы, чтобы обменяться дружественными тостами. Шум за столом то усиливался, то стихал. Во время одного из затиший прозвучал голос Джиндлера:

– Да, мистер Кидд, вам, должно быть, пришлось многое повидать во время своей службы на море. Не расскажете ли вы нам кое-что об этом.

Все взгляды устремились на Тракстона, однако он ни словом, ни жестом не выразил своего неодобрения.

– Да, мне кое в чем повезло, я совершил кругосветное плавание, – ответил Кидд, быстро сообразивший, что ему говорить, – на почти таком же прекрасном фрегате, как ваш.

Заметив, что его внимательно слушают, Том продолжал:

– Мне приходилось сидеть как философу на голом атолле и остерегаться людоедов, плавающих на каноэ по заливу.

Он описывал выпавшие на его долю приключения, а когда закончил свое повествование рассказом о кораблекрушении «Артемис» на Азорских островах, то в кают-компании раздался сочувственный гул голосов.

Мичман Портер, наклонившись вперед, воскликнул:

– А вам приходилось бывать в сражениях?

– Немного. Я участвовал в битве при Кэмпердауне.

Кидд не стал распространяться о сражении и попытался изменить тему беседы, переключившись на рассказ о Венеции. Но тут его прервал сам Тракстон:

– Немногим раньше на вашем флоте произошел кровавый мятеж.

Поднявшийся шум свидетельствовал лишь об одном: страшное и ужасное в жизни, как обычно, вызывает более живой интерес, чем обыденное.

– Не коснулось ли это вас каким-нибудь образом?

Моментально исчезло мягкое очарование дружеского ужина, Кидд старался совладать с нахлынувшими страшными воспоминаниями.

– Да… мой корабль участвовал в мятеже, но я не пострадал.

– Не могли бы вы сказать, у матросов были основания для бунта?

– На Спитхэде были свои причины, причем адмиралтейство признало справедливость требований матросов. Однако на Норе – Кидд весь побагровел от волнения.

– И что дальше?

– На Норе, я там был, их требования были вполне разумны и понятны, но путь, которым они пытались добиться решения проблем, был ошибочным.

Тракстон буркнул:

– С бунтовщиками никогда не стоит церемониться.

На следующий день, пока еще не собрались вместе суда намечавшегося конвоя, темнокожий первый лейтенант Роджерс был отправлен на берег в гавань Норфолка, чтобы провести короткую призывную кампанию и завербовать как можно больше добровольцев. Кидд заметил, как Тракстон, вручив ему серебряные монеты на переходном мостике, присовокупил:

– Устройте музыку и бесплатную выпивку для всех добровольцев, побольше шуток, смеха, веселите их во что бы то ни стало.

Роджерс ухмыльнулся и спустился с корабля на берег.

С бака доносился знакомый глухой стук переносимых и складываемых ядер, там приступили к уборке палубы и чистке пушек от накопившейся грязи. Некоторые матросы сидели на корточках и набивали пороховые бумажные гильзы для стрелкового оружия, в то время как другие снимали крышки с люков и начинали грузить запасы и снаряжение. Еще до полудня с работой было покончено. Однако Тракстону этого показалось мало. Он пробил сбор, и битых два часа команда корабля упражнялась с большими пушками. Пушки двадцать четвертого калибра, любовно называемые орудийной прислугой по именам типа «Громовержец», «Вулкан», «Убийца», тщательно и яростно начищались до полного блеска.

Этим вечером Кидд не сидел вместе с прочими офицерами в кают-компании. Капитан Тракстон, пребывая в хорошем расположении духа, решил поужинать в обществе Кидда. Том вошел в капитанскую каюту не без трепета. Сквозь кормовые окна просматривались тусклые огоньки на берегу, черная вода поблескивала темно-золотистыми пятнами света, отбрасываемыми стоящими вблизи судами. Пока ели закуску и первые блюда, беседа ограничивалась взаимными любезностями. К тому времени, когда стюард быстро и безмолвно убрал блюда, Кидд был все так же насторожен, а капитан – подчеркнуто любезен.

– Возьмите кресло, – сказал Тракстон, указывая жестом на одно из стоящих возле кормовых окон. Он извлек из письменного стола кедровый ящичек и вынул из него сигару.

– Не хотите ли сигару, мистер Кидд?

Заметив отрицательный кивок Кидда, он спрятал ящичек обратно.

– Прошу извинить меня, мистер Кидд, но вы самый страшный королевский офицер, которого я когда-либо видал на своем веку, – добродушное выражение лица Тракстона ошарашило Кидда. – В мои годы надо уметь разбираться в людях. У вас совсем не характерный вид для королевского офицера, я полагаю, это потому, что вы из простых людей.

Тракстон на минуту задумался.

– Не поэтому ли вы производите такое хорошее впечатление на людей, плавающих под своим собственным флагом?

– Сэр, если эти люди англичане, то их долг…

– Они американцы, сэр.

– Да, они говорят, что они американцы.

– Они привыкли защищать право так называться, вот почему они так враждебны к англичанам.

– Да что вы! Цена американского покровительства в лице вашего консула в Ливерпуле одна гинея, и там не задают лишних вопросов.

Тракстон улыбнулся:

– Каждый живет своим умом.

Улыбка тут же исчезла с его лица.

– Для американского флага оскорбительно, когда наши торговые суда останавливаются для досмотра на всех морях. Что вы скажете по этому поводу?

– Сэр, Британия – маленький остров, – осторожно начал Кидд. – Торговля – это все, что у нас есть. Для того чтобы выжить, нам надо защищать торговлю, вот…

– Вы правы и, черт возьми, неправы. Разве вы не знаете, что большая часть товаров из Новой Шотландии перевозится в трюмах наших кораблей? Ваш груз может доставить в другие порты только суда нейтральной страны. Задерживая американские суда, вы тем самым мешаете своей торговле.

Кидд покраснел.

– Вы упоминали, что каждый живет своим умом. Так вот, хотя мне неизвестно, из чего вы исходите, зато мне доподлинно известно другое: если бы вы поступали таким же образом с французами, то вы заработали бы на этом кучу денег.

Лицо Тракстона на миг окаменело, но затем по его губам скользнула улыбка.

– Что касается этого…

И тут Кидд впервые услышал о подлинных масштабах ущерба, который наносили французские корабли американскому торговому флоту. Причем по тону Тракстона нельзя было усомниться в том, какие он испытывает чувства к французам.

– Если мы не очнемся и не станем сражаться против них, то нас ждет незавидная участь. – Капитан посмотрел прямо в глаза Кидду. – Вас удивляет, почему мы до сих пор не объявили им войну. Меня тоже!

Тракстон явно рассердился. Он вдруг встал, подошел к своему столу и вынул из него сложенный лист бумаги.

– Я покажу вам кое-что, – сказал он довольно странным голосом. – Этот документ доставили мне только сегодня.

На бумаге виднелась печать президента Соединенных Штатов. Заметив недоумевающий взгляд Кидда, Тракстон поспешил его успокоить:

– Не волнуйтесь, завтра об этом узнают все. Инструкции командирам военных судов Соединенных Штатов, отданы в Филадельфии двадцать второго года от даты провозглашения Независимости Штатов, к коим относятся…[24]

Тут Тракстон наклонился и ткнул пальцем во второй параграф:

– Читайте здесь!

– Принимая во внимание опубликованное постановление конгресса… вооруженные суда, которые плавают под защитой или под видом защиты Французской республики и наносят ущерб торговле Соединенных Штатов… в нарушение международных законов и существующих договоров между Соединенными Штатами и французской стороной…

Тракстон фыркнул:

– И что прикажете нам делать? – Он постучал пальцем по последнему параграфу: – В соответствии с вышеуказанным постановлением предписывается и даже приказывается захватывать и проводить в любой порт Соединенных Штатов… – Убедились? Вот и случилось. Начались военные действия против Франции.

Кидд замер в изумлении, все изменилось в мгновение ока.

– Но если…

Тракстон прервал его:

– Никаких «если». Ни мы, ни французы не объявили друг другу войны. Хотя какой это мир, когда мне велят палить во французский корабль без предупреждения? Нечто странное, война и не война.

Кидд искренне воскликнул:

– Замечательно, пусть лучше такая война, чем никакая. Новость хорошая, нет, замечательная. Вот что я вам скажу, сэр: если у нас с вами общий враг, в таком случае мы должны быть союзниками.

– Нет! Этого я не говорил. У меня и в мыслях не было ничего подобного. Да, у нас с вами общий враг, и только. Давайте выполнять свой долг, каждый так, как он считает нужным его выполнять, – капитан убрал бумагу. – Если говорить начистоту, – грубовато заметил он, – то мне хотелось бы когда-нибудь встретиться с вами как с равным, мистер Кидд.

Конвой наконец приготовился к отплытию. С севера долетали звуки грома, клубились белые на мрачно-сером фоне облака, на море вздымались волны. Грозный залп раздался где-то впереди: выстрел сигнальной пушки. Два катера проплыли вокруг дюжины торговых судов, словно два сторожевых пса, стерегущих стадо. Как это походило на отплытие из Фалмута, хотя были и различия: нос корабля подняли круче, звонче кричали младшие офицеры, а на флаг-фале бизань-мачты развевался огромный флаг, которому по своим размерам мало уступал длинный вымпел на самом верху грот-мачты. На долю Кидда выпала удача: он оказался на борту первого фрегата флота Соединенных Штатов, который к тому же впервые выходил с боевым заданием в море. Кидд стоял в стороне возле самого борта, ветер бил в лицо, дождевые капли стекали с полей его шляпы, но спускаться вниз ему совсем не хотелось. Хотя он был просто зрителем, но сознавал, что никогда не забудет этот день, – день рождения морского флота, готового защищать интересы целой нации.

Кидд посмотрел вперед. Джиндлер важно прошел на бак в небрежно наброшенном поверх лейтенантского мундира дождевике. С правого борта на траверзе виднелся массивный маяк Кейп-Генри. Конвой, в голове которого плыл «Констеллейшн», покидал гавань Чесапикского залива, держа курс на восток, навстречу океанскому простору По мере удаления от берега волнение на море усиливалось, еще неопытные матросы, покачиваясь, ходили с озабоченным видом по палубе, жадно вдыхая всей грудью океанский воздух, как бы принюхиваясь к запаху моря, или, как знать, не в предчувствии ли кровавого столкновения? Торговые суда старались держаться поближе к фрегату, на берегу перед выходом ходили слухи, что в море конвой поджидают два пиратских судна, так что осторожность в данном случае не была излишней.

Берег почти скрылся из виду, погода улучшилась, «Констеллейшн» шел под одними марселями, причем с взятыми на парусах двумя рифами, чтобы остальные суда конвоя могли держаться за ним. Кидд прошелся взад и вперед по шкафуту, с интересом присматриваясь к фрегату и заодно познавая изменчивость американской погоды. После дружеского обеда его теперь повсюду приветствовали по-приятельски – кивками и улыбками, даже суровый лейтенант Роджерс отдал ему честь.

И вот земля окончательно исчезла из виду. Вокруг вплоть до горизонта расстилалась пустынная океанская гладь. Конвой начал расходиться по разным направлениям: часть судов ушла на Барбадос, другие в Лондон и Дублин. Всех их ждало тяжелое плавание, тысячи миль морского пути и постоянная угроза пиратского нападения. А «Констеллейшн», освободившись от охраны, полетел, как птица над морем.

– Мистер Кидд, – окликнул его Тракстон, как будто пораженный какой-то мыслью. – Завтра мы отправляемся на юг, – все стоявшие на квартердеке прислушивались к словам капитана. – Я полагаю, что вам целесообразнее всего будет оставить «Констеллейшн». Я отошлю пакет в Филадельфию.

Кидд, стоявший слева от рулевого и наблюдавший за ходом и маневрами корабля, повернулся весьма озадаченный:

– Да, сэр, как вам будет угодно.

Ему стало досадно, он не увидит больше фрегата и не сможет наслаждаться его парящим полетом, кроме того, было еще что-то в этом корабле, как и в самой команде…

Во время «сумеречной» вахты, когда на судне убрали часть парусов и оно легло в дрейф, Кидд немного послонялся по палубе перед тем, как спуститься вниз в кают-компанию на свой последний ужин. Он прошел к своему прежнему месту в конце стола, но встретил здесь почтительного чернокожего стюарда.

– Пожалуйста, сэр, пройдите вон туда, – и он указал на место во главе стола. Все американские офицеры встали, держа бокалы в руках и весело улыбаясь.

– Иди, садись, Том, – позвал кто-то из них. Кидд, не заставляя себя долго упрашивать, прошел на указанное место, которое обычно занимал первый лейтенант.

– Мы все хотели пожелать вам доброго пути, мистер Кидд, – сказал Роджерс, протягивая ему бокал.

Кидд взял его и поднял с благодарностью.

– Желаю вам всем здоровья и благополучия, джентльмены, – ответил тронутый до глубины души Том.

Теплая обстановка окутывала собравшихся за, столом, все вели себя непринужденно. Дружеская беседа, много вина, несколько перемен блюд. Томом овладела горячая признательность ко всем офицерам, их прекрасному кораблю. Раскрасневшийся, улыбающийся, он сидел как равный среди равных; никаких холодно-вежливых разговоров о лондонском сезоне, ни слова об охоте на лисиц или о поместьях в провинции. Beлась, в основном, безыскусная беседа о лошадях, призовых деньгах, нашумевших театральных сплетнях. Здесь Том мог говорить все, что он думал, не опасаясь прослыть малоинтересным и скучным собеседником.

– Попробуй, дружище, нечто удивительное из Кентукки, – и бурбон расширил знакомство Кидда с американскими напитками.

– Я не рассказывал вам еще о Гибралтаре? Удивительное место, потрясающая по своей величине скала…

Счастливый, опьяневший от вина Кидд не заметил, как в кают-компании, на противоположном конце стола, оказался Тракстон. Кидд окаменел, но Тракстон поднял вверх бокал и провозгласил тост:

– Тебя зовут так же, как и меня, Том. Вот что мне хочется сказать. Если в глубине твоего сердца пробудится желание стать американцем, то знай, на борту фрегата «Констеллейшн» для тебя всегда отыщется свободная койка.

Сон никак не шел к Кидду. Он ворочался на своей крошечной койке, мысли вихрем кружились у него в голове. Американец? Томас Пейн Кидд – гражданин Соединенных Штатов, джентльмен и лейтенант военно-морского флота Соединенных Штатов? Так ли уж это невозможно? Его охватило возбуждение, он лежал в темноте с широко открытыми глазами. Может быть, ему стоит начать новую жизнь в стране, где, как ему казалось, нет никакой разницы между джентльменом и незнатным человеком? Не предоставляла ли страна, по всей видимости, обладавшая необозримыми просторами, такие же неограниченные возможности?

Но ведь он офицер на службе у короля. Может ли он бросить свою страну в тяжелую для нее пору? А как же другие офицеры, плавающие на военных кораблях иностранных государств? Да, но они получили разрешение поступить на заграничную службу, но разве не служил в русском флоте тот, кто потом получил титул герцога? Ведь если он будет плавать на корабле американского военного флота, разве он не будет воевать против врагов короля только под другим флагом? Кроме того, у американцев на службе так много английских матросов, он слышал на борту фрегата английскую речь с девонширским, лондонским и северным акцентами. Разве он мог быть одиноким среди стольких своих соотечественников? Они сделали свой выбор, если даже пришлось порвать со многим. Но сможет ли он?

Он вертелся и ворочался с бока на бок до тех пор, пока наконец его не сморил сон.

Тому показалось, что он спал всего несколько минут, когда его разбудил грохот пушечного выстрела. Почти в тот же миг раздалась настойчивая барабанная дробь – сигнал тревоги, от чего его сердце подпрыгнуло и застучало. Спросонья Кидд неуклюже выбрался из койки, нащупал свою одежду. Почти рядом послышался топот. Том засуетился, побыстрее оделся и босиком бросился на верхнюю палубу. Было прохладно, хотя уже рассвело. Из-за тонкой пелены мелкого дождя прямо у них по курсу вырисовался темный силуэт корабля. «Констеллейшн» начал слегка разворачиваться. Даже при пасмурном сумрачном освещении сразу было видно, что они повстречались с большим вражеским военным кораблем класса фрегат.

– Уходите отсюда, черт побери! – прорычал Тракстон, как только заметил Кидда. – Ступайте вниз!

Однако Кидду показался знакомым облик корабля, вне всякого сомнения, он видел его раньше.

– Поторапливайтесь, сэр! – рявкнул Тракстон.

Стаксель имел знакомый своеобразный силуэт, нос был круто изогнут наподобие клюва. Где же он его видел? На неизвестном фрегате взвились сигнальные флаги, но их невозможно было разобрать. Когда их спускали, два опознавательных флага на краткий миг развернулись, но, не видя никакого ответа, фрегат дал залп всем бортом.

За те короткие мгновения, пока пушечные ядра летели до них, Том внезапно вспомнил, но не успел он открыть рот, как Тракстон проревел:

– Уберите этого английского недоумка вниз, и немедленно!

Ядра упали с недолетом, подняв фонтаны воды и сильно обрызгав палубу, одно, правда, пробило парус. Кидд бросился к Тракстону:

– Сэр, ради бога, не стреляйте. Это английский корабль!

Тракстон с недоверием уставился на него.

– Но ведь он стреляет по американскому флагу! Это, несомненно, французский фрегат, черт бы его побрал!

– Это тридцатидвухпушечная «Церера», готов поклясться вам чем угодно!

Его тревожило лишь одно, как быстро сумеет «Церера» перезарядить пушки, стремясь сделать повторный и более прицельный залп всем бортом?

– Английский корабль?!– рев Тракстона пронесся над всей палубой. Услышавшие его крик люди поворачивали в его сторону свои побледневшие и помрачневшие от злобы лица, со всех сторон послышались полные ненависти крики. – Ну что ж, они горько пожалеют у меня об этом! Мистер Роджерс…

– Сэр, неужели вы хотите, чтобы началась война между вами и Англией? – воскликнул Кидд.

Тракстон, хоть и был вне себя от ярости, остановился.

– Поднимите ваш белый флаг!

– Сдаться? Да вы в своем уме?

– Нет, это флаг переговоров.

Сейчас все висело буквально на волоске. Не дай бог, если бы какой-нибудь горячий пушкарь с той или с другой стороны выстрелил.

На какой-то миг все вокруг замерло, затем Тракстон громко скомандовал:

– Мистер Роджерс, поднять белый флаг на грот-мачте.

– Надеюсь, их объяснения окажутся удовлетворительными, – проворчал Тракстон, обращаясь к Кидду, пока лодка под белым флагом плыла к их кораблю.

– Сэр, будьте так добры взглянуть на происходящее с их точки зрения. Предупредительные сигналы английского судна остались без ответа, кроме того, им известно, что у Соединенных Штатов нет военного флота. Вот они и решили, что это какая-нибудь военная хитрость со стороны французов.

Тракстон злобно нахмурился в ожидании лодки. Когда она подошла совсем близко, Кидд разглядел стоящего на ней лейтенанта и смотрящего прямо ему в лицо, в то время как гребец на баке пришвартовывал лодку. Пока лейтенант поднимался на палубу, со всех сторон в его адрес сыпались озлобленные выкрики матросов, причем Тракстон никак не пытался остановить их. Как только лейтенант перелез через фальшборт, Тракстон резко бросил ему:

– Итак, перед тем как выкинуть вас за борт, сэр, я хотел бы услышать, почему вы открыли огонь.

У поднявшегося офицера было напряженное выражение лица, он осторожно ответил:

– Сэр, причина вполне очевидна. Вы не ответили на наши законные опознавательные знаки, а у нас нет никаких сведений об американском фрегате. Поэтому неудивительно, какой мы сделали вывод, – и не успел Тракстон возразить, как он прибавил: – Не забывайте, сэр, мы парламентеры. Считаю себя вправе почтительно потребовать от вас каких-нибудь доказательств, подтверждающих ваш национальный статус. Не сочтите за труд.

– Черт побери ваше высокомерие, сэр! – взорвался Тракстон, тыкая кулаком на огромный американский флаг на мачте. – Вот мое доказательство, какое кроме него еще вам нужно!