На флоте были хорошо известны подобные характеры, грубовато-добродушные, тяжеловатые в обращении со знакомыми и без каких бы то ни было претензий на джентльменство или ученость. Бывшие как нельзя к месту на море, они чувствовали себя отверженными среди образованных и воспитанных людей и, по обыкновению, обретали утешение в компании с бутылкой. О каком-либо продвижении их по службе и речи не могло быть.

Неужели его ждала подобная участь? Он уже вкусил прелести возвышенной жизни вместе с Ренци: праздные беседы о греческих философах под лунным небом в тропиках, похожее на сон время в Венеции, памятный обед с братом Ренци на Ямайке, – все исподволь внушало ему мысль, а почему бы и нет, и вот…

Вместе с мыслями о друге пришла грусть. В отличие от него, Ренци чувствовал себя как нельзя лучше, он целеустремленно шел к более высокому положению, искренне наслаждаясь переменой. Он сделал для Кидда все, что было в его силах, но толку оказалось немного. Тут не было ничего общего с тем, как, скажем, обучают плести канаты, нет, вероятно, это было в крови. Ему стало еще тяжелее: логика подсказывала, кстати, Ренци был приверженцем логики, что в действительности другу не было больше надобности в его морском товарище. Теперь у Ренци был капеллан. Как знать, наверное, было бы лучше, если бы он никогда не вкусил сладости подобной жизни и, пожалуй, не повстречался с Ренци.

Им овладело отчаяние. Томас толчком руки распахнул дверь каюты и громко позвал Тайсо. Ему показалось, что слуга не слишком торопится, и он снова гневно окрикнул его. Перед ним возник Тайсо с грязными от чистки его обуви руками. Тайсо был весь внимание.

– Сэр?

– Принеси мне одну бутылку кларета.

В глазах Тайсо что-то блеснуло:

– Взять два стакана, сэр?

Кидд смутился:

– Нет, ты что ослеп, только один!

Когда было принесено и то, и другое, Кидд почти выхватил бутылку вместе со стаканом и тут же дрожащими от волнения руками налил себе вина. Он пил жадно, стакан за стаканом, пока ему не стало легче. Томас мрачно уставился в стенку своей крошечной каюты, пытаясь удержать возникшее внутри него чувство покоя.

– Тайсо! Еще одну бутылку, потом можешь идти спать, – крикнул он.

Все очевидно. Его неприкрытое отчаяние объяснялось лишь одним – его одиночеством. Чужой в офицерской кают-компании, вместе с тем он был отрезан от грубоватого, но простодушного матросского братства. Теперь он не принадлежал ни тем, ни другим, тогда как Ренци, вероятно, скоро продвинется по службе, не исключено, что он станет лейтенантом на флагманском корабле.

Другая бутылка наполовину опустела, боль внутри заметно улеглась. Он снова с удовольствием погрузился в воспоминания о Кити: она стояла бок о бок с ним в страшные дни мятежа, ей была присуща редкая для женщины сила духа. Вместе с ней он, может быть… У него перехватило дыхание, он залпом выпил вино. Если бы только она была здесь, если бы… Он тупо уставился на стакан в своей руке. Как быстро он превратился в того, кем так боялся стать – в обычного служаку. Жалея самого себя, он, как и все они, катился вниз по наклонной плоскости. Для того чтобы снискать признание, они напускали на себя карикатурный надменно-снисходительный вид, а потом искали и находили поддержку в бутылке.

– Боже, до чего я докатился! Но нет, я не буду одним из них, – его хриплый крик в замкнутом пространстве каюты испугал его.

Томас схватил бутылку и резко отодвинул ее. Ему стало стыдно. Встав, он, покачиваясь, толкнулся к дверям.

– Тайсо! – позвал он.

Перед ним быстро появился слуга. Кидд сразу уловил, в чем тут дело: Тайсо считал своим долгом оставаться рядом со своим господином до тех пор, пока он не допьется до бесчувствия, чтобы затем уложить его в койку. Столь неприглядная картина отрезвила Кидда. Смятение охватило его: как будут относиться к нему теперь. Он замер на месте.

– Если хочешь, можешь выпить, – он неуклюже протянул бутылку, – больше оно мне не понадобится.

Ренци не присутствовал за завтраком, однако позже днем Кидд нашел друга в его каюте.

– Адмирал собирается посетить свои владения в Ньюфаундленде и по какой-то необъяснимой прихоте желает взять меня с собой. Досадно, ведь я обещал, как помнишь, сыграть партию в вист с Шиптонами, – Ренци выглядел озабоченным. – Адмирал уезжает, чтобы, наверное, пересчитать свою треску, после его отъезда не будет никаких морских учений. Разве ты не можешь оставить на время свои сигнальные книги? Отчего бы тебе не узнать побольше об этой стране? Тебе в самом деле следует чаще выбираться на берег.

Кидд пробормотал в ответ что-то невразумительное, пока его друг укладывал свой сундучок.

Ренци с озабоченным выражением приподнял голову:

– Был бы весьма признателен тебе, если бы ты одолжил мне одну или две из своих рубашек, судя по всему, в Ньюфаундленде придется довольно часто появляться в обществе.

Том сходил к себе и принес рубашки. Внезапно что-то сильно и больно кольнуло его в сердце, но он не подал и виду. Мешала уязвленная гордость, не позволявшая ему открыть Ренци терзавшие его мысли.

Ренци поспешно покинул его. Из своей каюты вышел Прингл во всем военном блеске, в одной руке он держал перчатки из свиной кожи, в другой трость. Заметив Кидда, он буркнул что-то в виде приветствия и тотчас же удалился. Пришедшие слуги, чтобы прибрать послеобеденный хаос, настороженно поглядывали на Кидда. Гордость не позволяла Томасу польститься на какое-нибудь приглашение, зачем лишний раз выставлять себя в смешном виде. Он весь зарделся от одного воспоминания о недавней застольной беседе. Что могли подумать об офицере, почти таком же невежественном, как какой-нибудь мачтовый матрос.

Кидд с мрачным видом прошелся взад и вперед по опустевшей кают-компании. На полке – выступающей головке руля – лежала книга. Он бросил на нее рассеянный взгляд и взял в руки. Она называлась «Современная война, наблюдения и выводы штабного офицера». Книга изобиловала картами, схемами с тщательно вычерченными пунктирными линиями и крошечными поясняющими надписями. В ней во всех подробностях описывался ряд недавних военных кампаний. Прежде Кидд не очень интересовался бесконечными, с его точки зрения, военными перемещениями, которыми то и дело занималась армия. Однако в этой книге были введения к каждому из описываемых театров военных действий, где все излагалось вполне доходчиво. Он слегка воспрянул духом. Ему показалось, что подобная книга может оказаться для него небесполезной. По крайней мере, он мог почерпнуть из нее любопытные факты, чтобы, воспользовавшись ими при случае, отвести от себя подозрения в невежестве.

Военный трактат был не только очень толково составлен, но и написан ясным понятным языком. Но даже в таком виде Тома поставило в тупик мнение герцога Йоркского, посчитавшего бессмысленной кампанию по захвату австрийских владений в Нидерландах. Его соображения основывались, главным образом, на том, что знание тамошней политической обстановки считалось само собой разумеющимся. Томасу об этом ровным счетом ничего не было известно. Но Кидд упорно не бросал книгу, перечитывая каждое рписание и сопоставляя факты. Том переосмысливал полученные им сведения об армии и торговле. Он сумел составить представление об экономическом могуществе государства, о роли личности в судьбе страны.

Многое теперь предстало в новом свете. Он читал до тех пор, пока в его сознании не произошел очень серьезный сдвиг в оценке происходящих событий. Кидд отложил книгу и задумчиво уставился перед собой. До сих пор корабль представлялся ему отдельным ограниченным мирком: он мог сойти на берег в чужой стране, поглазеть по сторонам и опять вернуться на свое судно, туда, где все было так четко расписано. Затем плыл дальше, хотя он не сбрасывал со счетов коварство морской стихии и козни неприятеля. Но теперь он понял, что любые события, происходящие в одном уголке мира, отражались в другом, кроме того, они влияли на судьбы офицеров, ибо в случае неверной оценки имели серьезные военные и прочие последствия. какое-нибудь событие, вызвавшее осложнения между государствами, могло легко испортить ему карьеру. Одним словом, мир офицера был гораздо обширнее мира простого матроса.

– Мистер Кидд! – голос Брайанта легко долетел с квартердека до фок-мачты, где на полубаке Кидд обрел убежище от суетящихся солдат морской пехоты, марширующих под командованием лейтенанта Беста.

Кидд поспешил на корму.

– Меня отзывают дела, черт бы их побрал, как раз в тот момент, когда ожидается поступление новобранцев. Если они прибудут на корабль, пока я буду отсутствовать, соизвольте принять их, осмотрите и выберите всех пригодных к службе, а всех хилых и негодных отошлите на берег. Нам такие не нужны, понятно?

– Так точно, сэр. Они уже завербованы?

– Вовсе нет. У нас уже достаточно завербованных, а большинство прибывающих – просто матросы с торговых судов, уставшие от зимнего безделья, а также всякая уличная шатия-братия. Нам вполне хватит дюжины. Я проверю их, когда вернусь назад сегодня днем, – с этими словами Брайант натянул треуголку и торопливо удалился.

Кидд велел вахтенному мичману предупредить корабельного хирурга, чтобы тот был наготове, затем эконома насчет матросской одежды и постели, а также боцмана, чтобы тот мог распределить новых матросов. Это было хорошо всем известная нудная процедура: на военном корабле всегда существовала надобность в людях. Даже если корабль был в превосходном состоянии, снабжен боеприпасами и всем необходимым снаряжением, крепких рук, без которых любое судно было мало на что пригодно, всегда не хватало. Кидд твердо знал, что ему следует делать, чтобы выполнить задачу.

– Военно-морской катер, сэр, – доложил Роусон.

Портовый баркас уже находился недалеко. Кидд перегнулся над поручнями, всматриваясь в людей на баркасе. На него взирали бледные лица озябших людей. Одни выглядели вялыми, другие бодрились, а третьи казались совершенно изможденными. Кого здесь только не было, хотя моряков среди них определить легко по тому, как они будут подниматься через фальшборт по веревочному трапу. Первым новичков встретил вахтенный помощник. Пока все они не поднимутся на борт и не построятся, присутствие Кидда не было обязательным, и он спустился вниз погреться.

Как давно это было, но воспоминания о том дне нисколько не потускнели в его памяти: его первое появление на борту старого фрегата «Герцог Уильям» как завербованного матроса, жалкого, растерянного, тоскующего по дому. Теперь вновь прибывшие оказались в точно таком же положении.

– Сэр, новички собрались.

Кидд надел треуголку и поднялся на квартердек, чувствуя, как на него устремились взгляды прибывших, которые с понурым видом столпились вокруг гротмачты.

– Постройте их, мистер Лоус, – приказал Кидд.

Трудно было себе представить более причудливые наряды на борту военного корабля: меховые шапки и поношенные куртки из кожи животных, засаленные, в масляных пятнах, грязные шерстяные вещи и кожаные штаны, двое даже были в мокасинах. Некоторые сильно горбились то ли от плохого питания, то ли от возраста. Хотя среди новичков попадались и такие, которые держали себя уверенно и стояли спокойно с перекинутым через плечо матросским мешком.

– Я сейчас поговорю с ними, мистер Лоус.

Гул голосов и шарканье ног сразу прекратились. Кидд вышел вперед и замер в ожидании, пока всеобщее внимание не сосредоточится на нем.

– Я лейтенант Кидд. Вы находитесь на борту корабля Его величества. Это линейный корабль, входящий в состав североамериканской эскадры под командованием адмирала Вэндепута.

Люди с тупым безразличием взирали на него. Положившись на судьбу, они покорно ждали решения своей участи.

– Поднимите руки, кто из вас добровольцы?

То там, то здесь поднялись несколько рук.

– Вы получите сегодня денежное вознаграждение, а чуть позже и свободу, чтобы их потратить. Остальные же… – Кидд, помедлив, продолжил: – Когда началась война, меня насильно завербовали, точно так же как и вас.

Он сделал паузу для пущего эффекта. Кое-кто удивился, другие хранили полную невозмутимость.

– Объявили вербовку на флот, повторный набор. С тех пор я плавал на фрегате в южных морях, на одномачтовом суденышке в Карибском море, а также на шебеке в Средиземноморье. Теперь у меня достаточно призовых денег, кроме того, я стал королевским офицером. Итак, кто осмелится говорить, что военно-морской флот не подходящее место для решительного моряка, который желает добиться кое-чего в жизни? Подумайте. Если вы решитесь служить королю Георгу и своей стране, то вы можете достигнуть точно такого же положения. Желающие послужить во славу короля сообщите сегодня после полудня ваши имена первому лейтенанту, и он даст вам такую возможность.

Кидд повернулся к Лоусу.

– Займись ими. Оставь вон тех двух возле шлюпбалок, мы их отправим назад. Остальных пусть осмотрит врач.

Люди по-прежнему не спускали с Кидда глаз, в частности, один коренастый матрос, который укрывался за спинами других.

– Неплохой улов, – послышался голос Брайанта, который смотрел вслед уводимым новичкам. – А последний, какой у него угрюмый и даже затравленный вид. Нисколько не удивлюсь, если он нанимается матросом по какой-то серьезной причине.

Наконец сквозь мутно-серые облака проглянуло солнце, немного потеплело. Настроение у Кидда сразу улучшилось. На деревьях уже пробивалась сочная зеленеющая листва, особенно хорошо заметная на фоне темной зелени хвойных лесов. «Пожалуй, летом этот край будет выглядеть привлекательнее, чем он кажется на первый взгляд», – подумал Кидд.

Капитан с первым лейтенантом, приглашенные офицерами форта Йорк, покинули судно. Адамc сблизился с молодой леди, которая требовала его постоянного присутствия подле себя. Том, оставшись в одиночестве, решил продолжить свое знакомство со скрытыми пружинами театра военных действий. На этот раз он приготовился делать записи. Усевшись в кают-компании спиной к кормовым окнам, он принялся за чтение военного трактата.

Вскоре он обнаружил, что тысячелетняя Венецианская республика пала жертвой циничных по своему бесстыдству интересов Франции и Австрии, что теперь основным врагом Англии следует считать корсиканского генерала Наполеона Бонапарта. Кидда несказанно удивило то, сколько значительных событий произошло в мире с того момента, когда началась его служба. Подумать только, он, неизвестно каким образом, оказался в центре ряда этих событий. Наступили сумерки, солнце садилось, Томас продолжал просматривать книги и нашел одну с изрядно потрепанной обложкой. В ней описывалось послевоенное состояние экономики страны.

Благодушное настроение овладело Томом, видимо, ему удалось нащупать один из возможно правильных путей, который как нельзя более соответствовал его желанию преуспеть в жизни. Если он не был рожден благородным офицером, то, по крайней мере, мог стать среди них одним из самых грамотных и толковых.

Вдруг он почувствовал, что перед ним кто-то стоит, и, подняв голову, увидел Тайсо с небольшой настольной лампой в руках.

– Благодарю вас, Тайсо. Однако известно ли мистеру Хэмблу, что его лампа у меня?

Лампа горела на спермацетовом масле и применялась в основном для прокладывания курса и нанесения на картах тонких линий.

– Зная его великодушие, сэр, я думаю, он нисколько не рассердится, когда вернется на борт судна.

Кидд склонил голову и прислушался.

– Кажется, я слышу на верхней палубе какой-то шум?

Действительно, до их слуха доносились глухие удары и отдельные выкрики. Однако, судя по всему, вахтенный помощник, не найдя в этом ничего страшного, не шел к нему с сообщением.

Тайсо нагнулся, чтобы отрегулировать пламя.

– Команда, сэр. Матросы хотят танцевать и петь.

Кидд кивнул. На борту «Крепкого» находились матросы с других кораблей. Погода стояла тихая, ясная, ничего не было удивительного в том, что морякам захотелось повеселиться на баке. Кидд закрыл книгу. Он решил хоть краешком глаза взглянуть на затеянное веселье. Уже стемнело, однако празднику это нисколько не мешало. Палуба на баке освещалась светом фонарей, висевших на нижних снастях. Возле обмотанных гарделями битенгов фок-мачты начался сольный матросский танец – хорнпайп. Кидд незаметно продвинулся вперед. Танцующий моряк был искусным танцором, его ноги ритмично отбивали такт, подтянутое тело точно поворачивалось в нужные моменты, тогда как верхняя часть туловища с прижатыми к бокам руками оставалась практически неподвижной, а лицо бесстрастным.

Скрипач кончил мелодию умело взятой высокой нотой и со смехом отпил глоток из кружки с пивом.

– Бен Бэкстэй! – пронесся по палубе шепот. Вперед вышел приятного вида матрос с другого судна, он вступил в освещенный желтым светом круг, принял определенную позу и запел веселую и удалую матросскую песню, в которой, как это ни странно, говорилось о том, какая легкая, веселая и беззаботная жизнь у моряка, жизнь, где так мало работы и так много выпивки. Можно было даже подумать, что матрос только и делает, что ходит по палубе, радостно насвистывая и попивая пиво. Скрипач весело наигрывал мелодию песни, второй куплет песни то и дело перебивали одобрительные крики. На баке царило всеобщее веселье, которое, конечно, разделяли моряки с «Крепкого». Это были настоящие морские волки, чьим призванием было море.

Раздался шумный взрыв всеобщего одобрения, певец отошел в сторону, чтобы выпить полагающуюся полную кружку пенного пива. Кидд повернулся было уйти, как вдруг прозвучал печальный аккорд, растаявший в воздухе. Поверх затихающего перешептывания пронесся женский голос, объявивший во всеуслышание:

– Милашка Салли и о том, как ее возлюбленного Билли Боулинга вырвали из ее объятий и завербовали в матросы. Сердце Салли разбито, оно не в силах вынести разлуку, поэтому она переодевается в одежду моряка и пробирается той же ночью на корабль.

Кидд пододвинулся поближе – стройная, высокая, светловолосая девушка чем-то напоминала ему погибшую Кити.

Ее голос звучал тепло и страстно. Едва она запела, как все вокруг притихли. Кидд мысленно вернулся в прошлое, вспоминая корабли, гавани и точно такие же вечера, как этот, проведенные вместе с товарищами, когда его сердце не снедала печаль.

Девушка закончила петь, но вызванные ее песней воспоминания наполнили печалью душу Тома, на глазах у него навернулись слезы. Вдруг он понял, что все обернулись и смотрят на него, вокруг по-прежнему стояла тишина. Девушка прижалась к одному мужчине, ее защитнику, выражение ее лица стало настороженным, сумрачным.

К нему подошел Поулден.

– Сэр? – спросил он настороженно.

Матросы собрались на баке, имея на то полное право, это была их территория, пусть маленькая, но их, а он не имел права находиться больше здесь.

– Пришел послушать, – тихо ответил он. – Замечательно хорошо поете, ребята, – прибавил он, но его слова упали в пустоту. – Продолжайте, – сказал он погромче.