Семь

В жизни я много раз встречался с проявлениями сатанизма. О самом вопиющем проявлении я хочу рассказать вам сейчас…

В середине декабря 1996 года двадцать три латиноамериканских партизана из «Революционного движения имени Тупак Амару» провели, возможно, самую виртуозную акцию в истории мирового терроризма.

В здании японского посольства в Лиме в тот вечер должна была проходить вечеринка. Партизаны переоделись поварами и официантами и проникли внутрь. В разгар веселья они достали из-под одежды «калашниковы», после чего веселье продолжилось, но весело было уже не всем.

В заложники тупакамаровцам удалось взять целую толпу VIP-персон. В том числе американских дипломатов, тещу перуанского премьера и много кого еще.

Правительство отказалось выполнять требования партизан. А партизаны отказались покинуть здание. В результате следующие полгода ситуация пребывала в состоянии пата.

С крыш окрестных домов телевизионщики снимали, как восемьдесят заложников дни напролет пьют орандж-джюс, а их стражи играют во дворе в футбол. Жизнь вошла в привычную колею. Кончилась зима… потом весна… пришел май… и в мае последовал штурм, во время которого все партизаны были перебиты.

Тупакамаровцы знали, что обречены. Правительство опасалось, что на тот свет они постараются захватить с собой как можно больше народу. Но партизаны принципиально отказывались стрелять. И погибли все до единого.

В тот вечер, когда это произошло, я со знакомым по имени Дмитрий отправился выпить алкоголя в заведение «Манхэттен».

Дмитрий являлся достопримечательностью общегородского масштаба.

Все знали, что еще на заре перестройки этот длинноволосый, похожий на индейца парень в косухе зарегистрировал первую в стране официальную троцкистскую организацию и что без его участия не обходилась ни одна радикальная тусовка. Это не помешало Диме сделать офигительную журналистскую карьеру, стать примерным отцом двоих сыновей и получить степень доктора наук.

На тот момент Дмитрий писал для серьезного столичного издания. Вернее, издание было серьезным до того, как он начал для него писать. Как-то, откопав в газете бесплатных объявлений рекламу садомазо-салона, Дима пришел к редактору и попросил денег.

Редактор не понял и переспросил: зачем это ему деньги?

— Пойду в садомазо-салон.

— В садомазо-салон?

— Да. Проведу расследование методом погружения.

— В садомазо-салоне? Что ты будешь там расследовать?

— Как вы не понимаете?! Садомазохизм является важным фактором городской жизни! Нашему изданию очень повезло, что именно я первым наткнулся на его рекламу. Нужно спешить, пока материалы об этом заведении не появились в изданиях-конкурентах! Представьте, насколько подобные материалы поднимут рейтинг нашего издания!

Обалдевший, запутавшийся редактор представил, чтоi за материал сдаст ему Дмитрий, и заранее вспотел. Но денег все-таки дал.

Дмитрий был профессионалом своего ремесла. Ни в какой садомазо-салон идти он не собирался, а вместо этого пригласил меня попить алкоголя в «Манхэттене».

Клуб «Манхэттен» в том сезоне считался наиболее модным в городе. Он принадлежал довольно известному кинорежиссеру, и каждый вечер там давала концерт какая-нибудь знаменитость.

Денег под сенсационный материал удалось выбить немного, но нам хватило. Помню, как шатаясь, держась друг за друга, мы вышли из клуба на ночную набережную, а за нами бежал чумазый беспризорник, клянчивший:

— Дя-адиньки, денег да-айте!

Денег уже не осталось. Беспризорнику было велено идти на фиг. Обидевшись, мальчик сгреб с тротуара последние крохи почти стаявшего снега, слепил снежок и кинул в нашу сторону.

Дмитрий на секунду замер, потом прокричал воинственное междометие и рванул за мальчишкой. Чуть не упал, заблудился и вскоре вернулся ко мне.

— Ты видел?! Нет, ты видел?!

— Чего ты так завелся-то? Ну, мальчик… ну, слепил снежок…

— Ты видел, что он слепил?

— Да какая разница, что он слепил?

— Он слепил фигурку!

— И чего?

— Да это же культ вуду!

Я той весной работал редактором небольшого, но глянцевого журнала. Редакция располагалась в доме, стоящем неподалеку от Зимнего дворца, на углу с Мойкой.

Дом этот был примечателен сразу по нескольким причинам. Главными из них были две: во-первых, за стеной моей редакции находилась квартира тогдашнего петербургского мэра Собчака, а во-вторых, этот дом соседствовал с японским консульством.

Утром следующего после «Манхэттена» дня я сидел у себя в кабинете и хотел пива. День был солнечный, снаружи ходили девушки, а я хотел пива. В два часа ко мне в редакцию заскочил Дмитрий.

— Как дела? Рюкзака моего не видел?

— Нет.

— А дела как? Сегодня отличная погода! Ты не помнишь, когда мы вчера уходили из клуба, у меня был рюкзак? Я где-то потерял рюкзак. Не помнишь, где?

— Нет.

Работать сегодня я бы все равно не стал. Я спросил у своей секретарши, не хочет ли она выпить кружечку освежающего пива? Девушка не любила пиво, но работать она любила еще меньше, а день был солнечный, и мы все втроем пошли в «Манхэттен» искать Димин рюкзак.

Вообще-то секретарша была не совсем секретаршей. Скорее, машинисткой: когда мне не хотелось садиться за компьютер, свои материалы я диктовал ей. На дальнем плане сознания давно бродила мысль, что порядочные начальники за своими секретаршами ухаживают… в смысле — приударяют… или хотя бы делают вид, что ухаживают… а я вот поухаживать так и не собрался. Так что Дима со своим рюкзаком подвернулся вовремя.

Рюкзак вчера он действительно забыл в клубном гардеробе. Отдали его безо всяких разговоров. После этого мы выпили по пиву.

— Какие планы?

— У меня никаких. Я на сегодня свое уже отработал. Как видишь, пью пиво.

— А я организую пикет у японского консульства.

— Когда организуешь?

— А вот прямо сейчас. Через сорок минут. Прямо у твоей редакции. Пойдем вместе?

— Чем тебе не нравятся японцы?

— Ничем не нравятся. Ты слышал, что вчера в Перу убили всех тупакамаровцев?

— С утра смотрел в новостях. А при чем здесь японцы?

Дима долго объяснял, что Перу хоть и находится в Латинской Америке, но на самом деле давно превратилось почти в японскую колонию. Там даже президент — японец, и фамилия у него Фухимори. Так что в смерти партизан виноваты как раз японцы, и их нужно срочно заклеймить.

Дима был очень образованным парнем. Он отлично разбирался в таких странных вещах, как, например, внутренняя политика Перу. Мне слушать его было интересно, а вот секретарша заскучала. Слушая Диму, я опять забывал за ней ухаживать.

— Пойдешь участвовать в пикете?

— Пойду. Почему не поучаствовать в пикете? Непременно пойду и поучаствую!

— Тогда допивай. Кстати, после пикета можем поехать в бункер. К нам приехал Лимонов, он там сегодня выступает.

Собственно, главным героем всего этого рассказа является как раз Эдуард Лимонов. На следующий день после того, как перуанский спецназ перебил в Лиме всех партизан «Тупак Амару», и сразу после того, как мой приятель Дмитрий организовал пикет у здания японского консульства, я первый раз сходил посмотреть, как выглядят живые русские писатели.

Сам пикет уложился минут в десять. Димины (лимоновские) партийцы развернули транспарант «Фухимори сбросим в море!», и к ним тут же подскочил постовой милиционер от парадной мэра Собчака.

— Почему без разрешения пикетируете подъезд мэра?

— Мы не мэра. Мы консульство.

— А что такое Фухимори?

— Фухимори — это фамилия перуанского президента.

— Какого президента? Перуанского? А почему стоите у японского консульства?

— Потому что Фухимори — японец.

Постовой задумался. Было видно, что в слове «фухимори» ему чудится незнакомый матюг, адресованный все-таки лично мэру Собчаку. Через две минуты раздумий пикет он запретил, партийцы свернулись и ушли, а я и Дмитрий побрели следом.

Секретарша хмурилась и понимала, что до ухаживаний дело сегодня опять не дойдет, но все равно пошла с нами.

По пути к бункеру Дима говорил:

— Все эти пикеты — бред собачий. Это не метод. Нужно не пикетироваться, а влезать в телевидение. Тогда эффект будет. А просто постоять с плакатиком и уйти — бред собачий.

Я знал, что где-то год назад Дима организовал первую шумную акцию лимоновской партии в Петербурге. Тогда партийцы захватили крейсер «Аврору» и вывесили на легендарном корабле партийный флаг.

Чтобы телевизионщики приехали и сняли все происходящее, Диме пришлось долго их упрашивать. Телевизионщики ставили жесткое условие: сюжет будет показан только в том случае, если участников акции арестуют.

В результате акция выглядела так: в час «икс» партийцы отпихнули юнгу, сторожившего вход на корабль, и полезли на мачту, телевизионщики навострили свои камеры, а Дима долго дозванивался до милиции. Все время, пока милиция добиралась до «Авроры», участники акции мерзли, много курили и иногда слезали с мачты, чтобы угостить обиженного юнгу сигаретами.

ОМОНовцы не желали связываться. Их пришлось долго уговаривать задержать хулиганов. Впрочем, кончилось все хорошо: партийцев, как и было обещано, повязали, а сюжет потом долго крутили по московским каналам.

В том году функции партийного лидера в Петербурге выполнял как раз Дмитрий. Правда, до конца года он не дотянул. Осенью произошел дворцовый переворот, и Диму сместили. Он совсем не расстроился.

Бункер, в котором квартирует петербургское отделение лимоновской партии, — это на самом деле никакой не бункер, а подвальный склад продовольственного магазина. В свое время для партии его арендовал музыкант Сергей Курехин, а когда он умер, аренду стали платить сами партийцы.

Когда мы пришли, Лимонов был уже на месте. Невысокий… очень невысокий… ниже меня… мужчина в кожаном пиджаке. Тонкий голос. Ходит очень маленькими шажочками. Лимонов стоял и говорил, а человек тридцать партийцев сидели на стульях и продавленных диванчиках.

Я не очень понимал, что происходит. Накануне я здорово напился. Честно сказать, меня тошнило. Я просто сел и стал слушать. Не понял почти ничего.

Лимонов несколько раз повторил, что просит держать все, о чем здесь говорится, в секрете. Лишнего не болтать. Но с тех пор прошло несколько лет, думаю, тайна давно не является тайной и можно сказать: речь шла о том, что писатель вместе с соратниками собирался поехать в Казахстан, чтобы поддержать казачий съезд, протестующий против репрессий в отношении русского населения. Позже сам Лимонов называл эту их поездку «Азиатским походом НБП».

Партийцы задавали вопросы. Вождь обстоятельно на них отвечал. Через полтора часа я окончательно выдохся. Извиняющимся взглядом посмотрел на Диму, взял за руку секретаршу и ушел.

В полуквартале от бункера мы нашли кафе. Я выпил пива. Тошнота притихла и немного разжала объятия. Секретарша смотрела на меня преданными глазами.

— Слушай, а кто этот мужик?

— Который мужик?

— Ну, который больше всех говорил. В очках.

— С ума сошла? Это же Лимонов!

Девушка улыбнулась еще раз.

— А кто такой Лимонов?

Ее улыбка была обворожительна.

В начале 1990-х, когда в стране появились первые официальные тиражи «Эдички» и «Дневника неудачника», шок не пережили только те, кто не научился в школе читать.

Шатающийся по Большому Нью-Йорку влюбленный русский перевернул представления о том, как должна выглядеть литература, точно так же, как за сто пятьдесят лет до этого представления перевернул петербургский пижон, застреленный на дуэли французским педерастом.

Не знаю, как вы, а я ждал следующих лимоновских романов, как граждане в те годы ждали того, что за ваучер им дадут личный самолет. Но на «Эдичке» все и кончилось.

Ничего хотя бы отдаленно похожего на две первые книги Лимонов так и не написал. Иногда его проза выглядела по-настоящему жалко, а если вы не согласны — попробуйте отыскать хотя бы одного человека, который смог дочитать хотя бы до середины его книги десяти-пятнадцатилетней давности.

В 2000 году Лимонов был арестован по крайне невнятному обвинению в подготовке государственного переворота. Оказавшись в тюрьме, Лимонов засучил рукава, и вскоре в продаже появилось сразу несколько его книг. Гораздо более интересных, чем дотюремные.

Первая была посвящена кумирам писателя. Она называется «Священные монстры». 53 биографии тех людей, с кого стоит строить жизнь. Я купил эту книгу и внимательно прочитал.

Строить жизнь предлагалось с людей своеобразных. Например, с Фридриха Ницше: человека, закончившего дни, попивая мочу из собственного ботинка. С вечно покрытого гнойными фурункулами маркиза де Сада, проведшего всю жизнь в закрытых психушках. С Чарльза Мэнсона, которого в тюрьме привязывали к койке, лишь бы он прекратил онанировать, потому что вместо семени из члена Чарльза уже шла кровь, а он все онанировал…

Не кажется ли вам странной вся эта компания?

Почему все кумиры прозаика закончили дни в сумасшедшем доме? Почему с их портретов на вас глядит безумие? Не благородное и величественное безумие христианских святых, а мелкое, вечно бубнящее безумие со слезящимися глазами и слюнявым ртом?

Ответ прост: все эти люди были антихристианами.

Единственный кит, на котором стоит все мировоззрение антихристиан, — это любовь к себе. Всегда и во всем слушайтесь только себя! Всегда! Культивируйте в себе восторг перед собой! Преклонение перед собой! Вы — божественны!

Если вы помните, именно эту позицию перед первыми людьми пропагандировал змей, пробравшийся в Эдемский сад. Будьте как боги! Считайте богом себя, а Бога богом не считайте!

При этом в глубине души сами-то антихристиане понимают: мелочный эгоизм вряд ли сделает из них супергероев. Но это и не важно! Зато вы сами будете считать себя супергероем.

Позвольте древнему Змею уговорить вас. Впустите его в свою жизнь… или хотя бы просто не мешайте ему вползти в вашу жизнь. Матрица тут же окружит вас сотней уютных галлюцинаций.

Отныне свою непрекращающуюся истерику вы станете называть «душевной тонкостью». Когда ближних станет тошнить от ваших маний и комплексов, вы сочтете это знаком Высшей Избранности. И недалек тот день, когда свои книги вы станете подписывать «Господь Бог».

Думаете, я шучу? Ох, как я хотел бы, чтобы все это было просто несмешной шуткой!

В своих последних книгах Лимонов и о себе пишет как об антихристианине. Как о Богоборце. Я — христианин, и я могу сказать, что такие люди, как он, действительно победили Бога.

Он сделал все от Него зависящее, чтобы дать им жизнь. Они предпочли пить мочу из ботинок и корчиться в агонии. Он терпеливо и многократно повторял: «Позвольте Я спасу вас! Я умею! Если у вас не хватает сил, возьмите Мои… Мне невыносимо смотреть, как вы гибнете, и Я готов отдать все, что имею, лишь бы вы жили!»

А Лимонов и те, кого он считает своими учителями, ответили «нет!». И вот они стали теми, кем они стали.

Может быть, они просто не поняли?.. не расслышали?.. Чтобы Его слова стали еще понятнее, Господь пришел на землю Лично. Пришел, долго повторял то же самое… и был здесь, на земле, убит.

Все мы столько раз видели изображения распятия, что давно забыли, сколь мучительна эта казнь. Забыли о том, что ничего более мучительного, чем смерть на кресте, люди так и не изобрели.

Сирийские наемники, которыми была укомплектована гвардия Пилата Понтийского, били Его по лицу. Плевали в Него. Надев на Него корону из колючек, они смеялись удачной шутке: вот коронация Того, Кто называет себя Царем иудейским!

Он переносил все это молча, потому что пришел и к ним тоже. И эти гогочущие люди тоже являются Его детьми.

Потом на Его плечи, до мяса изодранные бичом, положили пятидесятикилограммовую перекладину от креста и велели нести. Он не мог нести. Он постоянно падал.

Устав ждать, солдаты велели нести перекладину случайному прохожему. Это был единственный человек, хоть как-то облегчивший Его страдания. Остальные зрители были равнодушны и не смотрели на скучную казнь. Все думали исключительно о том, как весело проведут наступающую Пасху.

На холме Голгофа Его раздели. Солдаты забрали Его одежду и гвоздями прибили Его к кресту. Он задыхался, умирал, пытался подтянуться на руках и глотнуть хоть немного воздуха, а они играли в кости и ленились поднять на Него глаза.

Потом Он умер.

Бороться с сильным — почетно. Восстать на тупую, несправедливую силу — поступок героический. Антихристиане считают такой силой Бога, а себя считают героями. На самом деле они ведут себя хуже, чем те, кто железными кулаками лупит по старому лицу свою мать.

Ребенок никогда не принимает в расчет окружающих. Его жизнь возможна только потому, что где-то у него есть родители. Но сам-то он никогда об этом не знает. Маленький ребенок живет всегда ОДИН.

Главное, что можно сказать о детях: каждый ребенок рожден жутким эгоистом. Что бы вы сказали, если взрослый человек стал бы из любопытства выковыривать животным глаза и истерично голосить, когда окружающие не бегут исполнять его прихоти? Дети же делают так всегда… и мы терпим это… но только до тех пор, пока дети не вырастут.

Впрочем, некоторым повзрослеть так и не удается. Некоторые люди, как Питер Пен, отказываются взрослеть и из подростков мутируют сразу в странных стариков.

Да, вы правильно понимаете. Я имею в виду писателя Лимонова.

«Вспоминая свою жизнь, я вижу только пизды и автоматы… секс и войну», — писал прозаик.

Злой… на весь мир обиженный ребенок… кричащий от боли существования… пытающийся доказать миру, что он все еще жив… и при этом очень боящийся жизни, потому что счел себя потерявшимся… счел, будто остался совсем один.

Антихристиане мало чем отличаются от христиан. Всем нам, людям, нужно одно и то же. Разница лишь в том, что христиане согласились быть любимыми детьми, а остальные захлопнули перед этой любовью дверь.

Я читаю книги Лимонова и узнаю: писатель прожил свою жизнь не зря. В этой жизни было много секса и оружия. Писателю никто не сказал, что после шестнадцати жизнь не заканчивается, а только начинается.

Взрослый человек — это не тот, кто часто делает секс и дни напролет играет в солдатиков. Эти занятия характерны как раз для половозреющих тинейджеров. Взрослый — это тот, кто способен взять на себя ответственность.

В наше время о религии часто говорят как об ощущении. Я медитирую, и мне так хорошо, так спокойно! В церкви я ощущаю такое величие… она успокаивает меня даже больше, чем телевизор перед сном!

Наверное, о какой-то религии можно говорить и так. Но не о христианстве. Христианство — это не ощущения, а ОТНОШЕНИЯ. Взрослым, сознательным человеком (проще говоря — христианином) ты станешь только в тот момент, когда увидишь кого-то еще, помимо себя.

Ребенок всегда чувствует себя единственным обитателем мира. Взрослые понимают: окружающий мир слишком велик, чтобы быть пустым. В нем нашлось место для множества людей… и не только для людей. Со всеми нужно считаться… впрочем, можно и не считаться.

Вот писатель Лимонов. Он дожил до шестидесяти лет. Он, похоже, и до сих пор искренне уверен, что, кроме него, в мире нет вообще ни единой живой души.

Представьте на секунду, что загробная жизнь существует. Наш писатель умирает… и вскоре обнаруживает, что умер он не совсем. Что знакомая земная жизнь плавно перетекла в Вечность.

Что изменится для него с этим переходом?

На протяжении земных десятилетий писатель так и не научился видеть в окружающих людях людей. Ему все еще хочется, чтобы женщины покорно и с радостью раздвигали ноги, а мужчины при его появлении вытягивались «смирно».

Вряд ли в Вечности он получит то, чего ему хочется. У женщин там нет ног, а выпячивать грудь не принято. Но от этого хотеться будет лишь сильнее, ведь, вспоминая свою жизнь, он видит только… смотри выше.