ИЛЬЯ СТОГОFF
      Мачо не плачут
      WARNING!
      Данный роман рассчитан на чтение
      при одновременном прослушивании в плейере
      альбома "The Fat Of The Land"
      группы "The Prodigy",
      В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ
      МОЖЕТ НЕ ТОРКНУТЬ!
      Часть первая
      Пять времен года
      "...Видишь?! Видишь?! Видишь?!
      кудахтал, сидя на переднем сиденье, Дин,
      Я же говорил, поразвлекаемся!
      Каждый человек - это кайф, старина!.."
      Джек Керуак. "В дороге"
      История первая,
      про колбасу и клубнику
      А потом началась весна. Сосульки-фаллосы и все такое. На тротуарах снега уже не было, а на газонах, под деревьями, он еще лежал - грязный, сопливый. Смотреть на него было неловко, как на повешенных в Нюрнберге вождей Рейха. По Фонтанке плыли последние льдины с вмерзшим мусором. На некоторых скакали наглые вороны. Дети с ранцами на узеньких спинах опирались о чугунные решетки и спорили, чья льдина приплывет к мосту первой.
      По утрам мимо Цирка я ходил в редакцию. Черный Летний сад был закрыт на просушку. Над деревьями истерично орали птицы. Возле парадной, где мне, пятнадцатилетнему, делала оральный секс здоровенная пьяная тетка, лежали высохшие собачьи какашки. Всю неделю небо висело низко. Асфальт был сухим, а воздух, наоборот, мокрым и пах гнильцой. Погода напоминала девственницу, которая все для себя решила, просто еще не нашла, с кем переспать. То есть выйти на улицу в рубашке было бы преждевременно, но это все равно была весна.
      И был день, и не было денег. Неделю назад в восемь было уже темно, а теперь и в полдесятого еще не очень. Я вышел из издательства и понял, что все началось по-настоящему. Первый раз за полгода по набережным бродили толпы людей. Девушки кое-где уже без колготок, с наглыми белыми ногами. Одноглазый циклон перегрыз глотку антициклону, или Гольфстрим потек вспять, и водоросли Саргасова моря сварились в суп, а может, случилось что-то еще. Вконец ошалевшие городские дурачки стали вдруг очень заметны. Все часы в городе отчаянно врали, не сумев разобраться, куда же перевели это сумасшедшее летнее время. Парни с "Балтиками" хватали дам за руки и куда-то звали. Те смеялись. Никто не обижался.
      Разумеется, я напился. Ночь была самой первой, самой прекрасной. Я не мог предать этот жирный мрак и мокрый воздух. Долго занимал денег, а потом сидел в "Montreal-Steake" за тесным двухместным столом и рассматривал прищуренные глаза красивой барменши. Над головой гирляндой висели ржавые чайнички. Дизайн в "Монреале" еще тот. Я думал о том, что сегодня кто-то непременно расстанется с невинностью - уж такая ночь!
      С утра ко мне зашел Глеб - с новой подружкой и несколькими бутылками пива в рюкзаке. Рюкзак назывался "Jan Sport" и стоил кучу денег. Девушку звали Оля. Все подружки Глеба похожи на манекенщиц. У этой были чересчур длинные ноги и крошечный круглый бюст под футболкой. Казалось, что в этих ногах не одна коленка, а минимум три.
      Глеб крутил колесико настройки радио и одновременно запихивал пиво в морозилку.
      - Погода-то какая, а? нет, какая погода! ты вчера где был? ходил куда-нибудь? ты чувствуешь погоду? тетки ходят... и воздух... ух!.. ты чувствуешь?
      Как обычно с утра, пиво поразило терпким вкусом. На этикетке бородатый Степан Разин щитом прикрывал пах.
      - Как дела?
      - Как у тебя?
      - Редко мы стали видеться, а?
      - Типа того.
      Горлышком своей бутылки Глеб коснулся моей и сказал, что рад меня видеть. Ему было жарко. Он вытаскивал из кармана брюк платок и вытирал мокрое лицо.
      - Ну, расскажи! Как ты?
      - Нормально. У меня все нормально.
      - Супер! Я рад! Как личная жизнь?
      - Ничего.
      Интересно, его когда-нибудь бросали девушки из-за того, что он слишком много пьет?
      - А с работой?
      - Да так. Тоже нормально.
      - Платят?
      - Иногда.
      Похмельные утра отличаются от обычных не так и сильно. В первом случае хочется горячего острого мяса. Во всех остальных - горячего сладкого кофе. Даже сквозь радио было слышно, как во дворе кто-то орет весенними голосами.
      Хорошо выпить пива в такое утро. Вам знакомо ощущение, что наступающий день будет очень важным? Что именно сегодня все произойдет?
      - Погода-то какая!
      - Да-а-а...
      - Что ты делаешь летом?
      - Не знаю. Еще не думал. Денег нет.
      - Посмотри, какая погода!
      - Погода просто отличная!
      - Поехали в Гоа?
      - Денег нет.
      - А много и не надо.
      - Совсем нет. Нисколько.
      - Сто долларов? Не смеши меня!
      - А дорога?
      - Ну, и плюс дорога.
      - Сто долларов?
      - О том и речь! О том и речь! На месяц, а? В Гоа, а?
      Глеб задирал брови, опрокидывал в рот бутылку, фыркал и вытирал мокрое лицо. Гоа - это штат в Индии. "Вся продвинутая молодежь должна отдыхать в Гоа!" - орал Глеб. Уже лет тридцать в тамошние бухты со всего мира съезжаются любители модной музыки и легких драгс. Глеб уже бывал в Гоа. Теперь каждую весну он ищет компаньонов, чтобы съездить еще раз.
      - Из Бомбея до Пондишери едем на автобусе. Четыре доллара с человека. А тут... короче, тут такая как бы скала. Объезжаем - хоп! Пальмовый лесок! Все, приехали! В леске стоят палатки. У тебя есть палатка?
      - Нет.
      - Не важно! Палатку найдем! Местечко называется Анджуна. Не знаю, как переводится. Пальмы, палатки и ходят голые люди. Нет, хочешь - можешь ходить одетый. Никто слова не скажет! Лично я ходил голый. Супер! Ты не подумай - ничего такого! Там даже дети есть. Тоже ходят голые. Люди со всего света приезжают в Гоа, чтобы ходить голыми. И мы будем! И Оля правда, Оля? Там есть хиппи, которые еще со времен этих... короче, "Битлз"... с тех времен ездят в Гоа. Сандаловыми деревьями пахнет. Сан-да-ло-вы-ми! Причем все дешево. Продукты - fake! Доллар в сутки! Может быть, даже полдоллара. В деревне там есть настоящие слоны. Энергетика положительная! Вечером на танцульки пойдем. В Гоа сводят настоящие ди-джеи. Не всякие грувы, а... В общем, ты понимаешь. Так отжигают! Песчаный пляж, гашиш и танцы, а? Пес-ча-ный! Понимаешь? И всего сто долларов!
      Длинным чистым пальцем Глеб рисовал на столе карту штата Гоа. Слева от заварочного чайника пыхтел мокрый и сильный, как гиппопотам, Индийский океан. Сквозь немытые с прошлой весны окна светило солнце. Пиво было именно такое, как я люблю. Светлое, но не совсем вода, а... в общем, хорошее пиво.
      Мы обсудили, сколько может стоить билет до Бомбея. Глеб сказал, что если что, он одолжит мне немного денег. Оля спросила, есть ли в его Гоа приличный душ? После купания в соленой воде волосы нужно обязательно сполоснуть. Иначе это вредно.
      - А джунгли?! Ты когда-нибудь был в джунглях? То есть в реальных джунглях? Ты сидишь в шезлонге, вокруг трава, а из нее торчит чья-то кожаная спина. Просто торчит из травы. Ну, как будто чей-то хребет. В длину - метра три. Извивается. Не знаю, может это... ну, там крокодил... Один раз я пошел в душ. Включил воду, жду, пока попрохладнее потечет...
      - То есть душ там все-таки есть?
      - Да отстань ты со своим душем! Вода... короче, жду, пока протечет...
      Я достал всем еще по бутылке. Они пили медленно, зато я очень быстро. Пиво не успевало остыть даже в морозилке. Если ты пил вчера, то сегодня уже после пары бутылок у тебя начнет рябить в глазах. Ощущение, будто голова набита грязной ватой из матраса.
      Солнце выкарабкалось за крыши домов, привело себя в порядок и порулило дальше. Оказавшись на улице, мы решили, что обязательно найдем магазин с ХОЛОДНЫМ пивом. "Запотевшим, да?" - поднял бровь Глеб.
      На углу Моховой сумрачный алкаш лениво бил подружку. У той был неправдоподобно сизый нос. Прохожие улыбались и не вмешивались - весна! Пробегали странные трехногие собаки. Может, действительно уехать? Эти улицы... каждый день одно и то же... В "Кузнечике", рядом с кафе "Роксана", мы отыскали-таки свое запотевшее пиво. В магазине стоял полумрак. Продавщицы с тоской смотрели на сверкающую в дверном проеме улицу. Глеб настоял, чтобы все пили темное, густое "Мартовское". Пиво отдавало ячменным кофе.
      - Куда пойдем?
      - А куда можно? Сколько времени?
      - На самом деле еще рано. Давайте просто гулять. Я рассказывал, как с двумя французами собирался на паях ехать в джунгли на слоне?
      - А я рассказывал, почему "Мартовское" пиво так называется?
      - Ну, почему?
      Мы постояли у магазинчика и зашагали к... просто зашагали. В стеклах машин отражалось ослепительное солнце. На первом этаже на чьем-то подоконнике стояла миска с вонючими рыбьими головами. Вокруг нее, как поросята вокруг свиноматки, пристроилось несколько кошек. Они сосредоточенно жевали и прижимали уши к голове. У них были острые лопатки и раздутые дистрофические животы. Это была солнечная сторона улицы. В грязных кошачьих шкурках пряталось золотистое сияние.
      Было почти по-летнему тепло. Над домами висело небо, голубое, как Элтон Джон. Тополя напоминали искалеченную Венеру Милосскую. Вместо отломанных рук они решили отрастить себе пару дюжин пальцев непосредственно из торса. Прохожие шалели оттого, что из дому можно выйти просто в свитере. Все щурились и улыбались. Ходили потрясающие девушки. Интересно, это пиво или они на самом деле как-то особенно хороши весной?
      Хотелось сесть, но это было непросто. После долгих месяцев зимы скамейки были грязные, серые. Возле каждой темнела лужа. Где почище, сидели торжественные бабушки. В платках и тесных пальтушках они напоминали снеговиков особой, жароустойчивой породы. Я уже сто лет никуда не ездил. Забыл, каково это: проходить таможенный контроль... в магазинах разговаривать по-английски.
      - Если бы я там не был, я бы ничего тебе не обещал. Понимаешь? Но я там был! Я все это видел сам! Идешь по улице... просто по улице... как эта... а посреди дороги в позе лотоса сидит голый мужик. С бородой. Пишет чего-то. Experience, а? Я как-то шел по Мадрасу, а ко мне подходит парень и говорит: "Мистер, давай я тебе ботинки почищу". Какие, блин, ботинки?! Я в кедах шел! В тех, помнишь? А он говорит: "Вы, белые люди..."
      - Ты рассказывал эту историю раз пятьсот.
      - В Индии в магазинах говорят по-английски?
      - Только по-английски!
      Я допил бутылку и бросил ее под дерево. Взметнулся фонтанчик грязи.
      - Should we stay, or should we go?
      - Действительно. Чего мы здесь встали? Мне не нравится, что мы здесь встали.
      От магазина с "Мартовским" отходить не хотелось. Я гадал: когда же Глебу надоест меня угощать? После очередного захода Оля начала озираться, потом отдала Глебу свое пиво и сказала, что сейчас придет. "Начина-а-ается", - сказал он. Я держался. Стоит начать - дальше будешь исчезать в подворотнях каждые двадцать минут.
      На балконе дома напротив несколько мужчин что-то пили из белых стаканчиков. Когда Оля вышла из-под арки и забрала у Глеба бутылку, они переглянулись и громко заржали.
      - Может, действительно куда-нибудь пойти?
      - Например?
      - Может, в "Fish Fabrique" пойдем?
      - Посмотри на часы. В такую рань клубы еще закрыты.
      - У тебя деньги есть?
      - Нет.
      И не было.
      - Ага. Что же делать?
      - Придумай чего-нибудь.
      - Я думаю. Мне ничего не придумывается.
      - Пошли в сквот, к речникам?
      - К речникам?
      - Да хоть к горнякам! Только давайте уже пойдем!
      - Оля, у речников собака.
      - Я не боюсь собак.
      - Я боюсь.
      В подвале на Чайковского Глеб купил пива для нас и "Алазанской Долины" для речников. Не доходя до набережной Невы, мы свернули в выкрашенную зеленым арку. Проход изгибался томно, как женские ноги на старых порнооткрытках. На стене, рядом с парадной, черным фломастером было написано "Nirvana", ниже ручкой "Ельцин - шакал", а еще ниже нацарапано непременное "хуй".
      По слухам, пару веков назад в доме речников жил кто-то из знаменитых жуликов. Казанова или Калиостро, а может, барон Мюнхгаузен. Лестницу перестали убирать сразу после того, как гость освободил помещение.
      На третьем этаже Глеб долго звонил в неработающий звонок и стучал. Нам открыл парень в футболке с надписью "Hash is the Smash" и застиранном "Левайсе". За ним выскочил огромный оскаленный дог. Унюхав запах алкоголя, дог успокоился и исчез. Парень что-то буркнул, ушел в глубь квартиры, вернулся, пнул собаку, полез за сигаретами, попробовал закрыть перед нами дверь и спросил, какого хрена нам надо.
      - Денис дома?
      - Денис в Гамбурге.
      - Давно?
      - Уехал покупать пластинки и "Е".
      - Когда вернется?
      - Чего ты хотел?
      - Мы посидим?
      Парень чуть не заскрипел от досады. Мы все равно прошли. В прихожей паслось стадо велосипедов. Несколько модных "Scott", остальные древние и пыльные. В комнате стояли компьютеры. Они гудели и играючи создавали четырехмерные модели Вселенной. Чуть выше взгляд упирался в сгнившие доски, торчащие из-под отвалившейся штукатурки. По углам стояли плоды творчества аборигенов. Скульптуры напоминали останки очень вымерших животных. К размалеванной стене был гвоздем прибит человеческий череп.
      "Клуб Речников" это второй по известности петербургский сквот. Пустующий дом, захваченный художниками, наркоманами и музыкантами. Место считалось модным. Понятия не имею, почему у него такое название. К флоту никто из аборигенов отношения не имеет, это точно. Целыми днями они варили скульптуры из металлического мусора и иногда давали концерты в кислотных клубах. Насколько я понимаю, гонораров хватало не только на алкоголь, но и на дорогостоящий кокаин.
      Снаружи солнце стояло в просвете каждой улицы. Черные лужи на белом асфальте слепили глаза. Попадаешь в помещение и в глазах еще долго скачут огнедышащие солнечные кошки. Я выставил бутылки на стол. Упал в истрепанное кресло.
      Пиво открывали долго. Потом взялись за вино. Штопора не было. Парень в "Левайсе" перерыл всю квартиру, а оказалось, что бутылки запечатаны пластиковыми пробками. Я кричал, что за секунду открою вино ножом. Глеб отпихнул меня и принялся поджигать пробку спичками. Запахло паленой химией. Вокруг стола, помимо хозяев, сидело несколько датчан и странная девушка в шапочке из кошачьей шкурки. Все в такт музыке качали ногами.
      - Ты можешь представить людей, которые живут в Алазанской долине? Это же реальное место! Нет-нет! Я тебе говорю, на самом деле есть такая долина! Долина реки Алазань. Или... э-э-э... Алазанка. Там кто-то живет! Представляешь?! Где вы прописаны? В Алазанской долине! Или в городе Малага! Или в провинции Бордо! А? Ты понимаешь? Это же оскорбление моей личной личности!
      "Левайс" сидел напротив меня и чистил воблу. Рыба напоминала жертву автокатастрофы. Мне хотелось называть парня хакером. Кадыкастая шея, жилистые ноги, крашеная шерстка на черепе. Обувь, разумеется, с толстой подошвой. В соседней комнате кто-то пытался танцевать. Глеб общался с датчанами.
      - Вы голландцы?
      - Нет. Я из Дании.
      - А правда, что в Голландии детей учат, что у человека четыре пола? В смысле два обычных, плюс гей и лесби?
      - Я не знаю.
      - Почему?
      - Потому что я не голландец.
      - А откуда ты?
      Отыскать в квартире туалет было по силам только опытному следопыту. В туалете имелась жуткая железная раковина с желтым краником. Глеб каждый раз подолгу мыл в ней руки. Он чистоплотный, этот Глеб. Жить с таким парнем в одной палатке будет несложно. Девушке слева я сказал, что мы уезжаем в Гоа.
      - Where?
      У нее было лицо, похожее на булочку с изюмом. Наискосок через грудь висела маленькая сумочка. Наверное, внутри лежали девушкины деньги. Она придерживала сумочку рукой, даже когда пила вино. Европейцы все такие.
      Пустые бутылки тут же убирали со стола. Все было настолько отлично, что можно было умереть, хотя умирать было немного жалко, уж слишком хорошо все было... особенно девушки. Разумеется, я уеду. Я, этот замечательный Глеб и его Оля. Будем ходить голыми, почему нет? Интересно, как выглядит голая Оля?
      Ждать не хочется, вот что плохо. Хотя чего-нибудь, наверное, можно сделать уже сегодня. Например, занять у Глеба денег.
      - Потому что вы любите драгс?
      - Почему сразу драгс? Совсем не драгс.
      На вкус пиво начинало горчить. Это значит, что нужно чего-нибудь съесть. Я поискал воблу. На столе валялась только ее белая голова. Просоленный глаз рассматривал меня с хитрым прищуром.
      - Прямо на холмах! Совершенно официально! Причем... you know?.. это не наша анаша. Это реальный индийский гашиш! Ре-аль-ный!
      - Я понимаю.
      Потом я еще раз сходил за пивом. Город успел прогреться по-настоящему. Когда я вернулся, Глеб кричал, что давайте послушаем "Jamiroquire", кассета у него с собой. Лица менялись. Кто-то прощался и уходил совсем. Я хотел взять сигарету, но почему-то выпил вина. Хотелось сказать: как хорошо, что мы сидим именно вместе. Таким отличным коллективом. Но вдруг меня бы не поняли? Я не знал, как поступить.
      Слева кто-то бубнил:
      - У него еще такая шапочка из полартекса... знаешь шапочки из полартекса?.. лично я не догоняю такие шапочки из полартекса... у них еще козырек такой... полартексовый...
      Собеседник отвечал концептуально:
      - Я говорил, от чего сегодня проснулся? От того, что окружающая реальность напала на меня и пыталась порвать на куски. Представь, от такого проснуться?
      Потом Глеб увел Олю в прихожую. Скоро там начало что-то шумно падать. Может быть, стадо велосипедов сорвалось с привязи и набросилось на них? Первое, что я увидел, выскочив, это мокрое лицо Глеба. Он держал девушку за волосы и лупил по лицу. Оля орала. Вокруг сразу стало тесно. Все махали руками, кричали, толкали друг друга, порывались куда-то бежать. В давке кто-то упал. Я наступил ему на руку.
      Когда Глеба увели в комнату, Оля выскочила следом и с размаху ударила его ногой. Некоторое время все бегали по комнатам. Потом Оля громко хлопнула дверью. Я влил в себя сразу полбутылки пива. Глеб ладонями тер щеки и мелко сплевывал на пол. Датчане смотрели на него с ужасом. Молодой человек в растаманском берете попросил, чтобы Глеб все-таки ушел. Тот не спорил. Я ушел вместе с ним.
      - Что случилось?
      - Да пошла она!
      - Не грузись. Только не грузись, ладно?
      - Дай сигарету.
      Считается, что определить пьяного можно по запаху или шатающейся походке. Это не так. Главное, это новая, неаристотелева логика. Сознание начинает шатаясь бродить по кругу. Через несколько часов после начала вечеринки кто-нибудь обязательно начнет водить по лицам соседей плоскими зрачками и шептать: "А вы, значит, ко мне вот так? Ну что ж! Я думал, вы... а вы, значит, вот так, да?" Поворот головы на три четверти, поджатые губы. Спорить не стоит. Очень скоро собутыльник и сам не сможет сформулировать, чего, собственно, хотел.
      Начинало темнеть. Пахло лужами, теплом и бензином. В запахе было что-то сандаловое. Сан-да-ло-во-е! Фонари горели, но кому они теперь были нужны? Кошки кричали во дворах, словно маленькие дети. Или это и были дети, которые не давали бедным родителям поскорее запрыгнуть в постель? Этим вечером все должны были оказаться в постели.
      На Литейном мы поймали такси. Водитель был старый, прокуренный. Когда он говорил, в горле у него что-то булькало. Светофоры были похожи на девушек в красно-желто-зеленых юбках. Водитель спрашивал, что такое клуб "Мама", а Глеб кривил губы. Как же ты возишь людей, если настолько не знаешь город? Хочешь, я проведу для тебя экскурсию? А? Только рублевич со счетчика скинь, ладно?
      Почему-то мы вылезли у Пяти Углов. Никто бы не усомнился, что только здесь и можно вылезти. Встав рядом, мы пописали посреди темного двора. Заглянули в пару кафешек с одинаковыми пластиковыми столами и светлой "Балтикой" по полдоллара кружка. В третьем по счету продавались вареные раки. Там мы тоже не остались. Вместо этого сели в "Семирамиде" на Стремянной. Не спрашивайте почему. "Семирамида" нравилась мне еще меньше, чем предыдущие заведения.
      - Дура она, эта Оля.
      - Да ладно тебе.
      - И кафе это - отстой!
      - Типа того.
      - За тебя!
      - Хинди-руси бхай-бхай!
      День был будничный. Посетителей в кафе было немного. Барменша сказала, что холодного пива у них нет. Глеб выпятил нижнюю губу и сказал, что как раз пиво нам нужно теплое. Зато, если холодной будет шаверма, он готов даже немного приплатить. Барменша сказала: "Чего-о?"
      В кафе были деревянные столы и стулья с неудобными спинками. За окном спускалась настоящая весенняя ночь. Потом зашли две девушки. Заказали себе по пиву и дешевое мясо. Одна была высокая, с волевым подбородком и крепкими руками. У второй были опущенные, как у бассета, уголки глаз. Девушки не производили впечатления дам, готовых составить нам компанию. Постоянное копание в сумочке, сигарета в отставленной левой руке. Впрочем, сидели они все-таки в "Семирамиде" и пили "Балтику" за полдоллара кружка. Еще через полчаса мы подсели к девушкам.
      - Почему вы ставите кружку? Не надо ставить! Выпейте до дна!
      - Я выпью. Погодите, я не могу так быстро. А почему вы хмуритесь?
      - Он не хмурится. Просто этот парень пьет с самого утра.
      - Ха-ха-ха!
      Глеб всей грудью наваливался на стол.
      - А мы уезжаем в Гоа. Как это вы не знаете, где Гоа? Сейчас расскажу! Сейчас я все расскажу!
      Мне казалось, что, допив, девушки встанут и уйдут. Они все сидели. Курили мои сигареты и смеялись над глебовыми историями об Индии. Истории становились все неправдоподобнее.
      - Поедете с нами?
      - Конечно!
      - Это здорово! Здо-ро-во!
      - За Гоа?
      - За Гоа!
      - Когда едем?
      - Как это когда? Какая разница когда? Когда-нибудь! Вот соберемся и поедем!
      Мне было лет двадцать. С тремя приятелями я несколько дней подряд пил алкоголь, а потом очутился в Ялте. Купюры не лезли в карманы моих брюк. Если не ошибаюсь, тогда я носил "Bugle-Boy". Как я мог забыть ту весну? Я так давно нигде не был! Как я мог забыть ту ялтинскую девчонку, которая пьяными пальцами долго расстегивала мне ширинку, а когда потом я закурил, танцевала для меня по колено в прибое, падала и смеялась? Мне было ужасно хорошо, как я мог это забыть? Я валялся с ней на пляжных лежаках и не знал, как ее зовут, но это было ничего, ведь и она называла меня Зураб. Пусть все повторится! Пусть в этот город придут осточертевшие белые ночи - мои ночи будут черны! У индийских женщин огромные коричневые соски... и черные волосы до ягодиц... до роскошных ягодиц... похожих на иллюстрации к "Кама-Сутре"... я обязательно уеду!
      Глеб угостил девушек пивом. Потом еще раз. Потом наклонился ко мне и спросил, сколько у меня осталось денег? Девушки тактично отвели глаза. Глеб сказал, что ах да... я же уже говорил.
      - Давай знаешь чего? Дальше - пополам. То есть я потрачу, а потом ты половину отдашь, о'кей?
      Он вызвал из подсобки грустного армянина, хозяина "Семирамиды". Когда ты хочешь поменять несколько долларов хозяину кафе, в котором сидишь, разговаривать нужно негромко, с большими паузами и глядя собеседнику прямо в глаза.
      - Наебал, небось, конь нерусский. Что за курс?! Нет, ну что за курс?! Ага... нет, не наебал... хм... Да, верно. Что пьем?
      Ворох иностранных купюр отразился в глазах девушек, как модница в зеркальной витрине. После следующего пива высокая решилась и сказала, что неплохо бы потанцевать.
      - В клуб? Ты хочешь в клуб? А в "69" пойдешь?
      - В гей-клаб? Ты серьезно?
      Я боялся, что Глеб переспит с ней прямо в такси. Выбираясь из машины, девушка упала и испачкала пальто. Глеб громко смеялся, а она обижалась. В большой витрине клуба висел постер с мускулистыми морячками в беретах. То, что выпирало у них сквозь брюки, относилось не к анатомии человека, а к галлюциногенным видениям Иеронима Босха.
      Глеб показал охранникам свою членскую карточку. У входа в зал милиционер проверил, нет ли у нас с собой алкоголя. Я заученно сострил насчет его бегающих по мне ладоней. Вино мы, разумеется, купили заранее. Но для начала сдали бутылку в гардероб. Меня пропустили бесплатно, а за девушек пришлось заплатить. Спорить не стоило. Их запросто могли не пустить вовсе.
      Мы сели за столик.
      - Давно хотел тебе сказать.
      - Начинай.
      - Пиво... Оно продается в больших бутылках и маленьких бутылочках.
      - Не понял?
      - Ну... Ноль-пять и ноль-три.
      - Теперь понял.
      - Ты замечал, что эти бутылочки по объему отличаются почти в два раза, а стоят одинаково?
      - Эуммм...
      Он понизил голос:
      - А ведь некоторые люди... пьют пиво из МАЛЕНЬКИХ бутылочек.
      - И чего?
      Он перешел на шепот:
      - Я таких ненавижу!
      Я подумал над тем, что он сказал.
      - У тебя вообще нет денег?
      - Нет.
      - Ты видел, сколько здесь стоят напитки? Они охуели! Чем мы будем поить этих туловищей?
      Девушки обшарили весь клуб и даже заглянули в туалет. Наверное, они рассчитывали попасть в грязный притон, где по углам мужчины щиплют друг друга за ягодицы. А оказались в заурядном диско. Томных типчиков в ажурных чулках и с накрашенными ртами видно не было. Та девушка, что пониже, пыталась курить и икала. Иногда получалось довольно громко. За столами вокруг сидели толстяки с запястьями штангистов. Они недовольно посматривали в нашу сторону.
      Почему девушкам так интересны гомосексуалисты? Нет вернее средства затащить даму в постель, чем сказать, будто ты гей. На втором этаже "69" имелась dark-room. В комнате было так темно, что не разглядишь и собственного плеча. Там можно было поиметь принципиально анонимный секс. Делаешь шаг внутрь, и чьи-то руки уже ищут зиппер на твоих брюках. Хорошо, если две - рук может быть и шесть-восемь. Перед входом висела табличка "Только для мужчин". Не знаю как, но Глеб затаскивал туда своих девушек регулярно. Для этого и обзавелся клубной карточкой "69". Как-то провел замужнюю тридцатипятилетнюю художницу. Рассказывал, что первыми словами после того, как она застегнула юбку, были: "Сволочь ты, Глебушка. Я думала, ты и вправду гей".
      Он сходил к стойке бара и выставил перед девушками по рюмочке коньяка.
      - Вкусный. Можно еще?
      - Попозже.
      Девушки курили и потихоньку злились. Они не понимали, почему богатый Глеб перестал угощать их коньяком. Девушки не знали, что коньяк был бесплатный. Эти две рюмочки полагались всем обладателям клубных карт. Глеб что-то шептал длинной и пытался целовать ее в шею. Она молча и сосредоточенно отбрыкивалась. Мне вроде бы достался бассет. Девушка сидела с лицом, глядя в которое, я боялся даже думать о том, что с девушками иногда спят.
      - Пойдемте стриптиз, что ли, посмотрим?
      Глеб говорил так, будто шагал по шпалам. Левым глазом он смотрел на одну девушку, а правым на другую. Фокусник хренов.
      Стриптиз в "69" считался любительским. Раздеваться на сцене должны были мужчины из публики. Желающие находились редко. Перед началом шоу в зал выходили несколько профессиональных танцоров, их-то и вытаскивал на сцену ведущий. Шоумен был одет в костюм презерватива. Оранжевый обтягивающий комбинезон с пимпочкой на макушке. Из низа живота у него торчал водопроводный кранчик. Призом за смелость для стриптизанов служила водка. Человек-презерватив наливал ее в стаканы из кранчика.
      Танцоры были мускулисты и носили трусы от "Келвин Кляйн". Девушка-бассет смотрела на них и зло кусала губы. Ей хотелось алкоголя и мужского внимания. Танцоры стаскивали джинсы и хореографически крутили бедрами.
      - Знаешь, а я станцую!
      Чтобы мне расслышать, Глеб наклонялся к самому моему уху. Ведущий в микрофон спросил: "Есть еще желающие?", а он вскинул руку и сказал: "Есть!"
      Свитер Глеб оставил в баре. Он неловко выбрался на сцену, сощурился на яркие прожектора и ухмыльнулся. Публика поапплодировала новой жертве. Глеб качнулся в сторону ведущего и что-то ему сказал. Тот засмеялся. Мне казалось, что сейчас Глеб свалится вниз, но все обошлось.
      Раздеваться предстояло под "Livin' La Vida Loca". Песня была хитом наступающего сезона. Стаскивая через голову дорогую рубашку, Глеб оторвал с нее несколько пуговиц. В black light его футболка казалась грязной. Он быстро разделся до пояса и взялся руками за ремень. С места, где я стоял, мне был виден край плохо покрашенной сцены и голый Глебов торс над головами впередистоящих. Какой он белый... незагорелый. Ничего, скоро загорит.
      Глеб собрал раскиданную одежду и пошел получать заработанную водку. Приз полагалось разделить между всеми участниками конкурса, но остальные отказались. Водку ему налили в большие пластиковые стаканы - целую бутылку ноль-семь. Мы вернулись в бар. Запить было нечем. Девушки мужественно сделали по большому глотку, задохнулись и захлопали ресницами. Соседи смотрели на Глеба с любопытством. Потом девушки ушли танцевать... а может, им просто стало плохо? Мы выпили еще. Потом подсел кто-то смутнознакомый в круглых очках. Я стал запивать водку пивом из его бокала. В танцзале вопил беззубый педераст ШурА. Потом девушки потерялись окончательно. Смутнознакомый что-то покупал... Глеб пронес из гардероба вино... дальнейшее вспоминается расцвеченное яркими блестками.
      Вот на улице мы грызем длинную колбасину. По очереди откусываем и передаем друг другу. Вот Глеб от плеча, всем весом, бьет в лицо прохожего мужчину. Кровь стекает на светлый плащ. Я бегаю между ними, что-то хочу доказать... не помню, в чью пользу. Доказать казалось страшно важным. Потом я стою в парадной и пью из горлышка крепленое вино. В метре от меня, перед Глебом сидит старательная девушка. Иногда она прерывается и что-то говорит. Уверяет, что время - деньги и это известно даже детям. Потом Глеб сел на ступеньки и заснул. Бутылка долго катилась вниз по лестнице, но не разбилась, а только пролилась. У девушки оказались тонкие и мягкие ноги. Я что-то говорю. Один раз сказал: "Девочка! У тебя совесть есть?" Потом назвал бод... блад... бодхисаттвой и позвал в Индию.
      Следующее воспоминание: поддерживая друг друга, мы бредем по Старо-Невскому. Из-за французской булочной "La Bahlsen", страшно слепя фарами, выруливает милицейская машина. Я пытаюсь что-то говорить о газете, в которой работаю... что не стоит им с нами связываться. Дальше мы все равно едем в клаустрофобически тесном заднем отсеке УАЗика. На коленях у Глеба сидит пьяная женщина в кособоких очках. Во сне Глеб бьется головой о металлическую дверцу. Надо мной, сидящим, нависает еще не старый бомж.
      Даже в этот час воздух не был холодным. Интересно, когда начнут ездить те замечательные желтые поливальные машины? Тыча в спину автоматом, меня провели в отделение. Короткая лесенка, дверь со средневековым зарешеченным окошком. Пахло "Беломором" и немытыми полами. Пока оформлялся рапорт, всем было велено сесть. У постовых были серые кители и тяжелые уличные куртки. "Гы-гы-гы! Володька! Ёбтваюмать! Оторви жопу, налей мужикам чаю!"
      Опьянение выветривалось медленно и с неохотой. Глеб тер глаза. На несколько голосов бубнили рации. Сержант за рукав поднял Глеба и подвел к столу. У сидящего мужчины на погонах были офицерские звездочки.
      - Все из карманов на стол. Оружие? Наркотики?
      Глеб начал вытаскивать вещи из карманов. Карманов было неправдоподобно много. Поверх кучки легла надорванная упаковка презервативов.
      "Хм", - сказал офицер, разглядев среди вещей стопку иностранных купюр. Он посмотрел на Глеба, покусал моржовый ус и вышел из комнаты. Сержант, стоявший рядом, вытащил деньги из общей кучи и убрал в карман форменных брюк.
      Все молчали. Потом Глеб сказал:
      - Это мои деньги.
      - Где?
      - У тебя в кармане.
      - А что ТВОИ деньги делают в МОЕМ кармане?
      Глеб бросился на сержанта. Тот сбил его с ног первым же ударом. Из коридора ввалилось еще несколько милиционеров. Бомж и кособокая женщина равнодушно наблюдали. Сложив руки в замок, я попробовал ударить ближайшего милиционера в шею пониже скулы. Разумеется, промахнулся. Он был рыжий, с могучим животом и на голову выше меня. Он ударил мне дубинкой по ключице, а когда я упал и задохнулся, наступил ботинком на шею. Из угла, где били Глеба, доносились сопение и хлопающие звуки. Вокруг задастых постовых бегал смешной маленький старшина. "Ну мужики! Ну дайте ёбнуть-то, мужики! Ну хоть разик-то дайте!"
      Офицер вернулся минут через двадцать. Я был наручниками прикован к батарее. Глеб, скрючившись, лежал в углу. На лбу, возле самых волос, у него был оторван большой лоскут кожи. Еще одна струйка крови стекала изо рта на свитер. Забрав мое редакционное удостоверение, офицер велел отвести нас в камеру. Камер было три: две мужские и женская. От коридора их отделяло не мутное оргстекло, как обычно, а толстая решетка. Наша камера ближе всех располагалась к туалету. Сочно воняло хлоркой.
      У окна грыз спичку лысый мужчина лет семидесяти. Желтое лицо, светлая куртка, ботинки с галошами. Первые полчаса новоприбывшие обычно суетятся, кричат и бегают из угла в угол. Потом достают пронесенные в трусах и носках сигареты или пробуют поспать. Не любят в камерах только тех, кто блюет. Но таких быстро увозят в вытрезвитель.
      Глеб стал устраиваться на нарах.
      - Очень видно, что нос сломан? Суки. Лучше бы теток на все деньги в "69" напоили.
      Я хлопком убил ползущего по руке таракана, но оказалось, что это родинка. Хуже нет, когда ты хотел бы выпить еще и точно знаешь, что не получится. Это как крик на грани истерики. Именно в такие минуты человек способен топором зарубить собственную старушку-мать.
      Утром нас отвезли в суд. Постовой с пистолетом в расстегнутой кобуре встал так, чтобы отрезать путь сразу ко всем выходам и окнам. Может быть, он боялся, что бомж или очкастая женщина как-то связаны с оставшимися на воле колумбийскими наркобаронами? Руки немного дрожали. Вибрация зарождалась в бицепсах и через ногти выходила наружу.
      Судья оказалась совсем молоденькой. Глаза у нее были сонные, ненакрашенные. Секретарь громко и четко проговорила: "Встать! Суд идет!" Фраза странно звучала в обшарпанном и пыльном зале. Судья полистала протокол нашего задержания и, не поднимая глаз, объявила: каждому по $5 штрафа.
      Я хотел объяснить... сказать какие-то грозные и могучие слова. Встал, произнес "Ыуммм", смутился и сел.
      Не знаю как Глеб, а я свой штраф платить не стал. Порвал квитанцию и никогда о ней не вспоминал. Мы вышли из здания, пожали друг другу руки и поехали отсыпаться. В лужах резвились солнечные зайчики. Зайчиха-мать строго смотрела на них из-за крыш. Рядом с троллейбусной остановкой из мокрого газона торчал черный куст. Как школьница прыщами, куст был усыпан вспухшими почками. Его стволики напоминали похотливо раскинутые ноги.
      В воздухе плыл странный, тяжелый аромат. Не знаю, может быть, именно так пахнут сандаловые деревья, которыми славен лежащий на берегу Индийского океана теплый штат Гоа?
      История вторая,
      о моей душечке,
      пончике и ватрушечке
      Лет в пятнадцать у меня была странная фобия. Я боялся, что, когда стану взрослым, на свете не останется музыки, которая мне нравится. Группы распадутся, песни забудутся... жить придется в абсолютно чуждом мире. Ощущение лягушки, которая боится, что пересохнет ее лужа.
      В те годы люди еще слушали не радио, а альбомы. Представляете, как давно это было? Я пошел в школу одновременно с выходом секспистолзовского "Never Mind The Bollocks" и закончил ее, когда "Depeche Mode" записали "Black Celebration". Под "Joshua Tree" группы "U2" я попробовал поступить в институт. Когда "The Cure" выпустили "Desintegration", попробовал еще раз. Потом перестал пробовать. До самого "Into The Labyrinth" группы "Dead Can Dance" я просто ухаживал за девушками, пил алкоголь и катался по свету. Иногда очень осторожно употреблял легкие наркотики.
      Разумеется, я не любил отечественную музыку. Кто из пижонов моего поколения признался бы, что она вообще существует? Исключения, правда, бывали. Однако радикально ситуация изменилась только нынешним летом.
      Лето выдалось жарким. Может быть, самым жарким за столетие. Город пах, как вареная рыба. Продавцы мороженого и холодного пива становились миллионерами в три дня. Тропическое слово "сиеста" наполнялось глубинным смыслом. Человек в пиджаке мог быть только иностранным шпионом. Бездомные псы лежали в высохших лужах и агонизировали. Мужчины ведрами пили пиво... отвратительное, теплое пиво. У кормящих матерей из груди текла сразу простокваша. Кое-кто пробовал ходить босиком даже по Невскому. Я тоже попробовал. Ногу обжег так, что три дня не мог встать с кровати. Трусов летом я не ношу. В транспорте ягодицы намертво прилипали к кипящим кожаным сиденьям. Я навсегда поругался со знакомой девушкой, которая сдуру попробовала на улице взять меня за руку. Секс был невозможен в принципе. Лицом поймав ветерок, хотелось упасть и совершить намаз. Иногда по ночам в небесах что-то рыгало. "Неужели?" - замирали жители тропического города Санкт-Петербурга. Но приходило утро, и ничего не менялось... А еще этим летом повсюду играл первый альбом группы "Мумий Тролль".
      Несколько месяцев подряд я слушал только их. Покажите мне человека, у которого это было иначе! В мюзик-шопах впервые за много лет образовался дефицит. Красно-коричневые кассеты "МТ" исчезали через два часа после появления на прилавке. Мне тоже не досталось. Как только солнце прятало гнусную морду и асфальт переставал напоминать плавленый сырок, я выходил из дому и часами пил пиво у круглосуточного павильона с "однорукими бандитами". Иногда от пива уже тошнило. Я все равно выходил и пил. В павильоне нон-стопом играл "Мумий Тролль". Дело того стоило.
      Можете представить, что я почувствовал, когда появились афиши, сообщавшие, что группа приезжает в мой город? Не помню, так ли я ждал первого орального секса с любимой девушкой. Чтобы поподробнее рассмотреть мумийтролльное шоу, я решил пойти не на стадион, а в клуб "Mad Wave".
      Клуб неудобно расположен. Са
      мый край Васильевского острова: проедешь на квартал дальше - и упрешься в Финский залив. У охранника было лицо, будто ему постоянно хочется спросить: "Непонэл?" Он поискал мою фамилию в списке приглашенных. Долго водил по одежде металлоискателем. С растопыренными руками я напоминал самому себе пойманного герильеро.
      Разумеется, на концерт аккредитовались все, кто только мог. Коллеги-журналисты потели и пили один на всех лимонад. Я поздоровался и отпил из общей бутылки. Потом покурил, сходил в туалет и на обратном пути встретил Шута.
      - О! И ты здесь?
      - Привет. Как дела?
      - В клубмены подался?
      - На себя посмотри.
      - Как ты прошел? Билеты стоят больше, чем твоя квартира.
      - Я аккредитован. Пресса ходит по клубам бесплатно.
      Разговаривая, Шут смотрел куда-то вбок и поводил плечами, как штангист перед жимом. Ему не нравилось, что я тоже здесь.
      - С кем ты?
      - С коллегами.
      Он поискал глазами столик прессы. Презрительно скривился. Такие морды строят наемные убийцы из боевиков категории "Би". Задираете уголок рта и одновременно прищуриваете глаз. У Шута получалось очень похоже.
      Мы подошли к стойке. Он сказал: "Два пива!" Бармен-иллюзионист выхватил бокалы из заднего кармана моих джинсов. Я сказал, что денег у меня маловато. Шут не обратил внимания. Пачка купюр у него в руках была толстая.
      - Ничего себе! Ты стал богатым парнем?
      - Наживаю понемногу.
      - Как интересно?
      - Кто спрашивает о таких вещах?
      - Я спрашиваю.
      - Сказано: на-жи-ва-ю.
      Когда-то у него на голове цвели сальноватые вихры. Теперь черная шерстка плотно облегала бугристый череп. Уши беззащитно оттопыривались. Несколько лет жизни Шут провел в казарме мореходного училища. Тогда он одевался опрятно и неброско. Сейчас на нем был желтый пиджак в веселенькую клеточку. В вороте шелковой рубахи виднелось униформенное золотое распятие.
      - Ты все пьешь? Смотри, козленочком станешь. Выглядишь черт знает как.
      Сам он не пьет. Хотя сегодня немного можно. Он ходит в спортзал. Ест белок, тягает штангу, парится в сауне. Комплекс хороший и очень дорогой. Я спросил, когда он уходит в очередной рейс. Шут снова скривился и сказал, что это особый разговор.
      - Как Света?
      - Шубу ей недавно купил. Хорошую, очень дорогую. Она тоже ходит в комплекс. У нее там солярий.
      - Зачем в такую погоду ходить в солярий?
      - Машину собираемся купить.
      - Я думал, ты уже давно купил. Что-нибудь хорошее и очень дорогое.
      - Купишь тут!
      Он облокотился на стойку и почесал ладонь. Она была похожа на совковую лопату.
      - Скоро коммерсантик один денег даст. Тогда и куплю. Животное, бля. Коммерсантик просил подождать, так что пока... Ну, и люди помогут. Так что куплю. Скоро уже.
      - Вы так и не расписались? Я имею в виду со Светой?
      - Дай сигарету. Что ты куришь?
      - "Pall-Mall Light".
      - Лоховские сигареты.
      - Да иди ты!
      - Только лохи курят "ПэлМэл".
      - Значит, я лох.
      - Пацаны курят "Мальборо" в серебряной пачке.
      - Когда я говорил, что я - пацан? А "Мальбора" твоя - говно.
      - Не вздумай так говорить при пацанах! Опозоришь меня. Сидишь с какими-то сволочами. "ПэлМэл" куришь... Что с тобой?
      - Почему со сволочами? Это журналисты. Довольно известные.
      - Такие же известные, как ты?
      Он еще раз сказал: "Два пива!" Рассказал, что покупает продукты в "SuperSiwa". Магазин хороший и очень дорогой. Только ездить далеко. Зато еда там лучшая в городе. И Светке очень нравится. А вот ездить далеко.
      - Ничего, скоро будет машина. Скоро уже. Коммерсант... Животное, бля.
      Он завел странную манеру поддерживать разговор. Ты задаешь вопрос, а он вместо ответа левой рукой чешет ладонь правой, кривя губы, смотрит по сторонам, делает глоток из кружки и начинает говорить совсем о другом. Если бы я не знал этого парня сто лет, я бы поверил, что передо мной настоящий, опасный гангмен.
      - Ладно, пойду. Что делаешь после концерта?
      - Пока не знаю.
      Шут повел плечами.
      - Хочешь, ко мне поедем? Светке тебя покажу.
      - Ты с компаньонами?
      - Ну да.
      - Посмотрим. Я к вам еще подойду.
      * * *
      Самое интересное, что это я познакомил Шута с компаньонами. Тем летом он привез из Александрии бельгийский автомат и искал, куда бы его пристроить.
      Автомат был совсем новый, весь в смазке. Массивный корпус, удобная ручка. Плюс два рожка патронов. Не знаю, как Шут провез его в страну. Хотя, похоже, у себя на корабле он мог замаскировать даже стадо дрессированных слонов. Перед автоматом он провез здоровенный пакет опия. Несколько месяцев пакет валялся у него дома, в шкафу с постельным бельем. Мама Шута ругалась, что опий жутко воняет. В конце концов он доехал до Правобережного рынка и кому-то его продал. Странно, что покупатель не оказался агентом УНОН1.
      Встретиться с компаньонами договорились в Блинной на Гагаринской. Здесь подавали блинчики с полезными и вкусными алтайскими травками. Все тогда помешались на вегетарианстве. В том, как блины расползались под ножом, было что-то вагинальное. В Блинную ходила вся окрестная богема. Несколько раз я оказывался за одним столом с актером... не помню, как фамилия... он играл в фильме "Мой Муж Инопланетянин". Деньги нужно было, как в парижских кафешках, просто оставлять на столе.
      Был летний вечер. В скверике на Гагаринской сочно зеленели тополя. Когда мы вошли, компаньоны уже сидели за деревянным деревенским столом. Перемазанные желтым маслом тарелки. Ягодки красной икры на ножах. Домашний блинный запах бросался навстречу и норовил лизнуть в нос.
      Старший компаньон привстал со скамейки:
      - Эдуард.
      - Володя.
      Шутом Володю звали потому, что у него фамилия Шутов. Мы поболтали о ценах на бензин, погоде, курсе доллара и общих приятелях. Я успел съесть блины и заказал чаю без добавок. Слово "элеутерококк" всегда напоминало мне название неприличной болезни.
      Парни вроде компаньонов едят ни на что не похожим образом. Сочно почавкивают, вздрагивают могучим туловищем, языком облизывают передние зубы. Симпатичные официантки сгребали со столов купюры и мелочь.
      - Ну что, пойдем глянем твою волыну?
      Словарный запас Эдика всегда вызывал во мне внимательный восторг. Купюры определенного достоинства он называл жутким, дореволюционным словом "Катя". О том, что ходил есть, Эдик сообщал выражением: "А мы шанежки хавали!" Начиная вечеринку, каждый раз оглядывал присутствующих и объяснял:
      - Сегодня без пацанских нахватов. Шаболд не пиздим, кошельки не подрезаем.
      В машине я сел на переднее сиденье. Шута усадили сзади, между двумя компаньонами. Он достал из-под куртки автомат. Тот был завернут в тряпочку. Эдик покрепче закрутил тонированное стекло.
      - Сколько?
      Шут засуетился:
      - Э-э-э... Ну, как?.. В общем... Да ладно... Я же...
      Эдик посмотрел на него в зеркальце заднего вида.
      - Короче... Я же это... Ну, вы лучше знаете... Я первый раз, да?.. Так что... А сколько дадите?
      Эдик не менял позы и молчал.
      - Я вам доверяю.
      Тьпфу! Кто так делает? В глазах Эдика, как значок доллара в зрачках Скруджа МакДака, высветилось: "Лох!"
      Шут мял пальцы и растягивал рот в улыбке. Ему было неудобно сидеть между мясистыми компаньонами. Эдик открыл бардачок и кинул сверток внутрь.
      - Ладно. Посоветуюсь с пацанами. Встретимся, поговорим.
      - Ну, это... Хорошо... А когда встретимся?
      Шут чувствовал, что что-то пошло неправильно. Но, может быть, так и делаются НАСТОЯЩИЕ дела, а?
      - Встретимся как-нибудь.
      Эдик хищно улыбнулся.
      * * *
      Мама Шута была учительницей. Если я не путаю, у нее даже была медаль за педагогические заслуги. Еще не пожилая, высокая женщина с тонкими губами. В их причудливо спроектированной петербургской квартире у нее был отгороженный шкафом закуток. На столе с настольной лампой лежали стопки тетрадей и методических пособий. Мама не была занудой. Могла выпить вина с друзьями сына. Сама резала им сыр на закуску. Я называл ее "на вы", но по имени.
      Еще в квартире жил кот. С годами он почти ослеп и полысел. Под мехом виднелась серая кожица в родинках. Шут возил его к ветеринару. Никогда не забывал подлить в блюдце молока. Сидя у телевизора, он чесал спящего кота за ухом. Телевизор был втиснут в стенной шкаф. Вокруг стояли старые книги. В основном русская классика. Самое странное, что книги кто-то читал. Несколько раз я заставал на диване открытых Чехова или, скажем, Лескова. Еще в квартире жила совсем старенькая бабушка Шута.
      Не знаю, почему он пошел в моряки. Скорее всего, просто косил армию. Училище Шут закончил с отличием. Я видел фотографию, где он в новенькой форме офицера торгового флота стоит на палубе своего первого корабля. К третьему курсу ему было разрешено жить не в казарме, а дома. Где-то в это время он познакомился с девушкой Светой. Кукольные, вечно распахнутые глаза, круглые щечки. Совершенно не мой тип женщин. Хотя я согласен: она была довольно хорошенькой. Первое время Света где-то училась. Потом бросила и переехала к Шуту.
      Когда бы я ни зашел, Света и мама хлопотали на кухне. Мне сразу наливали горячего, свежезаваренного чаю. "I Don't Drink Tee, I Drink Cofee, My Dear", но отказываться было неловко. Обе улыбались и говорили, как хорошо, что я зашел. Я подозревал, что обеим казалось, будто я плохо влияю на Шута. Уходя со мной, он возвращался заполночь и долго не мог попасть ключом в скважину. Часто его рвало. Женщины Шута ахали и не ложились, пока ему не становилось легче. Утром они поили его специально сваренным компотиком.
      Пить Шут не умел. Знал свой недостаток, переживал из-за него, но поднимал бокалы до последнего. В результате доходило до анекдотичных падений лицом в салат. Как-то мой знакомый, журналист-американец Джейкоб, пригласил съездить в Таллин. У Шута была пара недель до следующего рейса. Он поехал с нами.
      Проводники носили по купе корзины с пивом и арахисом. В вагоне-ресторане мы пили мерзкую эстонскую водку. Уже на перроне Шут икал и водил по сторонам невидящими глазами. В гостинице, возле стойки регистрации, его вырвало. В вытрезвитель мы не отбыли только потому, что у Джейкоба был американский паспорт. Утром я нашел Шута спящим в туалете. Там же он провел три из четырех следующих ночей. Джейкоб называл его puker блевун.
      Напротив гостиницы стояли будки междугородных телефонов. Каждое утро, помывшись и побрызгавшись одеколоном, Шут бегал звонить Свете. За день до отъезда он потащил меня по магазинам покупать ей подарки.
      - Ты быстро считаешь? Сколько это в долларах? А в рублях, значит... Надо, надо что-то привезти моей девочке. Я тут развлекаюсь, а она... Ты в курсе, что Светка недавно второй аборт сделала? Бедолажка!
      - На хрена вам аборты? Вредно же.
      - Сам знаю. Но ты же видишь, какая у нас ситуация.
      - Что с твоей ситуацией?
      - А то ты не в курсе? Денег нет!
      - Только давай не будем, ладно? Ты знаешь, сколько мне платят в моей газете?
      - Ты еще с бомжом меня сравни! Квартиры нет? Нет! Думаешь, Светке нравится жить с мамой? А если ребенок родится? Я даже одеть Светку нормально не могу. Ходит, как школьница. Все, что привожу, приходится продавать. А если будет ребенок, то... Ну, не знаю... Всякие там памперсы. В хороший садик устроить. Потом в хорошую школу. Везде плати. Компьютер, наверное, понадобится. Я не хочу, чтобы мой сын собирал на улице пивные бутылки.
      - Ты представляешь, сколько сейчас стоит квартира?
      - А что? Если поговорить с капитаном и начать гонять пизженные машины... Я посчитал: за десять рейсов можно даже на двухкомнатную набрать. Не в центре, но нормальную. На первую тачку занять, а потом раскрутиться.
      - Десять рейсов - это еще четыре аборта. О детях можешь забыть.
      - Нет, абортов больше не будет. Я Светке так и сказал: сделай последний раз - и все! В следующий раз мы просто поженимся. К тому времени я уже заработаю.
      Мы стояли на горбатой центральной площади Таллина. Готические теремки отбрасывали сочные тени. Шут выбирал подарки в дорогущих бутиках. Но, посчитав наличность, купил только футболку с ратушей и бутылку ликера "Vane Tallinn".
      - А сколько твой америкос зарабатывает в своей газете?
      - Не знаю. Он известный журналист.
      - Хоть приблизительно?
      - Думаю, что раз в пятьдесят больше меня.
      - Ну сколько?
      Я сказал сколько.
      - В месяц? Ох ни хрена ж себе! Сука! То-то я гляжу, он такую дорогую гостиницу выбрал!
      - За гостиницу платит его газета.
      - Проституток ему тоже газета оплачивает? Такие бабки! И за что? Я за копейки здоровье гроблю, а он!.. Ты же знаешь, я не переношу морскую болезнь. Выходим в Атлантику - и пиздец! Там ведь качка настоящая, океанская. Представь? Это не автобус, до ближайшего порта - минимум месяц блевотины. А эта сука чиркнула статеечку и столько денег! Мне б половину такой цифры платили, я бы тоже проституток каждый день покупал!
      Накануне мы ходили в модное диско "La Playa". Заведение показалось мне простеньким. Там Джейкоб купил себе проститутку - русскую девушку. Как известно, в Таллине все маленькое и аккуратное. Все, кроме зубов и ступней девушек-эстонок. Шут заходил к нам в номер, мял пальцы и даже в шутку ущипнул девушку за грудь. Но спать с ней категорически отказался.
      Когда мы вернулись в город, он часто рассказывал об этом эпизоде. Если свежих слушателей не было, рассказывал даже мне. Со временем из рассказа стало совершенно не понятно, кто проститутке платил и кто именно с ней спал. Шут действительно верил в картину, которую рисовал. Ему казалось, что так же должны верить окружающие. Звоня по телефону, он вместо: "Привет! Как дела?", каждый раз орал: "Ты охуел? Ты почему дома?! Тут такое происходит! Блядь! Бери тачку и приезжай!" Я знал, что ничего ТАКОГО не происходит. Но знал-то это я, а не он.
      Как я и предполагал, за автомат ему не заплатили. Эдик встречался с ним несколько раз и даже познакомил Шута с остальными компаньонами... просто о деньгах разговор как-то не заходил. Правда, когда из следующего рейса Шут привез еще один автомат, Эдик все-таки дал ему денег. Света хвасталась мне стопкой зеленых купюр. Когда стопка станет толще, они купят квартиру. У синюков жилплощадь можно выкупить за копейки. Об этом даже Эдуард рассказывал. В квартире будет хорошая мебель и дорогая техника. Света перечисляла: холодильник... плюшевый диван... музыкальный центр... кухонный комбайн...
      Деньги, полученные за второй автомат, пришлось потратить почти целиком. Вместе с деловыми партнерами Шут ходил в сауну и пил виски в "Немо" на Гороховой. Потом возникла необходимость съездить в мотель-кемпинг "Ольгино". Оттуда Шута привезли в таком состоянии, что несколько дней он не мог оторвать голову от подушки. Мама даже хотела вызвать ему врача. Он сипел: "Не надо". Хочешь делать дела с такими людьми, как компаньоны? Смирись с издержками.
      Мне было немного неудобно. Я постарался реже видеться с ним и компаньонами. В "Mad Wave" я встретил его впервые... ну, наверное, за десять месяцев.
      - Вчера ездили в "Южную"! Убрались в говно! Жестко оттопыривались, жестко! Там такие телки!
      Шут сидел на переднем сиденье машины и махал длинными руками. Эдик ворочал рычагом переключения передач. В три ночи Дворцовый мост ненадолго сводят. Нужно было успеть проскочить. Остальные ехали во второй машине сзади. Даже ночью город казался сухим и горячим, как рукопожатие тифозника. Когда мы проезжали Невский, я заметил, что на ступенях кафе "Север" сидит стайка разморенных роллеров. А ведь лет десять назад сюда могли ходить только спекулянты валютой, дорогие сутенеры и первые в стране наемные убийцы. Омни... э-э-э... флюрент... или флюэрент?.. не помню, как дальше.
      - Можете не разуваться. Светка! Светик! Мы приехали!
      Собственную квартиру он так и не купил. Зато поставил в квартире родителей металлическую дверь с замком "Цербер". Именно такие двери особенно любят взламывать нынешние квартирные воры. Компаньоны ввалились следом. Шут, брякая бутылками, возился у холодильника. Холодильник у него тоже был новый, двухкамерный.
      У Светы была новая прическа. По дому она ходила в дорогом спортивном костюме. Увидев меня, она удивленно задрала брови. Сказала, что я хреново выгляжу, и ушла резать непременный сыр.
      Я не люблю пить алкоголь дома. Давным-давно кто-то сказал при мне, что бытовое пьянство - кратчайший путь к алкоголизму. Фраза запомнилась. Я боюсь алкоголизма, как врывающиеся в еврейское местечко махновцы, наверное, боялись сифилиса. Компаньоны попадали в кресла. На столике стояли рюмки. В вазочках плавали соленые огурцы и маринованные грибочки. Они напоминали отходы при производстве обрезания. На большой тарелке лежала порубленная колбаса.
      Рядом с Эдиком сидел невысокий Руслан. У него была плохая кожа вокруг рта и сзади на шее. Бывают такие вечно диатезные парни. Когда-то Руслан был боксером. Ни разу не видел его на ринге, но, наверное, он был хорошим бойцом. Как-то при мне он из положения "сидя на корточках" ударил в лицо парня, подошедшего взять плату за парковку. Руслан сел в машину и уехал. Парень не мог подняться еще минут десять.
      Клуб, за который раньше выступал Руслан, купил ему квартиру в центре. Откуда он приехал в Петербург, я не спрашивал. И так было видно, что очень издалека. У него были слегка монголоидный нос, голая кожа на месте бровей и выдающиеся вперед острые скулы. Такие парни до старости выглядят, как хулиган-подросток со стеклянными глазами. Любитель бритвой отрезать лапки лягушкам и щипать девушек в присутствии их молодых людей.
      Света принесла с кухни большую корзину с горкой мягкого хлеба. На экране телевизора кого-то со знанием дела били. Час был поздний. Работали только музыкальные и кабельные каналы. Компаньоны скинули ботинки и громко смеялись. Ногам положено дышать.
      - С кем вы вчера ездили? Кореец был?
      - Все были.
      - Главное, я тебе говорю, это подход!
      - А Кореец был?
      - Вся банда была.
      - Парня развести... как сказать?.. тут подход нужен.
      - Ты лучше расскажи, Борман, как девочку двенадцатилетнюю трахал.
      - Отвали!
      - Стесняешься, что ли? А трахать не стеснялся?
      - Отвали!
      - Помнишь, как она плакала: "Дя-а-адинька! Нина-адо!" Помнишь?
      Борман улыбался.
      - Откуда ты знаешь, что она плакала? Ты же накубатурился и заснул. Да и не плакала она. Вообще не плакала. Взяла денежку и спасибо сказала.
      При мне никто не называл Бормана по имени. Он был ближайшим приятелем Эдика. У него были вечно черные пальцы. На ногтях виднелись большие продольные трещины. Пару раз я видел его в тренажерном зале. Оказалось, Борман весь изукрашен старыми зелеными татуировками. Такие узоры накалывают в тюрьме, растопив на спичке подошву кирзового сапога.
      Еще Эдик рассказывал, что в пенисе у Бормана имеется имплантант из оргстекла. Ошалев от скуки и онанизма, зеки черенками алюминиевых ложек дырявят свои члены и вживляют туда брусочки или шарики. Долгие годы до освобождения они мечтают, как станут извиваться на этих членах сочные женщины воли. Через некоторое время имплантанты выгнивают наружу. Но сперва жизнь не кажется такой однообразной.
      - А мне недавно показали амфетамин, который можно с алкоголем жрать.
      - Говно твои амфетамины!
      - А что не говно?
      - Алкоголь не говно.
      - Алкоголь это бычий кайф. Он тупит. Золотую тему, короче, знаешь?
      - А сыр еще есть?
      - Амфетамины с алкоголем мешать нельзя. А этот можно. Бензодол называется. Мне химики посоветовали. Те, помнишь?
      - Сыр, говорю, есть еще?
      - Светка, принеси сырку! И грибочков! Грибочков принеси! А то все кончилось.
      - А где он, сыр?
      - В верхней камере. Ну, найдешь, короче.
      - Если амфетамины с алкоголем жрать, на такую депрессию нарвешься... А с бензодолом можно. И стоит недорого.
      Обычно я запиваю водку. Еще лучше мешать ее с "Колой". Купить лимонад никто не догадался. Я решил закусывать сыром. Скоро он опять кончился. Я откинулся на диване. Теперь мне загораживала экран спина Вадика. Он был похож на молодого Джона Малковича. Вадик куда-то звонил, пытался пригласить девушек. Часы на стене показывали полпятого. Необъяснимо, но девушки обещали скоро быть.
      У Вадика были странные отношения с компаньонами. Вроде бы бизнес они делали вместе. А с другой стороны, любой мог сказать: "Сгоняй за сигаретами!" - и Вадик бы сгонял.
      Кончил Вадик плохо. Где-то через полгода он украл у компаньонов деньги. Они вместе пили в офисе охранной фирмы. Потом понадобилось куда-то уехать. Когда вернулись, оставленного в офисе Вадика не было. Вместе с ним пропал небольшой офисный сейф. Денег внутри было немного, меньше $5000. Зачем он его уволок, я так и не понял. Его стали серьезно искать. Парень попробовал даже уехать из страны. Но по дружбе сказал Шуту, что отлеживается на квартире сестры.
      Оттуда его и забрали. Ночью компаньоны привезли его на кладбище и топором отрубили кисть правой руки. Несколько человек держали его - Шут тоже держал, - а Эдик в два удара оттяпал торчащую из манжеты руку, ухватился за длинный средний палец, кинул ее в полиэтиленовый пакет и увез с собой.
      Думаю, сперва ничего такого они не планировали. Но как было не разойтись на подобной декорации? Пахло жирной землей. В свете луны надгробья казались зелеными, как шкала радиоприемника. Вадик лежал, прижатый к чьей-то могиле, и скулил от ужаса. Эстетические чувства не чужды компаньонам. Сестру Вадика, стриптизерку дорогого клуба, они отправили отрабатывать украденные деньги. За нее кто-то вступился. Компаньоны пошли на конфликт. В общем, это долгая история.
      Я сидел с Шутом на кухне и курил. Пол был залит водой. Шут по третьему кругу рассказывал, как вчера съездил в "Южную". Я широко распахивал веки. Все равно казалось, что я смотрю на мир только одним глазом. Из рук постоянно выпадала сигарета.
      - Мы это... Короче, с пацанами на машинах... Подъехали... Ну, там, посидели, покушали... Там так нормально, в этой "Южной"!.. Гостиница "Южная", никому не нужная!.. Ха-ха-ха!.. Телки... С правой в дыню, и в багажник!.. Ха-ха-ха!.. Долбиться!.. Жестко, жестко, жестко!
      - Что - "жестко"?
      - Все - жестко! Танцевали, кокс нюхали... Пакетик из носка достали, а он мятый такой... грязный... Представляешь, какой вонючий?.. Константинов всю машину заблевал... Puker, бля!.. Я одну - прямо в туалете!.. Вся такая, на поцелуйчиках!.. Сироп-девочка... Жестко!.. Прямо в туалете!.. Только Светке не говори.
      - Не скажу.
      - То есть со Светкой мне тоже нормально. Просто это другое, понимаешь?
      - Понимаю.
      - Это... Как сказать?.. Ну, короче, ты понимаешь?
      - Понимаю.
      Потом приехали девушки. Их количество постоянно менялось. Сперва мне показалось, что их... может быть, четыре. Потом за столом сидели совершенно точно две. Потом я запутался. Некоторые исчезали в дальней комнате и больше не появлялись. Запомнилась шатенка с мелкими зубами и жирно подведенными глазами. Она хихикала и пила из всех рюмок подряд. У нее были дурацкие черные колготки в зацепках.
      Иногда из своей комнаты, затерянной в петербургской квартире Шута, выплывала его старая бабушка. На нее не обращали внимания. Орало радио. Во дворе-колодце Шута была отличная акустика. Бабушка убирала со стола грязную посуду и исчезала. Потом к Шуту заглянул незнакомый мне тип с женой. Посидел полчасика и уехал. Без конца звонил телефон. Я тоже куда-то звонил.
      Потом в дверях кухни появился Эдик. У него были мохнатая грудь и огромные мышцы плеч. Ширинка перепачкана белым. Возможно, это был соус. Раньше член называли "срамный уд". Смешное словечко.
      - Слушай, Володя. Алкоголь, это... Кончился.
      - Сейчас схожу.
      - Зачем? Вола пошлем. Только ты ей скажи, где тут. Сам понимаешь, за руль я не сяду.
      Девица долго искала туфли. Платье спиралью заворачивалось вокруг ее выпуклого живота. Я снова поразился, какая толстая пачка денег лежит у Шута в кармане. Эдик сказал, что не дай Бог девице потеряться.
      Мы опять сидели в большой комнате.
      - Я тут книгу читал. Короче, знаешь, что такое "туалетный раб"? Между прочим, хорошая книга.
      - Я этому черту говорю: "Слышь ты, черт!"
      - Только не сквозани! Андрюха, я тебя прошу: не сквозани!
      - Блядом буду, не сквозану!
      - Кем будешь? Андрюха, ты точно не сквозанешь?
      - С чего мне сквозануть?
      - Я же вижу: ты сейчас к Машке поедешь.
      - Не поеду. Зачем мне ехать? Тем более к Машке.
      - Андрей, я прошу! Как пацана прошу: не сквозани! Не сквозанешь?
      Девица вернулась быстро. В пакете утробно булькало. Света помыла бокалы. Эдик влил туда сразу пальца на четыре водки.
      - Володя! Слушай меня, Володя!
      - Да.
      Шут долго искал его глазами.
      - Может, групповичок устроим?
      - Давай.
      - Я отдам Арину, а ты Светку.
      - Кто это - Арина?
      - Да вот же!
      Эдик уперся толстым пальцем в девицу. Она была похожа на странное голокожее животное.
      - А я кого отдам?
      - Светку.
      - Как это Светку? Нет, Светку я не отдам.
      - Почему?
      Эдик удивлялся искренне, как ребенок.
      - Светку? Нет, не могу.
      - То есть я свою женщину могу, а ты не можешь?
      - Это несерьезно.
      - Так ты со мной, да? Так ты с пацанами?
      - При чем здесь пацаны? Ты же знаешь. Со Светкой у меня серьезно.
      - То есть я поганку замутил, а у тебя - серьезно?
      - При чем здесь поганка? Я на Светке женюсь. А ты на этой... ("На Арине", - подсказал Эдик. "Да. На Арине", - кивнул Шут.) Ты на ней женишься?
      - Конечно! Запросто! Я хоть завтра женюсь. У меня все суперсерьезно. Просто я не такой. Мне для пацанов... как сказать? Я кусок мяса из бока вырежу и на зажигалке поджарю. Если пацану нормальному надо. А ты, значит... Из-за вола, да? Эх, Володя, Володя...
      Шут поднял на него глаза. Мотнул назад головой, повел плечом и одновременно несколько раз выпрямил спину. Он был настолько пьян, что казалось, сейчас его тело развалится на отдельные существа и каждое убежит в свой угол.
      - Не... Я, это...
      Он вздохнул. Будто всхлипнул.
      - Ты шутишь, да?
      Эдик улыбался и молчал. Света с улыбкой рассматривала телевизор. Телевизор у Шута тоже был новый. Довольно дорогой. Внутри экрана кто-то разевал красные рты.
      - Конечно шучу. Какие разговоры? Давай выпьем. Когда я тебя обижал, Володя?
      Шут выпил. Потом еще. Потом закашлялся и вышел из комнаты. Я с кем-то чокался, расплескивая водку, что-то кричал. Крепкощекая Арина задирала большую верхнюю губу. Телевизор расплывался в глазах. На столе были навалены объедки.
      Я выглянул на кухню. Шут спал, упав на диван. Через несколько минут его вырвало на подушку. Я оттащил его голову чуть в сторону, чтобы он не захлебнулся. Рядом с его носом на подушке лежало золотое распятье с шеи. К металлу прилипли полупереваренные крошки.
      Я снова пил. Кожаное лицо Арины уплывало все ниже. Помню след от тугой резинки трусов на ее бедре. Когда все кончилось, я почувствовал себя немного трезвее и тут же выпил. Света танцевала под орущее радио. При каждом движении ее грудь вздрагивала и шлепалась о голые ребра. Звук был похож на первобытные тамтамы.
      Я захотел в туалет. Попробовал сообразить, как туда лучше попасть. Можно было пройти через кухню, но на кухне лежал Шут. Еще можно было пройти через большую комнату. Там стояли огромный шкаф с зеркалом и огромная кровать. В комнате всегда пахло книгами, уютными пуфиками и постиранным мамиными руками бельем. Подняться удалось с трудом. Открыв дверь, я нащупал выключатель.
      Нагромождение тел на кровати напоминало римский барельеф. Могучие, вскормленные мясом тела. На самом верху белели чьи-то поросшие рыжеватой шерсткой ягодицы. В том, как они двигались, было что-то торопливо-собачье. Лицо Светы запуталось в кудрявых волосах чьего-то паха. Пухлую щеку поразил флюс размером с яблоко. Она не перестала двигаться, даже когда я включил свет. Ее глаза были отчаянно зажмурены. Не повышая голоса, Эдик спросил, охуел ли я?
      - Чего?
      - Свет выключи.
      Я мало спал предыдущей ночью и много пил этой. За окном светало. Казалось, что кто-то давит на глаза большими пальцами рук. На обратном пути из туалета я поправил скрюченную голову Шута. Его все еще рвало. Комната казалась ненастоящей. В глазах проплывали детали, не способные сложиться в целое. Ощущение парения. Как ни старайся, не разберешь, что творится на плоском экране твоего зрения. На диване кто-то чихал, хихикал и тискался. У парня единственной одеждой были задранные на лоб модные очки.
      Потом в гостиную из кухни вышел Шут. В прожекторах рассвета плавали пылинки. Радио молчало. Было слышно, как жужжат мухи. Лето - это всегда проснуться от пыльного солнца и услышать мушиное жужжание.
      - О-о-о! Володька! Ты как? Наконец-то! Ну-ка налейте Вовану!
      - Привет.
      - На, выпей!
      - Не, пацаны. Не, погодите.
      - Да ладно! Выпей, легче станет!
      - Не могу. Погодите, пацаны. Что-то я опять... это самое...
      Вместе с ним в комнату вполз кислый запах рвоты. Лицо Шута выглядело как нефритовая ацтекская маска.
      Он сел на диван.
      - Худо мне, парни.
      Все сидящие за столом были голые. Только на Эдике были широкие сатиновые трусы. Слева от меня сидела Света. Ее соски напоминали прошлогоднюю черешню. Может быть, даже позапрошлогоднюю. Света курила и пьяными глазами смотрела на пальцы ног. Под взглядом хозяйки те старались особенно не шалить.
      Шут икнул.
      - Что-то у нас огурчики кончились. Принеси, Света. Знаешь, где лежат?
      Света стряхнула пепел. Попасть в пепельницу не удалось. Сигарета совершила сложный вираж над полированным столом.
      Шут далеко задрал голову и попробовал сфокусировать глаза.
      - Света! Огурчиков, говорю, принеси!
      - Огурчиков?
      - Да. Они там... На дверце. Знаешь?
      - Огурчики? Засунь в жопу свои огурчики!
      Все внимательно смотрели на них. Даже мухи притихли и насторожились.
      - Где ты был? Блевал? Полудурок! Огурчиков захотел? Не вырвет от огурчиков-то? Засунь свои огурчики в жопу!
      Шут морщил пьяный лоб. Он не понимал, что происходит. Света плевалась и выкатывала глаза.
      - Огурчиков! Мудак! Посмотри на себя! На хрена ты опять нажрался, как скот?! А?! Ты нажираешься каждый день! Не надоело? Огурчиков! Почему я должна приносить этим скотам огурчики? Ты кормишь их огурчиками, а сам блюешь, тебе ЭТО нравится?! Вся квартира провоняла твоей блевотиной! Ты ПОСТОЯННО блюешь! Я устала стирать твое белье! Понимаешь, мудило?
      - Чего ты? При всех-то зачем?
      - Ты их стесняешься? А знаешь, как они тебя называют? Шут! Ты для них Шут, понял? Ты хуже, чем Шут! На эти огурчики ты проебал все деньги! Где твои деньги? Покажи деньги, огурчик! Блевун! Ты все! все! все! проебал...
      У Светы было пьяное перекошенное лицо. Как будто ее показывают по плохо настроенному телевизору.
      - Чего ты молчишь?
      - Голова болит.
      Шут задрал на нее жалобные глаза.
      - Честно болит. Не кричи. Принеси огурчиков. А мне - рассола. Ты же знаешь, я не могу много пить.
      - Зачем пьешь, раз не можешь?
      - "Зачем" - что? Зачем я пью? Я не пью. Принеси рассола. А почему ты голая?
      - Член сосала.
      - Прекрати.
      - Почему? Думаешь, шучу? Вот у этого сосала... и у Руслана. Не веришь?
      Она через плечо тыкала в парней ярким ногтем. Он был похож на точку лазерного прицела.
      - Прекрати.
      - Ты думаешь, я ш
      учу? ТЫ ДУМАЕШЬ, Я ШУЧУ?
      Она тазом вперед сползла с дивана. Положив толстую некрасивую грудь себе на колени, стащила с Эдика трусы. Светлый затылок мелькал у меня в глазах, как колесо, которое, если смотреть пристально, всегда крутится в обратную сторону. Прядка ее волос прилипла к эдикову члену. Света вынула его изо рта и ногтями пощипала себя за язык. Ее глаза были снова отчаянно зажмурены. Член был серый и маленький. Он норовил выскользнуть из руки и уткнуться хозяину в бедро. Так маленькие дети прячутся за спину родителей от страшной собаки.
      - Света! Хватит!
      Она замерла. Словно всей спиной прислушиваясь к тому, что происходит.
      - Иди за рассолом!
      Лицо Шута сползало на пол, как выплеснутый на стену желток. Света поднялась на ноги. Солнечные квадраты похотливо гладили ее кожу.
      - Что скажешь? Понравилось?
      - Иди на кухню.
      - Это все?
      Эдик щелкнул резинкой трусов и сказал, что действительно... огурчики были бы супер... вон, еще и водка осталась.
      Света наотмашь вытерла губы. Повернулась и ударила Эдика по лицу.
      - Не понял?
      Она качнулась и еще раз ударила Эдика. Он защитился рукой. Хороший боксер никогда не пропустит два удара подряд. Света выдернула руку и треснула его ногой по лодыжке.
      Все замерли.
      Эдик сказал: "М-мда".
      Мутный дым сигареты переливался в утреннем солнце. Он закручивался водоворотиками и расслаивался, как плохо взбитый коктейль. Казалось, что вышедший на рок-сцену Эдик сейчас споет. Я подумал, что сломанный нос, как правило, не идет девушкам.
      Эдик аккуратно, чтобы не уронить пепел, поднес руку с сигаретой к пепельнице. Щелкнул по ней пальцем.
      - Ладно. Пойду я.
      Все смотрели на него и ждали. Он потянулся за джинсами.
      - Не думал я, Володя, что так все выйдет. В твоем-то доме!
      - Погоди, Эдик!
      - Чего тут ждать? Заехал, п
      онимаешь, к товарищу.
      - Да погоди ты!
      - Чего ждать, Володя? Чего ждать? Ты же сам все видишь!
      - Не, ну ты чего? Ты думаешь... Света, ты чего?
      - Пошли, пацаны.
      Шут покачивался на тонких волосатых ногах. Парни начали вставать с кресел. У них были обиженные лица. Эдик, шлепая рукой по дивану, искал рубашку.
      - Да куда вы собрались-то? Парни! Это самое... Светка!
      - С волом не можешь справиться?
      Шут повернулся к Свете. Потом еще раз оглядел комнату. У него была большая и сильная рука. Мне показалось, что Света упала еще до того, как он ее ударил. В воздухе мелькнули длинные голые ноги. Словно растопыренные в знаке "Victory" пальцы.
      Спиной она угодила прямо на стол. Что-то звякнуло. На книжные шкафы брызнул маринад. Лежащая в осколках и объедках Света напоминала фигуру на ростре фрегата. Корабль не выдержал тяжелого плавания и на всех парусах шел ко дну. Спустя очень длинную секунду вслед за ней на пол свалился низкий стульчик.
      * * *
      В прихожей кто-то бубнил, что волам только дай волю... нельзя волов распускать... ты же понимаешь! Сообразить, как зашнуровываются ботинки было нелегко. Последний раз я так напрягался, сдавая экзамен по тригонометрии. Я похлопал себя по карманам. Интересно, что именно я забыл?
      Уже открыв дверь, я решил, что неплохо украсть немного сигарет. По комнатам бродили голые, полуголые и совсем не голые люди. На кухне я поискал в холодильнике пиво. Эпоха чудес закончилась еще до моего рождения. Я налил себе немного водки. Сигареты обнаружились только в комнате. Пачка была смята так, будто ночь напролет танцевала ламбаду с Чикатило.
      Через экран телевизора ползли серые полосы. Эдик сидел, с ногами забравшись в кресло. Курил и покусывал губы. На его лице краснела Светина пятерня.
      - Уже уходишь?
      - Да. Пойду.
      - Может, выпьешь? А то все расползлись.
      - Да я только что. Счастливо, Эдик!
      Я обернулся.
      - Володю не видел? Хочу попрощаться.
      - Там где-то.
      Проходя мимо ванной, я услышал шум воды. Они не заметили, как я открыл дверь. Света сидела на корточках. Шут полотенцем смывал с ее лица и груди кровь. Он все еще был пьян и слегка покачивался.
      - Ну что ты, Светик?.. Ну что ты?.. Не плачь... Ты же знаешь... Не надо...
      - Не буду... Сейчас... Я не буду плакать...
      - Ты - моя душечка, пончик-ватрушечка... Да, Светка?
      Света поднимала на него заплаканные глаза.
      - Да.
      - Пончик-ватрушечка, да?
      - Да... Пончик... Ватрушечка... Спасибо тебе...
      Он кренился и целовал ее в макушку.
      - Светка... Ты же знаешь...
      - Я уже не плачу... А ты - моя ватрушечка...
      Я аккуратно закрыл дверь и вышел из квартиры. В тот день, ближе к вечеру, начался первый за все лето дождь.
      История третья,
      о голосе голода и голове голого
      - Куда бы нам пойти, а? Что здесь поблизости, а?
      - До хрена чего! Здесь все поблизости! Хочешь, в "Метро" пойдем?
      - Нет, в клуб не хочу. Пойдемте куда-нибудь выпьем.
      - Просто выпьем? А потанцевать?
      - Пойдемте в "Сундук"? Дженнет, вы пойдете в "Сундук"?
      Я знал это заведение. "Сундук" из тех баров, где у хозяев не хватило денег на живую музыку и они развлекают посетителей другими средствами. Например, бармен с расстояния в полметра вдруг начинал общаться с вами через мегафон. Или в туалете вместо туалетной бумаги вы обнаруживаете мятую газетку ("Для старообрядцев") и рулон наждака ("Для любителей острых ощущений"). Над унитазом висит "Список лиц, которым разрешается не поднимать стульчак". Под номером восемь значится Венера Милосская.
      Сологуб уверял, что нам понравится.
      - А далеко это?
      - Да нет! Минут за пятнадцать пешком дойдем!
      - Да, Жанночка... понравится... пойдемте... пешком.
      Феликс клонился к австралийке, будто собирался поцеловать ей ручку. Напиваясь, он всегда переходил на такие гусарские ужимки.
      - Меня зовут не Жанна. Дженнет. Это другое имя.
      * * *
      Эта осень целиком состояла из выборов. Власть должна была смениться снизу доверху. На Дворцовой каждую неделю давали концерт... в поддержку кого-нибудь. Все торопились заработать. Сологуб рассказывал, что кто-то из кандидатов прислал ему $500, чтобы тот НЕ писал о нем. "Представь, сколько мне платят, когда я все-таки сажусь за компьютер!" Я сказал, что пусть кандидатик даст мне сотку и я поклянусь никогда в жизни не упоминать его имени.
      Мне денег никто, разумеется, не предлагал. Газета, для которой я писал, была крошечной. Я подозревал, что сразу после выборов она закроется. Чтобы выбить мне аккредитацию в Смольный, редактор потел и тужился две недели. Теперь я отрабатывал крошечную зарплату. Болтался между Пресс-центром и смольнинским буфетом, пил кофе и выкуривал в день полторы пачки сигарет. Какой из меня политический журналист? Все сенсационные подробности своих репортажей я черпал из разговоров с Сологубом.
      Он был симпатичным еврейским юношей. Немного портила его разве что вечная небритость. Наверное, он считал, что она придает ему мужественности. За глаза приятели называли его щетину "лобковой растительностью". После прошлых выборов он купил себе квартиру в Купчино. После этих собирался купить машину. Впрочем, Сологуб не был жлобом. Ему было не жаль поделиться информацией с парнями вроде меня. Кроме того, он частенько угощал коллег алкоголем.
      Приглашая в буфет, Сологуб каждый раз заходил за Феликсом. Совмещал приятное с полезным. Феликс был пресс-секретарем небольшого отдела на втором этаже и мог рассказать что-нибудь интересненькое. Он носил дорогие, но неброские пиджаки и узкие галстуки. Разговаривая по телефону, прижимал трубку плечом и одновременно что-то строчил в органайзер. Тоже очень положительный и, скорее всего, тоже еврей.
      Сегодняшняя вечеринка началась стандартно. Сперва Сологуб угостил всех коньяком. В буфете были высокие потолки, кованые люстры и потертые ковры. У входа охранник с честным лицом убийцы проверял пропуска. По щекам буфетчицы ползли красные прожилки. Хрипловатый баритон, веселенькие колготочки на тощих ногах. Она аккуратно, до копеечки выдавала сдачу. Покупатели аккуратно ее пересчитывали. Сидевшие за столом мужчины были в галстуках и очках с дымчатыми линзами. У женщин имелись могучие зады и брошки на платьях.
      - Дурацкая погода. Правда, Дженнет?
      - Что? Погода? Да.
      - Я не люблю дождь. А вы любите?
      - Что? Нет. Не люблю.
      - У вас в Австралии сейчас, наверное, весна?
      - Да. Весна.
      - Все цветет, наверное?
      - Да. Цветет.
      - А в Австралии бывает снег?
      - Что? Снег? Нет, не бывает.
      С нами сидела австралийская журналистка Дженнет. В Смольном она изучала российские выборные технологии. Парни распускали хвосты. Их усилия пропадали втуне. Девушке не хватало знания языка. Светлые волосы, пухлые губки. Не была б она девушкой с Запада, могла бы быть ничего. Хотя можно ли сказать, что Австралия расположена на западе?
      С неба капало уже несколько дней подряд. Тучи висели так низко, что на улице приходилось немного сутулиться. В буфете горело множество уютных электрических ламп. Иногда Феликс спрашивал, не хочется ли Дженнет чего-нибудь? Ну, там фруктов или мороженого? Покупая рюмку коньяка, он каждый раз, для конспирации, выливал ее в кофе.
      Главным моим ощущением было чувство голода. Было время, когда я тоже считал, что голодная рябь в глазах и еженедельная потеря веса на дырочку в ремне - это что-то из репортажей про Африку. А недавно, в гостях у малознакомого персонажа, я дождался, пока хозяин выйдет поговорить по телефону, без спросу залез в холодильник и вместе с оберткой сжевал здоровенный ломоть сыра. Уже несколько недель единственным съедобным продуктом в моей квартире был кетчуп.
      Раз в полчаса Феликс поднимался к себе. Узнавал, нет ли распоряжений от руководства. Глава отдела был на выезде, распоряжений не было. Сологуб подливал девушке коньяка. Из их беседы до меня долетали словечки типа "девятое управление КГБ" и "покупной соцопрос".
      Первый глоток алкоголя на голодный желудок - как удар поддых. К третьему бокалу начинает заплетаться язык и возникает вопрос: а что я здесь делаю? Странно: химическое соединение "алкоголь" впитывается в стенки желудка, а меняется ваша личность. Да еще этот бесконечный кофе. После него есть хотелось особенно.
      Я щурясь рассматривал соседей. У них были очень геморроидальные профили. Мне казалось, что я пьянее всех в здании. Допив следующий коньяк, я понял, что мне категорически не нравится компания.
      - Знаешь что, Феликс? Давно хотел тебе сказать. Дурацкая у тебя, Феликс, работа, вот что.
      - Почему?
      - А вот дурацкая и все!
      Феликс внимательно на меня посмотрел.
      - Ну хорошо. У меня дурацкая работа.
      - А знаешь, почему?
      - Хочешь коньяка?
      - Огромное здание. Куча народу. Чем вы занимаетесь? Выборы какие-то придумали!
      - Выборы придумал не я. Честное слово.
      - Да кому они нужны, ваши выборы? Посмотри вокруг! Куча народа! Коньяк пьют, галстуки, блин, носят...
      - При чем здесь я?
      - Ты же сам рассказывал о москвичах, которые привезли оборудование. Дженни, вы слышали эту историю?
      - Я не понял, коньяк покупать или нет?!
      - Неужели не слышали? Из Москвы местным кандидатам прислали оборудование. Две фуры компьютеров, факсов-шмаксов и всякого фуфла. Зачем прислали? Что со всем этим делать? Половину оборудования сотрудники в первый же день растащили по домам, а вторую половину перебили, когда устраивали для гостей фуршет. Напились и перебили. Причем алкоголь для фуршета в приказном порядке обязали выделить местный винзавод. Бесплатно! Скажешь, неправда? Ты же сам говорил, что твоему шефу два раза из "внешних связей" ГУВД звонили!
      - За что не люблю журналистов, так это за цинизм. Лишь бы все опошлить.
      - Да что опошлить-то? Я сколько здесь торчу, только и слышу: мы работаем! мы думаем о людях! вот этими руками мы удерживаем город на краю пропасти! Посмотри вокруг! О каких людях?!
      Феликс молчал.
      - Вы сами-то в это верите? Что тут можно опошлить?
      Феликс посмотрел на буфетчицу, потер подбородок, выбрался из-за стола и сказал, что сходит посмотреть, не приехал ли шеф.
      Сологуб потянулся за сигаретами.
      - Зря ты. Обидел парня.
      - Почему обидел?
      - Он неплохой парень. Чего тебя понесло?
      - Меня не понесло. Я что - сказал неправду?
      - Хватит бычить!
      - Нет, ты скажи - это правда или неправда?
      Я тоже закурил. Дженетт старалась глядеть в окно.
      - Ладно. Он придет, и я извинюсь.
      Сологуб купил коньяка. Феликс пришел нескоро.
      - Пошли, поднимемся ко мне. Шефа сегодня, похоже, не будет.
      - Тебе здесь плохо?
      - Не нарваться бы.
      - Брось! На что мы нарвемся?
      - Пошли, пошли! В кабинете тоже можно нормально посидеть.
      - А алкоголь?
      - Есть у меня. Тебе хватит.
      Коридоры Смольного освещены так, что даже с утра кажется, будто ночь. Каменный пол, крашенные в мутное стены. Все шагают с сосредоточенным видом, даже если идут в туалет. По дороге к кабинету Феликс упирал подбородок в грудь. Пожимая руки коллегам, на мгновение задерживал дыхание.
      Я тронул его за рукав.
      - Не обижайся.
      - Я не обижаюсь.
      - Нет, серьезно. Не хотел тебя обидеть.
      - Да не в этом дело. Просто... все ведь действительно не так!
      - Я понимаю. Извини.
      В желудке что-то болело. Ощущение беременности тройней... тройкой нападающих. Во рту стоял кислый привкус. В кабинете Феликса за столом сидел мужчина с проваленным носом и трагическими складками по сторонам рта. Феликс хлопнул мужчину по спине и сказал, что сегодня отчет должен быть готов. Тот был лет на пятнадцать старше Феликса, но вы же понимаете: начальником-то был не он.
      Как это обычно бывает, скоро я почувствовал раскаяние. Вернее, не раскаяние, а теплоту... благодарность. С чего меня действительно понесло? Чтобы загладить впечатление, я вызвался вымыть всем по стакану. Смольнинские туалеты поражали воображение. Стоя у раковины, я подумал, что было бы смешно встретить тут кого-нибудь из первых лиц города. Потом я попил воды из-под крана. Какой идиот сказал, что это притупляет чувство голода?
      - Слушай, Феликс, а правда, что здесь бродит привидение Кирова?
      - Да ладно тебе!
      - Почему? Его же здесь убили, да?
      - Ну, убили.
      - Это же здесь, за углом было, да?
      - Ну, да.
      - Значит, должно быть и привидение. Пошли, поищем! Хорошо бы спросить у него о результатах голосования. Представь, если я за неделю до выборов смогу предсказать все до процента?
      - Нет, ребята, давайте из кабинета выходить не будем.
      - Брось! Пошли погуляем! Для Дженнет экскурсию проведем. Дженни, хотите поваляться на кровати Ленина?
      - На кровати Ленина? Он что, здесь спал? В этом здании?
      - И спал, и ел. И с Крупской это-самое...
      - Вы шутите?
      - Какие шутки! Это же Смольный! Здесь этажом выше хранится зеркало, с которого Ленин нюхал кокаин!
      - Ленин нюхал кокаин? Вы шутите?
      Феликс хмурился.
      - Нет, ходить никуда не будем. Не дай бог, увидят. Знаешь, как меня на аппарате выебут? Извините, Жанночка.
      - Меня зовут не Жанна. Дженнет. Это другое имя.
      Мы пили коньяк. Феликс наливал его из стоящей под столом канистры. Сперва запивали холодным чаем, потом просто водой. Подчиненный молча работал. Когда он наконец положил на стол свой отчет, Феликс попробовал его почитать. Сказал, что вроде бы все нормально, но точнее он скажет завтра.
      - Жанночка, а хотите, я познакомлю вас с имиджмейкерами? С очень знаменитыми имиджмейкерами? Вы даже не представляете, что это за люди! Я вас обязательно познакомлю. Налить вам еще?
      - Только немного.
      Потом Сологуб встал.
      - Что я хочу сказать?.. Да слушайте вы, наконец! Я по поводу того, что было в буфете.
      - Глупо получилось.
      - Я же извинился.
      - Я не об
      этом. Просто... Чтобы закончить с этим...
      - Да! Давайте закончим!
      - Я хочу выпить за... На свете есть не только говно. Вы меня слушаете? Я хочу выпить... за хорошее. Ведь есть на свете... ну, там дружба... Цинизм - цинизмом, но хорошего-то все равно больше! Давайте выпьем за светлое! За вещи, которые... ну, вы понимаете.
      - За девушек.
      - За девушек! Да! За нормальные отношения между людьми! Ведь все мы люди! Вместе сидим! За то немногое святое, что осталось в нашей жизни! Чтобы мы всегда оставались... ну, вы понимаете.
      В электрическом освещении кабинет напоминал немного облагороженный каземат. Прямо передо мной на столе стояла фотография жены Феликса. На коричневой стене висел плакат с лицом губернатора. Бумаги на столе лежали в строгом порядке. Пару часов назад Феликс и сам был в порядке. А теперь последняя перед брюками пуговичка на рубашке расстегнулась и в просвете торчал мохнатый живот. С каждым глотком у Феликса становилось все более резиновое лицо. Когда Дженнет ушла в туалет, он заговорщически прошептал:
      - Парни, давайте выыбим австралийку, а?
      Сологуб вежливо отвернулся. Я сказал, что видно будет. Потом коньяк кончился. Было решено куда-нибудь пойти.
      - В "Конти"? Хотя в таком виде... А клубы у нас поблизости... э-э-э... Предлагайте чего-нибудь, что вы молчите?
      Остановились на "Сундуке". Долго шли мимо массивных дверей и спускались по узким железным лестницам. "Да тише вы! Здесь нельзя! И хватит икать!" Надевая плащ, Феликс забыл вытащить из рукава шелковый шарф. Тот упал на пол, и он наступил на него ботинком. Сказал "Блядь!" и в несколько оборотов намотал на шею.
      Памятник Ленину перед фасадом Смольного казался маленьким и беззащитным. В круглую лысину бились мелкие брызги. Я сказал, что, наверное, это памятник Ленину-ребенку. Сологуб картинно хлопнул себя по лбу.
      - Слушайте! А может, нам в баню сходить?
      - Жанночка, пойдемте в баню?
      - Меня зовут не Жанна. Дженнет. Это другое имя.
      - По-моему, отличная идея! Поехали в баню!
      Над зданием висел мокрый флаг. Судя по цветам - государства Тринидад-и-Тобаго. В самом начале Суворовского мы поймали такси. Подаваясь вперед, Сологуб разговаривал с водителем о выборах. Феликс был налит алкоголем до самой макушки. При каждом толчке машины он чуть не бился носом в лобовое стекло.
      Когда мы вылезли из машины, Дженнет удивленно огляделась. Вокруг было темно и страшно. Волосы у меня сразу намокли и прилипли к голове. Я провел по ним ладонью. У тусклых круглосуточных ларьков кучковались алкаши. Под козырьком, у входа в баню, калачиком сворачивались рыжие собаки.
      - Что это за клуб?
      - Это не клуб. Это баня.
      - Я думала "Баня" это название клуба.
      - Нет. Баня это название бани.
      Дженнет засмеялась и спросила, зачем мы сюда приехали? Купальника у нее с собой нет и вообще... Наверное, она устала. Спасибо за компанию. Завтра увидимся в Смольном.
      - Жанночка! Погоди! Иди сюда! На минуточку. Давай поговорим спокойно... спкйно...
      Вокруг пузырились лужи. В просвете улицы мелькал Невский. Я был здорово пьян. Феликс что-то говорил, дергая девушку за рукав. Она порывалась уйти. Феликс бубнил и дергал за рукав.
      Дженнет вырвалась и перебежала на другую сторону.
      - I WON'T GO!
      - А как же имиджмейкеры? Жанночка! Имиджмейкеры!
      Сологуб взял Феликса под руку и привел обратно. Тот путался в полах отяжелевшего плаща и чуть не ронял дипломат.
      - Сучка, бля!
      Сологуб протянул ему сигарету.
      - Да и пусть катится! Еще сифилиса австралийского мне не хватало! Сучка, бля! Коза, бля! Хрен она у меня теперь аккредитацию получит!
      - Феликс. Пьяный мужчина может интересовать женщину только в одном случае. Знаешь в каком?
      - Знаю.
      - А чего тогда лезешь?
      - Коза, бля!
      - Ты лучше скажи, у тебя деньги есть?
      Феликс напрягся, мучительно пытаясь протрезветь.
      - Есть немного. А что?
      - А то.
      - Здесь есть?
      - Должны быть.
      Феликс порылся в карманах и отдал Сологубу ворох мятых купюр. Тот долго что-то высчитывал, раскладывал деньги кучками, часть отдавал обратно, потом снова забирал. Когда он посмотрел на меня, я сказал, что даже сигареты с утра купил поштучно.
      Сологуб свернул деньги в тугую трубочку и сказал: "Пошли". Он долго стучал в алюминиевую дверь бани. Звук далеко разносился по пустой улице. Нам открыл постовой в форме. Я заметил, как моментально изменился Сологуб. Теперь он чуть не по локоть засовывал руки в карманы, мелко сплевывал под ноги и, щурясь, озирался по сторонам.
      - Что скажешь, командир?
      Милиционеру в глаза он не глядел. У того были серые скулы и рыжие усы.
      - Трое? На второй этаж.
      Мы прошли облицованный мрамором холл и поднялись по лестнице. На крашенной под дерево двери висела табличка "Отделение ЛЮКС". Звонить пришлось долго. Потом лысый мужчина в белом халате объяснял, что мы ошиблись и баня закрыта. Блики света, как зимние дети, катались по склонам его крутого лба. В расстегнутом вороте торчал похожий на мохнатый галстук клок шерсти.
      Потом банщик неожиданно сдался и кивнул, чтобы мы заходили. Когда дверь закрылась, он говорил уже другим голосом.
      - Почем сегодня?
      - Как всегда.
      - А если троих купим?
      - Первый раз, что ли? Знаешь же, что скидок не бывает.
      - Никак?
      - Не та ситуация.
      - Тогда одну.
      Банщик пересчитал деньги и убрал их в ящик старого рыжего стола.
      - Париться тоже будете?
      - Будем, будем! И париться, и водку! Направо?
      В раздевалке пахло осенней гнилью. Я сообразил, что это запах березовых веников. На полу лежали мокрые резиновые коврики. Одежду нужно было вешать на гнутые крюки в стене. Когда, интересно, я последний раз менял нижнее белье? Феликс пересчитал оставшиеся деньги и спрятал их во внутренний карман пиджака. Потом достал и переложил в носок. Подумав, затолкал носок глубоко в ботинок.
      - Я не буду трахаться с проституцией. Вернее, буду. А вы?
      Мы расселись вокруг столика. Он
      был немного влажный. Трусы никто пока не снимал. Даже сквозь ткань кресла казались холодными и скользкими. Будто касаешься ягодицами свежей форели. Все разглядывали друг друга и поеживались.
      Банщик принес большую бутылку водки. Следом за ним в раздевалку вошла девушка. Феликс попробовал поднять на нее глаза. Его веки напоминали наросты на старых деревьях. На девушке была кофта и серая юбка. Узкие полоски сгрызенных ногтей, тоненькие икры. Кофту она повесила поверх феликсовского плаща. Точно такую же кофту в черных разводах когда-то носила моя классная руководительница.