- Значит, ему удалось обмануть Хранителей, представ перед ними в твоем обличье, - заключил Картер.
      - Да. И это пугает меня. Он все еще там. Нельзя допустить, чтобы он погасил фонари.
      Картер выхватил Меч-Молнию.
      - Я найду его.
      - Я тоже пойду.
      - Ты еще слаб.
      - Но я могу прикрыть вас с тыла. Какой ни увертлив, с нами двумя ему будет справиться нелегко. Слишком многое поставлено на карту.
      Чант встал. Он не слишком твердо держался на ногах, но вид имел самый решительный. Вымученно усмехнувшись, он проговорил:
      - "Вперед, без страха и упрека, и пусть покой нам только снится. За дело правое сразимся, и к нам победа возвратится".
      По приказу Картера стражники отперли дверь, ведущую на площадку. Снег повалил гуще. Почти ничего не было видно за его белой пеленой. Спутники пошли рядом по сугробам к лабиринту. Картер мог бы пройти здесь и сам, слушаясь запечатленных в его сознании карт, но это было ни к чему, когда рядом с ним шел Чант. Проходы между стенами были узкие, все завалило толстым слоем снега. Через двадцать минут Картер и Чант вышли к аллее.
      Прошло два года с тех пор, как Картер впервые побывал здесь. Тогда он представлял себе парк с единственной мощеной дорожкой, вдоль которой стоят фонари, а тут оказался скорее лес безо всякой мостовой, где густо росли кусты и сосны. С ветвей свисали сосульки, кусты, целиком засыпанные снегом, казались белыми холмиками. Фонари стояли тремя группами по семь. Все они ярко горели во мраке, противостоя снежной буре. Выше деревьев поднимались охраняющие фонари статуи, пристально взиравшие сверху вниз. Плечи и головы каменных фигур замело снегом и казалось, будто на головах у них шляпы с широченными полями, а на плечах эполеты. Это были скульптуры героев Эвенмера - тех, что сражались и зачастую погибали за Высокий Дом. Некоторые из них были Хозяевами, некоторые - нет. Ближе всех стояла скульптура Кемпеда, губернатора Уза, мужчины с мудрым, вдумчивым взглядом, с мечом и солнечными часами в руках. Именно он был инициатором подписания соглашения, в результате которого был образован Белый Круг. У его ног стоял Эльфвендж трехглавый Цербер, натянувший поводок, крепко сжатый в могучих каменных пальцах. Следующей была статуя графини Тсичем Тибелл, уроженки Логаны, первого магистрата Анверра. Эта держала в руках гусиное перо и мерило правосудия. Именно эта женщина казнила главного анархиста в Доннершоте. За ней располагалось скульптурное изображение лорда Фарнсворта в виде кузнеца-великана с молотком и щипцами в руках - он стал спасителем Эйлириума во время Бунта на Крышах. Статуя леди Ганиел, поэтессы и философа, стояла перед изображением дракона с глазами Йормунганда. Скульптуру барона Серсцита окружали изображения сов - он провел свою жизнь в заоблачных высотах Верхнего Гейбла. Доктор Лэтч Рельсвайзер из Аркалена был изображен в небольшой лодке, в левой руке он держал маску. Здесь было много подобных статуй. У Картера захватило дух от этого зрелища. С величайшим мастерством были высечены из камня скульптуры людей, защитников всего, что являл собой Эвенмер.
      - Фонари горят, - сказал Чант. - Я отведу вас туда, где я дрался с двойником.
      Он пошел по аллее между фонарями и статуями, но когда они с Картером пробрались через кусты к месту схватки, оказалось, что там уже все замело снегом и даже капель крови не видно.
      Если он ранен, он должен искать укрытия, - заметил Картер, озираясь по сторонам.
      - В пьедесталах статуй есть ниши.
      Спутники углубились в заросли сосен. Они оскальзывались на снегу, спотыкались о корни и вот наконец подошли к ближайшей статуе и услышали негромкие причитания. Картер и Чант медленно пошли вокруг пьедестала к тому месту, откуда доносился голос.
      - Жжется. Как жжется, - произносил голос, в котором Картеру послышалось что-то смутно знакомое. - Не надо было приходить. Нет, нет. Эти... в серых плащах обманули. Говорили - легко. Нелегко. Надо уходить. А жжется. Больно.
      Картер собрался с духом, вдохнул поглубже и, ступив в узкую нишу, наставил на мерзавца Меч-Молнию.
      - Ни с места, - приказал он.
      Лишь одно мгновение он видел лицо, которое напоминало и не напоминало лицо Чанта. В принципе все черты были воспроизведены верно, но в них было нечто совершенно звериное: розоватые глаза смотрели по-волчьи, тонкие губы кривились в злобном, бездушном оскале. Ноздри тонкого носа с горбинкой сжимались и разжимались, принюхиваясь. Удлиненное лицо было начисто лишено каких-либо признаков высокого ума. А в следующий миг двойник изменился, да настолько быстро, что Картер и глазом моргнуть не успел, и подпрыгнул выше лезвия меча.
      Мощные когти ухватили Картера за ворот, тяжелые лапы вырвали из его руки меч и прижали к пьедесталу. Картер в отчаянии протянул руку к кобуре, чтобы выхватить пистолет, а зверюга уже рванулась к Чанту. Картер развернулся, чтобы выстрелить, понимая, что может опоздать. Длинное чешуйчатое тело было готово навалиться на Фонарщика. Это был гнолинг из Наллевуата, зверь-оборотень. Картер видел глаза друга, полные страха, видел щелкающие зубы, слышал звериное рычание.
      Но вдруг на спину зверя с необычайным проворством приземлились две массивные ступни и сломали хребет чудовища. Гнолинг взвыл, упал и стал корчиться в агонии. Хранитель Кеван Мудрый, как только гнолинг сменил обличье, догадался о том, что в Аллею Фонарщика проник чужой, и, спрыгнув с пьедестала, обрушился на оборотня всем своим чудовищным весом. Великан поднял гнолинга могучими каменными руками и ловко свернул ему шею - так человек справился бы с курицей. Двенадцать лап оборотня перестали дергаться. Колосс зашвырнул гнолинга в заросли сосен, обвел окрестности величественным взглядом и вернулся на пьедестал.
      - Ты ранен? - спросил Картер. Чант неуверенно осмотрел себя.
      - "Жив ли я, мертв ли?" Знаете, по-моему, он ко мне и прикоснуться не успел. А к вам?
      Картер глянул на свои руки. Когти гнолинга распороли рукава шубы, но на коже не оставили ни царапины.
      - Я цел и невредим. - Картер посмотрел на неподвижную статую Хранителя. - А они и вправду свирепы и страшны, как ты и говорил.
      В глазах Чанта был страх пополам с восхищением.
      - Да. "Где он стоит, там виден страх воочию". Однако впервые самозванцу удалось проникнуть в Аллею Фонарщика. И никогда прежде гнолинги не принимали обличье людей - это какие-то новые гнолинги. Нужно будет поставить побольше стражников у дверей и потайных ходов, ведущих сюда.
      - Их можно распознать по речи, - сказал Картер. - Этот разговаривал точно так, как все гнолинги - утробным голосом и короткими, отрывочными фразами. По крайней мере они не поумнели.
      Они вместе осмотрели труп чудовища. Гнолинг как гнолинг - ничего примечательного. Не обнаружив в нем ничего необычного, Чант приступил к осмотру фонарей, а Картер, которому делать было положительно нечего, решил походить по аллее и посмотреть, не побывал ли тут кто-либо еще из его врагов. На самом деле тревожиться об этом не стоило: раненый гнолинг нашел бы своих союзников, будь они где-нибудь поблизости, но все же лорд Андерсон обнажил Меч-Молнию. Аллея заканчивалась у корсиканских сосен, между которыми лежала узкая тропинка. Картер осторожно пошел по ней, все еще не до конца оправившись после пережитого нападения.
      Пройдя между соснами, он обнаружил за ними небольшой ручей. На миг ручей очаровал Картера своей красотой. Берега его были прямыми, как у искусственно прорытого канала, деревья по берегам стояли ровно, как в парке. Но почти сразу Картера охватило беспокойство. Он понял, что деревья стоят через слишком равные промежутки, и каждое третье в точности одинаково: молодая ива с совершенно одинаковыми ветками и отметинами на коре. Картер подошел поближе к ручью. Странно, но вода не замерзла, она оказалась теплой, как в весенний день. Вдоль берега сновали ' тысячи мелких рыбешек, их движения были симметричны и синхронны.
      Тихий ужас сковал Картера по рукам и ногам, но причины своего страха он бы и сам не мог объяснить. Он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.
      - Хозяин! - окликнул его из-за сосен Чант.
      - Я здесь! - отозвался Картер. - Поди-ка сюда, посмотри.
      Вскоре рядом с ним появился Фонарщик. Лицо его приобрело землистый оттенок, взгляд сделался мрачным. Поджав губы, он хрипло прошептал:
      - "Ах! Владыка мой, Артур, куда идти мне? Где спрячу я мой лоб, мои глаза?"
      - Что случилось? - спросил Картер. - Ведь здесь не всегда было так.
      Чант покачал головой.
      - Все переменилось. Эта речка течет издалека, с юга, она протекает по большой части Высокого Дома. Это приток Сказочной Реки под названием Плегатаниз. Но то была обычная речка, а не эта пародия, причуда художника. И что же это значит?
      Картер обвел взглядом линию берега.
      - Это значит, что в борьбе Порядка с Хаосом Порядок одержал жуткую победу и начал заражать мир. Наверняка за этим стоят анархисты. Нужно проверить, далеко ли распространилась болезнь.
      Чант пошел влево вдоль берега. Он был так ровен, что идти было нетрудно, и вскоре путники приблизились к стенам лабиринта, где ручей стекал в водосток. И здесь царили симметрия и гармония, вот только у самого водостока о льдину, свалившуюся со стены и быстро таявшую, позвякивая, бились несколько стеклянных бутылок. Чант вынул льдину, и бутылки поплыли вниз по течению ручья. Все они были закрыты пробками, и внутри каждой лежала записка.
      - Любопытно, - сказал Картер и выхватил из ручья первую бутылку. Он вынул из нее пробку, извлек записку, пробежал глазами и дрогнувшим голосом проговорил: - Чант, мы должны вытащить все бутылки до одной.
      Бутылки успели уплыть ниже по течению, но ручей тек неспешно, и Картер с Чантом сумели собрать все пять бутылок.
      - Что это за записки? - спросил Чант, когда извлек из воды последнюю бутылку.
      - Все они адресованы Даскину, - ответил Картер. - Писала их Лизбет. Она жива.
      ЙОРМУНГАНД
      Сара сидела у французского бюро в гостиной и читала разложенные записки - пять посланий отчаяния из далекого прошлого. Она прочла их уже сто раз и оплакала тысячей слез. Лизбет на каждом письме ставила номер, и последнее было семнадцатым по счету - вода погубила остальные послания. Но самое первое сохранилось, оно, как и все прочие, было адресовано Даскину и написано неумелым детским почерком: приди и спаси меня. Я - в доме, где не бывaeт солнца. Я не знаю как он называется, и никто мне ничего не говорит. Меня отпускают в сад, где я выращиваю ежевику и репейник. Я все время одна. Пожалуйста, пожалуйста, спаси меня.
      С любовью, Лизбет.
      Слова "с любовью" Лизбет окружила сердечками и пририсовала подле них собаку, лежащую лапами кверху. Рядом было написано:
      Как жалко, чтo у меня нет щeнкa.
      К семнадцатому письму почерк стал более уверенным и мелким - скорее это был итог опыта, нежели обучения, но орфография и пунктуация были на удивление правильными:
      Дopoгoй Дacкuн я не знаю, cкoлькo времени я уже здесь, потому что здесь нет ни часов, ни солнца. Я oднa-oдинeшенькa в этой стране без света и некому меня пожалеть. Мне не дают книг, дали только старый, порванный тoмик "Грозового перевала", и эта книга стала моим учителем и единственным рассказчиком обо всем чeлoвeчecкoм. Тoлькo по ней я и училась. Порой я кpaду письменные принадлежности и o6pывки бумаги. Я вспоминаю о тебе, о Саре и о графе Эгисе. Я забыла про солнце, про деревья, траву и про все хорошее. Мне тaк хочется бежать в ваш пpeкpacный мир и навсегда остаться там, и видеть его не cквoзь пелену слез, не стремиться к нему, стучась о cтeнки опустевшего сердца, но быть там по-настоящему. Но у меня отобрали душу и сердце, и мне часто кажется, что я - всего лишь кaмeннaя статуя в обличье живой женщины или пpизpaк Kaтapины Линтон за oкном Хетклиффа, к ледяным пальцам которой не дерзнет прикоснуться ни один мужчина. Каждый день я молюсь о своем спасении, о тoм, чтобы ты явился мне на помощь, Дacкин, чтобы ты сжал мои призрачные pyкu в своих теплых пальцах, и тогда 6ы я снова стала собой. Приходи cкopee, но ни за что на свете не говори лорду Андерсону, что знаешь о моем существовании, умоляю тебя.
      Сара повернула голову к Картеру. Тот полулежал на кушетке с цветастой обивкой, стоявшей посреди стульев, столиков и этажерок с безделушками, оживлявшими большую гостиную. Левой рукой Картер рассеянно поглаживал темно-синий ковер. Взгляд его был устремлен к барочному потолку, украшенному гипсовыми подвесками, фигурами атлантов и серафимов, цветочными оборками и бордюром в виде суровых ликов древних старцев, которые мудрыми, как у сов, глазами, наблюдали за всем, что происходило в гостиной. Не замечая, что жена смотрит на него, Картер восхищенно разглядывал потолок, очарованный красотой лепнины. Лицо у него сейчас казалось совсем мальчишеским - наверное, таким оно и было в те давние годы, когда он усаживался за бюро и играл с деревянными солдатиками. Видя Картера таким, Сара вновь ощутила, как любит его и как гордится им.
      Но вот он взглянул на нее и печально улыбнулся. Сара ответила ему такой же улыбкой. В сердце их жило одно и то же чувство.
      - Несмотря ни на что, я все время думаю об Иннмэн-Пике, - признался Картер. - Но нельзя с определенностью судить о том, что ее похищение как-то связано с сокровищем.
      - Нельзя и отрицать это. Теперь мы знаем, что к этому причастны анархисты. Бедная девочка! Но почему она так боится тебя?
      - Не понимаю. Но у анархистов было целых шесть лет, и за это время они могли отравить ее разум. Чего они ей наговорили про меня?
      В это мгновение двери, ведущие в гостиную, открылись нараспашку, и появился Даскин, одетый цветисто, как какой-нибудь восточный принц - в штаны и рубаху из серой и зеленой кожи, в шапку из белого меха с рыжей оторочкой и желтые сапоги. Вся его одежда была скроена из шкур гнолингов. Рядом с ним, наряженный примерно так же, стоял Грегори. Он был на четыре месяца старше Даскина, высокий, рыжеволосый, широкоплечий, с могучей грудью, ястребиным носом, раздвоенным подбородком, кустистыми бровями над глазами цвета лесного ореха и улыбкой короля. Он был кузеном Даскина по материнской линии - сыном брата леди Мэрмер. Они очень подружились во время учебы в университете в Эйлириуме. Сейчас оба ухмылялись, как мальчишки, а в руках держали огромную шкуру гнолинга восемь футов длиной.
      - Вернулись вожаки Башанских львов! - вскричал Грегори. И действительно, он был похож на огромного льва - вот только ярко-рыжего.
      - Великие победители! - подхватил Даскин. Кузены довольно переглянулись.
      - Трепещите, лорд и леди, - сказал Грегори. - Вот вам коврик к камину с ликом ангела.
      Он тряхнул шкурой и продемонстрировал змееподобную голову зверя с шестью рядами зубов и раздвоенным языком.
      - Низко падшего ангела, - уточнила Сара и сморщила нос. - Я же просила вас больше не приносить шкур. Я пугаюсь, когда за каждым углом натыкаюсь на зубастые морды.
      - Но, Сара, Дункан сказал, что этот самый здоровенный, какого он видел за всю жизнь, - обиженно проговорил Даскин. - Можно оставить шкуру, а? По-моему, она отлично будет смотреться в верхнем холле.
      - Чтобы все, кто поднимется по лестнице, видели эти жуткие глаза? Вот так в один прекрасный вечер я отправлюсь в спальню и по пути умру от страха.
      - Тогда мы из тебя сделаем чучело и поставим рядом с этим красавцем, пошутил Грегори.
      - Мы его развернем головой к моей комнате, - предложил Даскин. - Тебе будет видна только спина.
      Сара замахала руками в знак того, что сдается.
      - Делай что хочешь. Ты здесь раньше меня живешь.
      Бравые охотники положили шкуру на пол, Картер встал и обнял брата, а Грегори низко поклонился и поцеловал руку Сары.
      - Миледи, вы прекрасны, как всегда.
      - А вы оба похожи на петухов, - сказала Сара с усмешкой. - Или на попугаев.
      Грегори ей нравился, но она любила время от времени ставить его на место. Он был красив, и красота давала ему уверенность, которая влекла к нему женщин, однако эта уверенность порой граничила с дерзостью, и Грегори расточал свое неотразимое обаяние при встрече с любой дамой.
      - Судя по тому, как вы выглядите, охота прошла успешно, - заключил Картер.
      - Просто великолепно! - просияв, воскликнул Даскин. - Исключительно! Я от нее никогда не устаю! На этот раз мы охотились одни.
      - Без тигров? - удивилась Сара.
      - Без тигров, - подтвердил Грегори. - Это было потрясающе.
      - И рискованно, - заметил Картер. - Гнолинги чрезвычайно ловки.
      - Мы освоили самые лучшие приемы охоты на них, - заверил брата Даскин. - В следующий раз тебе обязательно стоит пойти с нами!
      - Мы с Чантом тоже поохотились на гнолинга. Молю Бога о том, чтобы тебе не довелось встретиться с таким.
      - Расскажи, - попросил Даскин, усевшись в мягкое кресло. Картер коротко рассказал. Даскин слушал его с широко открытыми глазами.
      - Гнолинги в обличье людей! Вот это новости!
      - Есть и другие новости, - добавила Сара. - Они нашли письма Лизбет, адресованные тебе.
      - Мне? - изумился Даскин. - Какого они времени? Она жива?
      - Почитай сам, - сказала Сара и указала на бюро. Даскин быстро прочел письма. Радость его как рукой сняло.
      - Она столько времени одна! Мы должны спасти ее.
      - Прежде всего мы должны выяснить, где ее держат, - заметил Картер. Похоже, в письмах говорится о Кромешной Тьме.
      - Кромешная Тьма! - воскликнул Даскин. - Я там никогда не бывал, но говорят, что те края заколдованы.
      - Я готов согласиться, - подхватил Грегори. - Помню, сопровождал я туда отца по делу. Местность эту я хорошо знаю, но недолюбливаю. Мрачное местечко.
      - В таком случае нам может понадобиться твоя помощь, - сказал Картер. - Но сначала я должен узнать как можно больше. Намерен побеседовать с Йормунгандом.
      - Я мог бы пойти с тобой, - предложил Даскин. Картер улыбнулся:
      - Спасибо, не нужно. Охота на гнолингов сделала тебя отчаянным смельчаком. Он ведь тебя уже раз чуть не слопал, и мы не станем искушать его вновь. Как бы то ни было, сначала я собираюсь посоветоваться с Хоупом.
      - Я пойду с вами и расскажу все, что знаю, - предложил Грегори. - Ты с нами, кузен? Даскин покачал головой.
      - Мечтаю о теплой ванне и горячей еде. Но как только Картер и Грегори вышли, Даскин принялся перечитывать письма Лизбет.
      - Сара, - спросил он наконец. - Почему она писала именно мне?
      - Она влюблена в тебя.
      - Но я видел ее только раз.
      - Да, но ты уделил ей внимание. Потом она постоянно писала твое имя в маленькой записной книжке. Тогда ей казалось, что она любит тебя, но, как видишь, это чувство сохранялось все эти годы.
      - А я больше ни разу не навестил ее...
      - Тебе тогда было всего семнадцать, и ты не ведал о том, какое произвел на нее впечатление. Даскин вздохнул.
      - Да повзрослел ли я с тех пор? Как я провожу время? Слоняюсь по Дому, словно развращенный денди, выслеживаю гнолингов и представляю себя великим охотником, а потом, возвращаясь, обнаруживаю, что Картер гоняется за истинными врагами Эвенмера.
      - Ты сожалеешь о том, что Хозяин - он? Даскин взглянул на Сару и отвел глаза.
      - Я? Конечно, нет!
      Сара недоверчиво смотрела на него.
      - Ой, Сара, тебе соврать невозможно. Нет, я вовсе не сожалею, но... вместе с тем сожалею. Я люблю брата. Ему судьбой было предназначено стать Хозяином. Он наслаждается всеми мелочами, которые мне кажутся до безумия скучными, - официальные обеды, дипломатия, бесконечные совещания, встречи... Я бы ни за что не выдержал. Но я ничем не могу ему помочь.
      - Наслаждается он всем этим вовсе не так сильно, как тебе кажется. И ты ему во многом помогаешь.
      - Это ты только говоришь так, на самом деле это неправда. Я большей частью развлекаюсь, а он решает дела государственной важности. Я не создан для того, чтобы быть советником короля. У меня нет своего места.
      - Отчасти ты, пожалуй, прав, - согласилась Сара. - Ты рожден с беспокойной, непоседливой душой, она и дает тебе силу. Но тебе ни в коем случае нельзя расставаться с этой непоседливостью, именно она делает тебя таким, каков ты есть.
      Даскин подошел к Саре и поцеловал ее в щеку.
      - Ты знаешь меня лучше, чем я сам. И почему только я не встретил женщину, похожую на тебя? Сара рассмеялась.
      - Женщин тебе встречается более чем достаточно. Просто ты слишком быстро расстаешься с ними и не успеваешь узнать их получше. Но тебе нужна не такая, как я. Тебе нужна та, что подойдет тебе.
      - Да, но говорят, будто бы мужчина всегда ищет женщину, которая бы походила на его мать. Если так, то уж лучше пусть я на всю жизнь останусь один. Как только я замечаю в женщине хоть малейшие черты моей матери, я бегу от нее. Я готов признать это. Моя мать не была... хорошим человеком.
      - Леди Мэрмер оказалась во власти амбиций. В этом была ее ошибка.
      - Все можно оправдать, но как быть, когда ошибка ведет к предательству? Моя мать стала злой, а может быть, всегда такой была. А что это значит для меня? Из-за нее Картер был изгнан из дома, она сделала несчастным отца, и быть может, в каком-то смысле даже была повинна в его смерти. А отец был достойным человеком.
      - И все же - человеком. Я его не знала, но думаю, что его трагедия началась тогда, когда умерла мать Картера, задолго до того, как он познакомился с леди Мэрмер. Ты - сын своего отца и своей матери. Ты не он и не она, но часть их обоих. Мы должны четко видеть хорошее и плохое в наших родителях, чтобы не пойти их путем. Это придает нам сил. Ты наделаешь предостаточно собственных ошибок, совсем не обязательно носить на себе ошибки родителей, словно плащ.
      Даскин погладил руку Сары.
      - Мудрая Сара. Почему ты всегда такая мудрая?
      - Все женщины мудры. Это научный факт. Как давление и паровые двигатели.
      Картер и Грегори прошли по боковому коридору в буфетную, где обнаружили Хоупа, сидевшего за столом с ножками в виде когтистых лап и фигурками чаек, вырезанными по краю крышки. Дворецкий рассеянно смотрел в витражное окно, за которым не было видно ничего, кроме белой метели, и прихлебывал чай из фарфоровой чашки. На коленях у него лежал тяжелый открытый фолиант.
      - Что это значит? Ты не занят протиркой столового серебра? - с наигранной суровостью поинтересовался Картер. Хоуп в ответ усмехнулся.
      - Я ушел из юридической конторы "Дайсон, Филипс и Хоуп" не для того, чтобы натирать ложки, но уверяю тебя, эта работа выполняется должным образом, и я за этим присматриваю. Я читал об Аллее Фонарщика и о гнолингах, но не нашел ничего интересного.
      - В таком случае, может быть, ты сумеешь нам что-нибудь рассказать о Кромешной Тьме? Хоуп скривился.
      - Ничего хорошего рассказать не могу, но тема интересная. Не так давно я листал книгу об этом. Если мы пойдем в библиотеку, я ее сразу найду.
      Он встал и, выйдя из буфетной, первым пошел по боковому коридору, мимо прихожей, столовой и главной лестницы к массивным дверям, ведущим в библиотеку и покрытым резьбой в виде фигур серафимов и гиппогрифов, охранявших архитравы. Хоуп без труда повернул жадеитовые дверные ручки створки дверей бесшумно распахнулись. Библиотека была затянута сероватой дымкой и казалось, что где-нибудь неподалеку находятся гиблые трясины. В колеблющемся свете, лившемся в окна, проступали покрытые испариной стены. Слева от входа располагалось место для чтения, обставленное длинными цветастыми диванчиками с подлокотниками красного дерева, вырезанными в виде охотящихся ястребов. За ними виднелась узкая дверь, ведущая в комнату, где хранилась Книга Забытых Вещей.
      Картер, Хоуп и Грегори прошли по пушистому ковру под колоннами из серого доломита, поддерживавшими потолок - также серый, с желтыми и коричневыми прожилками, и вошли в мрачноватый лабиринт стеллажей, пропитанный ароматом древней мудрости и потемневшей от времени кожи. Здесь потолок был выше, а за рядами стеллажей виднелась винтовая лестница, которая вела на галерею, занимавшую весь периметр библиотеки и уставленную книжными шкафами. Картер вздохнул. Это была его самая любимая комната в доме.
      Все трое прошли по длинным проходам между стеллажами к разделу "География". Там Хоуп остановился и, немного помедлив, снял с полки высокий том в серебристом переплете.
      - Вот она, - сказал он. Картер обвел взглядом полки.
      - Когда-нибудь надо будет нанять библиотекаря, чтобы он навел здесь порядок. Труды по юриспруденции стоят в разделе "Художественная литература", фантастические романы - в разделе "История". Как ты вообще тут ориентируешься и что-то находишь?
      Круглое лицо Хоупа озарилось хитрой усмешкой.
      - Поначалу я путался, но потом мне открылась истина. Труды по юриспруденции, представляющие собой всего лишь измышления человеческого разума, с помощью которых мы тщимся управлять окружающей действительностью, вполне логично помещены в раздел "Художественная литература". История, то бишь наше неполное и несовершенное представление о прошлом, целиком и полностью окрашенное нашими собственными предрассудками, подпадает под определение "Политика", а вот описания героических приключений никогда не существовавших мужчин и женщин, типа "Саги о Вольсунге" или "Мудрой Женщины", в которых предпринимаются попытки объяснить наш жизненный опыт и наше существование, стоят в разделе "История". Я бы, честно говоря, определил такие книги в раздел "Метафизика", но это уже, как говорится, дело вкуса.
      Рассуждая вслух, Хоуп перелистывал страницы фолианта в серебристом переплете.
      - Так... С памятью у меня все в порядке. Здесь приводится изумительный текст трехсотлетней давности, в котором говорится о ликвидации мирных договоров между странами Белого Круга и странами, лежащими на дальнем юге, ближе к границе Внешней Тьмы. Между строк тут говорится об убийствах и тайнах. Когда я читал, у меня кровь стыла в жилах. Да, стыла. Старик Монтэгю Фолл, который был в то время Хозяином, как раз нанял Бриттла. Записи в книге сделаны рукой моего предшественника. Представить только, сколько лет он прожил! Времена были жестокие. Предшественник Бриттла был плохим советчиком для своего господина. Из-за мелочных обид происходили стычки, а потом они разгорались, и зачинались ожесточенные войны. Вскоре и сам Фолл пал жертвой покушения. Народы Ветермеля и Старка отделились от Белого Круга, и с тех пор отношения с ними остаются прохладными. Впоследствии в итоге кровавой революции эти две страны распались на четыре части: Эффини, Шинтогвин, Даркинг и Брудхайм.
      - Даже при жизни отца с ними были сложности, - кивнул Картер. - Я не так часто видел его в гневе, но как-то раз он был ужасно зол из-за того, что с нашим послом дурно обошлись в Шинтогвине.
      - Тем не менее в будущем нам стоит предпринять попытку примирения, заметил Хоуп.
      - Вряд ли это произойдет скоро, - сказал Грегори. - Тем более вряд ли, если оттуда проистекают наши беды.
      - Верно, - согласился Хоуп. - Судя по письмам девочки, если они действительно написаны ею, она находится там, где царит тьма. Это по описанию очень похоже на страну Внешней Тьмы - мрачную равнину, где нет солнца, луны и звезд.
      - Как край света, - проговорил Грегори, - у древних, которые верили, что Земля плоская.
      - Точно, - подтвердил Хоуп, не отрывая глаз от страниц. - Да и само название взято из Нового Завета: "Но сыны царства будут ввержены во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов". Однако название это сравнительно недавнее. В более далекие времена эти края именовались Гуннунггагап, Гимокодан, Страна Пустоты, Земля Забвения. Когда люди впервые поселились на землях, прилегающих к этим краям, они назвали их Кур-ну-ги-я, то есть "страна, откуда нет возврата". И хотя это место находится в пределах Эвенмера и окружено четырьмя странами, оно, как это ни парадоксально, считается бесконечным. На самом деле никто отчетливо не понимает, что оно собой представляет. Некоторые полагают, что там обитает Энтропия, другие считают, что это обитель изначального мрака, из которого были сотворены миры. Нам известно, что время от времени это пространство разрастается: границы четырех прилегающих к нему стран за века изменились.
      - Ну а на твой взгляд, что же это все-таки такое? - спросил Картер.
      Хоуп растерялся.
      - Помнишь, в свое время Бриттл назвал Высокий Дом притчей, иносказанием?
      - Помню, - кивнул Картер. - Он сказал, что это - единственное доступное нам объяснение. Я не раз думал об атом.
      - - И я тоже, - сказал Хоуп. - И я так полагаю, что Внешняя Тьма также понятие иносказательное, им определяется пространство, оставшееся после создания миров по окончании Творения.
      - Но как такое может быть? - изумился Грегори.
      - Это за пределами понимания науки и логики, - ответил Хоуп. - Это скорее чувственная материя, нежели физическая.
      Все молчали. Грегори и Картер пытались понять, что имел в виду Хоуп. Наконец Картер кивнул:
      - Да. По крайней мере объяснение на уровне того, что представляет собой и сам Эвенмер.
      - Да, какой-то смысл в этом есть, - согласился Грегори, - в особенности если побываешь в этих местах. Как будто попадаешь в края не от мира сего, там так одиноко, что словами не опишешь, там нет места ничему человеческому.
      Картер взглянул на Грегори, удивленный той печалью и задумчивостью, с какой прозвучали его слова. В них был испуг ребенка, впервые увидевшего темноту.
      Мистер Хоуп пожал плечами.
      - Как бы то ни было, из-за невероятной обширности Внешней Тьмы разыскать дом, где удерживают Лизбет, будет очень сложно. Он может находиться поблизости от любой из четырех стран.
      - В этом мы можем обрести кое-какую помощь, - сказал Картер и вынул из кармана осколок, подобранный им в Иннмэн-Пике. - Я не раз пробовал послушаться таинственного притяжения этого камня. Похоже, он тянет меня к югу, хотя сила его воздействия по-разному проявляется в разных местах Эвенмера, и полагаться на нее вряд ли можно. Но я подозреваю, что во Внешней Тьме прячут и Лизбет, и сокровище Иннмэн-Пика. И все же, если бы мы могли ограничить масштабы поиска...
      - Некоторые из царств симпатизируют нам больше других, - прервал его Хоуп. - А вот Шинтогвин скорее всего поддерживает наших врагов.