Темная Башня - Ветер сквозь замочную скважину

– Так и есть, – сказал я. – Но если крепления разболтались, шериф, их можно опять закрепить.

– Да, пожалуй. – Он кашлянул, прочищая горло. – А теперь… не сочтите за неуважение, юные джентльмены, я знаю, что вы – это именно вы… но мне был обещан сигул. Если вы привезли сигул, я его заберу. Он для меня много значит.

Я открыл сумку и достал маленькую деревянную шкатулку с оттиском личной печати отца на крышке: буква «С» внутри буквы «Д». Пиви взял у меня шкатулку, и уголки его рта под усами чуть приподнялись в почти незаметной улыбке. Мне показалось, что это была улыбка узнавания, и она убавила шерифу сразу несколько лет.

– Ты знаешь, что там внутри?

– Нет. – Меня не просили смотреть.

Пиви открыл шкатулку, заглянул внутрь, затем поднял глаза на меня и Джейми.

– Когда я был еще только помощником шерифа, Стивен Дискейн собрал отряд – там был я, и тогдашний шериф, и еще семь человек – и повел нас брать банду Ворона. Отец не рассказывал тебе о Воронах?

Я покачал головой.

– Это, конечно, не шкуроверт, но потрудиться все равно пришлось. Вороны промышляли грабежом, и не только в Дебарии, но и по всем окрестным фермам. Грабили и поезда, если там было что грабить. Но в основном похищали людей ради выкупа. Преступление, подходящее для трусливых мерзавцев – я слышал, Фарсон имеет склонность к таким делам, – зато приносит хорошие барыши.

Они похитили жену фермера, Белинду Долин. Твой отец прибыл в город уже на следующий день. Ее муж позвонил по телефону, как только бандиты ушли. Его связали, но он сумел освободиться. Вороны не знали про телефон, это их и сгубило. Конечно, нам повезло, что поблизости оказался стрелок, объезжавший дозором здешние края. В те времена стрелки всегда появлялись там, где они были нужны. И когда были нужны.

Он посмотрел на нас с Джейми.

– Может, оно и по-прежнему так. Как бы то ни было, мы прибыли на ферму, где побывали бандиты, что называется, по горячим следам. Будь мы одни, точно потеряли бы след… тут дальше к северу – сплошной твердый грунт… но у твоего отца зоркий глаз. Ты не поверишь! Как у ястреба, как у орла!

Я знал про острое зрение отца и про его мастерство следопыта. Также я знал, что эта история скорее всего не имеет отношения к нашему делу. Наверное, мне надо было сказать шерифу, чтобы он не отвлекался и говорил по существу. Но отец никогда не рассказывал о своей юности, и мне хотелось послушать. Очень хотелось. И, как потом оказалось, эта история все же имела касательство к нашему делу в Дебарии.

– Следы вели в направлении соляных копей. Местные называют их соляным домом. Шахты в то время стояли заброшенными. Это было еще до того, как обнаружили новую залежь. Двадцать лет тому назад.

– Залежь? – не понял Джейми.

– Месторождение, – пояснил я. – Он имеет в виду новое месторождение.

– Да, все верно. Но тогда шахты стояли заброшенными, и там скрывалось всякое отребье типа этих Воронов. След вел по равнинам, потом уходил в горы, к Нижним луговинам. Это такие луга в предгорье, под соляным домом. Именно на луговинах и был убит тот пастух. На него напал зверь, похожий…

– Похожий на волка, – перебил я шерифа. – Это мы знаем. Давайте дальше.

– Вы, я смотрю, хорошо информированы. Оно и правильно, так и надо. На чем я там остановился? А, да… следы вели к скоплению скал, которое теперь называют Кровавым ручьем. Вообще-то там нет никакого ручья, но вот кто-то назвал – так с тех пор и пошло. Следы вели прямо туда, но Дискейн решил сделать крюк и зайти с востока. Со стороны Верхних луговин. Тогдашний шериф, Пи Андерсон, был против. Возбужденный, как птица, приметившая червяка, он хотел сделать все быстро. Ему не терпелось скорее покончить со всем этим делом. Сказал, путь в обход займет трое суток, не меньше, и к тому времени женщина будет уже мертва, а самих Воронов и след простынет. Сказал, что пойдет напрямик. Пойдет один, если его никто не поддержит. «Разве что ты прикажешь мне именем Гилеада, и тогда мне придется тебе подчиниться», – говорит он твоему отцу. «Приказывать я ничего не буду, – отвечает Дискейн. – Дебария – это твоя ответственность, а у меня есть своя».

Все наши решили идти с шерифом. А я остался с твоим отцом. Шериф Андерсон повернулся ко мне в седле и сказал: «Надеюсь, на фермах еще нанимают работников, Хью, потому что, когда мы вернемся, ты положишь на стол свой шерифский значок. Больше ты у меня не работаешь».

Это были последние слова, которые я от него услышал. Когда наши уехали, Стивен из Гилеада спешился, присел на корточки и как будто о чем-то задумался. Я присел рядом с ним. Так, в полном молчании, прошло полчаса, может, больше. Наконец я не выдержал и сказал: «Мы вроде бы собирались идти в обход… или ты тоже меня увольняешь?» «Нет, помощник шерифа, – ответил он. – Это не мое дело – тебя увольнять». – «Тогда чего мы ждем?» – «Когда начнется стрельба».

Не прошло и пяти минут, как мы услышали грохот выстрелов. И крики. Продолжалось все это недолго. Вороны знали, что мы их преследуем. Может быть, их внимание привлек солнечный блик на пряжке кого-то из наших. Или на металлической отделке седла. А Папа Ворон был далеко не дурак. В общем, они устроили нам засаду. Укрылись в тех скалах и расстреляли всех наших, Андерсона и ребят. В те времена огнестрельного оружия было больше, и Вороны вооружились неслабо. У них даже был скорострел. Может, и не один.

Ну а мы, как собирались, пошли в обход. Уложились в два дня, потому что Стивен Дискейн очень спешил. На третий день мы заночевали на склоне и проснулись еще до рассвета. Вы, наверное, не знаете… да и откуда вам знать… что соляные дома – это просто пещеры в скалах. Они оборудованы под жилье. Там жили и сами рабочие, и все их семьи. Ходы к залежам соли начинаются прямо в пещерах – и ведут в толщу скал. Как я уже говорил, в те времена копи были заброшены. Но мы увидели дым, идущий из вентиляционного отверстия над одной из пещер. С тем же успехом там мог бы стоять шатер бродячего цирка с зазывалой у входа, мол, вот они мы, заходите, люди добрые.

«Вот сейчас и пойдем, – сказал Стивен. – Они были уверены, что им ничего не грозит, и наверняка пили, не просыхая, все эти два дня. И вчера вечером тоже. А сейчас отсыпаются после пьянки. Ты со мной?» «Да, стрелок. Я с тобой», – ответил я.

Произнося эти слова, Пиви безотчетно расправил плечи. Он и вправду помолодел.

– Мы подкрались к пещере, – продолжил он свой рассказ. – Последние полсотни ярдов – чуть ли не ползком. Твой отец держал револьвер наготове. На случай если бандиты поставили часового. Они и поставили, да. Сопливого мальчишку, который дрых на посту. Дискейн ударил его камнем по голове. Потом я видел этого сопляка на городской площади. Он стоял под виселицей с петлей на шее, штаны в дерьме, сам весь в слезах. Ему было всего четырнадцать, однако он не пропустил своей очереди, когда бандиты глумились над сэй Долин – над похищенной женщиной, которая ему в бабки годилась. Так что я не проронил ни слезинки, когда веревка затянулась на его шее. За соль надо платить, как говорят в здешних краях.

Стрелок пробрался в пещеру первым, я – следом за ним. Бандиты лежали вповалку и храпели, как псы. Да это и были не люди, а псы. Белинда Долин стояла привязанной к столбу. Она увидела нас, и ее глаза широко распахнулись. Стивен Дискейн указал пальцем сначала на нее, потом на себя, сложил ладони перед собой и еще раз указал на Белинду. Этот знак означал: Ты в безопасности. Она поняла и кивнула. Я никогда не забуду, с какой благодарностью она посмотрела на твоего отца. Ты в безопасности – это слова из того мира, в котором мы выросли. И от которого теперь почти ничего не осталось.

А потом Стивен Дискейн говорит: «Просыпайся, Аллан Ворон. Просыпайся, если не хочешь прийти на пустошь в конце тропы с закрытыми глазами. Просыпайтесь, вы все».

И они проснулись. Он не собирался брать их живыми – это, как вы наверняка понимаете, было бы форменное безумие, – но не стал бы убивать спящими. Однако проснулись они ненадолго. Стивен вытащил револьверы. Молниеносно. Я даже не уловил никакого движения. Вот он просто стоит, а вот уже держит в обеих руках револьверы… такие большие, с рукоятями из сандалового дерева… и стреляет с двух рук. В этом замкнутом пространстве выстрелы грохотали, как гром. Я тоже вытащил свой старенький револьвер, доставшийся мне от деда, и уложил двоих бандитов. Прежде мне не доводилось стрелять в людей. Это был мой первый раз. К сожалению, далеко не последний.

Не прошло и минуты, как из всей банды в живых остался лишь сам Папа Ворон… Аллан Ворон. Он был уже старый, весь скрюченный, и половина лица у него была парализована после инсульта или чего-то такого, но он, старый бес, все равно среагировал мгновенно. Спал полураздетый, в одном исподнем, а его пистолет был засунут в сапог под койкой. Папа Ворон схватил пистолет и обернулся к нам. Стивен его застрелил, но старый мерзавец успел сделать несколько выстрелов. Он промахнулся, но…

Пиви, который в те времена, о каких шел рассказ, был не старше нас с Джейми, открыл шкатулку, на мгновение о чем-то задумался, глядя на то, что лежало внутри, потом поднял глаза на меня. В уголках его рта, спрятанная под усами, притаилась все та же улыбка узнавания.

– Ты видел шрам на руке у отца, Роланд? Вот здесь. – Он прикоснулся к своей руке чуть выше сгиба локтя.

Тело отца было размечено шрамами, словно карта – значками, и я хорошо знал эту карту. Шрам над внутренним сгибом локтя представлял собой глубокую ямку, чем-то похожую на ямочки в уголках рта шерифа Пиви, не совсем скрытые усами, когда он улыбался.

– Последняя пуля Ворона срикошетила от стены над столбом, к которому была привязана Белинда Долин.

Шериф Пиви повернул шкатулку так, чтобы мне было видно, что лежит внутри. Там была пуля. Большая, крупного калибра.

– Я ее выковырял из руки твоего отца. Охотничьим ножом. Отдал ему. Он сказал мне спасибо. И еще он сказал, что когда-нибудь вернет ее мне. И вот она у меня. Ка – колесо, сэй Дискейн.

– Вы кому-то рассказывали эту историю? – спросил я. – Я об этом впервые слышу.

– О том, что я достал пулю из плоти истинного потомка Артура? Эльда Эльдского? Никому не рассказывал. До сего дня – никому. Да и кто бы поверил?

– Я верю, – сказал я. – И благодарю вас от всего сердца. У него могло быть заражение.

– Это вряд ли, – усмехнулся Пиви. – Только не у него. Кровь Эльда крепка, ее не отравишь так просто. И если бы меня там убили… или если бы мне не хватило духу… он бы сам вынул пулю. А когда мы вернулись в город, Стивен Дискейн представил все так, будто ликвидация банды Ворона – это по большей части моя заслуга, и меня выбрали старшим шерифом. Вот с тех пор и шерифствую. Но скоро уйду на покой. Этот шкуроверт меня доконает. Я видел достаточно крови и терпеть не могу всякие тайны.

– Кто займет твое место? – спросил я.

Похоже, вопрос удивил шерифа.

– Наверное, никто. Копи уже истощаются, через пару лет снова закроются. На этот раз – навсегда. И железная дорога продержится немногим дольше. Так что скоро Дебарии придет конец. А ведь еще во времена наших дедов это был славный маленький городок. Тот курятник, святая обитель, которую вы, думается, проезжали по дороге сюда, – вот она, может, и устоит. А все остальное пойдет прахом.

– А до тех пор? – спросил Джейми, явно встревоженный.

– Пусть фермеры, наемные работники, шлюхи с их сутенерами и игроки отправляются в ад своей собственной дорогой. Не моя это забота. Во всяком случае, скоро уж точно будет не моя. Но я не могу уйти на покой, пока не будет закончено дело со шкуровертом. Так или иначе, но его надо закончить.

– Этот шкуроверт напал на одну из сестер Ясной обители, – сказал я. – Изуродовал ей все лицо.

– Вы там были, как я понимаю?

– Женщины напуганы. – Я вспомнил мясницкий нож, прикрепленный к ноге толщиной со ствол молодой березы. – Все, кроме матери-настоятельницы.

Шериф хохотнул.

– Да, Эверлина – она такая. Самому дьяволу в рожу плюнет. А если он заберет ее к себе в Нис, и месяца, думается, не пройдет, как она будет всем заправлять в царстве мертвых.

– У вас есть какие-то догадки, кем может быть шкуроверт, когда он в человеческом облике? – спросил я. – Если есть, скажите. Все же Дебария – это ваша ответственность, как сказал мой отец шерифу Андерсону.

– Имени я вам назвать не смогу, если ты об этом. Но может, чем-то и подсоблю. Идите за мной.

Он провел нас через арку в здание городской тюрьмы, сооруженное в форме буквы «Т». Я насчитал восемь больших общих камер, расположенных вдоль центрального прохода, и дюжину маленьких, одиночных, на поперечной перекладине. Все они пустовали. Все, кроме «одиночки», в которой на соломенном тюфяке храпел какой-то пьянчуга. Дверь в его камеру была открыта.

– Когда-то все эти камеры бывали набиты битком по пятничным и субботним вечерам, – сказал Пиви. – Пьяные гуртовщики и работники с ферм, все они тут отдыхали. А теперь ночью никто не гуляет. Все сидят дома, по своим ночлежкам. Даже по пятницам и субботам. Никто не хочет встретиться со шкуровертом, возвращаясь домой после пьянки.

– А рабочие с соляных копей? – спросил Джейми. – Они тоже здесь отдыхают?

– Бывает, да. Но нечасто. У них там свои заведения, в Малой Дебарии. Аж два салуна. Злачные, надо сказать, места. Когда здешние шлюхи из «Развеселых парней», «Пышки» или «Невезухи» становятся староваты, чтобы привлечь клиентуру… или насквозь прогнивают от всяких болезней… в общем, они перебираются в Малую Дебарию. А солянщики надерутся своей «Белой жути», и им вроде как все равно, есть нос у шлюхи или нет – главное, чтобы у нее было то самое.

– Мило, – пробормотал Джейми.

Пиви открыл одну из больших камер:

– Заходите, ребята. Бумаги у меня нет. Однако есть мел, а тут – хорошая ровная стена. И здесь нас никто не услышит. Разве что Соленый Сэм вдруг проснется. Но обычно он спит до заката.

Шериф достал из кармана довольно большой кусок мела и нарисовал на стене длинный прямоугольник с зазубринами на верхней стороне. Они были похожи на ряд перевернутых «V».

– Это у нас Дебария, – пояснил Пиви. – А это железная дорога. По ней вы приехали. – Он провел две длинные линии и быстро перечеркнул их короткими палочками. А я вспомнил о машинисте и старом буфетчике, который прислуживал нам в вагоне.

– Наш поезд сошел с рельсов, – сказал я. – Сможете отправить туда рабочих, чтобы его поднять? У нас есть деньги. И мы с Джейми тоже не будем сидеть сложа руки.

– Не сегодня, – рассеянно отозвался Пиви. Он изучал свою карту. – Машинист остался там, у поезда?

– Да. Там машинист и еще один человек.

– Пошлю за ними повозку. Поручу это Келлину и Викке Фраям. Келлин – мой лучший помощник… есть еще двое, но от них толку мало… а Викка – его сын. Они заберут ваших людей и привезут в город до темноты. Время есть. Сейчас лето, дни долгие. А вы пока посмотрите сюда, ребята. Это железная дорога, а это Ясная обитель, где была изувечена та бедная девочка, о которой вы говорили. Как раз у Большого проезжего тракта. – Пиви изобразил Ясную обитель в виде маленького квадратика и вписал в него крестик. К северу от обители, ближе к зазубринам наверху карты, он поставил еще один крестик. – А здесь был убит Йон Карри, пастух.

Слева от этого второго крестика, почти на том же уровне – сразу под зазубринами наверху, – Пиви нарисовал третий крестик.

– Ферма Алоры. Семеро убитых.

Четвертый крестик – еще дальше влево и чуть повыше.

– Ферма Тимберсмита на Верхних луговинах. Убито девять человек. Это там мы нашли голову мальчика, надетую на стойку забора. Там были следы.

– Волчьи? – спросил я.

Шериф покачал головой:

– Нет, похожие на следы большой кошки. Сначала. Потом они изменились. Сперва превратились в отпечатки копыт. А потом… – Пиви мрачно взглянул на нас. – В человеческие следы. Сначала – большие, как у великана. Но с каждым шагом они становились все меньше и меньше и в конце концов стали обычных размеров. Как бы там ни было, мы потеряли их, как только вышли на сланец. Твой отец, может, не потерял бы. Но его с нами не было.

Он продолжал размечать карту, а когда закончил, отступил в сторону, чтобы нам было лучше видно.

– Мне всегда говорили, что стрелков отличает не только твердая рука, но и умная голова. Ну и что вы на это скажете?

Джейми шагнул вперед между рядами соломенных тюфяков (эта камера явно была рассчитана на немалое число «постояльцев», которых сюда приводили, возможно, в изрядном подпитии) и провел пальцем по зазубринам наверху карты, слегка смазав белую линию.

– Соляные дома располагаются вдоль всего подножия гор?

– Да. Соляные горы, так они и называются.

– А где Малая Дебария?

Пиви нарисовал еще один квадратик, обозначавший поселение солянщиков. Совсем рядом с крестиком, которым было отмечено место, где чудовище напало на нечестного игрока и его женщину… ведь они как раз и направлялись в Малую Дебарию.

Еще пару минут Джейми внимательно изучал карту, потом кивнул и сказал:

– Похоже, что шкуроверт – кто-то из солянщиков. Вы тоже так думаете?

– Да. Кто-то из солянщиков. Хотя среди них тоже есть пострадавшие. Однако это имеет смысл – насколько вообще что-то может иметь хоть какой-то смысл в таком совершенно безумном деле. Новая залежь располагается глубже, чем старые, а всем известно, что глубоко в недрах земли водятся демоны. Может быть, кто-то из солянщиков случайно наткнулся на демона, разбудил его и, сам того не желая, натворил дел.

– И еще в недрах земли сохранились машины и всякие штуки, оставшиеся от Великих древних, – заметил я. – Среди них есть вполне безобидные, но есть и опасные. Может, какой-то из этих древних… как они называются, Джейми?

– Артефакты, – подсказал он.

– Да, вот они. Может быть, это все из-за них. Может быть, этот парень нам все расскажет. Если получится взять его живым.

– Это вряд ли, – проворчал Пиви.

Но лично я думал, что шанс у нас есть. Если мы сможем вычислить шкуроверта и прийти за ним днем.

– А сколько всего человек работает на соляных копях? – спросил я.

– Не так много, как в прежние времена. Потому что сейчас в разработке всего одна залежь. Я бы сказал, человек… двести, не больше.

Мы с Джейми переглянулись, и я заметил в его глазах искорку смеха.

– Плевое дело, Роланд, – сказал он. – Мы успеем их всех допросить как раз к празднику Жатвы. Если поторопимся.

Насчет праздника Жатвы – это было, конечно, преувеличение, но мне все равно стало невесело. При таком положении дел нам пришлось бы задержаться в Дебарии как минимум на две-три недели. И потом, где гарантия, что мы сможем вычислить шкуроверта, даже если он будет сидеть перед нами во время допроса? Может, он мастерски нам солжет, а может, ему просто нечего будет скрывать, потому что он даже не подозревает о том, во что превращается по ночам и что творит в этом ночном обличье. Я пожалел, что со мной нет Катберта, который умел видеть скрытые связи между вещами, на первый взгляд совершенно не связанными между собой; и что со мной нет Алена, наделенного даром «прикосновения» к чужому сознанию. Впрочем, и Джейми был вовсе не плох. В конце концов, именно он разглядел то, что я должен был разглядеть сам, ведь оно было прямо у меня перед носом. В одном я был полностью солидарен с шерифом Хью Пиви: я тоже терпеть не мог тайн и загадок. И не терплю до сих пор, в этом я не изменился, хотя и прошло столько лет. Я не умею разгадывать тайны. И никогда не умел; у меня ум по-другому устроен.

Когда мы вернулись обратно в контору шерифа, я сказал:

– Я должен задать вам три вопроса, шериф. Первый вопрос: будете ли вы так же открыты с нами, как мы – с вами? Второй вопрос…

– Второй вопрос: видите ли вы в нас тех, кто мы есть, и принимаете ли то, что мы делаем? И третий: просите ли вы у нас помощи и защиты? Шериф Пиви отвечает на все: да, да, да, а теперь, ребята, ради всего святого, переключайте мозги на работу, потому что прошло две недели с тех пор, как эта тварь объявлялась у Ясной обители, и в тот раз ей не дали наесться, а это значит, что шкуроверт скоро снова пойдет на охоту.

– Он охотится только ночью, – сказал Джейми. – Вы в этом уверены?

– Я уверен.

– А его нападения как-то связаны с фазами луны? – спросил я. – Потому что советник моего отца… и наш бывший учитель… он говорит, что в древних легендах…

– Я знаю легенды, сэй, но в данном случае они не правы. В том, что касается этого конкретного существа. Иногда оно нападает в полнолуние. В Ясной обители оно появилось при полной Мешочной луне, все в чешуе и наростах, как аллигатор из Длинных соляных болот. А на ферму Тимберсмита пришло в новолуние. Тут раз на раз не приходится, как бы мне ни хотелось сказать иначе. Но больше всего я хочу поскорее закончить со всем этим делом, пока нам опять не пришлось собирать по кустам еще чьи-то кишки и снимать детские головы со стоек забора. Вас прислали сюда нам на помощь, и я очень надеюсь, что вы сумеете нам помочь… хотя у меня есть сомнения.

* * *

Я спросил, есть ли в Дебарии хороший отель или пансион, и шериф хмыкнул в ответ.

– Последний пансион держала вдова Брейлли. Два года назад какой-то пьяный бродяга из пришлых попытался ее изнасиловать в ее же собственном доме. Но она была женщиной крепкой и в обиду себя не давала. Она все поняла по его глазам и припрятала под передником нож. Перерезала горло насильнику, раз – и все. Стринги Боден, который был здесь судьей, пока не решил попытать счастья совсем в другой области и не заделался конезаводчиком на Дуге, рассмотрел ее дело за пять минут. Объявил ее невиновной, поскольку то была самозащита. Но леди решила, что с нее хватит Дебарии, села в поезд и уехала в Гилеад, где живет и здравствует до сих пор, я уверен. Через пару дней после ее отъезда какой-то пьяный фигляр поджег пансион. И там все сгорело дотла. Отель стоит до сих пор. Называется «Чудный вид». Вид там вовсе не чудный, а постели кишат клопами размером с жабьи глаза. Лично я бы там спать не лег, разве что в полном латном облачении Артура Эльдского.

Вот так и вышло, что первую ночь в Дебарии мы с Джейми провели в общей камере городской тюрьмы, под нарисованной мелом картой шерифа Пиви. Соленого Сэма выпустили на волю, так что вся тюрьма осталась в нашем полном распоряжении. Снаружи поднялся ветер, дувший с соляных равнин на запад. Стоны ветра под свесом крыши вновь напомнили ту историю, что мама читала мне в детстве, сказку о мальчике Тиме по прозвищу Храброе Сердце, попавшем в стыловей в Большом полесье, к северу от Нью-Ханаана. При одной только мысли о маленьком мальчике, который бродит один-одинешенек в этом огромном лесу, у меня все холодело внутри. Но мужество Тима всегда согревало мне душу. Сказки, услышанные нами в детстве, запоминаются на всю жизнь.

После того как особенно сильный порыв ветра (в Дебарии ветер был теплым, а не холодным, как стыловей) ударил в стену и бросил пригоршню соляной пыли сквозь забранное решеткой окно, Джейми заговорил. Лишь в редких случаях он начинал разговор первым.

– Ненавижу этот вой ветра. Теперь я, наверное, всю ночь не усну.

Мне самому нравилось, как шумит ветер. Этот звук всегда напоминал о старых добрых временах и далеких краях. Хотя, надо признаться, я бы как-нибудь обошелся без соляной пыли.

– И как нам искать эту тварь, Джейми? Надеюсь, у тебя есть какие-то мысли. Потому что у меня их нет.

– Надо поговорить с солянщиками. Для начала. Может, кто-нибудь видел парня, который тайком, весь в крови, возвращался в поселок. Голым. Ведь он же не мог возвращаться одетым, если, конечно, он не раздевается заранее.

Это дало мне надежду. Если тот, кого мы искали, знал о своих превращениях, он действительно мог раздеваться заранее, когда чувствовал приближение приступа, прятать одежду, а потом забирать. Однако если он сам не знал…

Это была тонкая ниточка, слабая, но иногда получается распустить все вязание, потянув и за слабую ниточку – если быть осторожным и постараться ее не порвать.

– Спокойной ночи, Роланд.

– Спокойной ночи, Джейми.

Я закрыл глаза и стал думать о маме. В тот год я часто ее вспоминал, но именно в эту ночь она вспомнилась мне не мертвой, а живой и красивой – какой была в моем детстве, когда сидела у моей постели в комнате с разноцветными витражными окнами и читала мне сказку на ночь.

– Смотри, Роланд, – говорила она. – Ушастики-путаники сидят в ряд и принюхиваются. Они знают, правда?

– Да, – отвечал я. – Ушастики знают.

– А что они знают? – спрашивала женщина, которую мне суждено было убить. – Что они знают, солнышко?

– Они знают, что приближается стыловей, – отвечал я. К тому времени у меня уже начинали слипаться глаза, и через пару минут я засыпал под мелодичный мамин голос.

Как заснул и в ту ночь под завывание бури.

Я проснулся с первыми лучами рассвета. Меня разбудил резкий звук: ДР-Р-Р! ДР-Р-Р! ДР-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!

Джейми лежал на спине и храпел. Я взял один из своих револьверов, вышел из камеры и побрел в направлении, откуда шел этот настойчивый звук. Это звонил телефон, которым так гордился шериф Пиви. Самого Пиви в конторе не было; он ушел спать домой. В такой ранний час кабинет пустовал.

Голый по пояс, с револьвером в руке, без сапог и без джинсов, в одном исподнем – в камере было жарко, и мы спали раздетыми, – я снял со стены слуховой рожок, приложил его к уху и наклонился поближе к переговорной трубке.

– Да? Алло?

– Что за черт? Это кто? – завопил голос в трубке так громко, что у меня заболело ухо. В него как будто вонзился гвоздь. У нас в Гилеаде были телефоны, из них около сотни еще работало, но ни один из наших аппаратов не передавал звуки так четко. Я поморщился и отодвинул рожок подальше. Однако мне все равно было слышно, что там говорили.

– Алло! Алло! Вот же проклятая штука! АЛЛО!

– Я вас слышу, – сказал я в трубку. – Не надо так громко, ради вашего отца.

– Это кто? – Голос стал чуть потише. Не намного, но все же. Теперь я смог поднести слуховой рожок чуть ближе к уху. Но не к самому уху. Мне хватило и одного раза.

– Помощник шерифа.

Мы с Джейми Декарри вовсе не претендовали на это звание, но самый простой ответ – он, как правило, и самый лучший. И всегда самый лучший, когда говоришь по телефону с паникующим человеком.

– А где шериф Пиви?

– Дома с женой. Сейчас пять утра, если не ошибаюсь. А то и пяти еще нет. Вы лучше скажите, кто вы такой, откуда звоните и что случилось.

– Это Канфилд, от Джефферсона. Я…

– От какого Джефферсона?

Я услышал шаги за спиной и обернулся, приподняв револьвер. Но это был Джейми, весь растрепанный после сна, с торчащими во все стороны хохолками. Он тоже держал в руке револьвер. И надел джинсы, хотя был босиком.

– С ранчо Джефферсона, придурок! Буди шерифа, и пусть он немедленно едет сюда. Здесь все мертвы. Джефферсон, его семья, повар, работники – все до единого. Повсюду кровь, море крови.

– Сколько их? – спросил я.

– Может, пятнадцать. А может, и двадцать. Откуда мне знать? – Канфилд с ранчо Джефферсона разрыдался. – Они все разорваны на куски. Тот, кто здесь побывал, почему-то не тронул собак. Двух собак, Рози и Мози. Пришлось их пристрелить. Они кровь лакали. И ели мозги.

Ранчо располагалось в десяти колесах от Дебарии, прямо на север от городка, в направлении Соляных гор. Мы выехали туда вместе с шерифом Пиви, Келлином Фраем – самым толковым помощником – и его сыном Виккой. Машинист, которого, как выяснилось, звали Тревис, тоже поехал с нами. Он ночевал в доме Фраев, и они позвали его с собой. Мы гнали лошадей во весь опор, но добрались до ранчо Джефферсона, только когда уже окончательно рассвело. Хорошо, что хоть ветер – заметно усилившийся к утру – дул нам в спину.

Пиви называл Канфилда «перекати-поле», что означало, что тот был бродячим ковбоем, нанимавшимся на работу на разных ранчо и нигде не задерживавшимся надолго. Некоторые из этих бродяг могли оказаться преступниками в бегах, но большинство были нормальными честными людьми – просто из тех парней, кому не сидится на месте. Когда мы въехали в широкие ворота с надписью «ДЖЕФФЕРСОН» белыми буквами, нас встретил сам Канфилд и еще двое ковбоев, его приятелей. Они сбились в тесную кучку у изгороди, окружавшей загон для скота рядом с хозяйским домом. В полумиле к северу, на вершине небольшого холма, стоял спальный барак для работников. С такого расстояния в глаза бросались лишь две детали, нарушавшие нормальный порядок вещей: дверь на южном конце барака была распахнута настежь и раскачивалась на ветру. А в грязи перед домом лежали тела двух больших черных собак.

Мы спешились, и шериф Пиви пошел побеседовать с ковбоями, которые явно были рады нашему появлению.

– Ну здравствуй, Билл Канфилд. Вижу тебя очень хорошо, бродяга.

Самый высокий из трех ковбоев снял шляпу и прижал ее к груди обеими руками.

– Я не бродяга, уже не бродяга. Хотя, может, и да. Я не знаю. Какое-то время я был Канфилдом с ранчо Джефферсона, как я и сказал тому парню, который ответил на эту проклятую говорилку. Потому что еще в прошлом месяце я официально нанялся здесь на работу. Сам Джефферсон отмечал мне рабочие дни, а теперь его нет. Растерзали старика на куски, как и всех остальных.

Он тяжело сглотнул. Его кадык судорожно дернулся вверх-вниз.

Щетина на его щеках казалась особенно черной, потому что кожа была очень бледной. Спереди на рубашке красовались потеки засохшей блевотины.

– Его жена с дочерьми тоже ушли в пустошь в конце тропы. Мы их распознали по длинным волосам и по их… их… о, человек-Иисус, когда видишь такое, жалеешь, что не родился слепым. – Он закрыл лицо шляпой и разрыдался.

– А это кто, шериф? Стрелки? – спросил один из приятелей Канфилда. – А что, теперь молодняку доверяют железо?