11/22/63

Я зажал портфель ногами и протянул к нему руки, чтобы показать, что они пусты, но он отполз еще дальше вдоль стены. Слюна блестела на его заросшем щетиной подбородке. Я огляделся, чтобы убедиться, что мы не привлекаем внимания, увидел, что в этой части двора никого нет, и предпринял еще одну попытку.

– Я толкнул вас только потому, что вы застали меня врасплох.

– Ты, нах, хто? – спросил он, и голос его менял громкость в диапазоне пяти регистров. Если бы я не слышал этот вопрос во время первого визита сюда, не понял бы, о чем он спрашивает… И хотя язык у него по-прежнему заплетался, мне показалось, что интонации изменились. Я бы не стал в этом клясться, но такое ощущение возникло. Вреда от него никакого, но он не похож на остальных, сказал Эл. Словно что-то знает. По мнению Эла, причина заключалась в том, что в одиннадцать часов пятьдесят восемь минут 9 сентября 1958 года алкаш грелся на солнышке слишком уж близко от «кроличьей норы» и ощущал на себе ее воздействие. Точно так же, как можно вызвать помехи на экране телевизора, поднеся к нему работающий миксер. Может, Эл правильно определил причину. А может, черт возьми, повышенная чувствительность определялась избытком выпитого.

– Да никто, – ответил я успокаивающим голосом. – Для вас это не имеет никакого значения. Меня зовут Джордж. А вас?

– Хрен моржовый! – фыркнул он, продолжая отползать. Если это было его имя, встречалось оно крайне редко. – Не должно тебя здесь быть.

– Не волнуйтесь, я уже ухожу. – Я взял портфель в руку, чтобы продемонстрировать, что слова у меня не расходятся с делом, а он по уши втянул голову в костлявые плечи. Словно решил, что я сейчас запущу в него портфелем. Он напоминал пса, которого били так часто, что он и не ожидал ничего другого. – Все хорошо, никаких обид, лады?

– Убирайся отсюда, ублюдок. Проваливай, откуда явился, и оставь меня в покое!

– Договорились. – Я все еще приходил в себя после внезапного столкновения, и оставшийся адреналин смешивался с жалостью… не говоря уже о раздражении. То же раздражение я испытывал по отношению к Кристи, когда приходил домой и обнаруживал, что она опять пьяна в дым, несмотря на все обещания встать на путь исправления и не сходить с него, раз и навсегда отказавшись от спиртного. Коктейль из этих чувств да еще тепло сентябрьского дня привели к тому, что меня замутило. Не лучшее начало спасательной операции.

Я подумал о «Кеннебек фрут», о том, до чего же хорош тамошний рутбир. Буквально увидел клуб пара, вырвавшийся из морозильника, когда Фрэнк Аничетти-старший открыл дверцу, чтобы достать большую кружку. Да, вот где царила блаженная прохлада. И я без дальнейшего промедления двинулся в этом направлении, а мой новый, но тщательно состаренный по краям портфель колотил меня по коленке.

– Эй! Эй, как тебя там!

Я обернулся. Алкаш поднимался, опираясь рукой о стену сушильного сарая. Он схватил шляпу и теперь прижимал к животу. Начал лихорадочно ощупывать ее свободной рукой.

– У меня желтая карточка из зеленого дома, так что дай мне бакс, козел. Сегодня – день двойной выплаты.

Мы вернулись в привычную колею. Это успокаивало. Тем не менее мне не хотелось подпускать его слишком близко. Я опасался напугать его или спровоцировать еще одну атаку. Остановился в шести футах и вытянул руку. Монета, которую дал мне Эл, блестела на ладони.

– Бакс дать не могу, но вот половина.

Он замялся, теперь держа шляпу в левой руке.

– Даже не проси отсосать.

– Соблазнительно, но я устою.

– Чё? – Он перевел взгляд с монеты на мое лицо, снова на монету. Поднял правую руку, чтобы стереть слюну с подбородка, и я заметил еще одно отличие от моего прежнего визита в прошлое. Ничего катастрофического, но я задался вопросом, а так ли прав Эл, утверждая, что всякий раз происходит сброс на ноль.

– Мне без разницы, возьмете вы ее или нет, но определитесь побыстрее. У меня полно дел.

Он схватил монету и тут же отбежал обратно, к стене сушильного сарая. Его глаза стали большими и влажными. На подбородке вновь заблестела слюна. Ничто в мире не сравнится с обаянием окончательно спившегося алкаша. Не могу понять, почему «Джим Бим», «Сигрэмс» и «Крепкий лимонад Майка» не используют их в журнальной рекламе. «Выпей «Бима» и увидишь та-а-акие глюки!»

– Ты кто? Что ты здесь делаешь?

– Надеюсь, что работаю. Послушайте, вы не обращались к АА с вашей маленькой проблемой по части вы…

– Отвали, Джимла!

Я понятия не имел, что такое джимла, но «отвали» он произнес громко и отчетливо. Я направился к воротам, ожидая, что вдогонку он еще о чем-нибудь спросит. В прошлый раз не спросил – однако эта встреча определенно отличалась от предыдущей.

Потому что на этот раз я имел дело не с Желтой Карточкой, ох не с Желтой. Когда он поднимал руку, чтобы вытереть подбородок, я заметил, что карточка, которую он зажимал пальцами, изменила цвет.

Она осталась грязной, но из желтой превратилась в ярко-оранжевую.

Я пересек автомобильную стоянку, вновь, на удачу, похлопал рукой по багажнику красно-белого «плимута-фьюри». Чувствовал, что удача мне определенно потребуется. Миновал железнодорожные пути, опять услышав «чух-чух» настоящего поезда, только расстояние до него определенно увеличилось, потому что на этот раз общение с Желтой Карточкой – точнее, с Оранжевой – чуть затянулось. В воздухе стояла фабричная вонь, мимо проехал тот же автобус. Припозднившись, я не смог прочесть название маршрута, но помнил его с прошлого раза: «ЛЬЮИСТОНСКИЙ ЭКСПРЕСС». Интересно, сколько раз Эл видел этот самый автобус, с этими самыми пассажирами за окнами?

Я поспешил на другую сторону улицы, разгоняя рукой сизое облако выхлопных газов. Поклонник рокабилли стоял на своем посту у двери, и я подумал, а что будет, если обратиться к нему его же словами. Но вовремя сообразил, что только запугаю его, как алкаша у стены сушильного сарая. Если крадешь у таких подростков секретный язык, у них мало что остается. А этот не мог вернуться домой и усесться за «Иксбокс». Поэтому я просто кивнул.

Он кивнул в ответ.

– Хай-йо, чувак.

Я вошел. Звякнул колокольчик. На этот раз я проследовал мимо стойки с дешевыми комиксами к прилавку с газировкой, за которым стоял Фрэнк Аничетти.

– Что я могу вам предложить, мой друг?

На мгновение я запнулся, потому что в прошлый раз он начал с другой фразы. Потом понял, что иначе и быть не могло. В прошлый раз я взял со стойки газету. В этот – нет. Может, каждое возвращение в 1958 год действительно сбрасывало все на ноль (за исключением Желтой Карточки), но когда ты впервые что-то менял, все как бы начиналось с чистого листа. Идея и пугала, и раскрепощала.

– Я бы не отказался от рутбира, – ответил я.

– И я бы не отказался от покупателя, так что мы можем помочь друг другу. За пять центов или за десять?

– Полагаю, за десять.

– Что ж, полагаю, вы полагаете правильно.

Из морозильника появилась покрытая изморозью кружка. Он воспользовался ручкой деревянной ложки, чтобы снять пену. Долил кружку до края и поставил передо мной. Все как в прошлый раз.

– С вас дайм, плюс один цент для губернатора.

Я протянул старинный доллар Эла, а пока Фрэнк Один-Ноль набирал сдачу, оглянулся – и увидел Желтую Карточку, стоявшего напротив винного магазина – зеленого дома – и покачивавшегося из стороны в сторону. Его вид напомнил мне об индийском факире из какого-то старого фильма. Факир играл на дудке, а из плетеной корзины поднималась кобра. По тротуару, точно по графику, к двери приближался Аничетти-младший.

Я повернулся, пригубил рутбир и вздохнул:

– Как же хорошо.

– Да, нет ничего лучше холодного бира в жаркий день. Не местный, верно?

– Из Висконсина. – Я протянул руку. – Джордж Амберсон.

Он пожимал мне руку, когда звякнул колокольчик над дверью.

– Фрэнк Аничетти. А это мой сын, Фрэнк-младший. Поздоровайся с мистером Амберсоном из Висконсина, Фрэнки.

– Добрый день, сэр. – Фрэнки улыбнулся мне, кивнул и повернулся к отцу: – Тит уже поставил пикап на подъемник. Говорит, к пяти все будет готово.

– Так это хорошо. – Я ждал, что Аничетти Один-Ноль закурит, и он меня не разочаровал. Глубоко затянулся, потом спросил: – Приехали по делам или отдохнуть?

Я отреагировал не сразу, и не потому, что не нашелся с ответом. Меня удивило, что эпизод то отклонялся от первоначального сценария, то возвращался к нему. Как бы то ни было, Аничетти этого не замечал.

– В любом случае вы выбрали удачное время. Большинство туристов уехало, а когда такое происходит, мы все расслабляемся. Добавить в ваш бир шарик ванильного мороженого? Обычно это стоит пять центов, но по вторникам я снижаю цену до пятачка.

– Ты это говоришь уже добрых десять лет, – улыбнулся Фрэнк-младший.

– Спасибо, и так хорошо, – ответил я. – Я здесь по делам. Закрываю сделку по покупке недвижимости в… Сабаттусе? Думаю, да. Вы знаете этот город?

– Всего лишь всю жизнь. – Аничетти Один-Ноль выпустил дым через ноздри, пристально всмотрелся в меня. – Далеко же вам пришлось ехать, чтобы закрыть сделку.

Я ответил улыбкой, призванной означать: «Если бы вы знали то, что знаю я». Должно быть, смысл до него дошел, потому что он мне подмигнул. Опять звякнул колокольчик: вошли покупательницы фруктов. Часы с надписью «ВЫПЕЙ БОДРЯЩЕГО КОФЕ» показывали двенадцать двадцать восемь. Вероятно, часть сценария, в которой мы с Фрэнком-младшим обсуждали рассказ Ширли Джексон, из этого дубля выпала. Я допил рутбир тремя большими глотками, и тут у меня схватило живот. В романах у персонажей редко возникает необходимость посетить туалет, однако в реальной жизни стресс часто провоцирует желание справить нужду.

– Скажите, а туалета у вас, случаем, нет?

– К сожалению, нет, – ответил Фрэнк-старший. – Все собираемся соорудить, но летом мы слишком заняты, а зимой никогда нет денег на переделку.

– Вы можете пойти к Титу, это за углом, – посоветовал Фрэнк-младший. Он закладывал мороженое в металлический цилиндр, собираясь приготовить себе молочный коктейль. В прошлый раз этого не было, и я с тревогой подумал о так называемом «эффекте бабочки». Подумал, что наблюдаю, как бабочка расправляет крылья у меня на глазах. Мы изменяли мир. По мелочам, не поддающимся измерению, но да, мы его изменяли.

– Мистер?

– Извини. Вырубился.

На его лице отразилось удивление. Потом он рассмеялся.

– Никогда такого не слышал, но звучит здорово! – Сие означало, что он повторит это слово, если вдруг потеряет ход мыслей. И оно вольется в сверкающую реку американского сленга не в семидесятых или восьмидесятых, а намного раньше. Но не преждевременно, потому что в этом потоке времени оно появилось точно по сценарию.

– «Тит Шеврон» за углом направо, – пояснил Аничетти-старший. – Если вам… э… срочно, можете воспользоваться нашей ванной наверху.

– Нет, все нормально. – И хотя я уже смотрел на настенные часы, теперь бросил пристальный взгляд на наручные, «Булову» с крутым металлическим браслетом от «Шпайдела». Хорошо, что Аничетти не могли видеть циферблат: я забыл перевести время. – Но мне пора. Дела. Даже если очень повезет, сегодня их не закончить. Не подскажете хороший мотель?

– Вы имеете в виду гостиницу для автомобилистов? – переспросил Аничетти-старший. Загасил окурок в одной из пепельниц с надписью «ВКУСА «ВИНСТОН» ЛУЧШЕ НЕТ», рядком стоявших на прилавке.

– Да. – На этот раз улыбка получилась совсем глупой, да и кишки вновь напомнили о себе. Не найди я в самом скором времени решения этой проблемы, как бы не пришлось звонить 911. – В Висконсине мы называем их мотелями.

– Что ж, я бы предложил «Тамарак мотор корт», в пяти милях отсюда по сто девяносто шестой дороге в сторону Льюистона. Рядом с автокинотеатром.

– Спасибо за подсказку. – Я поднялся.

– Пустяки. А если захотите подстричься перед вашими встречами, попробуйте «Парикмахерскую Баумера». Он знает свое дело.

– Спасибо. Еще одна хорошая подсказка.

– Подсказки бесплатно, рутбир – за американские деньги. Приятного пребывания в Мэне, мистер Амберсон. Фрэнки? Допивай молочный коктейль и возвращайся в школу.

– Будь уверен, папа. – Теперь мне подмигнул Фрэнк-младший.

– Фрэнк? – пронзительно воскликнула одна из женщин. – Эти апельсины свежие?

– Свежие, как твоя улыбка, Леона, – ответил Аничетти-старший, и женщины захихикали. Только не подумайте, что я ехидничаю. Именно захихикали.

Я прошел мимо них, на ходу прошептав:

– Дамы.

Звякнул колокольчик, и я шагнул в мир, который существовал до моего рождения. На этот раз, вместо того чтобы пересечь улицу и направиться ко двору, в котором находилась «кроличья нора», я углубился в него. На другой стороне улицы алкаш в длинном черном пальто отчаянно жестикулировал, стоя перед продавцом в белой тунике. Карточка, которой он размахивал, из желтой стала оранжевой, но в остальном он следовал сценарию.

Я решил, что это добрый знак.

Заправочная станция «Тит Шеврон» располагалась за супермаркетом «Ред энд уайт», где Эл снова и снова покупал продукты для своей закусочной. Согласно ценнику в витрине, лобстеры стоили шестьдесят девять центов за фунт. Напротив супермаркета, на том месте, где в две тысячи одиннадцатом году был пустырь, стоял большущий темно-бордовый сарай с широко раскрытыми воротами и выставленной на продажу всевозможной подержанной мебелью. Преобладали детские кроватки, кресла-качалки и мягкие кресла типа «папа отдыхает». Над воротами висела вывеска с названием магазина: «ВЕСЕЛЫЙ БЕЛЫЙ СЛОН». Рекламный щит, поставленный так, чтобы попасться на глаза ехавшим по дороге на Льюистон, смело заявлял: «ЕСЛИ У НАС ЭТОГО НЕТ, ЗНАЧИТ, ВАМ ЭТО НЕ НУЖНО». В одном из кресел-качалок сидел мужчина – как я предположил, владелец магазина. Он курил трубку и смотрел на меня через дорогу. В майке и мешковатых коричневых брюках, с козлиной бородкой, которую я счел проявлением храбрости на этом конкретном островке в потоке времени. Его волосы, зачесанные назад и смазанные каким-то маслом, курчавились на шее. Он напомнил мне о старом рок-н-ролльном видео: Джерри Ли Льюис прыгает на пианино и поет «Большие шары огня». Вероятно, хозяин «Веселого белого слона» пользовался репутацией городского битника.

Я склонил голову. Он едва заметно кивнул в ответ, продолжая дымить трубкой.

На «Шеврон» (обычный бензин – девятнадцать целых девять десятых цента за галлон, высокооктановый – на цент дороже) коротко стриженный мужчина в синем комбинезоне занимался поднятым пикапом – как я догадался, принадлежавшим Аничетти.

– Мистер Тит?

Он оглянулся.

– Да?

– Мистер Аничетти сказал, что я могу воспользоваться вашим туалетом.

– Ключ на внутренней стороне входной двери. – Две-е-йи.

– Спасибо.

Ключ висел на кольце с деревянной пластинкой с надписью «МУЖЧИНЫ». Тут же имелся и второй ключ, с надписью «ДЕВУШКИ». Увидь это моя бывшая, взбеленилась бы, не без злорадства подумал я.

В чистеньком туалете сильно пахло табачным дымом. Рядом с унитазом стояла пепельница-урна. Судя по количеству окурков, очень многие посетители этой чистенькой комнаты совмещали приятное с полезным.

Выйдя из туалета, я увидел пару десятков подержанных автомобилей, стоявших на небольшой площадке, которая примыкала к заправочной станции. Легкий ветерок колыхал над ними разноцветные флаги. В 2011-м эти тачки стоили бы тысячи долларов – классика, ни больше ни меньше, – а тут их отдавали за семьдесят пять, максимум сто баксов. За чуть ли не новенький «кэдди» просили восемьсот. Вывеска над будкой, в которой сидела милая девчушка с конским хвостом, жевавшая жвачку и не отрывавшая глаз от «Фотоплея», гласила: «ВСЕ ЭТИ АВТОМОБИЛИ НА ХОДУ И С ГАРАНТИЕЙ БИЛЛА ТИТА. МЫ ОБСЛУЖИВАЕМ ТО, ЧТО ПРОДАЕМ!»

Я вернул ключ на дверь, поблагодарил Тита (тот что-то пробурчал, не отрываясь от пикапа) и направился к Главной улице, думая о том, что не помешает постричься, прежде чем идти в банк. От стрижки мои мысли перекинулись к битнику с козлиной бородкой, и я, неожиданно для себя перейдя улицу, остановился перед магазином подержанной мебели.

– Доброе утро.

– Вообще-то уже вторая половина дня, но пусть будет утро, если вам так нравится. – Он попыхивал трубкой, и легкий ветерок донес до меня аромат табака «Черри бленд». Я сразу вспомнил деда, курившего его, когда я был маленьким. Иногда он вдувал дым мне в ухо, чтобы снять боль. Сомневаюсь, что АМА[41] одобрила бы этот способ лечения.

– Вы продаете чемоданы?

– Да, держу несколько для разнообразия. Не больше двух сотен. Пройдите к дальней стене, а там посмотрите направо.

– Если я куплю один, можно будет оставить его здесь на пару часов, пока я сделаю кое-какие покупки?

– Я работаю до пяти. – Он подставил лицо солнечным лучам. – Дальше – свободное плавание.

Я обменял пару старинных долларов Эла на кожаный чемодан, оставил его под прилавком битника, а сам двинулся по Главной улице с портфелем, стукающимся о ногу. Заглянул в витрину зеленого дома и увидел, что продавец сидит за кассовым аппаратом, читает газету. И никаких следов моего приятеля в черном пальто.

Заблудиться в торговом районе не представлялось возможным – он занимал только один квартал. Миновав три или четыре магазинчика за «Кеннебек фрут», я вышел к «Парикмахерской Баумера». В окне вращался красно-белый парикмахерский столб. Рядом с рекламного политического плаката улыбался Эдмунд Маски[42]. Я помнил его стариком с покатыми плечами, но этот Эдмунд выглядел слишком молодым для того, чтобы голосовать, не говоря уже о том, чтобы куда-то избираться. Плакат гласил: «ОТПРАВИМ ЭДА МАСКИ В СЕНАТ США! ГОЛОСУЙТЕ ЗА ДЕМОКРАТА!» Снизу кто-то приклеил белую ленту с надписью от руки: «ГОВОРИЛИ, В МЭНЕ ЭТОМУ НЕ БЫВАТЬ, НО МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ! СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ – ХАМФРИ[43] В 1960!»

В парикмахерской у стены сидели два старичка, тогда как третьему подравнивали волосы вокруг плешивой макушки. Оба ожидавших дымили как паровозы. Парикмахер (как я предположил, Баумер) тоже дымил, прищурив один глаз от поднимающегося едкого дыма. Все четверо посмотрели на меня. Взгляды эти меня не удивили: не то чтобы недоверчивые, но точно оценивающие. Кристи придумала им название – янки-взгляды. Есть, оказывается, что-то незыблемое, и так приятно это осознавать.

– Я не из этого города, но я друг, – сообщил я им. – Всю жизнь голосовал только за демократов. – И поднял руку, призывая в свидетели Господа.

Баумер то ли хмыкнул, то ли что-то пробурчал и рассеянно стряхнул упавший с сигареты пепел на пол, где среди срезанных волос валялось несколько раздавленных окурков.

– Гарольд – республиканец. Будьте осторожнее, а не то он вас цапнет.

– Только зубов у него больше нет, – вставил один из стариков, и все рассмеялись.

– Откуда вы, мистер? – спросил Гарольд-республиканец.

– Висконсин. – Я взял журнал «Мэнс эдвенче», пресекая попытки завязать разговор. На обложке недочеловек азиатской наружности с кнутом в затянутой перчаткой руке приближался к очаровательной блондинке, привязанной к столбу. История, которую иллюстрировала картинка с обложки, называлась «ЯПОНСКИЕ СЕКС-РАБЫНИ ТИХОГО ОКЕАНА». Воздух в парикмахерской пропитался удивительной смесью запахов талька, помады и сигаретного дыма. К тому времени, когда Баумер пригласил меня в кресло, я прочитал немалую часть истории о секс-рабынях. Она оказалась не такой возбуждающей, как обложка.

– Путешествуете, мистер Висконсин? – спросил парикмахер, накрывая меня белой вискозной простыней и закрепляя на шее бумажный воротничок.

– Есть такое, – честно признался я.

– Что ж, теперь вы в Божьей стране. Какую длину желаете?

– Настолько коротко, чтобы не выглядеть как… – с губ едва не сорвалось «хиппи», но Баумер этого слова знать не мог, – как битник.

– Да уж, запустили вы их. – Он заработал ножницами. – Еще чуть длиннее – и стали бы похожи на того педика, что хозяйничает в «Веселом белом слоне».

– Я бы этого не хотел.

– Разумеется, сэр, у него тот еще видец.

Закончив, он присыпал мне загривок тальком. Спросил, хочу ли я смазать волосы «Виталисом», «Брилкримом» или «Уайлдрут крим ойл», потом взял с меня сорок центов.

Я бы заплатил и больше.

Мой тысячедолларовый депозит никого в «Хоумтаун траст» не удивил. Возможно, помогла недавняя стрижка, но, думаю, главная причина заключалась в том, что это общество еще предпочитало наличные, а кредитные карточки только начали пробивать себе дорогу… и, вероятно, вызывали подозрения у прижимистых янки. Красотка-кассирша с завитыми мелким бесом волосами и камеей на шее сосчитала мои деньги, записала сумму в гроссбух и подозвала заместителя управляющего, который тоже их пересчитал, проверил запись в гроссбухе, а потом выписал квитанцию, в которой указал и депозит, и общую сумму на моем новом счету.

– Вы уж извините, что говорю об этом, мистер Амберсон, но это слишком большая сумма, чтобы носить ее с собой даже чеками. Вы не хотели бы открыть у нас сберегательный вклад? В настоящий момент мы предлагаем три процента годовых, с ежеквартальной капитализацией. – И он широко раскрыл глаза, дабы показать, что за удивительную сделку предлагает, выглядя при этом точь-в-точь как стародавний кубинский руководитель джаз-оркестра Хавьер Кугат.

– Благодарю, но мне предстоят немалые траты. – Я понизил голос. – Закрываю сделку по купле-продаже недвижимости. Во всяком случае, надеюсь на это.

– Удачи вам. – Управляющий тоже понизил голос, признавая конфиденциальность нашего разговора. – Лорейн выдаст вам чеки. Пятидесяти хватит?

– Более чем.

– Позже мы сможем напечатать другие. С вашим именем и адресом. – Он вопросительно приподнял брови.

– Я направляюсь в Дерри. Буду на связи.

– Отлично. Я доступен по «Дрексел восемь четыре-семь-семь-семь».

Я понятия не имел, о чем речь, пока он не протянул мне визитную карточку. «Грегори Дьюсен, заместитель управляющего, – прочитал я. – DRexel 8-4777».

Лорейн выдала мне чеки и чековую книжку из искусственной кожи под аллигатора. Я поблагодарил ее и положил все в портфель. У двери оглянулся. Два кассира работали на арифмометрах, никакой другой техники я не заметил. Те же ручки и нарукавники. Наверное, Чарлз Диккенс чувствовал бы себя здесь как дома. Мне в голову пришла мысль, что жизнь в прошлом в какой-то степени смахивает на жизнь под водой, когда дышать приходится через трубочку.

По совету Эла я зашел в «Магазин мужской одежды Мейсона», и продавец заверил меня, что с радостью возьмет чек, если он выдан местным банком. Благодаря Лорейн я без труда выполнил это условие.

В «Веселом белом слоне» битник молчаливо наблюдал, как я перекладываю содержимое трех пакетов в новый чемодан. Когда я защелкнул замки, он высказал свое мнение:

– Странный способ отовариваться, чел.

– Скорее да, чем нет, – ответил я. – Но ведь и мир тоже странный.

Тут он улыбнулся.

– С этим не поспоришь. Дай пять, Джексон. – И он протянул руку ладонью вверх.

На мгновение возникла та же ситуация, что и с «Дрекселом». Но тут я вспомнил фильм «Девушка угонщика»: в пятидесятых этот жест заменял наше стуканье кулаками. Провел ладонью по его руке, почувствовал тепло и пот, подумал: Это реально. Это происходит. И ответил:

– Само собой, чел.

Я вернулся на «Тит Шеврон» с наполненным чемоданом в одной руке и портфелем в другой. В 2011 году время только-только перевалило за полдень, но я уже устал. Между заправочной станцией и площадкой для автомобилей стояла телефонная будка. Я вошел внутрь, закрыл дверь и увидел над старинным телефоном-автоматом листок с напечатанной на машинке надписью: «ПОМНИ, ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ ТЕПЕРЬ СТОЯТ ДАЙМ БЛАГОДАРЯ “МА БЕЛЛ”».

Я пролистал желтые страницы местного телефонного справочника и нашел «Лисбонское такси». На рекламном объявлении фары превратились в глаза, а решетка радиатора – в улыбающийся рот. Обещалось «БЫСТРОЕ И ВЕЖЛИВОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ». Мне понравилось. Я сунул руку в карман, чтобы достать мелочь, однако первым делом нащупал то, чего брать с собой определенно не стоило: «Нокиа», мой мобильник. Древнюю модель по стандартам мира будущего – я собирался поменять его на айфон, – но здесь-то о мобильниках слыхом не слыхивали. И если бы кто-то его увидел, мне бы задали сотню вопросов, на которые я не сумел бы ответить. Я сунул мобильник в портфель, понимая, что от него необходимо избавиться: держать такую вещь при себе – все равно что ходить с тикающей бомбой.

Я отыскал дайм, бросил в щель, и он тут же вывалился в окошечко возврата монет. Я вытащил его – и сразу понял, в чем проблема. Как и «Нокиа», он прибыл со мной из будущего – медный сандвич размером не больше цента. Я вытащил всю мелочь, порылся, нашел дайм пятьдесят третьего года, полученный, вероятно, в «Кеннебек фрут» – сдача с доллара, уплаченного за рутбир. Начал опускать монету в щель – и тут меня прошиб холодный пот. А если бы мой дайм две тысячи второго года застрял в телефоне-автомате, вместо того чтобы вывалиться в окошечко возврата? И как бы, найдя его, поступил техник «Эй-ти энд ти» обслуживавший телефоны-автоматы в Лисбон-Фоллс?

Он подумал бы, что это шутка. Чей-то изощренный розыгрыш.

Но я в этом сомневался – слишком высококачественный был дайм. Его стали бы показывать друг другу, со временем о нем могла бы написать местная газета. На этот раз мне повезло, однако повезет ли в следующий? Я понял, что надо быть куда бдительнее. С нарастающей тревогой подумал о мобильнике. Потом бросил дайм пятьдесят третьего в щель и услышал длинный гудок. Медленно и осторожно набрал номер, пытаясь вспомнить, пользовался ли я когда-нибудь телефоном с дисковым набором. Похоже, что нет. Всякий раз, когда я отпускал диск, он крутился в обратную сторону, издавая странные щелчки.

– «Лисбонское такси», – услышал я женский голос. – Ни мили без улыбки. Чем мы можем вам помочь?

Дожидаясь такси, я прошелся по площадке с автомобилями, которые продавал Тит. Особенно мне приглянулся красный «форд»-кабриолет пятьдесят четвертого года выпуска – «санлайнер», если судить по надписи под хромированной фарой со стороны водителя. С белыми боковинами покрышек и парусиновым верхом. Крутые парни из «Девушки угонщика» называли такие машины брезентухами.

– Неплохая штучка, мистер, – раздался у меня за спиной голос Билла Тита. – Мчится, как огонь в степи, сам проверял.

Я повернулся. Он вытирал руки ничем не уступавшей им по промасленности красной тряпкой.

– Ржавчина на порожках.

– Да, конечно, такой здесь климат. – Он пожал плечами, как бы говоря: «Ну что тут поделаешь». – Самое главное, что двигатель в отличном состоянии и покрышки почти новые.

– Восемь цилиндров?

– «Уай-блок», – ответил он, и я кивнул, будто понимал, о чем речь. – Купил у Арлен Хэдли из Дарэма, после того как умер ее муж. Если Билл Хэдли что и умел, так это заботиться об автомобиле… Но вы их не знаете, потому что не местный, так?

– Да. Я из Висконсина. Джордж Амберсон. – Я протянул руку.

Он покачал головой, улыбнулся.

– Рад познакомиться, мистер Амберсон, но я не хочу, чтобы вы запачкались маслом. Считайте, что мы пожали друг другу руки. Вы покупатель или только смотрите?

– Еще не знаю. – Но я солгал. Я уже думал, что никогда в жизни не видел такого классного автомобиля, как «санлайнер». Открыл рот, чтобы спросить, какой у него расход бензина, однако вовремя осознал, что это бессмысленный вопрос в мире, где можно заполнить бак за два доллара. Вместо этого поинтересовался, механическая ли коробка передач.

– Да. И когда включаешь вторую, надо следить, нет ли копов. Очень быстро набирает скорость. Хотите прокатиться?

– Не могу, – ответил я. – Вызвал такси.

– Это не лучший способ путешествовать. Если купите этого красавца, сможете с шиком вернуться в Висконсин, безо всяких поездов.

– И сколько вы за него просите? На ветровом стекле нет ценника.

– Потому что я выставил его на продажу только позавчера. Не успел написать. – Он достал сигареты. – Триста пятьдесят, но вот что я вам скажу: люблю поторговаться.

Я успел сжать зубы, иначе мое лицо вытянулось бы от удивления, и сказал, что подумаю и, если мысли потекут в правильном направлении, вернусь завтра.

– Лучше возвращайтесь пораньше, мистер Амберсон. Этот автомобиль долго здесь не простоит.

Меня это успокоило. В моем кармане лежали монеты, которыми я не мог оплатить звонок по телефону-автомату, рассчитывались здесь главным образом наличными, диски телефонов-автоматов странно щелкали при наборе номера, но хоть что-то не изменилось.

За рулем такси сидел толстяк в мятой шляпе, бейдж на которой гласил: «ЛИЦЕНЗИРОВАННЫЙ ПЕРЕВОЗЧИК». Он непрерывно курил «Лаки страйк» и отдавал предпочтение радиостанции Дабл-ю-джей-эй-би. Мы прослушали «Сладкое время» сестер Макгуайр, «Охотничью собаку» братьев Эверли и «Пожирателя фиолетовых людей» – последнюю спело некое существо по имени Шеб Вули. Без нее я вполне мог бы прожить. После каждой песни три девицы не самыми мелодичными голосами выводили: «Четыр-надцать со-рок, Дабл-ю-джей-эй-би-и-и… Биг-джэб!» Я узнал, что магазин «Романов» проводит ежегодную тотальную распродажу, а в универмаг «Вулвортс» поступили хула-хупы по смехотворной цене – доллар тридцать девять за штуку.

– Никакой пользы от этих чертовых штуковин, только учат детей вихлять бедрами, – пробурчал таксист, позволяя окошку засосать пепел с его сигареты. Больше он по пути от «Тит Шеврон» до «Тамарак мотор корт» не произнес ни слова.